Добавлено (03 Янв 2019, 6:15 AM)
---------------------------------------------
Виктор СОСНОРА
поэт

СКАЗАНИЕ О ГРАДЕ КИТЕЖЕ

И я вернусь в тот город Китеж,
туда, где вырос.
Нырну в тот омут, где ворота
вращает стража.
И возвращение мое
расценит стража
как вражью вылазку,
возьмет
на подозренье.

И я приду к своей жене,
в хоромы храма.
— Где скот? — спрошу я.
— Сожрала стража,
на обувь шкуры.
— Где сын? — спрошу я.
— Убила стража,
четвертовала.
— Где дочь? — спрошу я.
— Три смены стражи,
сто сорок стражей
твою насиловали дочь
поочередно.
— А ты? — спрошу я
жену. —
А челядь?..
А побратимы?..
— Молчала челядь, — жена ответит, —
а побратимы
вступили в стражу, во избежанье
подозрений,
я вышла замуж за самодержца, —
жена ответит.

Так я вернусь в тот город Китеж,
туда, где правил,
где заправляла делами челядь
и побратимы.
И не могли они, монголы,
сдолать наш город,
где каждый первый — герой,
где каждый
второй — бессмертен.

Я обратился:
— Побратимы,
давай по правде:
сдадим поборникам свободу
или потонем? —
И мы зажарили живьем
быков сто тысяч!
Еще визжащих кабанов
сто сотен тысяч!
Последний скот
последовал
таким исчадьем,
что солнце ползало по небу
двумя клопами!
Мы затонули в полночь. Полностью. До нитки.
Остались только кляксы клюквы
да песни смердов,
да песни смердов
про бессмертный
Град Героев.

Вот я вернусь в тот город Китеж,
в тот Град Героев.
Как видоизменилась челядь
моей державы!
Ни огонька на дне болота.
Дни побледнели.
Не ржут кобылы.
Не режут злаки.
Не жарят жир.
Носы, торчащие, как сучья,
хрящи прогнули
и окончательно скурносились
по-рыбьи,
луноподобные усы
окостенели,
как будто человечья челюсть,
но жабьи жабры:
так видоизменилась челядь
моей державы.

Но я вернусь в тот город Китеж,
туда, где верность
в то время почиталась вровень
с богами хлеба.
Никто не ждет меня в том граде.
Кто ждал — тот предал.
И я возьму с собой двенадцать
головок лука,
чтоб с головой моей тринадцать
головок было.
Ведь лук —
последнее растенье живой природы,
и в эту эру
исторгающее слезы.

И обращусь я к самодержцу:
— Ты в самом деле
сам держишься?
И сам всё держишь?
— Всё держит стража.
И сам немножечко держусь.
Народ, навроде,
меня поддерживает сам...
как скажет стража. –
И я на площадь положу —
пускай поплачут —
мой лук,
наивные останки живой природы.

В краю,
где столько веков
выковывали бодрость,
где только видоизменялись,
где за слезинку
снимали голову, как лапоть,
где за слезинку
срезали голову, как прыщик, —
рыдала стража!
Народ производил рыданья
поголовно.
Сам самодержец, вождь серьезный,
звезда на зобе,
заместо слизи кусая слезы,
предался злобе.
Но не забыли меня казнить
и не забыли
зарыть двенадцать головок лука
в ближайший омут.

Когда-нибудь, потом, гораздо
позднее, после
взойдет над городом
двенадцать головок лука
и голова моя взойдет
предупрежденьем:
я не последний из казненных,
не последний.

* * *

Но говорят, что город Китеж
никто не видел.
Что ж, предположим:
никто не видел.
Предположим...

1960-1962

КОРШУНЫ

1

И севрюжины скрежещут
жабрами.
Гнусы,
жабы женятся над сваями.
Жаворонок, жаворонок,
жаворонок
глупый,
для кого тебе названивать?
Жаворонок, ты наивный
жаворонок,
песенник заоблачный,
надветренный,
оглянись —
вон вороньё пожаловало,
вороньё колышется
над вербами.
Черное, гортанное, картавое,
вороньё колышется
над падалью.
По оврагам племена
татарские
жрут арбузы, лебедей
и паленицы.
Племена
жрут пламенно и жарко,
а вожди
завязывают вожжи.
Жаворонок,
эх ты, птаха жаворонок!
Глупый,
не звони ты,
надорвешься.

2

А коршун слепо
над полем плавал.
Владимир слева.
Димитрий справа.
Конница копытами копает целину.
Пылюка над кибитками подобна колуну.
А коршун сдал
книзу руль.
Слева Орда,
справа Русь.
Рушатся ордынцы под щитами-караваями,
раненые головы руками закрывая.
И коршун понял:
бой потух.
И рычал над полем красный Тур.
Рога — что крылья ласточки.
Рычал он, Тур насупленный,
над кровяными кляксами
и над костьми зазубренными.
И поскакали списки
правд и врак
до самых до Каспийских
Железных Врат,
о том, что Русь обратно
на взлете грив.
О! Горе Цареграду!
Беснуйся, Рим!
Обратно возродится
русская крамола.
И трусят ордынцы
к Лукоморью.
Не бывать вину
у них во рту.
Больше не вернуться
им в Орду.
Шелк, и узорочья, и атлас
в русских позолоченных котлах,
блюда, кольца, золото,
жемчуга.
О, ордынцам солоно!
Женщин гам.
Голосят татарки —
нет ребят.
Трубы янтарные
не трубят.

3

На реке Непрядве
прядали ушами
кони.
Ело брагу
войско из ушатов.
На реке Непрядве,
черной, как неправда,
собирались братья,
но не для парада.
Говорил Владимир
Дмитрию Донскому:
— Наша слава дымна,
а убитых сколько! —
Отвечал Димитрий:
— Поклонимся князям.
Слава не дымится.
Княжья слава — красна! -
Потрясал Владимир
кулачищем медным:
— Наша слава дымна,
поклонимся смердам. —
Над Москвой-рекою
питие, веселье,
купола рокочут,
серебрятся серьги.
Княжичи, как смерклось,
по луне стреляли.
Смерд остался смердом,
с кашей,
с костылями.

4

Бом-бом колокольный.
Маки — кулаки.
Над полем Куликовым
плачут кулики.
Ржавеют у калиток
лезвия косцов.
Охрипшие калики
плачут у крестов.
Бом-бом колокольный.
Кому шелка? Харчи?
Над полем Куликовым
грабители-грачи.
По клеверам по белым
раненые, бред.
Если бы победы!
Не было побед.

Если бы за Доном
выигрышный бой,
Только —
вдовы,
вдовы,
сироты и боль.
Если бы не враки!
В рваных тетивах
ходит по оврагам
с ножами татарва...
Над полем Куликовым
стебли трав — столбом.
Бом-бом колокольный,
бом,
бом,
бом…

1962

Добавлено (12 Янв 2019, 1:38 PM)
---------------------------------------------
И, прошу меня извинить, но не могу удержаться от ремарки -
в 80-ые, меня в школе учителя шпыняли за то что я читаю не школьную программу - а непонятных Хлебникова, Соснору, Глазкова и Бродского. Прошло 35 лет. В теме на форуме "миры фентези", Соснору обвиняют в - соцреализЬме и пресмыкательстве. Мда. Это в головах, зашоренность сознания диагноз подходящий любому времени.