Мы начали с того, что все испортили. В первый же день вместо щадящих нагрузок, вместо гантелей по пятьдесят грамм и упражнений на растяжку пальцев мы отправились на силовые тренировки. В большом зеркальном зале под неистовую музыку десятка два суровых женщин формировали железные прессы. Очень быстро выяснилось, что у нас с подругой эти места находятся в полужидком состоянии. Это нас раззадорило и мы втянулись в процесс.

Мы самозабвенно сопели, потели и разрабатывали неизвестную лихую и косую мышцу, начисто забыв, что привычная нагрузка последних лет сводилась к выжиманию одной ногой педали газа и цоканью пальцами по клавиатуре.

После того занятия я часа полтора провела, в одиночестве сидя в пустой раздевалке, тупо глядя на собственные шнурки. Домой я пришла в бахилах. Про подругу вспомнила лишь утром. Мысль о том, что она в позе сломанного стула так и осталась сидеть в раздевалке, была невыносима. Еще более невыносимой была боль, скрутившая все тело. С постели невозможно было встать, из нее можно было только выпасть.

Мужчина, не раз становившийся свидетелем моих закидонов, в то утро в онемении проследил за существом, ползущим по паркету в сторону ванной. Из сострадания он подпихнул ногой мои застрявшие в дверях конечности, и я осталась один на один с судьбой и унитазом. У меня не было сил сплюнуть воду, почистив зубы. С тихим воем я расчесывала волосы и со стоном размешивала сахар в стакане. Подруга не подходила к телефону дня три.

На следующее занятие мы пришли через неделю. «Никаких силовых нагрузок!» – строго сказали мы на входе. На нас посмотрели с презрением и отправили на растяжку. Нам понравилось. Тихая расслабляющая музыка, юный тренер с горящими глазами и все те же женщины с суровыми лицами. Но история опять повторилась. Мы начали с невинных наклонов ушей к плечам, а закончили попыткой сесть на поперечный шпагат.

Наутро я опять ползла в ванную. К старой боли добавилась боль новая. Все было настолько плохо, что вечером я не смогла забраться к друзьям в машину. Ни со второй, ни с третьей попытки нога не поднималась до высоты порожка, спина не сгибалась, а растопыренные клешни просто не проходили в дверь. Мужчина попытался отвлечь потрясенных зрителей от вида раздавленного насекомого, упорно ползущего мимо машины, и ляпнул, что на днях своими глазами видел Тарантино на перекрестке. Под шумок толкнул меня на заднее сиденье, и друзья, с подозрением поглядывая на меня, а после прекрасной истории – и на него, повезли нас в ресторан.

Весь вечер я пила только воду, потому что жевать, глотать и похохатывать было невыносимо, а когда мочевой пузырь превратился в аквариум, попросила мужчину проводить меня в туалет. Через полчаса мы вернулись оттуда красные и растрепанные и поняли, что на некоторое время придется прервать дипломатические связи с друзьями. Объяснять, что вместо «того самого» мы просто пытались помочь мне в одном нехитром деле, было бессмысленно.

В третий раз, рассматривая расписание, мы с подругой выбрали, как нам казалось, самое безобидное – йогу. Я воодушевилась. Прекрасная практика, совершенство души и тела… Ага. Начиналось все, как всегда, очень хорошо. Мы постояли, посмотрели в потолок, подумали о хорошем, подышали животом. Однако и здесь не все карты сдавали в первом действии. Через полчаса мой позвоночник свернулся в горный серпантин. «Дышите глубоко, спокойно и вдумчиво», - мурлыкала инструктор. Подруга, у которой нос застрял под пяткой, заржала. На нас зашикали.

Но дуракам все мало. Под нежную музыку я сворачивалась в кольца и упиралась ухом в собственную задницу. Я дышала ртом, животом и… неважно, чем еще. Я высовывала язык на грудь и рычала, сбрасывая весь негатив, накопленный за долгие годы бессмысленного и агрессивного существования, смотрела на пламя свечи и слезой чистила душу и карму. Я бы полжизни отдала, чтобы записать все это на камеру и после занятия посмотреть на выражение своего лица, особенно когда я дышала… ну неважно, чем.

Волшебство действовало еще некоторое время. Едва не сбившему меня на переходе таксисту я сказала с улыбкой: «Мир тебе!», пропустила вперед пятерых покупателей на кассе, а дерганому и уставшему мужчине предложила впасть в шавасану, в которую он и провалился, стоило мне отвернуться в сторону.

Утро я начала с пожеланий хорошего дня всему живому. Я всей душой верила, что хоть на этот раз легкой бабочкой сорвусь с кровати. Дудки! Горный серпантин не прошел даром для моего позвоночника, и теперь болела последняя, третья и самая слабо изученная группа мышц. Я всхлипнула, скатилась на пол и уже привычным маршрутом поползла в сторону ванной
комнаты. Мужчина аккуратно перешагнул через меня, пожелал доброго утра стране и улыбнулся солнцу.

Прошло время. Я накачала такой пресс, что теперь могу открывать бутылки, зажав горлышко пупком. Я гнусь во все стороны, могу готовить, сидя на шпагате, и моя «собака мордой вниз» признана лучшей из лучших. У меня почти ничего не болит, я дышу животом и вижу третьим глазом.

Другое дело, что теперь, как любому нормальному человеку, мне хочется все испортить, напихать в свой кружевной организм как можно больше какого-нибудь Оливье и хорошенько залить все это аперолем. Навернуть плюшек и круассанов с шоколадом и выкурить самую длинную и сладкую утреннюю сигаретку с кофе.

И знаете, что-то мне подсказывает, что очень скоро я с успехом проверну все это и многое другое. Ну Оливье-то уж точно на носу.

Дело было в конце 98 года. Место действия — Российский лицей традиционной культуры, он же РаЛТК.
Директором нашего технаря был некий Хейфиц, человек крайне неприятный, нечистый на руку и крайне, ну просто неприлично скупой. Ученики батрачили как на галерах, разве что на кухне не работали, хотя нет, работали.
Мастерские были не укомплектованы и мы гадали когда же он спустит с молотка наш муфель. А что? Ну обжигали же раньше в земляных печах? После дня в живописной студии лица покрывались 8-ми миллиметровым слоем скипидарного масла. Вытяжки? Пожарная безопасность? Нет, не слышали.
Педагоги нас честно предупредили, можно конечно заявить о нарушениях, но тогда технарь быстренько прикроют.
Но это присказка. Сказка сейчас начинается.
Однажды наш директор, который не пропускал ни одной задницы из курса секретарей-референтов, не кисло так влетел. Ну прям — очень. Так влетел, что одной взятки на лапу уже было недостаточно. Притащилась комиссия из горроно, выдрючила всех и вся, мы тихо надеялись что мастерские перенесут во второй корпус, что бы из первого под морозом и снегом не таскать метровые подносы с фарфором на обжиг. Но оказалось, что директор наш ушлый жук сотого левела и отмазался тем, что на какой то там юбилей чего-то обязался организовать концерт.
И не просто песни и пляски, «..а замахнуться на Уильяма, так сказать, нашего, Шекспира.» (с) В первом акте концерта решено было ставить «Ромео и Джульетту».
К нам приехал некий усатенький худрук который устроил просмотр и туда, естественно потащилась я.
На главную роль я не рассчитывала по причине внешности. Но очень хотелось быть хоть горгульей на доме Капулетти.
Как говорится, бойтесь своих желаний. Роли я получила аж три: креатида балкона Джульетты, подсвечник Джульетты и Скорбящий ангел в изголовье могилы Джульетты. Радости не было предела. До тех пор пока не выяснилось, что собственно все деньги на концерт, это оклад худрука и прочее, реквизит там, предстоит делать своими руками и за свои кровные.
Не, ну прикладники мы или где?
Купив ящик детской присыпки и обзаведясь двумя простынями(для креатиды и подсвечника), я пошла к нашим столярам заказывать крылья. В моем понимании это было нечто из фанерки, легкое и маленькое. Потому что сидеть мне предстояло на краю задрапированной парты в изголовье трупа.
Джульеттой была Таня из выпускного курса фарфористов, крепко сбитая, очень милая девушка двадцати лет отроду с россыпью льняных кудряшек и бездонными черными глазами. На роль Ромео пришелся верстовой металллосварщик, который в повседневной жизни обильно приправлял речь матерными словами паразитами. На первых репетициях можно было заслушаться его:
Как сразу, несмотря на слепоту,
Находит, б... уязвимую пяту! -
Где мы обедать будем, опта? - Сколько крови!
Не говори о свалке. Я слыхал.

Ромео он стал благодаря своей феноменальной памяти, а не выдающимся актерским дарованиям. Остальные претенденты не могли даже толком запомнить название пьесы.
Шекспира кастрировали до нескольких сцен. Минуя знакомство и прочие предыстории, стразу шла сцена с Джульеттой на балконе, потом убийство Меркуцио, Потом убийство Тибальда, Смерть Джульетты и Ромео — занавес.

Танюха играла вдохновенно. В этой постановке мы открыли неисчерпаемый потенциал постельного белья из которого мастерилось буквально все, главное потом унести ноги от курса гостинничного хозяйства.
Взгромоздившись на лекторскую тумбу прикрытая мной, держащей пенопластовые перильца балкона, Таня томно завывала в сторону Ромео:
Лишь это имя мне желает зла.
Ты б был собой, не будучи Монтекки.
Что есть Монтекки? Разве так зовут
Лицо и плечи, ноги, грудь и руки?
(На этих словах, что бы лучше доходило и для немых которые может быть забредут на нашу премьеру, Таня трогала себя за соответствующие части юного тела)

Неужто больше нет других имен?
Что значит имя? Роза пахнет розой,
Хоть розой назови ее, хоть нет.
Ромео под любым названьем был бы
Тем верхом совершенств, какой он есть.
Зовись иначе как-нибудь, Ромео,
И всю меня бери тогда взамен!

После слова «взамен» Джульетта в порыве чувств падала грудью — полторашечкой на перила. Падали перила, падала креатида оставляя на сцене отпечаток талька.
-Танька, ядрен-батон, у меня из-за тебя все колени в синяках!
-Ну прости, я в порыве чувств.
Худрк бил папкой по сцене:
- Грим! - и я бежала к своей коробке с присыпкой.
- По местам!
К ночи мы так уставали, что еле доползали до общаги. От талька все чесалось, волосы не отмывались, но самое веселое было впереди.

-Чеееее?- быковал Меркуцио на дрожащего как осиновый лист Тибальда. - Он меняяяяяя! Этот сопляяяяяк! Да я таких в первом класссе!- и Тибальт сползал по портьере в обморок.
Никакие уговоры не помогали, тыкали оригиналом текста, сулили доп.питание, хоть весь профилакторий не помогало. Рыжий столяр Меркуцио, у которого тельняшка была в душе, подкожная, не сдавался. Тибальт же мало того что был первокурсником, так еще и живописцем по дереву, ну совсем пария, значит. Посему гонял Меркуцио Тибальта по сцене орудуя деревянной рапирой из штакетника как хлыстом, пока тот совсем не убегал из актового зала. Наконец мы его уламали за пару пива и то что он умрет на сцене как того сам желает. Мы не знали на что шли.

За три дня до премьеры мне принесли крылья….Роста я всегда была небольшого, плохое питание, патология развития скелета, куча врожденных болячек, короче — особо в теле я никогда не была.
Крылья были метровые, вырезанные «елочкой» из сантиметрового куска ДСП на металлических скобах, которые крепились на руки.
Вес конструкции был около 60 кг, а мой 39кг. С края стола, я эпично падала с задранными ногами демонстрируя всем трикотаж нижнего белья под простыней выкрашенной гуашью.
В душе я догадывалась, что и есть мой звездный час, но одно дело сверкать промежностью в цветочек перед худруком, а другое перед целым залом с комиссией в первом ряду. Посему Ромео добыл откуда то стаканчики из под йогурта , подсунул мне их под кончики крыльев и велел не дышать.

Час премьеры настал.
Танюха от нервов начала заикаться, худрук пил корвалол, но «убил» нас Меркуцио который пришел пьяный в сопли. К нашей паре пива он добавил свою чекшку водки. Мы переглянулись и Таня до кучи начала еще и икать. Ей вторил Тибальт.
Но поздно пить боржоми когда почки отвалились, поэтому мы разошлись на исходную.
Первая сцена прошла на ура. Со стороны это смотрелось несколько авангардистски, и сам стиль подачи текста был далек от классического, потому что Ромео картинно запинался, пропуская свои любимые выражения, Таня произносила слова нараспев, что бы не сбиваться и все это походило на какую-то супер современную постановку в минималистическом стиле.
На меня накатил истерический смех и с трясущейся креатиды осыпалась присыпка.

Дуэль Тибальда с Меркуцио была эпичной. Меркуцио мотался из стороны в сторону, а Тибальт видимо решил выместить все свои обиды от репетиций. Прыгая вокруг, он тыкал в опонента рапирой добавляя к бессмертным Шекспировским словам:
-Сдохни, гнида!!! - худрук в закулисье плюнул и ушел. Зал стонал от хохота. Наконец, с ревом мамонта, Меркуцио стал издыхать. Он валялся по сцене, стонал, скулил, выл, заламывал руки и обращал их к залу.
- Сдохни уже!!!- кричали ему из зала. И непонятно сколько бы еще продолжалась эта агония, если бы нас не выручил Ромео. Он просто вышел на сцену, подошел к Меркуцио, сказал:
-Ну как же так, братан. - подхватил того под микитки и утащил в закулисье.
Мы сорвали овации.

Когда Джульетта травилась, мне надо было стоять у ее ложа в образе подсвечника. То есть меня запихивали в пододеяльник и вручали две фанерные, разрисованные «свечки», но в самый последний момент, эти свечки куда то делись из мешка с реквизитом и пришлось импровизировать. Импровизаторы не придумали ничего лучше, чем вручить мне две лампочки, криво примотанные изолентой к проводу.
Оно искрило и дралось током. Стоять надо было спокойно ибо драма. Но стоять спокойно не получалось, ибо больно. Поэтому монолог Джульетты разбавляло мое «Ой!» и «Ай!»

Наконец мы дожили до финала. Танюха бормотала себе под нос, пока Ромео читал свой текст повернувшись к ней спиной.
-Что б я еще раз подписалась на самодеятельность.
Я же ничего не говорила, я была каменным ангелом и старательно входила в образ балансируя крыльями на стаканчиках из под йогурта.
Зал перестал дышать, речетатив Ромео завораживал. Он очень натурально «умер» и сполз под парту. Ожившая Джульетта пропела над ним свою часть, кажется заикание еще не отпустило, «вонзила» себе в грудь пластиковый нож для бумаги и замерла с блаженным выдохом.
Заключительным аккордом, ангел навернулся спиной назад демонстрируя залу треники, я готовилась. Под истерику зала дали занавес.