|
Сборник Прозы
|
|
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 9:27 AM | Сообщение # 1001 |
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| 27. Лианор
Стоп! Она нашла, что искала. Ее друзья находились глубоко под землей, в плену, в какой-то неразрешимой ситуации. Страх и ненависть зашкаливали, драконице даже стало не по себе. Ли подняла себя с ледяного пола и медленно, но уверенно пошла по нити, словно ступая след в след.
Она быстро добралась до подвала и никого по дороге не встретила. Между ней и людьми оставалась лишь толстая деревянная дверь, Лианор не раздумывая вбежала внутрь.
Дверь за ней захлопнулась и Ли услышала, как по ту сторону задвинули запор. В темнице ее ожидала засада: из-за угла поигрывая магическим жезлом, вышел глава ордена.
- Некуда бежать и сопротивляться бесполезно, - сказал он. – Иначе пострадают твои подельники.
Передать отчаянии, охватившее драконицу, было невозможно. Все зря, она мысленно попрощалась с жизнью.
Синдик загнал ее в угол и медленно приближался, не сводя искрящего синим пламенем Когтя с маленькой красноволосой девочки. По его лицу разливалось наслаждение, он упивался каждой секундой свежеприобретенной власти.
- Я знал, что ты сюда придешь, странная привязанность к людям, неестественная для такой твари, - торжествующе произнес он. – А мне как раз нужна ручная зверюшка. Покорная, изрыгающая огонь по моему приказу. Пару раз показаться в столице и сам владыка приполз бы ко мне с нижайшей просьбой и большими деньгами. Дальше – больше, послушная тварь сдала бы мне все тайны своего рода, я бы натравливал ее на сородичей, захватывая их по одному. И в конце концов набрал бы армию послушных моей воле монстров. Я планировал это сделать позже, но тут дракон сам приперся в мое логово, - он гнусно захохотал. - Грех не воспользоваться случаем.
Лианор успела попрощаться мысленно с белым светом. Как вдруг стены замка содрогнулись от звона. Удар тревожного колокола заставил злодея вздрогнуть и поменяться в лице. За ним последовал второй, затем третий. И еще, и еще. Удар за ударом несмолкающий голос сигнальной рынды подписывал смертный приговор ему, ордену охотников, а может, и всему городу.
Через толстые стены и этажи, перекрывая набат, до них донесся громкий рев.
Драконица с трудом различила в трубной многоголосой какофонии знакомую ноту.
- Папочка, ты успел, - придушенно пискнула она, ощущая вернувшийся не в полной мере голос, и шепотом проговорила формулу превращения. Сообщение все же достигло отца, они спасены.
- Ты опоздал, - торжествующе просипела она, - наши уже здесь, и даже если Коготь подчинит меня, тебе это не поможет. Как думаешь, сколько драконов понадобится, чтобы разнести город в пыль?
Синдик обреченно охнул, по лицу его пробежала дрожь, исказившая черты до неузнаваемости. Сквозь маску злорадства проступало глухое отчаяние. Враг выронил артефакт. Он схватился за голову и, закрыв глаза, медленно стек на пол. Лианор начала трансформироваться. Секунды болезненного изменения тянулись неописуемо медленно и наконец-то оно завершилось. Драконица расслышала отчаянный крик Ины, который тут же оборвался. Надо спешить. Ли перешагнула через скорчившегося человека, побрезговав пачкаться о такую мерзость - предателя собственного рода. Но ей удачно подвернулся под лапу артефакт - опасная вещь издала прощальный хруст и прекратила существовать.
Цитадель рушилась, по фундаменту пробегали предсмертные судороги, стены пронизали ветвистые трещины, замок стонал и проседал. Драконы вложили немало сил в уничтожение вражеского оплота.
Лианор в два прыжка добралась до клетки, ударом могучей лапы разнесла решетки в щепки и подхватила людей, не успев удивиться, что их стало на одного больше. Она закрыла их своим телом и произнесла формулу щита. Едва отзвучало последнее слово, на них обрушился свод.
28. От автора.
Все жители города, услышав рев и узрев над головами грозных драконов, плюющих огнем налево и направо, сбежались к стенам цитадели, искать защиты и убежища у тех, кто, как они полагали, имел достаточно силы для противостояния чудовищам. А прибежали к дымящимся развалинам, над которыми кружили разгневанные драконы, периодически выпуская длинные языки пламени. Их было столько, что за разноцветными крыльями полностью скрылось небо.
Над толпой завис гигантский синий ящер и пророкотал:
- Мы требуем старейшего! Пусть немедленно покажет свой трусливый зад!
Толпа оттекла, оставив мэра городка одного на свободном пятачке. Он попытался занырнуть рыбкой за крепкие спины горожан, но их ряды плотно сомкнулись, не пуская градоправителя.
И тут руины, над которыми все еще клубилось облако пыли, заколебались, будто при небольшом землетрясении. Из-под завалов, ранее бывших стенами цитадели, осторожно выбирался небольшой красный дракон. Бронированную шкуру покрывал толстый-толстый слой каменной крошки и извести. Ящер двигался неуклюже, оступаясь и пошатываясь, он что-то держал в передних лапах, прикрывая это крыльями, бережно, словно величайшую в мире драгоценность.
Площадь замерла, затаив дыхание, никто не осмелился ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Дракон подошел ближе, отряхнул крылья и сложил на спине, открывая свою ношу: в когтистых лапах тряпичными куклами обвисли люди, трое: старик, обросший и изможденный, нескладный худой юноша и девушка в селянской одежде.
- Скорее! Помогите же мне! – приказал дракон. – Они живы, но надышались отравленного воздуха.
Из толпы вырвался пожилой мужчина, это был дядюшка Ахсар. Он подошел к жертвам, похлопал их по щекам, заглянул под веки, извлек зеркальце и подержал у каждого подле рта. Блестящая поверхность слегка затуманилась. Затем он вытащил из сумки пузырек непрозрачного стекла, откупорил и поочередно поднес к носам лежащих.
Народ зачарованно смотрел, но не расходился.
Первым в себя пришел юноша. Он сел, недоуменно огляделся, увидел зельевара, своих спутников. С отчаянным криком испуганно кинулся к мужчине, схватил за плечи и отчаянно затряс. Дядюшка Ахсар что-то сказал ему тихонько и покивал головой. Лицо собеседника осветилось радостью. Он поднялся, пошатываясь, и бросился к красному дракону. Тот покорно склонил голову, юноша обнял ящера за шею и поцеловал прямо в чешуйчатую уродливую морду. Из глаз дракона вытекли две крупные слезы. И народ всколыхнуло, отовсюду понеслось:
- Повелитель драконов?
Ящеры приземлялись прямо среди людей и те не разбегались. Просто отходили, освобождая место, и с опасливым любопытством глядели на чудовищ.
Трусоватый мэр, приосанился, пытаясь вернуть себе утраченную гордость, и обратился к главному дракону:
- Любезнейший, позвольте поинтересоваться – кто будет возмещать убытки?
29. Лианор.
Драконы устроили небольшое совещание. Со стороны это выглядело так: они сошлись в тесный кружок, морда к морде, издавали горловое рычание, попыхивание дымом и интенсивно размахивали крыльями. Люди не спешили расходиться по домам, они были свидетелями невероятных событий и пропустить что либо никто не собирался.
Граду помощь уже оказали и после успокаивающего зелья он задремал на полосатой маркизе, сдернутой сочувствующими гражданами с ближайшей лавки.
Ли спросила у знахарки:
- Что будешь делать дальше?
Та решительно ответила:
- Не вернусь в деревню. Давно хотела поучиться искусству хирургии, да все что-то в город никак собраться не могла. Попробую навязаться в помощники при городской лекарне. А поживу пока у дяди, он не будет против.
Знахарка прижалась щекой к морде драконицы.
- Мы обязательно свидимся, - из глаз Лианор вытекли две слезинки. Она в ответ ласково погладила девушку по спутанным волосам. Раздвоенный язык скользнул, убирая влагу.
- А я пообещала отвезти Сона и его отца в родное село. Потом полечу домой.
Подошел несостоявшийся охотник.
- Всю жизнь буду тебе благодарен, - он преклонил колено, будто настоящий рыцарь, объясняющийся в любви даме сердца. – И, наверное, никогда не смогу расплатиться. Ведь только благодаря одной настырной и любопытной драконице мы остались живы. За мной долг.
Спустя некоторое время, на спине драконицы разместились двое, она махнула хвостом на прощанье, распустила крылья и, слегка подпрыгнув, взлетела. Лианор сделала почетный круг над бывшим орденом. Ина еще долго махала им вслед и лицо ее было мокрым, от слез или от пота, кто знает?
Эпилог
Драконы совещались не зря – решение было принято.
После развала орденской цитадели драконья делегация отправилась в столицу для заключения мирного договора. Правитель был, мягко говоря, удивлен.
- Так не может дальше продолжаться, - трубно ревели драконы, весомо помахивая огромными крыльями и периодически пуская языки огня в небо, - Пора положить конец бессмысленным смертям. Мы готовы идти на крайние меры, чтобы защитить кладки и молодь. А вы?
Это было непросто.
Драконы дали людям на раздумья одну луну.
Верховный думал и думал… Принимал министров, конгломерат магов в полном составе и группу представителей гильдий, взвешивая все выгоды и убытки от сотрудничества.
Весь этот срок драконы поочередно кружили над столицей. Горожане паниковали и потихоньку, семьями со всем скарбом утекали из города, не зная, как разрешится ситуация и справедливо опасаясь драконьего гнева. Факт массовой утечки гражданского населения тоже сыграл свою роль.
Профессор столичной академии наук Анхель Береск написал научный трактат «О практическом использование драконов в народном хозяйстве» и подал на рассмотрение правителю. И, наконец-то, решение было принято - выгоды перевесили страхи.
Правитель согласился. А что ему, собственно, оставалось? Будучи весма дальновидным человеком, он прекрасно представлял последствия отказа. И это было страшно.
От драконов огненную печать ставил старейший дракон – глава Совета, патриарх общины с потемневшей от времени золотисто-бронзовой чешуей. И все знали, что нарушить соглашение теперь невозможно. Человек, причинивший физический вред дракону, равно как и дракон, убивший или ранивший человека, заживо сгорит в волшебном пламени печати, корчась от непереносимой боли.
Орден в принудительном порядке расформировали, учеников отправили по домам, а самых закостенелых дракононенавистников – охранять северные беспокойные границы. Там как раз разбойничьи банды зашевелились.
Потрясенный народ ходил в шоке - люди не успели отойти от зрелища стаи драконов, рассекающих небо мощными крыльями, как вдруг пришло известие о заключении мира. К тому же правители не просто так подписали соглашение, а сделали это неким волшебным образом, и каждый злоумышляющий против новоиспеченных союзников рискует хорошенько поджариться. Алхимики и зельевары посыпали головы пеплом, в спешном порядке собирали ценнейшие ингридиенты и прятали (а то и закапывали) подальше и поглубже.
Вскоре столицу наводнили любопытствующие драконы и ладно бы в человеческом обличье…
Ущерб был колоссален. Совет частично возместил золотом, частично обязал юных особей, причинивших вред людям, отработать долги. В столице появился новый бульвар и площадь, поименованные Посадочными.
В срочном порядке законодатели обеих рас трудились над созданием Драконьего кодекса.
Потом произошло несколько самовозгораний - ночной люд решил распотрошить безобидного с виду юношу. На него набросили веревочную сетку со свинцовыми гирьками, всего лишь, и вреда-то толком не причинили. Нападавшие вспыхнули, словно праздничные фейерверки. За пару минут от бандитов осталась кучка пепла. Кости и зубы бесследно сгорели в огне Печати. Ночной люд притих. Даже самые отпетые негодяи хотели жить, а наткнуться на дракона-перевертыша - означало смерть. Из-за чего вели себя с жертвами весьма предупредительно и, можно сказать, заботливо, как бы забавно это не выглядело.
Маги с азартом первооткрывателей внесли свою лепту: по их мнению, запоры создаются, чтобы их открывать, а запреты – чтобы их нарушать. В итоге по городам и весям пронеслась череда взрывов, что не могло не сократить популяцию волшебником и алхимиков.
А к тому времени верховный градостроитель осознал какую пользу может принести на стройплощадке гигантский ящер, одной левой ворочающий гигантские каменные глыбы… Осознал и возрадовался. Он любил свою работу, ночами ему снились прекрасные дворцы, обсерватории, сады архитекторов прошлых времен…
Люди и драконы только начинали учиться жить вместе.
Недовольных конечно было много, и с той, и с другой стороны, да только кто ж их слушал?
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 9:36 AM | Сообщение # 1002 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 06.10.2013
Автор: SBA
Следящие за нами
Предчувствия и необъяснимые страхи всегда были неотъемлемой частью моей жизни. Сколько себя помню – боялся разной чепухи. То пустующих соседских домов на даче, то лестничных пролетов, то черных окон на первых этажах новостроек. Все это объединяла одна причина – я был уверен, там кто-то или что-то есть. Оттуда следят за мной. Почему? Зачем? Не знаю. Но это так.
Многие боятся темноты и неизвестности. Чувствуют на спине холодный взгляд из сумрака ночных квартир, ловят боковым зрением обрывки теней и необъяснимые движения. Бредя по темной аллее, ваяют в головах пугающие образы, о которых в иное время даже подумать не смеют.
Я не смотрю в лестничные пролеты, опасаясь не того, что меня увидят. Нет. Не смотрю, потому что могу увидеть сам. Не хочу разгадывать эту тайну.
«Нечто» наблюдает за мной. Идет по следу, как натренированная псина. Скалится из темноты, но пока не может достать.
Будь чуть посмелее – или глупее? – пошел бы и встретился лицом к лицу с… непонятно с чем. Но я никогда не был смельчаком. Дураком тоже не был, и потому никогда не шел навстречу затаившемуся… чему? Да не важно это. Главное – оно там есть. Оно идет за мной.
Когда-нибудь обязательно встретимся. Знаю. Смирился. Даже жду… обманывая себя.
Будет ли то ночь, солнечное утро или дождливый полдень – оно придет и постучит в дверь. Тогда уже не получится пересидеть, спрятаться или сделать вид, что ничего не замечаю.
Сегодня необычный день. Чувствую.
Отличный, мать его, мог быть день! Сижу и смотрю телевизор, поражаясь человеческой тупости. Пью ром со льдом и делаю салат из мыслей о наполненном страхами детстве.
Но почему меня одолевает знакомое чувство? То самое, с каким задергивал занавески на окнах или избегал глядеть в сторону безжизненных дачных домиков по вечерам, боясь встретиться взглядом с неизвестностью…
Потому что если не идешь навстречу загадке, рано или поздно она сама поднимется к тебе на лестничную площадку.
Что остается теперь?
Холодный пот и чувство обреченности.
Почему?
Я не ждал гостей. Но в дверь уже постучались.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 9:39 AM | Сообщение # 1003 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 27.10.2013
Автор: Найк
Идущие за ветром
Знаешь, как это бывает - движешься по жизни, и все вроде хорошо. Нет, даже без вроде, все здорово. Есть друзья, как братья, и женщины любят, и ты тоже их иногда любишь. Для серьезных отношений ты не подходишь - это факт, о которым ты предпочел забыть. Натура такая, это ты понял лет в пятнадцать или шестнадцать. Ну, потому что одиночество - это основа жизни, как ни верти. Пришли в этот мир одни, и уйдем одни. Только никто об этом не помнит, да и вместе теплее, спокойнее. Осмысленнее, наверное. Деньги мало тебя волнуют, в наше время это признак ума, и, как ни смешно, свободы. Скажи, черт возьми, если безразличие к деньгам - это неиндивидуально, то что же тогда индивидуально? Кроме олдскульных маек, с иссохнувшими тенями рок-звезд восьмидесятых - это уже вне времени. Вне нашего времени.
Тебе кажется, что ты понимаешь мир, и что важнее, любишь его, а он, если и не отвечает взаимностью, то бережет тебя. Как раритет, да, или может рудимент. Это годков через десять будет видно. И жизнь, вообщем-то, прекрасна. Творчество, веселая работа, уважение окружающих. А потом ты встречаешь ее, и понимаешь - пропал. Нет, ты не подумай - это не просто какая-то там любовь, или страсть, хоть ты и не врубаешься в это по началу...
Она симпатична, но не красавица. Красавицы скучные, от них прет ограниченностью, которую любезно впечатали в них своим восхищением окружающие. Она слегка неформальна, но не слишком, хотя у нее проколоты соски (об этом ты узнаешь гораздо позже). Иронична, умна, и как все умные женщины, курит длинные сигареты с ментолом. С ментолом, потому что такие же курит ее мать. Тебя это подкупает, ты ведь обожаешь курящих женщин. Они выглядят независимо, за ними словно стоит призрак "эмансипе". Она блондинка, хоть ты и не любишь блондинок, одевается как хиппи, мыслит как либерал, планирует, как Наполеон. С размахом, но сначала ввязывается в драку, а там уже по ситуации. Честная, как ты, только более резкая. Симпатичная мордашка и упругий второй размер исправно выручают ее, и она пользуются ими не стесняясь, но без вульгарности. А еще у нее особенный голос. Хрипловатый, ни разу ни мелодичный, немного резкий. Похож на звуки альт-саксофона, но женственнее, как скрипка, которую мог бы родить Страдивари, будь он безумен. Она, не стесняясь, шутит про секс и признается, что бисексуальна, и иногда развлекается втроем. Это, конечно, добавляет остроты, но дело в другом. Ты когда-нибудь видел, как ангел признается, что вчера замутил на троих? Светлый такой человечек, с крылышками, и добрым сердцем - про сердце ты знаешь точно, хоть и непонятно откуда...
Поначалу вы совсем неблизки. Дело в том, что ты хорошо воспитан - слегка "захорошо", как говаривала твоя учительница по истории. Ангел не пугает тебя, просто она из другого мира. Тебе слегка ее жалко - по обрывкам фраз, ты понимаешь, что к своим двадцати двум, она всякого повидала, иные и за соракетник столько не переживут. Потери в семье с десятью детьми, насилие, измены. А она все равно дружелюбна со всеми, дружелюбна настолько, что это раздражает. Но ты молчишь - любить всех, значит не любить никого. Всего лишь способ защиты, и образованного тебя, читавшего всякую лабудень про "псюхе", этим не удивишь.
Как-то незаметно, вы сближаетесь. Длинные вечера за капуччино, совместные перекуры, болтовня обо всем... Она часто смеется. Тебе легко - у нее есть девушка, и тебе не нужно думать о приличиях. Ну какая из вас пара, ха? А потом ты вдруг понимаешь, что сверяешь рабочий график, и если она работает с тобой, то лыбишься, как идиот. Начинаешь слушать романтический вой девяностых, типа Преснякова, или там Шукенова, чаще куришь, почти не пишешь. Внутри словно черт сидит и в голове ни одной мысли, и тогда ты берешь в руки гитару, впервые года за пол, и сочиняешь музыку. Музыка острее, ярче скучных слов, в ней больше экспрессии. Это немного помогает, но все плохо. Ты не болен, куда тебе! Ты просто хочешь болеть.
Так получается, что ты не можешь возвращаться домой. Там ждет девушка, которая очень тебя любит, так, что от этого иногда сводит зубы, а у тебя в голове звенит хриплый смех. И ни черта не помогает. Четыре года вместе, а ты весь пахнешь ментолом, и тебе все равно. Но ты ведь честный, да?..
Крики, слезы. Покупаешь билет на самолет к ее маме, и в квартире становится пусто. Тихо, хорошо. Куришь еще чаще, а ешь - реже, потом узнаешь, что твой бисексуальный ангел тоже одинок. Не сложилось видать там что-то, говорят на работе, а ты знаешь - что. Это в ее взгляде. Карие глаза смотрят на тебя лукаво, немного капризно, и за этим несносным обаянием ты видишь суть. И много света - так много, что ты тонешь в нем, и захлебываешься, уходишь на дно, и медленно умираешь, мечтая, чтобы это никогда не кончалось.
А дальше, просто. Непосредственная, как мечта ребенка, она входит в твой дом, и вы разговариваете, целуетесь, а потом снова болтаете без умолку. Ты вдруг понимаешь, что веришь ей безоговорочно, как себе, и что все так и должно быть. Но ты ведь не дурак, и чувствуешь подвох...
Теория половин в действии.
Знаешь, как говорят про парочек: две половинки встретили друг друга. Так вот здесь весь цимус в том, что она - как ты. Не половинка, она - целая, хоть и не думает об этом. Ты встретил идеал, почти самого себя, с поправкой на пол. Но идеал нельзя рассматривать под микроскопом...
Она рассказывает, как побывала в Таиланде, а в следующем году на пол года собирается в Африку и Китай, и подумывает сменить работу. Вы оба уже знаете, как все будет.
- Ты скоро уйдешь, - отдышавшись, ты коверкаешь тишину бесполым английским.
- Откуда ты знаешь?
Улыбаешься, и рассказываешь ей о теории половин. Она внимательно слушает, а потом, закрыв глаза, возвращает улыбку:
- А знаешь, я думаю такая любовь самая настоящая. Никто не сделает тебя счастливым, кроме тебя самого. Это нечестно. А когда ты счастлив сам по себе...
Ты договариваешь:
- То можешь любить по-настоящему, не для себя и не себя, а другого. Никакой зависимости, и потому никакого эгоизма. Ведь второе имя любви - свобода. Но двое целых друг другу не нужны, - ты перебираешь ее выжженные пироксидом волосы. - Разве что изредка, как у нас сейчас. Что?
Она серьезно смотрит на тебя своим необъяснимым взглядом. Мыслями то ли здесь, а то ли блуждает где-то в лабиринтах воображения. Ты не понимаешь. Наконец, говорит:
- Точно... Я всегда ухожу, не привязывайся ко мне слишком сильно. Просто я иду за ветром, понимаешь, малыш?
Конечно, ты понимаешь. Она это чувствует, и оттого вам так хорошо вместе, поэтому все случилось так, как случилось. Но ты видишь чуть-чуть дальше... Каждому путнику нужна тихая гавань. Нельзя идти за ветром всю жизнь без передышки, и ты шепчешь, чувствуя себя героем Вуди Алена:
- Если тебе станет холодно, ты знаешь, где я. Просто позвони.
И ты даже не думаешь, что будешь делать, если холодно станет тебе. Ты давно научился сливать буран в душе на бумагу...
А она удивлена - не ожидала, что поймешь. С ней, похоже, такого еще не случалось. Она тепло, наверное даже с любовью, улыбается, как можно улыбнуться только глазами, и говорит:
- Конечно.
И тогда связь между вами крепнет еще немного. Неотвратимо наступает утро, и ты не знаешь, вернется ли твой ангел, не знаешь, услышишь ли снова ее голос. Но это неважно. Кто-то очень добрый, наверное Сам Большой Насмешник, подарил вам короткую встречу, более ценную, чем годы иных браков. Может, вы больше никогда не встретитесь, а может, она придет завтра и скажет, что скучала, и у нее нет настроения, потому что у маленького брата день рождения, а подарок не готов. Сильная, как все хрупкое, она такая... Она. И не нужно больше слов.
Ты выходишь из дому, навстречу осени, чиркнув зажигалкой, затягиваешься на луну. Кутаешься, заматываешь шарф, что еще пахнет ее телом, и слушая ветер, шагаешь за ним по дымной тропе. Ты идешь за ветром, и куда бы он не привел, веришь - все будет хорошо. Ты больше не один. И пусть дальше будет то, что будет.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 9:42 AM | Сообщение # 1004 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 31.10.2013
Автор: Lovozerec
Сапоги
-Что случилось?- спросила бригадир фермы Ирина Викторовна, глядя на кормача Петруху, который, как обычно, бесцеремонно вломился в бригадирскую и стал ждать, когда она договорит по телефону.
- Да вот стекло у трактора лопнуло: с мороза на родилку заехали коров кормить, но стекло ладно еще. До стекла у меня лопнул сапог: тоже с жары на мороз вышел, за комбикормом ездили . Дак вот это стекло, когда осыпалось, натолкнуло меня на интересную мысль: ведь нам положено каждый год по паре резиновых сапог выдавать для работы на ферме, мы - то себе сами покупаем… Вот я и подумал: почему бы мне не воспользоваться тем, что по трудовому госту мне положено? Как вы думаете, прокатит?
-Ну, приноси товарный чек, я его в контору отнесу, токо сильно дорогие не покупай.
-Да на фиг мне дорогие? Говна по колено…
И пошел Петруха в первые же выходные в рыбацкий и совсем не дешевый магазин «Сокол». Не то, чтоб он хотел купить что-нибудь дорогое, просто другого не было.
-Послушайте, уважаемый, мне б сапог резиновых, - сказал Петруха.
-Очень вовремя, братан, самый сезон - январь месяц, на складе все сапоги, в Мурманске. Здесь если и осталось что, то на выбор не рассчитывай, пойдем, посмотрим. Они зашли за занавеску, продавец открыл ящик.
-Так… Че у нас тут? Тридцать девятый в цветочках очень рекомендую, размер какой?
-Сорок второй.
-Так, не то, и это не то. Слушай, сорок второго нету, есть сорок четвертый с липтами, как раз для осеней рыбалки. Токо на фиг они тебе в январе?
-Да мне на работу, и сорок четвертый не знаю даже… Я целый день по телегам прыгаю, мне б чтоб на ногах не болталось. Петруха почесал жидкую бородку.
-Дак с липтами ты померь, в самый раз.
-А я не вспотею? Там, на ферме, под потолком зимой градусов сорок.
-Других все равно нет, померь.
-Ладно, давай. Слушай, а в самый раз с липтами!
-Че, берешь?
-Других все равно нет, давай, токо мне товарный чек нужен - напиши СХПК «Тундра»
Продавец ухмыльнулся:
— Не заплатят они тебе.
-Как не заплатят? - удивился Петруха, - девяностые позади, куда денутся? Уже Путин поди как лет десять правит, закон - то должен какой появиться, али как?
-Не знаю, как там насчет Путина, но в прошлый год приходили ваши, пятнистые костюмы покупали под рб, на работу тоже чеки просили, тока им так и не заплатили. Я тебе даже расскажу, что дальше будет: ты, короче, придешь к ним с этим чеком, они тебя пошлют назад, скажут: «Принеси сертификат соответствия». Знаешь, что это такое?
-Нет.
-Это бумажка одна важная, которую я тебе давать не обязан, так что показал бы тебе дулю, но ради прикола дам, чтоб ты сделал себе ксерокопию. Почта через дорогу, так что, думаю, особо не рискую, но ты про нее им не говори, принеси просто чек пока .
-Ок, приятно натолкнуться на добрых людей.
Вышел Петруха с выходных с новыми сапогами подмышкой и бумашкой, которую нельзя было мять.
-Ирина Викторовна, я принес товарный чек.
-Хорошо, положи на стол, я сегодня в контору занесу.
-И че, сразу денег дадут? - ехидно щурясь, спросил Петруха.
-Ну, пройдет через бухгалтерию, и дадут, может, даже в зарплату впишут, как премию, чтоб меньше бумаги переводить.
-А-а-а… Отлично, буду ждать.
Ждать долго не пришлось: уже на следующий день Викторовна сказала:
— Нужен сертификат соответствия, сходи в магазин и возьми.
-Хорошо, так и сделаю, - ответил Петруха. И на следующий день принес заранее заготовленную ксерокопию.
-Хорошо, как пойду в контору - занесу.
Где - то через неделю к Петрухе подошёл Гарик.
-Тебя Викторовна вызывает, - сказал он, протирая грязной тельняшкой запотевшие очки.
Петруха побрел в сторону бригадирской.
-Что случилось? - спросил Петруха.
-По поводу сапог такое дело: в общем, не канают твои сапоги.
-Это почему еще?
-Тебе положено одна пара резиновых сапог на два года, а эти по сертификату соответствия на восемьдесят процентов из пластика, в бухгалтерии их не пропускают.
Петруха заржал как обосравшийся конь.
- Га-га-га-га, ну вы, блин, даете! А знаете, что я щас подумал бля? Что ведь так по всей стране и в каждой инстанции.
- Да подожди ты. Заулыбалась Викторовна. - Нет уж вы меня выслашаете.Уж не знаю как так выходит, но везде сидят специально обученные люди, цель которых - оставить русского мужика с голой жопой, интересно зачем? И законы тоже они пишут: что им, плохо станет, что ли, если людям на Руси станет хоть немного полегче жить? Наверное, просто целей у них таких нету, на руси не бось и чиновников та таких ни когда не было чтоб цель у него была россиянам помогать. Просто наверно перед ними поставлены совсем другие задачи и думаю в большинстве случаев ими самими и поставленные, и самое забавное, что это такие же россияне, и каждый русский такой же терпила, как я, конченый терпила… Весь народ такой, а когда кто- то из нас становится чиновником или начальником, он становится злостным паразитом, продающим Родину и презирающим собственный народ, делая четкое разделение на батраков, которые должны работать за пропитание, потому что на большее не хватает и на людей, которые должны жить и обеспечиваться с этого самого народа! Прям не Русь, а Египет какой- то древний! А что еще забавней - то, что и раньше было так же: уже тысячу лет так сам по себе народ такой - крепостной он.
С каждым словом улыбка на румяном лице Викторовны становилась все шире и шире.
- Ты лучше сходи попроси у него другой сертификат на другие сапоги может я чего сделаю.
- Да нафиг мне уже эти ваши сапоги если я понял почему Петр первый чиновниками датчан и немцев ставил раньше я его за это презирал а щас понимаю что он просто хотел навести порядок в этой стране,хотя бы из-за границы привезти то чего у нас отродясь не было и щас нет. Пошол я работать короче.
Петруха заулыбался и побрел в новых сапогах кормить коров, отлично понимая, что всю его ахинею пропустили мимо ушей.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 9:47 AM | Сообщение # 1005 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 31.10.2013
Автор: Lovozerec
Сказка продолжается
(Сказочная карикатура на взаимоотношения между мужчиной и женщиной.
Сказки обычно заканчиваются так: "И жили они долго и счастливо"
, а эта сказка о том, как и что бывает дальше. автор Петруха Ловозерец.)
не давайте это читать детям.
Глава 1.
Он бежал вверх по винтовой лестнице, неудобный щит болтался на левой руке, в другой был парадный меч, он вообще то предпочитал двуручное оружие, но его мать сказала, что в таком деле нужно выглядеть надлежащим образом.
«Блин, почему именно так, почему бы людям в нашем тридевятом просто не влюбляться и не жениться,» - подумал принц. – «Ах, ну да, статус не позволяет принцесс то у нас нормальных не бывает: то пленница дракона, какого ни будь или у кощея в застенках, повезло, что мне спящая досталась хоть не лягушка,» -
Толстовка под латами промокла, так что било в нос.- «И на хрена ж они так высоко строят - комната то там одна всего. Вот, кажется, замаячил потолок, а вот и дверь, ну слава Сказочнику».
Открыв дверь, он оказался в большой комнате с огромной кроватью. Из-за занавески в углу вышла здоровенная орчиха с проколотыми ушами, в которые вместо серег были вставлены винные пробки, в руках у неё была сучковатая дубина.
- Ты кто? - недоуменно спросил принц, надеясь на лучшее.
- Подруга невесты. - криво ширясь из под потолка сказало чудовище и врезало сучковатой дубиной в расписной дымными лилиями панцирь принца.
«Хорошо хоть не родня!» - подумал принц, направляясь по воздуху спиной в стену. От удара поплыло в глазах, и вокруг головы завертелся хоровод пьяных фей. – «Да уж лучше нам с тобой встречаться пореже!»
Надо было быстро приходить в себя и быстро соображать, а то такой тяжеловес в темпе свадебной польки со знанием дела из любого принца сделает отбивную.
- Долбанный неудобный щит… Ах точно, щит!, - быстро вскочив, принц со всего маха врезал шитом по, с какой то стороны милой, но всё равно противной физиономии. Воспользовавшись замешательством оглушённой подруги, он стал долбить ей щитом по башке, пока не отбил руку, грузное тело осело на пол.
«Ну вот и все!» - подумал принц и воткнул в неё меч по самую рукоятку. Орчиха стала таять в воздухе.
- Во ведьмы!
- Не бойся, - сказало расплывающееся облако, - Я появляюсь по её звонку, на свадьбе увидимся.
- Уже третья башня, твою ж мать, они мне иди она в башне, какой ещё башне, их в этом замке четыре и в каждой какое-нибудь милое создание: то мамки, то няньки, теперь ещё подруга! Да уж, сказки без сказок не бывает.
Громыхая как телега с кастрюлями, принц матерясь и чуть ли ни кубарем поскакал вниз. Выскочив во двор он нагнулся, упёршись руками в колени и отдышался.
- Ну, какая из них последняя, хоть бы не перепутать, наверно вот эта с флигелем, пля, флигель точно, единственная башня с флигелем вот же блять. - винтовая лестница завивалась куда то вверх.
- Ну что понеслась, - подбодрил сам себя принц. Да, сто лет после изобретения парового лифта, твою ж мать.
Запыхавшийся, взъерошенный, мокрый, но непобеждённый он схватился за дверную ручку:
- Ну, приехали, куда приехали? - вся комната была завалена книгами - Что у нас тут: Джудит Макнот, Мэдлин Брент, полное собрание сочинений Маргарит Сандэму, конечно же Анжелика, Титаник, Перл Харбор, и журналы, журналы, журналы.
- Флигель! - вскричал принц и бросился к последней лестнице, вот последняя дверь. Он тихо вошёл и увидел маленькую комнатку с маленькой кроватью, на которой, сладко сопя, свернувшись калачиком спиной к дверям, лежала девушка.
«А ничего: ноги, жопа», - подумал принц. Обойдя вокруг, он взглянул ей в лицо и прошептал:
-...........Она решительно Ангел…- пригладив свои растрёпанные волосы он присел на корточки и нежно поцеловал её в губы. Она открыла глаза и, закричав: «О, мой принц!» Бросилась ему на шею.
- Моя принцесса! - закричал принц и обнял её.
- Я спала сто лет, и ты разбудил меня! - шептала принцесса ему на ухо.
« Да уж, не меньше, если судить по запаху изо рта», - подумал принц.
«Воняет как реальный козёл, хотя бы душ принял, прежде чем к невесте идти,» - подумала принцесса.
Глава 2.
Свадьбу сыграли, как и пристало богато, для показа великодушия королевского дома пригласили всех, даже домашних животных. При слове халява тридевятое царство пришло в движение и стало похоже на страну под оккупацией. Все дороги заполнились передвигающимися людьми, словно беженцы они брели, они скакали кто на чём, а некоторые даже передвигались по воздуху на всевозможных летающих тварях и атрибутах домашнего скарба, типа ковров, мётел, и даже щёток для обуви. Вся страна стекалась к столице. Столы шли через весь дворец, через всю центральную улицу до самых ворот и уходили дальше и терялись где-то в долине. В воздухе царило предчувствие чего-то не обыкновенного. Уже слегка подпитый народ ликовал. Орчиха как и обещала, появилась и всюду семенила за невестой и участвовала во всех подготовках к свадьбе во всей суете предсвадебного дня.
«Хоть бы сейчас отстала, мы уже вроде женаты, можно остаться наедине», - подумал принц, - «Гляди-ка, подбежит, отзовет в сторонку, смотрят на меня и шепчутся о чем-то. Мужик бы так никогда не поступил, мы мужики народ чести, народ открытый и честный мы соберемся, возьмём по бочонку пива и честно всё обсудим. Я например, знаю всё про жён своих друзей, знаю что в них смешного, знаю все их недостатки и кому в какой позе нравится, знаю даже в какой день у кого месячные и это открытый мужской разговор без всяких секретов, а тут щепчются, какая низость! Блин, и сколько народу вокруг еще приходится выслушивать, всю знать, каждый подойдёт подбодрить! «Гы-гы-гы-гы!» Вот же плять, придётся ещё ехать в порт, и позировать художнику на фоне королевского фрегата. Хорошо бы он не наклюкался к тому времени, и так наверно полтора часа на руках мою ненаглядную держать придётся, хорошо хоть она у меня изящная и лёгкая, а то представляю себя с её подругой на руках часа полтора, а то и больше...., нет, всё таки наклюкается, гляди как хорошо прикладывается, халява всё таки. Что опять горько да сколько можно губы уже болят! Ага, теперь новая забава: горько на время! Ну что делать, верти свои часы. Солнце, двигайся уже по небосводу!»
Мелькающие лица к вечеру слились в серое пятно, ну на конец то!
- Ах да, совсем забыл, нужно же тебя ещё внести в спальню, залазь на руки!
- Хи-хи-хи! Так всё здорово! - сказала принцесса.
«Дааа, не ты меня три часа на руках держала на фоне корабля!» - подумал принц, но в слух сказал:
- Да, всё здорово, наконец-то мы одни! - принц быстро разделся, улёгся в постель и стал наблюдать как раздевается принцесса. «Как же всё-таки хороша», - подумал принц.
- Ну что смотришь, помоги развязать корсет!
Через пол часа они всё-таки улеглись, принц был весь в мыле. «Как же у них всё сложно!»
- Ты знаешь, обычно так женщины не делают, но я хочу, чтоб у нас с тобой были самые замечательные отношения. Поэтому я скажу правду, ты только не обижайся, я в первый месяц, наверно, кончить не смогу. Ну ты не расстраивайся, это никак не связано с тобой. Мне просто нужно попривыкнуть, пока я не смогу по настоящему расслабится, ну чувствовать себя комфортнее и свободнее что ли. У меня просто по-другому не получится. Ну ты делай своё дело смело и спать.
- Ты что, любимая, я ж не девственник какой! Гы-гы-гы-гы! Ты что, тут всюду графини и фрейлины, матери наконец, у меня было семь женщин, и все от меня в восторге! Ты что, я для них был как бог!
-Любимый............они врали…..
-Ааа.......
Глава 3.
- Ну как там мой сын? Чего невесел, чего голову повесил, аль что не так?
- Да вот, папенька, какая-то хрень, даже не знаю, как сказать…
- Говори как есть, лучше отойдём в зал тайных совещаний, в подпол.
- Как я не люблю эти твои коридоры! - сказал принц, зайдя вслед за королём в стену.
- Ну что там? - спросил нахмурившийся король, когда они уселись в нижней комнате заделанной под бар с большой тарелкой на стене. По ней можно было катнуть яблоко и смотреть, как рыцари гурьбой гоняют голову гоблина по полю.
- Да, уютно у тебя тут. - сказал принц и немного помолчав продолжил, - В общем не удовлетворил я её вчера. Часа четыре пыхтел, она мне сразу сказала, что не получится. Не поверил я ей, теперь писаю повизгивая.
- Сказала сразу? Да, видать она поумней чем твоя мать, я про то только через сорок лет узнал, уже двух дочерей замуж отдал да и ты подрастал. До того мы с ней до ссорились, что решила она уйти. Всё ей чего-то не хватало, всё мной по чему то недовольная была, собирала вещи и по дороге мы гавкались, вдруг она затихла так и говорит: «Ты меня в постели не удовлетворяешь! И вообще, я всю молодость потратила зря!» Я тогда засмеялся, думал на зло мне сказала чтоб по достоинству моему ударить. Ушла она в общем, заделалась в толстую фею, говорят тыквы в кареты превращает. Ну, в общем ни суть, ты отлично всё знаешь. Не поверил я ей в общем, но что то меня всё равно гложило, пол года мучился, оплодотворил во дворце чуть ли не всё да только покой не приходил. Дошло до того что стал искать специалистов - за психику свою побоялся. Сперва мне никто помочь не мог, но потом нашел ведьму одну, висельницу, она умирать не хотела, сказала, что может помочь. Ну в общем я тоже не дурак, сказал если действительно поможешь, то тогда и я помогу, чем, как говорится, могу. Помогла она, а ты не отчаивайся, если уже знаешь, то решить вопрос можете сразу, жена то у тебя не зря премудрой зовётся. За тем, наверно, и сказала, чтобы сразу всё решить, ну или если за достоинство своё обидно побухай, свадьба всё-таки! Празднуй, напейся и забудь, ты королевский сын имеешь право! Погорюешь, пожалуешься, пьяны сопли по пускаешь, глядишь и взглянешь на это по-другому.
- А про специалиста, ты, что-то про специалиста говорил…
- Я ж тебе говорю, у тебя жена мудрая, неспроста это, завидую я тебе, а обидно! Дак пиво пей что тебе ещё?
- Да хрен с ним, с пивом! Что за специалист?
- Она одного мужика превратила в петуха, петуха в избу и где, я тебе её щас найду.
- Чего?!
- Ну, в общем, изба та днём бегает, а ночью где-то спит, а где никто не знает. Найдёшь избу, найдёшь и ягу.
- Ну батенька, давай по кружке и попёр я за избой петухом!
Глава 4.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. В общем, долго ли коротко ли, бегал принц по лесу, бегал, ничего не набегал. Оброс только весь, косматый стал и пах плохо, нет избушки. Рассвирепел принц схватил берёзу, выскочил на дорогу и прямиком на винный обоз. Народ в рассыпную. Взял он бочонок, сел под ёлку, пьёт и хрюкает, сквозь слёзы напился. Встал и заорал:
- Вы мне скажете, где мужик петух, куда вы денетесь! - стал хватать обитателей леса и допрашивать, не все пережили тот чёрный день. В общем, дошло до того что разбудил он старичка-лесовичка, а тот притомился и спал поди уж двести лет, встал он говорит:
- Что за шум?! – глядит, а там принц бегает с берёзой по лесу и орёт: «Где мой мужик петух?!» Обвил он его корнями и говорит:
- Ты почто, сын короля, животину тиранишь? Зайчика, вон глянь, до смерти забил!
- А я ему говорю, где мужик изба, а он верещит, не знаю, а у самого глазки такие косые хитрые!
- Дак тебе избушка на курьих ножках нужна что ли? Чё сразу то не сказал? Поперёк горла мне ваша изба, атрибут городской, а по лесу бегает! В общем надо поговорить с твоим папашей, отдаст он мне одно из своих полей, и будешь ты на нём ёлки засеивать, лопатой вот так тыкаешь и сажаешь ёлочку.
- Да хрен с ним, с ёлками потом, сейчас не до того! Изба то где?
- Вот какие вы городские неугомонные все. Вон за той ёлкой!
- Дак ведь нет там ничего.
- Конечно нет! Ты гриб съешь и будет!
-Какой гриб?
- Ну хотя бы этот красный в крапинку, если уж ничего другого не найдёшь стой крапинки облизывай, он и появится.
- Понял, развязывай!
- Ну, в общем, договорились, в июле месяце на лесопосадки.
- Да, да, пересечёмся. Где твой гриб?
Глава 5.
Взял принц гриб и давай лизать:
- А ничего вроде, язык только щиплет, – лизал, лизал, вдруг воздух заколыхался и стал превращаться в миллионы точек, и они издавали такой звук: «зззззззззззззззззззззз.» и от этого звука всё тело защикотило,
- Вдруг звук стал резким, и принц влетел на нём в одну из жужжащих точек и лес преобразился глядь, а за елкой изба на курьих ногах, в лаптях сидит в присядку и храпит через трубу. - Ух, круто то как! - зашёл принц в избу, а там, на нарах бабка сидит, и волосы под мышками расчёсывает.
- Хрен ли припёрся? - сказала бабка, сверкнув золотыми фиксами.
- Ну, в общем, я это, как его, нууу… проблемы у меня…
- У всех проблемы тебе хер ли надо, кто таков?
- Я принц, лет десять назад вы моему папане помогли с очень деликатным вопросом, он помнится тогда сильно вас отблагодарил, так что вы живы до сих пор, уважаемая, не то что б я намекал на старые долги, ну в общем, не могли бы вы мне помочь.
- По хер мне твои, долги не хер мне больше пришить, в бегах я.
- От королевской гвардии бегаете?
- Да хрен ли мне твоя гвардия, за помощь ту которую я твоему папане оказала, любая баба меня пришьёт, да простые то бабы хрен с ним, а вот ведьмы точно не пощадят, особливо две одна с косточками, другая с кольцами. Они опаснее, потому что отлично меня знают сестрицы мои.
- Да что ж это, плять, за секрет такой, что вообще происходит? Я просто хотел жениться и жить долго и счастливо.
- Хоти гы-гы-гы-гы-кхо-кхо-кхыыыыыыы-га-га-га-га-га. Ладно, расскажу, родной, теперь уже один хрен. В общем дело непростое, слушай: девки врут и есть причины, сперва поверхностные причины их две: «первая :боятся оскорбить достоинство мужчины», «вторая: для осуществления сказки всё должно происходить на уровне чуда, то есть мужики должны сами допетривать что и как, и говорить ему нельзя, по тому что если он будет это делать потому что ему об этом сказали, это уже будет не чюдо, а фальшивка своего рода, то есть, сделано специально.
- Что сделано?
- Какая хер разница?! У каждой своё, слушай что я говорю, суть то в чём отношение понимаешь? Всё что ты делаешь, она воспринимает как отношение к себе, потому что вы уже в месте, то есть ты уже часть её жизни и подсознательно женщина пытается контролировать весь процесс. У неё в башке индикатор взаимоотношений стоит. Сказка должна состоятся, а вот у тебя такой индикатор не развит, и своего рода является органом второстепенным, причём даже очень. Ты жопу свою потеплее пригрел, и тебе уже хорошо, всё под рукой пиво в холодильнике, на тарелке рыцари в гоблинбол играют и тёплая женщина под боком, бегать искать
не надо, всё под рукой и ты дома, гы-гы-гы-гы, крайность? Крайность. А у девок другая крайность, ты думаешь я чокнутая? Ага! Конечно! Все бабы чокнутые, а вы все тупые. И вот как из двух крайностей сделать баланс? Знаешь? Нет, не знаешь, а надо от каждого взять хорошее и отказаться от того, что в каждой
стороне плохо но если это сделать, то сказки уже ни будет ни твоей ни её. Вы станете одним целым, по теории, конечно, взаимоотношения возможны, но на практике это ещё ни кому не удавалось. Отношение это типично для всех, а вот взаимоотношения никому ещё не удавались. Существует теория, что если это кому-нибудь удастся, то сказка станет реальностью, а реальность, вполне логично, сказкой. Сколь вероятно, что при столкновении они превратятся в один прекрасный мир? Все мудрецы, кроме одного, заявляют, что это приведёт к гибели обоих миров.
- Вот же плять, да что ж это такое? Я просто хотел жениться и жить долго и счастливо! Что же, блять, такое творится то?! Как так то?!
- Ещё раз говорю, тебе хоти да только! Бате я твоему это рассказывала потому что у него проблемы были с его хером, особенно на уровне психики. А тебе говорю, потому что не только твой хер обижен, но что ты реально можешь это сделать.
- Что сделать?
- Коллапс миров.
- Как так?
- Ты думаешь я не знаю кто ты? Что ж я новостей, что ли не смотрю? На хер себе такую бабу выбрал, первый брак и сразу такой сложный фрукт?
- Я вообще то думал, что это самое простое: не лягушка всё-таки, да и с кощеем разборок устраивать не пришлось. Тут просто пришёл, поцеловал, правда там чуть люлей пару раз не вломили, ну, в принципе, просто досталась.
- Бу-га-га-га-га! Как сыр в мышеловке!
- Она и пыталась это все сделать, ты думаешь ты у неё первый? Да на моей памяти её будили уже раз десять, а до меня ещё сколько не знаю! Может ей тысячи лет, а может и больше! Не знаю! Знаю только, что когда-то она считалась самой красивой принцессой, дал ей сказочник дивную красоту, и наверно чтоб ей жизнь мёдом не казалась, изуродовал он её умом необычным. И все мужики в те времена хотели её в жены, но она всем принцам отказывала, и в итоге спуталась с обычным пастухом, хвосты он коровам крутил. И так она полюбила его, и так хотела, чтоб сказка случилась, что стала она учить его внутреннему миру женщины. Проще говоря стала она ему выбалтывать женские секреты, чтобы он слился с ней в одно целое, а не ползал по поверхности
в поисках, ну ты знаешь, чего вы там обычно ищите, в общем, прознали про то. Все видишь ли, живут люди как люди, а она решила апокалипсис устроить, ну в общем, мудрецы да маги собрались, её пастуху секир башка сделали, а на неё наложили страшное заклятье, что пока её принц не поцелует она не проснётся. Принцев она, видите ли, не любила. Но сколько её не целовали, возвращалась она всё равно назад, в башню. Вот так то. А ты говоришь – попроще.
- Пиздец короче!
- Он самый, уноси, принц, от неё ноги, мой тебе совет! Походу дела никому с ней не светит.
- Да это я без тебя разберусь. Что мне делать, как из твоего цветастого леса выйти?
- Вали, короче, отсюда, само попустит через пару часов.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 9:48 AM | Сообщение # 1006 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Глава 6.
- Чё, уже собрались?
- Да, только с караула сменились, пиво будешь?
- Да.
- Что то тебя давно не было видно.
- Да вот, решал семейные проблемы.
- Как молодая жена?
- А я почём знаю? Говорю ж тебе, решал семейные проблемы.
- На, возьми блюдце, она нас всех тут уже зазвонила! Ты куда?
- Да, пойду на улице поговорю.
- Зайди тогда в трактир возьми ещё пива, ну, и табачку.
Принц вышел на крыльцо катнул яблочко по блюдцу, из блюдца на него уставилась напуганое личико принцессы.
- Ты где был?
- По делам ездил.
- Ну ка быстро домой! Блюдце не выключай, буду тебя контролировать до самого дома!
- Ок.
- Что идёшь?
- Да иду.
- Что за дом, куда свернул?
- В трактир говорю ж табачку надо купить.
- Ну, покупай.
- Ну, покупаю. Любезнейший, дайте-ка мне табачку пару кило, - и, отключив блюдце, почему то шепотом сказал, - и пива.
Блюдце снова загорелось:
- Ты что там делаешь?
- Пиво беру.
- На хрена?
- Хочу бухать! - Сказал принц и отключил блюдце. Оно снова загорелось и искажённое лицо с зелёным огнём в глазах сказало:
- Иди ты в пень!
В тот же день поздно вечером. Пьяные руки не могли катнуть яблочко по блюдцу. Всё-таки получилось. Заплетающимся голосом:
- Слышишь ты, очарованная, ты думаешь вот принц, вот подфартило, люблю сапоги куплю?! А знаешь что, я тебе скажу, я просто пьяная свинья! Сними розовые очки, дура очарованная! Я свинья, пацаны скажите!
- Да он свинья!
- Ещё какая!
- Да таких ещё поискать, конкретный свин!
- Слышала? И вообще, ты меня бесишь, собирай свои манатки и уматывай, и утром, чтоб тебя не было в моём холостяцком гнезде, поняла?! Ишь ты, бля, не нравится ей что-то, ты кто такая, бля, вообще?!
Принцесса выслушала всё это с присущим ей достоинством, потом погасла, яблочко упало, блюдце разбилось.
Глава 7.
- Ну что, проснулся?
- Ага, где остальные?
- Служба, семьи, я то, видишь, сегодня на рыбалке, вот задержался, надо сходить на базар рыбки купить. Давай пей, да пойдём я домой тебя провожу, всё по пути.
- Пошли.
- Что там у вас случилось то?
- Да, она мне говорит ты меня......
- Стоп, стоп, стоп, ты слушал то, что она говорит?!
- Да а что?
- Я то думаю, что с тобой стряслось, теперь понятно всё. Нельзя слушать, что они говорят! Они постоянно что-то говорят, а ты киваешь головой, говоришь да, да, конечно, так и было. Если начнёшь их слушать чокнешься – они же чокнутые!
- Да ладно.
- Да ты ж уже чокнулся, посмотри на себя, это уже диагноз брат. Поверь мне, они не для того чтоб их слушать, вот смотри, я прихожу с караула, а меня уже ждёт горячий ужин, встаю утром на службу, а уже латы начищены, дома убрано, всегда чистенько. Опять же в гости или на бал приглашают, приходишь с ней, люди смотрят, говорят, какой крутой парень, любуются. Сам бы ей любовался, да приелась уже, а самое главное, потрахаться всегда под рукой! А слушать их не надо ничего хорошего они тебе не скажут.
- Понятно короче.
- Что делать то будешь?
- Мириться пойду, походу дела, я её люблю.
- Ну, иди, я же говорю, чокнулся!
Глава 8.
- Она дома?
- Нет уехала рано утром, взяла карету и поехала, - сказала испуганная служанка.
- Вещи взяла?
- Вроде нет, я не знаю.
- Не сказала куда?
- Нет.
Принц бросился вниз, вбежал на конюшню и вскочил на своего богатырского коня. «Совсем забыл про похмелье, - подумал принц, - зачем так резко?! Да, хрен с ним, гони мой родной, тряси посильнее - живём лишь раз. Подъехав к городским воротам, принц спросил у караула:
- Королевская карета проезжала?
- Да, ваше высочество, ранним утром как раз после пересменки.
- В какую сторону свернула?
- На запад.
-Ноооооооо! Давай родной, не подкачай!
Через пару часов конь стал спотыкаться и храпеть.
- Ну, давай родной, у них форы шесть часов, я должен успеть! - И он воткнул шпоры по самые ни хочу, на полном скаку конь сделал неуклюжий скачёк вперёд, споткнулся и врезался в дорогу своей богатырской закованной в латы грудью. Они с принцем закувыркались, только конь по дороге, а принц по воздуху прямо над ним. Принц летел и думал: «Вот дурак, надо было курьерского коня брать, не на войну всё-таки!» А потом был удар об землю.
Глава 9.
Принц открыл глаза и стал разгонять пьяных фей, которые на такую вечеринку пригласили знакомых сатиров с дудками. «Да, давно мне так лампочку не встряхивали!» - Подумал принц.
-А-а бегом быстрей бежать, скакать, перепрыгнув через, если и живого, то бесполезного коня принц бросился по дороге, гремя наплечниками.
" Может латы на хрен снять , неудобно как-то", - подумал принц. В далеке показался столб пыли, через минуту уже было ясно, королевская карета. «Возвращается!» - подумал принц. Кучер, узнав принца, затормозил. Принц бросился к дверце, извинительная речь со слезами вылетела из головы. Но карета была пустой.
- Где она?
- Высадил у башни, как она и велела.
-У какой? С флигелем?
- Ну да. Вышла, меня домой отправила, сказала, назад со своими доедет.
Принц вскочил на козлы и заорал:
- Гони в башню, давай гони, батя, гони, - когда подъехали, уже темнело. Принц сказав, - жди.
Поскакал по винтовой лестнице, вот она комната с книгами. Вот она маленькая дверка и она, опять свернувшись калачиком, сладко спала. Принц, встав на корточки, сказал:
- Любимая, теперь всё будет по-другому, - и поцеловал принцессу, но ничего не произошло, он ещё раз поцеловал её, но она продолжала спать. В своём мире, где всего этого уже не существовало.
- Уже слишком поздно.
Принц обернулся и увидел фею.
- Мам, что ты здесь делаешь?
- Да вот, вырвала минутку, чтобы помочь сыну. Ты мог разбудить её только раз. Теперь она от твоего поцелуя не проснётся.
- Что же делать?
- Обратись к мудрецам.
- А ты мне не поможешь?
- Нет, не могу, у меня сегодня астрал, а вечером мы с моей гильдией на эльджуне орков мочим.
- Ну ладно, давай тогда.
Глава 10.
- Ну что, сын, просрал своё счастье? - сказал Король, - надо было тебя назвать Иван-дурак, да только девкам дураки не нужны, поэтому мы назвали тебя принцем, принцы им всем нужны.
- Да им только дураки и нужны, хотят, чтоб мужик был дурак, но только чтоб поступал по-умному, чтоб ни хера не знал, но при этом сделал всё как надо, а если не сделал, то виновен во всём. Все такие, кроме неё.
- Да-а-а-а-а, не было печали. Мудрецы с волшебниками соберутся к четвергу, а теперь потеряйся…….
Принц лежал, где-то на самой глубине океана, и сквозь толщу воды начал доносится голос:
- Вставай пьянь, всё проспишь.
- Ааааа, что, какой сегодня день?
- Четверг, дурень.
- Что, собрание сегодня.
- Уже было, дурень.
- И что сказали?
- Сказали невозможно это. Не проснётся она от твоего поцелуя.
- И что, не нашлось ни одного мудреца, который бы сказал мне что-то новое, что я не слышал? Они ж мудрецы, что, не родилось ни одной идеи, ни у кого, как это заклятье обойти?
- Дело не в заклятье, просто так устроен этот мир.
Принц зашептал задумчиво:
- Мудрецы, мудрецы... Ах, точно мудрецы, Бать, мне нужен гриб.
Глава 11.
- Чё припёрся опять?
- А ты что, фиксы сняла?
- Не ждала тебя.
- А в прошлый раз ждала?
- В прошлый раз ждала, чего хотел?
- Ты что-то там, помнишь, говорила про мудреца?
- Про какого мудреца?
- Ну, который был против того, чтоб жену мою наказывать за конец света. Все, мол, согласились наказать, а он выступил против.
- Говорила же тебе, она такая же твоя, как и всех остальных до тебя!
- Да хрен с ним, про мудреца то что?
- Дак его изгнали, и никто его с тех пор не видел.
- И что, ни друзей, ни родных, ни знакомых?
- У него был всего один друг. Ты знаешь, кто такие Древни?
- Ну, знаю.
- Дак вот, у них есть старейшины, их трое, тебе нужен самый старый, говорят он чуть ли ни первое создание сказочника.
- И где его искать?
- У древней спроси, хотя после того, что ты бухой в лесу выплясывал они тебя…….
- Что, шишками закидают?
- Ноги оторвут, дурень. Тут что-то другое надо и вариант только один, сестра тебе моя старшая нужна. Она по молодости с тем древнем встречалась, и у них должны быть кольца. Эти кольца волшебные, к друг дружке катятся, если их на землю бросить. Это у них чтоб тянуло друг к другу лучше. Насколько я знаю свою сестру, кольцо у неё, скорее всего, в заднице, так что ты к ней подойди, в живот дай, кольцо и выпадет. Только она у меня лютая, сразу набрасывайся и бей, ушами прохлопаешь, хорошо если просто вломит, а то мало ли что ещё сделает. Понял, сразу бей.
- Понял. А живёт то она где?
- На краю леса, у гиблого озера.
- Спасибо, бабань!
- Если б не было интересно, чем вся эта много тысячелетняя сказка закончится, хер бы я тебе помогла!
- Всё равно, спасибо!
Глава 12.
Долго ли, коротко ли, брёл принц по лесу, наконец, набрёл на мрачное озеро. Больше похожее на тухлый пруд, на берегу которого стояла разваленная хибара, поросшая мхом. «Другого такого места быть не может», - подумал принц, и засел в засаду. Подкараулив бабку, он схватил её за загривок, стал бить в живот и орать:
- А ну отдай кольцо! Бабка, тужься, тужься, тужься!
Бабка заверещала, как потерпевшая:
- Ааааааааа! Помогите, убивают, насилууууууюююююют!
- Отдай кольцо, бабка! – не унимался принц.
- Нет у меня ни каких колец! - принц остановился. - Кость есть, - сказала бабка. - А колец нету, тебе наверно сестра моя нужна, у неё какие то кольца есть, вроде.
- А где её найти?
- У гиблого озера она живёт.
- А это тогда што?
- Это, гиблый пруд, а ты что, её новый хахаль?
- В смысле, хахаль?
- Ну, не знаю, ты обознался, и на меня так набросился, что я подумала пиздец моей целке.
- Не, бабань, ты чего, не, я не хахаль, ты уж извини меня, действительно обознался!
- А может это, что давай?
- Не, не, некогда, давай потом. Ну ладно, бывай, ещё раз извини!
Принц нёсся через лес по дороге, сбивая трухлявые берёзы. «Озеро, озеро, где ж оно, озеро? Вот озеро!». При ясном небе, как будто туча легла на лес, между деревьями царил мрак. На берегу стоял терем на столбиках забора, вокруг терема висели черепушки всякой сказочной братии: орки, гоблины, сатиры.
- Бу-га-га-га! Да, очень страшно! Ха-ха-ха-ха-ха! Ну, поехали!
Принц влетел в терем, но бабка оказалась очень маленькой и юркой, проскочив у него между ног, она подождала, пока неуклюжий латный принц развернётся, после чего подпрыгнула, и раз пятнадцать махнула у него перед лицом ногой. Принц сказал:
- Понял, извините, ошибся адресом! Простите пожалуйста! - бабка молчала. – Ну, я пойду? – Бабка продолжала молча изучать гостя. Принц по стеночке добрался до двери, и пулей в лес. В лесу, отдышавшись, он достал блюдце и катнул яблочко.
- Пацаны, летите сюда! Тут с бабкой одной разобраться надо! Давай быстрее! И захватите нашего общего друга Карла, он таких бабок десяток за раз порвать может! Если упрется, скажите. что за тем его и кормим, чтоб он бабок рвал! Всё, пулей сюда!
- А что, крутая бабка?
- Не знаю, ногами машет как Тарантино!
- Всё, летим!
Принц достал фляжку с медовухой, за пол часа, пока его рыцарская братия ехала, выжрал фляжку, и, допившись до состояния ,болельщика гоблинбола во время финала , встал и раздавил серебряную фляжку о стальную грудь. Выглядело это впечатляюще. Из-за его спины, через лес летела рыцарская конница. И отдельно, на кованой колеснице летел Карл.
Прокричав:
- Служить и защищать, не отступать и не сдаваться! - они вломились в терем. Что было дальше, принц не запомнил, когда очнулся, весь терем был завален стонущими рыцарями, плывущее сознание трезвил визжащий, и пытающийся залезть под печь Карл.
- Ты ж куда, касатик?! - приговаривала бабка, - Я ж тебя не больно, я ж тебя как родного! – Заметив, что принц очнулся, она спросила: - Зачем, королевский сын, пожаловал?
Принц, подумав, что лучше давить на жалость, заплакал:
- Понимаете бабушка, я влюбился, а потом всё кувырком, а потом, понимаете, я ведь на самом деле не такой плохой. Просто бухой был! А она не понела, а она ушла! Дайте колечко, Сказочника ради.
- Кольцо древня? А кое-что ему передашь?
- Конечно.
- В общем, скажи ему, что, если он меня ещё раз, как на прошлые выходные, продинамит, я ему его гиблый корень вырву и в его трухлявую пасть засуну! Понял?! Следующие выходные, усек, пусть назад мне своё колечко вернёт, на родное место! - и с этими словами, бабка ударила себя по животу, и колечко выпало и покатилось через порог в лес.
- Ну что смотришь, беги. Ну, а вы, мальчики, что, в баньку? Сказала Бабка потирая руки.
Карл достал голову из под печки, и смущённо и обижено сказал:
-спасибо что позвали ребята.
Глава 13
Колечко легко преодолевало любые препятствия, принцу было тяжелее
Закованный в латы он выбивал на камнях искры
-куда так быстро куда. хрипел задыхаясь принц но всё равно бежал
Вдруг колечко закатилось в большую яму он забежал в яму и мир перевернулся
Над ним светило зелёное солнце и за рекой начинался величественный лес
-Неужто я на другой стороне нашего земного диска. подумал принц . расскажеш кому не поверят.
Он бросился за кольцом по броду . живительная вода. Десять секунд кайфа
Колечко понеслось как сумашедшее
-куда? Куда? Хрипел принц подожди
Перепрыгнув через бревно оно выскочило на тропинку
-ну вот уже легче слава Сказочнику. Подумал принц
Тропинка петляла между гиганских деревьев и вылетела на поляну покрытую мхом и ягодами по среди поляны
Стоял трухлявый пень размером с дом колечко поткотилось к его корням пень открыл глаза
И сказал
-пошла к чёрту грязная ведьма. Ээээээ а ты кто?
-Я вобшем вы не гневайтесь я принц в обшем у меня проблемы я её любил а она а я…..
-Тише тише чё тараториш яяя, она, кольцо откуда я те говорю
-Бабка дала говорит пойдёш за кольцом и скажеш ему в обшем
-Што про гиблый корень,Га-га-га-га. - засмеялся Дедушка Пень, и в друг стал мрачным ,как туча.
- "Слышал уже сто раз пусть только припрётся я ей её кольцо в задницу засуну."
- А ты кто таков.
-Я несчясный принц.
-И чё хочеш от меня печяльный принц .
-В обшем женился я а жена у меня царевна спяшяя ааааааа, ну в обшем заснула она опять, а разбудить я её хочю и никто
даже мудрецы не смогли мне сказать как это сделать.
И узнал я про одного мудреца который не согласился с вынесенным спяшей царевне приговором,
и решил я почему то что он один ответ знать и может как мне спяшюю красавицу разбудить.
-Я тоже знаю как её разбудить, но теперь не скажу, иши своего мудреца можеш конечно тут его
подождать он заходит сюда иногда, в прошло столетье с ним в нарды на шишки играли,
но боюсь утомиш ты меня я вобше гостей не ждал поэтому вали нахрен, иши своего мудреца.
- А где он?
-А ты не догадался?Заулыбался Пень. -Где звери ни бегают? рыбы не плавают? птици не летают?где можно спрятаться так чтоб тебя ни кто не нашол? Нууу.
-Не знаю.
-До чего скушный народ начял рождаться по слогам: НЕ-НА-ЙДЁТ ТЕ-БЯ-НИК-ТО ТАМ ГДЕ НЕТ
НИ- КОООО –ГООООООО.
-А это хде?
-Гыгыгыгыгы на небесной сфере он сидит дурень ты тупорылый
с утра довечера со Сказочником треплеться он у него вроде секретаря.
-И как мне его достать?
-Если скажу ты уйдёш? нет яб конечно предложил остаться ну о чем я с тобой говорить
буду ешё сто лет слушать твои а гдееее а хтоооооо гыгыгыгыгы. Не обижайся ты клёвый парень.
-Да ладно, ты только скажи как на небесную сферу попасть.
- Дам я тебе семечько своё кинеш его в землю пописаеш на него и лезь на небо.
-Гдето я уже слышал такое.
-Какая тебе хер разница лезь говорю только не здесь к своей бабе иди и там кидай здесь ненадо,
а то назад ко мне слезеш гыгыгыгы. Да я шучю ты классный пареень.
-Спасибо за помошь дедушка пень.
-Да да вали уже.
Глава 14
Добрался принц до башни и думает
-интересно а семечко надо просто бросить и пописать или сперва в землю закопать. Чё я туплю
мочи у меня что ли не хватит и так и так попробую.
Бросил он семечко прям под окнами спяшей принцессы пописал и выросла крапива до самого неба.
-твою ж маааать. взвизгнул принц.
Из далека послышался раскатистый гогот пня.
-Ну чё делать видать любовь такая и есть. Сказал принц и пополз на верх.
Долго ли коротко ли в обшем через пару дней с красной прышявой и злой рожей принц долез до верху, крапива
Пробила небесную сферу и вылезла наружу - ух ты я стою на небесной сфере скажеш кому не поверят подумал принц. Земля под ногами расплывалась
где то далеко внизу, сфера была похожа на поверхность студня, как здорово подумал принц.
Где то вдалеке что то светилось как будто звёздочка прилипшая к небу. Не зная куда идти он пошёл туда.
-недумаю что здесь много кто есть. Подумал принц
Через некоторое время звёздочька превратилась в пряничный домик со светяшимся окошком
Когда вымотавшийся до смерти принц подошол к двери она сама отворилась, он вошол .
В домике всё было маленькое по виду даже игрушечьное принц сам себе показался великаном.
Из дальней комнаты на встречю ему вышла маленькая девочька, она молчя села за свой игрушечный стол на кухне
и жестом пригласила принца сесть, он побоялся сломать
игрушечный стульчик но ешё больше он боялся не подчиниться мановению этой маленькой руки.
Когда он садился на стул он сам стал маленьким не сразу даже понял что превратился в ребёнка,
в тихого меланхоличного мальчишку в игрушечьных латах и пришло ясное понимание что еслиб он оставался взрослым
он не смог бы сней даже заговорить они сидели и молчяли и пили чяй с пряниками,
попытки заговорить натыкались на какое то припятствия почти физическое
Она заговорила первой:
-Сказочник.
-что?
-по устройству этого мира ты не сможеш разбудить её но этот мир создал Сказочник
и только Он может изменить установленный порядок.
-И что мне делать?
-Тебе нужно поговорить с Ним.
-И как это сделать?
-Тебе нужно поговорить с Ним.
-Всмысле, аааа всмысле просто поговорить, и чё не надо убивать драконов
Ненадо лазить по крапиве, ненадо драться с бабками?
-Я знаю где ты хочеш шяс оказаться больше всего.
Глава 15
Принц стоял у кровати на которой свернувшись калачиком лежала принцесса
Он отвернулся к окну встал на колени и сказал:
-Сказочник я устал я не могу её разбудить ты видиш и знаеш всё
Мне очень нужно чтоб она проснулась но я не знаю как это сделать
твой мир не отпускает её
И я сам ничего не смог сделать. Делай всё что хочеш но разбуди её, разбуди её на всегда сними заклятье.
Небо разверзлось вместе с потолком сверху склонилась бородатая растрёпаная голова сквозь очки неожиданно были видны совершенно обычные человеческие глаза.
-Сделать всё что я захочю лиш бы она проснулась? А зачем тебе будить её?ты любиш? или просто чюствуеш себя виноватым?
-Я незнаю.
-Разбудить её потому что ты хочеш? Если я это сделаю то её сказка не состоится,
разбудить на всегда её сможет только тот кто её любит.
-А что тогда состоится, моя сказка?
-Кто тебе сказал что твоя сказка вообше начиналась?
-Ну тогда верни ей её пастуха.
-Только принц может разбудить её.
-Зделай его принцем.
-На одно королевство один принц иначе начинается гражданская война это уже проверено,
а сказка она не для бардака а для подвига.
-И что теперь делать.
-Один принц должен исчезнуть.... Ты хочеш исчезнуть?
-Аааааааа как исчезнуть?
-Как принц. То есть ты останешся но уже не будеш принцем и никто никогда не узнает что ты им вообше когда то был.
-……………………………а может я никогда им и не был?, может я только в её сказке и был принцем
Единственная девушка которая мне не лгала и открыла мне настояший мир которого я не знал,
..... как пелена с глаз упала,.......а было ли у меня вообше чтото кроме неё?
......................... я согласен. Что я должен сделать.
-Скажи пастух стань мной.
-Пастух стань мной.
Из воздуха появился долговязый нескладный парень в латах
-Дымные лилии. Грустно подумал принц.
-Ну чё смотриш целуй её. сказал принц
-Зачем ешё? Задумчиво сказал парень
-Ну как? чтоб она проснулась.
-А зачем мне её будить пускай тут полежит пока не понадобиться.
-К..как.
-Так. Я итак знаю что она моя и всегда будет моей зачем мне шяс париться на этот счёт,
как понадобиться так и поцелую она уже моя не твоя, ни его, ни того, ни другого, она всегда остаётся и
останется только моей. Ты думаеш это твоя сказка или её, нет это моя сказка.
-Кто то шяс умрёт от ударов по морде. Сказал принц
- Ты скотопас вобше оборзел ты с кем разговариваеш холоп
От удара латной руковицы принц кувырнулся лаптями к верху и так и остался лежать у её ног.
Лежал принц в лаптях и думал
-как я вообше во всё это влез?
(написано по реальным событиям)
Такая вот у меня сказочка.
хотелось бы поблогодарить Великого Сказочника
внутри Которого мы живём движемся и сушествуем
которым дышим и из Которого состоим за столь богатый
и невообразимый мир в котором можно жить снаружи простым животным
а можно свихнутся и жить внутри а можно и там и там ну каждый как
говориться ловит свой собственный кайф.
и закончить свою сказку я хочю стихотворением
которое я написал после разрыва со своей спяшей красавицей:
Прикосновение к Женщине.
-Скажи мне, кто ты, светлое созданье?
Ты, видно, ангел, заблудившийся во тьме?
- Я женщина, и потому я тайна,
Второй такой не будет на земле.
Я сильною бываю без причины,
И даже если рушится весь мир,
И обессилев падают мужчины
Средь мертвых душ и среди черных дыр,
Когда вдруг вздрогнет в основании колонна,
И словно бы весь мир идет войной,
Моя душа останется спокойна,
Как будто это происходит не со мной.
Ещё я очень трудно доверяю,
Но если я доверю, то тогда...
Покой и сон тогда я потеряю,
И полюблю я без конца и края,
И моё сердце вспыхнет как звезда.
Но если ты предашь, то я остыну.
Ты прекоснёшся к смёрзшейся душе.
Тогда ты окунёшься в мою зиму,
Тепла ты не увидишь там уже.
Я мщю не потому, что презираю,
Не потому, что ненавижу я тебя.
Я просто очень ценное теряю,
Я безгранично важное теряю...
Ты думал что пустяк? А мне беда!
Ешё я очень нежною бываю...
Когда спокойно мне в твоих руках,
Тогда снежикой на груди я таю,
Тогда душой и телом обнимаю
Тебя, как землю обнимают облака.
И правда - тайна, ты ведь не открылась,
Сказав всё это мне, хоть правду говоришь.
Скажи мне, что ж там всё же притаилось?
О чём с собою даже ты молчишь?
Я знать хочу, мне очень интересно,
Что без утайки ты расскажешь о себе?
То, что, наверное, тебе одной известно:
-"Ребёнок я, оставленный во тьме".
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 9:53 AM | Сообщение # 1007 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 18.10.2013
Автор: Шалтай-болтай
Хроника одного перехода
Сегодня я, Василий Чапаев, решил перейти на сторону зла.
Ну а чего? У зла много преимуществ. Говорят же, что деньги - зло. Значит, у всех, кто на его стороне - куча бабок, тачек и вообще, роскошная жизнь. Так что я подумал и решил стать самым-пресамым крутым Чёрным властелином. Чёрное - это стильно.
Да у меня уже почти все одноклассники на сторону зла перешли! Один я, как рыжий!
Упс. А ведь рыжий.
И какой тогда из меня чёрный властелин?
Надо что-то делать.
День 1.
...! ...! ...! Какой же гад придумал писать на коробочках таким мелким шрифтом?!! Да кто их вообще может прочитать, инструкции эти?
Надо было всё-таки взять лупу и постараться.
И почему, ну почему, мать - в брюнетку спокойно красится, а я от той же гадости позеленел?!
Долго смотрел на себя в зеркало. С такой причёской меня только в водяные возьмут. Или в древесные эльфы. А древесные эльфы - все на стороне добра. Не годится. Взял отцовский "Жиллет".
Ну а чего? Деми Мур может, а я что, рыжий?
Как раз не рыжий. Ну, рыжевато-зелёный. Была бы осень - вполне мог бы в лесу замаскироваться и грабить прохожих.
...! ...! ...! Какая сволочь всё время по телеку твердит, что лучше "Жиллета" ничего нет?!
Он же затупился на середине головы!
Ну почему, почему, какая-то актриска за полминуты бреется, а я час потратил и на раненого крокодила стал похож?! А кровищи-то сколько? Ой, мама! Кро-о-овь...
Кафель в ванной ужасно холодный. И спать на нём неудобно. Да, я спал! Внезапно уснул от переутомления! Теперь всё жутко болит.
...! Зачем, ну зачем я в это проклятое зеркало смотрелся?!
Снова уснул. Да, я очень устаю в школе.
Слава Ктулху, мама пришла, когда я уже второй раз проснулся. Иначе тут же вызвала бы скорую и уволокла в больницу. А так, обозвала зайкой, горюшком и (брррр, гадость!) лапочкой и добрила мне голову.
...! ...! ...! Ну почему эта зелёнка такая зелёная?!
Ещё и жжётся! Я отбивался, как мог, но мама всё равно намазала мне всю башку этой дрянью! Жизнь - беспросветна. Но я всё равно перейду на сторону зла! Сразу, как только придумаю, как.
День 2.
Хорошо, что сегодня в школу идти не надо. Только в музыкалку, а это после обеда.
Вместо музыкалки пошёл к Черепу. На самом деле его Луисом-Альберто зовут. Только за это он и в глаз дать может. Я, пока с ним не познакомился, думал, что это мои предки надо мной поиздевались выше крыши. Ну а чего? Петр и Анна Чапаевы. Как сыночка Васей-то не назвать? Юмористы, блин!
Но у Черепа мамочка круче, однозначно.
Череп меня оборжал. И сказал, что на сторону зла не так переходят. Типа, внешний антураж мелочь, надо сущность менять. А остальное само приложится. Ну не знаю. Кто ж поймёт, что я крутой злодей, если я пай-мальчиком выглядеть буду? Но Череп в этих делах разбирается и, вообще, жутко умный, не зря ж его так прозвали.
Короче, объяснил он мне, что надо сначала Чёрным властелином изнутри стать. И начинать понемногу. Ну, типа, в автобусе за билет не платить, бабушкам - божьим одуванчикам место не уступать. И всё в таком роде.
Завтра по дороге в школу попробую.
День 3.
...! Не взять билет не удалось.
Ну, почему, почему кондукторами в автобусах такие бешеные огроменные тетки всегда?! Я уж думал, она меня затопчет. И правое ухо оглохло.
О! Вдруг оно так и останется? Может, меня теперь из музыкалки выпрут?
А вот место бабушке я не уступил.
Жесть! Я на такое больше не подписываюсь. Старушка попалась подслеповатая и села прямо на меня! А ещё, она явно не божий одуванчик. Божья коровка, скорее. Или божий бегемотик.
Короче, расплющила, да ещё и наорала хуже кондукторши.
Болит теперь всё! А ухо после обеда снова стало слышать и пришлось тащиться в музыкалку.
Но я всё равно перейду на сторону зла и стану Чёрным властелином! Как только придумаю, как.
День 4.
Вчера вечером пожаловался Черепу. Хорошо, что по телефону, иначе непременно дал бы ему в глаз. А маленьких обижать нельзя. Он же, хоть и умный, но на год младше и вообще мелкий какой-то. А двинуть Черепу по черепу хотелось ужасно!
Оборзел, сопляк! Сказал, что Чёрного властелина из меня не выйдет и таких, как я, надо сразу приносить в жертву. Чтоб не мучились.
Да кто он такой?! Какой-то пятиклашка мне будет указывать? Убил бы!
О! Вот я дурак! Это ж будет самое натуральное злое дело, если я Луису-Альберто настучу по шибко грамотной башке.
...! Всё-таки Череп слишком умный! Как?! Ну, как он догадался, что я приду? И откуда выкопал этого десятиклассника?
Левый глаз теперь ни фига не видит. Зато я того дылду успел разок укусить! Будет знать, как маленьких обижать!
День 5.
Математичка написала в дневнике, что я спал на уроке. И ничего я не спал! Я думал. Ну, почему у всех получается на сторону зла перейти, а я торможу? Даже Вовка-второгодник перешёл! Да что он? Ленка Соколова сумела! Девчонка!
А мама из-за этой записи отказалась вышивать на моей куртке нетопыря! И спать загнала в несусветную рань. Сразу после того, как устроила допрос на тему фингала. Сказал, что хулиганы в переулке напали. Ой, дура-а-ак! Она же сразу заявила, что будет меня из школы домой провожать! Еле отбился.
Ночью приснился жуткий сон. Череп, математичка и та бабка из автобуса в один голос объясняли, что печенек у Зла на всех не хватает, а Чёрных властелинов и так слишком много развелось. И они решили сделать печеньку из меня.
И испекли же! Прямо в шикарных доспехах, в которых я себе снился, засунули в печку! А ведь я отбивался и кусался!
Когда проснулся, оказалось, что мама укрыла меня вторым одеялом.
Зато я понял! Всё-всё понял! Математичка, кондукторша, Череп и даже та бабулька - они же все на стороне зла! И просто кошмарят конкурентов!
Но я всё равно перейду на сторону зла и всем тогда покажу! Вот только придумаю, как.
День 6.
Сегодня на контрольной меня осенило! Математичка права. Чёрных властелинов и правда слишком много. Но ведь не обязательно становиться именно им! Решено. С завтрашнего дня учусь быть вампиром.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 9:57 AM | Сообщение # 1008 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 02.11.2013
Автор: Мarita
Красный колпак
Эйлин резала лук и порезала палец. Ах, какая неловкость!
Нож клацнул «Крак!» железным ведьминым зубом, надгрыз мясисто-розовое и сочнохрусткое белое, вишнево-ягодными каплями украсил пирог. Когда режешь лук, принято плакать.
…У гостя был луковично-острый колпак, красный, как созревшая вишенка, игольно-острые зубы торчали над нижней губой, точно у лесного хорька. Эйлин подумала – он пришел, потому что она вкусно готовит. Фейри всегда слетаются на запах ее пирога.
– День добфый, хозяюфка! – бельчачье-рыжим хвостом колпак махнул по столешнице, красно-алою лужицей растекся под ногами его, едва не запачкав башмаки. – Пфемного добфра тфоему дому, добфа муфу и детям малым, добфа тебе фамой. Не уделиф ли и нам, добфому нафодцу…
Эйлин смотрела, как он ест – разевая непомерно большой, лягушачье широкий рот, заталкивает за губу куски пирога один за другим, вишнево-красной улыбкой щерится ей в лицо. Как крошки разбегаются по столу рыжими резвоногими мурашами. Как ноет укушенный палец. Как красное пятно на переднике темнеет, подсыхая, словно притушенный костер на ветру.
– Убить лягушонка! Отрезать дурацкие лягушечьи ноги! Мам, это он тебя обидел! – только Кэйвен умеет так громко кричать. Только у Кэйвена есть злая, дальнобьющая рогатка. Кэйвен хотел заступиться за нее, он выскочил из-за дверей, выхватил из-за пазухи камень, прицелился…
Бум-мс!
– Ах ты мефский мальцифка! Это тебе так не фойдет! – неловко, как подраненный лягушонок, гость прыгал по столу на одной ноге, обеими руками держась за другую, и темно-зеленые бриджи его, цвета сочной болотной ряски, горели потеками красного, точно пламя переметнулось с передника на них, пал пущен по траве, камыш занимается ярко-рыжим огнем. – Мы еще пфидем! Мы тебе устфоим!
…Остатки пирога горчили луковично-острым и были черны по краям, точно догоревшие уголья. Она не решилась есть их сама или кормить семью, и выкинула пирог за ограду, и стала ждать. А три луны спустя…
***
А три луны спустя они все-таки пришли.
Не за Кэйвеном – за нею, и это было вполне справедливо – плоха та мать, что не научила своего ребенка законам вежливости и гостеприимства, и вся вина за случившееся лежит на ней.
Красные, как мухоморовы шляпки, их остроухие колпаки прятались в непролазной траве, дразнили с самых высоких веток, грибами прорастали в древесной коре. Фейри смеялись, фейри зубоскалили ей, с ежиным шорохом терлись об юбки, кололи сквозь башмаки длинно-острыми иглами.
– Эйлин, иди к на-ам! Нет, к на-ам! Эйли-ин! – тропинки сматывались под ногами в большой, путано-рваный клубок, колкой шерстистою нитью петляли влево и вправо, назад и вперед, пот на губах был солено-горьким, точно ножом рассеченные луковичные внутренности. – Эйлин, куда-а?
…Когда под ногами хлюпнула липко-болотная жижа, а камыши наклонились к лицу ее, щекоча волосы пухово-нежным, она едва не рассмеялась от облегчения. Пусть будет так. Мягкие руки трясины, тянущие за щиколотки вниз. Ряска, зеленой рыбьей чешуей облепившая грудь и шею. Захлестывающие ноздри и рот луковично-горькие волны. Смех фейри над головою. Темнота…
Пять лун спустя Кэйвен, играя с мальчишками в камышах, нашел ее перепачканный в иле браслет и полуистлевший лоскут от платья, и очень горько плакал.
__________________________________________________
В рассказе речь идет о фейри-пикси, чьей отличительной особенностью является умение перекидываться в ежей и в таком виде бродить среди смертных. В обычном обличье своем они бывают ростом от одной пяди до нормального человеческого, носят ярко-красный островерхий колпак и зеленую куртку, а любимая забава их – сбивать с дороги путников. Как и все фейри, имеют во внешности своей некое отличительное уродство – копыта вместо ступней, перепончатые ладони, клыки, торчащие изо рта и т.п.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:02 AM | Сообщение # 1009 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 31.10.2013
Автор: Shurei
Финт хвостом
Бортовой компьютер призывно запищал, сообщая тем самым, что принял сигнал с орбитальной станции и готов установить видеосвязь. Капитан Альвиды, интеллигентного вида мужчина в очках и белом халате, похожий, скорее, на ученого, нежели на бравого покорителя космоса, кивнул оператору. Что-то подозрительно тренькнуло и заурчало, запахло паленой проводкой. Капитан страдальчески вздохнул и взъерошил седеющую шевелюру. Оператор досадливо крякнул, но все же каким-то чудом заставил дряхлое оборудование работать. Вся остальная команда тем временем осуждающе покосилась на Аника, тринадцатилетнего капитанского сына. На плече у мальчишки восседал ручной аракийский мемух, знаменитый своей пылкой любовью к корабельной проводке и носящий обманчиво-ласковую кличку Персик. Наглая животина и усом не повела, только удовлетворенно пискнула и скрутила колечком свой безволосый розоватый хвост.
- Рад видеть вас и вашу команду, господин Вин! - поздоровался с экрана чрезмерно упитанный аракиец, чья кожа имела психоделический нежно-салатовый оттенок. Это был деловой партнер капитана, занимающийся не вполне легальным сбытом особо редких образцов инопланетной флоры и фауны. - Надеюсь, вы не забудете навестить своего старого друга. Поверьте, в этот раз я раздобыл уникальные экземпляры!
- Звучит заманчиво, - капитан улыбнулся, не замечая, что за его спиной Аник гримасничает и дразнит аракийца не вполне приличными жестами. - Мы вот-вот прибудем на станцию. Марвидус, встретимся у вас на корабле.
- Договорились, - кисло буркнул аракиец. Кривляния капитанского сынка его порядком достали (Аник все не унимался - мальчишка схватил Персика, задрал ему хвост и потряс в воздухе филейной частью мемуха).
Связь прервалась. Медленно и чинно корабль начал стыковку.
Космопорт встретил Альвиду полной неразберихой и какофонией, команда корабля была слишком занята, чтобы уследить за самым мелким и шустрым членом экипажа. Впрочем, уходить в самоволку в компании одного лишь Персика было не самой удачной идеей: не успел Аник опомниться, как был схвачен, засунут в мешок и увезен в неизвестном направлении.
***
Марвидус приветствовал гостей многозначительной усмешкой. Еще бы, он собирался провернуть весьма удачную сделку. Жизнь мелкого гаденыша в обмен на весь груз Альвиды, в трюме которой находились десятки редчайших животных для Аракийского космопитомника...
- Проходите, проходите, господин Ван! Прежде, чем обсудить условия нашей сделки, я хотел бы показать вам что-то интересное...
Марвидус прищелкнул пальцами, и на центральном мониторе появилось изображение... стула. Стула, на котором сиротливо болталась перегрызенная кем-то веревка.
- Не может быть! - охнул аракиец и защелкал пультом, яростно переключаясь с камеры на камеру. Внезапно что-то тренькнуло, заискрило. Корабль тряхнуло, свет потускнел и... началось. Из динамиков посыпались вопли и брань.
- Говорит главный механик - пожар во втором отсеке! Аварийный генератор отказывает!
- Доложите причину!
- Кто-то пробрался в грузовой отсек и открыл клетки с равийскими грызликами. Эти твари прогрызли обшивку и закусили проводкой. Пожар перекинулся на третий и четвертый отсеки. Спасайся, кто может - сейчас все рванет!..
***
Экипажу пришлось возвращаться на Альвиду в срочном порядке. К сожалению, запланированной сделки не состоялось, теперь придется искать другого поставщика... Впрочем, блудную команду уже заждались.
- Пап, ну чем ты там занимался так долго?
- О, Аник, ты ли это? Сам-то куда пропал, мелкий негодник? - притворно нахмурился Ван.
- Не волнуйся, я тут неподалеку... гулял.
Аник широко и бесхитростно улыбнулся. Он выглядел настолько очаровательно, что команда тут же разулыбалась в ответ. Наивные. Они еще не знают, что теперь с ними на корабле полетят десять равийских грызликов. А что, не оставлять же бедных зверушек на произвол судьбы!
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:06 AM | Сообщение # 1010 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 13.11.2013
Автор: Морана, SBA
«21-12»
День первый
Под ногами проплывали верхушки сосен и кедров, студеные горные речушки. Серые гребни зубчатых скал смыкались вдали, образуя подобие гигантского колодца. Металлическая перекладина давала ощущение ложной безопасности – тяжелая и толстая, она шаталась и лязгала в пазах. Скрип колеса над головой мог бы заставить нервничать кого угодно.
На фуникулере, кроме Артура, никого больше не было. Ни вверх, ни вниз. Только темные дождевые тучи да неприятный ветер с вершин близлежащих горных пиков. Не лучшие спутники, право слово.
Мужчина зябко поежился. Начало осени, а уже холодно.
За спиной темнела точка отправной площадки, на которой по-прежнему, наверное, перебрасывались нервными репликами пара угрюмых провожающих в одинаковых кофейного цвета пальто и дорогих деловых костюмах.
Рев мотора, двигавшего канат, все еще был слышен здесь.
Хмыкнув, Артур раскрыл карманную книгу в мягком переплете и уткнулся взглядом в буквы. Довольно забавно читать о приключениях домохозяйки-детектива, зависнув между небом и землей, когда сиденье раскачивает ветер. Инструкцией безопасности на этот раз можно пренебречь. Не тот случай.
Воздух был свежим, чистым, таким непривычно сладким после смрада загазованного мегаполиса – аж голова кружится. Достав из рюкзака кружку-термос, Артур сделал глоток горячего чая с имбирем и мятой.
– Приятно, черт побери! – Он положил книжку на колени и поднес кружку к носу, вдыхая горячий пар.
Штормовки и фланелевой рубашки оказалось недостаточно для такой погоды, и мужчина соскочил с кресла на деревянный настил верхней площадки заметно продрогшим.
Упруго заскрипев, канатная дорога остановилась. Рядок замерших кресел, которые раскачивал ветер, – не самое воодушевляющее зрелище.
Спрятав руки в карманы, Артур огляделся. Понурые фонарные столбы и деревянный ангар, через который кресла разворачивались на новый круг; техническое помещение, закрытое на старый амбарный замок. Ни души кругом. Ничего интересного. Плафоны освещения были темными: свет включат с первыми сумерками.
Забросив на плечо рюкзак, мужчина отправился на другую сторону площадки. Оттуда брала разбег узкая тропинка, петляющая между старыми соснами. Здесь было гораздо прохладнее, и ветер чувствовался острее.
«Успеть бы до дождя…»
Дорогу застилал мягкий ковер из палой хвои. В воздухе стоял запах смолы.
Внимание мужчины привлек остов здания, расположившегося в центре живописной поляны. Немного подумав, Артур зашагал туда.
Некогда оштукатуренный фасад облупился, вместо окон – зияющие провалы. Крыши нет, лишь стены и перекрытия, потрепанные стихией. Вдоль стен – бахрома боя и кусков выломанного цемента.
Мужчина достал диктофон:
– Вижу руины. Старый отель. Недостроенный, либо демонтированный. Рухлядь. Позади него голый участок земли – ни единого деревца. И крутой подъем в гору.
Вошел по ступенькам внутрь строения. Пол покрывали пыль и грязь. Кое-где лежали хвойные иголки, пучки травы и битые кирпичи. Странно. Гостиничные комплексы, как правило, местные заправилы строили из дерева – для антуража и уюта. Эдакий фирменный подчерк.
Возле одной из стен пришлось остановиться. Накатила знакомая тошнота.
Он сбросил рюкзак с плеч. Щелкнул кнопкой диктофона:
– На стене рисунок. – Провел пальцем по кладке – сердце затрепетало. – Жирная тушь. Некоторые детали нарисованы углем.
Еще немного походил по развалюхе, разглядывая стены и что-то тихо наговаривая в диктофон. У порога Артур остановился, прочертил носком сапога в пыли линию и перешагнул ее. Прислонившись спиной к холодным кирпичам, вытряхнул сигарету из пачки и закурил. Было о чем подумать.
Беззвездное небо стремительно темнело. Ночь спускалась с гор, чтобы утопить в себе все в округе. Следом за сумраком шел холод. Здесь всегда так.
Мужчина оттолкнулся от стены и спешно зашагал к тропинке. «До темноты следует приглядеть убежище понадежнее, да и перекусить было бы не дурно. С утра во рту ни маковой росинки…»
Вскоре он увидал высокий бревенчатый забор, ограждавший гостиничный комплекс.
«21-12»
Фигурная вывеска над воротами, по идее, должна сверкать неоном и разноцветными лампочками, но электричество пока не дали.
Здесь царила тишина, лишь ветер тихо постанывал, да шелестел в кронах высоких кедров.
Артур миновал палисад, где находились детские горки и качели, прошел мимо пустого бассейна. Остановился перед фасадом гостинцы. Осмотрелся. Свет не горел ни в одном окне. Три беседки, крытый теннисный корт, биллиардная – все под замками. Между четырьмя фонарями – обгоревший квадроцикл. Мужчина обошел гостинцу, внимательно разглядывая каждую деталь.
Окно на втором этаже было разбито, двор усыпан осколками. Через подоконник свисала изумрудного цвета занавеска.
Найдя черных ход, Артур осторожно отворил дверь, нисколько не удивившись, что она не заперта. Внутри пахло плесенью. Дверное полотно хранило на себе глубокие царапины.
Мужчина присел на корточки. На сбитом зеленоватом коврике лежали рассыпанные охотничьи спички. Через несколько шагов обнаружилась еще одна спичка, на этот раз сгоревшая до половины; через следующие пять шагов – снова такая же. По ним, как по дорожке, Артур и вышел к порогу в просторный холл. Двустворчатая дверь была распахнута настежь. Там, где крепились пазы для двух щеколд, зияли выломанные дыры. Четыре дивана, расставленные вокруг разбитого стеклянного стола, походили на лагерь беженцев – одеяла, разбросанная одежда, пакеты из-под чипсов и копченых сосисок, окурки, подносы и грязные пластиковые тарелки. Обе лестницы, ведущие на второй и третий этажи, перекрывали баррикады из тумбочек, стульев и прочей утвари.
Вздохнув, Артур двинулся туда, где находился ресепшн. У стойки полированного дуба, на фирменных гостиничных ковриках изумрудного цвета, также лежали горелые спички. Звонок был сломан, смят, и заброшен в угол. На столешнице стояла пустая бутылка из-под текилы. В ней лежал пистолетный патрон.
– В доме ни души. Бардак кругом, – диктофон, негромко пискнув, принялся набивать свою магнитную ленту словами, – ищу гостевую книгу.
Прошел за стойку. Гроссбух лежал на специальной полке. К нему цепочкой была пристегнута ручка с золоченым тиснением – «21-12». Артур положил книгу на столешницу, записал в блокнот имена и время въезда-выезда последних двадцати посетителей. Вычеркнул всех, кто покинул гостиницу до известных событий. Осталось шестеро. В сезон здесь народу было куда больше, но сейчас – стык лета и осени, снега нет, все лыжные трассы закрыты. Отстегнул цепочку и сунул ручку во внутренний карман штормовки. Трофей…
Старинные напольные часы пробили пять раз.
Потемневшие коридоры залил мягкий белесый свет. Правда, лампы горели, в лучшем случае, через одну, и только в зале громадная люстра, увенчанная двумя десятками лампочек, давала света столько, сколько хотелось одинокому человеку в опустевшем здании. Полумрак в коридорах не радовал, и это еще, мягко говоря.
Минут двадцать Артур изучал план здания. Кое-что перерисовал в блокнот, пару ориентиров и особенностей доверил хранить диктофону. Вынув из рюкзака большой фонарь, мужчина отправился в то крыло здания, где, если верить книге и плану, комнаты не занимал никто. Ключи позвякивали в кармане, шаги тихим эхом разносились по коридорам.
Жидкий свет позволил найти нужную дверь.
Войдя в комнату, Артур оглядел окно, стол, оценил толщину двери в уборную и, ушел, не заперев замок.
Его требованиям соответствовала лишь седьмая комната на этаже. Даже расположение мебели порадовало.
Хорошее место. Отсюда можно начинать работать. Всегда приятно делать дело, когда за спиной надежная база с отступными путями. Всякое может случиться. Тем более – в его деле.
Открыв окно, впустил в комнату кусачий ночной воздух. Покурил. Выбросил окурок на улицу и плотно запер раму. Вернее – одну ее половину. Другую заклинил деревянной планкой, вынутой из рюкзака.
На кухню идти уже не хотелось. Обошелся подстывшим чаем, парой сандвичей с обрезанной коркой, и малиновым джемом из армейского пайка. Кружка крепкого кофе была бы гораздо полезнее для работы мозга, но придется повременить.
Дверь также заклинил заготовленными планками. Полностью раздеваться не стал – только куртку скинул, да переоделся в свитер толстой вязки. Положил на прикроватную тумбочку телескопическую дубинку, под подушку сунул нож в чехле. Завел будильник на пять утра и уселся на кровать. Мягкая перина, пахнущие пылью и крахмалом простыни…
– В списке шесть человек, – проговорил он в динамик диктофона. – Две женщины и четверо мужчин. Возраст от двадцати до семидесяти лет. Съехались со всех концов страны. Стоит разузнать – что их могло связывать и связывало ли вообще? Завтра соберу немного информации.
Он вытряхнул крохотную кассету и вложил в конвертик. Аккуратно заклеил его и спрятал в потайной карман рюкзака.
Улегся на подушку и заложил руки за голову.
Часы пикнули. Двадцать один час.
– Ну, здравствуйте, пропавшие. – Артур закрыл глаза.
День второй
Весь следующий день над горами сгущались тучи, время от времени вытряхивая из закромов холодные дождевые капли. Ветер носил противную морось, петлял между деревьями и трепал выцветший флаг, торчавший над восточным флигелем гостиницы.
Вечером ненастье улеглось. Сделалось тихо.
Вышел Артур из душевой комнаты спустя полтора часа. Правый кулак был аккуратно забинтован. Гладко выбритое лицо не выражало ничего. Мужчина уселся за притащенный из комнаты бухгалтера столик, нацедил из термоса кофе и, сунув в зубы сигарету, жадно затянулся дымом. На языке все еще ощущался гадкий горько-кислый привкус таблеток, сжеванных перед отправкой в душ. Этот вкус еще долго будет мешать сосредоточиться, но кофе и сигареты помогут оттенить его.
Надымив всласть, заправил в диктофон новую кассету.
– Запись вторая. Пятнадцатое октября. Двадцать два часа сорок три минуты. Весь день осматривал здание и прилегающие территории. Есть находки. – Раздавив окурок в пепельнице, сделал глоток кофе и сунул в рот новую сигарету. – Утром вышел во двор и не смог найти окурок, брошенный прошлым вечером. Ветер? Может быть. Затем вернулся в дом и проверил кусочек рафинада, спрятанный под ковриком в не подошедшей мне комнате. Сахар был раздавлен. Вывод: в гостинице кто-то, кроме меня, есть. Никаких следов больше не обнаружено.
Он пригладил ладонью влажные волосы, зачесанные назад, и посмотрел в окно. Вновь принялся накрапывать дождик, в низинах клубился густой туман.
– Позавтракав – а на кухне все еще полно не испортившихся продуктов, – я взял альбом и отправился к руинам отеля. Память у меня, как вам известно из резюме, фотографическая, но все-таки я посчитал, что не должен упустить никаких деталей. День выдался ненастный…
Внизу что-то стукнуло. Скорее всего – нагревающиеся трубы, решил Артур. Тремя часами ранее он побывал в восточном флигеле, где располагалась бойлерная, и зажег котел отопительной системы. Неделя обещала выдаться донельзя холодной, так что горячая вода в трубах не повредит.
– Линия, которую прочертил в дверном проеме руин, оказалась смазанной. Снова ветер? Возможно. Я срисовал эти… гм… «иконы», намалеванные на стенах. Рисунки подробные. Изображенные на них люди дольно уродливы. Ничего общего с библейскими мотивами или портретами святых та мазня не имеет. Скорее всего, кто-то вначале сделал наброски углем, а потом придал глубокую форму и более качественно прорисовал детали. Один из портретов, шестой, натолкнул меня именно на такие мысли, поскольку нарисован исключительно углем – без туши.
Затем я вернулся на территорию гостиницы и обследовал технические помещения. Склад, кухня, гараж. Никаких следов не нашел. Чутье молчало. Ценные вещи на своих местах, так что ограбление, думаю, можно исключать сразу. В хранилище документов отыскал журнал заметок. Ничего интересного в нем не содержалось. Зато в туалете, примыкающем к кухне, нашел газету от прошлого сезона, с выделенной цветным маркером статьей. В ней говорилось, что год назад, в трехстах двадцати метрах от современного комплекса, сошла лавина и разрушила старую, уже и так почти заброшенную гостинцу. Кроме того, шестеро туристов оказались замурованы в местной достопримечательности – пещере, стены которой хранили на себе письмена языческих народов. Спасатели и эвакуированные отдыхающие в один голос рассказывали о беспричинных, казалось бы, приступах страха. «21-12» же был закрыт на год. Все это время здесь велись восстановительные работы: расчищали лыжные трассы и ликвидировали возможности повторных обвалов. Только в этом сезоне отель снова открылся. Имеет ли это какое-нибудь отношение к делу? Возможно.
Артур встал и проверил планки под дверью и у окна. Пожалел, что не прихватил с собой чего-нибудь посерьезнее ножа и дубинки. Но уж очень не любил огнестрельного оружия, да и всячески старался избегать ситуаций, требовавших применения оного.
Но в его положение – здесь и сейчас, на склоне горы Wandering, почему-то захотелось иметь нечто надежное и приятное, калибра 45 или вроде того. С чем там обычно ходят крутые мужики?
Негромкое поскрипывание половиц на втором этаже только усиливало подобное желание.
Хмыкнув, он встал, и подпер дверь стулом. Раз нет длинных клыков, стоит поглубже запрятаться в норку и ждать утра.
Забравшись на кровать, Артур зарядил новую кассету в диктофон и продолжил рассказывать:
– Запись третья. В холле нашел подшивку газет за последний год. Судя по заметкам и имени на скоросшивателе, принадлежала она егерю Натану Гойе. Человеку, первому поднявшему тревогу и спасшему десятки жизней.
Много полос было уделено лавине. Поэтому я вернулся и обследовал его лачугу. Так и есть. Мужик помешался на тех занимательных события. Но, насколько мне известно, егеря не было здесь во время исчезновения постояльцев и персонала… К слову, о персонале. В хрониках я нашел запись, что три кухарки, их помощник, слесарь и врач покинули гостиницу еще в позапрошлом месяце. О таких вещах следует сообщать заранее! – Он стряхнул пепел в цветочный горшок. – Вместе с управляющим на территории «21-12» находилось десять человек. Но, как мы знаем, разнорабочий Да Кошта тоже слинял отсюда. Спустился со склона на своих двоих. Значит, девять, учитывая дежурную повариху и горничную. Число крайне важно. Потому что портретов в руинах ровно шесть. Столько же туристов погибло под завалами в языческой пещере.
Он услышал шаркающие шаги за дверью. Выключив диктофон, спокойно взял дубинку и, остановившись напротив двери, присел на тумбочку. Шаги замедлились. Больше ничего слышно не было. Шестое чувство тоже молчало.
Артур вернулся на кровать. Оружие положил рядом.
– Да Кошта, если мне не изменяет память, угодил в больницу не только с обморожениями, но и с сильнейшим нервным расстройством. Завидев огонь – кричал и терял сознание… странно, да? Думаю, вы вопрос с врачами решите легко, вот только мне хотелось бы потом расспросить этого человека. Но… важно ведь, что здесь и сейчас происходит, так? А здесь у нас нечто не совсем хорошее. Дрянное, я бы сказал.
Он допил кофе и пожалел, что не захватил из бара «Бейлис» или «Шеридан». Несколько капель на чашечку – и стало бы совсем хорошо.
– Я осмотрел комнаты пропавших. Вещи на месте: паспорта и кредитные карточки, также наличность и разряженные сотовые телефоны. Три мобильника. Где остальные – не знаю, но не уверен, что у всех постояльцев они были. Планшетники и электронные книги – тоже с нулем вместо заряда. Что бы это могло значить, ума не приложу… ах да, даже карманные часы, найденные в номере Хермана Пфалса – отставного майора, насколько я понимаю, – тоже севшие. Вот такая загадка.
Он включил будильник, улегся на бок и, подтянув колени к животу, укрылся одеялом. От труб шло успокаивающее тепло, а свет на улице потихоньку начинал угасать. Близилась полночь. «21-12» погрузился в полный мрак. Так было условлено.
– В ящике стола постояльца по имени Валентин Абрахамс, я нашел четыре набора чертежных карандашей, три альбома, графический планшет и целую стопку изрисованных листов. Парень был неплохим художником, судя по всему. В ванной комнате его апартаментов лежало первое тело. – Он выключил диктофон и закрыл глаза.
Следующий день обещал выдаться не из приятных. Да и после случившегося приступа в душе ничего хорошего присниться не могло…
Туфель стоял ровно посередине небольшой деревянной лестницы, ведущей полукругом вниз. Красивый, модельный женский туфель на высоком каблуке. Можно было предположить, что кто-то случайно обронил его здесь… если бы не капли крови, алыми ягодками застывшие на синей лакированной коже. Несколько пятнышек краснели рядом на ступеньке. А чуть поодаль лежала сгоревшая спичка, словно ее отбросили, обжегшись об пламя или чего-то испугавшись.
Артур медленно спустился, присел, задумчиво поглядел на находку. Пальцы против воли сжались в кулак. Такое уже было. Давно. Лестница в подвал в заброшенном доме, одинокий туфель и алые капельки. Только тогда их было меньше. Всего три. Но этого оказалось достаточно, чтобы смять его жизнь, как обычный лист бумаги.
Мужчина обхватил туфельку ладонью, выдернул застрявший каблук из щели в ступеньке. Тонкая шпилька провалилась в дыру в досках, когда жертва убегала или ее тащили силком.
Идти вниз не хотелось. Словно возвращаться к прошлому.
Но он пересилил себя, достал нож и бесшумно спустился по ступенькам. В подвале хранился всякий скарб, старый садовый инвентарь, строительные инструменты. Как Артур и предполагал – трупа тут не было.
Мужчина вернулся в свою комнату, швырнув небрежно туфельку в кучу мусора в фойе. Достал из рюкзака пузырек с лекарствами, вытряхнул на ладонь две таблетки, разжевал и проглотил, запив водой из-под крана. Заклинил дверь, разделся и зашел в душ. Подвал выглядел чистым и убранным, но от ощущения пыли и грязи на коже – как и в том заброшенном доме – хотелось раздирать себя до крови. Он тер тело сначала мочалкой, оставляя красные полосы на коже, затем ногтями. Но зуд становился только сильнее. Зуд и запах смерти.
Все повторялось вновь. Как много лет назад. Казалось, болезненные воспоминания навсегда оставили его. Но одинокая туфелька и капельки крови на ней воскресили забытый кошмар.
Пятнадцатое сентября.
Проще забыть день своего рождения, чем это число. И тот пустующий дом, в который они с Лелькой забрались, спасаясь от дождя.
Сумрак и пыль – единственное, что въелось в память о том месте. Не расположение комнат и брошенная мебель, а именно толстый слой пыли, покрывавший все вокруг. Ее мерзкий привкус в горле и ощущение на коже сохранились и по сей день. Может, потому что они ассоциировались со смертью и неразрешимой загадкой?
Артуру тогда никто не поверил. Не мог человек взять и исчезнуть бесследно в одно мгновение. Бесследно – очень верное слово. Стоило ему отвернуться на миг, чтобы поднять выпавшую зажигалку, как прозвучал сдавленный вскрик.
И девушки след простыл.
Он обшарил дом с крыши до подвала. Безрезультатно: ни подруги, ни тайных ходов или комнат. Девочка, в которую Артур был влюблен, исчезла, словно растаяла в воздухе.
«Такого не может быть», – твердили все.
«Не может», – соглашался он, но это произошло.
Мать Лельки его возненавидела и считала убийцей дочери. С ней были солидарны многие. Полиция в том числе. Целый год следователь донимал его бесконечными расспросами, но все безрезультатно. Состава преступления не было.
Кое-кто, наоборот, жалел Артура, считая, что мальчишка просто повредился умом, став свидетелем чего-то жуткого. Они были почти правы. Ошибались только в одном: чаще с ума сходят не от страшной трагедии, а от того, что ее не можешь принять сердцем и найти объяснение случившемуся. Ежедневно ходить в заброшенный дом, слышать голос Лельки и без толку, в тысячный раз, обыскивать каждую комнату, простукивать стены и полы… безумие подкрадывалось все ближе и ближе.
Мир сузился до горошины, состоявшей из одного желания – докопаться до правды.
Артур так и не узнал ее. Не понял, что же случилось с Лелькой, что забрало подругу в том доме, но всю жизнь искал ответ.
Мужчина протер ладонью запотевшее зеркало, вгляделся в свое отражение, как в незнакомца… И тут его накрыло.
Как шестнадцать лет назад, после чего мать вызвала скорую и отправила его в психушку.
Три капли крови на одинокой туфельке в пустом доме.
Взвыв, Артур ударил кулаком в зеркало. Брызнули осколки. Кровь из пораненной руки закапала в раковину, смешиваясь с водой. Но мужчина не чувствовал боли. Сжав голову, он упал на колени и заорал. Его ломало, скручивало как в судорогах, выгибало тело дугой, а дикий животный рык рвался из надсаженного горла.
Потом Артур затих, в отрешенности смотря, как вода уносит кровь в сливное отверстие. Затем встал. Закрыл кран, стянул с вешалки полотенце. Взгляд его был холоден и спокоен, словно не он мгновение назад корчился в припадке…
День третий. Утро
Чувство голода донимало минут тридцать. Потом желудок даже остался благодарен хозяину, плеснувшему в него лишь стакан горячего молока с корицей. Ничего, кроме забинтованной руки, не напомнило о вчерашней истерике.
Можно было продолжать работу.
– Труп лежит в ванне. – Артур снял респиратор, чтобы слова звучали четче. Поглядев на брошенный кем-то в стаканчик для зубных щеток отрезанный пенис мертвеца, проговорил: – Явно не Агнесса Тимберлофф и Мериам Кац.
Вынув из поясной сумки три паспорта и карточку водителя, положил их на сливной бачок.
– Люк де Гуй. Но узнать его довольно сложно. Тело залито странной смесью из золы, соли и меда. Жир будто вытоплен. Никаких признаков разложения или неприятных запахов. Глазные яблоки удалены, вместо них вбиты камни… черт знает, что это – я не ювелир и в бижутерии не смыслю. Но они почти прозрачные, зеленые с черными прожилками.
Он раскрыл альбом, где были зарисованы картинки, и цветным маркером пометил одну из них. Собрал свои вещи и вышел из ванной комнаты, плотно заперев дверь.
На ходу принялся диктовать:
– Несмотря на то, что труп мистера Де Гуя нашелся первым, я решил вначале проверить одно предположение и пошел в сауну. Строение это находится в шестидесяти метрах от самого комплекса. – Он перевел дух. – Догадки подтвердились. В фитобочке, в подобном же маринаде, покоился майор Пфалс. – Артур вздрогнул, вспомнив лицо старика. – Губы, нос, веки и уши были отрезаны. На правой руке отсутствовали все пальцы, кроме большого и указательного.
Он вновь посмотрел в альбом. На рисунке старик с изувеченным лицом, сидящий в бочке, выставил перед собой правую ладонь. Да. Именно так. Два пальца.
Слова эхом разлетались по коридору:
– Благодаря неизвестному художнику я получил несколько подсказок. Поскольку еще вчера облазил подвал, оставалось всего одно место, где могло скрываться тело мисс Агнесс – на чердаке. Обернутое пищевой пленкой и забальзамированное уже знакомым составом. Шея несчастной была развернута на сто восемьдесят градусов. Руки переломаны в трех-четырех местах. Она походила на марионетку, подвешенную к стропилам мансарды.
Он вошел в свою комнату и принялся собирать вещи.
Непогода грозила снегом, да и ветер разыгрался не на шутку. Спускаться на фуникулере опасно, но всяко лучше, чем застрять здесь, бог ведает на сколько, в обществе мертвецов и полоумного убийцы.
Артур вышел на улицу и закинул рюкзак за плечи. В руке он сжимал дубинку, постоянно оглядывался и старался прислушаться к любому подозрительному звуку. Мужчина направился к дороге. Ветер сек лицо, в воздухе пахло морозом. Тучи катились по небу тяжелые, серо-стальные. Мир казался поразительно четким и светлым. Слишком много деталей, не бросавшихся в глаза раньше, обрели форму. От этого сделалось жутковато.
Он направился к квадроциклу. Закрыл глаза и сосредоточился. Поймав нужное направление, крутанулся на пятке и поспешил к срубу под дощатой крышей.
– Игорь Боперник. Найден в колодце. Молодой человек, судя по всему, изрядно обгорел. И на картинке он изображен соответствующе – вместо лица у парня костяк со слезшей кусками плотью. – Артур отошел от сруба на десяток шагов и огляделся. – Остаются еще двое пропавших постояльцев. Скорее всего, и они мертвы. Вот только не факт, что последний мужчина в списке – Валентин Абрахамс. Потому что он художник, а рисунки в руинах – работа мастера. Совпадение? Вряд ли. Где разыскивать сотрудников «21-12» – ума не приложу.
Мужчина зашагал к отправной площадке.
– Хочу подать сигнал операторам канатной дороги. Пусть запустят мотор, а я пока попробую отыскать последних в списке. Времени до темноты еще много, так что успею вернуться. Ветер – не проблема. Даже если меня будет болтать на фуникулере, как пьяного гимнаста дю Солей на канате, все равно поеду вниз…
Он выбрался на площадку. Вытащил из кармана штормовки фонарь. Подняв его высоко над головой, нажал кнопку – лампочка вспыхнула и зачахла.
Потряс фонарь, ударил по нему ладонью. Бесполезно. Либо батарейки сели, либо вышел из строя.
– Я возвращаюсь в гостиницу… – Даже диктофон возмутился такому неразумному шагу. Отключился и наотрез отказался работать. Артур почувствовал дрожь в руках и ногах. Знакомую, привычную, но такую фатально-несвоевременную! Закрыл глаза. Глубоко задышал. Успокоился. Положив рюкзак в одно из кресел, развернулся и поспешил к гостинице. Если батарейки найти не сможет, так хотя бы раздобудет иной источник света.
Всю жизнь Артур искал свое Нечто. Искал, чтобы сразиться, засыпать вопросами, просто увидеть и попытаться понять. Иногда удавалось находить следы. Иногда – сталкиваться лицом к лицу с проявлениями потусторонней активности. В этот раз набрел на что-то гораздо более опасное, злое и непредсказуемое. На человека? Вполне возможно. Ведь силы, приходящие извне, действуют не столь изощренно.
К моменту, когда он добрался до «21-12», трудяги небесной канцелярии нарезали достаточное количество снежинок и принялись вытряхивать их на землю. Зато ветер немного поутих. Хороший знак.
Артур вошел в гостиницу. Подумав, отправился на ресепшн. Где-то там, во время первого осмотра, приметил целую коробку со всякой всячиной вроде брелоков, мелких сувениров и прочей мелочевкой для туристов и отдыхающих. Может, и батарейки найдутся?
Решив, что трофейной ручки явно мало, он вытряхнул из бутылки патрон. Сунул в нагрудный карман рубашки. Перепрыгнул через стойку и принялся переворачивать коробочки, расставленные на полках шкатулки и рыться в подарочных пакетах.
– Есть! – Схватив пачку батареек, расковырял пленку… и уронил их на пол.
Батарейки раскатились в разные стороны. Мужчина, раскрыв рот, уставился на кресло, стоявшее посередине зала.
День третий. Поздний вечер
– Я нашел последний труп. – Артур стоял, опершись плечом об обросший инеем ствол кедра. Промерзший, уставший, испуганный и совершенно потерявшийся человек. В дрожащей руке сжимал вновь заработавший диктофон. – Мериам Кац. Тело торчит из земли, закопанное по пояс. В голову, на манер рогов, воткнуты два толстых ветвистых сука. Крови нет. Руки оплетены колючей лозой. Сходство с рисунком из руин полное.
Артур, сдерживая тошноту, сделал неловкий шаг. Поскользнулся и упал в овраг, ударившись головой…
День третий. Двумя часами ранее
Полусумрак в гостинице из-за обрушившейся непогоды… Падающие из внезапно ослабшей ладони батарейки... И кресло в холле… прямо напротив стойки.
Полчаса назад его здесь не было.
Как и трупа Валентина в нем.
Убийца не повторялся. На каждой жертве оставлял индивидуальный почерк.
Изощренности ублюдку не занимать. Рот Валентина оказался разрезан от уха до уха и размалеван алым. Глаза, как у клоуна, замазаны тушью, на щеках дорожки из нарисованных красных слез. На голову, точно клобук, был надет цветочный фаянсовый горшок. В руках Валентин держал кисть.
Пальцы Артура впились в стойку. Кадык нервно дернулся. Догдка – как ушат холодный воды: душегуб знал, что гость вернется, поэтому и оставил памятку. Явный знак – встреча близка.
Впервые за десять лет работы, а повидать за эти годы пришлось немало, на Артура накатил животный ужас. Такой, что хоть беги с криком прочь, не разбирая дороги. Мужчину заколотило изнутри как в лихорадке. Но кричать нельзя. Подавив вопль, глубоко вздохнул. Присел, зашарил по полу, собирая упавшие батарейки.
Взгляд уперся в коробок спичек, лежащий на коленях мертвеца.
Мужчина осторожно направился к креслу. Сунул коробок в карман. В голове родилась мысль: заглянуть в сторожку егеря и забрать старый железный фонарь. Шорох в коридоре заставил Артура напрячься. Медленно он начал двигаться спиной к выходу, настороженно зыркая по сторонам…
Топлива в баке должно было хватить надолго, и лучины нашлись тут же – в темном футляре с застежками.
Пока разыскивал фонарь, Артур перестал обращать внимание на время. Зря. Потому как на улице уже совсем стемнело. Да еще и снег сыпал сплошной стеной, скрадывая обзор до минимума.
Мужчина сжал зубы. Подать сигнал – и прочь отсюда. Судьбу «пропавших» выяснил, пятерых бедолаг отыскал, а убийц пусть ловят полицейские или частные детективы. Впрочем, надежды на них возлагать не стоит. Ведь они уже побывали здесь. И клятвенно заверяли, что «21-12» стоит себе пустой и нетронутый, а следов постояльцев нигде нет.
Артур остановился. Кругом властвовала тишина. Поразительная, странная.
Обернулся.
Чуть поодаль от тропинки серели руины старого отеля. В окне на нижнем этаже сверкнула искра. Вспыхнул крохотный огонек…
До оцепеневшего Артура ветер донес низкий горловой хрип. И человеческого в нем не было ничего. Ничегошеньки.
Мужчина рванул к отправной площадке. Деревья мелькали по обе стороны тропы. Вдруг, среди них скользнул черный силуэт. Вспыхнул и тут же погас огонек.
Артур влетел на дощатый настил, запнулся и едва не расквасил нос. Стоя на коленях, зажег лучину и подпалил ей фитиль. Запахло бензином. Поднял фонарь над головой и принялся размахивать им.
Бесполезно.
Кресла по-прежнему оставались неподвижными. Снег медленно опускался на доски; невесомый и бесстрастный.
Мужчина поставил фонарь и огляделся. Дубинка! Он оставил ее в рюкзаке! Не бог весь какое оружие, но поможет держать преследователя на дистанции, а уж если дела примут совсем скверный оборот – есть нож на поясе.
Артур разложил дубинку. Набычился. Приготовился встретить противника…
За спиной послышался вздох и холодный железный скрип. Обернувшись, Артур натолкнулся взглядом на что-то высокое, серокожее, широкоплечее. Грязные седые патлы обрамляли морщинистое лицо. Ноздри трепетали, плотно сжатые губы казались спекшимися. Вместо глаз – затянутые пленкой провалы.
Существо приподняло фонарь перед собой…
Артур покачнулся. Сквозь пламя на него глядели две светло-зеленые точки. Будто в глазницы вставили новогодние лампочки.
– Твою мать… – Спички. Огонь. Мозаика сложилась. Чудище могло видеть лишь через пламя. Потому и зажигало спички, когда бродило по гостинице и преследовало Артура.
Оставалось только одно – бежать.
И он побежал. Вниз. Со склона. Падая, сбивая локти и колени в кровь, оставляя на острых камнях и кустах обрывки одежды.
Монстр шел следом. Медленно. Неотступно. Фонарь держал перед собой. Ветер как исчез, так больше и не появлялся. Нечему было затушить фитиль…
Руки и ноги слушались плохо, но инстинкт гнал и гнал Артура вперед. Все дальше от мерцающего в густых осенних сумерках огня. Это не спасение. Смерть брела за ним, глядя на мир сквозь пламя и пары бензина.
Снег падал невесомыми перышками отвесно. Стояла оглушающая тишина.
День третий. Поздний вечер
Закоченевший Артур, отстранившись от боли и резей в паху, воздел себя на ноги. Заковылял вниз. К подножию горы. К людям, теплу и спасению. Впрочем, он не рассчитывал, что сумеет добраться туда. За ним по пятам шло существо, которому усталость неведома. Безжалостная тварь, пришедшая в мир из веков черного язычества. Хтоническое чудовище из суеверий диких племен, для которых единственная вера – страх. Страх прогневать некую могущественную сущность, что обязательно придет и жестоко покарает…
Мужчина улыбнулся. Без человеческого фактора не обошлось. Без него никогда не обходится!
Между трех сосен Артур остановился. Там лежал притрушенный снегом труп. Рыжие волосы разметались по плечам и земле. Элиза Майер. Повариха. Судя по всему – замерзла. Одета женщина была в ночную рубашку, на плечах – шаль, ноги обуты в мужские ботинки на толстой подошве.
Артур побежал прочь. Вернее, ему казалось, что он бежит, а на самом деле еле ногами перебирал.
Кедры, сосны, камни, нити ручьев. Пока мрак не проглотил пейзажи, еще хоть что-то можно было рассмотреть. Теперь человек оказался в кромешной мгле из снега, страха и сгустившегося воздуха. Для мужчины существовал один-единственный ориентир – огонек за спиной. Этого было достаточно, чтобы брести в противоположную от него сторону.
Немного отрезвило Артура ощущение промокшей обуви. Он опустил голову и с удивлением заметил, что идет по воде, ломая тоненькую корку льда.
– Не ручей, – прошлепал потрескавшимися губами мужчина. Нагнулся, зачерпнул в ладонь воды и поднес к губам… от воды смердело гнилью.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:08 AM | Сообщение # 1011 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Артур вооружился булыжником и побрел дальше. Правда, идти оставалось совсем немного – он оказался в западне. Базальтовая стена, изрезанная трещинами и покрытая инеем, перегораживала дальнейший путь. Возле нее, прислонившись спиной, сидел раздувшийся мертвец в изумрудно-зеленой форме работника гостиницы. Стена за ним была заляпана застывшей кровью, в воде лежали гильзы.
– Дэн Мерроу. Управляющий… Вот как. Стало быть, все-таки выбрался из западни, да? – Артур поглядел на развороченную выстрелом голову бедолаги. – Ты даешь мне шанс выйти сквозь закрытую дверь.
Он осторожно высвободил револьвер из рук самоубийцы. Увы, барабан был пуст. Закусив губу и задержав дыхание, Артур обыскал одежду управителя. Патронов не нашел. Таблетки от боли в сердце, бинт, шоколадный батончик… Во внутреннем кармане несчастного отыскал крохотную записную книжицу.
Опершись плечом, раскрыл переплет и начал читать, хотя чутье трубило о приближении скорой смерти.
Включил диктофон.
– Вот значит как… Егерь. Все дело в нем. Он наткнулся на это существо, когда принимал участие в поисках пропавших туристов. Смерзшееся, как ледовая скульптура, оно лежало в пещере, лаз в которую распечатала лавина. Старик польстился на то, что Нечто сжимало в руках – самородок. Отволок в развалины отеля и спрятал в бое. Попытался отогреть, растопить, отобрать самородок… и позволил вернуться в мир. Испугавшись, собрал манатки и был таков.
Потом в лапы хтоническому выродку угодил художник – Валентин Абрахамс. Что с ним стряслось? Здесь не написано. Говорится лишь, что Валентин перерезал телефонные провода. Сам, правда, никого не трогал, но зачем-то таскал уголь из камина и подолгу шарахался по склонам горы Wandering. Затем сломался фуникулер… – Диктофон отключился. Но мужчина продолжал читать.
Какое-то время обитатели «21-12» еще держались, но начало давать сбои электричество. Вначале его не было часами, потом – сутками. Спустя три дня они остались без источников света – все девайсы, пригодные для освещения, разрядились. Все это время лил непрекращающийся дождь, превращая горы в один большой водопад. На четвертую ночь ударил мороз. Тогда, испуганные и ничего непонимающие, люди совершили ту же ошибку, что и Артур. Воспользовались спичками и фонарями. Терпеливо дожидавшийся своего часа, монстр пришел на зов. Только Да Кошта и смог улизнуть…
Мужчина видел, как вдали вновь пляшет проклятый огонек. Нечто надвигалось неумолимо, но издевательски медленно.
Смакуя каждый шаг.
Артур машинально сунул бесполезный револьвер в карман, схватил булыжник и запустил им в монстра. Промазал. Схватил второй – в этот раз угодил в плечо, но камень отлетел от чудовища как от стены. Ну конечно, раз уж пули не взяли тварь – а судя по количеству гильз вокруг, Дэн Мэрроу пострелял изрядно, – то чего ждать от камней?
Зеленые глаза восторженно мерцали.
Глаза… глаза. Глаза! Можно ведь ослепить урода!
Схватив камешек поменьше, Артур запустил им в фонарь. Послышался звон разбивающего стекла. В мгновение ока пламя охватило Нечто. Оно заревело, рвануло к человеку, выставив перед собой костлявые пальцы. Живой факел влетел в воду и, в клубах дыма, устремился к жертве.
Артур пятился до тех пор, пока не ударился спиной и затылком о стене. Бежать некуда… Но и тварь сбавила шаг, все громче и громче воя.
– Падай! – заорал мужчина исступленно. – Падай и гори, мотылек сраный! Сдохни же ты, наконец!
Но глаза монстра были устремлены на него. Сил в костлявом теле хватит с лихвой, чтобы добраться до наглого человечишки и размазать его по стене. Или сотворить еще чего похуже, как с несчастными гостями отеля.
Тогда Артур вспомнил.
Кое-что у него все ж таки было про запас! Козырь в рукаве… вернее – в нагрудном кармане рубашки. Патрон. Тот самый, что лежал в бутылке с текилой.
Негнущимися пальцами открыл барабан и вогнал патрон в патронник. Взвел курок. Рука медленно согнулась в локте. Холодное дуло коснулось виска.
– Кто сказал, что искать ответ на дне бутылки – пустая затея?
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:10 AM | Сообщение # 1012 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 06.10.2013
Автор: Мarita
Ожерелье цвергов
Брисингамен.
Он сказал – добудь мне Брисингамен, сокровище, что дремлет на груди Фрейи, что обнимает лебединую шею богини, прекрасной в слезах своих.
Я улыбнулся, невольный свидетель слабости Всевладыки, я заглянул в душу его – шипастым терновником обиды цвела его душа, колючие ветви-копья преградой встали на моем пути, щетинистой Феху, руной Владычицы Павших.
Фрейя.
Вкрадчивыми кошачьими шагами прошелестела под окнами ее изукрашенная колесница, в алмазно-радужном шлейфе, в ярчайшем сиянии золота и янтаря, она покидала Фолькванг, богатством обильные чертоги, прекраснейшая из ванских чародеек, Фрейя, дитя непостоянства. Розы, шипы и нежность, кроваво-красные брызги лепестков – витою короной на волосах, розы под сердцем, розы в душе ее, малиново-алое счастье, за взгляд, за улыбку, небрежное касание губ первой среди асинь…
Любовь.
– К альвам и ванам, ётунам и митгардцам – она расточительно щедра, богиня всех начинаний, и этот урок бережливости – он лишь пойдет ей на пользу, – Ос-ветер, алмазно-льдистые струи, алмазным отблеском рун на щеке его, алмазы и золото, лед и янтарь – сокровище Брисингов, ожерелье раздора…
Война.
***
– Боги не оставят это безнаказанным, Хедин Хьяррандасон, – хрипит, с кровью выкашливая последние слова, затылком в липкой красно-бордовой луже. Блохою-невидимкой я вскакиваю ему на плечо, в черных зрачках митгардца – сияющий Биврёст, крылатые тени валькирий несутся по стенам, сквозь рваные отблески пламени, сквозь дымный факельный чад, достойному воину – достойная смерть… – Аllmikill níðingr, клятвоотступник, да пожрут тебя змеи!
– Конунг первый преступил через собственную клятву, – меч сына Хьярранда блестит свежепролитою кровью, от костяной рукояти до иззубренного в битвах острия – кроваво-огненная Тюр, руна победы, руна восстановления справедливости, бритвенно-тонкое лезвие с хрустом входит умирающему куда-то под кадык, на полувздохе обрывая шипяще-ядовитое «нидинг». – И вирд судья нам обоим… Хильд!
…Она прекрасна, как сама Фрейя, Хильд, дочь конунга Хогни, Хильд – достойнейший приз, лучшему из лучших.
…Годы несчетных сражений, гарь от сожженных городов, въевшаяся в волосы и кожу, чуткие беспокойные сны, стылый холод стали под изголовьем. Хильд – валькирией его нескончаемых битв, Хильд смеющаяся, Хильд дразнящая, Хильд – желаннейшая из дев, давно обещанною наградой из рук конунга, да пребудет с ним удача во всем.
…Волны, плещущие в дощатое днище драккара, жемчужно-пенными брызгами через борта. Лагуз-рыболовный крючок, руна ванахеймских чародеев, руна партнерства и брака – жемчужною вязью на поясе Хильд. Лагуз-руна, руна-манок, руна-ложь, текучая вода, пустые обещанья. Хильд убирают цветами и золотом, Хильд наряжают в роскошное платье, Хильд – невеста соседского конунга, мог ли рассчитывать на руку ее простой хирдман…
Кряжистый, густобородый, стальная сеть кольчуги на мощных плечах – Хедин-отступник, самоназванный грамр среди соратников по оружию – точно неистовый Тор, бог ярости и безрассудства. Кровь и пламя, угли и зола – сердце его – разворошенный очаг, слова, потерявшие цену, клятвы, лишенные сил. Колкими укусами искр жалю его сквозь кольчугу, пламенно-рыжими всполохами танцую в бревенчатых стенах, конунг вернется на пепелище, черным пеплом потери подернется душа его.
– Хильд, – он берет ее за руку, и дочь Хогни опускает глаза. Прозрачно-белая кожа, пальчики-льдышки, не отогреть у самого жарко натопленного очага. Холодная северная принцесса страны бесчисленных фьордов, погибель воинов и королей...
– Хильд, – говорит он, – ради тебя… – и серо-голубые глаза ее вскипают приливами слез, прозрачно-алмазные капли крупным градом срываются с ресниц, лед и хрусталь, бусинка к бусинке…
Брисингамен.
***
– Не правда ли, оно восхитительно, Локи? – откинула волосы перед зеркалом, любуясь, задержала дыханье. – Корона, достойная королевы, мой Брисингамен, сокровище сердца моего… Чему ты смеешься, Локи?
– Альфригг. Берлинг. Двалин. Грер. Чумазые, безобразные альвы. Она вся в саже, твоя корона, – пускай позлится немного, злость ей даже к лицу.
– Ах ты… Да ты…– рассерженной кошкой скользнула с моих коленей, теплая, нежнокожая, пахнущая медом и весенними травами, Фрейя, диса ванахеймских садов, царапнула по щеке на прощанье когтисто острою печаткой. Альфригг, Берлинг, Двалин…
– Уж кто бы упрекал меня, Локи! – склонилась ко мне, шипит, совсем по-кошачьи, острые белые зубки под вздернутой верхней губой. Ш-шш, змееныш-шш, укуш-шшу…
И отчего мне так нравится ее дразнить?
… Меха ее широкого ложа, пятнистые рысьи шкуры, мягкие, точно медово-янтарная шерсть упряжных котов ее золотой колесницы. Руки ее, кошачье нежные касания – на шее, под плащом, чуть ниже живота, кошачье проворный язычок дисы любви и наслаждения.
Ее глаза. Ее губы. Ее стоны. Щекочуще жаркое дыхание на виске – твой сейдр, Фрейя, твоя ванахеймская магия, Ингуз-руна пылающим кругом между грудей, мужское и женское начало, сплетенные воедино. Ингуз-руна, руна-цепь, руна-необратимость, начало всех завершений и завершение всех начал...
– Локи… м-мм… – теплая, расслабленно-сонная, клубочком свернулась в моих объятьях, хозяйка Бигольд и Тригольд, Фрейя, кошачья богиня. Спать, набираться сил перед долгой охотой – серебряная в лунном сиянии, стынет под окнами твоя колесница, Бигольд мурлычет во сне, Тригольд беспокойно скребет когтями по полу. Ночь, время лазутчиков и воров, ночь-Ос, черные вороньи крылья, ломкие крючья застежек под пальцами, алмазы и жемчуг в ладонях – тускнеющими осколками луны.
«Не правда ли, оно восхитительно, Локи? Сокровище сердца моего, мой Брисингамен…»
***
Расплата.
– Мой меч уже покинул ножны, и не вернётся в них, пока не попробует крови, – Дайнслейф, меч конунга, надежный спутник походов и битв, еще незапятнанно бел, еще стоят друг против друга, фигурками на шашечной доске, люди Хедина и Хогни, прежде единая армия, враждою расколотая пополам. Змеиные жала копий наизготовку, древками в сочной оркнейской траве, щиты – пылающее восходное солнце, кроваво-жаркие блики на кончиках мечей, привыкший побеждать да не узнает пораженья… Конунг снимает шлем, стирает пот со лба и серые полосы пыли.
…Сон. Все как в пророческом сне, семнадцатизимней давности, полупотертом из памяти видении, когда жена еще ходила, тяжелая Хильд, а он был молод, и вирд благоволил ему. В ту ночь он проснулся – и кровь стучала в ушах, и тонко пели мечи, рассекая воздух, и ныло в груди, точно колотая рана, и он был мертв, несчетное количество раз, а жена улыбнулась – спи, тебе привиделось, сказала она – поле, солнце, сраженье, подросшая Хильд – все только сон…
И я улыбаюсь тоже.
– Все только сон, – ветром гуляю среди сомкнутых копий.
– Все только сон, – ребячьи ерошу волосы Хильд.
– Все только сон, – нашептываю на ухо Хедину, – Один проснется, откроет единственный глаз, и все закончится, раз и навсегда… Ну же!
– Что ж, будь по-твоему, Хогни, – Хедин сжимает меч до хруста в суставах, – война так война, пока последний из нас не ляжет на этой земле.
И первым ударяет в щит, призывая к атаке.
***
Валькирия.
Пронзительно белые доспехи слепят раскаленным полуденным солнцем, и кровь на ладонях ее – алее, чем розовые лепестки. Смеясь, натянула поводья, пятками в бок пришпорила скакуна – Хильдисвин, золотая щетина на хребте, копытами роет воздух, хрипит, обнажая клыки-кинжалы, свирепо поводит зрачками по сторонам.
Феху.
– Ты заставляешь ликовать мое сердце, – голос Одина – медовое золото, медом и патокой сочится его душа, вспыхивает алмазно-золотистыми искрами сшибающихся в схватке мечей. Алмазы и золото, мед и солнце, слезами застывшее в янтаре…
Брисингамен.
– И сердце мое ликует в ответ, – в улыбке Фрейи – цветы и весенние бабочки, сияющие всполохи крыльев, над лесом щетинистых копий, над рыжими солнцами щитов, в каждом взмахе меча, в каждой стреле, без промаха разящей…
Ее улыбка и вечность.
_______________________________________________________________________________
* Богиня, прекрасная в слезах – один из кеннингов Фрейи, слезы которой, упав на землю, обращались в золото
* Феху – руна, являющаяся символом богатства, традиционное значение ее – «крупный рогатый скот» (в древней Скандинавии домашний скот был одним из основных средств к существованию, а также главной единицей меновой торговли, т.е. выполнял ту же роль, какую в наше время играют деньги). В рунической магии Феху связана с Фрейей, богиней плодородия, владелицей золотого ожерелья Брисингамен и священного кабана Хильдисвин
* Ос – руна, символизирующая ветер, в рунической магии используется для снятия оков, в том числе и психологического характера. Одна из рун бога Одина
* Аllmikill níðingr – «величайший нидинг» в переводе с древнескандинавского, так проклинали предавшего своего благодетеля. Нидинг – это ругательство означало «раб, вероломный, бесчестный человек». Согласно скандинавским верованиям, предатели и клятвопреступники после смерти попадали в чертог, свитый из ядовитых змей, с ядовитыми реками, текущими внутри чертога, и вынуждены были переходить вброд эти реки
* Тюр – руна, по форме напоминающая копье, названа в честь Тюра, бога сражений. В рунической магии – символ восстановления справедливости, а также смерти, принятой в бою
* Лагуз – руна, по форме напоминающая рыболовный крючок. Изменчивая руна воды, приливов и отливов. В рунической магии символизирует партнерство и брак. Тесно связана с ванами – Ньёрдом, Фрейей и Фрейром
* Хирдман – дружинник конунга
* Грамр – предводитель дружины
* Диса – богиня плодородия
* Ингуз – руна, являющаяся символом потомства и плодородия. В рунической магии считается руной ванов, темных, женских мистерий. Связана с Фрейром и Фрейей.
* Бигольд и Тригольд – кошки, возящие золотую колесницу богини Фрейи. Их имена в переводе с древнескандинавского означают «Медовое золото» и «Янтарное золото»
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:13 AM | Сообщение # 1013 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 22.11.2013
Автор: Имбирь
Флейты богов
Океан был великолепен.
Так, во всяком случае, показалось Джеку при беглом взгляде в иллюминатор с высоты восьмидесяти миль.
Офицер Пирри как раз предавался размышлениям после сытного обеда. Времена, когда реактивная тяга использовалась при посадке на планеты, давно уже канули в историю. Иначе не случилось бы ни роскошной трапезы, ни любования красотами, ни неспешных раздумий в комфортном навигаторском кресле. Джек полностью доверял автоматике челнока и, без сомнения, уже давно с пользой употребил бы два часа, которые отводились на процедуру приземления. А именно – вздремнул. Два обстоятельства препятствовали крайне миролюбивым планам. Перво-наперво напрасно, пожалуй, Пирри так пялился в иллюминатор. Океан странным образом завораживал. Взгляд вновь и вновь возвращался к пронзительной синеве внизу, лишь на мгновение отвлекаясь на плавные изгибы материков.
А второе – на борту кроме него присутствовала дюжина курсантов. Со свойственной их возрасту манерой задавать вопросы в самый неподходящий момент.
Только провидение, в лице приказа Штаба, могло свести их вместе. Майора Пирри, так кстати, по мнению начальства, оказавшегося на ближайшей к планетной системе Танаис-3 базе, и навигационный бот, набитый под завязку кадетами, проходившими первую космическую практику.
Поручение, на первый взгляд, не стоило и выеденного яйца. Тем более не стоило, и это уже по мнению Пирри, того, чтобы прерывать отпуск заслуженного боевого офицера. Джек оглянулся на курсантов. Редкая удача – начать осваивать тему «практическое десантирование» с планеты земного типа. Где не трещат кости от перегрузок, не протекают огненные реки, впадающие в пылающие озера, и не клубятся облака из кислот, так и норовящие пополнить своё количество лично за ваш счет.
«Просто прогулка в парке».
Такой фразой сопровождал подобные миссии его приятель, вьетнамец Тинг. Последний раз он не успел произнести её до конца, потому что снайпер проклятых повстанцев У-Туина, затаившийся на Цветочной горе, определенно, знал свое дело. Майор осторожно погладил титановую пластину, надежно прикрывающую под кожей левую половину черепа, и вернулся к изучению матчасти.
Десантные войска – обычно тот авангард, которому принадлежит честь первым вступить на поверхность небесного тела. Честь, зачастую, сомнительная. Но на планете, отмеченной поразившим офицера океаном, пальма первенства досталась ученым. Исследования автоматических зондов не выявили биологической активности, и яйцеголовым милостиво позволили поиграть в пионеров. В общем, отсутствие жизни на планете, располагающей в изобилии и кислородом и водой, никого не удивило. Космос – суровое место. Нисколько не напоминающее оранжерею, наполненную благоухающими бутонами. И, даже в благоприятнейших с точки зрения человеческого рода условиях, жизнь вовсе не обязательно торжествует. Поэтому новость о том, что археологами на планете найдены следы разумной деятельности, стала настоящей сенсацией.
Нестыковку в военном ведомстве заметили далеко не сразу. Под форменной фуражкой вращаются те же шестеренки, что и у гражданского обывателя. Но то ли расстояние между ними иное… То ли часовщик слыл большим оригиналом… Но только результат сцепления зубчатых деталей друг с другом порой удивляет не только стороннего наблюдателя, но и кукушку, прочно обосновавшуюся внутри механизма.
Джек не обладал развитым воображением. Да и служба отнюдь не располагала к строительству воздушных замков. Но сегодня, после прочтения инструкций с грифом «секретно», ему доставляло особое удовольствие представить сцену, разыгравшуюся в Штабе. Вот контр-адмирал стремительным шагом пересекает зал Славы. Проходит прямо посередине, через инкрустированную звезду, на которую имеют право наступать лишь старшие офицеры и национальные герои. Резко останавливается у шеренги вытянувшихся во фрунт подчиненных.
– В системе Танаис-3 ныне признаки какой-либо биологической активности отсутствуют?
– Отсутствуют, сэр!
– А несколькими тысячелетиями ранее планета была обитаема?
– Так точно, сэр!
– Так куда же девалась вся фауна и… не к ночи будь помянута, так сказать… флора этой планеты?
– Не могу знать, сэр!
– И что же из этого следует, стадо тупоголовых баранов?
– Что, сэр?
– Да то, индюки вы перекормленные, что любой школьник скажет, что там, где присутствует полная стерилизация, потрудилась не мать ваша природа, а цивилизация! И коль она так славно потрудилась над родной планетой, можно смело предположить, что в руках её был весьма интересный инструмент!
– Оружие, сэр?
– Аллилуйя!
– Сэр… осмелюсь напомнить, сэр…
– Ну что вы там мямлите… И за какие такие заслуги вам звезд столько понавешали… Смотреть больно!
– Да, сэр!
– Дасэром ты меня, прохвост, не проймешь! Чтоб срочно… Срочно – значит сию секунду, слонозадые, были организованы мероприятия по… скажем так... срочной эвакуации гражданского персонала с BNH 7589-12. И направлению к месту обнаружения интересующего нас объекта военной экспедиции.
– Да, но…
– Но? Но?! Но!!!
– Сэр, в квадранте нет наших кораблей. Только вельбот с курсантами. Из действующих офицеров… лишь Джек Пирри, сэр…
– Это какой такой Пирри? Тот самый, наш лучший спец? Тот, что вылезает из одной кучи дерьма исключительно для того, чтобы угодить в еще более мерзкую и зловонную? Такой парень нам подойдет!
Джек усмехнулся. Конечно, в действительности диалоги звучали несколько иначе. Но сути дела это не меняло. Эпическая картина «Майор Дж. Пирри дает под зад умникам» перекочует сегодня в галерею его послужного списка и займет свое законное место наряду с другими шедеврами.
Челнок приземлился мягко, штатно сбросив на каменистое побережье три магнитных якоря. Несколько секунд, пока поле не стабилизировалось, дискообразный корпус совершал колебательные движения. Чтобы избежать приступа морской болезни, Джек предусмотрительно прикрыл глаза. А через пару минут уже блаженствовал, вдыхая свежий ветер.
Океан был не просто красив. Он был восхитителен в своей безупречности.
Бирюзовая гладь пошла мелкой рябью, на глазах утрачивая прозрачность. Приливная волна, украшенная роскошной шапкой белоснежной пены, почти достигла ног майора. Порыв ветра, ударив в лицо, всколыхнул воспоминанья. Они всплывали сейчас, освобожденные от гнета, экзотическими медузами к свету. И непременно бы показались на поверхности, если бы не…
– Майор, лагерь ученых вон в той лагуне, в трех милях отсюда! - бодро доложил кадет Остин.
Офицер обернулся. Веснушчатое лицо юноши, с энтузиазмом тыкавшего пальцем в экран навигационного планшета, выражало просто щенячий восторг.
«Сборище молокососов», – подумал Джек, с трудом сдерживая презрительную гримасу. По камням привычно лязгнули гусеницы вездехода. «Старый добрый ГД-3, «годзилла», -- невольно улыбнулся Джек. Единственный член команды, с кем приятно иметь дело. Офицер проверил голосовой интерфейс, опробовал пульт, дождался, пока машина прогреет двигатель и распахнет гостеприимно дверцы. Ботинки курсантов застучали по металлическому полу отсека, защелкали замки пристяжных ремней.
Джек ухмыльнулся.
– Достали свои пухлые попки из уютных кресел и пулей на выход! Построение у борта через десять секунд.
Юноши выскочили из транспорта как ошпаренные. Причем капрал Остин успел прихватить из оружейной пирамиды винтовку и подвесить на пояс десантный нож. Остальные поглядывали на командира, ожидая инструкций.
«Инициативный сопляк. Далеко пойдет», – отметил про себя Пирри.
А вслух гаркнул:
– Отставить вооружение! – проследив, как юнец с кислой миной вернул винтовку на место, продолжил. – Слушай мою команду! Впереди разломы грунта, выдвигаемся пешим порядком. Сегодня вы сбережете технику, а завтра техника сбережет вас! Понятно, олухи?
– Так точно, сэр.
Пока Джек услаждал слух четким ответом подопечных, он заметил, что капрал так и не избавился от тесака.
«Пускай. Будет чем консервы открыть», – снисходительно похлопав ближайшего юнца по плечу, решил Джек.
– За мной в колонну по одному!
«Пожалуй, я правильно поступил, облачившись в парадную форму… Уважения при ней – больше, как ни крути», – с изрядной долей самолюбования подумал Джек. Кроме того, где-то в глубине сознания червячком, все никак не желавшим превращаться в бабочку, затаилась и еще одна мысль. О том, что совершать большие глупости всегда легче при регалиях. Под скрип глянцевой портупеи, в сиянии орденских планок и лихо сдвинутом набок фиолетовом берете.
Лагерь ученых Джек заметил издалека.
Три алых каплевидных модуля на склоне холма смотрелись как выступившие капли крови. Майор представил себе уходящие в толщу грунта сваи, подобно иглам вошедшие в плоть планеты. Эх, сколько недель ему довелось провести в таких вот модулях. Правда раньше ему и в голову не приходили поэтические метафоры.
«Да и не мудрено, – подумал Джек. – Армейские жилища камуфлируют, прячут в складках местности так, что с воздуха и не различишь, да и с земли еще постараться надо. Какие там капли крови. Так, ляпки тины. Или коровьи кляксы».
Навстречу группе военных уже спешил человек. Одетый в яркую, под цвет куполов, куртку, он напоминал издалека божью коровку, упрямо ползущую вверх по склону. Один из курсантов, секунд через пятнадцать заметив встречающего, схватил майора за рукав. Джек скользнул взглядом влево и обнаружил вторую ладонь кадета там, где и ожидал. На лакированной поясной кобуре комбинезона.
Офицер брезгливо дернул локтем, освобождая руку.
«Вцепился, как в мамку. Все же хорошо, что оружие им запретил брать. Еще отстрелят себе чего с перепугу».
Запыхавшийся долговязый старик, едва оказавшись рядом, принялся тараторить, проглатывая слоги вместе с прохладным разреженным воздухом.
– …чем вы при...тели? Зачем? Я …дупреждал, зде… небезо…но.
Джек решительно прервал его:
– Спокойней, профессор. Отдышитесь… Где остальные ученые?
Старик с любопытством взглянул на военного.
– Как вы догадались, что я профессор?
Курсанты за спиной Джека зашушукались, сбиваясь в кучу. Майор обернулся и одарил юнцов взглядом, после которого шум стих, а ряды кадетов сами собой образовали геометрически безупречный ромб в строгом соответствии с уставом. Мужчина чуть заметно усмехнулся, вернувшись к ученому. Терпеливо, будто ребенку, объяснил:
– Проф, давайте условимся решать вопросы по степени их важности. Сейчас важно, где ваши коллеги.
Старик согласно кивнул. Слазил не торопясь во внутренний карман объемного пуховика. Извлек на свет божий странный, замысловатой формы, предмет. И одним быстрым движением пристроил его на нос.
«Да это же … очки, - изумленно вглядываясь в круглые стекла, заключенные в черепаховую оправу, удивился Джек. – Не зря слухи о чудачествах яйцеголовых ходят, ой не зря!»
Профессор рассматривал майора через окуляры с тщанием, присущим истинному естествоиспытателю. На мгновенье Джек почувствовал себя букашкой под микроскопом. Но, споро отбросив наваждение, дипломатично продолжил:
– Итак…
– Ах да, коллеги. Эвакуировались. Все, все. Как есть, все эвакуировались.
– Вот как… – протянул вслух Джек, задумчиво поглаживая подбородок. – Оперативно вы.
И, уже про себя, добавил: «Выходит, никого вытуривать с насиженного места не придется. Никаких заломленных за спину рук, выбитых зубов и прочих радостей торжествующей демократии. С одним хилым старпером четверо желторотых, верно уж, деликатно управятся».
Майор еще раз с сомнением окинул взглядом свою команду.
«А может и нет. Ладно, попробуем для начала переговоры. Человек вроде бы адекватный вполне».
– Джек, – мужчина протянул ладонь старику и получил в ответ неожиданно энергичное рукопожатие.
– Михаил, – представился старик, продолжая буравить зрачками Джека.
– Михаил, давайте не будем ходить вокруг да около. Раз ваши сотрудники уже покинули планету, вы наверняка в курсе директивы министра оборо…
– Не утруждайтесь, молодой человек. Я хоть и сугубо гражданский, прекрасно осведомлен, что такое дисциплина.
Джек облегченно выдохнул. Кажется, дельце-то не столь уж и пакостное.
– Вас интересует…, – ученый замялся, подбирая нужное слово.
– Объект, – подсказал офицер любезно.
– Объект, – не стал спорить с формулировкой старик. – И вы, конечно, хотите, чтобы я вас сопроводил до самого входа в … объект?
– Достаточно будет просто указать нам его координаты на карте, – великодушно пошел на уступки майор.
– Не проблема, – абсолютно по-деловому откликнулся профессор. – У меня к вам встречное предложение.
– Внимательно вас слушаю, – мужчина и вправду, подобрался, ожидая подвоха.
– Во-первых, разрешите вам, и, – кивок в сторону курсантов, – вашим людям предложить мое гостеприимство.
Джек почти прослезился, вспомнив слова мамы: «Учитесь, молодой человек, и вас всегда будут окружать милые, интеллигентные люди!» Ну почему, почему он тогда ее не послушал!
– Через пару часов на планету опустятся сумерки, – продолжил ученый. – Нет, нет, ночей в нашем понимании на Фрейме не бывает. Только лишь сумерки. Но ведь всегда лучше приняться за работу с восходом светила, отдохнувшим и полным сил, не так ли, мой друг?
Джек пропустил мимо ушей пассаж о «друге».
– А что же «во-вторых», док? – военный прищурился, ожидая ответа немного стушевавшегося ученого, – И еще, почему «Фрейм»? Я просмотрел справочник о планете, там, кроме инвентарного номера, для нее имени не нашлось.
– Именно, именно! – с непонятной горячностью откликнулся старик. – Не нашлось! Потому что всем казалось, что мы наткнулись на стерильную глыбу камня, все достоинство которой в наличии пусть и бедноватого кислородом, но вполне пригодного для дыхания воздуха и годной к опреснению воды!
– А на самом деле это не так? – осторожно, боясь спугнуть идущую в силки дичь, осведомился Джек.
– Да, это не так, – категорично отрубил профессор. – Собственно, к этому факту и относится мое «во-вторых». Я готов поделиться с вами теми знаниями, к которым мне и моим коллегам посчастливилось прикоснуться.
Перед тем, как продолжить, ученый снял раритетные очки и, бережно сложив, упрятал на место.
– Ничто не помешает нам беседовать по дороге, – нейтрально заметил Михаил, сделав приглашающий жест в сторону рубиновых куполов лагеря.
Майор властным жестом отправил кадетов вперед, а сам не спеша зашагал вслед, бок о бок со служителем науки. От внимания майора не укрылось ни то, что старик пока что не ответил прямо на вопрос об имени планеты, ни то, что сей предупредительный пожилой джентльмен держит паузу не хуже театральной дивы.
«Чего же ты от меня хочешь?» – военный в раздумье поправил ремень с массивной, старого образца, пряжкой. Семейная реликвия и талисман на удачу. Снова всплыло в памяти детство. На этот раз слова сурового, но справедливого деда: «Если не знаешь, что предложить человеку, предложи ему деньги».
Денег Джек, предлагать, конечно, не стал. Однако, сделав поправку на стиль общения, все же последовал мудрому наказу предка:
– Возможно, мы с юношами тоже могли бы оказаться вам полезны…
Старик не дал договорить, возмущенно замахав руками. Слишком уж возмущенно.
– Нет, нет! Право, не стоит подвергать риску жизнь и здоровье таких замечательных молодых людей, – глаза у профессора забегали, – не стоит, даже ради Науки!
Наука именно так и прозвучала в его кратком монологе, с большой буквы.
«Ну вот, давно бы так!», – удовлетворенно кивнул майор, обретая почву под ногами. Теперь, после разведки, должна следовать артподготовка, а там – форсирование преграды и штурм.
– В чем затруднение, док?
– Понимаете, – ученый скользнул глазами по знакам отличия, – майор, моя группа успела забрать почти всю аппаратуру из объекта. Но все делалось в такой спешке…
Соглашаясь, Пирри продолжал подражать китайскому болванчику, размышляя: «Еще бы. Министр может нагнать страху!»
– А наш брат, ученый, жуткий собственник. Жуткий, понимаете? Мы, чтобы успеть больше, разбили, в свое время, объект на четыре сектора. В двух работали мои коллеги. В третьем и четвертом – исключительно я. Так вот, вся эта суматоха с эвакуацией. Ну, вы меня понимаете… Одним словом свою аппаратуру они успели вынести из … объекта. А я – нет. Годы уже, понимаете, не те. А для того, чтобы посетить или покинуть объект, нужна практически альпинистская подготовка.
Мужчина отметил, что когда старик волнуется, он начинает повторяться и даже немного заикается.
– Не переживайте так, док. Достанем мы ваши железяки! Только и вы уж нам помогите. Расскажите, что за зверь это самый объект. И почему там небезопасно.
– Расскажу, все расскажу! – минуту ученый собирался с мыслями, вышагивая рядом. Офицер не стал терять времени даром и, вытянув из кармана брелок от «Годзиллы», набрал на нем последовательность команд. Вездеход теперь свяжется с кораблем, определит оптимальный маршрут подхода к исследовательской базе, и, тихим ходом, часов за шесть, прибудет на точку.
Михаил тем временем решился:
– Джек, то, что в ваших документах значится как «объект», – сооружение древней цивилизации. Аолл-лон.
Рассказчик перевел дух, подстроил шаг, чтобы попадать в ногу со спутником, и продолжил:
– Фрейм – они так называли свой дом, свою планету. Знаете, мой друг, внешне они не сильно отличались от нас. Относительно, конечно, – поспешил поправить себя профессор. – Две руки, две ноги, голова. Кожа больше похожая на синеватую, с отблеском, чешую. Форма черепа обтекаемая, стремительная. Изящный жесткий гребень спускается от макушки к затылку. Глаза удлиненные, сложного строения, предназначенные видеть в обеих средах. Ах, простите, не сказал – аборигены были амфибиями.
– И где же они? Где следы их пребывания? Чем-то же они питались? Куда делась основа пищевой цепочки – растения? Откуда вы почерпнули эти знания? – Джек задавал вопросы вполголоса, стараясь скрыть то, как его взволновала лаконичная речь ученого. Кроме того, его подопечным совсем не обязательно слышать их разговор. Урок академии о том, что подчиненный от командира чаще всего отличается лишь доступом к информации, майор усвоил твердо.
– Они ушли, – огорошил его собеседник.
– К..а..ак … ушли? Куда? – даже видавший виды солдат растерялся от такого поворота.
– Трудно объяснить. Я и сам их понимаю не до конца. Их технологии… Они очень сильно отличаются от наших. Хотя, несомненно, являются именно технологиями. Вообще, весь местный окружающий мир был неизмеримо сложнее нашего. Сама его основа, то, что мы называем неживой природой, диктовала свои условия. Океаны и моря планеты состоят из четырех видов воды. Один вид не смешивается с другим и имеет отличные от прочих физико-химические параметры. Обитатели Фрейма научились использовать их комбинации филигранно. Все здания, имевшие в своей основе морское дно, имели механизм поэтапной..., – профессор сделал жест, будто искал что-то в воздухе рядом с Джеком, – самоликвидации. Деталь, крайне характерная для Фрейма. Аборигены не цеплялись за твердые формы. Все, что они создавали, внутри себя несло элемент динамики. Как живой организм – рождалось, развивалось, старело и умирало. Знаете, почему уцелел тот самый, последний Аолл-лон, что мы обнаружили? Фокус в форме лагуны, где он построен. Уникальная причуда кавитации. Вода, смешанная с пузырьками газа, стала уже не таким эффективным растворителем. Конструкция с истончившимися несущими стенками нестабильна, но все еще функциональна!
Темп речи исследователя все ускорялся, глаза разгорелись.
– А в чем состояла функция Алонов?
– Аолл-лона, – автоматически поправил профессор. – Как бы поточнее выразиться… Если ограничиться основным, то два слова из нашего лексикона ближе всего соответствуют назначению сооружения. Храм и библиотека. Впрочем, это надо видеть. Нет, не видеть. Ощущать, пропускать через себя, – старик, замолчал на минуту. – Впрочем, мы уже пришли! Добро пожаловать!
Спустя четверть часа Пирри уже сидел за столом с кружкой крепкого горячего чая и обсуждал с ученым детали сотрудничества. Чем больше он узнавал об ушедших в неизвестность обитателях планеты, тем более смехотворными казались чаяния Штаба.
«Оружие им подавай. Ага. Два кремниевых ножа, да наконечник копья – страшная сила! А то, что док заливает про какие-то там технологии, конечно, выдумки. На фото весь этот хваленый Аолл-Лон всего лишь полый глиняный конус со срезанной вехушкой. Ни дать ни взять кратер потухшего вулкана торчит из воды посередине лагуны. Правда, проф говорил, что конус постоянно расширяется до самого дна и в основании имеет добрых пять сотен футов. Ну так и что? На Земле и не такое в древности возводили. Чудесили пращуры знатно. А то, что ни травинки не осталось здесь, ни человечка – мало ли причин. Ядовитая комета. Тектоническая катастрофа. Выброс излучения местного светила, разрушивший генетический код. Пусть аналитики копают, им за это деньги платят. Моя задача решена – гражданское население покинуло окрестности объекта. Навигационные маяки «годзилла» установит еще до рассвета. Осталась обзорная экскурсия – и можно составлять реляцию Штабу».
Располагаясь на ночлег, Джек отметил, что Михаил отвел ему лучший кубрик. В левом располагался неприятно вибрирующий кондиционер, а справа проходили вентиляционные трубы. Шипящий звук провоцировал ассоциации со змеями, которых офицер недолюбливал.
Утро порадовало апельсиновым рассветом и низким рокотом вездехода, расположившегося в двух шагах от двери. Годами отработанный режим – скоростной подъем, основательная зарядка, легкий завтрак – окончательно взбодрил Джека. «Годзилла», следуя команде, въехал в воду, втянул колеса и обзавелся винтом. Через полчаса экспедиция уже швартовалась около входа в древнее святилище. Пирри помог старику подняться по веревочной лестнице. Скептически оценил техническое решение яйцеголовых по спуску в кратер, бросив подчиненным:
– Шустро сварить опорную раму. Страхующий механизм по схеме – два ведущих шкива и два резервных, с храповиком! «ГД-3» – якоришься по полной, выкидываешь трос лебедки! Цепляем люльку яйцеголовых к нашему механизму – и катимся как на лифте внутри Эйфелевой башни!
Когда мужчина оглянулся, курсанты смотрели на него, приоткрыв рты. Один «годзилла» с веселым позвякиванием уже выкинул трос с крюком под ноги кадетам и теперь старательно ввинчивал укосины в грунт.
«Идиоты», – резюмировал Джек про себя, добавив громко:
– Годзилла за старшего!
Профессор одобрительно качал головой, выдав на гора пословицу: «Поспешишь – людей насмешишь!» Пирри кивнул, соглашаясь.
– У нас говорят немного по-другому. Либо ты параноик, либо – мертвый!
Спуск до нижнего этажа сооружения прошел без сучка и задоринки. Офицер оставил одного кадета наверху, принимать груз и следить за техникой, а трех остальных с ходу определил на роль грузчиков. Они сноровисто принялись загружать контейнеры с оборудованием в люльку.
«Работка прям для вас! – язвительно думал Джек. – Сейчас упакуем все в вездеход, перевезем на корабль и уберемся на орбиту. Молокососы вернутся к учебе, я – к отдыху, проф – к своим архивам. А уж конфискуют у него материалы или нет – не мне решать».
Внутренности мегалитической постройки древнего народа Фрейма его вовсе не впечатлили. Больше всего они напоминали творение циклопического ребенка, воплотившего свою фантазию в бежевом пластилине. Неизменно плавные линии, переходящие одна в другую, образуя криволинейные несимметричные фактуры, изрядно раздражали Джека. Следуя за профессором по лабиринту помещений, он не переставал удивляться.
«Что здесь изучать? Голые стены, ни скульптуры, ни живописи, ни черепков!»
Они вышли на середину большого зала, по которому в хаотичном порядке были разбросаны ящики, и Михаил обернулся к военному:
– Зал номер четыре.
Джек оглянулся и пожал плечами. Ни-че-го. Такое впечатление, что хозяева и на самом деле ушли из дома. Не забыв при том подчистить все кладовки.
– Признайтесь, вы обескуражены? – ученый хитро улыбался, с вызовом поглядывая на Пирри. – Единственный зал, назначения которого мы не успели понять. Зал осени.
– И как определить на этой планете, когда наступает осень? – откликнулся майор, сдерживая зевоту.
– О, все не так сложно, как вы, возможно, подумали.
Джек поймал себя на мысли, что ему откровенно нравится старик. «Вы», «подумали», – черт возьми, звучит, как комплимент!
– Океан меняет цвет каждый сезон. Его течения выносят на поверхность преимущественно один из четырех видов вод, о которых я вам рассказывал. Можно сказать, что океан здесь – планетарные астрономические часы. Ранее, когда Фрейм был населен, они не только отсчитывали время, но и служили главной пружиной, обеспечивающей все изменения на планете.
– На Фрейме тоже четыре времени года? – осведомился Джек довольно равнодушно. Абстрактные исторические изыскания всегда нагоняли на него скуку. Курсанты закончили с ближайшими к подъемнику грузами и по одному подтягивались сюда.
– Да, как ни странно! – живо отозвался ученый. – Зала здесь тоже четыре. Они становятся активными, почти живыми, только в свой сезон. Зал весны посвящен любви.
Михаил нагнулся к уху офицера и, косясь на кадетов, прошептал:
– Неудобно сплетничать, но когда пришел в движение этот зал, там была супружеская пара. В тот день они не вернулись в лагерь. Я потом… случайно, – профессор покраснел, – обнаружил видеозапись. То, чем они там занимались… Я думал, такое вообще невозможно. Был такой, понимаете, трактат в древней Индии…
– Док, а что значит «почти оживают»? – перебил излияния ученого Джек.
– Мы сейчас находимся в полом конусе. Стенки этого конуса толщиной в ладонь. Но они не сплошные. По всей длине сверху донизу стенки пронизаны трубками, совсем как плоть – сосудами. По сути вокруг нас не здание, а очень непростой механизм. Мы долго не могли разобраться, какова его функция. Выдвигали гипотезы, спорили до хрипоты, кричали и обижались друг на друга. Знаете, к какому выводу пришли? Что храмовому комплексу пристало иметь духовой инструмент. Орган как в католическом соборе. Я даже ему название придумал. Флейта богов!
– И когда же разобрались?
– Когда впервые услышали Отклик. Звук, который предшествует активации Аолл-Лона. Его ни с чем не спутаешь, хотя он и разный для каждого сезона. Он является чем-то вроде предварительного сигнала, первой пробной ноты, которую океан извлекает из флейты. Я радовался как ребенок, когда моя гипотеза начала подтверждаться. Мелодия весны была очень нежной. Она повторялась много раз, чуть видоизменяясь, почти незаметно ускоряя темп. Я закрыл глаза и наслаждался инопланетной гармонией. В начале она напоминала мне запах лаванды над горным лугом, спустя минуту – аромат тюльпанов, распустившихся разом в южной долине, а затем… Затем мы покинули здание, оставив на ночное дежурство в зале двоих. Рассудив, что послушаем великолепный концерт завтра, на свежую голову, в записи. Что произошло потом – я вам уже рассказал. Океан, наполнивший флейту, свел с ума наших коллег, подарив им ночь страсти. Иной раз мне кажется, что их было трое тогда, в те краткие часы. Он, она и океан Фрейма, который, разлившись по сосудам Аолл-лона, обрел все свойства живого, чувствующего, мыслящего существа!
Курсанты уже сделали первую ходку и успели вернуться назад, примериваясь теперь к самому массивному контейнеру. Джек раздумывал, причислять ли профессора сразу к параноикам или задать еще пару вопросов. Сильно уж не хотелось впускать в чисто армейскую братию хотя и милого, но все-таки гражданского прихожанина.
– Майкл, – на американский манер обратился майор к рассказчику, – а следующий зал как вы назвали?
– Зал лета оказался залом мудрости. Его визитной карточкой стала очень четко очерченная, выверенная композиция, меняющая ритм в соответствии с рядом Фибоначчи.
– Что конкретно вы с коллегами увидели в летнем зале?
– Многое, многое, молодой человек! Стены вдруг перестали существовать вокруг, скрывшись в густом разноцветном тумане. А как только дымка доползла до нас – прекратили бытие и мы, неуклюжие земные кроты, бесцеремонно забравшиеся в чужое святилище. Мой разум отделился от тела легко, будто птичка, перед носом которой распахнулась дверца клетки. Ум выпорхнул и понесся с невообразимой скоростью над равнинами и холмами Фрейма. Для него не было границ – воду он пронизывал с той же легкостью, что и воздух, а горы пронзал, как раскаленная спица кусок масла. Но главное было не в этом. Самое поразительное в моем мистическом путешествии было то, что нежданно-негаданно оно наградило меня знанием. Не спрашивайте меня, как такое могло произойти. Я не смогу вам ответить. Я просто получил хрестоматию планеты Фрейм в подарок. Будто бы библиотекарь ласково усадил меня в читальный зал, пододвинул том энциклопедии и сидел со мной рядом, терпеливо поясняя каждый непонятый мной момент, до тех пор, пока я не дошел до последней строчки. И все это уложилось в семь-восемь минут!
– Возможно, док, вы стали жертвой галлюцинации, – осторожно начал Джек.
– Бросьте, бросьте майор! – огрызнулся ученый. – Неужели вы всерьез полагаете, что мне не пришел в голову столь очевидный вариант объяснения сих странных обстоятельств! Я сравнил свой опыт с опытом товарищ…
Басовитый звук неожиданно наполнил пространство.
– Что это, проф?
Михаил побледнел.
– Начинается. Это финал Отклика. Он всегда следует после паузы. Прелюдию, выходит, мы пропустили.
Джек поморщился от терминологии. Но профессор не заметил реакции спутника.
– Тишина. Нам кажется, что сейчас Аолл-лон молчит. Ничего подобного. Он плетет кружево вибраций, недоступных нашему уху. Зато их отлично воспринимает человеческий мозг. Воспринимает информацию напрямую, понимаете?
Джек уже не слушал. Геометрия пространства изменялась стремительно. Покатые глиняные стены исчезли. Свисающие с верхотуры полосы алой ткани образовали гигантский шатер, имеющий овальное основание. Воздух уплотнился многократно, и не просто уплотнился, а стал неоднородным. Кожные ощущения отказывались сводиться к общему знаменателю. Ладони как будто легли на мягкие скользкие сферы, а плечи оказались обжаты шероховатыми сухими валиками. Голова налилась тяжестью, торс спеленало, скрутило прочным эластичным жгутом. Под ногами разгорелось жемчужное пламя.
Джек с трудом повернул голову, огляделся. Округлившиеся то ли в ужасе, то ли в экстазе, глаза профессора. Курсанты, подступающие к ним, странно раскачиваясь, как первобытные люди в ритуальном танце. Остин, потянувший десантный тесак из ножен.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:14 AM | Сообщение # 1014 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| «Да они же сейчас бросятся, паршивцы!»
Картинка на миг задрожала, раздваиваясь. К атакующим добавились еще три фигуры, окруженные голубоватым свечением, сжимавшие в перепончатых ладонях длинные тонкие копья с широкими наконечниками.
Пирри мотнул головой, отгоняя наваждение, вложил себе основанием ладони в лоб, звякнув браслетом часов по титану под кожей.
– Прекратить бардак! – взревел Джек. И пропустил первый выпад. Удар пришелся вскользь по плавающим ребрам, сбив дыхание. И тут же лезвие мелькнуло перед глазами. Щека взорвалась как переспелый помидор, обрызгав пол красным. Тело привычно отозвалось на боль выбросом адреналина. Ремень сам собой обмотал широченную ладонь, определив пряжку на роль кастета. Оттолкнув профессора в сторону, Пирри, как разъяренный медведь, ринулся на парней. Замелькали руки, ноги, послышались глухие удары падающих тел. Через минуту на ногах остался только Джек, да все так же грациозно кружащие вокруг синие призраки. И пока Джек одного за другим вытаскивал своих спутников к подъемнику, дети Фрейма продолжали ритмично изгибаться в такт неслышного ритма, то приближаясь к центру зала, то удаляясь от него.
Наверху профессор первым пришел в себя. Курсант, присматривавший за «годзиллой», суетился с аптечкой возле бесчувственных товарищей, когда ученый со стоном привалился спиной к вездеходу.
– А ловко ты их! – хрипло рассмеялся старик.
Джек ополоснул рану, прошелся вдоль краев стержнем «скоросшивателя» и споро выдавил четверть тюбика геля на подушечку. Мигом распределил скользкую массу по щеке и отбросил тампон-ингибатор в сторону.
– Дурацкое дело не хитрое, – равнодушно бросил мужчина. – Извините, что толкнул. Не пострадали?
Ученый лишь отмахнулся.
– Пустое! Теперь вы верите мне? Верите, что на планете существовала достойная восхищения цивилизация?
– О чем вы, профессор?
– Неужели вы ничего не услышали? Они прощались с нами. И, к слову, я ошибался насчет того, что залы имеют сезонную специализацию. Аолл-лон просто-напросто входит в резонанс с сознанием гостя. Вы – военные, ваш разум ориентирован на схватку и конфронтацию. Я – ученый, мне дороже всего знания и постижение истин. Молодоженам, всецело поглощенным друг другом, храм Фрейма открыл те стороны чувственности, о которых они и не подозревали. Возможно, он принимает образы в нашем мозгу за своеобразный запрос. И выдает информацию сообразно интересу вопрошающего.
– Майкл, очнитесь! Мы едва не погибли, став жертвой первобытного шаманства давно уже почивших аборигенов! Сюда бы хорошего физика или дельного акустика. Он бы мигом разобрался с этой чертовщиной. Конструкция похожа на перевернутый рупор, не будете с этим спорить? Вполне возможно, что при определенных условиях образуется нисходящий поток воздуха, порождающий внутри жерла инфразвук. Ухом его не услышать, а на мозги он давит сильно. Знаете, почему я остался в памяти? Титановая пластина в черепе частично погасила колебания! Вот и все!
– Нет, офицер Пирри, не все. Строители Аолл-лона не были дикарями. Просто вам так проще их воспринимать, и ваш ум цепляется за несостоятельную гипотезу. Они далеко обогнали нас в развитии. Их взгляд на мир сильно отличается от нашего. Мы полагаемся на видимые плотные формы, дети Фрейма в основном рассматривали события как динамическую модель. Наш мир похож на кирпич. Длина, ширина, высота, вес, прочность. Их мир – волна. Импульс, сопротивление среды, и описывающие их взаимоотношения - ритм, цикличность, вибрация. Цивилизация Фрейма стара. И дело не в том, сколько ей веков или тысячелетий. Дело в соотношении прожитого и грядущего. Насельники планеты осознали, что их мир давно перевалил экватор. Поэт сказал бы, что это как в еще солнечный осенний день почувствовать вдруг ледяное дыхание зимы. Они поняли, что близится закат!
– И что же они предприняли?
– Они нашли в себе мужество и силу начать все заново.
– Погрузились в корабли и отбыли в неизвестном направлении?
– Нет. Им не нужны были корабли. Они ушли. Ушли, забрав с собой все, что было дорого их сердцу. В главном я всё-таки оказался прав. Аолл-лоны действительно флейты богов. Ну, или их прообразы. Жители планеты научились преобразовывать жизнь в вибрацию. Любую жизнь. Каждую ее форму, понимаете? В дивную незатухающую ноту, гармонично вписывающуюся в переплетение прочих. «Музыка сфер» – для них стала не образом, не метафорой, но самой жизнью!
– Мишель, – искреннее волнение профессора распространилось и на Пирри. Он сам не заметил, как едва не перешел на французский, язык своего детства, хлопнув профессора по плечу. Михаил поморщился, дернулся, как от укола. – Вы хотите сказать, что вся биосфера Фрейма превратилась в … некую мелодию? Они что, до сих пор здесь? В плеске волн, в завывании ветра, в грохоте грозы или в подземном гуле под ногами? Ну, ведь бред, согласитесь, бред?
Ученый как-то сразу сник, стал похожим на растерянного вихрастого подростка, застигнутого врасплох учителем.
– Я не знаю… не знаю, офицер Пирри, – бормотание профессора становилось все тише и тише. Старик нагнулся к самому уху военного и прошептал: – Последний Аолл-лон, мне так кажется… Вы понимаете… Я не уверен… Он объявил меня наследником. Тем существом, которое способно вместить в себя знания ушедших… Без вреда для себя и окружающих. Еще что-то про освобожденных посредников… Но…
Последние слова ученый произнес настолько тихо, что Джеку пришлось напрячь слух, чтоб расслышать. Глаза профессора закатились, и он безвольной куклой сполз на песок. Джек без натуги подхватил сухопарое тело на плечо и аккуратно пристроил в десантном отсеке, из тройки разложенных кресел смастерив довольно удобную кровать. От шприц-тюбика с транквилизатором, зажатого между пальцами, майор избавился по дороге, отправив пластиковую колбочку в фиолетовые волны.
«Наивный, как дитя, – думал Джек об ученом, выгоняя курсанта с водительского места. – «Годзилла» – классный парень. Но он все же машина. В его обязанности входит и запись переговоров команды. Ну, вот зачем, зачем, спрашиваю, док, генералам знать об инопланетных дудках, способных превратить плоть в звук. Неужто думаете, консерваторию на Фрейме откроют? Не лучше ли им довольствоваться отчетом скромного, но исполнительного майора, доблестно эвакуировавшего с планеты слегка поехавшего умом академика? Право, показания кадетов, думаю, подтвердят, что все достижения аборигенов сводились к обрядовым пляскам да охотничьим ритуалам. Подтвердят, никуда не денутся! – Джек скосил глаза на притороченных к сиденьям горе-воинов и притронулся к уже поджившему шраму на щеке. – А там пусть спецы ищут. Изучают записи. Только вот большой вопрос – что найдут». Пирри уже глянул одним глазом видеофайлы с встроенной в амуницию камеры. Синекожие танцоры, как он и предполагал, существовали только у него в голове.
Мотор взревел, вздымая за кормой бурун. И никто не услышал, как звенят, натягиваясь струнами, стальные тросы. Как трескается под песком слой слежавшейся глины, как песчинки шуршат, устремляясь вниз, в разломы, будто подгоняют время в перевернутых, наконец, сильной рукой древних часах. Как оседает с утробным звуком похожий на жерло вулкана последний храм Фрейма. Как стая золотистых бабочек, вырвавшись из заточения, порхает в придонном потоке, устремляясь за вездеходом к берегу. Без труда нагоняет металлическую скорлупку и играючи взлетает по бортам к кабине. Джеку на миг привиделось, что он в осеннем лесу, где-то в Канаде. И клены щедро осыпают его резными, поразительно красивыми листьями.
«А ведь и моя осень не за горами, – неожиданно для себя заключил офицер. – Молодость отшумела, еще чуть, – и виски затянет инеем. И кому будет нужен седовласый ветеран? Уж точно, не армии. А кому? Ни семьи, ни настоящих друзей. Местные, наверное, молодцы. Нашли выход. Неплохо бы вернуться сюда, когда утихнет шумиха. Встретиться на пляже с профессором. Вместе попытаться разобраться в загадках аборигенов. Мудрецами они были или варварами – без разницы. Долгими вечерами сидеть за чашкой ароматного горячего чая. Разговаривать, слушая дождь. Здесь вообще бывает дождь?»
Бабочки мигом растаяли на горячей коже, как первые робкие снежинки. Только не стекли прохладными капельками вниз, а впитались в тело, обретая новый дом. И сразу же принялись обживаться в нем, исследуя, сопоставляя, определяя ограничения и возможности хозяина. Теряя и вновь обретая себя в неожиданных, чужих ритмах, к которым предстоит приспосабливаться день за днем, месяц за месяцем, ни в коем случае не вмешиваясь и не нарушая незнакомой симфонии жизни. Им предстояло многое вспомнить, очнувшись после долгого сна. Многое узнать, прежде чем начать обучение Наследника. А пока они вспомнили, первое, самое важное, правило – подталкивать лодку легче всего по течению.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:17 AM | Сообщение # 1015 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 01.12.2013
Автор: Вагант
Кофе и круассаны, или подлинная история смерти Жанны, так называемой д’Арк
Романтикам не понравится. Жанр - непонятный. Мешанина из фантастики, исторического фэнтези, попаданства, реализма, натурализма, и немного панка.
_________________________________________
Тюфяк был грязный, колючая солома лезла изо всех дыр. Моя голова дёргалась из стороны в сторону, и время от времени билась о стену. Господи, ну что за идиот, неужели нельзя поосторожнее?
Ой, похоже, я сказала это вслух. Длинноволосый мужик со спущенными штанами замер, глянув на меня исподлобья. Запах от него шёл страшный: в прошлой своей жизни я бы не глядя решила, что это бомж. Прикрываешь глаза и представляешь: вонючий такой, в зелёном драповом пальто в пятнах, с полиэтиленовым пакетом в руках. Слава богу, здесь не принято было целоваться, а то бы долго я не выдержала.
— Чего?
— Ничего, милый. Продолжай.
Кушать-то хочется. А этот дал мне серебряную монету, и даже до того, как я милостиво изволила раздвинуть ноги.
Я издала сладострастно-протяжный стон — мужику это понравилось: хрипло дыша, он задвигался ещё быстрее, — и уставилась в потолок. Потолок — это было громкое название. Длинные балки над головой и пучки травы, черноватой, судя по кислому запаху, слегка подгнившей, торчавшие из-под сучковатых хворостин. И — одна-единственная свеча, бросавшая неровные блики на всю эту роскошь.
Мужик ушёл, довольно крякнув на прощанье. Я уселась на тюфяке по-турецки, подальше от мокрого пятна, разглядывая брошенную им ещё одну монету. Монеты были необычные, раньше я таких не видела: неровной формы, с причудливо переплетёнными вензелями, похожими на модные кельтские татуировки. Но — без разницы. В здешних местах полно разных монет. Эти, по крайней мере, самые настоящие серебряные. За прошедшие полгода или около того я хорошо научилась отличать серебро от мало чего стоящих начищенных железок.
Мужик был щедр. Расщедришься, пожалуй, когда обнаружишь, что тебе досталась девственница. Ещё бы: дожила до девятнадцати лет, холила себя и лелеяла, не иначе, береглась именно для него, для героя-любовника, для такого вот радостного случая. Ну и ладно. Дальше хранить своё сокровище уже не имело никакого смысла. А этих двух монет вполне хватит не только на то, чтобы расплатиться за тюфяк, который я арендовала на полчасика, но и договориться со старухой Гро.
Ее дом стоял на самом краю того плоского блина, которым теперь ограничивался мой мир. Хибара, вросшая в землю двускатной крышей, совсем как на картинке из одной моей детской книжки со сказками.
Это был странный мир. Даже не мир, а его осколки, висевшие в пустоте: справа, слева, сверху и снизу, насколько хватало взгляда. Одни большие, другие маленькие, беспорядочно летавшие в безвременьи. Высокие заросшие джунглями скалы — с некоторых из них даже струились водопады, рассыпавшиеся сверкающими каплями, обширные плато с жёлтым песком, горы без оснований с древними крошащимися от времени развалинами замков. Один раз я даже видела пирамиду — настоящую египетскую пирамиду, величественно проплывавшую мимо подобно гигантскому кораблю.
Можно было разбежаться — и перескочить в другой мир. Но только осторожно. На прошлой неделе — или не на неделе, тут всё было непонятно, — один парень попытался допрыгнуть до соседнего обломка. Он разбежался, сильно разбежался, оттолкнулся, а на середине пути словно шлёпнулся о невидимую стену. И полетел вниз, вопя, дрыгая руками и ногами. Я встречала этого парня раньше: в набедренной повязке и чёрными как смоль прямыми волосами с попугаичьим пером, он был похож на индейца, и он без устали искал свою собственную землю. Очень странно, кстати, но я понимала, что он говорит. И тут вообще все друг друга понимали, хотя национальности, насколько я могла судить, здесь проживали самые разные.
Стоя на краю, народ проводил падающую фигурку взглядами, качая головами и пересмеиваясь.
— Дурень. Там же дышать нечем. Надо было подождать, когда поближе подлетит.
— Не в этом дело. Просто тот мир не захотел его принимать.
— Да неужели!? Сам-то ты откуда, что тут торчишь? Неужто рыцарем высокородным родился?
— Не твоего собачьего ума дело! Может, и не рыцарь, да всю жизнь благородному сэру Уинфри прислуживал, пока ты в навозе копался!
Некоторые из миров были соединены меж собой мостами. Хлипкими плетёными мостами, которые легко рвались, если обломки миров вдруг решали, что слишком долго плывут рядом друг с другом. Раздавался сильный треск, верёвки лопались, роняя вниз всяческую труху, и миры расходились.
И время везде тоже было разное. У нас, например, сейчас ночь, а вот над тем куском пустыни, что пару часов назад пронёсся мимо — полдень. Странно: в полной темноте летит этакая Сахара, как гигантский светлячок. Там светило солнце, по голубому небу бежали кудрявые облачка и, стоя на самом краю и тупо глядя на нас, ржали верблюды. Наверное, не ржали, но я не знаю, как называются те странные звуки, что издают эти животные.
Хе-хе. Я не знаю про звуки, а вот все вокруг, похоже, вообще видели верблюдов в первый раз. Они выпячивали глаза, крестились, а некоторые поминали порождений Сатаны. «Фоморы!» — вопили они, сами вне себя от ужаса, — «Ахероны! Вервольфы!». Дураки. Вервольфы — это оборотни, типа волков, я знаю. Читала.
Да-да. На моём куске земли было Средневековье. Кондовое деревянно-твердокаменное дурно пахнущее средневековье.
Я даже и не подозревала, насколько дурно, а ведь должна была бы знать. Я защитила курсовую, на пятёрку, на круглую великолепную пятёрку. «Жанна д'Арк и её время». Сама бы не написала, честно говоря, но препод был замечательный. И переводы источников мне дал, и сидел, введение моё бездарное редактировал. Мне даже стыдно было. Лысый такой, с бородкой. Я подозревала, что ему нравлюсь, но он откровенно никогда этого не выказывал. Только глянет, бывало, искоса, и тут же глаза отводит. Разговаривал вежливо, всё на «вы», да на «вы» — удивительно, я-то ему в дочки гожусь. Точнее, годилась.
Вышла из универа радостная: даже рецензия и та была хвалебная.
И — всё. Конец.
Последнее, что запомнила — дикий звон и красно-жёлтую громаду трамвая с большой цифрой наверху. Номер 20. Я на нём обычно домой ездила. Ездила-ездила, и приездила.
Было темно, очень больно. Какие-то тени, крики, чёрные сны, в которых я летела в нескончаемой пустоте. Палящий жар и мокрые от пота простыни. Ужасный холод, когда я сворачивалась на кровати калачиком, пытаясь согреться под грудой одеял. Кто-то совал в рот бутыли с водой, ложки, наполненные горькой дрянью, голоса рядом — то мужские, то женские. Ночи — когда ничего не видно, и дни, когда откуда-то лился мутноватый свет. Маленький экранчик, на котором — «пик, пик» — бежали синие острые графики.
А потом я очнулась. Ни перин, ни кроватей.
Я умерла.
Это — странное место. В бога я не слишком верю, родители у меня — старосоветские атеисты, в церкви бывала всего пару раз, и на лекциях по истории религий не особенно вслушивалась.
Есть такая штука: чистилище. Это вроде когда уже умерла, но ещё не попала ни в рай, ни в ад. Но то, что я увидела, не было похоже на мои представления об этом месте.
Дома здесь стояли деревянные, вымазанные глиной, крытые соломой или тростником. Грязь вокруг царила неописуемая: снующая мимо толпа смердела потом и гнилью, воняя ещё сильнее из-за жары и духоты. Перед многими жилищами были выстроены хлева, перегораживая и без того узкие улицы. Свиньи, хрюкая, пожирали труп собаки. Вдоль стен стояли объёмные бочки, заполненные грязно-жёлтой жижей.
— О, боже, что это? — спросила я.
— Чего-чего. Моча, — буркнул один прохожий, оглядев меня с головы до ног. — Ты новенькая, что ли? Всё, что для работы не надо, продают. На моче, например, красильщики краски свои замешивают. Или кожу обрабатывать, тоже пойдёт.
— А кости?.. Кости на что? — Рядом стояли огромные доверху заполненные ящики.
— Для муки. Это уж совсем для бедняков, но их мелят и в хлеб добавляют. Пшеница да рожь дорогие, простой народ в основном конский хлеб ест.
— Чего?
— Из бобов, гороха и овса.
Кругом стоял шум и гам. Ремесленники старались закончить работу до того, как раздастся сигнал о тушении огней: запирали ставни, мылись из ковшей прямо на улице, по десять человек из одного ковша, и сюда же выбрасывали накопившиеся за день отходы. Подмастерья мясников, кряхтя, выливали из чанов в сточные канавы кровь; тут же стая собак затеяла драку над горой коровьих кишок.
Некоторые двери были распахнуты настежь, а в проёмах стояли женщины вполне определённой наружности: одни в плащах, едва прикрывавших обнажённые тела, другие вовсе нагишом. Проститутки изгибались и наклонялись, бесстыдно демонстрируя свои не всегда ухоженные прелести, однако на улицу не выходили: как я узнала чуть позже, в городе было запрещено завлекать клиентов в общественных местах, но только находясь внутри дома.
— Милости просим, господа, — напевали они на один лад, — заходите в гости… всего пара монет.
— Или если хотите втроём, вчетвером…
— И ты, девочка, заходи, у нас на все вкусы удовольствия…
Откуда в этих местах вообще берётся пшеница, рожь, или там горох — я так и не поняла. Они просто брались. По ночам, когда темно. Мне сказали, что еда будет всегда, пока там, по другую сторону, живые будут помнить о мёртвых. Правда, с едой частенько случались перебои, вот и приходилось изворачиваться, как можешь.
И все мы были бессмертные. Нет, люди тут умирали постоянно, от голода и от ножей в пьяных драках, но не так, как умирают на Земле. Они таяли и исчезали, а потом, как говорили, появлялись где-то в другом месте, в одном из многочисленных миров по соседству.
И никто не болел, несмотря на жуткую антисанитарию. Женщины не беременели, и у нас не было месячных. Практически рай. Так, кстати, многие и думали. Но не я: в раю не может быть такой грязи.
Здесь не было кофе, круассанов, сигарет, унитазов и душевых кабин. Не было туалетной бумаги, прокладок, зубных щёток, нижнего белья, магазинов парфюмерии и одежды; не было шампуней, зеркал, одноразовых бритв, человеческих расчёсок, маникюрных ножниц и, кстати, контактных линз, без которых всё как в тумане.
На канале «Дискавери» есть такая передача: «Я не должен был выжить». Там рассказывают про разных людей, попавших в экстремальные ситуации. Так вот: я вполне могла бы стать такой героиней. За эти полгода я научилась спать на улице, есть яблочные огрызки с косточками, подобранные с грязной мостовой, разжигать огонь всеми доступными средствами, ловить, потрошить и жарить крыс, и — уж извините за подробности, — стоя на коленях, ублажать стражников из ночной охраны, которым не нравилось, что я спала именно в этом месте. А один раз я отобрала у какой-то девчонки кусок хлеба. Она тоже была голодна, но я оказалась сильнее.
Однажды здесь варили дубовую кору. Зачем — не знаю, да я и не очень-то задумывалась об этом. Как только я свернула в тот переулок, горьковатый запах чуть не свёл меня с ума. Я даже рискнула хлебнуть этой бурды. Закашлялась, и слёзы потекли из глаз. Подмастерье, который стоял рядом, выпученными глазами посмотрел на меня, а потом заржал. Громко так, издевательски, и сразу же к нему присоединились другие: не каждый день увидишь сумасшедшую, которая ни с того ни с сего хватает ложку и, давясь, вливает себе в рот кипящее коричневое варево. А я стояла и плакала, но вовсе не от того, что обожгла себе язык и нёбо. Просто напиток оказался совсем не похожим на кофе.
Кофе. О, боже. Не бывает рая без кофе.
Нет, это место не для меня.
Старуха Гро сказала, что сможет помочь.
— Вообще, девочка, — шамкала она беззубым ртом, — странно, что ты тут оказалась. Обычно умершие в свои миры попадают, но изредка выходят ошибочки. Так случается, когда несколько человек одновременно помирают, вот ангелы и путаются. Вот ты, например, и тот смуглявый, что недавно вниз бросился. Я таких и не видела никогда.
— А чего во мне не так?
— Высокая слишком для наших мест. И светловолосая. — Старуха грозно окинула меня взглядом. — И платье срамное на тебе, таких тут не носят.
Я непроизвольно дёрнула за края своей тряпочки, подтянув её ниже к коленям. Да толку-то? Так живот становилось видно. А юбка у меня хорошая, итальянская, но… как бы это сказать: ног было гораздо больше, чем юбки, а здесь, конечно, это привлекало внимание. Я на защиту курсовой нарядилась простенько и элегантно: юбочка в обтяжку, белая полупрозрачная блузка с пуговичками-жемчужинами, под ней — кружевной бюстик балкончиком, на ногах — длинных и стройных, кстати, — туфли-лодочки. Вырез на блузке — дотуда, докуда надо. Как и положено отличнице. Помнится, целый час торчала перед зеркалом, подводя ресницы и подтягивая лямочки. Вот в результате и выгляжу тут, как полная идиотка.
— Есть способ помочь твоему горю, — продолжала Гро. — Зелье у меня имеется колдовское, редкостное оно, недешёвое. Живой я тебя, конечно, не сделаю, или, точнее, сделаю, но ненадолго…
Я изумлённо распахнула глаза.
— Да. — Старуха усмехнулась. — Душа твоя вселится в одну из земных женщин. В какую — не знаю. Это зависит от того, кто ты была и что у тебя в голове. А потом всего-то надо будет умереть ещё раз, и тогда уж попадёшь туда, где тебе привычней. Но смотри: ежели не помрёшь, а времени на это мало, день-другой, пока зелье действует, будешь вечно между мирами болтаться в муках адовых.
— А если той женщине не срок ещё умирать?
Старуха пожала плечами.
— Тебе решать.
Внутри у меня всё дрожало. Мгновенно вспомнились грязные огрызки, которые я жадно запихивала в рот, и целая очередь из стражников с сальными взглядами.
— Я согласна.
* * *
— Дама Жанна! Проснитесь!
Я открыла глаза. Надо мной нависло незнакомое лицо с эспаньолкой.
— Дама Жанна… — он сделал шаг назад и слегка поклонился. — Вы должны встать. К обеду вас хочет навестить его преосвященство епископ Бовé. Я пришлю вам Марту.
Не распрямляясь, он попятился и вышел за дверь.
Чёрт, опять средневековье. Я резко села на кровати, озираясь. Одеяло сползло вниз, оголив грудь. Да, тогда же спали нагишом, как сейчас помню, читала: «на высоких подушках, почти сидя, ибо лежащий человек более всех прочих подвержен козням злых духов». Я скосила глаза вниз: не моя грудь, и руки не мои. Интересно, а где сейчас моё собственное тело? Я его очень люблю, так что не хотелось бы, чтобы его как-нибудь попортили, пока меня в нём нет.
Это средневековье было другим, не таким, из которого меня выкинуло. Тёмно-синий балдахин из плотного шёлка с золотыми шнурами, витые столбы из белёного дерева, и подушки. Целая гора подушек. Я похлопала по ним ладонью. Пуховые.
Вот те раз. Я — знатная дама. И сейчас ко мне придёт какая-то Марта, наверное, горничная.
Я соскочила с кровати — очень высокой, — и только потом обнаружила три резные ступеньки, почти скрытые съехавшими набок простынями.
Спальня была не особенно велика, но потрясающе красива, богата и торжественна.
Стены украшали двухцветные фрески: по красной охре ползли вверх, извиваясь, золотые побеги сказочных растений; всё свободное пространство занимали ковры с вытканными картинами куртуазных сцен и гуляний в волшебных садах. Вдоль стен стояли скамеечки, скамьи со спинками и сундуки, прикрытые расписными тканями — все белые с позолотой; шкаф, устроенный меж витражных окон, украшали оковки и резьба, на мой взгляд, всё же немного грубоватая. Гобелены, правда, были действительно чудесные.
Колпак огромного камина, прямо напротив кровати, тоже покрывали росписи; нижнюю часть колпака занимал барельеф, изображавший леопардов и лилии. По бокам от камина стояли массивные кресла, каждое с двумя ступенями и многочисленными подушками. Мелкая изразцовая плитка разных цветов выстраивалась на полу в причудливые узоры.
О! Зеркало. Большое зеркало. Фантастика. Я уже успела отвыкнуть от этой роскоши. Оно стояло возле окна, повёрнутое боком, потому я его сразу и не заметила. Я встала перед ним, внимательно вглядываясь. Зеркало было мутновато. Ну, ничего. Сгодится.
С той стороны на меня смотрела темноволосая девушка примерно моих лет или около того. Лицо — нельзя сказать, что особенно красивое, простоватое, что ли. Нос длинноват. Мой был симпатичней. Талия, бёдра — всё на месте. Но вот волосы роскошны. Слегка волнистые, тёмно-тёмно-каштановые, длиной почти до талии.
Интересно, кто я такая? Это — замок, богатый замок, сразу видно, хотя я и не бог весть какой спец по замкам. И мужчина с эспаньолкой сказал: «дама». Вот про это я знаю, сама в дипломе писала. «Дама» в те времена — это обращение к знатной женщине любого возраста, даже к девочкам, а всех простолюдинок именовали «демуазель». Это сейчас замужем-незамужем.
О! Это Франция. «Дама» — французское слово.
Стоп. Меня прямо кольнуло. Леопарды и лилии. Леопарды — они английские. А лилии появились на британском гербе после начала Столетней войны, как знак претензий Эдуарда III на французский престол.
Боясь поверить своей догадке, я медленно подошла к камину. Сбоку к нему был прислонен самый настоящий меч. Мои глаза расширились: на лезвии, чуть повыше рукояти, явственно виднелась выгравированная буква «J» с крохотной короной наверху.
«J». Jeanne. Жанна. Тот мужчина с эспаньолкой так и назвал меня — Жанна. У неё все доспехи и оружие были проштампованы этой буквой. И Бовé: удивительно, что я сразу не обратила внимания на это слово. Должность епископа Бовé занимал Пьер Кошон, инквизитор, осудивший на смерть Жанну д’Арк.
Старуха Гро так и сказала: в какую женщину вселится моя душа — не известно, это зависит от того, кто я была и что у меня в голове.
А кем я была? Да никем. Девчонка-институтка. И что у меня было на уме всё последнее время? Правильно: курсовая, Жанна д’Арк и чёртовы средние века, вот и загремела я в соответствующее место.
Я шлёпнулась голым задом в ближайшее кресло. Я — Орлеанская Девственница. И сейчас ко мне придёт самый настоящий Пьер Кошон. Ничего себе пельмешки.
Значит, Жанна всё же не была простой крестьянкой, а у д’Арков просто находилась на воспитании. Чтобы поверить в это, достаточно посмотреть на комнату, в которой её держат. А я, помнится, всю голову сломала, пытаясь разобраться во взаимоисключающих версиях разных умников. А теперь всё очевидно, жаль только, что не получится хоть на полчасика вернуться обратно, зайти на кафедру, и рассказать об этом. Да с доказательствами. И ещё лучше — с фотографиями. Я хмыкнула: вот вам, профессор, фотка голой Жанны д’Арк.
Жанна — принцесса, незаконнорожденная дочь королевы Изабо и Луи Орлеанского. Ведь иначе как объяснить, что её сразу допустили до встречи с королём, да не просто допустили, а проводил под белы рученьки сам Людовик Бурбон? Как это её назначили главнокомандующей, да ещё хоругвеносцем, а такое право могло быть пожаловано только лицам королевской крови? И как простой крестьяночке могли изготовить именное оружие с начальной буквой её имени, да ещё с короной над ней — точно такое же, как у короля и его родичей? И откуда на её гербе королевские лилии? Поэтому даже у инквизиции обращение с принцессой крови, пэром Франции, должно быть соответствующее, именно такое, какое я вижу вокруг себя.
Интересно, а зачем епископ Кошон хочет со мной, то есть с ней, встретиться? В моих книжках я ничего об этом не читала. И вообще, понять бы, о каком времени идёт речь? Меня пленили и только что привезли в Руан и только собираются судить? Или уже судили? Или процесс пока ещё идёт?
От раздумий меня отвлёк скрип двери.
В образовавшуюся щелку, беспрерывно кланяясь, протиснулась девчушка лет шестнадцати.
— Мадам, — пробормотала она и замолчала.
Не зная, что ответить, я кивнула. Сочтя это за знак согласия, она подошла к большому шкафу и принялась выкладывать оттуда на кровать ворох разноцветных тряпок. Лицо у девушки было заплаканное, но я удержалась от желания открыть рот: вдруг принцессам здесь не положено интересоваться настроением прислуги?
Закончив свои дела, она встала передо мной, опустив очи долу и сложив руки на животе. Тут я догадалась, что она готова меня одевать.
Сначала она надела на меня тонкую белую рубашку, судя по ощущениям, льняную, потом что-то вроде корсета из плотной ткани, с косточками, и принялась его сзади зашнуровывать. Глаза у меня чуть не вылезли на лоб: шнуровала она очень туго, хорошо ещё, что верх корсета проходил под грудью, иначе бы я даже не вздохнула. Моя, то есть Жанны, и без того нетолстая талия в результате этих манипуляций уменьшилась сантиметров на пять, и нагнуться в этой штуке я бы не смогла.
Затем Марта начала колдовать над платьем. Его название я вспомнила — «котарди», платье хорошей осанки, как тогда говорили. Очень узкое, с таким декольте, которое даже в двадцать первом веке посчитали бы за неприличное: груди торчали вперёд двумя тугими мячиками, грозя в любой момент выскочить наружу. Котарди плотно облегало талию и бёдра, а к низу сильно расширялось. Было оно из какой-то атласной ткани темно-зелёного цвета, расшитое многочисленными золотыми листочками. Листья крапивы, с удовлетворением вспомнила я, эмблема Орлеанского дома.
Надев мне туфли, тупоносые и довольно страшненькие, но неожиданно оказавшиеся удобными, Марта усадила меня на табурет и стала делать причёску.
— Мадам, простите, чуть не забыла, — закончив, еле слышно прошептала она, — просили передать, что к вам пожалуют его преосвященство Бовé и его светлость Бедфорд.
Это имя я тоже знала. Джон Ланкастер, герцог Бедфорд, командующий английскими войсками во Франции, родной брат покойного Генриха V. Так, дайте подумать: если я, в смысле Жанна, действительно дочь Изабо Баварской, то у меня есть сестра, Катрин Валуа, а замужем она за тем самым Генрихом, а Бедфорд — брат мужа моей сестры, вот как. Чёрт ногу сломит. Свояк, что ли?
— Во сколько?
Марта испуганно моргнула. Ах, ну да. Здесь же нет часов.
— Когда придут, спрашиваю?
— После полудня, мадам.
— Хорошо. Иди.
Марта сделала реверанс и исчезла за дверью. Мышка серенькая.
Я сидела в раздумьях, даже не особо поинтересовавшись, что она там сотворила у меня на голове. Какая разница? Это же не моя голова.
Но я всё же посмотрела. Как говорится, лучший подарок женщине — это подарок лучше, чем у её подруги. Ну, ничего сногсшибательного. Что-то мудрёное, закрученное по бокам.
Так, а кто из нас выше по рангу? Бедфорд — герцог, сын короля, брат короля и дядя нынешнего английского короля, а я — внебрачная дочь герцога и королевы. Так выходит, что он, и он ещё намного меня старше, насколько я помнила.
Тут я всерьёз задумалась: а что полагается делать при встрече со старшими родственниками? Сделать книксен? Поклониться? Поцеловать ручку? Беда. В нашем образовании серьёзные пробелы. Надо было вообще остаться в постели, сказать, что больна. Но уже поздно.
От нечего делать я подошла к окну и, забравшись на сундук — окно располагалось высоко, — потянула за створку.
Город. Большой город с высокими домами, некоторые даже в три-четыре этажа, островерхими крышами и тысячами дымков, вьющихся из печных труб. Шум, гам и — я принюхалась, — пожалуй, такие же запахи, как там. Прямо подо мной располагалась площадь: не особо большая, квадратная, вся заставленная какими-то палатками. Рыночная, догадалась я, и вздрогнула, едва не ойкнув. Та самая, на которой меня сожгут.
Ноги стали ватными. Я закрыла окно и опустилась на сундук, пытаясь привести такие же ватные мысли в порядок. Ужас. «А потом всего-то надо будет умереть ещё раз», — сказала старуха Гро. Легко. Даже самой делать ничего не придётся.
В дверь торжественно стукнули два раза.
— Его преосвященство епископ Бовé!
Пьер Кошон оказался сухоньким старичком, совсем не таким внушительным, как на картинках. В яркой пурпурной сутане и с высокой митрой на голове. Что называется, при полном параде. «Кошон» в переводе с французского означает «свинья». Священник, проклятый потомками за то, что отправил Жанну д’Арк на костёр.
Он едва заметно кивнул в качестве приветствия и протянул руку. Что с этим делать, я знала: католическим священникам её целуют. В кино видела. Но, извините, у меня было не то настроение. С какой радости я должна целовать руку уроду, который приговорил меня к смерти? Я тоже кивнула в ответ.
На лице Кошона ничего не отразилось. Он не торопясь прошествовал в опочивальню и уселся в кресло. Немного поёрзал, устраиваясь поудобнее, потом поднял голову.
— Ты всегда была излишне… своенравна, дочь моя, — проскрипел он, сверля меня маленькими глазками.
Я помолчала немного.
— Мне сказали, что ещё придёт его светлость Бедфорд.
— Да. Чуть позже. У него много дел.
— Чем я обязана вашему визиту?
Епископ слегка удивлённо вздёрнул брови. Они у него были густые и кустистые.
— Я должен соборовать тебя, дитя моё. — Кошон покусал губу. — Но не буду.
У меня внутри всё дрогнуло. Соборование. Последнее помазание. Значит, приговор уже вынесен. А тот, кто выносит приговор, тот и должен соборовать. Но… непонятно.
— Что значит — не будете? Вы же хотите сжечь меня?
Епископ тяжко вздохнул.
— Это называется «очищение огнём», дочь моя.
— Да какая разница!?
— Это не может быть применено к тебе.
Я ошарашенно замолчала. После недолгого раздумья Кошон продолжил:
— Это — всего лишь политика. В святом городе Реймсе ты возложила корону на голову Карла Валуа, и именно поэтому прочие властители ныне почитают его за законного государя Франции. Мы должны были доказать твою дьявольскую сущность, ибо корона, полученная из рук колдуньи, не может быть истинной. И доказали. Настоящий король Франции — Генрих VI Ланкастер.
— Да ну?
— Именно. Но посмотри на это.
Кошон протянул мне свиток пергамента. Почерк был очень своеобразный, но, как ни странно, я понимала всё.
«Поскольку ты дерзновенно погрешила против Господа и его святой Церкви, мы, судьи, чтобы ты могла предаться спасительному покаянию, со всем нашим милосердием и умеренностью осуждаем тебя окончательно и бесповоротно на вечную тюрьму, хлеб страдания и воду тоски так, чтобы ты смогла там оплакивать свои грехи, и больше не совершала таких, которые пришлось бы оплакивать».
— Что это?
— Это — твой приговор, дитя моё.
Я смотрела на Пьера Кошона, ничего не понимая.
— А как же костёр? Тут только про тюрьму.
— Ты — дочь Людовика Орлеанского, сестра Карла Валуа, именующего себя королём Франции, сестра вдовствующей королевы Англии, тётка Генриха Ланкастера и свояченица Филиппа Бургундского. Ты — пэр Франции и Англии, ты знаешь об этом?
Я фыркнула.
— Ну, уж не такая дура, как выгляжу…
Старик изумился.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего. Продолжайте.
— Ты не можешь быть предана смерти. Ни английские, ни французские пэры этого не примут. Пэры — основы основ любого королевства, и их жизнь священна. Но колдунья должна быть сожжена. Народ ждёт.
Я развела руками.
— Не понимаю.
Створки дверей распахнулись так, словно с той стороны в них влетел какой-нибудь бизон, и в комнату ворвался мужчина. Я вздрогнула от неожиданности. Да, бизон и есть. Очень большой, наверное, на две головы выше меня, удивительной соразмерности пропорций: что в высоту, что в ширину — одинаково; с огромной нижней челюстью, крючковатым носом и причёской, которая в других обстоятельствах меня бы позабавила: было похоже, что на его голову надели маленький горшок, а потом отстригли всё, что торчало снаружи. Черты его лица, однако, были таковы, что смеяться хотелось меньше всего. На нём была красная мантия, расшитая жёлтыми леопардами, и толстенная, в три пальца, золотая цепь на шее.
Громыхая, герцог Бедфорд подошёл к епископу, приложился к его высохшей руке, и только после этого взглянул на меня.
— Вы изложили нашу позицию? — Вопрос был явно обращён к Кошону.
— Я постарался, ваша светлость.
Герцог кивнул.
— Слушай внимательно, Жанна. Тебя отведут в подземелье, иначе чернь не поймёт, почему осуждённую за колдовство держат в богатых покоях. Сегодня ночью туда приведут женщину. Ты поменяешься с ней платьем, она останется, а тебя верный человек отвезёт в тайное место. Не пытайся говорить с ним: он не знает твоего имени, не знает, как ты выглядишь, и он нем от рождения. Поняла?
Я кивнула.
— Хорошо.
Герцог протянул руку и совершенно неожиданно ласково потрепал меня по щеке.
* * *
С громким скрипом дверца отворилась. В камеру вошла женская фигура с железным фонарём в руке; её лицо было скрыто под капюшоном.
— Я помогу вам переодеться, мадам.
Её голос показался мне смутно знакомым.
— Марта, это ты?
Она кивнула.
— Так это ты должна остаться вместо меня? Ты знаешь, что тебя ждёт?
Девушка всхлипнула.
— Они сказали, что убьют моего мужа. А маленькую Адель скормят волкам.
— Ты замужем?
— Уже второй год, мадам.
Ах, да. Это же пятнадцатый век. Здесь девочек отдают замуж в одиннадцать, а рожают они в тринадцать.
Я прикрыла глаза, и перед мысленным взором тут же встало морщинистое лицо старой Гро. «Ежели не помрёшь, а времени на это мало, день-другой, пока зелье действует, будешь вечно между мирами болтаться в муках адовых».
— Вот что, — сказала я, — ни единая женщина во Франции не может сказать, что испытала хоть какие-то муки от Жанны Орлеанской. Я останусь. А ты уйдёшь. Не возражай: так было задумано, и тебе не нужно понимать.
Она бухнулась на колени, хватая мои руки и покрывая их поцелуями.
— Мадам, о, мадам… — слёзы ручьями текли из её глаз, — да благословит вас Дева Мария…
Я взяла её за плечи и помогла подняться.
— Иди. Нет времени. И не бойся — мне ничего не угрожает.
Марта хотела что-то сказать, но дрожащий подбородок не позволил. Торопливо кивнув, она надвинула капюшон поглубже на лоб и трижды стукнула в дверь.
Дубовая створка открылась и закрылась, оставив меня в кромешной темноте. Я нащупала рукой холодную стену и медленно опустилась на лавку.
Да, ничего не угрожает.
Только будет горячо, очень горячо, и наверняка — больно.
Но это ничего. Я потерплю.
Зато потом — кофе. И круассаны.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:19 AM | Сообщение # 1016 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 02.12.2013
Автор: Имбирь
Некро
Меня зовут Некро.
Банальнейшая фраза. Три слова. Три логических ошибки.
Никто меня уже давно не зовет. И имя я выдумал. А самое главное – нет никакого «меня». Срок моего земного существования истек. Все скудно отмеренные сухие крупинки бытия давно покоятся в нижней части песочных часов. И только нездоровая жажда продления хотя бы видимости жизни, все еще сохраняет моё «я». Впрочем, ненадолго. Подписывая договор, я готов был идти на жертвы. Но не предполагал, что строчки, набранные мелким шрифтом столь коварны. Самое мое большое разочарование после... Ну, можно догадаться, после чего.
Сейчас, разговаривая так, как будто передо мной реальный собеседник, я тоже – о многом только догадываюсь. Все, что касается личного опыта, срезало, будто косой. Кажется, я носил форменный китель. Возможно, убивал. Почти наверняка – убивал. Но в данную минуту всё минувшее кажется далеким, туманным. Ненастоящим. Время, место, обстоятельства – условности, когда речь касается моего нынешнего существования. Устроившись на шпиле собора, я наблюдаю ежедневную суету. Сверху люди не более, чем муравьишки. И все их страсти, усилия, намерения, – столь же исчезающе малы. Если б они только знали, как иллюзорны деньги и чины, и на что в действительности стоит тратить силы!
Но все-таки дневная суета приносит разнообразие в мою... Короче, как-то отвлекает от фактов. Конечно, я бы предпочел видеть пустынный берег моря. Или пронизанный солнечными лучами лес, или... Но я не могу оторваться от людской массы. Она – мое море. Я – чайка, высматривающая рыбу. Несколько минут созерцанья – всё, что я могу себе позволить. Жаль, нельзя замереть навечно еще одной горгульей на парапете. И Контракт, подписанный в Чистилище, сомнительный повод для оспаривания в суде. Я так мыслю.
Чу! Кажется есть! Лысоватый гражданин схватился за сердце и стал медленно оседать на брусчатку. И сразу три, видимых только мне, тени, метнулись к нему. Ох, мать твою, опять не успею – перехватят раньше. Но нет, оказываюсь у цели первым и с удовлетворением отмечаю как менее удачливые конкуренты, закладывая плавный вираж, возвращаются на свои наблюдательные пункты. Правила есть правила. А как же! Людской поток затормаживает бег, наткнувшись на неожиданное препятствие. Молодая женщина приподнимает голову моего клиента, вторая, постарше, в нелепой шляпке, сует ему под язык белый кругляш. Терпеливо жду финала. По условиям контракта я не могу вмешиваться. Никогда. Никак. Наконец, чаша весов склоняется. На этот раз – не в мою пользу. Гражданин розовеет, в глазах появляется осознанный блеск. Одним словом – жизнь продолжается. Ничего, я подожду. Удлинившимся крылом касаюсь, помечая объект небольшой светящейся зарубкой на сердце. Знак, который могу различить только я. Теперь буду за тобой присматривать, приятель. Ничего личного. Просто работа. Мужчина чувствует небольшую, саднящую боль за грудиной и морщится напоследок. Но это уже так – на публику. Ему помогают встать на ноги, спасительницы радостно отряхивают дорогой костюм. Все приятно оживлены и собой довольны. Лысоватый господин может следовать дальше – к жене и наваристому супу с клецками. А вот меня вторые сутки продолжает мучить голод. Все строго по договору. Страдания, причиняемые Сопровождающему, который вздумал отлынивать от своих прямых обязанностей, многообразны. Нет доставленных клиентов, и к голоду добавляется зной. Или стужа. Это уж кому как повезет. После приходит черед боли. Боль имеет много градаций. Лишенные покрова плоти чувства очень чутко отзываются на натяжение ниточек в руках кукловода. В этой работе нет ни премий, ни вызовов на ковер. Друзей тоже нет. Ходить на чай к соседям не принято. Даже не потому, что нечем поглощать напиток. Просто каждый, подписавший контракт, как снайпер. Умирает в одиночку. Страстное желание продлить свое существование знаменуется очередным надувательством. Как и большинство обывателей, ты продолжаешь делать то, что тебе не нравится. И, в придачу, стремительно деградируешь. Нужда заставляет идти на такие меры, что даже темные крылья сохранить нет ни малейшей возможности. Свора бродячих псов, грызущихся за кость возле мусорного бака местной больницы – вовсе не собаки. Опустившиеся на самое дно, такие же жадные до жизни, как и я, существа. Совсем недавно они были Сопровождающими. С крыльями. Однако, оперенные плоскости – недопустимая роскошь на избранном ими пути. Что они тут делают? Из-за чего дерутся? Все просто. Псевдособаки из тех, кто выбрал ожидание у кормушки. Люди создали немало мест, где смерть – не внезапно упавшая капля, которую надо изловчиться подхватить на лету. В таких местах мертвая вода стекает ручейками, иной раз переходящими в мутные, грязные потоки. Войны, конечно, в этом смысле вне конкуренции. Поле боя – что может быть притягательнее для стервятника? Иногда проходит под другим названием – театр военных действий. Да-да, и «люди в нем – актеры». До поры, пока есть еще у них силы шевелить ручками-ножками. Потом – просто скучная посылка без обратного адреса. И желающих доставить ее – куда больше, чем воронов или грифов, пирующих в округе. Да и не все стервятники, как вы уже догадались, птицы. Поэтому ни один Сопровождающий не может без содрогания смотреть на оружие. Оно такое... Такое...
Война – хоть и обильное, но все-таки ограниченное во времени кровопускание. Существуют еще казни. И скоростные автострады. И больницы. Настоящие фабрики, работающие как часы. Не всех же подряд вылечивают доктора. Особняком среди медицинских учреждений – вот такие, мимо которых я скольжу невесомой тенью. Одна из собак вырвалась из ожесточенной своры – и стрелой юркнула в подворотню. В пасти – едва различимый мерцающий комок. Вы всё правильно поняли, при этой больничке, – абортарий. Такой товар ценится много дешевле. Но зато он постоянно в наличии. Жизнь – неважный бухгалтер, она постоянно списывает излишки.
Окованная железом дверь, закрываясь, хлопнула так, что с косяка осыпались кусочки старой выцветшей краски. Заплаканная девчушка лет тринадцати, в видавшей виды кофточке поверх линялого ситцевого платья, вздрогнула всем телом. Мужчина в форме вскинул голову, оторвав взгляд от бумаг. Он легко поднялся навстречу девушке и несколько мгновений пристально её разглядывал. Приятное открытое лицо его выражало радушие хозяина, встречающего давно ожидаемого гостя.
– Ну, не надо пугаться, маленькая! – для начала надо приободрить пичужку.
– Ишь какая, глазки на мокром месте, а все равно – красивые. Крупные, выразительные, сияют как два яхонта из-под аккуратно расчесанной челки.
«Ох, тебе б поэтом родиться, Петро Сидоренко!» – это уже про себя.
Слегка приобнял за плечи, проводил к табурету. Была б возможность, пододвинул бы стул даме, как в ресторане франтоватый хлыщ. Только каземат – не харчевня. Контингент случается буйный. Так что вся мебель надежно к полу привинчена. А спина у девоньки теплая. Даже через ткань чувствуется. Кожа, небось, нежная...
«О деле прежде всего, о деле, майор, думай!» – одернул себя строго.
Достал из кармана конфету в жесткой обертке, протянул девочке. Пододвинул крепко заваренный горячий чай в солидно поблескивающем подстаканнике. Ради такого случая специально припас грузинский байховый. Чаинки пришли в движение, закрутив игрушечный смерч в янтарной глубине.
– Давай, родная моя... Успокойся. Чаю вот выпей. Много тебе пришлось пережить, знаю. Но ты зла на нас не держи. Сейчас мы с тобой посидим, поговорим. Во всем не спеша разберемся. У нас невиновных не наказывают!
– И папу – отпустите? – робко, будто боясь спугнуть удачу, откликнулась девочка.
«Отпустили уже. Душеньку на покаяние. Забавный был кадр, философ, хоть и военспец. Чуть что: «Я так мыслю…». Спиноза, бляха, хренов!»
Майор улыбнулся так душевно, так ласково, что у ней сразу отлегло от сердца. Он сразу прочел это по глазам девчонки.
« Не зря, не зря сослуживцы прозвали «соловушкой». Не потерял Сидоренко квалификацию!» – похвалил себя, довольный произведенным эффектом. А вслух охотно откликнулся:
– Конечно! Только ты сама посуди – не могу я товарищам судьям сказать: «Отпустите обвиняемого, пожалуйста, граждане судьи, я вот с дочкой его покалякал, и она за него поручилась!»
Следователь жестом предупредил порыв девочки и продолжил:
– Суду доказательства нужны, Катенька, понимаешь? До-ка-за-тель-ства.
Последнее слово он произнес нарочито официально, подчеркивая каждый слог.
И, уже совершенно другим, дружеским тоном, завершил:
– Так что пей чай. И приступим к работе. Она нам предстоит долгая.
Захрустел разворачиваемый фантик. Девочка склонилась над чашкой. Мужской взгляд беззастенчиво, будто раздевая, быстро скользнул по фигуре.
«Эх, жаль в целомудренный треугольничек платья ничего рассмотреть не удалось. Однако, округлости под материей уже вполне наметились. Еще немного – и нальются соком яблочки наливные. Талия, бедра, ноги сильные. И икры – прям с ума можно сойти, какие икры!»
Когда Катя оторвалась от чашки – она встретила всё тот же добрый, по-отечески заботливый взгляд. Только теперь на майоре были еще круглые очки в тонкой черной оправе. Да лоб покрывали мелкие бисеринки пота.
Два раза видел «поплавков». Тех, кто в Главный Момент не нуждается в эскорте Сопровождающих. Гладкой, сияющей мягким светом, сферой они торжественно поднимаются вверх, к Солнцу. И хочется находиться рядом. Не потому, что как то зачтется. Просто в людях так мало красивого, настоящего. Так мало, что иной раз кажется, что и вовсе нет. А тут – величественная феерия. Не я один так считаю. Десятка два Крылатых обычно вьется вокруг всплывающих светляков. Возле сфер тепло и даже празднично. Жаль, что все быстро заканчивается. Шлейф за ними тянется из более тусклых, утончающихся нитей. Одна за другой, ниточки рвутся, где-то далеко-далеко, у самой земли. И звуки перетянутых гитарных струн, одна за другой не выдерживающих натяжения, наполняют пространство, вибрируя. Ноты догоняют друг друга, накладываются, переплетаются, образуют объемный узор, простой и изысканный одновременно. И затихают печально, послав последнее «прости» остающимся на земле. Еще выше, там, где наши крылья уже абсолютно беспомощны, шар раскрывается, как цветок. Счастливцы, оказавшиеся ближе к бутону, носят еще пару дней отметину на память. Чуть заметное окаймление из золотой пыльцы. Говорят, приносит удачу. Хотя какая удача у Сопровождающих? Вот и с меня слетает последняя золотая искорка на ветру, память о кратком свидании с чудом, затерявшись крохотным метеором в сгущающихся сумерках.
Во тьме все по-другому. Днем – летишь. Ночью – паришь. Крылья становятся частью ночи. И ночь проникает в них, как чернила в промокашку. Голод отступает, вытесняемый более интенсивным чувством. Сейчас я, наверное, похож на летучую мышь. Столько суеверий вокруг маленького зверька. И, подозреваю, все из-за нас.
Зов настигает меня совсем неожиданно. В нем нет ничего мистического или возвышенного. Он похож на приказ хозяина, определяющий нерадивому работнику новую повинность. Сопротивляться повелительному сигналу бесполезно, и я послушно следую предназначению. Зов приводит меня к гнезду на чердаке солидного здания. Ну что ж, здравствуй, новый дом, милый дом.
«Катя, Катя, Катерина, – напевал Петр вполголоса, снимая очень даже опасной бритвой с щек обильный слой мыльной пены, – имя ты мое услышишь из-под цокота копыт!»
Завтрак уже ждал на столе, когда он показался из ванной. Домашние никогда не задавали ему вопросов. «Куда?», «зачем?», «когда вернешься?» имели место в других, параллельных мирах. Бытие разведчика целиком определялось теми задачами, которые ставило перед ним руководство. Во всяком случае, именно в таком ключе офицер предпочитал вести разъяснительную работу в кругу семьи. Неизменно находя в лице домочадцев благодарных слушателей и безупречных последователей сих нехитрых правил.
Близкие его прекрасно понимали. Работа по разоблачению врагов народа требовала полной отдачи. И не вина Петра в том, что вредители и заговорщики не знают ни выходных, ни праздников. А то, что не делится майор с ними государственными секретами – время ж такое, что так оно даже и лучше. И ему не с руки, и им жить спокойней.
Майор Сидоренко вышел из дома рано утром. Одетый в гражданский костюм, он вполне мог сойти за рабочего, решившего навестить в воскресенье деревенскую родню. Никакой военной выправки, никаких взглядов свысока на толкающихся локтями в трамвае граждан. Ничем не примечательный обыватель покинул вагон на конечной остановке, благополучно смешавшись с толпой. Народ направился к городскому кладбищу, и мужчина не стал отрываться от людской массы.
А ведь передо мной вовсе не приют Крылатого! Гнездо чересчур миниатюрное для нашего брата. Все понятно. Когда Сопровождающий не справляется со своими обязанностями, его определяют в пару к Шептуну. Когда-то и они были людьми. Наверное. Изредка Сопровождающие сбиваются в стаю и делятся сплетнями. Почему-то один из самых упорных слухов, слух о том, что самые отчаянные Шептуны – бывшие проповедники.
По природе своей Шептуны – паразиты. Как клещи. Или пиявки. Хотя внешне твари больше походят на крыс. Проникают в самую мизерную щелку. Впрочем, гранит, бетон и сталь им тоже не помеха. Они грызут. Все подряд грызут. Не из-за голода. Из-за непрекращающегося никогда зуда в зубах. Это и стимул, и наказание одновременно.
Зуд прекращается только на время работы. Существа, похожие на крыс, провокаторы. Они склоняют людей к принятию роковых решений. Им тоже запрещено вмешиваться напрямую. Никаких толчков на рельсы, бросания черепицей с крыши или подпиливания ступенек на лестнице. Оружие Шептунов – голос. Едва заметный на фоне повседневных, обыденных дум, но весьма навязчивый речитатив. Иногда человек достаточно силен, чтоб противостоять чужой воле во время бодрствования. Но потомки Адама нуждаются во сне. А еще они не прочь сытно поесть. Утоляя жажду перебродившим виноградным соком. Иной раз так крепко перебродившим, что взалкавший валится с ног, забывая себя. Вот только облюбовавший жертву Шептун его не забудет, он всегда настороже. Сопровождать крысы не способны. Но способны получать удовольствие от мук ведомого. Иной раз Шептун намеренно оттягивает Главный Момент, если чует в подопечном потенциал. Наверное, можно сказать, что он привязывается к жертве. Совсем как ребенок к интересной кукле. До тех пор, пока игрушка находит в себе силы потакать жестоким капризам хозяина, конечно.
Мой Шептун совсем несмышленыш. Он еще толком и не умеет ничего. Вон он притаился в самом углу гнезда. Совсем и не крыса, скорее мышонок с крохотными агатами глаз-бусинок. Я вытягиваю крыло и дотрагиваюсь до шерстки на лбу. Мягонький!
Вдруг меня пронизывает ток. И я смотрю на пыльный чердак уже через переплетенье веток. Смотрю из глубины гнезда! Надо мной нависает огромная крылатая тень, протянувшая свою уродливую перепончатую конечность ко мне. Страшно! Но лишь на краткий миг. Потому что уже через секунду я – снова я. Стою меж высохших потрескавшихся стропил и касаюсь лба трусливого шептунишки кончиком крыла. Если б мог, расхохотался! Напугал сам себя. Ну как же! Сопровождающего узрел! Как будто есть что сопровождать!
А может это и есть удача? Конечно, не та, о которой грезят люди. И не та, что в почете у бесплотных. Но все одно – удача! Попал бы к матерому Шептуну и навечно остался рабом. Сопровождающие не водят дружбы с зубастыми по одной причине. Если Шептуну нечего грызть, он принимается за партнера. И сбросить его с шеи очень трудно.
«Кажется, сегодня какой-то праздник», – равнодушно отметил Петр. Но на самом деле его истинные мысли были очень далеки от религиозного календаря. Миновав ограду, майор сразу же свернул к боковой аллее, ведущей на опушку леса. В силу профессии офицер прекрасно знал окрестности, без труда определив оптимальный маршрут подхода к точке. Через лес, по натоптанной тропинке, до насыпи узкокалейки. Рельсы с насыпи сняли сразу же, как только в карьере прекратили добычу известняка, а шпалы оставили. Идти по ним не слишком удобно, но местных грибников это не пугает. Впрочем, нынче не сезон, и встретить нежелательного свидетеля шансов немного. Шум крыльев над головой на секунду отвлек путника от дум. Ему почудился легкий удар по плечу и на миг даже показалось, что нахальная ворона нагадила на куртку.
«Дураки верят, что к счастью!» - выругался про себя майор. Идейный атеист с идеальным послужным списком, в приметы, безусловно, не верил. Он верил, скорее, в аккуратность и последовательность. Бегло осмотрев одежду, мужчина не нашел никаких следов птичьей несдержанности. Сидоренко хмыкнул, поглубже надвинул кепку с большим козырьком, оправил поношенную куртку, в левый карман которой заботливая супруга положила пару пирожков с картошкой, завернутых в вощеную бумагу.
«Повезло мне с ней, – майор споро вышагивал меж сосен, – и лишнего не спросит, и обязанности свои знает получше дневального». Мужчину охватило приятное возбуждение. Полчаса пути, и …
Голод вернулся. И, как на зло, ни единого Отбывающего. В таких случаях остается проверять помеченных. И Шептун тут может оказать неоценимую услугу. Мой хоть совсем мал, но голос у него вполне отчетливый. Попробовать подсадить на плечо позавчерашнему сердечнику? Пусть вкладывает нужные слова в голову. Не так уж и сложно, не надо уговаривать, часами напролет увещевать. Всего лишь подкинуть пару сомнений. «Выключил ли газ на кухне?», «не разлюбила ли жена», «позволит ли начальство взять отпуск летом?» Не факт, конечно, что сработает. Но попытка – не пытка. Шептун впивается коготками в загривок, и я легко поднимаю нас в небо. Хватка у мышонка необычайно крепкая. И, надо признать, болезненная. Где же ты, где, наш кандидат? Крылатый чувствует того, на ком он поставил крест, издалека. А, вот и он, уверенной, энергичной походкой направляется по своим делам. Даже не верится, что еще вчера этого человека отделяла от Главного Момента какая-то ничтожная малость! Вот он забирается под металлическую крышу, которая рывками тащится по стальным полозьям. Транспорт сверху похож на ползущую гусеницу. Шептун возится, пробираясь ближе к затылку. Ему не терпится пустить в ход мелкие пилки зубов. Потерпи немножко, малыш. Наш приятель пока вне досягаемости. Закладываю широкий круг, перебирая потоки воздуха, как деревенская девка пряжу.
Полет пьянит, притупляя на время чувство голода. «Все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать!» – всплывает откуда-то из глубины. Не могу вспомнить… Да и ни к чему. Мужчина уже покинул убежище на колесах и вполне себе бодро устремился к… Кажется, это называют иронией судьбы. Подопечный направился прямиком на кладбище! Рановато ты, друг. Пикирую к земле и точным броском отправляю мышонка к его первой добыче.
«А вдруг девчонка не придет? Испугается и не придет? – мысль была такой неожиданной, что Сидоренко едва не запнулся за крупный булыжник. Он как на грех, торчал скалой из песка в том месте, где отсутствовала одна из шпал. – На костер утащили, гады, что-ли?»
«В бога душу мать вашу!» – в сердцах чертыхнулся майор, сбившись с ритмичного шага. Он остановился перевести дух, прислушиваясь к участившемуся сердцебиению. Хоть врач на службе и не нашел ничего серьезного, осмотрев его после внезапного приступа, но все-таки осторожность не повредит. Нащупал в кармане брюк пузырек с пилюлями. Приложив пальцы к запястью, посчитал пульс.
«Ничего, в пределах нормы. Обойдемся без аптеки пока. А девчонка придет. Обязательно явится! Другие же приходили. И постарше. И помоложе. Предпоследний вообще был мальчик».
Тут Сидоренко одернул себя.
«Не было этого!»
«Нет, было!» - упрямо отозвался невидимый собеседник.
« А коли и было, так никто не узнает! Ночью то случилось, от дороги проезжей далече. А болота там нехоженые, глубокие. Пошел за клюквой, да сгинул волчонок, выкормыш оппортунистический!»
«Убивец», – без всякого осуждения, почти ласково пропел тоненький голос.
«Клавка у меня тогда болела долго. По женски. А мужику ж без этого никак невозможно!» – Сидоренко вдруг поймал себя на мысли, что оправдывается. Он, офицер! Привыкший выслушивать такие вот сопливые признания по дюжине раз на дню! И перед кем?
«Значит, мало тебе девок недозрелых показалось, так ты еще и мальчонку, – нежными переливами журчали слова, обтекая железобетонные доводы майора, – испоганил».
«Да причем здесь он! Случай просто подвернулся! Я и не устоял!»
«Не пофартило, выходит, тебе, Петро, с вражинами. Не оказалось среди них такого, у кого дочурка в самом соку, да на все, ради родителя, готовая?»
Петро промолчал, широко, через одну шпалу, шагая по насыпи. Лицо его раскраснелось от жара, глаза лихорадочно забегали, будто в надежде отыскать меж березок да елей тот железный, непробиваемый аргумент, который перевесит нелепые обвинения так не к месту проснувшейся вдруг совести. Он потянул ворот тужурки, и прохладный воздух слега остудил напряженную шею.
«Так ведь ты их обманывал всегда. Всегда, слышишь, Сидоренко? Первой пообещал, что отца выпустят, если бумаги нужные найдутся. Помнишь, как помогал искать их, в пакгаузе шумного вокзала? А она вот никогда не забудет!»
Мужчина стиснул зубы, упорно продолжая свой путь.
« Следующую, без затей, пригласил на сеновал, неподалеку от правления колхоза. Чтобы задать вопросы наедине. О ее бате, председателе. Ох, что это были за вопросы! А потом и вовсе разошелся. От безнаказанности и вседозволенности. Да о тебе книгу писать можно! Мне больше всего эпизод с клятвой верности нравится. У боевого красного знамени. На коленках. Жена-то небось, себе такого не позволяет, да, Петро? Ты ж её, поди, уходя на работу, в губы целуешь?»
За грудиной поселилось ощущение, будто ребра, проседая внутрь, в пустоту, вот-вот оторвутся от кости.
« А ну как прознают твои партийные товарищи, что ты тем самым полотнищем, на котором капли их крови, подтирал?»
«Не прознают! – не удержавшись, зло выплюнул из себя Петр, вместе с комком горькой желчи, поднявшейся из утробы. – Не скажут никому шалавы малолетние! Постыдятся. И побоятся. Да и не поверит им ни одна душа! Кто я! И кто – они. Слово офицера-разведчика против наветов отродья тюремного! А то, что не помог сволочам-папашам ихним, так и по делом! Иных еще и поглубже в дерьме притопил, стараниями дочерей-шлюшек. А то государство у нас слишком гуманное! Сыновья не ответчики за отцов! Зато дочери – ответчицы. И ай-яй, какие попадаются ответчицы среди них! Вызывал бы и вызывал их, слушал бы да слушал!»
Сердце бухало паровым молотом в кузне, липкий пот покрыл поясницу и живот, дыхание вырывалось из легких со свистом, будто убегал майор от жестокого охотника, поклявшегося сдернуть с него шкуру.
Я с удивлением понял, что великолепно слышу слова Шептуна. И не только слышу, чувствую каждую эмоцию! Какой диалог! И я еще собирался что-то подсказывать мелкому! Откуда у него такой талант к вытаскиванию наружу чужих тайн? Откуда? Неужели правда, что лучшие Шептуны получаются из служителей культа, умудрившихся сохранить часть своих навыков после Перехода? Да без разницы. Цель оправдывает… Что – оправдывает? Забыл. Наверное, все оправдывает. Все. Особенно тогда, когда желудок вот-вот вывернется наизнанку. Нет, умом я понимаю, что никакого желудка у меня нет и быть не может. Но от этого ни на грамм не легче! Давай, мышонок, давай!
Мост через овраг появился после поворота насыпи, как курьерский состав перед подгулявшим обходчиком. Внезапно. На мосту девочка, обернутая ситцевым платьем. Ветер сильно облепил ее фигуру, придав ей непередаваемую грацию, балансирующую на остром лезвии между скульптурой и танцем. Между покоем и движением. Между покорностью судьбе и острой жаждой жизни. Она была прекрасна в своем искреннем порыве. Прекрасна и беззащитна. «А ведь казенный мерзавец не пощадит её! – пронеслось в голове. – Даже если это будет его последний и решительный. Даже если «после» у него кровь хлынет из ушей и мышца в груди превратится в один сплошной рубец.
Словно услышав мои мысли, мужчина ускорил шаг, едва не сбросив увлеченно продолжавшего вещать что-то Шептуна, с плеча. До меня долетели лишь обрывки: «Возьми… она уже никому … будет пищать как последняя…»
«Да они сейчас заодно!» – осенило меня. Два хищника, почуявшие кровь. Один, развратный и жадный и второй, расчетливый и глумливый, слились в единую плоть. Кентавр, циничный, похотливый, смертоносный, вздымая комья земли, вырвался на бетон моста. Жаль, что мы не в сказке. И другой берег не спасет девочку. Жаль.
«Тебе-то что за печаль? – отозвался голос столь явственно, что я вздрогнул. – Пусть порадуется паршивец, получит свое на прощание. А то, что девице не жить – что с того? Одной бабой больше, одной меньше. Все тебе в плюс!»
Вот так. Ничего и делать, оказывается, не надо. Даже смотреть не обязательно. Ни один Сопровождающий не пропустит секунды, в которую случается Главное. Останется подхватить и донести. Ничего сложного. Даже с двойным грузом справлюсь без натуги. Они ж как мешочки с перьями. Хотя нет. Девушка, возможно. А с наследством лысоватого гражданина повозиться придется.
Треск разрываемой ткани нарушил размышления. Я уже набрал высоту, сам не заметив того, но все-таки звук больно резанул по ушам. Внизу козлоногий сатир прижал к стальным перилам юную нимфу. Против моей воли крылья распахнулись, как паруса. И я перестал быть чайкой, высматривающей мелкую рыбешку с мачты. Прижал конечности к туловищу и ринулся вниз камнем, лишь чуть подправляя траекторию кончиками крыльев. Правила? Да к дьяволу правила! Бах – плоть, объятая перепонками, перелетает чрез ограждения моста, как мяч, отправленный рукой бдительного голкипера выше створки ворот. Падая на дно, я успел подумать, что, возможно, был неплохим стрелком. Отличный результат. Мишень поражена. Пострадавших нет. В смысле – девочка на мосту. А остальные… Мертвым падение не повредит. А то, что один из них был до того … не совсем… Так это пустая формальность. Как и проклятый Контракт. Я так мыслю.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:23 AM | Сообщение # 1017 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 02.11.2013
Автор: skazochnik
Кто гасит звёзды
Бурный Гремящий поток разделял мир невероятно широким непреодолимым барьером, по другую сторону которого ещё никому не удалось побывать. Племя тарлаков испокон веков обитало на мшистом берегу у подножия высоких Красных скал с плоскими вершинами, куда молодёжь любила взбираться, чтобы полюбоваться окружающим видом.
Сатрикол наконец-то преодолел последнюю ступень и выбрался на смотровую площадку. Хатарка уже была здесь – и как только она ухитрялась каждый раз опередить его? Юный тарлак робко приблизился и, спросив позволения, устроился рядом. Так они и сидели, с восторгом глядя на пылающие в вышине звёзды. Это было время чарующего ожидания. Приближался момент, когда боги гасили звёзды для того, чтобы снова зажечь их завтра – так было всегда. Этот миг очень волновал Сатрикола. Среди своих соплеменников он считался чересчур восторженным и наивным. Его интересовали древние легенды и мифы, передающиеся из поколения в поколение. Ради них он готов был на всё, даже отправиться в неизведанные тёмные глубины Внутреннего Мира, где по слухам обитали хранители древних знаний. Сатрикол уже несколько раз собирался, но каждый раз откладывал из-за Хатарки. Он намеревался поведать ей о своих чувствах в надежде на благосклонность привлекательной тарланки. Сатрикол мечтал отправиться в путешествие вместе с ней, но каждый раз в последний момент отступал, не решаясь открыться. Вот и сегодня он пришёл на место встречи полный решимости сделать предложение своей возлюбленной, но встретившись с ней, вновь оробел.
Хатарка с весёлым любопытством посмотрела на друга и неожиданно спросила:
- Это правда, что ты собираешься в путешествие?
Вопрос застал Сатрикола врасплох. Он хотел поговорить об этом позже.
- Я ещё не решил окончательно, - уклонился он от прямого ответа.
- Не понимаю... чего тебе не хватает здесь, и что ты хочешь отыскать во мраке глубин Внутреннего Мира?
Сатрикол смущённо опустил усики локационного ориентирования. Меньше всего ему хотелось, чтобы Хатарка смеялась, поэтому он осторожно поинтересовался:
- Ты слышала легенду о том, как раньше жил наш народ?
- Она известна каждому малышу. Когда-то давным-давно наши предки обитали на поверхности Внешнего Мира, но пришла ужасная жара и уничтожила всё живое. Лишь немногие успели скрыться в глубинах Внутреннего Мира. Они и положили начало нашей цивилизации. А затем пришли боги…
- Да, именно так и говорят старейшины, - согласился Сатрикол. – Но откуда и, главное, зачем к нам пришли боги? Для чего они зажигают и гасят звёзды? Что они собой представляют, и почему мы так их называем? Вот что я хочу выяснить! Должен же во всём этом быть какой-то смысл…
- Ах, Сатрикол, - беззаботно отмахнулась верхней парой лапок Хатарка. – Ты неисправимый романтик, но сейчас, прошу тебя: думай лишь о нас и о том, как прекрасно устроен мир…
Юный тарлак мечтательно посмотрел туда, где далеко вверху цепью вытянулись пылающие ярким светом звёзды. Там двигалось что-то невероятно огромное, поочерёдно перекрывающее свет. Но тарлаки не боялись – это явление они наблюдали каждый раз перед тем, как боги гасили звёзды. Вот сейчас раздастся рокот и наступит темнота. Это самое благодатное время, потому что тела тарлаков начинают источать призывный аромат и светиться нежным переливчатым сиянием.
* * *
Смотритель сталактитовой пещеры завершил обход и остановился у силового щита. Смена подошла к концу. Последняя группа экскурсантов уже поднялась на поверхность, и кроме него в пещере никого не осталось. Смотритель обернулся в сторону россыпи красноватых кремниевых камней возле узкого ручейка, который, тихо шурша, убегал куда-то во тьму, и потянул за рукоять скрипучего рубильника. Он любил этот момент, потому что, когда выключал цепочку осветительных ламп, среди камней вспыхивали мельчайшие мерцающие искорки. Говорили, что это какие-то микроскопические насекомые, типа светлячков, но смотрителю больше нравилось думать, что это сказочные обитатели волшебной страны. Он был тайным мечтателем, но никому в этом не признавался.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:26 AM | Сообщение # 1018 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 03.11.2013
Автор: skazochnik
Здесь всегда темно
"Нам не дано предугадать,
Как наше слово отзовётся."
Ф. И. Тютчев
С трудом отлепив голову от грязной столешницы, Максим попытался взглянуть на окружающий мир, но тот никак не желал фокусироваться. Перед глазами всё расплывалось, а в затылке методично ухал тяжёлый молот, и он снова закрыл глаза. Откуда-то сбоку, словно сквозь вату, доносился раздражающий бубнёж голосов, но слов было не разобрать.
- Твою ж дивизию!
Максим попытался громко и отчётливо произнести эту фразу, украсив её для убедительности одним из подсердечных ругательств, на которые слыл мастером. Но вместо цветастого выражения из горла вырвался лишь хриплый булькающий звук. Попытка приподняться тоже не дала результата. Ноги не слушались и, казалось, жили своей отдельной жизнью там, под столом.
- Да чтоб я сдох! – простонал он.
- Рановато ещё, - раздался рядом мягкий вкрадчивый голос. – Зачем торопиться?
Отчаянным усилием воли разлепив свинцовые веки, Максим обернулся.
Рядом с ним за столиком третьеразрядной забегаловки сидел невысокий толстячок в чёрном костюме и строгом галстуке. Его маленькие глазки выражали самый настоящий восторг.
- Ты кто, мать твою?! – прохрипел Максим.
- Учётчик…
Толстяк ободряюще улыбнулся, заговорщически подмигнул и подвинул к собеседнику запотевшую кружку с пивом.
- Да вы не волнуйтесь. Вот пивка лучше хлебните для поправки здоровья.
Ухватившись за кружку, Максим несколькими жадными глотками опорожнил её до половины. Пенная влага прошла по горлу, смывая мерзопакостный привкус во рту, и вскоре шум в голове начал стихать.
- А чего учитываешь, едрить твою в корень?!
- Ненормативную лексику.
- Это ещё чего за хренотень такая?
- Скажем так, это бранные выражения, возникающие при спонтанной речевой реакции на неожиданные ситуации в жизни.
- Во загнул… едрить козу в баян! Это мат, что ли?
Толстяк кивнул.
- А какого рожна его учитывать? На кой это нужно?
- Понимаете ли, так сложилось, что люди не придают значения словам, хотя любят порассуждать об их силе. На самом деле, озвученное с искренней сердечной эмоциональностью слово аккумулирует энергию овеществления и при достижении критического состояния, осуществляет трансформацию желаемого в свершившееся. Короче говоря, матерные выражения, если их достаточное количество, аккумулируют эту энергию. Хотя до критического состояния, честно говоря, пока ещё никто не доходил.
Максим потряс головой и недоумённо спросил:
- Ну, а я-то здесь каким боком, и какого хрена тебе от меня нужно?!
- Дело в том, что ваши, гм… выражения как раз и являются тем самым невероятным исключением. Ведь ненормативная лексика в вашем речевом потоке составляет практически половину, и вы дошли до критической точки.
- Перекудрить твою раскудрить! Ни фига себе… - Максим ошеломлённо вытаращился на собеседника. – Во, блин, дела… провалиться мне в преисподнюю!
Что-то ослепительно сверкнуло, и он зажмурился, а когда открыл глаза, то ничего не увидел. Из кромешной тьмы доносились невнятные стоны, бормотание. Под ногами что-то шевелилось.
- Эй, мать твою, почему так темно? – испуганно воскликнул Максим.
- А здесь всегда темно, - раздался поблизости злорадный голос толстяка.
- Где я? – волосы на затылке Максима зашевелились от ужаса.
- Вы ещё спрашиваете?!
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:28 AM | Сообщение # 1019 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 03.11.2013
Автор: skazochnik
Служба ликвидации
- Ну, наконец-то! Я уж весь тут извёлся, дожидаясь…
Фермер с искренней радостью шагнул навстречу грузному усатому мужчине в оранжевом комбинезоне, который выбирался из кабины старенького автофургона, украшенного по борту надписью "Служба ликвидации". Под буквами, как под аркой, был нарисован большущий усатый таракан.
- Что у вас тут: тараканы донимают или крысы? – ухмыльнулся прибывший, протягивая для пожатия мозолистую ладонь. – Так мы их враз ликвидируем!
- С этой живностью у меня как раз всё спокойно, а вот с муравьями просто спасу нет.
Усатый пренебрежительно пожал плечами:
- Так это проще простого, не стоило и службу ликвидации вызывать. Нужно всего лишь поставить в углах комнат пластиковые ловушки с ядом… ну, и за шкафами тоже.
- Да, если бы это было внутри, - возразил фермер. – Но эти проклятые муравьишки обосновались у меня на заднем дворе, а там их не достать. Я уж пробовал муравейник водой заливать, костёр сверху разводил, камнями закладывал – так они в другом месте выходы роют, и всё им нипочём!
Ликвидатор почесал в задумчивости затылок, а затем решительно произнёс:
- Есть у меня одно средство! Сейчас всё сделаем… только вот не пойму, чем это муравьи могут докучать на улице, если в дом не лезут? Пусть бы себе копошились в земле…
Фермер развёл руки, словно оправдываясь.
- Да я бы и не против, только на месте муравейника игровую площадку для внуков задумал – там, за домом как раз очень удобно было бы. Я и песку туда завёз, и горку построил, да только муравьи всё по-своему перерыли – разве ж им объяснишь?! К тому же они, известное дело, детишек будут кусать. Вот и выходит, хочешь не хочешь, а муравейник нужно ликвидировать…
- Что ж, ради детишек оно, конечно… показывай, хозяин, где твои беспокойные "квартиранты"?
Усатый достал из фургона пластиковый бочонок, с предупреждающей надписью "Яд" и водрузил его на плечо. Свободной рукой он взял помпу для перекачивания жидкостей и направился следом за фермером на задний двор.
* * *
Граверс мягко погасил скорость на подходе к тёмной стороне спутника третьей планеты от звезды G2V и уверенно посадил служебный звездолёт в центре кварцевого круга на дне глубокого кратера. Тьма подступила со всех сторон, и лишь вверху ровно сияли крупные холодные звёзды.
Тотчас открылся внешний шлюз багажного отсека, и роботы принялись выгружать огромные ёмкости, наполненные стерилизующими препаратами, и устанавливать их на площадки одноразовых межпланетных двигателей.
Над пультом управления возникло голографическое изображение заказчика.
- Вы всё доставили? – спросил он.
- Согласно заявке, - коротко ответил Граверс.
Он немного помялся и, не сдержавшись, поинтересовался:
- А зачем, простите за любопытство, вам понадобились услуги нашей службы так далеко от цивилизации, в таком захолустье?!
- Здесь уютно, и меня никто не беспокоит. Я люблю работать в своей лаборатории спектрального анализа галактических источников света, и не хочу, чтобы меня отвлекали.
- Но для чего вам понадобилось стерилизовать планету? Чем её обитатели вам помешали?
- Ах, и не спрашивайте, - заказчик нервно взмахнул усиками-рецепторами. – Ко мне на каникулы должны прилететь внуки. Они такие шумные… поэтому я и решил разместить их на третьей планете и сделать там для них игровую площадку. На этой планете вполне подходящие условия, но тамошние обитатели такие беспокойные - всё время копошатся, роются в почве, нарушают экологический баланс. Одним словом: я опасаюсь за внуков, поэтому и хочу обезопасить их пребывание у меня в гостях…
- Что ж, я вас понимаю, - Граверс поднял в сочувственном жесте верхнюю пару суставчатых конечностей. – Ради детишек, оно, конечно… удачи вам!
Роботы закончили выгружать ёмкости и скрылись в грузовом отсеке. Створки шлюза сомкнулись, и звездолёт начал подниматься над кратером. Следом за ним стартовали на своих двигателях ёмкости-стерилизаторы, разворачиваясь на ходу в сторону третьей планеты. На их боках гордо красовалась надпись на межгалактическом языке "Служба ликвидации".
* * *
Усатый в оранжевом комбинезоне закончил закачивать жидкость из пластикового бочонка с надписью "Яд" в муравейник и, выпрямившись, устало вытер лоб.
- Ну вот, хозяин, дело сделано, - сказал он. – Принимай работу.
Фермер удовлетворённо потёр ладони, и в этот момент сверху на него упала тень.
- Это ещё что такое? – пробормотал он, задирая голову.
С небес медленно опускались огромные, словно многоэтажные дома, цилиндры. Их гладкие бока сияли в солнечном свете…
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:30 AM | Сообщение # 1020 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 02.11.2013
Автор: skazochnik
Пора веселиться
Подобрав полы засаленной рясы, Гаспар перепрыгнул зловонную бурую лужу, но немного не рассчитал и приземлился прямиком на свежую коровью лепёшку.
- Ах ты, дьявол меня побери! – в сердцах воскликнул он и тотчас испуганно оглянулся.
К счастью поблизости никого не оказалось, так что его богохульства не услышали. Разве что тощий облезлый кот, нахально уставившийся на монаха единственным глазом. Сидя на невысоком бугорке, он с нескрываемой насмешкой глядел на неуклюжего толстяка.
- Чего уставился?! – рассердился Гаспар. – Пошёл прочь, мерзкое отродье!
Он подхватил с земли ком грязи и запустил им в нахала, который слегка отклонился, уворачиваясь. Снаряд пролетел мимо, а кот, презрительно мяукнув, поднялся и, демонстративно помахивая хвостом, неспеша направился в сторону ближайших развалин. Толстяк погрозил ему вслед кулаком:
- Ну, погоди! Попадёшься ты мне в руки, шкуру спущу!
Здесь на задворках центрального рынка вольготно раскинулась городская помойка, миновать которую никак не получалось, поскольку это была прямая дорога к подножию холма, на котором возвышался Алькасар. Там, на задней стороне королевского дворца находился охраняемый монахами вход в подвалы пыточных застенков. Туда и спешил монах-инквизитор.
Придерживая полы рясы, чтобы не забрызгать их грязью, Гаспар запрыгал дальше, стараясь не поскользнуться и не распластаться в одной из вонючих луж. Он торопился. Завтра в Толедо ожидали прибытия нового Великого альгвасила - судебного пристава верховного совета инквизиции. К его приезду нужно было завершить расследование оставшихся дел еретиков. Все обвиняемые уже давно признались в ереси, кроме одного бродяги, который продолжал упорствовать. Судя по всему, сегодня предстояла весёлая ночка…
Гаспар плотоядно ухмыльнулся и пробормотал:
- Ничего, до утра ты у меня во всём признаешься. А поможет в этом Альфонсо – большой мастер развязывать языки…
Преодолев оставшееся до складов расстояние, он на удивление проворно втиснулся в узкий проход между зданиями и выбрался на противоположной стороне.
Лето нынче выдалось знойным. Не смотря на то, что день клонился к вечеру, сухой горячий воздух обжигал лицо, а унылый ветерок не приносил облегчения – лишь лёгкую сухую пыль, скрипевшую на зубах. Раскалённые камни мостовой припекали ступни даже сквозь подошвы сандалий. Но Гаспар не унывал. Он знал, что в пыточной его ждёт помощник Альфонсо. Наверняка для сегодняшней ночки тот припас изрядную баклагу прохладного вина. Да и вид горожан, испуганно расступающихся перед ним, доставлял Гаспару несказанное удовольствие. Монахов-инквизиторов опасались все – от простолюдинов до богатой знати. Они были объявлены неподсудными, неподконтрольными и неприкосновенными для светских властей. И Гаспар пользовался этими привилегиями в полную меру.
Поднявшись по склону холма, он перебросился парой сальных шуточек с монахами, охранявшими вход под широким навесом. Их обрюзгшие синюшные физиономии без слов говорили о неумеренной страсти к хмельному зелью. Ну да разве ж на такой работе без этого можно? Никак.
В длинном коридоре, по спирали уводившем в подземелье, после яркого солнца царил полумрак, освещаемый коптящими факелами. Гаспар с нетерпением ускорил шаг, предвкушая встречу. Он распахнул дубовую дверь, окованную железными пластинами, и шагнул внутрь темницы.
Альфонсо уже был здесь. Он сидел за грубым деревянным столом, лениво ковыряя ножом в булке хлеба. Перед ним стояла початая баклага с вином, две глиняных чашки и головка козьего сыра. Чуть сбоку лежал свиток доноса, на основании которого было выдвинуто обвинение в ереси.
Подняв голову на скрип открываемой двери, громила оскалился в жуткой улыбке, обнажив пожелтевшие щербатые зубы.
- Наконец-то, - воскликнул он. – У меня уже в горле пересохло!
- Так я тебе и поверил, - хохотнул Гаспар. – Небось, глотку не один раз вином ополоснул?!
- Да так, чуток пригубил только для пробы.
В темнице стоял тяжёлый дух пота, гнили и палёного мяса. Но для инквизиторов он был привычным.
- Как там наш приятель? – поинтересовался Гаспар.
- Жив пока. Я тут его маленько поспрошал с пристрастием…
- Ну и?
- Не сознаётся пока. Ну да куда ему деваться? Всё скажет, даже то, чего и сам не знает.
Громила оглушительно заржал. Гаспар слегка поморщился и обернулся к заключённому, который висел растянутым на дыбе в дальнем углу темницы. Тяжёлый свод угрожающе нависал над ним закопченными каменными глыбами. Казалось, он норовит рухнуть и раздавить несчастного, но не может преодолеть некую невидимую преграду.
Измождённое высушенное тело обвиняемого в ереси было сплошь покрыто кровоподтёками и ожогами. Кожа обтягивала выпирающие кости, а слипшиеся от грязи и крови длинные волосы скрывали лицо. Голова безвольно свесилась. Судорожно скрюченные пальцы вывернутых рук застыли, словно когти мёртвой птицы. Заключённый не подавал признаков жизни.
Гаспар обеспокоенно шагнул к нему и вскричал:
- Альфонсо, сын шелудивой собаки! Ты убил его!
Но громила в ответ криво ухмыльнулся:
- Не боись. Раны ему отваром девясила промываю и травяными настоями пою… сколько надо будет, столько и протянет. Я своё дело знаю – от меня ещё никто не уходил прежде назначенного часа.
Это было правдой. Среди инквизиторов Альфонсо пользовался славой искусного пыточника, способного поддерживать жизнь в теле мученика столько, сколько требовалось для следствия. Ходили слухи, что он даже немым языки развязывал. Гаспар невольно представил себя в руках громилы и мгновенно покрылся холодным потом. Волосы на его ожиревшем затылке поднялись дыбом, а по спине пробежались ледяные коготки ужаса.
- Что с тобой, брат Гаспар? – насторожился палач. – Вона с лица весь сошёл, побледнел… Уж не воспылал ли ты жалостью к преступнику?
- Да просто душно чего-то… надобно горло промочить…
Толстяк торопливо плеснул вина в чашки и с жадностью осушил свою в несколько глотков. Затем обтёр рукавом губы и, отщипнув кусок сыра, принялся его методично пережёвывать, стараясь не встречаться взглядом со своим помощником.
Гаспар был трусом – не то, что Альфонсо. Этот громила с детских лет проявлял садистские наклонности, ради собственного удовольствия мучая животных и птиц. Став подростком, он переключился на сверстников. А когда достиг совершеннолетия, сам напросился на службу в инквизицию, где его садистская извращённая натура нашла применение в полной мере. Гаспар же в детстве был тихим, застенчивым мальчиком из средней семьи. Однажды он украл сладости со стола в лавке. Но, боясь наказания, обвинил в этом беспризорного мальчишку, оказавшегося на свою беду поблизости. Мальчишку избили стражники и куда-то уволокли. А Гаспар с тех пор понял, что всегда можно найти выход, свалив свою вину на кого-то другого. Позже он сделал для себя ещё одно открытие: для монахов-инквизиторов не было никаких запретов и наказаний. Наоборот – их все боялись. И тогда Гаспар решил стать инквизитором. Правда, иногда ему бывало муторно во время пыток, но постепенно он привыкал. И уж, по крайней мере, лучше самому пытать, чем быть пытаемым – так он для себя решил. К тому же добро обвинённых в колдовстве и ереси легко и просто оседало в мошнах инквизиторов, что позволяло им жить разгульно и ни о чём не заботиться.
Прихлёбывая вино, Альфонсо насмешливо прищурился.
- Что, небось, опять у старшей дочки хозяина таверны утехи искал?
- Как можно?! Ведь нынче пост, – притворно вздохнул Гаспар. – Я всего лишь исповедовал её…
- Ага, то-то я гляжу, наши собратья по ордену друг за дружкой в очереди стоят, чтоб Кармелу исповедовать, да не по разу в день…
- Ну, так грехов много у девицы.
Не сдержавшись, инквизиторы громко расхохотались.
Со стороны дыбы донёсся сдавленный стон. Монахи дружно обернулись на звук.
Пленник пришёл в себя. Он приподнял голову и с тоской смотрел на своих мучителей. Его взгляд был переполнен болью. Слёзы стояли в глазах. Потрескавшиеся разбитые губы шевельнулись, произнеся:
- За что?
Инквизиторы переглянулись.
- Он ещё спрашивает, - ухмыльнулся Альфонсо. – Это ты нам скажи, а мы послушаем. Глядишь, чего нового узнаем…
Гаспар взял со стола свиток и развернул его.
- Вот здесь говорится, что ты, Игнасио, прибыл в Толедо из Севильи дабы сеять ересь и смущать умы благоверных христиан. А ещё тебя обвиняют в колдовстве и чёрной магии…
- Ложь, - прохрипел несчастный, пытаясь выпрямиться. – Я простой каменотёс и пришёл в Толедо в поисках заработка.
- Этот свиток подписан рукой уважаемого вельможи, которого ты пытался околдовать. Ты обвиняешь его в лжесвидетельствовании?!
- Всё было не так, - простонал Игнасио. – Я случайно обрызгал грязью плащ этого вельможи, когда поскользнулся. Я просил у него прощения, становился на колени, но он позвал стражников и обвинил меня в колдовстве…
Альфонсо с безразличным видом подошёл к пыточному устройству, лениво снял с крюка на стене кожаную плеть с вшитыми в неё мелкими шипами и, походя, с оттяжкой стеганул Игнасио по обнажённой груди. Кровь брызнула в стороны, закипая по краям моментально вздувшегося рубца.
Заключённый захлебнулся отчаянным воплем, выгибаясь на дыбе так, что затрещали суставы, а затем вновь обвис.
- Сказки будешь на том свете рассказывать, - ввязался в разговор Гаспар, опасаясь, что Альфонсо заметит его слабодушие. – А сейчас говори правду!
Выпитое вино ударило в голову, туманя сознание. Чтобы не отставать от напарника, он вытащил щипцами из горна раскалённую подкову и приставил её к пятке Игнасио, который завизжал от боли.
- Ты чего, брат Гаспар, удумал этого жеребца подковать?
Альфонсо осклабился в жуткой ухмылке, довольный своей остротой, и направился к столу, намереваясь снова налить в чаши вина. Толстяк последовал за ним.
- Проклятье на ваши головы, - раздался позади них глухой стон. – Пытать безвинного грех и за то гореть вам в аду вечным пламенем!
- Ха! Нашёл чем пугать, - отмахнулся Альфонсо. – Да будь ты хоть сам дьявол во плоти, мне наплевать! Я здесь единовластный хозяин… да вот ещё брат Гаспар.
Он ткнул рукоятью плети в бок напарника, который с готовностью хохотнул и подтвердил:
- Это точно. Здесь мы хозяева… а заявись сюда хоть сам враг рода человеческого, так мы и его на дыбе разопнём.
Захмелевший Гаспар рубанул кулаком по столу так, что чашки подпрыгнули и, сытно отрыгнув, хвастливо заявил:
- А я бы даже хотел, чтоб он здесь объявился! Уж мы бы с ним позабавились на славу…
- С кем? – непонимающе переспросил Альфонсо.
Винные пары и ему голову затуманили.
- Так с дьяволом же!
Мгновение монахи с глупым видом глазели друг на друга, а затем дружно расхохотались и потянулись за вином.
Уже поднося к губам чашу, Гаспар ощутил какую-то неясную тревогу. Его чувствительный нос уловил запах жжёных волос, а вслед за этим накатила волна смрадного жара. И почему-то со стороны дыбы не доносилось ни звука.
Заплечных дел мастера медленно обернулись и окаменели.
Игнасио всё так же висел на дыбе с неестественно вывернутыми руками. Его ноги были прикованы к полу цепями. И рубцы на измученном теле по-прежнему алели. Но смотрел пленник на монахов с каким-то жутким весёлым любопытством. Багровое пламя плясало в глубине его чёрных глаз.
- Вот я и пришёл, - неожиданно густым басом, от которого подкосились ноги, произнёс узник. – Пора веселиться…
Он просто шагнул вперёд сквозь путы и цепи, словно их не существовало. Его тело на глазах преображалось, наливаясь могучими мышцами, а раны стремительно затягивались. И это был уже не запуганный избитый каменотёс.
Альфонсо и Гаспар бросились к выходу. Вернее, они попытались, но внезапно с ужасом обнаружили себя распятыми на дыбах. А незнакомец неспеша подошёл к длинному стеллажу, на котором были аккуратно разложены орудия пыток и принялся их с любопытством изучать.
* * *
Вечер постепенно сходил на нет. Медленно померкла медная полоса заката над противоположным берегом мрачных вод реки Тахо. Ночь полновластно вступала в свои права.
Из-за верхней кромки крепостной стены настороженно выкатилась молочно-бледная луна, заливая всё окрест холодным светом. Где-то внизу у подножия холма сонно бреханула собака, и снова наступила тишина.
Стражники-монахи, охранявшие вход в пыточные застенки, устроились поудобнее на охапках сена и уже начали подрёмывать – кому ж в здравом уме придёт в голову добровольно пробираться в пыточные застенки инквизиции?! И тут тишину ночи безжалостно разодрал ужасный нечеловеческий крик, выметнувшийся из глубин подземелья и устремившийся к холодным звёздам.
Сон как рукой сняло.
- Чур, меня! – содрогнувшись, испуганно пробормотал один из стражников. – Слышь, как узник-то вопит?! И кажись, не один – вроде как голоса разные. Или мерещится мне? Неужто человеческое горло способно такие звуки издавать?
- Попадёшь в лапы Альфонсо, узнаешь…
- Господи, спаси и помилуй!
Стражники истово перекрестились и заткнули пальцами уши. Но это не помогло. Отчаянный душераздирающий вопль рвался из подземелья, пробиваясь сквозь каменную кладку, впиваясь в сознание и выворачивая его наизнанку. И столько безысходной вселенской муки было в нём, что даже луна ужаснулась и скрылась в наплывающих мрачных тучах. Ночь предстояла долгая и мрачная.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:32 AM | Сообщение # 1021 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 02.11.2013
Автор: skazochnik
Козлиный гамбит
Нынешний август выдался знойным, как никогда. К вечеру в железобетонной многоэтажке дышать было нечем. Поэтому я решил на время отпуска съехать в деревню к тётке. Там, на берегу извивистой Кружалки хорошо отдыхать в жаркий полдень под сенью раскидистых ив. Это я помнил ещё с детства.
С вечера собрав свои немногочисленные пожитки в старенький рюкзак, ранним утром подался на первую электричку.
Всего какой-то час – и вот я уже шагал вдоль знакомой берёзовой рощи, в конце которой меня ждал спуск к берегу речки. Слева к темнеющему дальнему лесу, за которым раскинулась гиблая топь, тянулся слегка всхолмленный луг, укрытый пышным разнотравьем. Малоприметные птахи порхали среди цветов, радостно щебеча и распевая свои незатейливые песенки.
С наслаждением вдыхая дурманящий аромат ещё росистых трав, я взошёл на пригорок и глянул вниз, предвкушая тихую идиллию деревенской жизни. Вот она – моя родимая Нечаевка во всей своей красе. Сквозь зелень раскидистых деревьев проглядывали крыши аккуратных домов. Над крайним, что ближе других к берегу, вился сизый дымок. Это тётка Елизавета печь топила – знать, пироги будут. Она электродуховку не признаёт. Говорит, мол, пироги только из печи настоящие бывают, а всё остальное – выдумки. В этом я с ней согласен, так как пироги у тётки отменные.
Встретила она меня радушно, только слегка попеняла, что, мол, редко её навещаю, а потом обняла, поцеловала и заходилась устраивать в большой комнате.
- Мне бы лучше на сеновале, - попытался я возразить, но тётка была неумолима.
- Ишь, чего удумал?! В кои веки приехал, а уж норовит от тётки подальше. Можешь на сене днём поваляться, а спать в доме будешь. Да и комарьё вечером налетит от речки – съедят живьём. А в доме у меня на окнах сетки – ни один не пролезет.
Я кивнул, соглашаясь.
Из-за угла дома вышел козёл. Методично пережёвывая бурьян, он уставился на меня немигающим взглядом.
- Это ещё кто такой? – удивился я.
Тётка оглянулась и беззаботно махнула рукой.
- Так это ж Мефодий, козёл мой.
- В прошлом году его вроде бы не было. Купила что ли? А зачем?
- Вот ещё, делать мне нечего! – фыркнула Елизавета. – Он сам прибился.
- Как это? – не понял я.
- По весне зашёл во двор, а уходить не захотел. Я уж всех в деревне спрашивала, да никто не признал. Ума не приложу: откуда он такой у нас объявился? Так теперь и живёт в сараюшке. А Мефодием это я его прозвала.
- А он как, не дерётся? – с опаской спросил я. – Вон, рога какие…
- Да нет, он смирный. И очень ласку любит. Вот погляди…
Тётка поманила козла:
- Мефодий, иди сюда. Я тебя с племянником познакомлю.
Козёл послушно приблизился.
- Погладь его, не бойся.
Я протянул руку и осторожно почесал Мефодию макушку между рогами. Он зажмурился и тихонько мекнул, судя по всему, от удовольствия.
- Вот видишь, - улыбнулась тётка, направляясь в дом. – Вы с ним ещё подружитесь. А теперь, айда за мной – кормить тебя буду. Небось, проголодался?
Я не стал возражать, а лишь кивнул и последовал за ней, сопровождаемый внимательным взглядом козла.
Эх, до чего же я люблю деревню летом – словами не передать! Разве сравнится любая благоустроенная городская квартира, пусть даже и с самыми что ни на есть удобствами, с привольным раздольем сельской жизни?! Когда стоишь босыми ногами на тёплой земле и с закрытыми глазами ловишь щекой лёгкий ветерок. От реки доносится умиротворённое кукование, а из соседского сада слышна деловитая дробь дятла. Жужжат пчёлы, снуют стрекозы. Где-то спросонок загорланит проспавший утреннюю побудку старый петух. И тотчас откликнется дворовой пёс. Да, жизнь в деревне имеет свою притягательность…
День пролетел незаметно. Я с удовольствием искупался на речке. Поболтал немного с соседями, которые непременно хотели в подробностях знать, как оно в городе, и чем конкретно я там занимался целый год. Потом подправил старый забор в дальнем конце огорода и сложил расползшиеся дрова в поленницу. При этом в перерывах тётка Елизавета норовила накормить меня пирогами и напоить молоком. Так что к вечеру я уже еле дышал. И всё это время козёл Мефодий ходил за мной, как привязанный, внимательно наблюдая, чем я занимаюсь.
Солнышко уже неумолимо скатывалось к горизонту за дальними холмами противоположного берега Кружалки. От реки повеяло вечерней прохладой. Прихватив с собой шахматы, я отправился за дом и устроился там на потемневшей от времени широкой лавке.
Расставив на доске фигуры, я бодро поставил белую пешку с е2 на е4, чёрную выдвинул с е7 на е5 и тут же, согласно статье о классических дебютах, подтянул вторую белую пешку с f2 на f4.
На этом, собственно говоря, моя лихость и закончилась. Подперев рукой щёку, я задумался, пытаясь нащупать что-то новое для продолжения партии.
- Мда… судя по всему, это классический королевский гамбит. Любопытно, он будет принятый или отказанный?
Блеющий голос раздался совсем рядом. Я вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Возле лавки стоял Мефодий и растерянно смотрел на меня. Мне показалось, что в его продолговатых горизонтальных зрачках, словно пойманная птица, трепещет ужас.
Я огляделся по сторонам, но кроме меня и козла никого поблизости не было.
- Ну и дела… кажется, у меня появились слуховые галлюцинации.
Помотав головой, я уставился на Мефодия и, ощущая себя полным болваном, обратился к нему:
- Ты что, в шахматах разбираешься?
Конечно же, это был полный идиотизм - разговаривать с козлом, но я был настолько растерян, что не знал, как себя вести.
Мефодий долго и пристально глядел мне в глаза, а потом шумно вздохнул и неожиданно произнёс:
- Ну, не так, чтобы очень, но увлекаюсь…
Его блеющий голос привёл меня в полное замешательство. Если бы не сидел на лавке, то, наверное, уселся бы прямо на землю. Шутка ли – говорящий козёл!
Тем временем Мефодий быстро оглянулся по сторонам, придвинулся ко мне и просительно произнёс:
- Надеюсь, что это м-м… небольшое недоразумение… ну, вы понимаете, что я имею ввиду, останется между нами?
Казалось, он с надеждой смотрит на меня, а я ничего не мог сообразить, и лишь губы мои расползлись в совершенно идиотской ухмылке.
- Так ты… вы…
Я растерялся, не зная как обращаться к козлу, но он, словно почувствовав это, пришёл мне на помощь:
- Не смущайтесь, обращайтесь ко мне так, как вам будет удобно. Для нас это не имеет значения.
- Для вас?! - Я едва не поперхнулся. – Вас тут много, говорящих козлов?
Мефодий снисходительно прищурился и постарался меня успокоить:
- Да вы не волнуйтесь. Особи подобного вида, живущие на вашей планете пока только в начале эволюционного пути. Они не то что говорить, а и думать-то ещё толком не научились.
- Хотите сказать, что вы с другой планеты?
- В общем-то, да. Я тут в качестве потерпевшего аварию. Случайно оказался на вашей планете. Пока прибудет спасательная экспедиция, я вынужден скрываться под этой личиной. Но сегодня потерял бдительность – уж очень увлёкся, следя за началом вашей игры, и рассекретился. Итак, могу я рассчитывать на ваше молчание?
- Да, конечно. Тем более что мне всё равно никто и не поверит. Скорее всего, запрут в психушку…
- А что это такое?
- Это такое место, куда любой здравомыслящий человек никогда не захочет попадать!
Козёл на мгновение задумался, а затем предположил:
- Что-то типа коллапсирующей звезды перед её превращением в чёрную дыру?
- Ну, можно и так сказать… а как вы здесь оказались и откуда прилетели? Где ваша родина?
- О, на второй вопрос ответить не так просто. Боюсь, что ваших знаний не хватит, а наши названия звёздных систем вам ничего не скажут. Допустим так: планета, откуда я родом, находится за миллионы световых лет отсюда и к тому же в другом измерении. Одним словом – очень далеко.
- Но как вы в таком случае оказались здесь?
- Довольно-таки банальная история. Я летел к своим… ну, по-вашему – родственникам для участия в одном важном ритуальном событии. Перемещаясь через вашу систему, попал в метеоритный поток. Моя персональная межзвёздная яхта потерпела крушение и попыталась совершить вынужденную посадку на эту планету. Автопилот едва успел передать координаты, и в это время появился некий летательный аппарат, применивший к моей яхте агрессивные действия, приведшие к катастрофе.
- Наверное, вас по ошибке сбил военный самолёт-перехватчик. Возможно, приняли за нарушителя… но почему же вы не обратились за помощью к властям?
- Нет уж, увольте! После столь тёплой встречи я решил вообще не открываться и, дождавшись спасательной капсулы, незаметно исчезнуть с этой планеты.
- Погодите, - вспомнил я. – Так это о вашем корабле шла речь, когда весной сообщали о падении в районе Нечаевки остатков метеорита?
- Безусловно! – гордо кивнул козёл.
- Почему же так долго не прилетают спасатели? Ведь с тех пор прошло уже полгода.
- Это здесь, а во вселенских масштабах прошло совсем немного времени. Дело в том, что по современным технологиям аварийный сигнал, впрочем, как и звёздные корабли, движется в обычном трёхмерном пространстве по односторонней неориентируемой поверхности с краем – то есть, попасть из одной точки этой поверхности в любую другую можно, не пересекая края…
Очевидно, заметив на моём лице тупое выражение, Мефодий задумчиво пожевал губами и пояснил:
- М-нэ… в вашем мире этому соответствует, так называемая модель ленты Мёбиуса. Поэтому сигнал, находясь на одной стороне, условно остаётся в одном временном отрезке или временной капсуле, при этом перемещаясь в пространстве. Для моих соотечественников сигнал придёт практически мгновенно…
- Но ведь для вас прошло уже полгода!
- Вот в этом-то и заключается пространственно-временной парадокс, так ярко выраженный на вашей планете. Однако хочется верить, что мне осталось ждать не так уж долго… кстати, у вас сигаретки не найдётся?
- Вы что, курите?
- Нет, но я люблю их жевать. Местные мальчишки как-то угостили и мне понравилось. На моей планете такого лакомства нет, к сожалению.
- А где же ваш корабль?
- Через некоторое время после падения он взорвался, и остатки затонули в месте, именуемом здешними обитателями болотом.
Мефодий печально вздохнул и, опустив голову, задумался о чём-то своём.
У меня же в голове был сплошной кавардак. Мысли безнадёжно спутались в клубок, распутать который не смог бы, наверное, самый лучший психоаналитик.
Время за необычным разговором пролетело незаметно. Уже совсем стемнело. Дальнее захолмье утонуло во мраке, окрасившись по контуру последним гаснущим багрянцем. На тёмном небосводе проклюнулись яркие звёзды. Давно угомонились в сарае куры, и тишина мягким одеялом накрыла Нечаевку, а я всё никак не мог прийти в себя.
- Серёжа, ты где? – донёсся со двора голос тётки Елизаветы. – Иди в дом, ужин стынет… да и ночь уже на дворе…
Я вздрогнул, словно пробуждаясь, и посмотрел на козла. Тот ответил мне внимательным взглядом и произнёс:
- Вам пора.
- Но я бы хотел ещё спросить…
- Завтра. И помните, что вы обещали мне хранить молчание.
- Да. Конечно.
Собрав шахматы, я пожелал ему спокойной ночи и пошёл ужинать.
- Гляжу, вы с Мефодием подружились? – усмехнулась тётка. – Весь день за тобой, как привязанный ходил.
- Ничего подобного, просто ему, наверное, скучно было.
- Это он тебе сказал?
- Да нет, сам догадался…
После ужина я улёгся на кровать и долго смотрел в потолок, пытаясь осмыслить произошедшее. Шутка ли – контакт с внеземной цивилизацией! И где? На деревенском огороде… Хорошо хоть мы с Мефодием в шахматы играть не начали, а то тётка, наверное, решила бы, что племянник спятил. Размышляя об этом, я не заметил, как уснул.
Спалось не очень хорошо. Казалось, что-то давит на меня. Тяжесть навалилась такая, что и дышалось с трудом. Мерещились огромные залы, уставленные длинными столами с шахматными фигурами, за которыми восседали с одной стороны люди, а с другой – козлы в парадных смокингах и при галстуках. Передо мной сидел Мефодий и хитро улыбался. Я должен был сделать ход, но почему-то не мог шевельнуть даже пальцем. Моё время на игровых часах неумолимо таяло. Уже красный флажок поднялся до верхней отметки. Ещё мгновение – и он безжалостно рухнул вниз, сигнализируя о моём поражении.
Мефодий улыбнулся ещё шире, обнажив большие жёлтые, словно прокуренные, зубы и произнёс:
- Время вышло. Пора вставать…
Но я всё так же не мог пошевелиться. Тогда Мефодий приподнялся и, дотянувшись копытом до моего плеча, легонько потряс его. При этом он почему-то заговорил голосом тётки Елизаветы:
- Серёжа, просыпайся же! Пора вставать.
Я с трудом разлепил веки.
За окном уже вовсю светило солнышко. Во дворе деловито квохтали куры. А возле моей кровати стояла тётушка.
- Вот разоспался-то… из пушки пали – не разбудишь! Завтрак ведь стынет…
- Всё. Уже встаю, - сонно пробормотал я и сел, нащупывая босыми ступнями шлёпанцы.
Тётка отправилась на кухню, а я вышел во двор. Потянувшись, расправил плечи и оглянулся кругом, в надежде увидеть Мефодия. Но во дворе его не оказалось. Решив, что козёл сейчас где-нибудь за домом, я обошёл угол и взглянул на лавку, где вчера играл в шахматы. Но и здесь моего нового знакомца не оказалось. Не было его и в сарае, и на улице.
На мой вопрос о том, куда подевался козёл, тётка лишь руками развела:
- Да кто ж знает? Я с утра его обыскалась – нету нигде… как пришёл, так и ушел незнамо куда. Приблудный какой-то. А жаль, справный был козёл, смышлёный. Я уж и привыкла к нему, ну да что теперь…
Тётка продолжала что-то говорить, наливая мне в чашку молока, а я, механически пережёвывая оладьи, всё прокручивал в памяти вчерашний разговор с Мефодием. Неожиданно что-то в словах тётки заставило меня прислушаться внимательней.
- Уж и страху натерпелась, - тем временем продолжала она. – Хотела, было, тебя будить, а тут-то оно и погасло.
- Что погасло?
- Ну, так сияние ж это, про которое я тебе толкую. Ты что, не слышишь? - тётка встревожено поглядела на меня.
- Да нет, просто задумался слегка. А что там за сияние такое?
- Так ведь говорю ж: посреди ночи проснулось от того, что светлым-светло стало, как днём! Я в окошко выглянула, а из-за дома сияние – аж глазам больно. Сперва испугалась, а потом решила тебя позвать. Но тут оно и погасло, словно кто выключил.
У меня возникло смутное подозрение. Чтобы проверить его, я быстро встал из-за стола и, выйдя во двор, направился в огород позади дома. Обеспокоенная моим поведением, тётка Елизавета поспешила за мной.
На первый взгляд здесь всё было как прежде, если не считать того, что посреди огорода картофельная ботва была смята в форме идеального круга диаметром около пяти метров. Я, не отрываясь, глядел на ботву. Она была заглажена так ровно, словно по ней прошлись гигантским утюгом.
Тётка обеспокоенно смотрела на меня, совершенно не обращая внимания на круг.
- Серёжа, что с тобой? Ты вон аж с лица сошёл…
Я молча ткнул пальцем в сторону огорода.
Тётка быстро оглянулась. На её губах появилась улыбка:
- Ах, вот ты о чём беспокоишься. Ерунда всё это. У меня картошки столько посажено - на две зимы хватит.
- Но ведь вытоптано по форме идеального круга, - попытался я привлечь её внимание.
Но тётка беззаботно отмахнулась:
- Да это соседские мальцы проказничают. Небось, опять насмотрелись фантастического сериала… ну, там про секретные материалы, что ли. Прошлой зимой тоже после какого-то фильма всё знаки тайком на снегу чертили, пока Кузьмич их не поймал. Теперь, видать, снова за своё принялись. Пойдём, а то молочко прокиснет, пока мы тут с тобой картошкой любуемся…
Тётка Елизавета взяла меня за руку и потянула к дому.
Больше мы с ней о Мефодии не говорили. Очевидно ночью за ним прилетели спасатели и забрали. Ещё несколько дней я тщательно исследовал огород, пытаясь отыскать хоть что-нибудь, что могло бы подтвердить мои предположения по поводу исчезновения инопланетянина. Но так ничего и не нашёл.
Погостив ещё неделю, я вернулся в город. Постепенно всё начало возвращаться в наезженную колею. Занятый работой и повседневными заботами, я теперь всё реже вспоминаю о невероятной встрече с Мефодием. Но бывает, когда не спится, смотрю ночью на звёзды, надеясь, что когда-нибудь он снова прилетит, и тогда мы с ним сыграем дебютную партию и, может быть, её назовут Козлиным гамбитом. Это, конечно, шутка, но всё же…
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:34 AM | Сообщение # 1022 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 06.11.2013
Автор: skazochnik
Нам пришлые не указ
"Сказка ложь, да в ней намек!"
А. С. Пушкин
Седые космы промозглого липкого тумана медленно плыли над рекой, лениво цепляясь за потемневшие ветви ракитника, свисающие с берега. Холодные крупные капли, срываясь с последних ещё не облетевших листьев, с приглушённым хлюпаньем падали в тёмную воду. Сквозь пелену тумана с той стороны, где находился противоположный берег, тускло просвечивали желтоватые пятна, и доносился невнятный приглушённый шум – вечерний город жил своей жизнью. Сейчас там готовились к гуляниям, особенно молодёжь. Ведь нынче готовились встречать Хэллоуин.
А на этом берегу в полумраке накатившего осеннего вечера нахохлился старый промокший лес.
В просторной яме у замшелых корней древнего дуба-великана, тлел едва приметный костерок, вокруг которого уныло сгорбились три фигуры. Дымок от костра стелился над самой землёй и, придавленный туманом, постепенно растворялся в нём. Одна из фигур выпрямилась и, обернувшись в сторону реки, негромко позвала:
- Эй, Федот, ты что застрял? Долго ещё тебя ждать?
Голос принадлежал женщине непонятного возраста. Была она сухонькой, можно даже сказать несколько отощавшей, но на слегка вытянутом невыразительном лице выделялись живые глаза, в которых проблёскивал озорной огонёк.
- Да иду уже, иду… - раздался приглушённый голос.
На краю ямы появился мужик довольно крупных габаритов, который что-то нёс. Приблизившись к огню, он самодовольно продемонстрировал плетёную из прутьев вершу, до половины наполненную рыбой:
- Я тут рыбца подловил малёхо. Ну, что б так, впустую не сидеть…
- А кто ж потрошить-то будет?
Раздвинув толстые губищи в самодовольной ухмылке, мужик сообщил:
- Так я уж того… всё сделал, ты, Кика, не переживай.
Сноровисто соорудив из веток подпорки, он быстро нанизал на прутья тушки рыбин и, разместив их поближе к огню, устроился возле костра.
- Да, Федот, в рыбном деле ты первый мастер, - одобрительно крякнул крепенький приземистый дедок. – Знамо дело, водяной.
- А ты, дед Лёха, эвон как ловко со зверьём справляешься.
Женщина перевела взгляд с одного на другого, усмехнулась и решительно заявила:
- Ну, всё, хватит, а то ещё захвалите друг друга… забыли, чего собрались-то нынче?!
- Забудешь тут, как же… - насупился дедок. – Мало того, что в наши края пришла эта ихняя цими… цини… ну, как её там?
- Цивилизация, - глухо подсказал, молчавший до сих пор мужчина.
- Вот-вот! – воскликнул дедок. – Так ещё и энти пришлые на нашу голову свалились, чтоб им пусто было! Ты мне, Емеля, скажи: нешто им в своих краях места мало?
Молчун распрямил плечи и обвёл присутствующих задумчивым взглядом. Все замерли в ожидании. Домовой Емельян слыл рассудительным и слов понапрасну на ветер не бросал. К тому же обитал он в городе и первым узнавал о всяческих новшествах в мире людей. Правда и жена его – весёлая кикимора Кика тоже была городской, да только, как и любая женщина, далеко не глядела, а больше на мужа своего полагалось. Ну, так ведь оно испокон веков так повелось.
- Я так скажу, - изрёк домовой. – Во всём люди виновны. Это они к нам пришлых-то приманили. Всё им иностранческое подавай, оттедова – из-за бугра, а своё исконно родное и в грош не ценят.
Он замолк ненадолго, словно обдумывая свои слова. Водяной Федот украдкой перевернул одну из рыбин, чтоб не подгорела, и замер в ожидании продолжения. Дед Лёха вдруг шумно засопел, запустил лапищу в густую бороду и принялся там чего-то вычёсывать, но на него так шикнули, что он застыл без движения и только грозно вращал глазищами из-под косматых бровей.
- У нас в городе прям беда, - снова подал голос Емельян. – Домовые уходят. В этих домах нынешних нам и укрыться-то негде: ни печей нет, ни банных пристроек – один лишь бетон, пластик да стекло…
- Про стекло-то я знаю, - не утерпел дед Лёха. – А те двое других, они кто?
- Не кто, а что, - поправила его Кика. – Это материал такой заместо камня и дерева. Ну, ты дед и темнота… одно слово – леший.
- Мы тута в лесах академиев не кончали, - огрызнулся дедок. – Не то, что вы, городские…
- Да ладно вам, - примирительно поднял руки Федот. – Нашли время для ссор. Пусть Емеля доскажет, куда домовые уходят и почему...
- Чего уж тут досказывать, - пожал плечами Емельян. – Те домовые, которые посноровистее, переквалифицируются в автомобильные – там хоть есть где спрятаться…
- Автомобили – это такие самодвижущиеся телеги, - торопливо пояснила Кика.
Леший и водяной кивнули, мол, ясно и снова посмотрели на Емелю.
- Ну, так вот, - продолжил он. – А остальные подались кто в глубинку, а кто и вовсе за тридевять земель. Краем уха слыхивал, будто Трифон Гаврилыч с Наиной Киевной туда же отправились…
- Не, это я точно знаю, - возразил дед Лёха. – Горыныч со скуки забрался в свою тайную пещеру в Уральских горах и залёг в спячку. А Баба Яга подалась до лучших времён в Лукоморье – у неё тама дача есть, по соседству с кощеевой.
- Ну, да, все в разбег, а мы тута сами с пришлыми разбирайся! – возмутился Федот. – У меня и русалки, хоть какой завалящей ни одной не осталось. Да и, правду сказать, люди-то реку так загадили всякими нечистотами, что и сам с опаской в воду вхожу.
- Чего уж там, - шумно вздохнул дед Лёха. – В нашем лесу из леших, почитай, один я и остался. Слыхал, в Глухом бору ещё Никодим вроде бы обретается, да и то Аука сказывал, будто навострил он лыжи куда-то аж за Енисей, кажись…
- Анчутка вон тоже куда-то запропастился. Ни слуху ни духу не слыхать об нём… эх, что делать-то теперь будем?
Все притихли, вглядываясь в огонь тлеющего костерка, словно надеясь углядеть там ответы. Первой нарушила затянувшееся молчание Кика. Достав откуда-то из складок своей одежонки старенькое чесало, она принялась распушивать жидкие волосы и рассуждать:
- Люди-то, конечно, нынче падки стали до ненашенского.
- Они и раньше тоже того… - многозначительно проворчал леший. – Ишо от царевича Петра, почитай, началось.
- Ну, то давно было, а я за нонешние времена речь веду, - возразила Кика. – Люди, они такие, поддаются влиянию. А энти, пришлые-то поприходили со своими заморскими празднествами. У них там всё с огнями разными, с весёлостями, музыка современная…
- И фелерверки разноцветные, - вставил дед Лёха.
- А чё, у нас вона тоже музыка есть! – напыжился Федот.
- Ага, так ты сейчас молодёжь и проймёшь свирелями да гармошками, - возразил Емельян. – Закисли мы в своих древних традициях, ан время-то новое уж накатило. Нужно что-то делать, осовремениваться что ли.
- А как? Поглядел я давеча на одного пришлого, как его там… зомбя какой-то, шастал тут по моему лесу, - возмутился леший. - Ну, упырь упырём, да и только, ничем не отличается, разве что портки драные из какого-то блестящего матерьялу. Бормотал чего-то там, зубами скреготал, а как я его шуганул, такого дралу дал - токмо пятки засверкали.
- Да уж, они, эти пришлые, нашим не чета, - хохотнул Федот. – Трусоваты, хоть и хорохорятся. Намедни в полночь затеяли ихние гоблины пляску у кострища. Ну, они навроде наших домовых, токмо больно мерзкие. Да, а тут как раз болотник Братша на подпитии откуда-то возвращался, ну, и заглянул к ним на огонёк.
- Тьфу, ты, нашёл с кем якшаться! – возмутилась Кика.
- Так ведь с пьяных глаз не разобрал, - заступился дед Лёха. – Чего на подпитии-то не бывает?
- Ага, у вас мужиков, чуть что – сразу горькая виновата.
Леший с водяным переглянулись, недоумённо пожали плечами и уставились на кикимору с таким выражением, словно она ужасную глупость ляпнула.
- Ты, Кика, молчи, коли не знаешь. Сама непюща, потому и не поймёшь. Болотник хотел, было, пообщаться душевно, за жисть поговорить, а те навалились сворой – только лохмотья в стороны полетели. Только не тут-то было: Братша обиделся такому приёму, взревел, что твой бык, выворотил молодую осину с корнем да и понёс их всех скопом по буеракам. До утра гонял, аж пока заря не зарделась…
Емельян поднял руку, призывая успокоиться, и произнёс:
- Всё это так, разговоры говорить до утра можно, а нам нужно решить, как быть сегодня. Вона в городе молодёжь всю ночь гулять собирается, а что праздновать будут?
- Так ведь этот, как его? А! Хэл-ло-у-ин… тьфу ты, язык сломаешь. Ну и словечко, прости Господи! – в сердцах бросил водяной и тотчас заткнул собственным кулаком рот, испуганно вытаращив глазищи.
- Ну, ты и даёшь, Федот, - сокрушённо покачал головой Емельян. – Знаешь ведь, что нам не положено поминать имя… ну, сам знаешь кого. Ты б ещё перекрестился…
Водяной испуганно затряс головой, всем своим видом выражая сожаление.
- Я вот только чего не пойму, - в раздумье проворчал дед Лёха. – Ведь этот ихний х-х… ну, праздник что ли… чем он лучше нашего? Сегодня ж как раз Велесова Ночь – самая что ни на есть чародейская ночь великой силы, когда истончаются границы между мирами. Духи предков приходят к своим потомкам, дабы благословить их, советом помочь али ещё как. Пошто ж своё праздновать не хотят, а чуждое с радостью?
- Так знамо дело, несть пророка в отечестве своём, - вздохнул Емельян. – Особливо молодёжь на всё иностранческое зарится…
- А сало русское едят! – с горячностью вставил леший.
Внезапно из-за реки донёсся какой-то треск, хлопки. Все дружно привстали и повернули головы на шум. Над противоположным берегом в тумане расплывчатыми цветастыми пятнами вспухали букеты огней и с шипением падали в тёмную воду.
- Ну вот, началось, - буркнул Федот и опустился на место. – Теперича энту, как её… дискотеку всенощную затеют.
Все снова расселись по местам. Кика задумчиво почесала кончик острого носа и с заговорщическим видом спросила:
- А всё отчего?
Не дожидаясь ответа, она быстро затараторила:
- Мы сидим себе по своим укрывищам и в ус не дуем, а пришлые свои правила заводят. Надобно было бы нам по старым традициям перед наступлением темноты костры разжечь, чтоб молодёжь через них сигала, музыку какую нынешнюю сорганизовать, хороводы… опять же таки ряженых там позвать. Вона эта всяка иностранческа нечисть своих попривозили доходяг в блёстках - аж смотреть тошно – всё бледные, зелёные, трясутся. Ещё и тыквы повыдалбливали и внутря огни повставляли – только продукт перепортили. Из тыквы каша хороша, да и семечки полузгать неплохо, а вот так испоганить… нехорошо. Надо с этим что-то делать.
- Ну, и чего ты предлагаешь? – поинтересовался дед Лёха.
- Так ведь ясно ж, - ухмыльнулась кикимора. – Надо на дискотеку идти и там чего-нибудь напроказить так, чтоб пришлых осрамить, а свои, исконные традиции прославить.
- Так уж и прославить, - с сомнением хмыкнул Федот. – И как бы нам это сделать, коли у них, у пришлых-то всё новёхонькое, блестящее, а у нас и нетуть ничего такого.
- А я согласен, - неожиданно поддержал Кику леший. – Только надобно к энтому делу со смекалкой подойти.
- Это как? – полюбопытствовал Емельян.
Дед Лёха хитро ухмыльнулся, подмигнул и пояснил:
- Надо Лярву с Дикой Бабой позвать. Оне нынче без дела маются, так мы их супротив пришлых и навострим.
- Где ж их сыскать-то? Подались, наверное, тоже куда-нибудь за тридевять земель.
- Ан, нет! – торжествующе заявил леший. – На городской свалке оне обретаются.
Все враз оживились, потому как знали, что Лярвой со своей подругой Дикой Бабой такие каверзы были, особливо супротив мужиков, что только держись. А пришлая забугорная нечисть, как на заказ, в основном мужеского полу подобралась. Видать с бабами-то у них там туговато, а у нас – хоть завались.
Чтоб время зря не терять (до полуночи уж недолго оставалось), подались все разом на свалку, на ходу решая, как разговор вести. Да только зря заботились. Лярва с Дикой Бабой как прознали, что супротив пришлых коалиция собирается, враз согласие дали. Не раздумывая, отправились на хэллоуинскую дискотеку…
* * *
В фойе дома культуры было шумно и, как водится, накурено. То тут, то там с сухим треском взрывались хлопушки, осыпая присутствующих разноцветным конфетти. Тщедушный козлобородый ди-джей в огромных наушниках выкрикивал в микрофон что-то неразборчивое. Грохочущие акустические колонки, казалось, нетерпеливо подпрыгивали, норовя сорваться со своих подставок. Они изрыгали жуткие рычащие аккорды, среди которых бился в дикой агонии визгливый голос заморского певца. Пустотелые тыквы с прорезанными щелями глаз и оскаленными пастями угрожающе светились изнутри красноватыми огнями.
Молодёжь в разнообразных костюмах, украшенных черепами, костями и расписанных кровавыми потёками, сбивалась в группы. Все были навеселе, а некоторые и на крепком подпитии. Присутствующие громко разговаривали, выглядели возбуждёнными и даже несколько взвинченными. Казалось, все чего-то ждут. Время близилось к полуночи.
Компания во главе с домовым Емельяном прошла сквозь стену и остановилась у боковых колонн, озираясь по сторонам. Явились они, конечно же, незримыми, чтоб зря не тревожить людей, но полные решимости разобраться с пришлой нежитью и прочей заезжей нечистью.
- Гляди, Емельян, - ткнула пальцем в дальний угол фойе Кика. – Вона, какие "красавчики" у нас тута обретаются…
Все дружно посмотрели в ту сторону, куда указала кикимора, и встретили мертвящие взгляды целой толпы зомби в чудаковатых нарядах. Они были в изодранных цветастых рубахах, таких же портках, с женскими серьгами в ушах, а у некоторых на полуразложившихся личинах видны были следы пудры и тонального крема, да ещё и бусы вдобавок болтались на тощих шеях.
- Ну и клоуны, – в сердцах сплюнул дед Лёха.
- Однако они здесь заправляют, - резонно заметил Федот. – И к тому же эти умеют делаться невидимыми. Видите, людишки-то их не замечают?
Зомби о чём-то посовещались между собой, а затем всей толпой двинулись к вновь прибывшим. Выглядело это несколько необычно: проходя по залу, зомби огибали людей, чтобы не задеть, но при этом они оставались невидимыми, и присутствующие не обращали на них внимания. Лишь некоторые люди, наверное, самые чувствительные слегка ёжились, словно ощутив холодное дыхание, и недоумённо озирались по сторонам.
- Ну что, девки, сейчас ваш выход, - ухмыльнулся леший, обращаясь к Дикой Бабе и Лярве. – Поглядим, на что вы горазды…
Подруги самоуверенно переглянулись и деланно-равнодушно пожали плечами.
- А ты не боись, - огрызнулась Лярва. – Сам только гляди не подвернись, а то приворожу и будешь потом за мной бегать, как собачонка привязанная.
- На меня не подействует, - ответил дед Лёха, но на всякий случай отодвинулся чуть в сторонку.
Зомби приблизились развязной походочкой и, расположившись полукругом, нахально уставились на Емельяна и Федота, словно остальных и не было вовсе.
- Ну что, будем знакомиться? – осклабился зомби с серьгой в ноздре.
- Была б охота, - презрительно скривился водяной.
- Ну, вы же пришли к нам на вечеринку.
– Здесь могут находиться только наши друзья, - с какой-то необычной интонацией в голосе добавил второй зомби. – Ну, что, будем дружить?
Он игриво подмигнул и протянул руку к Емельяну. Домовой отступил на шаг и решительно предупредил:
- Ты грабли-то свои прибери, не ровён час схлопочешь по мордасам!
Зомби растерянно переглянулись.
- Зачем же вы на нашу территорию заявились? – удивился первый зомби.
- Это, с каких же пор здеся ваша территория стала?! – подбоченилась Кика. – Ишь, какие выискались… тута всё нашенское!
Лярва с Дикой Бабой незаметно выдвинулись вперёд, стараясь привлечь к себе внимание. Они игриво поводили плечами, жеманно улыбались, подмигивали. В общем, старались вовсю.
Но зомби, казалось, вообще не замечали женскую половину местной нечисти. Сосредоточив своё внимание в основном на Емельяне и Федоте, они назойливо пытались завязать с ними дружеское общение.
- Чего-то я не пойму, - неуверенно прошептала Лярва на ухо деду Лёхе. – Эти пришлые какие-то заговоренные что ли? Впервой такое со мной, чтоб не могла я мужику голову заморочить…
- Ах, ты, напасть-то какая, - неожиданно пробормотал леший. – Так они же мужеложцы, кажись… оттого на них ваши чары и не действуют.
- Муже… кто? – недоумённо переспросила Дикая Баба.
- Да гомосеки попросту. Тьфу ты, мерзость-то какова! – в сердцах плюнул дед Лёха.
В это время один особо нетерпеливый зомби положил руку на плечо Федоту. Но водяной, не мешкая, раздражённо отпихнул нахала, да так сильно, что тот пошатнулся и едва не упал. При этом зомби по инерции отступил на несколько шагов и толкнул одного из молодых парней, разгорячено спорящего с двумя другими. Со стороны это выглядело так, словно парень кинулся вперёд и ударил противника головой в подбородок. Недолго думая, второй спорщик с размаху влепил напавшему кулаком в ухо. И понеслось, и поехало. Неожиданно вспыхнувшая потасовка, почти мгновенно переросла в общую драку, где уже невозможно было разобраться, кто и с кем дерётся.
Дед Лёха шумно засопел и многообещающе провозгласил:
- Ну, всё, терпению моему пришёл капец!
Он протянул мощную волосатую лапищу и ухватив крайнего зомби за тощенькую шею, сдавил так, что у того бельма на лоб вылезли.
Остальные зомби бросились на выручку своему подельнику и навалились всей гурьбой на лешего.
- Наших бьют! – возопила Лярва и, растопырив когтистые пальцы, прыгнула на спины врагам.
Дикая Баба и Кика последовали её примеру, а домовой и водяной врубились в самую гущу, раздавая пришлым тумаки направо и налево.
Волны безудержной агрессии от невидимой драки нежити и нечисти разливались по всему залу. Вокруг творилось уже нечто невообразимое. Все дрались со всеми, и никто не разбирался, где кто. С грохотом рухнули музыкальные колонки, и визгливый голос певца замолк, словно подавился собственными воплями. Со всех сторон неслись крики, стоны и ругань.
И вот в самый разгар бойни воздух неожиданно загустел, словно кисель. Дерущиеся люди беспомощно замерли в самых неожиданных позах. Емельян с компанией отступили на несколько шагов. Зомби испуганно попятились в другую сторону.
На освободившемся пространстве возникло яркое серебристое сияние, а когда оно померкло, Емельян потрясённо прошептал:
- Деды пришли…
Посреди зала стояла группа древних седовласых старцев – духов предков, хранящих род, традиции и принципы морали. Они строго глядели на присутствующих. Один из них грозно сдвинул брови и произнёс:
- Ну, что тут стряслось? Почему порядок не блюдёте?
Домовой шагнул вперёд и, смиренно опустив голову, ответил:
- Так ведь это всё из-за них, из-за пришлых…
Он ткнул пальцем в сторону зомби, которые сбились в кучу и настороженно таращились на старцев.
Дед сурово глянул на мертвяков, брезгливо скривился и чуть повёл бровью. Полыхнуло пламя, и на месте зомби осталось лишь лёгкое облачко сизого дыма, медленно расплывающегося по залу. Выдолбленные зловещие тыквы, подсвеченные изнутри огнями, в мгновение ока сгнили и оплыли безобразными кучками. Затем старший Дед снова перевёл взгляд на местных.
- Доколе потворствовать будете безобразиям? – строго спросил он. – Ежели так и далее пойдёт, то худо будет. Изгоним вас отседова, а других поставим традиции блюсти. Али у пришлых совета спрашивать придётся, как да что нам тут делать?
Дед хитро прищурился. Леший с водяным придвинулись ближе к Емельяну и с горячностью заговорили:
- Дык нам пришлые не указ! Мы и сами с усами…
- Только малёхо упустили эту, как её… циатиму.
- Инициативу, - поправил лешего Емельян. – Мы всё исправим, обещаем.
- Ну, глядите, - погрозил пальцем старший Дед. – Чтоб такого более не было. А традиции нашенские, славянские возрождать надобно, не то забугорна нечисть тута свои порядки заведёт, тогда вам всем пропасть… да и нам тоже.
- Так мы это всё поправим, - торопливо пообещал Федот. – И праздники нашенские возродим: Кудесы, Ладодение, Зелёные святки там…
- Ивана Купалы ишо, Коляды и Щедрец, - добавил дед Лёха.
- Ладно уж, праздников много – на всех достанет, - смягчился старший Дед. – Бывайте с добром, только не посрамите традиции и память предков.
С последними словами Деды истаяли, как утренний туман.
За окнами начало сереть. Откуда-то издалека донёсся заполошный крик петуха, едва не проспавшего рассвет. Люди начали шевелиться, приходя в себя и растерянно озираясь. Со всех сторон раздавались недоумённые голоса:
- Что ж это за наваждение такое?
– Из-за чего побоище случилось?
- И вонища-то какая, фу… глядите, тыквы все погнили…
Все заторопились к выходу, брезгливо зажимая носы.
Емельян с радостной улыбкой обернулся к своим и объявил:
- Вот так-то! А теперь – за дело…
- Так ведь вроде зомбей прогнали, - удивилась Кика. – Что же теперь-то ещё?
Лярва с Дикой Бабой закивали, соглашаясь с кикиморой. Федот с дедом Лёхой переглянулись и пожали плечами, мол, ну, что с них взять – бабы, да и только.
- А то, - пояснил Емельян. – Традиции возрождать, как Деды наказали. Сегодня Марин день настал, а потому надобно всё подготовить, чтоб к вечеру народ на гуляния собрался. Наших всех собрать, кто ещё не подался в дальние края… а кого, может, и вызвать срочно, чтоб пособили.
- Я с Аукой по лесам клич пущу, - с готовностью отозвался леший. – Пущай наши собираются.
- А я на реке порядок наведу, - пообещал Федот.
- В таком разе и мы своих подруг соберём, - сообщила Лярва.
- И Бабу Ягу вызовем, нечего ей тама на дачах прохлаждаться, - добавила Дикая Баба.
Сказано – сделано. Не откладывая в долгий ящик, занялись приготовлением к празднику. А над городом уже вставала заря нового дня, и в прохладном воздухе веяло сладковатым ароматом романтики, волшебства и обещания чудес.
Некоторые пояснения:
Старинные славянские праздники: Кудесы, Ладодение (праздник весны и тепла), Зеленые святки (с принятием христианства, к этим дням был приурочен праздник Троицы), Ивана Купалы, Велесова ночь, Марин день, Коляда, Щедрец (последний день святок)
Деды — общеславянские духи предков, хранители рода, традиций, морали.
Кикимора — персонаж славянской мифологии, хозяйка избы, жена домового.
Дикая Баба - помощница ведьм и колдунов, очаровывает мужчин, которые попадают под её влияние.
Лярва - астральное существо, порожденное страстями и дурными чувствами.
Анчутка — одно из старинных названий беса.
Аука – дух леса, любит морочить голову, отзываясь сразу со всех сторон.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:37 AM | Сообщение # 1023 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 08.11.2013
Автор: skazochnik
То-то и оно
По разомлевшей от полуденного зноя улице проехал потрёпанный автомобиль. Лениво просигналив, он обогнал вялого велосипедиста и, завернув за угол, скрылся в переулке. Вскоре за ним туда же последовал и велосипедист. Улица опустела, лишь жаркое марево едва дрожало над тротуаром.
Из подворотни напротив выглянул матерый чёрный кот. Он окинул улицу изучающим взглядом и, удостоверившись в отсутствии своих извечных врагов – собак и мальчишек, быстро перебежал улицу. Ещё раз глянув по сторонам, он юркнул в приоткрытую дверь какой-то лавки. Над дверью тускло блестела на солнце чуть позеленевшая по краям бронзовая табличка с витиеватой надписью "Невероятное рядом". Чуть ниже мелкими буквами виднелась ещё одна надпись "возможно всё".
Со стороны переулка донеслось фальшивое насвистывание незатейливой мелодии. Затем раздался металлический звон, и из-за угла выкатилась ржавая консервная банка. Следом за ней появился рыжеволосый шалопай. Засунув руки в карманы брюк и продолжая что-то насвистывать, он зыркнул по сторонам, затем пнул напоследок банку, которая перелетела через улицу на противоположную сторону, и свернул направо. Ему явно нечем было заняться. Фланирующей походкой он брёл мимо витрин, без особого интереса разглядывая надписи на дверях.
Поравнявшись с лавкой, шалопай внезапно замер, несколько раз внимательно прочёл надпись на вывеске, недоверчиво хмыкнул и, толкнув скрипнувшую дверь, шагнул внутрь.
Сверху тихонько звякнул хрустальный колокольчик. Рыжеволосый тотчас вздернул голову, пытаясь его разглядеть, но над дверью ничего не было. Зато в глубине комнатки, облокотившись на широкий потертый прилавок, дремал седовласый старичок с такими же седыми усами. Большие роговые очки сползли на самый кончик его носа, и, казалось, они вот-вот упадут и разобьются вдребезги.
Рядом со старичком на прилавке сидел большой черный кот, который при виде вошедшего лениво приподнял голову и, открыв один сверкнувший глаз, вопрошающе уставился им на шалопая.
Рыжеволосый молча погрозил коту кулаком, на что тот выгнулся дугой и недовольно мяукнул. От неожиданности старичок дёрнулся, но очки на его носу каким-то чудом удержались. Поправив их, хозяин лавки заметил снисходительно ухмыляющегося посетителя.
Кот злобно зашипел и спрыгнул на пол, скрывшись за прилавком.
- Что вам угодно, молодой человек? – спросил старичок, близоруко щурясь поверх очков. – Чем могу быть полезен?
- Да вот, тут у вас над входом написано, что возможно всё! Это правда или просто обычный рекламный трюк?
Рыжеволосый недоверчиво хмыкнул. Но старичок как-то сразу оживился и с воодушевлением подался вперёд:
- Безусловно, правда! Чистейшая правда!
Но неожиданно он сник, его плечи опустились и усы обвисли. Он печально взмахнул рукой и уныло добавил:
- Впрочем... всё это уже в прошлом...
- Ха! Я так и знал, что это только рекламный трюк!
Шалопай презрительно скривился и повернулся к двери, собираясь уходить, но возмущённый голос хозяина лавки остановил его:
- Нет, нет! Никакой это не трюк! У меня был прибор для материализации идейных фантазий, но его украли…
- А, типа волшебной палочки исполнения желаний? Ха!
- Да, почему-то в вашем мире этот прибор так именуют! И не смейтесь!
Рыжеволосый мгновение поколебался, а затем, решив, что делать всё равно нечего, решительно вернулся к прилавку. Облокотившись на него, он язвительно поинтересовался:
- А вы, дедуля, судя по всему, не здешний? Инопланетянин?!
Хозяин лавки испытующе поглядел на посетителя и совершенно серьёзным голосом коротко ответил:
- Именно.
- Ну, да, так я и поверил... – несколько растерянный тоном старичка, попытался возразить рыжеволосый.
- В этом вы можете сами легко убедиться, - вкрадчиво улыбнулся хозяин лавки. - Верните мне прибор, или, как вы его называете, "волшебную палочку", и я тотчас исполню любое ваше желание...
- Ну и где же она? Небось, за тридевять земель?!
Старичок с подозрением покосился на шалопая.
- А как вы догадались, молодой человек?! По старинному счёту девятками как раз и нужно пройти двадцать семь земель, а точнее – временных измерений, чтобы добраться до владений Каргона!
- Сказки всё это! – криво усмехнулся рыжеволосый. – Какой-то Каргон… тридевять земель…
- Как сказать... – хозяин лавки хитро усмехнулся. – Это легко проверить, если вам нравятся приключения.
- Как?
- Очень просто: сходить туда и всё увидеть собственными глазами.
- Да?! Ну и куда же идти прикажете?
- О, это совсем рядом...
Хозяин лавки с готовностью сделал шаг назад и приподнял пыльный ковёр, висящий на стене за его спиной. За ковром была совсем обычная дверь. Старичок толкнул её, и дверь с протяжным скрипом отворилась в темноту.
Сбоку из-за прилавка выглянул котяра. Он внимательно посмотрел на шалопая, словно с насмешкой, а затем скользнул в проём двери.
- Вот сюда пожалуйте...
Хозяин лавки открыл проход в прилавке, сделал приглашающий жест в сторону двери и добавил:
- Если, конечно, не боитесь…
- Вот ещё! – фыркнул шалопай. – Кот же ваш не испугался. А я вообще войду в эту дверь лишь только для того, чтобы доказать, что ваши выдумки мне голову не заморочат!
Он с самоуверенным видом прошёл за прилавок, пренебрежительно пожал плечами и сделал шаг вперёд. Неожиданно рыжеволосый ощутил, что под ногами нет опоры и он, вращаясь, летит куда-то в темноту. Вокруг него стремительно взвихрился спиралью звёздный колодец, и он отчаянно закричал.
Хозяин лавки, удовлетворённо хмыкнул и затворил дверь, за которой затихал удаляющийся вопль отчаяния. В последнее мгновение из уменьшающейся щели проёма выскочил чёрный кот. Он внимательно посмотрел на старичка и, снова запрыгнув на прилавок, принялся умываться, как ни в чём не бывало.
- Ну вот, Каргон, и на этот раз сработало! – обратился к коту хозяин лавки, потирая ладони. – И всегда срабатывало, ведь никто здесь не верит в трансгрессию…
Кот укоризненно посмотрел на старичка, и тот смущённо отвёл взгляд.
- Ну да, согласен, - пробормотал он. – Это не совсем честно. Но скажи на милость, где бы мы в таком случае набрали поселенцев-добровольцев для освоения новых планет в созвездии Кита? Молчишь?! То-то и оно…
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:40 AM | Сообщение # 1024 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 07.11.2013
Автор: skazochnik
Да, я решил
Крохотный пылевой смерч, зародившийся под покосившимся забором от резкого порыва ветра, радостно рванулся, было, к середине улицы, но налетел на стоптанный башмак деда Трофима и бессильно рассыпался.
Сидящий на завалинке старик чему-то усмехнулся и, стряхнув пыль с башмака, лениво поглядел вдоль улицы. Седые кустистые брови, глубокие морщины и помятая бородёнка свидетельствовали о преклонных годах. А потрёпанная одежда в грубых заплатах и грязных пятнах говорила о пренебрежительном отношении к самому себе и чрезмерной склонности к горячительным напиткам. Подтверждением тому служило заткнутое скрученной газетой горлышко поллитровки, торчащее из надорванного кармана пиджака. Однако если б кому удалось в этот момент поймать взгляд старика, то удалось бы заметить, что глаза его чисты, и где-то в их глубине угадывается весёлая искорка.
В конце улицы появилась Агафья Филимонова – чопорная деревенская аристократка. Когда-то в дни своей теперь уже далёкой молодости она приехала по распределению в эту деревню учителем начальных классов, да так и осталась. Годы пролетели незаметно, и теперь былая неприступная красавица, а ныне одинокая пенсионерка доживала свой век, сама себя назначив общественным блюстителем местной морали. Конечно же, дед Трофим для неё являлся средоточием всех мыслимых и немыслимых пороков, и потому был наипервейшим врагом.
Поравнявшись с домом деревенского забулдыги, Агафья остановилась и, поджав сухонькие губы, осуждающе покачала головой.
- Вот ведь, окаянный, уже с утра набрался…
Трофим нехотя приоткрыл один глаз и вяло огрызнулся:
- Твоё-то какое дело? На свои пью, на кровные.
- И где ж ты их только берёшь? Небось, давно всё пропил, а теперича по соседям побираешься...
- Теперича не то, что давеча, - ухмыльнулся Трофим. – А ты, поди – соседей поспрошай, может, чего и разнюхаешь.
- Как тебе, Трофим, не совестно?! – взъерошилась Агафья. – Хоть бы делом каким занялся. Вон, живёшь, словно трутень, спишь да пьёшь беспросыпно, а с виду и не постарел вовсе за столько-то лет, и не болеешь никогда. И за что только тебе Бог здоровье такое даёт?
- А что, небось, завидно стало?! Так ты только скажи, я и тебе плесну малёхо лексиру молодящего… глядишь, мы с тобой ещё любовь закрутим.
Он картинно потянулся за бутылкой, но Агафья сердито отмахнулась и заторопилась дальше, что-то возмущённо бормоча себе под нос и качая головой. Трофим провёл её сочувствующим взглядом до поворота и снова беззаботно развалился на завалинке. Но на самом деле слова Агафьи его обеспокоили.
"Ну вот, - подумал он. – Начали подмечать. Стало быть, снова пора уходить. Только кто ж деревню хранить будет? Нет, пожалуй, повременю ещё чуток, а там видно будет…"
Объявившись в Осташкино более двадцати лет назад, он поселился в заброшенной избе и постепенно завоевал репутацию бездельника, пьяницы и невероятного враля. Местные старались не общаться с дедом Трофимом. Пара деревенских пьянчуг поначалу вроде бы прониклись к нему дружескими чувствами, но после нескольких попоек с последующими ночёвками в навозной куче, куда их Трофим неизменно притаскивал, стали избегать его общества. Мало того, с тех пор они и пить стали поменьше – уж во всяком случае, перешли из разряда никчемных пропойц в обычных любителей выпить иногда по случаю.
Да и вообще жизнь в деревне за несколько последних десятилетий стала спокойнее и умиротворённее. Вот только дед Трофим портил общую картину благополучия. Да видать не зря гласит поговорка "В семье не без урода". Уж с ним и говорили-уговаривали, и стыдили, да всё без толку. Тогда на забулдыгу махнули рукой, а ему только того и надобно было. На самом-то деле Трофим алкоголь на дух переносить не мог, но на людях изображал из себя отчаянного пропойцу. Так ему было легче оставаться в тени и незаметно делать своё дело. А спиртное, которое он употреблял для видимости, Трофим попросту телепортировал из своего организма прямиком в выгребную яму. Но об этом никто не должен был знать.
Жизнь устроена так, что всегда находятся места, в которых по каким-то необъяснимым причинам сосредотачиваются беды: то ли природные катаклизмы часто происходят, то ли плохие люди в одном месте собираются в переизбытке, то ли болезни одна за другой следуют. А простой люд страдает ни за что, ни про что.
Дед Трофим знал всё это наперёд и мог отводить беду. Вот потому-то он и стал тайным хранителем Осташкино. А до этого он оберегал другие селения. Да только всякий раз, как люди начинали подмечать, что он не стареет, приходилось уходить подальше. Так он и мыкался по свету, почитай с того самого тысяча девятьсот восьмого года. Теперь вот уже пришла пора и отсюда уходить. А не хотелось. Привык он тут, да и люди местные, чего уж говорить, душевные и отзывчивые. Эх, остаться бы и жить, как все, не притворяясь.
В Осташкино дед Трофим обосновался как раз перед великим весенним паводком, что случился двадцать лет назад. Тогда тихая обычно Каменка вдруг попёрла из берегов, как окаянная, и быть бы беде, да только каким-то чудом открылся провал у Гиблых болот, куда вся вода враз и схлынула. Отчего и как всё произошло, никто толком сказать не мог. Потом и учёные приезжали, чтоб исследовать феномен. Только разве ж чего найдёшь, коли всё топь поглотила, да так, что и не подберёшься.
А через год в середине лета в самый зной тайга в нескольких местах так полыхнула, что не успели и опомниться, как со всех сторон стена огня подступила. Ну, думали, всё – каюк! Только, вдруг, откуда ни возьмись, налетел шквал с ливнем и за считанные минуты загасил пожар.
Много ещё чего недоброго за прошедшие года происходило вокруг Осташкино – эпидемии всякие, природные катаклизмы, но деревню не затронуло. Только нынешней зимой в феврале чуть было беда не стряслась. Из окрестностей Крабовидной туманности снова, как в далёком тысяча девятьсот восьмом году, для захвата Земли прибыл десантный корабль тектозианцев. В прошлый-то раз при помощи генераторов антиматерии, расположенных в аномальных зонах планеты, удалось незаметно искривить пространственно-временной тоннель, и корабль агрессоров взорвался в таёжной глухомани. Служба зачистки прибыла оперативно и уничтожила все остатки – только поваленный лес не удалось восстановить. Земные учёные и по сей день головы ломают: то ли это метеорит был, то ли загадочные эксперименты Николы Теслы с беспроводной передачей электроэнергии. А нынче дежурные службы дальнего оповещения едва не пропустили корабль агрессоров. Но Трофим успел, и в последний момент удалось поймать военный звездолёт в ловушку резонансного деструктуризатора и распылить на небольшие части. Правда, полностью избежать огласки не удалось. Небольшие фрагменты таки упали в окрестностях Челябинска. Но тут уж земные спецслужбы постарались – всё засекретили, а официально объявили о падении остатков метеоритного дождя.
Трофим усмехнулся и осторожно приоткрыл глаза.
В двух шагах прямо перед ним сидел соседский барбос Боцман и пристально смотрел на деда. Он появился в деревне совсем недавно и быстро прижился у соседей. От его взгляда деду стало не по себе. Казалось, пёс читает его мысли и вот-вот откроет пасть и осуждающе скажет:
- Ну, что, потерял форму? Расслабился…
Дед Трофим вздрогнул так, что едва не свалился с завалинки, потому что Боцман в этот момент именно так и сказал. Склонив голову набок, пёс с хитринкой посмотрел на деревенского забулдыгу и добавил:
- Небось, мыслишки мелькают всякие в голове о том, как бы остаться?
Трофим непроизвольно сглотнул, быстро оглядел пустынную улицу, а затем снова уставился на барбоса, который вдруг лениво зевнул и бесцеремонно почесал задней лапой за ухом. Словно потеряв интерес к деду, он разлёгся в пыли и положил морду на передние лапы.
- Эй, это ты сейчас говорил? – осторожно поинтересовался Трофим.
- Ну, я…
Трофим растерянно взъерошил бороду. Если бы он и в самом деле пил, то подумал бы, что это последствия "перебора". Но тут Боцман пояснил:
- Я новый хранитель, твой сменщик. Чего уж тут непонятного?
Трофим облегчённо вздохнул. Теперь всё прояснилось. Но, если прислали нового хранителя, то, значит, пришло время возвращаться на родную планету.
- А почему ты в таком обличье? Ведь раньше мы никогда внешне не отличались от людей.
- Не только внешне, - возразил Боцман. – Но совет хранителей принял решение, что отныне мы не можем быть людьми.
- Но почему?
- Из-за тебя…
Трофим непонимающе уставился на собеседника, ожидая разъяснений.
- Ты же знаешь, что хранители не имеют права вмешиваться в жизнь на Земле, - принялся объяснять Боцман. – Только охранять от вторжения внешних агрессоров…
- А я, что? Я и не вмешивался, - попытался оправдаться Трофим. – Только дважды, когда тектозианцы пытались напасть на Землю. Да и то удалось всё свернуть на метеориты…
- Ну да, Тунгусский метеорит, а теперь вот Челябинский… об этом и речи нет. А кто локальные природные катаклизмы предотвращал, эпидемии всякие? Я уж не говорю, что своим отвратительным примером ты заставляешь людей меняться. Разве это не прямое вмешательство?!
Трофим смущённо почесал в затылке и, пряча глаза, пробормотал:
- Так ведь к лучшему-то меняются. Что ж в этом плохого? Кстати, а почему тебя именно в собачьем облике прислали?
- Да потому что, какая бы собака не была, своим примером она не сможет влиять на людей, значит, и не будет прямого вмешательства…
Из соседнего двора выглянул рыжий облезлый кот. Боцман без особого энтузиазма рыкнул на него, и кот мгновенно исчез.
- Гляжу, хорошо в образ вжился, - ухмыльнулся Трофим.
- Приходится соответствовать…
Боцман поднялся и, подойдя ближе, уселся у ног деревенского забулдыги. Дождавшись, пока проедет на велосипеде Прохор Исаев, он поинтересовался:
- Как уходить будешь?
Трофим задумчиво опустил голову, пробарабанил пальцами по колену замысловатую дробь и осторожно произнёс:
- Привык я здесь. Да и никто меня дома не ждёт…
Это было правдой. На родной планете у Трофима не было близких. Впрочем, и звали его не Трофимом, да и внешне он выглядел совсем иначе. Боцман внимательно посмотрел на хранителя и серьёзно спросил:
- Ты знаешь, что с тобой произойдёт, если примешь решение остаться?
- Да…
Каждому хранителю было известно о последствиях. Если по истечении срока он принимал решение остаться на Земле, то становился самым обыкновенным человеком. Он жил, как все люди, радовался и страдал, старился и умирал, когда приходил срок. Правда, люди не знали о том чистом и светлом пути, который открывался им за гранью. А хранители знали и охраняли колыбель человечества во имя того великого, что было предначертано людям свыше. Ради этого стоило быть человеком.
Глубокие морщины на лице Трофима разгладились. Он улыбнулся и уверенно произнёс:
- Да, я решил.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:42 AM | Сообщение # 1025 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 09.11.2013
Автор: skazochnik
Придётся подождать
- Ну, допустим, в ваших словах есть какой-то смысл… но всё равно – это ерунда, и быть такого не может!
Мой собеседник самодовольно ухмыльнулся и откинулся на спинку барного кресла, глядя на меня с превосходством – как обычно взрослые смотрят на несмышлёных малышей. Он поднял бокал, лукаво подмигнул сквозь него и, отпив несколько глотков, снова доверительно наклонился ко мне:
- Признайтесь, вы ведь всё это выдумали прямо сейчас?!
В его карих глазах искрился смех и непоколебимая уверенность в своей правоте, и я понял, что снова проиграл.
Вот уже более часа я беседовал с одним из ведущих специалистов исследовательского центра проблем темпоральных аномалий. Наша встреча выглядела случайной, хотя была спланирована загодя. Разузнав о привычках профессора, я заранее пришёл в уютный тихий бар под вывеской "Старый шкипер" и, заняв место у стойки, где он обычно любил проводить субботний вечер, терпеливо ожидал. Когда профессор занял своё излюбленное место, я представился и повёл разговор издалека. Постепенно тема увлекла моего собеседника, однако, надежда на положительный исход нашего диспута начала таять. Профессор напрочь отрицал существование какой-либо цивилизации в пределах солнечной системы, кроме земной. А уж о том, что на Марсе тайно существует древняя высокоразвитая цивилизация, он и слушать не хотел, обвиняя меня в излишнем увлечении фантастическими романами Берроуза.
- Послушайте, профессор, но вы же сами проводите исследования по теме "Гравитационное красное смещение"… кому, как не вам знать о таких понятиях, как локальное замедление времени?! – сделал я отчаянную попытку.
Профессор кивнул головой, словно нехотя соглашаясь, и ответил:
- Да, но это лишь теория… и к тому же она несколько отличается от той версии, которую выдвигаете вы, молодой человек.
Я невольно усмехнулся – знал бы профессор, сколько мне лет на самом деле! Но сейчас не это было главное, а то, что он упрямо не хотел верить и отвергал все мои аргументы. Если мне не удастся его убедить, то миссия вновь отложится на длительное время.
- На самом деле всё довольно-таки просто, - снова начал я. – Представьте себе, что временной поток вокруг планеты сдвинут относительно пространственного вектора буквально на несколько единиц и в таком случае представляет собой некое подобие киноэкрана, на который, обладая определёнными технологиями, можно проецировать любое изображение…
- Допустим, - нехотя кивнул мой собеседник. – Но каким образом? Как это осуществляется технически? Мы же с вами не маленькие дети, которые слепо верят в красивую сказку. Теория – это одно, а практика – совсем другое… к тому же, как вы и сами прекрасно знаете, на Марсе уже побывало несколько автоматических станций, которые продемонстрировали всему миру лишь пустынные ландшафты. Скажите на милость: хоть на одном снимке вы видели что-нибудь, напоминающее остатки какой-либо цивилизации? Да какие там остатки?! Хоть бы намёк на них…
Профессор пренебрежительно махнул рукой и снова отхлебнул пива.
- А вы не допускаете вероятность того, что вам, землянам, просто не хотят до поры показать истинную картину? – возразил я. - Что, если вам подсовывают фальшивые изображения?
Профессор некоторое время молча смотрел на меня, словно изучая, затем снисходительно улыбнулся и пожал плечами:
- Я устал спорить с вами, молодой человек… скажу только одно: если бы на Марсе существовала древняя цивилизация, и её эмиссары находились среди нас, то уже давно, невольно обнаружили бы себя. Но где?! Покажите мне хотя бы одного из них?!
И тут я выложил джокера:
- Он перед вами…
- Я бы вам охотно поверил, но…
Неожиданно профессор замолк, в изумлении уставившись на меня, словно увидел привидение. В его глазах сначала промелькнул испуг, а затем какая-то новая мысль заставила его осторожно отодвинуться и несколько неестественным голосом произнести:
- Да-да… конечно… я вам верю…
Судя по всему, меня приняли за сумасшедшего. Уже в который раз… впрочем, чего ещё можно было от него ожидать? Чем он отличался от тех десятков просвещённых людей своих эпох, которые смотрели на меня такими же глазами?! Сколько раз после таких вот бесед меня пытались привселюдно сжечь на костре, четвертовать или поместить в психушку. Эх, люди… люди… всё меняется и совершенствуется в этом мире, кроме человеческой косности взглядов – "этого не может быть, потому что быть не может!"
Профессор настороженно поднялся и, кисло улыбнувшись, торопливо откланялся со словами:
- Мы ещё с вами как-нибудь побеседуем, молодой человек, а сейчас, извините, тороплюсь… дела, знаете ли…
Быстро рассчитавшись с барменом, профессор вышел в темноту прохладного вечера. Я проводил его взглядом и тоже направился к выходу.
Свежий воздух остудил моё лицо. В северной части неба низко над горизонтом ярко сияла крупная звезда слабого красноватого оттенка – моя родина. Я подмигнул ей и подумал: "Что ж, значит, время ещё не пришло - придётся подождать, а пока – домой!"
Я шагнул за угол и растворился…
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:45 AM | Сообщение # 1026 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 17.11.2013
Автор: skazochnik
Предвзятое мнение
На седьмом этаже в кабинете литературного редактора издательства "Сириус" было тихо, если не считать надоедливого жужжания полусонной мухи, неизвестно как пробравшейся сюда сквозь баррикаду кондиционерных фильтров. Муха снова и снова сердито тыкалась в стекло, пытаясь вырваться в солнечный день. Затем она замирала на некоторое время, чтобы набраться сил, и вновь начинала жужжать.
Начинающий писатель Глеб Ордынский с ненавистью посмотрел на докучливую муху и перевёл взгляд на лысоватого литературного редактора - Ненашева Игнатия Порфирьевича, в данный момент переворачивавшего последнюю страницу новой рукописи. Решительно припечатав стопку листов пухлой ладонью, покрытой жидкими рыжими волосками, редактор поднял взгляд поверх толстых роговых очков и в упор посмотрел на посетителя, замершего в ожидании приговора.
- Ну-с, голубчик, с вашим последним опусом я ознакомился весьма внимательно, - произнёс Ненашев. – Должен признать, достаточно недурственное сочинение.
- Благодарю вас…
Ордынский подался вперёд, намереваясь высказать редактору свою признательность за положительную оценку его творчества, но Игнатий Порфирьевич предупреждающе поднял ладонь и слегка поморщился.
- Погодите, молодой человек, я ещё не закончил, - недовольно пробормотал он. – Это, как бы мнение о романе в целом… так сказать, вообще, но есть некоторые нюансы, которые, как мне кажется, несколько э… не соответствуют.
- Чему? – насторожился Ордынский.
- Ну, как бы это вернее сказать?
Игнатий Порфирьевич поднял глаза вверх, словно надеясь увидеть там, на потолке ответ на поставленный вопрос. Он покрутил в воздухе рукой, как бы выворачивая невидимую лампочку, а затем устало вздохнул и пояснил:
- Не соответствует современным научным представлениям.
- Причём тут научные представления?! – изумился писатель. – Это же фантастический роман. Понимаете? Фан-тас-ти-чес-кий, то есть, плод воображения. Ведь никто же не верит в существование Змея Горыныча или Бабы Яги, однако сказки с их участием до сих пор переиздают.
- Так то ж сказки, - улыбнулся редактор. – Они для детишек предназначены. А ваш роман может потревожить неокрепшие умы нашей мечтательной молодёжи.
- У вас просто предвзятое мнение, - хмуро возразил Ордынский. – Да и чем роман может навредить?
Игнатий Порфирьевич снисходительно ухмыльнулся и шутливо погрозил собеседнику пальцем.
- Ох, только не делайте вид, что не понимаете меня. Вы же, любезнейший, в своём романе так подробно и убедительно описали способ перемещения в межзвёздном пространстве при помощи психокинетической энергии, что кто-нибудь может поверить и попытаться это сделать. И что тогда получится?
- Да ничего не получится, - с горячностью возразил Ордынский. – Вот вы же не верите, и никто не поверит, потому что это фантастика.
- Безусловно, однако, у вас этот псевдонаучный способ описан в таких подробностях и так убедительно, что кто-нибудь всё же может рискнуть и попробовать.
- Ну и пусть пробует. Ведь ничего же не получится.
- А вот тут вы, молодой человек, заблуждаетесь.
Улыбка сползла с лица редактора. Он сдвинул брови и строго произнёс:
- Отрицательный результат, то есть, неосуществление мечты может негативно повлиять на неокрепшую психику молодого организма и вызвать душевное расстройство. Таким образом, получается, что ваш фантастический роман вреден для здоровья. А я, как редактор не могу допустить, чтобы наше солидное издательство послужило объектом для обвинений в предумышленном распространении информации, способной повредить людям.
Глеб Ордынский с изумлением глядел на редактора и не мог произнести ни слова в своё оправдание. Столь бюрократической отговорки даже и вообразить было трудно. И ведь как хитро всё было подведено…
- Так что же теперь получается, что вы отказываетесь печатать мой роман? – задал писатель прямой вопрос. - Мне, что, в другое издательство обращаться?
Редактор в притворном отчаянии всплеснул ладонями и, откинувшись на спинку стула, огорчённо воскликнул:
- Ни в коем случае! Вы, молодой человек, совершенно неверно истолковали мои слова…
- Но вы же сами сказали, что не можете допустить…
- Я же говорил всего лишь о небольших нюансах, - торопливо уточнил Игнатий Порфирьевич. – Роман в целом великолепен, и мы готовы его издать, но… нужно совсем чуть-чуть подправить. Во избежание всяких кривотолков уберите из текста детальное описание способа перемещения в межзвёздном пространстве – всё остальное нас вполне устраивает.
Глеб Ордынский кисло улыбнулся, в душе уже смирившись с проигрышем, но из принципа поинтересовался:
- Кого это вас?
Взгляд Игнатия Порфирьевича слегка заледенел, и он ответил твёрдым голосом, не терпящим возражений:
- Нас – это редакционную коллегию издательства. И уж поверьте мне, куда бы вы ни обратились, я практически уверен, везде вас ожидает примерно такой же ответ.
- Понятно. Ну что ж, прислушаюсь к вашему мнению. Хоть я и не со всем согласен, и мне, как автору, больно, всё же переработаю некоторые моменты в романе…
- Вот и прекрасно, - оживился редактор и расплылся в доброжелательной улыбке. – Как только всё исправите, милости прошу на подписание издательского договора.
Игнатий Порфирьевич вышел из-за стола, провёл посетителя до двери кабинета и, пожелав ему успехов в творчестве и личной жизни, вернулся на место.
Как только за Ордынским закрылась дверь, душевная улыбка сползла с лица редактора. Он озабоченно потёр подбородок и задумался.
"Вот уж, воистину совершенно неожиданный поворот событий, - размышлял Игнатий Порфирьевич. – Кто бы мог подумать, что простому писателю придёт в голову идея осуществления межзвёздных путешествий. И ведь в каком виде?! Абсолютно точно изложена инструкция и последовательность действий… словно Ордынский сам совершил это величайшее открытие всех времён и цивилизаций, снявшее барьеры времени и расстояний. Теперь практически каждый обитатель галактики мог спокойно отправиться путешествовать в любой уголок Вселенной. Но только не земляне. Их цивилизация слишком молода. Они пока ещё не были готовы принять могущественные знания межгалактического содружества. К тому же эта их врождённая агрессивность, воинственность… нет, пока рановато. Пусть некоторое время ещё поживут в слепой уверенности, что они единственны и уникальны во Вселенной. Хотя, эти земляне такие настырные и у них к тому же феноменальное эвристическое мышление… скоро они обязательно докопаются до истины. А мы не сможем долго сдерживать их экспансию. Хорошо ещё, что этот землянин пришёл со своим романом ко мне… да, нужно срочно доложить на Силлурион. Совет по надзору за развивающимися цивилизациями должен знать о надвигающейся опасности..."
Игнатий Порфирьевич на самом деле уже много лет являлся одним из тайных резидентов межзвёздного содружества Силлуриона на Земле. Занимая пост литературного редактора "Сириуса", специализирующегося на издательстве научно-фантастической литературы, он имел возможность отслеживать смелые идеи молодых авторов. Если возникала необходимость, то Игнатий Порфирьевич умело переключал таких авторов на другие идеи, не грозящие грандиозным прорывом в техническом развитии человечества.
Приняв решение, редактор подошёл к двери и выглянул в коридор. Там никого не было. Тогда он закрыл дверь на ключ изнутри, сосредоточился и… исчез.
Тем временем Глеб Ордынский, медленно спускался по лестнице. По какой-то необъяснимой причине он не любил лифты и старался ими не пользоваться без особой нужды.
"Вот ведь незадача, какая, - огорчённо размышлял он. – Какой-то невзрачный лысоватый человечек, который, наверное, за всю свою жизнь не написал даже и мало-мальски приличного рассказа, решает судьбу романа. Да и не в романе дело-то, а в том, что он, сам того не зная, решает судьбу всего человечества, отвергая величайшее открытие! Всему виной предвзятое мнение землян о том, что перемещение в пространстве возможно лишь при помощи технических средств. Земная цивилизация, к сожалению, пошла технократическим путём, хотя в далёкие средние века были неосознанные попытки отдельных людей проникнуть в психокинетику. Однако тогда таких называли колдунами и ведьмами. По варварскому обычаю их даже сжигали на кострах для устрашения других. В обход договорённости с другими расами содружества Ласторианский демократический союз принял решение тайно подарить жителям Земли знание о межзвёздных путешествиях, чтобы ещё одна молодая цивилизация вступила в межгалактическое содружество. Это нужно было представить так, словно земляне сами случайно совершили открытие. Для этой цели был написан роман, в который умело внесли подробное описание процесса психокинетической телепортации. Но всего лишь один землянин-чиновник из-за своей тупости и чиновничьего крючкотворства лишал человечество такого шанса! Нет, правы были некоторые его друзья из отдела внешней косморазведки, которые говорили, что землян ещё рано принимать в содружество. Пока они не избавятся от бюрократии, путь к звёздам им закрыт…"
Глеб Ордынский, он же оперативник косморазведки Ласторианского союза, спустился до первого этажа и направился к выходу. Настроение было испорчено. Вернувшись в свою квартиру, он намеревался составить подробный отчёт о провалившейся миссии и подать ходатайство с просьбой о переводе его на какую-нибудь другую планету, где не было бы такого засилья бюрократизма.
За потёртой стойкой у пропускной вертушки стоял старенький вахтёр в форменной тёмно-синей куртке и такой же фуражке с зелёным околышем. Опираясь локтями на столешницу, Иван Кузьмич строго смотрел на посетителей, всем своим видом являя образец неприступной и неподкупной службы. Казалось, сейчас он откроет рот и грозно произнесёт: "Пущать не велено!"
Проходя мимо вахтёра, Ордынский машинально кивнул ему и подумал: "Вот ради таких мы и стараемся, а они об этом даже не подозревают. Впрочем, возможно, им всё это и не нужно…"
Он вышел на залитую солнечным светом шумную улицу, оставив за спиной несбывшиеся надежды.
Иван Кузьмич посмотрел вслед писателю, беззлобно усмехнулся в пушистые седые усы и проворчал:
- Ходют тут всякие инкогнито, словно заняться им нечем. За всеми и уследить-то трудно…
Вахтёр окинул взглядом пустое фойе, затем изобразил на лице сонное выражение и осторожно приоткрыл "третий глаз". Тело Кузьмича продолжало жить своей жизнью – со стороны могло показаться, что старенький вахтёр задремал. Но его астральная сущность в этот момент устремилась сквозь распахнувшиеся врата мироздания на совет волхвов – хранителей земного мира. Пришло время решать, что делать с ретивыми пришельцами, которые в последнее время чересчур активизировались. Они почему-то вообразили, что человечество нуждается в их опеке. Что ж, из этого следовало извлечь пользу для Земли…
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:47 AM | Сообщение # 1027 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 04.11.2013
Автор: skazochnik
Парковка запрещена
- Ну вот, прибыли, наконец, - удовлетворённо констатировал Макс Граховский, отодвигаясь от монитора бортового курсографа.
Дэниел Старк, с терпеливым ожиданием наблюдавший за ним, возбуждённо потёр ладони.
- Надеюсь, кэп, официальная часть не займёт слишком много времени, - воскликнул он. – Хочется размять ноги и вообще посидеть в каком-нибудь местном уютном баре. Заодно и пообщаться с аборигенами…
Капитан космического исследовательского челнока сочувственно усмехнулся. Он-то уже знал из показаний газового спектрографа, что в местной атмосфере кислород напрочь отсутствовал. Поэтому ни о каких посиделках в баре и речи быть не могло. Хотя он отчасти понимал состояние известного на весь космофлот ловеласа Старка, который засиделся без романтических приключений. Шестимесячный полёт в двухместном челноке кого угодно в тоску вгонит.
- Послушай, Дэн, здесь метановая атмосфера, поэтому, как ты понимаешь, подходящих подружек мы тут не найдём.
- Да уж, - сокрушённо кивнул Старк. – Придётся ещё полгода влачить жалкое монашеское существование. Хорошо хоть, что мы сюда не надолго. Наладим контакт, и – обратно.
- Это точно…
Защитные экраны разошлись в стороны, открывая наружный обзор.
Прямо по курсу в безбрежном звёздном пространстве парил длинный мегалитический причал, в конце которого возвышалось многоярусное здание. За ним виднелась планета, окружённая молочной атмосферной дымкой. На самом причале озабоченно сновали разнокалиберные механизмы, обслуживающие несколько огромных звездолётов непривычной конструкции, пришвартованных по бокам причала.
- Вот так громадины, - потрясённо пробормотал Дэн. – Наша птичка по сравнению с ними просто крохотуля.
Граховский тем временем обнаружил свободное пространство у причала между двумя звездолётами и направил туда челнок. Тотчас по курсу вспыхнул зелёный мигающий квадрат с оранжевым окаймлением.
- Гляди, нас уже приветствуют! – воскликнул Старк. – Любопытно, что бы это могло означать?
- Скорее всего, указывают место парковки, - предположил капитан.
Он уверенно подвёл корабль к причалу в том месте, где пульсировал зелёный квадрат, и включил швартовочный автомат. Дальше всё шло согласно стандартной процедуре. Пока челнок швартовался, космонавты облачились в скафандры, оснащенные автоматическими переводчиками Фрейденталя модели "Линкос".
У выхода экипаж поджидала небольшая летучая платформа с поручнями. Как только они взошли на неё, платформа мягко скользнула к зданию, и через несколько минут космонавты уже входил внутрь.
Когда за ними сомкнулись наружные створки шлюза, открылись внутренние, и Граховский со Старком вошли в круглый зал, окаймлённый многочисленными панелями управления. В центре стоял представитель местной власти, отдалённо напоминающий жука-переростка. Он развёл в стороны верхнюю пару конечностей и что-то проскрипел.
- Приветствую вас, пришельцы из дальних миров! – перевёл автомат. – Меня зовут Эргхлад. Я дежурный администратор. Вы прибыли на служебный терминал орбитальной грузовой базы планеты Сларг.
- А я - Максим Граховский, командир исследовательской экспедиции, – представился капитан. - А это мой напарник и второй пилот – Дэниел Старк. Мы прибыли к вам издалека: понадобилось шесть месяцев подпространственного перелёта. И вот теперь мы рады первыми из людей вступить в контакт с вашей цивилизацией и обсудить перспективы будущего сотрудничества.
Сларгианин благосклонно кивнул усиками и с достоинством ответил:
- Безусловно, как только мы покончим с маленькой неприятной процедурой, о вас тотчас же будет доложено в верховный совет…
- Что ж, это было бы здорово, и, если…
Граховский запнулся на полуслове, недоумённо переглянулся со Старком, и настороженно поинтересовался:
- Простите, уважаемый Эргхлад, какую процедуру вы имеете ввиду?
- О, это совершеннейший пустяк, о котором не стоит особо волноваться! Дело в том, что вы нарушили правила орбитального движения, припарковавшись у служебного терминала. Вы же не могли не заметить зелёный мигающий квадрат с оранжевым окаймлением?
- Безусловно, мы его очень хорошо видели и приняли за указатель места швартовки. А разве это не так?
- К сожалению, нет. Знак указывает, что парковка в этом месте категорически запрещена…
- Простите, но мы этого не знали и не хотели нарушать ваши законы.
Сларгианин подошёл к одному из многочисленных пультов и быстро набрал на клавиатуре какую-то комбинацию знаков, при этом продолжая просвещать землян:
- Я вам охотно верю. Но незнание закона не освобождает от ответственности. Впрочем, не стоит особо волноваться, так как стандартная процедура предусматривает всего лишь изъятие транспортного средства, в данном случае вашего звездолёта, и размещение его на штрафной площадке без права посещения.
На одном из многочисленных мониторов космонавты увидели свой челнок, который перемещался куда-то в сторону планеты на грузовой космической платформе.
Макс и Дэн растерянно переглянулись. Старк с добродушной улыбкой шагнул вперёд.
- Постойте, наверное, это шутка? – предположил он. – Мы же прилетели издалека и не знаем ваших законов.
Сларгианин совсем по-человечески развёл лапки в стороны. Казалось, сейчас он извинится за недоразумение и объявит, что первый контакт гораздо важнее каких бы то ни было правил. Но вместо этого из переводчика раздались бесстрастные слова:
- Сожалею, но закон есть закон, и это не обсуждается.
Тогда слово взял Граховский. Он говорил медленно, стараясь доходчиво разъяснить местному администратору сложность ситуации:
- Послушайте, Эргхлад, как вы уже, наверное, заметили, мы в защитных скафандрах, потому что не можем дышать вашей метановой атмосферой. Она для нас губительна. Если вы не отмените своё решение, то мы просто через некоторое время, когда у нас закончится автономный запас кислорода, задохнёмся.
Но сларгианин остался непреклонным, упрямо талдыча одно и то же:
- При всём желании ничем не могу помочь.
- А на какое время мы будем лишены доступа в свой корабль? – спросил капитан.
- Всего лишь на двое суток. После чего транспортное средство будет возвращено вам в целости и сохранности.
- Уф, - облегчённо вздохнул Старк. – В таком случае ничего страшного, поскольку запасов кислорода в скафандрах нам вполне хватит на трое суток, и даже…
Внезапно он осёкся, взглянув на окаменевшее лицо командира.
- В чём дело? – спросил Дэн, интуитивно почувствовав какой-то подвох.
- Ты что, до сих пор не понял? – голос Макса стал глухим. – На Сларге одни сутки равны двум с половиной земных…
- И что?
- А то, что по факту это будет пять земных суток, а кислорода у нас всего лишь на трое…
Старк ощутил, как вдоль его позвоночника пробежались ледяные коготки страха. Лоб мгновенно покрылся испариной, внутри него начала нарастать паника. Он быстро обернулся к Эргхладу, но тот был непреклонен.
- Я искренне сожалею, что наша атмосфера непригодна для вашей жизнедеятельности, но на Сларге главенство закона превыше всего. Так было и будет всегда!
- Но ведь бывают же исключения! – с отчаянной надеждой воскликнул Дэн. - Неужели никогда не было прецедентов?
- Нет, такое невозможно.
- Ладно, допустим, вы ничего не можете изменить, - предположил Граховский. - Но неужели у вас тут совершенно нет запасов кислорода?!
- Только на исправительных рудниках планеты Сларг, где трудятся преступники из разных звёздных систем, есть одна пещера с подходящей для вас искусственной атмосферой.
- Что ж, в таком случае отправьте нас туда на время вынужденного ареста нашего челнока!
Эргхлад на мгновение замер, обдумывая предложение, а затем категорично заявил:
- Нельзя. Это нарушение закона. Вы же не преступники.
- Но тогда мы задохнёмся!
- Сожалею…
Космонавты беспомощно переглянулись. Старк хмуро поинтересовался:
- Скажите, Эргхлад, а как на эти ваши рудники можно попасть? Какое нужно совершить преступление?
Сларгианин зашевелил усиками, словно припоминая, и принялся перечислять:
- Ну, допустим, вы ограбили бы межгалактический банк…
- Мы даже не знаем, где он находится, - возразил Макс.
- Или угнали бы императорский крейсер, - продолжал администратор. Но только чисто гипотетически, поскольку это совершенно невозможно…
- А что-нибудь попроще нельзя придумать?
Сларгианин снова задумался на некоторое время, после чего нерешительно объявил:
- Есть ещё один пункт, предполагающий интересующее вас наказание. Однако должен признать, что подобных прецедентов на Сларге не было уже несколько столетий.
- Неважно. Что это за пункт?
- Нападение на административного служащего и оскорбление его достоинства во время несения им государственной службы…
- И сколько за это дают?
- Год.
Граховский и Старк быстро переглянулись и поняли друг друга без слов. Выбор у них был простой: либо задохнуться через несколько дней без кислорода, либо провести следующие два с половиной земных года на каторжных рудниках. Да, это не предвещало ничего хорошего, но, по крайней мере, оставляло хоть какую-то надежду на жизнь. Они молча кивнули и решительно повернулись к администратору, который, ощутив неясную угрозу, неуверенно отступил на шаг.
Граховский грубо ткнул в его сторону пальцем:
- Вы служащий?
- Да…
- При исполнении? – зловеще усмехнулся Старк.
- Да… но…
- Никаких но! Сожалею, но ничем помочь не могу...
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:49 AM | Сообщение # 1028 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 14.11.2013
Автор: skazochnik
Доминирующая раса
Космический вихрь, коварно захвативший разведывательный корабль Тарланской империи, протащил его через необозримые дали космоса и вышвырнул где-то на окраине захолустной галактики, куда прежде не залетал ни один звездолёт. Когда приборы наконец-то смогли нормально функционировать, выяснилось, что корабль находится на орбите третьей планеты звезды типа G2V, вокруг которой вращался свой собственный спутник. Но не это было главным. Чувствительные приборы сразу же зафиксировали наличие у планеты газовой оболочки. И, судя по показаниям спектральных анализаторов, эта атмосфера могла оказаться пригодной для жизни.
Капитан Дром – ветеран боевого флота задумчиво потеребил верхним щупальцем левую клешню, покалеченную в одном из былых сражений. С одной, стороны долг косморазведчика обязывал его немедленно сообщить по гиперпространственной связи об открытии. Но, с другой стороны, он боялся ошибиться и стать посмешищем перед молодыми косморазведчиками.
Уже несколько веков Тарланская империя проводила политику жёсткой экспансии, безжалостно уничтожая цивилизации на захваченных территориях. Разведывательные корабли посылались во все стороны на поиски всё новых и новых миров. Для бесконтрольно увеличивающегося населения империи постоянно не хватало пригодных для жизни планет. Поэтому подобная находка считалась огромной удачей. Но сперва нужно было всё проверить.
- Идём на посадку! – коротко приказал Дром.
Два его помощника – Глир и Тарп, составлявшие остальную часть экипажа, бросились выполнять распоряжение.
Несколько раз облетев планету, звездолёт начал снижаться и, пройдя сквозь плотный облачный покров, оказался над обширной территорией, покрытой буйной растительностью. Отыскав небольшое открытое пространство между гигантскими стволами растений, капитан направил к нему звездолёт.
Когда умолк грохот посадочных двигателей, косморазведчики обменялись восторженными жестами.
- Капитан, позвольте взять на анализ образцы местной растительности? – спросил Глир. – Мне почему-то кажется, что она окажется пригодной для наших организмов.
- Если это окажется так, то мы станем героями империи! – восторженно подхватил Тарп. – Ведь никогда прежде ещё не удавалось отыскать такую огромную планету, с таким количеством растительности. Её хватит для жизнедеятельности многих поколений тарланцев. И к тому же, судя по размерам самой планеты, она должна изобиловать полезными ископаемыми.
Капитан Дром и сам втайне подумал об этом, но внешне не подал вида. Вместо этого он включил обзорные экраны и внимательно осмотрел окрестности. Повсюду среди стволов растительности сновали многочисленные представители местной фауны, отличающиеся разнообразием. Однако, судя по их поведению, все они были ещё на примитивной стадии развития. Поэтому особых проблем со здешними обитателями не предвиделось – мощному тарланскому вооружению никто не мог противостоять.
- Всем оставаться на борту. Кажется, на этой планете отсутствует разумная жизнь, но на всякий случай корабль держать в боевом режиме! Я сам лично проведу ближнюю разведку и возьму образцы для анализов, - объявил капитан.
Помощники помогли ему облачиться в сегментированный исследовательский скафандр. Снаружи он, словно щетиной, был усеян многочисленными датчиками анализаторов и разрядными устройствами для защиты от возможных нападений. Кроме того в районе подбрюшья располагался мощный бластер веерного поражения.
Когда Дром ступил на почву неведомой планеты, то на мгновение замер, поражённый невиданными размерами растительности. На экранах звездолёта она выглядела менее внушительно, чем в реальности. Где-то в вышине шумел сильный ветер, качая верхушки зелёных стеблей, а здесь, внизу мощные стволы стояли непоколебимо. Между ними ползали и прыгали обитатели здешнего мира. Не обращая никакого внимания на пришельца из далёкой галактики, они нападали друг на друга, поедали соперников или убегали, если удавалось.
- Тупые создания, - пробормотал Дром. – Даже не способны осознать, что всем им пришёл конец…
Откуда-то сверху донеслось басовитое гудение. Капитан поднял взгляд – на него пикировало полосатое летающее чудище с огромными зубчатыми жвалами. Всего лишь одной короткой вспышки бластера хватило, чтобы на землю упали обугленные останки незадачливого хищника.
- Что у вас случилось, капитан? – раздался в переговорном устройстве обеспокоенный голос Тарпа.
- Ничего серьёзного. Просто одна крылатая тварь хотела мной полакомиться, - ответил Дром. – Придётся направить сюда имперский боевой флот для полной зачистки планеты. Всех обитателей необходимо уничтожить, чтобы обезопасить грядущие поколения тарланцев.
- А вдруг среди местных обнаружатся разумные?
- Вы забываетесь! – раздражённо рявкнул Дром. – Разум - это высшая форма сознания. Лишь тарланцы наделены истинным интеллектом и потому являются доминирующей расой во Вселенной. Все остальные предназначены либо для служения нашей великой империи в качестве рабов, либо подлежат безжалостному уничтожению!
- Слава Тарлану! – дружно грянуло в ответ.
- То-то, - проворчал капитан успокаиваясь. – Теперь займитесь обработкой данных, полученных при облёте планеты. А я начну собирать образцы растительности. Нужно быстрее провести все тесты и доложить о результатах в координационный совет…
Он подступил к ближайшему стволу и вгрызся в него выдвижными манипуляторами, отбирая материал для лабораторных исследований. Предстояла длительная работа.
* * *
Лёгкий тёплый ветерок покачивал белые пушистые головы одуванчиков, словно ковром покрывших небольшую поляну. Натужно гудели шмели, перелетая от цветка к цветку. Беззаботно щебетали птахи. Обычный летний день в городском парке.
Из-за кустов выпрыгнул мальчишка лет десяти. Оглядываясь через плечо, он добежал до середины поляны и упал на живот.
Следом за ним появился его приятель. Оглядевшись по сторонам, он обнаружил лежащего и направил на него игрушечный револьвер.
- Попался! - звонко выкрикнул он. – Сдавайся в плен!
Первый мальчишка, скорчив угрюмую физиономию, начал медленно подниматься, но внезапно вскрикнул от боли и отпрыгнул в сторону. Что-то громко хрустнуло под его ногами. Потирая левой рукой ладонь правой, он наклонился, всматриваясь в густую траву.
- Эй, Женька, что там у тебя? – заинтересовался его приятель.
- Я тут классную штуку нашёл, Макс… посмотри сам.
Оба присели, разглядывая сплющенную игрушку, напоминающую маленький космический корабль.
- Вот это да! – восторженно воскликнул Максим. – Я такого ещё не видел… прямо как настоящий звездолёт из "Звёздных войн". Интересно, откуда он взялся?
- Наверное, кто-то из малышни потерял. Жаль, что я его раздавил…
- А чего это ты прыгал, как заяц?
Женя растерянно почесал в затылке и пожал плечами.
- Да меня кто-то в траве укусил. Вот, смотри…
Он показал указательный палец, на котором виднелся след ожога, словно от раскалённой иглы.
- Давай поищем, а вдруг это ядовитый тарантул? – предложил Максим. – Нужно его найти и растоптать, чтоб он никого больше не кусал.
Мальчишки вернулись к тому месту, где Женя перед этим лежал, и принялись осторожно раздвигать траву, внимательно всматриваясь в землю.
- Ой, гляди, Макс, какую противную гусеницу я нашёл!
- Где?
- Да вот же!
Женя ткнул пальцем в сторону стебля одуванчика, к которому прилепилась гусеница, покрытая жёсткой шевелящейся щетиной. Казалось, по ней пробегали крохотные искорки, или это просто в ворсинках отражался солнечный свет.
- Фу, какая противная, - скривился Максим.
Он взял соломинку и попытался ткнуть ею в гусеницу. Раздался слабый треск, и кончик соломинки отвалился.
- Ого, кусачая какая!
Максим отдёрнул руку, встал во весь рост и угрожающе занёс ногу. Но в этот момент из травы выскользнула изумрудная ящерица. Молниеносным движением она слизнула агрессивную гусеницу и снова юркнула в траву.
- Так ей и надо, - произнёс Женя. – Больше никого кусать не будет. А теперь, айда на стадион! Там сегодня наши с соседями в футбол играют.
Сорванцы бросились наперегонки в сторону аллеи, уже позабыв о находке и необыкновенной гусенице.
* * *
Главный координатор космической разведки Тарланской империи раздражённо барабанил щупальцами по приборной доске главного пульта управления дальними полётами. Дежурные диспетчеры боялись даже глядеть в его сторону.
- Так значит, никаких сообщений от капитана Дрома за последнее время не поступало? – наконец спросил главный координатор.
- Никак нет, - тотчас откликнулся старший диспетчер. - С тех пор, как его корабль поглотил космический вихрь, не было зафиксировано ни одного сигнала…
- Теряем корабли и всё без толку, - сердито проворчал координатор.
Он последний раз окинул взглядом приборные панели и, уже направляясь к выходу, отдал распоряжение:
- Больше в тот сектор корабли не направлять – слишком опасно, да и не похоже, чтобы там оказались планеты, подходящие для нашей расы. Совершенно бесперспективное захолустье…
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:50 AM | Сообщение # 1029 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 11.11.2013
Автор: skazochnik
Все так говорят
Автоматический космический челнок отделился от межгалактического пассажирского лайнера и по плавной дуге скользнул к ярко искрящейся точке, выделяющейся в тёмном скоплении безжизненных астероидов. Мигнув на прощание кормовыми огнями, лайнер исчез в голубой вспышке подпространственного перехода.
Единственным пассажиром челнока был профессор Джим Говард, всю свою сознательную жизнь занимающийся исследованиями паранормальных явлений в области воздействия живых существ на физические явления окружающей среды без посредства мышечных усилий. Он, словно книжный червь, копался в старых архивах, перечитывал древние рукописи во всех известных уголках Вселенной в надежде отыскать что-то новое, доселе никому не ведомое. Но всё было напрасно. И вдруг, совершенно неожиданно профессор обнаружил в одном популярном журнале небольшую заметку об одиноком жителе астероида где-то на задворках галактики. В этом не было бы ничего необычного – мало ли чудаков предпочитают одиночество и селятся на далёких пустынных планетах?! Но тут был особый случай. Отшельник по имени Тор жил на обычном каменном астероиде, на котором вопреки всем законам физики существовала атмосфера, флора и даже фауна! Никакой информации о том, каким образом это возможно, и когда этот загадочный отшельник поселился на астероиде, Говард нигде не смог обнаружить. Создавалось впечатление, что он жил там всегда, но этого быть не могло, поскольку данный сектор космоса был открыт лишь недавно и ещё не заселялся. Поэтому Джим решил сам отправиться на астероид и на месте всё выяснить.
Капитан пассажирского лайнера за умеренную плату совершил кратковременную остановку в пустынном секторе космоса, выгрузил космический челнок с профессором, и продолжил рейс. О своём возвращении Джим должен был позаботиться сам – для этих целей у него имелся гиперпространственный передатчик.
На обзорном экране появилась приближающаяся поверхность плоского астероида размером всего лишь в несколько футбольных полей. Затаив дыхание, Говард с возрастающим изумлением вглядывался в открывающийся его взору вид.
- Это просто невозможно, - потрясённо пробормотал он.
Мягкий толчок сообщил о том, что челнок совершил посадку. Быстро защелкали внешние анализаторы. Над пультом управления одна за другой вспыхнули зелёные полоски, возвещающие о пригодности забортной атмосферы для человеческого организма. Профессор прикоснулся к сенсору, дающему сигнал открытия шлюза, выбрался из кресла безопасности и вышел наружу.
Здесь было светло, словно в полдень. Говард машинально посмотрел вверх, собираясь зажмуриться от яркого солнца, но не обнаружил его. Зато сквозь голубоватый небосвод слегка просвечивали необычно крупные звёзды.
Профессор оглянулся по сторонам. Его летательный аппарат совершил посадку на краю поляны, покрытой мягким травяным ковром, возле скопища больших серых валунов, размером, примерно с космический челнок. На противоположной стороне поляны у основания могучего вяза приютился небольшой каменный дом с плоской крышей. В раскрытых окнах слегка колыхались белые занавески. Справа от входной двери стояла добротная дубовая скамья, на которой "умывался" толстый рыжий кот. Узрев нежданного гостя, котяра нахально уставился на него, нервно помахивая пушистым хвостом.
Джим приблизился к окошку и окликнул:
- Эй, есть кто в доме?
В ответ раздалось лишь раздражённое ворчание кота. Пожав плечами, профессор направился по тропинке, идущей в обход дома. По пути он разглядывал окрестности.
Поляну окружали высокие, узловатые деревья с мощными ветвями. По внешнему виду им можно было дать несколько столетий – и это было удивительно. Чуть дальше над деревьями возвышалась базальтовая скала, по уступам которой сбегал узкий поток прозрачной воды. Повсюду сновали весёлые пёстрые пичуги, да иногда с натужным гудением пролетали деловитые пчёлы. А ещё правее виднелись аккуратные овощные грядки.
С обратной стороны жилища Говард обнаружил небольшую пристройку, из которой доносилось умиротворённое блеянье. Раздался скрип открываемой дверцы, и на пороге появился крепкий седобородый старик с кастрюлькой, до половины заполненной молоком. Он остановился, с любопытством посмотрел на гостя и чуть заметно улыбнулся.
- День добрый, - поздоровался профессор. – Меня зовут Джим Говард, а вы, очевидно, Тор?
Старик молча кивнул и направился по тропинке обратно к дому.
- Погодите, - несколько растерялся от такого равнодушия Джим. – Я прибыл к вам издалека по очень важному вопросу, пролетев для этого больше половины исследованного космоса!
- Все так говорят, - проворчал Тор, не останавливаясь. – И заканчивается всегда одним и тем же…
Недоумевающий профессор поспешил за ним, приноравливаясь к широкому шагу хозяина. Подойдя к двери, старик ловко толкнул её плечом и вошёл внутрь.
Говард остановился на пороге, не зная, что делать дальше, и беспомощно посмотрел на злорадно ухмыляющегося кота.
- Ну, где вы там? – донеслось из глубины дома. – Входите…
Неуверенно переступив с ноги на ногу, Джим шагнул внутрь.
Здесь было светло и уютно. Казалось, всё пространство в доме напоено каким-то невероятным спокойствием. Профессор ощутил, как его сознание заполняет умиротворение, все заботы отодвинулись куда-то далеко и померкли. Дышалось легко и свободно.
- Как у вас хорошо, - невольно воскликнул Говард.
- Да уж, - коротко ответил хозяин и жестом пригласил гостя к столу.
Джим машинально опустился на грубый стул, вращая головой по сторонам.
Просторная комната не изобиловала мебелью. В центре располагался большой стол, посреди которого стояла глиняная ваза, заполненная обычными полевыми цветами. Возле стола замерли два стула. У дальней стены возвышался массивный дубовый шкаф с посудой, а рядом с дверью на колченогой подставке дышала прохладой приземистая дубовая же бадья, заполненная чистой водой. Над ней на стене висел резной черпак.
Вот и вся меблировка. Да ещё рядом со шкафом темнел проём в следующую комнату, очевидно, спальню.
- Молоко любите? – спросил хозяин.
Профессор машинально кивнул.
- Это хорошо, - чему-то улыбнулся Тор.
Он поставил перед гостем блюдце, затем, слегка хлопнув себя по лбу, заменил его чашкой, при этом пробормотав что-то невнятное, типа:
- Рано ещё…
Налив молока в чашку, хозяин подвинул её к Джиму, опустился на стул напротив, и выжидательно уставился на гостя.
Профессор отпил глоток – молоко оказалось необыкновенно вкусным.
- Благодарю вас, - Говард чуть кивнул хозяину и продолжил: - Но я здесь не для того, чтобы молоко распивать. Я прилетел издалека…
- Да, да, да… - как-то устало кивнул Тор. – Слышал я это не раз.
- Вы хотите сказать, что у вас уже были до меня посетители с аналогичными вопросами? – удивился профессор. – Но откуда вам может быть известно, о чём хотел спросить я?!
- Все так говорят вначале, - усмехнулся хозяин. – Незадолго до вас у меня тут был один рыжий пройдоха-репортёр. Он меня просто измучил своими расспросами. Наверное, и вас тоже распирает от любопытства, каким образом у меня здесь всё устроено?
Гордон кивнул.
- Что ж, вы не поверите, но я попытаюсь...
Тор провёл жилистой ладонью по столешнице, словно смахивая невидимую пылинку, и продолжил:
- На самом деле – всё очень просто: я захотел, чтобы здесь всё стало именно так, и по слову моему исполнилось.
В комнате воцарилась тишина. Лишь снаружи доносился птичий щебет и жужжанье пчёл. В проёме двери неслышно появился рыжий кот. Он уселся на пол возле бадьи с водой и настороженно уставился на профессора.
- Послушайте, я вам не маленький мальчик, чтобы кормить меня сказками, - возмутился Говард, вскакивая со стула.
- Ну вот, - вздохнул Тор. – Я же говорил, что вы не поверите.
- А вы хотели, чтобы я уверовал в чудо?! Ха! Я – профессор, научный работник должен поверить, что всё здесь создано одной лишь силой мысли и веры вопреки законам физики?! Вот если бы вы объяснили мне это с помощью теории электромагнетизма, термодинамики… допустим, квантовой механики или ещё чего-нибудь. А вы надо мной просто насмехаетесь! Ведь вы же не Господь Бог?!!
- Ну вот, опять одно и то же…
Хозяин опечалено покачал головой и произнёс:
- Нет у вас веры, оттого и не верите, простите за каламбур. Лучше вам возвращаться домой, пока не поздно.
- Нет, уж если я потратил невесть, сколько световых лет, чтобы добраться сюда, то без ответов не улечу!
- Но вы же мне не верите.
- Поверю, если докажете!
- Все так говорят…
- Нет, в самом деле - сотворите чудо. Прямо сейчас!
- Ну, хорошо, чего бы вы хотели?
Профессор возбуждённо завертел головой во все стороны. Его взгляд неожиданно задержался на рыжем коте. Говард торжествующе ткнул в него пальцем:
- Вот! Если всё так просто, превратите меня в кота!
- Вы сами этого захотели, - произнёс хозяин. – Да будет так!
Говард с изумлением увидел, как всё вокруг стремительно увеличилось, и ощутил себя сидящим на полу у ножки гигантского стола. Он глянул вниз на собственную лапу с когтями, обросшую чёрной шерстью, и почему-то некстати вспомнил о рыжем репортёре.
Тор присел и погладил чёрного кота.
- Ну вот, будешь отныне Чернышом. Хорошо, что ты молоко любишь – его у нас много. Да и Рыжику теперь скучать не придётся. А твой космический челнок превратим в ещё один валун. Скоро у нас самый настоящий "сад камней" получится…
От двери приближался рыжий кот, сочувственно глядя на Черныша.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:52 AM | Сообщение # 1030 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 10.11.2013
Автор: skazochnik
Переулок, которого нет
Нынешний вечер выдался совсем уж тоскливым. Несмотря на то, что был конец лета, погода стояла, почти как в середине осени. Промозглый плотный туман лениво стелился над землей, практически скрывая от глаз мокрую брусчатку тротуара. На уровне груди он несколько истончался, позволяя разглядеть бледный свет уличных фонарей. Звуки вечерней улицы доносились глухо, словно сквозь вату. Сыро и зябко. В такую пору лучше всего сидеть в мягком кресле перед телевизором или в очередной раз перечитывать любимую книгу, наслаждаясь утонченной словесной вязью хорошего автора. Однако сегодня Вадима почему-то потянуло на улицу.
Неустроенность в личной жизни и накопившиеся на работе проблемы искали выхода, и вечерняя прогулка была лучшим решением. Как хорошо неспешно мерить шагами тротуар и ни о чем не думать. Вернее, мысли какие-то все равно крутились в голове, но он старался не обращать на них никакого внимания, словно эти мысли существовали сами по себе.
Вадиму нравилось иногда вечерком прогуляться по этой улице. Здесь был широкий тротуар, идущий вдоль аккуратного забора, опоясывающего последний островок частных домов, со всех сторон окруженный многоквартирными высотками. На этих железобетонных утесах постоянно мерцали призывные огни каких-то реклам, назойливо бубнила монотонная музыка. По проезжей части туда-сюда сновали многочисленные автомобили. Одним словом – сплошная суета. И только здесь, на островке каким-то образом всегда сохранялся покой и уют.
Но сегодня за забором сквозь туманную стену неприветливо проступали темные силуэты нахохлившихся домов. Казалось, они провожали его осуждающими взглядами, не понимая, как можно гулять в такую погоду, вместо того, чтобы проводить время в теплой и уютной квартире.
Неожиданно где-то слева, совсем рядом в тумане сердито взрыкнул двигатель автомобиля, и Вадим непроизвольно отступил вправо – подальше от кромки тротуара. Всего лишь несколько шагов, но он каким-то образом оказался в переулке. В первый момент Вадим даже не сообразил, что его так удивило, но затем понял. Здесь не было тумана – он остался за спиной. А впереди, подсвеченный несколькими фонарями, открылся небольшой уютный переулок.
Тут было тихо. С левой стороны мягко сияла неоновая вывеска бара со странным названием "Нигде". Из приоткрытого окна доносились обволакивающие звуки тягучего медленного блюза. На противоположной стороне находилось несколько двухэтажных домов, в которых кое-где светились окна. В конце переулка возвышалось огромное дерево с раскидистой кроной, под которым располагались столики, окруженные удобными, судя по их виду, деревянными стульями. Людей нигде не было видно.
Вадим резко обернулся назад. Туман был всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Достаточно протянуть ее, и можно было дотронуться. Он не удержался и проверил – кончики пальцев явно ощутили влажную прохладу. Каким образом туман не проникал дальше, было непостижимо. Казалось, что какая-то невидимая стена отгородила этот переулок от всего остального мира.
Вадим встряхнул головой, словно пытаясь отогнать наваждение. Ведь здесь никогда прежде не было никакого переулка! Наверное, тысячу раз он ходил этим маршрутом и совершенно точно знал, что его не может быть. Однако же, вот – переулок был…
Захотелось попятиться назад, вернуться в привычный мир, но в этот момент справа отворилась дверь двухэтажного дома, и миловидная девушка спустилась по ступеням. Глянув на Вадима, она мягко улыбнулась, неспеша пересекла переулок и вошла в бар.
Вадим замер в стойке охотничьей собаки, почуявшей неизвестный запах, и совершенно позабыл о том, что только что решил уйти отсюда. В облике незнакомки было нечто притягательное и чарующее настолько, что Вадим как-то напрочь потерял интерес к возникновению из ниоткуда загадочного переулка. Отбросив сомнения, он тоже направился к бару.
Когда Вадим входил внутрь, над его головой мягко звякнул хрустальный колокольчик. Звук был тихим, словно шепот весеннего ветерка.
Все присутствующие устремили взоры в сторону вошедшего. Собственно говоря, в баре не было многолюдно. В левом углу за столиком на двоих расположился сухонький седовласый старичок. Напротив него сидела пожилая женщина, довольно-таки хорошо сохранившаяся и симпатичная для своих лет.
В правом углу за столиком изнывала от одиночества дородная холеная блондинка средних лет. Перед ней стояла чашечка кофе и пузатый бокал с остатками коньяка на донышке. В её левой руке тонкая сигарета исходила дымными вензелями, сквозь которые блондинка с любопытством разглядывала Вадима.
За стойкой бармен колдовал над коктейлем. Глянув на нового посетителя, он приветливо улыбнулся и приглашающе наклонил голову в сторону высоких барных стульев.
И лишь сидящая перед стойкой девушка с каштановыми волосами не оглянулась на вошедшего, что-то негромко рассказывая бармену. Но Вадим поймал в зеркале за спиной хозяина заведения ее внимательный взгляд.
Он подошел к стойке и негромко произнес:
- Добрый вечер…
- И вам всех благ! – откликнулся бармен. – Желаете что-нибудь?
Незнакомка слегка повернула голову в сторону Вадима и молча кивнула. Ему показалось, что в самых уголках ее губ затаилась легкая улыбка, вернее – тень легкой улыбки.
- Мне бы зеленого чаю, если можно…
- Один момент! Присаживайтесь…
Вадим устроился на соседнем стуле рядом с незнакомкой и добавил:
- Пожалуй, я не отказался бы и от бокала хорошего сухого вина.
- Красное? Белое? – уточнил бармен.
- Красное…
- Попробуйте "Мерло"… - подала голос незнакомка. – Согласна, несколько тривиально, но это вино здесь и в самом деле весьма приличное…
- Благодарю. Не возражаете, если я закажу и для вас?
Она мягко улыбнулась и слегка кивнула в знак согласия.
Бармен тотчас поставил на стойку два искрящихся от чистоты бокала, ловко наполнил их и занялся приготовлением чая.
Вадим поднял свой бокал, поглядел на просвет с видом знатока, хотя, по правде сказать, в винах он особо никогда не разбирался, и отпил глоток. Вино оказалось слегка терпковатым, но приятным, и Вадим с удивлением ощутил, как оно, практически мгновенно, пробежало по телу бодрящей волной. Что-то произошло со зрением: ему показалось, что границы внутреннего пространства бара раздвинулись и ушли куда-то в полумрак. На свету, словно на сцене, оказались он, она и бармен.
Незнакомка пригубила из своего бокала. Ее ресницы едва уловимо дрогнули, и на губах заиграла легкая улыбка. Она посмотрела Вадиму прямо в глаза и поинтересовалась:
- Похоже, вы здесь впервые?
- Совершенно верно… честно говоря, до сегодняшнего вечера я даже и не подозревал о существовании этого бара. Кажется, сотню раз проходил мимо переулка, но никогда раньше не замечал, словно его и не было…
Вадим повертел в руке тонкий пластиковый кружок подставки под бокал, на которой витиеватыми буквами было написано название заведения, затем посмотрел на бармена и неуверенно спросил:
- А почему, позвольте узнать, ваш бар называется "Нигде"? Что за странное название?
- Неужели название "Здесь" чем-нибудь лучше? – последовал ответ вопросом на вопрос.
- Ну, я не знаю… просто несколько необычное…
- А мне нравится, - вступила в беседу незнакомка. – Есть в этом названии что-то загадочное, интригующее… нечто, разрушающее серую обыденность будней, простор для полёта фантазии…
Незаметно для себя она увлеклась рассуждениями, и Вадим с удивлением смотрел на её лицо, которое, казалось, менялось на глазах. На щёках незнакомки проступил лёгкий румянец, глаза заискрились таким мечтательным лучезарным светом, что на сердце стало тепло и уютно. Куда-то далеко ушли волнения по поводу предстоящего нагоняя от шефа за срыв графика разработки новой программы. Даже тоска одиночества – постоянная спутница последних лет, отодвинулась куда-то в сторону, ослабив свои холодные объятия.
Будто зачарованный, Вадим протянул руку и прикоснулся к ладони девушки. И, странное дело, она не отстранилась, а продолжала говорить так, словно ничего особенного не произошло, словно они знакомы уже много лет. Мягкий блюз качал их на своих волнах, унося в какие-то неизведанные, но прекрасные дали.
- Как тебя зовут? – неожиданно спросила она, незаметно перейдя на "ты".
- Вадим. А тебя?
- Нина…
- Вот и познакомились. Мне очень приятно, в самом деле!
- Мне тоже. А чем ты занимаешься там, - она взмахнула рукой в неопределённом направлении. – В повседневной жизни?
Вадим несколько смущённо пожал плечами:
- Да, в общем-то, ничем особенным… пишу программы для компьютера.
- Это, наверное, очень интересно?
Нина приготовилась внимательно слушать, и Вадим почувствовал себя виноватым, словно лишал ребёнка чудесной сказки.
- Да ничего интересного, - он виновато развёл руками. – Рутинная работа: цифры, графики, скрипты всякие, коды, приложения… одним словом – скукотища. А чем занимаешься ты?
- Ну… если можно так выразиться, тоже пишу.
- В каком смысле? Программы пишешь или романы, стихи?
Собеседница усмехнулась уголком губ.
- Да нет, всё гораздо проще – я пишу картины…
- Так ты художник? Вот здорово! Я, признаться честно, совсем не умею рисовать, но зато очень люблю рассматривать хорошие картины.
Нина слегка смутилась и протестующе взмахнула рукой.
- Вообще-то я промышленный дизайнер, но в свободное от работы время беру акварельные краски и начинаю что-то придумывать… например, вот это место, где мы с тобой сидим…
От её слов Вадиму сначала стало смешно, затем он насторожился. А девушка продолжала:
- Наверное, ты удивишься, но… я и тебя придумала. Мне было так одиноко, и я постоянно фантазировала. Я рисовала и представляла тебя в своих мечтах, надеясь однажды встретить… да, именно тебя!
- Но ведь мы с тобой никогда прежде не встречались, - осторожно возразил Вадим. – Может быть, всё это тебе только показалось?
Он беспомощно оглянулся по сторонам, словно ища поддержки у посетителей, но никто из них даже не смотрел в сторону стойки бара. Лишь хозяин заведения, ловко полируя очередной бокал, заговорщически подмигнул Вадиму.
- Всё в этой жизни относительно, - изрёк он.
- Что вы хотите этим сказать? – удивился Вадим.
- Ничего особенного. Просто между реальностью и мечтой такая тонкая грань, что иногда её можно и не заметить…
- Вы это серьёзно?
Но бармен в ответ лишь пожал плечами и поставил на стойку чашку с зелёным чаем.
- Может быть, и в самом деле – я всего лишь сплю, и мне всё это только снится, - тихо сказала Нина. – А когда проснусь, ничего не будет, как не было и до этого…
- В какой-то мере это зависит от вас, - усмехнулся бармен. – Говорят же: человек творец своего счастья!
Вадим ощутил, как в нём зарождается смутное беспокойство. Всё это было как-то не так… не реально. Этот странный бар и его хозяин, посетители… вот только Нина… У него возникло ощущение, что она именно та женщина, которой ему не хватало, которую он не мог встретить всю свою сознательную жизнь. Но её слова смутили Вадима, заставив засомневаться в здравости её рассудка. На душе стало тоскливо.
- Послушай, Нина, - он несколько замялся, подыскивая слова. – Мне было очень приятно познакомиться с тобой… но, к сожалению, у меня сегодня есть ещё неотложные дела… мне нужно идти.
Он обернулся к бармену, внимательно прислушивающемуся к разговору, и спросил:
- Сколько с меня?
- Нисколько, - ответил тот. – Сегодня особый вечер: всё за счёт заведения…
- Ну что ж, тогда до встречи!
Вадим встал, собираясь направиться к двери, но Нина взяла его за руку и тихим голосом попросила:
- Не уходи… останься со мной, пожалуйста!
- Я бы хотел, но сегодня не могу…
Вадим мягко высвободил руку и произнёс утешительную фразу:
- Встретимся в следующий раз.
- Нет, если ты сейчас уйдёшь, то уже никогда сюда не вернёшься!
- Вернусь.
Вадим решительно направился к выходу. Уже на пороге он оглянулся и поднял руку в прощальном жесте. Посетители бара и сам хозяин почему-то смотрели ему вслед с сочувствием – во всяком случае, так ему показалось. А Нина сидела за стойкой, закрыв лицо ладонями.
В переулке было тихо, только мягко звучал блюз, доносясь из приоткрытого окна бара. Сдерживая себя, чтобы не оглядываться, Вадим быстро дошёл до стены тумана и шагнул на улицу.
Здесь всё было, как прежде: глуховато ворчали проезжающие машины, мигали сквозь туман разноцветные огни реклам на противоположной стороне. Казалось, прошло всего лишь несколько минут с тех пор, как он побывал в переулке.
Вадим обернулся – перед ним был забор, за которым темнел одноэтажный дом. Переулок исчез! Его не было ни правее, ни левее. Его просто не было вообще, словно он никогда и не существовал!
- Ерунда какая-то, - пробормотал Вадим. – Неужели мне это привиделось?!
Он озабоченно потер лоб, вернее, хотел потереть, но обнаружил зажатый в руке пластиковый кружок подставки под бокал с названием бара. Вадим растерянно потоптался возле влажного забора, даже попытался заглянуть за него, встав на цыпочки. Но ничего, кроме нахохлившегося в тумане дома, не увидел. Постояв какое-то время перед забором, Вадим засунул пластиковый кружок в карман и, ссутулившись, побрёл домой.
С тех пор в поисках исчезнувшего переулка он каждый вечер бродил вдоль забора, заглядывая за него и прислушиваясь. Иногда ему чудилось, что он слышит слабые звуки того самого блюза, который звучал в баре. А может быть, ему всего лишь казалось. Вадим вспоминал Нину и проклинал себя за трусость, за неверие в чудо, втайне моля о возможности вновь увидеть её.
* * *
Как-то незаметно осень сошла на нет. Первого декабря закружился чистый пушистый снег, заботливо укутывая белым покрывалом город.
Придя на работу, Вадим обратил внимание на суетливую метушню в отделе. Ребята чему-то глупо улыбались, постоянно поправляя галстуки и приглаживая ладонями пряди волос.
- Что сегодня происходит? – поинтересовался недоумевающий Вадим.
- А ты что, не знаешь?! – изумился его сосед Сергей. – У нас новый сотрудник появился. И весьма симпатичный!
- О ком ты говоришь?
- Да о новом дизайнере – вон, кстати, она идёт…
Вадим ощутил, как его сердце судорожно дёрнулось и повисло на тонкой ниточке. Он медленно обернулся.
По проходу между столами лёгкой походкой шла улыбающаяся Нина…
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:54 AM | Сообщение # 1031 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 23.11.2013
Автор: skazochnik
Последнее лето
Палящее солнце зацепилось за ветку позади могучей кроны старого дуба, заливая всё окрест расплавленным золотом летнего полдня. А здесь, у подножия древнего великана, на островке благодатной тени было так хорошо, что казалось – лучше не бывает. Вокруг стоял приглушённый, неумолкающий звон малоприметных жителей разнотравья. С натужным гудением на голубоватый колокольчик опустилась пчела и тут же целеустремлённо направилась вглубь цветка собирать сладостную дань.
"На языке цветов колокольчик означает: смирение, покорность и постоянство…" – почему-то вспомнил Денис Петрович и подул на цветок, словно надеясь услышать мелодичный перезвон.
Колокольчик шевельнулся. Пчела сердито загудела, вылетела и, заложив крутой вираж, направилась в сторону от пригорка, на котором в тени дуба полулежал уже немолодой мужчина. Он помахал рукой, словно провожая медовую труженицу, полной грудью вдохнул аромат полевых цветов и снова перевёл взгляд на хрупкое растение.
По одному из многочисленных преданий в цветок колокольчика превратилась шляпа гнома-музыканта, которую тот забыл на лугу после ночного концерта. А ещё считалось, если осторожно сорванный цветок положить в ботинок, то удача непременно будет сопутствовать. Правда, имелся один небольшой нюанс: пока цветок находился в ботинке, его владельцу приходилось говорить только правду.
Денис Петрович чуть грустно усмехнулся. Правда состояла в том, что, как сказал великий Хайям: "До мерки "семьдесят" наполнился мой кубок…" Впрочем, то, что сегодня ему исполнилось семьдесят лет, вовсе не печалило. Тревожила постоянно усиливающаяся боль внутри. Он старался забыть о ней, не думать, но боль раскалённой иглой настойчиво напоминала о себе.
"Хорошо, что я одинок", – неожиданно подумал Денис Петрович. – "По крайней мере, некому будет особо горевать…"
Так уж сложилось, что с самого детства он рос сиротой. Родственников не было, да и позже, будучи уже взрослым, семьёй так и не обзавёлся, посвятив свою жизнь без остатка служению волшебной палитре живых красок. Денис Петрович был настоящим художником – он не рисовал и даже не писал картины, он их творил! В них было что-то чарующее, что-то такое, что невозможно было передать словами. Эти картины можно было рассматривать часами, не замечая бега времени. Казалось, вот ещё мгновение – и они оживут! Искусствоведы лишь беспомощно разводили руками, не в силах объяснить сей феномен его картин. Да, иногда приходилось некоторые из них продавать, ведь нужно же было на что-то жить. Но остальные расходились в виде подарков друзьям, знакомым и просто хорошим людям. Несколько его картин приобрели музеи, но Денис Петрович и этому не придавал никакого значения. Всего себя он полностью отдавал поискам постоянно ускользающего совершенства. Ему казалось, что вот-вот он приоткроет таинственную завесу и наконец-то постигнет суть, но… время неумолимо, и сейчас оно играло против него.
- Как жаль, что не успел… - вслух произнёс Денис Петрович. – Наверное, это моё последнее лето…
- Но согласитесь, что оно прекрасно?! - раздался рядом мягкий баритон.
Денис Петрович вздрогнул от неожиданности и резко обернулся.
В двух шагах от него на кочке сидел, скрестив на коленях руки, неизвестный мужчина средних лет, одетый в лёгкий летний костюм и сандалии. Лицо его было обычным, ничем особым не запоминающимся. Вот разве что глаза… казалось, это два бездонных колодца, или, скорее всего, два тоннеля, ведущих куда-то в иномировую даль.
- Извините, не заметил, как вы подошли, - почему-то смутился Денис Петрович. – Давно вы здесь?
- В общем-то, с самого начала, - не совсем понятно ответил незнакомец, добродушно улыбнулся и в свою очередь спросил:
- Как вы считаете, Денис Петрович, этот пейзаж достоин быть запечатлённым на одном из ваших полотен?
- Я писал его уже неоднократно, однако… - художник на мгновение запнулся. – Простите, разве мы с вами знакомы?
- Вы меня видите впервые, хотя я наблюдаю за вами на протяжении всей вашей жизни. Да вы только не волнуйтесь…
Незнакомец успокаивающе поднял руку, заметив, что Денис Петрович насторожился, и продолжил:
- У вас всё в порядке с головой, и я не плод вашего воображения, и, тем более, не псих. Кроме нас двоих поблизости больше никого нет, поэтому давайте поговорим спокойно.
- О чём?
- Ну, о вашем будущем, например…
Денис Петрович горько усмехнулся:
- Это беспредметный разговор…
- Ошибаетесь, - живо возразил его собеседник. – Будущее у вас есть. Впрочем, как и у всех людей, живущих на этой планете. Но ваше будущее весьма замечательное, должен вам сказать!
Художник с изумлением взглянул на незнакомца, ощущая, как в него робко вселяются новые силы и надежды. Ещё не понимая до конца происходящее, Денис Петрович уже поверил в него – ведь он всю свою жизнь искренне мечтал о встрече с неизведанным, о прикосновении к чуду.
- Вы – пришелец?
- Можно и так сказать, - согласился неизвестный. – Хотя, это не совсем точно. Вы, люди имеете привычку на всё цеплять ярлыки, но в данном случае в вашем словарном запасе просто нет таких понятий.
- Надеюсь, когда-нибудь они появятся. Уж очень хотелось бы понять и заглянуть хоть краешком глаза туда, за покров неизведанного, - мечтательно произнёс Денис Петрович.
- Скоро вы всё поймёте, поверьте. Ведь я пришёл к вам с предложением.
- Каким?
- Во вселенной очень много цивилизаций – гораздо больше, чем вы можете представить. И они, эти цивилизации растут и развиваются, а миров не хватает… Ваши же картины на самом деле поистине живые. И они способны превращаться в двери, через которые можно проникать в материализованные вами миры. По сути, вы являетесь одним из немногих во вселенной создателем миров! Вы это понимаете?! И мы приглашаем вас на эту должность.
Денис Петрович ошарашено уставился на собеседника, который с терпеливым пониманием глядел на него. Откуда-то сверху донеслось курлыканье. Задрав голову, художник долго смотрел вслед журавлиной стае, летящей на фоне лёгких белоснежных облаков куда-то на новые поселения. Затем его взгляд скользнул вниз – к реке, к дальнему лесу и ещё дальше – к едва приметным вершинам гор у самого горизонта. На душе вдруг стало тепло, и боль ушла.
- Что ж, я согласен, - спокойно произнёс художник. – Когда мне приступать?
- Скоро. А пока заканчивайте свои дела здесь…
Последние слова неизвестного прозвучали совсем тихо. Денис Петрович посмотрел на него, но успел заметить лишь быстро тающие очертания собеседника.
- До встречи… - шепнул художник, и, прикрыв глаза, с наслаждением подставил лицо под лёгкое дуновение летнего ветерка.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:56 AM | Сообщение # 1032 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 27.11.2013
Автор: skazochnik
Музыкант
- Просветите меня, Геральд, почему комиссия допустила этого никому не ведомого исполнителя сразу к финалу? Ведь он даже не принимал участия в отборочных турах!
Представитель отдела информации планетарного сообщества с любопытством смотрел на секретаря-референта по культуре. Тот старательно заполнял последние графы в голограмме графика выступления конкурсантов. На мгновение оторвавшись от своего занятия, секретарь многозначительно улыбнулся и ответил:
- Немного потерпите, Дариус, и сами всё поймёте. Уж поверьте мне: такого ошеломляющего исполнения я никогда прежде не слышал!
Дариус недовольно поморщился – никакой стоящей информации выудить не получалось, и его репортёрская сущность не хотела с этим мириться.
Уже давно планеты содружества напоминали выхолощенные стерильные и полностью автоматизированные ульи. Здесь всё было просчитано до мелочей: содержание микроэлементов в окружающей среде, температура, освещённость, влажность, плотность населения и занятость. Как-то незаметно исчезла живая природа, вытесненная искусственной. В повседневных заботах и погоне за удобствами человечество забыло о мечтах, о несбыточном и непостижимом.
Но, как дань ушедшей эпохе романтизма, раз в десять лет по земному календарю проводился грандиозный музыкальный конкурс, в котором принимали участие лучшие из лучших исполнителей планетарного содружества. Отборочные туры начинались за два года до финала и проводились очень строго. От каждой планеты мог быть всего лишь один представитель, поэтому число участников строго регламентировалось. Однако в этом году, накануне финального выступления соискателей на звание лучшего виртуоза десятилетия, произошло невероятное: отборочная комиссия неожиданно включила в список конкурсантов неизвестного исполнителя. Причём он не являлся представителем какой-либо планеты, а вошёл в финал под статусом независимого. И что самое странное, так это то, что о нём никто ничего не знал, даже сами члены комиссии.
- Геральд, вы можете мне по старой дружбе хотя бы объяснить, на основании чего комиссия в последний момент включила этого неизвестного в список финалистов? Согласитесь, ведь это небывалый случай!
Секретарь мягко улыбнулся, в его глазах появилась лёгкая мечтательная поволока.
- В комиссию пришла индивидуальная заявка. К ней прилагался звуковой файл с фрагментом музыкальной композиции. После его прослушивания члены комиссии единогласно приняли решение о включении в список конкурсантов дополнительного имени. Это была божественная музыка…
Дариус раздражённо мотнул головой и проворчал:
- Но почему в списке стоит просто слово "Музыкант"? Почему нет имени?
- Таково было его условие.
- Странно всё это, ну да ладно, посмотрим, а вернее послушаем, что он из себя представляет…
Сопровождаемый ироничным взглядом Геральда, недовольный Дариус направился в бар. Он решил освежиться бокалом энергайзера, а заодно, если повезёт, услышать что-нибудь любопытное от посетителей. На сенсацию он не рассчитывал – подобного рода материалов никому не удавалось раскопать вот уже несколько десятилетий. Но на небольшую светскую сплетню вполне можно было рассчитывать.
Однако его надеждам не суждено было сбыться. Кроме бармена в уютном зале никого не оказалось.
- Что-то у вас сегодня пустовато… - обратился Дариус к бармену.
- Я бы не сказал. Как раз сегодня гостей больше, чем в любой другой день конкурса.
- Но где же они все в таком случае?
Бармен удивлённо вскинул брови:
- Разве вы не в курсе, что сегодня выступает Музыкант?
- Да. Ну и что?
- Все уже занимают свои места, чтобы не опоздать к началу его выступления. Говорят, это будет что-то совершенно невероятное!
Дариус промычал в ответ нечто невнятное и, одним залпом осушив бокал, направился в ложу отдела информации.
Здесь уже были заняты все места, кроме его. Дариус машинально отметил про себя знакомые лица, кому-то кивнул в ответ на приветствие, и уселся в удобное мягкое кресло.
Огромный амфитеатр Дворца искусств напоминал глубокую чашу, в центре которой на небольшом возвышении находилась круглая сцена. Здание проектировалось так, что в любом месте, на любом ярусе был слышен звук со сцены, даже шёпот.
Слабое освещение начало плавно меркнуть. Ровный приглушённый гул, наполнявший зал, смолк, словно по мановению волшебной палочки. Под самым сводом пробежала переливчатая световая волна, оповещая о начале выступления очередного соискателя.
Дариус непроизвольно подался вперёд, вглядываясь в материализовавшуюся на сцене фигуру, в белом то ли костюме, то ли накидке. Да, неизвестный соискатель именно материализовался на сцене, а не взошёл на неё. Как это произошло, никто не заметил. Он был среднего роста, худощав, где-то между тридцатью и сорока годами. Русые волосы волнами ниспадали на его плечи, подчёркивая невероятную глубину серовато-голубых глаз. Небольшая курчавая бородка прятала едва заметную улыбку. В руках он держал обыкновенную скрипку.
Этот старинный смычковый инструмент уже давно хранился лишь в музеях искусств. На смену ему, впрочем, как и другим музыкальным инструментам древности, пришли современные полифонические звуковые нейросинтезаторы. Они преобразовывали электромагнитные колебания, возникающие в коре головного мозга, в звуки. Поэтому современные исполнители вообще не играли на музыкальных инструментах. Они просто транслировали напрямую свои ощущения, а синтезаторы превращали их в мощные музыкальные композиции.
- Это что, шутка? – растерянно пробормотал кто-то неподалеку.
Дворец замер в немом ожидании. Все взоры были устремлены на сцену.
Плавным движением Музыкант опустил скрипку на плечо и чуть склонил голову, словно прислушиваясь к ней. Затем он поднял правую руку и легонько тронул пальцем струну.
"Какие у него удивительно тонкие аристократичные пальцы…" – успел подумать Дариус, и тут родился первый звук.
Словно хрусталик росы возник из небытия и с мелодичным звоном поплыл над сценой, мгновенно заворожив слушателей. А Музыкант тем временем, едва касаясь, пробежался пальцами по струнам, пробуждая к жизни множество новых звуковых хрусталиков. Не успели они смолкнуть, как вдогонку им полетели более плотные округлые звуки. Появилось ощущение того, что вот-вот пойдёт дождь.
Дариус замер в изумлении.
Пальцы Музыканта бегали всё быстрее. Уже обе руки принимали участие в таинстве рождения музыки. Пальцы сновали по грифу, словно ткали живую музыкальную ткань. Звуков становилось всё больше и больше. Незаметно в правой руке появился смычок и легко скользнул по струнам. Нежный вздох родился где-то в глубине скрипки и поплыл по амфитеатру. А пицикатто мелькающих пальцев продолжало ускоряться, разбиваясь каплями летнего дождя. Смычок рождал шум ветра, скрип качающихся ветвей, журчание водных потоков…
Дариус прикрыл глаза и расслабился. Невероятная музыка возрождала в нём давно забытые видения детства. Он, словно наяву, видел потоки дождевой воды, напитывавшие корни могучих деревьев и иссохшую почву. И где-то там, в глубине, скрытые от глаз, пробуждались к жизни семена разнообразных цветов и трав. Они пробивались наверх сквозь пласты земли, и тянули ростки к небесам, где раздвигая истощившиеся облака, уже выглядывало ласковое солнце. Тёплый ветерок овевал нежные одуванчики, алые маки и белоснежные ромашки. Откуда-то, басовито гудя, прилетели пчёлы и принялись деловито сновать по цветочному ковру. А над ними порхали хрупкие бабочки… и пели птицы…
Дариус открыл глаза. Он не заметил, когда перестала звучать музыка. Судя по изумлённым выражениям лиц соседей, они этого тоже не заметили. И тогда он посмотрел на сцену.
Там, освещённый тёплым светом, зеленел островок живой природы! Да, в этом не было никакого сомнения – Дариус был уверен. Зелёные кроны нескольких деревьев на краю небольшой поляны, покрытой пышным разнотравьем. Порхающие бабочки и поющие птицы – всё это было настоящим. А над этим оазисом, словно арка, висела полупрозрачная радуга. И в воздухе витал аромат чего-то необъяснимого. Никто из присутствующих не знал, что так в древности пахло после грозы…
Музыкант исчез. Это было странно. Никто не мог понять, почему он скрылся после своего ошеломительного выступления? Этот вопрос ещё долго волновали всех, кто присутствовал на концерте. Но ответа на него так и не нашли. Зато на всеобщем референдуме приняли решение возрождать живую природу на планетах содружества.
Один лишь Дариус долго не мог успокоиться. Ему казалось, что раньше он где-то уже видел этого Музыканта. Позже вспомнил: в исторических хрониках, упоминающих о религиозных течениях древности, ему попадался очень похожий образ, но это, безусловно, было просто совпадение…
* * *
В невообразимой дали, среди холодно мерцающих звёзд шагал Музыкант, направляясь к дальней галактике на самом краю Вселенной. Там уже давно ожидала возрождения древняя технократическая цивилизация.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 10:58 AM | Сообщение # 1033 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 30.11.2013
Автор: skazochnik
Как сказать
От нашего посёлка до города через лес всего каких-то семь километров, но дачники предпочитают ездить по объездной дороге, хотя так получается в три раза длиннее. Говорят, что на участке короткой дороги через лес, прямо перед спуском в овраг каждый раз происходят какие-то неприятности. То колесо спустит, то двигатель заглохнет – да так, что только парой лошадей можно автомобиль из лесу вытащить. А другим автомобилем или трактором – никак, сами могут на той дороге застрять! Будто, в тех местах обитает самый настоящий леший, который и закрыл дорогу таким магическим способом. Ну да кто ж в наше время верит в сказки?
Когда обосновался на старенькой даче по соседству с пасечником - дедом Филиппом, то почти неделю просидел там безвылазно, латая, подкрашивая и поправляя. Здесь в тишине и покое я собирался написать серию деревенских пейзажей. Ну а после косметического ремонта нужно было с соседями обзнакомиться. Одним словом – только через две недели смог в город вырваться.
Мой "жигулёнок" хоть и старенький, да надёжный. Приятель автомеханик мне его каждую осень перебирает и, если понадобится, чинит. В общем, машинка у меня проверенная. Вот и рванул я, вопреки предостережениям деда Филиппа, короткой дорогой, которая частично проходит через лес.
Июль был уже на излёте. Над степью стоял неумолчный гомон обитателей разнотравья, который не смог заглушить даже ровный гул двигателя. Солнце упорно карабкалось к зениту, нещадно накаляя крышу автомобиля, и я мечтал поскорее нырнуть в прохладу леса, быстро приближающегося навстречу. Кто-то из жителей посёлка, заготавливающих сено в поле перед лесом, остановился, заприметив мою машину. Опершись на косу, он долго смотрел вслед, а затем сокрушённо покачал головой и махнул рукой – я отчётливо увидел это в зеркале заднего вида.
Не придав особого значения этому жесту, я принялся беззаботно насвистывать мотивчик старой детской песенки про зелёного кузнечика в траве. Серое полотно асфальта, окаймлённое поверху дрожащим знойным маревом, с ровным шелестом ложилось под колёса, приближая меня к заветной тени. Справа мелькнула группа тоненьких берёзок, одиноким островком стоящих перед самым лесом, и в следующее мгновение "жигулёнок" окунулся в зелёную прохладу.
Ах, как стало хорошо! В открытые окна автомобиля хлынули живительные струи свежего воздуха. Запахло хвоей. Жизнь была прекрасна!
Дорога плавно изогнулась влево, а затем вправо, огибая кряжистый дуб, нависающий огромными ветвями над трассой. Сразу за поворотом справа открылась, залитая солнечным светом, маленькая лужайка, в конце которой дорога ныряла в затенённый высокими деревьями овраг. Слева вплотную подступали старые сосны.
Неожиданно что-то скрипнуло под капотом, двигатель дважды чихнул, автомобиль дёрнулся и встал, как вкопанный. Я чуть головой не грохнулся в лобовое стекло.
Со всех сторон мгновенно придвинулась тишина. Вернее, мне так показалось, хотя на самом деле звуки присутствовали – щебетали лесные птахи, гудели стрекозы.
Я несколько раз нетерпеливо повернул ключ в замке зажигания, но безрезультатно – двигатель не откликнулся ни единым звуком, даже попытки завестись не было.
- Ерунда, какая… - пробормотал я, выбираясь из автомобиля.
Открыв капот, заглянул внутрь в надежде увидеть слетевшую с аккумулятора клемму, отвалившуюся свечу зажигания или что-то подобное. Но всё было на своих местах. Тогда я вновь плюхнулся на водительское сиденье и предпринял ещё одну отчаянную попытку завести автомобиль – результат не изменился.
- Вот не везёт, так не везёт! – воскликнул я и снова выбрался наружу.
- Да уж, мациклетка – не кобыла, на ней судьбу по кривой не объехать…
Ворчливый голос раздался рядом. От неожиданности я резко дёрнулся, попытался развернуться и неуклюже шлёпнулся на горячий асфальт.
В двух шагах на обочине, опираясь на суковатую дубину, стоял невысокий старичок и сердито глядел на меня зелёными глазами из-под кустистых седых бровей. Курчавая, седая же борода окаймляла его обветренное лицо. Одет был незнакомец в простецкие холщовые штаны и рубаху, а голову венчала плетеная широкополая шляпа из соломы.
- И чего это ты, мил человек, расселся тута без дела? – нетерпеливо спросил он. – Зачем в лес-то пожаловал?
- Да я тут в город ехал… - промямлил я. – А машина заглохла…
- И правильно! Нечего шуметь – лесных жителей пугать.
Поднявшись на ноги, я отряхнул брюки и почему-то принялся оправдываться:
- Да ведь и не шумел я вовсе…
- Ежели не ты, так твоя мациклетка шумела.
Я с недоумением посмотрел на старичка, и он сердито ткнул корявым пальцем в сторону "жигулёнка".
- Ах, вот оно что, - усмехнулся я, сообразив, о чём шла речь. – Это не мотоциклетка, а автомобиль.
- А мне всё едино: шумит – и всё тут! Понаехало всяких пришлых… никакого покою нету…
Старичок почесал затылок, как-то лукаво глянув на меня из-под бровей, и добавил:
- Вона и пчёлок распугал, почём зря – теперича с перепугу-то и мёду хорошего к зиме не принесут…
На эти его слова даже не нашлось, что ответить.
Старичок был не наш, не поселковский – это точно. Я там уже со всеми перезнакомился. А этот какой-то странный, и говорок у него тот ещё. Пока мы с ним беседовали, из травы у ног старичка высунулись настороженные серые уши, а за ними следом и любопытствующая мордашка зайца. Он посмотрел на меня, глянул вверх на моего собеседника и снова перевёл взгляд в мою сторону. Показалось мне или нет, но вроде бы в глазах косого сверкнули озорные искорки. Но что меня удивило больше всего, так это то, что заяц совершенно не боялся моего визави, да и меня, похоже, тоже.
Пока я размышлял над этим, прилетели несколько пёстрых пташек и, усевшись на крышу автомобиля, словно зрители уставились на меня. Боковым зрением отметил ещё какое-то движение справа и резко повернул голову. Там, на краю кустарника стоял огромный лось, с любопытством прислушивающийся к беседе. Его челюсти монотонно перемалывали какую-то зелень.
Повсюду шевелилась трава, выдавая скрывающихся в ней лесных обитателей. У меня было такое ощущение, что все они собираются сюда, чтобы послушать наш разговор.
И тут мне припомнились рассказы жителей посёлка о лешем, который, якобы, обитает в этом лесу, и не даёт проезда автомобилям. Конечно же, я этому не верил, но вот сейчас был вынужден признать факт необъяснимого появления на лесной дороге этого странного дедули. Кстати, чем он так был расстроен? И что это он о пчёлах говорил?.. А! У меня же с собой был трёхлитровый бутыль с мёдом, которым я разжился у деда Филиппа, и теперь вёз его в качестве угощения друзьям в город. Но, судя по всему, сегодня туда я уже не попаду, а пожилому человеку настроение поправить было бы неплохо.
- Сейчас, погодите минутку…
Я шагнул к автомобилю и достал из багажника, завёрнутый в мешковину, бутыль с мёдом. Предварительно протерев его, бросил мешок обратно в багажник, а бутыль протянул старичку.
- Вот, возьмите, пожалуйста. Может быть, это как-то подсластит ваше огорчение…
Он цепко ухватил бутыль и с явным нетерпением поднёс его к глазам, рассматривая на просвет. Солнечный лучик, пробившись сквозь густую листву могучего дуба, пронзил бутыль насквозь и зажёг в нём горячую янтарную искру.
- Хорош медок-то, видать, - одобрительно хмыкнул старичок. – С пасеки Филиппа, небось?
- А как вы догадались? – удивился я.
- Чего уж тут догадываться, - самодовольно усмехнулся мой собеседник. – Мне ведомо всё, что деется в округе. Да и на пасеке евойной я бывал не раз, токмо Филиппу про то не сказывай…
- Не буду, - пообещал я.
Неожиданно мне в голову пришла совершенно невероятная мысль: "А что, если?.. Абсурдно, нелепо, но почему бы и нет?!"
- Послушайте, может быть, вы меня отпустите? – попросил я, мысленно обзывая себя болваном-фантазёром. – Я ведь вовсе не хотел шуметь и пугать кого-либо в лесу. Мне просто нужно было срочно в город, а по этой дороге быстрее.
- Это уж точно, что быстрее, - согласился старичок.
Он поднёс бутыль к самому носу, принюхался, зажмурившись от удовольствия, и констатировал:
- Эх, хорош медок… может, ишо когда побалуешь старика…
Открыв глаза, он окинул меня пристальным взглядом с головы до ног и произнёс:
- Стало быть, так: можешь ездить по этой дороге. Токмо не части, а особливо никому не сказывай про нашу встречу. Да и не шуми без надобности, а то намедни тута шумел один, так теперича ужо нескоро в лес заявится по доброй воле…
Старичок многозначительно помахал корявым пальцем, словно предупреждая. Позади что-то хрустнуло, и я непроизвольно оглянулся. Но это была всего лишь сухая ветка, упавшая с дуба на дорогу. Снова обернувшись к собеседнику, я с изумлением обнаружил, что он исчез. Вместе с ним куда-то самым загадочным образом внезапно подевалась вся живность, и только там, где минуту назад стоял лось, ещё качались ветви кустарника.
Недоумённо пожав плечами и потоптавшись на месте, я снова забрался в автомобиль и неуверенно повернул ключ зажигания. Двигатель тотчас завёлся и умиротворённо загудел, как в старые добрые времена. Включив передачу, я аккуратно двинулся вперёд, особо не нажимая на педаль газа. "Жигулёнок" мягко скатился по спуску в овраг и резво выбрался из него с противоположной стороны. Вскоре лесной массив остался позади, а впереди показался город.
Все свои дела я порешал быстро и к вечеру отправился в обратный путь.
Добравшись до развилки дороги, остановился в раздумье. Ехать вправо – дальней дорогой долго, а короткой - через лес как-то боязно. Но всё же решил рискнуть.
В сумерках лес казался угрюмым, но я не осмелился включать фары дальнего света, ограничившись ближним, и на педаль газа особо не давил. Двигатель работал негромко, но ровно. Когда огибал старый дуб, я на миг увидел знакомую фигуру. Но, возможно, мне лишь показалось.
В посёлок въехал уже в темноте. Загнав автомобиль во двор, я пошёл закрывать ворота и нос к носу столкнулся с Фёдором – нашим поселковым трактористом, который попыхивал в темноте смятой папироской.
- Эй, сосед, - обратился он ко мне. – Говорят, сегодня ты в город ездил через лес?
- Ну…
- Баранки гну, - хохотнул Фёдор. – Неужто проехал без приключений? Тамошний хозяин леса просто так никого не отпустит.
- Смотря как себя вести, - попытался пошутить я.
- А ты что, взятку ему дал?
Физиономия Фёдора расплылась в самодовольной ухмылке.
Вот не умею врать, а правду сказать – так ведь никто не поверит. Да я и сам не уверен до конца в том, что моя встреча со странным старичком не была случайным совпадением. Поэтому смущённо отвёл глаза. Но Фёдор тотчас учуял, что пытаюсь уйти от ответа, и уже серьёзно и настойчиво переспросил:
- Так ты что, взаправду с тамошним лешим договорился?
Я неуверенно пожал плечами и пробормотал:
- Ну, как сказать…
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:07 AM | Сообщение # 1034 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 03.12.2013
Автор: Loki_2008
День вчера сегодня завтра
Пролог
В криминальной иерархии города Бубен давно занимал одно из самых важных мест. И когда он внезапно попал под следствие, да к тому же оказался в СИЗО — это стало тяжёлым испытанием для привыкшего к комфорту авторитета. Поэтому встречу хозяина, желавшего расслабиться после трёх месяцев испытаний, ближние шестёрки подготовили по высшему разряду. Обед, горячая ванна… А когда слегка разомлевший Бубен собрался «почивать», к нему привели заказанную девочку.
Вика всегда считалась красавицей — симпатичная высокая блондиночка лет пятнадцати, с длинными волосами и точёной фигуркой. Родители и учителя пророчили ей большое будущее, и девушка всегда считала, что её ждёт особая судьба. Поэтому, когда её внезапно затолкали в машину и повезли за город, она впала в какое-то оцепенение. Бритые парни вовсю отпускали скабрёзные шутки про девушку и её назначение, но Вика их словно не слышала. «Это не со мной!» — беззвучно шептала жертва. Которой всю дорогу чудилось, будто ещё чуть-чуть и всё прекратится, машину остановят для проверки, её спасут… но когда Вика увидела безвкусно обставленную дорогую комнату с широкой кроватью, на которой развалился слегка обрюзгший мужик лет сорока пяти, в трусах и халате, то поняла, что всё кончено.
Бубен отметил испуг на лице с удовольствием: да, это то, что ему сейчас надо! Он плотоядно ощерился и, раздевая девушку взглядом, похотливо сказал:
— Скидывай шмотьё. Не люблю рвать тряпки, — и резко добавил. — Бегом!
Внезапно комната перед девушкой поплыла, зрение затуманилось и перемешалось, словно стёкла калейдоскопа. Когда же мир сложился в новую «картинку», Вика оказалась в странном месте. Она будто стояла на одной из клеток шахматной доски, которая не имела конца и тянулась до самого горизонта. Всё вокруг казалось каким-то призрачным и неестественным. Стоит на чём-то сосредоточиться — и разберёшь все до последней чёрточки, повернешься — и по краю взгляда всё начинает расплываться. Даже купол неба казался то белым, то чёрным, то серым.
— Я умерла, — подумала девушка.
— Ты хочешь спастись? — раздался за спиной голос.
Вика обернулась и увидела стоящего перед ней… человека? Да, фигура была человеческая. Вот только разобрать под плащом, кто это — мужчина или женщина — не получалось. Голос... голос же завораживал. Словно хор из детей и взрослых в унисон нежно говорил-пел слова.
— Ты хочешь спастись? — повторила фигура.
— Ты… ты можешь меня спасти? Помоги… — из глаз девушки брызнули слёзы.
— Могу. Я Купец. Ты приобретёшь способности, которые помогут спастись. А нам нужна твоя служба.
— Служба?
— Да. На ней ты получишь то, что тебе нужно.
— А как… когда... это долго? И что я должна сделать?
— Мы перенесём твоё сознание в наш мир. У нас пройдёт некоторое время, в твоём мире — один миг. Ты согласна?
Вика ненадолго задумалась. Соглашаться непонятно на что… Тут она вспомнила масленый взгляд мужика на кровати и согласилась.
Десять лет и два удара сердца спустя время возобновило свой бег. Бубен умер мгновенно — он даже не понял, что произошло. Так же быстро и незаметно за ним отошли в мир иной охрана и подручные. Для полковника космической пехоты, имевшей за плечами сотни десантных операций и диверсий, расслабившиеся бандиты были не опаснее малолетней уличной шпаны. Уничтожив за собой следы, Виктория вернулась домой и сразу же уснула.
Утром вчерашнее казалось обычным ночным кошмаром, а служба в войсках Сообщества — фантастичным вымыслом. Воспоминания блёкли всё сильнее и сильнее. Несколько дней спустя к Вике даже перестали приходить сны из другой жизни: ловушка, заложенная хозяевами Сообщества, сработала. Они честно придерживались буквы договора, но и оставлять в руках людей свои знания и возможности не желали. Ещё неделя-полторы — и бывшая синтан[1] станет обычным человеком, а вложенная матрица начнёт необратимое разрушение. Тогда можно подыскать в городе нового кандидата — солдат требуется много.
Через неделю после событий в коттедже Вика возвращалась от подруги. Вдруг, когда девушка проходила мимо старого городского парка, сигнал тревоги взрывом разбудил её второе я. «Нуждаюсь в немедленной помощи», — пульсировал телепатический призыв. Такой сигнал издавал мозг любого синтана, когда тот не мог позвать сам, а ему угрожала опасность. Удобная придумка, которая позволяла найти товарища на поле боя или в обломках подбитого корабля.
Полковник две или три секунды ошеломлённо смотрела по сторонам, а затем бросила пакет и, не разбирая дороги, кинулась сквозь кусты: переживания потом, сейчас надо идти на выручку. Выбежав на край овражка, Виктория увидела внизу кучку гопников, окруживших невысокого паренька её возраста. Сигнал шёл именно от него.
Крикнув на синте[2] «иду на помощь», Виктория кинулась вниз, проклиная на ходу модную узкую юбку. И уже не видела, как после её слов у парня в глазах штормовой волной плеснулись воспоминания, а движения стали гораздо уверенней и спокойней.
Раскидав хулиганьё, парень с девушкой выбрались из оврага. У обоих во взгляде светилась радость: что-то у их нанимателей не сработало! Они нашли друг друга и проснулись! Правила вежливости требовали представиться, и первым начал парень.
— Александр. Командор второго ранга, капитан тяжелого эскадренного крейсера «Семера», Четвёртый флот.
— Виктория, полковник космической пехоты, третий полк «Рысь» второго десантного корпуса. Третий флот.
Оба согласно уставу сделали полупоклон с прижатой к сердцу рукой и рассмеялись: кусочек другой жизни окончательно помог им прийти в себя.
— Домой?
— Домой!
И они пошли к остановке троллейбуса, время от времени украдкой поглядывая на спутника. Мы не забыли! Мы помним!
******
[1] Синтан от синтетическая (то есть искусственная) анатомия.
[2] Поскольку людей вербуют из разных стран, то они разговаривают между собой на специальном искусственном языке — синте.
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене.
Фиолетовые руки
На эмалевой стене
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине.
Тайны созданных созданий
С лаской ластятся ко мне,
И трепещет тень латаний
На эмалевой стене.
Саша в очередной раз спасался бегством от компании Серого. Они невзлюбили независимого отличника класса с пятого: то ли завидовали, то ли просто не понравился мальчик, не похожий на них. Снова и снова, придравшись к какой-нибудь мелочи, хулиганы зажимали одноклассника на переменах и после школы. Иногда мальчик отбивался, иногда — если тех было пятеро на одного — приходилось прятаться или убегать.
Проскочив сквозной подъезд, Саша затерялся в толпе у супермаркета. Внимательно осмотревшись, он вышел через подземную автостоянку и остановился отдышаться. Подумав о погоне, Александр усмехнулся: как он мечтал раньше, что получит силу героя комиксов и отомстит обидчикам! В жизни все оказалось иначе. С высоты своего нынешнего возраста обезьяньи драки «самый сильный самец» его совсем не привлекали, а убегать при таком перевесе постыдным он уже не считал. К тому же Вика драться ему запретила. И объяснила почему.
Понятно, что с его утроенной реакцией и усиленной мускулатурой он легко отобьётся от хулиганья — хватит обычных уроков акробатики, обязательной для пилотов. Вот только вывести противника из строя без серьёзных увечий Саша вряд ли сможет. Если же в драке включатся рефлексы рейдера, Александр попросту поубивает нападавших. Свою карьеру бывший комвторанг начинал с корветов, а в дуэлях крошечных кораблей редко выпадал шанс выстрелить по противнику снова. Поэтому в курсантов вбивали правило: бить наверняка и насмерть. Так что и теперь приходилось, как и прежде, убегать и прятаться.
Заскочив в троллейбус, Саша злорадно посмотрел на подбегающих к остановке преследователей:
— Местность надо лучше изучать, — ехидно сказал он себе под нос. После «пробуждения» Александр специально потратил два дня, чтобы тщательно облазить округу. Результатом стали три десятка маршрутов, где можно было ходить, почти не опасаясь встреч с Серым и компанией. Или, как сейчас, легко оторваться.
Троллейбус не торопясь ехал, подпрыгивая на ухабах недавно отремонтированной дороги, и с каждой остановкой пассажиры набивались все плотнее и плотнее, тесня вглубь вошедших ранее. Юноша вынужден был отодвинуться в дальний угол, прижимаясь к поручню заднего окна. Читать наладонник в такой тесноте не получалось — оставалось только смотреть на мелькающие вдоль дороги многоэтажки, да перебирать в голове обрывки мыслей и проблем.
После возвращения трудности приходили с самых неожиданных сторон. Александр с грустью вспомнил прочитанные романы, где особые способности героев сразу замечены и нужны спецслужбам да бандитам. Викой и им не заинтересовалась даже местная милиция, не говоря уж о ФСБ и ЦРУ. Криминал же до сих пор с азартом делил наследство Бубена. А вот родители и родственники, наоборот, уделяли молодым людям слишком много внимания, оторопело пытались понять: почему это у милого дитятки вдруг резко сменились вкусы или некоторые привычки. Виктория с Александром, конечно, старались шокировать окружающих как можно меньше, меняя свою жизнь постепенно. Но иногда все случалось само собой...
Так, например, произошло с едой. Когда матрица снова начала подтягивать тело под заложенные параметры, на обоих накатил дикий голод. В Академии весь период трансформации их кормили по четыре-пять раз в день, здесь же такая тяга к еде выглядела довольно странно. Если у Саши всё решилось довольно просто — отец сказал, что сын набирается сил, а для растущего мужского организма вычищать холодильник нормально, то Вике пришлось намного хуже. Карманные деньги, которые раньше уходили на всякие заколки и лаки, теперь пошли на покупку продуктов. Мама же, видя, как дочка, забросив диеты, ест за троих, сначала обрадовалась, а потом забеспокоилась. Начитавшись в газетах и журналах всяких страхов про подростков, женщина не знала, что и думать. Ей мерещились ужасы от психического расстройства на почве «стремления к идеальной фигуре» до ранней беременности. Мама уже собралась вести ребёнка по врачам, когда Вика с трудом её успокоила: замечательно краснея и убедительно заикаясь, девушка говорила, что никогда и ничего Такого не делала, а также прекратила дневные набеги на холодильник. Зато ночами тихонько прокрадывалась на кухню и аккуратно подъедала лежащие там продукты: чтобы и от голода не мучиться, и не так заметна была убыль супа из кастрюли. Как смеялась потом Вика, разъяренная и подозрительная мама страшнее боевых особей сардаров. Хорошо, что через три недели голодный период закончился, и одной трудностью стало меньше.
Следующей проблемой стала опека со стороны родителей. Даже когда взрослые отпрыски на время возвращаются жить в родительский дом — возникают недоразумения. Должны ли дети отчитываться, куда и когда идут, с кем общаются и как строят свой распорядок дня? Но там родители хотя бы признают, что ребёнок вырос, а чадо в свою очередь может заявить: «Хватит, мне уже не шестнадцать!» Виктория с Александром так сказать не могли, хотя своё шестнадцатилетие отпраздновали давно. В лучшем случае им бы не поверили, возможно, даже потащили бы к психиатру. В худшем… превращать жизнь в ковбойский роман не хотелось совершенно — стрельбы им хватило и так. К тому же Сашины мама и папа решили, будто явно что-то упустили в воспитании его старшего брата. Поэтому, начитавшись разных книжек для родителей, которые аляпистыми обложками оккупировали полки магазинов, стали в воспитании второго сына следовать советам какого-то модного подросткового психолога. То есть «проявлять разумную твёрдость в воспитании для формирования здоровой личности». Психолога Александр с удовольствием отдал бы бригаде вивисекторов: попробовал бы этот индюк побыть на месте ребёнка! К сожалению, мечты оставались только мечтами, а суровая правда в виде отца вынуждала искать обходные пути. Богатый жизненный опыт, конечно, выручал: всё-таки родители рассчитывали на психологию и реакцию подростка, но и гулять постоянно по лезвию ножа не хотелось.
Решение оказалось простым: Виктория познакомила Александра с родителями, а тот, в свою очередь, стал приглашать девушку к себе домой. И там и там молодые люди произвели самое благоприятное впечатление, а все странности родня стала списывать на внезапную влюблённость. Хуже стало, когда воодушевленные «предки» познакомились и стали ходить друг к другу в гости: тем более что жили семьи всего в двадцати минутах езды на городском транспорте.
Задумавшись, Саша чуть не проехал нужную остановку — пришлось выскакивать в последний момент. Хорошо, что Вика жила на окраине спальных районов и троллейбус уже почти опустел. Сегодня Саша перед визитом стал искать работающий киоск с цветами. С одной стороны, Вике было приятно получать букеты, да и родители воспринимали это очень благосклонно. С другой — если вместо любимых Викиных роз Александр приносил герберы, это означало, что появились мысли, связанные с их прошлым.
Вику Александр обнаружил за отклеиванием со стен плакатов «Фабрики звёзд». До «призыва» девушка вместе с подругами буквально сходила с ума по мальчикам из проекта, собирала песни, плакаты, журналы, сувениры — в общем, всё, что могла найти. Заводила будильник на час ночи, чтобы посмотреть передачи с участием «фабрикантов», мечтала сходить на их концерт и даже пыталась копить на билет деньги!
Сейчас, заново послушав творчество «полуфабрикатов», Виктория долго пыталась вспомнить, что она в них находила. В меру смазливые мордочки, не отмеченные особым интеллектом, в меру убогие голоса и стишки. И море амбиций, вытеснивших талант — если тот когда-то и был. Тем не менее мусора от прошлого увлечения скопилось уже на три полных мешка, а четвёртый заполнялся угрожающими темпами. И на очереди ещё были полка с кассетами и компактами диско-хитов, а также стопки глянцевых журналов…
Потратив на разбор и вынос мусора ещё полтора часа, Вика наконец-то привела свою комнату в относительно «жилой» вид. Со вздохом она пожаловалась Саше, что с удовольствием поставила бы на подоконник пару цветов, но нервировать маму лишний раз не хочется. Раньше Вика категорично отказывалась от многочисленных фикусов, роз и прочей зелени, за которой надо ухаживать. И если сейчас попросить что-то из родительской «коллекции», то мама опять начнёт хвататься за сердце и подозрительно коситься в сторону дочери. И так, из-за того что Вика взяла на себя часть хозяйственных забот, домашние до сих пор смотрели на неё странным взглядом — ну какой подросток добровольно будет ежедневно заниматься уборкой, готовкой и прочей повседневной рутиной! И списать такие перемены в характере на «влюблённость» уже не получалось. Конечно, Виктория и сейчас была не в восторге от взятых на себя трудов: первый энтузиазм, когда простое мытьё посуды казалось таким милым и радостным занятием, давно прошёл. Но и бросить всё обратно на маму Вика не смогла, у неё и без этого дел хватает.
Саша слышал жалобные вздохи про зелень уже не первый раз. И сегодня после очередного мечтательного возгласа «о цветочке», он только загадочно улыбнулся и жестом волшебника вытащил из пакета небольшой кактус. Вика от неожиданного подарка обомлела, а Саша, увидев, как девушка расцвела, добавил:
— В следующий раз подарю ещё. Даже три. Заказывай, что тебе больше нравится.
Тут Викина мама потащила детей ужинать, потом вместе пили чай, и снова уединиться в Викиной комнате молодые люди смогли только через час. Для этого даже пришлось выдержать бой с младшей сестрой, которая слишком любила совать нос в чужие секреты. Выгнав Маргариту, девушка заперла комнату не сразу. Два или три раза ей пришлось гонять сестрёнку от двери, сквозь которую Рита пыталась услышать, что творится в комнате. Наконец вредное тринадцатилетнее создание понимающе ухмыльнулось, показало язык и, сказав «ну и сидите сами, влюблённые голубки», быстро спряталось у себя: пока мама не заметила и не погнала делать уроки.
— Если бы всё было так просто, — вздохнула Виктория и, повернувшись к Александру, сказала на синте:
— Слушаю, командор.
— Лучше на русском, — ответил тот. — Так будет нагляднее. Садись ко мне на диван, будем изображать влюблённую парочку.
— Может, к тебе ещё и на коленки сесть? Все вы флотские такие: погоны на плечи, бес в ребро.
— Мадмуазель, я бы с удовольствием… но предлагать не буду, — Саша привстал и сделал шутовской поклон. — Шутить с пехотой, знаете ли, опасно для здоровья, — и оба рассмеялись.
Пять минут спустя, расставив на стоящих табуретках чашки с чаем и вазочки с конфетами, оба сидели на диване.
— Так что? — с нетерпением начала Вика.
— Давай по порядку. Смотри, — Саша легонько хлопнул ладонью по карте страны, лежащей перед ними, — ты встретилась с Купцом здесь, — он показал на их город. — Меня он встретил здесь, — Сашин палец ткнул в Уральские горы. — Тебе нужно было отбиться от бандитов — ты получаешь навыки боевика. Меня сорвало с катамарана и единственным шансом было вместе с волной выбраться из «бочки» — мне дали силу и способность мгновенного анализа ситуации.
— И что? Мы это знаем уже давно.
— А дальше самое интересное. Ты в курсе, что синт и все его формы имеют в основе элай?
— Естественно, — Вика демонстративно пожала плечами, показав, что Саша говорит очевидное. — Сефари[1] так было проще. Взять свой язык, а на его основе создать что-то среднее: чтобы и им было понятно, и мы могли произнести. А письменность они взяли из элай полностью.
Саша, не обратив внимания на реплику, продолжал: «Ещё там я интересовался историей синтанов и сефари. А поразмыслив сейчас, пришёл к следующему выводу. Сефари разрабатывали матрицу синтанов хоть и тщательно, но в огромной спешке: их начали активно теснить молодые расы. На случай большой войны они заложили возможность реактивации: чтобы в любой момент вытащить к себе не новобранцев, а кадровых военных с боевым опытом. Ключом к пробуждению стала любая из форм элай»…
— …а когда оказалось, что это не понадобилось, консервативные сефари не стали ничего менять: зачем переделывать то, что и так получилось хорошо? Только добавили механизм саморазрушения. Очень на них похоже, — закончила за него Виктория. — Но почему не сработало с нами? Сефари наверняка подбирают кандидатов так, чтобы исключить случайную встречу.
— Скажи спасибо моему папе, — улыбнулся Александр. — И тому, наколько сефари не разбираются в нашей жизни. Сама знаешь, каждый лишний просмотренный день памяти — это дополнительный шанс, что вытащить к себе сознание кандидата потом не удастся. А батя с пяти лет таскает меня по походам, и Купец увидел в моей памяти, как я каждое лето провожу в уральской тайге: вот и посчитал местным жителем. Мысль, будто в таких диких местах можно отдыхать, высокоразвитым сефари даже не придёт.
— Это был предпоследний день нашего сплава, а ещё через два дня я уже был дома, — закончил он.
— Стоит поискать других. Чем больше нас станет — тем лучше, — подвела итог Виктория. — Но как это сделать, я пока совершенно не представляю.
Оба умолкли в задумчивости, но тут Викин взгляд упал на часы.
— Сашка, я тебя выгоняю! У нас завтра бред под названием «Уборка школьной территории», так что если не хочу получить от классной за очередное опоздание, мне вставать раньше восьми.
***********
[1] Сефари — раса, хозяева Содружества кланов сефари, куда брали героев. Элай — язык Содружества.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:08 AM | Сообщение # 1035 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Следующим утром Викин класс, дружно зевая, разбирал из подсобки грабли и мётлы. Под нотации химички парни лениво делали вид, что сгребают опавшую листву, а девочки неторопливо имитировали уборку мусора. Вика в очередной раз провела метёлкой по земле и, заметив, что химичка ушла распекать парней из соседнего класса, кинула орудие труда в общую кучу. Каждый год Вика удивлялась этому бессмысленному мероприятию: всё равно дорожки метёт дворник, а газоны уже через пару дней засыплет опять, и мусор туда набросают снова. Если на всю территорию школы всего одна урна, приучить людей не сорить просто невозможно.
Внезапно у самого забора, за бордюром из облетевших акаций послышался шум. Подойдя поближе, Вика увидела, как четыре девушки из параллели кидают мусор в её одноклассницу Лизу. А пятая, заводила, держит её вещи и презрительно объясняет, что сумку вернут, когда им сделают все дополнительные домашние задания. Лиза же сидит на корточках, прислонившись к дереву, а из-под очков катятся слёзы бессилия. Тремя шагами Виктория подошла к компании и, отвесив заводиле звонкую пощёчину, вырвала сумку.
— Пошли отсюда!
— О… чмо! Да ты знаешь, на кого наехала?!! — заверещала предводительница.
— Чтобы. Я. Вас. Рядом с Лизой. Больше. Не видела, — сквозь зубы процедила Виктория.
— Чё, самая умная, шо ли! — визгливо крикнула одна из остальной четвёрки. Но наткнувшись на знаменитый в полку взгляд «Дикой Рыси», поперхнулась и умолкла, а остальные, ошеломлённые произошедшим, оторопело замерли в неподвижности. Сама же Вика, ни на кого не обращая внимания, подняла Лизу с колен.
— Да… не очень, — сказала Виктория, оценив состояние платья и причёски одноклассницы, — домой в таком виде лучше не появляться.
От этих слов Лиза привычно втянула голову в плечи и сжалась, а Виктории вдруг стало невыносимо стыдно. Нет. Не за сегодняшний поступок — за то, что не сделала его раньше! Пухленькую девочку, в очках и всегда с книжкой в руках, дразнили класса с седьмого — как только она перевелась к ним из другой школы. Мальчишки обзывались и норовили дёрнуть за роскошную косу, девочки же то демонстративно не замечали, то издевались. Или как сегодня: не просто издевались, а заставляли что-то сделать. Самой же Вике всегда было наплевать на вещи, не касавшиеся её персоны напрямую — и она спокойно проходила мимо, предпочитая не связываться с «трудными» компаниями вроде сегодняшней.
— Значит, так! — решительно сказала Виктория. — Идем чиститься ко мне домой! — и, не слушая вялых возражений, одной рукой схватила оба портфеля, а другой потащила Лизу за собой.
Дома Виктория по-хозяйски загнала девушку в ванную, а грязную одежду, не спрашивая, тут же запустила в стирку. Через час платье сушилось на батарее, ошеломлённая Лиза сидела на диване в Викиной комнате и рассматривала книжные сокровища, добытые из огромного шкафа в зале. А сама хозяйка дома вместе с мамой тем временем хлопотала на кухне, заваривая чай и раскладывая сладости.
Девушки проболтали почти до вечера, и когда выяснили, что живут в соседних домах, договорились в школу ходить вместе. Простодушная Лиза по-детски радовалась обретённой подруге, а разрешение взять на воскресенье пару книжек привело её в восторг. Про сегодняшние неприятности она уже, кажется, даже не вспоминала.
Всю следующую неделю, под удивленные взгляды одноклассниц, две девушки ходили вместе. Классные сплетницы в очередной раз перешёптывались, пытаясь понять, что же всё-таки случилось с модной тусовщицей Викой. Перестала выбирать самые «крутые» юбки и фенечки, равнодушно отзывается о популярных дискотечных хитах… А теперь ещё и связалась с этой! Нет, следить за своей внешностью Вика не перестала, только теперь Виктория стала подбирать вещи по себе: всё должно сочетаться и подчёркивать собственную красоту, а не делать из человека карикатурное подобие глянцевого журнала. Не так много косметики под взрослый макияж, меньше пошловатых безвкусных блёсток и бисера… Школьные модницы кривились и втихую называли Вику деревенщиной. Пока не заметили, что местные донжуаны вместо «красавиц» чаще стали заглядываться именно на эту «простушку».
Спокойная жизнь продолжалась почти неделю, хотя Виктория с первого дня была уверена, что малолетняя шпана захочет отомстить. И дело даже не в «отобранной» жертве — в конце концов, нового раба или объект для приложения «чувства юмора» найти было не так уж и сложно. Но Вика перешла ту невидимую границу, которая отделяла благополучный мир «приличных» подростков от «улицы». К тому же Виктория позволила себе безнаказанно ударить предводительницу, и теперь та обязана доказать и Вике, и остальным, что их свора по-прежнему сильнее, что право бить и унижать по-прежнему принадлежит только им.
В пятницу Лизу задержала классный руководитель, поэтому Виктория осталась ждать подругу у школьного входа. Десятые классы учились во вторую смену, уроки заканчивались после шести вечера — и в октябре в это время тёмных мест и углов уже хватает. Из-за такого-то угла и показалась пятёрка «мстителей». И сразу стала «отжимать» Вику в темноту, за пределы школьной территории.
— Ну чё, мочалка! Ща те объяснять будем, на кого ты наехала!
Дальше всё началось по обычному сценарию. Вот жертву загнали в кусты. Вот для начала пару раз ударили, вот, кажется, готовятся вцепиться в волосы, разодрать колготки, повозить по земле и добавить ботинками под рёбра… Неожиданно на крыльце показалась завуч.
— Та-а-а-ак… Это ещё что такое! — завопила она. — А ну, Красильникова, Бегова, Пирогова и кто ещё там! Ну-ка, подойдите сюда!
Увидев растрёпанную причёску Вики и пару пятен на юбке, завуч поняла все правильно.
— Та-а-ак, опять за своё! Ты, Быстрицкая, иди, умойся. А вы, — она гневно посмотрела на остальных, — за мной!
Вика, многозначительно улыбнувшись, пошла чиститься и ждать дальше. А неудавшиеся мстители уныло поплелись за завучем: что такое разъярённая Нина Кирилловна и чем может кончиться непослушание, они знали хорошо. Овдовев, женщина полностью посвятила себя школе и «воспитанию подрастающего поколения». Неплохой и отзывчивый, в общем-то, человек, она приходила в бешенство, когда на подведомственной ей территории происходил какой-то непорядок, а пойманные «на горячем» подвергались разнообразным наказаниям — от длинных лекций до персональных занятий. В пустой дом Нина Кирилловна не торопилась, так что заниматься нерадивые ученики могли до начала десятого. Впрочем, попыток увильнуть со стороны жертв не было: лучше уж мучиться с Никендрой, чем «загреметь» на профилактическую беседу к школьному работнику по социальным вопросам родителей и молодёжи. Или, что было уже совсем страшно, попасть на педсоветовский разбор персонального дела.
На другой день, поймав Надю Бегову, Виктория объяснила, что в следующий раз она опять устроит им неприятности. Да такие, по сравнению с которыми визит к Никендре покажется раем. Надя в ответ дергала щекой, на которой до сих пор не прошёл след от первой встречи, но намёк поняла ясно, и больше эта компания проблем подругам не доставляла. Хотя, как Вика узнала много позже, история получила продолжение.
Сама Надя действительно не делала больше никаких попыток «отомстить». Но одна из пятёрки, та визгливая особа, похожая на разрисованную косметикой сушёную воблу, всё-таки решилась на месть. Направить кого-то непосредственно на Вику было уже нельзя: свои больше рисковать не станут, а искать помощи у девушек со стороны — обречь себя на статус отверженной неудачницы и вечного ничтожества на побегушках в чужих компаниях. Потому что такого не простят уже «подруги». Нельзя было натравить на обидчицу и знакомых парней — даже самые «отмороженные» до такого бы не опустились. Поэтому удар по уличным законам должен был прийтись на Викиного парня, слухи и сплетни про которого в школе мелькали уже давно.
Александр сначала решил, будто его с кем-то перепутали — и первые несколько раз просто «оторвался» от преследователей. Но когда история повторилась снова — понял, что этой кучке гопников чем-то не угодил именно он. Конечно, стоило и дальше спокойно уходить от преследования или просто неделю не появляться вечерами около Викиного дома: еще несколько неудач, и всё наверняка бы закончилось. Но у Александра вдруг взыграла самоуверенность, помноженная на ощущение безнаказанности. Чем-то серьёзным угрожать ему эта шпана не могла, так почему бы слегка не развлечься?
Саша стал вести себя нахально и демонстративно, раз за разом оставляя «противника» в ярости и недоумении: вот ещё чуть-чуть… но этот мозгляк опять куда-то делся! Его удальство доходило до того, что он всё чаще выбирал рискованные варианты, время от времени имитируя киношные трюки. То переберётся по скобам от старой пожарной лестницы через трёхметровую стену и сбежит из глухого тупика. То спрячется на козырьке подъезда и с чувством эйфории слушает ругань бежавших с разных концов переулка преследователей: мол, оба конца перекрыты, двери подъездов на замке, а пацан как сквозь землю провалился. Рано или поздно такая самоуверенность должна была привести к неприятностям…
Развязка наступила через три недели. Так получилось, что гопники, разъярённые его прошлой шуткой, в этот вечер продолжили преследовать Сашу даже в родном районе. А когда Александр уже собирался в очередной раз оставить их с носом, то неожиданно столкнулся с компанией Серого. Прятаться сразу от двух погонь, особенно в подступившей темноте, оказалось сложно, и в какой-то момент, уходя от одноклассников, Александр оказался зажат компанией откровенно уголовного вида. Парни тяжело дышали, но глаза светились от предвкушения.
— Ну чё, мозгля?! Добегался?!! — хрипло выдохнул предводитель и достал из кармана кастет. — Ща п… тебя будем.
Следом достали «орудия труда» из-под курток и остальные: цепи, арматуру и даже нож-бабочку. Шутки закончились. Александр скинул пальто и стал медленно дышать, стараясь удержать рвущегося наружу зверя, а губы беззвучно и горячо шептали: «Господи, лишь бы никого не убить!»
Драка была недолгой: после неё в грязном закутке остались восемь бессознательных тел и стоящая над ними жертва. Глядя на парней лет восемнадцати, каждый из которых имел по четыре-пять переломов, Александр чувствовал себя на редкость противно. Он прекрасно понимал — окажись на его месте кто-то другой, всё закончилось бы намного хуже, что перед ним лежат подонки, которые наверняка свою судьбу заслужили… на душе всё равно было погано.
Долго жалеть себя не получилось — в начале тупика послышался топот и, обернувшись, Александр увидел одноклассников. А те, похоже, были в шоке — двое даже позеленели от развернувшегося зрелища. Особенно когда заметили на одежде лежащих несколько пятен крови: в общей свалке гопник с ножом промахнулся и порезал руку своему приятелю. Пауза длилась несколько минут, пока, наконец, один из мальчиков не решился спросить:
— Это ты их так?.. — и дождавшись утвердительного кивка, продолжил с непониманием. — Так ты и нас же мог… а бегал…
Александр, который не переставал проклинать себя за глупость и боялся повторения, решил попробовать убедить хотя бы этих. Быстро перебрав в памяти популярные киношаблоны, Саша выдал «правдоподобную» версию — в духе популярных штампов Голливуда.
— Учили меня… один… мастер. Сила даётся праведным! Только вот предупредил, что в драке Искусство, — это слово было произнесено с ударением и с большой буквы, — просто так применять нельзя. Потому что сами видите, что с врагами будет. В общем… сами понимаете!..
Никто, конечно, ничего не понял. Но признаться — словно вслух перед всеми сказать: «Я один дурак». А такого мальчишеская гордость не вынесет. Поэтому все с умным видом продолжали слушать околесицу про секретное славянское искусство боя православных монахов и прочую ерунду. А также наставления, что, мол, каждая неправедная жизнь получает возмездие, а праведная — вознаграждение.
Александр вещал подобный бред минут десять, после чего, вызвав с мобильного одного из нападавших скорую помощь, отправился домой. Вслед за ним разошлись и ошарашенные одноклассники. Про случившееся они не рассказали никому: с одной стороны, от них этого потребовал Александр, с другой — им было приятно ощущать себя причастными к тайне.
Преследовать Сашу ребята, естественно, прекратили. И, к удивлению Александра, бред про «праведную жизнь» дал совершенно неожиданный результат: компания его недругов вдруг совсем перестала задирать мелюзгу из младших классов. В остальном же школьная жизнь размеренно и привычно потянулась дальше — от трудовых будней до сладких выходных.
В предпоследнюю субботу октября Вика неожиданно для себя проснулась поздно. Обычно по выходным она вставала около девяти, а в десять за ней уже заходил Саша. Под благосклонные взгляды и ностальгические мамины вздохи они на весь день отправлялись на «романтическое» свидание. Если бы мама знала, чем занимаются дети!.. Первую половину дня, уехав в лес на окраине города, Виктория и Александр отрабатывали рукопашный бой и прочие подобные премудрости: необходимо было хоть немного обучить Александра, а Виктория очень нуждалась в спарринг-партнёре. Пусть даже совершенно не обученном. Конечно, лес для таких занятий подходил плохо, но попытка пройтись по различным спортивным секциям и кружкам принесла разочарование. Почти везде руководили люди, для которых главным было получить деньги, качество занятий и здоровье подопечных их не волновало. К нескольким же действительно хорошим мастерам Виктория и Александр соваться побоялись: те наверняка заметят неладное, и объяснить, кто они такие, будет трудно. Закончив тренировки, друзья весь оставшийся день гуляли вдвоём, перебирали общих знакомых и сослуживцев, наслаждались вечерами в кафе и любовались закатами.
Большая стрелка медленно приближалась к цифре десять, поэтому Вика второпях начала одеваться, постоянно оглядываясь на часы. Вдруг её взгляд споткнулся о цветной сувенирный пакет, стоявший в углу комнаты.
— Ч…чёрт! — ругнулась она себе под нос. — Я и забыла…
На эту субботу Вику пригласила к себе одна из одноклассниц. Ульяна справляла своё шестнадцатилетие, поэтому вчера Вика предупредила друга, что сегодня её ждать не стоит. Звонок же будильника был благополучно проигнорирован. В гости приглашали только к двенадцати, и организм, кажется, решил, что сегодня имеет право на отдых.
В гостях девушка была ровно к назначенному сроку, самой первой. Поэтому, пока не подошли остальные, Виктория не торопясь прошлась по квартире. Раньше, когда она попадала сюда — восхищалась обилием сувениров из зарубежных поездок, мебелью и настоящими картинами на стенах. На её сегодняшний вкус квартира выглядела как склад дорогих предметов. Обстановку явно подбирали исходя только из цены, а «оригинальный» дизайн вызывал нервную икоту: какой-то «специалист» убедил здешних жильцов сделать сочные морковные стены, а для пола использовать пронзительные ярко-синие тона. Тот же недоучка решил, что раскраска комнаты прекрасно сочетается с люстрой и мебелью, стилизованными под восемнадцатый век. Виктория подумала, что сефари, которые всё меряли понятиями прекрасно-уродливо, и даже для боевых кораблей красоту считали не менее важной, чем мощь пушек или толщина брони, автора оформления убили бы сразу.
Последняя из приглашённых явилась только к часу, поэтому, как только пришла Светлана, именинница потащила всех к столу. Сегодня Ульяне разрешили отпраздновать всё «по-взрослому», и в квартире кроме девочек никого не было. К общему удивлению, на столе даже стояло несколько бутылок вина.
Ульяна изо всех сил стремилась вести себя солидно, изображая хозяйку дома. При этом девушка всё время старалась, чтобы гостьи заметили: надетое сегодня платье — настоящая «фирма»! Под стать имениннице все остальные тоже вели себя чинно и важно: так, по их представлениям, и положено вести себя на настоящем взрослом застолье. Виктории, глядя на потуги Ульяны и остальных, стало смешно — и немного грустно. Вика попыталась хоть как-то расшевелить компанию, но на девушку посмотрели такими странными взорами, что она предпочла замолкнуть. Когда же за столом пошли разговоры о новых фенечках, платьях из глянцевых журналов мод, обсуждение «гламурных» сплетен да перемывание косточек девочкам из соседнего класса — Виктории стало скучно совсем. Оставалось, как на штабных совещаниях, делать заинтересованное лицо, время от времени поддакивать… и по возможности не вникать в пустые разговоры.
Бессмысленное времяпровождение тянулось уже больше двух часов. Хозяйка праздника, явно слегка захмелев от непривычного вина, все чаще сводила разговоры к себе: какие у неё дорогие «фирменные» вещи, какая квартира… даже какой дорогой стол она сделала. Когда же она начала хвалиться вином на столе аж из самой Франции, Виктория не выдержала.
— А ты уверена, что оно настоящее? — елейным голоском спросила Вика.
— Конечно! — не раздумывая, ответила именинница. — Самый надёжный способ — капнуть на стол и растереть. Если на столе останется след — вино настоящее!
— Или стол грязный… — не удержалась Вика. И по багровевшему лицу Ульяны поняла, что получила смертельного врага.
Быстро попрощавшись, Виктория поехала к Саше исправлять неприятные ощущения от сегодняшнего дня — но и тут девушку ждала неудача: оказалось, его до вечера утащили приятели. Правда, Сашина мама, увидев разочарованное лицо гостьи, посмотрела на часы и поспешила успокоить, что он скоро должен вернуться. И уговорила девушку подождать. Первые полчаса Вика честно маялась от безделья и старалась никому не мешать, потом подсела к Андрею — Сашиному старшему брату: тот увлечённо гонял врагов в пошаговой стратегии «Герои меча и магии». Посидев ещё какое-то время и понаблюдав, девушка напросилась сыграть вдвоём. Андрей, которому уже надоело воевать с компьютером, согласился.
Первую раз Вика, естественно, проиграла. И сделав жалобный вид, уговорила на матч-реванш. Андрей, поворчав с ноткой превосходства о том, как некоторые лезут в мужские дела, согласился. На второй раз Вика разгромила самоуверенного противника меньше чем за четырнадцать ходов, с удовольствием посмотрела на удивленное лицо, напомнила про неженские игры и предложила сыграть снова. Когда Саша вернулся домой, два геймера вдохновенно гоняли армии монстров навстречу друг другу.
Александр вернулся в отвратительном настроении — у него день тоже «пропал зря». Поскольку сегодня Саша оказался свободен, одноклассники потащили его на «Праздник пива» — очередную рекламную акцию среди молодёжи, организованную местным пивзаводом. Устроители завлекали всех «феерическим шоу и выступлением московских рок-групп», а также бесплатной раздачей пива всем желающим: ограничение «до восемнадцати» на таких мероприятиях всегда существует только для органов надзора. Про пиво Сашины приятели задумывались не особенно, но волшебные слова «музыкальная рок-группа из Москвы» привлекли и их.
Концерт оказался кошмарным. Плохо настроенная аппаратура ревела до боли в ушах, а в заезжих «звёздах» кроме того, что они приехали из Москвы, не было ничего оригинального. Под стать им были и приглашенные устроителями акции местные «супергруппы». К тому же в середине концерта началась осенняя морось: ещё не дождь, но воздух пропитан влагой. Хотя большинству молодёжи, пришедшей на «концерт», ни погода, ни бессмысленный рёв на сцене всё равно уже не мешали, то тут, то там собирались группки с бесплатным пивом, а градус агрессивности рос вместе с выпитым алкоголем. Саша несколько раз пытался уговорить друзей пойти домой, но Дима, который и был организатором «похода», каждый раз предлагал подождать ещё немного: они же на настоящем «крутом» фестивале! Наконец, когда все уже были готовы пойти домой и без него, к ним неожиданно присоединилась троица каких-то Димкиных знакомых.
Великовозрастные обалдуи лет девятнадцати изо всех сил демонстрировали свою «взрослость», поэтому ребята из Сашиной компании уйти застеснялись. Трое же нахалов в ответ поддевали «малолеток» и предлагали попробовать «настоящего мужского напитка», тем более что сами они уже успели изрядно «нагрузиться». Больше всех досталось Диме, к которому в первую очередь и приставал самый активный из подошедшей троицы, но и остальным всучили по пластиковому стаканчику, подначивая выпить. Нет, к пиву с вином Александр относился вполне нормально, отдавая должное приятному вкусу и ароматному букету, но здешнее пойло оказалось невероятной гадостью, к тому же явно креплёной спиртом. Александр с грустью вспомнил настоящее пиво, которое у них на базе варил Рихтер — его семья владела производством пенного напитка в Баварии уже больше двух столетий. Здешнее же пойло годилось только для травли тараканов — что Саша и сказал, выливая стаканчик в кусты. Увидев такое святотатство, очнулся самый молчаливый из подошедших парней. С трудом сфокусировав мутный, полупьяный взгляд, он шагнул к Саше и, дыхнув в лицо перегаром, зашумел:
— Ты чо! О… ?! Пиво про… ! Да я!..
Саша повторил свои слова снова, и пьяный парень распалился ещё больше, после чего решил проучить «сопляка». Не дожидаясь, пока всё закончится дракой, Александр со вздохом набрал в лёгкие побольше воздуха и выдал в ответ матерную фразу минут на пять или шесть. Не дешёвую уличную брань, в которой люди со словарным запасом пещерного медведя просто подменяют слова десятком ругательств, а целую речь, где нецензурные выражения сплетались в сложные конструкции друг с другом и нормальными словами. Ответом стала общая оторопь. Александр посмотрел на ошарашенных скандалистов и хитро улыбнулся — знай наших! Не зря первым командиром у него был отчаянный пилот и страшный матерщинник, который даже в певучий синт умудрялся вставлять тяжёлые русские матюги. Неудивительно, что с таким начальством быстро освоишь бранную премудрость.
После Сашиного выступления конфликт был исчерпан. Потратив ещё минут пять-десять на взаимные любезности и признания, что тут, оказывается, все «свои» и ссориться не стоит, ребята наконец-то сумели уйти с «праздника». Но когда до родного двора оставалось всего ничего, подоспела новая неприятность — Диму от влитого пива окончательно развезло. Вести его в таком состоянии домой было нельзя: весь класс знал крутой нрав Димкиного отца, который периодически порол сына до сих пор, хотя парню было уже шестнадцать. Пришлось вести приятеля к его тётке, жившей довольно далеко от их района. Поскольку остальных от выпитой гадости тоже помаленьку мутило, тяжелый труд по доставке «тела» взвалили на Сашу, и домой он сумел добраться только к восьми часам вечера.
Скинув куртку, Александр хотел было утащить Викторию к себе, но пообщаться им не дали: едва увидев младшего сына, мама погнала всех ужинать. При этом Вику и Андрея пришлось вытаскивать из-за компьютера чуть ли не клещами: война в сказочном королевстве была в самом разгаре, и полководцы совсем перестали замечать происходящее в реальном мире. Затем приехал Сашин отец, и посиделки на кухне продолжились. Дальше оказалось, что уже поздно, родителям завтра рано вставать, а ещё надо отвезти на машине домой девушку...
В воскресенье с утра мама неожиданно отправила дочерей к своим родителям. Ехать приходилось на другой конец города и Рита начала спорить, ссылаясь на какие-то свои планы, но мама была непреклонна. У бабушки и деда сёстры задержались почти на весь день, хотя младшая сестра несколько раз порывалась уйти пораньше, намекая старшей, что они и так сидят уже час, два, три… Сколько можно!.. А Виктория вдруг заметила, как сильно те изменились. Всё так же суетятся, радуясь приезду внучек — но видно, что силы уже не очень. А ведь дедушка совсем старый. Да и бабушка сдала… Вика подумала с тоской: сколько им ещё осталось? Если уж получилось приехать, то стоит пробыть у них как можно дольше.
Понедельник показал, что суббота была не просто неудачным днём. Похоже, как в известной премудрости, «полоса чёрная» сменила «полосу белую»: крупные и мелкие неприятности посыпались словно из рога изобилия. Перед школой внезапно выяснилось, что Лиза угодила в больницу с аппендицитом. Когда Вика, как обычно, зашла за подругой, дверь открыла её мама и рассказала, что в воскресенье дочь увезли на «скорой». Девушка вспомнила свои вчерашние мысли, как может потерять близких, и посерела. Русана Матвеевна, увидев Викино лицо, поспешила её успокоить: мол, всё в порядке, уже сделали операцию и с пятницы Лизу можно будет навещать, а сейчас она просит извинить — ей надо съездить в больницу.
Слегка успокоившись, Вика поспешила в школу, но там неприятности продолжились. Незадачливая именинница не забыла свой день рождения, начала настраивать против неё остальных одноклассниц. Особенно Ульяну поддерживала прежняя Викина компания. Бывшие подружки демонстративно старались не замечать девушку, высказывать в её присутствии разные замечания: вроде и не про неё — но всем и так понятно. Кроме того, Викины тетрадки почему-то чаще оказывались первыми на проверку, а её фамилия — вверху списка на всякие дежурства.
Одноклассники с интересом наблюдали, как жертва будет себя вести в ответ: ведь раньше она держалась за «подруг» всеми силами, боясь выпасть из престижной компании. Но сейчас всех ждало разочарование — Виктории было безразлично. Повзрослев, она увидела, насколько мелочны и ограниченны те, с кем она старалась общаться раньше. Кроме тряпок, мальчиков и ночной-светской жизни, в голове у них больше ничего не помещалось, каждая хотела всего даром, ни на мгновение не задумываясь о том, откуда что берётся. А тяга к тем, кто казался успешнее, сочеталась с завистью и желанием показать свою значимость перед теми, кто был «ниже». Сегодня Виктория с удовольствием общалась бы с другими… но они её не принимали — ведь раньше Вика всегда относилась к девочкам «попроще» свысока. Вот и получала сейчас равнодушное отношение ответной монетой.
Впрочем, положение одиночки её не сильно и тяготило. Хотя через несколько дней она поняла, как ей не хватает Лизы: такой трогательной, такой настоящей… и такой беззащитной! Когда рядом стало некого опекать и заботиться, Виктория вдруг обнаружила, что стала довольно несобранной. Наверное, из-за такого растерянного душевного состояния Виктория вдруг и начала попадать в разные истории, забавные и не очень. Так, например, на уроке иностранного, когда Вику неожиданно подняла «англичанка», девушка не сразу сообразила, о чём идёт речь и, пока пыталась найти нужную страницу учебника, отделалась пространной английской фразой. Её обычно говорил Джимми, негр из Чикаго, когда его ловили на незавершённой работе. Там вообще все очень сильно скучали по дому и старались, где можно, использовать слова и речь со своей родины, и Виктория нахваталась разных словечек чуть ли не на десятке языков, да выучила испанский. Но сейчас, увидев выражение лица учительницы, Виктория нервно сглотнула и подумала, что трущобный сленг, даже с хорошим английским произношением, на уроке несколько не к месту. Правда, остальной класс ничего не понял, а «англичанка» не стала заострять внимания, только следующие несколько уроков смотрела на ученицу как-то странно.
Следующий курьёз произошёл на модном предмете «экология». Что это такое, знали смутно как министерство образования, так и пожилая преподавательница биологии. Сама же Виктория открыла учебник всего раз или два и, удивившись царящей там безграмотности, забросила подальше. Но когда её подняли с вопросом о биоценозах, то девушка машинально начала пересказывать начало вводного курса «основы экзоэкологии». Минут через пять-семь ошарашенная учительница, которая поняла не больше трети слов, сказала, что достаточно. Как потом узнала Вика, «биологичка», обрадованная, что в школе есть хоть кто-то, увлечённый этим «заумным» предметом, даже хотела отправить девушку на районную олимпиаду по экологии. К Викиному счастью, бог миловал, и вместо неё послали заучку-одиннадцатиклассницу, которая честно заняла второе место к гордости родителей и радости учителя.
После нескольких таких ошибок Виктория стала следить за собой намного тщательнее. Так что, например, когда на контрольной по физике она решала задачу про снаряд, летящий по траектории — переписывать в беловик таблицу поправок для разных условий стрельбы она уже не стала. Но всё равно профессиональная память и своеобразное образование время от времени подкидывали проблемы — пока Виктория, наконец, не сумела всё это обуздать.
Следующей крупной неприятностью стал пузырёк туши, лопнувший в руках Сашиного старшего брата. По закону всемирной подлости чернила пролились на листочки, куда друзья записывали правила четырёхмерных шахмат и наброски по их созданию. В отличие от обычных шахмат, здесь игра шла на кубе, а некоторые правила менялись через определённое число ходов. Игра была популярна в первую очередь среди пилотов и навигаторов, но и среди остальных находилось немало заядлых игроков. Конечно, изготовить нужную доску здесь было невозможно, поэтому Александр сел изучать программирование: чтобы разработать интерфейс и сделать всё в компьютере, а правила, особенности и идеи друзья вдвоём записали на бумаге. Теперь же всё погибло, и работу приходилось начинать почти заново.
Увы, на этом неприятности не закончились. Когда в конце недели Вика пошла в больницу навестить подругу — упёрлась в закрытые двери. И объявление, написанное фломастером на большом листе ватмана: «Посещение больных закрыто в связи с карантином по гриппу». Это в конце-то октября! Виктория готова была лезть на стену от бешенства или растерзать кого-то! Поэтому, когда Ульяна с подпевалами, раздраженные тем, что привычная тактика травли не сработала, перешли к пакостям — Вика возликовала. Есть на ком сорвать раздражение! В ответ на каждую гадость она выискивала автора и незаметно делала что-то ещё более неприятное. Например, после стружки от карандашей в сумке она аккуратно накрошила в пенал противнику немного гигиенической помады: бесцветной, не оставляющей следов — зато все ручки стали жирными и противными на ощупь. К тому же, в отличие от начинающих пакостниц, Виктория действовала намного аккуратнее: её причастность к ответным диверсиям не смог бы доказать никто.
Жизнь потихоньку начала налаживаться. В четверг Лиза вернулась домой, и Вика уже собралась проведать её на следующий день перед занятиями, как квартиру Быстрицких неожиданно навестила классная руководительница. После короткого вступления она объяснила Быстрицкой-старшей, что пришла «поговорить по поводу поведения дочери и психологического климата в детском коллективе». Сама Виктория, которую классная дама попросила остаться в комнате (и на которую, судя по всему, этот спектакль и был в первую очередь рассчитан) понемногу приходила в бешенство. Вот только этому руководящему недоразумению о психологическом климате и говорить!
Евгения Семёновна была их «классной» уже пятый год. И постоянно любила говорить: «Школа — это второй дом, поэтому учитель должен стать вторым родителем». Женщина постаралась, чтобы все девочки постоянно бегали к ней со своими секретами, а она «направляла их своим жизненным опытом». К тому же «старший товарищ» старалась «помогать развитию наиболее ярких и талантливых личностей» и «поддерживать мягкий климат общего сотрудничества и взаимодействия учеников» — по крайней мере, так было на словах.
В жизни все получалось иначе. Учительница заводила себе любимчиков, которым прощалось то, что остальным было строго запрещено: ведь творческие личности такие хрупкие и ранимые!.. Евгения Семёновна любила наглых, нахальных — и совсем не видела скромных и застенчивых. А «поддерживание климата» приводило к тому, что она просто вежливо не замечала, когда одни бессовестно затирали других: ведь и какие-то стенгазеты выпускаются, и в школьных мероприятиях активно класс участвует. И вообще хорошо, когда дети самостоятельные! А если рисуют одни, а вешают газету другие — её не волновало. И что-то делать Евгения Семёновна начинала только тогда, когда события откровенно выходили за рамки внешней благопристойности. Например, как сейчас.
Слушая длинную речь о «сотрудничестве и пользе добрососедских отношений между отдельными личностями коллектива», Виктория тихо зверела. А когда женщина перешла к своим задачам как педагога и заговорила о необходимости иногда вмешиваться в ситуацию — девушке очень захотелось крикнуть в ответ: «Где ты была, когда травили Лизу? Ты ведь всё прекрасно знала!» Но вместо этого она подчёркнуто спокойным тоном прервала словесные излияния:
— Объясните, пожалуйста, а при чём тут я?
Евгения Семёновна запнулась на полуслове и растерянно посмотрела на Вику как на заговорившую табуретку. По её многолетнему опыту девочка уже должна растеряться, чувствовать себя виноватой… расплакаться, наконец. Но чтобы так!..
А Виктория добавила в голос холода и продолжила, копируя манеру оппонента:
— Если отдельные личности в классе систематически занимаются хулиганством — это действительно очень плохо отражается на моральном состоянии всего коллектива. И то, что в мою обувь и сумку сыплют мусор — лично мне тоже неприятно. Кстати, пару раз даже ловила некоторых за руку. Подозреваю, пострадала не я одна. Но при чём тут я? Или, — тут голос девушки стал совсем ледяным, — Вы считаете, что всё это моих рук дело?
Внезапно Вику поддержала мама. Старательно пряча в глазах смешинки, она продолжила:
— Евгения Семёновна, мы, конечно, просто беседуем. Но Вы, кажется, хотите обвинить в чём-то мою дочь? Да ещё и бездоказательно! — тут она сделала многозначительную паузу, а потом добавила. — К тому же, как я понимаю, Вы в курсе, что девочка и сама страдает от действий этих неизвестных злоумышленников?
Противник был повержен. Какое-то время Евгения Семёновна мямлила, пытаясь повернуть разговор в нужное русло, а потом сослалась на школьные дела, быстро попрощалась и ушла. Когда за ней закрылась входная дверь, Вика вполголоса сказала:
— Всё-таки подкладывать Таньке плюшевого мышонка не стоило… Но он был так похож на настоящего… — и они звонко захохотали на пару. Отсмеявшись, Вика пообещала, что так больше шутить не будет. А мама слегка пожурила её для проформы, но боевым настроем дочери осталась довольна. Ведь и сама она в молодости слыла изрядным сорванцом, который не давал никому спуску!
Какой разговор состоялся между «классной» и Ульяной, Вика так и не узнала — но гадить по мелочам склочницы прекратили. И потому даже новость, что со следующей недели их лишат субботнего выходного, не испортила ей настроения. А когда на следующий день наконец-то сумела выбраться и навестить Лизу, то с облегчением подумала, что неудачная полоса, кажется, закончилась.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:09 AM | Сообщение # 1036 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Так получилось, что до сих пор у подруги дома она никогда не была: встречались и расставались они на пороге или у подъезда, а совместные посиделки устраивали у Быстрицких. Тем более что девочка очень пришлась по душе Викиной маме. И та даже аккуратно стала намекать, что не прочь бы познакомится с Русаной Матвеевной. Саша, когда услышал, долго хохотал, а потом сказал: «Сперва мои родители, теперь у Лизы… что будет дальше?!.» — но, заметив выражение лица подруги, решил не рисковать и дальше мысль развивать не стал.
Сейчас же, пока Лиза хлопотала на кухне, Вика с интересом осматривала квартиру. Просторная, светлая комната в золотистых тонах пшеницы — только-только собранной и обмолоченной, красивые цветы… На несколько минут девушка застыла, прислушиваясь к чему-то внутри, а потом вдруг поняла: это дом вдруг соткал ей где-то в каких-то уголках души чувство уюта, тепла и покоя. Одна из стен была увешана фотографиями: с них смотрели люди в форме — молодые и старые, с орденами и без. Кто-то в гимнастёрке, кто-то ещё с царскими лампасами. А с самого края висели три фотографии: мужчина в камуфляже и двое молодых парней с лейтенантскими звёздочками.
— Папа… — нежно, но с какой-то грустью сказала Лиза, которая совсем незаметно подошла и встала рядом. — А это братья: продолжают традицию. Один под Уралом, а второй где-то в Плесецке служит, — и, предвидя вопрос, который уже был готов сорваться с Викиных губ, ответила. — Папа погиб четыре года назад. Мы потому-то и переехали сюда: мама в старом доме не захотела оставаться.
Дальше разговор пошёл о произошедшем за последнюю неделю в школе, о планах на будущее, о всяких мелочах. Но Виктория понемногу всё же выяснила, что семья Лизы — потомственные военные. Лиза с гордостью рассказывала о каждом из своих предков. Например, седоусый мужчина в гимнастерке, усыпанной орденами, оказался её прадедом. А высокий усатый красавец в форме унтер-офицера — первым из Мерешко, выбравшим военную стезю.
Виктория слушала, разинув рот: Лиза открылась ей с такой удивительной стороны! Но сюрпризы на этом не закончились. Подруги просидели за разговорами почти до самого вечера, обсуждая всякую всячину: от новых платьев до самого сокровенного. Неожиданно Лиза, краснея и смущаясь, призналась, что пишет стихи, и дала полистать подруге одну из своих тетрадок. Вика была потрясена. Каждая строчка была нежной птицей, задумчивым облаком или весёлым ручейком, жила, переливаясь и играя словами и образами. Весь оставшийся вечер Виктория слышала внутри себя их музыку, а лёгкое и радостное настроение сохранилось на несколько дней.
Наверно, именно стихи, а также оставшиеся от них чувства и стали причиной, почему девушка дала Саше уговорить себя пойти в литературный клуб. Точнее, не совсем клуб, а скорее литературный кружок: там собирались в основном студенты-сокурсники Андрея, а также их друзья. Ребята спорили о прочитанных книгах, о поэзии, просто о жизни... устраивали "квартирники"... И Александр, которому надоело сидеть дома (а таскаться с одноклассниками по компьютерным клубам и прочим подобным заведениям не хотелось), напросился в компанию. Тот сначала сопротивлялся, не желая таскать с собой "малышню", но брат на удивление легко сошёлся с остальными, а освоившись и став совсем своим, решил затащить туда подругу.
Вику «собрание» приняло и проще, и сложнее. Сложнее, потому что сработал устоявшийся стереотип: в шестнадцать лет у девочки на уме только всякая ерунда, куда уж ей рассуждать о тонких литературных материях! Проще, поскольку компания была преимущественно мужская и появление красивой девушки встретили с интересом и вдохновением. К тому же, придя первый раз вместе с подругой, Саша расстарался, изображая из себя галантного рыцаря. С одной стороны, Вике было приятно, с другой — оба забавлялись, перехватывая снисходительные взгляды остальных. Когда же кто-то из этих двадцатилетних ребят вполголоса сказал что-то мечтательное про прекрасный период юношеского романтизма, Виктория чуть не прыснула от смеха.
Собирались на квартире одного из сокурсников Андрея: его родители работали вахтой и бывали дома с интервалом в три месяца, так что компания могла сидеть и обсуждать всякую всячину хоть до утра. И, словно судьба решила ещё раз пошутить, сегодня спор разгорелся о современных стихах. Кто-то доказывал, что сегодняшние авторы ни на что не способны и ждать гигантов, равных Пушкину и Ломоносову бесполезно. Кто-то, наоборот, с жаром утверждал, что мы просто не знаем таких творцов. И если их не печатают — ещё не значит, будто их не существует. Потом пели песни: от Визбора до "Арии", потом снова спорили... А Вика всё это время вспоминала Лизины стихи... хотя прочесть их вслух и не решилась.
Через какое-то время, как обычно случается, наступил перерыв. Кто-то вышел покурить в коридор, кто-то за компанию потянулся за ними. Несколько парочек уединились на балконе, на кухне, в соседней комнате... и получилось так, что Виктория и Александр остались вдвоём.
— Милые ребята... — негромко начала Виктория. — Но, право слово, какие они всё же дети...
— На себя посмотри, — вспомнив недавнее приключение, резко прервал её Александр. — Сколько тебе? Двадцать шесть? А по паспорту и шестнадцати, кстати, нет! А рассуждаешь, как будто старше их раза в два...
Вика покрутила в руках оставленную на диване гитару и задумчиво ответила:
— Смотря как считать... Если годами — наверное, не намного. А если событиями...
Дальше разговор не получился. Сашу неожиданно позвали из коридора, и он, быстро кивнув, что они закончат потом, ушёл. А Виктория осталась на диване одна и с гитарой в руках. Она ещё раз осмотрела очень неплохой, хотя явно изведавший жизни инструмент, и слегка провела по грифу: гитару она не держала в руках с самого возвращения. Но сейчас девушке вдруг нестерпимо захотелось сыграть хоть что-нибудь... Чуть подстроив струны, она прошлась по струнам. Неожиданно для себя Вика выбрала скерцо из четвёртой сонаты Баха.
Девушка нежно перебирала струны, и, словно противореча быстрой мелодии, неторопливо нахлынули воспоминания... Виктория вспомнила Себастьяна, её зеленоглазого идальго из Барселоны. Они познакомились, когда Вике только-только исполнилось девятнадцать. Открытый, никогда не унывающий, очень нежный... первая в жизни настоящая, большая любовь. Именно он научил её играть на гитаре, ради него она выучила испанский — чтобы говорить с любимым на родном языке. Счастье длилось два года… Себастьян так и остался в её сердце смеющимся, когда махнул своей тёмной гривой и на мгновение повернулся в её сторону. Повернулся, чтобы послать любимой воздушный поцелуй и запрыгнуть в тоннель корабельного перехода: их отряд уходил на рядовое патрулирование границы в тихий и спокойный сектор.
С того дежурства не вернулся никто: во время мелкой пограничной стычки союзники неожиданно ударили в спину. Узнав о случившемся, Виктория напилась единственный раз в своей жизни. А в ответном карательном рейде заработала прозвище "дикая рысь" и репутацию холодной безжалостной стервы. Гитара же и испанский остались ей как память о самом близком человеке: остальные годы службы в свободное время она училась играть и говорить на испанском. Чтобы помнить, чтобы чувствовать, как частица Себастьяна ещё живёт в её душе. И сейчас она играла мелодию, которую услышала при первой их встрече.
Девушка сидела спиной к двери и полностью ушла в себя — только в глазах стояла тоска, да на краях ресниц, кажется, повисли две крохотные слезинки. Поэтому и не заметила, как на музыку подошли остальные. Едва отзвучал последний аккорд, за спиной раздались овации и восторженные замечания, навроде: «И скрывала такой талант!», «Ещё!»
Виктория от неожиданности вздрогнула и испугалась: кто-то мог увидеть слёзы или заметить её состояние. Поэтому начала быстро перебирать в памяти, что можно сыграть дальше. И первой на ум пришла песня, которая была неофициальным гимном десанта: эта музыка всегда помогала Виктории успокоиться и сосредоточиться. Песню перевели, наверное, на все земные языки, Вика сама знала не меньше пяти вариантов, а ещё десяток слышала. Но сейчас она запела её именно на русском:
Здесь птицы не поют,
деревья не растут,
и только мы плечом к плечу
врастаем в землю тут.
Гитара пела в её руках, и сама девушка вторила вслед за ней. В звонком голосе звучала память о схватках и сражениях, где десант вступал в бой первым и отступал последним. Радость за товарищей, которые возвращались домой, и память о тех, чьи имена навеки вписывали в золотую книгу героев. О чести, о мужестве. О гордости. А песня тем временем летела дальше:
Когда-нибудь мы вспомним это —
и не поверится самим...
А нынче нам нужна одна победа,
одна на всех — мы за ценой не постоим.
Закончив, чуть залихватски, последний припев, Виктория победно осмотрелась по сторонам: «Знай наших!». Ответом было удивленное молчание. Наконец кто-то сказал:
— Круто. Сколько раз слышал, но чтоб так круто сыграть — первый раз!
Остальные одобрительно поддержали. Только на Сашином лице слегка проглядывала тревожная тень, но Виктория успокоила его легким кивком головы и чуть заметным движением ресниц — все в порядке. И на всякий случай ещё раз аккуратно осмотрелась вокруг, не заметил ли кто её слабости? Но нет, никто: все восхищались игрой и просили сыграть ещё что-нибудь. Облегчённо вздохнув, девушка продолжила.
На самом деле один из вошедших ребят всё-таки успел кое-что заметить, и когда на следующий день сокурсники ехали из института, сказал:
— Ты знаешь, у этой девчонки, которая играла вчера. Как её там... Вика. Мне показалось, у неё был такой взгляд... Я похожий у Борьки видел, если про Чечню разговор начинается.
Но Андрей только отмахнулся: ей всего шестнадцать! Откуда? Напридумывал ты, брат, на пустом месте! Приятель в ответ вынужден был согласиться, и разговор быстро забылся. А Вику стали регулярно приглашать в компании и на разные посиделки: человек с гитарой в таких делах создание не просто полезное, а очень даже необходимое!
Время неторопливо бежало своим чередом, не обращая внимания на мелкие человеческие радости и огорчения. Закончился ноябрь, следом пролетел декабрь. Мама Вики всё-таки сумела познакомиться с Русаной Матвеевной, так что теперь женщины регулярно сидели у Быстрицких за разговорами и чаем. А подружкам приходилось прятаться от проектов по воспитанию у Лизы дома.
Вика сумела затащить в компанию студентов подругу: и хотя она сначала отчаянно молчала и стеснялась, но потом сошлась с остальными. Виктория же с радостью смотрела, как эта вечно застенчивая девочка постепенно начинает оттаивать, уже не только соглашаясь, но и всё чаще отстаивая своё мнение. Особенно когда речь шла о её любимых книгах! В повседневной жизни это тоже проявилось. На одном из уроков, когда один из одноклассников по привычке попытался что-то с девушки потребовать, та не испугалась и не спряталась за Вику, как раньше, а громко и решительно отказалась. Передать словами удивление класса было невозможно — все выглядели так, будто школьная парта вдруг потребовала не расписывать её глупыми надписями! И хотя Лиза, кажется, испугалась своей смелости и даже готова была по привычке забиться в дальний угол, вопрос её статуса в негласной детской иерархии был решён.
А Саша неожиданно для себя всерьёз увлёкся программированием. И если начиналось всё только ради шахмат, то теперь превратилось в полноценное хобби. Сам Александр как-то признался, что ему очень не хватает задач по многомерной навигации и пилотированию, поэтому "ломать" программный код, писать что-то своё и заниматься прочими подобными делами стало для него хорошей отдушиной. На вопрос же подруги, откуда он знаком с приёмами программирования объёмной логики сефари, Саша ответил, что рейдерам чего только не преподают. В одиночных вылетах рассчитывать можно только на себя, вот и изучаешь всё, что хоть немного пригодится! Он даже показал результаты "скрещивания" земных разработок и тамошних приёмов: "ломалки" для некоторых программ, которые считались невскрываемыми.
Среди его творчества числилось даже несколько вирусов, хотя их он никогда за пределы своего компьютера не выпускал: считал неэтичным. А после того, как один всё-таки попал в интернет — вообще стёр от греха подальше и снова «гадости» даже для забавы писать поостерегся. Тогда хитрый «троян», созданный ради какой-то забытой автором шутки, три дня заменял "весёлым Роджером" национальный флаг на сайте британского правительства. Специалисты по компьютерной безопасности в один голос заявляли о талантливой группе хакеров. Новостные агентства пестрели новостями об атаке на сайт неизвестных злоумышленников. Спецслужбы пытались найти злодеев, чьи следы обнаруживались то в Австралии, то в Таиланде, то в Бразилии. Различные группы — от ИРА до исламистов — брали на себя ответственность и грозили новыми неприятностями. А тем временем взмыленный автор перебирал в памяти способы нейтрализации программ класса "Тень". И пытался впихнуть эти способы в земной программный код.
Прячась за ежедневной суетой, подступил Новый год. Его ждали, к нему, кажется, готовились... но как его встречать, все решали в последний момент. Родители в этом году думали недолго: они собрались двумя семьями, пригласили маму Лизы, а детей выпихнули встречать праздник в компанию Андрея. Нет, сами друзья были не против, они как раз хотели договариваться встречать Новый год не дома. Но вот то, что им навязали младшую сестру, вызвало со стороны Виктории бурные протесты. Она пыталась уговорить родителей всеми доступными способами, объясняла, что "мелкая" им будет мешать, но те были непреклонны. Или старшая дочь берёт с собой Маргариту — или сидит дома. Перед таким аргументом пришлось нехотя уступить.
Праздновать собрались у одного из ребят из литературного клуба: его родители тоже куда-то уезжали и почти на неделю оставляли квартиру в распоряжении сына. На последнем предновогоднем «заседании» договорились собраться пораньше — украсить дом и подготовить всё к празднику. Но за день стало известно, что потоку Андрея на тридцать первое число поставили с утра зачёт. Преподавателя все знали слишком хорошо, и поэтому раньше второй половины дня их не ждали. Ещё кто-то в последний момент предупредил, что подъедет только к вечеру, поэтому с утра на квартире собралось всего человек семь, которых сразу же приставили к тем или иным делам.
Виктория сразу взялась за распределение обязанностей, не стесняясь, гоняла всех и раздавала команды. И, казалось, успевала везде! Рита просто диву давалась старшей сестре, с каждой минутой удивляясь всё больше. Сейчас она очень напоминала ей… нет, не маму. Прабабушку-фронтовичку, которая, пока была жива, так же гоняла своё семейство на больших совместных праздниках. Саша, глядя на творящуюся суету, даже съязвил: рота под командованием бравого солдата Швейка на подготовке позиций. Шутка понравилась всем, только вот Вика почему-то в ответ мрачно пообещала намылить зубоскалу шею и перевалила на друга солидную часть обязанностей: так что шутить дальше Саше стало некогда.
Как самую младшую (а может просто из вредности), Риту отправили на кухню. Девочка, которая всю дорогу радовалась, что сегодня мама не заставит её, как всегда, заниматься уборкой и готовкой, чистила картошку. Затем свеклу. Затем морковку. Потом снова картошку! В какой-то момент Рита взбунтовалась: «Это дедовщина и использование детского рабского труда!» В ответ старшая сестра посмотрела нехорошим взглядом и с каким-то вожделением сказала: «Говоришь, дедовщина? Не-е-е-ет, это пока ещё не дедовщина и не рабство. Но если настаиваешь — могу устроить…» На этом месте Рита нервно сглотнула и поверила. Следующий час она работала, не задавая вопросов. Но когда Саша стал собирать в магазин добровольцев за покупками, начала напрашиваться вместе с ними.
— Ты уверена? — спросил парень. — Скидок и поблажек не будет. Тащить будешь как все.
Рита бросила быстрый взгляд в сторону ненавистной кухни и твёрдо ответила:
— Уверена!
Полчаса спустя, когда на выходе из магазина ей вручили пару увесистых пакетов, решимости заметно убавилось. Взвесив в руке груз, девочка жалостливо спросила:
— А полегче ничего нет?!
К её удивлению, Саша не стал напоминать про свои слова. Вместо этого он предложил:
— Давай так. Или тащишь вот эти пакеты… или берёшь всё, — на этом слове он сделал ударение, — самое лёгкое! — и хитро улыбнулся.
Рита подвоха не заметила и радостно согласилась. Всю дорогу до дома остальные развлекались, глядя, как девочка тащит пакеты с мишурой, одноразовую посуду, надутые шарики, игрушки на ёлку и прочую дребедень: легкую, но очень уж объёмистую! Вещей было столько, что невысокая Маргарита в своей красной вязаной шапочке была похожа на снежного гнома, который тащит слона. Особенно когда девочка падала в очередной сугроб: во дворах после снегопада дорожки так и не почистили. Ей помогали встать… и вручали всё обратно: уговор дороже денег! Так что после возвращения Рита больше не пыталась выискивать себе дело попроще. Только время от времени глядела на Вику с Сашей и бурчала себе под нос: «Сговорились на мою голову! Два сапога пара!». Но так, чтобы «сапоги» этого не услышали.
После пяти постепенно начали подходить остальные. Как раз разыгралась метель, и каждый входивший стряхивал снег и с чувством произносил: «Ну и погодка!». На третьем все стали загадывать, как себя будет вести следующий вошедший. А когда и он начал с тех же самых слов, долго смеялись. Настроение было самое новогоднее: веселое, праздничное, в воздухе будто витало ожидание чуда или, по меньшей мере, приятного подарка.
Первый сюрприз сделал Костя, главный весельчак и гитарист компании. Сегодня, кроме гитары, он притащил с собой невысокого, кругленького приятеля: Вике с первого взгляда парень показался похожим на Капитошку из мультфильма. Оказалось, это студент-испанец, который приехал на весь год в Россию изучать русский язык. Хосе случайно не смог уехать на праздники домой в Севилью, вот Костя и взял его с собой, чтобы тот не скучал весь Новый год в общежитии. Когда они прошли в комнату, Вика поприветствовала Хосе на испанском:
— Hola, espero que te guste esta tarde con nosotros[2].
— О! — обрадовался тот. — Qué sorpresa! Me alegra encontrar a una chica española por aquí. Eres de Barcelona? [3]
— No, — рассмеялась в ответ девушка. — Soy de aquí[4].
— Pues tu español es perfecto, hablas como una nativa[5].
Виктория, которая только сейчас поняла, как соскучилась по испанской речи, взяла Хосе на весь вечер под свою опеку. К огромному облегчению Кости, боявшегося, что плохо говоривший по-русски испанец будет скучать. А Вика, забыв про конспирацию, с удовольствием болтала с Хосе, пока её не позвали помочь на кухне. Девушка даже не обратила внимания на поражённую Риту, которая всё это время смотрела на неё круглыми от удивления глазами: как же она, такая всезнайка — и столько упустила в старшей сестре! После сцены с испанским даже то, что сестра где-то научилась хорошо играть на гитаре, оказалось не столь шокирующим. Но на этом сегодняшние чудеса и сюрпризы не закончились.
Оказывается, Александр не забыл, что у Вики вчера был День Рождения! И сказал об этом остальным. Так получилось, что из-за неудобной даты свой день варенья Виктория никогда нормально не отмечала. Новый год всегда отодвигал или поглощал её личный праздник, превращая в часть общего торжества. Разве что вечером, в день рождения, её тихо, по-семейному, поздравляли дома. Подружек же и одноклассниц всегда звали после нового года, и гости приходили заметно пресытившиеся праздничными днями. А памятуя визит к Ульяне, в этот раз Вика вообще решила никого не приглашать и ничего не отмечать. Хотя дата была знаменательная — ей официально исполнялось шестнадцать.
Но не зря Новый год — это волшебный праздник. Оказалось, пока Лиза вместе с Ритой отвлекала Викторию на кухне, в одной из комнат творилось настоящее чудо: вошедшую именинницу встретил огромный букет цветов, большой плакат с поздравлением, куча хлопушек, засыпавших её конфетти… и друзья, каждый из которых с радостным пожеланием попытался потянуть девушку за уши (отчего одно ухо даже покраснело). После чего стали вручать подарки. Не стандартные безделушки из магазина, никому не нужные и хранимые только как знак внимания, и не роскошные дорогие подарки, где главным является цена: всё было сделано дарителями вручную, и каждый предназначался только ей и только для неё.
Саша подарил законченную программу шахмат, где даже оказался простенький компьютерный противник, Лиза, смущаясь и отчаянно краснея, прочитала стихи. Кто-то поднёс вышитую ленту для волос, кто-то сплетённую из бересты шкатулку. Среди подарков оказалась даже небольшая картина с каким-то фантастическим пейзажем. Растроганная Вика не смогла сдержать слез восторга: такого сказочного чуда на Новый Год она не ожидала!
Потом предновогодние хлопоты снова чуть оттеснили поздравления, но радостное светлое чувство никуда не ушло. Сегодня все снова будто вернулись в самое детство, когда с нетерпением считаешь секунды до боя курантов — и гадаешь, что Дед Мороз положит под ёлку. Когда пробило двенадцать, все хором стали поздравлять друг друга с наступившим Новым годом, с новым счастьем. Виктория и Александр переглянулись: для них этот год был самым необычным за всю их жизнь. И после возвращения — самым трудным. Но сейчас, посмотрев друг на друга и на остальных, оба вдруг ощутили: год закончился. Дальше будут новые радости и трудности, счастье и горе, но это будет уже другой год. И друзья присоединились к общему веселью.
*********
[2] Здравствуйте. Надеюсь, вечер в нашей компании вам понравится.
[3] Какая неожиданность! Рад встретить соотечественницу. Судя по всему, вы из Барселоны?
[4] Нет, я родом из здешних мест.
[5] Вы говорите по-испански как настоящая испанка.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:11 AM | Сообщение # 1037 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 08.12.2013
Автор: Niko7
Подарок эволюции
Арни Флосс никогда не жаловался на недостаток женского внимания, но эта вечеринка на захолустной планете Валда, куда его занесло, была даже чересчур удачной. Ещё даже не наступила полночь, а он уже успел «уединиться» с тремя симпатичными аборигеночками (по очереди, разумеется). Можно было повесить себе на грудь очередную медальку за подвиги на сексуальном фронте, но когда в укромный уголок его потащила жена хозяина вечеринки, а хозяин только с улыбкой смотрел на это, до Арни стало доходить, что что-то здесь не так. Очень сильно не так.
Мужчин и женщин было примерно поровну, но только теперь он обратил внимание, что инициатива почти всегда принадлежала женщинам. И этот круговорот из общего зала в уединенные комнаты и обратно был почти постоянным. А когда он заметил, что две женщины из тех, кого он «осчастливил» снова отправились «в номера», но уже с другими мужчинами, его самолюбию был нанесен страшный удар.
Не выдержав, он, хряпнув «для храбрости», отправился к хозяину вечеринки за разъяснениями. Тот долго не мог понять причину, по которой Арни мнется, краснеет, говорит путано и полушепотом, но когда понял, то только улыбнулся.
-Арни, не рефлексируй! Мы не извращенцы и не озабоченные, мы – самые обычные люди. Ну, разве что эволюция на нашей планете сделала нам маааааленький подарок – наши женщины не могут забеременеть, пока сами этого не захотят.
-И что?
-Да ничего – улыбнулся хозяин – Просто у них снимается самый большой страх их жизни – нежелательная беременность. А раз этого страха нет, то и сексом они могут заниматься когда угодно и с кем угодно. Было бы желание.
-Но… это же блядство! Как они могут?! А как же верность, семейные ценности и прочее, на чем держится мир?!
Хозяин захохотал.
-А разве тебя подобные вещи когда-нибудь останавливали? Ты ведь тоже женат, но тебя ведь это не останавливает? И на этой вечеринке ты не теряешься, старательно «окучивая» всех кто не против – хозяин подмигнул Арни.
Невольно покраснев, тот смутился.
-Ну…. Я это я. Я мужчина, в конце концов!
-А они женщины. Без страха забеременеть. Так что в этом отношении вы равны.
-Но…
-Да успокойся ты – хозяину уже начал надоедать этот глупый разговор – Никто никого не заставляет и насильно в койку не тянет – за это, при наличии огромного числа «доступных и желающих» - смертная казнь. Хочется женщине хранить верность мужу и делить постель только с ним – это её выбор и никто не посмеет ей слова сказать. Захотелось её немного разлечься – да на здоровье. Ну, погуляла, ну, вернулась утром, и спокойно занялась домашними делами. И она отдохнула, и муж доволен.
-Муж?! Доволен?! Чем?!
-Сексуально удовлетворённая жена лучше работает, в семье просто нет повода для скандалов по этой причине. Да и муж в любой момент может сходить «сбросить пар», и никто не посмеет ему слова сказать.
-Но ведь это получается, что все – со всеми! У вас же должны свирепствовать всякие венерические заболевания!
-Да ничего такого не получается – отмахнулся хозяин – Природа наградила женщин такой микрофлорой, что никакие болезни просто не передаются. А частой сменой партнёров занимаются в основном молодые, у которых гормоны бушуют. Большинство же семей живёт как и ваши «традиционные» семьи.
Вроде всё прояснилось, и о такой жизни можно только мечтать, но Анри уже подсознательно решил, что больше он на эту планету - ни ногой. При одной мысли, что «блядем» будет уже он, и всякие распутные бабы будут «снимать» его, что развеяться на часок, настроение испортилось окончательно. А если представить, что и жене захочется гульнуть, а он ей и слова не сможет сказать?! Ну уж нет, лучше я сам домой вернусь, и на цепь её посажу. Ну, или хотя бы постараюсь почаще проводить вечера дома. Ну, хотя бы попытаюсь.
Но здесь… здесь ему точно не нравится…
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:16 AM | Сообщение # 1038 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 22.11.2013
Автор: Мarita
...и круг замкнулся
Все произошло так, как и я, и многие люди могли бы предвидеть,
если бы ужас и паника не помрачили наш разум. Эти зародыши болезней
уже взяли свою дань с человечества еще в доисторические времена,
взяли дань с наших прародителей-животных еще тогда, когда жизнь
на Земле только что начиналась. Благодаря естественному отбору
мы развили в себе способность к сопротивлению; мы не уступаем
ни одной бактерии без упорной борьбы, а для многих из них, как,
например, для бактерий, порождающих гниение в мертвой материи,
наш организм совершенно неуязвим. На Марсе, очевидно,
не существует бактерий, и как только явившиеся на Землю пришельцы
начали питаться, наши микроскопические союзники принялись за работу,
готовя им гибель. Когда я впервые увидел марсиан,
они уже были осуждены на смерть,они уже медленно умирали
и разлагались на ходу. Это было неизбежно. Заплатив биллионами жизней,
человек купил право жить на Земле, и это право принадлежит ему
вопреки всем пришельцам. Оно осталось бы за ним,
будь марсиане даже в десять раз более могущественны.
Ибо человек живет и умирает не напрасно.
(Герберт Уэллс, «Война миров»)
Пищевая (трофическая) цепь – ряды видов растений, животных,
грибов и микроорганизмов, которые связаны друг с другом отношениями:
пища – потребитель (последовательность организмов,
в которой происходит поэтапный перенос вещества
и энергии от источника к потребителю).
Организмы последующего звена поедают организмы предыдущего звена,
и таким образом осуществляется цепной перенос энергии и вещества,
лежащий в основе круговорота веществ в природе.
(Биологический энциклопедический словарь, статья «Трофическая цепь»)
«…красно-бурого цвета, с мелкими кровяными прожилками, точно освежеванные туши в мясницкой на Мэйбери-Хилл. Гроздьями свисали из-под приоткрытых стальных колпаков, перезрело-лопнувшие плоды, время жатвы, августовский сбор урожая, красно-бурые капли на мордах бродячих собак.
…Зачем марсианам рот, если они не могут принимать пищу?..
— Ар-р, гр-р! — собачье дыхание смердело гнилостно-сладким, пошатываясь, я вскочил на ноги – нет, что ты, не голоден, даже не покушаюсь, все твое! Взметая грязно-серую пыль, собака вынырнула из тени, и снова нырнула в тень, сжимая в челюстях оторванное щупальце, и тишина опять накрыла меня с головой. Так зачем же им…
Металл был холоден на ощупь, скрипел под пальцами, точно высушенная солнцем крабья оболочка — глубины космоса выплюнули на гребне волны, с размаху швырнули на берег резиново-скользкие, тяжело-неповоротливые тела, разбили, сплющили о прибрежные камни, кораллово-красным осели в осколками хрустящий песок. Зачем…
Не знаю, зачем я это сделал — подтянувшись на руках, по-марсиански грузно перевалил через край одной из их чудовищных машин, уселся в кресло, выпачканное подсыхающе-бурым. Мертвый Лондон лежал передо мною, черной сажей покрытые мостовые, Темза, в ржавой накипи марсианской травы... Последний человек, оставшийся в живых, ура!
Круглая, как таблетка, размерами под марсианское щупальце, какая-то кнопка оказалась у меня под рукой, я ударил по ней кулаком, потом еще и еще, радуясь низко гудящему вою – бледное, предрассветное небо молчало мне в ответ, равнодушное к слезам и проклятиям, подлое марсианское небо. Я бил и бил, не замечая, что стер кожу до крови, что острые, как треснувшие раковины, пластмассовые края вонзаются мне в ладонь, что…»
***
Вряд ли сейчас это кому-нибудь нужно, но я должен писать, писать обо всем по порядку, последнюю летопись человечества, пока еще в состоянии держать в руках бумагу и ручку. Они должны знать — наши потомки, те, кто выживет вопреки всему, знать о том, что произошло, и не повторить наших ошибок.
Если, конечно, они все это прочтут… Когда закончу, я спрячу бумаги в несгораемый сейф, так надежнее, там время меньше повредит их, чем где-либо. Надеюсь, мои усилия принесут хоть кому-нибудь пользу, больше мне, увы, надеяться не на что.
***
«…покачиваясь, как марсианские треножники, щупальцами веревочных жгутиков сгребая под себя бледно-зеленую воду, они плыли к неясной, одной им видимой цели. Склизко-серые, шарообразно вздутые тела, ворсинками топорщаяся плоть — Pseudomonas aeruginosa, непобедимое божье воинство. Оружие, против которого у марсиан не было ни единого шанса.
— Сгнили заживо, — тишина лопнула, зазвенела стеклянною колбой, бледно-зеленой рябью плеснула за стеклами микроскопа соленая морская волна. Платочком промокнув слезящиеся глаза, я повернулся к брату.
Крахмально-жесткие манжеты его халата были острыми, как лед марсианских полюсов, и так же безжизненно-стерильны. Отравленные хлоркой, иссушенные жаром автоклавов — бактерии скатывались, точно сор, в ослепительно-белый, спиртом пахнущий кафель, черными мячиками спор отскакивали от идеально-гладкой поверхности…
На Марсе, кажется, они создали себе подобные условия?
— Очевидно, да. Вывели под корень собственные бактерии, чтобы стать добычей чужих. Высокотехнологичная цивилизация! Я посвящу этой теме свою дипломную работу, — брат рассмеялся колким, как проволока, смехом, брызгами ослепительно-белого плясали стены лаборатории в его по-марсиански круглых очках, Pseudomonas aeruginosa треножниками раскачивались под водой, стальные цилиндры инопланетных спор, обглоданные мириадами бактерий, скрипя, обращались в бесполезную ржу.
Да, марсиане не были знакомы с процессом разложения, иначе бы они не…»
***
Его диплом так и не был написан — брат умер две недели спустя, одним из первых, в борьбе с пандемией студентов-медиков бросили на передовую, а я… я побоялся даже прийти на его похороны, страшился лишний раз выйти из дома, тер спиртом дверные ручки, потом заболела жена, потом я взял кэб и отвез ее в больницу, в надежде, что там ей помогут, потом… эту часть воспоминаний мне хотелось бы вырвать, стереть из памяти, смять и кинуть в корзину для мусора, как и свои незаконченные записки… зачем? Сейчас все это настолько бессмысленно...
Впрочем, я, пожалуй, продолжу.
***
«…следовало сжечь — трупы, псов, поедающих трупы, крикливых, чернокрылых ворон, кинжалами клювов отсекающих в свои желудки студенисто-дряблую марсианскую плоть. Белесый, густой, словно кисель, туман плыл по улицам Лондона, питательная среда миллионам человеко-бактерий, размазанный по лабораторному стеклышку, город замер – под выпуклыми окулярами микроскопа Творца всего живого и сущего, с горних высей пристально вглядывающегося в нас, своих нелепых созданий. А что, если…
…смешать эти культуры бактерий в одной чашке Петри?
…и посмотреть, что получится?»
***
Как же, черт возьми, болит голова. Приму морфия, это совершенно невыносимо. И да, я все-таки продолжу.
***
«…причиной эпидемии в Лондоне. Никто не связывал ее с недавним нашествием марсиан, воронье-черные заголовки газет кричали о чрезмерной скученности населения и необходимости карантина; всполошно взмахивая обрезками крыльев, газеты приземлялись к утреннему столу, к булочкам и кофе, клевали с рук липучие хлебные крошки:
«Десятки умерших в лондонских больницах!»
«От этой болезни не существует лекарств!»
«Сенсационное открытие мистера Роберта Коха — обнаружена новая разновидность уже известных науке бактерий Pseudomonas aeruginosa, чрезвычайно агрессивная к человеку!»
Стряхнув с ладоней пахнущие типографской краскою перья, я отложил в сторону «The Times» – слишком поздно. У нас не осталось времени, чтобы…»
***
Спать хочется. И во рту пересохло. Жарко, как на марсианском экваторе, да.
***
«…Румяный, яблочно-красный — Марс сиял в телескопе, невысохшей капелькой крови темно-синих небес, ничтожно малый, размерами с булавочную головку, в короне серебристо-острых лучей. Засидевшиеся на ветках, звонко падали в траву рыжебокие августовские яблоки, белые, как марсианский лед, длиннохвостые кометы птицами мчались к Земле, булавочно-тонкими клювами вскрывали рыхлую земную оболочку…
…кругами по воде расплескивая цитоплазму,
…узлами скручивая цепочки ДНК,
…мешая атомы и молекулы в белково-кипящем котле.
Зачем марсианам рот, если они не могут принимать пищу?
Зачем Pseudomonas aeruginosa пища, которую они не в состоянии переварить?»
***
Жарко.
***
«…больше похожие на марсианские треножники, чем когда-либо. Укрытые твердокапсульной броней, антеннами жестких, как щетка, ворсинок на ощупь пробуя непривычно давящий воздух, они покидали мертвую, безнадежно отравленную ими плоть временных марсианских хозяев. На выпачканных кровью псиных клыках, в острозагнутых птичьих клювах, с первыми дождевыми потоками, с свежеутренней росой на траве, они возвращались к людям, верным двуногим симбионтам, хозяевам планеты Земля — мутировавшие в марсианских телах Pseudomonas aeruginosa, новые Pseudomonas aeruginosa, новые владыки этой планеты.»
***
И не было слышно архангельских труб, и первый ангел не вылил на землю чашу Божьего гнева, и не было знамений, великих и чудных, и море стеклянное не мешалось с огнем.
И первые стали последними, и последние — первыми, ибо много званых, а мало избранных…
***
«…и круг замкнулся.»
___________________________________________________________________________
* Pseudomonas aeruginosa — синегнойная палочка, бактерия, патогенная для человека, характеризуется высокой токсичностью и устойчивостью к антибиотикам, вызывает гнойно-воспалительные заболевания различной локализации
* «Последний человек, оставшийся в живых, ура!» — фраза целиком взята из романа «Война миров»
* «И не было слышно архангельских труб, и первый ангел не вылил на землю чашу Божьего гнева, и не было знамений, великих и чудных, и море стеклянное не мешалось с огнем» — перефразированное «Откровение Иоанна Богослова», главы 15 и 16
* «И первые стали последними, и последние — первыми, ибо много званых, а мало избранных» – перефразированное «Евангелие от Матфея», глава 20, стих 16
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:20 AM | Сообщение # 1039 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 13.12.2013
Автор: vberega
Эффективный решала
Когда-то Марк Моисеевич был археологом. Однако после одной из экспедиций в Индию, где раскапывались поселения Ведической Цивилизации, он забросил прежде любимое дело. Как называлась его нынешняя профессия сказать было трудно, возможно полублатное слово "решала" подошло бы здесь лучше всего. Рабочий день был в самом разгаре, Марк Моисеевич сидел в дорогом кожаном кресле посреди уютной дизайнерской гостинной и выслушивал очередного клиента. Серьезный уверенный человек в деловом костюме рассказывал о своих неприятностях:
- В налоговой узнали, что я купил новый дом и теперь намекают, что я должен помочь им с квартирным вопросом, а у меня как раз денег ни гроша, закупил партию товара, а кто-то из конкурентов взял и поджог все склады, милиция никого не нашла. Просил в долг у везде где мог, но никто не дал. Что мне делать?
- Что вам делать? Главное не расстраивайтесь, посидите, покурите, а я пойду обмозгую, как решить этот вопрос, - улыбнулся Решала.
Он прошел в соседнюю комнату, тщательно закрыл за собой дверь и убедившись что посторонних в комнате нет, а шторы плотно задвинуты, открыл сейф. Внутри на медной подставке стоял желтый, с черными прожилками, камень. Его поверхность постоянно менялась, в одних местах выступали светлые пятна, в других хаотичный узор черных линий вдруг прибретал какие-то узнаваемые формы, красноватый оттенок сменялся заленоватым, а там где только что было светлое пятно, появлялась черная дыра. Марк Моисеевич приблизил лицо к самой поверхности камня, широко раскрыл глаза и передал на владеющему русской речью артефакту суть вопроса. Не успело на золотом Ролексе набежать и минуты, как на поверхности всплыли буквы Деванагари. Решала достал словарь санскрита и принялся переводить. Вскоре он знал, что предлагает камень. План решения проблемы как всегда был прост, гениален и не вызывал сомнений. Марк Моисеевич и сам не знал, зачем каждый раз тратил столько времени и сил на перевод. До сих пор еще ни разу не было случая, чтобы план камня показался ему неподходящим. Вот и на этот раз он как всегда плеснул на поверхность древнего артефакта немного крови из стоявшей рядом бутылочки, таким образом давая ему сил исполнять план и пошел в гостинную, к изнывающему от неизвестности клиенту.
- Все будет замечательно! Завтра вашего одноклассника назначат префектом и он позвонит вам, чтобы предложить участвовать в программе освоения госзаказа. Откат не больше четверти, а заодно он решит проблему с налоговой. Я даю полную гарантию, еще никто не приходил с претензиями.
Вместо расплатившегося за ценные услуги бизнесмена пришел браток, у которого отняли все точки, затем кандидат в меры города был спасен от тюрьмы, а студент сдал сессию вдвое дешевле, чем при оплате напрямую.
Уже под вечер появился очередной проситель. Это был невысокий худой подросток с красными глазами. Его лицо было задумчиво и безнадежно, так что Марку Моисеевичу сразу захотелось поскорее выслушать его страшную проблему и помочь этому несчастному.
- Что у вас, девушка не обращает внимания, должно быть?
- Если бы только это. Мне не интересно общаться, не интересно учиться, не интересно развлекаться, ничего не интересно, я не могу понять чего хочу, не знаю к чему стоит стремиться, всего лишь убиваю время, а не живу - Парень говорил без всякого выражения, похоже ему не интересно было просить помощи. Решала не любил задавать лишних вопросов, наверно потому, что многие его клиенты не любили на них отвечать. На этот раз он тоже не стал лезть человеку в душу, а просто сказал:
- Мне все ясно, посидите, чаю попейте, а я пока пойду подумаю, как вам можно помочь.
Когда Решала передал камню суть проблемы, тот долго мерцал и вибрировал, наконец он выдал план решения проблемы. Он был короткий, всего три слова. Марк Моисеевич начал было искать в словаре перевод, но как назло все никак не мог найти.
- Он лучше меня все знает, - махнул он рукой и плеснул крови, разрешив артефакту исполнять. Почти сразу послышался звон разбившейся кружки. Решала кинулся в гостинную, стал щупать пульс, делать массаж сердца, вызывать скорую помощь. Затем бросившись обратно, он дрожащими руками принялся листать словарь. "Уничтожить причину проблемы" - Древние не знали полумер и нулевых вариантов.
Вечером вернувшаяся из похода по престижным магазинам и модным кафе жена обнаружила Марка Моисеевича сидящим с молотком в руках на засыпанном мерцающей каменной крошкой полу.
- Что ты сделал, дурак, ты что спятил, от такого дохода отказаться, как вообще до такого можно было додуматься?
- Цинизм. Теперь я люто, бешено ненавижу цинизм.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:22 AM | Сообщение # 1040 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 25.12.2013
Автор: vberega
Ведьмина школа
Когда-то давно, когда человечество юным и беззаботным, шабаши ведьм со всего мира проводились в одном единственном месте - на лысой горе, близ Волгограда. Позже, когда ведьм, колдунов и вампиров стало становиться все больше, волшебный народ многих дальних стран начал собираться поближе к дому, а когда на лысой горе поставили памятник павшим воинам, забивавший все магическое поле, сборища окончательно переместились на кухни многоквартирных домов. Развлечения ведьм также сильно изменились с течением времени. Если прежде на шабашах главное место занимал вызов дьявола, поедание младенцев и дъявольские пляски , то теперь они постепенно превращались в обычные застолья. Молодое поколение колдунов сумело, с горем пополам, овладеть современной техникой, поэтому теперь, когда становилось скучно, магвость просто включала телевизор. Нельзя сказать, что такое положение устраивало всех. Наоборот, оно никого на устраивало. Старики вспоминали старые времена, старое колдовство и старые шабаши. Молодежь же наслушавшись рассказов сразу загоралась непосредственным желанием вернуть прежние, героические времена. Однако их подвиги не находили отклика, как говориться, в широких массах, да им и самим быстро надоедало бузить, и они возвращались к накрытым столам. Но мечта оставалась. И вот однажды самая молодая ведьма России, Лилиана Григорьевна, 1901 года рождения, сама того не желая, дала толчок очередной попытке возродить старину. Молодые ведьмы и колдуны, еще не обзавевшиеся бельмами на глазах, уродствами вроде свисающих до пояса щек и шерстью в ушах, вели обычный образ жизни, периодически меняя паспорта и круг общения. Это делалось для того, чтобы у окружающих не возникло вопроса, почему это паспортный и визуальный возраст различаются в пять-шесть раз. Интересы же у магической молодежи были схожи с таковыми у обычных юношей и девушек, и включали, конечно же кино. Однажды Лилиана Григорьевна со своим молодым человеком, чьё имя в рамках данного повествования не имеет значения, смотрела фильм о подростках, волею судьбы попавших в магическую школу и прошедших там через невероятные приключения. Вот оно - решение, подумалось ей. На следующем же шабаше, которые как известно проводятся каждое полнолуние, девушка поставила диск с фильмом. Ожидаемого фурора это не произвело, но определенный интерес вызвало.
- Давайте, братья и сестры, возмемся за это дело, - прошамкал старый колдун,
- А где учителей-то найти?
- Как где? А мы с вами на что- удивился старик - Давайте, записывайтесь, кто доброволец в учителя!
- Почему доброволец, разве не будет жалования - молодежь сразу потеряла энтузиазм.
- Таким как мы преподавать? Да такого никогда не было, чтобы ведьмы учили кого-то кроме своих дочерей или сыновей - старики тоже остались безучастны.
- Вы столько говорили о возвращении былого, а как вам предложили возможность, так сразу в кусты - на глаза ведьмы Лилианы навернулись слезы.
- Не огорчайся детка, это к лучшему, они только испортили бы наших учеников, нет у них полета, и других летать не научат, -вздохнул старый колдун.
Долго ли, коротко ли трудились молодая ведьма и старый колдун, но вот настал день, когда первые три десятка учеников сели за парты. Для напутствия в первый учебный день пришли несколько старых ведьм.
- Слушайте ваших учителей и тогда вы овладеете всеми магическими науками, станете настоящими чародеями.
Семь лет, как один день слушали ученики старого, дряхлого колдуна и молодую, неопытную еще ведьмочку. Семь лет беспрекословно выполняли они все их задания. Пришло время выпуска. Снова пришли в школу старые ведьмы, теперь уже не для напутствия, а чтобы проверить, как молодежь усвоила уроки. Один за другим входили ученики на экзамен и один за другим выходили оттуда. С поникшей головой выходили, а кто и в слезах. Оценки были неприятны - никто из учеников не смог ни превратить кошку в собаку, ни наколдовать из воздуха вкусный обед, ни наложить порчу, используя фотографию. Что уж говорить о сколько-нибудь серьезной магии. Лилиана Григорьевна плакала не скрывая слез, а что ей было делать, если мечта последних лет разбилась вдребезги?
- Ты рано огорчаешься - прошамкал её товарищ - завтра полнолуние, а послезавтра посмотрим, как нас оценят.
Он оказался прав. Через два дня разъехались старухи во все концы России, и пошла слава о Школе, где воспитывают настоящих Чародеев.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:24 AM | Сообщение # 1041 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 22.12.2013
Автор: Discordyja
Любимый праздник
Мой любимый праздник - Новый год.
Это самый добрый, красочный и затратно-подарочный праздник.
- С Наступающим Вас!
- И вас, девушка. Всего вам, - слышится везде: в маршрутках, в магазинах, с экранов телевизоров.
Еду в автобусе, украшенном мишурой. Обилечивает кондуктор в шапочке Снегурочки весом килограмм так под сто с торбой наперевес и - хорошо! Вокруг все улыбаются. Достаю мандарин из сумки, протягиваю его забавному малышу трех лет. Не хочет брать - стесняется. Потом, подняв от пола глазки, берет, поощряемый мамой.
Начальник на работе тоже поздравляет - словами и зарплатой.) И даже пьяные мужички в эти дни не раздражают, а вызывают снисходительную улыбку.
Все женщины нашей семьи числа так 29-го собираются вместе - есть у нас такая давняя традиция - лепить пельмени всем скопом. Люблю лупить по бокам комок упругого теста, оставляя там отпечатки кулаков и весь годовой негатив. )))
За веселой болтовней и в приятной компании пельмени лепятся сами собой.
А первого января (ближе к вечеру) варишь бульон. Желудок, под завязку набитый холодцом, селедкой под шубой и оливье, благодарно урчит.)
Без пятнадцати двенадцать. Все сидят нарядные, папа открывает шампанское. Поздравление Президента. Бой курантов. Ба-бах! Выстрел пробкой в люстру. Ура!
В небе распускаются огненные пионы и хризантемы. Собака в шоке под кроватью.
Зажигаем бенгальские огни.
С Новым годом!
А с утра можно начинать ждать следующий.)
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:27 AM | Сообщение # 1042 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 13.12.2013
Автор: трэш-кин
Мародер
Желтый кленовый лист сорвался с ветки и, качаясь из стороны в сторону в воздушной колыбели, поплыл вниз. Он мягко закончил падение на раскрытой мозолистой ладони рыжебородого гнома, который сидел на походном мешке, прислонившись к кряжистому стволу дерева. Гном прищурил серые глаза и осмотрел лист, медленно поворачивая его в косых солнечных лучах, пробивающихся сквозь ветви. Уголки губ гнома поползли вверх. Он редко улыбался, но сейчас этот лист, с его красноватыми прожилками, напомнил ему «Плоть Саламандры». Да, не самый ценный минерал, вот только гному он нравился не меньше чем чистейший горный хрусталь.
Его звали Бирби, и он сидел под деревом в осеннем лесу, дожидаясь, когда вдалеке стихнут звуки боя – лязг доспехов, звон мечей и крики. Он знал, что там шел даже не бой, а истребление. Хорошо вооруженный отряд людей под предводительством капитана Роксара Сура уничтожал деревню орков. Скоро все закончится, солдаты уйдут, оставив в поселении изрубленные тела зеленокожих, а он, Бирби, испытывая к самому себе омерзение, займется мародерством. Достойное занятие для ничтожества, думал гном, не пытаясь оправдаться даже в собственных глазах. Полгода назад он проявил несусветную трусость, переступил черту, после которой для него осталась единственная дорога – дорога позора.
Бирби вздохнул и аккуратно, словно это была хрупкая драгоценность, положил лист на землю. Шум битвы стих и гном подумал: «пора».
Он поднялся, вложил в петлю на поясе дубинку, взвалил на плечо походный мешок и, поправив войлочную шапку, направился по ковру из листьев в сторону деревни орков.
Везде лежали трупы зеленокожих. Кого-то пронзила стрела, кого-то настиг удар меча. Нескольких орков солдаты повесили на ветвистом дубе посреди деревни – они раскачивались под тихими дуновениями ветерка, их ноги почти касались земли. Вороны и мухи, привлеченные запахом крови, начинали пиршество. Бирби поморщился, подумав, что скоро в деревню нагрянут и хищные звери.
Он зашел в ближайшую хижину и увидел полный разгром: перевернутые стол и лавки, на полу – осколки глиняной посуды. В спальне – сплетенный из камыша сундук. Выпотрошенный. Валялась одежда, довольно добротная с виду, но кому ее продашь? Одежда орков годится только оркам.
В следующей хижине Бирби тоже не обнаружил ничего ценного, кроме чугунка с остатками каши, которую он доел, запив водой из кувшина.
Прежде чем зайти в очередной дом, он посмотрел на лесное озеро. Оно начиналось сразу же за деревней. В водной глади отражалось вечернее небо и деревья, растущие по берегам. Озеро казалось зеркалом в золотой оправе. Возле нескольких причалов качалось на воде с десяток лодок. На берегу – три трупа, утыканных стрелами. Бирби решил, что этим оркам не хватило совсем немного времени, чтобы спастись. Солдаты Роксара не оставили ни единого шанса жителям деревни. Он покачал головой и зашел в хижину.
Здесь, в деревянной миске на столе Бирби обнаружил куски жареного мяса. Гном завернул их в тряпицу и сунул в мешок. В спальне нашел сплетенную из коры коробочку, в которой оказался Орочий табак. Неплохая находка. Люди охотно покупают эту гадость. Сам же Бирби однажды набил ею свою трубку, покурил, а потом ему всю ночь снились такие кошмары, что все утро и полдня не мог прийти в себя. Он тогда сделал твердый вывод: такая штука не для гномов!
Коробочку Бирби отправил в мешок, надеясь, что цена на Орочий табак не упала.
В кузнице нашел несколько десятков рыболовных крючков, довольно красивую бляху для ремня и три ножа – вещи, которые можно продать. В самой большой хижине переложил со стола в мешок еще несколько кусков жареного мяса, пучок дикого лука и кусок печеной тыквы.
Добыча была не богатой, но что еще ожидать от жалкой деревушки зеленокожих, да еще и разграбленной? «Хоть голодать не придется в ближайшее время, - подумал Бирби. – А сейчас пора уходить». У него и в мыслях не было остаться в этом полном трупов селении на ночь. Он побаивался мертвецов.
Бирби окинул взглядом деревню, глубоко вздохнул и прошептал, обращаясь к погибшим:
- Вы уж извините меня за небольшой грабеж. Я просто пытаюсь выжить.
Он поклонился и уже собирался уходить, как увидел…
«Ребенок?! Зеленокожий ребенок?!»
Высунув голову из-за стены одной из хижин, на Бирби смотрела девочка-орк. Она таращила огромные, цвета темного янтаря глаза, в которых читались страх и любопытство, плоский нос слегка подрагивал. Бирби понял, что это девочка, из-за волос. Орки мужчины были лысые, а у этого ребенка голову покрывали жесткие черные волосы, заплетенные в две косички.
«Надо же, - удивился гном. – Сумела как-то спастись. А может…»
Он стал испуганно озираться по сторонам. Если спаслась эта девочка, то мог уцелеть и кто-то из взрослых. А для него, для Бирби, это опасно.
«Нужно уходить!»
Девочка продолжала таращиться, не собираясь выходить из стены, а Бирби, не переставая озираться, дошел до края деревни. «Кажется, ложная тревога, - подумал он. – Слава Богам!»
Девочка опасливо вышла из-за укрытия. Бирби увидел, что на ней был серый, перепоясанный веревкой плащик, с откинутым за спину капюшоном. Она посмотрела на висящие на дереве трупы, потом повернулась на месте, осматривая деревню.
Гном покачал головой и направился в лес. Через несколько шагов оглянулся: заходящее солнце окрашивало хижины в красные тона, ветер гонял по земле листья. А девочка орк – маленькая фигурка в плаще – стояла и смотрела на него, на Бирби. Ее глаза блестели, как две янтарных луны.
«Одинокий лягушонок, - печально подумал гном. – Одинокий лягушонок среди мертвых сородичей. Да, малышка, жизнь бывает ужасно поганой. Я-то, это знаю».
Он отвернулся и пошел дальше, решив больше не оглядываться.
На ночь Бирби остановился возле огромного дуба, с мощных ветвей которого свисали серые бороды мха. Рядом протекал тихий чистый ручей.
Гном собрал хворост и разжег костер, разогрел на сковороде мясо и немного тыквы. Накинув на плечи шерстяное одеяло, он приступил к еде, слушая, как потрескивают угли, и шумит листвой ветер. Из сумрака зарождалась ночь. Вдалеке заухал филин. Выступили звезды, отразившись в ручье серебристыми искрами. Отблески костра плясали в листве и на стволах деревьев, скользили по земле, вгрызаясь в лесную темень.
Бирби медленно жевал мясо и смотрел на огонь. Он вспоминал родной город под горой Лизир, свой уютный дом. Как бы ему хотелось, чтобы время повернулось вспять, возвратилось за ту черту, когда еще был выбор. Нет, он бы больше не совершил той ошибки. Ошибки? Бирби поморщился, испытав отвращение к самому себе. Должно быть, все трусы мнят себя храбрецами в своих мечтах, подумал он. Называют трусость «ошибкой», пытаясь ублажить этим словом совесть. От этих мыслей Бирби жутко захотелось курить, но у него был только Орочий табак. Не забивать же трубку этой гадостью? Хотя… Нет-нет, что хорошо орку и некоторым дурачкам-людям, то гному…
Пламя костра выхватило из темноты фигурку в плаще.
- Ох! – выдохнул от неожиданности Бирби.
Девочка орк стояла возле кустов, ветка клена почти касалась острой верхушки ее капюшона. В глазах отражался огонь костра.
«Точно призрак подкралась, - подумал гном. – Что ей нужно?»
Он открыл флягу и сделал глоток.
«Она так и будет стоять?»
- Иди к костру, - не слишком дружелюбно позвал Бирби. – Погрейся.
Девочка подошла, бесшумно ступая по ковру из листьев, села у костра, глубоко вздохнула и уставилась на огонь.
Бирби молча протянул ей еще теплый кусок мяса. Она взяла, откусила кусочек и положила мясо на большой желтый дубовый лист, справа от себя. Так они и сидели – гном не знал, что говорить, а девочка, видимо, не хотела. По небу плыли созвездия, тихо журчала вода в ручье, сонно кружились листья, слабый ветерок шелестел в ветвях и кронах.
- Ты гном? – наконец прервала молчание девочка. Голос у нее был чистый и, услышав его, Бирби почему-то подумал о горном хрустале.
- Ага, - ответил он. – Ты раньше видела гномов?
- Не видела. Мне про них… про вас дед рассказывал.
«Не лежит ли сейчас этот дед мертвым в той деревне?» - подумал Бирби.
- Что ты делал в нашем селении? – спросила девочка. – Воровал?
- Гм, - Бирби смутился. – Вряд ли это можно назвать воровством. Я всего лишь брал то, что уже никому не нужно.
- Воровал, - сделала вывод девочка.
- Нет, не воровал! – гном нахмурился. – Хотя… думай что хочешь, мне-то что?
Она взяла мясо и откусила еще кусочек, а прожевав, спросила:
- А как мне звать тебя?
- Бирби.
- Смешно, - без тени улыбки сказала девочка.
- И что же такого смешного в моем имени?
Она пожала плечами.
- Не знаю, просто смешно. Бир-би, Бир-би, - на мгновение в ее глазах появились веселые искорки. – А меня зовут Элизтай.
Бирби задумался, как бы съязвить по поводу ее имени, но «Элизтай» звучало вполне красиво. Придраться трудно.
- Угу, - буркнул он. – Будем знакомы.
Дубовый лист, кружась, упал прямо в костер, на мгновение вспыхнул и превратился в прах. Элизтай подкинула в огонь веточку.
- А почему ты не там, где живут гномы? А где живут гномы?
«Странная девчонка, - решил Бирби. – Ей бы горевать сейчас по погибшим сородичам, а она задает глупые вопросы».
- Гномы живут в пещерах, - ответил он. – А почему я не дома?.. А это уже не твое дело.
- Подумаешь! – Элизтай сердито взглянула на Бирби. – Не очень-то и хотелось знать. Не желаешь – не говори. Подумаешь, какая тайна…
- Вот и ладно, - насупившись, он уставился на огонь.
Молча они сидели минут пять и за это время Элизтай доела мясо, вытерла руки охапкой листьев, а потом, будто бы забыв про «не очень-то и хотелось знать», спросила:
- Так почему ты не дома?
- О, Боги! – зыркнул на нее Бирби. – Клянусь Барабухом, ты самая любопытная девчонка на свете!
- Чем-чем ты клянешься?
- Ни чем, а кем! Барабух. Это один из горных духов.
- А, ну-ну. А у всех гномов волосы на лице? – она прищурилась, рассматривая сквозь языки пламени бороду Бирби.
- У всех, кроме юнцов и женщин. Еще вопросы будут? – он с вызовом посмотрел на девочку.
- Будут, - ничуть не смутившись, ответила она. – А у тебя есть семья? Жена, дети?
- Нет у меня никакой жены! – разозлился Бирби. Он не хотел сейчас вспоминать о девушке, которой собирался и не успел сделать предложение.
- Это потому что ты не красивый? – не унималась Элизтай.
- Что?! – возмутился Бирби. – Между прочем, среди своих, я считался симпатичным.
- А по мне – так страшненький, - поделилась своим по-детски непосредственным мнением Элизтай. – Нос, как картошка…
- На свой посмотри! – воскликнул Бирби. – У тебя вообще носа нет! Две сопелки каких-то!
- Губы, как пирожки, - продолжала перечислять недостатки гнома девочка.
- Губы?! Губы?! И это мне говорит девчонка, у которой рот, как у лягушки? Ты хоть знаешь, что ты похожа на лягушонка?
- Знаю, - улыбнулась Элизтай. – И мне это очень приятно. Я люблю лягушек. Ква-ква! – она хихикнула и подпрыгнула на месте. – Ква-ква!
Бирби с недоумением посмотрел на это «чудо» в плаще, а потом не понял сам, что произошло – все его возмущения и недовольство вмиг пропали. Неожиданно для самого себя он засмеялся – засмеялся впервые за чудовищно долгое время. А с ним хохотала Элизтай, и ее смех был подобен перезвону серебряного колокольчика. И лес уже не казался Бирби таким мрачным, а осеннее увядание не вызывало уныние.
Смех стих, но на губах гнома осталась улыбка. А в душе – частичка чего-то легкого, светлого, такого непривычного и в то же время знакомого, будто давно забытого.
Бирби снял с плеч одеяло и кинул на землю рядом с Элизтай.
- Закутайся, - сказал он. – Ночи нынче холодные.
Девочка захлопала глазами.
- А как же ты?
- Мы гномы к холоду привычные, - Бирби подкинул в костер веток и подумал об Орочьем табаке. Может все-таки раскурить его? Нет-нет, что хорошо орку и некоторым дурачкам-людям, то гному – зло!
Элизтай закуталась в одеяло, широко зевнула и свернулась калачиком возле костра.
- Пусть завтрашний день принесет радость, - тихо сказала она, глядя на огонь. – Пусть болезни и мор обойдут стороной. Пусть пищи будет в достатке. Пусть… - Элизтай зевнула и закрыла глаза.
«Должно быть, она и вчера перед сном говорила это детское заклинание, - печально подумал Бирби. – А новый день оказался для нее слишком жесток».
- Куда мы направимся? – спросила Элизтай утром. Лес искрился золотой влагой. Предрассветный туман обострил прелые запахи осени – ароматы увядания и сырой земли. Над ручьем, цепляясь за коряги и прибрежные кусты, ползла белая дымка.
Вопрос девочки ввел Бирби в ступор, и причина была именно в этом «мы». Мы? Он и она? Гном только сейчас в полной мере осознал, что теперь у него будет попутчица. Странно все это. А с другой стороны, не бросать же ее одну в лесу? Пропадет ведь. Да и веселей вдвоем.
- Мы пойдем в город Аронг, - сказал он, засовывая сковороду в мешок. Они только что позавтракали и залили костер водой из ручья. – В городе я кое-что продам.
- То, что украл? – Элизтай искоса с хитринкой посмотрела на Бирби.
- Ну, вот что!.. – сердито сказал он. – Еще раз назовешь меня вором, и я тебе не попутчик! Усекла?
- Ага, усекла. Но я ведь не называла тебя вором? Не-а, не называла, - она принялась скручивать одеяло.
- Все, я тебя предупредил.
- Усекла.
- Вот и ладно.
- Вот и ладно, - Элизтай передала скрученное одеяло Бирби. – А где этот город?
- Город? – он ненадолго задумался. – Город на северо-западе отсюда. Мы там будем завтра к полудню.
- Ого!
- Что «ого»? – Бирби засунул одеяло в мешок.
- Да ничего, просто… - Элизтай пожала плечами, – я впервые иду так далеко, - она задумчиво уставилась на еще теплое костровище.
Бирби завязал мешок и взвалил его на плечо.
- Ну что, пошли?
Элизтай стояла и смотрела на остывающие угли, в ее глазах была печаль. К капюшону прилип желтый дубовый лист.
- Бирби, - тихо сказала она. – Почему люди напали на мою деревню?.. Почему всех убили?
Эти вопросы отозвались в душе гнома болью. Он надеялся, что девочка никогда ему их не задаст. А теперь… Как объяснить ребенку поступки жаждущих крови безумцев? Как? Ведь он и сам не мог до конца их себе объяснить, а тем более – понять. Люди убили всех в ее деревне. Всех! Детей, женщин, стариков… Война? Да, этим словом кровавые безумцы всегда оправдывают свою жестокость, как он, Бирби, оправдывает трусость, называя ее ошибкой. Ему стало не по себе от этого сравнения. А девочка ждала ответ.
Он снял с плеча мешок и вздохнул.
- Ты знаешь, что такое война?
- Да, - почти беззвучно сказала она.
- Между орками и людьми давно идет война. Два года назад было заключено перемирие, а месяц назад… В общем, месяц тому назад орки из южных провинций перемирие нарушили. Они сожгли несколько деревень и напали на заставу. Всех солдат убили, - он покачал головой. – На заставе служил сын капитана Роксара Сура. А теперь… теперь Роксар мстит всем оркам. Это он напал на твою деревню. Мне жаль, - Бирби увидел, что в глазах девочки блестят слезы. – Да, очень жаль.
Они долго стояли молча.
- Знаешь, если хочешь, мы можем вернуться в деревню и похоронить твоих близких, - неожиданно для самого себя, сказал Бирби. – Мы выроем могилы и…
- Не нужно, - ответила Элизтай. – Мы не закапываем мертвых в землю.
- Но звери?..
- Звери придут в деревню и съедят мертвых… и жучки тоже и мухи. Скоро они станут частью леса. Это… это хорошо, - она говорила задумчиво, не отрывая взгляд от костровища. – Хорошо. Жучки съедят и моего деда, и тетку Кесану… и мою подружку Кукву, и кузнеца Рувика… и дурачка Фандига. Он добрый был…
Бирби испытал облегчение из-за того, что хоронить никого не нужно. Да, он сам предложил, но копать могилы дело нелегкое и долгое. А еще гном отметил, что девочка не упомянула отца с матерью. Может, их давно нет в живых?
Элизтай, похоже, перечислила всех, кто жил в деревне и замолчала.
- Ну что, пойдем? – мягко спросил Бирби.
Она кивнула, а потом посмотрела в сторону, и уголки ее губ чуть приподнялись, хотя в глазах еще стояли слезы.
- Смотри, Бирби.
Он проследил за ее взглядом и увидел оленя и оленуху. Нюхая воздух, животные подошли к ручью и начали пить. Их уши подрагивали, а блестящие глаза смотрели насторожено.
«Они станут частью леса», - почему-то вспомнил Бирби слова девочки.
Он снова взвалил на плечо мешок.
- Все, Элизтай, пошли.
- Пошли.
Они перебрались через ручей.
- Бирби, - сказала Элизтай. – А расскажи мне про горы и пещеры?
- Про горы? – гном улыбнулся. – Ну что ж, слушай…
Так они и шли по осеннему лесу. Бирби рассказывал о пещерах и шахтах, драгоценных камнях и руде, о городе под горой Лизир и о горных духах. Элизтай слушала и задавала вопросы. Она задавала их столько, что Бирби удивлялся, как в таком крошечном создании может помещаться столько любопытства.
В полдень они остановились отдохнуть. Доели тыкву, запили ее водой из фляги. Уже собирались снова пуститься в путь, как Бирби сначала услышал, а потом и увидел медведя. Зверь направлялся в их сторону – огромный, с бурой свалявшейся шерстью, голову и бока зверя покрывали серые пятна парши.
- Так, Элизтай, - тихо сказал Бирби. – Давай-ка отсюда сматываться.
Он схватил мешок и подтолкнул девочку в спину, чтобы пошевеливалась.
- Эй! – возмутилась она. – Не толкайся! И не нужно бояться!
Бирби наградил ее гневным взглядом.
- Ты что, спятила?! Давай чесать отсюда, пока целы!
- Я же сказала, не нужно бояться. Трусишка ты, Бирби.
Она откинула с головы капюшон и быстро зашагала к медведю.
- Ну, точно – спятила! Дура! – Бирби кинул мешок на землю и вытянул из петли дубинку. – И что я буду делать? – в его голосе сквозили страх и растерянность. – Нам конец!
Он уже хотел подбежать, схватить девчонку под мышку и чесать с такой скоростью, на какую только способны его короткие ноги, но…
Медведь остановился, опустил морду. Элизтай шла к нему, что-то бормотала и водила в воздухе руками, будто выписывая невидимые знаки.
«Что-то здесь не так! – подумал Бирби, застыв на месте. – Она знает, что делает?»
Элизтай остановилась в нескольких шагах от медведя и поклонилась. Зверь заурчал – Бирби не услышал в этом звуке недовольства, - вытянул шею и повел носом.
- Здравствуй, - сказала Элизтай. – Ты не мог бы пойти другой тропой, а то мой друг тебя боится?
Зверь фыркнул, посмотрел на гнома, у которого отвисла челюсть, медленно развернулся и побрел прочь, мягко ступая лапами по покрытой листьями земле.
Элизтай проводила его взглядом, снова поклонилась и вернулась к Бирби.
- Ну, вот, - спокойно произнесла она, - а ты боялся.
- Я… - в горле у гнома пересохло. Он изумленно смотрел на удаляющегося медведя. – Я… Что это было?
- Как, что? – удивилась Элизтай. – Ты же сам все видел. Я ему сказала…
- Знаю, что ты ему сказала. Но как?! Как у тебя это получилось?
Она пожала плечами и улыбнулась.
- Меня дед научил разговаривать с животными. Он был шаманом.
- Шаманом? – брови Бирби поползли вверх. – А почему ты раньше мне этого не рассказывала?
- Ты не спрашивал.
- Ну, да, я ведь только и успевал, что на твои вопросы отвечать. Когда мне было?.. – съязвил Бирби. – Ух! – он вытер ладонью выступившую на лбу испарину. – Вот это да! Впечатлений мне надолго хватит.
Элизтай хихикнула, сощурив глаза.
- А ты что ж, хотел с этой дубинкой на медведя? – она кивнула на нехитрое оружие в руке гнома. – Не справился бы. Не-а, ни за что не справился бы.
«А ведь, правда, - удивился гном, - был миг, когда я собирался броситься с этой палкой на зверюгу. Безумие какое-то! На меня это не похоже».
- Почем тебе знать, справился бы или нет? – сердито сказал он. – Я вообще-то сильный. А дубина? Ну да, здесь я согласен, оружие так себе… Хорошее оружие денег стоит, а я, как видишь, не очень-то богат.
- Ага, и поэтому ты… Ох! – Элизтай прижала палец к губам. – Я же обещала не говорить об этом. У-сек-ла.
Бирби покачал головой.
- Эх, досталась же мне попутчица… Ладно, пошли.
Они двинулись в путь. Через некоторое время Бирби спросил:
- Слушай, а ты можешь подозвать к себе какого-нибудь зверя? Вот, допустим, мы видели утром тех оленей… ты смогла бы подманить их?
- Ага, смогла бы, - кивнула Элизтай.
- Гм… и кролика?
- Ага.
- Это хорошо, - довольным голосом заключил Бирби. – Значит, без мяса мы не останемся. Видишь ли, охотник из меня неважный…
- Что?! – Элизтай остановилась и с гневом уставилась на гнома. – Я не верю своим ушам!
- Ты о чем?
- Как о чем? Как о чем? Они же доверяют мне, когда я их подзываю. До-ве-ря-ют! А ты… а ты хочешь их дубинкой?! Ну… я не знаю!.. Это, как предательство, вот!
- Но мясо-то ты любишь есть, как я успел заметить, - усмехнулся Бирби.
- Да, мясо я люблю есть, - согласилась Элизтай. – Но убивать зверюшек таким подлым способом не собираюсь! Не-а, не собираюсь! Даже если буду с голоду помирать – нет, нет и нет! – она топнула ножкой.
- Ладно-ладно, - примирительно сказал Бирби. – Никто тебя не заставляет. Я всего лишь подумал…
- Вот и не нужно об этом думать!
- Все, успокойся.
- Я спокойна!
- Ну, и хорошо.
- Ну, и хорошо!
Долго они шли молча, а потом, будто бы и не было ссоры, Элизтай весело спросила:
- А хочешь я песенку спою?
- Валяй.
- Только у нее слов нет.
- Тем лучше.
И она запела – звонко, от души. Слова в песне все же были, если «ля-ля-ля» да «тра-ля-ля» можно назвать словами. А мотив Элизтай, похоже, сочиняла на ходу, но Бирби он нравился, в нем была какая-то весенняя радость. Гном слушал и вдруг вспомнил о городе орков в горах на севере. Он сам там не был, но много о нем слышал. Город зеленокожих. Нужно отвести туда Элизтай. Почему-то от этой мысли Бирби стало грустно.
Они переночевали возле крошечного лесного пруда, заросшего камышами и, как и предполагал Бирби, к полудню уже приближались к Аронгу.
- В город я пойду один, - заявил гном. – Сама понимаешь, почему.
- Понимаю, - вздохнула Элизтай.
Бирби остановился.
- Здесь… Да, будешь ждать меня на этом месте. Дорога отсюда далеко, да и троп не видно. Думаю, ты будешь тут в безопасности, - он снял и развязал мешок, вынул продукты, сложив их на кучу листьев возле высокого клена, потом завязал мешок. – Меня не будет часа три, - предупредил Бирби. – А ты, если кого увидишь, беги со всех ног. Но потом снова сюда вернись. Усекла?
Элизтай кивнула.
- Бирби, - сказала она, и гном увидел в ее глазах тревогу. – Ты… ты ведь вернешься?
- Конечно, я вернусь! – возмутился он. - Как ты вообще могла подумать…
- Прости. Просто мне… страшно.
- Все будет хорошо, - он взвалил мешок на плечо. – Я постараюсь вернуться как можно быстрей.
- Постарайся, Бирби.
Он ободряюще улыбнулся и быстрым шагом направился к городу. Небо сегодня было серым. Дважды начинался и прекращался дождик. Бирби подумал, что месяца через два деревья полностью лишатся листвы, а потом пойдет снег. Тяжелое наступит время. Нужно добраться до города орков, как можно скорее. Возможно, там найдется семья, которая приютит Элизтай. Он слышал, что орки не бросают сородичей в беде.
В Аронге Бирби зашел к знакомому барыге и продал весь свой товар – то, что удалось собрать в разоренных деревнях за три недели. У барыги же он узнал последние новости:
«Представляешь, гном, эти вонючие зеленокожие напали на замок лорда Волтера. Вырезали всех подчистую! А на юге, говорят, еще одну деревню сожгли. Зато наши солдаты уничтожили два отряда зеленокожих. Эх, молодцы, ничего не скажешь! Слышал, сколько сейчас платят за правую руку орка? Нет? Ха! Целых две монеты серебром! Представляешь, гном – целых две! Подтяни челюсть, а то совсем отвисла».
Бирби вышел из дома барыги и направился на рынок. Там он купил шерстяное одеяло, хлеб, горшочек с медом, мешочек травяного сбора – как уверяла торговка: очень полезного, кулек засахаренной клюквы, ну и, конечно же – табак. Потратил почти все деньги.
Уже на выходе с рынка Бирби подумал, что если бы не Элизтай, то он ни за что не купил бы засахаренную клюкву. Да и мед… хотя нет, мед бы он купил в любом случае. Это же, как приятно сидеть ночью возле костра и пить горячий травяной сбор с медом! В такие моменты и жизнь кажется не такой поганой. Иногда нужно радовать себя такими мелочами, как мед.
Проходя мимо таверны, Бирби поддался, было, соблазну зайти и выпить кружечку сидра, но зная себя, понял, что одной кружкой, как обычно, не обойдется. А ведь он обещал Элизтай не задерживаться.
Впрочем, возле таверны Бирби все же задержался. Ненадолго. Только чтобы прочитать объявления на широкой доске, которая висела под навесом на стене заведения. Одно объявление его заинтересовало:
«Требуются рабочие в угольную шахту «Южная».
Кормежка – три раза в день.
Выплата – раз в неделю
По всем вопросам обращаться в Дом Городского Совета (спрашивать Митра Риса)».
«Неплохо», - подумал Бирби. Шахта «Южная». Это в нескольких часах пути от Аронга. Насколько он знал, в угольные шахты люди идут работать неохотно, так что рабочие в «Южную» будут нужны еще долго, если не всегда. Что ж, ему, Бирби, это подходит. Работа на зиму, не больше. Он тоже не дурак дышать угольной пылью дольше, чем того требуют обстоятельства. Как раз до зимы он отведет Элизтай в город орков и вернется. Хорошо когда есть хоть какие-то планы на будущее, подумал Бирби. С планами начинаешь смотреть на жизнь иначе.
Часом позже он уже подходил к месту в лесу, где оставил Элизтай. Настроение было хорошее. По небу бежали тучи, но иногда их пронзали солнечные лучи, и тогда лес вспыхивал золотом и начищенной бронзой листвы.
Настроение упало, как камень в пропасть, когда он не обнаружил на месте Элизтай. Продукты лежали там, где он их оставил – под кленом, но где девочка? В душе поднялась тревога. Что, во имя Барабуха, случилось? Он же ясно ей сказал: не уходить! Если только…
Бирби услышал крик.
«Это ее голос! Элизтай!»
Он бросил мешок и побежал, сетуя на свои короткие ноги. На ходу вытащил из петли дубинку.
Вот среди деревьев что-то показалось. Фигура. Человек. Мужчина, который, как котенка, тащил Элизтай за шкирку. Она кричала, хрипела и барахталась, пытаясь вырваться.
- Эй! – крикнул Бирби.
Мужчина оглянулся и посмотрел на приближающегося гнома – его брови поползли вверх от удивления.
- А ты еще кто такой? – резко спросил он.
- Отпусти, гад! – кряхтела Элизтай, дергаясь и извиваясь.
Бирби остановился в нескольких шагах от мужчины. Гном тяжело дышал. Ему хватило несколько секунд, чтобы оценить ситуацию: судя по одежде и луку в чехле за спиной, этот человек – охотник. Высокий, широкоплечий и, без сомнения, сильный. Сильный!
- Слушай, - сказал Бирби. – Ты это… ты отпусти ее…
- Гм… - охотник захлопал глазами. – И с чего это мне отпускать ее, гном?
- Просто, отпусти. Зачем она тебе? За руку ребенка орка деньги не платят.
Элизтай притихла, с надеждой глядя на Бирби.
- Рука? – охотник прищурил глаза.
- Да, ты же, наверное, знаешь…
- Знаю! Нечего мне дважды повторять.
Бирби посмотрел на Элизтай, потом в глаза охотнику.
- Ну, так как?
- Что – как?
- Отпустишь?
Охотник сплюнул. В его глазах сверкали злобные огоньки.
- Вот что я тебе скажу, коротышка… - он слегка наклонился, будто для того, чтобы гном лучше слышал. – Я знаю место, где эту малявку купят за столько, сколько стоят десять рук взрослого орка.
- От-пус-ти, - снова задергалась Элизтай.
«Договориться не удастся», - решил Бирби и почувствовал не только досаду, но и злость.
- Я все же еще раз попрошу отпустить ее, - уже не столь дружелюбно сказал он.
- Отпустить? – поморщился охотник. – Хрен тебе! Хочешь сам продать эту жабу? А вот хрен тебе, коротышка! Если не хочешь, чтобы я вырвал твою рыжую бороденку, лучше уматывай! – он быстро выхватил из чехла на поясе нож.
Бирби попятился и состроил испуганное лицо.
- Ладно-ладно, - быстро произнес он и сделал вид, что вдевает дубинку в петлю на поясе. – Я ухожу. Не нужно злиться.
«Этот человек не воспринимает меня всерьез, - подумал гном. – Я для него всего лишь «коротышка» не представляющий опасности. Ну что ж, это мне на руку».
- Бирби! – испуганно воскликнула Элизтай.
- Так-то лучше, - губы охотника сложились в презрительную улыбку. Руку с ножом он опустил и отвел от гнома взгляд, с торжеством посмотрев на девочку.
«Пора!»
Бирби двумя руками схватился за дубинку, размахнулся…
- Ха!
…и ударил охотника по колену с такой силой, на какую только был способен.
Хрустнула кость. Охотник разжал пальцы, выпустив Элизтай – она шлепнулась на землю, тут же вскочила и отбежала, - с удивлением и ужасом посмотрел на гнома, а потом рухнул на бок и заорал. Его нога была вогнута внутрь.
- Хотел продать ее?! – в глазах Бирби плясала ярость. – Получай!
Он обрушил дубинку на руку охотника – из ладони, блеснув лезвием, вылетел и упал возле дерева нож.
- Получай!
Дубинка врезалась в живот.
- На!
Удар в плечо.
Охотник орал и корчился. Элизтай трясло от злости, но она морщилась при каждом ударе.
«Хватит!» - сказал себе Бирби и, тяжело дыша, отошел от поверженного врага.
- Продать ее хотел, - прошипел он. – Падаль! Как только таких земля носит?.. Она же ребенок!.. Ребенок…
Крик охотника перешел в скулеж. Он дрожал и таращил мокрые от слез глаза на гнома, будто ожидая, что тот сорвется и возобновит избиение.
- Ты в порядке? – спросил Бирби у Элизтай.
Девочка вздрогнула и быстро кивнула. Ее косички торчали как переломанные пополам ветки.
Приближался вечер. Небо темнело. Лес погружался в ветреный сумрак.
- Хорошо, - сказал Бирби и засунул дубинку в петлю на поясе. Он подошел к охотнику, который застонал и сжался от страха, и стянул с него походный мешок, и чехол с луком. Потом отстегнул с него ремень с ножнами и сорвал с шеи янтарный амулет. Пока гном все это делал, охотник кричал от боли, но сопротивляться не пытался.
Бирби подобрал енотовую с полосатым хвостом шапку охотника, отряхнул ее от прилипших листьев и взглянул на Элизтай.
- Только не говори, что это воровство, - сказал он. – Это все трофеи. Мы их заслужили.
- Трофеи, - тихо повторила она. – Заслужили.
- Вот-вот, заслужили.
- Больно, - скулил охотник. – Как же…
Бирби с гневом на него посмотрел.
- Скажи спасибо, что я не убил тебя.
- У меня… сломана… Как же больно! – на покрасневшем лице охотника выступили крупные капли пота.
- Я бы посоветовал тебе начать ползти в сторону города, - взяв в охапку собранные трофеи, сказал Бирби. – Возможно, до ночи успеешь добраться до опушки.
- Меня звери сожрут! – неожиданно резко и зло выкрикнул охотник.
- Ну что ж, - усмехнулся Бирби и подмигнул Элизтай, - тогда ты станешь частью леса. Хотя, думаю, ты этого не заслуживаешь. Как по мне, так твое место в помойной яме.
Охотник быстро с пылом заговорил:
- Не бросай меня! Прошу, не оставляй меня здесь! Хотя бы помоги добраться до опушки. Ай, как больно…
- Там, возле дерева валяется твой нож, - спокойно произнес Бирби. – А мы уходим. Пошли, Элизтай.
Он и девочка направились к месту, где валялся мешок, и лежала возле клена еда. Скоро они услышали полный злобы крик охотника:
- Будь ты проклят, гном! Будьте вы оба прокляты!..
- Бирби, - сказала Элизтай. – Ты спас меня.
- Да, а ты что, сомневалась?
- В общем, нет, - не слишком уверенно ответила девочка. – Я пыталась убежать от него, но он догнал. Он быстро бегает.
Бирби почувствовал легкую дрожь в руках – начинался мандраж. Но в то же время гном испытывал торжество. Он совершил поступок, который еще совсем недавно не мог от себя ожидать. Ничтожество? Трус? Возможно, но только не сегодня. Нет – не сегодня!
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:31 AM | Сообщение # 1043 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 29.12.2013
Автор: Мarita
Рассказ написан не столько по китайской мифологии, сколько по книге "Путешествие на запад" У Чэнъэня, главам 1-7 http://www.nhat-nam.ru/biblio/west1.html , оттуда же взяты цитаты.
О мальчике-актере кукольного театра в средневековом Китае и его куклах – персонажах популярной китайской пьесы «Переполох в небесных чертогах". Сюжет этой пьесы как раз и рассказывается в первых семи главах многотомного "Путешествия на запад". Для неосиливших сии главы  - речь в них идет об обезьяне-трикстере по имени Сунь Укун, веселой и практически всемогущей, родившейся волшебным образом из камня на вершине горы, научившейся многим своим волшебным умениям у мудрого наставника-буддиста, хитростью заполучившей себе волшебное оружие (посох исполнения желаний), сделавшее ее практически непобедимой. Впоследствии эта веселая обезьянка, уставшая править своей страной обезьян, заявилась на небо, к самому Небесному Императору, и устроила там немалый переполох, да такой, что против нее было двинуто целое императорское войско, которое таки не сумело одолеть разбушевавшуюся обезьяну. Ее смог одолеть лишь сам Будда, на 500 лет придавив тяжелой каменной горой.
Сам рассказ, конечно же, не про это - он всего лишь о мальчике, и всего лишь о куклах, разыгрывающих эту пьесу, а еще там много философствования и буддизма, и обыгрывания значений китайских иероглифов, и сами иероглифы - как заголовки к главам.
Камень, дерево, пустота
«Наша жизнь – это кукольное представление.
Нужно только держать нити в своих руках,
не спутывать их, двигать ими по собственной воле
и самому решать, когда действовать,
а когда выжидать, не позволять дергать за них другим,
и тогда ты вознесешься над сценой.»
(Хун Цзычэн, китайский философ)
饥
Цзи, голод.
Высушенное тельце цикады на меже, желто-серыми иероглифами линий – Чжан Шан окунает ладони в солнцем выжженную пыль, Цзи оседает на коже невесомо-легкими штрихами, скрюченными насекомьими лапками царапает пальцы. Чжан Шан пробует цикаду на вкус, хитиновый панцирь хрустит под зубами, точно недоваренное рисовое зерно. Цзи – голод, неурожай. Отцу нечем платить земельную пошлину, и их выгоняют с участка. Может ли быть на свете что-то ужасней, чем остаться без дома?
Чжан Шан закрывает глаза, и видит себя камнем на вершине горы. Гладким, как куриное яйцо, источенным ветрами с четырех сторон света, бесстрастным, бесчувственным и безмятежным. Он зреет, точно диковинный плод, вбирает в себя рассыпчато-золотые солнечные лучи, жемчужно-белые касания лун оставляют на нем паутинно-тонкие трещины. Инь сменяет Ян, солнце встает на востоке и засыпает на западе, трава прорастает зелеными копьями сквозь его гладко-каменную кожуру.
Цзин-н-н!
Пронзительно-острый, словно пение мертвых цикад, звук рождается в сердцевине его – иероглифом Цзи, раскалено-белыми иглами рвется наружу, дымчато-огненными стежками прошивая небесную твердь.
– Кто осмелился тревожить мой покой, великого Нефритового Императора Небес?
– Это всего лишь обезьяна, Ваша Безмятежность. Глупое, недалекое существо, порожденное камнем на вершине Горы Цветов и Плодов, и событие это слишком ничтожно, чтобы вызвать удивление.
…У него остроухая, покрытая каменно-серою шерстью мордочка и глаза – цвета позолоченных пилюль бессмертия, что вкушают за столом небожители во Дворце Полярной Звезды. Он кланяется, прижимая к груди костлявые лапки – огненно-красному югу, северу в черно-змеиной чешуе, белым снегам тибетских вершин далеко на западе, зеленобрюхому дракону востока, от моря до моря распластавшему по облакам свои необъятные крылья. Он втягивает воздух чуткими, наружу вывернутыми ноздрями, ребенок, пробующий на вкус Великую Пустоту – пустота горчит зеленым и обжигает перечно-красным, сахарно-белым истаивает под языком и заставляет морщиться от кисло-черного. Сунь Укун, великий обезьяний царь. Сунь Укун, постигающий Дао.
Гулкая, как горный водопад, пустота рушится вниз пронзительно громким смехом, рваными иероглифами слов наполняет барабанные перепонки – Чжан Шан открывает глаза. На сельской площади представленье, странствующий кукольный театр, пьеса «Переполох в небесных чертогах», виденная им уже не единожды. Куклы кивают ему из-за расписной ширмы тыквенно-круглыми лбами, смеются, высовывая красные языки, распяленные на бамбуковых тростях воители, боги и обезьяны; Цзи корчится в желудке крючковато-острым клубком, нить сматывается к нити, у кукол соломенно-жесткие волосы и глаза – блеклые, как придорожные камни.
Может ли быть на свете что-то ужасней, чем остаться без дома? Оставившие его добровольно – не знают ответа на этот вопрос.
戏
Си, театр.
Чжан Шан ведет кисточкой по шелковому полотнищу, подкрашивая выцветшие буквы. Си наливается вишнево-алым, точно дозревающий плод, Си истекает густою тушью, яркое, как восходящее солнце, Си надувается парусом над кибиткой бродячих актеров, ветер гонит кибитку с востока на запад, от Сучжоу до Пекина, от Сычуаня до Шанхая, пылающими брызгами заката Си тянется за горизонт.
– Сколько времени ты прожил в этой пещере?
– А вот этого я как раз и не знаю. Помню только, что, когда в очаге погасал огонь, меня посылали собирать хворост. Там, за горой, я видел прекрасные персиковые деревья, они покрывали всю гору. Раз семь наедался я персиками до отвала.
– Гора, на которой ты был, называется Горой спелых персиков, и если ты ел плоды семь раз, то я думаю, что прожил ты здесь семь лет. Чему же ты хотел бы научиться у меня?
…Отец продал его в ученики кукольнику, не спрашивая согласия, но Чжан Шан не жалуется – он сыт, одет, его практически не бьют. Утро сменяет ночь, нефритовый заяц на блюде-луне выстукивает барабанную дробь звонко-каменными ладошками, надкушенные медно-рыжею ржой, монеты падают в подставленное блюдо, заяц кланяется, прядая фарфоровыми ушами. Вечер приходит на смену дню, ворон с золочеными перьями точит когти о солнечный диск, высекая огонь, раскаленно-алое пламя бушует от кромки до кромки небес, лепестками лотоса, изогнутыми, словно острые сабли, режет воздух на тонкие лоскуты. За окнами темнеет, Чжан Шан откладывает в сторону кисть, вытирает тряпицею руки, испачканные липко-красною тушью. Добросовестный труд, дядюшка Вей будет доволен стараниями ученика.
– Многому ли ты научился за это время?
– За последнее время я в известной мере постиг сущность законов Будды и чувствую, что силы мои постепенно крепнут.
– Ну, раз ты уже постиг основы учения Будды, смог освоить его основные начала и всем своим существом проникся этим учением, то тебе остается лишь подготовиться к тому, чтобы уберечь себя от трех стихийных бедствий.
Отблесками дотухающего костра Си угасает за окнами, угольно-ржавою тушью растворяется в шелке небес, куклы хихикают, пряча рты тряпичными рукавами, и голоса их подобны скрипу дерева, несмазанного воском.
–…и через пятьсот лет небо ниспошлет на землю гром, который поразит тебя. Чтобы избежать беды, ты должен обладать прозорливостью…
– …огонь этот не небесный огонь, а особенный, «скрытый огонь». Он возникнет в тебе самом и дойдет до мозга...
– …и с неба придет новое бедствие – ветер, который уничтожит тебя. Он не будет похож на ветры, дующие с востока, юга, запада и севера…
– …вот от каких бедствий ты должен спастись...
В полых кукольных головах, словно в тыкве-горлянке – прибежище ветру и пустоте. Молния высекает огонь, огонь раздувает ветер; путаясь в паутине перерождений, Сунь Укун скачет по облакам, шелково-тонкая нить пляшет под пальцами кукловода, раскаленно-красным, точно фениксово оперенье, пышет в небе одежда великого обезьяньего царя. Чжан Шан закрывает сундучок с куклами и думает о собственном Дао.
Дорога, ведущая в никуда – приведет ли ищущего к дому? И белая, как прохладно-лунный фарфор, пустота в сердце его не подсказывает ответа на этот вопрос.
恨
Хэн, злость.
Стирая глину с исцарапанных щек, Чжан Шан поднимается с земли, Хэн грязно-черною кляксой сползает по коже; вытянув комарино-острый хоботок, Хэн лижет сукровицу из разбитой губы, вязким, как болотная жижа, пузырящимся зельем вливается в кровь.
– Ты что, взбесился, что ли? В тебе нет и четырех чи роста и лет тебе не больше тридцати. Да к тому же ты без оружия, а кричишь о том, что пришел расправиться со мной!
– Ах ты, проклятый дух! Ты, видно, совсем ослеп. Я хоть и мал, но могу сделаться таким большим, как пожелаю. Пусть нет у меня никакого оружия, но этими вот руками я могу обхватить луну на небе. Ну, держись, испробуй, каковы мои кулаки!
Их два раза по трое – местных деревенских мальчишек, решившихся проучить пришлого чужака – за странно вышитые узоры его одежд, за взрослый, независимо-заносчивый вид, за медные монеты в мешочке на поясе, которыми он столь вызывающе звенит у них на глазах… он просто другой, и этого вполне достаточно.
Раскрашенным деревянным копьем Хэн входит куда-то под сердце, и Чжан Шан замахивается кулаком. У Хэн привкус глины и соли, огненными, как из меднобокой печи, обезьянье-злыми глазами Хэн прожигает одежду и кожу, разорванная в тысячу кусков, Хэн собирается воедино, паучье вывернутыми конечностями перебирает, словно четки, Великую Пустоту. Красное, черное, каменно-жесткое, до разбитых костяшек пальцев…
– Изменись!
Чжан Шан еще не верит, что все закончилось. Хэн дует в уши его, назойливая, как комариный писк, он машет рукой, отгоняя ее, точно полуденную мошкару. Чжан Шан складывает на землю выдернутый из изгороди шест – он здорово помог ему в драке, эх, надо было сразу, едва они начали швыряться камнями и грязью… долгая выдержка порой приносит лишь вред.
Он моет руки в дорожной луже, и волны в ладонях его отливают зелено-серой драконьей чешуей, ракушечные замки сияют со дна, белые, как кости мертвецов. Легкий, в туфлях из лотосовых корней, он погружается в толщу вод, плывет, зацепившись за окуневый плавник, и красные от коралловой крови ворота смыкаются за его спиной, отрезав путь в надземное царство. Хэн, раскаленное пламя драконовой пасти, с шипением бьется о воздушные пузырьки, великий драконий царь ловит пузырьки языком, Хэн щерится зубьями вил, изогнутыми жалами алебард язвит дракона в мягкое подбрюшье. Чжан Шан тянет рукою за нитки, и запрокинув нефритово-тяжелую голову, дракон выплевывает к ногам его яшмово-красный шлем и золотом выделанную кольчугу, и крокодил бьет в колокол шипасто-острым хвостом, и черепаший панцирь гудит ему в ответ, точно стальной барабан, и черный от ржавчины, изгрызенный ракушками и солью – Посох Исполнения Желаний встает из морского дна, от тридцать третьего неба до восемнадцатого слоя преисподней, и невесомо-тонкою иглой ложится к нему в ладонь…
…Чжан Шан откладывает в сторону заштопанный халат, но мысли о собственных желаньях не оставляют его. Чего бы он хотел добиться в этой жизни, будь у него выбор? Выучиться как следует грамоте, и, сдав экзамены, стать чиновником? Научиться владеть оружием на должном уровне и поступить в императорскую гвардию? Брать уроки торговли у дядюшки Вея и со временем, накопив нужную сумму денег, открыть собственное дело, свой кукольный театр?
И Сунь Укун, великий обезьяний царь, смеется ему со стены крашенным деревянным ртом, и Сунь Укун не знает ответа на этот вопрос.
美
Мэй, красота.
Нежным, хрустально-лунным сиянием разливается по ночному саду, Мэй – тени бамбука на выбеленной луною стене, звенит натянутою струной, цепляясь за верхушки деревьев, Мэй – срывающийся шепот лютни, рассыпчатый смех мандолины в тонких девичьих пальцах.
– Какой ты забавный! Ладно уж, убирайся отсюда! Нет, останься…
Чжан Шан опасается пошевельнуться, опутанный нитями Мэй, беспомощно-деревянная кукла. Он влез в этот сад за спелыми персиками, там, где ветви плакучей ивы склонялись над стеной, словно витые лестничные перила, он опустился по ним, неслышный, как лунная тень, нырнул с головой в прохладную черноту сада, точно в подземное царство Яньвана, владыки живого и смертного, и Мэй, расставленные силки, вскричала по-птичьи, принимая к себе его душу, хрустальноликая, тенеокая Мэй.
– Годы твоей жизни кончились, и нас послали за тобой.
– Я выше земного мира чувственных страстей! Я не состою из пяти элементов и не подчинен власти Князя смерти. Вы что, с ума сошли? Как же осмелились вы схватить меня и тащить сюда?!
…Брови ее – точно серп молодого месяца, встающего над садом, нежнее, чем розовые бутоны, румяно-персиковые щеки ее, губы ее красны, как спелобокие вишни, Мэй истекает ягодным соком, бесшумно падают наземь вишневые лепестки.
Ее имя – Ван Джу, она дочь чиновника, владельца этого сада, она пишет стихи и музицирует, и любит гулять ночами по садовым дорожкам, мимо каменногривых львов, уснувших в зарослях тутовника, мимо драконоголовых сосен с лунно-белой, чешуисто-твердой корой. Пряча тонкие пальцы в веерах хризантем, Ван Джу ступает по саду крошечными, как цветок лотоса, ступнями, что поместились бы и в одной ладони Чжан Шана, пионы яшмовокрылыми бабочками трепещут в ее волосах, Ван Джу смеется, вытирая со щек золотисто-розовую пыльцу.
– Ты нравишься мне, мальчик из кукольного балагана. Пожалуй, я не скажу отцу, что ты сюда приходил… и даже позволю прийти еще. И кстати, нашем штате слуг не хватает помощника конюха, да и место сторожа сада пока что вакантно… хочешь, я представлю тебя отцу? Утром, после завтрака, когда он будет в благодушном настроении, приходи к парадному входу, умытым чисто, одетым в праздничные одежды, и будь почтительным с ним. Возможно, твоя судьба переменится к лучшему, твои театральные боги были добры к тебе в эту ночь… а теперь уходи.
Мэй, лунный жемчуг на девичьей шее, тает бледно-серою дымкой, полосами утреннего тумана встает над садом, тянет сердце оборванно-острой струной. Чжан Шан прижимает ладони к груди, наматывая на запястья нить собственного Дао, и тонкая, как рыболовная леска, Мэй режет ладони в кровь, рассыпавшимся ожерельем облетает в густую траву. В руках Чжан Шана – холод и пустота.
Стоит ли его кочевая свобода устроенной жизни в чиновничьем доме, покоя, стабильности… прогулок с Ван Джу по ночному саду?
Он вновь и вновь задает себе этот вопрос, и сам не знает на него ответа.
路
Лу, дорога.
Бумажным свитком сматывается под колесами кибитки, пыльными иероглифами камней прорастает сквозь зеленое полотнище травы, Лу, ярким гримом на кукольных щеках, красное, черное, белое, золотисто-желтое Лу.
– Когда небесному императору доложили о том, что ты счел для себя оскорбительным то назначение, которое ты получил, и покинул конюшни, владыка сказал: «При прохождении службы обычно начинают с низких должностей и постепенно доходят до более высоких. Как же можно уже в самом начале выражать недовольство незначительной должностью?»
Чжан Шан не жалеет о сделанном выборе, о тонких ресницах Ван Джу и ночи с персиковым привкусом; Лу понукает ленивых мулов, Лу гонит кибитку все дальше и дальше, небесные кони бьют копытами по облакам, от ржания их поднимается ветер, и молнии делят надвое сиренево-черную ширму небес.
Инь и Ян, утро и вечер, запад и восток. Позолоченный кокос во лбу Сунь Укуна сияет сквозь предгрозовую тьму, тьма порождает демонов – трехголовые, шестирукие, размахивая мечами и топорами, они выходят из Великой Пустоты, один за другим, бесчисленное войско Небесного Императора. Сунь Укун обрастает воробьиными перьями, скользкобокою рыбой ныряет в облачно-белые волны, демоны нанизывают облака на зубчатые пики, дождь льется из прорех, орошая траву и деревья, Сунь Укун скалит зубы, выжимая на землю намокший халат.
– Сворачивай ширму, сынок, да кукол прячь, как бы от воды не попортились! Ливень-то какой… сегодня вряд ли чего заработаем.
Придавленная, точно горою, ворохом разноцветных одежд, голова великого обезьяньего царя смеется Чжан Шану потрескавшимися красными губами, Чжан Шан сводит пальцы, покрытые мозолями от тростей, словно бы подсекая рыбу – нить дергается, Сунь Укун послушно подмигивает ему огненно-красным глазом.
Камень, дерево, пустота.
Цзи, Си, Хэн, Мэй, Лу.
Чжан Шан чистит перышком прилипшие к пальцам оранжевые пятна ржавчины и мысли о собственном будущем впервые за долгое время не тревожат его.
…Куда же гонит кибитку быстроногая, обезьянье-проворная Лу, будет ли новый день, будет ли пища актерам и крыша над головой – знает лишь сам Будда Амитабха, но он не спешит дать ответа на этот вопрос.
___________________________________________________________
* Сунь Укун - в переводе с китайского имя означает «ребенок, познавший небытие»
* Си, театр - иероглиф состоит из двух ключей: «сюй» – пустота и «гэ» – боевой топор
* Позолоченный кокос во лбу - традиционный грим куклы, изображающей обезьяньего царя
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:35 AM | Сообщение # 1044 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 24.06.2013
Автор: Rendre
Мост четырех ветров
1.
Багрово-красное солнце уже почти скрылось за острыми крышами Академии, на прощанье позолотив бурую от времени и мха черепицу, серые камни мостовой и окна, за которыми то тут, то там загорались огоньки. С набережной подул прохладный ветерок, и торговка, сидящая в нескольких шагах от моста, накинула на плечи пеструю шерстяную накидку. Достав из короба горсточку жареных каштанов, она придирчиво выбрала самый крупный и разгрызла, сплюнув шелуху в ладонь, а потом ссыпав в карман, чтоб не сорить на мостовую. На другой стороне дороги седой фонарщик в потертом сером сюртуке обстоятельно разложил на обочине коробку с инструментами, макнул в масло фитиль, примотанный к палке, поджег его и поднял вверх. Крючком на конце той же палки открыл фонарь, сунул внутрь горящий фитиль и аккуратно закрыл. Через несколько мгновений на мостовую лег дрожащий желтый круг света, пересеченный тенью от столба. Торговка, лениво грызущая один каштан за другим, ссыпала их обратно в короб и передвинула деревянный столик и стул, чтоб попасть в пятно света.
— Поздно вы нынче, дядюшка, — окликнула она фонарщика, собирающего коробку.
— Так ведь лето, сударыня. Это зимой мы зажигаем в шесть вечера, а летом — за три часа до полуночи, как положено. Вы, я смотрю, в городе недавно?
— Угадали, дядюшка.
— Значит, привыкли с петухами вставать и ложиться. Здесь, в столице, порядок другой. Кое-кто и встал-то недавно. Вон, сударыня, смотрите...
Высокий молодой человек в длинном камзоле черного бархата, отделанном серебряным позументом, широкими легкими шагами прошел мимо них, помахивая тросточкой и учтиво прикоснувшись пальцами к полям шляпы в ответ на почтительный поклон фонарщика. Миновав фонарь, щеголь остановился перед входом на мост и, сняв шляпу, галантно поклонился бронзовой химере на постаменте с правой стороны. Затем, сделав несколько шагов, так же поприветствовал химеру левой стороны и, надев шляпу, проследовал дальше.
— Чего это он? — ахнула женщина. — Странный какой. Одет как принц, а чудищам железным кланяется...
— Бронзовым, сударыня, бронзовым. Знаменитым мостовым стражам работы Юзефа Северного. Весьма известный был зодчий и скульптор, изволите ли знать. Издалека люди приезжают, чтобы взглянуть на его работу: мост Четырех ветров и его стражей. Достопримечательность столицы, да… Ходят легенды, что в полнолуние — да не всякое — творится на этом мосту небывальщина… хм… А сей молодой человек — тьер Мариуш Коринза, единственный сын тьера Коринзы, что в Королевском Совете на должности лейб-секретаря. Отец его лишил наследства, вот юноша и обосновался в нашем квартале. Жилье приличное и стоит недорого… Академию-то он до конца не закончил, а экзамены сдал. Очень упорный молодой человек! Встает вечером, работает ночью, а утром ложится спать. Некромант — наш молодой тьер, — добавил старик с некоторой гордостью.
— Ужас какой! — убежденно проговорила торговка. — То-то у него и лицо белое, как у покойника. А глаза чернющие, будто угли. И как вы такого соседа не боитесь, дядюшка?
— А чего бояться? — удивился фонарщик, опираясь на шест и, видимо, радуясь возможности поговорить. — Молодой тьер Коринза — юноша воспитанный, прекрасных манер и образования. Соседям от него никакого беспокойства. Бывает, приходит навеселе, ну так дело молодое, кто в его возрасте не грешен? А что некромант, то так уж ему на роду написано, благородные тьеры-то сами себе дар не выбирают. Что благие боги ребенку при рождении выделили, так тому и быть.
— Что ж его родной отец выгнал, такого распрекрасного? — поджала губы ничуть не убежденная торговка. — И видом он все равно странный: губы красные, ровно у девицы юной, брови черные… Словно крашеные!
— Крашеные и есть, — подтвердил фонарщик. — Некроманты, они все со странностями. Кто налысо голову бреет, кто в женском платье ходит, кто себе кожу дырявит и кольца в нее продевает… Тьер Коринза вот красится, словно девица… кхм… — фонарщик закашлялся, съев конец фразы, и поспешно продолжил. — Некромант тьер Майсенеш, который жил за Бровицким мостом, вообще носил сапоги из человеческой кожи. И менял их, кстати, ре-гу-лярно, да… То есть постоянно, сударыня. Тьер Коринза, дай ему боги здоровья, никому дурного не делает. Бронзовым химерам кланяется, так некроманты, говорят, разницы между живым и мертвым не видят: такое у них ремесло. Может, ему эти химеры живыми представляются. А уж что там у него с отцом вышло, так это их дело, тьерское… А не наше, сударыня, да… кхм, не наше!
Подхватив ящик, фонарщик закинул на плечо шест и поковылял вверх по улице к следующему фонарю, бурча под нос что-то о необразованных особах, судящих то, к чему касательства не имеют...
— Дядюшка! — окликнула его торговка. — А этот, что сапоги носил… Зачем ему ужас такой?
— Из суеверия, сударыня, — обернулся фонарщик. — Он, видите ли, подобно многим верил, что смерть ищет человека по следам, вот и надеялся ее запутать...
— Видать, не помогло, — равнодушно проговорила торговка вслед удаляющейся спине в сером сюртуке.
Молодой человек, послуживший предметом разговора, неторопливым прогулочным шагом прошел по знаменитому мосту, задержавшись на пару минут у парапета, полюбовался темной водой Кираны с последними закатными отблесками и, сходя с низких ступенек, обернулся назад, к паре бронзовых статуй. Великий Юзеф Северный изобразил четыре ветра, давшие название мосту, в виде фантастических существ с хищно выгнутыми, словно перед прыжком, львиными телами. Изящно вырезанные бронзовые крылья распластались по воздуху, морды с гротескно искаженными человеческими чертами оскалились в безумной полуулыбке… Миг — и химеры то ли взмоют в воздух, то ли кинутся на жертву! Снова сняв шляпу, некромант вежливо поклонился обеим статуям по отдельности, не обращая внимания на любопытные взгляды нескольких прохожих и продолжил путь по улице к площади Семи побед.
Перед самым выходом на площадь у него снова случилась небольшая заминка. Как раз в то время, когда начищенные до зеркального блеска ботинки тьера Коринзы ступили с тротуара на мостовую, с противоположной стороны улицы, из кустов, неспешным шагом, напоминающим походку самого тьера, вышел огромный черный кот. Совершенно черный, без единого, насколько мог разглядеть Мариуш, белого волоска на гладкой шерсти. Хмыкнув, некромант замер на месте. Кот, дойдя до середины улицы, сел на мостовую и принялся вылизывать левую переднюю лапу, надменно игнорируя окружающее. Мариуш осторожно сделал шаг вперед, другой… Кот, оживившись, прекратил мыться, встал и тоже прошел немного наперерез Мариушу. Некромант остановился — кот сел, поглядывая по сторонам. Чтобы пересечь мостовую, ему оставалось несколько шагов — чуть меньше, чем Мариушу до конца тротуара. И было совершенно ясно, что стоит человеку тронуться, как кот не преминет воспользоваться преимуществом, перейдя ему дорогу.
Пару мгновений Мариуш смотрел на кота с неподдельным интересом. Затем, вместо того, чтобы ринуться вперед, подчеркнуто неторопливо сделал шаг назад и тихонько произнес:
— Прошу вас, сударь. Я не суеверен...
Сверкнув зелеными глазищами, кот медленно прошагал перед Мариушем, скрывшись в зарослях ночной фиалки у забора.
— И вам удачного вечера, — пожелал ему вслед Мариуш, выходя из-под каменной арки на площадь.
Здесь было куда оживленнее, чем на пустынной улице. Возле фонтана, украшающего центр площади, прогуливались горожане, несколько лоточников предлагали горячие пирожки, ватрушки и пончики, у противоположного края площади раскинулся шатер бродячего цирка, где вовсю шло вечернее представление. Проходя краем площади, Мариуш ловил недоуменные и презрительные взгляды. Кое-кто торопливо отводил взгляд или смотрел мимо, старательно не узнавая того самого Коринзу. Кое-кто шептался за спиной, не подозревая, что слух у некромантов немногим хуже кошачьего. Но большинство смотрело на него равнодушно: мало ли чудаков в великой столице, где гостей со всего материка больше, чем жителей. Одни студенты магической академии чего стоят!
В любимой кофейне было, как всегда, тихо и уютно. Те, кто мог себе позволить здешние цены, обычно выбирали места попрестижнее, и завсегдатаев у мэтра Бельхимера было немного. Сегодня, например, всего двое стариков в камзолах по моде полувековой давности коротали вечер за бесконечной партией в шахматы… Мариуш снял шляпу, повесив ее на огромные оленьи рога, прибитые у двери, прошел за постоянный столик в углу, опустился в удобное кожаное кресло, прислонив к нему трость, и с удовольствием вдохнул запах выпечки и яблок с корицей. Взял меню, которое все завсегдатаи знали наизусть, поскольку менялось оно не чаще раза в месяц...
— Тьер Коринза, приятного вам вечера...
Мэтр Бельхимер лично румяным колобком подкатился к столику уважаемого и во всех смыслах слова дорогого посетителя.
— И вам приятного вечера, мэтр, — отозвался Мариуш, вытягивая ноги под стол, накрытый белоснежной накрахмаленной скатертью, и оглядывая зал. — Что посоветуете?
— Пирог с курицей, — решительно отозвался Бельхимер, словно военачальник, отдающий приказ к наступлению. — Несомненно — пирог с курицей и грибами. Сливочный омлет со спаржей и сыром, а на сладкое — печеные яблоки с корицей. И кофе, разумеется?
— И кофе, — согласился Мариуш. — Мэтр Бельхимер, это ваш кот?
— Кот? — поразился хозяин кафе. — Тьер Коринза, неужели вы думаете...
Он с удивлением, переходящим в брезгливость, воззрился на черного кота, сидящего у столика Мариуша.
— Да-да, я вижу, что он явно не ваш, — рассеянно произнес некромант, разглядывая кота.
Кот в упор смотрел на некроманта. Теперь, на свету, было хорошо видно, что бока у него ввалились, а под короткой шерстью видны ребра. Роскошные густые усы оказались наполовину обломаны, а на ушах виднелись проплешины. Но это, несомненно, был тот самый кот, встреченный Мариушем совсем недавно. На идеально натертом паркете он выглядел, как чернильное пятно, совершенно не соответствуя уюту и респектабельности кофейни.
— Не извольте беспокоиться, тьер! Сейчас этого кота не будет, — уверил Мариуша хозяин, делая шаг...
— Напротив, — мягко остановил его Мариуш. — Будьте любезны добавить к моему заказу блюдечко сливок. Если уж у меня гость… И, может быть, кусочек пирога? — обратился он к коту, слегка наклонив голову. Тот заинтересованно дернул ухом, не обращая ни малейшего внимания на Бельхимера. Казалось, больше всего его заинтересовал крупный дымчатый агат в бархатном жабо некроманта.
— И пирога, мэтр Бельхимер...
Хозяин, привыкший за годы общения с тьером Коринзой ничему не удивляться, укатился на кухню.
— Вам будет достаточно удобно на полу? — спросил Мариуш. — Или поставить еще кресло?
Кот равнодушно посмотрел на него и перевел взгляд на Бельхимера, несущего заказ. Разрезая омлет, Мариуш исподволь наблюдал, как кот спокойно, выказывая прекрасные манеры, ест пирог с курятиной, оставляя грибы. Съев пирог, он приступил к сливкам и не остановился, пока не вылизал блюдечко дочиста...
— Может быть, повторить? — тихо поинтересовался Мариуш.
И тут у него по спине пронесся знакомый холодок. Кот, сверкнув глазами, злобно зашипел в сторону, не трогаясь, впрочем, с места… Мариуш медленно поднял глаза — перед ним, с другой стороны столика, стоял сухопарый старик с неприятным острым взглядом и презрительно искривленными тонкими губами. Черные с сильной проседью волосы казались присыпанными толстым слоем пепла, как и лицо пришельца, черный суконный камзол колебался в свете свечей, а чем ниже, тем сильнее темные панталоны и высокие сапоги просвечивали насквозь.
— Рановато вы, тьер Майсенеш, — едва разжимая губы, проговорил Мариуш. — До полуночи еще часа два...
— У меня мало времени, Коринза, — глухо проговорил призрак.
— Тьер Коринза, — чопорно поправил его Мариуш. — Вряд ли мы с вами стали ближе после вашей смерти. Что вам нужно, тьер Майсенеш? Только быстрее, у меня тоже мало времени.
— Собираетесь в оперу? — усмехнулся призрак.
Он, кстати, неплохо выглядел для своего нынешнего состояния. Почти не прозрачный, лишь слегка колеблющийся в свете ароматических масляных ламп, заливающих кофейню мягким теплым светом. И говорил глуховато, но не безжизненно, а собственным, родным голосом, с выражением и обертонами. Совсем не плохой призрак получился из тьера Тадеуса Майсенеша, бывшего коллеги и редкостной сволочи.
— Именно, — отозвался Мариуш, словно невзначай подвигая к себе солонку — не новомодную, с дырочками, а крошечную чашечку золотистого фарфора доверху насыпанную белыми крупинками. — Там сегодня премьера, я давно мечтал услышать «Белую даму» в этом составе...
— Оставьте в покое соль, Коринза. Тьер Коринза, если вам угодно… — скривившись, поправился призрак. — Мне нужна ваша помощь. Я… не могу обрести покой.
— А я при чем? — процедил Мариуш, старательно отводя взгляд. Получалось плохо: Майсенеш и живым был — скотина такая— исключительно хорош, а теперь от него так и веяло ледяной силой. — Не нужно было при жизни заигрывать с кем попало...
— Не вам меня учить, Коринза, — тихо и яростно проговорил призрак. Тарелки на столе задребезжали, кот возмущенно мявкнул из-под стола. Надо же, не сбежал… — Я не милостыню прошу. Получите такую плату, о которой и не мечтали. Мои рабочие дневники — устроит?
Пальцы Мариуша, поглаживающие солонку, замерли. Он медленно, очень медленно перевел дыхание, собирая всю силу — и посмотрел призраку в глаза. На полупрозрачном, как студень, лице того, кто когда-то был Тадеусом Майсенешем, клубились два сгустка тьмы. Мариуш сглотнул, подаваясь вперед… Под столом к его ноге прижалось что-то тяжелое, горячее, и в колено впились острые когти. Даже не вздрогнув, Мариуш выдохнул, отведя взгляд. И правда — неупокоенный. Призраки, конечно, не врут, но это же Майсенеш...
— Что нужно? — выдавил он.
— Не так уж много...
Показалось, или в голосе призрака явно прозвучало разочарование? Если бы Мариуш поддался, подпал под чары, то и разговаривать с ним было бы не обязательно. Хороший некромант не теряет свою силу после смерти, он уходит в родную стихию. Не зря некромантов никогда не любили убивать. Обезвреживали, иной раз жуткими методами, держали в заключении, но не убивали… А кот заработал еще не одну порцию пирога личной работы мэтра Бельхимера...
— Я тороплюсь, — повторил Мариуш. — Ваши дневники — лакомый кусок, но я не единственный темный мастер в городе. И даже не самый сильный. Почему я?
— Потому что мы не слишком ладили, — ухмыльнулся призрак. — На вас никто не подумает, тьер Коринза. И за вами не станут следить.
— А еще меня не жалко, — бросил наудачу Мариуш. —
— Вас — нет, а вот себя мне очень жалко, — оскалился Майсенеш. Лицо у него текло и расплывалось с краев, выглядело это весьма противно. — Вы будете слушать или поискать кого-то другого?
— Я выслушаю, — негромко отозвался Мариуш. — Если поклянетесь посмертием, что будете говорить правду.
Он бросил быстрый взгляд на зал. Старики в углу все так же сидели над шахматной доской, вряд ли осознавая чье-то присутствие. Бельхимер не появится без зова...
— Клянусь, — скривился призрак. — Я, Тадеус Майсенеш, клянусь Мариушу Коринзе своим посмертием, что не солгу ни в едином слове. А теперь слушайте, чтоб вам… Я заигрался, вы правы. Но если сделаете то, что скажу, мне позволят уйти. Сегодня полнолуние, седьмое в году, как раз нужный день. Вскройте могилу и отпойте мое тело по ритуалу серых братьев. Потом второй раз — через круг теней. И третий — лунной дорожкой… Надеюсь, даже такой недоучка, как вы, это умеет?
— Надейтесь, — бросил Мариуш. — Вы болван, Майсенеш. Завязать свое посмертие на три ритуала. Чем вы думали? Своими знаменитыми сапогами? А если я не успею? Или сил не хватит?
— Тогда у вас не будет моих дневников, — ухмыльнулся призрак, — а в столице появится еще одно привидение. И, клянусь своим посмертием, первым, на кого я потрачу свои бесконечные ночи, станете вы, Коринза. А вторым — ваш драгоценный батюшка, столь непредусмотрительно лишивший вас родовой защиты...
— Не смейте, — прошипел Мариуш. — Не смейте мне угрожать… Три ритуала? А в пыль прямо тут не хотите? А в лапы гончим? Вы меня знаете, Майсенеш, мне терять нечего… Заберите меня в посмертие — и посмотрим, у кого оно будет веселее...
Он спокойно и аккуратно поставил солонку на стол, чтобы не рассыпать ни одной крупинки… Крепко сжал в ладони лезвие столового ножа, так что только край выглядывал из пальцев. Приложил его к запястью другой руки. Улыбнулся накрашенными губами, на которых еще должна была остаться любимая черно-бордовая помада. И посмотрел в тьму глаз призрака, раскрываясь навстречу, позволяя тому увидеть… Не все, но этого хватило, чтобы Майсенеш дрогнул зыбким студнем — и отшатнулся.
— Мне говорили, но я не верил, — прошелестел Майсенеш. — И вы называете глупцом меня? Вы безумны, Коринза...
— Тоже мне новость, — усмехнулся Мариуш. — Как мне получить дневники, если дело сложится?
— Перед ритуалом заберете с моего тела перстень, — помолчав, сказал призрак. — Он не на пальце, а в правом сапоге. И не кривитесь, уж вы должны знать, что могилы вскрывают. Я не хотел рисковать.
— Посмотрел бы я на ненормального, решившего вскрыть вашу могилу… Дальше что?
— Наденете перстень и вслух признаете себя моим наследником. Проведете ритуалы, все три. Могилу можете закопать, а можете и так бросить. Судьба оболочки мне неинтересна. Придете ко мне домой и покажете перстень тому, кто там будет. Вам отдадут дневники и остальное, что захотите. Можете выгрести все подчистую. Не стесняйтесь, других наследников у меня нет. Не сложно, как видите...
— Постойте, — быстро проговорил Мариуш, видя, что призрак становится все прозрачнее. — Могила защищена? В чем подвох? Майсенеш, это слишком простая работа за такую награду. В чем подвох, душу вашу темную?
— Отпустите меня и берите, что хотите… Я устал. Коринза, я так устал...
Призрак заколебался, истаивая и уходя в горячее марево над лампами. Мариуш с трудом разжал пальцы, сжимающие лезвие ножа, позволяя ему упасть на скатерть. Из-под стола слышалось тихое заунывное урчание… Вытерев мокрый лоб, Мариуш заглянул под стол, погладил вздыбленный мех.
— Кажется, у меня срочное дело, сударь мой кот… Вам не нравятся призраки? Мне тоже. Но до полуночи чуть больше часа, и мне надо идти. Мы ведь не всегда делаем то, что нам нравится, верно?
Бросив на скатерть несколько монет, он встал, сунул в карман солонку, не заботясь, что ее содержимое рассыпалось внутри кармана, подхватил трость и, надев по пути шляпу, вышел из кофейни на стремительно пустеющую площадь, с которой расходились последние гуляющие.
2.
Улицы, арки, площади… Ночной город, залитый прозрачным лунным серебром, стремительно плыл по сторонам, выступая из ночной тьмы прямо перед Мариушем и смыкая темноту позади спешащего некроманта. Переулок Белых голубей… площадь Кровавых роз… Коронная площадь… громада императорского дворца. Блеснула начищенная сталь. Это караул у ворот, вскинувшись и взяв протазаны наизготовку, проводил его подозрительными взглядами… Дальше! Башня Каменных слез, от крыши до основания усеянная темными потеками на древней кладке… Оперный театр… Мариуш только вздохнул, пробегая мимо огромных, ярко освещенных окон, из которых неслись звуки увертюры к «Белой даме»… Подумалось, что стоило взять карету, хотя бы из тех, что ждут пассажиров у здания Оперы, но какой извозчик в здравом уме поедет на кладбище в полнолуние, да еще с таким седоком? Пока будешь сговариваться и успокаивать — быстрее дойти пешком. Не так уж далеко осталось до старого кладбища, где хоронили Майсенеша. Это новое — за городом, туда он бы ни за что не успел вовремя.
Старый мерзавец умер несколько дней назад, почему пришел только сегодня? Дожидался седьмого полнолуния? Возможно… А если бы Мариуш не согласился? Оказаться во власти одного из тех, кого при жизни презирал, кому изрядно эту жизнь попортил — на Майсенеша совершенно непохоже...
Слегка запыхавшись, Мариуш подошел к высоченным, в два его роста, чугунным воротам, накрепко запертым на внушительный замок, и пошел вдоль забора, отсчитывая прутья массивной решетки. Десять… двенадцать… пятнадцать… Допустим, неупокоенному в самом деле несладко, и Майсенеш в отчаянии. Кого еще он мог попросить? В городе полдюжины практикующих некромантов. У Граша и Теплевского не хватит сил, Вронец слишком осторожен и законопослушен. Вскрыть могилу без разрешения магистрата и наследников — это серьезно… Горесоль ненавидит Майсенеша так, что скорее сам вогнал бы ему осину в сердце и солью засыпал. Неплохой метод упокоения, но не то, что нужно Тадеусу. Двадцать три, двадцать четыре… Вот! Мариуш остановился перед двадцать четвертым прутом, совершенно ничем не отличающимся от собратьев, надавил сверху, толкнул вбок — и пролез в образовавшуюся дыру. Прут он, подумав, не стал возвращать на место, лишь слегка повернув, чтоб тот прикрыл дыру, но не стал в паз. Значит, остается он, Мариуш Коринза, студент-недоучка. Достаточно сильный, чтобы суметь, достаточно молодой и глупый, чтобы рискнуть. Дневники самого тьера Майсенеша — или его посмертная месть за отказ. В одной руке подачка — непредставимо заманчивая, стоит признать — в другой кнут. Выбирайте, тьер Коринза… Дневники Майсенеша! Такая удача бывает раз в жизни, и то не у всякого… Да и что ему сделает призрак?
Луна окончательно поднялась в зенит, и на кладбище стало светлее, чем на иных бульварах. Мариуш почти бежал по центральной аллее, вспоминая, где родовой склеп старого мерзавца. Белоснежный мрамор, нежно и ровно сияющий в лунном свете, темная бронза, строгое благородство серого и темно-красного гранита… Статуи словно провожали его глазами, и вслед несся неслышный шепот, морозом пробегающий по спине, шевелящий волосы и покалывающий тело. Полночь, скоро полночь… Торопись, Мариуш-ш-ш-ш, торопись...
Вот здесь! Нет, все же дальше… Мариуш сошел с ухоженной дорожки и стал пробираться по высокой траве, поминая нерадивых служителей, вовремя не скосивших между могилами. Куда смотрит магистрат! А как драть налог за лицензию некроманта… Впрочем, все это вздор. Где же склеп? Высокий полукруглый купол кинулся в глаза, вынырнув из-за деревьев на могиле какой-то семьи, при жизни чтившей Зеленую госпожу. Невысокая кованая оградка из позеленевшей от времени меди в лунном свете выглядела черной, гранитная облицовка склепа тускло поблескивала, словно стальная. А вот дверь оказалась из тяжелого мореного дуба с массивными бронзовыми накладками. Герб Майсенешей: пронзенный стрелой орел и два скрещенных меча, увитых розами. Значит, ошибки нет.
Перепрыгнув ограду, Мариуш сорвал брошь с жабо и склонился к дверному замку. Хитроумно, но не слишком. На дверях университетской библиотеки замочек был куда мудренее… Щелк! Вот и все. Тяжелое дерево с трудом поддалось под рукой. Внутри было именно так, как и должно быть в склепе: темно, холодно и чуть сыровато. Мариуш спустился вниз по дюжине широких низеньких ступенек, сунул брошь в карман и достал вместо нее зажигалку, щелкнул кремнем. Огонек высветил покатые стены, расписанные орнаментом из тех же роз, каменные плиты пола и ряд саркофагов вдоль стен. Добротных каменных саркофагов. А ведь это проблема… Первые два ритуала можно выполнить и здесь, но лунная дорожка требует именно что луны. Яркого и чистого лунного света. Но после теневого круга от тела остается горстка летучего праха, целиком собрать который и вынести на лунный свет будет куда труднее, чем само тело.
Мариуш поморщился. Оглядевшись, нашел самый свежий по виду саркофаг, у выхода, и с трудом сдвинул тяжеленную крышку. Предусмотрительно отодвинулся — в нос ударил тяжелый сладковато-гнилостный запах.
— Что от живого, что от мертвого, от вас сплошные неприятности, тьер Майсенеш…
Перчатки бы сейчас не помешали… И защитная маска… И рабочая роба… Может, еще и лаборантов позвать, как на кафедре? Сорвав плотное бархатное жабо, Мариуш разорвал его пополам и обмотал руки получившимися полосами. Вывалил тело из скаркофага и, ухватившись за ноги — прикасаться к синим, покрытым трупными пятнами рукам покойника показалось еще противнее, чем к его знаменитым сапогам — без всякой почтительности вытащил из склепа наверх.
— Значит, сначала перстень, потом — ритуал.
Собственный голос показался Мариушу каким-то тусклым… Вздор, конечно, но на сердце было неспокойно. Луна светила с небывалой щедростью, и потемневшее оскаленное лицо покойника будто улыбалось. Это всего лишь тело, — напомнил себе Мариуш. — Оболочка. В нем не больше жизни, чем в статуе над любой из могил. Даже меньше. Статуи на старом кладбище далеко не просты…
Брезгливо сжав губы, он стянул серый сморщенный сапог — правый, как и было сказано — встряхнул над чистым участком земли и подобрал блеснувший в лунном сиянии серебряный перстень с морионом.
Поднял повыше к свету, внимательно рассмотрел. Перстень казался совершенно безобидным: ни скрытых шипов, ни знаков… Обычная печатка с изящной камеей: все та же роза Майсенешей. Сам морион — камень некромагии — конечно, опасен для дилетантов, но чего бояться темному мастеру? Только вот…Если это всего лишь украшение и знак, зачем признавать себя наследником вслух? Или ключ не перстень, а что-то иное? Что ж, время идет… Уже и полночь, верно, прошла, нужно успеть до рассвета. Кольцо пришлось совершенно впору, словно его и делали для Мариуша. Обжигающе холодное, оно охотно скользнуло на палец, и рука сразу показалась неимоверно тяжелой.
— Я, Мариуш Коринза, признаю себя наследником Тадеуса Майсенеша!
Слова упали звонко и гулко, словно вокруг было не открытое пространство, а все тот же склеп. Отзвук… эхо… или повтор? Что-то…что-то не так. Он совершенно точно сделал что-то не так!
За шиворот словно плеснули ведро ледяной воды, такая дрожь прокатилась по всему телу… Ритуал. Сначала перстень, потом ритуал. Почему Майсенеш велел надеть перстень перед ритуалом, не после него? Мариуш рассуждал со своей точки зрения, собираясь выполнить просьбу призрака, но Тадеус должен был думать иначе. Ничто не мешало Мариушу забрать перстень, а с ним и дневники, а потом воспользоваться каким-нибудь менее хлопотным методом упокоения. Да той же солью с осиной! Не так надежно, но чтобы изгнать дух и преградить ему дорогу сгодится. Он мог бы связать призрак, принудив служить себе. Заточить его. Он мог бы сделать что угодно, получив доступ к дневникам Майсенеша и его личным вещам…
Мариуш подергал кольцо — оно не снималось… Плотно сидело на указательном пальце — не двинувшись ни на волос. Майсенеш должен был подумать об этом! Но он велел сначала надеть перстень. Значит…
— Значит, ритуал и не нужен… Все затевалось ради проклятого кольца, — вслух проговорил Мариуш, отступая от тела и поднимая трость.
— Ну, не только… — прозвучало из тени склепа, и призрак соткался из лунного света у собственного тела. — Далеко не только ради кольца, Коринза…
— Тьер Коринза, — машинально огрызнулся Мариуш, прикидывая, не стоит ли сразу рубануть по пальцу. — Что вы задумали, Тадеус?
— Плохо быть недоучкой, мой дорогой Мариуш, — оскалился призрак, незаметно придвигаясь ближе. — Некоторые разделы магии влияния совершенно выпадают из поля зрения… Например, те, в которых говорится…
— Ни с места, — ровно предупредил Мариуш, стряхивая трость со шпаги. — Пробелы в моем образовании обсудим позже. Что с кольцом?
— Всего лишь печатка, — усмехнулся призрак, послушно останавливаясь и косясь на матово светящееся лезвие шпаги. — Или печать, если угодно. Подтверждающая принятие наследства. Небесное железо? Предусмотрительно. Но…не поможет. Ты по своей воле принял наследство и связанные с ним обязательства. Какая жалость, что душа моего наследника заранее заложена в качестве выкупа за мою. Войди в мое положение, Коринза, я был уверен, что наследнику у меня взяться неоткуда. Добродетельная жизнь во славу науки…
— Назад, — прошипел Мариуш, хлестнув лезвием шпаги по протянувшейся к нему руке.
Лезвие рассекло пустоту, полосу лунного света там, где только что был призрак. Оскаленное лицо оказалось совсем рядом — и Мариуш от души сыпанул в него солью из левой горсти.
Призрак взвыл, рассыпаясь. И снова замерцал шагах в трех.
— Это я тебе еще припомню…
Майсенеш опять оскалился, в его улыбке оставалось все меньше человеческого. Мариуш подобрался, как перед прыжком, сжимая шпагу. Соли было маловато, но еще на раз хватит. А что потом? Что же он натворил, надев перстень?
— Сделка неправомерна, — со всей возможной уверенностью проговорил он. — Чужой душой вы распоряжаться не вправе.
— Договор, — напомнил Майсенеш, алчно глядя на него. — Ты принял плату. Можешь забрать ее, если успеешь!
Качнувшись в воздухе, он вдруг выгнулся, заколебался и стремительно втянулся в полуоткрытый рот трупа. В наступившей тишине с жуткой отчетливостью раздался хруст, когда покойник повернул закостеневшую шею и взглянул на Мариуша слепыми мутными глазами.
— Не…упрямься…глупец…я…не…хочу…повредить…тело…
Глухой скрипящий голос, будто продирающийся через мертвые голосовые связки, заставил Мариуша передернуться от отвращения. Тело? Вот проклятье! Кадавр! Майсенеш создал из собственного трупа кадавра — временную оболочку, средство для охоты на живого человека.
— Ну вы и тварь, Майсенеш, — проговорил он непослушными губами, нащупывая в кармане бесполезную сейчас соль. Солью кадавра не напугать, это не бестелесный призрак. Обожжет слегка, не больше. И шпага ему не слишком страшна. Завязнет, а кадавр доберется до него и выжрет душу, освобождая место своему хозяину.
Майсенеш растянул губы в улыбке, засохшая кожа лопнула, обнажая плоть. Опершись руками о землю, он начал вставать, с каждым мгновением двигаясь все увереннее. Огонь? Зажигалка и даже факел не помогут: мертвая плоть горит не лучше сырого мяса, простым огнем с ней ничего не поделать. Мариуш отступил к самой ограде… Кадавр будет преследовать намеченную жертву, убивая по пути всех, кто попытается помешать. Его нельзя выпускать в город! И практически невозможно убить во второй раз…
— Что… за…
Качающийся мертвец остановился, запнувшись. Скосив глаза, Мариуш увидел, что босую ногу Майсенеша и вторую, обутую в сапог, держат высунувшиеся из земли призрачные руки.
— Покажись… — прохрипел Майсенеш.
Руки разжались, исчезая. И через мгновение между Коринзой и кадавром соткался из воздуха силуэт человека. Длинные светлые волосы, мантия до коленей… Человек повернулся к Мариушу: одна половина лица у него была смята, вдавлена внутрь черепа, как разбитая яичная скорлупа, но другая осталась нетронутой, и Мариуш узнал…
— Томек… — беззвучно проговорил он.
— А…вот…кто, — глумливо растянул губы Майсенеш. — Одного раза…мало…показалось…
— Беги, Мариуш, — бесстрастно отозвался призрак, отворачиваясь от Коринзы. — Долго мне его не удержать.
— Томек! Нет!
— Сожру…
— Скажи мастеру, что меня вызвали на поединок и убили. У этой твари стерлись подметки…
— Сожру, — повторил кадавр, скрюченными пальцами вцепляясь в плечи Томека Сельневича, бесследно исчезнувшего год назад ученика некроманта Горесоля.
— Да беги же! Ищи мост, Коринза! На мосту он…
Кадавр вгрызся в его горло, разрывая призрачную плоть пальцами и зубами, но из земли тянулись все новые и новые полупрозрачные руки, опутывая его, оплетая, сдирая одежду вместе с лохмотьями кожи, и Мариуш успел подумать, что слишком у многих обитателей посмертия накопились счеты к тьеру Майсенешу. За те же сапоги, например, которых он явно сносил не одну пару… А потом думать Мариушу стало некогда, потому что он перепрыгнул ограду и побежал.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:36 AM | Сообщение # 1045 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| 3.
Холодный ночной ветер ударил в лицо, наполняя ночь призрачным шепотом. Мариуш несся по залитой лунным светом аллее, а за спиной океанским приливом нарастал шум: старое кладбище пробуждалось. Круги расходились от склепа Майсенешей, как от камня, брошенного в воду, накатывали волнами, проходя сквозь Мариуша — и дальше. Статуи провожали его каменными слепыми глазами, в кустах и между склепами мелькали тени… Крупная летучая мышь, пискнув, задела его крылом — Мариуш невольно пригнулся — и тут же из под ног выскочило что-то маленькое, сгорбленное, метнулось в кусты. Ох, и прибавится работы кафедре некромантии!
Ограда… Мариуш нырнул в оставленную дырку, зацепился камзолом, ругнувшись, рванул ткань. Драгоценные секунды ушли на то, чтобы собрать застрявшие нитки и поставить прут на место. Не хватало еще, чтоб магистрат нашел виновного по такой мелочи, как пара ниток… Дорога...
Выскочив на площадку перед кладбищем, Мариуш кинулся по дороге наверх, к городу. Как нелепо и по-дурацки он попался! Кому поверил? Жадный дурак, польстился на секреты Майсенеша. А что еще оставалось? На бегу крутить кольцо было неудобно, и все же вдруг? Безнадежно. Серебряный ободок словно врос в кожу. Сельневич успел сказать про мост… Что станет с кадавром на мосту? Сдохнет? Ослабнет? Станет уязвимым? Задыхаясь на крутом подъеме, Мариуш выбежал на гору, огляделся, держа в одной руке шпагу, в другой слетевшую шляпу — не оставлять же ищейкам магистрата улику. Проклятье — трость-ножны осталась на кладбище. Впереди — город. Спящий, тихий, лишь кое-где мелькают редкие огни фонарей. Сзади… он оглянулся. У подножия горы, где начиналось кладбище, мелькнуло что-то светлое, двигаясь длинными резкими прыжками и сразу уйдя в тень.
А, плевать. Кадавр доберется до него куда раньше магистрата… Мариуш тоскливо глянул на город, вспоминая лекции. Где, кстати, ближайший мост? Бровицкий — прямо по бульвару Должников, потом налево, шагов с тысячу. Перехватив удобнее шпагу, Мариуш побежал вниз. Мелкие камешки скрипели под ботинками, блестели в лунном свете, ветер, поменяв направление, дул в спину, свистел в ушах. Во рту пересохло, но бежать под гору было легко. Время. Ему нужно выиграть время — хоть немного форы! Кадавр… Нежить высшего статуса опасности. Быстрая, умная, злобная. Состоит из трупа, забальзамированного по особому ритуалу, и неупокоенной души. При обнаружении немедленно сообщать на кафедру некромантии и в магистрат. Держаться подальше, как можно дальше, — повторял в ушах скрипучий тихий голос профессора Граша, преподавателя Академии и замечательного теоретика. Увы, теоретика — и не больше. Как справиться с кадавром, Граш пятикурсникам не рассказывал… Это работа для мастеров. А держаться подальше — Мариуш перевел дух, сбежав с горы, и быстрым шагом пошел по бульвару — совет хороший, но не для этой ночи. Академия. Может — туда? Не успеть. Слишком далеко. Пока впустят, пока удастся найти и разбудить хоть того же Граша… Кадавр такого натворит! Мариуша передернуло. Снова оглянувшись, он посмотрел на гору, с которой только что спустился, и ускорил шаг. Значит, не Бровицкий мост. Он все равно не знает, что делать с кадавром на мосту. Томек думал, что дал хорошую подсказку. Но Томек был подмастерьем Горесоля. А Мариушу знать это неоткуда. Кошмары забери всех темных мастеров, отказавших ему в ученичестве. Все — до единого — отказались. Ну, кроме Майсенеша, конечно, которого он и не спрашивал.
Мостовая, как в тяжелом сне, уплывала из-под ног, и ему казалось, что он стоит на месте. Но улицы, пересекающие бульвар, менялись. И дома, словно глядящие ему вслед. Почти как статуи на кладбище… Взгляд! Ощущение чужого взгляда, сверлящего ему спину… Как там сказал Тадеус: за вами, Коринза, не будут следить? Тогда откуда чувство, что не только в спину, а со всех сторон смотрят на него внимательные глаза?
Не Бровицкий мост, а к Четырем ветрам — и на тот берег, в Академию. Даже если тварь сожрет его на пороге, кто-нибудь поднимет тревогу… Граш удержит кадавра хоть какое-то время. Ведь удержит, правда? Вызовут Горесоля, Вронца… Только вот ему это уже не поможет.
Мариуш снова побежал. Размеренно, экономя силы. На очередном перекрестке свернул вправо, на улицу Деревянных шпаг. Тесную, извилистую, с высоченными старыми домами в три этажа. Фонари, щедро освещавшие бульвар, остались позади, а здесь было темно и сыро, от каменных стен веяло холодом даже в летнюю ночь. Почему мост? То есть, понятно, почему. Мост — переход между мирами, на мостах человеческая магия, дарованная богами и стихиями, гаснет. На мостах устраивают поединки и божьи суды: там невозможно жульничать и колдовать… И на мосту даже проклятую душу можно проводить в посмертие. Это знает любой первокурсник. Но как сделать это с кадавром?
За спиной послышались легкие шаги — Мариуш насторожился. Обернулся. Темная тень юркнула в кусты. Кладбищенские мороки следом увязались? Или… Он крепче сжал рукоять почти бесполезной шпаги. Эх, палаш бы хороший! А шпагой шею не перерубить. И главное — тварь нельзя подпускать близко. Тадеусу нужно новое тело. Душу он вытянет и сожрет, отдавая своим хозяевам. Мариуша передернуло. Посмертие ждет любого темного мастера, но одно дело — уйти дальше, другое — стать вечно безумной тенью или развеяться без всякой надежды.
Ладно, если это морок, близко он не подойдет, побоится клинка из небесного железа. А вот если кадавр… Темные громады домов давили, воздуха не хватало. Если выберусь живым, буду каждый вечер ходить в фехтовальный зал, — на бегу пообещал себе Мариуш. — Если выберусь…
Шаги. Быстрые, легкие — и куда ближе. А впереди — темный переулок. Совсем темный. И узкий — можно коснуться стен руками, разведя их в стороны… Мариуш остановился, круто развернувшись. Взглянул на кадавра, скалящегося шагах в двадцати. Судорожно сжал шпагу.
То, что стояло перед ним, человеком уже не было. Тьера Майсенеша ожидали в посмертии долго и ревностно. И, не сумев сладить, покуражились… Сгорбленная фигура была не просто обнажена, на ней и кожа осталась редкими клочками, кое-где. В других местах оголенную темно-багровую плоть покрывала слизь, перемешанная с пылью. Из разодранных запястий торчали белыми шнурами оборванные сухожилия, суставы неестественно вывернуты, выломаны наружу, руки мертво болтались по бокам тела. Ноги…голова… Мариуш сморгнул. Кадавр стоял к нему спиной. Точно — спиной! Просто шея у него была свернута назад так, что белесые глаза смотрели прямо на Мариуша. И ступни — тоже. Как он двигается? — ошеломленно подумал Мариуш. — Хотя что нежити законы анатомии?
Кадавр то ли оскалился еще сильнее, то ли улыбнулся. Сделал шаг к нему. Мариуш попятился, складывая пальцы на левой руке в знак изгнания — без всякой надежды, лишь бы сделать хоть что-то… Кадавр сделал еще шаг. Тишину разорвал звонкий лай. Прямо между ними, из какой-то подворотни, на улицу вылетел белый песик и кинулся на нежить, прыгая вокруг и яростно облаивая кадавра. Мариуш не мог сделать ничего. Он не успел бы сделать ничего — если бы и смог. Неуклюжее изломанное тело на мгновение расплылось в воздухе — короткий визг захлебнулся. Сжав тельце так, что Мариуш услышал хруст ребер, кадавр медленно, напоказ оторвал болтающуюся голову, скрутил собачку, как скручивают, выжимая, мокрое белье, и отшвырнул в сторону. Глядя Мариушу в глаза и растягивая лопнувшие губы еще сильнее, сделал шаг по окровавленной мостовой. Маленький шажок — тоже напоказ. Ужас накрыл целиком, смывая мысли — и Мариуш рванул в переулок, прочь. Изо всех сил, задыхаясь, не видя ничего ни под ногами, ни вокруг — и каждое мгновение ожидая тяжелого прыжка сзади. Но прыжка не было… Переулок будто выдернули у Мариуша из-под ног. Он вылетел на едва освещенную луной улицу и помчался по ней, не разбирая дороги. Свернул куда-то, под арку, потом еще, и еще… Сзади время от времени слышались тяжелые шлепки, подгоняя, заставляя выматываться в попытке бежать еще быстрее… Загоняя… Загоняя?
Выскочив на маленькую незнакомую площадь, Мариуш огляделся, задыхаясь. В груди кололо, ноги противно дрожали. Глупо. Глупо и бессмысленно. От кадавра не убежать. И нежить давно бы поймала его, не реши Тадеус поиграть, как кошка с мышью. Сволочь.
Вокруг было тихо. Только вдалеке, за домами, окружившими площадь непроницаемой стеной, слышался бравурный марш. Мариуш прислушался. Марш гвардейцев из «Белой дамы». В той стороне, значит, Оперный театр. А марш почти в конце трехчасового представления. Началось оно в одиннадцать. А теперь — третий час. Скоро рассветет. Мариуш медленно поворачивался по кругу, пытаясь поймать признаки движения в темноте возле домов, у фонтана посреди площади, в темных кустах сирени посреди клумбы. Кадавр следовал по пятам. Гнусная тварь… Страх дошел до высшей точки слепящего безнадежного ужаса и куда-то делся, сменившись холодной яростью. Мариуша трясло от злости. На Тадеуса Майсенеша, на коллегию мастеров, отказавших ему — лучшему студенту курса — в продолжении учебы, на самого себя! Что толку бояться нежити? А перед глазами стояла окровавленная белая шерстка, выпученные глаза и оскаленные зубы несчастной собачонки. И скоро — рассвет. Кадавр не призрак, не вурдалак, солнечный свет ему не страшен. Только с рассветом на улицах покажутся люди — и магистрат вместе с академией устроит облаву. А против всего города — Мариуш напрягся, уловив движение за фонтаном — против всего города Тадеусу не выстоять. Тело у него безмозглой нежити, но думает опытный маг. Что он сделает? Что бы я сделал на его месте?
Ответ пришел вкрадчивым шепотом: из глубины сознания, от того, кого Мариуш частенько видел в зеркале — вместо себя. Ты бы спрятался. Нашел уединенный дом — и скрылся, а ночью снова вышел на охоту. Беги, Мариуш. Можешь отрубить себе палец с перстнем, да хоть руки, которыми ты его взял — печать стоит на твоей душе. Кадавр найдет тебя где угодно. Найди самое надежное убежище, самую прочную дверь… Не поможет. Но еще поживешь… Ночь, две, три… А там и придумаешь что-нибудь…
А что будет делать Тадеус? — спросил Мариуш. — Что он сделает, пока я буду прятаться? И тьма в глубине его души хмыкнула, не собираясь отвечать на глупый вопрос. И правда, разве ты сам не знаешь ответа? В том доме, где Майсенеш найдет убежище, наверняка будут люди. Он устроит бойню. И купит их душами еще несколько дней и ночей отсрочки…
Не пойдет, — холодно и трезво подумал Мариуш. — Я эту тварь выпустил, мне по счетам и платить. Много всякого говорили про тьеров Коринза, но быть первым, про кого скажут, что он трус?
Шпага… соль… Что можно использовать? Ни-че-го, — скучающе отозвалась тьма, заползая поглубже. — По отдельности — ни-че-го…
Вдали прогремел взрыв музыки. Скоро финал. Сейчас ария Лермианы — и все… Из оперы выйдут люди. Кто-нибудь и в эту сторону… Думай, некромант. Зря что ли ты назвал себя темным мастером?
За фонтаном шевельнулось — легла на мостовую, в свет фонарей, темная тень. Мариуш выпрямился, сжимая шпагу. Глянул на нее — и на кадавра, медленно выходящего из-за мраморного бассейна. Там, за Оперой, где скоро зачехлят смычки и несравненная тьесса Лаура выйдет на поклон, мост Четырех ветров. И кое-что может сделать даже недоучка. Только вот пойдет ли Майсенеш на мост? Не надоело ли ему играть? И как успеть?
Кадавр медленно подбирался к нему, боком, мелкими шажками, скользя вокруг по длинной дуге. Мариуш еще раз глубоко вздохнул, поднял перед собой шпагу и сломал клинок о колено. Сам удивился, как тоскливо стало на душе. Ему-то о чем печалиться? Это подмастерьям при посвящении клинок из небесного железа дарит учитель, а он просто купит себе еще. Посидит снова полгода на хлебе и воде — и купит. Если жив будет. Кадавр остановился, чуя неладное. Все время приходилось напоминать себе, что он только выглядит безмозглой нежитью, а внутри у него душа, с которой не тягаться ни в силе, ни в опыте. Не говоря уж о знаниях.
Теперь в правой руке у него остался эфес с обломком лезвия ладони в три длиной, а в левой — острие. Тяжелый кусок клинка ладони в полторы, немного расширяющийся с одной стороны. Мариуш покачал его, примеряясь. Ну, требуху у трупа вырезали при бальзамировании, иначе он бы сейчас раздулся и булькал. Магия магией, а разложение свое берет. Целиться в сердце бесполезно — его нет. В голову? Да что гадать? Скорее всего, кадавр увернется. И вообще, он же спиной стоит. Хоть бы куда-нибудь…
Сложившись немыслимым образом и пригнувшись, нежить рванулась вперед. Не так быстро, как боялся Мариуш, но стремительно и ловко. Длинными прыжками пересекла половину площади, взлетела в воздух… Преодолевая соблазн просто выставить клинок перед собой, Мариуш увернулся. Рубанул наотмашь шпагой, как палашом — наугад. Проскочил мимо. И изо всех сил метнул обломок, как нож. Кадавр захрипел, приземляясь. Скособочился. Захрустели кости. Он по-прежнему стоял на четвереньках, спиной вниз. Шея вывернулась окончательно, слепое лицо поворачивалось в стороны, ища Мариуша, и тот понял лишь сейчас, что у твари вырваны глаза. Не просто бельма, как показалось ему в переулке, а пустые глазницы. Обломок шпаги торчал у кадавра между ребер, сбоку и сверху. Легкие, разумеется, не поднимались, но тварь снова захрипела, ухватилась окровавленной и пыльной рукой за лезвие — и отдернула ладонь. Качнула головой, то ли прислушиваясь, то ли нюхая воздух.
Мариуш на цыпочках шагнул вправо. Так вот почему он гонится, как за дичью… В переулке кадавр упустил момент, а потом Мариуш бежал, петляя, как заяц. А Тадеус шел по следу. Еще шаг. Ботинки скрипнули — кадавр насторожился. Заманить бы его куда-нибудь… Снова понюхав воздух, кадавр кинулся к нему — и Мариуш побежал, расчетливо петляя. Через площадь, под арку, по улице… Оглянулся через плечо: нежить неслась за ним то по-человечески, то опускаясь на четвереньки. Ее явно заносило вправо, и бежал кадавр медленнее, но бежал. Свернуть было некуда. Стиснув зубы, Мариуш выскочил на площадь перед оперой, молясь всем богам, которых мог припомнить, чтоб им на пути никто не попался. Справа гремела музыка — финальные аккорды — а они бежали с левой стороны площади, почти прижимаясь к ограде, за которой темнел парк. Кареты, к счастью, тоже стояли справа, ближе к Опере, и оттуда послышалось отчаянное ржание. Лошади бесились, чуя приближение нежити, били копытами, рвались из упряжи. Мариуш сам понимал, что еще немного — и выдохнется. Вбежал под арку, уходя с площади, оглянулся. Кадавр следовал за ним. Размеренно, механически двигаясь без следов усталости, приближался. И даже, кажется, бежал быстрее, чем после удара.
Коронную площадь он обогнул, вовремя свернув в переулок. Едва не забежал в тупик — вынырнул в последний момент. И даже испугаться не успел — помчался дальше. Площадь Кровавых роз — мимо… Переулок Белых голубей… Лошадь, привязанная у ограды, встала на дыбы, бешено забила по воздуху копытами. Увернувшись и оббежав по дуге, Мариуш услышал за спиной дикое протяжное ржание, исполненное боли. Проклятье, лошадь-то зачем? У нее же нет души! Улицы, переулки, арки. Он уже не помнил, куда бежать — вело чутье. Нутряное чутье загнанного зверя, да еще память о городе, пропитавшая его насквозь. И мостовая стелилась под ноги, кивали, пьяно покачиваясь, фонарные столбы, подмигивали огни за ставнями. А с неба холодно и надменно взирала огромная луна, серебря тонкой пленкой каждый камень в мостовой, каждый лист и травинку, каждый завиток меди или бронзы на оградах и скамьях. Казалось, он бежит по расплавленному серебру. В затылок Мариушу глядела смерть. И город вокруг замер, прислушиваясь, присматриваясь, оценивая и выжидая.
Вот и кофейня Бельхимера. Измотанный Мариуш всхлипнул, пробегая мимо освещенных окон. Вниз, под очередную арку, по улице… Мост совсем рядом. Шагов двести. Мариуш оглянулся. Задыхаясь, ухватился за выступающую стену дома, нырнул в переулок. Выбежал на прямой, как стрела, участок дороги. Несколько минут. Всего пару минут бы… Впереди, почти перед самым мостом, улица сужалась. Там стояли друг напротив друга две высоченные толстые липы, смыкая ветви зеленой шапкой. Мост — в нескольких шагах! А ему еще нужно мгновение перед мостом. Оглянуться… Сзади, нагоняя, выскочил из переулка кадавр. Мариуш рванул вперед. Выиграл шаг. Два шага. Проскочил под липами, едва не споткнувшись о корень, взломавший мостовую. Не успеть! Влетел на набережную, сжимая эфес в мокрой ладони, склонился перед ступенями. Спину обдало холодом ужаса. Сзади послышался дикий мяв. Обернувшись, Мариуш успел увидеть, как по липе взлетает черная тень, метнувшаяся прямо перед кадавром. И как тот неуловимо медлит, будто запнувшись.
Вскочив, Мариуш взбежал по ступеням на мост, рванул к его концу, снова обернулся. Кадавр приближался, уже не бегом, а спокойно, почти вразвалочку. Дошел до середины моста… Мариуш наклонился — неудобно, обломок короткий — и провел у второго конца моста по пыльному граниту сломанным лезвием черту, замыкая ловушку. Распрямился, поворачиваясь к замершему кадавру. На темном, измазанном кровью и грязью лице нежити влажно блестели огромные, навыкате, живые карие глаза, едва помещаясь в глазных впадинах. Вспомнив лошадиный крик, Мариуш содрогнулся. Так вот почему он увидел кота. Увидел — и суеверная душа Тадеуса по старой памяти дрогнула! На миг Мариушу стало смешно. Потом — безразлично. Страх, ярость… Только звенящая пустота на их месте, приправленная пронзительной чистой тоской. Глупо. Как глупо. Но Коринза платят по своим счетам сами. Он сдернул шляпу, чудом не слетевшую во время безумного бега по городу, и церемонно поклонился кадавру.
— Тьер Майсенеш! Вы еще здесь? Не уделите ли пару минут?
4.
Мгновение, второе, третье… Кадавр стоял перед ним, покачиваясь на вывернутых ступнях, неестественно сгорбившись, словно его позвоночник был сломан в паре мест. Может, так оно и было. Мариуш глубоко вдохнул холодный ночной воздух, наполненный речной свежестью. Что ж, значит, все…
Нежить шагнула вперед. Голова трупа откинулась назад, безжизненно, как крышка, привязанная к сосуду — и на плечах кадавра проявилось лицо Тадеуса. Оглядевшись, он усмехнулся Мариушу.
— Неплохо, Коринза, совсем неплохо… Вы использовали реку, как естественную границу, замкнув две другие по мосту. Умно.
— Благодарю, тьер Майсенеш, — снова склонил голову Мариуш, стараясь не обращать внимания на покровительственную насмешку в голосе призрака. — Могу я задать вам напоследок вопрос?
— Хоть три, — фыркнул Тадеус. — Решили все же капитулировать?
— Нет, — честно признался Мариуш. — Просто интересно. Что вам сделал Томек Сельневич?
Призрак скривился, словно Мариуш помянул всуе весь светлый пантеон.
— Странный выбор последнего вопроса.
— Какой есть, — пожал плечами Мариуш, подставляя разгоряченное лицо ветерку с реки. — Я всегда был любопытен…
— Сельневич — подмастерье Горесоля, — презрительно бросил Тадеус. — Вдобавок, наглый тупой мальчишка меня раздражал. Считал себя равным чистокровным тьерам.
— Он и был тьером по наличию дара, — тихо заметил Мариуш. — Древность рода это еще не все…
— Чушь! Вы молоды, Коринза. Вы не помните времен, когда в Академию принимали только тьеров в третьем поколении. А до этого — в пятом! И всякой швали было куда меньше! Я предупреждал Горесоля… Впрочем, это наши с ним дела, и вас они не касаются.
Призрак неприятно улыбнулся, делая шаг вперед. Мариуш поднял обломок шпаги — Тадеус покачал головой.
— Не смешите, Коринза. Вы не знаете, что делать, верно? Дурачок Сельневич вам подсказал, но знаний не хватает. Ведь так?
— Так, — еще тише согласился Мариуш.
Губы пересохли, и он облизал их, чувствуя, как ветер, пронзительный и резкий, дует все сильнее: в спину, в лицо, с боков… Луна, выплыв из легчайшей дымки, снова засияла во всю мощь, заливая мост, фигуры стражей и сгорбленную нежить перед Мариушем.
— Вас выгнали, как приблудного щенка, — оскалился Майсенеш. — Вас, Коринза, лучшего студента на курсе. Не дали доучиться всего два года. И вы ведь просили коллегию, верно? А потом каждого мастера — в отдельности.
— Не каждого, — ровно отозвался Мариуш. — Не каждого, Тадеус.
— А зря, — ухмыльнулся призрак, — Я вас ждал. Вам стоило прийти ко мне, мой дорогой Мариуш. Тогда мой срок еще не вышел. Вы не дурак и чистокровный тьер к тому же. Я бы взял вас в подмастерья… Испугались?
— Нет. Просто вы мне не нравитесь, Тадеус. И не подходите ближе.
Мариуш улыбнулся, глядя мимо кадавра на темный берег Кираны. Там светился огнями ночной город. Там была жизнь. А здесь лишь тьма, холодный ветер и существо напротив.
— Понимаете, — сказал он спокойно. — Я действительно не знаю, что делать с кадавром на мосту. Обидно. И все же вам отсюда не уйти. Река и мои границы не выпустят вашу душу, тьер Майсенеш. А без нее кадавр — просто труп.
— Зато у меня есть вы, Коринза, — оскалился призрак. — Я уйду отсюда в вашем теле. Героем и победителем страшной нежити… Пусть вас это утешит.
— Не думаю.
Далекие огни мигали весело и приветливо. Мариуш почувствовал, как на глаза от ветра наворачиваются слезы. Сморгнул радужную пленку. За спиной Майсенеша, у конца моста, что-то шевельнулось в лунном свете — или ему просто показалось?
— Не думаю, — повторил он, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Вам ведь нужно живое тело, тьер Майсенеш.
Обломок шпаги холодно блеснул — кадавр, шагнув вперед, остановился. Лицо Майсенеша поплыло в лунном свете, искаженное страхом и яростью. Не отводя сломанного, но все же острого лезвия от горла, Мариуш улыбнулся, понимая, что выиграл. Рассчитал правильно — и выиграл.
— Не дурите, Коринза, — прошипел призрак. — Ваша душа заложена, не забыли? Мы можем договориться. Вытащите меня сейчас, а потом я найду другое тело. Вы доживете свою жизнь — а там видно будет! Всегда есть выход.
— Не думаю…
Мариуш сглотнул вязкую слюну, посмотрел в лицо Тадеуса Майсенеша, прямо в темные провалы на месте глаз, уже без всякой опаски. Неупокоенному не сладить с тем, кто одной ногой ступил за грань. А для этого нужно только выбрать по-настоящему. Слегка повернул обломок так, чтоб острый край уперся в кожу. Подумал, что это должно быть быстро — артерия же. И что Тадеусу никак не успеть. Вот только что там шевелится на границе света и тьмы, буквально в нескольких шагах?
— Глупец. Вы не понимаете…
Кадавр качнулся вперед, не двигаясь, впрочем, с места. И кусок тьмы у него за спиной тоже качнулся, оказавшись немного ближе. Резким порывом ударил в лицо ветер.
— Это вы не понимаете, — устало проговорил Мариуш, понимая, что пора. Дальше тянуть нельзя, раз уж решился. — Я не отдам вам город. Его строили мои предки. Мне здесь нравилось. Не хочу, чтоб вы его поганили своим присутствием — в любом теле и виде. А впрочем, это все слова. Я не хочу, чтобы вы ушли отсюда победителем, тьер Майсенеш, вот и все…
Он почти успел. Острие кольнуло кожу, рука напряглась — кадавр прыгнул вперед — и вместе с ним рванулась тьма. Ветер вдруг стал тяжелым, плотным и упругим. Он толкнул Мариуша в грудь, сбивая с ног, отшвырнул назад и в сторону, к парапету. Бронзовое крыло хлопнуло в воздухе, выбивая шпагу из рук. Тьма, оскалившись, мелькнула в сторону кадавра, но тот увернулся — и химеру, тяжелую бронзовую химеру пронесло мимо. Со стороны берега уже взмывала в воздух еще одна темная тень, широко распахнув крылья. Кадавр оказался рядом, ухватил за рукав — Мариуш дернулся, оставил клок ткани в скрюченных пальцах — химера обернулась, быстро, но не успевая. Отпрыгнув, Мариуш вскочил на парапет, понимая, что лучше в воду. Разбиться о темную зеркальную гладь, утонуть — все лучше. Ветер ударил откуда-то сбоку, едва не сбив с парапета. Пригнувшись, Мариуш удержался на полусогнутых коленях, но следующий порыв толкнул в спину, потом в грудь, в другой бок. Холодный, горячий, упругий и падающий вихрем со всех сторон… Ветра играли с ним, не давая слететь с моста, поддерживая, кружа и толкая. А на мосту четыре химеры играли с кадавром, словно четыре кошки с загнанной мышью. Прыгали вокруг, мелькали и кружились, толкали друг к другу тяжелыми лапами. Кадавр, оскалясь и хрипя, пытался отбиваться, рвал воздух пальцами, но по бронзе его руки лишь скользили. И Мариуш, задыхаясь от бьющего в лицо ветра, смотрел, как небрежно и жестоко выхватывают клыкастые пасти куски плоти, не давая нежити упасть.
— Хватит, — услышал он свой голос будто со стороны и снова крикнул, пронзительно и жалко. — Хватит, прошу!
Одна из химер, оказавшаяся ближе, подняла голову, обернула к нему искаженное получеловеческое лицо. И кадавр, на мгновение покинутый мучительницами, тоже обернулся и глянул. Холодея, Мариуш дернулся, чтобы спрыгнуть на мост. Химера зарычала, басовито и гулко. Парапет под ногами Мариуша отозвался дрожью.
— Хватит, — повторил Мариуш, не обращая внимания, что ветер зло и жадно рвет развевающиеся полы камзола, треплет волосы, грубо толкает во все стороны.
Жертва и охотники смотрели на него, и ни у кого из них во взгляде не было ничего человеческого, лишь тьма и лунный свет играли тенями. Потом химера тряхнула мордой — и прыгнула. Сбив кадавра на плиты моста, приземлилась сверху, ломая кости, рванула шею и затылок, отскочила. Ее место тут же заняла другая. Окружив распластанное тело, бронзовые твари рвали его на куски, прижимая лапами и мотая мордами, как живые кошки. Через пару минут все было кончено. От посмертной оболочки тьера Майсенеша остались лишь несколько пятен на полированном граните — и четыре фигуры, лениво складывающие крылья. Ветер, затихая, в последний раз упругой лапищей толкнул Мариуша в спину — некромант слетел с парапета, приземлившись на четвереньки, торопливо встал. Сзади холод реки — темный смертельный холод. Впереди — бронзовые стражи. И рассвет — еле виден розовеющей полоской. Сглотнув, Мариуш заставил себя шагнуть вперед, на середину моста. Химеры смотрели на него равнодушно и даже — если не показалось — с некоторым любопытством. Одна мягко — струей ртути — перелилась поближе, села на задние лапы, склонив голову и заглядывая ему в лицо. Мариуш замер. Присмотревшись, химера тряхнула ушами, разведя их в стороны и немного назад, оскалилась, обнажив кинжалы бронзовых клыков.
— Благодарю за помощь, — немеющими от усталости и напряжения губами проговорил Мариуш. Поднял валяющуюся тут же рядом шляпу, стряхнул пыль, поклонился. Надел шляпу, подумав, что косметика наверняка размазалась и похож он сейчас в лучшем случае на паяца, а в худшем выглядит страшнее кадавра. Вот не зря даже химеры приглядываются… Нервно хихикнул. Химера опять встряхнула ушами, легонько толкнула его мордой, едва не впечатав в парапет, и бесшумно отошла, волоча по плитам длинный хвост с кисточкой.
— Мне же никто не поверит, — сказал Мариуш, присаживаясь на парапет и вытирая лицо платком. — Ни за что и никогда…
— А вы так хотите, чтобы поверили, сударь?
Голос был смутно знаком и совсем не страшен. Мариуш неторопливо обернулся. В двух шагах стоял седой старик в сером сюртуке. Одной рукой странный прохожий держал недлинный шест с обгоревшей паклей на конце, а другой рассеянно и ласково почесывал за ухом химеру. Бронзовая тварь осторожно подставляла голову, прикрыв глаза, расплывалась в жуткой улыбке и едва не мурлыкала. Вторая ожидала своей очереди, уткнувшись мордой в колени старика. Еще две подошли, встав по бокам и ревниво глядя на Мариуша.
— Фонарщик?
— К вашим услугам, тьер Коринза, — слегка поклонился старик.
— А-а-а-а… Э-э-э-э… — начал Мариуш, сбился и замолчал. Посмотрел на старика, ответившего ему лукавым и слегка насмешливым взглядом. На химер, отталкивающих друг друга мордами от фонарщика. Перевел зачем-то взгляд на опустевшие постаменты, ярко освещенные луной. И на фонарщика опять: седого сутуловатого старика в блекло-сером сюртуке, такого неприметного и невзрачного, что не сразу и разглядишь некоторые мелочи. Например, отсутствие тени…
— Тьер Юзеф? — наконец вымолвил Мариуш.
— Просто Юзеф, — улыбнулся старик. — В противоположность слухам, я никогда не был тьером. Происхождение — это еще не все, как вы недавно изволили заметить, мой юный мастер.
Встав, Мариуш низко поклонился, сдернув шляпу и отведя ее на вытянутой руке — как перед старшим по титулу или наставником. Старик снова с достоинством склонил голову, и Мариушу показалось, что его глаза блеснули удовольствием.
— Прекрасная ночь, не так ли? — промолвил он, подхватывая с мостовой деревянный ящик с инструментами.
— Подождите, — жалобно попросил Мариуш. — Прошу вас. У меня столько вопросов!
— Не на все вопросы следует отвечать, — мягко улыбнулся призрак великого архитектора. — Но… на некоторые…
— Почему они мне помогли? — выпалил Мариуш.
Юзеф слегка пожал плечами, вглядываясь куда-то мимо Мариуша, в ночь над рекой и городом.
— Разве вы не считали их живыми, мастер Коринза? Разве не приветствовали изо дня в день, ощущая искру жизни, которой я их нечаянно наделил?
— Я…они мне просто нравились, — признался Мариуш. — Они красивые. И это было забавно.
— Понимаю, — спрятал Юзеф улыбку в седые усы. — Но вежливость, даже из шалости, приятна всем. Вы приглянулись этому городу. А вот с Тадеусом Майсенешем они в свое время взаимно не поладили. Город терпел, разумеется. Камни, стены, мостовые и фонтаны. Они молчали и ждали. У города редко есть выбор. Но он все видит и ничего не забывает. Учтите это, мой юный мастер.
— Я непременно учту, — пообещал Мариуш, чувствуя, как бежит по спине озноб. Четыреста лет… Юзеф жил четыреста лет назад! И до сих пор блуждает призраком по столичным улицам…
— Мэтр Юзеф…
Мариуш замялся, чувствуя себя дураком. Но все же снова заговорил под внимательным взглядом серебристо-серых глаз.
— Мэтр Юзеф, у вас неоконченное дело? Или вас держит что-то иное? Могу я что-нибудь сделать для вас?
— Не думаю…
Старый фонарщик покачал головой, совсем как Мариуш недавно, и его слова прозвучали эхом сказанного некромантом.
— Я остался, потому что любил этот город больше жизни и больше собственной души. Он и стал моей душой, видите ли. Так бывает. Благодарю за предложение, мастер, но я счастлив и не хочу иной судьбы.
— Понимаю, — отозвался Мариуш, глубоко вдыхая предутреннюю свежесть, наполненную запахом ночных фиалок и речной сырости. Похоже, ветер, дующий сейчас на мосту, смешал ароматы чьего-то сада и Кираны. — А что мне теперь делать?
— Вам? — удивился призрак, поправляя на плече ремни ящика. — Продолжать образование, полагаю.
— Я заложил собственную душу за дневники Майсенеша, — горько обронил Мариуш.
— Жалеете?
— Не знаю, — пожал плечами некромант. — Его, конечно, надо было остановить. Но отдавать душу я не хочу.
— Ну и не отдавайте, — неожиданно развеселился призрак. — Кто вас заставляет? Вы еще даже в наследство не вступили!
Он подмигнул ошарашенному Мариушу и продолжил:
— Тьеру Майсенешу будет чрезвычайно затруднительно предъявить на вас права оттуда, где он сейчас…
Бронзовые твари, окружившие Юзефа плотным кольцом, как по команде, облизнулись.
— Что до остальных сторон, то время у вас еще есть. Используйте его с толком, юный мастер. И главное — продолжите образование… А теперь простите, но рассвет уже близко. Время гасить фонари…
Мариуш молча сидел на парапете и смотрел в спину удаляющемуся призраку. Фонарщик, надо же. Выходит в сумерках и уходит в них же… Химеры, окружив создателя, проводили его до границ моста. Две, возвращаясь, прошествовали мимо Мариуша: под бронзовыми шкурами переливались мышцы, толстые лапы бесшумно и мягко ступали по граниту, длинные хвосты волочились по плитам. Одновременно вспрыгнув на пустые пьедесталы, химеры совершенно по-кошачьи потянулись, выгибая спины — и застыли, отливая темной бронзой, как и положено.
Обернувшись, Мариуш посмотрел туда, где из-за острых крыш по небу плыли розовые полосы. Усталость навалилась внезапно, вязкой тяжестью, залившей ноги, плечи, голову… Заныл ушибленный где-то локоть, ему отозвалось колено…Он медленно сполз с парапета, поднял обломок шпаги, когда-то — сто лет назад, не меньше — брошенный в кадавра. Видимо, небесное железо пришлось мостовым стражам не по вкусу. Несколькими шагами дальше подобрал и эфес с частью клинка. Пригодится — можно перековать… Подергал перстень Майсенеша — тот сидел, как влитой. Значит, придется что-то решать с наследством. Прошел по мосту до самого конца, еле передвигая ноги. Сошел на мостовую. Остановился. Перед ним, прямо посреди улицы, сидел кот. Тот самый, безусловно оставшийся на той стороне Кираны. А впрочем — что странного? Уж после всего, случившегося этой ночью…
— Доброго утра, сударь мой кот, — едва ворочая языком, проговорил Мариуш. — Я бы с радостью пригласил вас к мэтру Бельхимеру, отметить победу, но сами видите…
Кот, склонив голову набок, немигающими глазами рассматривал Мариуша. Некромант вздохнул.
— Впрочем, если вас устроит мое скромное жилище, сочту за честь. Там неплохой диван, а в очаге живет настоящая саламандра, так что он никогда не гаснет. И можно договориться с молочницей насчет сливок.
Двинув ухом, кот встал, потянулся, совсем как химера, и, повернувшись, пошел рядом с Мариушем по мостовой, розово-серой от лучей встающего солнца.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:39 AM | Сообщение # 1046 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 03.01.4014
Автор: Мarita
Слушающая звуки войны
Свинцово-серое, барабанным громом гудящее небо над головой – Ли Сяомин верит, что стальные птицы прячутся именно там, за воротами туч, в гигантских гнездах, сплетенных из парашютных строп, высиживают своих птенцов, таких же остроклювых, громкокрылых, во всем подобных своим чудовищным родителям.
…У неба – тысяча лиц, тысяча масок из крашеной глины. Бледно-розовое, персиково-нежное на рассвете – оно распускается лотосовым цветком, теплое и безопасное, шуршаще-бархатными лепестками сыплется по скатам крыш. Час, когда птицы спят в своих гнездах, бесконечно спокойное время.
Сахарно-белое к полудню, небо прячет лицо в кружевной, облачный веер, птицы открывают глаза, потягивают остроточеные когти; в бумажных веерных прорехах небо светит отливающе-серым, точно стальные перья, кольчугой укрывающие неповоротливо-толстые, раздутые, словно бочки, птичьи тела.
Птицы беременны смертью. Смерть дремлет в хрупкой скорлупе яиц, раскаленно-красная, как из плавильной печи, кричащая стальными голосами – смерть ждет своего часа, чтобы выбраться наружу, расправив пахнущие порохом крылья. Небо вспыхивает багровеюще-алым, закат расцветает над крышами огненно-красною розой, стальными иглами шипов прокалывает густо-сиреневые облака. Птицы безумно голодны и готовы к охоте – черное от пороховой гари, небо принимает их, ветер берет под крыло, по облачно-тающим тропам птицы падают в ночь, птицы парят над землей, раскинув в стороны неподвижно-тяжелые крылья... Дом Ли Сяомин стоит далеко в стороне от птичьих дорог, среди озер, холодных, как ненагретые солнцем птичьи перья, среди зеленых рисовых полей – быть может, птицы устанут его искать и ни с чем вернутся к себе домой?..
– Вечно ты свое фантазируешь! Это бомбардировщики заокеанских дабицзы, я знаю, они вчера бомбили недалеко от аэродрома Суншань, и этой ночью, слышал, обещают очередной налет. Чертовы японцы во всем виноваты, все беды из-за проклятых гуйцзы! – Ли Вэньмин старше ее на два года, совсем взрослый брат, думает, говорит и рассуждает как взрослый, смеется над ее страхами… но все же они есть – быстрые, как надвигающийся ураган, безжалостные стальные птицы, питающиеся человеческой плотью, в распахнутые клювы птенцов кидающие рваные куски обгорелого человечьего мяса. Ли Сяомин ездила с отцом в соседнюю деревню – продавать рис, и видела уложенные вдоль дорог трупы сраженных насмерть небесною сталью, запекшуюся кровь на странно-успокоенных лицах, белые, как погребальный саван, одежды, струящиеся по истоптано-черной земле. Смерть приходила и забирала свое, вечно голодная, вечно жадная, стальноклювая смерть склоняла свою тень над полями Тайваня, и не было средства задобрить ее…
– Ну да, не прекратят, пока не сравняют с землей авиабазы гоугуожэнь, мы-то им интересны не больше земляных червей! И хватит на небо пялиться, пошли домой, ты еще матери помочь обещалась! – Ли Вэньмин исчезает за дверью хижины; облака, раскаленные убегающим солнцем, затухают, чернеют, прячут небеса на замок – пока гулкие, как барабаны, не ударят в ворота свинцово-серые крылья, пока грохочущий сталью воздух не заполнит собою уши и рот, оставляя на языке железистый привкус… пока не настанет ночь, время птичьей охоты, и Ли Сяомин ждет ее, сжав в ладонях бумажный листок, терпко пахнущий храмовыми благовониями, и женщина, скрытая облачно-густою вуалью, улыбается ей с тонко шуршащих страниц.
…Три тысячи лет назад ее звали Мяо Шань, и у ней было все, что только она могла себе пожелать – дворец, прекрасный как чертоги самого Императора Неба, сонмы послушных слуг, отец, желающий устроить счастье ее, выдав замуж за несомненно достойного ее человека… принцесса Мяо Шань ценила мирские блага не более, чем пыль под ногами Будды Амитабха, и пылью покрывались вышитые золотом платья, и горечью отдавало в серебряных кубках нераспробованное вино – Мяо Шань спешила укрыться от мира за стенами монастыря, под белым, как лотосовый цветок, покрывалом, чистым, как сама смерть, к которой ей не было страха. Сталь обращалась в хрупкое стекло, разбившись водопадом на тысячу сияющих осколков – меч палача терял свою силу, едва прикоснувшись к ней; лианой обвив лебедино-тонкую шею, веревка из прочного джута вела ее к падшим, в мертвое царство Яньвана, и демоны тьмы улыбались ей клыкасто-ядовитыми ртами, и души умерших, бесплотно-серые тени, в надежде спастись припадали к складкам ее одежд. По лотосовому стеблю, по ослепительно-белым лучам Мяо Шань нисходила во тьму, и тьма становилась перед нею светом, и сам Яньван прятал ладонью обожженные нестерпимо-ярким глаза. Свет обращался в волны, прозрачно-золотые от солнца, в серебряной шапке пены – Мяо Шань стояла на скале, одна среди бушующего моря, надежным ковчегом спасения от демона и меча, огня и яда, тысячерукая, тысячеглазая Гуаньинь, бодхисатва милосердия и сострадания…
Ее не пугают стальные птицы.
Ли Сяомин обводит пальцами круги на листе – нимб Гуаньинь, свет Гуаньинь, голубь в руках ее, хрустально-звонкие четки на шее. Черные от копоти облака плывут над Тайванем – Гуаньинь легко ступает по ним, идет, по щиколотку проваливаясь в белое, услышав молитвы маленькой Ли Сяомин, и голубь в ладонях ее курлычет об облаках, теряющих перья, и о грохочуще-черных клювах стальных эскадрилий птиц, истачиваемых об облака, о рыбах с небесного цвета чешуей, ныряющих из рук Гуаньинь в раскалено-белую бездну, и выплывающих оттуда маленькими дракончиками, и об иероглифах сутры ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ в бумажных свитках за плечами бодхисатвы.
ОМ – разрастается огненно-красным, словно солнцем сияющий обруч, сжимается над грифельно-серою стаей. Красно-рыжие вспышки ОМ – будто звезды в ночи, будто отблеск спасительного маяка кораблям, заплутавшим в бушующем море. Гуаньинь проходит через ОМ, точно через врата из пламени и крови, и врата бесшумно захлопываются за нею, отрезав путь гневу и смертям.
МАНИ – полыхают фиолетово-синим, сапфировым огнем на ветру обхватывают взрезающие воздух крылья и прокалено-гладкие бока, птицы шипят, соплами чихая в огонь угольно-черную копоть. Гуаньинь погружается в МАНИ, точно в морские волны, смывая безнадежность и страх, в холодных, чешуисто-рыбьих доспехах выходит на сушу, и синие искры с ладоней ее щекочут встопорщенные перья, птицы поднимаются в облака, птицы уходят к солнцу, сжимая смерть в скрежещуще-острых когтях.
ПАДМЕ – вода льется из кувшина бесконечно-золотым потоком, свет, безопасность, тепло. Гуаньинь ловит губами сияюще-золотое, ослепительной вязью слов заплетая силки на распахнутых в небо крыльях, золотисто-желтыми песчинками увязает в моторах стальных сердец, птицы замирают в воздухе, точно с налету разбившись о невидимую преграду.
ХУМ – белый, как облака, нестерпимо-звонкий хор тысячи колокольчиков режет воздух на шелково-тонкие ленты. Птицы открывают рты, птицы кричат в облаках, потеряно и жалко, птицы роняют из лап раскалено-грохочущую смерть. ХУМ – Гуаньинь разворачивает свое покрывало. ХУМ – запеленывает смерть, точно плачущего младенца, прижимает к груди, сочащейся облачно-белым молоком. ХУМ – смерть затихает, смерть сладко спит, убаюканная в ладонях бодхисатвы и Ли Сяомин – засыпает спокойно, спит впервые за несколько дней, не слыша грома взрывающихся снарядов…
Снаряды не достигают земли.
***
Об этом много говорили в Китае и после того, как отгремели битвы Второй Мировой, а жизнь, наконец, вернулась в свое нормальное русло – что в ночь, когда ВВС США бомбили Тайвань, готовясь к наступлению на Окинаву, в небе над одним из селений явилась прекрасная девушка в белом, верхом на облаке, одеждами своими покрывающая готовые взорваться авиабомбы, об этом даже решился написать заметку кто-то из американских репортеров… а можно ли им верить, всем этим репортерам и слухам – решайте сами, и да поможет вам в выборе пресветлая Гуаньинь.
______________________________________________________________________
* Гуаньинь – богиня милосердия и сострадания в китайской мифологии. Ее имя означает «слушающая звуки мира». Изображается в виде прекрасной девушки, укутанной в белую вуаль, верхом на облаке или драконе, с корзиной, наполненной рыбой. Ее атрибуты – белый лотос, который является символом чистоты, голубь, олицетворяющий щедрость, свиток молитв и белые хрустальные четки. В ипостаси тысячерукой и тысячеглазой бодхисатвы Гуаньинь олицетворяет вездесущую мать, смотрящую во всех направлениях одновременно, чувствующую страдания человечества и простирающую множество своих рук, чтобы облегчить их безграничными проявлениями ее милосердия. Верующие взывают к ее заступничеству с помощью мантры ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ – «Приветствие драгоценности в лотосе». В домах верующих ей также поклоняются в традиционном «пай-пай» – молитвенном ритуале, в котором используются благовония и молитвенные карты – листы бумаги, украшенные изображениями Гуаньинь, цветами лотоса или пагодами и обведенные сотнями маленьких кругов. Эта карта считается «кораблем спасения», на котором усопшие души уходят от опасностей ада и верующие благополучно доставляются в рай Амитабхи. До того, как стать бодхисатвой, то есть просветленной, Гуаньинь была китайской принцессой по имени Мяо Шань, вопреки воле родных ушедшей в монастырь. Была казнена по приказу отца, но бог царства мертвых Яньван отпустил ее, испугавшись, что она превратит в рай его подземное царство.
* дабицзы - «большеносые», так китайцы называют всех иностранцев европейского типа
* гуйцзы - «черти», ругательное прозвище японцев в китайском диалекте
* гоугожэнь - «жители собачьего государства», еще одно ругательное прозвище японцев
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:41 AM | Сообщение # 1047 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 11.01.4014
Автор: Мarita
Совиные перья
…А каждую ночь она становится совой. Открывает окно – благо последний этаж, тяжелым, человечье неповоротливым телом переваливает через подоконник – и превращается, на лету, уколотая луной, ныряя в волнами накатывающую тьму – обрастает когтями и перьями, памятью о мокрой траве и вкусе древесной коры, слышит писк убегающего зайчонка и тонкое тявканье лисы… Меняется. Ловит крыльями струны электропроводов, путает нити и звуки, паутина мелко дрожит на холодном ветру.
Прячется. Пробует ночь на коготь и вкус. Ночь обволакивает черно-соленой волной, кристаллами звезд растворяется в небе. Скоро рассвет – раскаленно-алый, распахнутыми крыльями бабочки трепещет над крышами, надо успеть, надо много успеть до того, как черное станет белым и ночь будет выжжена до уголька. Успеть. Превратиться. Летать.
…А утром мать вновь видит на подушке совиные перья.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:45 AM | Сообщение # 1048 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 12.10.2013
Автор: Discordyja
Сказка про свирель
Жила-была бамбуковая свирель. Ее сделал великий мастер. Когда они начинали творить музыку, песочные часы застывали, и мастер со свирелью были счастливы. Им – повелителям времени, казалось, так будет всегда. Но время останавливалось только для них. Жизнь кругом шла своим чередом. Дети росли, империи создавались и разрушались, мастер медленно, но все же неотвратимо старел.
Вскоре он умер, никому из его внуков и правнуков не передался талант, а сама по себе свирель не умела управлять временем. Она все ждала. Ждала. Ждала. Ждала. Молчала и ветшала. Дети нашли ей новое применение – колоть грецкие орехи. Твердая скорлупа неохотно трескалась под давлением свирели. Дети же колотили сильнее и иногда даже добавляли сверху камнем. От этого лак потрескался, она рассохлась и покорежилась.
Свирель много спала. Все время вспоминала хозяина.
А потом ее откопали в куче хлама и отнесли в музей при консерватории. Она вновь проснулась, ее даже давали в руки ученикам, и каждый раз она трепетала, в предвкушении новых чудесных мгновений. Но это были не те руки. И волшебство не работало.
И вот однажды нашелся юноша, он взял ее и поднес к лицу. Свирель вздрогнула, это был новый юный мастер, талант с великой душой. Она почувствовала, что сейчас все получится, что случится чудо - они заиграют, запоют, и время остановится, как раньше. Как встарь.
Юноша облизал пересохшие губы и дунул.
Свирель потеряла голос. Ее рассохшиеся деформированные трубочки, почерневшие от времени издали только скрипучий жалобный стон.
Юный мастер разочарованно отложил ее в сторону, сказав друзьям: «Никуда не годится».
Если бы свирель могла плакать, она бы заплакала...
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:48 AM | Сообщение # 1049 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 30.04.2013
Автор: Discordyja, Abrikoska
Сказ о добром молодце, Сером Волке,
Красных девицах, красных же деталях одежды
и мече-кладенце.
«-Трали-вали, трали-вали, мы играли на рояле!»
(песня народная, залихватская)
В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жил да поживал Иван – крестьянский сын. И вроде бы не дурак, да умом особо не блистал. Мамка с тятькой его растили, холили и лелеяли, да только вот удался детинушка невесть в кого: родители махонькие, а у него стать богатырская, косая сажень в плечах, кулаки аки кочаны капустные, голос басовитый, как ветер в печной трубе. Волосами кудряв, лицом обыкновенный: щекаст, конопат, нос картошкой, глазки голубенькие: левый глазик вправо глядит, а правый все налево тянется посмотреть. Мамка в детстве роняла многократно, поймать не всегда успевала.
За это девки парня не любили, он к ним и так и эдак, а они дразнились «косоглазым». Но сколько Ванятка не смотрел по сторонам, так той косы и не нашел. Вот и не чем было на дворе траву косить.
Плюнул он на красных девок и стал на добрых молодцев заглядываться. Молодцы этого тоже не оценили. Они не знали страшного проклятия - «политкорректность» и еще более страшного «толерантность». Ходил тогда Ванятка с синей мордой, под гжель расписанной, с месяцок, пока не смирился и понял: не судьба ему свою судьбу на селе родном отыскать.
Пошел к матушке за советом. А та уже принямши была, любила брагу пенную и самогон крепкий, первачом называемый. Упала ему в ноженьки и завыла в голос:
- Не сын ты мне, Ванюша! Прости родименький! Уж как я о тебе заботилась, а все едино, не родные мы твои матушка с батюшкой. Как сейчас помню, лежите вы в колыбельке, плачете, титьку просите. Тут ты ко мне ручки-то и протянул.
- Мама, постой-ка, кто это «вы» в колыбельке лежали?
- Прости меня, Ванятка, - матушка начала звучно долбиться головой об пол. - Есть у тебя брат близнец - Игоша. Сестра-то моя - Люська замуж за сына израилева выскочила, и с караваном азиатским ушла на юг знойный и беспросветный, а через год вернулась брюхатая, да одна. Ничего не говорит, дышит тяжко и дрожит. Сказала только, что мужа роялем задавило. Померла она родами.
Поднял Ванька матушку и на лавку усадил.
Мать перекрестилась и продолжила:
- Как сейчас помню, лежите вы оба в колыбельке, плачете… Тут-то ты ко мне ручки и протянул. Простиииии, меня, сыночек! – соскочила с лавки, вновь пала на пол и давай опять головой о доски биться, поклоны покаянные отбивая.
Ванька поднимает ее, а сам кумекает – стало быть - не зря он неладное чуял.
- А куда вы, маманя, брата моего – Игошу дели?
- Дык, сестра бати тваво по кровушке – Маргарита Иосифовна приехала, его увидела и в плач. Говорит, дюже на Иван Израилеча похож и даже родинка на носу пимпочкой, а я думаю – не прокормить нам двоих. Нет, не прокормить. Она Игошу и забрала в земли палестинные.
Докумекался Ванька до того, что решил родню свою найти по папиной линии. Сообщил на семейном совете волюшку свою родителям названным. Те вздохнули и смирились, чадушко великовозрастное уже, одним ударом кулака гвоздик в бревно вбивает, да пятаки ладонью о лоб плющит, как с таким поспоришь? Матушка собрала в дорогу котомку: медовых пряничков печатных положила, флягу с квасом, носки, собственноручно связанные, медяков в шапку отсыпала. А про сапоги забыла, чай не зима, так и отправила в тапочках заграничных катайских, цвета белого – модного в нонешнем сезоне. Сказала «пока», перекрестила напутственно и отправилась в красный угол, к бутыли за образами припрятанной – горе заливать. Вскоре оттуда донеслась песня залихватская: «А я иду такая вся, в Дольче Габана!»
Поклонился Ваня родному дому, закинул мешок на плечо, развернулся и пошагал прочь. А с подворья соседского песик за ним увязался – дворняжка брехливая, одно ухо торчком, второе – висячее, на морде белой пятна черные, на теле черном – пятна белые, лапы короткие, а тулово – длинное. Но глаза умныяяяя.
- Пойдем, со мной Бобик, - грустно взглянул добрый молодец. – Будет мне память о доме матушкином и тятюшкином.
Так и пошли они через горы, долы и ручьи. Долго ли шли, коротко ли, ночь наступила. Присел Иван под кустом, достал пряники, один сам съел, квасом запил, второй дворняжке кинул.
- Утро вечера мудренее, - сказал вслух, мешок под голову сунул и захрапел сном богатырским.
А раным-рано как проснулся, чует – мешок под головой исхудал. Ванька руку туда запустил – пусто, ни одного пряника не осталось, только носки матушкины все в крошках. Видать, тварюка кака-то ночью все запасы стратегические схарчила. Решил тогда крестьянский сын домой вертаться, ан нет, не запомнил, откуда пришел и вперед куда идти – не ведает. Сел он под кустом и заплакал.
Тут Бобик и говорит ему человеческим голосом:
- Следуй за белым кроликом, Нео. Тьху, черт! Это ж не из той оперы! – отплевался и продолжил: - Сослужи мне службу, добрый молодец, а я с тобой потом сполна рассчитаюсь.
Ваня-то не совсем чай дурак был, мало ли какую службу песик загадать сподобится и отмолвился, пальцем сурово пригрозив:
- Ты, Бобик, того, смотри ужо у меня. Я зверей не люблю в физическом смысле.
Пес аж закашлялся от возмущения:
- Не Бобик я, - ответил с достоинством. И как об землю ударился, да как взвыл. Не получилось, видать, с первого раза, еще трижды бился оземь пес, и лишь на третий раз обернулся, он… Обернулся Серым Волком – шерсть клочьями до травы свисает, башка как у бычка хорошего, глаза красным горят, а клыки упыриные, как у рыбы заграничной какулы – в три ряда и ходуном ходят. Испугался Ванюшка. А Волк ехидно его спрашивает:
- Так – лучше? Возьмешься службу сослужить?
А у героя нашего дар речи пропал временно, головой машет, согласен, мол, только не ешь меня чудовище, не вкусный я.
- Клянись, - молвит Волчище. - Землю жри.
«Хороша ты мать земля русская, - думал Ваня, отведав парного чернозему. – Жалко, что сыра, а сырое есть вредно». Запил водицей из лужицы в форме копытца козлиного и утерся об лопух, серый аж закашлялся на энто безобразие глядючи.
- Служба – службой, а голодным в бой ходить не след. Раздобыть бы еды кошерной, али все равно какой.
- Есть здесь место одно, - туманно выразился оборотень. – Туда еще постоянно девчонка одна ходит придурковатая, носит бабке своей пирожки. Внимание привлекает красной шапкой. Попервась все думали - пожар начинается, разбегалось зверье, разлеталась птица. А потом привыкли. Пойдем, я дорогу короткую ведаю.
Долго ли коротко вилась тропинка нехоженая, буераками именуемая, Вскоре почуяли путники запах дымка, верной тропою идут. А тут и открылась полянка посреди леса, а посреди полянки - избушка дивная — на куриных бройлерных ногах. У Ваньки аж в животе забурчало, пряник-то он накануне отведал, с тех пор маковой росинки во рту не держал. Подошел к диковинке, поклонился вежливо в пояс и слово молвил, волшебное – «Здравы буде, государыня».
На что Избушка покряхтела и наподдала парню пенделя хорошего, так и улетел в кусты. А как выбрался оттуда, смотрит – дверца в хатку приглашающе открыта. Ну, он шапку стянул с кудрей буйных, потоптался на пороге и внутрь шагнул, робея.
А в избушке нашлась старушка. Сидела она в позе заморской, лотосом называемой, курила кальян и делилась с Ванюшей мудростью. Уже третий час делилась, Ванюша уже отсидеть все успел. А бабке ничего, тренированная.
Что-то не то у нее в кальяне было, потому как захорошело крестьянскому сыну, глаза едва прикрыл, а когда открыл – напротив девица сидит, румянец на щеках полыхает аж зорьке завидно.
- Ты кто? – удивился Иван. – И куда баба Яга подевалась?
Девица еще больше зарделась.
- Внучка я ейная, а бабуля отошла, вернется скоро.
- А что же ты девица такая красная? - лениво поинтересовался молодец.
- Да стыдно мне, Ванечка и жарко, - ответила внучка.
- А почему стыдно? – не понял Иван.
- Сейчас узнаешь!
Красна девица навалилась на крестьянского сына персями и ланитами, и давай миловаться. Тут и взыграло в нем ретивое, обо всем позабыл, а Волке, о матушке с батюшкой и о брате потерянном. Жаркая ночка выдалась, да девица довольна осталась, чего уж об Иване говорить. Притомился молодец и заснул.
А поутру как проснулся, глядь – любушки нет рядом, а бабка вновь сидит на своем месте, очи прикрыты мечтательно, и дымок кальянный из ушей вьется колечками.
- Ну, того, пойду я, бабуля. Ты внучке-то привет передавай, пламенный.
Бабка довольно ухмыльнулась, не открывая глаз, и ткнула пальцем в угол.
- Меч-кладенец забери.
- Да зачем он мне? – удивился молодец.
- Пригодится. А мне мешает, все время об него спотыкаюсь. Не выбрасывать же.
- Не надо мне барахла лишнего, - возмутился Иван.
- Научу я тебя, отроче, правилу жизненному, важному - дают - бери, бьют – беги. И ноги в тепле держи, насморк дело такое: не лечишь, целых семь дней длится, а лечишь — всего неделю, — говорила задумчиво Яга, нехорошо зыркая на затаившегося под потолком паука.
Поглядел тут Иван на ноги свои в тапках катайских тряпочных: от ходьбы они цвет сакральный потеряли, подошвы аж до дыр стерлись, и промолвил:
- Ты, бабуля Ягуля, мне бы лучше сапожки спроворила, носки-то у меня есть запасные, а вот обувки нету, – развел руками Ваня и сокрушенно покачал кудрявой головушкой.
- Хммм, - бабуля в затылке задумчиво почесала и нахмурилась так - многозначительно.
- Кончились у меня сапоги для добрых молодцев. Последний размерный ряд на прошлой неделе пристроила Конану-варвару – хлопцу залетному, заграничному и его бригаде. – Потом хлопнула себя по лбу и воскликнула:
- Будут тебе черевички! – и, вскочив, нырнула в сундук огроменный, полосами железными от ржи и воров окованный. Бедный сундук еле успел открыться, видать тоже тренированный.
Ваня-то простодыра был и подвоха в словах бабки не заподозрил, а следовало бы, потому как достала она сапожки лаковые, красные, отвороты орнаментом украшены – цветочки с листочками по коже каленым железом тисненые. Но это полбеды – на подметке имелся каблук непривычный – тонкий да высокий, сталью доброй подбитый.
- Шутишь, бабка!? – недоверчиво переспросил герой. – И как в этом ходить?
- Погодь, сынок, не кипешуй. Главное – натянуть, а там они все за тебя сами сделают. Вот тебе еще подарочек, – кряхтя, добавила Яга и извлекла из-за пазухи глиняную свистульку на веревочке, какими ребятишки на ярмарке балуются.
- А это что? – поинтересовался Иван, чувствуя себя дурак дураком.
- О, это артехфакт знатный, свисток-самогудок. Как дунешь в него, так враг твой и побежит. Правда, недолго и недалеко, но перегруппироваться времени хватит, - отмолвилась бабуля и повесила свистульку Ваньке на шею, чмокнула в нос, развернула хлопца и наподдала пенделя волшебного, напутственного, лаптем, на удачу заговоренным.
Добрый молодец так и вылетел из избушки, ласточкой. Ударился чувствительно оземь и обернулся. Да не в кого-то, а просто так обернулся. А там – глядь – избушка на курьих ножках удаляется в чащобу лесную и лишь стоящая в дверях баба Яга машет платочком батистовым на прощанье, слезы с соплями ладошкой деликатно на тропинку стряхивает и поет, жа-алостливо так:
- Май хад вил гоу оооон!
Волк уже тут как тут, нарисовался – фиг сотрешь. Ехидно пасть зубастую раззявил, язык до полу вывалил и засопел насмешливо, на обновки Ванькины глядючи.
- Совсем старая сбрендила, - хихикнул довольно.
- Чего это – сбрендила? - надулся добрый молодец. – Вишь, вон красивые какие, красненькие, с узорчиком.
- Обувка-то девичья будет, - со знанием дела ответствовал Серый Волк.
А Ваня уже присел на кочку и правый сапожок на лапу свою сорок седьмого размера надевать принялся. Туго голенища натягивались, через пень-колоду, а как до ступни дело дошло, так намертво ножища Иванова застряла, ни туда, ни сюда. Надрезать пришлось немного, по шву. Но все же налезли черевики. Притопнул крестьянский сын - обувка ладная, на удивление нигде не жмет и каблучки от земли пружинят так задорно, ноги в пляс пускаются, на месте топочут, а потом вприсядку норовят.
Загляделся Серый Волк, даже и сказать ничего не успел, как рванули сапоги и унесли Ванюшку в дальние дали. Только пятки и сверкнули.
Мчался Ванька, смехом радостным заливаясь, и на черевики покрикивая:
- Эгей-гей, залетныяяя!!! - покуда в сеть липкую не угодил. Повис на нитях клейких, а сапоги-скороходы в воздухе бежать продолжают. Огляделся по сторонам и видит – дело плохо, влип он в самую середку гигантской паутины. И одна мысль в голове осталась – где хозяин, который сеточку эдакую сплел? Освободиться не выходит, чем сильнее добрый молодец пытался высвободиться, тем сильнее запутывался. Ни рукой, ни ногой двинуть нету моченьки. Висит беспомощный, аки муха в тенетах.
— Выходи, лютый ворог! — закричал Ванюша от отчаяния. — Биться будем, до нокаута! А не получится до нокаута, тогда до смерти!
И зашуршали тут деревья, и натянулась паутина, и свалился откуда-то с небес человек вида странного головою вниз, а ногами вверх. Весь синий с красным, паутиной размалеванный, а лица не видно, одни буркалы мутные. То ли насекомая, то ли иная какая чуда-юда.
— Красная Шапка?! — опешил Иван и на всякий случай случай губами к свистку потянулся – благо он на груди богатырской параллельно земле-матушке возлежал.
- Зеленый Гоблин? – ответно удивилось существо.
- Почему сразу Гоблин? – обиделся Иван и попытался оглядеться, он, покуда по лесу бежал, весь в листве да траве извазюкался. – Молодец я, добрый. А ты кто, неведома зверюшка?
Монстра шапку с головы стянула и под ней оказался вполне себе симпатичный парень, только волосы каштановые, сразу видно, не из местных.
- Я, – гордо заявил парень, - Спайдермен, по-вашему - Человек-Паук! Можно просто – Питер Паркер.
- Петька, значит. А в наших краях как оказался? – уточнил Иван, понимая, что есть его не будут.
- Не помню, - погрустнел Питер. – Сидел себе в Нью-Йорке, охотился на Зеленого Гоблина, потом бац – и тут.
- Я – Иван – крестьянский сын, - представился добрый молодец. - А ловушку ты зачем сплел? – Ване уже висеть надоело, да и сапоги никак угомониться не могли.
Освободил его Паук, Ванька и упал рожей на пенек, да так удачно - нос не сломал, лишь на лбу шишка соскочила в форме груши.
Тут и Серый Волк из чащи показался.
- Шустер ты, Ваня, - свесив язык из пасти и тяжело дыша, промолвил оборотень. — Не успеешь от тебя отстать, а ты уже с подозрительными элементами якшаешься.
Ваня лишь вздохнул тяжко, ибо вспомнил, что забыл попросить у Яги.
— Поесть бы мне, волче, — тоскливо произнес он.
Волк от досады сплюнул, поводил носом из стороны в сторону, старательно игнорируя таращившегося на него Человека-Паука, и принял решение.
- Есть место одно, недалече, там покушать дадут, — сказал со знанием дела. — Или сами отберем или выдурим. Как повезет и на что эту девочку перемкнет. Как человекофил тебе говорю - скучно не будет.
— Какую девочку? — подозрительно спросил Питер.
— Тебе какая разница? — буркнул волк.
— Пойдем с нами, — великодушно предложил Иван Спайдермену. — Утро вечера мудренее, да и на голодный желудок думается плохо.
- Только след в след за мной ступайте, - молвил серый. - Выведу я вас из лесу по запаху и по азимуту.
И пошли наши герои не по тропинке лесной, а так, напролом. Не протоптал для них никто дорожку. И запел волк песнь боевую, радостную: «А мы пойдем на север!» Хорошо пел, громко и старательно, даже несколько птиц с деревьев посваливались с сердечным приступом.
Ваня попросил Питера сеточку сплести с ручками и добычу в нее собирал по пути.
А человек-паук спрашивает:
– Зачем птиц подбираешь?
- Авось, пригодиться, – ответил хозяйственный молодец и сжалился над недогадливым иностранцем: - Огоньку добудем – пожарим.
Так и изобрели они авоську.
Долго ли коротко блуждала компания по лесу, обходила столетние дубы со свисавшими с них не ароматно пахнущими рыбьими хвостами и спотыкалась о подозрительно похожих на грибы дедов. Те ругались по матушке и исчезали, Иван даже замахнуться не успевал.
А может Человек-Паук был прав и дубы с дедами были в единственном экземпляре, просто под ногами у путников любили путаться. Ну или путники по кругу ходили.
А когда день стал близиться к ночи, ожил дареный Бабой Ягой меч и оказался говорящим, начал рассказывать страшные истории о кровавых мальчиках и мертвых с косами. Даже Серый волк поеживался. Вот тут Ваня и обрадовался, что дорог поблизости нет. Правда, от красной девочки это не спасло.
— Красная Шапка! — обрадовано воскликнул волк, сбив выстраивавшего стратегию боя с чудищем лесным Ванюшу с мысли.
Пришлось молодцу присмотреться. Понял он, почему девчонку придурковатой кличут – все красное на ней было надето – лапоточки киноварью покрашенные, понева красная, на голове шапка алая. Кто ж в здравом уме цвета смерти на себя при жизни надевать будет? Да и девчонкой ее назвать можно постольку-поскольку. Ибо годков краснолапотной явно перевалило далеко за шестнадцать. Замуж точно отдавать пора. Только где такого непугливого молодца найти?
Закручинился тут Ваня, даже себя хотел предложить в качестве жениха, но быстро передумал.
А волк тем временем давай изображать домашнюю собачку. И хвостом повиляет, и нос под передник сунет, и заскулит просительно. А девочка знай себе ревет, ни на кого не обращая внимания.
— Что за горе у тебя случилось, девица красная? — вежливо спросил Ванюша, сообразив, что под рассказ девочка снедью поделится охотнее и еще раз подивившись, как подходит Шапке слово «красная». Неужто раньше такие по Руси-матушке толпами ходили, мирных путников пугали?
И разревелась девица пуще прежнего. И начала жаловаться на Соловья Разбойника, который на дороге сидит и к бабушке не пущает. Корзину с пирогами, что она бабуленьке родненькой несла, отнял, еще и оплату за проход требует, натурой. А что это за дивный зверь такой Шапка не знала. Она уже и шапочку любимую готова была отдать, так не брал злыдень, только смеялся обидно. Говорил, только честь девичья ему дорога.
Закручинился тут Ванюша - корзинку с пирогами разбойник отнял, а больше еды у девчонки не было. Понял добрый молодец, что пора ему вместе с мечом волшебным и другами приблудными идти на подвиг.
- Други мои верныя, неужто позволим супостату над девицами красными глумиться и пропитание у них отнимать вместе с честью девичьей? – пылкая Иванова речь не пропала даром, а пуще того помогло урчание голодное в животах. Встряхнулся серый, аж комья грязи во все стороны разлетелись, Спайдермен рукава закатал.
- Где вороги сидят – ведаешь? – спросил крестьянский сын у Шапки. Та кивнула, передничком слезы утерла, высморкалась и с готовностью махнула рукой.
- Тамочки, как тропа к болоту сворачивает и есть логово злодейское. Я дорогу покажу, - и пошла первая. Следом за ней путники. Пока суть да дело, ребята по туебени из веток себе смастрячили. Прошли пару верст, и вскоре наткнулись на костер. А вокруг него сидела дюжина парней ражих, веселых, в обноски с чужого плеча наряженных. Обращались с главным они почтительно.
- А это Соловей сам, ватажник лютый. Свистнет – сначала листва с деревьев облетает, потом птицы замертво падают, а под конец и камни незнамо откель, словно град валятся, - конспиративным шепотом сообщила девчонка. Пригляделся Иван - мужичонка был так себе, видом неказист, жилист, волосы седые, лицо рябое, глаза хитрые, с прищуром. А рядом с ним корзинка объемистая, тряпицей холщовой прикрыта. Как пить дать, полная пирогов Шапкиных. Вновь в животе заурчало требовательно.
Выступил вперед добрый молодец, ибо негоже на ворога сзади нападать.
- Кто здесь красных девиц обижает и пироги чужие отбирает?
Замерли ватажники, вперед вожак выступил, прищурился презрительно и зубом цыкнул.
- Хтой та тут вякае?
- Отдай пироги по-хорошему! – завопила Шапка из-за Ваниной спины. – А то хуже будет!
Заржали тогда разбойники, а громче всех Соловей хохотал, себя по тощим ляжкам хлопая. Рассердился крестьянский сын, попытался кладенец из-за спины достать, но тот не давался, упирался и кряхтел. Понял Ваня – заклинило оружие. Туебень из правой руки в левую перекинул и завел согласно традиции:
- Раззудись плечо, размахнись рука! Всяк сироту норовит обидеть! Всех убью – один останусь!
Питер Паркер рядом встал, ладошки наизготовку держит, готовится паутиной клейкой стрельнуть.
Засвистел предводитель разбойников, да так что у добра молодца дубину из руки вырвало и Волка по голове стукнуло. Не успел Ваня прикинуть, что дальше делать, как бандюки наступать начали. Вспомнил тут добрый молодец об артехвакте знатном.
Не без труда выудил бабкин подарок из-под рубахи, запутался свисток в волосах на груди богатырской. Соловей громко свистит, а Иван еще громче. От Соловьиного перелива деревья гнутся, а от Иванова – ломаются. Разобиделся разбойник, смолк, рукой своим ватажникам махнул и те всей кучей на путешественников насели.
Бьются молодцы с лиходеями, живота не жалеючи. Шибко много против них стояло душегубов. Не равны силы. Так бы и сгинули в чащобе непролазной, да в рядах супротивника суматоха началась. Половина спиной к путникам повернулась, от кого еще отбиваются – за спинами ватажников не видать. Потом спины дрогнули, криком страшным закричали люди Соловья, разбегаясь.
- Из огня да в полымя, - обреченно молвил Волк. Шапка отчаянно зарыдала.
Наползала с марей нечисть невиданная, то ли болотники, то ли кикиморы, на коряги похожие, глаза алыми всполохами сверкают, грабки растопыренные к путникам тянут, тухлой водой в лицо плюются. Тут-то и пригодились Ивану каблуки на сапогах. Оказалось, не сталью доброй - серебром они подкованы, а нечисть дюже серебра боится.
Шапка визжит и в обморок норовит хлопнуться, друзья ее с трех сторон спинами поддерживают: волк когтями и зубами коряги рвет, вся морда в тине болотной, Питер Паркер паутиной стреляет, лапы ворогу связать норовя, а Ванька ногами по заграничному машет с криками «Кий-яаа!». От ударов метких нечисть на куски трухлявые распадается. А меч-кладенец в ножнах заклиненный из-за спины советы не прошенные дает и Шапку не умирать уговаривает.
Понял тогда Ванятка, почему бабка от кладенца поспешила избавиться, и чем он ей мешал: толку в бою мало, а шуму много.
Недолго они бились, кончилась вскоре нечисть, вся на дровишки изошлась. Утерли соратники лбы, смотрят друг на друга - не разобрать, где чей пот, где чья кровь, все перемешалось. Обнялись по-братски на радостях – спаслись, одолели нечистую силу. Не удержался Ванька, пощупал-таки Красную Шапку, девица ли. А то вдруг коряга какая или разбойник переодетый. Когда еще случай представится проверить?
Шапка сравнялась цветом со своим головным убором.
- Еще одна красна девица, баню пора общественную открывать, - съехидничал Волк. – Кабы на утро Бабой Ягой не обернулась.
Тут уже Иван побагровел.
- На что это ты – клочкастая твоя морда - намекаешь?
- А я не намекаю, я прямо говорю, - отрезал серый.
Питер Паркер перехватил кулак неосмотрительного Ивана.
- Смешалась кровь наша, братья мы теперь, - молвил Человек-Паук. Поглядел на Шапку и добавил: - И сестры. Нечего делить нам, а надо жить дружно, в респекте и уважухе.
Поглядел Иван на зубищи и когтищи Серого Волка, остыл, да подумал: «Мудр, ой как мудр Петька». Волк лапу протянул для рукопожатия.
- Мир?
- Мир, - облегченно выдохнул крестьянский сын. Лапу страховидную пожал и присел на траву. Рядом спутники разместились.
- Раз побратимы мы, то открою вам свой секрет. Дело стародавнее, но верное. Служил я у Кощея бессмертного в посыльных, лапы у нас волков скорые, да ум острый. Служил гонцом бессловесным, а сам ушки на макушке держал, ждал и дождался. Прознал тайну великую: в городе Белоцерковске на главной площади есть колодезь, а в том колодезе клад спрятан сказочный. Яхонты, лалы да иные самоцветы красоты небывалой. Можно сто дворцов купить, – мечтательно проговорил Волк.
- А тебе клад зачем? – удивился Иван.
- Как зачем? – возмутился серый. – Не молод я уже, двести годков недавно стукнуло. В непогоду лапы ломит и хвост отваливается. Пора дом прикупить, семьей обзавестись, чтобы в тепле и сытости остаток жизни коротать. Где же все это взять волку лютому и нищему?
- А нам для чего говоришь? Почему сам не достанешь? – поинтересовался Спайдермен.
- Боюсь, люди меня на вилы поднимут, даром что говорящий. Да и лапами несподручно. Не умею в человека перекидываться, так бы давно забрал. Прикинул, рассудил: лучше клад на три части разделить, чем без гроша в кармане по лесам скитаться.
- Как это - на три? – подала писклявый голос Шапка. – На четыре! – и нахально прищурилась.
Переглянулись молодцы меж собой.
- На четыре, так на четыре, - покладисто согласился серый. Питер с Ванькой кивнули. Жалко девку, кто ж ее такую на всю голову больную да тощую в жены возьмет, так хоть приданое будет, авось и польстится кто-нить.
Расслабилась Шапка, корзинку свою на пенек поставила, тряпицу отвернула, а оттуда та-акой запах, закачаешься. Пироги с капустою, картошкою и с мясом. У Ваньки в животе заурчало, да громко так.
- Угощайтесь, добры молодцы, - промолвила Шапка, чинно руки на коленях сложила и взор потупила, изредка в Ванину сторону глазками постреливая. Молодцев долго уговаривать не пришлось.
Покуда перекусывали пирогами, стемнело. Пришлось тут же на ночлег и располагаться. Плохо спал добрый молодец, все мерещилось ему, как любушка в самый пикантный момент в Бабу Ягу превращается. И просыпался крестьянский сын в холодном поту, обнаруживая под боком подкатившуюся Шапку.
А с утра пораньше, как росой умылись и остатки пирожков доели, выдвинулись побратимы в путь-дорожку.
Неудобственно было в сапогах скороходах идти, все время они Ивана вперед уносили, возвращаться приходилось. Потом добрый молодец тактику поменял – стал кругами вокруг товарищей носиться. Пока не взмолилась Красная Шапочка, у нее от беготни Ивановой голова закружилась. Стянул тогда крестьянский сын бабкины артехфакты, веревочкой перевязал и на плечо закинул. Покуда шли – песню затянули дорожную: «Нас не догонят!»
Вскоре подошли они к воротам в Белоцерковск своими церквями славный. Вольный город, беззаботный, ибо у ворот стражи не поставлено, а встречные путники друг с другом здороваются и зубы скалят на заграничный лад.
Прошла вся честная компания сквозь ворота, идут, оглядываются и видят – листки размалеванные повсюду развешаны. Ванька-то был бы грамотным, так прочитал бы, ан нет, не удерживалась наука в богатырской головушке. И тут Шапка подошла к листку и вслух по слогам прочла:
- Гас-тро-ли, толь-ко в ва-шем го-ро-де един-ствен-ное выс-туп-ле-ние вир-ту-оза по клас-су фор-те-пи-яна. Рояль на глав-ной пло-ща-ди.
Хоть слов много было незнакомых, Ваня выделил главное – Рояль на площади. Тут-то он и вспомнил, что матушка про смерть родного батюшки рассказывала и помрачнел.
- Готовься Волк, будем мстю вершить. Этот Рояль заграничный - кровник мой. Гадом буду – убью и не поморщусь.
Тут Паук вмешался:
- Айвен, деревня ты. Рояль – это вроде балалайки, только больше и на колесах, как он кровником может быть? Это ж не человек, а вещь!
- А плевать мне! – раненным буйволом взревел крестьянский сын. – Из-за него сиротинушкой круглым рос, надо сквитаться! Не убью, так поломаю!
Подхватил в одну руку дубину, во вторую меч богатырский и помчался на площадь суд вершить, суровый и справедливый.
Переглянувшись, его спутники поспешили следом.
В центре площади стоял помост бархатом красным изукрашенный. А на помосте…
Как увидал Иван помост, как кинется к нему, да как закричит:
- Вот он, рояль злодейский, что батюшку моего родимого до самой смертушки зашиб! Иээх! Размахнись рука! Раззудись плечо! Отведай-ка идолище поганое силушки богатырской! – дубина полетела к черному инструменту полированному, но вдруг чья-то мощная лапа орясину на полузамахе и перехватила.
- Но-но! Не сметь мое имущество трогать! – перед Ваней стоял добрый молодец в доспехи с ног до головы запаянный.
- А ты кто такой будешь? – упер руки в боки крестьянский сын.
- Нет уж! Сначала ты скажи, что это за молодцы в красных пидорских сапожках в наши края забрели! – завопил рыцарь.
Спайдермен и Ваня поглядели на свои ноги и заорали в один голос:
- Это ты кого пидором назвал, банка консервная?
- Сам ты, консерва, а я рыцарь – аноним!
- Кто, кто? – не поверили своим ушам друзья.
- Вам, извращенцам, не понять, - с достоинством ответил супротивник.
Этого уже никто выдержать не смог. Кинулись товарищи на ворога лютого. Человек-паук паутину свою использовать не успел, нарвался на кулак бронированный, да так и отлетел полежать в сторонке. Остался Иван с рыцарем онанимным один на один. Кладенец, громко матерящийся, в одной руке, дубинушка в другой.
Бились они, бились, искры во все стороны летят, меч о меч, дубина о доспехи скрежещет, да только равны силой, статью и удалью бойцы. Долгохонько сражались они живота сваво не жалеючи. Тут Серый Волк супротивнику Ваниному под ноги возьми да подкатись, а уж Ванька то воспользовался оказией и дубинушкой добра молодца по кумполу и отоварил. Тот закачался и ударился оземь, словно дуб подрубленный.
- Нокаут! – радостно завопили зеваки.
«Так вот ты какой – нокаут!» - радостно подумал победитель, покуда шлем вражеский с головы сам собой не покатился и не открыл кудри русые, лицо круглое конопатое, нос картошечкой, а на самом кончике – родинка коричневая пимпочкой. Прозрел тогда Иван - крестьянский сын.
- Брат! – Ванятка отбросил в стороны дубину и ругающийся меч-кладенец, кинулся к упавшему и возрыдал на его груди. – Игоша! Братка ты мой родненький! Уж искал-то я тебя, как искал! И нашел, чтобы собственной подлой рукой сразити, – трясет брата, а второй рукой слезы и сопли по лицу размазывает.
Смотрит народ и надивиться не может: оказались два молодца одинаковы с лица.
Тут Игоша в себя пришел и как задвинет родственнику блудному по роже.
Тяжела ты доля богатырская: все время бьют и все время по голове. Ванятка-то и улетел далече. А по завершению полета приложился рожей разбитою к роялю элегантному. Губехами расквашенными поверхность лаковую и засосал. Сполз вниз тихонечко, за ножку фигурную из последних сил цепляясь. И чует подсознательно, как ножка роялева под его рукой трансформируется, теплеет, мягчеет, округлость приятную обретает. Зашевелилось естество Иваново.
- Жениться тебе пора, парень, - сквозь туман донеслись слова Серого Волка.
Открыл Иванушка глаза, а над ним девица склонилась без ничего, в одном только кокошнике. А собой такая вся фигуристая, ослепительная. И в глазах беспокойство плещется. Молвит девица:
- Благодарю тебя, освободитель. Пава Кузминишна я, ведуния, злым волшебником заколдованная, в струмент импортный струнный превращенная. А расколдовать меня мог лишь поцелуй добра молодца. Долго я ждала и дождалась наконец-то. А вот сопли кровавые, конечно, лишними были. И так бы обошлись. Верной женой тебе стану, век благодарна буду. Ну а ежели помрешь, так не обессудь.
Обняла его и к груди пышной прижала. Тут и Игоша подошел, по-родственному обниматься полез. Возрыдали братья обретенные и с ними вся площадь белоцерковская.
Одна Шапка не рыдала. Смотрела на родственничков задумчиво и с брата на брата взгляд переводила, словно прикидывая что-то.
Потом Ванька с Павой Кузминишной в той же церкви и обвенчались.
А клад они ночью тишком достали и поделили по-братски. Серому Волку как старшему брату большая часть досталась.
Вернулись все вместе в деревеньку к матушке и батюшке, там и вторую свадьбу - Игоши с Красной Шапочкой сыграли. Ее, как оказалось, Мари Жюльена звали. Марья Юльевна, по-нашему.
Жили они долго и счастливо, родителей приемных внуками и внучками радуя, и все в двойном экземпляре, а иной год и в четверном. И были все детки одинаково конопатые и голубоглазенькие. Некоторые девчонки прямо так в шапке красной и рождались, у некоторых зубки через один черно-белые вырастали.
А Серый Волк и Спайдермен после свадьбы еще полгода гудели, клад пропивая. А потом, как деньги кончились, в войско князево нанялись, беспокойные пределы от ворогов лютых хранить.
Но это уже другая история.
(В тексте использованы мотивы русских народных сказок, мультфильмов, сказок братьев Гримм, американских народных комиксов, индийских народных фильмов, цитаты из песен американской и русской попсы, цитаты из к-ф «Ширли-Мырли», «Джей и Молчаливый Боб наносят ответный удар», «Матрица» и пр.)
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
| kagami |
Дата: Суббота, 30 Авг 2014, 11:52 AM | Сообщение # 1050 |
|
Кривое зеркало
Группа: Святая Инквизиция
Сообщений: 10102
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Дата публикации: 09.01.2014
Автор: Betty
Красная шапка
Каплями гранатов лопнувшего ожерелья рассыпались бусины по зеленому мшистому ковру. Сорвешь одну, а глаз примечает следующую. Рука сама тянется за новым полупрозрачным шариком. Шаг за шагом, корзинка тяжелеет, губы терпнут от кислого вкуса клюквы. Солнце поднялось уже высоко, растопило лёгкий налёт инея под ногами, подол подмок, но я этого не замечаю в азарте погони. Некогда обернуться: вдруг, пока буду вертеть головой, ягоды разбегутся, попрячутся под тёмно-зелёные упругие листики, утонут в густом мхе. Ещё с десяток соберу – тогда уж посмотрю, куда забрела.
Высокий отдалённый звук разливается над болотом, обдаёт меня пронзительным морозным ветром. Я замираю, вцепившись в ручку корзинки перепачканными соком пальцами. Ужели правда то, что болтают в деревне? Может, обозналась? Иногда топь стонет: отец говорит, это торф проседает, а бабушка Гвен – что это варки, пропащие души, сгинувшие в болоте. Она много чего рассказывала, чем страшней, тем лучше. От её сказок глупый Педди норовил спрятаться под лавку. А мама… Мама махала на неё кухонным полотенцем и говорила: «Да будет вам детей пугать, ночью не заснут».
Мне вот тоже хочется под лавку с перепугу голову спрятать. Но я лишь до хруста сжимаю плетёную ручку и до звона в ушах прислушиваюсь к тишине. Ничего. Только лёгкий шорох ветра, ласкающего вереск. Я сажусь на пятки, вытягиваю шею, оглядываясь – куда ж меня занесло в погоне за ягодами. Тропинка по гребню холма осталась далеко позади. Гранитные глыбы, выпирающие из зелёного ковра, кажутся обглоданными костями неведомого чудища. А топь – вот она, совсем близко, дышит сонно сизым туманом, поблескивает чёрными прогалинами воды. Ох, просил же отец не отходить далеко от тропы, не забираться вглубь болота. Сказки сказками, только люди последнее время уж больно часто пропадали здесь. Молоденькие девушки исчезали без следа. Вон у мельника, дядюшки Йорга, дочь пропала. Искали-искали, да так и не нашли.
– Здравствуй, Нисса.
Я подскакиваю, резко оборачиваюсь – ягоды из корзинки брызгают красными капельками. Он стоит в паре шагов за спиной, даже и не услышала, как подошёл. Так всегда: откуда появился и куда пропал – не уследишь. Плащ, подбитый мехом, глаза чуть раскосые. Не глаза, а ржавая болотная вода. Ни у кого другого таких не видела.
– Дурак ты, Ульв! Напугал! – ледяной страх тает, как иней под солнцем. – Слышал?
Я мотаю головой в сторону топи.
– Нет, – твердо говорит он, – ничего не слышал.
Он сдувает со лба неровно подстриженную чёлку какого-то блёклого мышиного цвета, переступает с ноги на ногу:
– Давай провожу, чтобы не страшно было.
– Ну, давай, – соглашаюсь вроде нехотя.
Ульв несёт мою корзинку так бережно, будто я вручила ему главную драгоценность королевской сокровищницы. Он молчит, я – тоже. Он вообще неразговорчив, но рядом с ним молчать уютно, словно всё уже давно сказано и решено. И это приятное чувство защищённости – ничего плохого случиться не может, пока он, отстав на полшага, идёт за моим плечом. Тропинка петляет между камнями, карабкается между чахлыми зарослями ольшаника на вершину Ушастого холма. Отсюда хорошо видно, почему холм так называют: сложенный из огромных обтёсанных глыб древний дольмен развалился. Два камня накренились и сползли ниже по склонам. Похоже на звериную голову с настороженными ушами. Если подняться на вершину, то видна вся округа: дорога, ведущая к деревне и дальше к Веймерскому замку, дуб, старый и покорёженный, на повороте дороги. А ещё видна топь – без конца и края, странное существо, не живое, но и не мёртвое. Она дышит, всхлипывает, иногда тоскливо воет. Ни земля, ни вода; топь, как оборотень, способна за мгновение превратиться из твёрдой и надёжной в жидкую хлябь – и проглотить тебя.
– Пойдём вокруг холма, – предлагает Ульв. Я понимаю, почему: так дорога чуть не в два раза длинней, но ему хочется побыть со мной подольше. К нам на хутор он не зайдёт. Доведёт до одной ему заметной метки – и дальше ни шагу. Знаю, не первый раз он меня провожает. А я и не настаиваю – отцу бы не понравилось.
Вот уже дом мой виден. Приземистый бревенчатый сруб, покрытый замшелой дранкой. С боков к нему жмутся рига да сарай. Вьётся дымок из трубы. Хрипло, с присвистом лает старый пёс на цепи. По дороге от дома уныло топает копытами Голубчик, впряжённый в телегу. Отец встряхивает поводьями, заприметив меня. Ульв вздыхает, отдаёт мне корзинку, стаскивает с головы шапку и настороженно ждёт, пока телега поравняется с нами.
– День добрый, – кланяется он отцу. Тот бурчит что-то неразборчиво и отворачивается.
– Я пойду, – говорит Ульв тихо, глядя в спину отцу. – Я ж ничего такого…
– Он просто не любит, когда я сама на болото хожу. Вот и злится. На меня.
– Я пойду, – ещё раз говорит Ульв, но не уходит, мнёт в руках шапку.
– А знаешь, я завтра снова собираюсь за клюквой. Её много в этом году, но самой мне идти боязно. Вот если б…
Бледная тень улыбки трогает его губы. Он осторожно спрашивает:
– Так, может, вместе пойдём?
– С тобой – не страшно.
Он улыбается, но как-то неумело, недоверчиво. Солнечный луч плавится в янтаре его глаз.
Я бегу вслед за телегой, нагоняю, плюхаюсь вместе с корзинкой на сено:
– На мельницу собрался? – спрашиваю отца: на телеге лежит пара мешков с зерном. – Я с тобой.
– Снова на болото ходила? – отец неодобрительно смотрит на корзинку, доверху наполненную блестящими ягодами. – Просил же…
– Я совсем близенько, около самой тропинки. Ты ж сам говорил, не веришь в бабушкины сказки.
– Я и не верю в сказки. В жизни есть много по-настоящему страшных вещей, кроме придуманных чудищ, Нисса. Не ходила бы ты туда! – в сердцах хлопает поводьями отец, конь раздосадовано мотает головой – люди спорят, а ему отдувайся. – Говорят, Хозяин повадился за Ушастым холмом охотиться. Следы там видели…
– Чьи? – замираю я, вспоминая протяжный звук над болотом.
– Да ничьи! – отец злится. – Не следов я боюсь…
– Варки?
– Ну что ты заладила – варки-варки. Не их надо остерегаться. Варки – хищные звери – охотятся, только когда голодны, ради забавы не убивают, людей не трогают.
– А как же…
– При старом лорде Веймере варки здесь тоже жили. Охотились на дичь, ну, могли овец на пастбищах порвать, ну, корову заплутавшую. Но близко к деревням и хуторам – ни ногой. Людей не убивали. А уж как преставился старый лорд, а следом за ним сгинул без вести молодой наследник – всё покатилось кувырком да в болото.
– Так, может, новый хозяин и наведёт порядок?
– Наведёт… – вздыхает отец, и Голубчик его поддерживает. – Навёл уже. Я раньше не боялся тебя дома одну оставить или за ягодами отпустить.
Мы молчим долго, втроём – я, отец и Голубчик. Только сойка свистит на сухой корявой ветке дуба, когда мы проезжаем мимо. Хорошо бы пойти завтра снова за клюквой, но и отца расстраивать не хочется. Я загребаю полную пригоршню ягод из корзины и протягиваю отцу. Он берёт парочку заскорузлыми пальцами.
– Па, а если я не сама пойду завтра? Отпустишь?
– Он тебе нравится? – спрашивает отец, и я не пытаюсь делать вид, что не поняла вопроса, лишь неопределенно пожимаю плечами. Нравится ли мне Ульв? Не знаю, но он смотрит на меня так, что где-то внутри меня образуется пустота, в которой крылышками трепещет множество мотыльков. И мне щекотно и хочется смеяться.
– Тебе он не нравится, – говорю вместо ответа.
– Да не то чтоб… – бурчит отец. – Но, понимаешь…
Цокает языком, трясёт поводьями. Голубчик устало мотает хвостом и делает вид, что пошёл быстрей. Подвода подпрыгивает на колдобине. Я прижимаюсь спиной к отцу. Я понимаю. Два года назад на нашем дворе было шумно, в доме – тесно, но уютно. А потом пришло моровое поветрие. На холме за домом встали ещё шесть камней, а мы с отцом остались вдвоём в гулком старом доме, построенном ещё его дедом.
Ветер гуляет в пожухлой траве, путается в каменных глыбах – злится, свистит. Колышется вечный туман над затаившейся топью. Дорога снова делает поворот, и впереди видна мутная, пенная Урлиса, добросовестно вертящая колесо мельницы.
Во дворе дядюшки Йорга тихо, ставни в доме закрыты, даже пёс не лает, только голову поднял, когда наша телега во двор заехала, и снова положил на лохматые лапы. Я мельника не сразу и замечаю, хотя сидит он прямо на лавочке у открытой двери. Он всегда такой большой и крикливый, а сейчас похож на полупустой мучной мешок. Здоровенные руки, свешенные между коленями, мнут какую-то бурую тряпку.
– Здравствуй, Йорг! – говорит отец, осматриваясь. – Муки бы мне.
Мельник молчит, смотрит на нас, словно не узнавая.
– А где все твои?
Дядюшка Йорг обводит глазами пустой двор, сжимает кулаки и после долгой паузы мотает головой куда-то в сторону:
– Отправил. Не надо им здесь…
Отец кивает понимающе, забрасывает на спину мешок и тащит внутрь:
– Пойдём, поговорим, Йорг.
Я слезаю с телеги, подхожу к Голубчику, он тычется мне в щеку бархатными ноздрями, успокаивающе всхрапывает.
– Посиди тут, – кидает мне отец, вернувшись за вторым мешком.
Дверь остаётся открытой, отец и дядюшка Йорг разговаривают, стоя совсем близко. Мельник говорит всё громче, но за скрипом жерновов я слов разобрать не могу. Он вытирает лицо зажатой в кулаке тряпкой, голос его больше похож на всхлипы. Отец крепко держит его за локоть. До открытой двери всего несколько шагов, если встать у скамейки, то всё хорошо видно и слышно:
– Уверен? – спрашивает отец. – А может, всё же варки?
– Варки? Не варки сожгли ферму старого Райфара. Ты хорошо это знаешь, Стеон. Легко свалить пропажу одинокой девушки на болотных чудищ. Но не то, что случилось в Форсском монастыре, сам понимаешь. Оборотню не обязательно обрастать шерстью.
– Нашёл что-то?
– Нашёл, – рука дядюшки Йорга разжимается, грязный лоскут падает на припорошенный пол. – Хоть бы похоронить дал по-человечески, рядом с родными. Нет, в болото сбросил. Видно, как волокли тело и где утопили. И следы коней и собак. Уж их со следами варка не спутаешь.
Скрипит жернов, в луче света плывёт мучная пыль.
– Продам мельницу, уеду из Веймера. Был бы один, взялся б за вилы, как Райфар. Но у меня младшие, надо как-то жить. Уеду.
Отец молча грузит мешки на телегу, а дядюшка Йорг стоит в проёме дверей, сгорбившись, держится рукой за косяк. Глаза у него пустые, волосы припорошены мукой.
– Спрячь косы под платок и вообще надвинь его пониже! – просит отец, выезжая с мельницы. Отец торопится, и Голубчик его понимает, старается. Мы уже и поворот с дубом проскочили, и Ушастый остался за спиной. Ещё немного, и свернём к дому. Но на дороге позади нас раздаётся топот конских копыт, лай собак. Отец оборачивается, и лицо у него – точь-в-точь как у Йорга: застывшее, белое. В клубах пыли прямо на нас несётся тёмный вихрь:
– С дороги!
Отец тянет поводья на себя, заставляя Голубчика съехать на обочину, телега скрипит и кренится, так и застревает, скособочившись. Мы спрыгиваем на землю, кланяемся низко, как и положено, встретив на дороге лорда. Отец крепко сжимает мою руку, я слышу его шёпот:
– Хоть бы мимо пронесло.
Но нет – останавливаются. Я смотрю только на дорогу, на конские копыта, что топчутся вокруг нас, на собачьи лапы, что скребут пыль, желая сорваться со сворок.
– Ваша милость, – ещё ниже кланяется отец, тянет меня за руку, чтобы голову не подняла. Я утыкаюсь взглядом в собственные башмаки. Громадная тень нависает надо мной. Я чувствую взгляд; так смотрят на гусеницу: раздавить – или лень ногу поднимать. Сверху цыкают, и рукоять плётки упирается мне в подбородок, заставляя поднять лицо.
Он высок – или это мне кажется, глядя снизу вверх. Тонкое, породистое лицо. Может быть, и красивое, если б не хищный прищур глаз. Густо-красная парчовая шапка, отороченная собольим мехом. Такой же камзол – цвет Веймерских лордов. Длинноногий вороной жеребец под ним танцует и зло косится на нас – ради чего всадник прервал его бег?! Хрипят, рвутся со сворок собаки – рыжие, с чёрными подпалинами на вытянутых мордах, с тёмной полосой по чуть горбатым узким спинам.
Он никогда не ездит с большим отрядом. Только двое сопровождающих и свора собак. Ему нечего бояться, он – Хозяин каждой травинки, каждого камушка, каждой жизни здесь.
– Как это я проглядел?! – ухмыляется Хозяин, как кот, обнаруживший забытую на столе крынку со сметаной.
– Господин, – один из сопровождающих решается подать голос. – Аббат ведь ждёт. С утра.
– Жаль… – раздражённо проводит рукой по гладко выбритому подбородку. – Ничего, буду ехать обратно, загляну. Сдаётся, ты мне кое-что задолжал, а, Стеон? У меня хорошая память.
– Год выдался тяжёлый, ваша милость. Погодите ещё немного – всё отдам, – отец комкает в заскорузлых пальцах войлочный колпак.
– Ну вот и обсудим пеню за задержку, – плеть со свистом опускается на круп жеребца. Чёрно-рыжий вихрь уносится прочь, оставив за собой лишь клубы пыли и холодные капли пота на лбу отца.
Отец молчит всё время, пока мы вытаскиваем телегу, пока едем домой. У него такое лицо, что я боюсь о чём-либо спрашивать. Я помню его таким, когда он копал в промёрзшей земле последние две могилы – для Педди и мамы. Въезжая во двор, ворот он не закрыл, Голубчика не распряг – пошёл к колодцу. Долго крутит скрипучий ворот, заглядывая в глубину сруба, словно хочет там разглядеть что-то. Жадно пьёт ледяную воду прямо из ведра – струйки льются за воротник куртки, – кашляет, утираясь рукавом, ставит ведро на край колодца и идёт в дом, оставляя дверь открытой настежь. Я бегу следом, едва поспевая.
В кухне, дернув на себя рывком тяжёлый стол, отец прямо в грязных сапогах становится на столешницу, осторожно стягивает свёрток с балок. Я знаю, что в нём. Отец повоевал со старым королём почти десять лет. Он не любит об этом рассказывать. Предпочёл забыть раз и навсегда – вернулся домой, женился, только лук его, длинный, тугой лук со спущенной тетивой, бережно завёрнутый в холстину, лежит на балках в кухне. Отец сам тщательно выбирал место – лук не любит ни жары, ни холода. Иногда доставал его, смазывал какой-то пахнущей воском смесью, ласково гладил потемневший лак. И уходил за ворота пострелять. «Лук, как и коня, надо выгуливать, иначе он захиреет», – улыбался он. Когда Педди немного подрос, стал ходить с отцом. А я любила смотреть, как отец «выгуливает» лук, но мама бранилась. Стрелял отец только по мишени, охотиться на дичь запрещено – это развлечение для лордов.
– Па… – глажу его по плечу, когда он разворачивает холстину и берёт в руки обмотанный тонкой кожей и покрытый слегка потрескавшимся лаком лук, – па, зачем?
– Собирай вещи, Нисса, – накрывает он мою ладонь своей, – я отведу тебя в Райвель, к дяде Остину и бабушке. Поживешь немного у них. Там тебя никто искать не станет.
– Но ведь уже вечер на дворе, как же мы ночью пойдём?
– Ничего, главное с дороги не сворачивать, близко к топи не соваться. Доберёмся.
– А варки?
– Послушай, – отец кладёт лук на стол и сжимает мои руки, – послушай, ни один зверь не убивает ради забавы. Бояться нам надо совсем другого. Собирайся.
Мне собирать особенно нечего – тощий узелок и мамино ожерелье из тёмного необработанного янтаря. Всё, что у меня есть, в узелке не унесёшь – закопченные стены, скрипучее крыльцо, резные ставни на окнах, камни на холме за домом.
Ворота так и остаются незакрытыми, когда мы выходим со двора. Старый пёс, натянув цепь, скулит вслед.
– По дороге пешком пойдём, долго Голубчик верхового нести не сможет – стар уже. А по дороге кто только не ездит, след трудно взять. У дуба свернём и пойдём по тропинке, – отец крепит мой узелок к седлу, Голубчик косится недоумённо: давненько на нём верхом не ездили.
Розово-лиловый закат заливает небо. Дуб тянет вверх изуродованные сухие руки в немой мольбе. Сзади неслышно подкрадывается ночь. В тишине над пустошью и дорогой хорошо слышен звук. Нет, не тоскливый вой. Стук копыт, ругань, хриплый, осипший иступлённый лай. Я знаю голос нашего пса, он хоть и стар, но будет защищать двор до последнего. Лай захлёбывается, переходит в визг и скулёж. Обрывается.
– Дурак! Я думал, у нас больше времени, – отец хватает меня за талию и забрасывает в седло.
– Папа! – цепляюсь за него, но он отрывает мои руки.
– По тропинке, мимо кузни Орма, к утру будешь в Райвеле. Не возвращайся, пока я не дам знать.
– А ты?! – топот на дороге приближается, скоро уже они выскочат за поворот.
– Беги! Я попробую договориться, выпросить отсрочку. Если тебя здесь не будет, мне станет легче. Ну, давай, я, как всё утрясу, приеду и заберу тебя, – он сдёргивает с головы шапку и бьёт ей изо всей силы Голубчика по крупу. Конь всхрапывает и срывается с места неуклюжей рысью. Я едва не выпадаю из седла, цепляюсь за поводья, не могу даже обернуться.
Старый дуб на повороте дороги остаётся за спиной. Каменистая тропка вьётся между валунов. Я слышу стук копыт и лай собак на дороге. Голубчик хрипит, но бежит всё быстрей, как не бегал уже давно, переходя в тяжёлый галоп. Лай следует за нами по пятам, а страх уселся за спиной в седле, стискивает ледяными пальцами грудь, мешая дышать.
Я оборачиваюсь – тёмные, распластавшиеся в беге тени на фоне ставшего фиолетовым неба. Они уже не лают, берегут дыхание, обходят нас с Голубчиком с двух сторон тропинки. У коня в груди свистит, липкие хлопья пены летят мне в лицо. Против этих созданных для травли собак Хозяина у нас нет ни единого шанса. Страх захлёстывает меня, как болотная жижа, я захлёбываюсь в нём, немеют руки. Хочется завыть от бессилия и ужаса. Голубчик всхлипывает совсем по-человечески и неимоверным усилием набирает скорость, отрывается от преследователей. Выносит меня на пригорок, но ноги у него подламываются. Я вылетаю из седла, качусь вниз по крутому склону. Небо и земля пляшут вокруг безумный танец.
– Нисса! – Ульв выхватывает меня из дикой круговерти, пытается поднять на руки.
– Не надо. Больно, очень больно, – что-то липкое течёт по лицу, заливает глаза, я вытираю – и вижу выскочивших на гребень холма собак. Они не остановятся, пока не загонят дичь.
Ульв осторожно опускает меня на землю, морщит нос и вздёргивает губу. Звук, который он издаёт, отзывается дрожью в моих пальцах и холодом в позвоночнике, заставляет собак остановиться и сбиться в кучу. Они визгливо лают, призывая на помощь своего хозяина. Лишь рыжий вожак дыбит шерсть на холке, шагает вперед и отвечает Ульву утробным рычанием. Прыгают они одновременно, только Ульв успевает кувыркнуться. Плащ вздувается, выворачивается мехом наизнанку, облепливает его с ног до головы, и на мох приземляется уже не человек – крупная тварь, лишь отдалённо похожая на волка. Ужас из бабушкиных сказок и ночных кошмаров – варк-оборотень. Наверное, я уже умерла. Или сильно ударилась головой. Варк сбивает пса в полёте и, придавив к земле, вцепляется в горло. Мотает головой, отбрасывая ставшее рыжей тряпкой мёртвое тело. Свора пятится, взвизгивает испуганно на несколько голосов. Возможно, они бы сбежали, дай им варк хоть несколько мгновений. Но он бросается, не раздумывая. Жуткий хруст, визг и красные бусины, сыплющиеся на зелень мха – больше я ничего не помню. Темнота приходит ко мне на мягких лапах, милосердно обнимает, укутывает бархатным тёплым плащом.
Вот как ползу, так и отражаю!
|
| |
| |
|
