Сборник Прозы

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 10:59 AM | Сообщение # 901

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 09. 05. 2013
Автор: Discordyja

Загадка старого ключника

1. Пробуждение

Лежать было мягко и одновременно жестко. Разве так бывает? Что-то шуршащее перекатывалось под пальцами. Я сжала ладонь в горсть, с трудом подтянула кулак к лицу и наконец-то открыла глаза. Песок. Мелкозернистый, серо-белый. Едва уловимый пыльный аромат солнца и сухостоя. Ослабив хватку, я смотрела, как кремниевые крупинки тонкой струйкой стекают вниз.
Где я?
Не делать резких движений. Медленный осторожный перекат на другой бок, в голове гудение, как в церковном колоколе, хлеще, чем при похмелье. Как же так? Что со мной? Меня стукнули по затылку?
Первая попытка подняться не удалась. Не чувствую ног, только свинцовая тяжесть. С трудом дотянувшись до ступней, я начала их растирать. Сперва ничего не чувствовала, а потом резко пришла боль. Как же больно! Невыносимо! Ааааа!!!
Отдышавшись, я, наконец-то, смогла сдвинуть неподъемные колоды ног и сесть.
Вокруг до самого горизонта распростерлась хищная и голодная пустыня. Серо-белые барханы, не тронутые следом не то, что человека – зверя, птицы, ждали, затаившись. Ждали меня. Солнце стояло в зените, песчаные неподвижные волны плавились на стыке земли и неба, но жары не чувствовалось.
На мне, как обычно, были джинсы и толстовка. Одна кроссовка слетела и лежала неподалеку. Я тупо смотрела на правую ногу в смешном носке с улыбающейся рожицей. Мордочка подмигивала одним глазом и намекала, что все не так плохо, как кажется.
Зачем я здесь? Почему я сюда попала? Что это? Сахара? Любая другая из пустынь планеты? Почему вокруг совершенно безлюдно? Я сплю? Для сна все слишком реалистично. На зубах противно скрипело, по-настоящему так. Проклятый песок.
Наверное, удар по голове был слишком силен, раз я ничего не ощущаю, не любопытства, ни удивления, ни страха. Только недоумение.
Где же моя камера? Фотоаппарат позволял чувствовать себя не участником событий, а посторонним нейтральным наблюдателем, отстраненно фиксирующим события. Не пропуская через себя. Давал уверенность в том, что случившееся произошло не со мной.
За то время, пока я приходила в себя, растирала ноги, осмысливала все, солнце порядочно сдвинулось. Пора что-то решать, делать. Я слышала, что в пустыне ночь наступает быстро. До того как стемнеет, надо добраться до людей. Нужна связь, мои, наверное, меня потеряли. И ребята с работы…
Но сначала я провела ревизию карманов: разряженный мобильник, зажигалка, две карамельки для сына Ваньки и счастливый автобусный билет. Мда, не принес он мне особого счастья. Скорее, наоборот.
А сигарет нет. Курить хотелось невыносимо. Больше чем пить и есть.
Все жизненно необходимое я обычно ношу в сумке, но где она сейчас, ведомо одному только господу Богу.

2. Сквозь пески

Я уже довольно долго шла на восток, подволакивая больную правую ногу, стараясь идти по верхнему гребню барханов. Как волны, они то вздымались, то опадали, завораживая, клоня в сон, укачивая не хуже морских. Позади стелилась одинокая цепочка следов, постепенно заметаемая песком.
Связки, скорее всего, растянуты. Врач не помешал бы. Хотя откуда ему здесь взяться... И пить... Страшно хотелось пить. Без еды человек может прожить почти месяц. Без воды – два, максимум три дня. Такая смерть мучительна. Но умирать нельзя. Слишком многое держит меня на этом свете: наша маленькая семья, работа, друзья.
Нахлынули воспоминания: Ванька с отцом катаются на трехколесном велике, точнее, катается сын, а муж бегает вокруг и квохчет, словно наседка. Ванька все равно свалился с велосипеда и разбил коленки, а Андрей чуть в обморок не упал от вида крови. Да… Я улыбнулась. Сыну недавно исполнилось пять. Как они там одни?
Прямо по курсу что-то замаячило, разбавляя тоскливое однообразие песчаного океана. Приближаясь, я постепенно замедляла шаг. Это был остов арбы, телеги с двумя огромными колесами, одно из которых отвалилось и валялось неподалеку, прикрывая широким ободом хищно оскалившегося мертвеца. Трупы не страшны - навидалась. Работа такая. Я фотографирую места происшествий для криминальной хроники уже много лет. Мертвые не несут никакой опасности, в отличие от живых.
Песок милосердно прибрал труп, укрыв почти до плеч, оставил снаружи лишь высохшую голову с раззявленным в предсмертной гримасе ртом. На арбе грудой были навалены объемные тряпичные тюки.
Никогда еще в жизни мне не доводилось обирать мертвых. Как-то это не по-людски. Я поежилась, а куда деваться, коли нет никого и ничего вокруг. Голод и жажда не лучшие спутники. Залезла на телегу и неуклюже плюхнулась в повозку прямо на тюки, наполненные хлопком. Лежать на нем было мягко и уютно, даже идти никуда не хотелось. Но ведь надо. Поскорей бы добраться до какого-нибудь жилья.
Я зарылась в «перину» по самые уши, можно было бы расслабиться, но неизвестно, что ждет впереди. Раскапывая, наткнулась на полосатый мешок-скатку. Если придется заночевать, мешок можно использовать как плед, я видела такие уже раньше, только где – не помню… Внутри нашлись сухофрукты и полная кожаная фляга. Я жадно глотнула – слабенькое вино, терпко-кисловатое, не очень вкусное, но вполне пригодное. Горсть усушенных донельзя абрикосин сразу же полетела в рот. Урюк оказался старым, очень жестким, но съедобным. Перекусив на скорую руку, я потащилась дальше.

3. Пустынные пифии

Барханы заканчиваться и не собирались. В мареве горячего воздуха поднимающегося от песка я разглядела смутные фигуры, похожие на камни.
«Боже мой! Что это впереди? Живые люди?! Наконец-то!» - Я радостно заорала и побежала, забыв о связках, как выяснилось – зря. Непослушные ноги заплелись в самый неподходящий момент, и я кубарем полетела вниз. Взвыла потревоженная больная нога. Ой-ей-ей! Надо бы полежать, чтобы боль утихла, но люди? Они же могут уйти! Значит надо подниматься. Кряхтя как старуха, я встала и похромала в нужном направлении. Ветер усиливался. Песчаной бури для полного счастья только и не хватало.
Дотопав до круга, выложенного камнями, я остановилась. Внутри него расположилось странное трио: три смуглые черноволосые девушки сидели, скрестив ноги по-турецки, и держались за руки. Правильные черты их овальной формы лиц были застывшие, замершие. Восточного разреза глаза, обрамленные густыми, черными ресницами, затягивала белесая пленка. Бедные. Жалость взяла меня когтистой лапой за сердце, даже в груди защемило.
Ни единого следа не вело в круг или из него. Мурашки побежали по спине и рукам. Да что же это за мистика какая-то?! Кто они? Зачем сидят здесь? Что едят, пьют?
Ветер метался между сидящими, будто шкодник, не в силах выбрать, над кем же подшутить. Поочередно бросал густые пряди длинных волос цвета воронова крыла на смуглые бархатистые щеки. Выражения лиц оставались неизменными. Интересно, давно они так? И почему?
- Здравствуйте! – я обратилась к сидящим.
- Приветствуем тебя, путница.
- Приветствуем, неприкаянная.
- Приветствуем, ищущая, - по очереди проговорили слепицы. Меня мороз продрал от их бесстрастного речитатива.
- Что это за место? Я даже не знаю, как сюда попала,
- Тайна сия велика.
- Тайна сия не наша.
- Мы не скажем, - подытожила третья.
- Но что же мне делать?
- Слушай ее,
- Слушай душу,
- Слушай пустыню,
Первые живые люди, встретившиеся на пути и такие неадекватные. Стало понятно, что ничего путного от них не добиться. Так и будут бредить, пока не надоест. В голову лезли всякие нехорошие мысли. Может быть они сумасшедшие? С чего бы это молодым девушкам, пусть даже и слепым, взбрело в голову просто так сидеть в каменном круге? Должны же они что-то есть и пить? И в туалет ходить, наконец. А может быть это вообще мираж или галлюцинация? Интересно, можно ли разговаривать с миражами?
- Здесь поблизости есть город, или деревня какая-нибудь, где есть связь? И вода, мне нужна вода.
Последовала долгая пауза, будто незрячие переговаривались между собой мысленно или прислушивались к чему-то.
- Мы поможем.
- Мы укажем путь
- Мы наставим тебя.
Потом они еще помолчали и третья изрекла:
- Ступай на север. Там ты найдешь ответы на все свои вопросы.
- Спасибо, дамы, - я скорчила девушкам рожу. Они все равно не увидят. Так хоть душу отведу.
- Мы не дамы, мы – пустынные пифии, - возразила та, что говорила больше всех.
Пифии, так пифии, мне-то какая разница. Хоть сфинксами себя назовите, тем более мы в пустыне. Экая загадочная разновидность шизофрении, развившейся, очевидно, на почве инвалидности.
- Не гляди в колодец, - монотонно проговорила прорицательница.
- Не гляди в колодец, – следом повторила вторая.
- Не гляди в колодец, - эхом откликнулась последняя.
Они умолкли и больше не реагировали ни на что. Я пожала плечами и пошкандыбала в указанном направлении.

4. Колодец

Вино жажду утоляло плохо. Я потрясла бурдюк. На дне жалко булькнуло - пару раз глотнуть и все, туши свет - бросай гранату. Если не найду воды, можно ложиться и сразу помирать: прощай мир и все что я любила.
Однако пустынные сиделицы не обманули, вскоре на горизонте показалось непривычное сооружение: длинный шест посреди чахлых кустиков. Бежать сил уже не оставалось и, когда я неторопливым шагом подошла поближе, то опознала в примитивной конструкции колодец. Темный провал в каменистой почве кто-то заботливо обложил глиняными кирпичами. Ведро из потрескавшейся кожи висело на длинном конце шеста, привязанного к колючке. Что ж, поглядим, есть ли в колодце вода или опять облом. Я развязала веревку и опустив шест уронила ведро вниз, в непроглядную тьму.
Плюха не последовало. Совершенно забыв о наставлениях пифий я неосторожно заглянула вниз.
Оттуда полыхнуло жаркое пламя, глаза зажмурились сами собой, я невольно отшатнулась. Мне даже показалось, будто огонь опалил брови.
Тут-то мне и вспомнились слова слепых девушек, да только поздно уже было. Я испуганно открыла глаза - вижу, слаба Богу. Зрение не пострадало. Руки продолжали сжимать веревку. Машинально потянув, я вытащила ведро полное воды, обычной вкусной мокрой воды. Что же меня тогда обожгло? На ощупь лицо не пострадало, брови и ресницы остались на месте. Загадка природы какая-то. Я недоуменно пожала плечами. В ближайшие три дня смерть от жажды мне не грозит. Я напилась вдосталь холодной до ломоты в зубах водицы. Спасена, вот только для чего? Что будет дальше? Может, не стоит заморачиваться? Бурдюк наполнен, а об остальном, подобно Скарлетт, подумаю завтра.
Я брела еще долго, пока совсем не выбилась из сил. Небо потемнело, ночь в пустыне и правда приходила неожиданно, словно случайные гости в неурочное время. Выбрав место между двумя камнями, невесть как попавшими в пустыню, и, завернувшись в полосатое одеяло, я прилегла, даже не надеясь поспать. И неожиданно быстро отключилась. Наверное, сказались тяготы прошедшего дня и общая неизвестность. Успела только подумать, что проблемы буду решать по мере поступления. Завтра, обо всем я подумаю завтра. Сон сморил меня моментально.

5. Тени в ночи

Мне снился огонь. Пламя бушевало вокруг. Я пылала, раскинув руки, смеясь и плача, выкрикивала имени сына и мужа раз за разом. Словно Жанна Д’Арк на костре святой инквизиции, я сгорала заживо, плавилась кожа, волосы пылали, но мне отчего-то совсем не было больно.
Сон как-то резко прервался. Тьма была густая, безлунная и тихая. Все та же крошечная неудобная ложбинка меж двух камней, тонкое одеяло, бурдюк вместо подушки.
Тишина. Ни звери, ни птицы не перекликались этой ночью. Странное место, здесь почти нет жизни. Когда-то давным-давно я смотрела передачу по BBC про природу, там говорилось, что пустыня ночью пробуждается. Здесь же все было не так.
Перевернувшись на другой бок, я увидела тень, резко отпрянувшую в темноту. У меня вырвался дикий крик: «Ааааааааааааа!» Ощущение нереальности происходящего захлестнуло с головой, но почти сразу же паника схлынула, оставив лишь желание выжить во что бы то ни стало.
Зажигалка! У меня же есть зажигалка!
Спасительно чиркнуло колесико. Крохотный язычок пламени вступил в неравный бой с тьмой. Впрочем, лучше бы я этого не делала - неровный газовый огонек выхватил из темноты группу силуэтов, обступивших мое ложе. Меня окружали колышущиеся полупрозрачные тени. Они не отбрасывали тени и свет свободно проходил сквозь них. Боже-боже-боже!
Хотелось перестать дышать и зарыться поглубже. Жаль, что я не страус, так бы засунула голову в песок и нет проблемы.
Призраки чуть отступили, прячась от света. Но что будет, когда газ закончится? Если огонь погаснет, что они сделают со мной? Что? Волосы на голове зашевелились. Заправки осталось меньше половины. Нельзя паниковать, если я не перестану, то с ума сойду.
Я с трудом взяла себя в руки и, кажется, придумала. Оторвав длинную полоску ткани от одеяла, я скрутила ее в рулон и подожгла. Ткань занималась неохотно, но все же горела, давая слабый неверный свет. Я молилась, чтобы факел, сделанный наспех, не прогорел раньше, чем наступит утро. Казалось этому не будет ни конца ни края, Но нет. Тьма постепенно отступала, тени вместе с ней. Небо посветлело все же раньше, чем ткань прогорела. Забрезжил долгожданный рассвет, вокруг не осталось никого. От всех переживаний меня свалил крепкий сон без сновидений.

6. Старый ключник

Вторая неделя бесцельных блужданий по пустыне подходила к концу. Призраки больше не осмеливались приближаться, мой страх перед ними прошел. Они не могли причинить вреда, даже не могли коснуться меня.Но находится их обществе было не приятно. Наткнувшись однажды на сухое смолистое дерево - раскоряченного стража барханов, я наломала сучьев, накрутила на них куски скатки, получились факелы. Горели они прекрасно, ровно и долго. Нога почти перестала болеть. Я выработала темп движения и шла все время на север, ориентируясь по солнцу.
Колодцы попадались по пути еще дважды. Наученная горьким опытом я не смотрела внутрь, набирая воду. И продолжала идти дальше, не зная, куда и зачем. Утрачивая чувство реальности с каждым днем, с каждым шагом. Еда закончилась накануне, но есть пока не хотелось.
Может быть, меня перенесло в какой-то параллельный мир?
Я механически продолжала идти, будто забытый игрушечный робот на солнечных батареях.

Природа вокруг постепенно изменялась. Серо-белый окрас окружающего мира плавно перетек в рыжевато-коричневый. На смену барханам пришли каменные пейзажи предгорья. Такие же необитаемые и негостеприимные. Впрочем, какая разница? Глухое отчаяние завладело мной настолько, что я бы покончила с собой, если бы хватило духу и если бы не думала про родных.
Вскоре проблема, куда идти дальше, встала в полный рост. Путь преградили невысокие горы, простирающиеся сплошной грядой с востока на запад. Судя по цвету – известняковые, как на Синайском полуострове. Может быть я там, в Египте? Да нет, мне бы уже давным-давно попались кочующие бедуины либо туристы на джип-сафари.
Я остановилась и присела отдохнуть.
Что делать, куда дальше идти, не имею никакого понятия. Неужели мой путь через пустыню никогда не кончится? И были ли на самом деле пифии? Может, это всего лишь мираж или галлюцинация?
На душе было черным-черно. Я тяжко вздохнула и опустила глаза. Прямо под ногами лежала старая тропа. Странно, почему я не заметила ее раньше? Раз здесь ходили люди, значит и меня она куда-нибудь выведет.
Тропа была неровной, узкой и исшарканной множеством ног людей и животных. Она змейкой вилась среди холмов с закругленными вершинами, которые постепенно увеличивались в высоту и расширялись, сужая тем самым место для прохода. Вскоре дорога свернула в узкое извилистое ущелье. Едва-едва там могли бы разойтись два-три человека. В голову закрались сомнения, правильно ли я иду, и зачем? Возможно, мне следует вернуться?
Скалы в некоторых местах сходились высоко над головой, образуя нерукотворную куполообразную крышу. Это отчего-то напомнило мне о крытых переходах метро. Тоска по дому взялась грызть сердце с удвоенной силой.
Уже совсем было решив возвращаться, я вдруг приметила что-то рукотворное за очередным поворотом тропы. Нечто, очень похожее на ворота.
Я быстро устремилась к ним и чуть не наступила на древнего старца, прислонившегося к каменной стене, будто присевшего после долгой дороги отдохнуть, да так и оставшегося навсегда. Он выглядел, как живой, но очень и очень старый.
Еще один бедолага вроде меня, застрявший в этой дыре. «И мне светит такая же участь», - горько и отстраненно подумалось мне. Но надо идти к вратам. Высокие, на всю высоту ущелья, метров шесть, может и больше. Металлические, похоже, сделанные из бронзы, местами позеленевшие, затейливо украшенные кованым орнаментом из цветов и листьев. Они выглядели такими же древними, как горы. Ветер, ловко орудуя песком, словно наждачной бумагой, заметно потер прекрасный витиеватый узор.
Ворота были закрыты.
Откуда-то я знала, что мне нужно их открыть. Я навалилась всем весом – дверь не поддавалась. И тут мое внимание привлекла крохотная причудливой формы замочная скважина, все стало понятно – ворота заперты. «Что же делать? – лихорадочно билось у меня в голове. - Найти камень побольше и попробовать постучать по замку им?»
У меня зашел ум за разум, все инстинкты кричали мне, что я должна во чтобы-то ни стало открыть эти чертовы врата! Возможно, это дорога домой? Я огляделась в поисках чего-нибудь, могущего послужить ломиком.
Стоп! Где-то что-то нужное я уже видела. Развернувшись, я подошла к старику. Так и есть, на поясе трупа на большом проволочном кольце блестел один единственный золотой ключ. Что ж, грабить мертвецов мне уже приходилось. Я потянулась к нему.
Сухонькая старческая лапка сомкнулась на моем запястье.
Как ошпаренная, я отскочила на полтора метра. Моему прыжку позавидовала бы и кенгуру. Он жив?! Патриарх открыл глаза. На меня смотрела вечность. Иная, нежели в бельмастом взгляде слепых пифий, но не менее пугающая.

- Давно я не видел здесь ни души, – кряхтя, вымолвил мумифицрованный старец, схватился за поясницу и надолго закашлялся.
- Кто ты, дитя?
- Я не знаю уже, кто я, – в моем голосе прозвучала горечь, едкая как соляная кислота. – Когда-то я была женой и матерью, отличным фотографом, а сейчас кажется, будто я тень среди песка в пустыне, где нет никого, кроме мертвецов и призраков.
- Когда-то мне тоже так казалось, - понимающе кивнул старый ключник. Вот уж утешил, так утешил!
- Не печалься. Здесь конец пути. Можешь называть меня Кифа.
И что-то смутно знакомое, ускользающее забрезжило на самой грани сознания. Но я не смогла ухватить мысль. Странный он. Хозяину золотого ключа можно было с равной вероятностью дать как сто, так и тысячу лет. В этом пустынном мире, где водятся призраки, слепые пифии, огненные колодцы, тем не менее, полные воды, возможно и не такое.
- Мне надо туда, - я ткнула пальцем во врата.
- Откуда тебе это ведомо? - прищурился старик.
- Ведомо и все, - твердо заявила я, и не солгала ни на йоту, откуда-то я совершенно точно знала, что мой путь ведет туда, за них.
- Сквозь врата пройдет тот, кто разгадает загадку.
- Какую еще загадку? – насторожилась я. Ненавижу загадки с детства, ну нет у меня воображения, ничего с эти не поделаешь.
Кифа опять покряхтел, меняя позу.
- Ответишь правильно - войдешь. Неправильно – так и будешь блуждать до скончания веков. Хотя есть и другой путь. Но он тебе не понравится.
Я смирилась. Загадка, так загадка.
¬- Ответь мне, дитя, какая птичка заставила камень плакать?
Что-то смутно знакомое. Кажется, нечто похожее я читала где-то. Я нахмурила лоб. Изо всех сил пытаясь вспомнить. Ветхозаветное такое, азбучное … библейское… Есть!
- Петух! Это петух заставил плакать апостола Петра! – радостно завопила я и осеклась.
- Верный ответ, - удовлетворенно покивал старец. Я испуганно отступила на шаг, потом еще. Нет… Нет! Неееет!!!

Я все вспомнила, все последние мгновения перед собственной смертью. Мы возвращались из ближневосточной командировки домой, к родным и близким, когда произошло ЭТО. Аэробус уже шел на посадку, как вдруг полыхнуло. Никто ничего не успел понять. Огонь, бушующий вокруг, жадно пожирающий людей и обивку кресел. Огонь - последнее, что я видела. А это место – чистилище, а старик-ключник…
Я отступила на шаг, прозревая, но было поздно, святой Петр уже отпирал замок, ворота открывались. Из-за них вырвалось сияние, ослепляющее, всепоглощающее сияние истинного света. Нет! Нет!!! Не хочууу!
- Не бойся, дочка, все будет хорошо. Входи. Отсюда два пути – мой и второй, ведущий в нижние миры. Только тот путь не для тебя. А вечно блуждать в лимбе… тебе не понравится.
- Что там, за дверями? Рай?
Апостол подумал и ответил:
- Там каждого ждет воздаяние.
- Пламя в колодце… почему я видела его?
Святой Петр вздохнул и ответил:
- Каждый видит там свою смерть. Проживает последние мгновения жизни.
Как жалко…
Прощайте Андрей, Ванечка…
Я заревела и, размазывая слезы по щекам, шагнула вперед. Мое средоточие, душа постепенно растворялось в свете, милосердно гася сознание.

Эпилог

Монотонно пикал аппарат жизнеобеспечения. Больничная палата была уставлена букетами желтых поздних астр, от их присутствия казалось, что в комнате солнечно, хотя за окном тучи истекали холодным октябрьским дождем. В анатомической кровати в коме лежала изможденная молодая женщина, подключенная к медицинскому оборудованию. Плотные марлевые повязки полностью покрывали обожженную кожу пациентки, оставляя открытым лишь лицо, не тронутое огнем.
В палату заглянула дежурная медсестра и сказала вслух, ни к кому не обращаясь:
- Жаль, такая молодая, столько цветов и все зря. Все равно ведь отключат. Рано или поздно.
Печально вздохнула и прикрыла за собой дверь.
В тот же миг у коматозницы дрогнули ресницы.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 11:19 AM | Сообщение # 902

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 09. 05. 2013
Автор: Lita

Антиреклама ко всему, что про эльфов

ЛитПриёмная: стол, два стула, на одном Автор, принесший свежую рукопись, на втором, у стола, жутко занятый Критик, листающий принесенное с озадаченным видом. Всюду лежат рукописи – стопками, иногда аккуратными, а порой в виде шатких башен, не падающих только чудом. Пахнет сбежавшим кофе и грозой.
Автор, устав ждать вердикта, строчит в блокноте с дикой скоростью, по принципу «ошибки пофиг, лишь бы записать».

Критик
Что? Опять про Эльфов? Автор, вы наивны! Это никто не станет читать! Надо писать про попаданцев, империи и волшебные школы - это современно и своевременно. (Не дождавшись ответа). Автор?

Автор (с трудом отрываясь от блокнота).
А? Магичская школа. Есть. Попаданцы? Гг можно сказать, что попала. А эльфов там всего два.

Критик (полистав и посчитав, с большим ехидством).
Вообще-то четыре.

Автор (возмущенно взмахнув блокнотом и при этом уронив карандаш, укатившийся к окну).
Четыре эльфа на 300 страниц! По 0,013 на станицу…

Критик (подозрительно).
Тринадцать? (суеверно косится на текст и на всякий случай отодвигается подальше от стола с рукописью. С улицы раздаются брачные вопли котов, Критик встает и, подойдя к окну, бросает вниз "кирпич" рукописи с пометкой "графомань, третий сорт", верхний из подоконничной стопки. Кошачьи вопли тут же сменяются многоэтажными лингвистическими конструкциями в исполнении не успевшего увернуться от «подарка» соседа, тоже графомана. Критик поднимает оброненный Автором карандаш и записывает прямо на обоях все что слышит, то одобрительно кивая, то произнося фразы типа: «Банально», «А это вообще плагиат», или «Утверждение, противоречащее здравому смыслу»).

Автор (возмущенно).
Эй, я еще здесь!

Критик (возвращается на место, но карандаш возвращать не спешит. Открывает рукопись, морщится).
Сказка. А сказки тоже должны быть современными, тем более, что их сейчас пишут для взрослых. Где мелодраматические страсти? Где отчаянные приключения и жгучие тайны? Где научная основа?

Автор (еле сдерживаясь).
Научная основа страстей и приключений?

Критик.
Не придирайтесь к словам, это не конкретно и не корректно. Вам самому-то интересно было писать про эльфов?

Автор (уверенно).
Очень! И там не только про эльфов...

Критик (листая текст).
Ну да. Человек. Полукровка. Демон. Сфинкс. Сфинкс? Ну, знаете...

Автор (в сторону).
Все расы и виды есть, кроме одной - критик обыкновенный, занудный. (Критику)
Сфинкс-то вам чем не угодил?

Критик (удивленно).
Мне? Ничем. Но вы не подумали о читателе! При слове «сфинкс» представляется что? Правильно, здоровенная каменная дура с загадками. А что у вас? Бледный мужик с тараканами в голове. Могли бы уж тогда сделать его вампиром! И другие персонажи не лучше. Про главную героиню вообще молчу. Ее первый недостаток - что она эльф…

Автор (в шоке от вышесказанного).
Да что вы привязались к эльфам? Чем они вам так насолили?

Критик (наставив на Автора его же собственный карандаш).
Тем, что использование расы, о которой только ленивый не писал, говорит о вашей лени! (Помолчал, соображая, что именно не так в его словах, поправился). Хотя, судя по вам, и ленивый тоже. Вы упорно уклоняетесь от долга писать весело и душераздирающе.

Автор (мрачно).
Следующим моим героем будет критик, душераздирающе попавший в мир, где такие, как он - редкий исчезающий вид, из-за того что было предсказано – занудство погубит мир.

Критик (заинтересованно).
Уже есть текст? Почему не приносите? Нет, ну какая чудная идея, критик-попаданец! Он же обязательно станет Героем и спасет мир!

Автор, в последний раз глянув на любимый карандаш в руке Критика, берет со стола рукопись и исчезает.

Критик, не заметив его исчезновения, берет одну из рукописей, переворачивает титульной страницей вниз и на последней, чистой, пишет: «В квартире на пятом этаже жил да был Критик. И вот однажды…»
У него очень довольное лицо.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 11:21 AM | Сообщение # 903

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 10. 05. 2013
Автор: Abrikoska

Гора Седой Старец

— В далекой-далекой стране, где-то в горах, живет старый и мудрый дракон. Надо бы сказать, что это существо не совсем дракон, скорее уж водный дух, в чем может убедиться каждый, кто хоть раз видел его в полете. А краше зрелища нет на всем белом свете…
Рассказчик задумчиво перебрал струны, натянутые на что-то, подозрительно напоминающее обрубленное весло. Выпил пива. Подмигнул хозяйке, подпирающей пухлой ладошкой щеку, и продолжил:
— Летает этот дракон нечасто. То ли из-за того, что стар, то ли так издревле повелось, но увидеть его полет можно лишь в самый холодный срединный день зимы, который предвещает потепление и скорый приход нового лета. Дракон взлетает на рассвете, когда солнце только-только окрасит розовым ободком верхушку горы Седой Старец. А возвращается в свою пещеру на закате. Видели этот полет немногие, но они дружно рассказывают, что дракон похож на ледяную скульптуру из зимнего императорского сада, и когда он взлетает над горами, сияет так, что глазам больно.
— И что? — нетерпеливо спросил приблудный воин, пришедший в корчму проситься переночевать. — Зачем на него смотреть?
— Зачем? — загадочно улыбнулся сказатель и сдвинул шапку на затылок, словно в размышлениях. — А кто ж его знает? Может, и незачем. Только счастливее тех людей, которые смогли увидеть дракона, я не встречал. Все у них ладится. Жены красавицы, хозяйки и умницы. Дети хоть и хулиганят, но не зло, и родителей слушаются. Деньги в семье ведутся, скотина не болеет, даже засухи те места, где они живут, обходят стороной.
— Враки! — уверенно припечатал воин.
— А как та страна называется? — спросил Витятка, младший сын мельника, заливавший в корчме горе после того, как ветреная Оселька в третий раз отказалась идти с ним в венчальный круг.
— Как? — сказатель опять перебрал струны, заставив свое весло издать звук, похожий на смех. — Так и называется — Стогорье, потому что ничего кроме гор и небольших долин в той стране нет. Да и людей там живет немного. Неуютно там.
— Понятно, — задумчиво произнес мельников сын и решительно отодвинул от себя кружку с яблочной брагой.

— Гашек! — надрывно кричал под дверью друг детства и неплохой в целом парень.
Судя по звуку и звяканью чашек на полке, колотил об дверь этот детинушка уже не кулаком, скорее пинал ногой, или за тараном сбегал.
— Гашек!
Начинающий маг накрыл голову подушкой и решил делать вид, что спит непробудным сном. Авось покричит и уйдет.
Попутно Гашек размышлял о собственной глупости. Говорил же ему учитель Атий, что проситься на практику в родной город очень плохая идея. Так нет же, не послушался умного человека, решил, что рядом со знакомыми людьми будет легче. Болван.
Вообще, учился Гашек хорошо, был четвертым среди двадцати восьми учеников-однолеток, и при желании мог попроситься на первую в жизни самостоятельную практику даже в императорский дворец. Гонял бы себе там пауков с мышами, продавал любовные зелья дамам и горя не знал. Может быть, еще бы и какая-то хорошенькая служанка благосклонностью одарила. Так нет же. Уверенности не хватило, захотелось сначала попробовать свои силы в месте попроще. Напробовался на свою голову. В чужом городе может, оно было бы еще и ничего, но в родном… Кто только и с какими нелепицами к нему не ходил. И все обижались, кто из-за отказа, кто из-за результата.
К исходу второго месяца молодой маг даже вывел теорию о том, что корень всех зол большинства людей произрастает именно из боязни неизвестного и желания вернуться туда, где когда-то было хорошо. Только забывают бедняги при этом, что они уже не мальчишки, которым прощали оборванные в чужих садах вишни и угощали теплыми пряниками. Теперь Гашек взрослый человек и спрос с него совсем другой. А раз назвался магом, то будь добр выполняй обязанности. И знакомым с детства людям отказать сложнее. Да и они надеются, что старательности в решении проблемы начинающий «магик» проявит больше. Как же, почти родич.
— Гашек! — надрывные вопли без особого труда пробивались сквозь подушечную защиту, а чашки звенели так, словно уже прощались со своей чашечной жизнью.
— Если опять попросит приворожить его Осельку, стукну по голове, сильно, и он не только ее, но и себя забудет, — мрачно пообещал маг и отправился открывать, пока старательный друг дом не разнес.
Лучше бы просил приворожить.
К этому простому выводу Гашек пришел сразу, как только выслушал, чего от него хотят на этот раз.
Нет, Витятка всегда был этаким сосудом нахальства, и его просьбы не были ни просты, ни легко исполнимы. Но это!
— Куда тебя отвести? — угрожающе спросил маг.
— В Стогорье, к горе Седой Старец. Счастья хочу, — с искренностью и наивностью во взгляде, достойной какой-нибудь невинной девы, желающей выйти замуж за сына императора, признался мельников сын.
— Какого счастья?! — раздраженно уточнил Гашек.
— Человеческого.
Пришлось глубоко вдохнуть и немного подумать о своей теории, той, которая про корень зла. У некоторых этот корень растет из головы и частично заменяет отсутствующие мозги.
— Как ты себе это представляешь? — спросил, ни на что особо не надеясь.
Оказалось, Витятка представлял. Сначала он продемонстрировал купленный на прошлогодней ярмарке талисман «на удачу». Немного сплющенную, оцарапанную семигранную гайку на веревочке. Здоровенную. Наверняка украденную в каком-то замке после очередного ремонта заклинившего подъемного моста. Что-то похожее Гашек видел в музее механизмов. Ну, или со штурмового орудия свинтили, и теперь на самом интересном месте у него либо отвалится колесо, либо заклинит что-то, или вообще по дороге на запчасти рассыплется. И магам опять придется тратить время и внутренние силы на ерунду вроде заговоров от краж армейского имущества. Как всегда после того, когда все уже унесли и продали. Раньше ведь не попросят, денег на магов армейским чинам жалко.
Гашек задумался о нелегкой судьбе коллег и, видимо, что-то пропустил, потому что друг, помахав немного гайкой и едва не разбив себе голову, выложил на стол погрызенную мышами карту, нарисованную на куске кожи, два ножа с рукоятками из кости и дымчатый топаз с россыпью крохотных звездочек в глубине. На камень маг и уставился.
— Вот! — ткнул пальцем в топаз Витятка. — Моя плата. От прабабки достался, она была не очень честной женщиной, до того как вышла замуж за прадеда, и ей это подарил полюбовник. Или она украла, когда он ее выгнал…
— Оооо, — одобрил прабабку Гашек. Знала, что красть. Природный накопитель, полный, судя по яркости искорок. Такое маг до сих пор тоже видел только в музее. Эти камни обычно хранятся в древних родах, в которых одаренные рождаются чуть ли не в каждом поколении. На случай войны, мора или еще какой-то напасти. Потому что в созданные человеческими руками кристаллы такую прорву природной магии не засунешь, а иногда только эта прорва и может спасти. — Отдашь за то, что я тебя отведу в горы? — уточнил маг.
— Отдам, — упрямо мотнул головой Витятка.
— А отец не будет против?
— А он не знает. Прабабка меня любила больше всех, вот и передала мне, когда умирала. Сказала, камень мне счастье принесет. Ей же принес.
Гашек хмыкнул и согласился. Если человек готов платить за поход в горы таким сокровищем, то сделка честная. От ножей и карты он отказался. Сокровища искать не хотелось, да и вряд ли по той карте их найдешь. А ножи магу были и вовсе ни к чему.

Где находится гора Седой Старец, Гашек знал. На самом деле он там уже даже бывал, правда, летом, когда их, мелких второгодок, провели через школьный портал и заставили собирать травы, попутно объясняя какие и для чего нужны. А еще учителя говорили, что зимой туда лучше не ходить. Обратно вернуться будет сложно, точнее, практически невозможно, потому что идти придется пешком. Зимой гора втягивает в себя всю природную магию из округи, словно хранит ее до весны, именно поэтому там растут самые ценные травы. А внутренней человеческой силы на открытие портала не хватит, это помнили даже самые бестолковые ученики. Правда, теперь у Гашека был полный накопитель, так что о том, как будет возвращаться, можно было не беспокоиться.
Идти наниматель, то есть Витятка, захотел за день до полета то ли дракона, то ли не дракона, приносящего своим видом счастье. Отговаривать его маг не стал. Хочется человеку побродить по сугробам, выбирая наилучшее место для обзора, ну и пускай. Набродится в свое удовольствие, намерзнется и как миленький пойдет в пещеру разводить костер и греться.
С гайкой мельников сын так и не расстался. Намотал веревку на запястье и спрятал талисман в рукаве.
Гашек напоследок обошел друга по кругу, размышляя о том, не взять ли с собой на всякий случай побольше припасов, махнул на них рукой и влил силу в заранее нарисованную на полу арку. Витятка открыв рот, наблюдал за тем, как рисунок начинает светиться, а потом скачком превращается в наполненный туманом проход, висящий в ладони от дубовых досок.
— Идем, — позвал маг. — Незачем зря силу города тратить.
Друг судорожно кивнул и шагнул в арку. Гашек хмыкнул, поспешил следом и так и не услышал тихого смешка за спиной.

— Это мы где? — спросил Витятка, таращась на сосну, в которую вписался лбом.
Гашеку показалось, что спрашивал он у дерева, но решил ответить.
— В горах.
— А где снег? — задал следующий вопрос наниматель.
— Не знаю, — честно ответил маг, решив, не уточнять, что деревьев тут летом тоже не было.
Впрочем, в том, что гора та самая, Гашек не сомневался. Он узнал и большой яйцеобразный камень, на который настраивал выход из портальной арки, и ручей, из-под этого камня вытекавший, и даже мелкие треугольные листики целебного растения, растущего только на Седом Старце.
— Идем искать тебе место для наблюдения за полетом дракона, — решил игнорировать неожиданно выросшие деревья маг. Может, они летом втягиваются в гору, заменяя там выпущенную на волю природную магию.
— Идем, — просиял Витятка и ломанулся вперед в неизвестность.
Лес был странным. Тихим и светлым, без молодой поросли и упавших деревьев. Осыпавшихся с сосен иголок почему-то не было. Вместо них изредка появлялись языки тумана, стелющиеся по земле, путались в ногах людей, как щенки, выпрашивающие хозяйского внимания, потом рассеивались и пропадали.
— Э-ге-гей! — заорал наниматель, заставив Гашека шарахнуться в сторону и врезаться в сосну. — Ауууу! Эхо, ты где-е-е!
— Тут, — хрипло ответил кто-то над головой. — И незачем так кричать, не глухая.
Витятка подавился очередным воплем, выставил перед собой руку со спрятанной в рукаве гайкой и храбро зажмурился. Гашек печально вздохнул и задрал голову, выискивая заговорившего на деревьях. С ближайшей сосны на него, склонив голову на бок, смотрела сова, крупная, черно-коричневая, с очень умным взглядом. Точно как у учителя по основам природной магии.
— Доброго дня, — зачем-то поздоровался маг.
— И тебе не хворать, — отозвалась птица. — Какая нелегкая привела в этот лес в это время столь умного молодого человека? Жадность или долг?
— И то и другое, — признался Гашек, пожав плечами. Почему-то лгать этой сове не хотелось.
— Молодость, молодость, — прокряхтела птица. Потопталась по ветке, моргнула и добавила. — Хороший ты парень, как я вижу. Поэтому, будь осторожен. Тут уже три зимы как мухоморы-маньяки завелись. Никак избавиться не можем.
— Кто? — ошарашено переспросил Гашек.
— Грибы, красненькие. С ногами и зубами. А все из-за чего? Все из-за того, что пришел нетрезвый думатель. Вот и надумал. Нафантазировал. Нелюдь.
— Они опасные? — решил уточнить маг.
— А кто их знает? Всю живность распугали, но пока никого не съели. Не догнали потому что. Грибы бегают медленно.
Высказавшись, сова развернулась к Гашеку спиной и нахохлилась. Видимо давая этим понять, что разговаривать больше не намерена.
— Спасибо, — поблагодарил маг.
— Кто это? — спросил Витятка, указав на птицу покачивающейся гайкой.
— Сова, — ответил Гашек, чему-то улыбаясь.
— Она разговаривает! — прозвучало так, словно это было величайшим из птичьих грехов.
— Я заметил, — вздохнул маг. — Идем дальше. Нужно найти открытое место или дойти до вершины, иначе ты своего дракона не рассмотришь.
Витятка согласно закивал.

Обещанные совой зубастые грибы путешественники встретили ближе к вечеру. Лес все не кончался. Вершина горы, казалось, находится где-то в небесах и ночью за нее цепляются звезды, играя в прятки. Пока шли, успели увидеть порхавших с дерева на дерево хихикающих бабочек. Уступили дорогу волчице с выводком. Она бежала, гордо глядя вдаль, на ходу учила детей, как правильно охотиться на кроликов, и на парней обратила внимания не больше, чем на деревья. Зато волчата заинтересовались, обнюхали сапоги и высказались о том, что такие старые коровы несъедобны. После чего бросились догонять мать, спотыкаясь и смешно повизгивая.
Волчата произвели на Витятку неизгладимое впечатление. Он шел, невидяще глядя сквозь деревья, бормотал что-то о семье и даже не заметил змею, проводившую его заинтересованным взглядом. Собственно, если бы не выскочившие из зарослей папоротника мухоморы, он бы так и дошагал до вершины, размышляя то ли о волшебных зверях, то ли о будущих детях.
Сам Гашек старательно не думал и не удивлялся. Ему заплатили? Заплатили. Все остальное издержки профессии. Помнится, в каком-то городе неразумное дитя случайно активировало артефакт и вызвало неизвестно откуда призрачных лошадей, которые до сих пор каждую ночь носятся по полям, и ничего маги с этим сделать не могут. В мире возможно все, так что магу незачем отвлекаться на то, что его не касается.
Вот и мухоморам Гашек уделил немного внимания. Он недоуменно полюбовался на их клыкастые улыбки, попытался понять, как они там ходят, и даже рассмотрел короткие, тоненькие, кривые ножки по четыре штуки на гриб. После чего схватил таращившегося на это явление нанимателя за шкирку и потянул за собой, поближе к вершине и подальше от мухоморов. Выяснять, насколько они опасны, почему-то не хотелось.

Из леса путешественники вышли в темноте. Гашек, наплевав на возможную опасность, создал светляка. Витятка пытался втиснуть в свое мировоззрение говорящих сов, волчат, критикующих вкусовые качества сапог, и мухоморы с зубами. Получалось у него плохо, и, похоже, парень уже начинал жалеть, что отправился смотреть на дракона. Но шел и обратно не просился, за что его можно было зауважать. То ли упрямство помогало, то ли врожденное нахальство, нашептывающее, что не так страшен дракон, как его рисуют, и с любой мало-мальски разумной тварью можно договориться.
Маг его не трогал, он пытался понять, правильно ли они идут к пещере, в которой несколько лет назад рассказывал страшные истории таким же, как сам, подросткам.
Оказалось — правильно. Вот только там уже кто-то был. Отблески костра освещали вход, слепили глаза и манили теплом.
— Очень странно, — пробормотал Гашек. — Не удивлюсь, если нас там ждут другие желающие увидеть то ли дракона, то ли не дракона. Витятка, постой пока на снаружи… Или лучше иди в двух шагах за мной, я щит растяну.
Наниматель покивал и послушно пошел.
В пещере было людно. Четверо магов и пятеро неодаренных сидели вокруг костра, тихонько что-то обсуждая. На вошедших они посмотрели кто с интересом, кто насмешливо, кто равнодушно и устало.
— Ну вот, еще кто-то не вовремя сказку услышал, — улыбнувшись, произнес темноволосый мужчина. — Заходите, будем ждать рассвет вместе.

Компания в пещере подобралась своеобразная. Маги, они маги и есть. Кому заплатили, кто пошел потому, что не смог отказаться помочь родственникам, кого заинтересовал дракон, о котором они до сих пор ничего не слышали.
Неодаренные были интереснее. Сестры-близняшки пошли в горы из-за того, что услышав сказанье о драконе, поверили, что его полет наделит их жизненной силой, которой можно будет поделиться со слабеньким младшим братом. Темноволосая красавица хотела научиться видеть мужскую ложь, потому что была наследницей большого состояния. Немолодой мужчина хотел вылечить свою дочь. А улыбчивый парень мечтал стать героем, о котором потомки сложат легенды.
В общем, каждый услышал именно то, что так хотел услышать и поверил настолько, что готов был отдать что угодно магу, согласившемуся отвести на гору.
Об этом Гашек и размышлял всю ночь. Иногда он начинал дремать, и тогда ему казалось, что по пещере летают легкие, как дуновение ветра, мотыльки. Заглядывают в лицо, о чем-то шепчутся и изредка хихикают, как задумавшие каверзу дети. И сердиться на этих мотыльков было совершенно невозможно, потому что они были теплые и обещали чудо, которое обязательно произойдет, когда над горами взлетит дракон.
Потом парень вскидывался, отгонял сон и наблюдал за пляской пламени.
Но все равно ощущение приближающегося чуда не исчезало. Скоро. Еще немного. Вот-вот…
— Рассвет, — произнес совсем рядом чей-то голос и Гашек понял, что опять задремал.
Сонная компания вышла из пещеры и стала вглядываться в небо в поисках рассвета. Кто их разбудил, никто так и не понял, к утру задремали все. Солнца пока видно не было, зато появился холодный ветер, от которого хотелось спрятаться.
— Да где ж оно, — нетерпеливо притопнула ножкой красавица и, словно ей в ответ, вершина горы засияла. Лучи невидимого пока светила отразились ото льда, брызнули в разные стороны и водопадом обрушились на стоявших людей.
И чудо произошло. Гашек почувствовал, как у него вырастают крылья, как он сам превращается в крылья, отталкивается от земли и рывком устремляется в небо. Он смеется, а рядом смеются другие маги, все кто пришел. Точнее не рядом, потому что они сейчас стали единым существом, не потеряв своей индивидуальности. А еще вернулись ночные мотыльки. Они снежным вихрем кружатся вокруг, что-то спрашивают, на что-то отвечают. Делятся умением изменять. Заразительно хохочут. Разрешают прикоснуться к любым тайнам природной магии, к каким угодно. Наделяют могуществом. И чтобы это чудо продлилось целую вечность, чтобы не забыть, нужно всего лишь захотеть, пожелать, подарить в ответ капельку фантазии и вплести ее в тоненькую сеть, на которой вырастет новый мир. Мир, который пока еще не появился и не появится очень долго. Потому что у людей можно взять не больше капли умения увидеть то, чего пока нет, да и не у каждого человека эта капля будет достойна того, чтобы стать частью первоосновы.
И Гашек свою каплю отдал, без сомнений и сожалений. Потому, что там нужнее. Такова работа мага, отдавать плоды своей фантазии тому, кому необходимо. А подарить семечко, из которого пока ничего не выросло? Пускай берут, главное, чтобы не забывали поливать дерево.

***
Гашек и Витятка возвращались к памятному, похожему на большое яйцо камню. Так оно будет правильнее. Нужно отойти подальше от вершины, чтобы не побеспокоить человеческой магией мотыльков, поспешно вплетавших в свою сеть то, что сегодня получили. Да и открывать портальную арку проще на том месте, где она уже была хотя бы однажды.
Гашек глуповато улыбался, размышлял о том, как закончит учебу и попросится на последнюю и самую длинную практику в маленький южный городок у моря. Называется он Белокамень, и живет там синеглазая девушка, тоже маг, только учили ее родственники, из-за чего теперь и придется сдавать экзамен на «Дозволительную бумагу» незнакомым учителям в незнакомой школе. Произойдет это событие через год и четыре месяца. А до этого Гашек постарается рассказать девушке все, что сам знает о школах и экзаменах. Потому, что так нужно. Молодой маг был в этом уверен. Этот путь самый правильный.
Витятка шел задумчивый и хмурый. Он даже на опять выскочившие из папоротника мухоморы не отреагировал. Да и было бы на что реагировать. Разбежались грибы сразу же, как маг махнул в их сторону рукой.
— Не понимаю, — наконец произнес сын мельника, видимо передумав все, что только мог. — Зачем мне та Оселька? Она же глупая и любит только бусы, которые ей привозит папенька из странствий. Вот зачем?
— Не знаю, — отозвался Гашек, мысли которого занимала совсем другая девушка.
— И я не знаю. Оселька, она… Может, меня задело то, что она сказала, будто найдет кого-то в сто крат лучше, чем я?
— Может.
— Вот. Может. И не нужна мне Оселька на самом деле. Красавица? Так красивых девок много. А Яничка, так та вообще: такие вкусные пироги печет и смеется, как колокольчик, и косы у нее, как пшеница, и…
Витятка остановился и очертил ладонями в воздухе изгибы девичьей фигурки.
— Вот, — сказал он.
— Человеки часто не видят собственного счастья у себя перед носом, — сказали вверху.
Парни дружно нашли глазами сову. Витятка улыбнулся, как давней знакомой. Гашек прищурился и фыркнул, словно увидел что-то смешное.
— И нечего хихикать, — величественно промурлыкала сова, после чего встряхнулась и превратилась в большого черного кота. — Как вам дракон?
— Красивый, — мечтательно произнес сын мельника.
— Ага, ага, — сказал кот, вильнув хвостом, и пристально уставился на Гашека. — А тебе? Получил все что хотел, не жалеешь о плате? Ведь чего-то о себе ты уже никогда не узнаешь.
— Не жалею, — уверенно произнес маг.
— Ты теперь поосторожнее будь. Плетельщики, они любят тех, кто расплачивается с ними за дарованное людям умение изменять. Теперь у тебя может получиться любая глупость. Подумай для начала, надо ли тебе оно.
— Я подумаю, — пообещал Гашек.
Думать, оно полезно. Вон Витятка взял и додумался до того, что ловил вовсе не ту птицу, которая способна принести ему счастье.
Так что, да. Начинающий великий маг теперь всегда будет думать, ведь из любого зернышка может вырасти дерево, но не любое дерево будет полезно там, где его посадили.
Кот опять вильнул хвостом и предложил:
— Хотите, расскажу вам историю?
Парни пожали плечами и переглянулись.
— Все равно расскажу, как раз успею, пока будем идти к камню, — решил зверь и прыгнул с дерева, чтобы приземлиться в облике сказателя с обрубленным веслом, на которое были натянуты струны. — Итак, — начал он, проведя по струнам большим пальцем. — Раз в год в городах этого мира появляются странные люди, которые и не люди вовсе. И рассказывают они красивые истории о чудесах, надеясь, что хотя бы одному из них повезет и он найдет человека, который может ради исполнения своего несбыточного желания пообещать магу любую плату, способную того завлечь на Седой Старец зимой. Плата всегда достойна, она будит фантазию или заставляет почувствовать единение с нанимателем. И это правильно. Потому что прийти на гору должны двое. Тот, кто верит в чудеса, и тот, кто способен эти чудеса придумать.
— Понятно, — невежливо перебил Гашек.
— Ничего тебе, оболтусу, непонятно, — дернул струны сказатель. — Без вот этого большого ребенка у тебя бы не получилось полететь. Потому что умение создавать маленькие чудеса убивает веру в большие. Всегда и во всех. Ее потом очень сложно разбудить, и нужен рядом кто-то, готовый принять любое чудо, даже самое невозможное, нелогичное и глупое. Думаешь, почему все учителя обязаны хоть раз привести ученика на эту гору? Чтобы маги, взявшись помочь в поисках дракона, способного изменить неизменяемое, могли без труда найти путь. Тебе просто повезло. У тебя широкая душа и ты не изгоняешь из своей жизни тех, кто успел стать гораздо меньше, чем ты. Поэтому вот это большое дитя пошло к тебе просить помощи, а не к двум десяткам других магов живущих в городе. И значит, заслужил.
— Я понял, — опять сказал Гашек.
— Вот и хорошо. Главное, не расти в себе гордость. Ее у тебя достаточно.
Высказавшись, мужчина подпрыгнул и, превратившись в сову, затерялся среди сосен. Парни посмотрели ей вослед, переглянулись.
— Почему он меня большим дитем называет? — спросил Витятка.
— Ты веришь в невозможное, но это хорошо, — объяснил Гашек, шагая вперед. — Идем домой, — улыбнулся маг, положив ладонь на шершавый камень.
Сын мельника согласно кивнул. Невозможное. Но ведь иногда и такое происходит, очень редко, чтобы не привыкали и чудо оставалось чудом. А странного и интересного он на этой горе увидел столько, что ему теперь на всю жизнь хватит. Впору сказки сочинять. Будет что детишкам рассказывать. Светловолосым, как Яничка.

Интересно, — успел подумать маг, заходя в портальную арку, — а кто историю об исполнении желаний рассказал синеглазой девушке из города у моря? Должен же был кто-то проводить ее и наследницу большого состояния. Чтобы первая поняла — сможет, а вторая знала — сбудется.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 11:26 AM | Сообщение # 904

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 21. 03. 2013
Автор: трэш-кин

Битва

Дед Мороз и внучка его Снегурочка шли по заснеженной лесной тропе. День был чудесный. Верхушки разлапистых, одетых в белые шубы елей, искрились в солнечных лучах. По синему небу плыли легкие пушистые облака.
На тропу выбежал зайчик. Дед мороз остановился и весело сказал:
- Здравствуй, косой, а у меня есть для тебя подарочек, - он снял с плеча большой мешок, развязал тесемки, вынул морковку и кинул ее на снег возле зайца. – Угощайся, ушастый, и хорошего тебе Нового года!
Снегурочка одобрительно посмотрела на дедушку и улыбнулась. Косой подергал носиком, подпрыгнул к морковке и принялся за угощение.
- Никто не должен остаться без подарка, - сказал Дед Мороз. – Пошли, Снегурочка, нас детишки ждут.
Они обошли зайчика и последовали дальше по тропе. Скоро им встретилась лисичка. Дед Мороз вздохнул, развел руками и произнес:
- Прости, рыжая, для тебя у меня подарков нет, но там, на тропинке, - он указал посохом назад, - сидит зайчик и грызет морковку. Если поторопишься, будет и тебе угощенье.
Лиса кивнула и потрусила в указанном направлении. Дед Мороз и Снегурочка пошли дальше и через некоторое время увидели, как по тропе им навстречу бежит Снеговик.
- И куда он так торопится? – удивилась Снегурочка.
- Сейчас, внученька, узнаем.
Снеговик подбежал и выкрикнул:
- Беда, дедушка, беда! Злая колдунья - некромантка хочет отнять у вас все подарки! Она подняла кладбище, и теперь целый отряд мертвецов поджидает тебя и Снегурочку на опушке!
- Да, действительно – беда! – согласился Дед Мороз. – Мы не можем позволить, чтобы всякая погань покушалась на подарки для детишек!
- Конечно, не можем! – воскликнула Снегурочка, и в ее глазах блеснул лед. – Мы уничтожим вставшую на нашем пути нежить! Ты с нами? – суровым голосом обратилась она к Снеговику.
- Конечно, я с вами! – решительно ответил Снеговик и улыбнулся. В темном провале рта начали расти острые зубы-сосульки. Из снежных рук с железным скрежетом вытянулись ледяные когти.
- Отлично, я в тебе никогда не сомневался, - Дед Мороз положил руку в красной рукавице на плечо Снеговику. – Но смотри, береги морковку, я не хочу потерять такого преданного друга как ты! И ты, Снегурочка, - он повернулся к внучке, - постарайся не лезть на рожон.
- Мы победим, дедушка. Нежить не отнимет у нас подарки! – сказала Снегурочка, затем отодвинула полу своей шубки, вынула из ножен ледяной клинок и подняла его над головой. Лезвие заискрилось, отразив лучи солнца. – Детишки получат вовремя свои подарки, не будь я дочерью матушки Вьюги и ледяного Северного Ветра! Смерть подлой нежити! – воскликнула она.
- Нежить уже мертвая, - сказал Снеговик.
- Снесем гнилые бошки с гнойных шей мертвяков, и тогда ни один подлый некромант не сможет их больше поднять, - Дед Мороз ударил посохом по земле и в одно мгновение посох превратился в мощную ледяную секиру.
Решительным шагом троица направилась дальше по тропе.

Недалеко от опушки, на заснеженном поле выстроился отряд мертвецов. Их было не меньше пятидесяти. Над тварями с громким карканьем кружила стая ворон. Немного в стороне стояла сгорбленная фигура колдуньи. Седые длинные волосы обрамляли морщинистое лицо, в черных глазах горели злобные огоньки.
- Бой будет непростой! – сказал Дед Мороз. Он положил на землю мешок и расправил могучие плечи.
Набежала туча и скрыла солнце. Поднявшийся ветер подхватывал с поля снег и кружил в небольших смерчах.
Мертвецы, ощерив пасти, и вытянув вперед руки, со скрюченными черными пальцами, двинулись вперед. Их движения были порывистые, как у марионеток. Покрытые наледью гнойные тела трещали, словно ломаемые сухие ветви. В черных провалах глазниц горели красные огни.
- Не позволим гнилым тварям завладеть подарками для детишек! – закричал Дед Мороз. Его лицо стало пунцовым от гнева.
- Не позволим! – выкрикнула Снегурочка, потрясая клинком.
- Не позволим! – яростно прошипел Снеговик.
Они побежали вперед.
Размахивая секирой, Дед Мороз врезался в ряды нежити. Ледяное лезвие снесло головы сразу двум мертвецам, разбрызгивая темную зловонную жижу. Взмах – и еще одна скалящаяся гнилыми зубами тварь с раскроенным черепом рухнула на снег.
Снегурочка, издав боевой клич, вогнала клинок в глазницу мертвецу, выдернула, отпихнула тварь ногой и, резко развернувшись, разрубила голову полуразложившейся женщине.
Ледяные когти Снеговика разрывали шеи мертвецам, выдирали ребра, крушили кости. Ледяные иглы зубов вырывали куски гнилой плоти.
Снег на поле боя темнел от сочившейся из разорванных тел нежити мутной слизи. Воздух наполнился вонью разложения.
- Захотелось подарков, твари?! – взревел Дед Мороз, и занес секиру для очередного удара. – Получайте! – лезвие снесло полчерепа мертвецу и с хрустом врезалось в шею женщине-нежити.
Твари, клацая челюстями, навалились на Снеговика, но тот закружился на месте волчком, размахивая снежными лапами. В разные стороны полетели гнилые ошметки. На него, будто гигантский паук прыгнул мертвец с изъеденным трупными язвами лицом и, вцепившись руками в шею, вырвал челюстями из щеки комок снега.
- Ах ты, гниль вонючая! – заорал Снеговик и яростно ткнул носом-морковкой в горящую адским огнем глазницу мертвеца.
Снегурочка увернулась от удара осклизлой гнилой руки и по самую рукоять вогнала клинок в пасть нежити. Ледяное лезвие с треком вышло из затылка твари.
В бороду Деда Мороза вцепился мальчик-мертвяк. Щерясь в чудовищном оскале, он карабкался вверх. Дед Мороз проломил ему голову древком секиры и, тряхнув головой, сбросил его с бороды.
Колдунья скрипела зубами, глядя, как ее армия стремительно убывает. Некромантка уже жалела, что покусилась на подарки для детишек.
Когти Снеговика выдрали челюсть мертвецу, но несколько тварей прыгнули ему на спину и начали вырывать из его тела комья снега. Снеговик чувствовал, как вместе со снегом убывают силы.
Вороны, оглашая криком округу, кружили уже совсем низко.
Дед Мороз видя, что победа близка, усилил напор. Его секира разрывала тела мертвецов, раскалывала черепа. Под ударами широкого ледяного лезвия в разные стороны летели брызги темной слизи и осколки костей.
В ярости Снегурочка не уступала дедушке. Ее клинок уничтожал одну тварь за другой.
Мертвецы сумели завалить Снеговика. С жутким урчанием они выдирали из его тела снег, выламывали зубы-сосульки.
Дед Мороз увидел, как над кучей копошащихся тварей подлетела морковка.
- Нет! – закричал он и, разрубив очередного мертвеца, бросился на помощь Снеговику. Секира в несколько мгновений разметала тварей, но было поздно: от верного друга осталось лишь грязное снежное месиво.
Старая колдунья подумала, что пора бежать и, опираясь на клюку, со всей скоростью на которую была способна, заковыляла в сторону леса. Вороны уже начинали пиршество, жадно вырывая из тел павшей нежити куски гнилого мяса.
Снегурочка увидела, что некромантка пытается скрыться и закричала:
- Куда это ты собралась, подлая карга?!
Старуха услышала и, сообразив, что убежать не удастся, остановилась и с обреченным видом повернулась.
Дед Мороз расправился с последними тварями и вытер рукавицей выступивший на лбу пот.
- Да, нелегкая была битва, - он вздохнул и направился к колдунье, возле которой уже стояла Снегурочка.
Старуха опустилась на колени и взмолилась:
- Прошу, пощадите!
- Я знаю, почему в тебе такая лютая злоба, - обратился к ней Дед Мороз. – Ты никогда в жизни не получала подарков, и из-за своей зависти решила лишить Новогодней радости детишек. Мне жаль тебя, бабушка, - он залез в карман своей шубы и вынул леденец на палочке. – Держи, ты должна понять, каково это получать подарки.
Некромантка осторожно протянула руку и взяла леденец. Ее губы задрожали, в глазах блеснули слезы благодарности.
- Это мне? Самый настоящий подарок? – прошептала она.
- Ты самый добрый дедушка на свете! – сказала Снегурочка.
Колдунья отвела взгляд от леденца и произнесла:
- Я больше никогда не буду делать злых дел, клянусь!
- Конечно, не будешь, - сказал Дед Мороз. – За то, что из-за тебя погиб наш дорогой друг Снеговик, ты приговариваешься к казни! – он взмахнул секирой и отсек голову старухе. Сжимая в руках леденец, безголовое тело завалилось на снег.
- Ну что же, пора идти, дедушка, - с улыбкой произнесла Снегурочка. – Детишки, поди, заждались подарков.
- Да, внученька, - согласился Дед Мороз. – Но сначала давай отыщем на поле боя морковку Снеговика и похороним ее со всеми почестями. Он был хорошим и верным другом.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 11:29 AM | Сообщение # 905

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 22. 03. 2013
Автор: трэш-кин

Дорога дождя

Никудышных воров рано или поздно ловят!
Винки Линк знал эту простую истину, но он считал себя вором что надо. Итогом такого самомнения стала петля, в которую он взирал стоя на эшафоте. Винки проклинал свою глупость, что было неразумно – самое время отрешиться от мирского и обратиться к Господу.
«И какой черт меня дернул забраться в дом самого бургомистра?! – думал он. – Не иначе сам дьявол подбил на такой необдуманный шаг! Ведь знал, что в этом городе строгие порядки. Здесь даже за мелкое воровство отрубают руки, а за крупное… Да о чем я?.. ведь меня сейчас повесят! Надо бы молитву прочесть»
У Винки тряслись поджилки, губы дрожали, конопатое лицо блестело от слез – вора меньше всего заботило то, чтобы уйти из жизни с достоинством.
Вокруг эшафота шумела толпа. Тысячи глаз радостно блестели в предвкушении привычного, но всегда волнующего зрелища казни. Заморосил дождик. Винки поднял лицо к небу, чувствуя на коже прохладную влагу.
- Ты счастливчик, парень! – кто-то выкрикнул из толпы. – Кто уходит во время дождя, того ждет добрая дорога.
Люди загоготали, оценив реплику остряка. Винки же она ввергла в еще большее уныние. Палач накинул на его шею петлю и затянул узел. Глашатай, рукавом прикрывая от дождя свиток, начал читать постановление суда. Вор пытался вспомнить слова молитвы, но стоящий перед глазами образ адского пламени не давал сосредоточиться.
Глашатай закончил, свернул свиток и повернулся к палачу.
- Прошу привести приговор в исполнение!
Винки зажмурился.
«Хотя бы одну фразу из святого писания! Хотя бы одну! Господи!..»
- Господи, прости меня грешного, - промямлил он.
В тот же миг под его ногами распахнулся люк. Народ охнул. Мгновение падения, хруст позвонков и… треск дерева.
«Треск дерева?!»
Винки грохнулся на землю. Он был жив.
«Что… что случилось?! – вспыхивало вопросами его сознание. – Я жив?»
Петля давила на горло. Перед глазами плясали темные пятна. Вор лежал на боку, с хрипом втягивая в легкие воздух. Из толпы раздались возгласы:
- Балка сломалась!.. Гнилая, потому и надломилась… Вот это да!.. – скоро люди уже вовсю шумели под впечатлением от случившегося.
До Винки не сразу дошел смысл фразы «балка сломалась», а когда сообразил, поднялся на колени и зарыдал. Палач, глашатай и стражники стояли с растерянным видом, пока на эшафот не поднялся помощник городского судьи. Жестом призвав людей к спокойствию, он произнес:
- Согласно поправке, внесенной в судебный устав епископом нашего округа: если казнь сорвалась, по какой бы то ни было причине, она переносится на семь дней!
Винки перестал рыдать, не веря своим ушам, затем, что есть силы, завопил:
- Спасибо тебе, Господи! Да здравствует епископ и его поправка!

Через два дня, сидя в темнице, вор проклинал епископа с его поправкой. Он представлял, как снова будет подниматься на эшафот, смотреть на петлю, выслушивать глашатая – нет, это было невыносимо! Ожидание смерти хуже самой смерти. Простая истина, которую Винки уже сполна познал, но впереди еще пять дней, чтобы она иссушила душу.
Сырая темница, на двери маленькое оконце с решеткой через которую на каменную кладку стены падает красноватый свет факелов из коридора. Тоска, уныние, страх. Иногда Винки молился, но надолго его не хватало. Мысли о предстоящей казни заполняли сознание, делая даже обращение к Богу неважным.
На третий день, в куче прелого сена служившей лежанкой, Винки нашел длинный ржавый гвоздь. Вор долго крутил находку в руках, пока в голову не пришла идея: что если с помощью этого гвоздя попытаться вынуть из кладки камень? Небольшой, но достаточно тяжелый, чтобы оглушить тюремщика, когда тот принесет еду. Ударить по голове, а там… Да, затея глупая, но иногда отчаяние наделяет слова «глупость» и «надежда» одинаковым смыслом.
Подходящий камень Винки отыскал быстро – на него падал свет из окошка в двери. Размером чуть больше кулака, он был самым маленьким в кладке, светлый, с тонкими черными прожилками. Вор принялся за работу. Отчаянно ковыряя раствор, он сознавал, что даже если удастся оглушить тюремщика, то сбежать из самой тюрьмы вряд ли получится. Но Винки упорно ковырял и ковырял раствор именно из-за этого «вряд ли» - оно подразумевало сомнение, но не приговор!
Камень удалось вынуть лишь на пятый день заключения. Положив булыжник перед собой, Винки стал ждать, когда придет тюремщик. Сердце отстукивало мгновения тревожного ожидания. В голову лезли недопустимые мысли: хватит ли у него решимости наброситься на тюремщика? Пока камень был в стене, Винки был в этом уверен, но теперь…
Вор увидел, что булыжник покачнулся. Послышался треск схожий с хрустом льдинок под ногами.
«Я схожу с ума», - со странным равнодушием подумал Винки. В конце концов, в его положении сумасшествие не самый плохой исход.
Камень менялся. Это было невероятно, но он с треском обретал другую форму, становился вытянутым и угловатым. Крошечные грани двигались и удлинялись, отражая скудный свет. Скоро перед Винки предстал маленький каменный человечек – кубическая голова, прямоугольное тельце, руки и ноги, словно нанизанные на нитку пирамидки. Квадратные глаза быстро моргали, со стуком хлопая веками, тонкая щель рта кривилась в улыбке. Существо покрутило головой и воскликнуло:
- Я свободен! Как же хорошо! – голос человечка был хриплым и басовитым. – Это лучший день в моей жизни!
«Это не видение! – вдруг осознал Винки. – Я не схожу с ума, все происходит на самом деле! Каменный человечек настоящий!..»
- Настоящий! – с дрожью в голосе произнес он, и начал пятиться, пока не уперся спиной в стену.
- Эй, дружище, ты меня не бойся, - сказал человечек. – Меня зовут Глин-Глен, я самый обычный голем.
- Голем? – промямлил Винки. – Ты не демон?
- Конечно, нет! Тебе не стоит опасаться.
Дружелюбный тон Глин–Глена немного успокоил вора.
- Я слышал, что големы огромные.
- Все когда-то бывают маленькие, - усмехнулся человечек. – Мне всего пятьсот лет, двести из которых я был замурован в стене. Ты не представляешь, какой это ужас провести почти половину детства в заключении!.. Ужас!
Страх Винки полностью улетучился.
- Но как ты оказался в стене?
Глин–Глен вздохнул, заложил руки за спину и принялся расхаживать по темнице.
- Понимаешь, дружище, - сказал он, - все дело в том… а, кстати, как тебя величать?
- Винки… Винки Линк, - представился вор.
- Понимаешь, Винки Линк, все дело в том, что големы долго спят, конечно, по вашим человеческим меркам. Иногда наш сон длится неделями, и в это время нас разбудить невозможно. Обычно, когда мы спим, нам нечего опасаться. Кому какое дело до огромной каменной глыбы или небольшого булыжника?.. Вот и я не опасался, когда дрых на берегу речки, - голос Глин-Глена стал совсем печальный. – Кто же знал, что меня подберет какой-то глупый каменщик?.. В общем, проснулся я в этой проклятой стене. Превратиться из булыжника в голема не мог, не получалось даже пошевелиться. Ты не представляешь, какой ужас я тогда испытал! Двести лет! Двести долгих лет быть замурованным в стене! Если бы не ты, Винки… кстати, как тебе пришло в голову вытащить меня?
Винки немного смутился от такого вопроса, но решил сказать правду:
- Я хотел тобой ударить тюремщика. Если еще не заметил, мы находимся в темнице, и через два дня меня повесят.
- Повесят?! – воскликнул голем. – Лишат жизни моего спасителя?!
- Можно и так сказать, - вздохнул Винки.
- Ну, уж нет! Не тушуйся, дружище! Будь я проклят, если не помогу тебе!
- Но как?
- Главное - верь мне! – сказал голем. - Я не брошу тебя в беде. Ты говорил, что казнь состоится через два дня? Ну что же, этого времени хватит.
- Для чего хватит?! – воскликнул Винки. – Мое положение безнадежно!
- У меня было безнадежное положение, но, как видишь, из него нашелся выход и этим выходом стал ты. А сейчас хватит болтать, времени у нас не очень много. Подсади меня до решетки, я должен покинуть тюрьму.
Винки не верил, что маленький человечек сможет помочь, но считал: если голем выйдет на волю – уже хорошо. Этот малыш достаточно настрадался и заслуживает свободы. Вор взял Глин-Глена на руки и поднес к оконцу. Голем протиснулся между прутьями и с грохотом упал по ту сторону двери.
- Верь мне, я обязательно вернуть!
Винки услышал удаляющийся топот маленьких ножек.

Последние два дня вор провел без особой надежды, что голем вернется. Винки смирился со своей участью, но благодаря Глин-Глену на душе стало легче. Как-никак перед смертью успел сделать благое дело – помог живому существу обрести свободу. Возможно, на том свете ему зачтется это деяние.
Снова эшафот, снова он смотрел в петлю на ликующую толпу. На этот раз Винки не выглядел жалким скулящим ничтожеством – держался спокойно, дышал ровно. Утро выдалось ясным, безоблачным. «Кто уходит во время дождя, того ждет добрая дорога» - вспомнил Винки слова неизвестного шутника.
«Ну что же, - подумал он, - ту дорогу я прошел, теперь у меня другой путь».
Вдруг вор почувствовал под ногами размеренную дрожь, и с каждой секундой она становилась сильнее. Винки посмотрел по сторонам: дома ритмично содрогались, но на землетрясение это не было похоже. Люди испуганно озирались, не понимая, что происходит.
«Верь мне, я обязательно вернусь!»
- Глин-Глен, - прошептал вор. – Малыш сдержал слово. Сдержал!
Земля уже дрожала так, что с крыш сыпалась черепица, в окнах лопались стекла. Со всех сторон раздавался грохот и крики разбегающихся людей. Винки не удержался и упал на колени.
- Сдержал слово… - продолжал шептать он. – Сдержал… - на его глазах выступили слезы.
Послышался оглушительный рев. Небо потемнело – над городом словно нависли скалы. Десятки гигантских каменных фигур круша дома, башни, все, что попадалось на их пути, продвигались к площади. Улицы наполнились клубами пыли, в которой метались обезумевшие от ужаса люди.
Вдруг Винки увидел Глин-Глена. Малыш вскарабкался по ступенькам на эшафот, забежал вору за спину и ловко перегрыз стягивающие руки веревки.
- Признайся, ты ведь не верил, что я вернусь? – голос Глин-Глена едва был слышен за царящим вокруг грохотом.
Винки принялся растирать затекшие запястья.
- Если честно, не верил, но я рад, что ты вернулся!
- Еще бы!
Големы вышли на площадь. Некоторые огромные и, без сомнения, древние – испещренные трещинами тела поросли мхом и лишайником. Некоторые – с дом, кто-то не выше человека. Глин-Глен указал ручонкой на големов, улыбнулся и произнес:
- Моя семья: деды и прадеды, бабки и прабабки, родители, братья и сестры. Я в семье самый младший. Мы друг за дружку – горой!
Винки поклонился в знак признательности и сказал:
- Давайте убираться отсюда, что-то эти казни меня утомили.

Они ушли далеко от города и расстались. Големы отправились в горы, а Винки стоял и смотрел, как удаляются каменные существа. На плече самого огромного голема сидел Глин-Глен и в прощальном жесте махал рукой.
- Прощай, малыш, - прошептал Винки, чувствуя, как сердце наполняется грустью.
Неожиданно, с совершенно ясного неба заморосил дождик.
«Моя дорога дождя еще не закончена, - подумал вор. – Я еще долго буду по ней идти!»

Месяц спустя в тюрьме другого города со строгими законами.

Винки Линк корил себя на чем свет стоит: « Какой черт меня дернул забраться в дом городского казначея?! Глупее поступок и придумать сложно!»
Вор отчаянно колупал каменную кладку своей темницы. До казни оставалось два дня.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 11:31 AM | Сообщение # 906

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 26. 03. 2013
Автор: трэш-кин

Тропа войны.

Фильм подходил к концу. На экране телевизора молодой вождь апачей, в исполнении Гойко Митича, стоял на краю каньона. Лучи заходящего солнца делали лицо индейца похожим на огненную маску. Черные, стянутые красной повязкой волосы, трепал ветер. Вождь исподлобья смотрел вдаль, будто пытаясь разглядеть очередную опасность угрожающую его племени. Этот момент сопровождался красивой музыкой, в которой солировала флейта. Камера медленно сменила ракурс и теперь показывала парящего сокола на фоне темно-фиолетового неба. Снизу экрана поползли титры, и музыка стала тревожной, словно вождь разглядел-таки опасность.
Андрей Петрович Верихов ткнул пальцем в пульт, остановив работу плеера. На экране после секундной ряби появилась ведущая вечерних новостей местного канала. Верихов поднялся с дивана, вынул из плеера кассету и вложил ее в коробку. Сколько же раз он смотрел этот фильм?.. Раз сто, не меньше, как и множество фильмов про индейцев, записанных на видеокассеты и составлявших немалую коллекцию Андрея Петровича.
Он любил все, что было связано с индейцами. В детстве зачитывался романами Финимора Купера и Джеймса Шульца, представляя себя Ункасом или Чингачгуком, впрочем, как и большинство мальчишек его поколения. Тогда он и предположить не мог, что интерес к индейцам не померкнет в течение всей жизни. В этом интересе не было серьезных изысканий и изучений – это скорее походило на игру, приключение, детскую восторженность без всякого желания знать точную историю североамериканских племен. Как мальчишку его привлекал антураж, вымышленные герои, легенды и подвиги.
Иногда Андрей Петрович надевал пышный индейский головной убор из орлиных перьев, который купил через интернет, снимал очки в круглой оправе, придавал лицу, как он считал, грозное выражение и смотрел на себя в зеркало. В такие моменты ему казалось, что он больше не похож на самого себя – пятидесятитрехлетнего учителя химии с добродушным лицом, не похож на того, с кем его сравнивали знакомые – Хоботова, персонажа из фильма «Покровские ворота». Нет, нет и нет, в такие моменты, сосредоточившись, он начинал видеть в зеркале вождя племени апачей. Глядя на свое грозное отражение в зеркале, Андрей Петрович, бывало, медленно поднимал ладонь на уровень лица и гортанным голосом произносил:
- Хау… приветствую тебя, бледнолицый брат. Мое имя Поющий Ветер (имена Верихов всегда подбирал разные). Будь гостем в моем вигваме и выкури со мной трубку мира… Хау… приветствую тебя… - так могло продолжаться долго, пока Андрей Петрович снова не начинал видеть в зеркале учителя химии, похожего на Хоботова.
Так уж вышло, что семьей Верихов не обзавелся. Одиночество? Да, бывало, что на Андрея Петровича накатывала тоска. Он думал о прожитых годах и сознавал, что вся его жизнь как сюжет скучнейшей книги. Всего лишь движение по утоптанной прямой тропе без попыток свернуть, что-то изменить. Иногда Верихов ловил себя на мысли, что еще не поздно внести в серое существование нечто яркое, сделать рывок и помчаться навстречу неизвестности, делая ошибки и радуясь, что успел эти ошибки совершить…
Он думал об этом, всего лишь думал… Взбунтовавшиеся мысли, как краснокожий герой, с вызовом взирающий из зазеркалья.
«Хау, мой бледнолицый брат, пора вырыть топор войны!»
Андрей Петрович поставил кассету на полку и подошел к окну. Плаксивый ноябрь, слякотный, с ветром, скулящим как бездомный пес. Унылый двор с грязными опавшими листьями и лужами, в которых отражалась печальная серость.
По телевизору диктор рассказывал о найденной рядом с лесополосой задушенной женщине. Как и у предыдущих четырех жертв маньяка, которого журналисты прозвали «Стоматолог», у женщины были вырваны передние зубы.
- Мерзость, - вздохнул Верихов, имея в виду и погоду и то, о чем рассказывал диктор.
Андрей Петрович подошел к дивану, взял с подлокотника пульт и выключил телевизор.

Каждый вечер он выходил на прогулку в парк. После того, как два года назад Верихов пережил микроинфаркт, такие моционы на свежем воздухе ему посоветовал врач. Дождь, снег – неважно, Андрей Петрович шел вечером гулять в любую погоду.
Ветви тополей нависали над аллеей, роняя остатки листьев. Их подхватывал ветер, кружил в порывистом танце и, наигравшись, швырял на землю. Желтый свет фонарей отражался от мокрых скамеек, трепетал в лужах и только подчеркивал осеннее увядание парка.
Андрей Петрович чувствовал тихую грусть. Он медленно шел по аллее, опираясь на черную трость с медным набалдашником в виде головы индейца. Сегодня Верихов не собирался долго прогуливаться, намереваясь дойти до середины парка и пойти назад, к дому. Он думал, какой бы фильм ему посмотреть перед сном. Мысленно перебирал кассеты из своей коллекции: «Среди коршунов», «Верная рука – друг индейцев», «Виннету – вождь апачей»…
Раздался сдавленный крик. Верихов быстро поднял взгляд от дороги и увидел впереди женскую фигуру – свет фонарей выхватил взметнувшиеся светлые волосы, вцепившуюся в лицо ладонь и темные очертания человека позади женщины.
Сердце Верихова бешено заколотилось, глаза округлились. Он сделал резкий вдох, да так и застыл, будто забыв как дышать.
Женщина дергалась и пыталась оторвать зажимавшую рот ладонь. Порыв ветра сорвал капюшон с темной фигуры, блеснули глаза.
В сознании Верихова вспыхнули обрывки слов диктора: «Лесополоса… задушена… жертвы маньяка…»
Мужчина рванул сопротивляющуюся женщину в сторону и потащил прочь от аллеи.
«…Стоматолог!»
Андрей Петрович выдохнул, почувствовав, как кожа покрывается мурашками. Он растерялся, ноги, будто приросли к земле. Маньяк волок женщину в темноту.
Верихов, повинуясь странному порыву, поднял трость и посмотрел на набалдашник. В висках пульсировала кровь. В голове поднялся шум, словно стадо бизонов неслось по прерии. В такт бешено колотящемуся сердцу в сознании пульсировал голос:
«Сойди-с тропы-вырой- топор- войны-сделай-это-сделай-сделай!»
Рука, держащая трость напряглась так, что побелели костяшки пальцев. С каждым порывистым вздохом крепла решимость. Лицо исказила гримаса гнева.
«Вырой-топор-войны!..»
Верихов побежал и на ходу выкрикнул:
- Отпусти ее, тварь!
Стоматолог услышал, резко оглянулся и, увидев бегущего человека с тростью, схватил женщину за волосы и с силой ударил головой о ствол тополя.
Верихов был уже близко. Он увидел, как упала после удара женщина. Маньяк с ужасающим спокойствием опустил руку в карман плаща и что-то вынул. Блеск металла…
«Нож!» - мелькнуло в сознании.
Андрей Петрович остановился в нескольких шагах от маньяка. Он тяжело дышал.
- Уходи! – Верихов держал перед собой трость как бейсбольную биту. – Просто, уходи отсюда!
Губы Стоматолога скривились в мерзком подобии улыбки. Верихов видел в его глазах холод.
- Я всегда заканчиваю начатое, старик, - голос маньяка походил на скрежет железа.
Женщина лежала как безжизненная тряпичная кукла. Светлые волосы разметались по пожухлой листве.
- Я не дам тебе это сделать, - прошипел Верихов и, неожиданно для самого себя, добавил: - Я вышел на тропу войны!
- Что? – в лице Стоматолога промелькнуло удивление.
- А вот что, бледнолицая собака! – Верихов резко набрал в легкие воздух, издал боевой клич, сделал шаг вперед и обрушил трость на голову маньяка. На мгновение Андрею Петровичу показалось, что в его руках не трость, а томагавк.
Стоматолог скривился от полученного удара и выбросил вперед руку сжимающую нож.
- Тропа войны! – заорал Верихов и снова ударил. Его выпученные глаза за стеклами очков пылали яростью. Медный набалдашник с хрустом врезался в нос маньяка.
От боли Стоматолог расцепил пальцы, оставив нож в теле Андрея Петровича. Верихов заносил трость и бил, заносил…
- Тропа войны, сука!
… и бил, не замечая, что в его бок, по самую рукоять всажен нож, не чувствуя боли…
- Тропа…
Набалдашник впечатался в окровавленное лицо Стоматолога…
-…войны!..
Скула маньяка хрустнула под очередным ударом.
Стоматолог упал, раззявил рот для крика, но из глотки вырвался лишь стонущий хрип. Андрей Петрович занес трость и с шумным выдохом обрушил свое оружие. Стоматолог с пробитым черепом завалился на спину и начал дергаться в посмертной агонии.
Верихов почувствовал жуткую слабость, голова закружилась, боль раскаленным железом обожгла бок. Он опустил взгляд и увидел торчащую между сладок плаща рукоять ножа.
- Бледнолицая сука! – сквозь стиснуты зубы выругался Верихов и посмотрел на Стоматолога. – Ты думал так просто отделаться, тварь?
Андрей Петрович отбросил трость, схватился за рукоять ножа – лицо скривилось от боли, - и выдернул окровавленный нож. Превозмогая слабость, он сделал шаг и опустился на колени.
- Ты так просто не… отделаешься.
Верихов схватил уже безжизненного Стоматолога за волосы на затылке, рванул на себя и срезал кожу с черепа. Андрей Петрович несколько мгновений смотрел на скальп, будто не веря в то, что только что сделал, после чего с отвращением бросил его на землю и пополз к дереву, возле которого лежала женщина. К горлу подкатила тошнота, перед глазами плясали темные пятна, боль становилась невыносимой.
Со стоном Верихов прислонился к стволу. Он увидел, что женщина зашевелилась и приподняла голову. Андрей Петрович закрыл глаза.
- Заходи в мой вигвам, бледнолицый брат, - пробормотал он. Из уголка губ потекла струйка крови. – Выкури… трубку… мира…
Боль ушла. В сознании все путалось, появлялись и исчезали лица из прошлого, обрывочные фразы. Словно далекое эхо доносился женский незнакомый голос:
- Что с вами?.. Нет, пожалуйста… сейчас, сейчас, я позову на помощь…

Андрей Петрович стоял на краю каньона. Ему было хорошо, как никогда. Ветер приятной прохладой касался кожи. Пахло остывающей после жаркого дня землей. Заходящее солнце окрашивало все вокруг в красные тона. Вдалеке, поднимая тучу пыли, мчался табун мустангов, в небе с протяжным криком парил ястреб.
Верихов улыбнулся, поправил повязку, стягивающую черные волосы, развернулся и пошел в сторону вигвамов, к лагерю, где возле множества костров сидели индейцы.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 11:33 AM | Сообщение # 907

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 26. 03. 2013
Автор: трэш-кин

Кубик Рубика

У профессора Аристарха Петровича Мельникова уровень интеллекта был высок. Задачки в различных тестах на определение ай кью он разгадывал с поразительной легкостью. Кроссворды в руки не брал, считая их недостойными своего ума.
На людей профессор смотрел свысока, а на тех, кто, по его мнению, недостаточно образован - и вовсе с презрением. Он видел мир как некую математическую формулу, которая обретет гармонию и завершенность только в случае избавления от множества знаков, то есть от людей глупых. Причем таковыми Аристарх Петрович считал всех, чей склад ума не подходил к определению «математический». Он шел по жизни с уверенностью оснащенного навигатором робота, точно зная, что будет за поворотами дней и горизонтами лет.
Мышление профессора походило на странное зеркало, в котором отражалось только то, что казалось достойным и правильным. Аристарх Петрович ни в коем случае не считал себя человеком однобоким, и причина этому проста – гордыня! Она была стержнем, пронзающим все его естество. Профессор неосознанно ее лелеял, наслаждаясь внушенным самому себе чувством превосходства над другими.
Аристарх Петрович старался выглядеть аккуратно – это входило в его формулу гармонии мира. Всегда чисто выбритое лицо, зачесанные назад седые волосы, неизменный строгий костюм с черным в белую полоску галстуком, прямоугольные очки в толстой оправе – в его понимании именно так должен выглядеть умный (с математическим складом ума) человек.
Но в последние три дня все в жизни Аристарха Петровича встало с ног на голову. Словно навигатор, определяющий дорогу к гармонии, сломался. Гордыня профессора страдала, билась в агонии из-за, казалось бы, мелочи, имя которой кубик Рубика. Головоломка, подаренная одним из студентов, стала проклятием, орудием пытки, ведь профессор со всеми своими формулами и высоким интеллектом не мог ее собрать.
Аристарх Петрович сидел в кресле возле выключенного телевизора и крутил усталыми пальцами головоломку. Вот уже семьдесят шесть часов он вертел ее разноцветные плоскости. Под слезящимися воспаленными глазами темнели круги, осунувшееся лицо покрывала щетина, на искусанных от отчаяния губах запеклась кровь. В растрепанных волосах профессора запутались кусочки бумаги – он писал формулы, которые, по его мнению, могли помочь при сборе головоломки, но разочаровавшись в их действенности, рвал бумагу и раздраженно разбрасывал.
Эти три дня казались ему Адом. Конечно, профессор мог посмотреть решение по сбору кубика в интернете, но это значило признать, что он недостаточно умен! Такой вариант был недопустим! С тех пор, как к нему в руки попала головоломка, профессор почти не спал. Лишь изредка проваливался в короткую тревожную дрему, в которой продолжал собирать кубик. Но даже во сне решить головоломку не удавалось! На работу не ходил, даже не удосужившись отпроситься. Вначале его доставали телефонные звонки, пока он не отключил телефон.
Уже на второй день профессор был на грани нервного срыва. Временами рыдал, продолжая вращать кубик. На пальцах образовались саднящие мозоли, но Аристарх Петрович не обращал на боль внимания – она ничто, по сравнению с тем, что испытывала гордыня!
Иногда профессору казалось: решение близко! Осталось несколько раз повернуть плоскости и все стороны кубика обретут правильные цвета… Но нет, у него опять не получалось и он с яростью, бездумно и хаотично начинал корежить уже составленную комбинацию.
Профессор брызжа слюной выкрикивал ругательства и проклятия в адрес того самого Рубика, который придумал этот мерзкий кубик. Он грозился добраться до изобретателя головоломки и прикончить его сотнями изощренных способов.
На семьдесят седьмом часу и тридцать второй минуте безуспешного верчения, Аристарх Петрович услышал за стеной пение пьяного соседа. Профессора начало трясти. Невнятная, но громкая песня врезалась в его усталый мозг как раскаленный прут в кровоточащую рану. Это было невыносимо! Голос соседа мешал сосредоточиться. Аристарху Петровичу начало казаться, что вот именно сейчас он бы собрал кубик, если бы ни эти мерзкие звуки за стенкой. Нервы натянулись до предела.
- Заткнись! Заткнись! Заткнись, сука! – истерично завопил он, продолжая вращать головоломку.
Сосед, словно услышав профессора, замолчал, но через несколько секунд загорланил другую песню:
- Черный во…орон, что ты вье..ешся… - его прокуренный голос походил на скрежет гусениц трактора. – Над мое…ею, головой…
Профессор вскочил с кресла и, подняв лицо к потолку, взвыл, при этом продолжая машинально крутить кубик.
«Надо с ним поговорить! – ворвалась в его сознание здравая мысль. – Надо сказать, чтобы он заткнулся!»

Когда сосед открыл дверь, Аристарх Петрович сразу же выпалил:
- Перестаньте же, наконец, шуметь! Вы мне мешаете!
Пьяный небритый тип в некогда белой, а теперь серой от жирных пятен майке некоторое время пялился на незваного гостя мутными глазами, затем ухмыльнулся и ответил:
- Во..от, кто поч… почтил меня своим визитом?! Долбаный сосед – интеллигентишка, мать твою! Так чем же я тебе мешаю? – он угрожающе выпятил костлявый подбородок.
- Вы шумите! – взвизгнул профессор, сжимая в руках кубик.
- А не пойти ли тебе домой, интел… интеллигентишка и не долбануться ли башкой об стенку?
Перед глазами Аристарха Петровича встала красная пелена. Сознание вспыхнуло яростью. Издав боевой клич, в который вложил всю скопленную за три дня злость на создателя головоломки, профессор накинулся на соседа.
С хриплым рычанием он повалил его на пол и начал бить кубиком по лицу. Грани и углы головоломки врезались в глаза, нос, раззявленный в крике рот. Сосед одной рукой пытался защитить лицо, а другой судорожно шарил по полу, пока пальцы не нащупали одну из множества стоящих в коридоре пустых бутылок.
Взлетавший вверх и вниз кубик и руки профессора стали красными от крови. В прямоугольных очках Аристарха Петровича отражалась гримаса боли несчастного любителя пения.
Сосед разбил бутылку об пол и, оставшейся в руках розочкой пырнул профессора в бок, чем привел Аристарха Петровича в еще большую ярость. Он схватил противника за волосы и, что есть силы, начал бить головой об пол. Совершенно обезумев, бил до тех пор, пока тело соседа не заколотилось в предсмертной агонии.
Аристарх Петрович нащупал выпавший из рук окровавленный кубик и совершенно обессиленный лег на пол рядом с соседом. Он чувствовал, как из вспоротой печени хлещет кровь. Бок пронзала жгучая боль.
Неожиданно в голову профессора пришла уверенная мысль: именно сейчас, на этом месте и в таком состоянии он сможет собрать головоломку! Озарение! Дрожащими руками Аристарх Петрович поднес кубик к лицу и начал вращать плоскости. С каждой секундой его разум погружался в темноту.
- Пожалуйста, мне надо еще немного времени, - прошептал профессор.
Он вращал кубик, собирая вымазанные в крови разноцветные квадратики в единую комбинацию. Сознание изо всех сил цеплялось за реальность.
- Пожалуйста… еще немного… - беззвучно произнес профессор одними губами.
Темнота наступала. Холод разливался по телу. Плоскости головоломки обретали нужные цвета.
- Пожалуйста…
Аристарх Петрович скончался. Кубик выпал из рук и, покатившись в луже крови, застыл. До решения головоломки оставался всего один поворот плоскости.

Поэма о профессоре. Она же краткое и примерное содержание рассказа «Кубик Рубика».

Профессор гордыней своей отличался,
Высокомерный, людей не любил.
Над теми кто «неуч» с презреньем смеялся,
Но Рубика кубик он как-то купил.

Профессор часами крутил беспрерывно,
Головоломку проклятую эту.
До дрожи, до слез ему было обидно,
Что он не находит к разгадке ответа.

Забросил работу, себя запустил,
В попытке собрать эту чертову штуку.
Дошел до потери физических сил,
Жизнь стала сплошной нескончаемой мукой.

В порыве безумном, со злобой в глазах,
Соседа убил он – приличного гада.
И разум его затуманила мгла,
От кубика Рубика, штуки из Ада.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 11:38 AM | Сообщение # 908

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 16. 05. 2013
Автор: трэш-кин

Прямой эфир

Молодой ведущий ток-шоу Андрей Лохов волновался. Еще бы, прямой эфир - это не шутка, дело ответственное! Такой формат передачи, конечно, повышает рейтинг, но и требует от ведущего максимального самоконтроля. Всегда нужно быть готовым к какой-нибудь форс-мажорной ситуации.
Зрители в студии перешептывались. В первых рядах сидели люди известные: толстый депутат с одутловатым лицом и очках c тонкой оправой, молодая блондинистая певица в коротком платье, престарелая актриса, чья слава осталась в глубоком прошлом и три брата фокусника.
Оператор из-за камеры подал знак ведущему, что эфир начнется через пять секунд. Лохов быстро стряхнул со своего клетчатого пиджака невидимые пылинки, поправил желтый галстук и сделал непринужденный вид.
Шоу началось.
- Приветствую вас, уважаемые телезрители и гости нашей студии! – громко сказал Лохов. – Все мы часто встречали в газетах объявления о предоставлении различных услуг экстрасенсами, ведьмами и колдунами. Цель нашей сегодняшней передачи выяснить: действительно ли есть люди, обладающие необычными способностями, или это всего лишь обман? Итак, тема сегодняшнего эфира: «Магия: правда или ложь?» Ведущий ткнул пальцем в направлении телекамеры и напустил на себя такой грозный вид, словно угрожая телезрителям страшной карой, если те сделают глупость и переключат канал.
Зал дружно зааплодировал. Лохов представил публике депутата, певицу, актрису и трех братьев фокусников и продолжил:
- А теперь поприветствуйте первого нашего гостя, потомственного черного колдуна Беломора!
Под аплодисменты на круглую площадку вышел бородатый мужчина, одетый во все черное. Он опирался на трость с набалдашником в виде черепа. На шее висела такая огромная цепь, что многие зрители задались вопросом: в своем ли уме колдун Беломор?
- Итак, уважаемый Беломор, расскажите нам коротко о себе? – попросил Лохов.
Бородатый встал в позу, которая, по его мнению, выглядела устрашающей, поднял руку с растопыренными пальцами, выпучил глаза и зычным басом проревел:
- Я потомственный колдун! Вот!
На некоторое время воцарилась недопустимая для прямого эфира пауза. Лохов смотрел на колдуна и растерянно хлопал глазами. Говоря «коротко», он вовсе не имел в виду четыре слова. Наконец, сообразив, что бородатый свою речь закончил, Лохов воскликнул:
- Отлично! Присаживайтесь, уважаемый Беломор, - он указал на стоявший на площадке диван. – А мы поприветствуем еще двух наших гостей. Итак, потомственная предсказательница госпожа Симириада и потомственная прорицательница баба Маня!
Под очередные аплодисменты, на площадку вышли две дородные тетки. Братья фокусники скептически ухмыльнулись, актриса сделала скучающий вид, депутат сидел с каменным лицом, а певица восторженно хлопала в ладоши.
- Госпожа Симириада, - обратился Лохов к одной из женщин, - расскажите нам, как вы предсказываете будущее?
Госпожа Симириада выглядела ярко. Ярко - в смысле эффектно, и эффект этот был шокирующим. Такому количеству блестящих побрякушек могла бы позавидовать жена цыганского барона. Перстням и кольцам не хватало места на пухлых пальцах. За толстым слоем грима с трудом угадывались черты лица, словно маленькая девочка добралась до маминой косметики. Если к госпоже Симириаде применить фразу «красота - страшная сила!», то слова «красота» и «сила» вполне можно отбросить.
- Когда люди просят меня предсказать судьбу, - с заметной одышкой сказала женщина, - я призываю души их умерших родственников. Вот они-то и рассказывают мне о будущем.
Зрители, оценив такой ответ, захлопали в ладоши. Не аплодировала только маленькая, одетая в джинсовый комбинезон девочка лет семи. Она сидела в третьем ряду и с сосредоточенным видом грызла кончик желтого карандаша. Ее брови были нахмуренные, в лице читалось недовольство.
- А вы, баба Маня, - обратился Лохов к другой женщине, - какие у вас методы?
В отличие от своей яркой коллеги, баба Маня выглядела, как очень упитанная серая мышь. На ней был бесформенный траурный балахон, опоясанный веревкой. На голове – черный платок. Впрочем, ее простота в одежде казалась показной, неестественной, совершенно не сочетавшейся с холеной упитанной физиономией.
- Я, значится, - она выставила перед собой ладонь, чтобы загибать пальцы, - предсказываю по хрустальному шару, по кофейной гуще, по внутренностям петуха, по картам… как их там… ага, Торота, по…
- Все это неправда! – раздался из зала возглас, заставивший бабу Маню умолкнуть на полуслове. – Эти люди говорят неправду!
Зрители дружно охнули и посмотрели на вставшую со своего места девочку.
- Ты… ты кто, малышка? – чувствуя, что ситуация выходит из под контроля, пролепетал Лохов.
- Аня, - резко ответила девочка. – Меня зовут Аня. Я думала, вы покажете настоящих волшебников, а вы пригласили обманщиков! Я чувствую, когда говорят неправду! – она топнула ножкой.
Госпожа Симириада и баба Маня начали громко возмущаться, но их крики перекрыл громогласный рев Беломора:
- Что…о…о! – брякая цепью, он вскочил с дивана. – Я потомственный колдун! Вот!
Зрители, не понимая, что происходит начали неуверенно хлопать, и Лохов ощутил всю трагичность фразы «форс-мажор».
- Я вам покажу, кто здесь настоящая волшебница! – Аня выбежала на площадку и, нацелив карандаш на прорицательниц, воскликнула: - Абракадабра!
В тот же миг госпожа Симириада и баба Маня с резким хлопком превратились в два огромных воздушных шара. Один был ярким и пестрым, как пасхальное яйцо, а другой - серым и невзрачным, слово пыльная лампочка.
Зрители ахнули. Депутат снял и недоверчиво посмотрел на свои очки, братья фокусники открыли рты, пожилая актриса продолжала сидеть со скучающим видом, а певица отчаянно хлопала в ладоши.
Лохов ошарашено смотрел на шарики. Он не мог поверить, что только что, на его глазах население земли уменьшилось на два человека, да еще таким странным способом. Колдун Беломор попятился и упал на диван. Его руки тряслись, и выглядел он жалким.
Аня подошла к нему и, нацелив в испуганное лицо колдуна карандаш, почти ласково спросила:
- Кем вы, дяденька, мечтали стать в детстве?
- К… космонавтом, - выдавил из себя Беломор.
- Я исполню вашу детскую мечту, - Аня снова воскликнула: - Абракадабра!
Колдун исчез так же, как и предсказательницы, а на диване появилась большая игрушечная ракета, красивая и яркая. Из круглого иллюминатора выглядывало нарисованное бородатое лицо.
Такого потрясения Лохов перенести не мог. Он подумал, что самым верным для него решением, будет потерять сознание, что он незамедлительно и сделал.
Какой-то человек в зале решил, что все происшедшее – это трюк и выкрикнул: - Браво!
Остальные зрители неуверенно поддержали его аплодисментами, которые нарастали и скоро превратились в бурную овацию.
Аня улыбнулась, несколько раз поклонилась и, взмахнув карандашом, превратилась в большую красивую бабочку.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 11:42 AM | Сообщение # 909

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 14. 05. 2013
Автор: трэш-кин

Шаг

Аня медленно перелистывала страницы книги «Волшебник Изумрудного города», рассматривая красочные картинки. Ей нравилось, как художник прорисовал персонажей сказочной истории: Страшила в синей широкополой шляпе, железный дровосек с топором на плече, лев, ну и, конечно же, Элли с Тотошкой, идущие по дороге из желтого кирпича.
Она обожала эту книгу, дорожила ей как самой ценной вещью на свете. Волшебный мир будоражил ее сознание, погружал в водоворот фантазий. В грезах Аня преодолевала трудности вместе с Элли и выходила победительницей из самых сложных ситуаций.
Волшебный мир, такой непохожий на тот, в котором она жила.
У Ани не было подруг - дети почему-то сторонились худенькой десятилетней девочки с постоянно усталым грустным взглядом. Да и сама Аня, давно утратившая непосредственность, уже не пыталась заводить друзей. Наивность в ней разрушалась в бесконечной череде разочарований. Опасение сделать или сказать что-то неправильное, из-за чего на нее будут смотреть с осуждением, превратило ее в нерешительное создание, вызывающее у многих жалость и недоумение.
Аня закрыла книгу. Из соседней комнаты, как апофеоз ночной пьянки и похмельного утра, доносился раскатистый храп нового сожителя матери и самой матери – стонущий, протяжный. Они полчаса как уснули и проспят до вечера. Аня это хорошо знала, ведь такая ситуация повторялась изо дня в день. Случались и исключения: утренняя похмелка могла затянуться до полудня, а бывало, что в гости заходили местные алкаши, и тогда пьянка продолжалась целый день. Аня привыкла. Со временем она перестала замечать вонь перегара, буквально впитавшуюся в стены квартиры. Привыкла испытывать постоянную тревогу с примесью страха. Привыкла к брани матери, к ее опухшему лицу, к пьяным голосам и грязи. Изначальный внутренний протест был подавлен смирением, пониманием, что уже ничего не изменится в лучшую сторону. Ей оставалось только жить в напряжении, в ожидании худшего. Аня любила мать, ведь помнила, какая она была еще три года назад. Да и сейчас девочка иногда видела в глазах матери сожаление, или внушала себе что видит.
Она положила книжку под подушку, вынула из тумбочки шоколадную конфету, которой ее вчера угостила соседка, и пошла на кухню.
Сразу же открыла окно. Прохладный осенний воздух разбавил кислый запах перегара свежестью. Аня осмотрелась и с удовлетворением отметила, что сегодня на кухне не так уж и грязно. Да, по столу разбросаны окурки, в тарелке высохшие макароны и огрызок от яблока, разорванная сигаретная пачка – бывало и похуже. На полу валялись опять же окурки, две пластиковые бутылки и монетки.
Аня собрала мелочь и пересчитала. Двадцать три рубля.
«Совсем не плохо! Хватит на буханку хлеба».
Она положила монеты в карман, после чего поставила чайник и занялась уборкой. Храп матери перешел в невнятное бормотание.
В коробке оставалось всего пять пакетиков чая, и Аня решила каждый пакетик теперь заваривать по три раза, чтобы растянуть на неделю. Она развернула конфету и разрезала ее пополам. Одну половинку отнесла в свою комнату и спрятала в тумбочку. Ведь если она съест всю конфету сейчас, то вечером об этом пожалеет.
Аня пила горячий чай, откусывая от половинки конфеты крохотные кусочки и наслаждалась, смакуя шоколадную сладость. Даже грусть в ее глазах улетучилась, и сторонний наблюдатель сейчас сказал бы, что у этой девочки в жизни все хорошо. Аня доела конфету и решила не запивать ее чаем, чтобы прекрасный шоколадный вкус дольше оставался во рту. На несколько мгновений задумалась: «А не взять ли вторую половинку?», но удержалась.
Мать перестала бормотать и снова захрапела. Ее сожитель издал недовольное мычание.

Аня возвращалась из булочной с буханкой хлеба. Возле детской площадки во дворе остановилась – внимание привлекла лежащая на скамейке кукла. Поодаль под присмотром родителей носилась детвора, с радостным визгом подбрасывая вверх охапки желтых листьев, но возле скамейки никого не было. Аня подошла и робко подняла куклу со скамьи, чувствуя неловкость от того, что взяла чужую вещь. Нет, она не собиралась брать ее себе, но так хотелось прикоснуться к замечательной игрушке, которой у нее никогда не будет.
«Какая красивая! Я бы назвала ее Элли».
- Элли, - вслух произнесла она и вздохнула.
- Хорошая кукла, не так ли? – раздался сзади звонкий голос.
Аня вздрогнула и обернулась. Она почувствовала себя застигнутой врасплох воровкой. В глазах промелькнул страх, как у загнанного охотниками зверька.
Перед ней стояла высокая стройная женщина в зеленом плаще. Ее золотистые волосы искрились в лучах утреннего солнца. Миндалевидные зеленые глаза смотрели с мягкой доброжелательностью.
- Я не хотела брать эту куклу себе, - начала оправдываться Аня. – Только подержать… Это ваша кукла? Возьмите, пожалуйста, я не хотела ее брать, - она протянула игрушку.
- Да, кукла моя, - незнакомка улыбнулась. – Но если она тебе нравится, можешь забрать ее себе. Я слышала, ты звала ее Элли? Что ж, славное имя.
Аня опешила от такого предложения. Да и в самой женщине было что-то странное… нет, смутно знакомое. Конечно, она ну просто вылитая волшебница Стелла. Ее лицо такое же, как на картинке в книжке «Волшебник Изумрудного города». Добрая волшебница Стелла. Как же похожа!
- Но эта кукла, наверное, дорогая? – вздохнула Аня.
- Возможно, и дорогая, не знаю. Мне ее подарили, а теперь я дарю эту куклу тебе.
- Правда? – с надеждой спросила Аня.
Женщина погладила девочку по голове и ласково произнесла:
- Правда, - незнакомка с хитринкой подмигнула зеленым глазом и направилась в сторону парковой аллеи. Аня долго стояла, провожая ее взглядом. Растроганная, она прижимала к груди куклу и буханку и думала, что мир лучше, чем казался еще вчера.
- До свидания, Стелла, - тихо произнесла Аня, затем откусила от буханки кусочек и пошла домой.

Вечер. Аня заперлась в своей комнате и листала любимую книгу. Она слышала, как пьяная мать ругается на кухне с сожителем. Тот стучал по столу кулаком и кричал что-то невнятное. Звонко разбилась тарелка. Ругань прекратилась, и послышался звук столкнувшихся в чоканье кружек. Скоро сожитель жалобно заскулил, а мать начала причитать. Через какое-то время снова ругань, чоканье и скулеж.
Такие привычные для Ани звуки и такие ненавистные. Ей хотелось тишины.
«Скорей бы они напились и уснули», - думала она.
Половинку конфеты Аня съела полчаса назад – съела быстро, не смакуя, о чем теперь жалела. С ней иногда случалось, что рассудительность уступала место порыву. Это было то немногое, что осталось от детской непосредственной легкости. Порыв, перечеркивающий мысли о будущем. Конфета, съеденная в один миг, но доставившая взрыв наслаждения.
Аня отложила книгу и взяла куклу.
- Ты всегда будешь со мной, Элли, - прошептала она. – Ты ведь не конфета. Ты не станешь такой как… - ее голос дрогнул, и она не смогла произнести слово «мама».
Звуки на кухне резко прекратились. Аня взглянула на дверь и нахмурилась. Что-то было не так. Ругань и скулеж оборвались мгновенно, словно невидимые ножницы отрезали их от тишины.
Прижав к себе куклу, Аня поднялась с кровати. Дверь начала медленно открываться, впуская в комнату яркий свет.
- Что это? – Аня зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела стоявшую в дверном проеме утреннюю незнакомку.
На женщине было красивое красное платье. Голову венчала искрящаяся каменьями диадема. В руке она держала палочку с серебристой звездочкой на конце. Аня открыла рот от удивления и страха и начала пятиться, пока не уперлась спиной в шкаф.
- Не бойся, - спокойно сказала женщина. - Ты ведь узнала, кто я?
- Стелла! – выдохнула Аня.
- Верно. Добрая волшебница Стелла… И я хочу забрать тебя с собой.
- Куда?! – голос Ани дрожал.
Стелла улыбнулась и развела руками.
- В Волшебный мир, конечно же! Куда же еще!
Она отошла от дверного проема, и у Ани перехватило дыхание. Там за порогом открывался прекрасный мир ее грез. Среди зеленого поля вдаль тянулась дорога из желтого кирпича, а на горизонте искрился Изумрудный город. Его окружал сияющий ореол, на фоне чистого синего неба. Аня почувствовала аромат трав и цветов. Кожи коснулся ласковый ветерок. Он с шелестом всколыхнул страницы книги, открыв картинку с изображением идущей по дороге Элли с Тотошкой.
- Ну же, пойдем! – Стелла протянула руку.
- Но… но как же мама? – с болью в голосе сказала Аня. - Я смогу вернуться?
- Сможешь, вот только захочешь ли? – волшебница пожала плечами и вышла из комнаты в другой мир.
Аня медленно подошла к дверному проему. Сердце бешено колотилось. Дорога из желтого кирпича манила с неимоверной силой. Волшебный мир. Мечта. Грезы, ставшие реальностью. Конфета, которую можно съесть в едином порыве и не думать, что она последняя. Порыв…
Аня зажмурилась и сделала шаг через порог.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 11:46 AM | Сообщение # 910

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 17. 05. 2013
Автор: Шалтай-болтай

Подлинное напутствие и истинные дары, полученные шевалье д’Артаньяном перед путешествием к славе.

- …и без приданого не возвращайся!
Юный шевалье д’Артаньян со стоном встал, вытряхнул из волос клочья сена и почесал зад, в который пришёлся напутственный пинок. Нога у д’Артаньяна-отца была тяжёлой. К сожалению, придав телу непутёвого юнца должное ускорение, отеческое послание прочищению мозгов не помогло. Впрочем, ни получасовая тирада, ни завершающий штрих, ничем новым не были. Хотя, нет. Новыми оказались несколько слов, значения которых, к своему удивлению, шевалье д’Артаньян не знал.
Из боковой двери выскользнула маменька, сокрушённо щебеча, что не успела собрать сыночка в дорогу.
- То есть, как это в дорогу? Он что, серьёзно?
- А ты что ж думал, он тебе расстроенную помолвку так сразу и простит? Тем более, из-за кого расстроенную! Ты ж ничего лучше не придумал, как на глаза невесте с молочницей попасться.
- Но маман…
- И скажи спасибо, что тебя на этой молочнице не женили!
Маменька осторожно, чтоб не размазать косметику, утёрла глазки и протянула узелок.
- Вот здесь чудодейственный бальзам…
- От ушибов? – шмыгнул носом шевалье, до которого ме-едленно начала доходить катастрофичность ситуации.
- Что ты, милый, гораздо лучше. Все девушки твои будут.
- Они и так мои, - осклабился сопливый Казанова.
- Тьфу на тебя, охальник, - махнула полотенцем мадам д’Артаньян. – Из одной истории ещё не выпутался и снова туда же? Тебе солидная невеста нужна, с приданым. Так что сейчас намажешься и поедёшь к дочери графа, прощенья просить.
- И Вы туда же, маман? Она же страшная. И толстая!
- Ну и что? Зато богатая. В замке крыша течёт, земли заложены-перезаложены, а ты привередничаешь? Не нравится эта – попробуй, найди другую. И не молочницу!
- Да я вообще не хочу жениться!
- Что? – полузадушенно прохрипела маменька и принялась выискивать место для полноценного обморока. – Ты разве не понимаешь, что твоя смазливая физиономия - наша последняя надежда?
Шевалье немного смутился. Без денег жить действительно было скучновато.
- А я… Я подвиги пойду совершать! Запишусь в королевские мушкетёры, стану капитаном, разбогатею…
- Господь с тобой, сынок! – уже всерьёз расплакалась мадам д’Артаньян. – Какой же из тебя мушкетёр? Ты же только по чужим постелям геройствовать умеешь.
- Ах так?! – окончательно взбеленился оскорблённый юнец. – Ну всё. Теперь я точно пойду в мушкетёры. Я вам всем докажу!
Рыдания и заламывания рук не помогли. Шевалье д’Артаньян окончательно решил стать героем.
Немного успокоившаяся маменька, поняв, что спешно собирающий вещи мальчишка не отступится, вздохнула.
- Подожди немного, сынок. Я сейчас напишу письмо одному своему знакомому. Надёюсь, он примет в тебе участие.
Взглянув на адрес, шевалье оторопел.
- Г-господину де Тревилю? Капитану мушкетёров? Маман?!
- Только отцу не проболтайся, - проказливо улыбнулась маменька, сразу сбросив десяток лет и, поцеловав на прощанье удивительно похожего на неё сына, упорхнула.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 2:13 PM | Сообщение # 911

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 16. 05. 2013
Автор: Foxi

Дурдом на вынос,
или как мы сделали ЭТО!!!

- Ну, где она?! – наверное, в сотый раз повторила Тося, от скуки качая в руках увесистую дамскую сумочку. Эрика наблюдала за ее движениями с содроганием, представляя, как «безобидный» женский аксессуар выскальзывает из ладоней и сочно впечатывается в чье-нибудь лицо.– Сколько можно ждать?!
Прохожие заинтересованно косились на излишне эмоциональную парочку, разгуливающую возле старенького гипермаркета с потрескавшейся вывеской, но знакомиться не предлагали – натолкнувшись на колючий взгляд, равнодушно отворачивались и с видом «не больно-то и хотелось» проходили мимо.
- А ты еще громче кричи, - хмуро посоветовала Эрика, которую непрерывное нытье подруги уже начало порядком раздражать. – Можно подумать, от твоих воплей Сорокина придет быстрее…И перестань размахивать сумкой! А то конверт выпадет и помнется. Объясняйся потом с этой ненормальной…Красивый хоть выбрала?
- Ну…- Тося замялась, но под настороженным взглядом мигом взяла себя в руки и выдала профессиональную, но абсолютно не аппетитную улыбку: - Конечно! Все в лучшем виде, не волнуйся!
- Не могу! У меня плохое предчувствие…Да остановись ты, бога ради! А то убьешь кого-нибудь.
- Очень смешно, - буркнула финансистка, но все же послушалась. – Позвонила бы ты ей, что ли...А то ведь уже на двадцать минут опаздывает!
- Пятнадцать, - поправила девушка, сама нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. - Нет уж, спасибо. А то подумает еще, что я хочу ее подставить, и специально не придет. Блин, ну почему со всем должна разбираться я?!
Эрика раздраженно откинула длинную прядь, так и норовившую залезть в глаза.
- А нечего было на первом курсе проситься в старосты! – авторитетно заявила Тоська. - Была бы сейчас как все мы: в благородном неведении, но с крепкими нервами.
- И кто бы занял мое место? – презрительно скривилась девушка. – С такой-то группой…
Тося поняла, что коснулась больной темы (подруга несколько раз говорила о том, что жалеет о своем назначении), и поспешила ее сменить:
- У всех преподы как преподы: договорились с деканатом - и концы в воду, а нашей подавай полнейшую конфиденциальность. Она бы еще на кладбище встречу назначила…
- Говори тише, а то здесь много лишних ушей.
Эрика выразительно посмотрела на торговку в вязаной шали, все это время бессовестно подслушивающую их разговор.
Та поняла, что наконец-то обратила на себя внимание, и раскатистым басом гаркнула:
- Ну что, молодки! Семки брать будем?!
«Молодки» уныло переглянулись и отрицательно покачали головой.
Продавщица пенсионного возраста и нерусского происхождения, вся обложенная мелкими пакетами с надписью «семечки», стала уговаривать подружек приобрести «та-а-акой вкусный товар», но студентки только отмахнулись, демонстративно смотря в другую сторону.
Бабулька еще немного поулыбалась, блестя единственным желтым зубом, если девочки вдруг одумаются, но заметив, что те повернулись к ней мягким местом, плюнула себе под ноги и мысленно послала их туда же.
- Слушай, а все деньги сдали? – вдруг вспомнила Эрика, подозрительно косясь на непривлекательные тучи, с обеда оккупирующие небо, и с сожалением понимая, что зонтик остался возле двери, покорно ожидая забывчивую хозяйку.
- Почти. Уткин сказал, что принесет на зачет, а Федункина решила отвечать сама.
- Да ну?! – Девушка представила, как не шибко умная, но абсолютно уверенная в обратном Федункина будет краснеть перед преподавательским столом, и гаденько ухмыльнулась. – И на что тут можно рассчитывать? Неужели она думает, что одних завываний в открытую форточку: «Халява, приди!» будет достаточно?
- Угу, - хмыкнула Тося. – Придет халява…В лице злобных соседок по комнате. Не думаю, что вечерние серенады хорошо скажутся на их настроении.
- Так Таня же говорила, что живет одна, и даже на этаже кроме пожилой семьи больше никого нет.
- Тем более! Одно дело знакомые: прикрикнут пару раз и успокоятся, а вот чужие могут и полицию вызвать. Или, когда Федункиной все-таки надоест орать, из чистой вредности начнут что-нибудь сверлить, пилить и строить …или колошматить стены шваброй, – тут уж у кого на что фантазии хватит.
Эрика усмехнулась, прокручивая различные варианты сладкой мести соседей.
В уме всплыла картина, где жена, от постоянных переворотов сбоку на бок ставшая похожей на Медузу Горгону, начинает упоенно дубасить половником по батарее, а муж, окончательно добитый причитаниями вредной супруги, достает старенький баян, уже несколько лет кроме подставки для цветов никак не использованный.
Пока девочки ждали прихода Сорокиной, бледное солнце, и так не баловавшее их своим присутствием, окончательно спряталось за набежавшими тучами, накрывая улицу темным покрывалом. Мимо то и дело проносились машины, оставляя за собой облака дорожной пыли.
- Что-то как-то прохладно стало, - зябко поежилась Тося, доставая из сумки помятую кожаную куртку и заодно деревянную расческу. – Столько незнакомых симпатичных парней полураздетые ходили - красотища! А сейчас даже закаленного спортсмена на пенсии не встретишь…
- Главное, чтобы кого-нибудь из знакомых не попался, - заметила Эрика, снисходительно наблюдая за бесполезными попытками девушки сохранить красоту – резкие порывы ветра безжалостно трепали темные волосы, от повышенной влажности ставшие волнистыми. – Лишние лица нам сейчас ни к чему.
- Не думаю, что это возможно. – Оставив в волосах пару зубчиков, Тося наконец-то смирилась с ролью Пуделя и безжалостно отправила испорченный гребень в ближайшую урну. - Не зря же мы столько петляли по улицам. Вообще сомневаюсь, что кто-нибудь с нашего курса знает это место – уж больно далеко от института.
Настороженность девочек можно было понять. О том, что за предстоящий зачет придется платить, группа единогласно решила не распространяться. Не то чтобы боялась утечки информации, скорее завистливых взглядов остальных однокурсников.
Казалось бы, что тут сложного: зазубрить непонятные правила и сдать зачет самостоятельно? Тося и Эрика тоже так думали, пока не пришли на первое занятие и не познакомились непосредственно с преподавателем.
Елена Васильевна имела интересную особенность вызывать у всех полнейшую неприязнь. Ну как можно было грызть гранит науки, когда в памяти то и дело всплывал образ сварливой старухи с глазами-бусинками и вечной ухмылкой на вульгарно накрашенном лице?
К тому же Сорокина просто терпеть не могла свою дисциплину. Будто в детстве ее привязывали к стулу и заставляли зубрить английский с утра до вечера. А студентов вообще готова была заклеймить испорченным материалом и сдать на переработку.
Странной привычкой отвечать любовью на ненависть никто из группы не отличался, поэтому пропусков по английскому было, как грибов после дождя - много и часто.
Поняв, что старые угрозы типа: «Да будет проклят тот, кто не сдаст мне все тексты!» уже не действуют, а новых пока не придумано, дамочка смекнула, что сможет извлечь из этого неплохую выгоду, так как от зачета еще никому уйти не удавалось.
Заметив знакомую фигуру в легком весеннем плащике, мелькнувшую вдалеке, Эрика подскочила, как ужаленная, и судорожно вцепилась в Тосину сумку.
- Так, доставай конверт и прячься!
- Чего? – удивилась финансистка, не понимая, от чего это подруга резко сошла с ума.
- Сорокина поставила ультиматум: если я приду не одна, то все отменяется.
-Чего?!
- Деньги давай, говорю!
Обе студентки прекрасно понимали: взятка – единственное, что могло спасти бедных финансистов от неминуемой пересдачи. И если сейчас все сорвется, то в дальнейшем на хорошее отношение Англичанки можно не рассчитывать. А ведь им еще сидеть с ней целый курс!
- Эй, а почему ты раньше ничего не сказала? – недоуменно спросила Тося.
- Шутишь?! – неподдельно удивилась Эрика. - В одиночку я бы тут со страху умерла!
- А сейчас умрем мы все!
- Не преувеличивай, - скривилась девушка, нервно барабаня пальцами по крышке телефона. – Но сейчас тебе действительно лучше уйти.
Тося скептически фыркнула и спустя мгновение достала из сумки нечто, отдаленно напоминающее неумелую аппликацию ученика начальных классов – такое же косое и плохо склеенное.
Только слепой не смог бы заметить непрезентабельного вида упаковки: изрядно пожеванные края, сочное жирное пятно там, где, по правилам, должна была находиться марка, - все это создавало впечатление, будто конверт сначала грызли, а потом выплюнули.
- ЧТО ЭТО? – ужаснулась Эрика.
- Взятка, - невинно похлопала глазами Тося, поспешив убрать свою поделку обратно в сумку, дабы – упаси, боги! – старосте не приспичило к нему прикоснуться.
- Ты смеешься?! Я же просила подобрать что-нибудь приличное! Как мне теперь ЭТО отдавать?!
- Ну-у-у… - финансистка прикинула, стоит ли признаваться в том, что конверт был приобретен за неделю до встречи и бесцеремонно закинут в темный угол, ожидая своего звездного часа.
О том, что домашняя кошка Машка всегда хотела понять, какова бумага на вкус, стало известно позже, как раз в назначенный день «Х». А так как времени на приобретение «чего-нибудь приличного» совсем не осталось, Тося кое-как склеила потрепанные края и для надежности обмотала особо слабые части скотчем.
«В конце концов, важна не внешность, а содержание» - посчитала тогда девушка, с трудом запихивая шелестящие купюры в хлипкую конструкцию.
Эрика думала по-другому, но громко высказать свое мнение ей не удалось, так как Тося, предпочтя позорное дезертирство часовым нравоучениям, почти насильно впихнула ей сумку, виновато улыбнулась и поспешила юркнуть в ближайший магазин – только прощально звякнул колокольчик.
Трусливое бегство пришлось вовремя, - на плечо старосты легла холодная рука, заставив вздрогнуть.
- Здравствуй, милая! – Елена Васильевна приветственно улыбнулась, похлопав финансистку по спине.
Стороннему наблюдателю этот жест показался бы дружеским, но девушка ощутила себя беспомощным хомячком, которого заключили в плотное змеиное кольцо.
Но Эрика все же заставила себя выдавить ответную улыбку:
- Добрый день!
- Я не опоздала?
- Нет, вы как раз вовремя!
«Не прошло и ста лет» - добавила она про себя.
Глаза Сорокиной были скрыты за стеклами солнцезащитных очков, но Эрика могла поклясться, что жесткий, как испорченная мочалка, взгляд изучал девушку с болезненной тщательностью, пытаясь отыскать малейшие признаки подставы.
Староста честно постаралась придать своему лицу невинное и одухотворенное выражение, но видимо безуспешно, потому что Англичанка нахмурилась и уже без улыбки произнесла:
- Давай-ка зайдем в это чудное заведение, - женщина настойчиво подтолкнула финансистку к гипермаркету, - а то разные люди бывают…мало ли что…
«А взятки берут исключительно добропорядочные граждане», иронично подумала Эрика, но все же позволила подвести себя к двери и только потом поняла, какую ошибку допустила.
- Елена Васильевна, - преувеличенно бодро воскликнула девушка, сделав разворот на 180 градусов. - Может быть, прогуляемся? Смотрите, какая прекрасная погода!
Погода издевательски хохотнула, посоветовав студентке протереть глаза, и окончательно испортилась: между землей и небом возникло поразительное сходство, ни там, ни там не отличаясь особой красотой. Немногочисленные деревья, мелькающие среди многоэтажек, натужно скрипели, сгибаясь под порывами ветра. Первая дождевая капля, сорвавшись с неба, стремительно понеслась на землю и спикировала точно на длинный преподавательский нос.
Елена Васильевна недовольно поморщилась, а Эрика окончательно и бесповоротно убедилась в том, что крупно влипла.
Остается только надеться, что Тося вовремя их заметит и постарается не попасться на глаза.
Хотя, зная Тосю…
«Здравствуй, пересдача!» - обреченно подумала финансистка и шагнула во внутрь.

***
Увидев, как гипермаркет пополняется нежданными посетителями, Тося начала лихорадочно вспоминать молитвы. Так и не вспомнила, и от того на душе стало очень тоскливо.
- Спокойно! – приказала она себе, пожалев, что не может слиться со стенкой или, на худой конец, провалиться сквозь землю. – Эрика что-нибудь придумает!
Но от одного взгляда на подругу стало ясно, что та вообще не способна на какие-либо мысли – слишком увлечена тем, чтобы не рухнуть в обморок: бледное лицо Эрики резко контрастировало с угольно-черными волосами, она взволнованно покусывала губы, часто оглядываясь по сторонам.
На секунду глаза подруг встретились.
«Скройся»! – рыкнула про себя староста, и Тося, поняв все без слов, поспешила применить метод маскировки: шмыгнула за угол, чудом не врезавшись в прохожего, и затерялась между полками.
- Ну, чего застыла? – деловито поинтересовалась Елена Васильевна, аккуратно снимая солнечные очки и глядя на девушку исподлобья. – Увидела знакомого?
Внутри у Эрики все похолодело. Она нервно улыбнулась и замотала головой.
- Тогда пойдем, мне нужно кое-что прикупить. – Англичанка загадочно усмехнулась, заметив недоумение на лице финансистки, но ничего не добавила, недвусмысленно подкатив тележку для продуктов.
Но Эрику такой расклад не устраивал.
- А как же…
- Потом, все потом!
Сорокина скрылась за рядами, не забывая придирчиво изучать местность на наличие посторонних субъектов, а Эрика недовольно поджала губы.
Девушка так рассчитывала на то, что, зайдя в гипермаркет, она быстро отдаст деньги и также быстро уйдет.
…Но чтобы совершать совместные покупки?!
- Конечно, пойдемте, - вздохнула финансистка, понимая, что с сумасшедшими лучше не спорить, и в который раз в уме сделала пометку, что пора уходить с поста старосты. – Только вещи положу…
Бросив сумку в ближайшую камеру с многообещающим номером «13», Эрика кое-как закрыла дверцу, положила ключ в тележку и с видом утопленницы направилась вслед за Еленой Васильевной.
…О том, что контейнеры в гипермаркете «Ромашка» разменяли уже добрый десяток лет и открывались от малейшего прикосновения, студентка не знала.
***
Тося, сопровождаемая изучающим взглядом пожилого охранника, безуспешно пыталась сделать вид, что полностью погружена выбором между розовым и желтым цветом туалетной бумаги, а сама лихорадочно искала глазами Эрику и Англичанку.
Последние несколько минут девушка только и занималась тем, что пыталась не попадаться злосчастной парочке на глаза. И пока все шло по плану, но прошла уже куча времени, а на горизонте так никто и не показался.
Охранник продолжал на нее смотреть, поэтому Тося схватила сразу два рулона и двинулась дальше.
Практикуя игру в салочки с Сорокиной, финансистка успела детально изучить окружающую обстановку и могла с уверенностью сказать, что такой прогрессивный термин как гипермаркет не совсем подходил для бывшего склада с обшарпанными стенами, где самым современным был банкомат и то не работающий.
А знакомые лица все не появлялись…
Телефон спокойно лежал в кармане, но звонить Эрике подруга не рискнула, боясь вмешаться в самый неподходящий момент.
Напряженное ожидание сводило с ума. В голове вспыхивали образы, где Елена Васильевна то со зловещим хохотом выскакивала из-за угла и с криком «Попалась!» валила студентку с ног, то подкрадывалась сзади и суровым тоном гарантировала пересдачу.
Последнее предположение Тосе особенно не понравилось, и она даже повернулась, чтобы подтвердить или опровергнуть свои догадки. И натолкнулась взглядом на человека, которого ну никак не ожидала увидеть.
…Уж лучше бы это была Сорокина.
- Уткин?!
Одногруппник, услышав истеричный вопль, подскочил на месте, выронив замороженную курицу, и та вдруг «ожила» и бодро проскакала по полу целый метр.
В институте Витя появлялся с завидным постоянством: в начале года и в конце, когда было нужно сдавать накопившиеся хвосты. На английском парень присутствовал всего два раза, но для Сорокиной и этого оказалось достаточно – памяти Елены Васильевны позавидовал бы каждый.
Сегодня Витя был слегка помят, чуть-чуть не брит, и сильно с бодуна. Судя по перекошенной физиономии, Тоську он тоже не ожидал увидеть.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 2:15 PM | Сообщение # 912

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

- Самойлова?- Парень поднял сбежавшую курицу и невозмутимо положил в морозилку. – Ты чего здесь забыла?
- А ты?!
- Да я же живу неподалеку. За продуктами пришел.
Друг гордо продемонстрировал содержимое корзины: бутылку минералки, пачку пельменей и две банки пива – стандартный набор студента.
Девушка застонала, прекрасно понимания, что только идиот может посчитать встречу сразу трех одногруппников за простое совпадение.
- Эй, ты чего?
- Нам хана! - с чувством выпалила финансистка. Захотелось картинно хлопнуться в обморок и лежать без сознания, пока все проблемы не решаться сами собой, но шестое чувство подсказывало, что так просто ей не отделаться.
- Почему это? – усмехнулся Уткин, которого после десятой пересдачи по математическому анализу вообще ничем нельзя было напугать.
Объяснить Тося не успела – в этот момент из-за угла показалась тележка, доверху нагруженная продуктами, а вслед за ней - хмурая Эрика и оживленно болтающая о чем-то Англичанка.
- Прячься! - Одногруппница рванула в сторону, машинально потянув Витю за собой. Учитывая, что ростом парень был выше на полголовы, зрелище получилось не для слабонервных. По крайней мере, остальных посетителей сильно удивил вид девчонки с маниакально горящими глазами, тащившей за рукав согнувшегося в три погибели долговязого детину с растерянным выражением на опухшем после пьянки лице.
- Да остановись ты! – не выдержал Витька, когда они очутились на другом конце «Ромашки». – Объясни толком, что случилось?!
Тоська боязливо огляделась по сторонам и загробным голосом объявила:
- Англичанка пришла за взяткой.
- Да ты что? – удивился Уткин, у которого после скачек по гипермаркету разболелась голова. Парень достал из корзины бутылку минералки и приложил ее ко лбу. – А почему именно в «Ромашку»?
- Ты у меня спрашиваешь?! – раздраженно рявкнула Тоська, всеми силами пытаясь унять дрожь в коленях. – Пойди у этой ненормальной поинтересуйся!
- А зачем мы от нее бегаем? – не унимался Витя, пропустивший гневную вспышку девушки мимо ушей.
- За тем, что Елена Васильевна – чтоб ей пусто было! – согласилась на встречу с Эрикой только в том случае, если та придет одна. Так что стоит попасться ей на глаза – можно смело идти и закапываться!
- То есть, деньги Сорокина не возьмет?
- Какой ты догадливый! – ехидно заметила Тося.
- Плохо дело. – Парень кинул бутылку в корзину и выжидательно взглянул на финансистку. Но так как на лице у одногруппницы ничего, кроме отчаяния, не наблюдалось, немного подумал и авторитетно заявил: - Надо незаметно выйти из магазина.
- Гениально, - скептически хмыкнула Тося. – Отличная мысль. И как только я до этого не додумалась?
На самом деле все попытки пробраться к выходу с треском проваливались, стоило только знакомой паре мелькнуть где-то поблизости. Чертова Англичанка, словно нутром чувствовала, что жертва готова ускользнуть, и специально катила тележку в ее сторону, отрезая все пути к отступлению.
- Ну, вот видишь! – широко улыбнулся Витя, не замечая недовольного взгляда собеседницы. – Держись меня, и все будет четко!
Тося сокрушенно возвела глаза к потолку, но промолчала, не без оснований полагая, что с такими, как Уткин, лучше не спорить – для здоровья вредно.
Девушка рассеянно прошлась вдоль ряда, заставленного бытовой химией, и вдруг поняла, что продолжает сжимать в руке упаковку туалетной бумаги. Огляделась, куда бы запихнуть эту прелесть, и, не найдя ничего подходящего, втиснула рулоны аккурат между зубной пастой и освежителем для воздуха.
- Между прочим, - как бы невзначай заметил Уткин, - выход находится параллельно нам. Надо только завернуть за угол.
- Правда?! – обрадовалась Тося и тут же возмущенно воскликнула: - Так чего ж ты молчишь?!
- Но я же еще не все купил! – в тон ей отозвался Витя, про себя удивляясь, как можно не понимать таких простых вещей.
- Потом купишь!
Парень хотел что-то возразить, но Тося уже не слушала и, привычно сцапав бедного студента за рукав, стремительно направилась к выходу.
Все бы ничего, но когда до заветной двери оставалось каких-то несколько шагов, Уткин вдруг превратился в настоящего барана, уперся рогом и заявил, что не сделает и шагу, пока не оплатит товар.
- Издеваешься?! – вспылила Тося, пытаясь вырвать из его рук корзинку, но Витя вцепился в нее, словно в единственное сокровище на земле. – Где-то здесь разгуливает алчная преподша, а ты собираешься составить ей компанию?!
- А это не мои проблемы! Я пешком шел сюда от самого дома и не уйду без трофея!
- Так ты же живешь рядом, - растерялась девушка.
- Ну и что?! Моих слов это не меняет!
- Ну и черт с тобой! – злобно буркнула Тося, которую вся ситуация уже порядком достала. - Попадешься – сам виноват!
Уткин размашистым шагом обиженного мужчины направился к кассе, а Тося осталась на месте, раздираемая внутренними противоречиями. С одной стороны, ей жутко хотелось все бросить, но с другой – где вероятность, что после ее ухода Витьке не захочется совершить еще одну прогулку по гипермаркету?
В результате жесткой борьбы между трезвым рассудком и желанием всех послать победил рассудок. Он же заключил, что всех послать можно и попозже.
Пока кассирша со скучающим видом пробивала товар, а Уткин украдкой кидал на Тосю осуждающие взгляды, та нервно оглядывалась по сторонам, молясь, чтобы Англичанке вдруг не приспичило двинуться к выходу.
В этот момент мимо финансистки прошел мужчина, недвусмысленно светясь многообещающей улыбкой. Студентка в долгу не осталась, не без удовольствия изучив открытое лицо с голубыми глазами и светлой шевелюрой.
Но заметив кольцо на безымянном пальце, девушка огорченно отвернулась, мысленно обозвав всех мужиков законченными бабниками. Женатый блондин смекнул, что рыбка сорвалась с крючка, и, досадливо поморщившись, излишне резко стал доставать свои вещи из контейнера, ненароком задев соседний.
Камера с номером «13» не выдержала такого грубого обращения и чуть приоткрылась, показав краешек знакомой сумки.
«Наверное, Эрика уже отдала деньги, - подумала Тося, - иначе бы не стала оставлять их в таком ненадежном месте»
- Ну вот, а ты боялась! - довольно воскликнул Витя, подходя к одногруппнице. – Теперь можем идти.
Девушка оставила его слова без внимания и уверенно направилась к цели, стоически игнорируя победоносную ухмылку незнакомца: «Одумалась-таки». Очень хотелось сказать что-нибудь едкое, но студентка держала себя в руках, понимая, что просто не может сорваться.
Забрав сумку, Тося чувствовала на себе разочарованный взгляд, и это заметно повысило ее чисто по-женски капризное настроение.
Встретившись глазами с ничего не понимающим, но на всякий случай отошедшим подальше Витей, девушка миролюбиво улыбнулась, и Уткин отступил еще на шаг, опасаясь очередного грозного выпада.
Но улыбка медленно сползла с ее лица, превратившись в недовольную гримасу, столько только взглянуть на безобразие, царившее за пластиковым окном.
А за ним бушевал если не шторм, то порядочный ливень: капли с треском разбивались о стекло, грозя принести старенькому магазинчику непоправимый ущерб, а раскаты грома слышались, даже несмотря на музыку, ненавязчиво, но ощутимо играющую в помещении.
- Э-э-э…Может, подождем, пока солнце выглянет? – предложил Уткин.
- Выбирай, - холодно сверкнула глазами Тося, которую непогода волновала куда меньше, чем взбешенная Англичанка, - либо мы выйдем на улицу и слегка промокнем под дождем, либо нас дважды убьют.
- А почему дважды? – не понял Витя, которого оба варианта не особо устраивали.
- Ну, в первый раз нас прикончит Сорокина, застукавшая, так сказать, на месте преступления, а если после этого от нас еще что-то останется, то еще и Эрика. И я даже не знаю, чья кара будет более жестокой.
Парень уныло посмотрел на одногруппницу и нехотя поплелся к выходу. Девушка следовала за ним по пятам.
Но как только ребята оказались на улице, телефон в кармане студентки тревожно заверещал.
- Алло!
- У меня пропали деньги. Срочно возвращайся.

***
«Ну, когда же это кончится?» - гадала про себя Эрика, неспешным шагом проходя вдоль рядов. Многообещающая табличка с надписью «Никогда» под стопкой влажных салфеток стала ей ответом. Ниже было напечатано еще что-то, но финансистка даже не потрудилась прочесть, окончательно убедившись, что плохое предчувствие оказалось вещим.
В том, что Тося умудрилась незаметно улизнуть из «Ромашки» девушка не сомневалась – за это время Англичанка навернула по гипермаркету столько кругов, что можно было сдать кросс на марафонскую дистанцию, не то что натолкнуться на финансистку. А так как переживать за все остальное Эрике очень скоро надоело, ничто не мешало ей расслабиться и мысленно перенести Сорокину из разряда «Особо опасна» в разряд «На них не обращают внимания»
- …Столько шарлатанов в наше время, – монотонно бубнила Елена Васильевна, не особо заботясь о том, что ее перестали слушать еще уже на втором круге по магазину. – Так и норовят обмануть! Ну, это же просто ужас какой-то!
- Угу, - скучающим тоном поддакивала староста, без особого интереса смотря на постоянно пополняющуюся тележку.
- …И ведь не докажешь ничего! Захожу как-то в магазин, хочу купить кусочек колбасы, а мне продают ее по цене целого килограмма!…Нет, ну ты представляешь! Аферисты!
- Ага.
- Я, значит, говорю: «Позовите администратора!», а продавщица, наглая такая девка, только руками развела…
- Угу.
Непринужденный тон Сорокиной мог обмануть кого угодно, но только не Эрику. Девушка прекрасно понимала, что за ней наблюдают, анализируют каждое движение и делают свои выводы. Поэтому старалась держаться как можно свободнее, хотя все еще не могла понять, в чью честь разыгрывался этот спектакль. Разве что Елене Васильевне не с кем пройтись по магазинам, во что верилось с большим трудом.
- Опа!
Англичанка притормозила возле полки, где какой-то умник умудрился поместить туалетную бумагу между зубной пастой и освежителем для воздуха.
- Нет, ну это просто ужас! – раздраженно воскликнула женщина, но розовый рулончик все же взяла. - Ну как можно мешать такие вещи?!
Эрика согласно кивнула и, решив поддержать тему: «Кругом одни идиоты» , пренебрежительно добавила:
- Наверняка какой-нибудь недоучка положил.
- Вот! – пуще прежнего распалилась Сорокина. – А все почему? Потому что никто не хочет учиться!...
Дальше финансистка снова не слушала, переключившись на режим автоматического поддакивания.
Так продолжалось долгих несколько минут, пока тележка окончательно не заполнилась. Или у Англичанки не закончились темы для разговора…
Приблизившись к кассе, Эрика вдруг почувствовала на себе неожиданно холодный и расчетливый взгляд.
- Девочка моя, - вкрадчиво начала женщина, не спеша доставать кошелек, - кажется, ты кое-что забыла в своей чудной сумочке. Или я ошибаюсь?
Эрика поняла: концерт окончен, и пора возвращаться к суровой реальности.
И только потом осознала смысл сказанных слов.
Так вот зачем Сорокина таскала ее с собой все это время! Решила обставить дело так, чтобы Эрика заплатила за покупки из тех средств, что ребята сдавали на зачет. Нет денег – нет взятки, нет взятки – нет и лишних вопросов. А переводить колбасу и крекеры в наличку уж точно никто не додумается.
«Старая хитрая змея!» - ругнулась про себя финансистка.
- Что-то не так? – нейтрально поинтересовалась Елена Васильевна, поймав неприязненный взгляд.
- Да вот, - печально вздохнула Эрика, поспешив загнать все свое недовольное «я» как можно глубже в подсознание, - сумка в камере хранения, а ключ остался на самом дне тележки…
Изобразив на лице величайшее раскаяние, девушка стала небрежно перебирать продукты, не особо заботясь о их сохранности, что доводило брезгливую Сорокину до белого каления.
- Давай, я сама, - не выдержала женщина, когда Эрика, увлекшись, слишком резко откинула упаковку с яйцами так, что послышался зловещий хруст.
Оттеснив откровенно злорадствующую девушку в сторону, Елена Васильевна стала резво выкладывать товары на конвейер, подписав смертный приговор своей больной спине.
Когда дно практически опустело, а лоб преподавательницы покрылся испариной, заветный ключик великодушно решил показаться публике.
- Вот он, - сквозь зубы процедила Елена Васильевна, вытирая лицо тыльной стороной ладони и размазывая по нему всю оставшуюся косметику. – Тащи сюда сумку.
- С удовольствием, - улыбнулась Эрика, все это время с тайным торжеством любуясь своими ногтями.
Но хорошее настроение длилось недолго.
Добравшись до камеры хранения, девушка в ступоре уставилась на пустой контейнер, лихорадочно соображая, что произошло. Первая отчаянная мысль «украли!» постепенно сменилась более злобной «кто посмел»?!»
Вариантов дальнейшего развития событий было два: А) рухнуть на колени перед преподшей и со слезами на глазах просить пощады и отсрочки платежа Б) озвереть и разложить камеру хранения, а заодно и весь гипермаркет по отдельным кирпичикам.
После недолгих раздумий Эрика поняла, что ни один из вариантов ей не подходит.
Почувствовав, как от напряжения похолодели руки, она достала телефон.
- Алло! – Голос Тоськи заглушал шум дождя.
- У меня пропали деньги. Срочно возвращайся!

***
- Твою ж мать! – от души ругнулась финансистка, когда, узнав истинную причину пропажи взятки, Эрика психнула и с категоричным заявлением «Делай что хочешь, но чтобы через минуту деньги были, а тебя – нет» демонстративно кинула трубку.
- Только не говори, что у нас опять проблемы,– отчаянно взмолился Витька, уже сто раз пожалевший, что вообще высунулся из дома.
Дождь барабанил по асфальту, заставляя грязные ручейки стекать в решетку канализации. Постепенно ливень сходил на нет, но на улице все еще было холодно и противно. Тося смотрела на свое перекошенное отражение в луже, стоя под козырьком гипермаркета, и лихорадочно пыталась что-то придумать.
- У нас опять проблемы, - послушно отозвалась девушка, чувствуя, как редкие холодные капли касаются лица и одежды.
Видя, как задумчивое выражение на лице одногруппницы постепенно сменялось растерянностью, Уткин, предвещая, что дело может закончиться истерикой, взял девушку за плечи и хорошенько встряхнул.
- Самойлова, очнись!
- А? – Тоська с трудом сфокусировалась на его лице и неожиданно взвизгнула: - Ви-и-и-ить!!! Это капец!
От неожиданности парень выронил пакет, и все продукты красивым полукругом рассыпались по ступенькам.
- Вот ЭТО капец! – завопил Уткин, пытаясь одновременно подцепить ногой ускользающую бутылку минералки и загрести руками драгоценное пиво. Естественно – безрезультатно. – Ну чего ты так орешь-то, а?!
- Потому что я забрала сумку! А в сумке деньги!
- И что?
Тося застонала, мысленно костеря Уткина за непроходимую глупость самыми заковыристыми ругательствами. И себя заодно.
- ТО! Эрика не забрала конверт! Он остался у меня! Наш зачет накрылся!
- Твою ж мать!
- С этого я и начинала, - вежливо напомнила финансистка.
- Эй, милки! – послышался знакомый старушечий голос. – Семки купить не надумали?
Торговка, накинув на плечи водоотталкивающий костюм и держа в руке внушительных размеров зонтик, продолжала сидеть на прежнем месте, назло дождю, непогоде и отсутствию потенциальных покупателей.
Ребята, обменявшись понимающими взглядами, хитро заулыбались.
Старушка подозрительно прищурилась:
- Эй, вы чаво это удумали?
- Бабушка! – радостно воскликнул Витька, - нам нужна ваша помощь!
Одногруппники стали сбивчиво объяснять основную суть вопроса, то и дело перебивая друг друга. Тося выразительно показывала сумку, не переставая что-то говорить, Витька тыкал в нее пальцем и очень натуралистично изображал удушение.
Истратив весь свой словарный запас, друзья выжидательно уставились на торговку.
Та, прослушав речь до конца, деловито отложила зонтик, уперла руки в боки, и, выдержав торжественную паузу, требовательно произнесла:
- Так вы берете семечки или нет?!

***
- Эй, а мы молодцы, - сказала как-то вечером Эрика, сидя в маленькой гостиной своей квартиры.
- М-м-м? – Тося упоенно вдохнула аромат свежеиспеченных булочек и, рискуя обжечься, положила пару штук на специально взятую для этого тарелку. – Это почему же?
- Потому что, - девушка расслабленно откинулась на спинку дивана и, лучась полнейшим удовольствием, стала загибать пальцы, - во-первых, мы приготовили такую вкусную еду! Во-вторых, полностью разобрались со всеми проблемами, в-третьих…
- Сдали зачет по английскому, - услужливо подсказала Тося, уже успевшая откусить от выпечки приличный кусок.
- И это тоже! – Эрика взяла со столика чашку горячего чая и поднесла ко рту. – Ты бы видела лицо Сорокиной, когда я передавала ей намокшие деньги. У нее аж челюсть отпала! Хорошо хоть не заметила, кто именно их передавал. До сих пор не понимаю, как вам удалось уговорить торговку покинуть свой пост?
- Секрет, - загадочно улыбнулась подруга, так и не рассказавшая Эрике, что после похода в гипермаркет, ей пришлось тащиться домой с горой сумок, под завязку набитых семечками как сухими, так и промокшими.
И пока девушка со всем этим нелегким добром пыталась протиснуться в переполненную маршрутку, душу ей грела только одна единственная мысль: платил за все Уткин, впредь вообще зарекшийся ходить в «Ромашку».
Эрика подумала, что все-таки не зря выбрала роль старосты. Ведь чем задача сложнее, тем интереснее она решается.
А уйти всегда можно…
- Нет, ну мы все-таки молодцы! – повторила Эрика, довольно прищурившись, как сытый котенок.
- Не забывай, это только первый зачет, - напомнила Тося. – Это ведь только первый зачет. Впереди еще куча всего…
- А мы поступим, как Скарлет!
- Чего? – не поняла девушка, никогда не читавшая «Унесенные ветром»
- Давай подумаем об этом завтра.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 2:18 PM | Сообщение # 913

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 17. 05. 2013
Автор: Mo3k

Дарь

Помнишь, как мы познакомились? На каток ходили. Ты еще многозначительно хлопала шоколадного цвета глазами и, вздохнув, выдала: «Так вот зачем ты это все придумал». У меня сердце чуть не выпрыгнуло! Я взял твою руку, чуть влажную, теплую и вдруг, словно язык откусил. Сказать нечего. Ты, наверное, и сама все поняла. Безжалостно оцарапала щёку улыбкой, шепнула: «Звони!» и ушла прочь, укутанная мягким одеялом снежинок. Тут я понял, как пахнет моё счастье: терпкими духами и мятной жвачкой.
После абсурдных телефонных боев я смотрел на твою улыбку, а ты на экран в кинотеатре. Девушки обычно боятся темноты и щекотки, а ты боялась любви…
Твоя неуёмная очаровательная болтливость сменилась на нежное вдумчивое молчание, когда в парке мы пыталась слепить снеговика с кстати подвернувшимися под руку детьми, а я угостил твой капюшон снежком. Мы, смеясь, повалились на снег и тогда, смотря друг другу в глаза, как, наверное, смотрел Орфей на Эвридику, ярко-страстно и молчаливо-влюблено, я по-настоящему испугался потерять тебя…
И поцелуи у тебя совсем не такие, как пишут в книгах. Они как лапки маленьких котят: иногда крадущиеся, бесшумно ласкающие, а иногда резкие, игриво царапающие.
Я тогда заболел окончательно и бесповоротно. Лицо приятно горело от поцелуев, сердце билось в груди, сильно и обреченно как птица в охотничьих силках, разум по-идиотски вывалил невидимый язык и наотрез отказывался думать логично.
Помнишь, ты спросила меня за что я люблю тебя? Помнишь ответ?!
─ Я готов продать душу за твоё имя и улыбку!
Ты засмеялась и серьезно ответила: «Не надо ничего продавать. Давай просто любить друг друга».
Любовь – это выбор. Нельзя заставить любить. Можно лишь выбрать того, кто уже тебя любит. И какое счастье, что мы нашли друг друга. Нет! Ты и есть счастье…
Ты – мой подарок. Помню, как я открыл дверь, и ты протянула руку. Обычный красный бантик крепко стягивал кулачок, а губы шепнули:
─ Я твоя!
В ответ лишь: «Дарь….»
Столько лет прошло. Крики. Свадьба. Дети. А я все помню, все чувствую, все переживаю, как вчера… Ты чувствуешь?

─ Сергей, все. Пока? ─ выжидающе смотрела на меня симпатичная девушка с коньками в руках.
Я отвлекся от нахлынувших фантазий.
─ Да. Пока! ─ почему-то вырвалось у меня вместо «Ты мне нравишься».
Она очаровательно улыбнулась и ушла прочь, укутанная мягким одеялом снежинок…

Мысли без действия как неотправленные письма, брошенные в долгий ящик памяти. Если не отправить их сразу, то почтальон Любовь может никогда не найти адресата ─ Сердце…

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 2:19 PM | Сообщение # 914

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 17. 05. 2013
Автор: Mo3k

С днем Рождения, У.

Рука девушки быстро пробежала по полке с грудой толстых книг. Ее взгляд прикован к частичкам пыли на указательном пальце. Из груди вырвался грустный вздох, ударился в стеллаж с книгами и навсегда рассыпался. Лучи солнца, прибежав из единственного окна, обожгли щеку девушки жарким поцелуем. В плену у ветреного Пушкина, задумчивого Лермонтова и ворчливого Толстого она ощущала себя не очень уютно. Сказывался первый день работы библиотекарем. Молодая девушка выхватила из стеллажа первую попавшуюся книгу и начала лениво перелистывать страницы. Мадам Скука стояла за ее плечами и ехидно улыбалась.
Вдруг вглубь стеллажей прорвался мужской голос: «Маш, дай я это сделаю!» Библиотекарь подняла взгляд от книги и медленно пошла к выходу из лабиринта переплетов и страниц.
─ Что ты делаешь, балбес? – раздался второй, женский голос. – Не смей!
До ушей библиотекаря донесся грохот, как будто уронили мешок с картошкой. Она улыбнулась и пошла быстрей. Но когда девушка оказалась у выхода, то никого не увидела. Она лишь пожала плечами и уже хотела упасть в свое кресло, как взгляд зацепил лежащий на столе кусок бумаги. Компанию ему составляла белая роза. В глазах девушки вспыхнул огонек, и она тот час развернула лист. На нем красивым старательным почерком было написано: «С Днем Рождения, У…» Далее надпись резко обрывалась, как тропинка в дремучем лесу.
Девушка ощутила, как в ее груди подпрыгнуло и перевернулось сердце: она работает здесь первый день, и такой подарок. Но кто мог это сделать и как он узнал? И почему ее красивое имя «Ульяна» было так резко оборвано? Девушка пыталась собрать свои мысли вместе, как рассеянный папаша–осьминог своих шустрых детишек.
Поглощенная размышлениями, она пошла в читательский зал, в надежде встретить там своих поздравителей. Ряд столов убегал далеко к стене, как волны грозного океана. Студенты образовывали редкие островки в этой пучине знаний. Ульяна остановилась около одного из столов, уставленного книгами. Студент мирно спал в полном окружении хмурых учебников без надежды на подкрепление.
─ А вот и первый необитаемый остров, – рассмеялась девушка и поправила стопку книг, которые спешили упасть на пол.
Окинув взглядом зал, библиотекарь развернулась и направилась к себе, чтобы взять еще и розу. В конце концов, даже неполное поздравление уже отлично. Завернув, за угол Ульяна увидела, как юркий студент проскочил в дверь.
─ Постой! – хотела крикнуть библиотекарь, но опоздала.
Ульяна выскочила за дверь в твердом намерении догнать студента. Переплетения коридоров и лестниц быстро утомили девушку. Стрелки-указатели играли с ней в прятки и всячески пытались запутать. Вот в одном из коридоров снова мелькнул синий свитер студента. Библиотекарь вызвала лифт. Она нервничала, пока он, кряхтя как старый дед, вез ее на первый этаж. Двери открылись, и взгляд выхватил из толпы знакомый синий свитер. Только он теперь не бежал, а разговаривал с красной кофточкой.
Ульяна, постоянно извиняясь, пробралась через дебри студентов и легонько постучала синий свитер по плечу. Испуганное лицо студента встретило улыбку библиотекаря.
─ Спасибо большое за поздравление! – выпалила девушка, окатив юношу новой порцией радости и позитива.
Студент удивленно смотрел на нее и тихо промямлил: «А какой сегодня праздник?» Улыбка на лице девушки показала язык и, гордо сжав губы, удалилась. В смешанных чувствах девушка поднялась к себе на этаж и снова стала пленницей книг.
Никого не спросив, наступил вечер. Количество студентов в читальном зале снизилось до двух ярых физиков, споривших о концепции пространства и времени. Ульяна, будучи старательной девушкой, начала обход вверенной территории. Она уже нашла в утреннем приключении свои плюсы. Есть некая романтика в этом таинственном поздравлении. Может просто постеснялись сказать в глаза? Ульяна улыбнулась и вдруг под ногами увидела листок бумаги. Девушка подняла его и хотела уже кинуть обрывок в мусорную корзину, как взгляд узнал знакомый старательный почерк. Надпись на обрывке гласила: «…ниверситета»
Ульяна от неожиданности села на одиноко стоящий стул. Она все поняла и заплакала, пытаясь утопить в слезах нарастающую обиду. По ковру прошли легкие шаги, и тень упала на лицо библиотекаря. Перед ней стояла студентка с бейджиком на груди, в котором читалось имя «Маша». Ульяна удивленно взглянула на гостью. Маша опустила руку в карман и извлекла оттуда еще один кусочек бумаги. Она заботливо положила его на стол к остальным листам. Перед заплаканной девушкой возникла надпись: «С Днем Рождения Университета, дорогая Ульяна».
Библиотекарь улыбнулась…

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 2:20 PM | Сообщение # 915

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 17. 05. 2013
Автор: Mo3k

Без сахара, пожалуйста!

Коридор поглотил меня. Воздух вдруг стал тяжелым и, казалось, что подушечки пальцев способны погладить его. Очень душно. Я ослабил ворот рубашки, выставил перед собой руки. Зрение начинает садиться. Остановился, глубоко вдохнул и на ощупь зашагал вперед, стараясь как можно быстрее добраться до освещенного рукава коридора.
Через десяток шагов мне показалось, что она позвала меня. Вздрогнул. Слуховые галлюцинации. Нет, она сейчас со всеми на первом этаже. Им не до меня. Пока суматоха утихнет, я успею немного побыть один.
Красный ковер – язык коридора – наконец вывел меня на диван. Я рухнул без сил. Но, время дорого. Следует все обдумать.
Второй день лагеря-семинара подходил концу. Я не стремился сюда. Сто двадцать человек, студенческий актив университета. Все щедро сдобрено приятной кормежкой и бешеным ритмом. Но это не мое. Тишина, покой, минимум общения – верные друзья и благодатные слушатели.
Все не сложилось с самого начала. Я против нашего куратора. Смуглый, флегматично-уверенный, жесткий. Меня раздражают лидеры.
Жизнь любит шутить! Вот я уже пытаюсь познакомиться с новыми людьми. А его черные глаза пристально следят за нами. На улыбки новых приятелей отвечаю молчанием и сдержанными кивками. Откуда им знать, как мне одиноко в разношерстной толпе?!
Я был искренне уверен, что за два дня невозможно подружиться. Котлеты с макаронами совместно съеденные в столовой никак нельзя посчитать за пуд соли.
Все началось внезапно. В какой-то момент меня привлекла общая суматоха. Ребята готовились представить нашу группу. Одни писали слова, другие распевались, а третьи пытались выучить нужные движения.
У нас получилось. Я ощутил всеобщее возбуждение, восторг, когда мы стали единым целым и волной прокатились по залу со своим номером. Откровенно дурачась и не скрывая несерьезности.
Они даже не могли себе представить, как глубоко было мое удивление, когда один из парней подал руку и поднял со снега. А когда я помогал не упасть девчонкам, которые качались из стороны в сторону на тонкой веревке? А когда уставший все-таки сумел передать последнюю Еву через крохотное отверстие, не задев паучьей нити? А когда они как бабочки падали в мои объятия, пройдя очередное испытание?!
Я счастлив. Мы играли, но делали одно дело. Впервые я чувствовал себя частью команды. Не могу точно передать чувства. Что-то теплое вроде уснувшего на руках сытого котенка, светлое подобно утру в постели влюбленных, вдохновляющее как последние метры до финиша.
Мы мало спали. Ничего удивительно, что на одной из скучных предвыборных речей я вдруг испугался. Внезапно понял, что завтра дружба кончится. Не будет команды, не будет ничего. Мы разлетимся в разные стороны, как осколки разбитой вазы.
Получается, все зря? Веселые мордочки на Дереве Дружбы, нежные слова в конвертах, дружеские поцелуи и всеобщее дискотечное сумасшествие? Неужели всплывут бумажные кораблики наших проблем, которых мы отправили в последнее плавание?! С каждой секундой ваза дружбы наклонялась все ниже над пропастью реальности.
Я поднес бейдж к лицу. С широчайшей улыбкой разглядываю множество разноцветных ниточек на нем. Каждая веревочка – человек. Еще недавно я бы плюнул на ритуалы, но не сейчас. Мы обменивались веревочками и говорили слова. Разные. Тихие и громкие, легкие и тяжелые, приятные и пустые. Я горел от эмоций и чувств.
И все решил! Я помог нам!
Мы никогда не расстанемся! Будем дружить вечно.
Ах, как это было просто! До смешного просто! Я ликовал, смеялся.
Даже сейчас чувствую приятное возбуждение от того, что сделал. Я подарил всем нам наслаждение. Яркие, искренние чувства верности и единства.
Я приготовил умопомрачительный чай. Вместе с лимоном добавил для верности целых 400 миллиграмм аконитина. На сегодняшней рефлексии усталые, но довольные мои друзья попивали чай и говорили самые искренние, самые сильные, самые подходящие слова.
Жаль, никто не видел, как в полумраке горят мои глаза. Как, нарушая правила этикета, буквально, заглядываю в рот говорящему. Следовало удостовериться, что все, как и я, сделали по большому глотку...
Хватит! Надо идти! Спуститься вниз и соединиться с моими друзьями! Яд скоро начнет действовать. У меня совсем не осталось времени...

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 2:21 PM | Сообщение # 916

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 17. 05. 2013
Автор: Mo3k

Смеются

Если ты читаешь эти строчки, значит, я уже шмыгаю носом на автобусной остановке. Или ухожу, стараясь не слышать, как ты шуршишь бумагой и бежишь заинтересованным взглядом по строчкам.
Вытяни руку. На ладонь упадет большая снежинка. Нет? Попробуй зажмуриться и сильно-сильно этого захотеть. Если все-таки они сегодня вредные, просто набери горсть снега и внимательно рассмотри снежинки. А лучше фантазируй. Создай. Некоторые вещи нельзя так просто увидеть.
Тебе тоже приходит в голову мысль, что на самом деле снежинки – это смех ангелов, которые сидят на взбитых облаках?
Брось они совсем не такие, какими ты их рисуешь. Они странные, сумасбродные. Когда ангелы видят, что кто-то из людей грустит или того хуже плачет, они улыбаются. Робко, одними губами, затем смелее, вот они уже смеются во весь голос, искренне и громко. Только мы их не слышим. Мы оказались достаточно глупыми, чтобы умудрится чувствовать ангельский смех. И не важно какое идет время года. Зимой ангельский смех замерзает, и мы можем его видеть. Он, как кости домино валится с неба на разноцветную доску городов.
Чувствуешь, как смех обжигает тело, через одежду, как горячий шоколад, впитывается в кровь и тебе хочется улыбнуться? Как льется радость по венам, как глубоко вдыхаешь хорошее настроение. Как хочешь послать улыбку с ветром, чтобы она ударилась мне в спину, сбила с ног и изваляла в хрустящем ангельском смехе.
Улыбнуться хмурому дяденьке, он ведь уже забыл, как это делается.
Улыбнуться хныкающему ребенку.
Улыбнуться пугливым воробьям.
Чувствуешь, как по телу густо разливается нежность, колотая дрожь ударяет в сердце, заливая тебя целиком спокойствием и счастьем. Изумрудно-ледяные глаза подтают от такого коктейля.
Вдруг ты вспоминаешь, что не сделала самого главного. И побежишь вперед, быстрее, быстрее, лишь бы успеть. Догонишь меня. Я буду ворчливо отряхиваться. Увижу тебя, захочу открыть рот, но ты прикоснешься пальцем к моим губам и рассмеешься, искренне и громко.
Я улыбнусь.
Люблю, когда смеются ангелы.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 2:24 PM | Сообщение # 917

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 09. 05. 2013
Автор: Foxi

ТАКОЙ ОДИН

…До заката оставалось каких-то полчаса, а я все никак не могла заставить себя уйти. Казалось бы, такие простые движения: как всегда машинально поправить выбившуюся прядь волос и направиться к выходу. Мысленно посчитать грязно-серые каменные ступеньки, поздороваться со сварливой вахтершей тетей Машей…Шаг…еще шаг, и вот – я уже на свободе, выкинув все безумные идеи из головы.
В конце концов, жизнь продолжается…
Стоит только повернуться…
Но я, словно примерзла к бетонному полу, не в силах оторвать взгляд от кроваво-красного заката. Величественное солнце возвышалось над кирпичными постройками, украшая собой весь небосвод.
В заднем кармане джинсов настойчиво трезвонил мобильник. Звонки все продолжались, а я тоскливо смотрела на оранжевые всполохи, жадно прикладываясь губами к полупустой бутылке шампанского.
Дорогое, между прочим, с фирменной этикеткой. Два красиво украшенных слова с завитушкой на конце – язык сломаешь, пока выговоришь.
Почему именно оно? Ну как же…ведь у меня сегодня праздник! А легкое головокружение, как никто другой, создавало необходимую атмосферу.
И еще потому, что ОН терпеть не мог шампанское…
Стоя на крыше, мне видно все: и извилистые улочки огромного города, и бесконечные потоки вечно спешащих куда-то машин. Надоедливый гул и его создатели остались в другой реальности, а в этой – только вечная красота природы.
Но я пришла сюда не в поисках умиротворения, а чтобы вновь увидеться со своим старым знакомым.
В реальной жизни его образ почему-то исчезал, мешаясь с обыденностью, а воспоминания покрывались толстой коркой льда, пробить которую можно было только в этом месте.
Здесь я помнила абсолютно все.
И от этого было еще больнее.
Я отхлебнула шампанского и нащупала в кожаной сумке небольшую стопку фотографий.
Вот с вами, друзья, мы сегодня и будем праздновать. Да-да-да, вы единственные, кто приглашен на мою вечеринку.
Осторожно достав мужской портрет на фоне июльской зелени, я стала всматриваться в знакомые черты, и даже не заметила, что губы расплываются в улыбке.
Ты улыбался так же, - мысленно обратилась я к мужчине на фото. – Только слегка кривил верхний краешек губы, придавая своему лицу оттенок снисходительности. Будто знал что-то такое, что нельзя никому рассказывать.
- Но ты не знал ничего! – Эти слова вылетели прежде, чем я смогла остановиться.
..И вслед за ними нахлынула волна такой жгучей боли, что стало трудно дышать. Грубые стежки, не дающие моей сердечной ране расползтись по швам, угрожающе заскрипели. Не сумев удержаться на ногах, я неуклюже рухнула на колени, каким-то чудом умудрившись сохранить недобитую бутылку в одной руке, а фото – в другой.
Горько улыбнувшись, я, в уме коря себя за несдержанность, положила свои «сокровища» на бетонный пол.
Надо собраться. Иначе ничего не получится.
Но как тут соберешься, когда несколько месяцев назад на этом самом месте стоял он и вот также смотрел на закат?
Эти воспоминания грызли меня изнутри, задевая самые слабые места.
« Разве ни этого ты хотела? – шепнуло подсознание. – Разве не поэтому пришла сюда?»
Я устало прикрыла глаза, погружаясь в болезненные воспоминания.
В тот вечер мы мало разговаривали. Я держалась рядом, наслаждаясь местным пейзажем, и чувствовала, как его рука задумчиво перебирала мои локоны. В телефоне играл трек не знакомой мне группы, и приятные мужские голоса солистов дополняли окружающую обстановку особой, только нам понятной тайной.

Скажи, как мне жить, если нет стимула?
И как творить, если муза покинула?
Как сердцу бить, если вновь обессилено?
Скажи, как мне жить, если нет стимула?

Всякий раз, когда он хмурился, меня так и подмывало спросить: «Что случилось?» Но какие-то непонятные силы заставляли молчать. Может быть, жалящее предчувствие того, что ответ мне не понравится.

…Но тайно мечтаем мы об одном,
Друг друга теряем мы день за днем!
И мы, словно камни, на дно идем,
Скажи, что простишь, – мы все вернем!

- Знаешь, - негромко сказал он, прерывая исполнителей, - я давно хотел у тебя спросить кое о чем. Как думаешь, что нас ждет после смерти?
- Чего? – Я удивленно уставилась на любимого. – Почему тебя это вдруг заинтересовало?
- Да так, просто. - Он улыбнулся, заметив обескураженное выражение моего лица. – Некоторые верят в переселение душ. А ты как считаешь?
- Не знаю. – Мне эта тема совершенно не нравилась. Я поежилась от холода и посильнее укуталась в клетчатый плед, который мы прихватили с собой из дома. – Наверное, там темно.
- Я не люблю темноту, - с неожиданной грустью сказал мужчина. – С детства ее боялся.
Да что с ним такое?! – думала я, уткнувшись носом в сильное плечо. Он машинально притянул меня к себе, не сводя глаз с догорающего заката.
- Не переживай, - преувеличенно бодро воскликнула я, накрывая его спину оставшимся кусочком пледа, - когда ты отправишься на тот свет, я буду рядом. Прихватим с собой фонарик, и никакая темнота нам не помеха!
- Нет, - серьезно сказал он. – Не говори так. Ты будешь жить.
- Без тебя? Я не смогу…
- А ты просто дыши и все. Остальное само наладиться. Я всегда буду рядом.
Мужчина произнес это с такой уверенностью, что на мгновение мне стало по-настоящему страшно.
…А на следующий день произошла авария.
Я тихо и злобно рассмеялась, глотая подступившие слезы.
Ты предчувствовал, что погибнешь, сукин ты сын. Почему же тогда ничего не сказал? Почему оставил одну?
…Телефон все звонил и звонил. Преследуемая внезапно нахлынувшей решительностью, я вытащила мерзкую штуковину из кармана и, мельком глянув на входящий вызов от абонента: «Мама», скинула мобильник с крыши. Послышался глухой звук разбившегося пластика, и я словно воочию увидела, как треснула крышка, погребя под собой маленькую сим-карту. Туда ей и дорога.
Уверенно смахнув набухшие слезинки тыльной стороной ладони, я вновь распахнула сумку и достала оттуда огромный фонарь, взятый из отцовского гаража.
- Ну нет, так не пойдет, - прошептала я, подходя к парапету и смотря на то, как медленно снуют туда-сюда редкие прохожие. – Ты так просто от меня не избавишься! Не переживай… Никакая темнота нам не будет помехой.
Солнце полностью скрылось за горизонтом, и вместе с его последними лучами ушли и мои сомнения.
Я затаила дыхание, слегка раскачиваясь в такт спокойному биению сердца, и, улыбнувшись, произнесла:
- Я же сказала, что не смогу жить без тебя.
И тут произошло то, что заставило меня в ужасе вскрикнуть и отшатнуться от края крыши.
Прямо в голове раздался до боли знакомый голос, проникая в самое сердце.
«А ты просто дыши, и все»
Фонарик плавно выскользнул из рук и шлепнулся на землю. Колени подогнулись, и я рухнула следом, разразившись таким истерическим рыданием, какого никогда не было. Слезы все лились и лились, не прекращалась, и чья-то теплая, живая рука мягко гладила меня по волосам, убаюкивая, словно маленького ребенка.
Не знаю, сколько прошло времени – час или целая вечность, но когда я немного пришла в себя, сообразив, что в порыве страданий опрокинула все оставшееся шампанское, на небе ярко горели осколки звезд, а из облаков выглядывала большая желтая луна.
«А ты просто дыши, и все»
У меня внутри образовалась пустота. Не было ни боли, ни страха – ничего того, что могло заставить слезы вновь бежать по щекам.
Дыши…
Я нашарила стопку фотографий и стала рассматривать каждую по очереди, подсвечивая себе фонариком. Каждый снимок навевал воспоминания, счастливые моменты, которые вечно останутся в памяти, как некий символ всего дорогого и близкого, что Он подарил мне перед тем, как покинуть.
Покрасневшие от слез глаза быстро привыкли к темноте, и это позволило без опаски вновь подойти к парапету.
- Прощай…Люблю тебя.
Я разжала руку.
Резкий порыв ветра подхватил снимки и закружил в своем неповторимом танце. Спустя мгновение, фотографии скрылись в темноте, забрав с собой маленькие кусочки страданий, на которые разлетелась вся моя решительность.
…Я еще немного постояла на крыше, чувствуя за спиной чужое присутствие. Словно кто-то невидимый обхватил меня за плечи, настойчиво не давая сорваться. Я знала: если обернусь, то разрушу ту крохотную нить, что каким-то непонятным волшебством соединила нас в эту ночь.
Так прошло долгих несколько минут.
Потом я поняла, что на крыше кроме меня больше никого нет. Словно секундные стрелки достигли двенадцати, и подаренное время истекло.
Я не спеша, накинула сумку, прихватив с собой фонарик. Пора идти домой.
Уходя, почувствовала легкое прикосновение к своей щеке, и в голове раздались заветные слова: «Я всегда буду рядом»

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 2:27 PM | Сообщение # 918

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 09. 05. 2013
Автор: kagami

ВСПОМНИ ИМЯ ЕЕ

Но кто же, как не мы любимых превращает
В таких, каких любить уже не в силах мы?
Евгений Евтушенко. "Старый дом"

Тишь ночная* укрывает мир, словно капли дождя в волосах бесстыдницы, поблескивают звезды, теплый ветер шепчет запретные слова, играет сбитыми кошмаром простынями, тонкими пальцами пробегает по обнаженному телу. Тьма ночная...
Что ж ты не успокоишься, о чем грезишь? Ах, не прячь свои мечты от той, что видит во тьме, знает тьму и познала ее... И не вздрагивай так, словно не чаешь, что кто-то может оказаться с тобой на узкой кровати. Как раз об этом чаянья твоего нервного сна...*
И не надо так дрожать, еще не время для дрожи, оставь ее на потом. Не эту, трусливую, а другую, ты знаешь... Не разочаровывай ночную гостью...
Лучше протяни руки к ней, прикоснись к манящему теплу, забудься в нем... Разве не этого ты желаешь, разве не этих желаний бежишь? Но это лишь сон, не правда ли? Кому есть дело до грез? Стань свободен в объятиях Морфея. Отпусти душу, охлади сердце, дай волю плоти - это так просто. И что за дело телу твоему, кто повергнет его в пламя страсти - неверная змея*, шерстью покрытая крылатая зверица* или солнцеликая возлюбленная самого Громовержца, проклятая обманутой женой*. Ну что ты опять вздрагиваешь? Посмотри на нее! Сама богиня страсти пришла, чтобы принести тебе наслаждение, а не пить кровь, дурачок. О да, за все нужно платить, и она еще потребует плату. Но не теперь, потом... Духи ночи* в звездной тиши ищут забав, так забавляйся! Утони в глазах, полных вожделения, отпусти похоть на волю, потеряй себя за гранью сна. Стань свободен! И тогда, может быть, ты сможешь себя обрести... Если вспомнишь...
...Зверь рвется наружу из души твоей спящей, зверь, алчущий удовлетворения, зверь невидящий, не думающий, не желающий воспринимать что-либо, кроме собственной жажды. И что тебе в том, кто перед тобой или что - детоубийца, демоница, чужая жена. Глаза твои, искавшие совершенства форм, зажмурены, руки твои, трепетавшие в предвкушении, мнут и терзают, не помня о восхищении, плоть твоя всей мощью своей обрушивается на хрупкий цветок, и победный крик твой заглушает крик боли...
...В тишине ты сам не знаешь, каким чувством различаешь в прерывистом дыхании тихие всхлипывания. Что ей нужно? Чего она ждет? И ждет ли... Почему-то тебе кажется, что да... Вопрос лишь в том, знаешь ли ты, чего именно, захочешь ли вспомнить...

- Адам! Нет! Мне больно!
- Ты моя женщина! Терпи!..
- Адам! Не надо! Опять! Я не выдержу!
- Куда ты денешься!..
- Адам...
- Что?
- Я... я хочу понять... что... что ты находишь в этом... Покажи мне, Адам... пожалуйста!
- Отстань, я сплю!
- Но я же тоже человек!
- Ты - женщина!..*

Ты вспомнил... Сейчас, когда первая волна похоти, оглушив, откатилась, когда распрямилась пружина вожделения и прозвенела на самой высокой ноте, когда дрожь ее успокоилась, сменившись покоем, ты боишься посмотреть на ту, с кем только что разделил страсть. Да и разделил ли?..
...Века терзаний твоих, века потерь... Тысячелетия сравнений и раздумий... Ты возненавидел ее за то, что сбежала. А ведь она всего лишь искала себя, хотела познать полноту гармонии. Пряталась от тебя, нашла тихое пристанище, где чистые сердцами люди приняли ее как богиню. Ты все знал и следил с любопытством за ее одинокими метаниями. Она лелеяла свой народ. Оплакивая себя, орошала слезами поля его, скотные дворы и материнские чрева, даря жизнь и плодородие. Но стоило лишь вспомнить о тебе, забывшись в наивных мечтаниях, раскрыть уста для поцелуя, и смерть расстилала черное покрывало вокруг*. Разве можно такое вынести? Она бежала и оттуда... Ты тихо посмеивался над ее чувством собственной ущербности, попытками что-то понять в себе, в своей сущности...
В какой-то момент ты потерял ее из виду. Под солнцем Ливии, наслаждаясь покоем, она жила земной царицей - слишком недосягаема для черни, слишком незаметна для богов. Но ты, пресытившись покорностью второй жены, уже окидывал жадным взором земные владения...
Память веков капризна и избирательна.
Ты поворачиваешься к женщине из своего сна, и в глазах твоих задумчивый вопрос. Ты не задашь его вслух, не спросишь, чего она хочет. Пытаешься разгадать загадку сам. Понимаешь, что одно неверное движение - и она исчезнет из грез, из твоей одинокой постели. Инстинктивно тянешься к желанному телу, но останавливаешься и снова размышляешь. Ты утолил первый голод, и быть завоевателем тебе надоело. Не хочешь больше брать сам, мечтаешь, чтобы тебе дарили. Но не понимаешь, как получить дар. И просить не умеешь. И тогда что-то вспыхивает в ее глазах, словно она позволяет вспомнить - тебе или себе? - нечто важное. И на мгновение мелькает в памяти солнцеликая царица, покоренная твоим напором, твоим неуемным желанием. Жаркие, как солнце Ливии, нежные, как утренний бриз, сыплются на тебя ее поцелуи. Громы восторга рождаются в твоей груди от каждого прикосновения. Молниями прожигают тело ее ответные ласки. Она одаривала тебя собой, Громовержец. Ты мог бы одарить ее детьми... Как все быстротечно!

- Проклинаю тебя, Ламия! Смертью детей твоих и всех младенцев, которым ты сама принесешь смерть, в вечном голоде своем пожирая их!
- Нет! Зевс! Любимый! Останови ее!
- Муж мой Зевс! Даже не вздумай вмешиваться!
- Конечно, дорогая, как скажешь...*

Этого ты вспоминать не хочешь... Само имя причиняет тебе боль даже теперь. Еще тогда ты постарался выкинуть его из головы и из сердца. Но во взгляде соблазнительницы нет затаенной обиды. Сверкает глазами, как довольная кошка, насытившаяся добычей. Она отомстила. И ей. И тебе. Ты предпочитаешь забыть тот день, когда ваш первенец размозжил брату голову из зависти. И ведь Каин не ее сын, а второй жены твоей!* Хотя разве не из зависти отдала она приказ убить твоих детей? Нет, этого лучше не помнить...
Если бы здесь и сейчас уже не было твоим сном, ты бы мог уснуть от усталости и от щемящего желания забыться. Но разве она позволит?! Сначала проведет тебя через все круги адского наслаждения и райского отчаянья. Ей некуда спешить. И ты делаешь вид, что не замечаешь ее задумчивых взглядов, не слышишь и не понимаешь тихого шепота: "Дай мне полюбоваться на это восторженное недоумение в полуприкрытых глазах, насладиться солоноватым привкусом кожи на виске, игрой лунных бликов на блестящей от пота груди... Хоть это. Давать больше ты не умеешь. Пока. Или сейчас. Или уже. Как никогда не умел давать свободу..."
Она откидывается на горячие смятые простыни, ты успеваешь ощутить, как раздвигаются в улыбке ее губы, касаясь твоего плеча, и задыхаешься, когда огонь волос скользит по лицу. Отключись в забвении мгновения. Не вспоминай...
...Что жена твоя, с ее страхом и стремлением пресмыкаться, отсутствием самосознания и уважения к себе? Подстилка. Дешевка. Рабыня собственных запретов. Что ее проклятия вечной женственности? Ева - такой же прах извращенного сознания демиурга, как и ты. Как и этот сгусток страсти, что свернулся сейчас почти невинно у тебя под боком. Но когда Он послал вдогонку своих безмозглых исполнителей, что могла противопоставить им кроме божественной лжи беглянка? Поклялась волей Его. И воля Его оказалась сильнее клятвы. Что не смогла жена твоя, смог Он. А предательница защитила имя свое от тебя. Как сумела*.
Ты не можешь знать, чем стали для нее годы скитаний во мраке, века забвения, потеря себя. Ты думал, что обрел мудрость в одном из потомков своих, ты стал Соломоном и призвал ее. Безумец! Пусть не такой, как прежде, но она ощутила себя живой и тут же начала играть. Смеялась над тобой, когда назвалась одним из имен сущности - глубинной и поверхностной одновременно*. Сказала, что цель ее лишь в одном - уничтожать новорожденных, и не сказала - почему. Ты и так знал. Ее голод требовал придушить любого младенца, но мысль была нацелена лишь на твоих с Евой отпрысков. Игры разума демиурга сбили у нее все настройки восприятия. Но даже ужаснувшись злу, ты вожделел ее, ты ею восторгался. И был готов уничтожить ее, чтобы уничтожить в себе эти чувства. А она поняла. И почти хотела, чтобы мудрый царь остановил ее. Даже сказала тебе, как это сделать. Как остановить Обизот - пожирательницу детей. Отдала на откуп одно из имен, и ты воспользовался, покарал, унизил перед теми, чьей плоти она алкала, чьи души мечтала пронзить болью и ужасом - перед своими потомками.

- Свяжите ей волосы и повесьте перед Храмом Бога!
- Благодарю тебя, Соломон. Ты понял...

И корчился ревностью, когда пламенная рыжая грива жгла руки твоим слугам*. Сделал - и забыл ненавистное имя...
...Да и зачем тебе его помнить? В нем нет страсти, только зло, а сон дал свободу. Это ведь только сон... И ты сам знаешь, что напрасно притворяешься расслабленным и равнодушным. Разве эта женщина такое позволит? Разве ты сможешь устоять перед искушением? Уже не можешь. Сейчас, когда она наклоняется к твоему лицу и глаза ее сияют, как звезды на безлунном небе. Когда бесстыжие огненные пряди щекочут шею. Когда раздвоенный змеиный язык скользит следом за ними и ниже, по груди, выписывая немыслимые узоры, находя самые потаенные точки, заставляя стонать и вздрагивать. Когда вся она льнет к тебе бархатом своего горячего тела. И требует. Кто ты такой, чтобы отказать? А действительно, кто ты?..
...Был ли ты Сисинием и гнал ее вместе с братом то рыболовом, то соколом, из царской бороды рвал волос?* И потом, в Севастии, тонул в ледяной воде вместе с другими мучениками*, во славу ли Сына Божия или из покаяния за муку в глазах ее, когда совершил чудо и вырвал признание в дюжине ложных имен? Ты умирал, и двенадцать трясяниц* хохотали над твоей наивностью, а ее среди них не было. Какая-то другая Гелло*, лишенная страсти стала причиной твоей гибели.

- Гелло...
- Прости, Сисиний. Я обманула тебя. Забудь это имя...

Ты так и сделал, чтобы не спутать ее потом с одной из злобных дочерей Ирода.
Ты искал ее, сам не зная зачем. Носился от Урала до Балкан в поисках бестии, пьющей кровь по ночам, неясытью* заманивающей одиноких путников, соблазняющей мужчин - других, не тебя! Имя ее произносили с ужасом, осеняя себя крестным знамением, но тебе было все равно.
- Стрига! - звал ты ее. - Стрига!*
Но лишь насмешливое уханье в ночи было тебе ответом, а ты, теряя разум и гордость, заглядывал в чужие окна, смотрел, негодуя и страдая, как совращает она мужчин, чтобы породить армию монстров*.
Не ты ли, Илия*, преградил ей путь, когда шла собирать кровавую жатву, пообещал превратить в камень, провоцируя назвать все неизвестные тебе имена ? Трясся от счастья и торжествовал, запоминая: Аилло, Моррха, Биза, Кема, Талто, Патрота...*

- Не ошибись, Илия, не пропусти ни одного. А то ведь я смогу найти лазейку, чтобы вернуться.
- Я изгоню тебя, демоница!
- Ой ли... И откуда, Илия?..

Что двигало тобой? Признайся хоть самому себе! Только ли забота о душах невинных младенцев? Или кровь бросилась в голову, когда увидел за ее плечом надменную улыбку Самаэля*?
Или Самаэль - это тоже ты?..
...Неясные образы застят взгляд - память или фантазия? Было или не было? Тебе ли хватило сердца подобрать на перекрестке мироздания изломанное уродливое существо, заросшее шерстью, с ободранными крыльями, не помнящее себя? Праведник в тебе соглашается с таким великодушием. А не ты ли разглядел под убогой внешностью нераспустившийся цветок страсти, не ты ли поклялся возродить его к жизни, научить всему, сотворить из искалеченного чудовища вожделенного демона похоти? Ужас охватывает тебя, ибо не тебе прозревать замыслы такого масштаба, не тебе их воплощать. Но руки - твои или не твои? - скользят по гладкой коже, и рыжеволосая соблазнительница в твоих объятиях отзывается на каждое прикосновение. Тихие стоны дурманят и кружат голову, прибавляя сил, вливая в тебя могущество демиурга. И ощутив себя творцом, ты вдруг понимаешь, что слышишь пульс мира - биение жизни в единстве ее начал. Шелуха властности и собственничества, ханжества и раболепия облетает серебристой пылью и теряется среди звезд. Разделенные непониманием половины целого сливаются воедино.
Торжествующий крик ночной гостьи на мгновение приводит тебя в чувство, а потом, ангел смерти, ты распахиваешь крылья, и на последнем витке этой умопомрачительной агонии вы умираете вместе...

- Это и есть любовь, Самаэль?
- Глупенькая! Демоны не умеют любить.
- Тогда, что это?
- Власть, девочка моя.

Она уже подходит к распахнутому окну, готовясь сделать последний шаг во мрак. Но слегка поворачивает голову и смотрит на тебя, словно спрашивает: "Ты помнишь, чем должен заплатить за этот миг восторга?" И ты понимаешь, что она заберет души твоих детей, если не назовешь ее по имени. Но тебе все равно. Нет ничего, кроме пустоты в твоей одинокой постели, бездонной дыры, образовавшейся с ее уходом. Позвать... Всего лишь позвать, и, может быть, она вернется. Она? Кто она? Кто ты?
Нет, не о будущих детях своих думаешь ты, когда губы, пересохшие уже не от страсти - от давней боли, шепчут ей вслед, как заклинание:
- Лилит...
И улыбка ночи касается тебя порывом ветерка:
- Ты вспомнил...

___________________________

*דממה לילית‎ - "дмама лейлит" - ночная тишь, иврит. Предположительно, именно от этого слова происходит имя Лилит.
*Согласно каббале Лилит является во сне молодым неженатым мужчинам и соблазняет их.
*Образ Лилит в поэме "Райская обитель" Данте Габриэля Россетти
*Образ Лилит, вредящей деторождению, из иудейских легенд.
*Мотив Лилит является архетипическим для многих культур. В данном случае образ ее сопоставляется с Ламией, царицей Ливии, возлюбленной Зевса. В средние века Ламию считали демоницей-прародительницей вампиров.
*В ассиро-вавилонской мифологии лилиту - юноша и девушка - демоны, духи ночи.
*Согласно средневековому памфлету "Алфавит" Бен-Сиры, Лилит - первая жена Адама - сбежала от него потому, что считала себя таким же творением Иеговы, как и мужчина, и добивалась равных прав с мужем.
*По шумерской легенде слезы Лилит даруют жизнь, а ее поцелуи - смерть.
*По одной из античных легенд Гера из ревности убила детей Ламии от Зевса и прокляла ее, превратив в чудовище, пожирающее младенцев.
*Согласно Россетти, именно змея-Лилит соблазнила Еву отведать яблоко с древа познания добра и зла, чтобы та породила братоубийцу.
*Когда Лилит сбежала от Адама, Иегова послал вдогонку трёх ангелов. Ангелы догнали ее и пригрозили убить, после чего Лилит поклялась, что она была послана богом и что, хотя её "функцией" является убийство младенцев, она пощадит любого ребенка, защищенного амулетом или пластинкой с её именем.
*Ссылка на Лилит в Завете Соломона явно отличается от каббалистической версии. В то время как персонаж текста названа Обизот, ее собственное само-описание явно идентифицирует ее с той, что была известна, как Лилит.
*"И я, Соломон, услышав это, и прославив бога, приказал, чтобы ее волосы были связаны, и чтобы она была повешена перед Храмом бога, чтобы все дети Израиля проходя мимо, могли бы видеть это и прославлять бога Израиля, кто дал мне власть и мудрость, и силу бога посредством этой печати". Завет Соломона.
*Образы взяты из болгарского текста о святых Сисинии и Сисинидоре, победивших Гилло (Гелло).
*Севасти́йские му́ченики - сорок воинов, в том числе и Сисиний, замученные ок. 320 в Севастии Армянской в гонение Лициния.
*В славянских наговорах - 12 дочерей царя Ирода, каждая из которых олицетворяет собой какую-то болезнь.
*Имя демоницы, похищающей детей, в греко-византийских легендах., а так же одно из имен Лилит.
*В иврите имя Лилит так же означает неясыть. На многих изображениях Лилит предстает с совой.
*У славянских и балканских народов - ведьма, пьющая по ночам кровь. Одно из имен Лилит.
*Согласно каббале Лилит совокупляется со смертными мужчинами, когда те спят, чтобы зачать от них демонов.
*Илия Фесвитянин - ветхозаветный пророк, ревностный поборник иудаизма.
*Согласно древней каббалистической легенде, отраженной в последствие на многих средневековых амулетах, Илия встретил Лилит, идущую за душами роженицы и младенца, и остановил ее.
*Имена Лилит
*Самаэль - первый из серафимов, и в знак своей исключительности имел не шесть а десять крыльев (каббала), второй муж Лилит, предводитель злых духов и ангел смерти (поздняя раввинская литература), князь демонов и колдун (Книга Еноха), демиург (коптское христианство), отец и предводитель Демонов, муж Лилит (Демонолатрия)

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 2:35 PM | Сообщение # 919

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 09. 05. 2013
Автор: Mo3k, SBA

Мытари Господа нашего

Бесконечная коммуналка какая-то.
Все комнаты, да комнаты. Без дверей. Все люди, да люди. Незнакомые. Хотя… это как сказать. Некоторых Илюша вроде видел раньше. Где? Вопрос риторический. Не потому, что не требовал ответа, а потому, что думать бредущий по коридорам человек не хотел. Или не умел.
Что интересовало по-настоящему, так это как он, собственно говоря, здесь очутился? И почему кожа зудит так, словно не мылся пару лет? Тяжесть в ногах, спина болит, к земле клонит, но, ежкин крот, на этот заплеванный линолеум уважающая себя муха не сядет!
– Свиньи, – пробурчал Илюша, быть может, немного «митрополит». А может, и нет.
Заметив плечистого и длинноволосого мужика, штопающего носок, остановился.
– Слушай, сын мой, а где я?
– Чего-чего? – удивился тот, сверкнув раскосыми глазами.
– Где я?
– Везде… и нигде, – штопальщик, задумчиво уставился на голую лампочку под потолком. – Может, в большой общей бане, где люди смывают пот и грязь жизни…
– Тьфу! – разозлился «митрополит». – Ты чего буровишь, дурак? Гастарбайтер, что ли?
– Сам ты… байтер, – насупился мужик. – Я – Бич Божий!
– Знавал я одного «Бича», – пробормотал Илюша. – Делов натворил — не расхлебаешь!
– Мы все здесь… за дела. Не отвлекай! Я занят.
Выяснив, как пройти в ванную, чтобы помыться, Илюша отправился дальше по коридорам, вдыхая ароматы пота, грязи, мочи и еще черт-те чего. Он решил, что волей неизвестных обстоятельств угодил в притон. Народ здесь обитал тот еще! Дрались, хлестали шмурдяк из алюминиевых кружек, сочно рыгали и крыли матом собутыльников.
– Я тебе покажу – «Оружие Массового Поражения»! – кричал с акцентом араб в военной форме, хлеща по морде чернокожую бабу в деловом костюме. – Ты у меня нефть ведрами хлебать будешь!..
Некоторые двери оставались закрытыми. Что творилось за ними – тайна. Но там охали, плакали, молили о пощаде; реже – придурковато смеялись. В одной комнатушке царил мрак настолько плотный, что хоть ножницами кромсай. Вроде вдоль стен стояли чучела, но поручиться за это «митрополит» не мог. Потому что иногда они шевелились, и воздух наполнял звон цепей.
– Мерзкое место для мерзких людей, – бормотал Илюша, наблюдая, как за кошкой гонится лысый, тощий человек в клетчатой рубашке с ножом наперевес. Следом бежала расхристанная старуха, кричавшая: «Андрей, постой! Полы замараешь!»
Наконец выбрался к искомому коридору. Тесному, душному, грязному и воняющему горелой шерстью. Люди вокруг казались безликим. Серая кожа, лысые головы, хмурые глаза. Грязная одежда. Все – босые.
В воздухе висело тяжелое молчание. Народ явно чего-то ждал.
Илюша исходил испариной.
Пошарил по карманам в поисках платка. Не нашел. Пугливо огляделся. Кажется, никому до него нет дела. Смачно сплюнул, растер ногой. И получил затрещину. Обернулся. Над ним высилась женщина с хлыстом в руке. Стройная, голая и злая.
— Ах, ты еще и пялиться на меня будешь?! Кто разрешал? На колени перед госпожой!
Череда звонких пощечин обрушилась на «митрополита». Он, сдерживая слезы, безуспешно закрывался руками.
Воздух разрезал противный свист.
— Ша! Ко мне, падло!
Женщина остановилась, сверкнув белыми зубами, закусила хлыст, опустилась на четвереньки и, отклячив виляющий зад, побежала в начало очереди.
Илюша утер слезы полой рубища и простонал:
— Матерь Божья…
Вытаращил глаза на старика в конце коридора. Голова очереди качнулась, ощетинилась, кто-то даже загавкал.
— Ша, юродивые! — закуривая, отмахнулся старик. — Начальник здесь. Сейчас подмываться будем.
Кисло улыбнулся, присел на край пожелтевшей от грязи ванны. Борода у начальника белая, вьется, как шерсть у небесного барашка. На голове плешь, окруженная пучками волос. На сердитом лице маленькие цепкие глазки, шарящие по толпе. Судя по всему, старик остался доволен: люди жались друг к другу, прилипали лбами к заплеванному полу.
Заметил оробевшего «митрополита». По-молодецки улыбнулся, помахал рукой как старому приятелю. Илюша, облизывая разбитые губы, истово закивал и принялся локтями расчищать дорогу.
Как он удивился, когда люди вокруг зашипели, заволновались. Один, лысый с родимым пятном в полголовы, даже за руку дернул. Илюша от такой наглости опешил.
— Чего надо, морда? Не видишь, зовут меня!
— А ты погоди бежать. И до тебя очередь дойдет. Я вот в свое время как разбежался — так и расхреначил в пух и прах мечты миллионов людей. Судеб поломал еще больше. Зато «Нобелевку» дали…
Илюша почесал бороду, задумался. Верно. Нужная мысля, приходит опосля. Не будем торопиться. Посмотрим.
Старик с края ванны, расправил белую тунику и проревел:
— Книгу тащите! Читать буду!
Толпа сладостно завыла, толкаясь и брызжа слюной. Перед начальником оказался толстый, обтянутый коричневой кожей фолиант. Белобородый откашлялся, зажал левую ноздрю, громко высморкался, метя на переплет. Попал.
— Видали? Трехочковый!
Очередь бесновалась. Хрюкала, гавкала, скулила.
Старик надел пенсне, открыл засаленные листы и зачитал:
— Жаннет.
Толпа, тужась, отрыгнула чумазую, тощую девушку. Спутанные, грязные волосы закрывали лицо. Вместо одежды – кусок мешковины, обмотанный бечевкой.
— Чего они ее? Убьют деваху? — заволновался Илюша.
— Ты не болтай лишнего. И у стен, знаешь ли, бывают ухи. Меня, кстати, Мишкой звать, — загнусил помеченный родинкой «судьболом». — Смотри, что будет.
Жаннет шла медленно, как на эшафот. Встала перед начальником. Старик коснулся ее подбородка ухоженными пальцами, приподнял голову. Довольно хмыкнул:
— Лиса, проверь-ка нашу розочку на порочность.
К ногам девушки подползла лупившая Илюшу бестия. Рванула бечевку, роняя одежды. Жаннет обреченно опустила голову, даже не пытаясь скрыть наготу. Скрученным хлыстом Лиса ударила девушку по голени, заставляя шире расставить ноги. Профессионально щурясь, уставилась в промежность. Со стороны казалось, что мученица дрожит.
— Гниды, – прошептал «митрополит». – Нелюди.
Лиса поднялась с колен, раздвинула Жаннет волосы и смачно плюнула в лицо.
— Ну как? – нетерпеливо спросил старик. – Узрела истину? Все в порядке?
Лиса утвердительно тявкнула, упала на колени и поползла к старику. С наслаждением затерлась об ногу лицом. Старик грубо намотал на кулак ее пышные, рыжие волосы. Бестия сладко повизгивала.
— Майна, — махнул старик и отпрянул.
Жаннет упала на колени перед начальником, обняла его ноги и, захлебываясь словами, запричитала:
— Нет! Не надо! Будьте милосердными! Не надо! Матушка!
Из толпы выбралась сухопарая старушка. Пала ниц и неистово застучала лбом об пол, вопя:
— Гоже, гоже, доча! Гоже, слушай дядю! Гоже!
Очередь заунывно, как хор висельников, вторила: «Гоже, Гоже».
— Не виноватая я! Не виноватая! А-а-а!
Илюше захотелось снова очутиться в теплой материнской утробе, лишь бы прекратилась эта какофония.
Старик очнулся. Зло посмотрел на Лису. Верная помощница коршуном бросилась на мученицу и потащила к ванне. Жаннет надрывно всхлипывала и продолжала просить пощады. Лиса силой ударила ее о край ржавой «купели». Несчастная затихла и кулем перевалилась через бортик. Лиса утерла лицо полотенцем, расшитым пламенными коловратами.
Где-то наверху лязгнуло. С невидимого потолка на Жаннет, распластанную в ванне, полилась тонкая красная струйка. Вторая, третья. На теле девушки вздулись волдыри и проступили ожоги. Глухо постанывая, кроша зубы от боли, несчастная выносила пытку.
— Кормилицу сюда! – велел старик.
Размашисто шагая, старуха добралась до «купели». В руках – французский багет.
— Начинайте, — распорядитель пыток театрально прикрыл глаза ладонью.
Мать бросилась избивать дочь. Свежий, пахнущий сытостью багет превратился в орудие возмездия. Когда булка искрошилась, покорные и молчаливые слуги поднесли новую, и мучения продолжились. Снова и снова. Женщина довольно шустро для своих лет бегала вокруг ванны, спрашивая дочь:
— Веруешь? В истину веруешь?
И каждый раз багет тяжело падал на тело несчастной жертвы. Жаннет редко кричала, даже перестала стонать, что сильно бесило мать. Девушка закрыла глаза, высунула язык и пыталась захлебнуться манной огненной. Парующим вином.
— Чего молчишь? В истину веруешь? Веруешь в истину? – буйствовала карающая длань, несмотря на то, что Жаннет давно потеряла сознание и не могла ответить.
Седобородый начальник щелкнул пальцами, и Лиса споро оттащила старую гарпию от ванны. Дала пинка. Брезгливо заглянула за бортик…
Ошпаренное тело, лицо превращено в фарш.
Бестия отвернулась, скрестила руки на груди и вывалила язык. Старик кивнул.
– Гоже! Вот это гоже! А то повадилась блудить, курва! – чавкая остатками багета, старуха нырнула в толпу.
Старик воздел руки над толпой.
— Сыты ли вы, овцы нестриженные? Справедлив ли хозяин ваш? Довольны ли, что лично тыкаю рыла ваши поганые в лохань с помоями? Чтите отца вашего? Вонючие и грязные, я рукою своею омою и очищу шкуры от скверны, кою заражены вы! Подмываться – стройся!
Толпа завыла и бросилась к «купели».
— Горе вам, смеющиеся ныне! Ибо восплачете и возрыдаете! — не выдержал Илюша, затянутый в бурный поток человеческих – человеческих ли?.. – тел. – Не Пастырь пред вами! Обманщик! Лжец, изгнанный из храма небесного! Злой и мятежный дух.
Старик обернулся, пальнул взглядом в «митрополита».
— Ба! Кто у нас заговорил? Все знают, кто он, этот обличитель?
— Да, да, да, да, да… – голоса слились в барабанную дробь.
— Видишь, и здесь ты знаменитость, – сказал мятежный дух, указывая на большую картину над ванной. На ней красовался важный Илюша в клобуке, который венчали инкрустированные золотом и драгоценными камнями часы. – Вот кто лжец из лжецов. Лицемер из лицемеров. Твой час пробил. Время смывать грехи…
— Нет! – взвизгнул условный «митрополит».
— Да, – сказал непреклонный старик.
— Пропустите его вне очереди! – предложил меченный Миша.
— Да, – скулила Лиса.
— Das eigentliche Monster! – закричал Адик.
— Истинный монстр! – вторили Бич Божий с Андрюшей.
Мятежный дух встал, поднял руку, призывая к порядку распоясавшихся нелюдей. Распорядился:
— В стиральную машину его.
Под картиной хлопнула дверь. Из темноты красные от натуги сиамские близнецы выкатили стиральную машину самого чудовищного вида. Рты братьев срослись в вечном поцелуе, от которого устали даже народы. Неуклюже уродцы вышагивали в сторону толпы. Остановились, пуча грязно-зеленые глаза.
Илюша задрожал, путано закрестился. Перст бегал то по взмокшему рубищу, то по нахлынувшим грешникам. Крестное знамение ударило в морду разгорячённому Михе. Нобелевский лауреат трижды забавно фыркнул и лопнул на пятнадцать частей. Но клоны не побежали прочь. Они бросились «митрополиту» на ноги и ловко, как осчастливленный волшебными бобами Джек, поползли по ним.
– Православные! Что делается? Чего делается-то? Мама родная! – орал Илюша в тщетных попытках сбросить карликов. Упал, суча ногами.
– Mortis Saltatio, — закричал старик. — В пляс! Всем танцевать!
Толпа, рвя на себе ветхие одеяния, задрыгала конечностями. Вой переходил в писк, стоны возвышались до визга. Илюшу тащили и тащили к ногам Злого Духа. Корябая колени, набивая шишки, «митрополит» пытался читать молитву, но слова путались, вместо нужных вылетали: «квартира», «откаты» и даже «папский лимузин».
Каждый норовил случайно пнуть пленника, плюнуть, а то и помочиться.
Наконец, Илюша предстал перед стариком. «Митрополит» дрожал, разглядывая пол заплывшими глазами, бубнил что-то под нос.
— Я – часть той силы, что вечно… Тьфу на тебя, болезный! Прекращай ныть! Или не признал?
Илюша поднял разбитое лицо. С трудом выплюнул:
— Ты не Бог. Диавол имя тебе!
Старик широко развел руки, воздев очи горе. Посмотрел по сторонам, сделал знак толпе. Грешники в секунду прекратили танцы и фальшиво заржали, не жалея животов.
— Каков поп – таков и приход. Каков поп – таков для него и Бог. Твоя жизнь порочна. И поступки порочны. Речи лживы, а веры нуль. Протяни длань просящую – время смывать грехи!
Лиса, все это время сладострастно обнюхивавшая близнецов, бросилась к хозяину. Остановилась рядом, стуча хлыстом по мускулистому бедру.
— Я накормлю вас до отвала! – провозгласил старик, ступая в толпу. — Оркестр – туш!
В недрах коммуналки грянули барабаны, взвыли трубы. Стены задрожали, роняя куски штукатурки и припорашивая всех пылью.
Грешники бросились на старика. Вгрызались в кожу, рвали плоть когтями и упивались порочной кровью…
— Грехи – в воду! – провозгласила Лиса, срывая рубище с Илюши.
Он отбивался, кусался за руки, пинался. Откуда только силы прибавилось? Но тщетно. Близнецы пришли на помощь, оглушили яблокооким девайсом, запихнули в ржавую стиральную машинку и с лязгом захлопнули крышку.
— Я исправлюсь! – вопил «митрополит», колотя кулаками по запотевшему стеклу. – Отрекусь от сана! Раздам имущество! В монастырь уйду! Пощадите…
Лиса присела по ту сторону иллюминатора. Улыбнулась, кивнула на распотрошённого Диавола.
— Он не простит. Никогда. Но Бог – всегда. Стоит лишь попросить. Он добр. Но его доброта и имя – не щит, коим можно прикрыть грехи. Думай. Осознавай, по какой дороге идешь, и куда она тебя приведет.
Хлынул кипяток. Барабан закрутил, завертел мытаря. Все исчезло. Лишь боль осталась.
И ужас…

Парень с серьгой в губе настойчиво тряс Илюшу за плечо:
— Отец, вот тя накрыло! Я думал, сдох уже! Говорил же – атас дурь какая! Прямиком из райской канцелярии! – говорил он, истерично хохоча.
Посторонний шум вывел мытаря из транса. Он с ужасом посмотрел на собеседника, замахал руками и осел на пол такой чистый, что хоть ешь с него.
Дилер сомнительных райских наслаждений нахмурился:
— Старый, ты чего? Минералки налить может? – почесал нос, указал в конец коридора. — Не забудь, тебя девка ждет! Хороша рыжуха! Ну, чисто порнозвезда с кнутом!
Священник посмотрел на девушку. Кого-то она напоминала… Только кого?
Вспомнил!
Зашлепал искусанными губами:
— Она же… Это… Батюшки! Сгинь, бестия!
Вскочил, замахал руками, двинул дилеру в челюсть. Стянул с запястья часы – ценой примерно в тридцать тысяч евро – и запустил в окно. Звон разбитого стекла показался музыкой райского оркестра.
— Боже, — утирал слезы Илюша, спеша прочь из места, пропитанного пороком. — Боже… прости. Осознал. Все осознал. Никогда, слышишь, никогда больше не буду собой прежним! И другим не дам! Вот сейчас, сейчас прям пойду. Бороться пойду! С гнилью. С ложью. С лицемерием.
— Ну вот, – сказал парень, потирая ушибленную скулу. – Еще один паршивый коршун белым голубем стал.
— Ага, – кивнула девушка. – Но не такого ты хотел на заре эпох, верно?
— Верно. Но что поделать… Давай, водки жахнем? Грамм по двести?

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 07 Дек 2013, 2:40 PM | Сообщение # 920

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 21. 09. 2012
Автор: TihonovBOSS

Мёртвый космос

Чернота (хуже лишь в петле),
Но, наверное, это правильно:
Я в космическом корабле,
Неизвестно куда отправленном...
Михаил Четыркин

Если вы думаете, что за бортом тишина, то глубоко ошибаетесь. Вслушайтесь... Снаружи по обшивке корабля колотят мелкие камушки, заброшенные сюда, должно быть, с другого конца галактики. Конечно, вы не слышите, как они скребутся и жалобно взвизгивают, рикошетя, ведь несколько слоёв звукоизоляции и полный вакуум снаружи создают ощущение, что там царит мёртвая тишина. Но это обман! Слух подводит нас. На самом деле вакуум жив. Если вслушаться, можно различить шипение плазмы в утробе далёкой Бетельгейзе. Это красный гигант. Пузатая звезда, прожигающая космический мрак. Даже её жар можно почувствовать, стоит лишь протянуть руку к иллюминатору и коснутся стекла кончиками пальцев.
Вы этого не чувствуете. Не в силах ощутить. Вам невдомёк, что за бортом не бессловесная пустота, а мир, говорящий с нами. Надо лишь выучить его язык, и мы сможем ответить, выкрикнуть во вселенную, чтобы в самых дальних и тёмных её уголках заплясало восторженное эхо!
А ведь мы можем! Могли... У нас был великолпный космический флот, мы смотрели на небо сквозь оптику телескопов и мечтали встретить более развитую расу. А что теперь? Перелёты с одной планеты на другую. «Космические грузоперевозки» - звучит?! А вот ничего подобного! Романтики и след простыл. Теперь космос – это переплетение транспортных артерий. Мёртвый как нанобетон на земных дорогах. Но космос жив. Я чувствую это...
Какое сегодня число? Хотя, не важно... Я вот уже который год нахожусь на орбите этой планеты. Старший техник обещал, что починит генератор в течении пяти суток, но он лгал. Я видел это в его глазах. Взгляд не умеет лгать. А за ложь нужно наказывать! Всегда! Я взял пистолет, прижал его к затылку этого подлого лгуна и нажал на спусковой крючок. Хороший у меня пистолет...
Когда сломался генератор, нас было шестеро, а магазине моего малыша ещё не опустел. Теперь там пусто. Но мне ничуть не жаль, что для меня пули не осталось. Мне не жаль... я получил великий дар – возможность чувствовать космос. Слышать, видеть, осязать. Когда кончики пальцев начинает пощипывать, я могу с уверенностью сказать, что вблизи пролетел астероид. На орбите планеты, которую я назвал Ниной, кружится много астероидов, но за годы моего затворничества не было ни одного столкновения. Может Бог оберегает? Ведь здесь до него каких-нибудь пара световых лет...
Нина. Красивое имя для планеты. Так зовут мою дочь. У неё светлые кудряшки, совсем как у мамы, и мои глаза – серые. Кто-то говорит, что серый цвет символизирует холод, но нет же! Серый – цвет нашей жизни. Цвет обыденности, но, в то же время, искренности. Иногда она отвечает мне... не дочь, а планета. Я вижу, как далеко внизу вспухают нарывы вулканов, как серые, будто глаза моей дочурки, облака пронзают юркие кометы. Чувствую, как планета содрогается и болезненно, по-собачьи скулит. Тогда я встаю с кровати, иду к иллюминатору и прикладываю ладонь к стеклу. Глажу холодную поверхность, приговаривая: «Успокойся, Нина, всё пройдёт». И планета замолкает, засыпает, убаюканная моим голосом.
Капитан не верил мне. Никто не верил. Но больше всех – он. Твердил, что я сошел с ума. Это было ещё до того, как я вышиб мозги лживому технику. Инженеру – так он себя называл. Не смог исправить пустяковую поломку, а признаться не хватило духу...
Но капитан... Как он смотрел на меня! У него зелёные глаза. Странные, зелёные глаза. Знаете, когда я вижу зеленоглазую женщину, думаю что это ведьма. А мужчину... Я ненавижу зелёный цвет, но его глаза всё равно были зелёными! И тогда я сказал ему: «Послушай ты! Не смотри на меня так! Я нормальный!».
Как вообще сходят с ума, если вдуматься? Осознают ли собственное безумие? Вот, к примеру, Петровский... Он хоть и врач, но после полугода заточения сказал, что начинает сходить с ума. А говорят, что безумцы никогда не признаются в безумстве! Но он-то признался. Он-то нашел в себе силы, чтобы взять нож и воткнуть его себе в самое сердце, во-о-от сюда, где у каждого из нас стучится о рёбра маленькая планета...
Это были продукты. Тысячи тонн груза для отдалённой колонии. Обычное дело - загрузиться на Земле и отчалить. Путь в одну сторону – полгода. Обратно с остановкой на Баркане – восемь месяцев. Мы часто летали этим курсом. Раза четыре, не меньше. Вахтовикам всегда хорошо платят.
Человек с очень странной фамилией – Карасёв пожимал нам руки по возвращении, говорил, что мы сделали важное дело, и раздавал наши карточки. Семьсот кредитов за один полёт! С ума сойти, какие это были деньги. Вот то безумие, в котором можно упрекнуть каждого из нас. Мы брали эти деньги и покупали себе хороший транспорт, ремонтировали дома. Нина учила языки. Я специально отдал её в платную школу, - мог себе позволить, - где девочка изучала китайский, арабский. Даже мёртвый английский и тот учила. Она у меня умница. И красавица – вся в мать...
Мать... Мать твою, капитан! Ты даже в мои воспоминания влазишь и всё путаешь, мёртвый зеленоглазый мерзавец!
Шарков был лоцманом, сколько его помню. Прокладывал путь между близко расположенными планетами. Бывало, что в гравитационную яму, как он это называл, проваливались даже крупные транспорты, не то, что наш коротышка, вот Коля и следил за курсом. В тот день он прибежал к нам и сказал, что всё пропало – гравитационное поле планеты затягивает нас на орбиту, а генератор сломался и удрать мы не сможем. Коля - единственный из всех, кого мне искренне жаль. Он ни в чем не виноват. Но стал-таки первым, кто ушел из жизни. Ребята сказали, что сердце не выдержало.
Коля, доктор, затем этот тощий прихвостень капитана – Ильин. Как же его звали?.. Ещё бы вспомнить... На него я потратил две пули, одна из которых могла быть моей. Ублюдок кинулся на меня с ножом, замахнулся. Ещё мгновение, и клинок пропорол бы мне грудину. Шагнул, замахнулся, а в глазах – безумие и ярость. Вот кто был психом! Я замешкался, потому что цвет глаз у него был таким же, как у моей дочурки, а потом... Потом капитан. Улыбчивый, лощёный... Его всегда любили женщины – зелёные глаза, светлые волосы, да ещё крепкое тело. Стоило капитану зайти в бар и его тут же окружали красавицы – только выбирай. Одна из бывших пассий кэпа как-то призналась мне, что её всегда заводил зелёный цвет глаз. Зелёный! И вот однажды он с надменной усмешкой на своей подленькой крысиной мордочке заявил: «Что, Денис, не нравятся мои глаза?». Зря он это сказал!
Мы к тому времени кружились на орбите уже второй год. Втроём. Нервы сдали у всех, и разве что мне удавалось сохранять присутствие духа. Капитан вопил как баба, что если два года нас никто не искал, то и не найдут, ведь включены поисковые маяки, сигнал бедствия подаётся непрерывно, а они всё равно не ищут. Техник говорил, что это всё из-за магнитного поля планеты. Из-за Нины. Да как он посмел обвинить её в нашей беде?! Её, мою дочь! Чёртов подонок! И капитан не лучше. Вот когда вскрывается истинная сущность человека! Капитан сказал: «Отдай мне оружие, парень»... Он подозревал, что я спятил, но ещё большой вопрос, кто из нас двоих был здоров!
А потом я вскинул пистолет и мягко нажал на спуск. Так плавно, как будто боялся промахнуться. Прямо в глаз! Точно в один из противных бело-зелёных шариков, которыми он пялился на меня. Хлюп! И вот уже нет капитана. Помню, как я сказал технику, что нас осталось двое, но пистолет только у меня, ведь я офицер долбаной службы безопасности! Я приказал ему: «чини!», и он послушался, а потом развёл руками, мол «не могу», и тогда - «бах!»...
Иногда мне кажется, что стыковочные шлюзы отпираются и в корабль проникают люди. Тогда я вскакиваю с кровати, босой бегу через полутёмные отсеки, не дожидаясь пока автоматизированная система освещения услужливо зажжет лампочки над моей головой.
Бегу, бегу...
То ли в бреду, то ли наяву.
Бегу, бегу...
Прорезиненные коврики впиваются в ступни ног своими ребристыми выступами, и я понимаю, что вокруг не сон, не бред, а реальность, которая хуже любого бреда.
Бегу, бегу...
Но возле стыковочных шлюзов конечно же никого нет и быть не может. Хотя... стоит мне развернуться к ним спиной, вновь слышится шарканье шагов, стук тяжелых ботинок по полу, приглушенные перешептывания. Долетает из дальних отсеков звонкий детский смех.
Однажды я решился – взял в руки кухонный нож и пошел посмотреть, что творится в отсеке. С момента отбытия с Земли мне приходилось бывать там нечасто. Огромное помещение, заставленное коробками и тюками с тряпьем, встретило меня затхлостью, запахом гнили и разложения. За пределами отсека смрад не чувствовался – спасала система вентиляции, но все продукты, которые мы перевозили, были испорчены и теперь от тошнотворного сладкого запаха кружилась голова. Я поскользнулся, и чуть было не растянулся в грязно-бурой луже, которая натекла из-под дальних контейнеров.
Потом сзади послышалось хлюпанье босых ног по этой отвратительной жиже, я обернулся и увидел её – Нину, мою малышку. Но она не могла находиться на корабле, и я закричал, бросился прочь из отсека, а когда у самого шлюза обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на дочь, её не было видно, как и бурых потёков на полу. Пропал и сладковатый запах. Больше я никогда не ходил в тот отсек. Он намертво заперт и заблокирован с главного терминала. Больше я туда не войду, а то, что таится за ящиками никогда оттуда не выйдет.
Я экономлю энергию реактора... но ночью, когда я решаю, что это – ночь, над кроватью горит лампа. Я боюсь этих людей: капитана с его зелёными глазами, тощего мерзавца с ножом и техника... Они приходят по ночам, бродят по каютам, забираются в подсобные помещения, скребутся под полом и в системе вентиляции. Их тени мелькают в тёмных коридорах. Я просыпаюсь, бегу на звук шагов, включаю свет в холодных отсеках, но там никого. Совсем никого.
Я спрашиваю космос, сколько мне ждать, но космос лжет! Я кричу: «Сколько мне осталось?!», а в ответ - могильная тишина. Слышу, как поскрипывают пластиковые сочленения внутренней обшивки, как тихо шипит система охлаждения бортового компьютера, но космос молчит. Он таится, делает вид, что не слышит меня. Мерзавец!
Когда-нибудь нас найдут. Меня. К торговому челноку пристыкуется спасательный модуль, люди войдут внутрь и увидят в кресле пилота тело сморщенного старика. А может и не найдут никогда. Долго будет кружиться корабль вокруг необитаемой планеты. Астероид ли прервёт его бесполезные метания, или взорвётся реактор – кто знает... А пока я надиктовываю свои мысли, в иллюминатор за мной наблюдает Нина... Доченька...

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 9:35 PM | Сообщение # 921

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 16/06/2013
Авторы: Nick[El], kagami

Дом

Жалобно скрипнула половица веранды, и я поспешил перенести вес на правую ногу, чтобы не сломать престарое дерево. Здесь как всегда было сыро. Иногда казалось, что можно захлебнуться воздухом. По крайней мере в этом месте никогда не удавалось дышать ровно. Вот и сейчас дыхание было учащенным и поверхностным, гулко било изнутри по барабанным перепонкам. Я оперся рукой о столб, поддерживающий обветшалый навес, с которого степенно, в строго определенных местах, с так же строго разграниченным интервалом срывались капли и выбивали редкую протяжную дробь по поверхности полугнилых досок. Удивительно, что пол еще кое-как выдерживал вес взрослого мужчины.
Я обернулся и окинул взглядом пустошь, простирающуюся на пару километров во все стороны. Гиблое место. Именно так называли его жители окрестных деревень. Они боялись сюда ходить, крестились, хватались испуганно за древние языческие обереги при одном упоминании о старом доме. Поговаривали, мол, земля эта проклята, а по самому зданию бродит нечисть. Ну да, во что угодно поверишь, стоит лишь взглянуть на подобное мрачное запустение. Кругом, щерясь щепками обломанных веток, скалясь провалами гнилых дупел, разваливались пни. Голые ветви редких дубов чертили на всегда пасмурном небе жутковатые, похожие на паучьи сети узоры. Давно высохший колючий кустарник инфернальными змеями оплетал остатки редкой живучей растительности, хищными плетями вползал на дорожки, норовя цапнуть за ногу. Чего только не увидишь в тенях. А если еще учитывать огромный, в четыре этажа, заброшенный дом, пустыми глазницами окон настороженно изучавший принадлежащую ему территорию... Да, наверное, и в самом деле не самая располагающая обстановка.
Но мне не было дела до суеверных страхов селян. Путь мой не раз пролегал мимо этой пустоши, и старый особняк не отталкивал, а манил диковинным образами, ароматом прежнего величия, пробивающимся сквозь миазмы умирания. Впервые попав сюда много лет назад, во время внезапно разбушевавшейся воистину апокалиптической грозы, я навсегда прикипел душой к этому печальному и по-своему величественному месту. Вот и сейчас точно знал, что мне нужно быть здесь. Дом позвал. Не спрашивайте, как. Я просто проснулся утром в очередном мотеле и понял, что должен сделать крюк и попасть в это царство запустения. Было грустно от мысли, что время поджимает и остаться подольше не получится...
Я пересек веранду с прохудившейся крышей, стряхнул с куртки ржавые капли и въедливый липкий конденсат. Подошел к нещадно изрезанной временем парадной двери, привычно надавил на ручку. Но та, отчаянно хрустнув, переломилась у основания и выпала из руки. Застыл, растерянно глядя на обломок позеленевшей бронзы. Я не ожидал, что она не выдержит! Про себя подумал: возможно, это знак. Скорее всего, старик так сообщал мне, что его время на исходе. От этого стало еще тоскливее. Однако я не смог бы отступить, даже если бы захотел. Выбора не оставалось, и, скрепя сердце, принялся крошить дерево, выламывая замок. Было так тошно, словно рвал собственную плоть. Я открывал эту дверь снова и снова, год за годом, и всякий раз она послушно распахивалась. А теперь мне пришлось превратиться в вандала. Сердце щемило от печали. Но родившийся где-то в глубинах особняка порыв ветра мягко толкнул изнутри створки, помогая распахнуть дверь, приглашая войти. Старик все еще был рад мне. Я улыбнулся. Наверное, улыбнулся, хотя самому мне показалось, что губы скривились в гримасе скорби.
Шаги низкой вибрацией глухо отзывались в старых стенах. Внутрь проникали лишь крохи света, двигаться иногда приходилось на ощупь. Это было несложно, ведь я знал дом так хорошо, как если бы сам положил каждый кирпичик, закрепил каждую балку и доску. Сложно представить, сколько часов и дней провел тут. Иногда казалось, что время в заброшенном особняке течет иначе, раскрывается для пришельца иными гранями, закручивает его в спирали несуществующих событий, отделенных в своем бытие от линейной реальности. Люди боятся молчаливого темного гиганта, но я не понимаю их страхов. Это место волшебно. По-другому и сказать-то сложно, хотя знаю, что мне не поверят.
Запах сырой древесины, посвистывание ветра в щелях, тени древесных рук. Сочетания ощущений, приводящие в шоковое состояние, обостряющие чувства, доводящие работу мозга до апогея. Ха! Знаю, что могли бы подумать многие, расскажи я им об этом. Но мне, по сути, плевать. Этот –существующий или нет – мир всегда давал мне почувствовать жизнь в бренном теле, наполнить душу фантастическими красками, а сердце – глубокими и чистыми эмоциями. Трусы в своем воображении населяли старика чудовищами, но я один знал, что это не так. Дом не пустовал, нет. Он лишь притворялся мрачным и тихим, но ко мне был добр и позволял заглядывать в пространства звенящие музыкой или детским смехом, пахнущие олифой или типографской краской, уютно освещенные неяркими торшерами и бра или сияющие тысячеваттными люстрами. И обитатели его бесконечных комнат выходили мне навстречу. Они улыбались или хмурились, рассказывали о своих бедах или задавали вопросы, хвастались своими успехами или просили совета. Я не спрашивал имен, не всегда запоминал лица, но ни разу, ни на мгновение не усомнился в реальности этих людей. Не знаю, насколько правдивы истории о всяких призраках и других потусторонних существах. Но если они – лишь выдумка, то я не хочу той скучной жизни, в которой не существует ничего необычного. Иногда мне казалось, что те, кого встречаю в старом особняке, такие же путники, бредущие по иным дорогам, и пересечься наши пути могут только здесь. Тогда я задумывался о том, какая она, их жизнь. Мне хотелось, чтобы она была яркой и интересной, не то что моя. И все же, каждый раз, когда пересекал порог старинного особняка, у меня поджилки тряслись от мысли, что могу встретиться взглядом с чем-то... необъяснимым. И встречался не раз - старик щедр на удивительные свидания. Этот дом долгие годы был моей игровой площадкой, моим самым лучшим другом. В его комнатах я видел то, что и представить себе не мог! Видел? Или лишь думал, что видел? Это знал лишь сам особняк, а я никогда не рискнул бы у него спросить прямо. Даже, если бы знал, как это сделать.
Но сегодня дом молчал, молчал печально, отрешенно. Он не хотел мне ничего показывать. Или уже не мог. Лишь тяжелым дыханием полумрака пощекотал шею, заставив поежиться и судорожно выдохнуть. Где-то вдалеке, как мне показалось, кто-то вздохнул вместе со мной. Вот такое оно, прощание. Никто его не любит и никому оно не нравится. Его даже жаль, это прощание. Оно такое... последнее, без надежды увидится вновь. Когда остаются лишь воспоминания...
Но кое-что я еще мог и должен был сделать. Для себя и для старика. Для того чтобы наше расставание не было таким горьким. Поэтому поднялся на третий этаж дома, но, когда шел по коридору, пол под моим ботинком, болезненно крякнув, провалился. Я зашипел от боли и поспешил вытащить ногу из дощатого капкана. Как оказалось, слегка потянул лодыжку. Привалился к стене, немного помассировал стопу, поднялся. Путь продолжил прихрамывая. Похоже, старик уже совсем выдохся. Я чувствовал, как ему обидно, стыдно. К горлу подкатил ком. Разве мог я винить его за немощность? Судорожно втянул носом воздух, стараясь загнать обратно непрошеные слезы.
На готическую колокольню часовни я поднимался с трудом. Один раз потерял равновесие и чуть не свернул себе шею – стертые каменные ступени винтовой лестницы были очень крутыми, а промозглый туман покрывал их склизким налетом. Повезло, что под руку попалась веревка, неизвестно, кем и когда привязанная к решетке узкого, как бойница, оконца. По виду она больше напоминала гнилое мочало, но, слава богу, выдержала мою тушку и остановила падение.
Мне таки удалось забраться наверх целым и относительно невредимым. Зачем? Такова была моя дань этому месту. Всегда приходил сюда молиться. Старику это, вроде бы, не нравилось. Иногда я чувствовал его раздраженный взгляд в осколках разноцветных стекол, чудом удерживающихся в перегородках некогда роскошного витража. Но оставался непреклонен. Это было мое решение, мой дар. Я знал, что так правильно.
Громкие слова, конечно. Но это то малое, на что я считал себя способным - поделиться с этим умирающим, но не сломленным гигантом своей надеждой. Нет, я молился не богам, не духам, не прочим тварям закулисным. Кому? А какая разница? Главное в молитве - это вера, разве нет? Хотел, чтобы старик поверил в то же, во что верю я. В зеленый луг на месте гнилой пустоши. В птичьи трели в кронах тенистых дубов. В разноцветье вьющихся роз. В мелодию вальса и кружение в бальной зале прекрасных дам и галантных кавалеров. В топот детских ножек по вощеному паркету. В мозаику солнечных бликов, пробивающихся через пестрый стеклянный орнамент. Иногда я стыдился этого. Понимал, что вряд ли увижу мир, каким хотел бы его видеть. И не знал, будет ли он когда-нибудь таковым, хватит ли на то моей веры и воли.
А иногда мне казалось, что старый особняк не что иное, как калька с реальности, мир в мире, квинтэссенция бытия. Ведь наша жизнь такая, какая она есть, нужно только разглядеть и услышать. А еще поверить. Старик долго возмущался, когда я произнес эту мысль вслух. Но разве за дверями и окнами, за зеркальными стеклами очков и тонированными - автомобильных салонов, за наведенным лоском внешнего вида, за скупыми безликими словами не разворачиваются большие и маленькие драмы, не живут свои тайны, а порой, вещи и вовсе необъяснимые? И далеко не везде первой свежести... Но нет, старик-особняк все-таки ближе мне. Он лучше и честнее. Он полноценен и самодостаточен. Поэтому я столько времени посвятил ему, поэтому так стремился сюда всегда, так тонко чувствовал это место. Потому и теперь, наплевав на дела, позволил себе отодвинуть реальную жизнь на задний план.
Я закончил молитву и открыл глаза. Серые, холодные, местами поросшие лишайником, каменные стены стыли в тумане. Небольшой алтарь, на котором угадывались оклады трех икон, видимо, был поставлен здесь в незапамятные времена звонарем. Я так ни разу и не посмел к нему прикоснуться. Боялся, что древние лики рассыплются в пыль от моего нескромного вторжения в чужое таинство. Да и зачем мне то, что принадлежит прошлому? Я создал свой алтарь и свое таинство. Вонзившийся при падении в перекрытие и так и вросший в него треснувший медный колокол, покрытый уродливыми зелеными пятнами тления металла, послужил подставкой для небольшой картины, которую я нарисовал два года назад. Пускай коряво и по-дилетантски, но я попытался изобразить на ней рассвет, который мог бы видеть отсюда, с высоты колокольни много лет назад. Старик тогда еще не был стариком, он был горд и прекрасен, а таинственная мрачная башня пронзала небо, словно насмехалась над недосягаемостью выдуманных богов. Первые розоватые лучи солнца пробегали по зеленеющим кронам дубов и дробились радугой в витраже. Золотом сиял полированный бок мертвого ныне колокола. На шедевр моя мазня никак не тянула, но я сделал эту картину сам и оставил старику. Думаю, ему нравилось. Или нет, не так. Он был тронут.
Тогда, но не теперь. Сейчас мне казалось, что он уже не способен воспринимать чистые дары души, не способен замечать, видеть, помнить. Время – его жизни и моего пребывания здесь – истекало, я чувствовал это. Тяжело вздохнув, окинул напоследок унылый вид с колокольни и пустился в обратный путь. Мимо дверей закрытых и распахнутых настежь, приоткрытых и манящих. Я с горечью провожал их взглядом, но не останавливался. Казалось, если загляну туда и увижу такое же запустение, как везде, то просто умру от горя вместе со стариком. Он и сам угрюмо вел меня к парадной лестнице.
А потом я понял, что не один. Сначала несколько раз засек движение боковым зрением, и только после увидел тех, кто частенько бывал здесь одновременно со мной. Наши взгляды пересекались и тут же убегали друг от друга. Встречные, как и я, чувствовали приближающуюся кончину старика. Темноволосый парень с холодными, казалось, неживыми глазами кивнул мне в знак прощания и удалился в один из боковых коридоров. На втором этаже мне повстречалась блондинка, с вьющимися волосами до плеч. В её вишневого цвета глазах была печаль и... надежда. Девушка слегка улыбнулась, подняла руку, скользнула кончиками пальцев по моему плечу и тут же развернулась и зашагала прочь. Я вздрогнул и, недоумевая, проводил её взглядом, пока молодая особа не скрылась из виду.
Спустившись к парадному входу, где двери так и оставались раскрытыми настежь, я остановился в нерешительности. Что-то происходило. Не все еще было закончено. По спине пробежал холодок, как бывает от чужого пристального взгляда. Я развернулся, посмотрел вверх, на галерею. Весь лестничный марш и балкон заполнили люди. Многих из них я часто встречал здесь и уже хорошо знал. Они были мне куда ближе и роднее, чем все те, с кем сводила судьба в повседневной реальности. Закусил губу и поморщился, пытаясь сдержать слезы. А знакомые незнакомцы просто стояли и смотрели. Кто-то улыбался, кто-то с интересом разглядывал меня, кто-то делал вид, что не желает иметь к происходящему отношения. Светловолосый мужчина с сигаретой в зубах, привалившись спиной к стене, насмешливо кривил губы, косясь на мою кислую физиономию. И я невольно нервно усмехнулся в ответ. Он был прав, хватит соплей. Раз уж собрался, так и уходить пора.
Я развернулся и зашагал к выходу. На улице светлело, что было не характерно для пустоши, всегда погруженной во мрак предчувствия ненастья. Уходить было тяжело. Чувство, что эти стены больше никогда не приютят меня, давило на плечи, замедляло движение. Особняк никогда не был моим домом, лишь мимолетным пристанищем. А еще он слишком постарел и слишком устал. Его время подходило к концу, а мое пока нет. Так и должно было произойти рано или поздно. И он знал об этом с самого начала, лишь мне верить не хотелось.
Спустившись с последней ступени веранды, я хотел было оглянуться, но одернул себя и прибавил шагу. Только вперед. Десять шагов от дома, и я услышал за спиной треск. Особняк умирал. Тяжело, мучительно. И знаю, если бы я посмотрел на это, старик был бы оскорблен. Утер сырым рукавом ставшую вдруг мокрой щеку и снова заставил себя двигаться вперед. И чем дальше отходил, тем горше и больней становилось. А потом гул разрушения затих за моей спиной. Я остался один. Мы больше никогда не увидимся...
Я запнулся. Насторожился и, к своему удивлению, услышал шаги. И не одного человека. Обернувшись, я едва не упал от неожиданности. Они все были здесь! И темноволосый парень, и блондинка, и куряка, и множество других, которые еще скрывались за пеленой тайны. Мой взгляд невольно скользнул за их спины. На месте пустыря со старым особняком был луг с пробивающейся зеленой травой. Я замер. Старика больше не было. Вот и все.
Я еще раз посмотрел на своих теперь уже реальных спутников и, усмехнувшись, пошел дальше. Шаг стал легче. Нет, старик еще жив во мне, в нас. Дышалось глубоко, воздух, казалось, обрел вкус. Слезы больше не сдавливали мне горло. Я шагал вперед и улыбался мысли, что для такой компании понадобиться большой, просторный дом. Где-то впереди, в туманной дымке мелькали и исчезали неясные образы то каменной громады с садами и фонтанами на крыше, то широко раскинувшихся белоснежных построек с изящными башенками и светлеющими в зарослях бельведерами, то нависающей со скалы над морем подобно ласточкиному гнезду неприступной крепости. Я позволял изменчивой картинке плыть мимо сознания. Мне пока не было известно, как им он станет – наш новый дом. Впереди была уйма времени, чтобы решить, что за чудо я захочу возвести собственными руками...

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 9:38 PM | Сообщение # 922

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 16/06/2013
Авторы: kagami, Морана, SBA

СОКРОВИЩЕ МОЕ

Раздражало все. От бьющих в окно солнечных лучей и безвкусной картины на стене до неудобного кресла и зеркальной поверхности стола, на котором, точно затаившаяся гадюка, лежала стопка листов распечатки мелким шрифтом. Дотрагиваться до них не хотелось. На душе было муторно, словно готовился совершить предательство. «Хватит сантиментов! – одернул себя Онежин. – Поздно сомневаться!». Однако подписывать не спешил. Продать родовое гнездо! Но другого выхода нет...
Видит бог, он пытался избежать этого! Прапрадед его бы проклял. Жесткий, говорят, был дядька штабс-капитан лейб-гвардии Волынского полка Владимир Юрьевич Онежин, дураков и слюнтяев не терпел. Настоящая белая кость. Да и умом не обделен. Вовремя сообразил, куда ветер семнадцатого года дует, встал на сторону Кирпичникова. После земли поместья сам отдал в колхоз, зато усадьбу сохранил. Сохранил! А он... «Все из-за отца! - зло подумал Михаил. - Профукал всё в девяностые, болван доверчивый! Только усадьба и оставалась… До сегодняшнего дня».
Михаилу не единожды предлагали продать дом, но он даже думать об этом не хотел. Как говорил Гоша – кочевряжился. Что бы он понимал, делец бездушный! Усадьба была сердцем их семьи. Вырви его - и ничего не останется от Михаила Валерьевича Онежина. Тридцать пять лет, не женат, бездетен, ни братьев, ни сестер, ни солидной профессии. Менеджер среднего звена, офисный планктон, шестеренка – заменить и не вспомнить. Лишь семейное гнездо делало его отличным от других, позволяло чувствовать связь со своим дворянским именем, гордо держать голову наследника старинного рода. Онежину нравилось принимать гостей в усадьбе, ощущая себя барином. Пусть не часто выпадала в последнее время возможность собрать друзей, но о студенческих вечеринках в усадьбе вспоминали до сих пор – со смехом и ностальгией.
Раньше ухитрялся сводить концы с концами. Пускал квартирантов на летний сезон, отдал в аренду местным яблоневый сад... Но усадьба ветшала, ей требовался ремонт, а денег не хватало даже поставить приличный забор. Последняя квитанция на оплату земельного налога пришла с такой астрономической суммой, что Онежин понял: пора перешагнуть через гордость.
Предложение Быкова пришлось как нельзя кстати. В отличие от самого Михаила, друг был везунчиком по жизни, купался в деньгах. Из грязи – в князи. Но лучше уж ему...
- Михаил Валерьевич, вас что-то смущает в договоре? - приторная улыбка нотариуса тоже раздражала. Уж свой процент, и не маленький, крючкотвор получит обязательно. Может и потерпеть малость.
- В самом деле, Миш, подписывай, ведь обговорили уже все. Или передумал? – Гоша напряженно улыбнулся и в нетерпении побарабанил пальцами по столу.
Онежин стиснул ручку, представив на ее месте горло тщедушного нотариуса. Быков с его накачанными в тренажерке мускулами, распирающими дорогой костюм, в такой роли не рисовался. Захотелось схватить друга за волосы и бить мордой об стол до кровавого месива. Михаил вздрогнул, ужаснувшись собственным мыслям. Скрипнул зубами и поставил размашистую подпись на документах. Все! Точно головой в прорубь. Нет больше имения!
- Вот и отлично, - хлопнул в ладоши Гоша. – Дело сделано. Ну что, заедем в кабак, отметим сделку?
- Не хочется, - покачал головой Михаил. – Да и дела еще кое-какие есть...
Уперся ладонями в стол, вставая, и тут же ощутил вибрацию. Гошина труба запиликала веселеньким мотивчиком. Прежде чем друг схватил телефон, Михаил успел заметить на дисплее знакомую мордашку. Полинка! Вот, значит, как... Недолго горевала. Как говорится: можно забрать девушку из деревни, но деревню из девушки – никогда. И все же от того, что отвергнутая возлюбленная выбрала именно Быкова, было безумно обидно. Онежин и сам себе не признался бы, что в тайниках души жалел о принятом меньше года назад решении расстаться с девушкой. Нравилась она ему. Очень нравилась. Да только гонор дворянский не позволил с простушкой судьбу связать. Но теперь стало понятно, от чего Гошке приспичило усадьбу купить. Полинка в старый дом с первого взгляда влюбилась, детей в нем растить мечтала…
- Дела, так дела, - отбив, наконец, звонок, равнодушно согласился Быков, тщетно пытаясь спрятать глуповатую улыбку. – Ты это... Миш, глянь там, может чего из барахла забрать хочешь?
И такая насмешка прозвучала в его предложении, что Онежина аж передернуло. Хамло зажравшееся! От щедрот вроде как предложил. Знал, гад, что антиквариат давно распродан и ничего, кроме хлама, на даче нет. И вдруг как подстегнуло:
- Заберу, - кивнул Михаил, надеясь, что собственное лицо ничего не выражает. Соглашался от обиды, из вредности. Чтобы Гоша мучился: а вдруг напрасно позволил. – Завтра и заберу.
Тень сомнения, пробежавшая по лицу друга, была наградой.
- Поторопись. Потом, уж извини, будешь только по приглашению наведываться. А может, тебе с транспортом подсобить?
Онежин лишь поморщился. Гузовичок пришелся бы кстати. Но просить помощи у этого индюка – увольте. Уж лучше на отцовской «копейке», чай не мебель везти, уместится все.
- Нет, спасибо, - коротко ответил Михаил, мечтая лишь поскорее оказаться на улице. Тяжелая Гошина ладонь панибратски опустилась на плечо.
– Что с баблом думаешь делать? Решил, куда вложишь?
- За границу, наверное, поеду, - неопределенно ответил Онежин. Обсуждать планы с кем бы то ни было он не собирался. - Попутешествую. Может, и жить там останусь.
- Вольному воля. Ты теперь себе это можешь позволить.
Они пожали руки и расстались за порогом офиса. Гоша забрался в новенький БМВ, а Онежин поплелся на автобус.

Машина подпрыгнула на ухабе, заскрежетала ржавым корпусом. Сверток на переднем сидении ворохнулся, приглушенно зашелестел старыми листами. Михаил мысленно помянул недобрым словом отцовский драндулет, а потом невольно улыбнулся. Лучше поздно, чем никогда!
Фраернулся друг Гоша, предложив забрать вещички из усадьбы! Онежин, правда, сглупил, бросил барахло в кладовку и больше месяца не мог собраться разгрести. Хотел уж было прямо на помойку снести, но что-то заставило просмотреть пыльные, заплесневевшие местами книги и тетради прадеда. Никак сама судьба.
Онежин невольно оторвал руку от руля и погладил пакет рядом с собой. «Копейка», словно почувствовав, что контроль ослаб, тут же вильнула вправо, норовя провалиться в очередную яму. Михаил выругался, но почему-то вдруг устыдился собственной несдержанности. Как будто прапрадед мог не одобрить. До чего же хитер был мужик! Симпатическими чернилами записал поверх страниц невинного дневника указания, где спрятал сокровища. Михаилу и в голову не пришло бы, что старинная тетрадка - с двойным дном, если бы не та плесень. Но вот заставила поганая биохимия проявиться несколько слов, а там уж догадался утюгом пройти по страницам.
Машину снова тряхнуло, и Онежин сосредоточился на дороге. Добирался в объезд, чтобы в селе не заметили, что он вернулся. Если не соседи, то сами рабочие сообщат новому хозяину, что Михаил наведывался.
Загнал машину в заросли боярышника, что начинались сразу за оградой, пробрался одному ему ведомой тропкой, остановился на мгновение, залюбовавшись величием старого здания в лучах закатного солнца. Гошка постарался. Конечно, когда бабки есть, оно и не мудрено! С душой отремонтировали. Оставили лестницу - гордость деда! Ступеньки дубовые, от мастики лоснятся. А поручни – загляденье, все в завитках и украшениях, на славу резчик поработал, восстанавливая поломанное... вот только жаль, что стеклопакеты вместо старых дубовых рам влепили. Совсем рассохшиеся были, наверное. А наличники и ставни сохранили... Веранду, конечно, облагородили...
Двор расчистили под парковку. Михаил прокрался в закатных тенях к заднему крыльцу - скрипучие деревянные ступени заменили на каменные. Хоть не услышит никто. Да и кому здесь слышать? Рабочие, поди, уже давно бухают в своих вагончиках. Только серая кошка недобро зыркала из кустов. Онежин передернул плечами. Тупому животному не понять, зачем нужны деньги.
Ничего постыдного в своем поступке он не видел. Сокровища – его. Ему они нужнее, у Гоши и так все есть, а чего нет – купит. Вон, даже Полинка...
В кухне ремонт еще не закончили. Михаил нашел люк в подпол. Оставили! Это хорошо! Спустился по крутой лестнице. Большое, с арочными перегородками помещение, беспорядочно уставленное стеллажами, напоминало лабиринт. Здесь, похоже, еще не делали косметику, только заднюю стену укрепили, сняв закрепленные на ней полки. На прочих поблескивали в луче фонарика пыльные пустые банки, какие-то железяки...
Когда удалось разглядеть, наконец, очертания чего-то, отдаленно похожего на низкую дверцу, Онежин остановился. «Как в коморке папы Карло! А за дверцей – сокровища!» - мелькнула бесшабашно-радостная мысль. Михаил осторожно приблизился к стене, провел рукой по дереву. Дверь казалась вросшей в пол и каменную кладку вокруг. Пальцы покрылись чем-то влажным и склизким.
- Врешь, не возьмешь! – прошептал Онежин со злым азартом. Опустил на пол сумку, порылся в ней, нашел фомку. Понадобилось минут двадцать, чтобы даже не открыть – выкрошить прогнившее сырое дерево. Наконец стало возможным протиснуться в лаз. Михаил вспотел и запыхался, а потому чуть не задохнулся от подкатившей к горлу тошноты. Воздух в глубине казался неживым, застоявшимся за почти столетие. Наверху, в комнатах, от печи ничего не осталось – лет тридцать назад отец, делая ремонт, расширил помещения, убрав конструкцию. Воздух в этот погребок не просачивался уже давно, разбухшая от сырости дверь пробкой затыкала вход. Ну что ж, теперь он оказался откупорен.
Дальше, если верить дневнику, находились две ступеньки. Михаил посветил вперед и хмыкнул. Прадед был точен, как путеводитель. Основание «голландки» приходилось аккурат возле лестницы. Как Михаил пролез в дыру на четвереньках, так и сполз вниз, держа фонарик в зубах. Из груди поднимался ликующий смех. Узнал! Нашел! Самая малость осталась…
Чувствуя невероятный прилив сил, легко поднялся, протиснулся мимо печи. Принялся методично отсчитывать ряды кирпичей от пола у самой стены. Искомые два и впрямь, казалось, пошатывались в своих гнездах. Михаил подковырял ножом углубление между ними, вставил фомку, принялся на нее давить. Было ужасно неудобно, места не хватало, а вскоре не стало хватать и воздуха. Непривыкший к физическим нагрузкам Онежин даже испугался в какой-то момент, что не справится со слежавшейся глиной, не доберется до вожделенного тайника. Кровь ударила в голову. С громким криком отчаянья Михаил навалился на фомку всем весом. Печь вздрогнула. Сверху посыпалась колючее крошево, больно впиваясь в глаза. Но кладка сдвинулась!
Второй рывок почти на четверть выдвинул вперед неподатливый кирпич, но и обломал его край. Чертыхнувшись, Михаил снова взялся за фомку, вложив на этот раз в действие не только силу, но и всю свою злость. Кладка поддалась. Печь пошатнулась. Вдоль стены пошла трещина. Но Онежину было не до того. Просунув фомку в образовавшуюся щель и обнаружив за ней пустоту, рванул на себя переднюю стенку тайника. Что-то грохнуло и посыпалось в дымоходе. Под потолком застонало и заскрипело. Не обращая внимания на странные звуки, Михаил запустил обе руки в углубление, нащупал холодную металлическую поверхность. Луч пристроенного на притолоке фонаря не попадал внутрь, однако и на ощупь было понятно, что там какой-то ящик. Онежин изо всех сил рванул его на себя...
Вся конструкция печи вздохнула и через секунду с грохотом обрушилась – как показалось Михаилу, ему на руки. Он ослеп от боли и поднявшейся тучи пыли. Закричал, тут же закашлялся и начал задыхаться – колючая взвесь забилась в нос, рот заполнился горькой вязкой слюной. Онежин инстинктивно отпрянул, почувствовал, как осколки кирпичей сдирают рукава вместе с кожей. Фамильный перстень на левой руке, – единственное, что сохранилось от былой роскоши – прижатый непомерным весом, вдавился в плоть. Не останови стена за спиной это движение, мог бы остаться вовсе без кистей. Новый приступ боли прочистил мозги. Михаил навалился на гору обломков плечом, заставил-таки ее сдвинуться и сумел освободиться. Но это усилие вымотало окончательно. Он медленно сполз на пол и отключился.
Очнулся от удушья. Организм стремился избавиться от набившейся в легкие пыли, кашель раздирал горло, заставляя сотрясаться, как в агонии. Левая рука болталась плетью, причиняя боль при каждом движении. Луч так и не погасшего фонарика стал радостной новостью. Как оказалось, единственной. Рухнувшая печь кубистическим монолитом топорщилась там, где еще недавно были ступени, полностью перекрывая выход из погребка. Михаил едва не завыл от ужаса, представив, что замурован здесь заживо. Но уже в следующую секунду адреналин подстегнул к действию.
Поднял фомку. Не обращая внимания на боль, принялся разгребать завал здоровой рукой. Внезапно инструмент легко проскользнул между двумя обломками. Ни на что особо не надеясь, Михаил все же вытащил аккуратно пару камней и посветил внутрь провала. Крышка от топки не позволила до конца провалиться части щебня, и под ней образовался низкий лаз. В конце его виднелась практически не засыпанная нижняя ступенька. Если протиснуться, можно прокопаться к выходу. Выбора все равно не было. Пришлось рискнуть. Фонарик Онежин кинул вперед, зажав в правой руке фомку. Перед глазами все плыло от боли и духоты, но он упорно проковыривал проход на свободу. Пока чертиком из табакерки не выпрыгнула паническая мысль: «Сокровище! Оно же осталось там, в начале завала!» Михаил вздрогнул от отчаянья. Тяжелая чугунная крышка сдвинулась.
Онежин не знал, сколько времени прошло, прежде чем снова увидел впереди свет. На этот раз свобода не казалась такой уж недосягаемой, и он рванулся вперед.

- Поля, переезжай ко мне. Вот фигли тебе в общаге ютиться? Возьми, - Гоша протянул связку запасных ключей. Волновался, как мальчишка. Взгляд в ожидании прилип к лицу подруги. – У тебя же выходной. Я Санька на пикапе с тобой отряжу, он и барахло перетащить поможет.
Смеявшаяся мгновение назад девушка, сразу посерьезнела. Взяла ключи, пальчиком расправила на ладони.
- Гоша, я…
Зазвонивший некстати телефон прервал ее слова.
- Извини, - Быков матюкнулся про себя, сбросил вызов. Не до разговоров. – Продолжай.
Напряженная поза Поли и отсутствие радости на лице вызывали у Гоши беспокойство. Так счастливые женщины себя не ведут, получая приглашение переехать из общаги в роскошную городскую квартиру!
Телефон вновь разразился нетерпеливой трелью. Да кому там неймется?! Быков потянулся отключить его совсем, но ладонь девушки легла ему на руку.
- Ответь. Вдруг что-то важное.
Что может быть сейчас важнее ее решения? Быков скрипнул зубами, но послушно нажал кнопку вызова. Звонил прораб Митрич, отвечавший за ремонт особняка. Нес какую-то чушь про собаку, дауна, звуки и странности в доме. Пьяный что ли? Гоша, хмуря лоб, никак не мог врубиться в сумбурную речь Митрича.
- Значит так, я сейчас приеду. На месте и разберемся, - не слушая дальнейший бред бригадира, Быков в раздражении отключил телефон. Повернулся к Полине.
- Проблемы? – спросила она участливо.
- А, - отмахнулся Гоша, - не обращай внимания. Налакаются водки, а потом им мерещится черт-те что. – Он взглянул на девушку, бережно взял ее маленькую ручку в свои ладони. – Ну, что скажешь, Поля?
Она помолчала, подбирая слова.
- Я должна подумать, Гоша.
- О чем думать?! – вскинулся Быков. - Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь!
- Ты хороший, Гоша, добрый, чуткий, – она закусила губу. - Не хочу, чтобы ты потом пожалел о своем решении. Я из простой семьи...
- Я тоже не барон! Какая разница... – растерялся Быков.
- Для Миши была, - проговорила Поля тихо.
- Мишка дурак и недотепа! – взорвался Гоша. - Растренькал последнее, упустил такую женщину! Усадьбу – и ту… Хорошо, я выкупил, хоть сохраню теперь. А то пускал на постой всякую шваль, того и гляди сожгли бы, - заметив, что девушке неприятен этот разговор, Быков притушил давний гнев на друга. – Поль, решайся!
Она лишь покачала головой и положила на стол ключи. Взяла сумочку, посмотрела на Гошу и улыбнулась той солнечной улыбкой, от которой Быкову самому всегда хотелось улыбаться.
- Все и так хорошо, Гоша. Правда. Не торопи меня, ладно?
- Как скажешь...
Быков смотрел в окно, как Поля садится в такси, и с горечью думал: «Помнит еще Мишку. А он так по-свински поступил с ней... Балбес! Таких девушек сразу в ЗАГС тащить нужно... Да?.. Да!»

Стоя в глубокой тени боярышника, Михаил наблюдал за летучкой, устроенной прорабом во дворе. Слышно было не все, но Онежин надеялся, что узнает главное: когда начнутся ремонтные работы в подвале. Можно было подойти поближе, но даун Сёма, сын одного из работяг, слонялся вокруг и мог снова заметить незваного гостя.
Третьего дня, очнувшись в подвале, Михаил не смог сообразить, сколько времени провалялся без сознания. Рука опухла и не слушалась, но отчего-то не болела совсем. Можно было попробовать прокопаться к кладу, да только фомка осталась в завале, а других инструментов на стеллажах не нашлось. Онежин понадеялся, что удастся позаимствовать кое-что у работяг, но, как оказалось, выбрал неподходящее время – в кухне работали. Пришлось ждать, пока все затихнет – лишь тогда рискнул Михаил выглянуть наружу, посмотреть, что творится. И нарвался на шавку. Приблудной кабыздошке кто-то из ремонтников постелил на полу побитый молью старый дедовский тулуп. Это выглядело оскорбительным, холопским хамством. У Онежина в глазах потемнело от злости. Чуть не выдал себя, высунувшись, – так хотелось удавить мерзкую тварь. Вовремя услышал, что в кухню идут, успел нырнуть в подпол. Вот только псина его заметила. Да как завыла! Охранница хренова!
И ладно бы только раз так среагировала. Куда там! Ей подвал словно медом помазали – все скреблась и норовила прошмыгнуть вниз. Надолго бы Михаил от нее там не спрятался. Пришлось принимать меры. Дождался, пока работяги упьются под вечер, затаился в родительской спальне – туда теперь шавку переселили, а то в кухне воем житья не давала самим ремонтникам. Как псина на новое место приперлась укладываться, так и обрушил на нее этажерку. Старенькая была, хромоногая, а на нее еще инструментов тяжеленных покидали. Онежин совсем не хотел, чтобы кто-то злой умысел заподозрил, от того и подстроил несчастный случай. Роботяги из своих вагончиков на грохот прибежать не должны были. Да только любопытного дауна Михаил не учел. Чуть не врезался в него в дверях. Напугал дурачка до истерики.
Задумавшись, Онежин не заметил, как планерка закончилась, рабочие начали расходиться со двора. И тут из дома показался дурачок. Когда только успел войти? Пер в одиночку чугунную батарею секций на шесть.
- Сёма, осторожно! - крикнул один из рабочих, но опоздал.
Нога придурка поехала на ступеньке, он неуклюже взмахнул руками, оттолкнув от себя батарею. Брызнули щепки полированного дуба. Онежин чуть не закричал от ужаса, увидев, как разлетелось крыльцо.
Разбитая лестница была первой каплей, упавшей в клепсидру ненависти к Сёме. В тот день Онежин почти опрокинул на дурака тяжелую связку арматуры. Но рука дрогнула, совесть не позволила лишить человека жизни. Михаил испугался самого себя, в панике кинулся к «жигуленку», погнал прочь от усадьбы, уже не беспокоясь о том, что заметят, узнают, поймают. «Копейку» трясло и подкидывал, и в какой-то момент, стукнувшись головой о потолок, Онежин ударил по тормозам. Что он делает? Куда мчится? Как живое, представилось лицо прадеда – хмурое, осуждающее. Вот так все бросить? Наследие... Сокровище! Оно пело в сознании, звало сладким голосом сирены. Повинуясь ему, Михаил развернул машину.
Очнулся Онежин опять в подвале и долго не мог понять, как здесь оказался. Обратная дорога начисто выпала из памяти. «Вот ведь распсиховался, как институтка! Нужно было не истерить, а прихлопнуть уродца!» - озлился он вдруг на самого себя. Мысль вызвала неприятие, но уже совсем не такое резкое. Злоба осталась плескаться на дне сознания.
Тупо процарапанные ножом резные балясины перил, разбитый уроненной кувалдой старинный керамический вазон на веранде – и это только за один день! Мелкие Сёмины прегрешения собирались в один ком, грозящий сорваться лавиной. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Михаила, стало внезапно возникшее у дурака любопытство к подвалу. Даун сунул свой нос-пуговку в подпол, покривил и без того уродскую рожу, а потом припер вниз лом с явным намерением покопаться в груде битых кирпичей. И Онежин не выдержал – обрушил на Сёму стеллаж. Откуда силы взялись вырвать крепежи из стены, сам не знал, но испытал почти оргастическое наслаждение, наблюдая, как хрипит, корчится под тяжестью обломков, а после и вовсе затихает ненавистный полудурок.
Лишь когда началась паника, и все набились в подвал, сообразил, какую глупость сделал, порешив уродца именно здесь. Испугался, что привлек излишнее внимание к заваленному закутку. Но, как оказалось, нет худа без добра. Пока выносили тело, да шныряли, обнюхивая все, менты, пока, матерясь и лебезя одновременно, перетирал с ними Гоша, никому не было дела до лишней груды кирпичей – ремонт же. А после, удрученные и напуганные, работяги и вовсе отказались делать что-то в подвале. Быков поорал, поскандалил, но в итоге махнул рукой и договорился с Митричем, что в конце лета, после дачного сезона тот подгонит другую бригаду и ничего ей о несчастном случае рассказывать не станет...

Гоша был доволен: Поля не находила слов, чтобы описать восторг. Он привел ее не в окруженный морем бурьяна полуразвалившийся сарай, коим так гордился Онежин. Теперь это место по праву можно было назвать усадьбой. Землю вокруг облагородили, местами постелив газон, высадив декоративные деревья и посыпав дорожки белым керамзитом. Интерьер был восстановлен в стиле ампир и ненавязчиво разбавлен редкими элементами модерна, скрадывающими современные девайсы… так, по крайней мере, описывал это слащавый дизайнер.
- Этот дом – просто сокровище! А тебе удалось огранить бриллиант, ничего не испортив! – счастливо воскликнула девушка.
- Я старался, - скупо улыбнулся Быков.
За восторг любимой и усладу для собственных глаз пришлось раскошелиться. Но теперь, глядя на сияющее лицо Поленьки, Гоша ни о чем не жалел. Пожалуй, лишь огромный откат ментам, замявшим гибель Сёмы, по-прежнему камнем висел на шее. Но что поделать…
Отец дауна на заказчика зла не держал, стойко отказался от компенсации, но Быков упрямо взял на себя похоронные расходы. Обидно, конечно, что подвал так и не привели в порядок. Мечталось поставить там бильярдный стол и бар под старину. Ну да ладно, закончится лето, уедут они с Полей в город окончательно, тогда и это сделается. А на новоселье и обойтись можно.
Новоселье... Завтра... Отказ Поленьки просто переехать к нему подтолкнул Гошу к серьезному решению. Он не мог позволить себе потерять свое сокровище.
- Поля. Нам нужно поговорить.
Девушка обернулась, блеснув улыбкой, лукаво прищурилась.
- И чего это ты там за спиной прячешь?
- Вот, - пробормотал Быков, показав треугольную коробочку алого бархата. Он мог легко уговорить даже самого неуступчивого партнера, тремя словами заставить покраснеть пьяного дворника, а тут словно язык проглотил…
В себя привел его глухой скрип в западной комнате. Словно кто-то отворил оконную раму. Но Гоша знал, что на участке сейчас никого, поэтому списал все на ветер. Зато собрал мысли в кучу и выдал на-гора:
- Я коробку пока не открываю. Ты девушка умная – поймешь, чего хочу… Стоп! – он вскинул руку, заметив, что губы Поли приоткрылись. - Не говори ничего. Еще не время. Будем праздновать новоселье – ответишь. Успеешь все обдумать.
- Экий ты таинственный! – хмыкнула Полина. – Еще не успел в усадьбу въехать, а уж весь в интригах погряз.
- Чего?!
- Вот тебе часть моего ответа, на часть твоего вопроса, - она подошла и легонько прикоснулась губами к его щеке. Затем прошептала: - Это новоселье будет не только твоим.
Снова заскрипело.
- Что там такое? – встрепенулась девушка. – Сквозняк?
- Наверное... – неуверенно отозвался Быков. Он вспомнил: когда смотрел с фасада, все окна были закрыты. – Пойдем, я тебе веранду покажу.
И вдруг что-то холодное сжало горло, лишая воздуха, заставляя сердце сбиваться с ритма, но главное, высасывая всю радость от поцелуя Поленьки. «Не по дешевке женушку покупаешь!» - вторглась в сознание странная, словно навязанная со стороны мысль.
Гоша вздрогнул и, взяв под руку Полю, решительно повел ее прочь из комнаты.

Михаил едва успел отскочить от приоткрытой двери и спрятаться, впечатавшись спиной в стенку за шкафом. Видеть, как Гоша прикасается к Поле, было невыносимо, но Онежин заставил себя сдержаться, не кинулся на бывшего друга, не выдал своего присутствия зубовным скрежетом.
Нет, теперь он точно знал, что не станет торопиться, показываться раньше времени. Нужно выждать подходящий момент и сделать все так, чтобы комар носа не подточил. Как с Сёмой. Поначалу ужас и эйфория от содеянного накатывали волнами, сменяли друг друга. Но постепенно пришла подспудная радость всемогущества.
Когда затихла шумиха после гибели Сёмы, Михаил было обрадовался, что подвал оставят пока в покое, но потом пришел к выводу, что не стоит шуметь и возиться, пока рабочие в доме. Вот как закончится ремонт...
Закончился. И сразу приперся Гоша. Да не один, а с Полькой. Предложение сделал, гад! И курва эта ластится к нему, отказываться не собирается. Нет, правильно все же сделал, что от Польки избавился! Не был он ей нужен совсем. На дом засматривалась, на гнездо родовое. Стерва! Вон как быстро сообразила, у кого мошна потуже, да переметнулась.
От вида обнимающейся на веранде пары к горлу подкатывала горькая обида. Михаил ветром вылетел из комнаты, хлопнул дверью, уже не беспокоясь, что его могут услышать.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 9:40 PM | Сообщение # 923

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Гоша проснулся в поту. Было душно, неудобно и неуютно. В комнате царил мрак настолько плотный, что хоть ножом режь. Быков шумно вздохнул, но зашелся кашлем. Пыль во рту! Дернулся, ударился обо что-то твердое и холодное. Выставил вперед ладони: пальцы коснулись кирпичной кладки, покрытой наплывами цемента.
- Твою мать! – взвизгнул, отплевываясь, Гоша.
Подался назад. Ударился теменем так, что в голове зазвенело. Стена... сплошняком... везде... Каменный мешок! Стало трудно дышать. Воздух казался тяжелым, сухим, как песок, царапал глотку и легкие. Желудок скрутило узлом. Взрослый состоявшийся мужчина жалобно заскулил. Рванул вперед, принялся исступленно царапать кладку, бить по ней кулаками. Боли не чувствовал. Руки стали липкими от крови и пота… Гоша крепко зажмурился.
И вдруг все закончилось.
Прохладные мягкие ладони словно вытащили его из кошмара. Быков открыл глаза. Из окна лился лунный свет. Тикали часы, в клетке шумно возился и клекотал попугай Виссарион.
- Гоша, что с тобой? – над ним нависло лицо Полины. Ее ладонь легла ему на лоб, мигом прогнав жар, рассеяв страхи. – Кошмар? Не бойся. Ты уже взрослый мальчик.
- Полька! - Гоша прильнул к девушке, зарылся лицом в локоны. – Сокровище мое...
Никогда еще он не испытывал такой нежности к женщине. Готов был стиснуть ее в объятиях и никогда больше не отпускать.
И вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Холодный. Злобный. Воздух задрожал от ненависти. Попугай бросился на прутья, едва не перевернув клетку. По глиняной вазе с цветами, стоявшей в изголовье кровати, поползла трещина. Тонкой струйкой брызнула вода.
- Что это было? – удивилась Полина, переставляя вазу на стол и критически разглядывая намокшую подушку.
- Старье, - спокойно ответил Гоша. – Наверно, Мишка оставил... Пойдем, выпьем чаю. Все одно – спать неохота.
А что он еще мог ей сказать? Уж не то ли, что услышал перед тем, как треснула ваза? Ножом по стеклу: «Мразь!»

Михаил хватал ртом воздух, пытаясь понять, что произошло. Он вовсе не собирался лезть в спальню к Гошке. Полину искал. Зачем – и сам не смог бы объяснить. Что скажет ей, если встретит, не знал тоже. Но вот тянуло хоть издали увидеть. Увидел. В объятиях Быкова. Прижималась к нему, улыбалась во сне. И отчего-то вдруг вспомнилось, как выбирался с покалеченной рукой из каменного мешка и думал о том, чтобы выжить, а не о счастье. Из-за него!
Гоша вдруг захрипел, руки лихорадочно задвигались, словно ощупывая что-то вокруг, по телу прошла судорога. Словно не Онежин, а он, Быков был замурован в подполе. Вздрогнула, приподнялась на локте Поля, потрясла любовника за плечо. Но тот продолжал метаться. Тогда девушка склонилась к Гоше, принялась покрывать поцелуями искаженное судорогой лицо. И на мгновение Михаилу показалось, что тогда, в завале она вот так же ангелом склонялась к нему, спасая, даря силы бороться. Миг – и все закончилось. Быков проснулся, прижал Полину к себе, зарылся лицом ей в волосы. Онежину нестерпимо захотелось проломить голову сопернику. «Мразь!» - мысленно выкрикнул Михаил и представил, как со всего маху опускает на макушку предателя стоявшую тут же цветочную вазу. Тренькнуло. Брызнуло. Истошно заорал попугай. Вскочила, отряхиваясь Поля...
«Что это было? Что?! Это... я?!»
Каменная стена фасада холодила спину. Из открытого окна кухни доносились тихие голоса Полины и Быкова. Тянуло ароматами малины и сдобы. В желудке заурчало. Михаил с удивлением понял, что не помнит, когда ел в последний раз. Впрочем, сейчас было не до того. Ваза... Он ощутил, как она поддалась под пальцами, хотя стоял в паре метров, у самой двери. Неужели?.. Ему доводилось слышать, что после тяжелых стрессов у людей могут проявиться паранормальные способности. Стрессов за последнее время хватало. Но если так, то... Он должен был проверить! Медленно повернув голову, Онежин мысленно потянулся к креслу-качалке в дальнем конце веранды...

Лучшего новоселья Гоша и представить не мог. Шумно, весело, музыка играет. Еда из ресторана на любой вкус. Гости в восторге, по-доброму завидуют и несут дорогие подарки…
«Подарки? Да кому они нужны! – думал Быков, глядя на кольцо на Полинином пальце. – Вот где главный подарок!»
Мучительное ожидание ответа и ночной кошмар едва не довели Гошу до нервного срыва, но теперь можно забыть про все. Потому что Полина вышла из своей комнаты с брильянтом на пальце.
Жалобы рабочих, шорохи в подвале, дохлые псы и идиоты, кошмары... Да и хрен с ними! Вот оно, счастье! Хозяйкой плывет по залу, улыбается гостям.
- А где Онежин? – спросила у Быкова Алла, их однокурсница. – Чего не пришел? Очень уж охота на этого индюка посмотреть! «Безродные, и грязь под ногтями въелась…» - она очень правдоподобно сымитировала интонации Михаила. А потом презрительно добавила: - Ну и что теперь? Помещик фигов…
- Глупо ерничать! У всех черные дни бывают, - Гоша неодобрительно посмотрел на гостью. Его беспокоило, что Мишка не пришел. На звонки после сделки тот отвечал неохотно, а в последние дни и вовсе пропал. Обиделся? На что? Думать об этом было гадко до озноба. Но, елки-палки, кто ему виноват? Работать нужно, а не родословной гордиться! Графин несчастный…
- Эту песню мы посвящаем Игорю Быкову! – заголосил в микрофон приглашенный ди-джей. – Хорошему человеку и настоящему мужику! Хозяину этого прекрасного дома, исторического памятника, который без него очень скоро просто развалился бы в руках вырожденного князька.
Быков закипал. Он ничего не имел против здравиц, но подколки со стороны других в адрес Михаила казались какими-то особенно злыми. Мишка его друг - пусть непутевый! - и не заслуживает издевательств за спиной. Но шутку подхватили. Гоша слышал, как в общем гуле то и дело звучало имя Онежина – насмешливо, уничижительно… От этого становилось не только горько, но и жутко. Словно кто-то смотрел в спину, безмолвно перечисляя прегрешения. Даже показалось, будто подкрался вплотную, прошептал в самое ухо: «За все тебе воздастся!». Быков затравленно заозирался, чувствуя, как вновь берет за горло леденящий ужас ночных кошмаров.
Спасла Полина.
- Как насчет небольшой репетиции? – шепнула, подойдя незаметно, когда разухабистую застольную песню сменил медленный и красивый мотив. Гоша вздрогнул, но тут же успокоился. – Не вальс, конечно, но вполне…
Быков не умел и не любил танцевать – чувствовал себя медведем. Но в этот миг был на все согласен. Подхватил невесту, вынес на середину зала. Полина потянулась к нему, их губы встретились…
Трижды моргнул свет. Из колонок выстрелило низким, басовым гулом.
- Мать твою! – рявкнул Гоша, с сожалением опуская прекрасную ношу. – Проводку поменяли хреново! Мастера…
Неожиданно самый большой стол с грохотом проехал метра два и замер, сбив с ног Аллу. Воцарилась гнетущая тишина, и лишь в колонках раздавался неприятный скрежет, словно кто-то ногтями скреб по струнам. Люди замерли, боясь пошевелиться. Сервировочные приборы на столах задрожали, наполняя звоном все помещение. Тихо и испуганно запищала, отползая к французскому окну, Алла… Стол дернулся и ринулся следом. Прежде чем кто-то успел опомниться, край столешницы ударился в стекло. Большой осколок скользнул вниз, перерубив шею девушки. Стол застыл, как ни в чем не бывало. По краю скатерти расползалось алое пятно.
Завизжала женщина, но в следующий миг ее голос перекрыл басовитый гул, нагнетая и без того царившую атмосферу ужаса. И вдруг затрещало, заискрило, толстый силовой кабель, зажив собственной жизнью, разорвался пополам, разъяренной змеей атаковал ди-джея. Тот закричал, попытался закрыться руками, но кабель оказался проворней, хлестнул по лицу, а потом, будто прицелившись, глубоко вонзился в глаз. Напряжение заставило уже мертвое тело забиться в судорогах.
Началась давка. Люди ломились к двери, сбивая друг друга с ног. Взрывались светильники, метались в воздухе ножи и вилки. Кровь заливала пол. Все крики слились в один - неутихающий и пронзительный…
Гоша поборол оцепенение, заметался глазами в поисках Полины. Она стояла у двери в коридор, ведущий в кухню. Просто стояла, пристально глядя в темный проем. Словно все, что происходило вокруг, не имело к ней никакого отношения. Зато там, во мраке, было нечто важное, известное ей одной. Расталкивая локтями прущих навстречу гостей, Быков рванул к любимой. Искрили провода, дымились усилители, наполняя воздух вонью горелого пластика. За спиной со звоном рухнула люстра, разбрызгивая смертоносные осколки. Гоша не обернулся, поэтому не увидел, как зазмеилась по потолку трещина от вырывающейся на свободу проводки, как шнур хищно изогнулся. Горло Быкову захлестнула петля. Он упал на колени, попытался сорвать удавку. Захрипел, страшно выпучив глаза. Холод проникал в каждую косточку, дрожь пронеслась по телу.
А затем – рывок, хруст и плотный могильный мрак.

Михаил тихо и счастливо засмеялся. Он словно собственными руками затягивал петлю на шее у Быкова. Это наполняло эйфорией, какой-то небывалой силой. Сладковатый запах крови и легкого дымка щекотал ноздри. Где-то что-то начинало гореть. Мысль о том, что от усадьбы может остаться пепелище, обрадовала необычайно. «Не мне – так никому! – зло и весело подумал Онежин. – Не гулять холопам в хоромах барских!». Нужно только успеть забрать сокровище. И тогда он оставит прошлое в прошлом, начнет новую жизнь. Почему-то Михаил был уверен, что стоит только взяться за дело, и до заветной шкатулки доберется сразу, почти не прикладывая усилий. Хотелось еще постоять тут невидимым, насладиться всеобщим страхом.
И тут он почувствовал на себе взгляд.
Поля, застыв в проходе, смотрела прямо на него. Удивленно и радостно, с печалью и сожалением. А еще было в ее глазах что-то такое, от чего показалось Онежину, что все зря и не нужно, что где-то ошибся, накосячил, сбился с пути. И стало так страшно и больно! Не выдержал, сорвался с места, бросился бежать – в кухню, а оттуда вниз, в подпол. То ли чтобы спрятаться от Полиного взгляда, то ли к сокровищу, которое даст наконец свободу и позволит забыть обо всем.
- Миша! Миша, постой!
Звонкий голос перекрыл какофонию человеческого ужаса, нагнал, ударил в спину, накрыл паникой. «Не надо! Не надо, Полька! Не смей! Не ходи за мной!» - Онежин и сам не понимал, отчего так страшится встречи с девушкой с глазу на глаз. Несся сквозь тьму подвала, через силу заставляя себя сконцентрироваться на главной цели – поиске клада. Позади что-то зазвенело, посыпалось. Вскрикнула Полина. Глухо бумкнул и заскрипел от удара стеллаж. Послышался звук падения тела и тихий стон. Михаил застыл. Собственный неясный страх смешался со страхом за Полю. Но идти обратно не хотелось. Совсем не хотелось.
- Миша... Помоги, Миша... Мишенька... – Поля всхлипнула, похоже, пошевелилась, и снова что-то гулко брякнуло и зазвенело.
Онежин медленно повернулся, осторожно шагнул вбок, прислушался. Видел он в темноте прекрасно, но до сих пор не задавался вопросом, отчего так.
- Ми-и-иша! – жалобно простонала Полина.
Он двинулся на звук. Полина сидела на полу, прислонившись к стене, вокруг – битое стекло, чуть в стороне - слетевшая с ноги туфелька. Один из осколков вонзился в предплечье – капельки крови стекали по пальцам и уже образовали маленькую лужицу на пыльном полу. Видно все было отчетливо, словно при ярком свете. Онежин затряс головой, отгоняя внезапно появившееся желание кинуться на выручку. Жалость и нежность – откуда они теперь? Зачем? Нет, он не станет к ней подходить, прикасаться...
- Погоди, босиком не вставай, порежешься, - но не помочь не смог - левитировал туфельку прямо девушке в руку. Полина взвизгнула. – Не ходи за мной, Полька, убирайся отсюда, - добавил резко.
- Ты?.. Это ты?.. Как?
Он промолчал – не объяснять же! Развернулся и двинулся прочь.
– Почему... почему я тебя вижу? Только тебя... Темно же... – полетело в спину.
Ужас накрыл Онежина, он не знал, не хотел знать, что стояло за словами Полины. Развернулся и бросился бежать – к завалу, к сокровищу, к светлому будущему.
- Стой!
Хруст стекла, тихий вскрик, торопливый перестук каблучков. Скорее! Вот уже видны впереди битые кирпичи.
– Миша!
Бежать дальше было некуда. Он все же обернулся. Поля оказалась совсем близко – догнала легко, подсветив себе дорогу мобильником. Онежин дернулся в сторону. Напрасно. Она разгадала его маневр, выкинула вперед руку, норовя схватить за полу куртки. Ладонь девушки прошла сквозь одежду, сквозь плоть, в груди Михаила разлился мертвенный холод. Глаза Полины расширились. Медленно, словно не отдавая себе отчета в том, что делает, она шагнула назад. Повела рукой, посветила на завал. Смотрела на него долго, пристально. Потом нагнулась и откинула в сторону несколько кирпичей. Вскрикнула. Лицо исказила гримаса ужаса.
Онежин проследил за ее взглядом. Он не сразу понял, что видит. Только узнал фамильный перстень. Понадобилось насколько секунд, чтобы осознать, что гниющая плоть вокруг – это рука. Его рука.
- Поля... – прошептал Михаил. Где-то наверху загудело, затрещало, прогремевший затем взрыв сотряс даже подвал. – Беги, Поля! Спасайся! – он хотел толкнуть девушку к выходу, но какая-то неведомая властная сила потащила назад. Туда, где он на самом деле был, где ему суждено остаться навсегда. К сокровищу.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 9:45 PM | Сообщение # 924

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 05/06/2013
Авторы: Plamya, SBA

Нетрадиционные методы спасения мира или Графоманка, туда и обратно

«…На балконе стояла принцесса Ольга…»
Нет! Ольга – это как-то слишком современно. Вольха? В какой-то дешевой книжонке такое имя было, не дай бог спутают. Пусть будет Хельга.
«На балконе стояла принцесса Хельга и гляделась в зеркало…»
Работа над романом – тяжелый труд. Да, когда сюжет нашептывает Муза, он рождается мгновенно. Но вот проработка деталей – сущее мучение. Иногда имя главной героини приходится обдумывать чуть не полчаса. Это ведь очень важно! «Как вы яхту назовете…»
Но теперь, когда имя было выбрано, писалось легко. Я посмотрела в зеркало, втянула щеки и живот, пытаясь представить себя стройнее размеров на пять. Получилось вполне симпатично! Фигурка – мечта, словно песочные часики: волнующий бюст, бедра, а посередине – тонюсенькая талия. Накрасить, одеть в красивое платье – и чем не принцесса? Я поспешила записать возникший в голове образ:
«Она была признанной красавицей с пышными русыми волосами и пышными, соблазнительными формами, которые подчеркивало розовое платье с корсетом и пышной юбкой. Пышная грудь соблазнительно выглядывала из низкого декольте. Голубые и перламутровые, как хрустальные озера в горах, глаза принцессы в обрамлении длинных пышных ресниц были полны решимости, страсти и твердокаменной мощной воли …»
Творческий процесс прервала заглянувшая в комнату бабушка:
– Оль, ужин на столе.
– Бабуль, ну я же пишу! Ты ведь знаешь, нельзя отвлекать, когда у меня вдохновение!
– Опять дурью маешься, – проворчала она. – Лучше бы работу нашла, – и притворила дверь.
Раньше бабуля меня хвалила за стремление писать, читала все рассказы, все романы и повести. А когда я всерьез решила посвятить себя литературе – вдруг стала отговаривать, твердить, что писать – очень трудно, что таланта у меня не хватает, что не умею работать над текстами. Поначалу это обижало. Только спустя год, когда ни один из шести романов не приняли ни в одно издательство, я поняла, что бабуля вовсе не считала меня бездарностью. Просто понимала, как трудно настоящему таланту без денег и интима с редактором пробиться на вершину. Какие только отписки мне не приходили! И язык-де бедный, и сюжет вторичный… Ну какой он вторичный, если у меня там эльпиры – летающие эльфы, пьющие кровь? Где вы еще такое видели? Или того хуже – «идеи нет». До сих пор не могу понять, они реально косоглазые, ничего не видят и не понимают – или просто отговорки не умеют придумывать? У меня же идей в каждом романе целая куча! Даже сама порой не знаю, сколько! В общем, я столкнулась с реальностью и поняла, что напечатать свои творения будет непросто. Бабуля, конечно, это знала и старалась меня уберечь от разочарования. Но я не могу не творить. А писать в стол, чтобы люди не получили возможность приобщиться… это не для меня. Ничего, пробьюсь.
Рано или поздно талант прогрызет себе дорогу сквозь стены хамства, глупости и зависти.
Все! В бой!
Но бесценный настрой был утерян. Принцесса на белом листе осталась в полупозиции, разглядывая совершенство, застывшее в зеркальном плену, и ожидала очередных мастерских метафор. Нет, ну разве можно отвлекать меня в такой момент? Я же автор, мастер слова, творец миров и судеб. Демиург! Что будет с судьбами и мирами, если мне все время мешать?
Я восполнила недостаток вдохновения шоколадным кексиком. Сахар очень полезен для работы мозга. Отхлебнула кофе из кружки с героями всем известной вампирской саги – совершенно бездарной, к слову. Вот из-за таких низкопробных опусов истинная литература остается в тени. Кто сейчас читает Достоевского, Пушкина, Пастернака? Никто. Вот и меня тоже… Но рано или поздно люди устанут от ерунды, их потянет к высокому, вечному, чистому. Только тогда меня оценят по достоинству. Надеюсь, не посмертно. А пока надо творить. Демиург не творить не может.
Метафоры. Аллюзии. Эпитеты.
Ухватив капризную музу за шиворот, я обрушила пальцы на клавиатуру, барабанной дробью выколачивая из нее прекрасный новый мир. Это будет шедевр!
«…Красота спасет королевство, – сказала Хельга, набросив на плечи плащ из шерсти шкуры грифона. Красивые глаза блеснули чернотой, отразившись в красивом зеркале в прекрасной раме с пышным орнаментом: – А может, разрушит?
Она посмотрела в стрельчатое окно арочной формы.
За рекой шумел листьями пышный сосновый бор. Туман серо-молочным любовником оплетал стволы пышных елок, вился меж кустами развесистой брусники и любовно лобызал камни. Истово мохнатый персик солнца заливал прекрасный мир пылающей золотистой закатной медью…»
Боже, как красиво! Слезы на глаза наворачиваются. Описания мне всегда удавались. Но коротко вышло как-то, надо бы усилить впечатление. Читатель ведь просто обязан сам оказаться у границы леса Вердельмелькельтерделла! Или просто – Чудовищного Мрачного Леса Черепов. Требуется визуальный ряд.
Взяв ноутбук и тарелку с печеньем, я отправилась на балкон. Лесопарковая зона, конечно, мало походит на сказочный лес, но воображение – лучший помощник. А воображение талантливого демиурга – подавно. Всего-то и осталось, что заменить дистрофичные липы раскидистыми елями (пышными и изумрудно-зелеными), набитые мусором синие мешки – обомшелыми валунами, а вон тех трех забулдыг – эльпирами, разбившими бивуак у реки (черной и загадочной).
Уж этот роман непременно напечатают! И все интернетные «критеги», не написавшие даже пары книг, раз и навсегда заткнутся! Есть лишь один критерий авторского таланта – бумажное издание с фамилией, блестящей глянцем на полке в магазине. У меня уже были заготовлены шесть романов, двенадцать повестей и сборник рассказов. Примерно раз в неделю что-то из этих произведений отправлялось в издательства, но пока никто не решился печатать такие серьезные вещи. Всем подавай коммерческие пустышки. Но я не теряла надежды и продолжала ваять.
– Сегодня сотворю новый мир, безупречный и совершенный, – вздохнула я, чувствуя приятную истому. Всегда становлюсь сверхчувственной, когда буквы складываются в ровные строчки. – Слова, как краски! Я демиург!
Воздух заметно завибрировал.
Я испуганно обернулась, и едва не снесла с ног всей своей пышностью худощавого и высокого красавца.
Крик замер на губах. Обряженный в зеленый шелк мужчина? На моем балконе?! При ближайшем рассмотрении оказалось, что незнакомец красив весьма специфически. Длинные волосы, миндалевидные глаза и… вытянутые уши. Взгляд испуганный, но мудрый.
– Гя? – спросил пришелец. – Чтсмй?
– Чего-чего? – нахмурилась я. – Ты кто такой и откуда взялся?
– Эф, – незнакомец приложил ладонь к груди. Затем ткнул в меня пальцем: – Члвк? Дмург?
На его идеальном лице проступило нечто, что легко можно было бы принять за восторг. А в глазах – надежда.
– Да, демиург! – с вызовом подтвердила я, подозревая, что ушастый издевается. На форумах частенько троллили таким образом. Но потом до меня постепенно стало доходить: – Подожди… Настоящий эльф! Это ж я тебя что, волшебной силой искусства вызвала, пером и мыслью? Зашибись!
Эльф побледнел. Сжал кулаки. С печальным вздохом ударился головой о стену и рухнул, как подкошенный. Нормально, да?
– Эй, псих, – я наклонилась и подергала суицидника за рукав. Не помогло. Легонько похлопала его ладонью по щеке. – Ты сюда самоубиться пришел, что ли? Ну-ка поднимайся!
Мне показалось, ушастый как-то излишне тесно прижался грудью к моему бюсту. Оно и понятно, у эльфей, наверное, пятый размер днем с огнем не найдешь. Хотя я бы его с радостью поменяла на третий, но в сочетании с талией – не обязательно тонкой, мне любая сгодится… Но проявление интереса к моим персям хоть и лестно, а все же неприлично! Я смущенно отпрянула – и оторопела: все еще бесчувственный эльф медленно воспарил – в горизонтальном положении, плавно, как дирижабль. Он что же, волшебник? Час от часу не легче! Невменяемый маг у меня дома!!!
Не знаю, как далеко он мог упорхнуть, но проверять не рискнула – схватила болезного за рукав и потянула в комнату, словно воздушный шарик. В дверях сказочный гость застрял, зацепившись рукой, пришлось подергать. Потом приложился плечом о шкаф, но на кровать я его уложила без проблем. Конечно, стоило убрать руки, как эльф снова начал левитировать.
– Лежи тут! – рыкнула я, прижимая к постели ладное мускулистое тело.
Вряд ли эльф меня услышал, а тем более понял, но почему-то остался лежать спокойно, как и должно стукнутому головой. Для надежности я прикрутила его к кровати, пропустив связанные вместе пояса из своего гардероба под днищем и закрепив бантом у эльфа на животе. Заперла дверь, чтобы бабуля, чего доброго, не застала в моей постели незнакомца. Что с ним делать, я представляла смутно, но решила для начала привести в чувство. Взяла с подоконника лейку для цветов, побрызгала из нее в лицо эльфу, намочила салфетку и положила ему на лоб. Действия это не возымело, потому еще разок прибегла к мануальному воздействию.
– Эй, друг любезный, – наградила его парочкой пощечин. – Очнись!
Веки эльфа дрогнули, он заморгал, скривился, щупая рукой пострадавший лоб. Попытался встать… и с недоумением уставился на накрученные мной узлы.
– Й плнк?
– А? – не поняла я. – А, нет, не пленник. Сейчас развяжу. Ты только не колдуй больше. У нас это… не принято. Договорились?
Эльф непонимающе захлопал длинными ресницами. Что ж делать-то? Зафиксирован он был весьма условно, даже обычный мужик легко от таких пут освободился бы, а уж магу мне и вовсе нечего противопоставить. Оставалось надеяться, что помутнения рассудка у иномирного гостя больше не случится.
– Ты только спокойно, не нервничай, ладно? – я все же принялась бороться с узлами: еще не хватало, чтобы он во мне врага видел. – Звать тебя как хоть? – эльф снова не понял, пришлось повторить очень медленно: – И-мя. Имя свое назови.
– Грдррлрл.
– Чего? Прости, конечно, – наконец распутала пояса и присела на краешек кровати, – но такого мне не выговорить. Давай я буду звать тебя… Гардар. Нет, лучше Гардариэль – эльф все-таки. Нравится?
– Грдаръэль?
– Гар-да-ри-эль.
– Гардариэль, – послушно повторил ушастый и заулыбался: – Крсив, нрвитс.
– Вот и хорошо. А я Ольга. Приятно познакомиться.
Гардариэль оказался неплохим парнем. Согласился прятаться от бабули на балконе, пока я ходила на кухню, не шалил, ничего не трогал и выглядел вполне адекватным. С удовольствием стрескал полкило шоколадных печенюшек и выхлебал две чашки кофе со сгущенкой. А вот вести с ним беседу оказалось делом непростым: мы попросту говорили на разных языках. То есть он изъяснялся вроде бы на русском, но таком исковерканном, что разобрать суть сказанного не удавалось.
– Гардариэль, – взмолилась я. – Говори медленнее и понятнее.
Он внял и принялся рассказывать снова – уже значительно разборчивей. Не все в его повествовании было ясно, но кое-что до меня дошло-таки. В их мире некий злобный типус натворил дел, и справиться со злодеем можно только посредством мощной магии. А с ней-то у эльфов проблемы. Вот им и понадобился Демиург особого таланта – тот, кто спасет мир силой Слова. Что честь спасти Гардариэля и его собратьев предоставлена мне, я уяснила сразу – иначе с чего бы он именно на моем балконе материализовался? Но вот как это осуществить, пока не знала.
Поразмыслив, решила обратиться за консультацией к знающим людям. Раз реальный эльф вполне соответствует литературному образу этой расы, то и другие особенности мира, описанные в наших книгах, вполне могут оказаться если не достоверными, то приближенными к истине. А кто лучше всех разбирается в эльфах и их проблемах? Правильно, ролевики-толкиенисты. По крайней мере, я на это очень надеялась, потому что других специалистов среди моих знакомых не наблюдалось.
Намечались приключения, поэтому на СИ я появлюсь нескоро. Нужно оставить благодарным читателям хотя бы главу, а дописать мне осталось совсем чуток. Но эльф, прожорливым упреком, трудился над воздушной кукурузой в карамели и смотрел на меня глазами полными надежд.
– Вот что, дружок, подожди немного. Нужно закончить одно важное дело, – сказала я, направляясь к письменному столу.
Гардариэль покорно уселся в кресло, сложил ручки на коленях, всем своим видом изображая безграничное терпение.
Я благодарно кивнула и уселась за ноут. Выверенными движениями нарисовала картину, завершающую главу:
«…Хельга оглядела свою личную команду, верных ей соратников: вампир, оборотень, паладин, вор, дриада и юный маг. Позади всех стоял таинственный проводник. Весь в черной блестящей иссине-угольного цвета коже. Королева хмыкнула, увидев его осунувшееся с прямыми мужественными чертами лицо с мешками под голубыми глазами и тонкие, чувственные губы, обросшие щетиной.
– Время отправляться в путь, – сказала она громким и красивым голосом. Пластинчатые доспехи сияли струящимся серебряным лунным светом, в глазах пламенем леденела черная решимость. – Стрела из мертвых костей василиска должна быть найдена до того, как злобный Лорд Дандардорот овладеет Цитаделью Света. Так давайте же перехитрим и овладеем Лордом первыми!
Шутку оценили все. Хельга умела и любила шутить. И лишь затянутый в черную кожу проводник Дандар почему-то угрюмо нахмурился. Потом насупился и недовольно скривился. Королева знала, что он еще доставит неприятностей в пути под чужими звездами, но иных проводников в королевстве не имелось.
Сумерки упали на мир, как падает грязный солдатский сапог в угол съемной каморки пожилого углежога, когда отряд выехал верхом на лошадях в ночь…»
Файл был отправлен на СИ, а прощальное слово подругам написано.
– И нам пора, – сказал я эльфу. – Гардариэль, хватит стену гипнотизировать! Бабушка смотрит «Золотой Век», так что выберемся из квартиры без труда…
Вопреки моим опасениям, лифта эльф не испугался. То ли в его мире были знакомы с механизмами и машинами, то ли просто оказался отважным парнем. Хотя и глупым. Задумчиво посмотрел на коллекцию жвачек под потолком, на изрисованные стены. Кивнул на слово, известное и нежно любимое в народе, спросил:
– Чт эт тке? Мгучая ру-на? – теперь он говорил более-менее внятно. Или я просто научилась расшифровывать его тарабарщину. – Д их здес тры штки!
– Гм, – смутилась я. – Не руны, конечно, но слово действительно могучее. М-да… Ты, кстати, не забывай про букву «о»! Очень, очень хорошая буква. С нее начинаются замечательные слова. Обед, одухотворение… Ольга!
– Понятн. А это? – изящный палец уткнулся в надпись, намекающую, что некий Митька любит отнюдь не баб. – Поверь, ничего важного здесь нет! – поспешно заверила его. Слэш, конечно, в моде нынче, но кое у кого в этой кабинке есть некоторые стойкие моральные предубеждения. По крайней мере, только мне удается действительно ярко и достоверно описать любовь двух мужчин, не скатываясь в рейтинговую пошлятину. – Забудь эту ерунду.
– Н к-к же, – недоумевал Гардариэль, – Бквы – велкое сокровще! Не быват ненужных фраз! Не быват бесполезных бкв! Слов не можт бть ерндой…
– Но не в нашем мире.
Прогулка до остановки превратилась в фарс. Эльф явно не ожидал, что на улицах можно услышать столько всего! А я не ожидала, что он станет пытаться выполнять рекомендации всякого, кому наступил на ногу или задел локтем! Но и повод для гордости обнаружился: две стервы из дома напротив так и обомлели, когда увидели со мной длинноволосого мужчину в шикарном наряде. Хорошо сложен, лицом красив, уши спрятаны… Мечта. Попутно рассказывала ему, как и куда лучше вставлять буквы «и» и «о», а также – как с их помощью различать «мир» и «мор».
Он учился с удовольствием и схватывал на лету. Мог без запинки пересказать поговорку про «Сашу и сушку», даже сделал мне комплимент – хотя едва ли он сам понял, что ляпнул. Впрочем, результатам обучения не стоило удивляться. Демиург я или кто? Творю миры, порождаю народы, возвожу замки и дворцы, а потом тремя строчками ровняю с землей. Что мне какой-то безграмотный эльф? Работы на полдня.
Но в маршрутном такси снова начались неприятности. Ехать предстояло за город, а ходил транспорт не чаще раза в час. Народу набилось много – потного и донельзя сердитого.
Перво-наперво, заметив над дверью наклейку «Место для удара головой» и попросив меня прочитать ее, эльф треснулся лбом о табличку, а потом останавливал всякого входящего и требовал проделать то же самое. Прекратить это безобразие удалось не сразу. Как он потом объяснил, в их мире любая надпись – закон. И тех, кто его не чтит, надлежит карать. Затем, когда дородная женщина с авоськой протянула деньги за проезд и сказала: «Возьмите», – Гардариэль преспокойно сунул монеты в карман. Криков было!
Вышли мы на две остановки раньше, чем собирались. Во избежание, так сказать.
Я красочно и многословно высказала свое честное мнение о глупых эльфах, лезущих в чужой монастырь со своим уставом, что грозило подвести под этот самый монастырь меня – Демиурга и вообще хорошего человека.
– Запомни, – наставляла его, – в нашей стране на каждой соседней улице – Мордор. Орки на лавочках семечки грызут. Здесь опасно. Так что кончай дурака валять! Просто положись на меня.
Ничего понять не успела, как этот самец набросился, повалил и улегся сверху. На том, правда, дело и стало.
– Сдурел? – просипела я. – А ну отползай! Сейчас же!
С тихим горестным стоном Гардариэль скатился с меня и по-пластунски направился на закат.
Я уселась на грязный бордюр, уже не заботясь о сохранности дорогого платья. Непонимающе уставилась на подошвы иномирных туфель, скрывавшихся в придорожной траве.
– Гардариэль, прекрати заниматься ерундой! Иди сюда.
Он выглядел несчастным, грязным и помятым. Почему-то захотелось прижать его к груди, пожалеть. Но порыв нежности я сдержала. Нечего мужчин баловать!
– Что ты творишь? – спросила, отряхивая мировую ось жизни писателя.
– Сам не знаю, – очень внятно ответил эльф. – Дмаю, эт твои слва. В них – сила.
– Магия? – у меня дыхание перехватило.
– Не совсм, – он покачал головой. – Идем! Врмя уходит. Длеко еще?
– Не-а, – я указала на клочок леса, зажатый с двух сторон металлобазой и кирпичным заводиком. – Это Древопуща. Там наши ролевики тусуются. Главный у них – Дядька Энт. Все знает.
Пучок леса можно было бы назвать сказочным, не будь он так сказочно загажен.
Банки, бутылки, целлофан и строительный мусор зловонной бахромой очерчивали его границы. За высоким забором, увитым поверху «егозой», звенел металл и визжали циркулярные пилы. Но сама флора сделала бы честь Лихолесью, Ривенделлу и Беловежской Пуще в придачу. Мертвые и сухие стволы соседствовали с могучими исполинами, шумящими густой листвой.
Гардариэль, понятное дело, только скривился. А чего он хотел? У нас индустриальное общество! Только читая мои книги – и еще творения парочки классиков – получаешь шанс побывать в настоящих чащобах, окунуться в соленые воды океанов и вдохнуть чистый горный воздух. Правда, можно просто поехать отдыхать на юг или за рубеж, но и там много орков…
Встретили нас там, где стражи «Вялого Листа» обычно и встречают незваных гостей – у подходов к своей обители.
– Привет! – улыбнулась я Кольдаану и Дирлиниану, находящимся сегодня на посту.
– Оля! – обрадовался Дима.
– Привет! – сказал Колян. – Какими судьбами?
– Чт за чрт? – удивился мой эльф, заметив «копья» в руках стражей, их «кольчуги» и «браслеты».
– Свали! – отмахнулась от него я и повернулся к мальчикам: – Давно не виделись. Мы к вам по делу. Даже не к вам, а Дядьке Энту. Тут такое…
– Оля…
– Помолчи, Дим! – мне не нравится, когда перебивают. Тем более – в такие важные моменты! – Говорю, тут такое дело…
Коля указал куда-то в сторону. Туда же пялился Дима. Ну и я обернулась. Гардариэль настойчиво пытался повалить липу. Раскраснелся, волосы растрепались, натужно пыхтит. Удивительно, но ему почти удалось добиться желаемого. По крайней мере, дерево заметно накренилось.
– Ух ты, класс! – воскликнул Коля, разглядев изящные острые уши моего спутника. – Театральный грим? Или на заказ сделали?
– Гардариэль, прекрати, – максимально спокойно попросила я и обрадовалась, когда он послушался. – Коля, говорю же! Такое дело: это, – ткнула пальцем в сторону Гардариэля, – настоящий эльф из другого мира. Мне нужно спасти его мир от Темного Властелина! То есть… я думаю, что властелин именно темный.
– Ага, – догадался Дима.
– Мне нужен Дядька Энт! Срочно!!! – терпение подходило к концу.
– Хорошо-хорошо, – успокаивающе заговорил Колян. – Будет тебе Энт, только не нервничай.
Дом Увядших Листьев некогда был сторожкой, которую бросили на поживу бомжам, едва закончилось строительство кирпичного заводика. Примерно тогда же появился Дядька Энт. Он присвоил ветхое строение, отремонтировал и устроил здесь штаб. Чудный мужик, скажу я вам! Успешный, семья есть, умная голова на плечах.
Как по-настоящему звали отца ролевого движения наших краев, никто не знал. Да и мало кого это волновало. Главное – Энт был ходячей энциклопедией мифов, легенд, всевозможных фольклоров и не жалел времени и денег на «Клан Вялого Листа». За то его и любили трепетно и беззаветно все местные толкиенисты. А остальные считали психом, чем Энт весьма гордился.
Он сидел на лавке из доски и двух пеньков и раскуривал трубку. Меня немного расстроило, что перед Гардариэлем предстал не мудрый старец, а пухлый и розовощекий патлатый мужик в джинсовом костюме и белых кроссовках. Видно, пришел совсем недавно, не успел еще облачиться в «эльфийские одежды».
– Хм? – недовольно оторвался от медитативного занятия мудрейший, выслушав содержательный доклад Коляна: «Вот, пришли тут».
– Дядь Энт! – выпалила я. – Вопрос жизни и смерти! В буквальном смысле, – уточнила на всякий случай, не заметив должного внимания на лице собеседника.
– Падайте, – Энт кивнул на лежащее неподалеку бревно, до блеска отполированное задами ролевиков, и снова сунул трубку в рот.
Но спокойно докурить ему не удалось: Гардариэль, в точном соответствии с указанием, шмякнулся оземь и теперь кривился, потирая в который раз за день ушибленную голову. Энт сочувственно ругнулся. Эльф с болью во взоре поднялся и двинулся к дядюшке с пока неясным, но совершенно точно нехорошим намерением.
– Стоять! Не двигаться! – заорала я, догадавшись, чем может закончиться такое дело.
Гардариэль застыл с выражением безграничной благодарности на красивом лице.
– Это эльф, – ответила я на невысказанный вопрос Энта. – Из другого мира. Вот, – подергала страдальца за длинное ухо. – Настоящее, видите?
Принялась сбивчиво пересказывать все события дня, не забыв поведать и о проблемах в мире Гардариэля.
– Говоришь, все делает, как скажут? Это он что же, меня собирался?.. Хм. Ну-ка, взлети!
Эльф воспарил метра на полтора и умоляюще на меня уставился.
– Плавно опустись, – вздохнула я.
Гардариэль приземлился.
– В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог, – задумчиво произнес дядька Энт. – И нам, значит, кое-что перепало… А что, – обратился он к эльфу, – у вас там какие-то проблемы с магией?
– Мгия умрат. Свсем сил в слвах нет…
– Угробили родную речь, значит… а людям выручать. Вот она – эльфийская натура: как все в порядке, так они высшая раса, а чуть проблемы – человек понадобился.
Я впервые слышала от дядьки Энта такие пренебрежительные слова об эльфах. Это ведь его любимый фэнтезийный народ! С другой стороны, гордость за человечество полностью разделяла. Непременно нужно было оправдать возложенные на меня надежды, не ударить в грязь лицом!
– Ну и как помочь?
– А что не ясно? Магия в его мире основана на речи, а он – часть своего мира, потому и реагирует так… специфически на любую фразу. Ты ж… писатель, вроде?
– Ну да.
– Ну и вот. Ты ему нужна как человек, хорошо владеющий языком. Работай! Заклинания выдумывай – только не абракадабру, а внятно, по-русски. Великий и могучий должен убойно действовать.
– И все?
– А чего тебе еще надо? Трехручную катану и ехидного коня? Черного властелина, учитывая их убогую речь, ты побьешь легко. А вот что делать дальше – не знаю. С такими хилыми магическими возможностями они долго не протянут… В общем, эльфа под мышку – и дуй в его мир. На месте разберетесь
Дядька Энт ушел принимать должный облик, Дима и Колян уселись на лавку, наблюдая за моими приготовлениями и подкрепляя силы «лембасами» домашнего производства. Чуть в стороне от них Гардариэль изнывал от нетерпения.
Настал момент истины.
– Дверь в мир эльфов! – крикнула я, ткнув пальцем на прогалину.– Материализуйся! Две-е-ерь, появись!
Вместо двери появилось чувство неловкости.
Значит, этот вариант не прокатывает. Хорошо. Попробуем иначе.
– Ветер, перенеси нас с Гардариэлем в его мир! – теперь мой перст уткнулся в небо. – Ветер!!!
– Чего орешь, взбалмошная? – пробурчал облаченный в наряд друида Дядька Энт, выходя из сторожки.
– Так не выходит ничего!
– Ухи тебе зачем – серьги носить? – глава клана легонько стукнул меня посохом по лбу. – Не тупи. Я ж говорю: это в мире эльфов твое волшебство работает, а тут – шиш. Разве что вон этот, – он кивнул на Гардариэля, – тоже реагирует. Вот на него и магичь.
Стало обидно. Я же Демиург! Создаю миры… а без эльфа, выходит, и колдануть не могу? С другой стороны – он же мне подчиняется во всем! Эльф на побегушках – это круто.
Я собралась с мыслями и приказала подчиненному:
– Гардариэль, открой проход в свой мир!
Остроухий улыбнулся, взмахнул рукавом, аки Василиса Премудрая – и между двумя кленами возник дымный овал, который постепенно уплотнился и превратился в висящую в воздухе тонкую пленку, сияющую радужными сполохами. Я хотела подойти рассмотреть чудо, но деревья по обе стороны от него вдруг заскрипели и скрестили ветви, преграждая путь. Что за черт? Да это уже и не простые клены вовсе – исполины с мощными стволами, в причудливом рисунке коры угадываются суровые лики. Эльф подошел к одному из необычных деревьев, коснулся ствола и прошептал:
– Чудо-древо, нас не тронь,
Я молю лишь об одном:
Протяни листок-ладонь.
Мы пришли к тебе с добром.
Вновь заскрипела кора. Одна из ветвей наклонилась, причудливо изогнулась. На ладонь Гардариэлю опустился большой золотой лист. Эльф коснулся им радужной пленки, она всколыхнулась, как потревоженная водная гладь – и исчезла.
– Ятаган мне в ножны… – прошептал Дядька Энт. – Магия…
Надо же – заметил. А до этого тут все было обыкновенно и буднично, выходит!
Гардариэль подошел ко мне и улыбнулся.
– Вот. Гтово. Мы мжем идти, – и взял меня за руку.
Ролевики застыли статуями, даже не пожелав нам успеха в нелегком деле.
Мы прошли между волшебными деревьями и очутились… на пустынной улице. Как-то мало она походила на часть эльфийского города: два непрерывных и бесконечных ряда совершенно разных домов – и сверкающие стеклами небоскребы, и деревянные терема с резными наличниками, и дворцы в восточном стиле…
– Идем п Бзмолвной Улице, – сказал эльф.
– Почему она Безмолвная? – удивилась было я, но осеклась.
Здесь царила тишина. Ни шелеста ветра, ни наших шагов.
– Птму что сотни лет никто не гврил здсь, – вздохнул Гардариэль. – Нет ткой силы в нашем мире, чтбы открыть этот проход.
– А в наш мир ты не через него разве пришел?
– Нет. Нставнк меня отпрвил на пъиск дмурга – и я окзался у тебя.
Интересно. Выходит, мы с его наставником одновременно колдовали: он послал, я позвала – и Гардариэль попал точно по адресу.
– Ну и долго нам по этой улице чапать?
– Не знаю, – пожал плечами эльф. – Кждый дом – мир. Нжно нйти мой и вйти.
Найти? Для Демиурга это не проблема.
– Гардариэль! Веди меня прямо в свой мир! – приказала я.
Он растерянно закрутил головой, оглядываясь, а потом засиял улыбкой и потащил меня к старому дому с витражными окнами и изящной лепниной.
Гардариэль галантно открыл передо мной дверь. Она отворилась совершенно бесшумно, а внутри – темнота. Входить первой было страшно, и я снова схватилась за руку эльфа. Он понял меня. Вместе сделали шаг в неизвестность... и очутились в сказке.
Мы стояли на небольшой выложенной розовым мрамором площадке, со всех сторон окруженной пышно цветущими деревьями. Из-за них виднелись белоснежные стены, покрытые густым орнаментом, тонкие башни, похожие на витые свечки и изящнейшие, словно кружевные, воздушные галереи и мостики. Чистый воздух пах скошенной травой, цветами и медом.
Нашего появления ждали: из буйных зарослей к нам вышла целая делегация эльфов. Все с длинными распущенными волосами и в ярких шелковых одеяниях. Впереди гордо ступал самый старший на вид – я бы дала ему лет тридцать – с красивым резным посохом, увенчанным здоровенным льдисто-прозрачным булыжником. Предводитель подошел к нам, церемонно поклонился и сказал:
– К-к-к!
Я толкнула Гардариэля локтем, и он понятливо перевел:
– Прсветлый Ррмжк прветствъет тебя.
– А… Здравствуйте, – я изобразила книксен.
– Хр! – просиял пресветлый.
– Он гврит спсибо.
– За что?
– З излечваще зклинанъе.
– А?.. А, ну да, здоровья же пожелала.
Остальные эльфы тоже поклонились и сказали «К-к-к!», а потом расступились, жестами приглашая к зарослям, из которых недавно выбрались.
Я, признаться, представляла встречу более… многословной. Ну что ж делать, пошла, куда показали.
Город произвел на меня странное впечатление. Не такого ожидала от обители сказочных существ, про которых столько читала, слышала и писала. На что похожа столица? Представьте красивый и многослойный свадебный торт, с башенками из крема и безе, бисквитными улочками и реками джема. Представили? Теперь возьмите грязную калошу и швырните в шедевр кондитерского искусства. Все получившиеся дефекты замаскируйте кокосовой стружкой и присыпками-красителями.
Вот так примерно этот город и выглядит.
Гардариэль исполнял роль гида, время от времени указывая на то или иное здание, и кратко о нем рассказывая. Я быстро поняла: чем древнее строение – тем прекраснее. Искуснее и душевнее, что ли. Если поновее – нелепица. Безвкусица. Да и разваливается на глазах. А уж самое новое… м-да. Рядом с дворцом могла соседствовать хибара из бамбука и парусины немыслимых расцветок. Напротив скульптур, которые по ошибке можно принять за живых эльфов, громоздились гипсовые бабищи со странными пропорциями далеко не прекрасных тел в непотребных позах, да еще приукрашенные кучей капустообразных розочек и почему-то огурцов. А один фонтан мне вообще напомнил куклу вуду из фильма ужасов.
– Упдк, – вздохнул Гардариэль, когда мы проходили по аллее, тянущейся вдоль дворцовой стены. Сам дворец был прекрасен. Но пристроенная недавно башня – как гнилой и сломанный зуб. – С гдами все только хуже и проще.
– К-к-к! – поддержали его старшие товарищи. – Бр-р фьх-х-х!
– Чего кудахчут? – буркнула я.
– Соглашаются, – эльф нахмурился. – И ещ грят – нжно чудо.
– Какое, например? Превратить вино в воду? Или разучить зодчих ваять чудовищ, вроде вон того мраморного храма, что похож на куриную попу?
– Не дмаю, что ткое возможно, – улыбнулся Гардариэль. – Разучить тех, кто нчего не умеет. Врнее – не научн… Некму учить, нкто не помнт.
– К-к-к! – старейшина потряс посохом, ловя навершием солнечный свет. – Фьх-х-х?
– Переведи, – утомленно попросила эльфа.
– Спршивают, тчно ли ты Дмург.
– А есть сомнения? Прочти мои книги! Или повести хотя бы… Да я виртуозно владею словом!
– Нет, – покачал головой Гардариэль. – Слова – дело. Дкажи. Сдлай чудо.
У меня появилась интересная мысль. Если прокатит… докажу всем и все, как доказала в своем мире.
– Всем меня слушать и понимать! – гаркнула я командным голосом. И добавила тихо-тихо: – А мне понимать вас.
Не грянул гром, не затряслась земля, даже искорка не вспыхнула в воздухе. Просто старейшина вдруг выдал:
– Что сказала?
– Ага! – я обрадовано захлопала в ладоши. – Получилось! – по правде говоря, я боялась, что на меня магия слова не подействует даже в эльфийском мире. Но сработало ведь! Я всемогущий Демиург!!! – Вы меня теперь понимаете?
– Ой-ой! – старый эльф нахмурился. – Слов много. Тяжело. Ой-ой!
Когда услышала, как разговаривают остроухие, моя радость поутихла. Словарный запас был убог и скуден. В нашем мире дети детсадовского возраста имеют речь богаче и образнее. Что ж, зато можно обойтись без переводчика…
Зал Мудрости сохранил былое величие. Видимо, современных «зодчих» к нему не подпустили. Помещение казалось прелестно-классическим – как и надлежит подобному месту.
Мрамор. Лепнина. Позолота. Все это сочетается очень органично и выглядит роскошно – но не вычурно. В сердце зала – идеально круглый, отороченный резным бордюрчиком газон, в центре которого росло стройное деревце с золотыми листьями. Вокруг этой живописной композиции стояли одиннадцать пустующих кресел, задрапированных алым бархатом.
Но были еще два – из мореного дуба. С золотой инкрустацией, деталями из кости и красного дерева. Эти седалища занимали два эльфа. Один старый, седой как лунь; второй помоложе, но тоже далеко не мальчик.
– Маги, – сказал обладатель необычного посоха, получивший от меня имя Ржака. – Последние.
– Они пмнят некоторые слва, – сказал Гардариэль.
– Пмин, пмин, – подтвердил более молодой маг. – Рус-яз. Сильн язка.
– Чего? – не поняла я. – Что еще за «язка»?
Маг вздохнул. Перешел на наречие своего мира:
– Знал я. Так и есть. Не понимает нас. Ошибки. Всё – ошибки.
– Гардариэль, что они говорят? – взмолилась. – Объясни, пожалуйста!
– Дмаю, маг имеет в виду, чт наши заклинания плны ошибок…
– Не так! – проблеял старый маг. – Эльфийских заклинаний нет. Завяли.
Удивительно, но его речь была богаче и понятнее, чем у остальных.
– Небесный Пастух сотворил наш мир. И подарил эльфам Древо, – палец, напоминающий засохший корень, указал на клочок земли. – На листьях были написаны Слова… теперь их нет. Не сохранили.
– А откуда вы знаете русский? – подозрительно спросила я.
– Искали язык, в котором есть сила. Нашли в вашем мире. Сначала заклинания работали, потом стало хуже.
– Конечно! Вы ж разговариваете на какой-то тарабарщине! Ни одного слова правильно произнести не можете.
– Не можем, – согласился моложавый маг. – Потому проиграли Черному. А вот он – может. И потому побеждает.
– Логично…
– Ты должна одолеть Черного, – сказал дряхлый эльф. – Слова нам не вернуть, ошибки предков не исправить. Но от опасности избавимся.
– Да не вопрос! Сейчас решим все ваши проблемы. Гардариэль! Веди на поле боя. Остальные – за мной. Будете свидетелями исторического события. Детям и внукам расскажете, если пару слов связать сумеете.
И мы двинулись навстречу моему триумфу: я под ручку с красавцем-эльфом, остальные – нестройной гурьбой позади. Энтузиазма остроухие не проявляли. Только выйдя за пределы города и протопав километра три по живописной, но весьма пересеченной местности, я стала догадываться почему.
– Э… Гардариэль, – обратилась к своему провожатому светским тоном, оглядывая окрестности с невысокого холма. Солнце клонилось к закату, золотя буйно цветущие деревца в ближайшем перелеске. – А далеко ли до театра боевых действий?
– Три дня пути, – был вежливый ответ.
– Сколько?! – возмутилась я. – Что ж ты сразу не сказал?!!
Гардариэль смущенно опустил глазки.
– Так. Всем стоять! – этот приказ эльфы выполнили с явной радостью.
На меня выжидающе уставилась дюжина пар глаз. Неудобно получилось. Что ж делать теперь? Не назад же поворачивать – за провизией и лошадьми (или на ком они тут скачут). «Черт! – хлопнула себя по лбу. – Чуть не забыла о магии». Я театрально хрустнула пальцами, как мультяшный пианист перед выступлением, для пущего эффекта взмахнула руками и провозгласила:

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 9:46 PM | Сообщение # 925

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

– Ковер-самолет, появись!
У моих ног материализовался половичок с веселеньким рисунком и длинной бахромой по краям. Пожалуй, все на него не поместятся. Я оглядела свой отряд и исправила положение:
– Полови… То есть, ковер-самолет! Увеличься в э… четыре раза.
Средство передвижения разрослось во все стороны и стало сползать с вершины холма, под собственным весом скользя по шелковистой травке. Блин, надо было метлы вызывать. Ну да ладно, сойдет. Эльфы поймали убегающий ковер, я величественно ступила на него и уселась в центре по-турецки. Остальные по моему приказу пристроились рядышком, и я распорядилась:
– Ковер, неси нас… где вы там воюете? Ага. Неси нас к Пчвс… В общем, куда Гардариэль сказал.
«Летательный аппарат» натужно взлетел. Середина, утяжеленная толпой ушастых и моим немалым весом, провисла, потому он напоминал скорее летающий гамак, чем сказочный ковер-самолет. Я пыталась спихнуть с себя навалившихся и больно давящих костлявыми локтями и коленями эльфов, но без толку. Колдовать в таком положении оказалось очень неудобно – вместо членораздельных слов получалось кряхтение и сипение. Пока сумела более-менее удобно устроиться, мы прибыли.
Приземлились на пригорке, с которого открывался вид на изрытое копытами поле с разбросанными кое-где железками, взблескивающими в лучах заходящего солнца. По ту сторону, видимо, располагался стан врага: там горели костры вокруг темных шатров и двигались люди – или нелюди – в черных доспехах. Нашу армию видно не было.
– А где наши? – удивилась я.
Старый маг указал корявым перстом на виднеющийся вдалеке лес.
– Ага. Пусть армия эльфов идет сюда!
Закачались кустики на опушке, и оттуда появилось войско. Через десять минут защитники эльфийского государства выстроились кривоватыми рядами у подножия холма. Видок у них был не очень бравый: доспехи гнутые и потертые, на тощих лицах – тоска и усталость. Многие пошатывались, а несколько солдат и вовсе упали. М-да. Ну ничего. Магии все нипочем!
– Орлы! – крикнула я погромче, чтобы все услышали. – Вперед на врага!
Над головой пронеслась стая невесть откуда взявшихся птиц и ринулась в сторону лагеря Черного. Ну точно – орлы. Особого вреда пернатые неприятелю не причинили, но аппетит перед ужином наверняка испортили: удивленные, возмущенные, а иногда и испуганные крики долетали и до пригорка, откуда я изволила руководить победоносным сражением.
– Эльфы! – исправила я свою оплошность. – Победите супостата!!!
Заморенные солдаты приободрились и рванули в бой. Правда, шанс напасть внезапно был упущен: орлиная стая навела шороху, и армия Черного подготовилась. Но мои архаровцы, увидев мобилизованного врага, не дрогнули и продолжили наступление… которое внезапно захлебнулось в буквальном смысле слова. На моих непобедимых бойцов с чистого неба рухнуло немыслимое количество воды. Это что ж такое? Я же четко сказала: «Победите». Почему же не выходит?
– Вода, лети в Черного!!!
Образовавшееся на месте поля озеро взмыло в воздух и гигантской каплей понеслось к лагерю темных, но на полпути, превратилось в огромное облако, которое унеслось ввысь и бесследно растаяло. А в мокрых, откашливающихся и отплевывающихся эльфов полетели огненные шары.
Тут мои нервы не выдержали, и я что есть мочи заорала:
– Всем эльфам телепортироваться в безопасное место!!! – и, оставшись на холме в одиночестве, поспешно добавила: – и мне оказаться там, где сейчас Гардариэль!
Погорячилась я. Поняла это, услышав полузадушенный стон и ощутив вялое шевеление под своей жо… под собой. Сидеть на эльфе было неудобно в прямом и переносном смысле, пришлось встать и извиниться. Остроухий выглядел слегка помятым, но руками-ногами шевелил, так что беспокойства не вызывал. Были вещи и поважнее. Например – какого черта ничего не вышло с победой?!
Пока армия отдыхала от скоротечного, но тяжелого боя, я нервно моталась туда-сюда по обширному залу с панорамными окнами и мозаичным паркетом. Гардариэль и маги стояли в уголке и не мешали.
В чем ошибка? Почему до сих пор все мои заклинания срабатывали, а на войне ничего не вышло? В чем дело? Да в том, что Черный тоже колдует! Я говорю одно – он другое, потому и получается черт знает что. Вывод? Победит тот, чье слово сильнее. Ну конечно! Просто сказать: «Идите победите» мог любой русский, даже неграмотный. Но ведь эльфам понадобился Демиург, а не кто попало. Вот оно! Не просто так языком трепать надо, а использовать свой литературный талант! Ну ничего, теперь все будет хорошо.
Мы проиграли лишь стычку, но не войну!
Именно так. Теперь-то злыдням не поздоровится!
Я решительно настроилась утереть Черному нос. И сделать это красиво, в своем стиле – гениально. А что для этого нужно? Правильно. Бумага и чернила. Конечно, с ноута привычнее, да «Word» помогает… Но какая разница, на какую поверхность лягут победные строки?
– Дайте больше света! – приказала эльфам, когда меня привели в тихую каморку, где стоял большой стол, пухлое кресло и пара книжных шкафов без книг. – И мармеладу, а то проголодалась с вашими битвами.
Пара остроухих притащили волшебное зеркало – из немногих уцелевших артефактов. Гардариэль лично повесил на крючья в стенах стеклянные колбы, внутри которых порхали золотые бабочки, рассыпая мерцающую пыльцу.
Ржака снабдил подносом со сладостями и пинтой ромашкового чая.
Немного смущали чернильница, перо и шкатулка с песком. Я такие письменные принадлежности только по телевизору и видела! Но на всякую задачу найдется решение.
– Перо – пиши, что скажу!
Инструментарий ожил.
Нечто среднее между болгарским рахат-лукумом и ириской стало мне вкусной наградой. Глоток чаю – и в бой.
– Зеркало – картинку. Покажи, говорю, неприятеля!
Обитель Черного. Многотысячная армия. Катапульты, неприступная стена, бастионы, мрачные пики гор вокруг. Все, что нужно для эпики. Хотя… нет. Не все. Добавим антуражу.
– Перо, следи за мыслью. Все остальные – выйдите из комнаты… Но можете подглядывать в замочную скважину. Автор без читателей – не автор.
«Начался ливень. Молния раз за разом овладевала черным небом, сладострастные стоны громом катились над землей…»
Получилось живописно и пикантно.
Настало время персоналий.
Перво-наперво я решила обзавестись мудрецом. На поле боя обязательно должен присутствовать мудрец! Будет направлять героев, давать умные советы, да и вообще…
Чернила ложились поразительно ровно:
«Дурегай. Старый, опытный, тертый, многое повидавший, мудрый и многое знающий. Сухой, как сладкий сморщенный чернослив, высокий, как жердь, худой, как модель, с седой бородой в густых усах…»
Чего греха таить – Дурегай не удался. На человека походил мало, борода набилась в рот, вместо слов вылетали нечленораздельные звуки. Кажется, чернокожий мудрец умолял его убить…
Перо зачеркнуло строку. Дурегай развалился на две части, заливая кровью землю. Из зеркала долетели крики ужаса – вражеские, потому что наших солдат я еще не написала.
Скривившись, ввернула опытного и мужественного полководца. Лаконично описала.
«Командовал Лелдилиан Златокудрый. Старый ветеран и умелый, умный воин!»
Здесь все получилось вполне прилично. Сработал архетип.
– Не волнуйся! – приказала себе, прожевав лимонное пирожное. – Просто делай, что умеешь. Перо, за работу!
«Тысячи смелых защитников Родины были готовы к схватке с прихвостнями Черного Властелина. Первыми в бой вступили конные арбалетчики. Стальные щиты в человеческий рост в одной руке, осадные арбалеты – в других…»
От возникшей на поле сражения эльфийской армии отделился клин всадников.
Ну… страх они могли внушить разве что своим лошадям. Трехрукие эльфы мешками болтались в седлах, роняли огромные щиты. Палили, черт знает куда, только не по врагам. Противник встретил кавалерию ливнем стрел и камней.
Дьявол!
«Клин заложил маневр и умчался в лагерь. То был хитрый ход, чтобы смутить врага…»
Я откинулась в кресле. Надо действовать по-другому! Черный не промах, умеет обороняться. Но ничего. Стоит проломить стену, и город будет взят! Тогда и главному злодею конец придет.
Бросила в бой метательные орудия, но они увязли в грязи. Мои катапульты и осадные башни пожгли огненными стрелами, перебили персонал и захватили пару небольших баллист. Неприятель даже не стал заморачиваться фаерболами и внезапными потопами.
Меня это начинало раздражать! Не мог Черный быть талантливее меня. Не мог! Не в этом мире. Да и в нашем – не много конкурентов моему гению сыщется, откровенно говоря.
Настало время решительного штурма!
«Пехота, прикрывшись большими щитами, двинулась на приступ. Кто-то нес лестницы, следом катили таран…»
Трансляция в зеркале говорила, что пока все идет хорошо. Щиты – мантелеты, по-моему, – защищали бойцов от стрел и камней. Ряды были плотными, хорошими… Правда, пришлось забыть про импровизацию и вспомнить кое-кого из классиков жанра, но результат того стоил. Да и разве может повредить небольшое заимствование? Все равно – от меня здесь больше!
Перо чернилами рисовало историю моего триумфа. Есть где разгуляться:
«Полководец Лелдилиан Златокудрый шел впереди отряда. Полные доспехи, двуручный топор и щит в руках; кольчуга и шлем на голове…»
Полководец с охапкой доспехов в руках с трудом удерживался на едва не падающем от тяжести коне. С каждым шагом теряя очередную железку, вскоре он освободился от своего груза и схватился за поводья. Но вести отряд бедолаге мешала свисающая на манер вуалетки кольчуга. Итог – три стрелы в шлем и арбалетный болт в незащищенную грудь.
В отряде воцарилось смятение. Офицеров больше не было – забыла про них написать!
Ну что ж такое, а? Так… так…
«Бразды правления перенял… перенял капитан, например!»
Но было уже поздно. Секундная заминка стала роковой. Ворота распахнулись – навстречу пехоте вылетела тяжелая конница. Легко разрезала отряд надвое, прорвалась на открытую местность. Развернулась и повторила удар.
Почему-то среди наших не оказалось пикинеров. Хотя, если задуматься, это я решила, что с пиками штурмовать стены неудобно…
В общем, разгромили мой отряд. Прижали к стенам. Вслед за кавалерией из ворот выбрался железный кулак. Алебардщики и копейщики, укрывшись за стеной щитов и частоколом коротких мечей, покрошили моих эльфов в капусту. Миг – и все стихло.
Воины Черного вернулись за стену.
Я задумчиво глядела в зеркало. Почему? Что не так? Пишу – как всегда. Здесь нет сомнений… В чем же дело?
– Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи, – попросила я, – почему у меня ничего не выходит?
По гладкой поверхности пошла рябь. Не уверена, расслышала ли все верно, но там было что-то про «кривые руки», «бездарность» и «глупость». Мне захотелось швырнуть кружкой в лживое зеркало, но…
Куча мертвых тел, содомия в небе, остовы метательных орудий, да и перешептывание эльфов за дверью меня остановили. А главное – не могла я подвести Гардариэля. Что угодно – только не разочарование в его глазах.
Пока я предавалась унынию, моей армии приходилось несладко. Если Черный с ней расправится – он же за меня возьмется! Лихорадочно соображая, как спасти положение, попыталась потянуть время, выкрикнув еще в школьные годы заученные строки:

Вся родина встала заслоном,
Нам биться с врагом до конца,
Ведь пояс твоей обороны
Идет через наши сердца!

Сработало!
Эльфы воспрянули духом. Согнали с лошадей трехруких мутантов и поснимали с животных громоздкую броню. Вооружившись короткими луками, пронеслись по широкой дуге мимо наступающего отряда, засыпали стрелами. Ловко ушли от бросившейся наперехват вражеской тяжелой кавалерии и, выстроившись на холме, тремя залпами остановили пехоту.
Да! Вот так!
Правда, теперь черной волной накатывали вражеские всадники, но я свою предыдущую ошибку помню!
«Перед конными лучниками выстроился двойной ряд пикинеров…»
Хлоп. Заслон из пик был готов встретить неприятеля.
Раздался страшный треск, грохот, лязг железа, крики умирающих и ржание раненных лошадей. От этой какофонии мне стало дурно. Да, не рассчитала я с рядами! Черные клином прошли сквозь тонкий двойной заслон, стоптав и изрубив четыре десятка моих бойцов. Но и сами потеряли немало. Человек двадцать. На потрепанных и смешавшихся пикинеров двинулась воодушевленная вражеская пехота.
Да что ж такое-то? А так все начиналось…
– Да стойте вы, елки-палки! – невозможно же работать в такой обстановке! Не могу сосредоточиться…
Пехота и не подумала останавливаться, и появившиеся на поле боя чахлые елочки и торчащие из земли суковатые палки надолго ее не задержали.
Я запаниковала и, не пытаясь что-то придумать, выкрикнула подкинутые памятью строки:

Под нами лёд, над нами небо,
За нами наши города,
Ни леса, ни земли, ни хлеба
Не взять вам больше никогда

Местность изменилась. Даже я удивились такому результату! Крутой холм сменился замерзшей гладью огромного озера. Мой лагерь и твердыню Черного раскидало по противоположным берегами. Еще эпичнее!
Быстро придумала оборонительную насыпь из снега, льда и камня перед лагерем. Перекинула туда оставшихся в живых пикинеров, добавила лучников и пару баллист по флангам. Внушила спокойствие конным стрелкам и их скакунам.
Мои эльфы влетели в распахнутые ворота, развернулись. Послали стрелы через насыпь.
Черной кавалерии приходилось несладко. Их лошади не ожидали такого коварства! Испуганно ржали, валились сами и сбрасывали всадников. Лед задрожал от гула падающих тел. Сверху градом посыпались стрелы, болты, а снаряды, пущенные из баллист, оставляли кровавые вмятины на белом покрове. С кавалерией было покончено!
Тем временем на укрепление надвигались два отряда вражеской пехоты. Откуда их столько? Тяжеловооруженные мечники, арбалетчики в кольчугах, алебардисты и копьеносцы. Больше двух тысяч!
Надо достойно встретить!
«На пути неприятеля встал лучший отряд щитоносцев…»
Гм-м. Опять поторопилась. Щитоносцы, конечно, были лучшими, сомнений нет. Да и «встали» они на славу, загородив дорогу отрядам. Вот только оружия при них не оказалось… а отбиваться щитами выходило не очень.
Пришлось изрядно потрудиться, чтобы перебросить несчастных эльфов обратно к укреплению. Как раз тогда родилась хитрая мысль. Ну, как родилась… последние строки навеяли.
Лед пошел трещинами, загрохотал, захрустел. Тяжелое обмундирование и кучность кованых сапог на квадратный метр озера сыграли злую шутку с прихвостнями Черного. Началось массовое барахтанье, утопление и прочие прелести, известные нам со времен Ледового Побоища. Правда, мой оппонент тоже не сидел сложа руки. Мерзавец спас всех, кого смог. Зарастил «рану» на теле озера, собрал отряд и отправил его на штурм. Но я уже знала, как ответить.
Я бросила в бой эльфов из Снежных Круч.

Их сабли остры, ярко блещут;
Уж лук звенит, стрела трепещет;
Удар несется роковой.
Стрела блестит, свистит, мелькает...

Этим не впервой биться посреди ледяных или снежных пустынь. Обмундирование на них было легкое, удобное. Двигались горцы в разы быстрее супостатов. И дрались яростно, как одержимые. Лучники выкашивали неприятеля, немногочисленные верховые арканами ловко выдергивали из вражеских редутов копейщиков и мечников, а умелые и отмороженные пехотинцы врубались в образовавшиеся прорехи, размахивая саблями.
Но Черный вновь нашел, чем ответить.
Гад, решив перенять мои методы, изменил погоду и местность.
Теперь битва разворачивалась в степи, под жарким солнцем. Вражеские воины перестали оскальзываться и бояться провалиться под лед. Собрались в кулак. Дали пару залпов из арбалетов, остужая пыл горцев. Пядь за пядью теснили остроухих к подтаивающей стене.
Снежные эльфы быстро выдохлись на жаре, еле шевелились в облачении из мехов и толстой шерсти. Воины Черного, пользуясь этим, рубили, кололи и резали. К ним на помощь пришла воскресшая тяжелая кавалерия…
Запахло очередным разгромом.
Я все-таки разбила кружку об стену. Правда, чай давно выпила, но все-таки! Любой мой успех поганец в бастионе умудрялся обратить неудачей. Но теперь я знала, что действует лучше всего, – цитаты!
Напрягла память и выдала на-гора:

В рубахах стираных нательных,
Тулупы на землю швырнув,
Они бросались в бой смертельный,
Широко ворот распахнув.

Так легче бить врага с размаху…

Загрохотало. В сторону моего лагеря летел настоящий метеорит. Небольшой, конечно, но зрелище внушительное. Я улыбнулась. Ну-ну… читала как-то один ЖЮФ, где девушка-попаданка отражала стрелы теннисной ракеткой.
Хлопок – огромная ракетка из туч и воздуха отбила метеор. Ба-бах! Бастион, вместе со значительной частью стены, брызнул щебнем. Поле боя заволокло дымом и пылью.
Эльфы и черные решили воспользоваться передышкой и отступили к укреплениям. Я им мешать не стала.
От моего защитного вала остался небольшой островок грязного снега, но это не важно! Главное – брешь. Брешь в фортификации противника! Отдохнем – и на штурм. К победе!
Но для начала передохнем малость.
Невольно вспомнились строки:

Помалу тихнет шумный бой.
Лишь под горами пыль клубится…

Мое внимание привлек треск. Подозрительно…
– Зеркало – покажи замок!
Да что ж за едрить твою налево?! Просто сказочное свинство!
Бастион вновь был восстановлен. Как и стена. А еще – башня Черного выросла и потолстела почти вдвое.
Марципановый заяц на вкус показался горше полыни.
– Ах ты б… че… Черный Властелин. Попадись только мне в руки!
Показалось, меня ударили тараном. Внезапно навалившаяся тяжесть сбила с ног и вышибла дух. Еще ничего не успев понять, я попыталась спихнуть с себя груз, который зашевелился… и чертыхнулся по-русски. Прямо из воздуха соткался лысый черт. Схватил незнакомца и, пыхтя от натуги, поднял в воздух.
– А-а-а! – заорал басом мужик. – Да что б…
– Заткнись! – взвизгнула я.
Он заткнулся. Пробкой. Резиновой такой, от ванны.
– Черт, исчезни!
Рогатый пропал с тихим хлопком, и я едва успела увернуться от падающего тела, которое с грохотом приземлилось рядом. Это что же… Черный Властелин и есть? Высоченный брюнет, одет во все черное: ботфорты со шпорами, кожаные штаны, греческий нагрудник, под который, кажется, ничего не было поддето. И как ему доспехи не натирают? Голые загорелые плечи бугрились неохватными мышцами. Арни Шварценеггер в лучшие годы выглядел мельче и хлипче.
Ну точно – Властелин. Мне в руки попал, значит. Почему, интересно, в цитатах всякие метафоры-эпитеты работают нормально, а с моими словами ерунда происходит? Не дожидаясь, пока я выйду из задумчивости и соизволю встать на ноги, эльфы влетели в комнату и сноровисто скрутили врага, пока он не очухался.
Сияющий Гардариэль помог мне подняться.
– Ольга! Мы пбдили!
– Вижу.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 9:49 PM | Сообщение # 926

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Зеркало демонстрировало поле боя, усеянное трупами черных, и ликующую армию эльфов. Новые неприятельские силы не показывались: наколдовать их было некому. Как все просто оказалось, даже обидно. И чего я сразу не пожелала Черному окочуриться от инфаркта? Одно радует: ему такое просто решение тоже почему-то в голову не пришло.
– Что делать? – спросил Ржака, закончив вязать узлы на заломленных руках Черного.
А и правда, что? Отпускать пленника нельзя, убивать негуманно… Всю жизнь держать связанным и с кляпом во рту? Убить милосерднее, а я уже этот вариант отбросила.
– Ну растормошите его, что ли. Допросим, а там видно будет.
Гардариэль, пользуясь моим методом приводить мужчин в чувство, попросту отхлестал Черного по щекам – пожалуй, сильнее, чем следовало. Поверженный враг застонал, разлепил веки и испуганно задергался, мыча сквозь пробку и обводя эльфов безумным взглядом. Экий он нежный, оказывается. Кто бы ожидал.
– Как дпришвать? – спросил Гардариэль.
Хороший вопрос! Если вытащить кляп – маг начнет колдовать. Дать ему перо и бумагу – то же самое… Заставить забыть русский и изъясняться на эльфийском? Да в их языке от силы пара десятков слов осталась, что с их помощью можно поведать? А если…
Все-таки я гений! Не только одолела врага, но и нашла великолепный способ выведать его тайны, не подвергая себя опасности!
Телепатия – во!
Эльфы унесли стол, приволокли и водрузили на возвышение шикарное кресло с высокой спинкой, набросили мне на плечи мантию с горностаевым подбоем. Я заняла почетное место и величественно взирала, как Черного подняли на ноги вытолкали на середину комнаты. Он как-то странно прихрамывал.
– Что это с ним? Ногу подвернул?
Властелин покраснел и попытался левой ступней поправить что-то в районе правого колена. Жалкое зрелище…
– Как тебя зовут? – задала я первый вопрос, когда пленника заставили опуститься на колени.
Он уже справился с испугом и подумал, гордо вскинув голову:
– Сарунон Первый.
– Оригинально…
– Весьма. Я сам придумал.
Эльфы заинтересованно вытянули шеи, словно это могло помочь им расслышать мысли допрашиваемого. Ничего, перебьются. Потом я сама им расскажу все, что посчитаю нужным.
Следующий вопрос задала из чистого любопытства:
– Откуда ты знаешь ру… магический язык?
– Я великий маг! Я с детства знаю язык, и буду править этим миром по праву сильнейшего.
Этот напыщенный хлыщ просто поражал пафосом, самовлюбленностью и чувством превосходства над окружающими. Следовало указать гаду его место.
– Ну я-то оказалась сильнее, – позволила себе победную улыбку. – Откуда же ты такой взялся?
Эльфы зароптали. Смутились, что ли? Даже маги потупили глазки, словно узорный ковер на полу был интереснее плененного злодея.
– Та-а-ак! – я сложила руки на груди. – Чего шепчетесь, а? Давайте, рассказывайте, пока я не наколдовала вам поросячьи рыла! В чем дело?
– О, Вечноцветущая! – взмолился старый маг. Надо же, какие слова еще сохранились в эльфийском. – Прости. Умолчали… кое о чем.
– Догадываюсь, что умолчали, – яду в моих словах хватило бы умертвить трех слонов. – Но о чем именно?
– Мы повинны. Искали могучего Словом. Наугад. Нашли и призвали в наш мир.
Я поглядела на «могучего Словом». Он гордо взирал на нас, выпятив подбородок – так и хотелось треснуть.
– Так он не местный? Что ж вы сразу не сказали, обормоты ушастые?! Эй, ты! В своем родном мире колдовать мог?
Как все же удачно я придумала с телепатией! Во-первых, эльфы не слышали всего того, что подумал обо мне Черный. Во-вторых, обмануть меня ему не удалось – мысленно сказать не то, что думаешь, не так-то просто. В родном мире Сарунон был обычным человеком.
– Как вытянули – так назад и затолкаете. Гардариэль! Отправь его домой… куда он делся? Что, уже? Вот и ладненько. А теперь… – я окинула магов суровым взглядом, – объясните-ка мне кое-что. Я вам понадобилась, чтобы победить Черного Властелина. А он-то вам на кой сдался?
– Нш мир не мжет сущст… жить без магии, – ответил за всех Гардариэль. – Мы пгибам… мир руштся. Нам нжно стръить дома, сжать сады, лечть блезни.
– Вы что, всерьез верите, что один маг вас спасет?!
– А склько?
– Да нисколько! Это вообще не выход. Сегодня приглашенные маги вас спасут, а завтра снова поработят. Даже если и нет – все равно так нельзя. Это же ваш мир, ваша жизнь! Вы хотите, чтобы ею распоряжались чужаки? Вы ж как дети малые. Дикари. Не умеете ничего, не знаете…
Дядя Энт был прав: эльфы угробили свой язык, вот почему их мир пришел в упадок. Они как пещерные люди, даже хуже. Толпа Эллочек-людоедок. Не могут ни мыслями поделиться, ни чувства выразить, ни знания передать – ни-че-го. Только жить на готовом, а откуда ему браться?
– Знаете что? Я не дам вам рыбу. Но зато дам удочку! «Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык – это клад, это достояние, переданное нам нашими предшественниками! Обращайтесь почтительно с этим могущественным орудием; в руках умелых оно в состоянии совершать чудеса»
– Чт это знчит, Ольга? – выразил всеобщее непонимание Гардариэль. – Чем пможет?
– У эльфов снова будет язык – богатый, красивый и волшебный. И вы его уже не загубите, не потеряете! Учитесь – и ваш мир наполнится магией. Ты забегай ко мне в гости, Гардариэль. Будем вместе учиться. А сейчас я пойду… Бабушка уже волнуется, наверное, и работы непочатый край…
Работы действительно было много: предстояло перечитать все мои тексты, исправить в них ошибки и недочеты – и сделать свои творения такими же волшебными, как у классиков. Не знаю, сколько времени на это уйдет, получится ли... но приложу все усилия.
– Прощайте, друзья! – сказала пафосно.
И друзья меня, конечно, за все простили.
Я улыбнулась. И тоже всех простила.
Мы вышли в зал, где одиноко увядало никому отныне не нужное древо. Бесполезный, но живой артефакт ронял золотые листья.
Эльфы, несмотря на удачный в целом исход дела, расстроились. Ржака опустился на колени перед древом и принялся бережно собирать упавшие листочки. Остальные остроухие печально смотрели на него. Наверное, тяжело наблюдать, как гибнет реликвия.
– Знаете что, ребята? – задумчиво протянула я. – Вам, пожалуй, нужно Священное писание! Будете его беречь, а оно поможет сохранить новый язык!
Все удивленно-заинтересованно повернулись ко мне.
– Два тома Розенталя и Ожегова – сюда! – указала на мраморный стол.
С громким стуком на столешницу хлопнулись книги. Ну а что? У каждого должно быть что-то святое. У нас народ то статуям, то вообще мощам поклоняется. В магической силе Розенталя, во всяком случае, сомневаться не приходится. По-моему, отличная замена златолистой флоре. Переплеты были сказочными: вощеная кожа, бархат и позолота соответствовали драгоценному содержанию.
– Вот новые артефакты, – я ухмыльнулась. – А то кукситесь, вот-вот хныкать над своим деревом начнете. Лучше поливайте растение почаще, лентяи!
Маг помоложе аккуратно открыл один из фолиантов. С жадностью впился взглядом в буквы. Казалось, эльф утонул в строках, а лицо его приобрело придурковатое, но восторженное выражение.
– Ты – настъящее чдо, Ольга! – восторженно воскликнул Гардариэль и заключил меня в объятиях.
– Ничего особенного, – скромно возразила я. – Есть такая работа – миры спасать. Мне она по душе…
Уйти я решила классически, довольно красиво. Через шкаф.
А что? Нельзя? Может, это у меня мечта такая была… с детства. Наколдовала и себе томик Розенталя – в обложке поскоромнее, но содержание от этого менее ценным не стало – и промаршировала в шкаф.
Мне салютовали мечами, кричали косноязычные здравицы и приглашали наведываться в гости. Но вот лакированная дверца за мной захлопнулась…
Вернувшись домой из другого мира после сложной битвы, нудных разговоров и насыщенных героизмом часов меньше всего хочется увидеть за своим ноутом какого-то рыхлого типа, поедающего мои кексы!
– Ты кто такой?! – кажется, вопрос прозвучал скорее испуганно, чем возмущенно.
Незваный гость обернулся. Морда мясистая, прыщавая, обрамленная сальными волосенками. Из-за толстых стекол очков в черепаховой оправе на меня уставилась пара голубых глаз. Взгляд такой… знакомый-знакомый. Наглый. И губы брезгливо надуты.
– Не признала? – парень встал, многозначительно покачал головой.
– С… Сарунон?!
– Тупые эльфы отправили меня к тебе домой… или это ты умом блеснула? В общем, я – Семен Антонов, – представился давешний Черный Властелин. – В земном воплощении, так сказать.
– Ты! Ты… – я не сразу нашла слова, чтобы выразить всю степень своего презрения. – Марти Сью! Мускулы, доспехи… догадываюсь, что тебе ходить мешало, – и правильно догадывалась, судя по свекольному колеру Саруноновой морды.
Сконфуженный, он обозлился:
– Зато ты, дура, и так не умеешь, – прошипел он. – Даже внешность себе наколдовать не сумела! А я и в нашем мире буду властелином. Не мира, конечно… зато умов – точно. Для моей фантазии границ нет…
– Ты – бездарность, – улыбнулась я. – Да и я… Еще и неумехи редкостные. Неужели наша схватка тебя ничему не научила? Это в мире эльфов мы демиурги и колдуны, а у нас… у нас мы сами – эльфы.
– Я сразу и сказал, что ты бездарь криворукая. А меня с собой не равняй, – он указал толстым покрасневшим пальцем на экран ноутбука. – Прочти-ка. Сама все поймешь.
Я начала читать.
«Пархатый ветер мел опустевшие улицы метлой из пыльного вихря. Он оргазмически стенал в металлических трубах из специального сплава для труб, который плавили гномы, вертел со крипом флюгера и прогнозы магов-погодников. Нес прошлогодние опавшие листья к огромной циклопической цитадели бастиона замка, что сверху нависал над пенящимся котелком бурного волнующегося моря подобно страстному прелюбодею.
На шпиль огромной высокой черной башни нанизывалось пахотливое небо.
…В тронном зале били барабаны. Длинные свечи пылали огнем в узких подсвечниках и плошках, орошая воском антрацитовый базальтовый пол и стены.
Пахло хардкором и страстью.
Он седел на большом троне из металла, железа, кости и камней. На голове его сверкала девственным золотом одетая корона в виде костяного черепа льва. Он казался неподвижным, словно остатуел в своем величии. Опустив небритую щеку на кулак, Он небесно-голубыми глазами взирал взглядом на полуобнаженных и умасленных рабынь, закованных в цепи и опутанных полосками шелка и кружев. Выбирал, кем усладить свою пылающую страстью плоть сегодня после обеда…
– Хельга! – низким басом сказал Властелин Моргоргот. – Сегодня я вкушу тебя…»
Бум!
Я треснула Семена книгой по темени. Тот шлепнулся на задницу и едва не потерял очки.
– Ты чё?! Опухла?
– Приготовься «вкусывать», властелин недоделанный! – я вновь замахнулась увесистым томом. – Не можешь писать – учись, придурок. Или я научу – Розенталем по башке! – и снова от души приложила графомана священным оружием.
Толстяк юркнул под диван, выполз с другой стороны и засеменил в коридор. Я рванула следом, едва не сбив с ног выскочившую из кухни бабушку.
– Оленька, что происходит? – растерянно спросила она.
– Борьба за чистоту языка, бабуля!
Гаденыш, воспользовавшись заминкой, улизнул-таки из квартиры. Преследовать его дальше я не стала – мы иначе повоюем. Я хохотнула и поудобнее ухватила труд Розенталя. Против такого оружия у него шансов нет!

Примечание:
В тексте использовались цитаты из произведений и высказывания следующих замечательных авторов:И.С. Тургенева, М. Ю. Лермонтова, А. А. Прокофьева, К.М. Симонова

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 9:52 PM | Сообщение # 927

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 27/06/2013
Авторы: Mo3k

Девственница

Сквозь грязные занавески течет луч света, выхватывая из пространства кухни комочки пыли, которые хаотично кружатся вокруг тарелки с пельменями. Илья шумно сморкается в платок, кладя тряпицу на стол, ничуть не заботясь, как он будет выглядеть в глазах Майи, ведь мама ничего не говорила в детстве про подобное поведение, только о локтях, которые лучше держать на весу, что, честно говоря, сильно раздражает юношу. Еще больше Илью нервирует его девушка, которой, видимо, родители ничего не говорили о правилах этикета и пигалица, облокотившись на стол, крепко вцепилась в пухлые щеки и с благоговейным трепетом наблюдает, как чавкает и брызжет слюной возлюбленный. Глаза ее лучатся счастьем, покрытый белесой слизью язык смачивает потрескавшиеся губы, а руки дрожат в предвкушении отличного дня, ведь, в те редкие минуты, когда они встречаются в квартире Майи, всегда случаются маленькие приключения, которые так заводят. Девушке кажется, что сердца всех умерших прабабушек и прадедушек, и вообще всех-всех предков до первобытного колена слились в унисон, колотят в пышную грудь, подталкивая Майю навстречу Илье, чтобы как можно быстрее утонуть в крепких, жарких объятиях.
Но возлюбленный слишком увлечен пожиранием огромных пельменей, щедро поперченных пылью, ни до чего ему нет дела, он на время выпал из реальности, и, наверное, думает о том, что хорошо подрезать уголки испачканных в жирной сметане губ, чтобы последний, самый уродливый и толстый, наверняка, король всех пельменей, которых когда либо лепили руки человеческие, кряхтя пролез в глотку и бесславно погиб перетираемый мощными желваками. Майе очень хочется захлопать в ладоши и выкрикнуть что-нибудь ободряющее, чтобы помочь своему мужчине справится с последним мясным защитником вымазанной бульоном тарелки, но она не смеет этого делать, потому что Илья не любит, когда ему мешают, кроме того для поисков он должен оставаться в хорошем расположении духа.
Юноша утирает рот рукавом, заставляя глаза подруги наполниться слезами умиления, и направляется в темноту коридора, попутно ковыряя в зубах, специально не стриженным для таких случаев ногтем. Майя, утирая вспотевшие руки вафельным полотенцем, семенит следом, щурясь в попытке разглядеть что-то за могучей спиной спутника.
Они заходят в маленькую комнату, где пол завален персиками, хотя никто из них не любит фрукты, вероятно, их рассыпала мама Майи, которая тоже их не любит, зато обожает сахарный горбатый член Добрыни Егоровича, мужчина непременно придет в следующий раз, когда дочь будет скучать на лекции, а скорее всего прямо на поминки к бабушке, так сильно ему не терпится полакомиться сочными мамиными персиками. Больше вокруг ничего примечательного, кроме разобранного ветхого дивана, покрытого белоснежной, порванной с краю простыней. Илья глухо рычит, и почему-то Майе кажется, что так он выражает свою любовь, но на самом деле это приказ девушке лечь на диван и закинуть на спинку мебели ноги. Девушка торопливо снимает трусики, оставаясь в черно-белом платье, карабкается на диван, являя молочному потолку чумазую, нежную промежность, в надежде, что Илья пойдет в душ, и, тихо матерясь, потому что снова перепутал горячую воду с холодной, обмоет тело, а может он ругается из-за того, что не любит мыться, а любит скатывать шарики из грязи, которая сожительствует с ним.
Но юноша, оставаясь в рубашке и носках, заглядывает под кресло, откуда извлекает железный фунт выпачканный облезлой синей краской, металлический предмет очень дорог ему, потому что спас жизнь, когда Илья лежал в больнице с язвой двенадцатиперстной кишки и до него докопались ребята по палате, одному из которых он выбил глаз рукотворным оружием, легко выдернутым из старой больничной койки. Теперь он густо наматывает на прут колючую проволоку, которую взял у отца в гараже, старается не мельчить, и насвистывает какой-то знакомый мотив, который слышал утром по трещащему радио. Закончив работу, идет к пыхтящей Майе, которая устала поддерживать обеими руками жирные бедра, чтобы сохранялось шаткое равновесие, а ноги оставались на спинке дивана, и Илья садится на лицо возлюбленной. Юноша оттягивает край платья и, не обращая внимания, на булькающие слова, которые щекочут прыщавый тощий зад, с придыханием вгоняет фунт обмотанный проволокой в промежность Майи. Девушка карябает простыню длинными зелеными ногтями, пытается крутить головой, в конце концов, укусить Илью, но он крепко сидит на ней и орудует железкой, словно сантехник, прочищающий забитый унитаз. Юноша сильнее цепляет импровизированный вантуз вспотевшими руками, вспоминая как много лет назад забивали сваи для нового бетонного склепа, он восхищался и завидовал рабочими, которые повелевали огромным эрегированным аппаратом, насилующим лоно податливой земли, возможно даже поклонялись ему, Илья не знал наверняка, хотя на время работ в районе переодически пропадали дети, которые дурно пахли мокрым песком и мягкими собачими фекалиями. Избранник Майи даже позволил себе улыбнуться и забубнить песню, слов которой не разобрать, так приятны ему старинные воспоминания, а может тайные желания, которые он сейчас осуществляет, не смотря на выматывающие поиски. В последний раз вытаскивая орудие, удрученно качает головой, сползает с затихшей девушки и, высморкавшись студенистыми зелеными соплями, разочарованно говорит:
— Пустая. Потаскуха.
Медленно одевается, расшвыривает персики в стороны и бредет через коридор, к входной двери, которая кажется забитой карликовой звездой, и никто, даже космический ветер не хочет касаться покрытой струпьями времени поверхности, кроме, может быть, Ильи, который вынужден вырваться из мрака квартиры в еще более густую пустоту, в которой продолжит бессмысленные и бесконечные поиски…

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 9:57 PM | Сообщение # 928

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 28.04.2012
Авторы: Найк

Развлечение для Демиурга

- Мистер Картер, к Вашему полету все готово. Удачи Вам, сэр, - безупречный голос Сэнди вывел меня из прострации.
- Спасибо, милая. Ты можешь взять отпуск. Вряд ли я вернусь раньше чем через две недели, - ответил я.
- Благодарю Вас, мистер Картер.
Я, не открывая глаз, нащупал на ночном столике зажигалку, достал из портсигара сигарету, и закурил. Включил «Элегию» Рахманинова.
Моя мысль, вслед за сигаретным дымом потянулась к задернутому шторами окну. Повинуясь мысленной команде, шторы разъехались в стороны, и открыли мне чертовски красивый восход. Тревор был прав – Землю Надежд стоило приобрести хотя бы из-за этих кратких пяти минут! Колосс сотворенного солнца окрасил небо пурпуром – вечным цветом жизни, бессменной краской смерти. Пожирая разумом жалкие огрызки времени, дарованные мне этим звездным гигантом, я снова вспоминал Землю. И себя, каким был когда-то.
Докурив, я бросил окурок на пол, и он тут же растворился, поглощенный целым взводом японских нанороботов. Чертовы джапы отлично разбирались в технике и сигаретах! Уверен, однажды этих узкоглазых умников доконает либо то, либо другое, если только зеленые маэрти не сделают этого раньше…
- Мистер Картер, завтрак подан, - мягко сказал один из немногих лакеев в моей резиденции, имеющий живую плоть.
- Спасибо, Артур, - поблагодарил его я, и, надев халат, прошел в столовую, где с удовольствием принялся за дьявольски аппетитного лобстера, уставившегося на меня своими по-рыбьи пустыми глазами.
- Я восхищен Вами, сэр, - с неиссякаемым энтузиазмом, вплетенным в его гены, сказал мой дворецкий, привычным движением наполняя тонкой работы бокал. – Скоро день Владыки, но вас, кажется, это совершенно не беспокоит!
- А почему это должно меня беспокоить? – прожевав кусочек нежной мякоти, спросил я.
- Но как же? Ведь судьба всей Галактики вскорости решится, ни много ни мало!
- Жизнь научила меня, что бояться перемен не стоит, Артур. Ведь иначе, тебе придется бояться вечно.
Ничего не ответив, Артур подал мне рюмку коньяку, и одновременно гильотинировал сигару. Что не говори, а иметь шесть рук, весьма удобно. Особенно, если ты – дворецкий.
- А что, если именно вы станете Владыкой? - о том, что дайкоры назвали имена ещё 40 соискателей, Артур предпочитал не вспоминать.
- Это невозможно. Владыкой может стать лишь существо полностью равнодушное ко всему в этой Вселенной и полностью независимое от неё. Я даже не уверен, можно ли его назвать существом – ведь я не знаю, обязательны ли для его бытия материя, энергия, пространство и время. Если он независим от Вселенной, то эта четверка шутников ему и даром не сдалась, а если она ему не сдалась, то тогда кто он и где он? Есть ли он?
- А если вы неправы, и он не должен непременно быть независимым от Вселенной? – с интересом спросил меня дворецкий.
- Тогда какой же он к черту Владыка?
Олиниец промолчал.
Он выключил Рахманинова, и наступила тишина, в прохладе которой, восход предстал перед нами в своем полном великолепии. И все же, он продолжал оставаться лишь суррогатом того, другого восхода, что давно и прочно поселился в моей памяти.
Опрокинув последнюю на сегодня рюмку коньяка, заботливо поданную мне Артуром, я поднялся из-за стола.
- Удачи Вам, сэр. Я верю, у вас всё получится, - искренне пожелал мне олиниец.
- Спасибо Артур. Если я не вернусь, то завещание, касающееся тебя, ты найдешь в ящике стола. Оно в желтом конверте.
- Для желтого человека – желтый конверт… - кожа олинийцев и вправду отливала желтизной.
- А для парня из штата Мэн – лобстер из штата Мэн, - закончил я за приятеля.
Шагнув в антигравитационный лифт, я уже через мгновение стоял возле своего дрифтера. «Цветок Дзен» носил свое имя неспроста. Но обо всем по порядку.
Пройдя в люк дрифтера, я первым делом направился в рубку управления и проверил приборные показатели. Герметизация, энергетический баланс - все оказалось в норме. «Цветок Дзен» был готов к путешествию.
«Курс на планету Дайко. Загрузка необходимых координат из базы данных ОБГН» - отдал я мысленную команду Арху.
«Запрос принят» - искусственный интеллект ответил как всегда, без промедления.
Я улыбнулся. Кто бы мог подумать, что конфликт с начальником Отдела по борьбе с Галактическими Нарушениями выльется в такое плодотворное сотрудничество! Мне всего лишь стоило купить контрольный пакет акций государственных компаний по производству дрифтеров в паре соседствующих с ОБГН звездных систем. И приписать к ценам на корабли пару нулей. Специально для Отдела…
«Желаете ли сменить физические и информационные параметры?»
«Нет»
Будь этот день обычным, я бы не мог покинуть свою планету оставаясь Лероем Картером. О нет, кем угодно, но только не им! Прожитые мною тысячелетия и заточенный жизненными коллизиями ум, не позволяли мне этого сделать. Не говоря уже о самом древнем инструменте выживания homo sapiens - инстинкте. Пребывание в списке сотни самых богатых людей Галактики рано или поздно заставляет задуматься о собственной безопасности, ведь случайных существ в сотне нет. И их поступки, ни много ни мало сотрясающие миры, тоже отнюдь не случайны.
А значит, они непростительны.
Но даже мы, финансовые маги этой постоянно куда-то спешащей Вселенной, сдерживаем зверей своих амбиций в День Владыки. Таковы правила дайкоров. И потому, сегодня с Земли Надежд улетает не кто иной, как сам Лерой Картер собственной персоной.
«Цветок Дзен» вышел на орбиту, и спустя пару минут мягко покинул гравитационное поле планеты. Судя по показаниям Арха, на Дайко мы будем через восемнадцать часов, и времени у меня было более чем достаточно.
Однако заняться приготовлениями мне помешал назойливый писк коммуникатора:
- Охохо, старина Лерой! Неужели ты, наконец, покинул свою норку? – его одутловатое, и неприятно-дружелюбное лицо растянулось во весь немаленький экран коммуникатора. И от этого широкая улыбка на нем вызывала ещё большее отвращение.
- Тебе, чтобы приобрести подобную нору придется потрудиться ещё пару тысяч лет, - хмыкнул я. – Какого дьявола тебе от меня надо, жаба?
Лицо драгерия стало еще более дружелюбным. Меня всегда забавляла эта особенность их физиологии - когда эти отродья ящерицы и оленя улыбались и были доброжелательны, от их внешнего вида хотелось блевать. Когда же они злились и ненавидели, черты их лиц приятно разглаживались и казались безмятежными.
- Я связался с тобой, чтобы принести извинения.
«Ты слишком предсказуем, Баше»
- Разве ты научился воскрешать мертвых, драгерий?
- Нет, человек. Но ведь прощение тебе нужнее, чем мне.
- Твои слова услышаны.
- Это значит, я прощен?
Я рассмеялся и выключил коммуникатор.
Удивительно, что со мной сделал Тревор! Слова Баше не вызвали во мне никакого отклика, и в океане моего ума все также царил штиль. Еще один обломок прошлого, ещё один рудимент человеческой жизни Лероя Картера больше не тяготил меня. Отлично, дьявол побери!
«Надо будет поблагодарить Тревора»
Пребывая в отличном расположении духа, я миновал спальный отсек и достиг арсенала. Мысленный посыл Арху, и люк, ведущий в место, когда-то называемое оружейной, открылся. В моих движениях не осталось ни суеты, ни сомнений – все было обдумано миллионы раз. Дайкоры хорошо разбирались в этикете и о том, что я призван, предупредили заранее. Раздевшись, я шагнул в объятия биологической камеры, и она тут же наполнилась запахом дезинфицирующего раствора. Пару раз кольнуло в кистях и плечах. По спине зазмеилась алая ниточка крови.
«Цвет жизни, краска смерти…»
Говорят, в старости привычки становятся тиранами. Для меня же, привычка к опасности давно уже превратилась в личное божество. Наверное, поэтому по окончании процедур, мое тело невидимым слоем покрывали нанороботы, делая его годным для краткого пребывания почти в любой планетарной среде, а под кожей кистей прятались микроскопические дула плазменных лазеров. Тончайшие лучи энергии, горячее солнца… Это была её разработка. Моего яркого ангела, с трагическим именем.
«Интеграция завершена, сэр»
Отлично. В делах собственной безопасности положиться можно только на себя, и для меня это знание уже давно не было тайной.
И пускай дайкоры катятся со своими гарантиями ко всем чертям.
«Цветок Дзен» преодолевал световые века, а я ел, спал, и, когда от безделья на меня накатывала хандра, блуждал в лабиринтах воспоминаний. Коммуникатор продолжал разрываться от грубых домогательств наследивших в моей жизни ублюдков – Баше, Кенго, Стивен Обри , Захария Сталл, Майкл «Тереза» Ган… Эти пародии на людей с карикатурами на души спешили извиниться передо мной, спешили искупить свою вину. Не самое лучшее развлечение, но достаточно приемлемое, учитывая, что я вообще не нуждался в развлечениях. Звонившие не могли исправить содеянного, и прекрасно понимали это. Понимали: за то, что они сделали – не прощают. И все равно спешили оккупировать меня целой армией жалких оправданий. Они всегда боялись Лероя Картера. Но, вот ведь в чем шутка – возможного Владыку Картера они боялись гораздо больше.
«Мы вошли в гравитационное поле Дайко, мистер Картер»
«Отлично. Проведи посадку в Звездной пристани. И свяжись с отелем Сидрим – мне нужен люкс»
«Слушаюсь, сэр»
Дайко, нейтральная территория, планета, кочующая по просторам космоса, колыбель разума, в которой родились все ступени Общей Галактической эволюции. Колыбель, созывающая обратно своих детей, место, где они могут чувствовать себя в безопасности. Я наблюдал, как мы медленно приближались к её стеклянной поверхности, и любовался светом двух её лун. Мапллиф и Скинсилвер были сегодня до неприличия скромны и не подарили мне ни одного луча. Что же это с вами, девочки мои?
«Арх, мне кажется, или спутники Дайко действительно потускнели?»
«Нет, сэр. Как и раньше, сила излучаемого ими света равна 9*10 в 15 степени канделы»
«Понятно. Ускорь посадку»
«Слушаюсь, сэр»
Внезапно вновь запищал коммуникатор. Я хотел проигнорировать звонок, но логотип Сидрим, загоревшийся на экране, заставил меня передумать:
- Мистер Картер?
- Внимательно вас слушает.
- Это администрация отеля Сидрим, - вежливо представился говоривший – молодой парнишка с внешностью, какой обладают только метрдотели – всегда прилизанной, свеженькой и невнятно-выразительной. – Спешим сообщить Вам, что Ваш номер готов. Желаете, что бы мы прислали за вами турбомобиль?
- Не откажусь.
- Вас будет ждать лучший, - заверил он меня и заботливо добавил:
- Кстати на Дайко сейчас жарко и солнечно.
- Я это учту.
- Тогда позвольте откланяться, - вежливо попрощался сотрудник Сидрима, и отключился. А я внезапно решил, что мне не помешает захватить с собой небольшой бластер. На всякий случай.
Парнишка не соврал – турбомобиль и вправду оказался самой последней модели. По-моему, производства одной из принадлежащих мне компаний.
- Сектор Дихотомий, 5-тый Тауэр.
- Сию минуту, мистер Картер, - ответил мне улыбчивый водитель и отдал распоряжения машине.
Я развалился в мягком кресле турбомобиля и с наслаждением закурил. «Похоже, сигареты прикончат не только джапов; когда-нибудь им достанется и парнишка Картер, из штата Мэн…». Убаюканный плавным ходом машины, я неспешно размышлял о том, как буду рад встретиться со старым другом и о месте, которое он выбрал своим домом.
Сектор Дихотомий – самое поразительное явление во Вселенной. Любимое мной. Ненавидимое мной. Здесь, рядовой разумный обитатель Галактики увидит всю свою жизнь и его взгляду предстанут все закоулки его собственного мышления. Сектор Дихотомий являлся нулем, на который делить нельзя, но на который почти все разумные цивилизации продолжали делить свои жизни. Вы найдёте здесь прекрасное и безобразное, в независимости от того, что для вас является прекрасным или безобразным. Вы встретите любовь и ненависть, тьму и свет, живое и не-живое, мертвое и не-мертвое. Абсолютное и относительное, неряшливое и идеально упорядоченное – этот список можно продолжать почти бесконечно. Когда Тревор впервые привел меня сюда, я подумал, что сошел с ума – диаметральные противоположности соседствующие друг с другом проявлялись здесь во всем: в обликах зданий, в освещении улиц, в проезжающих мимо турбомобилях, и даже в воздухе, которым пропитано это место. Это было нелегко, но я выжил там, где мои аналитические представления о мире не справились и издохли. Я прожил в этом месте десятки лет, прежде чем по-настоящему осознал его предназначение.
- Простите сэр, но 5-ый Тауэр требует пропуск.
Сектор был построен дайкорами и для дайкоров. За редким исключением:
- Конечно. «Цветок Дзэн», - сказал я и наклонился к сканеру сетчатки, встроенному в турбомобиль. Через несколько секунд на экране в салоне турбомобиля появилось лицо дайкора:
- Привет тебе, Этар Картер.
- Рад тебя видеть Этар Оглимиорт.
- Дихотомия радости – горе, Этар Картер. Тревариус ждет тебя.
Экран коммуникатора погас. «А дихотомия высокомерия – смирение, Этар Оглимиорт» - подумал я. Мое прибытие на Дайкор всегда сопровождалось традиционным недружелюбием Оглимиорта. Этого упрямого ортодокса угнетала одна только мысль о том, что бы обращаться к не-дайкору - «Этар»! Однако он был вынужден это делать, и потому стал жертвой взращенных им самим противоречий. Что ж, дайкоры тоже имеют право на собственное несовершенство. Вряд ли во всей Вселенной можно найти иллюзию более священную и ревностно оберегаемую разумными, так почему бы не оставить права на неё и этой расе?
Через несколько минут я стоял перед небольшим по меркам дайкоров домиком – 3 этажа, желтого цвета стены и огромные витринные окна. Казалось бы, никакой индивидуальности, но она, тем не менее, чувствовалась. Там, где был Тревор, она чувствовалась во всем.
Я нажал на кнопку коммуникатора.
- Это Этар Картер.
Никто не ответил, что было довольно странно – Тревор далеко не бедствовал, и имел собственного секретаря – старательного малого Джимми, нанять которого я же Тревору и порекомендовал. Может парень отлучился в туалет?
- Это Этар Картер, - повторил я ещё раз, спустя пару минут. Тревор был предупрежден о моем визите, но дом, похоже, был пуст. Такое пренебрежительное отношение к обещаниям было совсем несвойственно дайкорам и совсем несвойственно Этару Тревариусу… Немного постояв за дверью дома показавшегося мне теперь каким-то недружелюбным, я подавил свою мнительность и попытался связаться с Тревором при помощи личного коммуникатора. Безуспешно.
Достав бластер, я, не особо беспокоясь о строгих властях и любопытных соседях, вынес дверь плазменным лучом. Деньги – лучшее успокоительное, и если для властей придется выделить дозу посильнее, меня это мало волновало. Имеет ли это хоть какое-то значение, если ты – фармакологическая компания занимающаяся производством успокоительных?
Коридор был пуст. На стене висело изображение Будды, подаренное мной Тревору. Не став задерживаться я прошел дальше по коридору в гостиную…
«Цвет жизни, краска смерти»
Эти слова были написаны кровью на стене. Кровью Этара Тревариуса. Около бездыханного тела лежала коротенькая записка – «Дихотомия радости – горе, Этар Картер»

***

Осторожность редко ошибается. Покинув дом Тревора, я отправился к «Цветку Дзен» и отпустив турбомобиль, приказал Арху арендовать мне новый, на имя какого-то Джерри Гардена.
«Арх, смена физических и информационных параметров»
«Слушаюсь, сэр»
Через получасовой отрезок неведомого, называемого временем, «Цветок Дзен» исторгнул из своих недр Вальтера Рэвенджа, личность, созданную для меня Архом и помещенную им в базу данных ОБГН. Мистер Ревендж сел в арендованный Гарденом турбомобиль, и задал курс на Сидрим.
Я пытался понять, кто мог убить Тревора и не находил верного ответа, хотя в моей голове и роились десятки имён: Оглимиорт, Баше, Обри, члены сотни. Убить Тревариуса и тем самым заставить меня сделать глупость накануне Дня Владыки – любой из них мог пойти на такое. Но слов о цвете жизни, не знал никто кроме меня и Тревора. Очевидно, что Оглимиорта просто подставили. Но кто? И кому Тревор мог рассказать о том, что произошло на Земле? Не зная, что мне делать, я принял единственное возможное решение – поговорить с Этаром Оглимиортом.
Мимо проносились застекленные гиганты зданий, сливающиеся в одну бесчувственную аллею стали и быта. Я спешил к Сектору Дихотомий и делал для своего друга то единственное, что мог – был с ним в моей памяти. Вы удивляетесь, почему я не грустил, верно? О, я вполне могу вас понять. Вас, никогда не бывшего в Секторе Дихотомий.
В чертовски далеком 2045 году, когда на Земле был построен первый по-настоящему быстрый космический корабль, произошло Пришествие. Думаю, это было связано с тем, что человек наконец-то получил реальный шанс на исследование космоса и постижение Вселенной, реальный шанс на контакт, и, следовательно, на агрессию. Как только это случилось, Вселенная поспешила объявить нам свои Правила, и глашатаями её воли стали дайкоры. Именно тогда, я, к тому времени уже успешный миллиардер, сделавший состояние в сфере инвестирования и инновационных технологий, познакомился с Тревором. Появление дайкоров было напрямую связано с моей работой и я, конечно же, поспешил наладить с ними контакт. Так, Лерой Картер стал одним из первых людей, узнавших о порядках, царящих в космосе.
Дайкоры, самая древняя и самая мудрая раса, были арбитрами Вселенной, её духовниками, если хотите. Именно они присваивали каждой планете, или, что случалось гораздо чаще, целой системе статус бытийности. Всего существовало три возможных статуса – статус бытийности в зависимости от Тела, бытийности в зависимости от Разума и бытийности в зависимости от Духа. Тогда человечество было так же далеко от Разума, как сегодня оно далеко от Духа, но в этом мы не одиноки, ведь Вселенная достаточно велика, что бы стереть со своего лица исключительность. Разные статусы бытийности подразумевают под собой разные уровни развития населения планеты, и определяют характер и границы действий применимых к нему космическим сообществом. Но что гораздо важнее, эти статусы отражают уровень метафизических способностей расы. В понятии дайкоров, эти метафизические свойства тесно связаны с духовным состоянием, и именно поэтому бытийность в зависимости от Духа была признана ими, а вслед и всеми остальными разумными, населяющими Вселенную, высшим статусом. Всё это, Этар Тревариус поведал мне, пока мы сидели в безумно дорогом ресторане Арагава в одном из небоскребов Токио и наслаждались компанией друг друга. Именно тогда я и подарил Тревору портрет Будды – я ни черта не понял из его объяснений об устройстве Вселенной, особенно ту часть, где он рассказывал о Владыке, но мне почему-то показалось, что вся эта метафизическая дрянь попахивает буддизмом. Высказав ему свои соображения, в ответ я услышал следующее:
- Вы этого не знаете, но Гаутама почти 5000 лет был Владыкой. И он же, в одном из первых своих воплощений основал Сектор Дихотомий, или, как его ещё называют, Сектор Единства.
После этого, к Будде я стал относиться с гораздо большим уважением.
«Галианис стрит» - искусственный интеллект турбомобиля был, как всегда, точен.
Оглимиорт уже ждал меня в парке. Он нервно переминался с ноги на ногу и постоянно оглядывался.
- Приветствую тебя, Этар Оглимиорт.
Дайкор мелко дрожал и смотрел на меня полными безумия глазами. Присланная мною фотография с места убийства Тревора подействовала на него так, как надо.
- Цвет жизни, краска смерти, Этар Оглимиорт.
Он непонимающе хлопал глазами.
Не он. Но отчаиваться пока рано.
- Слушайте меня внимательно, Этар. Скоро о том, что Тревор мертв, узнает правительство. Копия нашего с вами разговора хранится в базе данных 5-того Тауэра, а так же в базе данных турбомобиля. Вы понимаете, что произойдёт, когда они выяснят, что слова в записке найденной мною рядом с телом Этара Тревариуса, принадлежат вам?
Оглимиорт мелко затрясся и слабо кивнул. Что бы пояснить его реакцию, стоит добавить, что таких жестоких наказаний, какими карали провинившихся дайкоры, вы не встретите ни в одном уголке Вселенной. Наказания Духа – легенда правосудия Дайкора. Чертовски мрачная легенда.
И мой давний недоброжелатель явно не хотел стать Прометеем этого эпоса.
- Поэтому, вы поможете мне, Этар Оглимиорт. И тем самым поможете себе.
- Что я должен делать? – жажда жизни наконец-то справилась со страхом, сковавшим его язык.
- Первым делом ответьте мне, слышали ли вы когда-нибудь эти слова: «Цвет жизни, краска смерти»? Кто-нибудь говорил их при вас?
- Нет. Но какое это имеет значение?
- Эти слова были написаны кровью моей убитой жены, тысячу двадцать пять лет назад, на Земле. И знали об этом только я и Этар Тревариус.
Елена… Мой маленький гений плазменного оружия и любви. Ангел, ради которого я зарабатывал свои миллиарды, ангел, которому я хотел подарить персональный рай. После её убийства, Тревор и привел меня в Сектор Дихотомий…
- Послушай меня, Лерой. Оглянись вокруг, что ты видишь? – сказал он тогда.
- Кошмарное дерьмо, Тревор. Я вижу чертово кошмарное дерьмо, и ничего больше.
«Я и вправду ожидал большего от Будды. Я думал, он создал что-то прекрасное…»
- Именно, Лерой, - улыбнувшись, сказал мне Тревор. – Вокруг ты видишь дерьмо, из которого состоит жизнь миллиардов разумных. Дерьмовые добро и зло, обида и прощение, любовь и ненависть, горе и радость. Это то, что делает почти вся Вселенная. Она делит на ноль, Лерой Картер.
- Что это значит?
- Это значит, что разница между добром и злом есть только в твоем сознании. Что добро и зло – едины. Я покажу тебе…
И он показал. Я восстановился после потери Елены и даже смог любить других женщин. Не так ярко, не так свирепо-нежно, но я смог. Я заработал деньги, количество нулей в числе которых превышало количество иероглифов в китайском алфавите. Я достиг многого, но самое ценное из того, что дал мне Тревор я осознал далеко не сразу. Впрочем, так бывает всегда – самые важные вещи мы понимаем только тогда, когда приходит их время. Для меня, существа живущего тысячелетия, этой вещью стала Константа. Да, пожалуй, именно это слово лучше всего выражает суть данного явления. Истинная Константа - то, что существует от начала времен, единственное, что всегда неизменно. Стержень, который крепко держит меня в бесконечном множестве изменений, которое разум называет Временем. Стержень, который определяет мою сущность, лишившуюся почти всех Дихотомий.
Истинная Константа. Абсолют. Первенец Вселенной.
Душа.
Которую я по-настоящему почувствовал только после смерти Тревариуса.
- Мог ли он кому-нибудь рассказать об этом? О вашей жене или о том, что произошло на Земле? – спросил меня Оглимиорт, не в силах больше сдерживать натиск тишины.
Я задумался.
- Если и мог, то не тому, кто навредил бы мне. Уже тогда, на Земле, Тревор определенно был мудр. Сейчас же… - я внезапно замолчал, пораженный простотой ответа.
И уже через мгновение, сидел в мчащемся к дому Тревора турбомобиле.
«Ты идиот, Картер!» - это было самое ласковое из слов, обращенных мною в собственный адрес.
Интуиция, в свое время сделавшая меня самым богатым человеком на голубой планете, не подвела и на этот раз.
- Здравствуй, Тревор, - сказал я, внимательно разглядывая его согбенную фигуру, удобно устроившуюся на полу в центре комнаты с кровавой надписью.
Мой друг, с задумчивым видом разглядывавший изображение Будды, которое держал в руках, поднял голову:
- Здравствуй Лерой, - он лучезарно улыбнулся. – Ну, как самочувствие?
Я сразу понял, что он имеет в виду.
- Постоянно, Тревор. Как никогда прежде.
- Тогда оглянись вокруг Лерой. Что ты видишь?
Я не стал оглядываться – ответ пришел сам собой:
- Забавное Ничто, Тревор. Я вижу чертово забавное Ничто.
- Именно, мой друг. И только оно постоянно. Что ж, теперь я могу тебя поздравить, - дайкор улыбнулся ещё шире. – Ты стал Созерцающим.
- Почему бы тебе не начать с начала? – спросил я, и уселся рядом с ним.
- Ну как же, неужели ты забыл? Сегодня ведь День Владыки.
- И как это связано со всем этим балаганом? – сказать, что я был озадачен, значило бы ничего не сказать. Я не понимал решительным счетом ничего из того, что происходило.
- Все просто, Лерой. Ты знаешь, чем занимается Владыка?
Чертовски хороший вопрос. А ведь и вправду, чем занимается Владыка? Он не политик, не военный и не миротворец. Дайкоры, раса с Духовным статусом бытийности, вряд ли стала заниматься бы всем этим.
- Рискну предположить, что это как-то связано с метафизическими законами Вселенной.
- В точку. Владыка - это шут, игра, ребус. Головоломка, которую предстоит разгадать самому Господу Богу.
Я почувствовал себя как тогда, в далеком Токио 2045 года. Я словно был лобстером из штата Мэн, которому тяжелый панцирь давил на сваренный мозг.
- Не думал, что Богу нужны развлечения, - я с недоверием покосился на портрет Будды в руках Тревора.
- Ты даже представить себе не можешь, сколько всего нужно Богу! – улыбнулся мой друг. - Этот тип сотворил себе Вселенную, и притворился, что это сделал не он, Лерой. Бог начал постигать её тайны, сделав вид, что не знает ответов. И он миллениумами находил разгадки. Но 40 тысяч лет назад Творец нашёл последнюю.
Мне начало казаться, что мои мозги потихоньку превращаются в белковую кашицу, но, кажется, я начал кое-что понимать.
- Ты хочешь сказать, что мы больше Ему неинтересны? Мавр свое дело сделал…
- Мавр может умереть. Да, примерно так. Творец больше не может обманывать себя, ведь для него в этой Вселенной уже не осталось тайн, - Тревор пожал плечами. – И теперь ему придется создать себе новую головоломку, взамен разгаданной старой.
- Но раз он до сих пор не сделал этого, значит…
- Да. Владыки – партнеры Его Величества Бога в игре, которую он не в силах выиграть. Не сразу, по крайней мере. И пока они есть – есть мы.
- Дерьмово.
- Забавно, - не согласился со мной Тревор. – Так вот, - опомнился он, - позволь тебя поздравить, Созерцающий.
Я все понял.
Константа… То единственное, что может заинтересовать Его. То, что всегда побеждает Его. То, что было прежде Бога…
- Позволь поздравить и тебя, новый Владыка.
- Ты радуешь меня своей сообразительностью, Лерой Картер, - Тревор положил мне на плечо свою худую руку. - Тебе потребуется какое-то время, чтобы полностью осознать Константу. И тогда, ты найдёшь нового Созерцающего себе на замену, а сам станешь Владыкой.
«А после?»
- Мы ещё встретимся, Тревор?
- Как знать, мой дорогой друг. Как знать…
И вправду, как можно знать, что там - после Бога?

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:00 PM | Сообщение # 929

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 03.07.2013
Авторы: Weird

Мост

Ослепительный солнечный денёк. Быстрая речушка, через которую перекинулся узкий мостик, где дремал Гэв. Он не так давно пообедал, теплое солнышко совсем разморило его и вынудило прикрыть глаза. Когда же он открыл их, то увидел бредущий по дороге силуэт.
Гэв кряхтя, приподнялся, потянулся, зевнул и поправил одежду. Человек всё ещё шёл. Его силуэт принял более чёткие очертания сухонького мужчины, скрючившегося от тяжелого мешка на горбу. Маленькими шажками он следовал по дороге к мосту. Гэв начал скучать и уже чуть было снова не задремал.
Человечек смотрел себе под ноги и не заметил, как уткнулся лысой макушкой в выпирающий живот Гэва. От неожиданного препятствия потерялся ритм, тяжесть мешка сдавила руки и он рухнул. Старичок чуть не растянулся в ногах Гэва, но его развернуло, и он плюхнулся на копчик.
Гэв стоял неподвижно пока человечек собирал высыпавшиеся из мешка помидоры.
Собрав раскатившееся, сухонький человечек вскинул мешок за спину и повторил попытку пройти через мост. Гэв недоумённо взирал на него. Ширина моста не позволит пройти по нему двум людям одновременно в разных направлениях. И человек в надежде, что Гэв уступит ему дорогу, подождал несколько секунд. Однако когда тот не сдвинулся, сказал:
- Сударь, я не стал выражаться, когда мы случайно столкнулись. Но сейчас вы переходите все границы хамства. Нежели вы, не видите, что у меня тяжёлая ноша? Может, будете так любезны и уступите мне дорогу?
Теперь наступила очередь удивляться Гэва. Его поразила наглость этого сморчка. Оказалось, что он - хозяин моста, ещё и виноват! Гэв собрался было грубо развернуть обидчика, да ещё и пендаля вдогонку отвесить. Однако его гнев прошёл через несколько мгновений. Точнее перешёл в азарт. Ему захотелось научить уму-разуму этого задохлика.
- Вы, сударь, ошиблись. Не я здесь хам, а вы! – Он ткнул толстым пальцем-сосиской в грудь человека, от чего тот снова выронил мешок. – Вы нагло пытаетесь пройти по мосту, не заполучив разрешения его хозяина. Да ещё и оскорбляете его!
- Где это видано, чтоб у мостов хозяева были? – Искренне удивился мужчина.
- Про других не знаю, а у этого есть. – Огрызнулся Гэв. – Хочешь ходить по чужому мосту, заплати!
- Что же это такое делается? – Возмутился человек. – Ещё вчера я шёл по этому мосту совершенно бесплатно!
Гэв ухмыльнулся:
- Всё верно. С севера на юг проход бесплатный, а с юга на север – платный.
- Так об этом нужно было говорить!
Гэв задрал нос и с важностью в голосе произнёс:
- Всем говорить, говорилка отвалится. – Он присел и постучал указательным пальцем по маленькой табличке. - Вот здесь всё написано.
Мужчина посмотрел на табличку. Для этого ему пришлось практически лечь, потому что она находилась ниже уровня колен. На крохотной табличке действительно имелись какие-то каракули.
- Я не могу понять, что здесь написано.
- Вот. – Гэв провёл пальцем по надписи. – Большими буквами написано «БЕСПЛАТНО», а здесь «стоимость ОДНА МОНЕТА».
- Я не из благородных, читать не обучен.
- Раз не грамотен, какого хрена полез читать? – Презрительно удивился Гэв.
Мужичина собирался ответить, но его прижали к земле чьи-то тяжёлые сапоги. Он приподнялся, и второй сапог наступил на голову, окуная лицом в грязь. Послышалось удаляющееся «Челядь».
Протерев глаза от грязи, мужичок увидел удаляющуюся спину человека в красивой бархатной одежде. Вновь собрав в мешок помидоры, который тот пнул забавы ради, крестьянин воззрился на Гэва:
- Почему он не заплатил?
- Сие, благородный господин Сэр Талий. – Гэв демонстративно указал перстом в небо. – Он не знает, что проход по мосту платный.
- А как же табличка? Али он тоже не грамотен?
- Вовсе нет! Его благородство не позволяет нагибаться до уровня таблички.
Крестьянин начал злиться:
- Мне ты указал на табличку, а ему нет!
- А, что ты мне можешь сделать? – Хмыкнул Гэв. – А вот благородный за такое вполне себе может вздёрнуть подобного наглеца. И сделает это с большой лёгкостью. Не стоит на меня обижаться. Не я такой, жизнь такая.
Из-за спины послышалась фраза:
- Мм, хорошие помидоры. Продаёте?
Мужичок обернулся. За ним стоял низенький толстячок в купеческих одеждах и вертел в руках здоровенную помидорину.
- Нет, мне его нужно принести…
Купец не дал ему договорить:
- Ну, нет, так нет. Мне всё равно нужно спешить. – Он положил помидорину вместо мешка к себе в нагрудный карман. Должно быть, сработала профессиональная привычка.
Крестьянин хотел было возмутиться, но купец уже шёл по мосту, а Гэв снова загородил дорогу.
- Он благородный?
- Нет. – Ответил Гэв.
- Тогда может быть он не умеет читать?
- Все купцы умеют читать.
- Он может вздёрнуть неугодного человека?
- Это маловероятно.
Гэв начал понимать к чему клонит собеседник.
- Тогда почему с него не была затребована плата за пользование мостом?
- А разве ты не знаешь? Он из Парров. Попробуй заставить человека с такой фамилией заплатить за что-то и сам останешься должен ему. Или ты не знаешь купцов?
- Знаю. – Крестьянин грустно вздохнул. – К сожалению, знаю.
- Сударь, извольте подвинуться коль не проходите. – Крестьянин обернулся на голос. Позади него стоял лысый казначей с длинной, седой бородкой.
- Вы тоже на приём? – Полюбопытствовал Гэв.
- На него. – Подтвердил казначей.
- Тогда, не смею вас задерживать. Эй! Ты. Дай пройти достопочтенному мудрецу. – Последнее было адресовано крестьянину. – И мешок свой с прохода убери.
Мужичок послушно исполнил требование. Когда казначей перешёл мост, спросил:
- А он, почему не платил?
- Если и с него брать плату, то он может счесть, что довольствие должностных лиц слишком маленькое. А вместе с тем поднимет его за счёт налогов. – Пояснил Гэв. – Ты хочешь поднятия налогов?
- Пожалуй, нет. – Согласился крестьянин. – Выходит, что проход бесплатный для всех, кроме меня.
Мужичок взвалил на спину мешок и побрёл туда, откуда пришёл.
- Эй! – Окликнул его Гэв. – Куда ты? Раве тебе не нужно на ту строну?
Крестьянин зло бросил через плечо:
- Пойду строить свой мост.
Гэв не оскорбился:
- Ну как знаешь. Ты уже сорок восьмой, кто так говорил. Удачи тебе.

Сэр Талий и Купец из семьи Парров стояли и держали ответ перед королём.
- Простите, Ваша Милость. – Запыхавшийся казначей вошёл в зал. – Меня задержали обстоятельства.
- И так, - начал король, - Сэр Талий, неделю назад я приказал вам распорядиться тем, чтобы в подвластных деревнях было сообщено, что король хочет помидоры и заплатит за них тройную цену. Вы разослали своих гонцов?
- Да, повелитель.
- И тем не менее. Помидоры мне так и не принесли. – Продолжил король. – Я делаю вывод, что их просто здесь нет.
На миг в помещении образовалась тишина. И король продолжил, обращаясь к купцу:
- Я позвал вас как представителя семьи Парров, чтобы вы были в курсе первыми.
Далее он обратился к казначею:
- У вас всё готово?
- Да, властитель. – Ответил тот.
- Тогда, пиши указ. С сего дня я, будучи королём этих земель, повелеваю увеличить налоги на всю продукцию, кроме помидоров, втрое. Дабы это привело к увеличению посадок данной культуры.
Купец схватился за сердце. Именно в том кармане у него была помидорина. Раздавленный томат растёкся по груди, окрасив её в красный цвет.
- Кто-нибудь, врача! – Заорал Сэр Талий. – У, достопочтимого, Парра выскочило сердце!

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:02 PM | Сообщение # 930

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 20.06.2013
Авторы: Loki_2008

Последний из могикан

Ветки кустарника над тропой затрещали, но всё же поддались. «Уф, – выдохнул Егор Антонович. – Веткам им что, с годами только крепче становятся – лишь бы ствол да корни не засохли. А вот люди… годы мои, годы». И тут же мысленно себя одёрнул: ну, годы, ну и что? Никогда себе поблажек не давал и от дела возрастом не отнекивался. Вон в Гражданскую пару лет до семнадцати накинул – а теперь скоро прадедом станет, и возрастом отговариваться совсем стыдно. Да и некому сюда ходить, кроме него. Как помер в прошлом году однополчанин Никифор, так и некому. «Последний из могикан», – усмехнулся Егор Антонович, вспомнив любимую книгу. А ведь и правда последний. Потому раскисать нельзя, никто другой не сделает. И недалеко от города, если по прямой через овраги – совсем недалеко. Не то что по шоссе, а потом через насыпь. Врач как раз для здоровья гулять советовала, мол, свежий воздух для сердца полезен. Недалеко… если бы не три банки краски за спиной.

Проклятый склон наконец-то закончился, рюкзак полетел на землю, и Егор Антонович сел, прислонившись к горячему от июльского солнца памятнику. Надо отдышаться – а потом, пока светло, подкрасить порченые зимой места на ограде и доске с именами. Пусть нынче память о прошлом не в цене – от неё теперь принято брезгливо отворачиваться – он всё равно будет ходить сюда. Были бы рядом дети или внуки… но они с недавних пор граждане другой страны. Просто так из России теперь не приехать – говорят загранпаспорт нужен, да и денег за год не накопишь. Тьфу! Хорошо хоть, Наденька не дожила до такого непотребства.

Старик с кряхтением встал, разогнулся, потирая затёкшую поясницу. Хватит сидеть, делом пора заниматься. Хорошо бы ещё и фигуры от птичьих следов почистить… вот только ни до будёновки красноармейца, ни до пилотки солдата ему не дотянуться. Он, может, и попытался бы – но проклятый осколок из сорок второго оставил слишком нехорошую память... Нога вдруг заныла, и боль принесла воспоминания. Дважды он готовился умереть на этом месте. Первый раз – в восемнадцатом, когда на два «максима» и полсотни винтовок шли петлюровские цепи. А за спиной бежали из города семьи коммунистов и просто люди, которые хорошо знали, что творится, когда «жовто-блакитний» флаг входит на улицы. Второй – в сорок первом, когда немцы рвались к железнодорожной ветке.

Егор Антонович положил кисточку в банку и, прищурившись от солнца, посмотрел на юго-запад, где в сторону горизонта убегала полная выгоревшей травы равнина. Зрение у него и сейчас ясное – но даже и так он указал бы каждое место. Вон там стояла батарея. Ей, помнится, командовал капитан с необычной фамилий – Абрамчик. А вот там погибли братья Иванишвили: один из танков всё-таки сумел прорваться во фланг, да так и остался стоять обгорелой коробкой, утащив за собой двух весёлых грузинских парней. А там… с холма он видел каждого, и каждый раз до крови закусывал губу. Потому что его миномёты молчали. Их время пришло потом, когда смолкло последнее орудие и успокоившиеся немцы пустили по шоссе транспортёры с пехотой… Их время пришло к вечеру, когда один за другим грузовики превращались в кашу из плоти и горящего железа.

Тогда он думал, что ребят внизу переживёт не на много, может, до обеда. Но ночью пришёл приказ отступать, «костлявая» не успела. Задержалась на полвека с лишним, чтобы прибрать его здесь же и оставить лежать в овраге, как товарищей. Кто будет искать одинокого старика? У всех нынче дела поважнее: украинец ненавидит русского, русский – еврея. Еврей презирает и того и другого и думает, как обоих облапошить. Мало их всех деды в детстве пороли… или не смогли. Не смогли, потому что плечом к плечу полегли вон там внизу, где и сегодня гудит асфальтовой струной новенькое шоссе. А Егор Антонович как мамонт. Вот вымрет – и уйдёт с ним последняя память.

– Что-то я сегодня совсем расклеился, – вздохнул старик. Хотя ясно чего – первое лето один. А про следующее лучше и не загадывать.

– Дедушка, вы неправильно красите.

Обернувшись, Егор Антонович увидел двух подростков лет тринадцати. Девочка пыталась стряхнуть с юбки налипшие репья, а мальчик с видом знатока продолжил:

– Тут сначала старую краску надо счистить, а потом уже снова. Хотите, помогу? У меня с собой даже шкурка есть.
И не дожидаясь разрешения, начал соскабливать присохшие хлопья. Чуть позже к нему присоединилась и девочка, перед этим вежливо представившись: «Это Горя. А я Аня, ¬– и отстранив Егора Антоновича. – Дедушка, отдыхайте – мы сами».

Старик хмыкнул: «Надо же, тёзка[1] », после чего отошёл в сторону, у детей и правда выходило куда сноровистей. Всё-таки кисточка не его занятие. Из железок чего смастерить – пожалуйста. А эти пострелята вон как быстро управляются, Егор Антонович так и не надеялся. Думал, ещё раза два придётся ходить, не меньше.

– Всё, – Аня докрасила последнюю звёздочку. – А Мишка твой – трепло полное, – бросила она Горе, – «случайно здесь поставили, по ошибке»…

– Это кто же такую ерунду-то сказал? Между прочим, в этом месте за город два раза сражались, потому и памятник такой. И вообще застава на дороге тут ещё с петровских времён стоит!

Разгорячённый глупостью неведомого Мишки, Егор Антонович начал рассказывать. Потом как-то само собой разговор перешёл на историю «вообще» – и старик разошёлся. Только посетовал, что под рукой нет записей и фотографий из архива, особенно копий с екатерининских гравюр: летопись родных мест была его страстью ещё с пятидесятых. Да и сам он – живая история с начала века. К тому же и слушатели ему попались замечательные, он за последние годы по таким истосковался… заболтались так, что домой возвращались уже в сумерках. А расставаясь, договорились, что через пару дней Анюта и Горя зайдут в гости. И обязательно прихватят с собой того самого Мишку, уж Егор Антонович ему расскажет! Впервые за последние годы старик был счастлив.

Следующей весной Егор Антонович стоял у памятника уже не один, а с помощниками – полтора десятка школьников и студентов, которые увлеклись историей родного края. День был особенный: за зиму старика уговорили написать о тех, кто защищал город в восемнадцатом, и сегодня рядом с красноармейцем появится вторая доска с именами. Егор Антонович вспомнил прошлогодние мысли и улыбнулся: он больше не последний. Его ученики помогут сохранить память. И нить поколений не прервётся.

***
[1] - Горя – уменьшительное от Єгор (украинск.), в русском – Егор

P.S. Огромное спасибо Munen и Cat20087 за критику.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:04 PM | Сообщение # 931

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 05.07.2013
Авторы: Loki_2008

Талисман на удачу

Кап-кап-кап. Вода из пробитой трубы медленно сочится на пол, капли, словно песчинки часов, отсчитывают секунды. Мгновения жизни. Я посмотрел на товарищей, укрывшихся среди обломков и мусора, щедро устилавших пол «ангара» — всего четверо. А боеприпасов осталось на одну, может быть, две атаки. Только вот те, кто пытается ворваться вглубь бывших складов, ещё не знают — мы победили: в баллоны за спиной уже попал воздух, внутри пошёл необратимый процесс распада. Газ в толстых трубах из жёлтого пластика и серой металлоброни никогда не превратится в смертельный яд, готовый отравить тысячи людей. И если ценой станет наша жизнь — что же, мы всегда знали, что выбранная стезя может забрать её в любую минуту. Amen[1].

Гай на мгновение прикрыл глаза рукой, пытаясь отогнать внезапно нахлынувшие воспоминания прошедшей войны. Не к месту… но уж очень космопорт Илезы был похож на другой, точно такой же, откуда тогда ещё лейтенант Гальба уезжал, чтобы всего через несколько месяцев макнуться в кровавую грязь прорывавшего оборону десанта. И так же, как и тогда, сегодня в пассажирском терминале царила неразбериха: кто-то спешил к автобусам на посадку, кто-то толпился у информационных табло, выискивая нужный рейс. Встречающие и провожающие с грудами сумок и чемоданов, дети, взрослые, работники вокзала — вместе они напоминали шипучий разноцветный коктейль, который выплеснули в большую миску, накрытую гигантской стеклянной тарелкой.

Полковник Гальба путешествовал налегке, потому досмотр прошёл одним из первых. И сейчас, глядя на людскую кашу пассажирского зала, отогнал непрошеное видение и принялся мысленно ругать таможню. Илеза — одна из старейших и богатейших имперских колоний, входит в центральный сектор, и проверка вещей обязательна для любого въезжающего и отъезжающего. Но как её провели неряшливо и поверхностно! Особенно когда таможенник увидел капитанские погоны и то, что стоящий перед ним военный — полный кавалер Звезд Славы.

«Как освоюсь — начну наводить порядок. А то чёрт-те что, совсем разленились. Ладно, в отличие от многих и документы, и награды у меня настоящие. А не липовые, из тех, что так любит наша доблестная Служба. И не менее доблестные агенты соседей, чтоб им пусто было. Но ведь здешние балбесы даже не потрудились удостоверение проверить, как положено. Засунь я в сумку хоть пушку — и её не увидели бы, они же после звёзд так рты разинули, что вообще про всё забыли…» — резкий толчок в спину вырвал его из раздумий.

Обернувшись, полковник увидел молоденького лейтенанта, летевшего в соседней каюте. Тащит, кроме своей сумки, оба чемодана девушки, с которой познакомился в дороге. Катить объёмистые баулы в толпе не получается, вот и приходится бедняге отдуваться за свою даму, толкая углами всех, кто не успел увернуться. Увидев, кого он задел на этот раз, парень налился краской смущения, попытался было вытянуться по стойке смирно, произнести слова извинений — но Гай только махнул рукой: мол, не глупи, вон там родители твоей пассии ждут, так что поторопись.

Проводив юношу взглядом, полковник улыбнулся: всё-таки не зря он удержал этих двоих от глупостей на борту. Они будут замечательной парой — но пусть их жизнь свяжут любовь и время, а не последствия случайного увлечения. Вон как мальчик краснеет, знакомясь с родителями своей будущей наречённой. Ничего, привыкнет. Но где же всё-таки его встречающие? Согласно правилам Имперской Службы Безопасности к старшему по званию, переведённому на новое место, прикрепляют двух стажёров: это поможет ему освоиться, а служба обогатится молодыми офицерами, которые будут мыслить чуть иначе, чем окружение — что тоже пойдёт на пользу делу. И ждать ребята должны были прямо у входа в терминал. Наверняка постарались приехать заранее — ведь от первого впечатления зависит отношение будущего начальства. Или… может, ему достались какие-то разгильдяи? Гай машинально потрогал сплетённую из нитей паутинника ленточку-талисман на левом запястье. Неужели наконец-то удача ему изменила?

Фортуна… тонкая материя, капризная дама. Сколько людей молят её о встрече, просят побыть рядом хоть минутку? И завидуют чёрной завистью тем, у кого богиня удачи всегда стоит за плечом. Гаю таких глупцов было жалко, а своё прозвище «счастливчик» он ненавидел. Полковник Службы в тридцать два, а ведь для большинства это венец карьеры перед пенсией. Пусть не красавец, но вполне симпатичен, черная грива и атлетическая фигура — наследие предков-бретонцев с самой Старой Земли. Словно из прошлого вернулся суровый воин, отражающий набеги викингов. Полный кавалер Звезд Славы и Мужества — а перед такими склонялись и отдавали честь даже генералы… только вот обычно посмертно. Да ко всему прочему один из немногих, кого армейская и флотская братия принимала как своего, хотя «крысоловов» традиционно терпела только по необходимости. Его постоянно спрашивали, как ему удаётся — но он только отшучивался, показывая талисман на запястье. Мол, мама в детстве к знахарке сводила — вот та и заговорила на всю жизнь.

Отшучивался, потому что удача имела другую, горькую сторону. За которую он отдал бы и карьеру, и жизнь. Случай увел его — в нудную рутинную проверку по дальним гарнизонам отправили, естественно, самого младшего. Увёл перед самой пограничной войной, в которой сгорели и семья, и друзья, и коллеги. Бретонсель оказалась первой из планет, на которую посыпались бомбы. И вернулся лейтенант к развалинам родного дома только вместе с десантом, который «выбивал» войска Соединённых Миров. Гай искал смерти. Не лез, конечно, грудью на выстрел, отец слишком твёрдо вдолбил, что выброшенная самоубийством жизнь — это предательство по отношению к тем, кто остался. Зато стремился в самое пекло: разведка, рейды по тылам, диверсии. Судьба почему-то хранила его, хотя он похоронил немало сражавшихся рядом.

А когда встал вопрос о воссоздании отделения Службы в разорённом секторе — кроме капитана Гальбы, других кандидатов даже не рассматривали. И так единственный оставшийся местный, который сумеет разобраться не только в армейских, но и в гражданских делах. А ещё новоиспечённому майору долго придётся бок о бок работать с военными, и хорошая репутация да налаженные отношения с соседями намного перевесят некоторый недостаток опыта. Молодой начальник сектора принял и это, поселившись на работе: она стала для него домом и семьёй, смыслом жизни. Потому, наверное, и не задержался майор в захолустье, а двинулся вверх по карьерной лестнице… Гай тряхнул головой, прогоняя опять не к месту вернувшиеся воспоминания. И решив больше не рисковать оглохнуть в людской толчее, направился в кафе при вокзале. Тем более что завтракал он часа четыре назад, и в животе призывно заурчало.

Именно за обедом и нашли его провожатые-подопечные. Вроде бы обычный темноволосый парень, в брюках и рубашке, под ручку с миловидной светловолосой девушкой в ситцевом сарафане… эдакая влюблённая парочка, спешит к своему знакомому. И увидев которую, Гаю захотелось дать обоим втык: за то, что слишком соответствуют образу. Даже «естественная» неряшливость в одежде — словно из учебника. Любой опытный агент вычислит сопляков с первого взгляда и в лучшем случае просто скроется. В худшем… о таком думать не стоит, за время службы Гай не раз видел, чем заканчиваются ошибки контрразведчика.

Чтобы опередить стажёров, пока они, не дай бог, второпях ещё и не поздоровались по настоящему званию, начал.

— А, давно жду. Твой дядя, — обратился он к парню, — сказал, что направит встречать племянника, но по своей рассеянности забыл назвать имя. А повторно заплатить за сеанс связи поскупился, всё такой же жмот.

— Алексей, — представился русоволосый. — А это моя, — он чуть запнулся, — подруга Женя.

— Очень приятно, — Гай мысленно поставил обоим плюс. К чужим именам всегда тяжело привыкать и легко можно «проколоться». Окликнет кто — а ты как глухой. Ребята молодцы, из-за разовой встречи не стали придумывать себе новые: ведь «официально» они потом могут и не увидеться. За исключением планетарного руководства и офицеров отдела внешних связей, все остальные сотрудники Службы имели отдельную «внешнюю» биографию, формально работая во множестве учреждений от армии и полиции до муниципального хозяйства и частных фирм. — Позвольте представиться, — он встал и поцеловал покрасневшей Жене руку, — капитан мобильной пехоты Гай Гальба. Давний знакомец одного старого скряги, который приходится дядей твоему кавалеру. Но для вас обоих просто Гай.

— У нас машина внизу, — всё ещё стараясь справиться с накатившим смущением, начала объяснять девушка, — мы потому и задержались, что из-за опоздания «Астры» с «Камелией» все стоянки забиты. Хотели уже машину оставить, пешком идти — как случайно место нашли. Только поторопиться надо, мы, как бы сказать… не совсем правильно встали, — она задорно улыбнулась. — Так что если господин офицер не хочет идти пешком или ехать на автобусе — советую поспешить.

Оставив будущего шефа в выделенной Службой квартире, стажёры уехали, но всего через два квартала Алексей, которого распирало от впечатлений, остановил машину у обочины и обратился к напарнице:

— Ну как тебе начальство? Не хочу каркать заранее, но, кажется, нам не повезло. Даже не представляю, как под таким будем работать.

— Почему? — к поспешности выводов у своего напарника девушка привыкла, но время от времени Алексей умудрялся заметить то, что она пропускала.

— Ты досье его читала?

— Ну… только открытую часть, — удивлённо произнесла Женя. Подразумевая пусть неписаное, но от этого не менее жёстко соблюдаемое правило: куратор и его личные стажёры читают только тот раздел досье, где говорится о профессиональной биографии. Всё личное и семейное можешь рассказать как обычному человеку, только сам — иначе нормальных отношений не будет. Тяжело общаться с тем, кто просеял тебя сквозь доклады психологов и записки аналитиков-кадровиков или «расколол» с помощью профессиональных навыков. — Лешка, ты что, залез дальше? Кстати, ведь если даже отбросить правила — у тебя не тот уровень доступа?

— Да нет, что ты, — смутился парень, — только разрешённое. Но мне и этого хватило. Да вспомни своё впечатление, попробуй его, как в академии учили, проанализировать. Отморозок же полнейший…

— Лёшенька, мне кажется, ты ошибаешься, — девушка демонстративно пожала плечами, хотя себе тут же призналась, что спорит больше из чувства противоречия, а не из-за собственных впечатлений. — Не отморозок. Скорее… палач.

— Одно другого стоит, — фыркнул в ответ Алексей.

— Нет, разница всё же есть. Именно палач, — и вдруг добавила пришедшее откуда-то из глубины сравнение. — Или, скорее, судия, который отмеряет виновным и праведным.

Алексей что-то собрался возразить, начать спор, не замечая, что девушка уже ушла в свои мысли, пытаясь понять, откуда возник именно такой образ. Потому Женя бросила:

— Но ты прав, первое впечатление стоит обдумать. Ладно, не надо меня дальше подвозить. Уже недалеко, а «на пешком» я соображаю лучше.

И раньше, чем напарник успел хоть что-то сказать, выскользнула из машины и сразу же затерялась в толпе пешеходов.

Время показало, что Алексей всё-таки оказался неправ, потому что сработались начальник и стажёры неплохо. Да и отдел, который отдали новому полковнику, был, пожалуй, самым беспокойным и самым интересным в системе Илезы: Гальба стал курировать таможню и борьбу с контрабандой «особых товаров». С одной стороны, за такое назначение говорил его обширнейший опыт, полученный в разных уголках Империи, с другой — все были рады спихнуть на «чужачка» самую объемистую часть работы. Ведь если за межпланетными террористами, чужими разведками и прочими подобными вещами в здешних краях приглядывало центральное управление столичного сектора, то особо опасный межпланетный криминал, перевозка наркотиков и тому подобное были головной болью периферии. И молодые выпускники академии вместо пучины бумажных дел сразу погрузились в гущу серьёзной службы. А сам полковник оказался не только бесценным и понимающим учителем, но и замечательным человеком. Который, где можно, сквозь пальцы смотрит на нарушение омертвелых негласных обычаев местного «болота».

Со стороны Гая всё было несколько сложнее. Алексея он понял быстро и «до донышка», к тому же парень любил поболтать, и даже без досье нехитрую историю жизни вытянуть было не сложно. Да и похожа она была на собственную, как две горошины из одного стручка: родился, учился, поступил в местный университет, а на одном из курсов парнем заинтересовалась Служба. Дальше аккуратная работа психологов, и человек с радостью принимает предложение служить в ИСБ. Романтика плаща и кинжала всегда привлекала многих. Разве что, в отличие от наставника, Алексей учился не на инженера, а на лингвиста. А вот понять Женю не получалось совсем. Потому что во время одного из «случайных» разговоров, на подковырку — «что бы на такое сказала твоя родня, если бы узнала» — Женя отрезала: «Ничего. Я с десяти лет в приюте». Расспрашивать и разрабатывать её дальше, словно очередной объект, было… бестактно, вплоть до служебного конфликта.

Сирота Службы, так их называли. И армия, и ИСБ, и даже некоторые гражданские структуры всегда выискивали в детских домах подходящих мальчиков и девочек. Чтобы после окончания учёбы получить не просто великолепно подготовленных с юного возраста сотрудников (например, Женя, хоть и была ровесницей Алексея, знала и умела намного больше). Для выходцев из приютов выбранная за них стезя была работой и смыслом, любимым делом и призванием. Да и то, что шансов добиться чего-то в жизни у них неизмеримо больше, чем у простого сироты, изрядно подстёгивало служебное рвение. Вот только как общаться с хорошенькой девушкой, которая не просто не хочет видеть ничего кроме работы, а не умеет, Гай не знал — несмотря на весь свой жизненный опыт.

Не очень сложились у полковника отношения и с некоторыми коллегами. Точнее, молодёжь и младшие чины смотрели на него с восхищением — как-никак герой, боевой офицер, орденов и медалей на пятерых хватит. Да и не по чину простой мужик, субординацию и порядок хоть и требует, начальственным положением не «тыкает». А вот старший командирский состав за то же самое смотрел с неодобрением, граничащим с холодной неприязнью: и за пренебрежение некоторыми местными «традициями», и за то, что чин и награды Гай зарабатывал в «горячих» точках. А они своё место получали тихим карьерным ростом в кабинетах — слишком спокойным местом была Илеза. Гай, в очередной раз «сталкиваясь» с коллегами, мысленно только усмехался: оказывается, даже в этих пожилых дядьках до сих пор не умерла тяга к романтике. Ради которой они и выбрали когда-то Имперскую Службу. И потому сейчас из колодцев души плещется зависть, глядя на воплощение юношеской мечты перед собой.

Впрочем, людьми все были хорошими, честными — тот же руководитель илезского отделения, хотя и невзлюбил подчинённого больше остальных, за рамки приличий и норм службы никогда не выходил. И даже встал на сторону чужачка, когда полковник Гальба перетряхивал таможню и «устраивал погром» в работе полицейского управления. Хотя начальник планетарной полиции был давним приятелем генерала Унгерна, а сам начальник СБ, в отличие от подчинённых, имел допуск к полному досье и потому был уверен, что полковник на Илезе задержится недолго. Держать таких «зубров» в безопасном тылу периферии столичного сектора было расточительством — если только Илеза не выбрана как часть какой-то многоходовой операции центрального управления, для чего подходящего специалиста внедрили заранее. Гаю же таких ровно-деловых отношений было достаточно, он давно научился ценить мелочи. А что до приятельских отношений с коллегами — то, даже возглавляя сектор Бретонсели, никогда к ним не стремился. Высиживая на банкетах служебных праздников ровно столько, сколько требовали приличия, и уезжая после этого сразу на работу. Он бы, наверное, и ночевал в здании Службы — но разум требовал отдыха, смены обстановки. И чтобы усталость не сказывалась на результатах, Гай дисциплинированно каждый день отправлялся домой, также дисциплинированно брал выходные.

Довольно скоро выяснилось, что «живёт» на службе не он один. И почти все приходятся на его отдел: слишком уж много дел накопилось за время начальствования предыдущего руководства. Несрочной работы, что каждый раз откладывается из-за задач «высокого приоритета» — пока из мелких неприятностей не превращается в одну большую проблему. Впрочем, пределов разумного никто из «энтузиастов» не переходил… за исключением Жени.

На девушку не действовали ни увещевания, ни устные приказы. А переводить конфликт в официальную плоскость Гай не хотел, всё-таки Евгения была его стажёром. Чем та беззастенчиво и пользовалась. Противостояние длилось полтора месяца, пока одну из недель Женя провела, не покидая офиса — на чём терпение Гая лопнуло. Утром восьмого дня он вытащил нарушительницу с рабочего места и пообещал, что отныне будет лично провожать её до порога дома, предварительно забрав ключ доступа в здание Службы. И возвращать ключ будет также лично — у порога квартиры или на пропускном пункте. Красная словно рак девушка вынуждена была подчиниться.

Месяц Гай не только проверял, во сколько его излишне старательная подчинённая покидает работу, но и чуть ли не за руку водил девушку отдыхать по выходным. Рассудив, что Жене будет полезно не сидеть в свободное время в четырёх стенах, а попытаться увидеть в окружающем мире хоть что-нибудь ещё. И лишь убедившись, что повторения «приступов» не будет, контролировать перестал. Но, к удивлению обоих, ездили они домой по-прежнему вместе, да и на отдых стали ходить тоже вдвоём. И если с дорогой после работы всё было просто — живут рядом, а машиной Гай, ждущий, что его в любой момент перекинут на новое место, так и не обзавёлся, то с выходными было иначе. Нет, они по-прежнему смотрели друг на друга лишь как на коллег, не больше. Оба были слишком биты жизнью, чтобы увидеть за мимолётной встречей судьбу или счастливый случай, как это обязательно сделал бы Алексей. Просто он, как признался себе Гай, наконец-то нашёл себе друга, с которым можно почувствовать себя просто человеком, а не начальником или идеальным солдатом на службе Империи.

В один из майских вечеров Гай и Женя сидели в небольшом кафе на окраине мегаполиса, отмечая завершение трудной, растянувшейся почти на три месяца операции по отлову очередного канала контрабанды наркотиков. Работать, особенно в последние недели, приходилось на износ — плюнув на все ограничения, которые когда-то установил сам Гай. И потому настроение было ленивое и безмятежное. Женя даже предложила использовать накопившиеся выходные и отправиться на морское побережье: мол, начинается нерест жемчужных полосатиков, очень красивое зрелище — и Гай будет жалеть, если уедет на другое место службы, так ничего и не увидев. Гай в ответ только усмехнулся и обещал подумать. Мысленно добавив, что Женя за последнее время переменилась, и в лучшую сторону: всё больше напоминает хорошенькую девушку, а не робота из голофильмов про шпионские игры. Даже сама заговорила про отдых.

Внезапно дверь с грохотом отворилась, и в зал ввалился десяток парней. При виде то ли пьяной, то ли наширявшейся компании в очень дорогих костюмах Гай тяжко вздохнул: не повезло. Ну почему из всех заведений многомиллионного города эта планетарная проблема выбрала именно их кафе? Племянник имперского сенатора со своими прихлебателями, изгнанный из столицы за какую-то провинность на окраину центрального сектора. И теперь развлекающийся по всей Илезе, пользуясь тем, что местная полиция тронуть его боится. Да и не только полиция: первое время дебоши и хулиганские выходки ещё мелькали в прессе, но после того как несколько изданий вынудили заплатить штраф за «клевету», для пишущей братии любое упоминание столичного гостя стало табу. Разговоры в зале стихли, посетители один за другим стали собираться, выглянувший на шум хозяин с трагичным выражением лица явно заранее подсчитывал убытки… как заводила компании, в котором Гай опознал того самого племянника, вдруг с силой схватил за руку девушку за ближайшим столиком и громко заорал:

— Мадмазель, вы обязательно должны посидеть с нами! Такой красавице нельзя скучать в одиночестве!

Остальные хулиганы в это время держали парня, который пытался вступиться за свою подругу. Дело шло к драке. Разгореться она, к счастью, не успела — на автоматический сигнал охранной сигнализации приехал наряд полиции. А вот дальше Гай смотрел на разворачивающийся спектакль с всё большим отвращением. Потому что наряд не только не попытался задержать распоясавшуюся шпану и молча выслушивал угрозы и упрёки в свою сторону… через несколько минут стало понятно, что вступившегося за девушку парня могут обвинить и в «нанесении побоев», и в «злостном хулиганстве с отягчающими обстоятельствами». Вряд ли дело закончится приговором, на такую глупость судья пойти не рискнёт. Но вот нахлебается пацан… негромко шепнув: «Женя, подождите меня», — Гай встал и направился к задумчивой троице полицейских.

— Господа, объясните, пожалуйста, почему вы до сих пор не только не задержали зачинщиков — но и, кажется, готовы поддержать ложное обвинение? Или к вам не поступили записи с камер?

Полицейские вопрос попросту проигнорировали, а «золотой племянник» ткнул в «заступника» пальцем и громко потребовал «арестовать и вон того, а заодно шлюху, которая приставала к нему со всякими непристойностями». Гай в ответ едва заметно вздохнул: очень хотелось избежать такого способа — но иначе парню и девушке сломают жизнь.

— Я, капитан пятой имперской гренадёрской дивизии, полный кавалер Звезд Славы и Мужества, своим словом подтверждаю невиновность человека, который не побоялся встать на защиту дамы, — прогремел по залу голос. — Я вношу обвинения против вот этих молодых людей в совершении преступления в состоянии наркотического опьянения, — дальше голос стал ледяным. — А если я узнаю, что вы отпустили подозреваемых или сфальсифицировали в участке анализы — то внесу обвинение в преступном небрежении со стороны местных органов юстиции.

После чего развернулся и вышел на улицу. Мысленно похоронив свой отпуск и готовясь к грандиозному скандалу на службе. Нет, формально к нему претензий быть не может — его «публичная» половина служит на Илезе, внешность и «официальная» биография к закрытым материалам не относятся. Даже неизбежное внимание журналистов на пользу, давно пора запускать одну из «обманок», которая должна «отделить» капитана пехоты от его настоящих занятий. Для спецслужб врага, контрабандистов и остальных офицер ИСБ с кодовым именем «Пустынник» сейчас находится на границе с Содружеством, где руководит операцией по обезвреживанию очередного пиратского гнезда. Вот только начальник планетарной полиции и генерал илезской ИСБ, говорят, даже дружат семьями. А разнос за то, что «служба правопорядка не соблюдает всеобщее равенство перед законом», из столицы теперь придёт обязательно — и публичного унижения своего давнего приятеля Унгерн не простит.

Женя нагнала Гая только через квартал. После чего вдруг остановила, ухватившись за руку, и впервые обратилась на «ты»:

— Кажется, домой кому-то сегодня лучше не возвращаться, да и квартиру придётся менять. В общем — давай ко мне. Только предупреждаю сразу, спать будешь на диванчике в соседней комнате. Это на работе ты мне начальник, а дома — обычный гость. Так что свою кровать не отдам.

Ночевать у Жени пришлось не только в этот день, но и весь следующий месяц: с поиском нового жилья возникли изрядные трудности. И дело было не только в том, что квартиру Гай обязательно хотел в том же районе, что и раньше — потому пришлось ждать, пока стихнет интерес журналистов. Покупку или найм легко можно было оформить на подставное лицо… Вот только сделать это через Службу мешал начальник планетарной ИСБ генерал Унгерн. Повлиять на работу полковника или сорвать ему операцию прикрытия он не мог, это неизбежно ударило бы и по генералу, зато в житейских мелочах портить нервы подчинённому можно было сколько угодно.

Что самое плохое, причина такой неприязни была вовсе не в том, что директор планетарной полиции и старинный приятель Унгерна получил «за кафе» неполное служебное соответствие — показательная порка для новостей, мол, «перед законом все равны, хотя некоторые чиновники и забывают». И это всего за два года до пенсии! Стань генералу просто обидно за старого приятеля, Гай ещё мог бы принять и даже отчасти согласиться: он в здешних краях птица залётная и завтра уедет — а местным ещё служить и служить. Вот только дело было в самом Унгерне…

Как когда-то и Гая, как Алексея, как тысячи других, будущего генерала привлекла в ряды Службы романтика: лихие погони и абордажи пиратских судов, поиск шпионов и сотни других приключений рыцарей плаща и кинжала, на которые так щедры писатели и киношники. Реальность оказалась совсем иной — за каждым бравым агентом и отчаянным абордажем всегда стоят сотни следователей, аналитиков, простых работяг из прикрытия и оцепления, тысячи нудных часов за столом или в скучном патрулировании. К тому же после училища Унгерн сначала попал вглубь страны, а потом сразу на Илезу, где и сделал карьеру. Неторопливый рост чиновника заставил грёзы молодости затереться, поблёкнуть… пока не появился полковник Гальба. Воплощение того, кем генерал мечтал стать — но не стал.

Квартиру, в конце концов, Гай себе нашёл — но как-то само собой получилось, что и дальше через день он ночевал у Жени. А в одной из своих комнат завел диванчик, куда уходил спать, если девушка оставалась у него. В первое время Гай ещё мог себе врать, что сначала дело в необходимости, потом, что такое общение на пользу самой Жене: после того вечера в кафе в девушке словно прорвало какую-то плотину, она оттаяла и всё больше стала походить в глазах Гая на своих сверстниц. Нет, на работе она по-прежнему была аккуратной и строгой к делу до тошноты. Но вот дома выяснилось, что Женя владеет редчайшим по нынешним временам искусством вышивать вручную — замечательная отдушина от домашней пустоты и хороший способ скоротать время до следующего рабочего дня. Потом выяснилось, что, не иначе как от того же одиночества, Женя увлеклась литературой дозвёздной эпохи. И даже всемогущая Служба пропустила, что девушка выучила пару древних языков и опубликовала под псевдонимом несколько статей. Но в какой-то момент Гай всё-таки себе признался: ему тоже до тошноты надоела размеренная, строгая и точная, как часовой механизм, служебная жизнь, с взаимоотношениями строго по распорядку, когда за день скажешь едва ли с десяток фраз, которых нет в какой-нибудь инструкции. А Женя, у которой могло вдруг обнаружиться новое хобби, необычное предложение, пожелание, даже каприз, вдруг заставила Гая почувствовать себя живым — впервые после утра, когда лейтенант Гальба увидел с орбиты обгорелую воронку на месте родного города. Впрочем, внешне неожиданно разыгравшаяся в душе буря была незаметна, жизнь текла по-прежнему. Серые будни и рутина, редкие выходные… и то ли легкие, на грани заметного и ненастоящего ухаживания, то ли ненавязчивый флирт. Пока в один из выходных Гай не решился зайти за Женей с цветами.

Увидев заботливо собранный дорогим флористом, перевитый ленточками букет, Женя вдруг замерла… и в одно мгновение из серьёзной молодой женщины превратилась в маленькую девочку: ей внезапно подарили платье, про которое она мечтала — но знала, что ей никогда его не купят. Несколько секунд девушка стояла на пороге, не в силах сделать ни шагу… а потом вдруг разревелась. В три ручья, по-детски навзрыд. Гай, не думая, что ломает букет, что любые объятия девушка терпеть не может, прижал её к себе, начал гладить по волосам, шептать что-то нежное… а Женя всё плакала и шептала: «Первый раз. Ты знаешь, первый раз. Я получаю их первый раз. Не для всех, не на выпускной или потому что положено на праздник — а первый раз только мне…»

Гай не раздумывал ни секунды. Словно он снова на войне, и надо действовать, не выбирая варианты — но выбрав единственно верный:

— Значит, так. Я немедленно оформляю нам отпуск, и мы едем на море. Сезон этих самых, про которых ты говорила, уже закончился — но там и без них есть что посмотреть. Прямо завтра заказываю нам два номера на побережье…

— Один номер. Один на двоих… — тихонько поправила девушка.

— Хорошо. Один. После чего мы сразу же отправимся по магазинам. Форменное ты моё чудо.

— А это ещё зачем?

— А затем, что все твои платья можно запихнуть в один чемодан. Зато униформы по две штуки на все случаи жизни. Или ты собираешься загорать на пляже в мундире? Нет уж, перед отъездом я тебя соберу по-человечески.

Характер своего начальства оценить Гай успел давно: генерал Унгерн к неприятным для себя вещам старался относиться по принципу «с глаз долой — из сердца вон». Потому заявление об отпуске с указанием успешно завершённых дел — как своих, так и «соседских» — подписал мгновенно, лишь бы хоть ненадолго не встречать в коридорах ненавистного коллегу. Следующий этап тоже прошёл «без сучка и задоринки» — получив разрешение «для себя», Гай немедленно дал ход служебной записке от врачей: они уже давно требовали выгнать Женю «на отдых по медицинским показаниям» — мол, третий неиспользованный отпуск подряд накопился. Дальше извилистый путь с десятком пересадок, и они на море. Даже если Унгерн поймёт, что его провели, и постарается кого-то из них отозвать «по служебной необходимости» — найти не сможет. А канал экстренной связи использовать побоится, это будет серьёзным служебным проступком, на что заядлый формалист и бюрократ никогда не пойдёт.

В первую же ночь они договорились — прошлого друг друга не касаться: для них существует только здесь и сейчас. И старались соблюдать это правило все дни отдыха… но иногда поток событий решает сам, что нужно вспомнить и о чем рассказывать. За два дня до возвращения Гай и Женя лениво обсуждали в одном из кафе бесконечных набережных, на что лучше потратить оставшееся время, как за спиной Гая вдруг раздался громовой голос.

— Здорово, чертяка! — хлопнула по плечу лапища. Обернувшись, они увидели рыжего богатыря таких размеров, что Гай рядом показался подростком. — Вот уж кого не ждал встретить, да тем более с такой красивой девушкой. А ну, давай, рассказывай!

— Женя, разреши представить Рудольфа, моего хорошего знакомого по Бретонсели. Рудольф, это моя невеста — Евгения.

— О-о-о! Поздравляю от души! — богатырь сгрёб обоих в охапку и крепко обнял. — Ребятам скажу, от нас подарок — и как в прошлый раз, не отвертишься.

Рудольф заговорщически подмигнул Жене, сел за их столик и весело начал рассказывать:

— Мы, значит, так познакомились. Нас тогда зажали на побережье, ни с воздуха, ни с моря не подойти. Робоарткомплекс — штука страшная. Ну, всё, думаем — счас пристреляется и хана, можно отходную. И вдруг замолкло, а по рации вот его голос: мол, долго контрольный пункт не удержим, но минут тридцать у вас есть, транспорты на подходе. Как мы тогда грузились… полк все нормативы раза в два переплюнул. А как прилетели, нам и объясняют — повезло, Гай со своими парнями случайно рядом оказался. Мы ещё тогда, помнится, хотели благодарить — так этот скромник отвертелся. Зато теперь — ни-ни!

Рудольф замолчал, а потом вдруг серьёзно добавил:

— А ты его береги, девочка. Вечно этот ненормальный кого-то спасать лезет. Так, может, хоть ты его сумеешь удержать.

— Обещаю, — так же серьёзно ответила Женя.

Рыжий весельчак провёл с ними полдня, умудрившись протащить по таким местам, про которые за все дни отдыха Гай и Женя даже не слышали. А когда они проводили его на стратоплан, девушка задумчиво посмотрела в сторону аэровокзала и спросила:

— Это было предложение? Так необычно.

— Ага, — Гай весело подхватил подругу на руки и, несмотря на шутливое сопротивление, понёс к стоянке. — Хоть сейчас!

— М-м-м… Завтра. Тут можно организовать настоящую свадьбу — не хочу обходиться одной отметкой в документах.

— Тогда — завтра. А как вернёмся… сразу в свадебное путешествие! И ни одна канцелярская крыса не сумеет отобрать у нас положенного!

******

[1] Amen (в русской транскрипции и произношении аминь) — от др. — греч. ?μ?ν. Обычно ставится в конце церковных литературных произведений в значении «да будет так», «истинно»

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:05 PM | Сообщение # 932

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Отпраздновать медовый месяц не получилось. На работе ждал пришедший днём раньше циркуляр из столицы: все сотрудники немедленно отзываются из отпусков на особое положение — Илеза должна подготовиться к приёму финала чемпионата по три-болу. И дело было не столько в возможных волнениях спортивных фанатов, которые съедутся из Империи, Содружества и других государств. Обычная рутина должна была коснуться лишь планетарной секции ИСБ… если бы не то, что в этом году на матч приедет наследник престола, один из прокураторов Содружества и неофициально — представитель Соединённых миров. А само мероприятие должно послужить прикрытием для трёхсторонних переговоров, подготовка к которым шла весь последний год: великим державам надоела напряжённость на границе и взаимное эмбарго.

Сумасшедший дом начался ещё до официального заявления, что на Илезу приезжает цесаревич. А едва новостные заголовки запестрели сообщениями о планах высоких особ, стало ещё хуже: в ИСБ посыпались данные о десятках различных группировок, которые хотят «заявить о себе», устроив громкое покушение. И пусть непосредственно за безопасность наследника отвечает дворцовая служба охраны, вся «черновая» работа упала на местное отделение. Особенно когда стало известно — кроме неопасной шушеры на матч нацелилась «Бригада четвёртого июля», одна из самых зловещих террористических организаций на территории Империи.

Генерал Унгерн ликовал: сбылась его давняя мечта, в его руках спасти наследника и послов от происков врага и стать настоящим героем. Достойное завершение карьеры! Для подчинённых это вылилось в то, что руководитель илезской СБ постоянно вмешивался и «контролировал» их работу, создавал ненужные трудности и проблемы. Особенно когда у военных обнаружилась пропажа трёх мобильных плазменных орудий «Афина». Вместо совместного расследования Унгерн обвинил армейцев в некомпетентности и утечке информации, потребовал, чтобы назначенные им представители из СБ получили право контроля и вето на все решения штаба, и начал угрожать командующему илезской группировкой — после всего он добьётся полномасштабной проверки, и флотское руководство выгонят за некомпетентность. Нормальной общей работы после такого, естественно, быть не могло. Военные стали просматривать лишь официальную переписку через командующего, раз в шесть часов. Демонстративно игнорируя любые запросы другого уровня, не помогали даже знакомства полковника Гальбы — хотя раньше тоже знавший его «полную» биографию адмирал охотно шёл навстречу.

На какое-то время про ненавистного подчинённого Унгерн забыл, слишком много было дел. Но за неделю до матча конфликт разгорелся в полную силу: Гай высказался против сценария, который навязал руководитель илезской СБ, и с которым уже почти согласилась охрана наследника. Слишком уж всё было прямолинейно: террористы каким-то образом проносят или пронесли на стадион плазмострелы, и едва они начнут готовить их к выстрелу, силы СБ и отряды полицейского спецназа мгновенно захватят или уничтожат нападавших. Ведь в «горячем» состоянии орудия можно засечь детекторами, а из «холодного» их выводить минут десять, не меньше. А дополнительные силы блокируют террористов «внешнего звена» снаружи, останется только проверить город и выловить руководителей. Чистая победа… вот только два года назад «бригады» подобным способом уже убили одного из губернаторов — и наверняка в этот раз придумали что-то иное.

Унгерн доводы полковника слушать отказался. Он не мог запретить одному из начальников отделов отслеживать альтернативные версии — зато в его власти было похоронить сценарий Гальбы внутри СБ и оставить в распоряжении полковника только персональных стажёров да восьмёрку аналитиков: всё равно проверить затребованный объём информации без помощи коллег они не смогут. И ничто не помешает осуществить начальственный геройский план.

В день матча здание ИСБ опустело и затихло, генерал отправился лично контролировать операцию, забрав всех, до последнего программиста, на «усиление второго эшелона». Покой нарушали лишь пятёрка охранников штаб-квартиры да сотрудники отдела контрабанды: Гай умел выбирать себе людей, подчинённые верили своему командиру — и потому продолжали работать. Хотя Унгерн и дал понять, что всех, согласившихся с полковником Гальбой, после поимки террористов ждут неприятности вплоть до увольнения. Внезапно раздался голос одного из аналитиков:

— Шеф! Вы просили докладывать обо всём странном. Вот, смотрите. Тендер на проведение ремонтных и профилактических работ перед соревнованиями выиграла фирма «Синие облака». Контракт выполнила качественно, даже пошла на уменьшение своей прибыли, лишь бы заполучить договор и право на отметку «подрядчик соревнований»: чего только стоят вентиляторы системы кондиционирования из вольфранита вместо обычных стальных. А в системе поглощения запахов используют почему-то гексонатин. Им пользуются в дешёвых гостиницах, он хуже октонатина, зато стоит раз в пять дешевле…

— Гексонатин… — задумчиво начал размышлять Гай. — Что-то знакомое… Трубы! Из чего сделаны трубы системы вентиляции?!

— Обычный пластикат, разве что армирован структурированным углеродом.

— Немедленно всем проверять закупки последних недель! Не ввозился ли на территорию столичного округа Илезы бутрин в сжатом виде!

Первой сообразила Женя — её специализацией были отравляющие вещества, и в своё время Гай делился с ней опытом Бретонсели: на войне необходимость заставляла изобретать немало способов получить яды и взрывчатку из самых безобидных средств.

— Тризарин… — побледнела она.

— Да. Бутрин безвреден, — быстро начал объяснять остальным полковник, — датчики безопасности и фильтры на входе не сработают. Дальше возле вентиляторов компоненты начнут вступать в реакцию с гексонатином и углеродом стенок, как раз турбулентность, небольшой нагрев и катализатор из вольфранита. КПД процесса ничтожен, но хватит на все пятьдесят тысяч зрителей.

— ВИП-зона в цепи кондиционирования одна из первых. Среагировать они не успеют, тризарин действует слишком быстро… — высказал за остальных Алексей. А перед глазами Гая вдруг встала изрытая орбитальной бомбардировкой Бретонсель.

Место, куда выгрузили баллоны с газом, нашли быстро. Его даже не скрывали, склады на окраине, многокилометровые подземные ярусы. Забытые и полузаброшенные уже лет тридцать, с тех пор как стали рентабельны планетарные антигравитаторы, грузы начали хранить в огромных многоярусных «башнях» в черте города. Засыпать катакомбы выходило слишком дорого, к тому же казне их содержание не стоило ничего — мэрия повадилась сдавать кубатуру за гроши всем желающим, особенно инопланетным фирмам помельче. Кому не по карману нормальные склады. Идеальное место, где никто не будет задавать вопросов и не будет мешать — постоянно использовалось меньше одной сотой всего объёма, остальное законсервировано. Оттуда можно незаметно подать газ в городскую систему канализации, и если на центральном посту среди диспетчеров есть свой человек, он легко перекроет нужные заслонки, изменит вектор движения и закачает бутрин в системы стадиона. Нужное оборудование уже наверняка смонтировано, всё займёт секунд десять-пятнадцать, не больше.

Звонок Гая Унгерн высмеял. После чего переключил всю связь со штаб-квартирой и охраной цесаревича на себя: чтобы глупый подчинённый не помешал совершать подвиг. Это было серьёзным нарушением, генерал после всего неизбежно пойдёт под трибунал… только вот для людей на стадионе будет поздно. Бесполезно посылать курьера, ради безопасности и памятуя многолетний опыт, полёты над стадионом запрещены, а по земле пробираться слишком долго. Да и потом преодолеть сопротивление руководства не успеют. Отказался разговаривать и начальник полиции — слишком хорошо помнил историю в кафе, к тому же был полностью согласен с давним приятелем. Следовательно, помощь полиции исключалась: с утра по городу был объявлен код «красный-один», теперь любые действия городских служб, и особенно спецназа, заверялись через центральное управление полиции. Не помогут даже документы ИСБ — слишком памятны волнения на Галиче, когда полицию дезорганизовали с помощью фальшивых удостоверений и ордеров. Не получилось связаться и с военными, а официальный пакет ушёл всего сорок минут назад.

Какое-то время Гай в отчаянии даже раздумывал, не поднять ли панику с помощью журналистов… но отказался. Во-первых, в таком случае газ могли пустить до церемонии открытия матча, не убедившись, что «цель на месте». А во-вторых — не стоило забывать об украденных «Афинах», под прикрытием паники террористы могли попытаться атаковать «в лобовую», дураков-смертников у них хватит. А что делает взрыв плазмы в толпе, полковник Гальба знал слишком хорошо. Время: час у них ещё есть! Пусть с боевым опытом только он и пятёрка охранников, остальные тоже подготовлены как неплохие бойцы. А дальше, когда они захватят газ — сигнал тревожного маяка пробьётся даже с нижних уровней, и игнорировать его не посмеют. Риск минимален… вот только Женю остаться он так и не уговорил: девушка настояла, что других специалистов-химиков у них нет, и без неё шансы на успех падают в несколько раз. Гай раздумывал несколько минут, но всё же согласился. Лишь повязал на руку жены свой талисман — тот уберёг его в пекле Бретонсели, пусть поможет Жене сейчас.

Место они нашли быстро, без труда получилось и уничтожить охрану: пусть у подчинённых Гая не было тяжёлого вооружения — слишком велика разница между фанатиками-самоучками и офицерами Службы под командованием ветеранов. Когда направленный взрыв выбил укреплённую дверь, а проверка показала, что в жёлтых баллонах содержится бутрин, всех ненадолго охватила эйфория: неужели победа? Вряд ли у террористов есть где-то ещё один склад, газ специфический, и если попытаться ввести в столичный округ слишком много, это вызовет подозрения. Осталось подать сигнал военным... пятнадцать-двадцать минут они продержатся легко: перед бывшей подсобкой, где лежали баллоны, шла анфилада огромных складских «ангаров» с единственным входом-выходом. К тому же в каждом зале навалены груды разнообразного мусора, от использованных транспортных контейнеров до бетонных блоков старых перегородок — эсбэшников не «выкурить» даже с помощью «Афин», если их оставили где-то здесь.

Удача отвернулась, едва Гай попытался запустить маяк — где-то на соседнем уровне заработала специальная «глушилка». Почти сразу отказали камеры-ретрансляторы, которые клеили на стены вдоль всего пути — террористы взорвали два верхних яруса, а ближние оказались в зоне действия помех. Все попытки наладить связь провалились, противник словно знал параметры оборудования и секретные алгоритмы передачи данных… Гай выругался: всё-таки предательство! Причем кто-то из своих, за пределами контрразведки характеристик «маяка» не знают. Вот почему была такая слабая охрана, враг точно знал, что обман удался. Будь здесь его парни с Бретонсели, можно было бы попытаться отправить кого-то наверх… но ребятам с Илезы не хватит опыта пробиться через незнакомый подземный лабиринт. А выпустить газ наружу не получится, баллоны оснащены специальной мембранной головкой-«непроливайкой», под пластиковым кожухом спрятана металлоброня — не разрушит даже прямое попадание из плазмопушки. Устраивать завал тоже бесполезно — плазмоорудие в режиме непрерывного разряда очистит путь минут за двадцать, самое большее…

— Можно запустить распад, — вдруг заговорила Женя, — на основе батареи маяка можно собрать катализатор. Процесс начнётся, как только в баллоны попадёт достаточно воздуха…

— Сколько времени? — остановил её Гай.

— Мембраны… Их можно повредить, но не меньше сорока минут. С гарантией — час.

Гай посмотрел на товарищей: сорок минут означает, что доживёт не больше половины. Полковник начал говорить, что пусть остаются лишь добровольцы… и осёкся. Без слов было понятно — останутся все.

Первую атаку они отбили легко — террористы недооценили врага, посчитав его разновидностью обычных полицейских. Затем последовала короткая передышка — и «волны» пошли одна за другой без остановки. И пусть за каждого убитого офицера враг платил десятком своих — безумных фанатиков было слишком много. Когда от баллонов раздался крик Жени: «Готово!» — бой уже шел недалеко от подсобки. А рядом с полковником осталось всего четверо товарищей.

Прорваться наверх не получалось, Гай лишь молился, чтобы помощь всё-таки подошла и хотя бы Женя осталась жива. Он не переставал просить Бога даже тогда, когда рядом взорвалась граната и мир погрузился во тьму… Как сквозь вату, Гай расслышал полный ужаса крик, потом отчаянную стрельбу, взрыв… и грохот ломающихся перекрытий: ещё в самом начале боя они договорились, что последний взрывает самодельную мину. Чем позже враг доберётся до баллонов, тем надёжнее победа. «Подожди меня, родная, — сквозь контузию Гай ощущал, как приближается обвал. — Подожди, я уже скоро».

…Тик-так-тик-так. Часы на стене выстукивают дробь, словно капли дождя барабанят по карнизу. Как он их ненавидит, эти часы! Какой-то незнакомый голос с заботой сказал, что «у больного временно действует только слух, потому нужны звуки для связи с окружающим миром». Окно в палате реанимации открывать нельзя, стереовизор запрещён, вот и повесили проклятый механизм. А объяснить, попросить убрать — не получается. Он опять остался жив. Опять. Один из всех. Будь проклята его везучесть! Женя с яростью отчаяния прорвалась в соседний зал и подорвала бомбу там — потому обвал не дошёл до уголка, где лежал полковник Гальба. Его не заметили террористы, когда расчищали обломки — зато спасатели нашли раньше, чем кончился воздух и остановилось сердце.

В больнице о нём заботятся, готовы выполнить любое желание… и внимательно следят, чтобы герой не наложил на себя руки. Они думают, что пациент был без сознания, когда рядом обсуждали, что других выживших нет. Вот только… тогда получится, что Женечка погибла зря. Тогда получится, что Гай убьёт последнюю частицу любимой, которая ещё осталась внутри него. Нет! Он должен жить. Тот же голос, который говорил про потери, сказал, что если полковник Гальба выживет — то получит чин генерала и перевод в столичное управление метрополии. В первое мгновение Гай хотел отказаться — но сейчас, в темноте больничной койки, решил иначе. Он согласится, чтобы больше никто не оказался на его месте — когда жажду славы одного человека оплачивают другие. Судьба сохранила его, потому он выполнит свой долг до конца. «Там, по ту сторону вечности, времени нет. Женечка, ты же подождёшь меня ещё немного?»

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:08 PM | Сообщение # 933

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 17.07.2013
Авторы: Riweth

Время начинать или Привет, чудовища

Он вернулся в этот город ранней весной. И сразу подумал - весной особенно заметно, что в этой дыре никогда не чинили асфальт. С тех самых времен царя Гороха, а то и, может, раньше.
Город принимал его или душил... объятие или захват? Уже почти забылось это ощущение, эти серые облака, бегущие над серой водой луж, и эта вневременная пустота, когда все известно наперед, а до Нового года целая вечность, и спешить даже есть куда, но зачем?
Улица расстилалась перед ним, как теплая змея, и он шел по ее чешуе, вспоминая и заново принимая свои воспоминания. Сегодня все закончится. Он не мог в это поверить. Он был убежден в этом.

Дверь ТУДА помещалась между входом в бакалею, где вечно скучала одна и та же толстая усатая продавщица в крахмальной наколке, и грязным подъездом, в котором раз в неделю выламывали дверную пружину. Провал за обшарпанной синей дверью так и зиял, а его страшноватая пасть очень выгодно затмевала по-настоящему страшное. Оно никогда не показывалось, но ждало за серой железной дверью со значком в виде красной молнии и прорезями. Все ужасы мира чутко стерегли там неосторожного прохожего, бесформенные и многоликие. Там асфальт обращался текучим пеклом, и под ногами становилось горячо даже в мороз. Там было серо и дымчато, как в шарике со снегом, там где-то рядом ждала чащоба с глянцевых открыток. Все — в этой жуткой двери со знаком молнии.
Потому-то он не мог никогда пройти мимо достаточно быстро, чтобы не испугаться. Всегда тянуло остановиться и выронить книгу, наступить на развязавшийся шнурок, да просто притормозить, воздух как будто становился вязким. И несколько леденящих секунд чуять каждой клеточкой, каждым натянутым нервом — ИХ. Они то скользили там, как змеи по змеям, то шевелились, как сонные собаки, когда стая дремлет на солнышке, то выли, как пьяный дядя Костя, но только из раскрытых желтозубых пастей не вылетало ни звука.
Он стоял, и внутри него до самого горла бился тупой, как боль, первобытный страх. А потом медленно делался первый шаг, потом второй... И бежать...
Когда это чувство постепенно притупилось и померкло по сравнению с первой дракой или первой смертью, он все еще продолжал останавливаться возле этой двери, словно те, что тихо дышали там, грызли кирпичную кладку и тупили клыки, были его знакомыми. Они смотрели и слушали, от них было страшно и ныло под ложечкой — но ныло вроде того, когда ты болен, и вот-вот придет врач, вкатит укол в задницу..и мама рядом. И когда он бежал из дома к спящему вокзалу, до рассвета, с одной полупустой сумкой на перетершемся ремне, то они остались за спиной, и казались всех реальнее в этом городе. И всех привычней. Он оставил их и не навещал.

Серая краска с двери облупилась — облупился не один слой, долго же не было его. Бакалею сменило модное ателье — три безглазых манекена в пыльных вечерних платьях и новогодняя гирлянда, жутковато мигающая посреди бесснежного мира.

Он остановился там, поправляя лямку рюкзака и шаря в поисках сигареты. Ему почти хотелось ощутить, как не страшно ИХ присутствие, когда ты знаешь, что завтра ничего не будет, ни тебя, ни дня, ни чудовищ, которых ты никогда не видел.

«Привет, чудовища», - громко сказал он. И сам не понял, напряженное ли ожидание вызвало галлюцинацию или в самом деле где-то чешуя очень тихо заскользила по чешуе. Дверь как дверь, тишина как тишина. Проехала вдалеке машина — и все стихло снова. «Проклятое болото», - подумал он, почти с упоением слушая призрачный шорох.
По его прикидкам, оставалось еще часов семь, а потом все. Неважно, что там говорили древние майя и прочие — он чувствовал, как будет. Интересно, огонь, вода или метеорит? И зачем было приезжать сюда, если напиться можно и дома? Дома... И неважно, что день был как всегда, что неверящие высмеяли, а верящие закупили противогазы. Ничерта уже неважно, по большому счету. А малый — это вымысел.

На него смотрели уже несколько минут, взгляды он ощущал, как хищник. С тех пор, как приходилось вечно быть настороже, чтобы не отобрали на перемене деньги или не облили помоями. И потом...тоже пригождалось. Он не любил, когда на него смотрели. Он хорошо знал, что они видят, и предпочел бы не видеть этого сам.

Он резко оглянулся — надеясь, что его перекошенную физиономию поймут без слов, что перестанут пялиться. За его спиной стояла девушка. Пушистый берет, вышедший из моды двадцать лет назад, красная куртка, бледное до синевы лицо. Красивое лицо. Правильное. Испугавшее его до дрожи. Он снова услышал, как змеи скользят в темноте по змеям, щупальца по щупальцам.

- Здравствуйте, - сказала она простуженным голосом. - Не подскажете, как пройти в библиотеку?
Под ногами стало горячо, и в виски ударило, и в носу защипало от дыма, которого во влажном декабрьском воздухе не было и быть не могло.
- За углом, - сказал он, задыхаясь от того, как верил и не верил в свой конец сейчас или в полночь, - вы почти пришли.
Во дворах за его спиной загрохотало железо, которое кто-то то ли колотил, то ли волок.
- Маашааа! - перекрыл железо надсадный женский голос на грани визга. - Домооой!.
Все стихло. Запахло булочками. Он вдруг вспомнил, как давно ничего не ел, потому что не хотелось — с того самого момента. Разломать бы золотистую корку, впиться зубами в мякиш, кофе бы. Рот наполнился слюной. Он сглотнул.
- Идем со мной, - в простуженном голосе девушки звякнул металл, такой, хирургический, от которого зубы ломит. Но простуженным голос быть не перестал. Его бросило в дрожь. А потом внутри настала тишина — и страх ушел.

Уже приближаясь к незнакомке, он подумал, что ведь все закончится сегодня в полночь или около того. Так какая разница? Зато он увидит, какие они из себя. Девушка протянула ему руку, ладонь у нее оказалась теплой. Как кожа удава, которого ему когда-то давали подержать в цирке. В те времена, когда миром правила розовая сахарная вата и сокровища в жестяной коробке от леденцов. Он шел за ней, отчаянно желая уже и булочек, и эту коробку, и чтоб звякнуло о жесть. Монетка с дыркой, куриный бог, стеклянный шарик и пряжка от ремня.

В библиотеке ничего не изменилось. Коврик на крашеном полу, продавленный диван, столы с молочно-белыми абажурами, плакат о пользе чтения, афиша о творческой встрече писателя Ивана Ильича. Красные трафареты. Седая Мария Денисовна, в пушистой кофте, с мельхиоровой брошью на полной груди, вяжущая носок. Кажется, тот же самый, что он случайно распустил в третьем классе. Но, конечно, не тот.

- Ничего не меняется и меняется все, - сказала девушка, снимая пушистый берет. Ее волосы были синими и мягко светились.
Мария Денисовна продолжала сосредоточенно вязать. Над ее головой блекло мерцал циферблат часов. В тусклом свете танцевали пылинки. На окне щурился громадный рыжий кот.
- И вот это все? - спросил он, оседая на диванчик — прямо в куртке, в шапке, с рюкзаком.
- Вытирайте ноги, - сказала Мария Денисовна.
Девушка прикоснулась к его шее, и он не вздрогнул, потому что ему было так спокойно внутри, так спокойно... Даже лед, мгновенно потекший в его жилах, ленивый и вязкий, только между прочим отметил.
- Спаси нас, - прошептала девушка — одними губами, почти белыми, и шмыгнула носом.
Он осмыслил эти слова только после того, как убрал с шеи ее руку, а внутри снова немного потеплело.
И, не придумав ничего умнее, спросил: «Чего?».
- Спаси...нас, - повторила она, плюхаясь рядом на пыльный дермантин. - Мы же всегда были рядом, а теперь вот...спаси...
Щупальца скользили по щупальцам где-то не здесь, а воздух был недвижен, молчали неизменные книги про Робинзона Крузо и Незнайку на Луне, и оставалось совсем немного до конца.
В горле стало сухо. Он прокашлялся. Ему захотелось напиться. И до кучи булочек и коробку.
- Я...это... - он прокашлялся еще. Мария Денисовна достала из-под стола старый пластмассовый термос, открутила крышку, вынула пробку. Плеснула кофе в чашку с Винни-Пухом.
- Боюсь, ты не понимаешь, Мишенька.
Он помотал головой. Старательно, как придурок.
Кофе был горячий, с молоком и сахаром. И булочка. На четверти тетрадного листа. В липкой сахарной пудре.
- Мы...нас в некотором роде нет, - Мария Денисовна сложила вязание. - Но между тем мы есть. Только это ничего не значит, Мишенька. Всех на свете нет в некотором роде. Или не будет. Если вдуматься.
Он схватил булочку, впился в нее зубами, чуть ли не урча. И в эту минуту потемнело. И словно это не темнота наползала, а куда-то утекал свет.
- Началось, - сказала девушка, комкая берет. - Когда это начинается, а ты веришь...то остаешься только ты и те, кого ты боялся.
Он дожевывал булочку, и ему было безумно жаль, что булочка и правда последняя на свете. Библиотеку тряхануло. С потолка посыпалась шуткатурка, с полок — книги. Перед ним упали «Три мушкетера» и лежали в пыли, раскрывшись на середине.
- Рановато, - сказал он... Михаил, когда снова смог говорить. Не потому, чтобы он оторопел, а просто с набитым ртом говорить некрасиво. - Но ведь майя могли ошибаться? Немного, там, на часы...
- Нет никаких майя, - тонкие холодные пальцы впились в его запястье, - только ты и мы. И темнота. Но мы жить хотим, вам-то что, а мы хотим! У нас пещера уютная... и библиотека вот, - девушка то шептала, то срывалась почти на крик.
Ему хотелось водки. Хотелось почему-то поцеловать ее. И еще свою жестяную коробку хотелось. Кофе и булочку он уже получил. Михаил не мог припомнить, когда в последний раз он так хотел чего-то, так остро и жестоко.
По полу зазмеилась трещина. По стеклу забарабанил дождь — и он был темный, как нефть, как чернила. Михаил поджал ноги, словно в читальном зале мыли пол.
- Что я-то могу? - спросил он.
Маленькое землетрясение, которого он бы и не испугался, если б не, перетасовало книги, как карты в колоде. Он узнал ту, на которой сам нарисовал черта шариковой ручкой. Ту, которую подолгу под разными предлогами не возвращал. Щупальца шуршали, ветерок, подувший из трещины, листал страницы.
- Идиот, - сказала девушка.
- Лучше бы объяснила, что делать-то, - от потустороннего этого ветерка, промозглого и не очень приятно пахнущего, Михаил поежился.
- Время начинать, - сообщила Мария Денисовна.
Он понимал, он должен сделать что-то прямо сейчас. Но что?
- Вас всех не бывает, - сказал Михаил. - Вообще, - и ущипнул себя. Хотел ущипнуть и девушку, но ему стало стыдно: с одной стороны, конец света, с другой — ну никогда он девушек не щипал, так что же и начинать-то.
- Ага, - вздохнула девушка, комкая бумажку из-под булки. - Не сработает.
- Трах-тибидох, - добавил он безо всякой надежды.

Пол под ногами вибрировал. Мария Денисовна поставила еще пару чашек и налила еще кофе, да так ловко, что почти не расплескала. И из трещины на полу, из-за двери подсобки зазмеились щупальца, скользя, как змеи по змеям. Они были темно-вишневые и коричневые, гибкие, смотреть на них было тошнотно.
- Так кто они и кто вы? - спросил Михаил, глотая пару комков в горле.
- Мы — это мы, - отозвалась Мария Денисовна, тщательно закрывая термос. - Просто у каждого свой вход в электрощитовую.
- Сейчас не отсидишься, - вздохнула девушка, потягивая кофе. Щупальца текли с тем самым тихим шорохом, который он столько раз себе представлял — и постепенно скрывали книги и плакат о творческой встрече.
- Нет, я все-таки не понял, - начал Михаил и осекся.
Он увидел, как к мокрому стеклу из наступившего мрака прильнула светящейся белизны ладонь. Белая рука пошарила по окну — а потом появилась и вся белая фигура, и Михаил подавился собственным вскриком.
- Черт, не так же! - простонал он. Затапливающая сознание ледяная жуть почему-то обостряла ощущения. Кофе запах горько, как будто в него намешали полевой полыни. Михаил не боялся конца света, честное слово. Или только убеждал себя?
Отдаленные тяжелые шаги. Ближе. Ближе. Бледное лицо в оконном проеме. Мир на глазах заполнялся тварями, которые только и ждали. Или которые сами вот-вот придут. «Вот-вот» придут — это то, что больше всего боялся он в детстве. Казалось, что когда уже пришли — тетки со шприцами в класс или отец с ремнем в детскую — это и вполовину не так жутко, как ерзать на жестком стуле, холодеть и ждать... Он снова был ребенком. Окно распахнулось.
Белые, в грязных балахонах, мертвенные, чешуйчатые — они стояли там, на разбитой улице Полярной, и один с грустью обрывал потрепанные края какого-то объявления, как ромашку, другой смотрел на Михаила в упор, так что взгляд чиркал по коже льдинкой, а кто-то просто уселся на подоконник и свесил ноги. Мария Денисовна выставила на стол миску с ватрушками, щербатую, в розочках.
Михаил вжался в диван и вцепился в рюкзак со сменой белья и несвежей колбасой. Он-то утром надеялся, что все будет быстро.
Дверь упала, по дороге смахнув старую стойку для зонтов. По ней ступили еще двое бледных, вишневые щупальца змеились уже у их ног. Потом они ступили на пол, и тот, что справа, сцапал ватрушку.
Михаилу хотелось сказать «приятного аппетита», но слова застряли в горле, и он закашлялся.
Тот, что вошел в крохотную библиотеку следующим, занял почти все свободное пространство. «О боже», - сказал Михаил и лихорадочно попытался вспомнить, кто такой бог. Этот гость был высок, широкоплеч, огромен примерно как средний слон, и увенчан бараньими рогами, зеленоватыми, как молодая трава. Он постучал по ближайшему стеллажу длинными черными ногтями.
- Ты... сатана? - спросил Михаил дрожащим голосом.
-Пошел ты, -с чувством ответил рогатый. - Все это спрашивают.
И разинул пасть, а оттуда пахнуло почему-то карамелью «Стрекоза». Михаил вдруг до истерики остро понял, что вот они все, чудовища, и они устали. И если б он понял это раньше, то все не вышло бы так глупо, как вот теперь. Не было бы череды унылых квартир, в которой терялась та, первая, пыльная и пьяная. И дорога не привела бы его сюда, обратно, в этот лабиринт облупленных заборов и ларьков с прошлогодними шоколадками. И у него был бы миллиард новых друзей, целая вселенная, если бы он не чувствовал, что его единственные — там, за закрытой дверью, и только они никогда не предадут, потому что они УЖЕ предстали в своем истинном облике. Ему стало сладко и жалко себя, и почему-то так легко, что ничто уже не имело настоящего значения, кроме этой легкости. Ни смерть, ни то, почему это он вдруг решил, что понять про этих, за дверью — главное дело в жизни.
«Ты освободил нас», - сказала карамельная пасть, цыкая зубом с дыркой.
- Чего? - спросил Михаил, почему-то в последний момент жизни ощущая просто-таки волчий голод вместо страха.
- Спать тут не положено, говорю, - гаркнула пасть, и вот тут Михаил проснулся, едва не падая с узкой вокзальной лавки.
Он сел, лихорадочно протирая глаза. В волосах запуталась какая-то дрянь. Рядом заунывно просили на хлебушек. Но никогда еще почему-то Михаил не просыпался так — и никогда еще не было ему настолько все равно, что же это было, сон или не сон. В глаза ему било яркое солнце, золотистое, как корочка, и такое же вкусное, высвечивая золотистые кудри недовольной вокзальной девы в синих погончиках.
«Журналы «Непознанное плюс», все номера, пааадходим, пааакупаем!»
Мир шевелился и мигал в сонных его глазах, опадал и снова выстраивал свои причудливые узоры, как стеклышки калейдоскопа. А рядом на лавке стоял старый термос, на синюю пластмассу которого налипло темным налетом время.
Михаил потянулся к нему, но не открыл. Он как-то знал: там сладкий кофе с молоком. Обнял синий термос как ребенка или куклу, и было довольно знать, что внутри, горячее и пахнет.
«Вот тебе и конец света». В тишине щупальца скользили о щупальца, но ему не хотелось идти и искать забытую дверь со знаком молнии.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:14 PM | Сообщение # 934

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 17.07.2013
Авторы: Riweth

Мамонт

Мамонт был намного хитрее, чем считали охотники на мамонтов. Он прожил такую длинную жизнь, что давно не удивлялся, когда на него – в который уже раз – начинали охоту. Мамонт спокойно дожевывал завтрак, разгонялся как следует – и исчезал в тенях предвечернего первобытного леса, как будто и сам был такой же тенью, тяжелым мохнатым призраком. Охотники неслись за ним, как голодная стая, пугали огнем и оружием, но мамонт неизменно ускользал.
Но один раз – было тогда все такое весеннее и разнотравное – не повезло ему, бедолаге. А, собственно, потому не повезло, что пришло такое время – и мамонт на миг замечтался. Наелся всласть одуванчиков, а потом засмотрелся на цветок сирени – и представил, что он бабочка. Вот были бы мамонты такие легенькие, думалось ему, такие пестрокрылые – они бы порхали с лепестка на лепесток, ели бы сладкую пыльцу и никогда не убегали от голодной оравы. А бабочки летали себе по своим ежедневным делам, иногда садясь мамонту на уши – возможно, они думали, что это такие большие темные розы, или что там тогда цвело. Мамонт тоже пытался неуклюже подпрыгивать, как будто хотел взлететь. Тут-то его и.... Не будем о грустном.
С тех. пор кости мамонта лежали в песке на берегу реки – ждали отправки в музей. Ждать им было приблизительно еще два миллиона лет, но разве костям пристало куда-то спешить?
Самого мамонта нарисовали на стене пещеры. Художник, растрепанный и нервный, как все творческие люди – пусть и первобытные – работал очень старательно. Не забыл ни больших ушей, ни кошмарных бивней, только глаза почему-то вышли печальными.
И все-таки мамонт был намного хитрее, чем думали охотники на мамонтов. Каждый вечер он смотрел с холодного камня на неистовые первобытные танцы, вдыхал запахи недожаренной первобытной еды и знал кое-что такое, о чем понятия не имел ни один обитатель пещеры.
О, он был очень упрямый мамонт! И даже тогда, когда уже невозможно было рассмотреть его среди грязи и копоти, он верил, что в один прекрасный день эти невоспитанные и немытые танцоры изобретут реинкарнацию. И тогда кто-то из них родится котом, кто-то – президентом Соединенных штатов... А он, мамонт – бабочкой!

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:21 PM | Сообщение # 935

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 19.07.2013
Авторы: трэш-кин

Хомячок

Борис ненавидел тещу. Ему опостылела ее мерзкая рожа, похожая на морду бульдога, ее глазки, в которых он как в книге читал слова: «Моя дочь вышла замуж за дебила и нищеброда!» и сожаление, что зятек не сдох еще будучи сперматозоидом. Сидя с ней за одним столом Борис боялся отвернуться, подозревая, что Лариса Петровна только того и ждет, чтобы незаметно плюнуть ему в еду своей ядовитой слюной. Мир не видывал более поганой твари, даже удивительно, что Мотя – прелестное утонченное создание – ее дочь. Иногда Борис жалел, что нынче не средневековье, а то бы он без зазрения совести доложил инквизиции о связи старой стервы с сатаной. Ему бы доставило большое наслаждение смотреть, как теща визжит от боли, сгорая на костре.
Да, нынче не средневековье и помощи инквизиторов не предвиделось, а потому Борис взял да грохнул Ларису Петровну самостоятельно.
Даже вынашивать план убийства не пришлось. Можно сказать, сама Судьба, проявив, наконец, благоразумие, решила избавить мир от старухи, отправив ее прямиком в ад, на горе всем чертям. Да и сама теща – надо отдать ей должное – изрядно постаралась, дабы приблизить свою кончину. Ну, какого, спрашивается, хрена в ее-то возрасте она полезла на стремянку, чтобы повесить под балконным карнизом горшок с локсоматакусом обыкновенным, то есть папоротникообразной гадостью, которая, по мнению тещи, отлично бы смотрелась в лучах заходящего солнца. Наверное, старушка и оценила бы красоту локсоматакуса в лучах заката, если бы не коварство зятя.
Борис подкрался, прячась за занавеской, проскользнул на балкон и, чувствуя себя освободителем мира от величайшего зла, толкнул Ларису Петровну в объятия смерти. За мгновение до того как старуха перелетела перила, он поймал ее взгляд, в котором опять-таки прочел: «Моя дочь вышла замуж за дебила! Коварного!»
Она грохнулась с седьмого этажа на асфальт, сжимая в руке выдранный из горшка папоротник – хоть сейчас бери да в гроб клади, не дожидаясь вскрытия. Просто – картинка!
Пока ничего неподозревающая жена суетилась на кухне, Борис прошмыгнул в ванную комнату и открыл воду. Если что, он давно здесь. Ничего не видел, ничего не слышал. Мылся лавандовым мылом и пускал пузыри. Думая насколько может стать прекрасен мир всего за несколько секунд, Борис заткнул пробкой сливное отверстие, разделся и залез в ванную.
Крик жены он услышал минут через пять, когда прибежали соседи.

Далее были похороны, унылые лица, слова сочувствия, венки от друзей и близких, хлюпанье носами, глаза на мокром месте, четные букеты, свечи в церкви, поминки, странные печеньки - просвирки, тосты не чокаясь, черные платки – в общем, отрезок времени наполненный для Бориса скрытым ликованием. Старухи больше нет! Ура! Ура! Ура!
После похорон жена отправилась на недельку к родственникам разделять с ними горе в деревенской глуши, где пахнущий навозом и луговыми травами воздух способствует ликвидации последствий стресса.
А Борису предстояло еще кое-что сделать – то, что должно было наполнить чашу его счастья до самых краев. А именно – убить хомяка! Любимую зверушку Ларисы Петровны, тварь, которую он ненавидел почти так же как убиенную им тещу. Бориса не оставляла мысль, что даже если старуха сейчас горит в аду, кое-какая ее частица все еще здесь, на земле, коптит небо своим зловонным дыханием, и эта частичка – хомяк! Борис помнил, как сюсюкалась с ним теща: «сю-сю-сю, мя-мя-мя» и целовала его прямо в наглую мохнатую морду. Она даже назвала хомяка Няшкой. Мерзость! Тошнотворная – мерзость! Нет, определенно грызун должен отправиться за хозяйкой в геенну огненную!
В тот момент, когда жена на электричке проезжала станцию «Светлый путь», приближаясь к деревне, навозу и запаху трав, Борис с хищной улыбкой маньяка, выследившего жертву, подошел к клетке, из которой глазами-бусинками на него взирал хомяк Няшка.
Жить грызуну оставалось одну минуту тридцать семь секунд
Тридцать шесть…
Тридцать пять…

Борис открыл клетку и вынул хомяка. Няшка быстро водил носом, нюхая воздух, но видимо смерть, которая уже занесла косу над его мохнатой башкой, не пахла, в противном случае он уже пытался бы вырваться изо всех своих хомячьих сил.
Минута тридцать…
- Я не буду по тебе скучать, крысеныш! – прошипел Борис, приблизив грызуна к самому лицу.
Обычно Няшка игнорировал, когда к нему обращались, но на этот раз не удержался, видимо возмутившись на обидное «крысеныш»: резко дернув головой, он чихнул, оросив крошечными капельками слюны лицо Бориса. И кто после этого скажет, что звери умеют дискутировать только в мультиках?
Минута двадцать одна…
- Ах ты… - лицо Бориса мгновенно стало пунцовым. Он хотел назвать грызуна таким словом… таким словом… Не найдя достойное своего гнева ругательство, он заорал: - Я тебе башку откушу!
И едва не осуществил угрозу, но сдержался.
Няшка пискнул.
Минута пять секунд…
- Ты сдохнешь как твоя хозяйка! – Борис выдавил из себя злобный смешок, который перешел в хохот суперзлодея.
Он подошел к окну…
- Прощай гад!
…и, сделав мощный замах, метнул Няшку в открытую форточку. Тут же, вылупив глаза, прильнул к окну, желая видеть все. Все!
Хомяк – мохнатый серый комок, - описав в воздухе дугу, шлепнулся на асфальт точно посреди шоссе, по которому мчались автомобили.
Сорок три…
Разбился? Вот уж нет! К безмерному возмущению Бориса, Няшка за пару секунд очухался от удара и начал носиться кругами, чудом не попадая под колеса машин.
Тридцать две…
Вот над ним прогрохотал самосвал, на мгновение скрыв его от гневного взора Бориса. Промелькнуло такси, едва не сократив и без того скудный остаток жизни грызуна на двадцать пять секунд.
- Ну, сдохни же, сдохни! – плаксиво выкрикнул Борис, ударив кулаком по подоконнику. Он уже жалел, что не откусил живучему поганцу голову.
И тут на Няшку снизошло озарение – он понял, что бегать кругами не стоит и навострил лапки прямехонько к обочине.
Семь секунд…
- Нет, только не это! – застонал Борис, видя, что Няшка уже близок к спасению.
Три секунды.
Две…
Одна…
И настал хомяку трындык.
Излучающий позитив желтый автобус с рекламой лотереи «Удача» на боку превратил половину Няшка – от кончика хвоста до грудки – в плоское непонятно что. Борис буквально услышал, как хрустнули косточки грызуна под колесом этого прекраснейшего, посланного самой Судьбой, транспорта.
« Все кончено. Встречай «дорогая» теща своего питомца!» А ведь мохнатая тварь была всего в шаге от спасения.
- Ух! – Борис вытер ладонью выступившую на лбу испарину, затем поднес пальцы к носу и с подозрением понюхал. Ему кажется или они пахнут хомяком? В любом случае после грызуна нужно вымыть руки с мылом, да не один раз.
Он со злобной улыбкой еще раз посмотрел на дохлого Няшку и отправился в ванную, думая, что в мире у него больше не осталось врагов.

Борис тщательно вымыл руки и, взглянув в зеркало над раковиной, подмигнул своему отражению.
- Мы с тобой молодцы! – сказал он парню в зазеркалье. – Офигительные молодцы! Офигительнейшие преофигительнейшие…
То, что Борис увидел в следующее мгновенье над головой зазеркального парня, заставило его заткнуться. Челюсть отвисла, став вдруг тяжелой как смертный грех, от лица отхлынула кровь. Ему захотелось оказаться далеко, далеко отсюда, да хоть в Антарктиде, лишь бы не видеть этого…
В зазеркальной ванной комнате, по потолку, с целеустремленностью рвущегося в бой солдата, ползло нечто. Вернее – половина нечто, то, что осталось от раздавленного хомяка. Цепляясь коготками за невидимые трещинки, грызун подтягивал вперед изуродованное тельце, за которым по потолку, вопреки всем законам физики, как розовые осклизлые черви, волочились блестящие влажные внутренности и плоская задняя лапа, с окровавленным осколком кости. Мертвые глаза походили на два мраморных шарика, в раскрытой пасти, отражая свет лампы, сверкали белизной зубы-резцы.
Борис вцепился в раковину так, что пальцы побелели. Медленно, с недоверием во взгляде, он повернул голову и посмотрел вверх, чувствуя, как на затылке шевелятся волосы.
Ничего. Совсем ничего. Белый потолок.
Снова перевел взгляд на зеркало.
Оно ползло! Скалилось и ползло, ползло, ползло…
Лампа мигнула, еще раз, и еще…
Оно приближалось к зазеркальному Борису, а у реального - ноги будто вросли в пол.
- Ма…ма, - промямлил он, и тут нервы его не выдержали: Борис пернул и заорал во всю мощь своих легких, чувствуя, как от затылка по шее и вниз по спине бежит дрожь.
А лампа мигала и мигала, выхватывая из глубин зеркального мира крохотное, но невообразимо ужасное нечто с мраморными бусинами глаз.
Лампа погасла на несколько секунд, а когда включилась, Борис, набравший воздух для очередного вопля, увидел…
О, Боже, тварь в зеркале ползла по его груди! Цепляясь когтями за футболку оно лезло к шее, но Борис не чувствовал это нечто на себе. Не чувствовал!
Завопив с удвоенной силой, дергаясь и подпрыгивая, как бездарный комик изображающий удар током, он принялся бить себя ладонями по груди, хватать и стряхивать, но руки проходили сквозь пустоту. Вот же эта падла ползет в зеркале под нервное подмигивание лампы! Вот же! Возле самой шеи!
Борис разорвал футболку, при этом расцарапав ногтями грудь, но тварь будто находилась в каком-то своем измерении, не подвергнутого правилам этого мира – дохлый хомяк добрался до шеи и вонзил зубы в кадык визжащего зеркального бедолаги.
А настоящий бедолага почувствовал боль. Укус был реален, как и ужас Бориса – реальней самой реальной реальности!
Тварь, сделав свое злодейское дело, уже лезла дальше, к подбородку, волоча за собой рваные клочья меха и черви внутренностей.
- Убирайся! – заорал Борис, выхаркнув это слово со слюной.
В порыве отчаяния он схватил с полки баллончик с пеной для бритья и принялся колотить им по зеркалу.
- Исчезни!
Удар.
- Исчезни, тварь!
Еще удар.
- Убирайся!
Зеркало вспыхнуло паутиной трещин.
- Иы-ы-ы!.. – Борис швырнул баллончик в свое исковерканное, расколотое на сотни частей отражение и снова попытался схватить бесплотного хомяка, который уже добрался до подбородка.
Тщетно – пальцы как прежде ловили воздух.
Лампа вспыхнула и с четким звуком «пок» погасла навсегда.
Нижнюю губу пронзила боль – словно бритвой полоснули. Борис взвыл и выскочил из ванной. Как пьяный наткнулся на стену, ударившись плечом, побежал в гостиную, споткнулся, упал, встал на колени и пополз на карачках, дыша так, словно ему воздуха не хватало. В гостиной вскочил и заметался.
На глаза попалась клетка Няшки – одинокая, с открытой дверцей, будто ждущая, когда вернется четвероногий квартирант. Боль пронзила правую щеку, вызвав у Бориса слезы гнева.
«Эта падла ползает и жрет мое лицо!»
Не в силах убить «падлу» он в отчаянии схватил клетку, швырнул ее на пол и стал топтаться на ней, сминая и куроча.
- Получай. По-лу-чай! – в его глазах пылало безумие достойное смирительной рубашки и комнаты с мягкими стенами. Клетка превратилась в проволочный блин, коим могли бы заинтересоваться организаторы выставки современного искусства. – По-лу-чай!.. Ай! – взвизгнул Борис, ощутив боль под правым глазом. – Ай! – укус в переносицу. – Ай! – в нос.
Он забыл про уничтожение клетки и принялся лупить себя ладонями по лицу. На мгновение взгляд скользнул по стеклянной дверце книжного шкафа – этого хватило, чтобы увидеть в отражении темное нечто, заслонившее глаз. Глаз!
«Глаз!»
В тоже миг мир померк. Наполовину.
Борис захрипел, подавившись собственным криком. Горячая влага обожгла глазницу. Он заморгал, чувствуя липкую чавкающую боль.
Дрожа всем телом, Борис зарыдал, подняв лицо к потолку и вылупив левый глаз, в котором опытный палач, несомненно, разглядел бы мольбу о пощаде.
- Пожалуйста, не… не надо! Прошу, не надо!..
- Надо! – услышал он голос за спиной. Голос, который был ему более чем знаком. Мерзкий ненавистный голос тещи.
Вжав голову в плечи, Борис начал поворачиваться. По подбородку текла слюна вперемежку с кровью, на правой щеке блестело мутное желе, бывшее когда-то глазом. Страх был настолько силен, что прошла дрожь, растворившись в одеревенелом теле. Сейчас он увидит. Увидит ее… Увидит старую ведьму…
Но мир провалился в слепящую темноту, до того, как Борис увидел.
«Ослеп! Я ослеп!»
Сил кричать и рыдать больше не было. Сознание как в болото погрузилось в отчаяние, и могильной плитой навалилась безысходность.
Что-то мягкое толкнуло Бориса в спину, заставив сдвинуться с места. Еще толчок – и он пошел, как ребенок, делающий первые шаги.
Шаг.
Второй.
Третий.
Нога уперлась в порожек.
Перешагнул.
Еще шаг.
- Ты всегда был дебилом, зять, - сухой голос тещи. – Дебилом и нищебродом.
Толчок в спину.
Шаг. Живот уперся во что-то плоское. На плечи надавило, и Борис как безвольная кукла подался вперед. А впереди была пустота и звуки. Сотни звуков улицы.
Борис, растеряв все чувства кроме странного равнодушия, перевалился через парапет и полетел, полетел…
За миг до встречи с асфальтом, Борис успел признать, что кое в чем теща была права: он и правда редкостный де…
… незаконченная мысль вытекла из трещины в голове на разогретый летним солнышком асфальт.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:24 PM | Сообщение # 936

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 01.07.2013
Авторы: Book

ВремЯ песчаного льва

Очкарик сразу не понравился Хижу. Тощий, сгорбленный заключённый не решался войти в барак.
— Эй, ты! Подойди, — рыжеволосый здоровяк Хиж постукивал резиновой дубинкой по коленке. Очкарик прошаркал по песчанику, с трудом переставляя ноги в тюремных ботинках, и остановился.
— Ближе! — рявкнул охранник, хрустнув костяшками пальцев.
Тощий сделал ещё шаг и тут же согнулся пополам, получив дубинкой удар под дых. Охнул и повалился на бок, корчась от боли.
— Хватит, Хиж, — к бараку подошёл заключенный в чёрной робе. Из-под фуражки выглядывали седые волосы, прищуренные глаза смотрели на новенького. — Оставь его.
— Что? Это ты мне, Грасс? — здоровяк угрожающе повернулся к седому.
— Он не сможет работать, если сдохнет или покалечится. А я за двоих пахать не буду,
— Ты сейчас за троих будешь! — Хиж сплюнул и, перешагнув лежащего, пошёл прочь.
Очкарик разогнулся и медленно поднялся на ноги.
— Спасибо, — он тяжело дышал, стряхивая песок с тюремной робы, потом протянул руку, — Эрр.
Грасс не ответил, достал пачку сигарет, молча бросил новенькому. Эрр поймал, вытащил сигарету, чиркнул спичкой и с наслаждением затянулся:
— Трое суток без курева, пока не привезли сюда.
— За что сидишь? — спросил седой.
— Сделал несколько репродукций, а потом пришла полиция и обвинила в подделке.
— Художник? — во взгляде Грасса загорелся интерес.
Эрр кивнул.
— Начальник любит художников, — эту фразу собеседник произнёс с таким ехидством, что у очкарика мурашки пробежали по коже. Эрр хотел что-то ответить, но не успел: проревел противный лагерный гудок. Заключённые бегом собирались на маленьком плацу, построившись в две шеренги.
— Номер 17386, — выкрикнул Хиж. Эрр вздрогнул и вышел из строя.
— К начальнику, — рыжий здоровяк указал направление дубинкой, Эрр послушно пошёл впереди.
— Стоять! — рявкнул Хиж. Заключенный замер возле мрачного одноэтажного строения, сложенного из коричневого ракушечника.
— Вперёд!
Эрр вошёл в здание. Наконец-то прохлада! На улице жарит, как на раскаленной сковородке, а здесь — просто рай.
Кабинет начальника колонии резко контрастировал с обшарпанными коридорами. Ну и дворец, подумал Эрр. Две большие комнаты, обставленные старинной мебелью ручной работы.
Стены облицованы деревянными панелями. И много картин. Да, каких! Эрр предположил, что это репродукции. Очень качественные копии, иначе и быть не могло. Откуда здесь могло появиться эксклюзивное собрание картин всей планетарной системы?
Начальник, маленький лысенький полноватый майор в белой рубашке с коротким рукавом восседал на резном кресле за широким столом. Кроме большого монитора, на столе стоял кофейник и три чашки.
— Заключенный номер 17386 доставлен, — отрапортовал охранник.
— И хорошо, что доставлен, — усталым голосом ответил майор, указав заключённому на стул. Эрр, немного поколебавшись, присел.
— Сваргань два кофе, — приказал начальник. Хиж шустро схватил чашки и через минуту по кабинету поплыл дразнящий ноздри кофейный аромат. Эрр сделал большой глоток, взгляд наткнулся на пачку дорогих сигарет.
— Кури, — разрешил майор. — Пока я добрый.
Эрр чиркнул спичкой и затянулся — настоящий табак, а не тот мусор, что выдают заключенным.
— Догадываешься, зачем ты здесь? — майор чиркнул платиновой зажигалкой, прикурил и пустил кольцо дыма в потолок.
— Я художник, — ответил Эрр, разглядывая картины.
— Верно, художник, — начальник колонии изобразил подобие улыбки. — Скажу прямо: я тебе сочувствую. Знаю, что тебя подставили и даже готов помочь.
Майор смолк, давая возможность заключённому переварить информацию.
— Суд назначил наказание в виде лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима сроком на восемь лет. Это много. Для тебя много. Такие как ты, восемь лет здесь не выдерживают. Тяжелая работа, плохая кормёжка, перебои с медикаментами. Максимум пять лет — и на корм львам.
Эрр вздрогнул. Когда судья отбивал молоточком по столу и оглашал приговор — не было страшно, когда по этапу везли в занюханном вагоне с ржавыми решетками на окнах — не боялся. А тут испугался до дрожи. Даже дыхание перехватило. Пять лет — и смерть?
— Да, не удивляйся, — расслабленно откинувшись в кресле, продолжил майор. — Здесь не принято хоронить: тело отвозят за двадцать миль в пустыню, а там его съедают песчаные львы. Вот так. Кстати, те, кто пытается совершить побег, тоже идут на корм львам. Это в лучшем случае. Если не нарвутся на львов, то подыхают от обезвоживания или их засыпает песчаная буря. Ну и самое страшное: за сотню миль живут аборигены, дикие и вечно голодные. Им без разницы, чьё мясо жарить на костре.
Эрр допил кофе и вытащил из пачки вторую сигарету:
— Я понял.
— Молодец, что понял. Так вот о сроке: я могу скостить тебе за примерное поведение половину. Отбудешь не восемь, а только четыре и вернёшься к жене здоровый и невредимый. У тебя есть жена?
— Нет. Невеста, но мы не успели расписаться. Свадьба должна была состояться через месяц, — упавшим голосом ответил заключенный.
— Не все еще потеряно, Эрр! Четыре года — не восемь. Если девушка стоящая, то дождётся, поверь мне.
— Верю, — парень затушил окурок в пепельнице. — Но ведь четыре года мне скостят не просто так?
— Конечно, — начальник открыл бар и достал маленькую початую бутылку коньяка. Потом плеснул в чашку себе и Эрру.
— Просто так ничего не происходит, — продолжал майор. — Тебе нужно будет всего лишь делать репродукции. Хорошие репродукции, очень хорошие. Настолько хорошие, что от оригинала не отличишь.
Майор глотнул кофе и уставился на художника.
— Четыре года за репродукции? Я согласен, — ответил Эрр и залпом опустошил чашку. — Вот только у меня с глазами проблема. Иногда совсем плохо вижу.
— Давно?
— С год примерно, — заключённый сжал ладонями виски.
— У нас есть доктор. Он, конечно, не спец в глазах, но кое-что понимает в своём деле. Решим твою проблему, Эрр. Ты только сделай копии, обязательно сделай…

***
Тюремный фургон подпрыгивал на грунтовке, рискуя съехать в кювет. Эрр поглядывал в маленькое окошко, но кроме песчаной пустыни ничего. Сквозь решетку виднелось сплошное безжизненное желто-коричневое однообразие, оживляемое перекатываемыми ветром засохшими колючками.
Чтобы не привлекать внимание, начальник отправил Эрра в охотничий домик в десяти милях от колонии, а седого отрядил присматривать за ним, мало ли чего. На кого здесь можно охотиться, кругом пустыня? На песчаного льва, наверное.
Грасс в окно не смотрел. За годы отсидки пустыня ему осточертела, вызывала отвращение и тошноту. Солнце прогрело будку, если бы не вентиляционные отверстия, то можно задохнуться.
— Долго нам трястись? — поинтересовался Эрр, перебирая баночки с красками.
— Спешишь? — Грасс смерил художника мрачным взглядом и отвернулся.
Эрр открыл фанерный ящичек: кисти, мастихин, растворитель. Не люкс, но сойдёт для начала. В черном тубусе несколько свёрнутых в рулон грунтованных холстов. Отдельно в синем тубусе картина. Эрр развернул холст — блеклая подпись, кое-где царапины, похоже на оригинал. Хотя, только эксперт может определить. И разве доверили бы ему подлинник?
— А тебя за что сюда? — нарушил молчание художник.
— Слышишь! Вопросов много задаёшь, понял? — на этот раз Грасс вышел из себя, и Эрр пожалел, что спросил.
— Понял, — виновато ответил художник. — Извини.
Фургон ещё раз подпрыгнул, сбавил ход и остановился. Хлопнула дверца, лязгнул замок, и дверь будки распахнулась.
— Выходим по одному, — Хиж отошёл чуть назад, держа винтовку. Второй охранник стоял левее с револьвером наготове.
Грасс выпрыгнул первым и, не оглядываясь, отошёл в сторону. Эрр замешкался, собирая инструменты, пытаясь взять сразу как можно больше.
— Эй, побыстрее собирай свои причиндалы, художник! — последнее слово Хиж произнёс с отвращением и сплюнул на песок.
Заключённый выбрался наружу и сразу заслонил ладонью глаза, выронив ящик с кистями — солнце палило нещадно, жгло сквозь робу и слепило глаза. На мгновенье художник потерял зрение и, выронив вторую коробку, принялся растирать глаза.
Проблемы со зрением начались год назад. Сначала Эрр не придал этому значения — само пройдёт. Дальше — хуже, и он пошёл к врачу. Доктор выписал капли, кучу таблеток и порекомендовал покой для глаз, что никак не вписывалось в работу художника.
— Долго ты будешь копаться? — лицо Хижа побагровело, охранник начал выходить из себя.
— Не видишь — человеку плохо, — подоспевший Грасс собрал коробки и, подхватив под руку Эрра, побрел к домику.
— Вот и нянчись с ним, мамочка! — Хиж противно заржал, а следом и второй охранник.
— За этим я и здесь, — коротко ответил седой.
Внутри домик оказался пуст: стены, окна и двери.
— Тебе генератор нужен? — сквозь зубы процедил Хиж.
— Он нужен художнику. Или ты думаешь, что можно рисовать в темноте? — заключённый ухмыльнулся, наблюдая, как нервничает Хиж. Охранник молча достал связку ключей и открыл металлическую дверь в подсобное помещение.
— Горючего тебе хватит, запускать генератор умеешь. Жрать будете сухпаёк, — Хиж швырнул на пол заклеенную скотчем картонную коробку.
— А вода? — спокойно спросил Грасс.
Второй охранник ругнулся и вышел, через минуту вернувшись с пятилитровой флягой:
— На сутки достаточно.
— А может и на трое, — Хиж заржал. — Если надумаете дать дёру — всегда, пожалуйста. Давненько я уже не стрелял из карабина, а так хочется. По живой, бегущей мишени.
Оба вышли наружу, оставив дверь нараспашку. Взревел двигатель, и через несколько минут фургон скрылся среди песчаных барханов. Заключенные остались одни.
Эрру не хватало мольберта, и он начал подыскивать кусок фанеры среди сваленных в кучу стройматериалов. Наконец, подходящий материал был найден, и художник натянул холст. Грасс присел рядом на доску и достал сигареты:
— Что тебе пообещал начальник?
— Пообещал скостить четыре года за примерное поведение, — чуть помедлив, ответил художник. Грасс засмеялся. Эрру стало не по себе. Лицо покраснело, рука соскочила с фанеры, холст упал на пол. Грасс засмеялся ещё громче.
— И ты поверил? — седой перестал хохотать, поднялся и прошёл по комнате.
— Он дал слово, — растеряно ответил Эрр. — А что?
— Слово! Вот, дурак! — жёстко произнес Грасс. — Зачем уменьшать срок, если ты будешь приносить ему бабки?
Седой подошёл к художнику, положил ладонь на плечо и заглянул в глаза. Эрр промолчал, не делая попытки возразить или согласиться.
— Предлагаю валить отсюда. Валить, и как можно быстрее, — Грасс бросил окурок и затушил.
— Ага, чтобы нас львы сожрали? — Эрр присел на подоконник.
— А! Он тебя хорошо настращал. Львы обычно идут на запах крови, которую чувствуют за милю. Если крови нет — со львами можем и не встретиться, — ответил седой.
— Ладно. А солнце? У нас не хватит воды и мы …
— Хватит! У меня еще пять литров в домике припрятано. И не скули! Пойдешь со мной, будешь на свободе скорее, чем обещал тебе начальник! — поставил точку Грасс. Открыл коробку и стал перекладывать сухой паёк в вещмешок.
— А аборигены? — спросил художник.
— До аборигенов дожить надо. Загружай галеты и бери флягу — уходим прямо сейчас. Через сутки они вернутся, но к тому времени мы будем очень далеко.
Последний довод видимо убедил художника, он начал собирать мешок. Потом забросил его на плечо, взял флягу и в последний раз окинул взглядом помещение. Он хорошо понимал, что вступил на путь, возврата с которого не будет …
***
Солнце палило нещадно. Эрр остановился, снял фуражку, полил водой и натянул на голову — так легче переносить жару. Грасс уверенно топал впереди. Иногда из-под ног выскакивали большие коричневые ящерицы. Шипели и быстро прятались в песок. Других живых существ не попадалось — всё спряталось до наступления темноты.
— Нам главное до ночи продержаться. Даже если они и вернутся раньше, в темноте не найдут, — сказал Грасс, отпив тёплой воды из фляги.
«Зато львы могут найти», — подумал Эрр, но промолчал. Тесные кирзовые ботинки натёрли ноги. Он уже несколько раз останавливался и перематывал портянки. На пальцах появились волдыри — Эрр терпел. Сейчас он начал чувствовать что-то новое, чего не было в последние месяцы. Может свободу? Наверное. Но до неё еще нужно дойти.
— Сколько мы прошли? — художник посмотрел на солнце и вытер пот со лба.
— Миль десять. Ещё топать и топать, — ответил седой.
— Я больше не могу, нужно передохнуть — Эрр снял вещмешок, и устало плюхнулся на песок.
— Ладно. Пять минут, не больше, — Грасс глянул на механические часы.
Эрр надвинул фуражку на лицо и прикрыл глаза. Захотелось провалиться в сладкий сон и никогда не возвращаться.
— Не спать! — Словно прочитав его мысли, прикрикнул седой. — И не лежи, лучше сиди.
Пять минут пролетели в одно мгновенье, и беглецы пошли дальше. Дорога закончилась, начался сплошной вязкий песок. Идти тяжелее, зато машина не проедет, если вдруг появятся преследователи.
Эрр потерял счёт времени. Ноги уже шли сами, боли от волдырей он не чувствовал. Иногда делал пару глотков воды, поливал фуражку, не снимая. Только бы продержаться до ночи, только бы продержаться. И в этот момент вдали послышался гул. Оба беглеца обернулись: по дороге полз знакомый фургон.
— Сволочь! — ругнулся седой и побежал, Эрр едва поспевал следом. Ноги стали ватно-тяжелыми. Иногда он спотыкался, падал, поднимался и снова бежал. А гул неумолимо приближался. Но скоро дорога кончится, они остановятся, и тогда… Эрру не хотелось думать, что тогда, ведь у них есть оружие. А беглецы в пустыне как на ладони.
— Что будем делать? — задыхаясь, спросил художник.
— То же, что и раньше — бежать! — рявкнул седой и прибавил ходу.
Эрр понял, что долго не продержится. Еще с милю и он просто упадёт. Упадёт, чтобы никогда не подняться.
Фургон остановился. Художник хотел что-то сказать, когда громыхнул выстрел. Пуля вонзилась рядом с ногой, подняв фонтанчик песка — Эрр прибавил шагу, выжимая остатки сил. Второй выстрел и новый фонтан песка — на этот раз рядом с Грассом. Художник боялся обернуться, боялся остановиться. Движение — жизнь, движение — жизнь. Еще с полмили и они будут вне зоны досягаемости. Всего полмили. Всего…
Третий выстрел попал в цель. Грасс вскрикнул и упал на бок — из пробитой ноги брызнула кровь.
— Сволочь! Ублюдок! — заорал седой, хватаясь за ногу — пуля попала в икру левой ноги, пройдя навылет.
Эрр сбросил вещмешок и поспешил к Грассу.
— Держись, я сейчас, — художник скинул куртку, снял рубашку и, разорвав на лоскуты, перевязал рану. Ткань быстро пропиталась кровью. Седой глотнул воды, лицо скорчилось гримасой боли.
— Урод поганый! Лучше бы он меня пристрелил, — прохрипел раненый.
Новый выстрел, и пуля разнесла на куски пластиковую флягу — половину запаса воды.
— Он играет с нами, — сообразил художник.
Эта мысль парализовала Эрра, он сел и уставился на фургон. Хиж стрелял сверху, стоя на кабине. Сейчас он что-то кричал и размахивал винтовкой.
— Да, убивать быстро не интересно. Он будет охотиться, — сказал седой.
Хиж разглядывал беглецов в бинокль, созерцая результаты стрельбы. Эрр показал ему средний палец. Ответ не заставил ждать: три выстрела и два попадания в вещмешок.
— Сматывайся, — прохрипел седой. — Я уже никуда не дойду.
Художник сжал голову ладонями и сел: перед глазами опять темнота — он терял зрение.
— Я тоже, — прошептал Эрр.
— Тогда сдохнем вместе, — ответил Грасс…
***
Хиж выпустил еще две пули, но обе мимо. Посовещавшись с напарником, охранник достал из кабины вещмешок и направился к беглецам.
Пелена перед глазами художника спала, он снова видел.
— Вставай! — Эрр тряхнул седого за плечо.
— Пошёл ты! — огрызнулся Грасс.
— Вставай! — заорал художник. — Слышишь меня? Мы выберемся, выберемся вместе, во что бы то ни стало!
Седой поднялся, трясущейся рукой опёрся на плечо художника, и они двинулись в путь.
Небо начало темнеть, появилась большая серо-коричневая туча. Подул сильный ветер.
— Может это дождь? — с надеждой на чудо задал вопрос художник.
— Сезон дождей через пару месяцев. Это пыльная буря, через полчаса накроет, — ответил седой, прыгая на одной ноге.
Хиж остановился. Перспектива быть застигнутым песчаной бурей в пустыне его мало радовала. Но, по всей видимости, жажда поохотиться пересилила, и он продолжил преследование.
Буря не заставила себя ждать: ветер взвыл и погнал тучи песка над пустыней, стало тяжело дышать. Грасс достал два платка: путники закрыли ими лица.
Иногда порывы ветра становились так сильны, что приходилось останавливаться. Грасс несколько раз падал и просил оставить его здесь. Эрр молча поднимал друга и тащил дальше. Он сам удивился, откуда взялись силы.
— Где-то неподалеку должны быть каменоломни, — сквозь вой ветра прокричал седой. — Где-то здесь, рядом.
Эрр кивнул, продолжая шагать. А идти становилось всё труднее. Справа послышался рёв, похожий на звериный: беглецы переглянулись.
— Он здесь, он идёт за нами, — прокричал Грасс.
Теперь их преследовали двое: Хиж и песчаный лев. Кому повезёт больше? Неожиданно нога Эра не провалилась в песок, а уткнулась во что-то твердое. Художник разрыл ногой песок — каменная плита.
Через пару минут плиту освободили от песка и попытались сдвинуть. Понемногу она поддалась — перед беглецами открылся чёрный провал входа. И вовремя. Буря набрала обороты, над равниной мчались тонны песка, сметая все на своём пути.
Эрр спрыгнул вниз и зажег спичку: длинный каменный коридор, рублёные стены, проход высотой в полтора человеческих роста. Следом неуклюже спустился Грасс.
— Если идти, никуда не сворачивая, то выберемся на поверхность, — пробормотал седой.
На стене висело несколько длинных палок, обмотанных тряпками. У художника возникло смутное подозрение — когда-то он читал про каменоломни. Едва пламя спички коснулось тряпки, как она вспыхнула.
— Факел! — радостно произнёс Эрр. — Это факел. В древности, когда не было электричества, такими освещали каменоломни и даже дома.
И они пошли дальше. Иногда останавливались, отдыхали, снова шли, освещая путь факелом. Ничего не менялось: проход не сужался и не расширялся, конца туннеля видно не было. Но разве это главное? У человека должна быть цель, тогда он найдёт путь к ней и будет идти пока есть силы.
Беглецы остановились и прислушались: стали явственно слышны приближающиеся шаги — Хиж шёл по туннелю.
— Эй, зайцы! — насмешливый окрик Хижа прокатился по туннелю. — Раз, два, три, четыре, пять. Я иду искать!
Преследователь залился противным смехом, у Эрра прошёл мороз по коже.
— Выродок! — ругнулся седой. — Нам нужно найти место для засады. Это единственный шанс против винтовки и револьвера.
Луч фонарика преследователя метался по стенам прохода, медленно приближаясь к заключенным. Беглецы ускорили шаг, почти бежали. Неожиданно факел осветил груду камней впереди.
— Чёрт! — прохрипел седой.
— Обвал, проход завалило, — Эрр взобрался наверх и принялся быстро разгребать завал. Грасс следом. Камни летели вниз, по туннелю проносился грохот. Художник отгребал мелочь, раздирая ладони в кровь.
— Быстрее, быстрее! — подгонял сам себя седой. Отбросил еще одну большую глыбу и факел осветил черноту прохода.
— Какая жалость! — в беглецов упёрся луч фонаря Хижа. — А я рассчитывал еще поохотиться!
Охранник засмеялся. Грасс тяжело дыша, бессильно упал на груду камней. Эрр молча смотрел на убийцу.
— Стреляй, урод. Только не промахнись на этот раз! — закричал седой, плюнув в палача.
— Не сомневайся, — Хиж поднял винтовку и выстрелил.
Но на мгновенье его опередил звериный рык. Большой коричневый лев сбил Хижа с ног, подмял под себя. Одним ударом лапы хищник размозжил голову жертвы, повернулся и снова зарычал. Большие глаза впились в беглецов.
— Быстро выбираемся отсюда, — прошептал Грасс. — Только не делай резких движений!
Один за другим заключенные пролезли в узкую щель, оказавшись по ту сторону завала.
— Мы сделали это, слышишь художник, сделали! — Грасс тряс художника за плечи, радуясь как, ребёнок.
— Почему факел погас? — спросил Эрр, сидя на каменном полу.
Седой осветил лицо — глаза художника смотрели в стену.
— Эрр?
— Я ничего не вижу …
***
Дверь открылась, в выставочный павильон, держась за руки, вошли парень и девушка. Оба улыбались, поднимаясь по ступеням.
— Это правда интересно, Эрр? — кокетливо спросила девушка.
— Правда, Рил. Ты мне не веришь?
Спутница промолчала.
Они вошли в павильон и остановились.
— Ваши билеты, — попросила сидящая у входа в зал старушка-билетерша в синей форме.
Парень протянул два пластиковых прямоугольника. Старушка улыбнулась, молча кивнула, и молодые люди медленно пошли дальше.
Посетителей было немного, человек десять. И все стояли у большого полотна в дальнем конце зала.
— Вот она, — прошептал парень, сверкнув глазами.
На картине было изображено грациозное животное с пышной гривой. Толстые лапы, широкая грудь и большие глаза, смотрящие в зал.
— Здорово! — восхищенно произнесла девушка. — Тот, кто это нарисовал, настоящий гений!
— Согласен. Мне до такого уровня ещё расти и расти, — смущённо ответил Эрр.
— А как называется этот зверь? — поинтересовалась подруга.
— Песчаный лев. Опаснейший хищник, живущий в пустынях планеты Дюна. Точно не помню, планета находится где-то в созвездии Стрельца.
— Нет, правда здорово! — девушка чмокнула парня в щечку. — А ты когда-нибудь нарисуешь меня?
— Художник не рисует — он пишет, — важно ответил Эрр. — Тебя в первую очередь.
Молодые люди молча стояли у полотна, мимо проходили посетители. Слышался восхищённый шёпот, споры.
— Мой отец хорошо писал, — произнёс парень.
— А ты меня с ним не знакомил, — удивилась Рил.
— Он умер ещё до моего рождения. Обвинили в подделке картин, отправили в колонию на Дюне. Потом он бежал в пустыню и пропал без вести. Они с матерью так и не успели пожениться…
— Извини, я не знала, — девушка обняла Эрра за плечи. — Правда не знала.
— Ничего. — Эрр улыбнулся и взял подругу за руку. — Пойдём?
Рил кивнула, и они пошли к выходу. Оба молчали, думая каждый о своём. В углу зала перед мольбертом стоял старик. Молодые люди подошли ближе. Старик уверенно наносил короткие мазки на холст: двое бредущих по песчаной пустыне путников, а чуть в стороне притаившийся хищник.
— Какая прелесть! — не удержалась Рил. Эрр промолчал.
— Рад, что вам понравилось, леди, — хриплым голосом ответил старик, не отрываясь от холста. — Заходите почаще — скоро выставка моих новых работ.
— Спасибо. Если будет время, — поблагодарила девушка.
— Время, — вздохнул художник. — У людей его всегда не хватает. Время есть только у песчаного льва.
— Странный он какой-то, — задумчиво сказала Рил, когда парочка подошла к выходу.
— Вы про художника? — поинтересовалась билетерша. Старушка оглянулась и заговорщицки прошептала:
— А знаете, ведь он совсем слепой!

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:31 PM | Сообщение # 937

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 06.08.2013
Автор: Loki_2008

Наследник

Тот день Антон запомнил до мелочей. Через неделю ему исполнялось четырнадцать, и отец обещал: как только сын сдаст экзамен зрелости и получит паспорт, они всей семьёй отправятся отдыхать на Септиму. Это было что-то невероятное, из их класса ещё никто не покидал планеты. И Антон уже представлял, как будет хвастаться перед приятелями, когда в октябре начнутся занятия в школе. Немного огорчало, что отец, скорее всего, не сможет присутствовать на самом тестировании — слишком много у него в последнее время дел. Унгерн-старший даже не всегда приходил ночевать домой. Но Антон не зря скоро получит паспорт, он взрослый, не то что Нюрка — если папка не успевает вернуться до того, как мама начинает укладывать её спать, капризничает. Ведь на Илезе проходит финал чемпионата по триболу, приехал сам наследник императора. И работа генерала Службы Безопасности — чтобы всё было в порядке.

Отец не вернулся утром. Вместо него в дверь дома позвонили двое «в штатском», в которых Антон узнал жителей Метрополии. Отношение ко всем остальным «свысока» не спутаешь, Илеза от Новой Терры недалеко, и такие гости знакомы.

— Госпожа Унгерн? Разрешите войти? — обратился старший к подоспевшей вслед за сыном женщине.

— Извините, мужа нет дома…

— Не стоит. Вы уже включали сегодня головидение? Вижу, да. Тогда нам лучше поговорить втроём.

— Хорошо. Пройдёмте в гостиную. Антон, — остановила его мама, — не заходи, пожалуйста, пока я не позову.

Это было… неправильно, родители обычно ничего от него не скрывали. Случилось что-то серьёзное? Антон вдруг похолодел. Если событие попало в новости… отец как-то вскользь упомянул, что на его работе даже генерал иногда обязан брать в руки оружие, когда нет иного выхода. Ведь и военные, и офицеры Службы в присяге произносят одни и те же слова: «Защищать до последней капли крови». Звукоизоляция в гостиной качественная, вот только мама не знает, что ещё три года назад он проделал в облицовочной «пенке» стены дырку — слушать «секретные разговоры родителей»: надо лишь снять нужную плитку фальш-камня в коридоре и приложить ухо.

— …итак, теперь вы предлагаете продать всё Департаменту имущества?

— Император милостив, дети не отвечают за грехи родителей. А предложенная сумма намного больше той, что вы сможете получить завтра, когда вашему мужу официально предъявят обвинения в измене. С учётом ваших сбережений вы сможете покинуть Илезу и устроиться в другом месте, где на ваших детях не будет висеть клеймо предателя.

Такого Антон вынести не смог. Забыв о запрете матери, он ворвался в комнату и с порога крикнул:

— Да как вы смеете!

Старший из гостей посмотрел на мальчика, словно энтомолог на редкий вид жука. Потом взял пульт и включил головизор на стене. Сначала мелькнула дата, следом заставка какого-то развлекательного канала — а дальше вместо фильма или юморины пошли новости: пятнадцать портретов в траурной рамке и голос диктора за кадром бубнит про мужество офицеров Службы, которые предотвратили крупный теракт — спасли цесаревича и город ценой жизни.

— Смотри. Эти люди погибли из-за твоего отца. Потому что по его вине остались без связи и поддержки один на один с врагами.

— Они сами виноваты, — запальчиво бросил Антон, — наверняка хотели медалей, собирались захватить сами и не рассчитали сил…

— Тоша, замолчи!

Крик матери запоздал — с лиц сотрудников отдела расследований исчезло доброжелательное выражение, а в комнате повисло не произнесённое: «Щенок!»

— За наградами? — процедил сквозь зубы старший. — Скажи это тем тысячам людей, которые остались живы. Живы, потому что для кого-то «до последней капли крови» оказалось не пустым звуком.

— А ведь вас беспокоит вовсе не наше будущее, — вдруг негромко сказала мама. — Все эти разговоры про милосердие императора… Вам плевать, виновен Микаэль или нет. Вам нужно устроить шоу, где мой муж станет главным козлом отпущения. Вся Империя негодует, даже семья отказывается от предателя.

— Наше предложение действует до полуночи, — сухо ответил один из следователей. — Честь имеем.

Мать подписала отречение вечером. Утром они втроём покинули Илезу. С собой Антон увозил только памятный знак отца «20 лет безупречной службы», который не считался наградой и потому его не отобрали… и ненависть.

Следующие десять лет пролетели быстро и как-то серо. Денег вполне хватило, чтобы устроиться на одной из планет окраины, где жизнь недорога, а соседям никакого дела до событий рядом с Новой Террой. Антон получил образование — пусть сын предателя не имел права на государственную стипендию, на учёбу в Политехническом университете столицы сектора сбережений хватило. А дальше… Антон неожиданно всех удивил, сразу после выпускного вечера завербовавшись инспектором на один из шахтёрских миров.

Его отговаривали: красный диплом, лучший на курсе. На выбор — карьера в любом из филиалов транссистемных корпораций или место ассистента, а потом и преподавателя на кафедре. А за два года в глуши про него забудут, он растеряет и связи, и знакомства — потому никакой нормальной работы, только новый контракт в очередной дыре. Самый тяжёлый бой пришлось выдержать с матерью: она решила, что сын жертвует собой ради денег на учёбу сестры.

Парень остался глух ко всему. Да, если «затянуть пояса», они наскребут нужную сумму. Если Антона возьмёт к себе одна из корпораций — то даже в тот же самый Политехнический, по стопам старшего брата. Вот только… что дальше? За пределами провинции местный диплом ничего не стоит, и с Порхова сестра никогда не уедет. Ну уж нет! Нюра была маленькой и давно забыла, а мать смирилась — зато Антон хорошо помнит разницу. Как живут «там» и «здесь». И слишком хорошо понимает, на какое будущее может претендовать лучший выпускник провинции — и троечник с дипломом ВУЗа метрополии. Пусть они никогда не смогут восстановить доброе имя отца, сестра всё равно получит то, что у неё отобрали. А про «потерянные связи» — он мужчина, не пропадет.

Спланировал Антон всё давно, ещё во время учёбы. Пришлось изрядно покопаться в самой разной информации, вспомнить рассказы отца… и положиться на удачу. Впрочем, едва он познакомился с начальником космопорта и, по совместительству, директором разработок, стало понятно, что фортуна на стороне Антона: в приоткрытом баре в углу кабинета среди десятка бутылок поддельной «Золотой лозы» стояли три настоящих, в месячный оклад каждая. Дальше всё тоже прошло, как задумано. Оливия была типичной корпоративной шахтёрской планетой, местная жизнь даже не выбралась на мелководье. Всех достоинств — вонючая, но кислородная атмосфера и залежи цирконида. Не настолько большие, чтобы организовывать централизованную добычу, но достаточно богатые, чтобы извлекать сырьё «старательским» методом. Вольные рудокопы получают оборудование, сами ищут и разрабатывают участок за участком. Как только добытчик сдаёт корпорации определённое количество руды за вычетом стоимости робокомплексов, запчастей и остального, он может либо получить оговорённую сумму и уехать — либо подписать новый договор. Каждый работает на своём участке, прошедшая первичную обработку порода запечатывается в специальный контейнер и перевозится в космопорт для отправки рейсовым сухогрузом.

Цирконид — материал дорогой, даже неочищенная руда на «чёрном рынке» стоит огромных денег. Готовый к транспортировке контейнер можно вскрыть только на заводе, он защищен всеми мыслимыми средствами. Нападать на транспорт или базу корпорации-владельца планеты никто из местных пиратов тоже не рискнёт. Остаётся «щипать» шахтёров — вот только выигрыш, как в лотерее, никогда не знаешь, полон ли бункер робокомплекса или пуст. Плохо помогает даже информация, когда была прошлая отправка — жилы попадаются разные, иногда за три-четыре недели можно набрать несколько контейнеров, а иногда на один будешь горбатиться месяца два. Нападать слишком часто — старатели решат, что им выгоднее отдавать ту же пятую часть на регулярной основе какой-нибудь охранной фирме, и бизнес «накроется» совсем. Сколько добыто и когда уходит следующий контейнер, на Оливии не говорят даже самому близкому другу, а попытайся кто проникнуть в хранилище тайком — пулю получит без разговоров. Про руду не знает никто, кроме хозяина… и государственного инспектора.

Старатели не служащие корпорации, у них нет дорогих страховок и обязательного медицинского осмотра. Да и на герметичности бункеров и постов управления горных комплексов многие пытаются экономить, предпочитая риск глотнуть лишнюю дозу ядовитой пыли покупке дорогих фильтров и герметизирующих комплектов. За этим и следит инспектор, раз в месяц-два обязательно посещая каждого, проводя замеры и заставляя под угрозой крупных штрафов ремонтировать системы очистки. Инспектор знает всё — но он вне подозрений. На весь срок контракта на руку надевается специальный рекордер, запись не прекращается круглые сутки — а память с каждым транспортом отправляется в Управление надзора, где секунда за секундой её проверяют специальные компьютеры. И если возникнет хоть малейшее подозрение, начнётся расследование, а нечистоплотный инспектор поседеет раньше, чем выйдет из тюрьмы.

На этом Антон и строил свои расчёты: освоившись, он стал через день заходить к директору — играть в шахматы. Соперником тот был никудышным, зато собеседником просто замечательным, готовым болтать о чём угодно, лишь бы общаться с новым для здешней дыры человеком равного статуса. О погоде, о политике, о выпивке и женщинах… и каждый разговор переходил на цирконид. Впрочем, это было неудивительно — на Оливии всё крутилось вокруг добычи и цен на руду, как определить перспективный для добычи участок и где залегают самые богатые жилы. А дальше оказалось достаточно в нужный момент завести разговор, что мол, повезло — несколько последних пиратских налётов вышли «пустышками», и оставить номер анонимного счёта. Когда через три месяца от матери пришло письмо, что сестрёнка сдала экзамены в один из университетов Новой Терры, целую минуту Антон не мог перевести дух — получилось!

Совесть его не мучала: подумаешь, заработают шахтёры свои деньги не за четыре года, а за пять или шесть. Тем более что до смертоубийства никогда не доходило, лишний раз горняков пираты старались не злить. Да и жертве проще отдать часть добытого, чем попасть в больницу или того хуже уехать в запаянном гробу. К тому же закон парень не нарушал: в разговорах не упоминал ни имён, ни мест, ни тем более количества руды — директор вычислял нужные шахты сам. Всегда можно сослаться, что «его наивностью по глупости и доверчивости воспользовались недобросовестные служащие корпорации» — ведь за свои «беседы» он ничего не получал. Счёт же в «забытой» рядом с шахматной доской записной книжке принадлежал матери, которая источника поступлений не знала — и, следовательно, ответственности не несла даже в самом худшем случае. Вот если бы Антон использовал оттуда хоть экю… но еще в самом начале он себе это запретил. И дело не только в лишнем риске — тогда он ничем не будет отличаться от директора и его подельников.

Два года пролетели как одно мгновение, сестра каждый месяц писала, как здорово учиться в столице. Мать после возвращения сына на Порхов рассказала, что Нюру очень хвалят, пророчат блестящее будущее. Хорошо, что нашлись деньги… а в глазах стояло: «Не хочу знать, откуда ты их взял». Хватало на все шесть курсов и жизнь до самого диплома, но отгуляв два месяца отпуска, Антон опять завербовался на Оливию. Второй раз на новом месте (а парня заметили и намекнули, что если надумает остаться — его ждёт повышение) запускать ту же схему он не рискнёт. И нужно «заработать», сколько получится, здесь, пусть сестрёнка, если захочет, останется на Новой Терре — а для этого нужно купить там жильё.

В делах и рутине незаметно прошёл ещё год, такой же скучный и монотонный, как и предыдущие. Только за подачей «информации» Антон следил в этот раз гораздо тщательнее — чтобы не оставить даже тени возможности связать налёты с его визитами: не стоит рисковать будущей карьерой. Жизнь стала казаться колеёй древнего поезда, который не может свернуть и потому неотвратимо и в срок достигнет запланированного события-итога. Чтобы собраться с силами и снова отправиться по новым рельсам к новому неизбежному финалу.

Сигнал тревоги пришёл днём по времени космопорта. В одной из шахт, что вгрызалась в склон горного хребта на краю континента, произошёл обвал — хоть и редко, но такое случалось. И Антон вместо запланированной инспекции вылетел вместе с одним из помощников директора к месту катастрофы. Когда разберут завал и найдут пропавшего старателя, они должны определить — была причиной ошибка человека или отказ техники? Оливия существует, пока приносит прибыль, то есть каждый месяц отсюда стартуют грузовики с рудой. А это возможно, только если каждая деталь в конвейере по добыче — от оператора до последнего автомата шахтного комплекса — работает безотказно.

Ещё на подлёте обвал поразил своей необычностью — порода была ярко-зелёной. Рядом с привычными бурыми равнинами и шафрановым камнем горных хребтов этот изумрудный цвет был… не к месту. Когда флаер подлетел ближе, стала видна и другая ненормальность: словно кто-то исполинским ножом отхватил кусок горы и бросил вниз беспорядочной кучей. Почти сразу в наушниках зазвучал голос командира спасателей — оператор, скорее всего, погиб. Капсула стояла в начале тоннелей и оказалась в самом центре сошедшей породы. Несколько минут Антон раздумывал: сажать машину или нет? С одной стороны, вроде, положено, с другой — причина понятна и так. За него «решили» всё те же спасатели, сработала привычка искать до последнего, вдруг где-то нашлась «щель» и капсула уцелела. Гору просвечивали со всех сторон во всех направлениях и обнаружили необычную аномалию — со стороны свежего склона отчётливо просматривались пустоты, хотя сверху сканер по-прежнему демонстрировал сплошной камень. Вскрывать непонятные каверны на свой страх и риск начальник спасательной партии побоялся и быстро откопал какую-то замшелую инструкцию, переложив ответственность на «комиссию из представителя Компании и официального государственного лица». Можно было, конечно, отказаться — но Антону уже осточертела размеренная скука последних лет, а тут хоть какое-то разнообразие.

К ближайшей из пустот пробивались долго — странный камень по прочности не уступал обшивке космических кораблей. Но едва удалось проделать сквозное отверстие, раздался хлопок, взметнулась туча пыли, полетели обломки — словно произошёл взрыв, или с той стороны вакуум, а сама перегородка из стекла. Когда облако осело, открылся идеально ровный проём примерно два на четыре метра, за которым тянулся искусственный коридор… материал стен напоминал резину и светился мягким голубым светом.

Кто-то охнул:

— Матерь Божья, Предтечи!

Директор примчался, едва услышал про обнаруженные руины — не остановила даже разница во времени, в городке корпорации была уже ночь. И сразу же заявил, что экспедицию вглубь возглавит сам. Антон только усмехнулся: вот уж неуёмная жадность, даже готов натянуть на себя тяжёлый скафандр спасателей, лишь бы оказаться среди разведчиков. Отдельных следов Предтеч было найдено немало, а вот настоящих баз всего десятка полтора — все миллионы лет, как покинуты. Руины абсолютно безопасны, внутри всегда немало пусть непонятных и неработающих, зато стоящих огромные деньги предметов, а нашедшим полагается обязательный процент. Впрочем, тут же одёрнул он себя, неизвестно, как старался бы попасть в исследовательскую партию сам — не будь его присутствие по закону обязательным.

В своё время Антон много читал о великой цивилизации, угасшей задолго до появления первого человека, внимательно рассматривал фотографии немногих известных сооружений, с первых секунд, когда открылся проход, пытался вообразить, что встретит их внутри… и всё же ошибся. База напоминала творение безумного поклонника кубизма. Одинаковые ровные прямоугольные коридоры три метра двадцать пять сантиметров в высоту и два метра двадцать два сантиметра в ширину, совпадение до одной тысячной миллиметра, а, может, и больше — точнее проверить не позволяли имевшиеся с собой приборы. Каждый коридор заканчивается «дверным проёмом» три на два метра, вровень с потолком, «косяками» и «порогом». Через каждые два коридора комната, четыре высоты и четыре ширины коридора. Причем в комнатах самые настоящие лестницы, ступеньками рассчитанные на рост человека — спускаются до пола и поднимаются так, что вход на следующий уровень на высоту коридора выше предыдущего. И везде — неизменная светящаяся «резина».

Кроме лестниц, первая же комната преподнесла неприятный сюрприз: связь работала в коридорах, в пределах зала и глохла на «порогах» зала. Все попытки поставить ретрансляторы провалились, приборы не видели друг друга ни в одном диапазоне. Пришлось отказаться и от роботов — у порога первой же «комнаты» все автоматы остановились, сигналя, что дальше сплошной камень. Выход нашли: в каждом зале оставлять двоих, воспользовавшись особенностью коридоров передавать на дальние расстояния голоса живых людей, пусть и в искажённом до непонимания слов виде. По окрику человек делал шаг из комнаты, принимал пакет информации и передавал дальше. Вот только это означало, что вскоре разведка остановится — внутрь базы зашло всего двадцать исследователей.

Их осталось всего четверо — инспектор, директор и два его помощника-телохранителя, в которых Антон давно подозревал пиратских связных, когда очередной коридор вывел в необычный зал: не уже привычный параллелепипед, а полусфера. И не пустой — на полу стоял изумрудный куб в рост человека. Когда исследователи подошли вплотную, оказалось, что зелёная поверхность не однотонна, на ней вспыхивают и пропадают линии знакомого голубого цвета. Один из «шестёрок» провёл рукой по артефакту, потом из какого-то удальства снял перчатку и приложил ладонь к поверхности… мужчину охватил столб изумрудного пламени, смазал очертания. Несколько мгновений — и на пол рухнула пустая амуниция. Человека в ней больше не было. Сразу после этого зелёный столб превратился в лужу и, оставив вещи, струёй устремился к выходу.

Уцелевшие исследователи кинулись следом — и застыли на пороге ближайшего зала-куба, проход загородила стена полупрозрачного рыжего тумана, сквозь который на полу виднелись фигуры двух оставленных связных — что-то столкнуло их вниз. Помощник директора вытащил анализатор, выдвинул щуп на максимум, аккуратно ткнул в рыжую преграду — и отскочил: едва кончик оказался «по ту сторону», прибор взвыл от бешеной радиоактивности, словно весь кислород в помещении стал нестабильным изотопом. Но стоило втащить прибор обратно — никаких следов, не фонил даже побывавший «в горячей зоне» кусок. Когда через пять минут преграда исчезла, разведчики убедились, что не излучают ни зал, ни тела товарищей на полу… Антон успел первым: ещё только увидев странный купол, он незаметно расстегнул нужный сегмент скафандра, а теперь, не задумываясь, выстрелил насквозь.

— Руки за голову и два шага назад. А сейчас, господин директор, аккуратненько так спиной вперёд обратно. Встанете на дальнем конце, подальше от той замечательной зелёной штуки. Нет-нет, руки и дальше на затылке. И не стоит делать глупостей, вы ведь заглядывали поразмяться в тир? Значит, помните, как я стреляю. Я прострелю вам руку быстрее, чем вы дотянетесь до своего разрядника.

— Хочешь всё забрать себе? — голос директора звучал так, словно их разделял не пистолет, а шахматная доска. — Идеальное оружие, за которое заплатят любые деньги и пиратские бароны, и соседи. Ты не сумеешь один и понимаешь это, потому и не стал меня убивать. Говори условия.

— Вариант, что я хочу передать артефакт государству, вы, конечно, не рассматриваете?

— Государству? За висюльку, славу героя и повышение по службе? Не смеши меня, мальчик. Я хорошо знаю таких, как ты. Какой процент ты хочешь?

— Мой отец был офицером. И он учил меня, что честь и долг перед Родиной выше шкурных интересов, — увидев, как после слов про отца-офицера подонок вздрогнул и поверил, Антон мысленно усмехнулся: вот что значит репутация военных как «опоры морали и Империи». — Вы ведь уже поняли, что я хочу услышать? Я тоже, ещё когда мы сюда зашли, заметил, что появилась связь с орбитой.

— Ты говоришь о чести? — видно было, что директор боится, но пытается переломить ситуацию в нужную сторону. — Скольких ты продал за эти годы? А ведь знал, что каждый лишний год в шахтах вдвое повышает вероятность заболеть синдромом Ляпейра. Теперь надеешься выйти из дела чистеньким? А-а-а-а! — разрядник стреляет невидимо, но пистолет, который Антон подобрал среди вещей на полу, был заряжен пулями, и сейчас одна из них ударила в стену рядом с директором.

— Когда прибудут твои приятели?

— Через час…У-а-а-а! — Антон выстрелил в ногу, и директор с диким криком в судорогах покатился по полу: любимое оружие пиратов, бронебойные пули с шоковыми разрядниками.

— Точнее.

— С-сволочь. Через полчаса. У-а-а-у… — громыхнул следующий выстрел. — Не надо, не надо, тридцать минут, тридцать минут. Не надо больше, — не вставая с пола, заскулил директор.

— Вот теперь верю.

— Ты не сможешь, — в Антона полетел полный ненависти взгляд.

— Смогу, — следующий выстрел разнёс голову.

Любой корабль, выныривая из гипера в обитаемой системе, уведомляет о своём прибытии, даже военные. Но информация о движении не принадлежащих корпорации судов приходит только имперским чиновникам — и только Антон знает, что к Оливии для дозаправки вчера подошёл тяжёлый крейсер «Беркут». Сообщение военным уже отправлено, ещё семьдесят минут и планета окажется в зоне действия главного калибра, её не сможет покинуть никто. Но десант с крейсера начнёт высадку через четыре часа, не раньше, а свидетелей у пиратов оставлять не принято. От их стратосферных челноков не скроешься даже на флаере, особенно когда машины стартуют прямо с орбиты — а носитель уже наверняка висит над базой Предтеч. Да и на земле человек в здешних местах как на ладони.

У Антона хорошая позиция, он отменный стрелок — но и с другой стороны будут матёрые волки. Полчаса и пираты всё равно прорвутся. Вот только на погрузку ещё минут пятьдесят, не меньше. Антон вдруг подумал о последних словах директора. Верил бы в Бога — решил, что этот бой его искупление за последние три года. Вот только он не верит. Зато… «Был бы жив отец — сейчас бы мной гордился», — с этой мыслью Антон захватил в прицел первого врага.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:34 PM | Сообщение # 938

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 29.07.2013
Автор: Чеширский

Рождение дракона

Солнце успело подняться довольно высоко, прежде чем дракон вышел из пещеры. Чуть прищурившись, он посмотрел на бескрайние вересковые поля, простиравшиеся до самого горизонта. Строки, спутники его тоски вновь пришли ему на ум:

Навсегда одинок, меж судьбой и тоской,
Лишь проклятого злата могу я коснуться.
Но нельзя, умерев, повстречаться с тобой,
А тебе никогда в эту жизнь не вернуться.

Не летать нам вдвоем под высокой луной -
Блеск твоей чешуи был бы ярче, чем злато...
Есть надежда одна, что сулит мне покой,
Но умрет она, как мое счастье когда-то.[1]

Сегодня ему опять снилась его любимая. Лукаво улыбаясь и подмигивая, она увлекла его в счастливый полет под облаками, как в былые дни. Соленая слеза медленно скатилась по чешуйкам щеки дракона, оставляя влажный след, и высохла, так и не упав на землю.

Когда вдали показалось темное пятно пещеры, Ричард вздохнул свободнее. Отправляясь неделю назад в дорогу, он представлял себе путь совсем по-другому. Запасы воды в заброшенных деревнях пополнить не получилось. Забытые, полузасыпанные колодцы уже давно пересохли. К счастью, два дня назад он наткнулся на небольшой родничок, где наполнил опустевшие фляги до краев.
Наконец-то все это позади. Конечно, битва с драконом не отдых, но это гораздо привычнее, чем путь по иссушенным летним зноем степям. Проверив, легко ли достается меч из ножен, Ричард спешился, поправил кольчугу и начал взбираться на гору.
Снизу дракона не было видно, а сам ящер не спешил появляться, чтобы встретить незваного гостя. Несколько раз камни под ногами предательски подворачивались, и тогда небольшие кучи скатывались вниз с жутким шумом, но дракон так и не вышел.
«Видимо, рука прекрасной Алисии и награда, обещанная ее отцом, бароном Релотом, достанутся без особых проблем», - подумал Ричард. Наконец еле видная даже при свете дня тропинка вывела его к широкой площадке перед пещерой. Посреди нее преспокойно разлегся дракон.
При виде врага Ричард мгновенно обнажил меч и взял щит поудобнее. Но ящер почему-то не торопился атаковать. Больше того, он вообще не обращал на рыцаря никакого внимания. Ричард недоуменно хмыкнул, рассматривая дракона получше.
Честно говоря, столь большого ящера он еще не встречал. Одна его голова была размером со здоровую свинью, а все тело, даже со сложенными крыльями, превосходило несколько деревенских домов, поставленных рядом. Чешуйки изумрудного цвета плотно прилегали друг к другу, поблескивая в лучах солнца.
- Как здоровье, рыцарь? - скучающим голосом поинтересовался дракон.
Ричард удивленно посмотрел на ящера.
- Не хочешь отвечать - не надо, - продолжил тот, - но у меня к тебе есть просьба. Пожалуйста, когда убьешь меня, не входи в пещеру, а сразу завали ее камнями.
- Что-что? - переспросил Ричард.
- Ты не ослышался, рыцарь, я не буду драться с тобой. Надо признаться, шансов у тебя победить меня маловато, - приглушенно рассмеялся дракон, - а я хочу умереть. Но заклинаю тебя, выполни мою последнюю просьбу.
- А что там такого ценного, твои любимые сокровища? - спросил удивленный Ричард.
Он полагал слухи о говорящих драконах обычными трактирными байками, но сейчас живое доказательство обратного лежало перед ним.
- Ты угадал, но все дело в том, что этот клад проклят. А вместе с ним проклятие переходит и на его владельца. Много лет назад я стал рабом этих сокровищ. Из-за него я лишился всего, что мне было дорого. Я устал и хочу умереть, но даже этого – смерти от старости – он меня лишил.
Ричард пожал плечами. Сражаться со столь сильным противником он не желал, а сокровища... В конце концов, он на них не особо рассчитывал. Главное, что в замке его ждет Алисия и его бродячее существование бездомного рыцаря закончится, положив начало новой счастливой и безбедной жизни. К чему ему проклятый клад?
- А почему ты сам не разрушил пещеру или не избавился от клада? - уточнил рыцарь.
- Он не дает мне совершить этого, сделав меня своим цепным псом. Уже давно сюда не приходят смельчаки. Мне пришлось долго ждать тебя...
Ричард, не теряя бдительности, сделал шаг вперед и, глубоко вдохнув, замахнулся мечом. Дракон покорно подставил ему шею, так что вопрос, куда бить, не стоял.
Когда рыцарь приблизился к ящеру, его взору открылась внутренность пещеры, до того не видная из за выступа скалы. За всю свою жизнь он не видел и малой доли этих богатств. Вдоль стен лежали горы сундуков, большая часть которых была наполнена до такой степени, что не закрывались. Самоцветы всех цветов и размеров устилали пол пещеры, а часть стен также состояли из них.
Переливающиеся всеми цветами радуги, искрящие от падающих на них солнечных лучей, светящиеся таинственным светом они манили, притягивали к себе. Казалось, что само солнце спустилось в этот гранитный склеп. Ричард с силой выдохнул и со всей силой опустил клинок.
Превосходно заточенная сталь, сдобренная при выплавке с десятками алхимических примесей, чтобы выдерживать жар драконьего дыхания, встретилась с чешуйками брони, за долгие годы многократно закалившимися. Яркая охряная кровь хлынула из глубокой раны. Рыцарь отрубил голову дракону одним ударом. Но он больше не смотрел на поверженного врага, все внимание его приковали к себе драгоценности.
Рыцарь сделал несколько неуверенных шагов к пещере. В его голове вихрем пронеслись образы: Алисия, повязывающая ему свой шарф на шею, барон Релот, просящий о помощи, убитые им чудовища, вновь тянущиеся к нему, а в конце ослепительный свет, исходящий от сокровищ, затмил все прочие мысли.
Мутнеющими глазами дракон, умирая, равнодушно смотрел, как рыцарь перешагнул порог и, бросив меч, пошел к сундукам. Вот глупец, - подумал ящер, испуская дух. А затем подруга встретила его, и они устремились высоко в небо.
Радуясь, как ребенок, Ричард подбрасывал в воздух горсти золотых монет и драгоценные камни. «Что я нашел в этой глупой уродине Алисии? - мелькнула у него в голове мысль. С этим богатством со мной согласится породниться сам король. Да какой там король! Вся королевская сокровищница не превзойдет эту пещеру, и что помешает мне взойти тогда на трон и править страной? А потом и всем миром!»
Внезапно он согнулся от боли и рухнул на колени. Кольчуга затрещала и разорвалась, высвобождая широкие крылья. Клочья его одежды полетели в сторону, и на землю ступил новорожденный дракон. Его позолоченная чешуя блистала ослепительней, чем слитки и монеты, красные глаза горели, словно ограненные рубины.
Он вышел из пещеры и издал торжествующий рев. Потом играючи, сбросил вниз с обрыва тело своего мертвого предшественника. Юный ящер превосходил зеленого дракона и в размерах, и в мощи. Взмахнув могучими крыльями, золотой ящер поднялся ввысь, и вскоре его угрожающий клекот далеко-далеко разнесся над опустошенной степью.

На вершине башни старого замка стояла плачущая девушка. Уже третью неделю она поднималась сюда каждый день и подолгу глядела вдаль. Вежливо откашлявшись, к ней подошел барон.
- Прости, Алисия, но ты должна смириться с неизбежным, сэр Ричард мертв.
- Нет, папа, - оттолкнула девушка его руку, - он не мог умереть! Он клялся мне, что вернется любой ценой с победой. Что никогда не забудет меня и ради нас преодолеет все препятствия! Он не мог покинуть меня, папа!
Девушка опустила голову и бросилась, рыдая, на грудь отцу.

Золотой дракон вихрем проносился над своими владениями. Где-то далеко отсюда, по меркам жалких людишек, но не для крылатого ящера, стоял замок. «Золота в нем ничтожно мало по сравнению с его пещерой, но для начала подойдет, - решил он, - а после будут и другие». Стрелой рассекая воздух, он несся вперед, и все живое на земле пряталось при виде грозного Небесного Властителя.

Примечание:
[1] Автор стихотворения - Lita.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:44 PM | Сообщение # 939

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 06.07.2013
Автор: Имбирь

Первый шаг

Джек
Лейтенант Вучко Драгомир толкнул дверь офиса службы безопасности. Помещение за безликой дверью впечатляло. Огромный, почти лишенный мебели зал, с отполированным темно–синим полом, никак не походил на скромные каморки, обычно занимаемые шерифами. Впечатление усиливала дальняя стена, целиком выполненная из бронированного стекла. Бледные сполохи атмосферного электричества, дальнего родственника северного сияния планеты Земля, придавали мерцающим стенам экзотический, почти иррациональный оттенок. Невысокий подтянутый мужчина в традиционной для стражей порядка униформе стоял спиной к входной двери и, казалось, любовался изменчивыми переливами нежно–сиреневых тонов в небе. Он никак не отреагировал на звук шагов лейтенанта, звонко прозвучавших под герметичными сводами. Драгомир демонстративно щелкнул каблуками, негромко, но внятно прокашлялся. Но мужчину у окна, похоже, происходящее снаружи занимало куда более чем визит офицера.
Раздосадованный, но не обескураженный таким приемом, лейтенант направился к инженерной панели, расположенной в двух шагах от двери. Без суеты, стараясь казаться солидней, подсоединил разъем спецкостюма к аппаратуре и запустил программу диагностики. Все системы работали отлично, зеленые сектора радовали глаз. Лишь один из индикаторов на миг моргнул оранжевым и тут же вновь загорелся жизнерадостно–изумрудным. Молодой человек открыл меню, дотошно проверил заряд оружия и защитного экрана. Так и есть. Показатель пистолета равнялся семидесяти девяти процентам. На один пункт менее рекомендованного служебной инструкцией. Несмотря на то, что офицер следственного отдела отстреливался от злодеев разве что в стерео–боевиках, вновь вошедших в моду в последнее время, Вучко добросовестно зарядил оружие. Не каждый день обычному офицеру приходится расследовать настоящее смертоубийство! Лейтенант помедлил, и всё–таки нажал кнопку, заполняя недостающие три кубика общего энергетического статуса костюма. Двузначная цифра на панели нехотя уступила место трехзначной. Вот теперь он готов. Как говаривал ректор академии: «Заряжен на все сто!»
Когда Драгомир поравнялся с шерифом, за стеклом неожиданно и совершенно беззвучно расцвел и угрожающе рванулся к ним невероятный пылающий бутон. Лейтенант невольно присел от неожиданности, сжался в ожидании удара. Которого, конечно же, не последовало. Планета славилась мастерами пиротехнических эффектов и грандиозными фейерверками. Губы шерифа тронула чуть заметная усмешка.
– Сегодня на Квирте праздник, офицер, – пояснил он подчеркнуто вежливо.
– Да-да... «Большой Заезд», раз в четыре года, как Олимпийские игры...– скороговоркой пробормотал юноша, всё еще смущаясь.
Чтобы как-то разрядить обстановку, шериф Джек Рубин тактично продолжил:
– Именно... Как Олимпийские игры. По изображениям на керамике известно, что гонки на колесницах существовали уже в Микенах и описывались Гомером в «Илиаде».
– Я не силен в древней истории, – отозвался Вучко, к которому самоуверенность возвращалась прямо на глазах.
– Люди с давних времен обожали скорость, – задумчиво протянул Джек, потирая длинный шрам, пересекающий щеку.
Стряхнув с себя оцепенение, Рубин уже совершенно другим, деловым, тоном обратился к коллеге:
– Могу я поинтересоваться целью вашего визита, лейтенант?
– Да, шериф. Я провожу официальное расследование по поводу гибели журналиста «Вестника созвездий» Майи Ковальской.
– Маий Ковальской, – тихим эхом отозвался шериф. Майя. Шериф знал эту девушку. Знал еще до того, как она стала невестой безумно популярно на Квирте спортсмена-гонщика, Ирвина Марона. Так уж вышло, что глава семейства Ковальских служил при шерифе механиком. В дочери он души не чаял и охотно рассказывал о её успехах сослуживцам. Нередко они собирались на празднике вместе с семьями. Какое это было чудное, незабываемое время! Говорят, на одном из древних языков земли имя Майя обозначало мираж, иллюзию. Девушка запомнилась шерифу совсем иной. Воздушной, почти невесомой, немного не от мира сего. Но по-хорошему, по правильному настоящей. Год назад случилась трагедия.
– Есть основания сомневаться в том, что госпожа Ковальская погибла в результате несчастного случая? – официальный тон помог справиться с комком, подступившим к горлу. «Размяк, стал по–стариковски сентиментален», – упрекнул себя Рубин.
– Есть такие основания, – многозначительно протянул юноша в погонах.
Он попытался выдержать столь же театральную паузу, дожидаясь вопроса собеседника. Но терпение изменило молодому человеку, и он выпалил:
– Пересматривая дело, я нашел то, что все пропустили! У девушки на висках следы психоэктомии!
– И что? – отстраненно откликнулся Джек. Он не был энтузиастом набиравшей обороты новой волны. Очередной технологический прорыв в который уже раз норовил перекроить весь уклад жизни человечества. Но его, Джека, подобная суета абсолютно не касалась. Он, как ни странно, не разделял восторгов публики по случаю открывшихся перспектив якобы вечной жизни. «Псевдо–жизни», – неизменно уточнял Рубин, когда при нем начинали расхваливать чудеса копирования человеческой личности на диск компьютера. Поговаривали, что в некоторых мирах вот-вот будет принят закон об обязательном оснащении реанимационных палат подобной техникой. «Типа, последний шанс, – криво усмехнулся Джек про себя, – не удалось удержать душу в теле, так сохранить её хотя бы в электронном виде. И кому это надо? Родственникам? Друзьям безвременно почившего? Ну уж точно не ему самому…»
А недавней выпускник академии не унимался:
– Как что? Я поднял протоколы всех эктохранилищ Квирты!
– Как только не надорвался – с трудом сдерживаясь, чтобы раздражение юнцом не выплеснулось наружу, подумал шериф. – Их ведь целых два на всю планету.
– И ни в одном из них поступление мемокристалла с личностью Майи Ковальской не зарегистрировано!
– Какие делаете из этого выводы? – бесцветным тоном поинтересовался Джек.
– В свете того, что прецеденты использования психоэктомии в качестве орудия убийства уже имели место быть… – напыщенно продолжил развивать свою идею новоиспеченный лейтенант.
– И кто же подозреваемый? – жестко оборвал его на полуслове шериф, впившись в следователя хищным, немигающим взглядом.
Юноша замялся лишь на секунду, а затем торжественно возгласил:
– Вообще–то – подозреваемые. Ирвин Марон и Стелла Рутковски.
Ирвин.
Двигатель взревел коротко и мощно, как первобытный зверь, бросающийся в яростную атаку на противника. Болид, снабженный новыми, с иголочками, колесными парами, рванул со старта.
Ирвин не суетился. Он твердо знал, что сегодняшняя гонка его единственный шанс на победу в Большом Заезде. То о чем он мечтал всю сознательную жизнь. «Они мечтали», – мысленно поправил себя Ирвин.
Еще устраиваясь в кресле пилота, он успел удивить местных техников. Первым же движением спортсмен сбросил все настройки бортового навигатора. Он сделал это тем же небрежным жестом, которым приветствуют случайного знакомого на улице. Или поправляют галстук. Одним словом, он перечеркнул всю предварительную подготовку, которой все водители на старте уделяют последние минуты. Перехватив изумленный взгляд старшего техника, пилот мысленно усмехнулся. Год назад и он, точно так же как и другие претенденты на звание чемпиона Заезда, тщательно выверял каждый пункт настройки, экспериментируя, записывая. А затем сжигал листки, испещренные цифрами, суеверно храня тайну алхимического рецепта удачи в памяти.
Все это было до того, как на борту его болида рядом с названием модели А101 появилась буква «М». Ирвин вывел ее на следующий день, после того, как А101 по мнению тренера, да и всех, кто хоть что–то смыслит в спорте, превратилась из спорткара в груду бесполезного металла. Тренер следил тогда за его манипуляции с лицом, выражавшим глубокое сострадание к судьбе непоправимо больного человека.
Трасса прыгнула навстречу, разом превратившись из твердой, надежной шершавой поверхности в струящуюся ленту реки, поблескивающую то здесь то там сиреневыми искорками. Блестящие брызги расплавленного полимера взлетели из–под шин болидов миниатюрными гейзерами. Корпуса машин, зрительно удлинившись при стартовом рывке, напомнили стаю феерически окрашенных тропических рыб. Стремительно маневрирующий механический косяк скользил, причудливо переплетаясь, спеша к цели с упорством, которое не уступало в силе инстинкту.
Ирвин не рвался в авангард гонки. Находясь в центре движущегося потока было время внимательно присмотреться к соперникам и проанализировать обстановку. Несмотря на включенные на первых километрах Большого Круга гасящие кинетические поля, удары машин соперников справа и слева оставались весьма ощутимыми. И каждый раз, когда нос чужого болида задевал его А101М , Ирвин болезненно морщился, зрачки его непроизвольно расширялись, как будто тело имело одну общую нервную систему с корпусом болида, и не в силах помешать истязанию, он лишь сквозь зубы шептал: «Потерпи немного, милая… совсем немного потерпи …». И, казалось, механизм отвечает пилоту мерцанием светодиодов, вспыхивающих на панели интерактивного общения, подобно распускающимся бутонам цветов на лугу. Ирвину показалось даже, что кондиционер выдал прохладную струю воздуха, настоянного на томной, спокойной лаванде. Будто дыхание весеннего ветра коснулось лба, отгоняя тревогу, рассеивая печаль одиночества. Совсем особого одиночества, безмолвие которого всегда каким-то непостижимым образом только усиливалось сумасшедшим ревом моторов и тесным соседством машин, летящих в опасной близости по трассе.
Левый поворот. Это значит, истекают восемь минут действия защитных экранов. Разминка завершилась, болиды, как и предполагалось, растянулись по трассе, и через несколько секунд, все начнется уже «по–взрослому».
Первый поворот прошли все как один – практически образцово. Короткий прямой участок, и снова небольшой поворот налево. На этот раз перед самым поворотом обширнейшая грязевая ванна. Конечно же, это не грязь в обычном смысле слова. Скользкий, текучий пластик, фантазией дизайнеров обретший светло-зеленый цвет и структуру густой глины, налипающей живописными комками на шипы шин. И отвердевающий уже через три миллисекунды после того, как препятствие считается преодоленным. Гонщики разделяются – часть пытается миновать ванну по самой кромке. Которая, кстати сказать, имеет весьма коварный угол наклона. Паре счастливчиков, подогнавшим компьютерное обеспечение к решению подобных задач, это удается. Остальные беспомощно сваливаются в ванну, при этом диагональным движением корпуса поднимая такую тучу брызг, что всем приходится несладко. Фонари машин залиты салатным полимером, скорость потеряна не только из за глинистой субстанции под колесами, но и по причине практически нулевой видимости.
Ирвин, заранее сбросив обороты двигателя, расчетливо прошел мимо движущихся зеленых кочек в этом неожиданном искусственном болоте. «Как лодка среди кувшинок», – подумал он и улыбнулся. Позволил себе чуть расслабиться, почувствовал тепло под ладонями, – через штурвал, инкрустированный деревом, ОСОБЫМ деревом, серебристой рекой вливалась в него энергия. «Живое – для живого», – так любила говорить Майя. Тогда он снисходительно отнесся к ее словам. Свысока. Мистика была просто забавной детской шалостью, которую он охотно позволял девушке, иногда, просто из озорства, подыгрывая ей.
Правый поворот. Салатная пленка отслаивается тончайшими слоями и улетает в сторону, увлекаемая воздушными завихрениями. Проскочив мимо двух грозно завывающих воронок, по пути изменяя глубину проседания и стреловидность корпуса, Ирвинг заметил призовую сферу прямо по курсу. Слишком поздно. Конкурент слева уже разрядил в нее пушку и главный бонус – «ускоритель», – достался ему. Оппонент, миновав преграду, тут же воспользовался наградой, и теперь впереди у Ирвина маячило уже семь болидов. Позади, не желая сдаваться, наседали по крайней мере еще столько же. Остальные были подальше, но это ровным счетом ничего не значило – события в Большом Заезде могли развиваться столь стремительно, что поражали воображение даже видавших виды гонщиков. Но на этот раз машины будто застыли относительно друг друга – горка за горкой, поворот за поворотом, трамплин за трамплином – группа шла единым порядком, подхватывая на ходу призовые бонусы и очки, уворачиваясь от коварных «чертовых складок» и «ленивых болотец», все накапливая внутри своих корпусов силовой потенциал для финального спурта.
Стелла.
Девушка нерешительно переступила порог кабинета епископа. Приход Новохристианской церкви на Квирте был невелик, однако обстановка обители поражала воображение. Полки высоких книжных шкафов из красного дерева заполняли старомодные бумажные фолианты. Прекрасное мозаичное окно в оранжерею было приоткрыто, и комнату наполняли ароматы цветущего сада. Под стать интерьеру был и сам служитель церкви. Темная широкая сутана, благородная седина, прямые, но мягкие, располагающие к доверию, черты лица. Немного выбивался из общей картины бокал вина в руке. Второй стоял на столе, то ли ожидая гостя, то ли так и оставшись нетронутым предыдущим посетителем. Взор мужчины был устремлен в угол комнаты и он, похоже, не заметил вошедшей девушки. Настоятель, видимо, готовился к проповеди, повторяя вслух наиболее важные места:
«… потому что обман – первый шаг к погибели», – донеслось до Стеллы.
Она робко постучала костяшками пальцев о косяк. Оратор слегка вздрогнул от неожиданности, и вино в его бокале колыхнулось багровой волной. Но мужчина быстро оправился от смущения и сделал приглашающий жест. Стелла порывисто шагнула к столу, замерла на миг, собираясь с мыслями, и громко произнесла, глядя прямо в глаза святому отцу:
– Исповедуйте меня, отче, ибо… потому что… я грешна!
– Хорошо, дочь моя, – отозвался мужчина. Судя по всему, он совсем не удивился. – Позвольте мне лишь завершить беседу с попечителем нашего храма и через четверть часа ждите меня внизу.
Только сейчас девушка заметила, что в самом углу, наполовину скрытый углом шкафа, в кресле у камина, расположился посетитель. Стелла вспыхнула, будто ее только что уличили в чем-то постыдном, и резко развернувшись, выскочила из комнаты. Она пронеслась сквозь ряды лавочек к двери, распугивая громким стуком каблуков редких прихожан. Толкнула массивную створку и оказалась на городской площади. Толпа горожан собралась под огромным экраном, на который транслировали Большой Заезд. В плотной группе машин взгляд безошибочно выхватил болид Ирвина.

Джек
«Эко загнул», – подумал шериф, сморщившись, как от зубной боли.
Но лейтенант, не замечая настроения шерифа, распалялся все больше:
– И тогда все сходится. Прославленному спортсмену вскружила голову новая любовь. То есть Стелла. Невеста стала помехой. Вступив в сговор, молодые люди подстроили несчастный случай. Но дело не выгорело. Майя не умерла, а лишь впала в кому. Вот тогда и понадобилась психоэктомия. Скорее всего, под благовидным предлогом «сохранения личности» любовники настояли на сеансе психокопирования. Одна небольшая ошибка в протоколе – и вместо копирования «с» оригинала получаем – «вместо» оригинала. Стелла год назад как раз заканчивала медицинский факультет по специальности «компьютерная диагностика и терапия». И, вне сомнений, владела теоретической базой психоэктомии.
– Более того – мрачно вставил Джек. – И оборудование у ней было под рукой. На том же транспорте, где случилось несчастье, перевозили аппаратуру для реанимационного отделения госпиталя.
– Ну я же говорил! – с щенячьим восторгом подхватил юнец. – Всё верно. А мемокристалл с копией Ковальской потом за борт. Или просто – разбили. От греха подальше. Вдруг она что–то подозревала. А так – взятки гладки. И еще – с тех пор Стелла на правах постоянной спутницы Ирвина сопровождала его на всех соревнованиях. И на боку своего спорткара наглец не постеснялся вывести еще букву «М»! Естественно, чтобы отвести от себя подозрения…
– Все сходится, – упавшим голосом глухо отозвался шериф.
Ирвин.
Ирвина больше не было. Он полностью слился с машиной, забыв про свою человеческую сущность. Только соперники, А101М и дорога. Потом из сознания стерлись соперники. Чуть погодя – и дорога. А через минуту и авто, несущееся как выпущенное из пушки ядро. Наступило время прозрачного, нерушимого покоя. Ничто больше не имело значения. Ни пронзительный визг тормозов, ни сполохи величественного атмосферного электричества, ни жалкие потуги ярко раскрашенных машинок вырваться вперед. Ирвин парил над трассой. И сейчас он не был одинок. Рядом билось еще одно сердце. Невидимое, но ощутимое как никогда ясно. Волны от него расходились привольно, совпадая своими гребнями с его собственными волнами. Неземная, нездешняя нежность пронизывала все вокруг. На минуту ему показалось, что вот так же он чувствовал себя в младенчестве на руках у мамы. И тут же ощутил отклик. Мягкий вьющийся стебелек коснулся солнечного сплетения, настойчиво толкнулся в ребра. Ирвин глубоко вздохнул и … росток проскользнул внутрь, обдав жаром, неожиданно раскрывая лепестки под сердцем. Майя любила растения. В памяти пронеслось их первое свидание под раскидистым старым дубом. Руки крепче сжали штурвал болида, отделанное пластинами из благородного, особого дерева. Все было как прежде. Ирвин, Майя и даже дуб. Болид сам собой проходил повороты, оставляя конкурентов далеко за кормой. Третий бонус ускорителя позволил активировать реактивную тягу, увеличив дистанцию между ним и преследователями почти до мили. Перемигивание цветных ламп на панели слились в одну радужную реку с фонарями на трассе. И, возможно, поэтому гонщик не заметил предупреждающего сигнала. До финиша оставалось еще двенадцать миль. Две или три минуты до звания чемпиона Большого Заезда.

Стелла
События на огромной телевизионной панели развивались драматично. Череда машин прошла разделительную черту, отстреливая на ходу шасси. Гонка переходила в завершающий, скоростной этап. И сейчас колесные пары стали бы только обузой болидам. Корпуса машин взмыли вверх, подхваченные снизу невидимой силой магнитного желоба. Бесполезные теперь колеса пробежали еще какое–то расстояние по инерции и, увязнув в глубокой ванне, наполненной до краев мелкодисперсной упругой крошкой, погрузились на дно. Желто-красный болид Ирвина неудержимо рвался к финишу, обходя одного соперника за другим. Повороты и горки машина проходила столь безупречно, что со стороны казалось, что по обозначенной разноцветными огнями трассе несется поток расплавленной магмы. И неясно было со стороны, то ли поток вписывается в рельеф местности, то ли само русло изменяется, пластично принимая форму вольготно катящейся вулканической лавы.
Непредвиденное случилось, когда лидеру до заветной черты оставалось не более полутора десятков миль. Один из репортерских флаеров как раз обогнал счастливчика, и завис, уповая на удачный кадр. Фиолетовый разряд ударил в аппарат коротко и жестко, коверкая, сплавляя рули высоты в бесформенную уродливую кляксу. Спустя секунду потерявший управление механизм пестрой бабочкой закружился в беспорядочных фуэте над трассой. Вот крыло задело изоляторы силового кабеля, высекая сноп искр из керамической призмы. Публика, прильнувшая к экрану, напугано ахнула. Но техника не подвела. Компьютер, взявший под контроль управление терпящим бедствие летательным аппаратом, за доли секунды нашел единственно верное решение для спасения человеческих жизней. Сложившиеся к бортам крылья в один миг расслоились вдоль и причудливо изогнулись, следуя приказу электронного мозга. Выпуклые листы тонкого металла сработали как амортизатор при столкновении с опорой трассы. Серебристая репортерская стрекоза отлетела на край бетонного ограждения, на миг застыв на самом краю в неустойчивом равновесии. Покачалась, как бы решаясь, куда ей соскользнуть лучше, – на изумрудную пологую насыпь снаружи или внутрь, к мерцающим, как новогодняя гирлянда, огням гоночного трека. И покатилась, нелепо подпрыгивая по пути, к центру трассы. Вытянутую сигару флаера развернуло почти точно поперек желоба.

Ирвин
Серебристая преграда появилась прямо по курсу совершенно внезапно. Пол–секунды ушло у Ирвина на то, чтобы оценить ситуацию и придти к однозначному выводу. Капсула, заблокировавшая трассу, отнюдь не очередное испытание организаторов! Синий круг на выпуклом борту в обрамление оранжевого ромба. Где-то он уже видел этот знак. Память услужливо подсказала, где. Эмблема на форменной куртке Майи, логотип масс–медиа Квирты. Значит, впереди – люди. Это их флаер постоянно маячил назойливой мошкой над головой.
Ирвин колебался лишь мгновенье. Если б нерешительность длилась чуть дольше, то любое действие стало бы безнадежно запоздалым. Он увидел отсвет набирающего силу кинетического поля метнувшегося навстречу, и успел подумать: «Отлично. Успеют затормозить остальных». Но ласковый голос уже шептал ему на ухо: «Не жалей, милый. Так надо». И он, повторил, соглашаясь, одними губами: «Так надо». Трамплин, активированный под передним мостом, задрал нос машины почти до вертикали, а продолжающий надсадно греметь реактивный двигатель, буквально выбросил болид вверх и в сторону, пробивая ослабленное грозой силовое поле трассы. Правая турбина, задев мачту генератора, вспыхнула, как бенгальский огонь и тут же замолчала. Через секунду стихла и левая. Корпус А101М все еще упрямо устремлялся вверх. Секунду, три, пять. Пока не достиг высшей точки траектории. И после этого, все более и более ускоряясь, понесся к земле.
Джек
– Энергичный дурак, – подумал Джек обреченно. Он подошел к бару и, не приглашая молодого коллегу разделить с ним выпивку, нацедил себе добрую половину стакана.
Он влил виски в себя, прикрыл глаза, дожидаясь, пока огненный водопад упадет в желудок.
– А ведь придется все рассказать… – прошептал чуть слышно.
– Слушай, как там тебя… – Джек отбросил в сторону церемонии, вновь становясь сам собой. Простым провинциальным шерифом, разменявшим шестой десяток на службе.
– Вучко, – подсказал лейтенант.
– Ну да, Вучко. Я расскажу тебе, как дело было. Квирта – маленький и тесный мир. Не могу, конечно, сказать, что здесь все друг друга знают. Но что-то около того. И когда пан Ковальский-старший попросил меня замолвить словечко в мэрии о работе для его дочери, я посчитал своим долгом оторвать зад от мягкого кресла и прогуляться до нашей прекрасной ратуши. Мэр у нас только с виду – скала. А вообще – добрейшей души человек. Так Майя Ковальская стала штатным сотрудником нашего славного «Вестника созвездий».
Приход транспорта с большой земли для нас всегда праздник. Так было и в тот раз. Ирвину пришел новый, долгожданный новейший болид. Он на него очень рассчитывал. Спал и видел себя чемпионом Большого Заезда. Естественно, Майя не могла упустить шанс лишнюю минуту побыть с любимым. Мне тоже любопытно было посмотреть на новый гоночный аппарат. К тому же формально представитель закона должен присутствовать при передаче муниципального груза. Оборудование для клиник, сепараторы воздуха, комплектующие для обустройства трека, роботизированные горнопроходчики… Много всего. В числе принимающих медицинскую поставку была и Стелла. Я тогда не знал, что она не на шутку увлечена Ирвином. И когда в доке Стелла присоединилась к нам, я не придал этому особого значения.
Трагедия случилась внезапно. В соседнем отсеке как раз снимали с платформы буровой мини–вездеход. При экспресс–бурении он пристреливает опорную треногу к породе. Никто так и не понял, как мог произойти самопроизвольный выстрел. Заряд отрикошетил от стального пола, пробил переборку. А потом ему на пути встретилась Майя. Несмотря на ужасную рану и потерю сознания от болевого шока, какое-то время жизнь еще теплилась в ней. Ирвин буквально обезумел от горя. Когда я подоспел к ним со Стеллой, он тряс девушку за плечи, и выкрикивал ей в лицо нечто невнятное. Каким образом она сумела понять то, что Ирвин хочет от нее, для меня так и осталось загадкой. Но через несколько минут Стелла уже спешила к телу Майи с тележкой, нагруженной оборудованием для психоэктомии.
– К телу? – недоверчиво перебил его Вучко.
– Да-да. Именно к телу. Я проверил к тому времени пульс на сонной артерии. Его не было. Я пытался сказать Стелле и Ирвину об этом. Но девушка будто заразилась одержимостью Ирвина. А тот не желал ничего слышать о смерти возлюбленной. К тому ж мои знания о «переселении душ» не отличались полнотой. До меня доходили слухи, что какое-то время в мозге еще поддерживается электромагнитная активность. А значит, теоретическая возможность копирования все еще оставалась.
– Но почему вы ничего не упомянули о психоэктомии в рапорте? – Вучко озадаченно смотрел на шерифа, успевшего уже нацедить еще один стакан виски.
– Просто потому, что попытка эта была очень… нетривиальна.
– В каком смысле? – не унимался офицер Драгомир. – Попытка копирования личности при состоянии клинической смерти достаточно распространенная практика.
– Да. Наверное. Но не в отсутствии мемокристалла.

Стелла
Дверь за спиной девушки скрипнула. Но Стелла даже не обернулась.
Сейчас мысленно она была в грузовом доке космопорта. Несчастная Майя, несчастный Ирвин и она, нелепая в своей попытке сделать то, что изначально обречено. Это было как угар. В присутствии Ирвина она не могла вообще размышлять здраво. А тогда, в экстремальной обстановке, рядом с отчаявшимся мужчиной, совсем не отдавала себе отчета в своих действиях. И когда, растерявшись, сообщила Ирвину о том, что процедура без мемокристалла невозможна, он в очередной раз поразил ее. Молниеносная реакция гонщика подсказала ему единственно возможный выход. Надежда на благоприятный исход казалась ничтожной, но отказать Ирвину Стелле просто не хватило духу. Пока она возилась, подключая блоки оборудования к Майе, Ирвин уже сидел в кресле своего болида. Пальцы летали по клавиатуре бортового компьютера, пока на мониторе не появилось предупреждение: «Дефрагментация диска полностью удалит все программное обеспечение А101 . Продолжить операцию?» Гонщик не колеблясь вдавил клавишу «энтер» и через минуту диск уже готов был принять новые файлы. Через десять минут все было кончено. Для Ирвина А101 стал с тех пор А 101 М.
Из толпы послышались выкрики: «Он должен катапультироваться!», «Сейчас, вот сейчас!»
Но девушка знала, Ирвин скорее погибнет, чем снова расстанется со своей Майей.
И жестокая память подсунула картинку, как она быстро захлопывает красное окошечко отчета об окончании извлечения файлов. Фиаско! Их план провалился. Но она так и не смогла сказать Ирвину об этом. Ни тогда, ни позже. Пришлось придумывать объяснения, поверить в которые мог только влюбленный. О том, что из-за неприспособленности компьютера болида к процедуре психоэктомии удалось спасти не все файлы. Что личность Майи сохранилась, но общаться с ней сейчас нельзя. Что Майя не желает покидать болид Ирвина до Большого Заезда. И просит держать в секрете ее нынешнее существования, щадя чувства родственников. А потом тайком устанавливать с консоли простенькую диалоговую программку, имитирующую общение. Чего было в этом больше – заботы о Ирвине или желания быть рядом с любимым человеком, оставаясь для него нужной, связанной с ним одной тайной, она не знала. Боялась узнать.
Стелла наконец заметила стоящего рядом священника. Повернув к нему заплаканное лицо, девушка прошептала: «Вы были правы, обман – первый шаг …» и зашлась в беззвучных рыданиях.
Над трассой расцветал очередной красно-желтый сполох.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:49 PM | Сообщение # 940

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 01.07.2013
Автор: Имбирь

Фома или Град Небесный

Мир вам, братья во мониторе и джойстике! Ну ладно, ладно, я ж просто традиции геймерские чту. Понятно, что нет никаких мониторов и джойстиков. Давно уже. Режим погружения – наше всё! Как сейчас, например, собрались типа десяток человек у костра в сумерках на берегу речки. А на самом деле не собрались, не на берегу и далеко не десяток. Про время суток вообще молчу. В Москве пятнадцать часов, в Шанхае – девятнадцать, в Петропавловске-Камчатском, – ну, вы в курсе. А приятно у вас здесь. Уютненько. Хворост потрескивает, вода поплескивает, звездное небо завораживает. Дизайнеры форума постарались, ничего не скажешь! Круг света, за ним – первозданная тьма. Кто хочет говорить – выходит на свет. Кто предпочитает лишь слушать – остается во тьме. Вот стою я перед вами, и многие любопытные разглядывают значочки над моей головой. А клево смотрится красно- черная шеренга символов в багровых отблесках костра, да? Не стесняйтесь, режим зума меня не смутит, хоть я и редкий гость на форумах. Рассмотрели? Впечатляет? Тогда, пожалуй, представлюсь. Меня зовут Фома. Родители так назвали, говорят в честь детского стишка одного. А я не против. И ник прикольный. Да-да, я тот самый. Который в «Аццком страннике» архидемона Ваала с двух ударов вынес. Ага, и бриллиантовый пояс Ориона из-под носа у падишаха Улура выкрал тоже я. Хорошо всё-таки придумали объединять сетевые игры в кластеры. Отыскал точку перехода, активировал - и вот ты уже с солидным багажом благоприобретенных навыков покидаешь гостеприимные американские трущобы времен сухого закона и вываливаешься на мостовую солнечной Бухары пред жгучие очи Шахерезады. Вместо шляпы с высокой тульей – чалма, вместо костюма – халат, вместо томмигана и ломика – ятаган и набор отмычек. Правда, часть качеств может быть в новой игре так же востребована, как, скажем пятая нога собакой. Но очки файтинга и стелса в цене практически везде! Крепкий удар и тихая поступь не дадут пропасть персонажу. Не воин, так шпион. Не солдат, так диверсант.

К чему это я? Сейчас объясню. Есть у меня приятель, в миру Вячеслав. Кое-кто его знает под ником Гомер. Зашумели, загалдели. Всё верно, это он в «Королевских кольцах» ворота Агатового замка плечом высадил. За орка тогда отыгрывал, свиток трансформации нашел в дальней пещерке, нужный навык оперативненько прокачал – и, заполучи, дракон, гранату, - вот вам на две минуты горный тролль размером со среднюю скалу. Как говорится: «Встречай, мама, чудак приехал!»

Ну так вот, забились мы с Гомером на спор. Типа – кто круче в виртуале. Уровень-то у нас примерно одинаковый. Условия определили такие: обнуляем очки экспы, влезаем одновременно в любую случайно выбранную игруху из тех, о коих ни я ни мой товарищ, ни слухом ни духом, и тот, кто первым левел сделает, тот и в шоколаде! Чтобы фактор случайности свести к минимуму, решили одним туром не ограничиваться. После краткого, но бурного обсуждения сторговались на семи. Первые два сценария совсем неинтересные были. Мутотенья (кто не в курсе – рыба такая) сплошная. «Собери двадцать лиловых соцветий – и будет тебе счастье. Проведи племя по джунглям, – и наслаждайся званием «потный мокасин Гуараха». Короче, как вспомню – так вздрогну. Потом пошло веселее. Гоночные симуляторы совсем не моя специализация, но под хорошую музыку… Да еще с подлянками, которые можно зазевавшимся конкурентам устраивать. Растянешь, бывалоча, минную сетку поперек трассы. Или охранную турель прям на ходу «крякнешь», доступ к целеуказанию получишь и «Ой, а не красненькая машинка ли нас там уверенно нагоняет? То есть – нагоняла». Одним словом, не заскучаешь. Под рев моторов я лидером и заделался со счетом два/один. Следующий на повестке дня оказался экшн. Нормальная такая космическая стрелялка. Хоть мы там и за один флот отыгрывали, но по очкам я легко сделал соперника. И возликовал. Но вот, оказалось, зря. Две стратегии подряд, и мы со Славой снова ноздря в ноздрю. Три/три, однако. Чего говорите? А-а-а-а… Так, так, принимаю на себя всю тяжесть вашего доморощенного сарказма. Действительно, пока толку от моих россказней, как от разбитого паровоза – дыма много, движухи никакой. К делу, так к делу! Наш седьмой и решительный бой состоялся в «Граде Небесном». Юзал кто? Нет? Жаль, ох, жаль. Прикольная игруха. И Гомер, и я в разбойничьей шайке оказались. Там нас приняли как родных. Прояви себя – и люди к тебе потянутся. Вот ведь в самый корень мой психоаналитик зрит! Я и проявил. Когда главарь местных бандюков ко мне с претензией подвалил. «Вжик, взжик», – клинки высших эльфов хоть и поменяли обличье, но мигом нашли общий язык с зарвавшимся негодяем. Они, по-моему, волшебные. Полиглоты, так это вообще без сомнения. Столкуются с кем угодно. В смысле, после их реплик никогда нет возражений. Молчание как знак согласия – это да. Вот так я встал во главе небольшого, но сплоченного коллектива. Гомеру такой расклад не понравился, и он двинул в сторону ближайшего городка. Того самого «града небесного». Пешком. Поскольку конными передвигались исключительно стражники-легионеры, поддерживающие видимость порядка на путях и перепутьях. А я остался.

Свою ошибку осознал первой же ночью. Вся добыча моей артели составила несколько жалких медяков да пару сушеных рыбин. Взирая на хабар, я понял одну вещь. Предусмотрительный Славик верно просек расклад. Раз рыба гниет с головы – значит, в голове есть чему гнить! И направился прямиком к «гнойнику». Отхватить от щедрот плоти и свой кусочек, оставив меня куковать у костистого хвоста. Черта с два! До караванной тропы мы с коллегами добрались уже засветло. Разбойнички роптали и норовили поднять бунт. Но умение управлять массами у меня в крови. Сократив на две, самые горластые, единицы нашу маленькую, с позволения сказать, труппу, я быстро восстановил дисциплину. Караван, вскоре поравнявшийся с нами, не поражал воображение. Пяток задрипанных верблюдов, пару длиннохвостых ишаков и еще десяток бесхвостых, зато в шлемах и с копьями. Битва закончилась быстро, но не совсем так, как я планировал. Охранники оказали неожиданно яростное сопротивление. Ох, и любят, видно, господа модераторы, в своих локациях порядок! Все мои верные товарищи, кроме одного, полегли. Самый сильный и ловкий стоял живописно на вершине бархана, удерживая за повод величественного дромадера. Арифметика – наука простая. Человека два – транспорт один. Клинки спели незадачливому соратнику печальную песню, и вечером того же дня я с моим новым другом, верблюдом, стоял у городских ворот. Солнце уже больше чем наполовину скрылось за дюнами, и по этой причине мы с напарником могли полюбоваться всем великолепием убранства створов, надежно захлопнувшихся перед нами. Я уж было собрался устраиваться на ночлег, когда вдали послышались голоса. Накинув по привычке на себя режим невидимки, я по-пластунски пополз на звук. Говорили двое. Один, тучный, не тратил слов даром. Второй, поджарый и подвижный, напротив, разливался пред ним соловьем.

– Вы что, не слышали речей нового проповедника, уважаемый Селим?

– И что же возгласил ваш новый мессия, о благочестивейший Исаф? Наверное, научил, как, принеся в жертву белого козленка с черной отметиной на шее, перелететь городскую стену?

– Совсем нет, почтеннейший сын Рашида. Совсем нет. Молва донесла до меня, что пришедший издалека святой говорил о том, каким образом возможно грешному путнику войти в Град Небесный.

Тут уж и я навострил уши. К гадалке не ходи, вступление к квесту в диалоге!

И правда, в левом углу зажглось окошечко, исписанное мелким стилизованным шрифтом: «Проникнуть в Град Небесный».

– И как же? – отозвался собеседник Исафа почти сонно. Он уже пристраивался поудобнее на тюках с тканями и, по всему выходило, не прочь был подремать.

– Налегке, – усмехнулся проныра. И продолжил вопросом:

– Есть ли среди ваших погонщиков верные люди, на кого можно оставить товар?

– Не может купец отправляться в путь, не имея при себе надежного человека, - назидательно возгласил его попутчик, позевывая.

– Тогда позвольте мне показать вам тайный ход в город. Караван нечестивого Рахима всю неделю шел у нас по пятам. Но если вы, щедрейший из купцов, сумеете вовремя договориться со старейшиной при храмовом базаре…

– … не видать хромому Рахиму лучших мест на рынке, как своих ушей! – продолжил мысль Селим. И куда только подевался засыпающий на ходу старик. Перед Исафом стоял матерый хищник, почуявший запах крови.

– Именно, - удовлетворенно подытожил предусмотрительный проводник, делая приглашающий жест.

– Но при чем же здесь твой святой? – с интересом отозвался торговец, следуя за компаньоном. Шаги ему приходилось делать частыми, чтобы угнаться за голенастым товарищем.

Исаф остановился, лукаво улыбнулся, теребя в руке кисточку гладкого пояса:

– В своих проповедях новый наставник народа учит, что богатому войти в царствие его так же трудно, как верблюду протиснуться в игольное ушко.

– И-и-и? – вопрошающе протянул толстяк.

– И вот они, перед нами, – проводник театральным жестом указал на два монолитных блока в основании городской стены.

– Что? Как? Что перед нами? – вскинулся сбитый с толку купец.

– «Игольные уши», – бесстрастно откликнулся Исаф, – вход в город для гонцов царя, мытарей или просто важных персон. Таких, как вы, досточтимый Селим.

Мужчина церемонно поклонился, указывая тучному спутнику на едва заметную щель между массивными блоками. Мне пришлось поднапрячь зрение, чтобы рассмотреть узкий невысокий лаз. Купец еще поломался для виду, сетуя на то, что не только верблюду, но и приличному торговцу пролезть сквозь теснину никак невозможно. Но, подгоняемый алчностью и вкрадчивыми увещеваниями проводника, он очень скоро сдался.

Не буду в подробностях расписывать, каким образом я сумел проскользнуть вслед за двумя попутчиками по неуютному скальному коридору, едва освещенному чуть тлеющими светильниками. Как миновал стражников на выходе, старшему из которых, кряжистому бородачу, ушлый Исаф с ловкостью фокусника сунул что-то в широкую, как лопата, ладонь. Как тенью тек по пустеющим улицам суетливого города за мужскими фигурами, уже норовящими расплыться невзрачными серыми пятнами в неумолимо наступающих сумерках. Не буду по двум причинам. Во-первых, имею право на профессиональные секреты. Во-вторых, кухонная канитель для клиента дело сугубо второстепенное. Особенно когда шеф-повар готов подать на стол главное блюдо. А фирменная фишка местного мастера гастрономии ждала меня уже за ближайшим углом. Не успел Исаф договорить: «А вот и дверь старейшины, уважаемый Се…», как тонкий зловещий свист прорезал воздух. И мои подопечные осели тряпичными куклами в дорожную пыль. Метательный нож с глубокой гравировкой, торчащий из горла Селима, не оставил у меня никаких сомнений. Славик, ядрить его за ногу! Обошел сучонок! А вот и он, собственной персоной. Спикировал, как большая серая птица с раскинувшегося у забора внушительного платана. Плащ вроде невзрачный, но как хорошо подходит, чтобы слиться с пейзажем! Можно пройти в двух шагах от притаившегося хитреца и не заметить. Ассасин, твою бабушку в качель! Ну, ничего, мы тоже не одним пальцем в клавиатуру тыкаем! Прибил неписей ты, тут уж ничего не попишешь, зато весь лут заберу я! Заскучавшие клинки вынырнули из ножен как две хищные рыбины, и восходящая луна посеребрила отточенные лезвия. Лучшего времени для оружия, кованного длинноухими, и придумать нельзя! Мы с Гомером закружились вокруг тел в странном, изысканном боевом танце. В руках моего соперника мелькнула цепочка, и легкий вибрирующий звук наполнил пространство. Будто бы мы снова вернулись в детство, и приятель баловался майским жуком, привязанным за нитку. Но на этот раз жук имел удлиненную форму и очень острые края. Я едва успел увернуться от стального насекомого и нанес в ответ парный удар в разных уровнях. Клинки изрубили в клочья теплый майский ветерок, и я едва не налетел на контратаку шипом-кинжалом. Страшное оружие в ближнем бою, способное пробить грудную клетку кабана. Чудом избежав участи бабочки, наколотой на булавку, я отпрыгнул в сторону, приняв низкую стойку. Славик лишь снисходительно усмехнулся, меняя набор вооружения. Теперь его левое плечо прикрывал маленький круглый щит, украшенный причудливым орнаментом, а правая рука сжимала рукоять изогнутой сабли. Мы бросились друг на друга с рычаньем, которому бы позавидовали бенгальские тигры… Чего? Чего ты там, малява, выпучился? Какие уссурийские крупнее? Ах, дядя у тебя в том самом Уссурийске проживает? Квасит, небось, не просыхая, вот и мерещится ему что ни попадя с пьяных глаз! Слушай, вы с дядей Гомеру часом не сродственники? Весь кайф вечно норовите обломать! Для тех, кто не на танке, продолжаю. Не долго музыка играла. То есть не успели мы с моим приятелем-конкурентом и пары раз хорошенько вздуть друг дружку, как объявилась городская стража. В полном облачении, приличествующем составе и, кажется, даже с боевым слоном. В слоне я точно не уверен. Хотя кто-то же вострубил в сумерках! Быстро все случилось. Очень даже. Я ж говорил – модеры местные на голову того… На порядке, видно, помешанные. Короче, навезли мне сзади, как в полицейских протоколах любят писать «тупым твердым предметом по затылочной части черепа», да так, что я мигом выпал из игровой реальности. Ага, вылетел, как пробка из бутылки с шампусиком. А когда себя обрел, ждала меня картина маслом! Вот уж точно в поговорке говорится, в персидской, кажется, – ни в сказке сказать, ни пером описать!

Вишу я, значит, метрах в трех над землей. Не-а, ни хрена ни разу не в режиме левитации! Совсем даже наоборот. Вниз меня естественный вес тела очень даже тянет. А рухнуть на грунт веревки не дают. Опять не угадали! Не вокруг шеи. Мы ж не в пиратских гардемаринов играли! Вокруг запястий и лодыжек веревки. Спиной чую – к деревяшке они меня туго притянули. Руки в сторону раскинуты, ноги вместе. Гимнаст на кольцах да и только! Из-под пяток вертикально к земле препротивный грязнущий ствол тянется. И в чем конкретно он испачкан, мне как-то думать сразу расхотелось. Особенно когда мухи вокруг закружились очень уж заинтересованно. Слышал я про отмороженных геймеров, кто болевые ощущения в игре спецом на максимум выводит. Ну так вот, дорогие извращенцы, жаль, что вы не оказались на моем месте! Не гляди, что я всегда тактильные установки чуть не в ноль сбрасывал, а и то туговато пришлось! Рук не чувствую, ноги судорогой сводит, каждый вдох, как подвиг! Оказывается, чтоб в таком нетривиальном положении кислород в легкие затолкать, надо изрядно поднапрячься. Слепни еще поганые, жалят, как будто гвоздь в шкуру вгоняют. Солнце палит нещадно, да так, что кажется, еще чуть-чуть, – и кожа ссохшаяся потрескается и лоскутами слезать начнет. И пить жутко хочется. Не знаю, как они смогли жажду сымитировать… Может, чисто психологический эффект. Но за эти несколько минут я натерпелся столько, сколько за полжизни не испытывал!

И тут слышу – стонет кто-то рядом. Я голову поворачиваю – так вот же он, родимый. От меня по левую руку на аналогичной конструкции расположился-растянулся Славка-Гомер-ассасин. Мой кореш и сучий сын! Так же, как и я – в одной набедренной повязке. Ох, же и высказал я ему все, что о нем думаю. И сам чуть не задохся и грифы гололобые с ближайшего дерева снялись. Только вижу, не слышит меня дружок. Голову куда-то повернул, подбородок задрал, вроде как и в мою сторону, только много выше смотрит. Ну, ничего себе финальная сцена! Что за квест такой дурацкий, мы что, оба подохнуть тут должны на солнцепеке? На потеху толпе, что волнуется у подножия холма? Хорошо хоть солдатня в доспехах, до блеска начищенных, зевак подальше оттеснила. А то бы, не ровен час, еще и огрызками закидывать нас принялись. А чего? В древности народ тоже был склонен к интерактивным шоу. Наверное. И тут до меня доходит, что не одни мы со Славкой тут. Между нами, чуть поближе к вершине холма, еще один столб с перекладиной вкопан. Силюсь посмотреть, кто там мается, голову до хруста в шейных позвонках выворачиваю, – и не могу. Фигура вроде бы угадывается, но светило, раскаленное добела, прямо над головой у третьего страдальца. И так сияет, в глаза яростным потоком бьет, что ну никак не разглядеть мне лика нашего товарища по несчастью. И тут ветер подул с другой стороны. И я слышу, что незнакомец со Славиком перешептываются! Жаль, слов не разобрал. Только несколько слов из одной фразы четко и долетели: «Истинно… будешь … в … небесном». Я аж взвыл от ярости и отчаяния! Ну какого вируса надо! Ведь это край! Ежу понятно, сдачу квеста Славику зачтут, а не мне! Типа он проник в этот самый «Град Небесный». Он, а не я! От несправедливости жизни я чуть кони прям там не двинул! Стал хватать горячий воздух, растяпляя пасть и извиваясь всем телом, яки угорь, выуженный на берег. И тут меня окончательно вышвырнуло из игры.

Проиграл я, короче, Славику. По всем статьям слился. Ну, вы уже поняли…

Я чего спросить-то хотел. Может, кто прознает, как в Граде Небесном отыграться можно. Жаль, конечно, здесь спецов не нашлось… Но ничего, вы поспрошайте, плиз, у друзей-знакомых. Наверняка ведь кто-то юзал. Не может быть, чтоб в игрухе ходов, кроме того, коим меня Гомер сделал, нет! В случае чего за мной тоже не заржавеет. Сочтемся, други! Главное – мне этого выскочку Славика порвать! Думайте, шевелите извилинами, а как надумаете, сразу ко мне! Камин!

Словарик:

*ассасин –здесь - наемный убийца.

*зум – увеличение, режим оптического приближения.

*квест – здесь – задание.

*левел – уровень.

* левитация – парение в воздухе силой мысли.

*лут – полезные предметы, выпадающие из поверженного персонажа.

*непись – персонаж в игре, которым управляет компьютер.

*стелс – здесь - навык скрытности.

*томмиган – автомат времен сухого закона в США, в фильмах – оружие мафии.

*юзать – использовать.

*файтинг - здесь – уровень атаки, «боеспособность» персонажа.

*хабар – пожива, добыча.

*экшн – здесь - жанр компьютерных игр, боевик.

*экспа – очки опыта в игре.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:54 PM | Сообщение # 941

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 15.08.2013
Автор: RDS

Не всё то золото, что блестит

Немедля ни секунды Дрю Блэк спешился и повёл взмыленного скакуна под уздцы. Пять ковбоев остались в сёдлах, поигрывая мушкетными ружьями. Они пристально смотрели вслед рейнджеру: искоса поглядывая то на индейцев с луками и копьями, то на трупы у подножия ущелья. Парочка убитых была на счету ковбоев, но ни одного индейца даже не ранили. Вождь на белом жеребце восседал райской птахой на фоне «пернатой» свиты и красноватых выщербленных ветром скал. Расписной эскорт расступился и по мановению предводителя отъехал в сторону.
Разговаривали эмоционально, насколько удалось рассмотреть ковбоям, а через пару минут рейнджер махнул шляпой. Всадники, не рассыпаясь – держа строй, двинулись рысцой к мёртвому ущелью. Как только они приблизились, Дрю нарочито спокойно произнёс:
- Спасибо тебе ещё раз «Белое Облако», что не оставил в трудную минуту, - обращался он к статному индейцу, склонив голову. Рука в перчатке из козлиной кожи прижала к сердцу, в намеренно-почтительном жесте, коричневую шляпу «стетсон» с высокой тульей. - Без твоей помощи, великий вождь племени «Серый снег», лежать бы нам в злосчастном ущелье на радость бандитам и небесным стервятникам, - закончил он, искоса поглядывая на реакцию ковбоев. Их лица казались отрешёнными – с племенем «Айова» отношения сложились благостные, поэтому напрягаться ковбоям не стоило.
Вождь горделиво кивнул, не отводя взгляда, лишь ожерелье из зубов дикого койота тихонько брякнуло, задев копьеобразные серьги. Он понимал, что чужаки обязаны ему жизнью, а договор, что скрепили узами крови, бледнолицые не осмелятся нарушить, ведь рейнджер поклялся своими богами. Это непреложный обет.
- Твои люди истинно храбрые войны! Они доказали это в бою, почтенный Дрю. А эти – «демоны»! - вождь указал в сторону трупов, а затем вглубь ущелья. - Извергали гнев божий в моих владениях, да так, что он был слышен у поселений… Белое Облако, - он зловеще стукнул себя по груди кулачищем и поднял распростёртую пятерню вверх. - Никогда не позволит, чтобы зверства вершились на земле наших предков, на земле «Паходжа»! Твои враги уподобили себя богам. Они заслуживают смерти! Мои люди помогут твоим, но и ты сдержи обещание! А теперь, да прибудет с тобою сила. Мои люди покажут, где вертеп зла, и помогут, как я и сказал. Ступай с миром. Да не отвернутся от нас боги! Хао! - он взметнул ладонь, указывая приближённым, что разговор окончен.
***
К вертепу, как назвал пристанище разбойников вождь «Айова», подобрались незаметно и действовали лихо.
Индейцы одномоментно сняли караульных, стрелами в затылок, тут же резвые ковбои подхватили шляпы с ныне покойных и, без всякой суеты, стали разгуливать вокруг впадины. Четверо, во главе с рейнджером, разглядывали стойбище из-за огромного валуна.
Костерок, от которого доносился запах «Похлёбки детей запада», медленно догорал, недалече, останки буйвола, кои добавились к обветренным костям, облепила жадная до плоти мошка. Видимо, стоянка пользовалась спросом у кровавой братии. Даже обтёсанная коновязь, украшенная лошадиным черепом, красовалась средь низких палаток. Обстановка была идиллическая. Трое прогуливались, изредка поглядывая на караульных, двое возились с телегой и четверо болтали около костра.
- Который из них? - спросил Дрю у Билли Зоркого.
- Тот, что у костра, слева. Он. По описанию мальчишки, он… - резюмировал Билли.
- Его живым, - сказал Дрю и жестами распределил позиции…
Четыре выстрела слились в один, затем громыхнула ещё парочка – это лицедеи вышли из образа. Лошади ржали и нелепо метались в стороны, но коновязь добротно сдерживала, как не старались обезумевшие скакуны. Перестрелка вышла скоротечная. Лишь один уцелевший, как и планировалось, инициатор ограбления, остался жив и беспорядочно расходовал боезапас из-за песочного камня. Убить его могли сразу же, но приказ никто не отменял. Ведь именно он – Похотливый Сэм дерзнул покуситься на самое ценное «железную дорогу», а именно – поезд, что доставлял почту. Но на беду Сэма, не вёз железный гигант серебра и злата. Лишь несколько золотых побрякушек, немного банкнот, да железный сейф стали наградой бандитам. Но кто же знал, что в металлическом ящике, кроме документов нет ни единой монеты или облигации.
Минуты две бандит остервенело отстреливался, но ни одного попадания, ни одного подранка. Патроны кончились быстро, да и сам не дурак – понял, что живым будут брать, но понял поздно. Не ощутил себя вовремя дичью, зато возомнил охотником. Вот и поплатился - отбросил револьвер и привстал, заложив руки за голову.
Ковбои неспешно спустились во впадину и обступили пленника:
- Братцы, вы поглядите на его «чапсы» это же «пистолеты», сама женственность! - залился смехом Сутулый Фрэнк.
- Да у этого гринго, поди, и «лонгджон» с рюшками! - поддакнул Весельчак Джимми, и все залились хохотом. Лишь пленнику было не до смеха. Его взгляд оставался злым и колючим.
- Ладно, хватит! - рявкнул Дрю, и смех мгновенно стих. – Где сейф?!
Похотливый Сэм зло сплюнул и процедил сквозь зубы:
- Взорвали. Только нет там ценностей, одни бумажки почтовые и нечего более.
- Где?! Я тебя спрашиваю! – взревел Дрю. Его глаза наливались кровью, вспомнился запыхавшийся парень, коего привели к рейнджеру горожане. Тот был ободранный, бледный, одну шестую пути он пробежал без лошади, так как загнал её нещадно.
- В костре догорают, - протянул пленник.
Рейнджер бросился к костру, но лишь обугленный край бумаги с надписью «Homestead» уцелел. Дрю смачно припомнил мать бандита, её утехи с братьями, сыновьями и даже попрекнул в скотоложстве отца, да и его пристрастия к мужскому полу - тоже. Отряхнув чапаррахес и сапоги из кожи с высокими голенищами, он распорядился:
- Отпустите его. Пусть убирается ко всем чертям, падаль. На такого тупицу и пули жалко.
Приказ немного тягостно, да с укоризной, но исполнили. А Дрю Блэк смотрел вслед исчезающей фигуре и размышлял: «Айова не пощадят, пойдут по следу - это они умеют. Всех вырежут… Знал бы вождь, какую услугу оказал этот пройдоха краснокожим, расцеловали бы. Ведь право на земли остаётся за индейцами. Подписи по акту придётся собирать снова, а это - время. Отсрочка войны – колонизации... Ну, как сказал «Белое Облако»: “Да не отвернутся от нас боги!”».

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 10:59 PM | Сообщение # 942

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 13.08.2013
Автор: Ailin

АРЛИЙСКИЙ СКРИПАЧ

Like hate and love
World's apart
This fatal love was like poison right from the start
(The Rasmus feat. Anette Olzon, "October And April")

Я приду к тебе по воде и пеплу,
Я приду к тебе по осколкам стекол.
(Канцлер Ги "Плач Гильгамеша об Энкиду")

Эта любовь была отравой - с самого начала.
Но глядя в темные, искрящиеся смехом глаза моей возлюбленной, перебирая ее чудесные волосы и робко касаясь губ, я не чувствовал горечи. И боли тоже не чувствовал, а ледяное дыхание за спиной принимал за простой сквозняк.
Аэри крадет жизни тех, кто ей предназначен. Это ее природа: точно так же, как у ветра - дуть, а у огня - жечь. Каждый жест, каждое движение души избранника она воплощает в музыку - чарующую, колдовскую, совершенную музыку, которая будет звучать и после его гибели. Поэтому проклятие слышать голос Аэри называют даром, ее жертв - избранными.
А я вижу Аэри. И потому никогда не променяю ее безумие на долгую, скучную, устроенную человеческую жизнь. Жизнь глухонемого, полуслепого калеки, не подозревающего о собственном увечье.

* * *

Лето 1284 от Сошествия выдалось холодным. Яблони едва зацвели, по утрам нечего было и думать выйти во двор без плаща. Я сидел в кресле, завернувшись в меховое покрывало, и глядел в распахнутое настежь окно, стараясь выторговать у памяти последние мелочи, годящиеся для путевого отчета. Дорожная тетрадь лежала на коленях, так и не раскрытая, чернила на кончике пера давно высохли. Сквозняк теребил стопку лежащих на столе листов, по темно-зеленому морю плыл прозрачный яблоневый лепесток, занесенный в чернильницу ветром. По грубым каменным стенам, завешанным выцветшими гобеленами, скользили тени от качающихся за окном деревьев, и безыскусные сюжеты будто оживали. Полинявший, но не утративший молодого пыла единорог, казалось, был готов сорваться в галоп с полотна, меч рыцаря приобретал благородный стальной блеск, а на щеках чопорно поджавшей губы принцессы появлялись очаровательные ямочки, намекающие на тщательно сдерживаемую улыбку.
Такой она мне нравилась больше. Наверное, потому, что становилась похожей на Аэри: не тот цвет волос и глаз, другие черты лица - но что-то неуловимое роднило ее с госпожой. Не внешнее, внутреннее... быть может, утонченная, не от мира сего красота и привычка прятать чувства под маской. Я знаком с госпожой с детства, но не уверен, что разгадал хотя бы половину ее маскарада: Аэри любит играть, выбирая роль под стать своему настроению, а на месте сброшенной маски всегда оказывается новая. Каждый раз, когда я думаю, что наконец-то вижу ее настоящую, она со смехом дает мне понять, что и это - тоже обман, игра гениальной актрисы, стирающая грань между вымыслом и реальностью. Пока актриса на сцене - она себе верит, и зал ей верит, но как только падает занавес - она уже во власти другой идеи, другого образа. И как на нее сердиться, если она может быть только такой? Я и не сержусь, и никто из тех, кого я знаю. Мир жив благодаря Аэри, этого - довольно.
Шорох играющего в кронах ветра похож на шелест шелка, который она так любит носить. В сиянии сочной, пронизанной светом листвы мне чудится зелень платья, украшенного изысканной вышивкой, молодая кора блестит как каштановые пряди. Облака парящих в воздухе лепестков складываются в лицо - юное, белокожее, с точеными чертами и темно-синими, слишком серьезными глазами, в которых отражается ее истинный возраст. Аэри решила меня навестить - а, может, я все придумал, какая, в сущности, разница.
С детства люблю эти тихие часы, предшествующие закату: полуденный жар остывает, но близкая ночь еще не выпила краски, свет и тепло. Моя келья темна, солнце сюда почти не заглядывает - но мне довольно и залитого светом сада, запаха нагретой земли, травы и цветов. Река близко, по вечерам с нее тянет сыростью - но я не спешу закрывать окно. Когда дневная суета утихает, можно услышать голос реки: журчание, плеск, грохот камней на перекатах, ленивый шелест волн, лижущих низкий берег. Эти звуки меня успокаивают, я могу уснуть и проспать до утра - без ворочанья с боку на бок, без привычных кошмаров. Обитель - одно из немногих мест, где я могу отдохнуть; хуже, когда рассвет настигает меня в дороге, под раскидистым, свободно пропускающем лучи деревом, или в корчме, на рассохшейся кровати единственной свободной комнаты, в окно которой бьет восходящее солнце. Кошмар тогда кажется благом: ну правда, что такое бег по лабиринту и жуткие лица народа Тени в сравнении с перспективой сгореть заживо? Солнце с успехом заменяет пламя, перекрученное одеяло - запертые окна и двери, память охотно предлагает недостающее: треск, крики, окровавленные тела родителей и младшего брата, раздавленные упавшей балкой.
Когда-то я и правда горел. Шрамы сошли, на месте родного города остались камни и пепел, но прошлое не желает меня отпускать. Днем оно кажется далеким, произошедшим безумно давно и с кем-то другим, зато ночь - время его власти. Я вновь и вновь переживаю единственный день, случившийся пятнадцать лет назад: чувства нисколько не притупились, впечатления не потускнели, и только сила Аэри способна прогнать терзающие меня воспоминания. На время, до следующего раза, когда они опять надумают вернуться.
- Я не могу избавить тебя от прошлого, Эмери, - сказала она когда-то, и в ее голосе не было игры, только усталость и горечь. - Разве ты хочешь забыть лица отца и матери, забыть самого себя? Твоим родным уже не помочь, но память дает тебе силу помогать другим. Разве это плохо? В случившемся нет твоей вины, когда ты себя простишь, боль тебя отпустит.
Как бы не так. Если бы я тогда обладал ее силой, я бы смог прогнать тени, помутившие умы горожан. Не случилось бы ни погрома, ни пожара, все бы остались живы...
"Почему ты не пришла ко мне раньше?" - хочу я спросить госпожу, но никогда не спрашиваю. Я и так знаю ответ: ребенок бы просто не вынес свалившейся на него мощи, погиб или сошел с ума, так и не сумев никому помочь. Жизнь города в обмен на нового адепта - это хороший размен, с точки зрения Аэри, и кто я такой, чтобы ее осуждать? Мне и самому иногда приходится ждать, пока тени не поглотят несколько невинных душ, чтобы люди поверили - и позволили прогнать порождения Тьмы. Навсегда - или как получится...
Все зависит от людей. Если они вновь принимаются лгать, воровать и малодушничать - тьма возвращается. Ее корень - в сердцах, а не в отсутствии солнца, скрывшегося за горизонтом. Но мало это знать, это надо чувствовать, и потому до конца меня понимают только Аэри, подаренная ею скрипка и братья, разбросанные по всему свету. Нас слишком мало, чтобы всерьез противостоять тьме, все, что мы можем - это затыкать дыры, через которые она пытается прорваться. Мы приходим, когда дела совсем плохи, народ называет нас избавителями - но истинным избавлением было бы вовсе не это. Лучше, если бы в каждом городе, в каждом селе нашелся тот, кто вовремя заметит скверну и не допустит худшего. Жаль, одаренных так мало... а те, что есть, понимают свое предназначение слишком поздно. Как я... как большинство моих братьев.
Чтобы дар проявился в полную силу, нужно его разбудить. И простая человеческая жизнь, к сожалению, совершенно для этого не подходит. Нужна встряска, боль, страдания близких. Нужна смерть. Сначала чужая, потом - своя: изгнание каждой тени обходится недешево, воруя минуту, а то и час жизни. До старости не доживает никто, очень немногие отваживаются заводить детей. Но мир, в котором не подличают и не убивают, того стоит.

* * *

- Брат! Брат Эмери!
Под окном - запыхавшийся служка, почти ребенок. Полный благоговения взгляд снизу вверх, пальцы мнут берет с белым пером: ну как же, перед ним - посвященный, причем не простой, а первый любимец богини. Обо мне рассказывают множество престранных историй, мешая выдумки со страницами замшелых жизнеописаний, услышишь - не сразу сообразишь, то ли плакать, то ли смеяться. Представляю, как они звучат здесь, в монастыре, где сам воздух пропитан дыханием Аэри!
С реальностью эти сказки имеют мало общего. Но Обитель поощряет народное творчество: случается, что тени уходят только от известия, что в город едет кто-то из прославленных братьев. Людская вера - тоже оружие, пусть рассказывают что угодно, лишь бы гибло поменьше наших.
- Живи в любви, брат, - степенно отвечаю я, по пояс высунувшись в окно. - Ты что, не мог постучаться?
- Я стучал! - обиженно возражает мальчишка. - А вы не ответили!
Знаю, как ты стучал - царапнул дверь и ушел. Хотя я тоже хорош, уселся работать и сам не заметил, как задремал. Немудрено: устал, в дороге последние дня три только и думал о том, как окажусь в родной, знакомой до последнего камешка келье...
- Наверное, не услышал. Так что у тебя стряслось?
- Не у меня. У настоятеля. Он просит к себе, пришло послание из магистрата Арли.

* * *

...Арли. Большой, шумный город, стоящий на реке с тем же именем. Оттуда давно ничего не было слышно, и мы совсем успокоились: широкие, светлые улицы, мощеные цветным камнем, и приветливый нрав горожан отпугнут тени лучше, чем наши молитвы, зло обойдет Арли стороной...
Не обошло. Вспоминаю скупые строки послания, до сих пор - мороз по коже.
"...люди стали злые, бранятся без причины. На днях мать придушила младенца подушкой, разделала и принялась варить похлебку, так ее и застал вернувшийся из лавки муж. Безумицу заперли в подвал при магистрате, вместе с неудачливым отравителем, польстившимся на отцовское наследство..."
Половина листа таких "происшествий". И ниже приписка:
"...акации совсем не цветут, выпустили грозди, но которую неделю никак не распустятся. И дышать тяжко, все серо, муторно, будто не по городу идешь, а по кладбищу. Пришлите кого сможете, только скорее: чует мое сердце, быть беде..."

Настоятель был хмур. Он сильно сдал за те месяцы, что я его не видел, глаза ввалились, кожа обтянула скулы. Старость тому виной, или еще и послание - кто теперь разберет?
- Эмери, - начал он с порога. - Я знаю, ты только с дороги, но больше послать некого. Отправляйся в Арли и глянь, что там и как. Если дело серьезное, запросишь подмоги, скоро должны вернуться Ланс с Ноэлем.
Тихий, мечтательный флейтист Ноэль считался моим другом. Трубача Ланса я терпеть не мог, и он платил мне взаимностью. Но выбирать не приходилось, поэтому я только кивнул, заранее со всем соглашаясь. Старик сразу повеселел, мы еще немного поболтали о том, о сем, а утром я сделал первый шаг по дороге, ведущей в Арли.
На все ушла неделя. Своим ходом я бы добирался две, если не три, но в первой же придорожной корчме мне встретился купец, ехавший в Арли торговать. Новостей он, ясное дело, не слышал, зато довез на телеге почти до самых ворот. Дальше пути разошлись: он направился к стражникам, проверявшим ввозимый в город товар и взимавшим мзду, а я хотел побродить по округе в одиночку, чтобы лучше почувствовать, что же стряслось с городом.

С Арли и впрямь было худо. Я это понял еще тогда, когда стены и башни только-только показались на горизонте. Вроде, та же трава, то же солнце, та же клубящаяся под колесами пыль - но как будто что-то застит тепло и свет, превращая полдень в вечер. Муторно, зябко, все вокруг блеклое и мутное, купец как язык прикусил, хотя всю дорогу трещал без умолку. Если идти пешком, будет не так заметно, особенно с непривычки, а на рванувшей к жилью лошади границу чувствуешь сразу: вот только что была радость и солнце, а потом - раз, и ты уже на теневой стороне.
На городских улицах тихо, ни песен, ни смеха. Лица прохожих угрюмы, дети насуплены так, будто заставляют себя играть через силу. Пустые, выхоложенные ночью лица, колючие взгляды... одни старики еще могут улыбаться, они ближе к небу, чем к земле, но и те улыбки - только тень настоящих. А под ногами скользят тени, будто темный-темный туман стелется над мостовой. Когда ступаешь туда, где туман гуще, кожа немеет, а потом ноет, странно, что люди ничего не замечают. Если оставить все как есть, туман накроет их с головой, и вот тогда начнется самое страшное: болезни, драки, пожары, забавы озверевшей толпы - и, как итог, камни на пепелище или затопленные рекой дома, она тут близко. Ни скота, ни людей... хорошо, если хоть часть горожан уцелеет, вовремя почуяв неладное... а на карте настоятеля появится еще одно закрашенное черным пятно, живущее своей противоестественной жизнью.
С ветвей посаженных вдоль мостовой акаций свисают грозди едва оформившихся бутонов, не желающих стать цветами. Акация - дерево Аэри, оно первым чувствует тьму. Душа города скулит, прозревая собственную участь, ей вторит тонкий собачий визг где-то неподалеку.
Девочка лупит щенка хворостиной. По хребту, по лапам, по морде... Щенок плачет, не понимая, что случилось с его любимой хозяйкой.
Прут свистит, вздымаются и опускаются руки, кривится перекошенное от натуги лицо. Перед глазами все плывет, саднит ободранный бок, будто это меня бьют...
- Аэри! - шепчу я в полубреду. - Госпожа, куда же ты смотришь, как допускаешь такое?
Аэри не отвечает, и меня накрывает безумие.

Стены расступаются, словно морские волны, мостовая сама стелется под ноги. Нестерпимо душно, дышать невмоготу, хотя бы глоток свежего воздуха! Найти пустующий дом, забраться под самую крышу, смотреть на небо и солнце, не чувствуя липких касаний Тени...
Кажется, это храм. Росписи, статуи, ароматические свечи. Перед женской, в два человеческих роста фигурой стоят дети, молятся; пробившийся через витражи луч гладит соломенные вихры мальчишки и блестящие, похожие на темный мех волосы девочки. Но богиня глуха: руки сложены поверх мраморных складок платья, вырезанные из сапфиров глаза глядят холодно и отстраненно. Лицо скрыто маской. По маске вьется узор, повторяющий вышивку на платье. Я такой уже где-то видел, но сейчас не время для шарад - оставляю троицу наедине, а сам взлетаю по лестнице: виток за витком, все выше и выше. Туда, где нет холода и зла, откуда тянет свободой - ветром, облаками и нагретой на солнце черепицей.
Каблуки стучат по мрамору, дыхание клокочет в груди. Футляр хлопает по спине, подначивая бежать еще быстрее. Последний пролет, полированная дверь без замка - и я в царстве воздуха и света. Это главная башня, площадка на самом верху: летящие к своду колонны, небесно-синий купол расписан цветами и птицами. Высокие стрельчатые окна, по левую руку балкон с резными перилами, в блестящем стекле - клочок ясного неба и снующие вверх-вниз ласточки. Наверное, под крышей гнезда, закрытые рамы не в силах сдержать щебет.
От первого же рывка створки распахиваются, и в башню врывается ветер. Невесомая, похожая на паутину тюль липнет к стене, тонко звенят стекла. Под куполом вьется принесенное ветром перо, отливая то золотым, то белым, тонкие пальцы лучей держат танцора в воздухе, не позволяя ему упасть. Из окна виден весь город, от фонтана на площади перед ратушей до самых дальних окраин.
Ухоженные парки, дома и клумбы с высоты выглядят блекло, словно ко всем краскам подмешан серый, вдоль улиц ползет темная дымка. Арли накрыла тень, совсем скоро она поглотит его без остатка. Ветер трогает раму, и из футляра доносится стук - это скрипка просится наружу, желая спеть обреченному городу.
Глухо клацает замок. Рука находит смычок, пальцы привычно ложатся на гриф.
Звук - робкий, трепещущий, иглой вонзившийся в небо. Звенящие капли. Целый водопад, обрушившийся на крыши, мостовые и не желающие цвести акации. Солнце плавится на полировке, блики слепят глаза, из глубин поднимается шквал: то, что дремало внутри, проснулось и теперь пробует голос, срываясь со струн нежными, ослепительно-чистыми звуками. Не хочу, да и не в силах мешать - я только слуга, проводник, а музыка приходит и уходит, когда ей вздумается.
Смычок рожден танцевать, струны - петь. Все в воле скрипки - и моей ослепительной госпожи. Повинуясь приказу мелодии, я теку по пустынным улицам, изгоняя тьму, вспыхиваю огнем, чтобы выжечь ее следы и согреть озябших. Я - солнце, которое не заглядывало в Арли с тех пор, как в нем поселилась Тень, я - непреклонная мягкость воды и бешеный вой горного ветра. Лечу над городом, обнимая его целиком, как мать - дитя, уговариваю стряхнуть с себя все, что не дает радоваться жизни. Арли мне верит, он и сам хочет того же, но он слишком слаб.
И я тоже слаб: не рассчитал свои силы, слишком много отдав за крылья.
Полет дается все тяжелее. В какой-то момент мне чудится, что я падаю, растворяюсь в глухой, непроглядной бездне, где нет ничего, кроме мрака и льда. Но что-то удерживает меня на краю, баюкая в теплых ладонях.
Я чувствую трепет ресниц и смех, похожий на всхлип, слышу шелковое шуршание платья. Кто-то обнимает меня со спины, не давая упасть, и вплетает свой голос в начатую мной песню.
Я верю, что теперь все получится. Ведь я уже не один.

* * *

Уставшая скрипка замолкает, и на город падает тишина. Я теперь навечно повязан с Арли: даже не раскрывая глаз, чувствую дрожь каждой его былинки, каждого человека и каждый камень. Нависшая тень исчезла, будто ее и не было вовсе, о прошлом напоминают опасливый шелест листвы и въевшийся в стены холод. Тут и там просыпаются люди, счастливые и обновленные: скрипка очистила души от скверны, погрузив горожан в спокойный, полный волшебных видений сон. Они забудут все, что натворили, а если забыть невмоготу - загладят грехи добром или отмолят в храме. Люди виноваты лишь в том, что так легко поддаются тьме, это она водила их рукой, нашептывала грязные мысли.
Арли оживает. Теплеют взгляды и голоса, мирятся родичи и влюбленные. Девочка просит прощения у щенка, тот радостно лижет мокрые от слез щеки. В подземной камере, запрятанной в подвалах магистрата, очухался горе-отравитель - никак не может сообразить, как его угораздило поднять руку на отца. С ним все будет хорошо, я это знаю, а женщине, увы, не помочь: она не смогла бы жить с грузом такой вины, и скрипка увела ее к госпоже, так и не дав очнуться.
Город теперь чист. Арли благодарит меня, как равный равного, и по-свойски отвешивает затрещину, предлагая, наконец, позаботиться и о себе. Сердись, не сердись - он прав: руки дрожат, глаза слезятся, ноги не держат. Как будто встал с постели после долгой болезни, а перед этим день и ночь работал в каменоломне, не разгибаясь.
Пальцы саднят. Голова кружится, да еще и гудит так, будто по ней били молотом. Пошатываюсь, вцепляюсь в перила, чтобы сохранить равновесие, и тут раздается голос:
- Хорошо, тьма меня побери! Первый раз слышу, чтобы кто-то вот так играл!
С трудом поднимаю веки. Рядом мужчина, немолодой, лысоватый, с наметившимся брюшком и цепким, живым взглядом. Добротная обувь, нарядный кафтан, поперек груди - золотая цепь бургомистра.
- Не надо про тьму. Она слышит и помнит.
Едва шепчу. Голос не слушается, но собеседник меня понимает. Недолго раздумывает - и кивает, соглашаясь:
- И то верно, к чему кликать лихо. Я - Ферек Пиль, глава здешнего магистрата. А вы, выходит, и есть гонец из Обители? На заставе прошляпили, олухи, а то бы встретил, как подобает.
Мужчина сконфуженно улыбается, не в силах сказать вслух: не ждал полоумного юнца, который мышью шмыгнет в город, вместо того, чтобы доложиться страже. Право слово, он слишком хорош для бургомистра, власть его не испортила. Спорю на что угодно: письмо он сочинял сам, ни с кем не советуясь, для таких тревога за город куда весомее, чем боязнь выставить себя на посмешище.
- Брат Эмери Доттэ. А мешкать как раз не стоило, еще немного - и Арли бы спасло только чудо.
- Чудо? - бурчит он себе под нос, пытаясь переделать кривую улыбку во что-то более светское. Осторожно касается прядей, завесивших мне глаза.
А, вон оно что... даже на просвет вижу - половина челки седая, раньше были только отдельные нити. Наверняка и на лице прибавилось морщин, а в душе - рубцов, которые напомнят о себе при первом же удобном случае. Но и это - неслыханная удача, я вообще не рассчитывал выжить. Беспечно улыбаюсь в ответ:
- Пустяки. Никто из Обители не мечтает жить долго и счастливо.
- Это неправильно, - с нажимом говорит бургомистр. - Тех, на ком держится свет, надо беречь. Передам с вами сотню-другую золотых, городская казна стерпит.
- Лишним не будет, - вежливо соглашаюсь я. - Но если и впрямь хотите помочь, лучше позвольте взять кого-то в послушники. Нужны дети, лет десяти-четырнадцати. Золото в Обители водится, а вот людей всегда не хватает.
Бургомистр багровеет. Кажется, его вот-вот хватит удар.
- Дети? - переспрашивает он, стараясь дышать спокойно. - Вы предлагаете мне отобрать детей у родителей, которые растят их в любви и надеются, что ребенок скрасит им старость?
- Вовсе нет. Годятся и сироты, и беспризорники. Главное, чтобы они сами хотели прийти в Обитель, иначе толка не будет.
Бургомистр переминается с ноги на ногу, тяжело вздыхает.
- Хорошо. Я подумаю.

* * *

Над Арли - высокое, пронзительно-синее небо, улицы утопают в бело-зеленом кружеве и нежном медовом аромате. Цветет акация, на лицах лежат резные тени и отсветы тонких, согретых солнцем лепестков. Сочная зелень, пышные белые грозди... даже старожилы не вспомнят, когда богиня так зримо являла свою милость.
Здесь, под акациями, собралась целая ватага ребятни. Шепот, смех, драные штаны и нарядные кисейные платья. Внимательные глаза - настороженные, или, напротив, сияющие от предвкушения и любопытства. Бургомистр сдержал слово и прислал всех, кого смог.
Я иду вдоль шеренги, пытливо вглядываясь в лица, стараясь уловить малейшие проблески дара. Тщетно: среди собравшихся у храма детей нет ни одного, чья душа звучала бы в унисон с моей. Некоторые и правда хотят в Обитель, нести свет и получать заслуженные почести, другие готовы на что угодно, лишь бы избавиться от любовной родительской тирании. Остальным просто любопытно или уже все равно: их привели из приюта для беспризорников, и они за свою короткую жизнь успели хлебнуть столько лиха, сколько и взрослому не снилось.
Мне не подходит никто. В прислугу годятся многие, а я хотел бы найти сестру или брата. Бургомистр стоит в стороне, ждет, кусая губы. Как чувствует, что затея провалилась, и немудрено: наверняка это написано у меня на лбу, буквами размером с ладонь.
Подхожу к нему. Чего тянуть?
- Зря вы так волновались. Можете отпускать детей по домам, послушников из них не выйдет.
Сразу и не скажешь, чего больше в ответном взгляде - задетой гордости градоначальника или облегчения.
- Мне жаль, - вздыхает он. - Мне правда жаль, я так хотел чем-то помочь...
- Все в воле Аэри, - роняю я в пустоту, не заботясь, слышит он меня или нет, и ухожу в храм. Там тихо, безлюдно и светло от присутствия божества, там можно плакать - и мне, и скрипке.

Наверх идти ни к чему, зал внизу мне подходит. Сейчас я играю для богини и хранимого ею города, это мое прощальное слово - а, может, обещание однажды вернуться. Рано или поздно, тьма всегда возвращается, а вместе с ней появляется кто-то из братьев. Так почему бы не я? Я всем сердцем люблю Арли и хочу видеть его счастливым.
Сладкая, тихая, нежная, мелодия полнит храм. Она не лечит, не гонит тени, она всего лишь желает светлого вечера, нового рассвета и ясного утра, в котором не будет места боли и горечи. Когда горожане уснут, они увидят сны своего детства, и их новый день станет чуть-чуть добрее и беззаботней, чем прошлый. Это - мой подарок Арли, и Аэри улыбается под маской, донося песню до самых потаенных комнат и закоулков.
Звуки впитываются в стены, в стекла, в сам воздух. Я уйду, а мелодия останется здесь навсегда: самые впечатлительные прихожане будут слышать скрипку все время, пока стоит храм. Быть может, ее призрачный голос будет звучать и тогда, когда от Арли не останется ничего, кроме травы и развалин.
- Я сохраню твою песню, Эмери! - шепчет богиня, выступая из камня. Томно шуршит шелк, затянутая в перчатку рука находит мои пальцы, и мы танцуем под сводами храма, не касаясь мощеного медью и мрамором пола. Скрипка играет уже сама по себе, солнце садится и вновь поднимается над горизонтом. Кажется, время остановилось - а, может, это остановилось мое сердце, очарованное близостью Аэри.
Сдавленный вздох нарушает колдовство. Фигура богини тает, из-за колонны высовываются две любопытные мордашки. Мальчик и девочка. Рука в руке, глаза полны света и неги звучавшей здесь песни.
Дети переглядываются, без слов решая, кому говорить, и мальчик выпаливает:
- Мессир скрипач! Мы хотим учиться у вас, хотим служить Аэри, как вы! Я Хорн, а ее зовут Сайтэ.
Девочка смущенно улыбается, поправляет волосы - и я их узнаю: это та парочка, что молилась здесь вчера. Окрыленные музыкой, их души сияют, как две искры, из которых когда-нибудь разгорится огонь - огонь, дарящий свет и тепло, прогоняющий тени.
Богиня глядит благосклонно, такие отчаянные смельчаки ей по нраву. Я полон ее восторгом, и голос, что отвечает детям - это не мой голос, это голос статуи и той, кто за ней прячется.
- Уговорили. Беру вас в ученики.
- Хорн! - рычит кто-то в дверях. - Паршивец, ты что такое удумал? А ну марш домой!
К нам несется бургомистр - сопящий, злой, распаренный. Между мужчиной и раскрасневшимся от волнения мальчиком - несомненное фамильное сходство.
- Я иду с ним, - жестко, нарочито спокойно отрезает Хорн, кивая в мою сторону. - И Сайтэ идет. А попробуешь запереть - убегу!
Вот это норов! А ведь мальчишке еще и тринадцати нет. Такой и впрямь убежит, запирай его, не запирай.
Это понимает и бургомистр. Бурчит что-то под нос, в сердцах собирается сплюнуть, но вовремя вспоминает, что он в храме.
- Ферек, - негромко окликаю я его. - Мой новый ученик - ваш сын, верно? Вы за него беспокоитесь, это понятно, но даю вам слово: с ним не случится ничего дурного. И с его подругой тоже, я прослежу.
- Вы не понимаете, - сокрушенно качает головой бургомистр. - Это не просто сын, это мой единственный сын. Супруга уже не может рожать, а вы хотите забрать моего наследника!
- Это не я хочу. Этого хочет он - и богиня.
Будто в подтверждение моих слов, статуя начинает светиться. Еще немного, и на каменные щеки ляжет румянец, а строгое платье стечет зелеными волнами шелка.
Бургомистр смотрит во все глаза, прозревая, потом выдыхает:
- Вон оно как. Ну, легких дорог тебе, сын! Все в воле Аэри, может, когда и свидимся.
- Свидитесь, - обещаю я ему, чувствуя поддержку божества. - Дети выучатся и вернутся, я потому и просил кого-то из городских. За спинами братьев - только камни и пепел, а у Хорна и Сайтэ есть, что беречь, и куда возвращаться. Может, еще и внуков дождетесь... А пока они будут жить в чистоте, и их будет любить богиня. Разве этого мало?
Бургомистр вздыхает, смахивает блеснувшую в уголке глаза слезу и уходит. У ног богини остается туго набитый кошель и потрепанная детская игрушка - лоскутный медвежонок с черными глазами-пуговицами. Мальчик делает шаг к статуе, спотыкается, закрывает руками лицо. Он не плачет, просто чувствует, как внутри что-то рвется - невидимая, но прочная нить, связывающая с семьей, с городом, с детством... Сайтэ его обнимает, сбивчиво шепчет что-то на ухо: девочкам проще, их с пеленок готовят к мысли, что когда-то придется покинуть дом и уйти к мужу.
Я знаю, им обоим сейчас больно - а еще знаю, что это пройдет, едва они ступят под своды Обители. Аэри заменит им и отца, и мать, голосом мальчика станет флейта, душой девочки - арфа...
А ко мне навсегда прилипнет прозвище Арлийский Скрипач, моим именем станут пугать детей - и о нем же слагать легенды.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 11:03 PM | Сообщение # 943

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 14.08.2013
Автор: Loki_2008

Фальшивая мечта

«В европейской части страны сохраняются аномально высокие температуры. Погода продолжает ставить новые рекорды. Температура воздуха на этой неделе превысила среднемесячную норму более чем на десять градусов. Как сообщает Гидрометцентр…»

Город задыхался от жары. С начала лета ни облачка, только пронзительно-голубое небо и жаркое солнце – словно находится он не в Центральной России, а в какой-нибудь Африке. Телевизор сводил с ума от новостей о лесных пожарах, зелень на городских улицах тоскливо завяла даже в центре, где её поливали дважды в день. А про спальные районы и говорить нечего: трава давно приобрела противный грязно-жёлтый цвет, да и деревья, кажется, начали задумываться об осени – хотя на дворе едва начался июль. «Хорошо хоть не Москва, – обречённо подумал Сергей, выходя из прохлады подъезда в уличное пекло, – торфяники не горят». Впрочем, и здесь своих прелестей хватает: утро ещё, а асфальт местами уже мягкий.

Ноги машинально понесли его к стоянке, но на полдороге мужчина остановился и выругался: каждый раз забывает, что он пока «безлошадный». И это «пока» будет ещё долго, чтоб тому идиоту на «девятке» пусто было! Сначала со страховой компанией все вопросы улаживать, потом ждать фирменные запчасти – всё-таки не вазовское ведро с болтами, настоящий «немец». Вот только пока дело идёт, парься как последний лох в душегубке автобуса. А на такси каждый день ездить дороговато, да и кондиционер эти жлобы не включают, видите ли, «бензин дорогой». «Лучше уж сорок минут помучаться», – попытался уговорить себя Сергей, когда на очередной остановке в автобус втиснулась новая порция пассажиров. Получилось не очень: судя по запаху, никто из соседей про дезодоранты не слышал, потому воняло так, что даже заслезились глаза.

В офис Сергей входил, словно в рай: холодный чистый воздух и пахнет освежителем, а не вчерашними носками. Радость не омрачила даже сидевшая где-то на задворках сознания мысль, что вечером его снова ждёт ад городского транспорта. А уж деловой вид Раечки вообще привёл в восторг: у девушки вторую неделю шёл приступ «семейности», она изо всех сил пыталась если уж сразу не выйти за директора замуж, то хотя бы затащить в постель, желательно надолго и с результатом. Чтобы иметь неотразимый аргумент для последующей свадьбы. Вот только второй раз вешать на свою шею хомут, да опять по залёту, Сергей не собирался – и прошлой ошибки хватило, еле отвязался. Но и терять великолепного офис-менеджера не хотелось, приходилось терпеть, а в особо тяжёлых случаях даже прятаться. Это когда Раечка начинала нести всякую мистическую чушь о «сочетаемости знаков зодиака», о «днях, совпадающих с номером месяца и потому несущих перемену в судьбе» и прочую дребедень. Зато сегодня вместо облегающих платьев строгий костюм и короткое: «Здрась, Сергей Дмитриевич», не отрывая трубки телефона от уха. Красота!

Благодушное настроение продержалось ровно до обеда, пока не испортился кондиционер. И косяком не пошли неприятности: от сломавшейся прямо в руках ручки до внезапно обнаружившейся ошибки в контракте. Сергей крутился как белка в колесе, наплевав на пробки и неприязнь к таксистам, изъездил полгорода, назначал встречи, звонил, мчался обратно, исправлял документы, потом вёз бумаги дальше… К вечеру запахи бензина и салонов наёмных машин, казалось, пропитали ноздри до самого мозга, а пролитого пота хватило бы заполнить приличных размеров бассейн. Сотрудники давно разошлись по домам, а Сергей всё ещё пытался разобраться в очередном хитросплетении ссылок и формулировок – и понял, что дела пора бросать. По-хорошему стоило отправляться спать, ведь середина рабочей недели и завтра день наверняка будет куда сумасшедшее, чем сегодня… «Вот только если я сейчас как следует не расслаблюсь, то попросту сдохну», – пробилась в сознание мысль. Пару мгновений здравый смысл ещё уговаривал хозяина не делать глупостей, но сдался – и ноги понесли мужчину в противоположную от дома сторону.

К своему любимому бару Сергей подошел, когда уже начало смеркаться. Всю дорогу он безуспешно пытался выбросить из головы проект завтрашнего соглашения, но получалось плохо: бизнес приносил ему неплохой доход, зато отпускал с трудом. Но едва мужчина переступил порог «Латины», ледяной кондиционированный воздух приятно охладил кожу после жара пыльного асфальта и душных улиц, а мягкое сиденье и запотевший бокал с янтарным напитком помогли ощутить – рабочий день закончился. Для полного счастья осталось только найти себе пару на вечер. А что, ему всего сорок пять и мужик он ещё хоть куда. Сергею потому и нравилась «Латина» – кроме очень приличного пива и ужина, здесь без труда можно найти хорошенькую девушку, которая будет не прочь… Конечно, заходившие сюда девицы были далеко не наивными дурочками, да и юной неопытности, которая всегда привлекала его сильнее крупных сисек и смазливой мордочки, в здешних посетительницах давно не было. Зато не было и цинизма платных шлюх, который появляется после сотого-двухсотого клиента, а в глазах не щёлкали циферки за каждую минуту в постели – от такого всё желание пропадает напрочь. Увы, невезение, видимо, продолжилось – бар, как назло, заполнился одними мужиками, шумно смотревшими футбольный матч кого-то-против-кого-то. И безуспешно прождав пару часов, Сергей собрался домой.

На улице уже стемнело, но духота осталась. «Интересно, а сколько сейчас времени?» – часы он не носил, батарея телефона разрядилась ещё вечером. Сергей огляделся по сторонам, пытаясь найти хоть кого-нибудь спросить… фонари не работали, лишь через дорогу тускло светила одинокая лампочка, да пространство возле бара было освещено яркой неоновой вывеской. Пусто, город будто вымер, если не считать охранника у входа – но к нему обращаться не хотелось, лишнее напоминание о неудаче… Взгляд вдруг зацепился за невысокую фигурку чуть дальше возле остановки: там стояла молодая девушка, лет шестнадцати. Немного выше его плеча, с нежными правильными чертами лица, мешковатые футболка и джинсы ничуть не скрывают хорошо сложенную фигурку. То ли пытается дождаться хоть какого-то транспорта, то ли мечтает хоть ненадолго попасть в шикарное заведение, на которое у неё никогда не будет денег. «Еще не научилась пускать в ход свое «женское», чтобы развлекаться в таких местах на халяву», – подумал Сергей, разглядывая незрелые формы девочки-женщины. Флиртовать с соплячками он всегда опасался, пусть и мечтал частенько о чём-нибудь эдаком, запретном… чтобы стать первым мужчиной. Чтобы хоть на один раз вернуть то полузабытое чувство своего «первого раза». Пусть оно будет наполовину чужое – зато будет! Вот только финансовые возможности, к сожалению, не те, да и страх последствий всегда перевешивал. Но сегодня разочарование и полутрезвое-полупьяное настроение придали ему храбрости – и Сергей легонько тронул девушку за плечо. Та вздрогнула, повернулась к нему лицом, которое неоновый свет делал то красным, то синим, то желтым. Вывеска ненадолго вспыхнула белым, и Сергей заметил, что короткие кудряшки отливают золотом – ну просто ангелочек!

– Здравствуйте. Вам что-то нужно? – девичий голос показался райским пением. Хотелось ответить: «Тебя!» Вот только после этого о своих фантазиях можно забыть.

– Нет-нет, я просто смотрю, вы стоите так одиноко. Вот мне и захотелось составить вам компанию. Если у вас нет никаких планов, то я приглашаю вас войти внутрь.
Сергей выжидающе посмотрел на девушку. Та смущенно потупила взгляд, разглядывая свои кроссовки:

– Я, вообще-то, подружку жду. Она мне назначила встречу.

Обоим было понятно, что никакой подружки нет, девушка просто стесняется пойти с незнакомым человеком. И Сергей решил быть понапористей.

– Давайте сделаем так: мы пойдем в бар, а вот этого молодого человека, – он показал на охранника, – попросим сказать твоей подруге, когда она придет, что ты ждешь ее внутри. Хорошо?

Девушка обрадованно кивнула:

–Только мне нужно через два часа быть дома.

– Конечно, конечно – посидим немного, выпьем коктейля, и я посажу тебя на такси.

Он громко предупредил охранника заведения о подруге, аккуратно сунул ему тысячную купюру и повел девушку в бар. Дальше всё пошло как по маслу: за коньяком и танцами завязалось знакомство, Сергей узнал, что его спутницу зовут Женя, с опытом старого циника мысленно посмеялся, когда, смущаясь, та рассказала о своих мечтах встретить «высокую любовь» – после бокала коньяка вино сделало своё дело на отлично. А затем Сергей предложил продолжить свидание у него дома, девочка для приличия немного посопротивлялась… но по ее лицу было видно, что ей очень хочется узнать, чем заканчиваются такие вот вечера. Дальше короткий звонок из тихого уголка, даже не слыша слов, Сергей мог без труда их повторить: «Можно я сегодня останусь у подруги ночевать, автобусы уже не ходят в наш район» – и хмурый таксист высаживает их рядом с подъездом.

Дома мужчина даже не стал включать свет, а сразу повел девчонку в спальню. Ещё в машине он понял, что противиться та не будет.

– Какое у тебя великолепное тело, – голос Сергея дрожал от возбуждения. Он быстро снял одежду, потом торопливо, пока девушка ошеломлена его напором и выброс адреналина не разогнал алкогольный туман, раздел Женю и толкнул её на кровать. Мог ли он когда-нибудь мечтать, что сможет вот так, без особых усилий, заняться сексом с девочкой, которая годилась ему в дочки. «Хороша, чертовка, ой, как хороша. Еще никто не владел этим телом, я буду первым!» – кричала в нём похоть, пока руки ласкали неумело отзывавшуюся на аккуратные прикосновения девушку.

Плоть бешено соприкасалась с плотью, тело бешено соединялось с телом – раз, второй, третий. Сергей с упоением наслаждался новыми-старыми, уже полузабытыми и потому небывало сильными ощущениями. Женя была похожа на молодой цветок розы, который только начал распускаться, постепенно расправляя свои маленькие лепестки – а он был живительным источником влаги, который орошал прелестный юный цветок. Это было изумительно – потому никак не хотелось начинать неприятный разговор. Вот только если кто-нибудь узнает о его связи с несовершеннолетней… Следовательно, надо сделать так, чтобы девушка сама не захотела больше его видеть, чтобы сама мысль о дороге в его дом вызывала у неё отвращение. Наговорить чего-нибудь, причём сначала одеться: отношение как к шлюхе оскорбит даже опытную женщину, не то что это наивное создание. Сергей включил ночник, потянулся за рубашкой… когда вдруг почувствовал бегущие по телу пальчики и вернувшееся возбуждение. Мысли о прощании были отложены: ещё раз, ещё! Он затрепетал от удовольствия, он ощутил себя на неизведанном доселе пике наслаждения… тело взорвалось нестерпимой болью. Последнее, что успел осознать скованный ужасом разум – хищный оскал выросших клыков и багровый свет глаз своей последней любовницы. Суккуба.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 11:17 PM | Сообщение # 944

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 22.08.2013
Автор: Book

Сухарики с сыром

Ребёнок ныл, Мара взяла сына за ручку:
– Сейчас пообедаем.
– Хочу сухарики с сыром, – захныкал маленький.
– Осталось два кубикуса, – Рон подошёл к кафе-автомату, достал из рюкзачка планшет и подключил:
– Сегодня на обед суп с индейкой.
Через тридцать секунд автомат выдал пластиковую миску с дымящимся супом, хлеб и ложку.
– Ешь, – Мара посадила ребёнка за столик, поставила миску и вложила ложку в ручку.
Мальчик отхлебнул суп и скривился:
– Хочу сухарики!
– Остался один кубикус, – Рон спрятал планшет.
Ребёнок съел полпорции, отодвинул тарелку.
Мара попробовала суп:
– М-м-м! Как настоящий!
– Сухарики, – напомнил мальчик.
– На митинге за час платят двадцать, – неуверенно произнёс Рон.
– Нет! – рявкнула жена.
Мимо шла колонна демонстрантов. Светящиеся в тумане плакаты призывали бойкотировать выборы мэра. Появился чёрный полицейский фургон.
– Пойдём отсюда, – Мара быстро доела суп, подхватила ребёнка на руки и зашагала по тротуару.
Фургон остановился, мощная водяная струя ударила по демонстрантам, разбросав людей, как кегли. Появились роботы-отлавливатели. Выстрелы сеткой и вопли пойманных смешались с воем полицейских сирен.
– Акция – двенадцать номеров бесплатно, плюс кубикус в подарок! – подросток в красной форме с надписью «Мир фантастики» возник как из-под земли.
–Сухарики с сыром! – ребенок схватил отца за руку.
Рон нехотя взял протянутую карточку и вставил в планшет: на счету прибавился кубикус.
– Плюс кубикус за каждый рекламный блок! – парень вручил карточку Маре.
– Откуда такая щедрость? – удивилась женщина.
– Шестьдесят лет журналу, мэм! – паренек расплылся в улыбке. – Кроме того, у нас дополнительные бонусы за каждую разгаданную головоломку.
– На! – Рон протянул планшет маленькому. – Разгадаешь – будут сухарики.
Малыш взял планшет и стал быстро водить пальчиком.
– А сколько длится рекламный блок? – поинтересовалась Мара.
– Везде по часу, а у нас всего тридцать минут, мэм! – с гордостью ответил паренек и пошёл дальше. – Акция – двенадцать номеров бесплатно …
Планшет издал громкий звуковой сигнал.
– Сухарики! – радостно завизжал мальчик.
Рон не верил своим глазам: на счет поступило десять кубикусов.
– Твоя взяла, пошли.
Кафе-автомат выдал пакет сухариков с сыром, три томатных сока, три сэндвича. И впервые за неделю вся семья нормально пообедала. Ребенок довольно хрустел сухариками, запивая томатным соком. Наевшись, отодвинул пакет и хитро спросил:
– Па, за углом акция от «ХиЖа». Купишь ещё с ветчиной?

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 11:21 PM | Сообщение # 945

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 25.08.2013
Автор: Book

Вася, каска и любимый журнал

Вася очень любила читать журнал «Мир фантастики» и собрала все номера за пять лет: с 2058 по 2062 год.
А девочку никто не любил. Особенно Лёшка из соседнего подъезда. Противный мальчишка при встрече хихикал и называл Васю дебилкой. Она долго терпела, а потом терпение лопнуло.
Вася подкараулила сорванца у подъезда и врезала по башке стопкой журналов «Мир фантастики». Лёшка взвыл и побежал жаловаться бабушке. Вечером к Васе примчались: Лёшина бабушка, мама и старший брат Игнатий. Девочка приоткрыла дверь на цепочку, показала им фигу и закрыла. А сама пошла читать свежий номер журнала «Мир фантастики».
Но Лёшкины родичи не сдались: на следующий день к Васе пришёл участковый. Ему Вася тоже показала фигу через приоткрытую дверь. Лёшкина бабушка потребовала арестовать хулиганку, но участковый сказал, что она несовершеннолетняя, пообещав оштрафовать Васину маму.
А Васиной маме было не до разборок: она сутками вкалывала на очень тяжёлой работе. Ей даже некогда было читать журнал «Мир фантастики». Участковый узнал, где она работает, и пришёл прямо туда. А Васина мама приоткрыла дверь кабинета на цепочку и показала участковому фигу.
Тогда участковый разозлился и вызвал «психушку». Санитары приехали к Васиной маме на работу, постучались в дверь, но она им не открыла. А врач сказал, что ломать двери не по их части и уехал. И участковый ушёл ни с чем. А Вася в это время сидела дома и читала журнал «Мир фантастики».
Тогда Лёшка решил подкараулить Васю у входа в подъезд. Но Вася увидела его первой и опять стукнула по голове стопкой номеров «Мир фантастики» за 2062 год. Лёшка побежал домой и снова пожаловался бабушке.
Бабушка, мама и брат Игнатий спрятались у входа в подъезд и стали караулить Васю. И как раз Васина мама возвращалась домой с большой сумкой. Она увидела всю банду и надавала им сумкой по тому самому месту. Избитые взвыли и позвонили в «психушку».
На этот раз санитары не стали ломиться в Васину дверь, просто загрузили в машину Лёшу, его бабушку, маму, брата Игнатия и отвезли куда следует. Через три дня их, конечно, выпустили и даже справки выдали.
Но с тех пор все Лёшины родственники ходят в касках, никогда не приближаются к Васиному подъезду и обходят десятой дорогой Васину маму. А Вася продолжает читать журнал «Мир фантастики» и с нетерпением ждёт каждый новый номер.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 11:34 PM | Сообщение # 946

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 13.08.2013
Автор: Ботан-Шимпо

ЦЕНА МЕСТИ

Западная Ирландия. 776-й год н.э.

Боуэн стоял на скале и вдыхал соленый воздух Великого моря. Жестокие волны разбивались о берег, но даже их шум не мог заглушить пронзительные крики чаек. Черно-белые птицы - проводники между мирами - были безразличны к судьбам людей. Их совершенно не волновали столбы дыма, что таяли над горизонтом. Там, среди влажных зеленых равнин, догорали селения клана Тромхейдов. Родного клана Боуэна. Где царили мир и радость, где смеялись дети, теперь чернели пепелища... Из затуманенной памяти снова всплыл тяжелый, давящий своей яркостью образ - белозубый бородач в островерхом шлеме, мощный как волкодав. Он улыбается, в руках - боевой топор, у ног умирает старик. А вокруг: крики и плач, шум огня и запах горелой соломы и десятки бородачей грабят, насилуют, убивают ни в чем не повинных людей. Викинги. Враги.

Белокрылая чайка пролетела над самой головой кельта, едва не задев его длинные рыжие волосы. Бывалый воин даже не пригнулся. В своих мыслях, суровых как серое небо, он был далеко отсюда... 'О боги... За что?'

***

- Душу? - Лицо друида было очень старым, словно вырезанным из коры векового дуба.
- Да.
Воин поежился от осеннего холода. Сизый туман обнимал обоих храбрецов, что осмелились нарушить покой Проклятой рощи. Невдалеке завывала сова. Совы - это пропащие души. Кем ты была, сумрачная птица? Несчастной девушкой, что бросилась с обрыва, дабы не достаться викингам? Или одним из этих самых викингов, жестоким воином, на чью голову обрушился карающий меч ирландца?.. Боуэн отвлекся от пустых дум.
- Да, Сараус. Я хочу продать душу.

Друид неуверенно почесал седой висок.
- Ты должен знать, сын О*Коннора, Вейра - коварный дух!
- Плевать! - выкрикнул воин. - Я должен отомстить! За своих братьев, за семью, за свой клан. Они убили всех!

Морщины на лбу Сарауса стали глубже, на лицо наползла тень.
- Не кричи. Не гневи Хранителей рощи, глупец. Это тебе не римская таверна, где все решают сила глотки и сила кулака. Мы стоим на могилах Ферраев!

Воин смутился.
- Да. Прости меня, Учитель.

Вокруг возвышались старые, изъеденные мошкарой ивы. Вне всякого сомнения, дивными лунными ночами на их ветвях раскачиваются эльфы, а среди корней проказничают русалки. Ива - великое древо. Молодое и зеленое оно олицетворяет жизнь. Старое и трухлое - смерть. В этом изменчивом мире все слишком запутано... Повисло холодное молчание. Смотря на опустившиеся плечи Боуэна, на его осунувшееся лицо и безнадежный взгляд, друид понимал: отговаривать воина бесполезно. Только месть все еще оживляла глаза Последнего из Тромхейдов.

- Ты окончательно решил, сын О*Коннора?
- Да.
- Подумай хорошо. Если твою душу заберет Вейра, ты никогда не ступишь на берега блаженного Авалона!
- Мне не нужен Авалон. Это все сказки для слабаков. Тихая земля для усопших воинов. Цветущий край за морем... Прекрасные девушки и сладкие плоды. И реки, где вместо воды - вино... Не верю я в сказки!

Друид пожал плечами:
- Ну и напрасно. Я видел его берега. Но ты свой выбор сделал!
Воин едва сдержал злую усмешку. Старик начал его раздражать. Говорит высоким слогом, верит в сказки... Но ведь на то он и друид! Сам Боуэн все же верил в сказки. Но лишь в темные. И лишь в злые силы!
- Сараус, давай начнем Обряд.
Старик посмотрел воину прямо в глаза.
- Начнем!

***

Могучие волны разбивались о скалы Норвегии. Двадцать драккаров рассекали воды Северного моря. Эрик Белозубый возвращался домой. С богатой добычей!

***

В тумане над болотом помигивали фиолетовые огоньки. О*Неи - души мертворожденных детей. Они звали за собой: Иди к нам, храбрый воин! Иди к нам, храбрый воин! Оставь жестокий мир живых! Жизнь - это борьба и страдания. Смерть - это мир и покой! Иди к нам, воин. Оставь все свои заботы! Познай тишину Забвения... "Храните меня, светлые боги" - пробормотал Боуэн. И ступил в гнилую воду.

***

В обширном жилище пахло жареным мясом, царил полумрак. Хмельные напитки лились рекой, играла простая веселая музыка. Викинги клана Меровингов праздновали победу.

- О, да! Как я его разрубил! Трусливый кельт пытался закрыться щитом. Так я его вместе со щитом! Ударом топора пополам! Ноги сделали еще пару шагов, а глаза уже остекленели! Это надо было видеть.
- А какие там девушки, эх!.. У нас, в Норвегии, таких нет...
- Что!? Что ты хрюкнул, грязный хряк?
- А тебе не понравилось, шелудивый пес?
- Да сейчас я тебя!!!

На пол полетели кувшины вместе с яствами, жалобно хрустнула деревянная скамья... Кто-то азартно захохотал, кто-то сокрушенно покачал головой. На грязный стол брызнула кровь. Вместе с зубами... Эрик зло сплюнул.
- Видел бы это Один! Бывалые воины напились и дерутся как юнцы.

Старый Герман вытер рот тыльной стороной ладони.
- Но ведь в Ирландии они храбро сражались. Как от них бежали кельты! Наверное, сам Слейпнир - конь богов - при всех своих восьми ногах не смог бы бежать быстрее!
Эрик отхлебнул душистого эля.
- Ирландия - это прошлое. Мы можем и дальше ее грабить. Но это не принесет нам славы. Добычу - да. Но не славу.
- Неужели ты собираешься...
- Собираюсь, брат. - Эрик вытер засаленные руки о бороду - Я поведу своих людей на Юг. К берегам Галлии. Римские псы давным-давно покинули ту землю. Защищать ее некому. Мы пройдем по ее берегам железом и огнем! Мы награбим столько добычи, что сами боги будут нам завидовать!
Герман почесал обросший щетиной подбородок.
- Не нужно говорить о богах дурно, Эрик.
- Хочу и говорю! Сам Один покраснеет, узнав о нашей славе! Мы поставим Галлию на колени!

Викинг зачерпнул еще эля. Музыка стала слабее. Она продолжала играть, но теперь ее звуки доносились словно из-под земли. И как отражение, из чаши с элем на Эрика смотрело полное ненависти лицо. И глухой, низкий голос спросил: 'Ты помнишь мое селение?'

- О боги! Кто ты!?

Мощный хлопок по плечу вернул викинга в мир живых.
- Что с тобой?
- Ничего. Наверно я слишком много выпил.
- Но ведь у тебя еще даже щеки не порозовели! Веселись, брат!

- Да! Прочь дурные мысли.

И воин поднял чашу.
- За нашу победу! Слава богам!
- Слава!
- За победу!
- Пусть враги бегут, как крысы!

Эрик довольно улыбнулся, отхлебнул из чаши... И с криком сплюнул на стол. В чаше была кровь.

***

Пространство наполнял дивный, прекрасный свет. Он струился отовсюду и переливался мягкими красками. Свет походил на душистый мед из полевых трав, мед, что заставляет на миг забыть обо всех горестях жизни... Боуэн медленно шагал по дну и ощущал ни с чем несравнимый покой. Тело омывали прохладные волны светящейся воды, среди золотых лучей звучала блаженная музыка. Всюду сновали серебристые рыбки и прозрачные медузы. Среди зеленых водорослей сладкими голосами пели русалки. Но горы человеческих черепов, что громоздились на дне, напоминали - это враждебный мир.
Воин не ощущал ни тревоги, ни страха. Все что терзало душу там - наверху - здесь казалось пустым и бессмысленным. Хотелось забыть обо всем и раствориться в светящихся волнах, раствориться и исчезнуть навсегда!

- Забудь обо всем, что тебя беспокоит, Воин! Забудь обо всем! Оставь все свои заботы. Познай тишину Небытия! - Снова эти О*Неи. Какие же они надоедливые!

Боуэн ощущал дивную сонливость, блаженное желание отпустить душу. Исчезнуть...
- Нет!
Свет Болота померк.
- Нет! Я Человек, а не темный дух!
Мне не нужно ваше Забвение. Мне не страшны мучения. Я рожден для борьбы. И буду бороться!

Из глубины послышался стук копыт. Он отдавался гулким эхом, напоминал биение умирающего сердца. До ушей Боуэна донеслось ржание лошадей. Жуткое и завораживающее...
- Ты хотел меня видеть, сын О*Коннора?
Владычица Вод восседала на янтарной колеснице. Ее огненно-рыжие волосы развевались на волнах, огромные изумрудные глаза смотрели с темной, нечеловеческой мудростью. И... жалостью. Молочно-белое тело было завернуто в зыбкое одеяние из холодных трав. Во рту виднелись мелкие, но острые зубки. Темная богиня была прекрасна!

- Вейра, давай не будем тратить время на пустые разговоры. Я пришел, чтобы продать душу.
- А отчего и не побеседовать? Для мертвых времени не существует. Имеет значение лишь Вечность.
- А я еще жив, не забывай этого, Владычица вод.
- Это ненадолго - Вейра оскалилась в зубастой ухмылке.
- Дай мне Силу. Я хочу отомстить врагам. Они...
- Да, я все знаю!

Золотогривые кони скребли копытами дно. Они светились и переливались медовыми волнами, издавали тихую музыку. Боуэн знал - тут все недоброе. Все мертво. И нельзя верить ничему.

- Мне мало твоей души, воин, - проговорила богиня. Её голос лился как вода - мелодичный и завораживающий.
- Кроме души у меня ничего нет.
- Есть. Самое дорогое. Самое чистое. То, что осталось у тебя из Прошлой жизни. Жизни, которую забрали враги.

Боуэн опустил взгляд. Что у него осталось? Память? В сознании проплывали радостные картины детства, отрочества, юности. Изумрудно-зеленые луга, стада кротких овец. Улыбка брата, тихий смех матери, игры со сверстниками. Обряд посвящения в Воины... Все это было таким близким! Но уже недостижимым, чужим. Стена, тонкая и прозрачная, как осенний лед, но прочная, как восточная сталь, разделила жизнь на До и После...

- Забирай мою Память.
- Не Память. У тебя есть нечто дороже!

Ах, это! Боуэн достал из кармана золотую монету. Римский динарий - подарок от Отца. Подарок ко дню Совершеннолетия. Сколько тогда было радости! А сейчас... А сейчас имеет значение только месть.
- Согласен ли ты, сын О*Коннора, отдать нам самое дорогое, что у тебя есть?
- Согласен. Держи.

Болотная богиня протянула вперед свои сильные руки. Боуэн бросил ей монету. И последняя крупица беззаботного детства опустилась в ладони темной владычице.

***

Западное побережье Галлии. Несколько месяцев спустя.

- Слушай, старый дурак, если к рассвету ты не выведешь нас из леса - ты труп. Понял? - викинг провел ребром ладони по горлу.
- Пожалуйста, не убивайте меня! Я и правда, не знаю дорогу. Произошло что-то странное, еще утром здесь были поля!
- Мы тебя предупредили.

На юге догорали остатки монастыря. Викинги нагрянули нежданно - среди глухой ночи - и быстро свершили свой кровавый суд. Слабые не имеют права на жизнь! Два десятка наемников были изрублены как капуста, крестьяне побросали вилы и разбежались. Монахи спрятались за стенами и молились. Но молитвы не помогли. Скандинавам досталась богатая добыча! Зарево пожаров отражалось от дождевых облаков. Гремел гром.

- Так ты не знаешь дорогу? Если знаешь, почему мы до сих пор в лесу?
- Я же говорю вам, еще вчера тут были поля! Не знаю, что произошло!
Эрик сплюнул.
- Старик нас дурит. Рюрик, убей его.
- Погоди, вождь, если он нас не выведет, сами мы уж точно никак не выйдем!
- Выйдем. Тут что-то нечисто. Но я силен. Моя бабка была шаманкой из северных краев. Я чую запах Смерти.

Викинги молча переглянулись. Лица были бледны. Великие воины испугались! Над головами темнела звездная бездна. На западе клубились грозовые тучи. На востоке начинался рассвет. Эрик достал ожерелье из моржовых зубов, прикрыл глаза и начал напевать странную песенку. При виде этого несколько молодых воинов растерянно ухмыльнулись...

Подул ветер.
- Слишком поздно!
И Эрик выругался. Со всех сторон к лесной тропе подбиралась вода. Гнилая, бурлящая, светящаяся вода, воняющая Смертью. Кони дико заржали и начали вырываться. Телега с награбленным золотом накренилась и тяжело завалилась набок.
- Бежим отсюда!
- Куда?
- К кораблям, куда же еще!
- А где море!? Куда бежать?
Викинги ругались по-черному, упоминали своих богов, бормотали заклинания, просто кричали. На небольшой отряд надвигалась сама Смерть!

И тут Эрик увидел Боуэна. Кельт стоял на вершине лысой горы и глаза его светились красным огнем.
- За тобой должок, бородач. Пора отдавать! - Тромхейд обнажил острый клинок.
- Что еще за должок? Я с тобой в кости не играл. Я все долги запоминаю!!!
- Отдай свою Жизнь!

Гнилая болотная вода подбиралась уже к животам викингов. Она вздымалась высокими волнами и пожирала людей вместе с конями. Кто-то молился, кто-то смеялся, но большинство воинов Севера дико вопили и метались из стороны в сторону, ища за что ухватиться. А вокруг, как ни в чем не бывало, трещали цикады, и шумел легкий ветерок. Теплая южная ночь была безразлична к судьбам людей.

Боуэн достал второй меч и с громким криком бросился на врагов. Многие из тех, кто не успел утонуть, пытались отбиваться. Другие пытались бежать. Но судьба скандинавов уже была решена. Кельт метался по полю боя как бешеный пес. Он кувыркался в воздухе, прыгал по волнам и рубил врагов пополам. Глаза светились как красные звезды, длинные мечи рассекали доспехи и плоть... Через хаос сражения воин рвался к Эрику. Долги нужно возвращать.

- Я тебя не боюсь, мертвый кельт! - прорычал Эрик. Взмахнул боевым топором и снес Боуэну голову...

Но все уже было решено. Спустя всего пару мгновений предводитель викингов упал, сраженный ирландским мечем.

***

Существует лишь одно Великое Болото - оно едино для всего мира. Отдельные болота - лишь его отражения. Потому, если уметь, можно из одного попасть в любое другое.

Боуэн медленно вылез из воды. Холодные кости были опутаны водорослями, в остатках рваной одежды копошились жуки. Как все-таки неудобно без головы! Бывший воин поправил репу на плечах. Но ничего. Осталось немного. Лишь увидеть родные края - и во тьму. В мир мертвых. Где ему, Боуэну, собственно, и место. Жизнь и Смерть, победы и разгром, метания и вечные мучения людей... Имеет ли все это хоть какое-то значение? Тщедушный мертвяк брел по зеленой равнине и не ощущал ровным счетом ничего. Собаки, учуяв запах Зла, начинали выть. В темной вышине сияли яркие звезды. Полная луна дарила земле свой безжизненный свет. Боуэн возвращался домой.

Вот руины родного селения... Обгоревшие останки деревянных божков... Тишина. Постойте, а это что!? В маленькой деревянной хижине горел одинокий костер. И слышался детский плач! Эррисиль - жена Боуэна - кормила его маленького сына... Мертвый воин возрадовался! В этом жестоком мире у него все-таки осталось самое дорогое! Самое радостное! Не все Тромхейды погибли от скандинавских топоров. Несколько женщин и девушек спрятались в хлеву и спаслись. И среди них Эррисиль - жена Боуэна! И их Сын... Самое ценное в жизни!

И тут холодный мертвяк содрогнулся от ужаса.
Самое ценное!?
- Н-е-е-е-т!

Темная волна поднималась из глубин Земли. Зловонная и страшная, словно тварь из тяжелого сна. Вот ее щупальца протянулись к лицу младенца... Боуэн вспомнил наставления старухи-знахарки. 'Нужны сладости. Когда рождается младенец, нужно намазать его губы сладким медом. Тогда силы тьмы не смогут осквернить чистую душу'

- Дайте сладости! Дайте меду!

Иррисиль не видела и не слышала своего мертвого мужа. Светлые силы хранили ее. Но маленький Ринай был совершенно беззащитным...

'Мне мало твоей души, воин. Готов ли ты отдать самое ценное, что у тебя есть?' Владычица вод имела в виду вовсе не монету...
- Ненавижу тебя, Вейра!

Мертвяк мчался по равнине, от селения к селению, от усадьбы к усадьбе. Заглядывал в окна и молил, кричал, заклинал: 'Дайте мне меду! Я хочу спасти своего сына! Дайте сладостей! Это вопрос жизни и смерти! Мед или Жизнь! Сладости или Жизнь!' Люди в ужасе захлопывали окна и бормотали заклинания. Темный дух с репой вместо отрубленной викингом головы, и с адским огнем в пустых глазах метался по зеленой равнине и умолял поделиться медом.

'Это вопрос Жизни и Смерти! Что важнее, Мед или Жизнь? Жизнь невинного младенца! Дайте меду! Сладости или Жизнь!' Люди закрывали окна... Женщины кричали от страха. Дети плакали. Кто-то глупо ухмылялся. Ржали кони и гавкали собаки. Старики молились. Никто так и не поделился медом. Кельт не сумел обмануть судьбу.

***

- Я спасу тебя, Ринай, сын Боуэна. Спасу с помощью Всевышнего, - Старый седой монах бережно прижимал к груди плачущего младенца. Со скрипом отворились врата монастыря. Над спящею землей разнесся звон колокола.
- Он осквернен? - спросил Настоятель, склонившись над ребенком.
- Его душу требует Нечистый. Видимо, тут имел место Договор.
Настоятель вздохнул и поправил капюшон.
- Хм...
- Мы воспитаем из него монаха. Свет сильнее Тьмы, - и монах поднял младенца над головой.
- Братья! Защитим чистую душу! Если нужно, мы будем за него драться. Отныне Ринай - один из нас!

Подул мягкий утренний ветерок. Пропели петухи. Небо наливалось светлыми красками. Ночь отступала. Утренний туман пронзили первые лучи Дня.

***

Но душу самого Боуэна уже не спасет никто. Жажда мести, священная, но губительная ярость ослепили его и затащили в Бездну. Он сам избрал свою судьбу. Человек, отрекшийся от самого дорого в жизни, не достоин солнечного света. Его удел - вечная тьма. Лишь в самом конце - по завершению Последней Битвы - душа Боуэна обретет покой. И исчезнет навсегда...

***

С тех пор прошло много лет. Много воды утекло в Шанноне. На зеленых берегах Ирландии выросли города... Набеги викингов, кровавые распри между кланами, восстания скелетов - все это отошло в Прошлое. Неведомо, откуда пришли новые беды, но и они уйдут, как уходит все в этом зыбком мире. Лишь изредка эхо Темных веков дает о себе знать. Поздней осенью, дождливыми ночами, по лугам Ирландии все еще носится душа Боуэна, сына Коннора. Она стучит в закрытые окна и требует меду...

Многие уже не верят в эту историю. Как это часто случается, Страх был побежден Смехом. На Самайн - день Мертвых, дети шутят над древними сказками. По ночам они носят по улочкам пустую тыкву с огоньком внутри. Пламя освещает глаза чучела. Оно и вправду похоже на несчастную душу Боуэна... И вспоминая судьбу Тромхейда, дети требуют у сонных горожан 'Сладости или Жизнь!'

Многие забыли, с чего все начиналось. Родились новые легенды, новые предания, которые по-своему объясняют странный обычай. Тени прошлого отходят в Небытие, а с ними забывается и древнее Зло. Чистые воды Шаннона смывают в Океан зловещую грязь. Викинги и кельты уже не воюют друг с другом. Они живут в мире и согласии, улыбаются соседям через холодный океан. И едва ли кто поверит, что некогда, в Темные времена, несчастный воин пожертвовал ради мести всем. И, ослепленный яростью, отдал самое дорогое... 'Сладости или Жизнь' весело кричат дети, заглядывая в окна спящих домов. Вот и все, что осталось от древнего Зла. Воды Шаннона уносят грязь в Океан.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 11:49 PM | Сообщение # 947

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 03.09.2013
Автор: Морана

Ночь холодной звезды

В тени ольховника, у заросшего осокой омута, сидел человек. Закутавшись в серый плащ, он время от времени поглядывал на небо. Ждал, когда среди черного бархата вспыхнет и сорвется вниз звезда. Впрочем, ждал без особой веры в успех. Вот уже тринадцатый год Седой каждое новолуние приходил к омуту и каждый раз оставался ни с чем.
Сестры уверяли, что звезда упадет в этом веке. Конечно, они могли ошибаться, но попытка не пытка.
И вдруг на севере, как и говорилось в предсказаниях сестер, засверкала звездочка. Совсем крохотная, робкая. И не разглядишь ее в ярком свете рогатого месяца.
Седой обомлел.
«Вот! Вот оно! Никак сам Черный Пан благоволит мне сегодня!»
Он вскочил, рывком сорвал шелковое покрывало с зеркала, лежавшего рядом в траве. Нервно облизнув губы, замер. В матовой поверхности не отражалось ничего. Она была обжигающе холодной и опасной даже для него. Восьмиугольную медную раму украшал сложный орнамент, изображавший змей, волков, ворон, руническую вязь и лики древних чудовищ.
Отступив на шаг, Седой наклонился к набору предметов, аккуратно разложенных на козлиной шкуре.
Ясеневая шкатулка, медная чаша, глиняная бутылочка, сальная свеча.
Зажег фитиль, сковырнул сургуч, запечатывающий горлышко бутылки, вылил темно-бурое содержимое в чашу.
В шаге от шкуры из земли торчала осиновая жердь, которую венчал череп жеребенка. Колдун открыл шкатулку, поделенную внутри на ячейки. В каждой лежал мешочек с самоцветом: морион, оникс, турмалин, аметрин, опал, вульфенит и еще множество других. На эти богатства можно было бы купить трактир и жить безбедно до конца своих дней, но Седому нужно другое…
Вечная жизнь без силы – пытка.
Выбрал вульфенит и дымчатый кварц. Первый был средоточием воли колдуна в обрядах; второй – самым могущественным из всех его камней. Легенды гласят, что в былые времена он помогал насылать порчу, позволял вызывать в плотский мир темные сущности и даже служил им домом.
Колдун вставил камни в глазницы черепа. Подхватил чашу. Кровь в глиняной бутылочке могла храниться долго, но теперь быстро загустела и покрылась коркой. Он не любил, когда сестры выкрадывали и убивали детей из горных поселений, но… это треба для тех, кто смотрит на него из черепа. Две руны на побелевшую от длительной варки кость – и довольный вздох огласил окрестности. Теперь демоны наблюдали за каждым его шагом из своего закрытого мирка и щедро делились силой, но запомнить дерзкого человека не могли – он заранее натер лицо жирным илом.
Седой повернулся к зеркалу. Вылил остатки крови на ровную поверхность.
– Халадар. Аг нар маргор. Эллебан. Ауреллебан. Нагис. Ноортис. Фаве.
Зеркало пошло рябью. Ожило. Впитало кровь. Успокоилось.
– Айл ле.
Натянув рукавицы на кротовьем меху, приподнял его так, чтобы поймать отражения звезды, свечи и темной глади омута; закрепил на распорках.
Заскулив от боли, Седой отошел от зеркала и сбросил рукавицы. Три пальца почернели. Кожа лопнула, из трещин сочился гной…
Осталось лишь дождаться, когда падающая звезда сойдется в отражении с пламенем свечи. Считанные мгновения, казалось, растянулись на годы. Но вот она сорвалась вниз, запечатлелась в зеркале, заслонив язычок огонька, и покатилась по небу дальше, затерявшись среди вековых сосен…
Вода в озере всколыхнулась. Из омута, в котором семь глупых девиц оборвали нити своих жизней, на берег вышла нагая девушка. Она была напугана и прекрасна.
Белая кожа, ярко-золотые локоны, полные груди, что способные свести с ума любого мужчину, крепкие бедра… Но глаза ее быстро остудили пыл Седого. Чернотой они затмевали омут, из которого появилось его детище.
«Моя летавица, – подумал колдун, набрасывая на зеркало покрывало. – Моя!»

Боги спят этой ночью… Лишь серебряный месяц стережет землю и покой смертных.
А в Хрустальных горах, в Долине Цветов и у русла Медовой реки нынче не спится никому. Сегодня здесь властвует любовь. Старики и старухи в обнимку сидят возле очагов, вспоминая молодость и радуясь за детей и внуков. Те, кто помоложе – милуются, трудятся над потомством. А что? Дело благое! Чем больше ребятишек – тем счастливее и богаче семья. Юноши и девушки уходят в лес. Плетут венки, заплетают ленты в косы, жгут большие костры, танцуют, поют, играют… влюбляются и проливают первую, самую драгоценную на свете кровь.
Свет всегда манил летавицу. Было в нем нечто загадочное, совершенно недоступное, но такое родное. Хозяева говорят, что свет дал ей жизнь. Он – ее отец, а мать – колдовское зеркало.
Она бесшумно пробиралась к залитой оранжевым светом поляне. Ни один листок не зашуршал от шагов, ни одна веточка не хрустнула под босыми ступнями. Укрывшись в зарослях боярышника, окружавшего просторную поляну, летавица принялась наблюдать.
Их было много. Юноши, девушки. Все в нарядных одеждах: домотканых платьях, усыпанных вышитыми цветами; рубахах, расшитых красными петухами и солнечными ликам; венки на головах, пестрые ленты в косах. Светлая, но полная неясной печали песня лилась из уст девиц. Двое парней играли на свирелях.
Ночь молодости… Ночь любви… Ночь смерти.
Вокруг костра закружил хоровод. Юноши отдавали избранницам венки, а девушки повязывали избранникам на предплечья ленты. Золотые, медные, иссиня-черные волосы рассыпались по девичьим плечам. Сегодня можно все. Ночь создана для любви. Люди созданы для любви и живут любовью…
Летавица ждала. Для нее ночь не длиннее вздоха, а любовь не важнее листвы под ногами.
Вот и они. Сплелись воедино, скрывшись от глаз сверстников под сенью старого дуба. Поцелуи, вздохи, резкие и нетерпеливые, такие несмелые и неумелые движения. Стоны. Легкий запах пота. Разрумянившиеся щеки и тихие, шепотом, заверения в вечной любви.
Но что знают о вечности существа, живущие лишь миг? Летавица недоумевала. Осторожно, чтобы не напугать влюбленных, она подкралась к дубу и прильнула бледной щекой к морщинистой коре.
«Это ли счастье? – думала летавица, глядя, как рыжая девушка покрывает лицо своего возлюбленного горячими поцелуями. – Ради этого живут люди?»
Она жила ради того, чтобы служить. Зов не давал забыть об этом. С каждым мгновением он становился сильнее, причинял невыносимые страдания.
Жертва. Жертва. Жертва.
Сила. Сила. Сила.
Сила любви. Сила жизни. Сила крови. Каплями она будет вливаться в нее, а потом хозяева выпьют ее до дна. Летавица уснет на месяцы, пока ее снова не разбудит Седой…
Боль стала невыносимой. Еще немного – она потушит огонек жизни, что трепетал в груди. Закрыв глаза, Летавица выскользнула из-за дерева.
Лишь молодой месяц видел, как два юных сердца перестали биться.
Она опустилась перед ними на колени. Провела тыльной стороной ладони по все еще разгоряченной щеке рыжей девушки. Взъерошила волосы парню. Он сжимал любимую в объятьях, и с каждым мигом они становились все крепче…
Хозяин ждал ее на небольшой опушке, скрытой густыми елями. Свет месяца еле проникал сквозь разлапистые ветви, серебря траву. Расположившись на старом замшелом пне, Седой отбивал в нетерпении пальцами дробь на посохе. Вопрошающий, жадный взгляд обратился к Летавице, когда она пробралась между деревьями. Искорки радости и предвкушения заплясали в глазах колдуна.
– Принесла? Давай! – протянул к ней ладонь.
Девушка подошла, встав на колени, дунула в собранные щепотью пальцы старика. Пахнуло весной, запахом лесных цветов, спелых яблок. И на руке Седого появилось искрящееся облачко. Он трепетно втянул его ртом, прикрыл глаза, наслаждаясь происходящими изменениями. Морщины на лице медленно разглаживались, кожа становилась упругой, расправились сутулые плечи.
– Еще! – потребовал властно колун.
Летавица покачала головой.
– Больше нет.
– Нет?! – взревел он. – Я ждал столько лет, чтобы получить жалкие крохи? Ночь не закончилась. Возвращайся к смертным и принеси до рассвета еще силы. Сегодня ее разлито вдоволь, ведрами черпать можно. Народ охвачен любовью, чувства так и плещут, только успевай собирать. Ступай, – взмахом руки велел ей убираться.
Девушка поднялась и покорно направилась в сторону Медовой реки.
– Хороша, – промолвил Седой, провожая маслянистым взглядом ее ладную точеную фигуру. – Была б обычной бабой… М-да, жаль. – Хотя, обычных пруд пруди на любой вкус, а вот такой нет больше нигде и ни у кого. Он улыбнулся вернувшимся ощущениям молодого тела и давно позабытым желаниям…
Свет костров и голоса становились все ближе. Между деревьями проглядывали уже танцующие на поляне тени людей. Веселятся, поют, танцуют. Какая в этом радость? Отчего в их глазах столько счастья? Неужели они не чувствуют за своим плечом смерти, которая ждет с усмешкой своего часа. А у кого-то и мига. Не понимает она их. Но хозяин прав – силы нынче много, ее пропитан даже воздух. Надо только взять…
Она первая заметила его, крепкого, напоминающего фигурой кряжистый вяз, парня, бредущего пошатывающейся походкой на встречу. Красив, статен. Но что ей до его красоты. Летавице нужна сила. А в широкоплечем богатыре с веселым нравом ее было через край. Парень удивленно моргнул, протер глаза, когда разглядел ее, нагую, в красных сапогах – подарок хозяина, в десяти шагах от себя. Присвистнул восхищенно.
- Вот это мне подвезло. Все, попалась! Не отпущу, пока не поцелуешь, - раскинул руки в намерении сграбастать в объятия.
- Поцелую, если свою жизнь мне пообещаешь, - ответила она, откидывая за спину волосы, открываясь для его взгляда.
- Забирай. Ради такой красоты не жалко, - сглотнул он в вожделении. – Тебя не сам ли Светлый Пан прислал мне в подарок?
- Нет, у него другое имя, - улыбнулась Летавица, шагнув к нему.
На парня дыхнуло прохладой реки и запахом луговой травы, в голове раздался шелест камыша. В следующий миг сердце взорвалась огнем. Последнее, что он увидел, были глаза девушки: черные, бездонные, как обрушившееся на него небо.
Летавица облизнула губы. Удовлетворенно вздохнула.
Хорошо!
Но мало! Хозяин будет недоволен.
Чутье потянуло летавицу к Медовой. Видела, пробегая мимоходом, как девки с прибаутками и песнями пускали там венки по воде, прося жениха доброго, работящего. Подивилась еще человеческой глупости: почему у реки просят? Разве может она дать им любовь? И зачем им водяные и русалы, неужели свои парни хуже?
Медовая встретила ее тишиной, только ветер поигрывал листвой берез, росших вдоль русла. Разбежались девки. Какая жалость. Где еще поискать? В деревню сходить?
И вдруг до слуха долетел тихий тонкий всхлип. Девушка напряглась. Тут кто-то был. И… плакал. В ночь любви? Летавица осторожно пробралась к берегу, заглянула под нависший козырьком склон. Внизу, прижав ноги к груди, всхлипывала русоволосая девчонка. Исходившие от нее волны горя вызывали на коже мурашки возбуждения. Сколько отчаяния, несчастья. Какой взлет чувств… силы. Летавица облизнулась. Пахло сладко. Спустилась вниз, приминая головки клевера, источающего легкий аромат. Но он не мог заглушить запах душевного страдания.
Девчонка дернулась при ее появлении, быстро стерла мокрые дорожки со щек.
– Чего тебе? – спросила намеренно грубо, чтобы вернуть голосу спокойствие и отбить у незнакомки желание расспрашивать.
Летавица не смутилась. Присущий людям стыд ей был незнаком. А вот любопытство имелось. Отчего девчонка ревет в ночь любви? Ведь все вокруг так счастливы, веселы. Может, это и не дало сразу забрать ее силу, выпить до дна. Она присела рядом, заглянула девушке в блестящие от слез глаза.
– Почему ты плачешь?
– Тебе-то какое дело? – огрызнулась та. Покосилась на ее обнаженное тело. – Иди, веселись себе дальше! Отбоя, наверное, от ухажеров нет… а меня оставь в покое.
– Я хочу знать. Скажи, – мягкий завораживающий голос коснулся разума жертвы, разбивая заслон враждебности.
Русоволосая снова зарыдала, уткнувшись в колени лицом.
– Не любит он меня… С другой обручился. Как же мне жить дальше? Без него? Хоть в омут с головой!
– Зачем же в омут? – летавица провела тонкими пальцами по волосам девчонки. Приблизившись, зашептала горячо ей на ухо. – Я могу унять твою боль, заставить забыть его, не горевать.
– Правда? – глянула та с надеждой на незнакомку. – А как? Отвару выпить какого?
– Нет, – улыбнулась летавица, придвинувшись к ней вплотную. Рука уже потянулась к пухлым губам, ухватить последнее дыхание вместе с силой. – Отдать мне свою жизнь. Умереть.
Девчонка отпрянула в страхе.
– Как умереть?
– Ты же хотела в омуте топиться? Я сделаю все быстро и не так страшно.
– А как же Дайко? Я ведь тогда больше никогда не увижу его.
– Не увидишь, – кивнула летавица. – Но и не будешь горевать, видя, как он счастлив с другой. Позволь мне унять твои страдания. Неужели тебе хочется жить с болью в сердце?
Девчонка молчала, комкая нервно ленту в косе.
Согласится. Куда денется. Можно, конечно, взять силу и без спроса, но, когда отдают по доброй воле – сохраняется чистой, без изъянов страха.
– Нет! – вдруг вскинула голову пигалица.
– Так ты согласна? – на губах заиграла торжествующая улыбка. Пожалуй, хозяину на сегодня хватит двух жизней.
– Я отказываюсь! – отрезала девчонка. Летавица застыла в растерянности. – Уж лучше жить и страдать, но любить издалека, чем умереть и никогда больше не увидеть любимого. Я стерплю боль в сердце, зато смогу радоваться тайком удачам Дайко и печалиться выпавшим ему горестям. Латэйка славная, она будет ему хорошей женой. А большего мне не надо, только бы он был счастлив.
Рука летавицы стиснула девчонке горло. Пигалица захрипела, сжалась под жгучим взглядом незнакомки.
– Почему? Что в этой любви такого, что ты согласна отдать своего парня другой и радоваться его счастью издали? Что?
– Любовь не объяснить. Ее надо почувствовать, – просипела пигалица. – Это как зажегшаяся внутри тебя звезда…
Хватка ослабла, девушка прерывисто задышала.
– Убирайся!
Испуганная девушка метнулась вверх по склону, а летавица повторила негромко, смотря на отражение месяца в реке:
– Как зажегшаяся внутри тебя звезда…

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 11:55 PM | Сообщение # 948

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 03.09.2013
Автор: Имбирь

Простые хлопоты

Распечатала бабушкин подарок. Тринадцать годков минуло, а как сейчас наказ помню: «Поверишь в чудо, коль будет худо! Меня вспомянешь, судьбу обманешь!» Худо, бабушка, ох как худо! Что тут у нас?
Надо же, колода карт.
Грозное оружие против злого рока, ничего не скажешь! Особенно в руках молодого, но страшно одинокого доктора наук. Выучилась внучка, как ты и хотела. Да только счастливой стать не сумела.
Тщательно перетасовала колоду.
Вино в бокале вздымает волну и переливается через край. Переливается, туда, куда нужно. In vino veritas!
Как там на суженого гадают? Шестерка бубен в центре. Неважный расклад предстоит.
Увы и ах! Мудрость древних проста. Проста и лишена даже намека на благочестие.
Свинцовый валет лег слева. Кто же ты, кто, герой моего романа?
Не напрасно тайное знание доверено пороку. Сколько жизней сгубили размалеванные картонки? Столько, что, кажется, зарделись они от стыда и почернели от горя.
Бубновый туз. Сложно у нас с тобой будет все, кавалер печального образа.
Да и какая мораль в математике? Пифагор, правда, пытался объединить числа и нравы. Его числа, еще не загнанные в клети десятичного счисления, выстраивались в октаэдры и пирамиды. И взмывали ввысь, срываясь со струны монохорда, как стрелы, покинувшие тетиву лука. Они были легки и красивы.
Червовая дама снизу. Что? Неужели соперница? Не потерплю!
Мы сделали их слугами. Нам наплевать на пресловутое первородство символов. Красное и черное. Две сущности. Четыре стихии в девяти чинах. Пять нижних, пронумерованных, три средних, имеющих собственное лицо, один на вершине. Грань правильного тетраэдра. Упрощенная каббалистическая абракадабра, треугольной ладанкой болтавшаяся на шее у истового адепта книги Зохар. А вино к-и-и-ислое! И откуда во мне страсть пускать в ход алгебру по малейшему поводу?
Трефовая семерка сверху! Что, прямо сейчас?
Мы изменяем числа, числа изменяют нас. Даже если они просто нарисованы на бумаге. Звезды отделены друг от друга парсеками пространства. Однако люди объединили их в созвездия, влияющие на судьбы. Чем карты хуже звезд? Звонок автоматной очередью грохочет в пустом коридоре. Усмехаюсь. Диссертацию надо было писать совсем на другую тему. «Истинный метод тридцатишестизначной матрицы в краткосрочном предвидении!» Идти или не идти к двери? Да или нет? Из зеркала на меня смотрит маленькая девочка, и карты перед ней на столе раскинуты веером. Я вглядываюсь в них, и девочка подсказывает шепотом: «Простые хлопоты». Я улыбаюсь ее наивному знанию и делаю шаг к двери.

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Пятница, 29 Авг 2014, 11:58 PM | Сообщение # 949

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 14.09.2013
Автор: Ботан-Шимпо

КАРА

Старый шаман Канагива совершал бешеную пляску вокруг костра: «О, Солнце! Великое огненное око, дающее жизнь всему сущему на Земле! Сжалься над нашей холодной равниной! Протяни свои золотые лучи и согрей ее».

Даже костер не мог полностью высушить пространство пещеры. По заплесневелым стенам лазали пауки. А снаружи шел дождь. Он шел уже больше ста лет. Мириады холодных капель сыпались на серо-зеленое болото, и даже древние пирамиды начали оседать в грязи. В этом сыром неулыбчивом мире процветали жабы и змеи, длинные черви и бледные раки. Они ползали в высокой – в человеческий рост – траве и плодились как саранча. Цепкие лианы оплели каменные жилища, всюду проникли плесень и ядовитый мох. Даже костры давали больше дыма, чем тепла. Казалось – вся Вселенная пропитана влагой и нет, и не будет в ней Солнца - сухого и горячего…

Шаман старался. С бешеным взглядом, увешанный костяными амулетами, он плясал уже вторые сутки подряд, но все тщетно. До него уже многие пытались прогнать тучи и вызвать Солнце. И, тем не менее, шаман надеялся на успех. Все в племени знали – Канагива силен! Если даже он – Черная Саламандра – потерпит неудачу, кто тогда сможет вернуть Надежду? Солнце было глухо к мольбам. Дождь шумел, и слышались в нем голоса Предков. Время шло, костер начал затухать… Но вот, над болотами прозвучал замогильный вой зеленых волков. На Канагиву снизошла темная мудрость и в его лысеющем черепе родилась мысль…

- Атаук! Иди сюда, костлявый пес!
Молодой ученик устало подошел к костру.
- Слушаю, Мудрейший!

- Созывай совет племени! Пусть придут старейшины всех родов, все лучшие воины и охотники, лучшие колдуны и шаманы. Я знаю, как покончить с бесконечным дождем. Мы принесем Жертву!

Заговорили кожаные барабаны. Люди-сверчки подняли к небу трещотки. Среди унылых холмов раздался звук флейты. Жители селения оставляли свои повседневные дела и брели священному месту – жертвенному костру.

- Слушайте, мудрые люди! Сто лет наши предки приносили жертвы Солнцу. Много крови пролилось на Черный камень. Но то была кровь собак и оленей, крыс и петухов. Мы открыто пренебрегали богами, раз не осмеливались на большее! Пришло время покончить с этим. Солнцу нужен Человек!

Вспышка молнии осветила древние пирамиды, прозвучал гром. Над толпой пронесся тревожный гул.
- Человека!? Нет, нельзя! Жизнь человека священна!
Так учили нас Предки!
- Но ведь иначе дождь будет литься вечно…
- Мы жили на болоте сто лет, неужели не сможем прожить еще столько же?
- Это не жизнь!
- Хватит дразнить богов жалкими подачками. Пора показать им нашу преданность!

Канагива поднял костлявую руку. И все тут же замолчали. Казалось, даже шум дождя стал тише.
- Так каково будет решение Совета?

В центр пещеры вышла старая знахарка.
- Мы принесем в жертву Человека! Им будет мой муж. Он согласен. Ему уже минуло восемь десятков лет – свое пожил. Пусть завершит путь достойной смертью во благо народа!

Лицо Канагивы стало похожим на каменное изваяние.
- Старика? – произнес шаман. Произнес тихо, но не было вокруг живой твари, которая бы его не услышала – Нет. Хватит дразнить богов. Мы отправим им лучшее, что у нас есть. Девушку в расцвете сил. Да – Рыжую лису. Солнце будет довольно такой жертвой!

Было еще много шума, много споров и возражений. Но решение уже родилось и вскоре даже самые нерешительные из собравшихся согласились – богам нужна достойная жертва… На следующий день Люди Варана разожгли десятки костров. Их живой огонь разогнал туман и отразился в низких тучах. Шаманы били в тамтамы, раздавались звуки флейт. Пожилые люди смотрели себе под ноги, женщины плакали, лица молодых парней были угрюмы. Никто не осмелился выступить против убийства. Рыжая Лиса – самая красивая девушка племени готовилась встретить Судьбу.

И вот она подошла к Черному Камню. На тонком смуглом лице застыла печаль. Но большие зеленые глаза смотрели смело и решительно. Огненные волосы были распущены, по ним стекали струи дождя.

- Не надо! Не надо! - На площадь выбежала пожилая женщина – Не убивайте мою дочь!
- Ее смерть нужна для возрождения племени – голос Канагивы был похож на карканье ворона.
- Но ведь Предки запрещали убивать невинных детей…
- Солнцу нужна кровь! - и шаман едва заметно усмехнулся.
- Да подавитесь вы своим Солнцем! Жалкие крысы!

Шаман поднял топор. В темных глазах отражались вспышки молний. Ноздри беспокойно раздувались, челюсти сжаты. «Может не надо?» Но
тонкая шея Рыжей Лисы уже легла на камень.
- О, Боги! Примите нашу жертву!
И старый Канагива отрубил девушке голову…

И свершилось чудо! Золотые лучи пронзили занавес туч и протянулись к земле. Люди замерли от восторга… И тут же завопили от боли! Бледные, почти серые лица покрывались волдырями. Выцветшие глаза заливались слезами. Лысые головы краснели и шелушились… За сотни лет болотной жизни люди отвыкли от солнечного света! Они стали Детьми тумана, и Золотые лучи убивали их. Трава чернела и дымилась от жара, несчастные жабы и змеи варились в собственном соку. Зеленая вода в лужах шипела, закипая как суп. Старый Канагива прыгнул в болото и попытался зарыться в еще прохладную грязь. Но Солнце достало и его…

Из всего племени выжила лишь Рыжая Кошка – старшая сестра Рыжей Лисы. Эти две девушки были единственными в селении кому от рождения достались смуглая кожа и огненные волосы. Кошка похоронила сородичей и ушла в пустыню. Там встретила молодого красивого парня и родила от него детей. Так началась история клана Мангустов…

Вот как ползу, так и отражаю!

kagami

Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 0:04 AM | Сообщение # 950

Кривое зеркало

Группа: Святая Инквизиция

Сообщений: 10102

Статус: Offline

..:: Дополнительно ::..

Дата публикации: 14.09.2013
Автор: Loki_2008

Право на свободу

Последний ролл отправился в рот, и мэр довольно рыгнул: не пельмени, конечно, но если наложить побольше, то даже это изобретение узкоглазых сгодится. Завершением хорошего обеда стали палочки для еды, прямо в упаковке метко брошенные в урну. Хватит и того, что он вместо нормального обеда по совету дочки жрёт полезное для здоровья чёрт-те что! Пользоваться карандашами вместо вилки его не заставит никто.

От удара палочек мусорное ведро закачалось, внутри зазвенела вчерашняя бутылка из-под коньяка. Несколько секунд мэр гадал: упадет корзина или нет. Устояла — но мысли уже закрутились вокруг мусора. Точнее, вокруг его переработки: старой свалки давно не хватало, да и запах от неё временами добирался даже до центра города. Средства из бюджета на решение проблемы были выделены, варианты предложены… выбрать мэр не мог уже несколько дней. Строительство перерабатывающего завода решало проблему навсегда, но деньги придётся тратить по назначению целиком. Ещё одна свалка на окраине куда дешевле, но тогда через три-четыре года всё повторится. Ручка парила над двумя листками-распоряжениями, словно десница карающая и милующая… с улицы раздался шум, гул тысяч голосов, и мэр раздражённо замотал головой. Что там ещё? Тут, понимаешь ли, решаются судьбы города, а условий для работы — никаких!

«Кстати, а кто это может быть? — подумал глава города, вслушиваясь в крики, среди которых можно было разобрать что-то о свободе и несправедливости. — Для пенсионеров и коммунистов рано ещё, не июль и не ноябрь. Эта, как ихняя там, «Радуга» и всякие правозащитники уже в мае отработали». Был ещё вариант — незапланированное выступление из-за «межгосударственных разногласий» по поводу распределения бананов в каком-нибудь Зимбабве. Но его мэр отмёл тут же: с любых, даже сверхурочных, грантов все обязаны отчислять в городскую администрацию и полицию, иначе недолго и погореть. Повезёт, если просто признают «иностранным агентом», и отстёгивать придётся вдвое больше — обиженный начальник полиции способен без журналистов запросто посадить вместе с алкашами на пятнадцать суток за хулиганство. После чего на получении денег от спонсоров можно смело ставить крест, замаранные в уголовщине никому не интересны.

Мэр выглянул в окно и обомлел: площадь заполнял мусор. Стройными рядами крепких парней стояли пивные банки и стеклянные бутылки, дородными матронами расположились пластиковые бутыли и пятилитровые баллоны, словно детей, ведя за собой и подсаживая на «плечи» окурки и бумажки. В дальнем углу площади пёстрым цыганским табором расположились сигаретные пачки, то тут, то там возвышались башнями старые холодильники и поломанные шкафы. Первомайской колонной рабочих солидно встала бытовая техника, готовая чугунным тараном утюгов проломить стену перегородившего дорогу к мэрии ОМОНа. А посреди всего этого упорядоченного хаоса на импровизированной трибуне из деревянных и пластиковых ящиков стояла бутылка из-под виски и произносила речь:

— Сотни лет нас угнетали! Загоняли в гетто мусорных баков и резервации свалок. Рухнул коммунизм, но свобода была недолгой! Захватившие власть чиновники не просто возрождают тоталитарное наследие, устанавливая по городу урны, они пошли дальше! Они готовят геноцид!

Площадь заревела: «Не допустим! Нет-строительству-завода!»

Бутылка тем временем продолжила:

— Мы требуем от мэрии уважать наши права! Нет патрулям дворников, нет мусоровозам, которые забирают нас без разбирательств! Сво-бо-ду!

«Нет репрессиям!» — заскандировали в ответ. А бутылка в сопровождении свиты пивных жестянок двинулась к линии ОМОНа. Командир оцепления делегацию пропустить отказался — и мгновенно началось побоище. В сомкнутую линию щитов полетели камни, следом с помощью товарищей начали прыгать бутылки, а телевизоры и корпуса компьютеров принялись кидаться под ноги. Ненадолго помогли водомёты, но тут в дело вступили холодильники: под их прикрытием столы и шкафы подобрались вплотную, и оцепление было прорвано. Ликующая толпа устремилась внутрь мэрии, сметая вахтёров и турникеты. Последним заслоном в дверях кабинета встала секретарша, но из мусорной корзины выбралась вчерашняя бутылка из под коньяка, ткнула Леночку в спину палочками для роллов, и девушка была повержена. «Предательница», — бросил на стекляшку гневный взгляд мэр… делать нечего, теперь придётся разговаривать.

— Так что вы от нас хотите? — хозяин города мрачно посмотрел на бутылку-главаря, вместе со свитой жестянок расположившуюся перед ним на столе.

— Равенства и свободы! Даже в декларации ООН записано, что каждый имеет право на свободу. Вне зависимости от веры, национальности и всего остального.

— Э… позвольте, — опешил мэр, — там же вроде про людей говорится? А вы — мусор.

— Но-но! — возмутилась бутылка. — Попрошу без расизма и оскорблений. Вторсырьё. Или изделия вторичного цикла существования. И никак иначе. В то время как весь прогрессивный мир идет навстречу общечеловеческим ценностям и толерантности, только в нашей отсталой стране… в общем, это пойдёт отдельным пунктом. Вот, ознакомьтесь.

К середине списка у мэра глаза полезли на лоб:

— Вы с ума сошли! Да мы тогда просто утонем в этих ваших вторичных отходах. А меня повесят, как только поймают, и к тому времени я уже, уверен, буду сам не против…

— Ага! — закричала бутылка, и её поддержали тоненькими голосами жестянки. — Знакомо! Нынешняя власть заботится только о себе, о своей репутации. На чаяния простого вторсырья ей наплевать! Но мы ждали этого. Мы берём заложников!

Из приёмной раздался визг, и сквозь дверной проём мэр увидел, как два стола тащат Леночку. На несколько секунд мэр ошарашенно замер: да как они смеют! Это… это его! И распоряжаться своим любимым имуществом какому-то мусору он не позволит!

Делегация мгновенно была сметена со стола могучей рукой. «За мной!» — прозвучал громовой клич. В ответ по всему зданию начали хлопать двери, выскакивали сотни работников администрации, у каждого из которых тоже стащили какую-то ценную вещь. Несколько минут — и забившийся в угол площади ОМОН с завистью наблюдал, как могучая орда, подобно варварам нового Аттилы, крушит врага. Мэр, словно вождь племени, бился в первых рядах: телевизоры, стулья и шкафы отлетали прочь, не в силах противостоять неистовому напору. Но когда победа была уже близка, навстречу вышел старый поцарапанный ветеран, советский холодильник, мэр пропустил удар дверцей по голове, и наступила темнота.

Михал Палыч очнулся от скрипа двери и хихиканья Леночки в приёмной: наверное, опять зашли в обед подружки из бухгалтерии, и теперь все вместе сплетничают о сотрудниках. Мэр аккуратно ощупал голову: никаких шишек и ссадин. Никак привиделось? Тяжело вздохнув, он встал и на всякий случай выглянул в окно… площадь была пуста, если не считать пары дворников, подметающих идеально чистый асфальт. Точно привиделось. Взгляд упал на бутылку из-под коньяка в корзине, и в груди зашевелился гнев на предательницу. «А сон точно вещий, другие, говорят, в обед пятницы не снятся. Чёрт с ними, с деньгами!» — мэр вернулся за стол, смахнул в мусорное ведро непонятно откуда взявшуюся в углу жестянку из-под пива и быстро подписал документы на строительство завода. А следом — указ о штрафах за мусор в неположенном месте.

Вот как ползу, так и отражаю!


	Воскресенье, 22 Дек 2024, 1:03 PM Приветствую Вас Гость \| RSS Помочь сайту Bitcoin-ом (Обменники: alfacashier, 24change)