Дама и Поэт
Культурности поэтов нет предела.
Обласкан ли судьбою, иль гоним, -
Он вместо злого "ты мне надоела",
Воскликнет: "Дай Вам Бог любимой быть другим! "

Экзамен
Он смеясь говорил: докажи мне любовь свою, милая, -
Я возьму разновесы, табличку к стене приколю.
А она бы и рада, да мысль одолела постылая:
Он сказал "я проверю", а значит, сказал: "не люблю".

Эрогенная зона
Если здраво подумать, то нам бы
Научиться слагать дифирамбы,
Чтоб за душу хватали, ведь это -
Эрогенная зона поэта.

О чистой красоте
Нет мышей в каморке,нет в пустой кадушке,
Так зачем же людям толстые коты?
А в ответ мурлычет на моей подушке
Десять килограммов ЧИСТОЙ КРАСОТЫ

По правилам
Платок осмысленно поправила
И посмотрела со значением.
- Готова я играть по правилам,
Но только! В виде исключения

"Мушка"
У красавицы «мушка» над верхней губой.
Вроде как, недостаток,-ан нет! Украшенье!
Так в размере строки ненавязчивый сбой
ДопустИм в технологии стихосложенья.

Послевкусье кофе
Чашечка кофе - поднять настроение,
Полшоколадки - "заесть" невезение.
Этот проверенный вкус горько-сладкий
Словно бы шепчет: "Всё будет в порядке..."

О краткости
Что мне восход и что закат?
Я, головы не поднимая,
Пишу о краткости трактат.
Том двадцать пятый. Часть вторая.

Проклятый склероз
Вот сижу, дую щёки. Проблемка выдалась.
Кактус словно прищурился из-за штор.
Точно знаю, что я на тебя обиделась.
Только вспомнить никак не могу, за что.

Нас нет. И не было нас вовсе никогда,
Дыханье вёсн послышалось случайно.
На миг согрело кромку антарктического льда,
Средь декабря ручьи вдруг зажурчали.
Нас нет. Хотелось верить в ”мы”, но есть лишь ”ты” и ”я”,
Которым в ”мы” вовек не превратиться.
Как пламя и вода, как небо и земля,
Увы, им воедино не соединиться.
Нас нет. Есть только одиночество ночей,
Гудков тоскливых никому не нужные аккорды.
И в небе – вороньё, не стая голубей,
А в сердце – пустота, снег на душе и холод.
Нас нет. Холодных взглядов встреча, после – отведем глаза
И разлетимся каждый на свой полюс,
И не услышим, как звучит полночная слеза…
Нас нет. Нас не было. Нас никогда не будет больше.

Einsamer_Wolf :: ...Эхо...

Одни на двоих - крылья,
Одно на двоих небо.
Взлететь … Покидают силы,
Свистит, озверело, ветер.

Нет в сердце моём покоя,
Арктический, вечный холод,
Душа, будто сединою,
Укрылась, и ниже голос.

Искать - не найти ответа,
Кричать - не услышать эхо.
Тепло затерялось где-то,
Свистит, озверело, ветер.

Искать - не найти покоя,
Забыт, может, навсегда он.
Извечною пустотою,
Бреду я и всё теряю.

Зачем? В пустоту вопросы.
Ответ, впрочем, очевиден.
Тепло забирает осень,
Но я не держу обиды.

Мне страшно, что исчезает,
Насильно ломая вечность.
Мне арктику оставляя,
Мечту навсегда калеча.

Отчаянно и теряя,
Последние крохи силы,
Вернуть я тепло желаю
И небо, и шелест крыльев.

Einsamer_Wolf :: Три взмаха крыльев…
Три взмаха крыльев… Я хочу вернуть ушедшую весну,
Тот теплый ветер, шепот, шорох листьев.
Устал бессонными ночами слушать тишину,
И думать о мечте, что ей вовек не сбыться.

Три взмаха крыльев… На душе - ушедшая тоска,
Воспоминания… Щемит, как в том апреле.
И строки на исписанных листах,
И снег февральский тот, слепяще-белый.

Три взмаха крыльев… Может быть удастся мне вернуть,
Не ту весну – найти весну другую.
И через боль всё, что ушло, навеки зачеркнуть,
Хочу вернуть, хочу найти весну я.

Три взмаха крыльев… Тихо ляжет ночь,
На плечи мне, уснуть я лишь желаю.
Тоску постылую прогнать, устало, прочь.
Как в той весне со счастьем в сердце засыпая.

Три взмаха крыльев… Я хочу найти,
Весну, что в ней тепло как в том апреле,
Хочу найти, желай мне доброго пути,
И тихо мне шепни, что тоже в это веришь.

Три дамы однажды явились ко мне:
Одна была смуглой, как хлеб на столе,
Другая, с моряцкой ухваткой, черна,
А третья бледна, как дневная луна.

Белянка с колечком на пальце была,
Смуглянка лису на цепочке вела,
А черная в розовой трости резной
— Сам видел! — скрывала клинок дорогой.

В спальне моей затворились втроем,
Песни горланили бог весть о чем,
Всю снедь истребили, распили вино,
И конюха кликнули заодно.

Поплакали дважды, поссорились раз,
Их смех над округой звенел и не гас,
Дрожал потолок, штукатурка летела,
А рыжая тварь голубей моих съела.

С рассветом три дамы уехали прочь,
Монахиней — та, что чернее, чем ночь,
Царицею — бледная, третья — ликуя,
А конюху нынче замену ищу я!

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

Друзей не покупают,
Взаймы не отдают:
По жизни выбирают,
Душою прикипают –
Одной судьбой живут…

Друзьям совсем не нужно
Чего-то объяснять:
На то она и дружба,
Чтоб не глядеть натужно,
А всё без слов понять.

Понять, помочь, поправить,
И, не коря ни в чём,
Тщеславье не забавить,
А вовремя подставить
Надёжное плечо.

В огромной белой комнате камин
хватает жадным пламенем листочки,
и рукопись охваченная им
лишаясь пресловутой оболочки
выходит белым дымом из трубы
бескрайние окуривая дали.
Там, нет земли для ангела печали!
Но есть простор для ангела судьбы!

Наш пепел – продолжение пространства!
Спадет повязка с наших блеклых глаз.
Не свойственно земному распадаться,
но перевоплощаться в самый раз.
Порой мне кажется в дыму, в оковах смога,
что я, не разобравшись до конца,
в чертах сто лет знакомого лица
внимательно разглядываю Бога.

В моем молчаньи - так много муки,
Страданий гордых, незримых слез,
Ночей бессонных, веков разлуки,
Неразделенных, сожженных грез.

В моем безумьи - так много счастья,
Восторгов жадных, могучих сил,
Что сердцу страшен покой бесстрастья,
Как мертвый холод немых могил.

Но щит мой крепкий - в моем незнаньи
От страха смерти и бытия.
В моем молчаньи - мое призвенье,
Мое безумье - любовь моя.

Kautta erämaajärven
matkaa kulkuri yksinäinen
Näkee lammella joutsenparven
vapauttaan itkevän

* * *

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от детских своих катастроф.

Детям вечно досаден
Их возраст и быт -
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид.
Но одежды латали
Нам матери в срок,
Мы же книги глотали,
Пьянея от строк.

Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз.
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших слетая на нас.

И пытались постичь -
Мы, не знавшие войн,
За воинственный клич
Принимавшие вой, -
Тайну слова "приказ",
Назначенье границ,
Смысл атаки и лязг
Боевых колесниц.

А в кипящих котлах прежних боен и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов!
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.

И злодея слезам
Не давали остыть,
И прекраснейших дам
Обещали любить;
И, друзей успокоив
И ближних любя,
Мы на роли героев
Вводили себя.

Только в грезы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав - столько боли вокруг!
Попытайся ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.

Испытай, завладев
Еще теплым мечом,
И доспехи надев, -
Что почем, что почем!
Испытай, кто ты - трус
Иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус
Настоящей борьбы.

И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили - его, не тебя, -

Ты поймешь, что узнал,
Отличил, отыскал
По оскалу забрал -
Это смерти оскал! -
Ложь и зло, - погляди,
Как их лица грубы,
И всегда позади -
Воронье и гробы!

Если путь прорубая отцовским мечом
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал что почем, -
Значит, нужные книги ты в детстве читал!

Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если руки сложа
Наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил
С подлецом, палачом -
Значит, в жизни ты был
Ни при чем, ни при чем!

Но что же делать мне, скажи, мой бедный друг?
Иль подражать тому, что вижу я вокруг,
Забыть об истине, звучащей благородно;
Не смелым быть орлом, но низким червяком,
И пробираться хитростью, ползком
Там, где хотел бы вверх лететь свободно?

О нет, благодарю! Дрожать и спину гнуть,
Избрав хоть низменный, зато удобный путь?
Забыв о гордости и об искусстве чистом,
С почтеньем посвящать поэмы финансистам?

О нет! Благодарю! От избранных особ
Глотать с покорностью тьму самых глупых бредней,
Простаивать часы в какой-нибудь передней
И подставлять щелчкам безропотно свой лоб?

О нет! Благодарю! Зависеть от каприза
Барона старого, от печени маркиза,
От тех и от других? О нет! Благодарю!
Ты слышишь? Ни за что! Тебе я говорю!

В салоне у вельмож, прикинувшись буффоном,
Ловить усмешечки с восторженным поклоном
И услаждать капризный слух
Глухих, но чопорных старух
И дам изломанных и чинных,
Читая им стихи в надушенных гостиных?

О нет! Благодарю! Дрожать и трепетать
Перед нападками какой-нибудь газетки;
Бледнея, по утрам читать В "Меркурии" заметки,
Бояться пропустить какой-нибудь визит,
Обдумывать слова, значенья, позы, жесты,
И наконец зажить, как пошлый паразит,
Добившись тепленького места?

О нет, благодарю! О нет, благодарю!
Пусть лучше беден я, пускай я буду нищим -
Довольствуюсь своим убогим я жилищем.
Я в нем не уступлю, поверь, и королю,
В нем я дышу, живу, пищу, творю, люблю!

Да! Я существовать хочу вполне свободно,
Смеяться от души, смотреть, как мне угодно,
И громко говорить, и песнею своей
Смущать врагов своих и радовать друзей!

Не думать никогда о деньгах, о карьере,
И повинуясь дорогой химере,
Лететь хоть на Луну, все исполнять мечты,
Дышать всем воздухом, гордиться всей свободой,
Жить жизнию одной с волшебницей природой,
Возделывать свой сад, любить свои цветы!

А если, может быть, минует час суровый
И муза с нежностью вручит венец лавровый,
Благодаря ль судьбе, благодаря ль уму
Победу наконец одержит гений,
Всей дивной радости и славы упоений,
Всего - ты слышишь ли? - добиться одному!

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

Не подумайте, что просто
Отыскать в морях свой остров,
Свой единственный из тысячи других.
Только жить нельзя иначе,
Ведь не каждый день удачей
Будет биться ветром в парусах тугих.

Ты пройдешь моря и скалы,
Все, что было - не бывало,
Ты научишься дружить, любить и ждать.
Твои руки станут крепче,
Все невзгоды станут легче,
Что обрел - ты не сумеешь потерять.

Не подумайте, что просто
Отыскать в морях свой остров, -
Он надеждой в час потери светит нам.
Честь и слава будут позже,
А пока всего дороже
За своей мечтою гнаться по волнам.

Песни ветра

Как часто там, где блеск теряли свой
Клинки мечей, окрашенные кровью,
Слетала смерть, не дав закончить бой
И песню оборвав на полуслове.

Но смерти вопреки, назло врагу
Не оставалась песня недопетой:
Последним вздохом с неподвижных губ
По ветру уносилась песня эта.

Съедали память ржавчина и тлен,
И забывались битвы и победы,
А ветер все искал по всей земле,
Кому бы эти песни мог поведать.

На ярмарочной площади запел
На древнем языке певец бродячий,
И слов понять не мог никто в толпе,
Но все стояли, слушая и плача.

И кто-то, кинув в шапку медный грош,
Спросил потом с неловким интересом:
"Поведай нам, певец, о чем поешь?
Мы не слыхали раньше этих песен."

А он молчит. Забыты те бои,
Где эти песни были недопеты.
"Не знаю. Эти песни не мои.
Не знаю, чьи. Быть может, песни ветра."

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

Я умру говорят - мы когда-то всегда умираем, -
Съезжу на даpмовых, если в спину сподобят ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, -
Не скажу про живых, а покойников мы бережем.

В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок -
И ударит душа на ворованных клячах в галоп,
Вот и дело с концом, - в pайских кущах покушаю яблок.
Подойду не спеша - вдуг апостол веpнет, остолоп!…

Чуp меня самого!… Наважденье… Знакомое что-то -
Неродящий пустырь и сплошное ничто - беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап - тысяч пять - на коленях сидел.

Как ржанет коренник! Я смирил его ласковым словом,
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.
Петp- апостол, старик, слишком долго возился с засовом -
И кряхтел и ворчал, и не смог отворить - и ушел.

Тот огpомный этап не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Вот следы песьих лап… Да не pай это вовсе, а зона!
Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.

Мы с конями глядим - вот уж истинно зонам всем зона!
Хлебный дух из ворот - так надежней, чем руки вязать.
Я пока невредим, но и я нахлебался озона.
Лепоты полон рот, и ругательство трудно сказать.

Засучив рукава, пролетели две тени в зеленом.
С криком «В рельсу стучи!» пропорхали на крыльях бичи.
Там малина, братва, нас встречает малиновым звоном.
Но звенели ключи - это к нам подбирали ключи…

Я подох на задах, на руках на старушечьих дряблых,
Не к Мадонне прижат Божий Сын, а к стене, как холоп.
В дивных райских садах просто прорва мороженых яблок,
Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

Херувимы кружат, ангел окает с вышки - занятно!
Да не взыщет Христос, - рву плоды ледяные с дерев.
Как я выстрелу рад, ускакал я из рая обратно,
Вот и яблок принес, их за пазухой телом согрев.

Я еще раз умру - если надо, мы вновь умираем.
Удалось. Бог ты мой! Я не сам - вы мне пулю в живот.
Так сложилось в миру - всех застреленных балуют раем,
А оттуда землей… Береженного Бог бережет!

С перекошенным ртом завалюсь поcле выстрела набок,
Кони просят овсу, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу - ты меня и из рая ждала!

Капитана в тот день называли на ты,
Шкипер с юнгой сравнялись в талантах;
Распрямляя хребты и срывая бинты,
Бесновались матросы на вантах.

Двери наших мозгов
Посрывало с петель
В миражи берегов,
В покрывала земель,
Этих обетованных, желанных -
И колумбовых, и магелланных.

Только мне берегов
Не видать и земель -
С хода в девять узлов
Сел по горло на мель!
А у всех молодцов -
Благородная цель…
И в конце-то концов -
Я ведь сам сел на мель.

И ушли корабли - мои братья, мой флот, -
Кто чувствительней - брызги сглотнули.
Без меня продолжался великий поход,
На меня ж парусами махнули.

И погоду и случай
Безбожно кляня,
Мои пасынки кучей
Бросали меня.
Вот со шлюпок два залпа - и ладно! -
От Колумба и от Магеллана.

Я пью пену - волна
Не доходит до рта,
И от палуб до дна
Обнажились борта,
А бока мои грязны -
Таи не таи, -
Так любуйтесь на язвы
И раны мои!

Вот дыра у ребра - это след от ядра,
Вот рубцы от тарана, и даже
Видны шрамы от крючьев - какой-то пират
Мне хребет перебил в абордаже.

Киль - как старый неровный
Гитаровый гриф:
Это брюхо вспорол мне
Коралловый риф.
Задыхаюсь, гнию - так бывает:
И просоленное загнивает.

Ветры кровь мою пьют
И сквозь щели снуют
Прямо с бака на ют, -
Меня ветры добьют:
Я под ними стою
От утра до утра, -
Гвозди в душу мою
Забивают ветра.

И гулякой шальным все швыряют вверх дном
Эти ветры - незваные гости, -
Захлебнуться бы им в моих трюмах вином
Или - с мели сорвать меня в злости!

Я уверовал в это,
Как загнанный зверь,
Но не злобные ветры
Нужны мне теперь.
Мои мачты - как дряблые руки,
Паруса - словно груди старухи.

Будет чудо восьмое -
И добрый прибой
Мое тело омоет
Живою водой,
Моря божья роса
С меня снимет табу -
Вздует мне паруса,
Словно жилы на лбу.

Догоню я своих, догоню и прощу
Позабывшую помнить армаду.
И команду свою я обратно пущу:
Я ведь зла не держу на команду.

Только, кажется, нет
Больше места в строю.
Плохо шутишь, корвет,
Потеснись - раскрою!
Как же так - я ваш брат,
Я ушел от беды…
Полевее, фрегат, -
Всем нам хватит воды!

До чего ж вы дошли:
Значит, что - мне уйти?!
Если был на мели -
Дальше нету пути?!
Разомкните ряды,
Все же мы - корабли, -
Всем нам хватит воды,
Всем нам хватит земли,
Этой обетованной, желанной -
И колумбовой, и магелланной!

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

Оплавляются свечи
На старинный паркет,
И стекает на плечи
Серебро с эполет.
Как в агонии бродит
Золотое вино...
Все былое уходит, -
Что придет - все равно.

И, в предсмертном томленье
Озираясь назад,
Убегают олени,
Нарываясь на залп.
Кто-то дуло наводит
На невинную грудь...
Все былое уходит, -
Пусть придет что-нибудь.

Кто-то злой и умелый,
Веселясь, наугад
Мечет острые стрелы
В воспаленный закат.
Слышно в буре мелодий
Повторение нот...
Пусть былое уходит, -
Пусть придет что придет.

Я хочу быть куклой

Я хочу быть глупой куклой.
Восхищать лишь красотой
Мозги, что бы ватой жухлой,
Взгляд чарующе-тупой.

Пухлых губ от силикона,
Образ снов, мужских носить.
Фотошопная икона –
Кто увидел, не забыть.

Грудь – приличного размера.
Спать, чтоб только на боку.
А работа, это сфера –
Предназначена врагу.

И душа, чтоб не болела.
От чего бы ей болеть.
От того, что не сумела
Сразу в многом преуспеть…?

Я хочу быть глупой куклой.
Восхищать лишь красотой
Мозги, что бы ватой жухлой,
Взгляд чарующе-тупой.

I

В собранье песен, верных юной страсти,
Щемящий отзвук вздохов не угас
С тех пор, как я ошибся в первый раз,
Не ведая своей грядущей части.
У тщетных грез и тщетных мук во власти,
Мой голос прерывается подчас,
За что прошу не о прощенье вас,
Влюбленные, а только об участье,
Ведь то, что надо мной смеялся всяк,
Не значило, что судьи слишком строги:
Я вижу нынче сам, что был смешон.
И за былую жажду тщетных благ
Казню теперь себя, поняв в итоге,
Что радости мирские - краткий сон.

II

Я поступал ему наперекор,
И все до неких пор сходило гладко,
Но вновь Амур прицелился украдкой,
Чтоб отомстить сполна за свой позор.
Я снова чаял дать ему отпор,
Вложив в борьбу все силы без остатка,
Но стрелы разговаривают кратко,
Тем более что он стрелял в упор.
Я даже не успел загородиться,
В мгновенье ока взятый на прицел,
Когда ничто грозы не предвещало,
Иль на вершине разума укрыться
От злой беды, о чем потом жалел,
Но в сожаленьях поздних проку мало.

III

Был день, в который, по Творце вселенной
Скорбя, померкло Солнце... Луч огня
Из ваших глаз врасплох настиг меня:
О госпожа, я стал их узник пленный!
Гадал ли я, чтоб в оный день священный
Была потребна крепкая броня
От нежных стрел? что скорбь страстного дня
С тех пор в душе пребудет неизменной?
Был рад стрелок! Открыл чрез ясный взгляд
Я к сердцу дверь - беспечен, безоружен...
Ах! ныне слезы лью из этих врат.
Но честь ли богу - влить мне в жилы яд,
Когда, казалось, панцирь был ненужен?
Вам - под фатой таить железо лат?

IV

Кто мирозданье создал, показав,
Что замысел творца не знал изъяна,
Кто воплотил в планетах мудрость плана,
Добро одних над злом других подняв;
Кто верный смысл ветхозаветных глав
Извлек из долголетнего тумана
И рыбаков Петра и Иоанна
На небе поместил, к себе призвав,
Рождением не Рим, но Иудею
Почтил, затем что с самого начала
Смиренье ставил во главу угла,
И ныне городку, каких немало,
Дал солнце - ту, что красотой своею
Родному краю славу принесла.

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

Нужна ли рифма, например?
Ведь нет же рифмы у Гомера.
А для чего стихам размер?
Пожалуй, можно без размера.

Стихам не нужно запятых.
Им ни к чему тире и точки.
Не упразднить ли самый стих?
Но как считать мы будем строчки?

По-моему, мы растворяемся, детка, прости.
Под утро нас точно уже не найдут. Да какие врачи?!
Ты разве не видишь, что это устройство в груди
Уже две минуты как минимум просто молчит?

Ты думаешь, мы до сих пор остаёмся людьми
И не превращаемся в слёзы, цветы и золу,
Когда в одной пыльной строке помещается мир
И время свернулось, как кровь на бетонном полу?

Не плачь по алоэ, соседка, уверен, польёт.
Я знаю, вот так, по частям, тяжело уходить,
С фундамента сдвинется в сторону осени год,
И наши следы постепенно размоют дожди.

Никто по весне и не вспомнит о нас, и никто
Уже не увидит наш новый семейный портрет,
Где ты в узких джинсах и демисезонном пальто
Заснула, как реки под синей бронёй в январе.

По-моему, мы растворяемся, детка, давай
Мы сделаем это со вкусом и так, чтобы мигом,
Давай занесём наши тени в толковый словарь,
А новый рецепт растворения - в Красную книгу.

Теряются в пространстве очертания.
Чем дальше, тем слабее свет во тьме.
Пульсирует громада мироздания -
себе, как говорится, на уме.
Какая бездна!
Ни обнять, ни вымерить!
О, бесконечность!
Где же твой предел?
Созвездия уже успели
вымереть,
пока их ясный свет
до нас летел.
О тайны тайн!
Какая власть могучая,
какая сила в вас заключена?
Какая,
до последней мысли мучая,
томит нас
непонятная вина?
Вина?
Да разве в чем-то виноваты мы?
Мы сделали не меньше,
чем могли.
А звезды все роятся, точно атомы,
вокруг микроскопической Земли.
Ну что ж, все так, как надо.
Не в обиде мы
на тайны тайн.
И нужно постигать
миры,
что нам с Земли пока невидимы.
Нам это нужно,
чтоб мудрее стать.

Ты снишься мне! Так часто снишься мне!
И вот, пылинки времени стирая,
Душа моя, от тяжести, пустая,
Находится на странной глубине,
В которой так свободно!
Снись мне! Снись!
Ведь лишь, одним движением невольным,
Каснётся неминуемая жизнь,
как снова больно мне!
Как снова, очень больно.

Ты снишься мне!
И пусть так будет! Пусть!
Я в сердце обозначу место, счастью.
Спасибо, что ты снишься мне так часто.

И шепчешь мне : " Родная, я вернусь!
Плевать на то, что в жизни, ерунда!
Плевать. Мы в чем-то сами виноваты.
И ты мне снись,
Вчера, сегодня, завтра.

Я вспоминаю о тебе всегда"

СОН, С КОТОРЫМ Я СРОДНИЛСЯ

Мне душу странное измучило виденье,
Мне снится женщина, безвестна и мила,
Всегда одна и та ж ив вечном, измененье,
О, как она меня глубоко поняла...

Все, все открыто ей... Обманы, подозренья,
И тайна сердца ей, лишь ей, увы! светла.
Чтоб освежить слезой мне влажный жар чела,
Она горячие рождает испаренья.

Брюнетка? русая? Не знаю, а волос
Я ль не ласкал ее? А имя? В нем слилось
Со звучным нежное, цветущее с отцветшим;

Взор, как у статуи, и нем, и углублен,
И без вибрации спокоен, утомлен.
Такой бы голос шел к теням, от нас ушедшим.

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

***
Над головой
созвездия мигают.
И руки сами тянутся
к огню...
Как страшно мне,
что люди привыкают,
Открыв глаза,
не удивляться дню.
Существовать.
Не убегать за сказкой.
И уходить,
как в монастырь,
в стихи.
Ловить жар-птицу
для жаркого
с кашей.
А золотую рыбку -
для ухи.

Любовь и бедность

Любовь и бедность навсегда
Меня поймали в сети.
Но мне и бедность не беда,
Не будь любви на свете.
Зачем разлучница-судьба -
Всегда любви помеха?
И почему любовь - раба
Достатка и успеха?

Богатство, честь в конце концов
Приносят мало счастья.
И жаль мне трусов и глупцов,
Что их покорны власти.

Твои глаза горят в ответ,
Когда теряю ум я,
А на устах твоих совет -
Хранить благоразумье.

Но как же мне его хранить,
Когда с тобой мы рядом?
Но как же мне его хранить,
С тобой встречаясь взглядом?

На свете счастлив тот бедняк
С его простой любовью,
Кто не завидует никак
Богатому сословью.

Ах, почему жестокий рок -
Всегда любви помеха
И не цветет любви цветок
Без славы и успеха?

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

x77

ДВЕ СУДЬБЫ

Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете —
по влечению,
Жил бездумно, но при деле,
Плыл куда глаза глядели —
по течению.

Думал: вот она, награда, —
Ведь ни вёслами не надо,
ни ладонями.
Комары, слепни да осы
Донимали, кровососы,
да не доняли.

Слышал, с берега вначале
Мне о помощи кричали,
о спасении.
Не дождались, бедолаги, —
Я лежал, чумной от браги,
в расслаблении.

Крутанёт ли в повороте,
Завернёт в водовороте —
всё исправится,
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь —
очень ндравится.

Берега текут за лодку,
Ну а я ласкаю глотку
медовухою.
После лишнего глоточку —
Глядь: плыву не в одиночку —
со старухою.

И пока я удивлялся,
Пал туман и оказался
в гиблом месте я,
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
злая бестия.

Я кричу — не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
вижу плохо я,
На ветру меня качает...
"Кто здесь?" Слышу — отвечает:
"Я, Нелёгкая!

Брось креститься, причитая, —
Не спасёт тебя Святая
Богородица:
Тех, кто руль да вёсла бросит,
Тех Нелёгкая заносит —
так уж водится!"

Я впотьмах ищу дорогу,
Медовухи понемногу —
только по сту пью.
А она не засыпает —
Впереди меня ступает
тяжкой поступью.

Вот споткнулась о коренья
От большого ожиренья,
гнусно охая.
У неё одышка даже,
А заносит ведь туда же,
тварь нелёгкая.

Вдруг навстречу нам живая
Хромоногая, кривая —
морда хитрая.
"Ты, — кричит, — стоишь над бездной,
Я спасу тебя, болезный,
слёзы вытру я!"

Я спросил: "Ты кто такая?"
А она мне: "Я Кривая —
воз молвы везу".
И хотя я кривобока,
Криворука, кривоока —
я, мол, вывезу...

Я воскликнул, наливая:
"Вывози меня, Кривая, —
я на привязи!
Я тебе и жбан поставлю,
Кривизну твою исправлю —
только вывези!

И ты, Нелёгкая маманя,
На-ка истину в стакане —
больно нервная!
Ты забудь себя на время,
Ты же толстая — в гареме
будешь первая".

И упали две старухи
У бутыли медовухи
в пьянь-истерику.
Я пока за кочки прячусь
И тихонько задом пячусь
прямо к берегу...

Лихо выгреб на стремнину:
В два гребка — на середину!
Ох, пройдоха я!
Чтоб вы сдохли, выпивая,
Две судьбы мои — Кривая
да Нелёгкая!

1977

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

И внешне это так, но там внутри
Взял карандашик мой малютка-Гитлер,
Очередной опустошая литр
За план порабощения земли

Амбициозное 2
Обломком на развалинах империй,
Обрывком недописанной главы,
Иконой новоиспеченной веры,
Высоким стеблем луговой травы,

Цветной картинкой на доске почета,
В великом храме первым кирпичем,
Историей о ком-то и о чём-то,
Я стану...
непременно...
Что еще?

ЛУНА И СМЕРТЬ

Зубы кости слоновой
у луны ущербленной.
О, канун умиранья!
Ни былинки зеленой,
опустелые гнезда,
пересохшие русла...
Умирать под луною
так старо и так грустно!

Донья Смерть ковыляет
мимо ивы плакучей
с вереницей иллюзий -
престарелых попутчиц.
И как злая колдунья
из предания злого,
продает она краски -
восковую с лиловой.

А луна этой ночью,
как на горе, ослепла -
и купила у Смерти
краску бури и пепла.
И поставил я в сердце
с невеселою шуткой
балаган без актеров
на ярмарке жуткой.

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

Тобою только вдохновлённый
Я строки грустные писал
Не знал ни славы ни похвал
И не мечтая о толпе презренной
Одной тобою жил поэт
В страданье долгих долгих лет...

Девушке.

Мне не нравится томность
Ваших скрещенных рук,
И спокойная скромность,
И стыдливый испуг.

Героиня романов Тургенева,
Вы надменны, нежны и чисты,
В вас так много безбурно-осеннего
От аллеи, где кружат листы.

Никогда ничему не поверите,
Прежде чем не сочтете, не смерите,
Никогда никуда не пойдете,
Коль на карте путей не найдете.

И вам чужд тот безумный охотник,
Что, взойдя на нагую скалу,
В пьяном счастье, в тоске безотчетной
Прямо в солнце пускает стрелу

В глубинах зеленого неба
зеленой звезды мерцанье.
Как быть, чтоб любовь не погибла?
И что с нею станет?

С холодным туманом
высокие башни слиты.
Как нам друг друга увидеть?
Окно закрыто.

Сто звезд зеленых
плывут над зеленым небом,
не видя сто белых башен,
покрытых снегом.

И, чтобы моя тревога
казалась живой и страстной,
я должен ее украсить
улыбкой красной.

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

"...и отвечает ему бог: возьми ж ты, говорит, эту самую луковку, протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь ее вон из озера, то пусть в рай идет..." Фёдор Достоевский "Братья Карамазовы"

Купол небесный сапфировой твердью,
Кто там повис, распростёртый над бездной?
Музам поэзии продан и верен,
Рифмы фанат, пластилиновый бездарь.

Дёргал из крыльев чужого Пегаса
Пёрышки мыслей и пачкал бумагу.
Прожита жизнь, его свечка погасла,
Мечется тенью дрожащая манга.

Руки крест-накрест, рапидом поклоны,
Пятки Всевышнего взгляд полирует.
Будет удача – пиитом у трона
Выберут петь по утрам «аллилуйя».

Музы рабу прошептали на ухо:
- Был в прежней жизни блестящ и помпезен…
- "И на старуху бывает проруха"…
- Впрочем, вот строчка из авторской песни…

Замерло небо, лишь дыма колечки
В такт разлетались от чьей-то сигары.
Грустный рассказ о судьбе человечьей –
Каждое слово палило пожаром.

- Vici! Сиять, без сомненья, достоин.
Мощной рукою, по-снайперски точной,
Наш пластилиновый бездарь и стоик
К тверди сапфировой был приторочен.

Мой Гамлет

Я только малость объясню в стихе,
На все я не имею полномочий...
Я был зачат, как нужно, во грехе, -
В поту и нервах первой брачной ночи.

Я знал, что отрываясь от земли, -
Чем выше мы, тем жестче и суровей.
Я шел спокойно прямо в короли
И вел себя наследным принцем крови.

Я знал - все будет так, как я хочу.
Я не бывал внакладе и в уроне.
Мои друзья по школе и мечу
Служили мне, как их отцы - короне.

Не думал я над тем, что говорю,
И с легкостью слова бросал на ветер -
Мне верили и так, как главарю,
Все высокопоставленные дети.

Пугались нас ночные сторожа,
Как оспою, болело время нами.
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.

Я знал, мне будет сказано: "Царуй!" -
Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег,
И я пьянел среди чеканных сбруй.
Был терпелив к насилью слов и книжек.

Я улыбаться мог одним лишь ртом,
А тайный взгляд, когда он зол и горек,
Умел скрывать, воспитанный шутом.
Шут мертв теперь: "Аминь!" Бедняга! Йорик!

Но отказался я от дележа
Наград, добычи, славы, привилегий.
Вдруг стало жаль мне мертвого пажа...
Я объезжал зеленые побеги.

Я позабыл охотничий азарт,
Возненавидел и борзых, и гончих,
Я от подранка гнал коня назад
И плетью бил загонщиков и ловчих.

Я видел - наши игры с каждым днем
Все больше походили на бесчинства.
В проточных водах по ночам, тайком
Я отмывался от дневного свинства.

Я прозревал, глупея с каждым днем,
Я прозевал домашние интриги.
Не нравился мне век и люди в нем
Не нравились. И я зарылся в книги.

Мой мозг, до знаний жадный как паук,
Все постигал: недвижность и движенье.
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду им опроверженье.

С друзьями детства перетерлась нить, -
Нить Ариадны оказалась схемой.
Я бился над вопросом "быть, не быть",
Как над неразрешимою дилеммой.

Но вечно, вечно плещет море бед.
В него мы стрелы мечем - в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса.

Зов предков слыша сквозь затихший гул,
Пошел на зов, - сомненья крались с тылу,
Груз тяжких дум наверх меня тянул,
А крылья плоти вниз влекли, в могилу.

В непрочный сплав меня спаяли дни -
Едва застыв, он начал расползаться.
Я пролил кровь, как все, и - как они,
Я не сумел от мести отказаться.

А мой подъем пред смертью - есть провал.
Офелия! Я тленья не приемлю.
Но я себя убийством уравнял
С тем, с кем я лег в одну и ту же землю.

Я, Гамлет, я насилье презирал,
Я наплевал на Датскую корону.
Но в их глазах - за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.

Но гениальный всплеск похож на бред,
В рожденьи смерть проглядывает косо.
А мы все ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

Замок временем срыт и укутан, укрыт
В нежный плед из зеленых побегов,
Но... развяжет язык молчаливый гранит -
И холодное прошлое заговорит
О походах, боях и победах.

Время подвиги эти не стерло:
Оторвать от него верхний пласт
Или взять его крепче за горло -
И оно свои тайны отдаст.

Упадут сто замков и спадут сто оков,
И сойдут сто потов целой груды веков, -
И польются легенды из сотен стихов
Про турниры, осады, про вольных стрелков.

Ты к знакомым мелодиям ухо готовь
И гляди понимающим оком, -
Потому что любовь - это вечно любовь,
Даже в будущем вашем далеком.

Звонко лопалась сталь под напором меча,
Тетива от натуги дымилась,
Смерть на копьях сидела, утробно урча,
В грязь валились враги, о пощаде крича,
Победившим сдаваясь на милость.

Но не все, оставаясь живыми,
В доброте сохраняли сердца,
Защитив свое доброе имя
От заведомой лжи подлеца.

Хорошо, если конь закусил удила
И рука на копье поудобней легла,
Хорошо, если знаешь - откуда стрела,
Хуже - если по-подлому, из-за угла.

Как у вас там с мерзавцем? Бьют? Поделом!
Ведьмы вас не пугают шабашем?
Но... не правда ли, зло называется злом
Даже там - в добром будущем вашем?

И вовеки веков, и во все времена
Трус, предатель - всегда презираем,
Враг есть враг, и война все равно есть война,
И темница тесна, и свобода одна -
И всегда на нее уповаем.

Время эти понятья не стерло,
Нужно только поднять верхний пласт -
И дымящейся кровью из горла
Чувства вечные хлынут на нас.

Ныне, присно, во веки веков, старина, -
И цена есть цена, и вина есть вина,
И всегда хорошо, если честь спасена,
Если другом надежно прикрыта спина.

Чистоту, простоту мы у древних берем,
Саги, сказки - из прошлого тащим, -
Потому, что добро остается добром -
В прошлом, будущем и настоящем!

1975

Баллада о Любви

Когда вода Всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась Любовь -
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было - сорок сороков...

И чудаки - еще такие есть -
Вдыхают полной грудью эту смесь,
И ни наград не ждут, ни наказанья, -
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же - неровного - дыханья.

Я поля влюбленным постелю -
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит - я люблю!
Я люблю, и значит - я живу!

И много будет странствий и скитаний:
Страна Любви - великая страна!
И с рыцарей своих - для испытаний -
Все строже станет спрашивать она:
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна...

Но вспять безумцев не поворотить -
Они уже согласны заплатить:
Любой ценой - и жизнью бы рискнули, -
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули.

Я поля влюбленным постелю -
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит - я люблю!
Я люблю, и значит - я живу!

Но многих захлебнувшихся любовью
Не докричишься - сколько не зови, -
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибших от невиданной любви...

И душам их дано бродить в цветах,
Их голосам дано сливаться в такт,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться - со вздохом на устах -
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья.

Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал, -
Потому что если не любил -
Значит, и не жил, и не дышал!

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

Любовь из-под крана

Я лакаю любовь из-под крана,
Омываю ей руки и плечи.
Я ведь помню: душевные раны
Кофеином, увы, не залечишь.

Я кидаю таблетки… на счастье.
По привычке уже не глотаю.
Я устал быть зависимой частью,
И с катушек почти не слетаю

Не хочу быть влюбленным в Джульетту.
Лишь Тибальтом. Пусть даже убитым.
Кто-то взглянет с улыбкой на это
И шепнет: «Не будите, он спит и…»

Все столпятся:
«Урод! Обкололся!»
«До семнадцати даже не дОжил»
«До последнего парень боролся
с пустотой». Ну, а Кто-то продолжит:

«… как прекрасно… два вздоха до рая…
Вы актеры, а смерти боитесь,
Сколько раз за всю жизнь умирая…
…не шумите, ведь вы ему снитесь»

"И ещё этот дождь заплакал"

И ещё этот дождь заплакал,
Словно осень вдруг наступила…
Я стоял, а он молча капал…
И куда-то девались силы.

Я стоял под дождем и ветер,
шевелил мои волосы. Грустно.
Словно нынче, на всей планете,
никого не осталось – пусто.

И промокла уже одежда..
И слова, как вода сквозь пальцы.
И подохла моя надежда,
безымяннейшим постояльцем.

Какие мы?

Под голоса сказаний и баллад
Ковалась наша юность, наша честь.
И каждый был готов, и каждый рад
Изведать жизнь - такой, какая есть!
А жизнь бежала рядом - только тронь,
Следили мы за нею, сдвинув бровь...
Но Окуджавы сдержанный огонь
Вливался в жилы, разжигая кровь.
И подступало с четырех сторон
Предчувствие событий и судьбы,-
Высоцкого хрипящий баритон
Нам души обжигал в огне борьбы.
Пусть говорил известный ветеран,
Что поколенье наше - "не ахти"...
Но наши парни шли в Афганистан
И знали, что домой не всем прийти.
И наших песен яростный рассвет
Ворвался в мир без лжи и без прикрас.
И на заставах парни наших лет
В наряд ходили, как в последний раз.
По строкам молодых и древних рун
Мы набираем нашу высоту.
Я славлю поколенье тех, кто юн -
Их веру, их надежду, их мечту!
И, уходя из жизни насовсем,
Мы обойдемся без избитых фраз
И лишь в глаза открыто глянем тем,
Кто мир на плечи примет после нас.

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

Евгений Лебедев

"Маленький грустный Ангел"

Маленький грустный Ангел,
С крыльями как у птицы,
Больше уже не может –
Пьянствовать, веселиться…
Больше уже не хочет
Радоваться шалавам…
Маленький грустный Ангел,
Где же он только не плавал!

Маленький Ангел скитался,
По городам-столицам…
Грустным стал после третей
Попытки не застрелиться…
Первые две неудачны –
Спасло видно то, что Ангел,
Иной бы так сдох однозначно!
Единожды. Просто… Сам бы…

Маленький Ангел не плачет…
Ему не к лицу истерика.
Маленький Ангел прячет -
паспорт, билет…
В Америку!

Я разучился плакать в Петербурге.
Здесь вообще не ценят сентименты...
Бросающие мелочь демиурги
Скупы чертовски на аплодисменты.
Я был один. Ни голоса, ни драмы.
Пустые руки. Волчий вой в карманах.
На фоне петергофской панорамы
Не чувствуешь оптических обманов.
Всё кажется и ближе и теплее,
В особенности жесты или взгляды.
Над головой с кудрявым Водолеем
Флиртует звёздноглазая наяда.
Немой намёк, прозрачнейший донельзя,
Уже велит определиться в теме.
Мелькнёт заря, закусывая трензель,
Но в целом всё вокруг, такая темень!
И ходишь, снисходительно кривясь,
На общегородское лицедейство,
Нащупывая родственную связь
Иглы шприца с иглой Адмиралтейства.
Все чуть сутулы... Тяжесть чугуна
Нездешних туч успешно давит карму.
Нирваны нет... И мы - не та страна,
И Пушкин не похож на Бодгикхарму.
Никто не ждёт счастливого конца.
Но всё же как вплетается в молебен
Заметное присутствие свинца
И в пуле,
и в усталости,
и в небе...

Против меня - много,
Рядышком - никого...
Ночь уставилась строго:
Трое - на одного.
Трое, как на параде...
Что ж, перейдем на "ты".
Первый обходит сзади,
Внюхиваясь в следы.
Тот, что второй, - он скромен.
Что ж, и таких берут -
Будут стоять на стреме,
Ну, а при случае - пнут.
Третий... Ну, тот махина!
Встал на дороге - стоп!
Этого можно сдвинуть
Только снарядом в лоб...
Где ж ты, былая завязь
Дружеских теплых рук?
Зло. Равнодушье. Зависть.
Вот и замкнулся круг.
Может, я что не понял,-
Было не до того.
Но эту ночь запомнил:
Трое - на одного.

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

"Вар-ва-ры!" - в хрип переходит крик,
Фыркает кровь из груди часового.
Всадник к растрепанной гриве приник,
Вслед ему - грохот тяжелого слова:
"Варвары!"... Вздрогнул седой Ватикан,
Тяжесть мечей и задумчивых взглядов
Боли не знают, не чувствуют ран,
Не понимают, что значит: преграда.
Город ли, крепость, стена ли, скала,
Что бы ни стало - едино разрушат!
И византийских церквей купола
Молят спасти христианские души.
Но и сам бог что-то бледен с лица:
Страх - как комок обнажившихся нервов,
И под доспехами стынут сердца
Старых и опытных легионеров.
Мутное небо знаменья творит:
Тучи в движении пепельно-пенном.
"Варвары!" Посуху плыли ладьи
К окаменевшим от ужаса стенам.
...Быль или небыль о предках гласит -
Ждет лишь потомков пытливого взгляда,
Как Святослава порубанный щит
На неприступных вратах Цареграда.

Андрей Белянин

Красивых много... Даже слишком много.
Но сердцу мало просто красоты.
И юноши пускаются в дорогу,
С пустынными ветрами став на "ты".
И, значит, остается что-то кроме,
Как говорили предки: "Ясным днем
Невеста в дом вошла - светлее в доме.
Жена вошла - теплее стало в нём..."
А мы всё топчем пыль, сминая версты,
Рвем удила, меняем лошадей...
И с неба равнодушно смотрят звезды
На вечные метания людей.
Как хочется нам девственно-кристальных
Прелестниц, умниц, лапушек...
А что ж?
Хоть сами мы совсем не идеальны,
Но идеал нам вынь да и положь!
А те, чья внешность красками убога,
Кто в стороне от столбовых дорог?
Потупившись, вздыхаем у порога:
"Дай бог им счастья..." Но не щедр бог.
А мы опять в рассветной дымке таем,
Со старой скукой - в новые пути...
И снова ищем. Ищем - и теряем
Ту, что могли и не смогли найти.

АНДРЕЙ БЕЛЯНИН

Диалог.

- Уйди.
- Уйду... но все к твоим ногам -
Все, от полночных звезд до славы липкой,
Все, что в душе и что в руках,- отдам,
И ничего - взамен. Даже улыбки.
Всю душу выгребу - нигде ни закутка,
Чтоб затаиться чувству или слову,
Чтоб не была протянутой рука,
В которую ты вложишь камень снова.
Чтоб мысли вновь - прозрачны и легки,
И чтоб всегда - прекрасная погода.
Чтоб знанья жизни не были горьки
И сердце вдруг не спотыкалось с ходу...
- А что ж тебе?
- А мне - горячий чай,
Чтоб от тоски в душе не захлебнуться.
Чтобы тебя не встретить невзначай,
А встретив вдруг - спокойно отвернуться.
Чтоб жить - ни на ноже, ни по ножу,
Чтоб - нелюбим, так уж хотя бы понят...
- Уйди!
- Уже полжизни ухожу,
Но в спину снова гонят, гонят, гонят!
И глуше шаг, и в жилах вязнет кровь,
И незачем во всем искать основу, -
Уж если это мы зовем "любовь",
Зачем нам "жизнь" и "смерть" -
Два лишних слова.

А конкурс памяти Николая Лазаренко?

Увы, глоток воды хлебнуть не можешь ты,
Чтоб не прибавил рок и хмеля маеты;
Не можешь посолить ломоть ржаного хлеба,
Чтоб не задели ран соленые персты.
Перевод: Г. Плисецкого

Запрет вина – закон, считающийся с тем,
Кем пьется, и когда, и много ли, и с кем.
Когда соблюдены все эти оговорки,
Пить – признак мудрости, а не порок совсем.
Перевод: Г. Плисецкого

Чтоб богу угодить, глушить полезно ропот.
Чтоб людям угодить – полезен льстивый шепот.
Пытался часто я лукавить и хитрить,
Но всякий раз судьба мой посрамляла опыт.
Перевод: Г. Плисецкого

Нас, пьяниц, не кори! Когда б господь хотел.
Он ниспослал бы нам раскаянье в удел.
Не хвастай, что не пьешь, – немало за тобою,
Приятель, знаю я гораздо худших дел.
Перевод: Г. Плисецкого

Ты к людям нынешним не очень сердцем льни,
Подальше от людей быть лучше в наши дни.
Глаза своей души открой на самых близких, –
Увидишь с ужасом: тебе враги они.
Перевод: Г. Плисецкого

Смерти я не страшусь, на судьбу не ропщу,
Утешенья в надежде на рай не ищу.
Душу вечную, данную мне ненадолго,
Я без жалоб в положенный срок возвращу.
Перевод: Г. Плисецкого

Один телец висит высоко в небесах,
Другой своим хребтом поддерживает прах.
А меж обоими тельцами, – поглядите, –
Какое множество ослов пасет аллах!
Перевод: Г. Плисецкого

Сказала рыба: "Скоро ль поплывем?
В арыке – жутко! Тесный водоем…"
"Вот как зажарят нас, – сказала утка, –
Так все равно, хоть море будь кругом…"
Перевод: Г. Плисецкого

Вхожу в мечеть. Час поздний и глухой.
Не в жажде чуда я и не с мольбой:
Отсюда коврик я стянул когда то,
А он истерся; надо бы другой!

Много мыслей в моей голове, но увы:
Если выскажу их – не сносить головы

Омар Хайям Рубаи

Город хрустнет под ногами сотней маленьких кристаллов,
Прилетающих наивно здесь искать свою мечту.
Вечность развернула знамя и из облаков достала
Томик старых добрых сказок про луну и высоту.

Будет их читать привычно глупым и капризным детям,
Чтоб коррозия не ела их завьюженные сны.
Тихий час давно обьявлен ею на проспектах этих,
И теперь нас всех растопит лишь дыхание весны.

Не горят глазницы окон, тонкокожие машины,
Припорошенные снегом, впали в спячку до шести.
Я иду домой сквозь зиму, ночь не кажется мне длинной.
Всё неважно. Мне давно уж всё равно, куда идти.

Я дикарь и одиночка, мне слова не греют душу.
Дома - завтрак и газета, здесь - снежинки и луна.
Мой мирок давно был кем-то основательно разрушен,
И как раз вчера порвалась предпоследняя струна.

Credo

Откуда я пришел, не знаю…
Не знаю я, куда уйду,
Когда победно отблистаю
В моем сверкающем саду.

Когда исполнюсь красотою,
Когда наскучу лаской роз,
Когда запросится к покою
Душа, усталая от грез.

Но я живу, как пляска теней
В предсмертный час большого дня,
Я полон тайною мгновений
И красной чарою огня.

Мне все открыто в этом мире —
И ночи тень, и солнца свет,
И в торжествующем эфире
Мерцанье ласковых планет.

Я не ищу больного знанья
Зачем, откуда я иду.
Я знаю, было там сверканье
Звезды, лобзающей звезду,

Я знаю, там звенело пенье
Перед престолом красоты,
Когда сплетались, как виденья,
Святые белые цветы.

И жарким сердцем веря чуду,
Поняв воздушный небосклон,
В каких пределах я ни буду,
На все наброшу я свой сон.

Всегда живой, всегда могучий,
Влюбленный в чары красоты.
И вспыхнет радуга созвучий
Над царством вечной пустоты.

Много мыслей в моей голове, но увы:
Если выскажу их – не сносить головы

Омар Хайям Рубаи

Владимир Высоцкий

Люблю тебя сейчас, не тайно - напоказ.
Не "после" и не "до" в лучах твоих сгораю.
Навзрыд или смеясь, но я люблю сейчас,
А в прошлом - не хочу, а в будущем - не знаю.

В прошедшем "я любил" - печальнее могил,-
Все нежное во мне бескрылит и стреножит,
Хотя поэт поэтов говорил:
"Я вас любил, любовь еще, быть может..."

Так говорят о брошенном, отцветшем -
И в этом жалость есть и снисходительность,
Как к свергнутому с трона королю.
Есть в этом сожаленье об ушедшем
Стремленьи, где утеряна стремительность,
И как бы недоверье к "я люблю".

Люблю тебя теперь - без пятен, без потерь,
Мой век стоит сейчас - я вен не перережу!
Во время, в продолжение, теперь -
Я прошлым не дышу и будущим не брежу.

Приду и вброд, и вплавь к тебе - хоть обезглавь!-
С цепями на ногах и с гирями по пуду.
Ты только по ошибке не заставь,
Чтоб после "я люблю" добавил я "и буду".

Есть горечь в этом "буду", как ни странно,
Подделанная подпись, червоточина
И лаз для отступленья, про запас,
Бесцветный яд на самом дне стакана.
И словно настоящему пощечина, -
Сомненье в том, что "я люблю" сейчас.

Смотрю французский сон с обилием времен,
Где в будущем - не так, и в прошлом - по-другому.
К позорному столбу я пригвожден,
К барьеру вызван я - языковому.

Ах, разность в языках! Не положенье - крах!
Но выход мы вдвоем поищем - и обрящем.
Люблю тебя и в сложных временах -
И в будущем, и в прошлом настоящем!

Памятник

Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в привычные рамки не лез, -
Но с тех пор, как считаюсь покойным,
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив "Ахиллес".

Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
И железные ребра каркаса
Мертво схвачены слоем цемента, -
Только судороги по хребту.

Я хвалился косою саженью -
Нате смерьте! -
Я не знал, что подвергнусь суженью
После смерти, -
Но в обычные рамки я всажен -
На спор вбили,
А косую неровную сажень -
Распрямили.

И с меня, когда взял я да умер,
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи, -
И не знаю, кто их надоумил, -
Только с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.

Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мертвых мертвей, -
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.

Я при жизни не клал тем, кто хищный,
В пасти палец,
Подходившие с меркой обычной -
Опасались, -
Но по снятии маски посмертной -
Тут же в ванной -
Гробовщик подошел ко мне с меркой
Деревянной...

А потом, по прошествии года, -
Как венец моего исправленья -
Крепко сбитый литой монумент
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье, -
Под мое - с намагниченных лент.

Тишина надо мной раскололась -
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет, -
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.

Я немел, в покрывало упрятан, -
Все там будем! -
Я орал в то же время кастратом
В уши людям.
Саван сдернули - как я обужен, -
Нате смерьте! -
Неужели такой я вам нужен
После смерти?!

Командора шаги злы и гулки.
Я решил: как во времени оном -
Не пройтись ли, по плитам звеня? -
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.

Накренился я - гол, безобразен, -
Но и падая - вылез из кожи,
Дотянулся железной клюкой, -
И, когда уже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров все же
Прохрипел я похоже: "Живой!"

И паденье меня и согнуло,
И сломало,
Но торчат мои острые скулы
Из металла!
Не сумел я, как было угодно -
Шито-крыто.
Я, напротив, - ушел всенародно
Из гранита.

1973

а теперь о поэзии

Zhmurik :: Не тень
Все становятся старше, и чаще играют по правилам,
Преуспев в мастерстве раньше всех говорить "Будь здоров!".
Только тень за стеклом щурит глаз, и похожа на дьявола:
Толи сложный был день, толи врёт амальгамный покров.

Есть резон поспешить: дома ждут, да и ужин остынет-то,
Вот и солнце садится, ему ведь никто не указ.
Только тень за стеклом прячет слёзы под маскою циника,
Иногда прерываясь на тонкий удачный сарказм.

Я сегодня мечтал о зиме, белом снеге и свитере,
Всё не то, всё не там, не тогда, не о том и не те...
Только тень за стеклом отражает сухую действительность:
И брожу в зеркалах, и надеюсь увидеть не тень...

Не помню откуда отрывок и чьему перу принадлежит