Пишется в год по чайной ложке, так что прода будет нескоро. *********************************************************** Заклятый поезд. Часть первая. Бастион
Глава 1.
Новый город как новая любовь. Так подумал Даль, прыгая с последней ступеньки вагона. Он бывал в Эйле, прежде, но нехорошо и недолго, уезжал под покровом ночи, и потому лишь сейчас мог оценить, каким сокровищем обладает. Здесь пахло пирожками и солью. Здание вокзала упиралось островерхими башенками в безоблачное небо, стрельчатые окна сверкали с узкого фасада. — Вы к нам впервые? Девушка-цветочница глядела на приезжего незамутненным серым взглядом. На ней было синее платье, брезентовые туфли и белый передник. Волосы схвачены резинками в смешные рыжие хвостики, топорщащиеся над ушами. Нос украшали веснушки, а в корзине плотно сидели разноцветные астры. Цветочница очень подходила здешним старинным фасадам и мостовым, железной дороге и ветру с моря. Даль широко улыбнулся: — Я в командировку. Я буду очень обязан, если вы объясните, как добраться до Бастиона. — О… — розовый ротик округлился, губы дрогнули. — Вы из-за пожара? Мужчина наклонился, вдохнув аромат простеньких духов: — А почему не новый учитель? — Но вы же сказали: «В командировку». Даль засмеялся: — М-да. Вытянул из корзинки огромную лиловую астру, расплатился и вручил ее девушке. Цветочница зарделась, семеня рядом с приезжим к чугунным воротам. — А может быть, я инспектор… — Департамента образования? Не-а, — девушка покрутила шеей в круглом воротничке. — Разве что комиссариата безопасности и информации. — Ох, как строго! Торговка понюхала цветок, искоса глядя из-за мужчину: — Но ведь все же знают, кто учится в Бастионе. Даль усмехнулся: — Да, вы правы. Но я вообще-то по личному… делу. А в командировку совсем не туда. Вы можете подсказать мне гостиницу? — Вон там, — девушка указала на пузатый двухъярусный дом в ампирном стиле слева от ворот. — Если вам не помешает железная дорога. Мужчина покрутил русой головой: — Нет, не помешает. Если я сумею еще раз увидеть вас. Девчонка прыснула: — О, какой! — Какой? — Какой пртыкий! — Я же в командировке. Мне время терять некогда. Он щелкнул каблуками и приложил два пальца к виску. Цветочница рассмеялась. А Даль, потянув на себя тяжелую гостиничную дверь, подумал, что надо быть осторожнее. Если даже цветочницы в Эйле такие умные, что ловят все с полуслова. Закинув вещи в гостиницу, приезжий взял на площади такси. Шофер в кожаной кепке, дремавший лицом в руль, протер кулаками глаза и заломил несусветную цену, безошибочно угадав в пассажире столичного жителя. Даль торговаться не стал.
Кабриолет взбирался по косогору, покряхтывая и гремя, как рыцарь в плохо пригнанном доспехе. По обе стороны узкого шоссе тянулись стены из дикого камня, поверх них густо рос зеленый до черноты можжевельник. Пахло, как на кладбище. Брызгали в глаза серебром вьющиеся над машиной мотыльки. Потом вдруг теснина разорвалась, и справа внизу открылось море, складчатое, серое, в клочьях пены и блестяшках солнечной чешуи. А слева дорога карабкалась к каменной ящерице в короне — как на картинах Вайделота, где-то не здесь и не сейчас. То, что звали Бастионом, было целой крепостью. Оборонное сооружение, обитель ходящих под карабеллой, Бастион соединял в себе и то, и другое. Даль не понял еще, органично ли, всматриваясь в массивные стены, над которыми прокалывали небо золотые кораблики флюгеров над иглами монастырских башен и вихрилась буйная зелень с пятнами охры и киновари. Еще и тюрьма. Только об этом думать не хотелось. Таксист притормозил на воротах. С тем же помятым и недовольным видом принял деньги и спросил, нужно ли дожидаться. Даль отрицательно мотнул головой. Повернул рукоятку звонка. За воротами предупреждающе бухнул пес. Лязгнула заслонка окошечка. Гость, не дожидаясь оклика, шевельнул перед ним грамотой с болтающейся зеленой печатью. Створка приоткрылась ровно настолько, чтобы протиснуться боком, и лязгнула у Даля за спиной. Он очутился в почти полной темноте и лишь через какое-то время смог рассмотреть двоих охранников. Один удерживал на цепи веррга, похожего на эбонитовую статую. Второй разглядывал при помощи карманного фонарика Далевы документы. — Даль Крапивин, инспектор попечительского совета? Гость вздрогнул и кивнул. — Комиссий нам из столицы мало. — Я должен оценить понесенный ущерб и составить докладную записку по ремонту, — отозвался Даль холодно, суживая глаза. — И оценивали, и составляли. И страховые агенты, и следователи… — Собственными глазами! Веррг глухо зарычал. — Да чего ты привязался, Серега? — одернув пса, заметил второй охранник. — Работа, может, у человека такая… собачья. — Проходи. Мунен! На оклик показался с той стороны арки подросток лет четырнадцати, в кремовых шортах и рубашке с погончиками, солнце, упав сквозь раскрытые двери, озарило худой силуэт. — Проводи инспектора к Моне Леонидовне. И не трепись у меня. Мунен пожал плечами. Они оказались на территории закрытой школы. Даль глубоко вдохнул прохладный, напоенный морской свежестью и ароматами цветов воздух. — Строго тут у вас. — Угу. Мальчишка оторвал листок с акации и сунул в рот. — Вы осматривайтесь, не стесняйтесь. Я подожду. — Вот так? — Даль рассмеялся. — А что? Крепость настоящая. Даже катапульты есть. Действующие. И пара чугунных пушек, на них Проглот любит спать. В четные дни на правой, в нечетные на левой. — Тебя же просили не болтать. Мунен громко фыркнул: — А я военных тайн не выдаю. Проглот — это кот, а пушки не стреляют. Пороха нет. — Понятно… Даль повертел головой. Тут были кусты, подстриженные в виде зверей, лужайки, поросшие травой и цветами, рассаженные там и сям ивы, липы, дубы, ели и рыжие кривые от морских ветров сосны… Еще какие-то деревья, названия которых Даль не знал, высаженные поодиночке и малыми купами. Вот прихотливо вьется снизу вверх тисовая аллея; вот мелькнул среди еловой зелени рябиновый огонек. И среди колышущейся листвы, среди хвои проступают то часть обрушенной стены, то массивный угол здания… Шуршат ветви, поскрипывает гравий на дорожке; скрежещут, проворачиваются высоко в небе над чешуйчатыми крышами кораблики-флюгера. И ни живого духа вокруг. — Еще каникулы? — Ну-у… — Или занимаются? Мунен пожал узкими плечами: — По-всякому. Вообще-то выходить из общих спален запретили. Только в сопровождении дежурного преподавателя. — А ты? — А я на посту. Подай, принеси, позови. Мне доверяют. — Ясно. Даль отфутболил камешек. — А другим не доверяют. — По-всякому. Вот, пришли. Здесь дорожка распадалась на два крыла, ведущие к двум закруглениям мраморной парадной лестницы. А перед стеной, сложенной из поросшего мхом дикого камня, занимал середину маленькой площади фонтан. Скульптор польстил. Алиса была похожа на себя не сильнее, чем на парадных портретах и фотографиях. Императрица в брызгах и радугах. Стоит в фонарном свете, в кружении невесомых снежинок, и к ней идет темноволосый человек с твердым взглядом зеленых глаз. — Э-эй! Вы как будто привидение увидели! — Государыня... Мунен улыбнулся, повернув к Далю голову: — А она похожа? Вы ее наяву видели? — Она лучше. Наяву. Отрок торжественно, хотя и несколько нарочито, преклонил колено. Похоже, перед гостем он теперь робел. И старался соответствовать тому, кто самолично знаком был с моной Алисой Диниль. Даль вполне понимал желание подростка быть причастным к божеству. Но, с другой стороны, часто следование за идеалом мешало выбрать собственный путь. — Можно бросить в фонтан монетку. Если есть желание вернуться. Наши не бросают, — оборвал его раздумья Мунен. — А… да… спасибо. Гость коротко дернул головой и взбежал по одной из лестниц, в душе умоляя себя не споткнуться на неровных ступенях. А то реноме испортится. Мальчишка довел Даля до обитой кожей солидной двери на втором этаже — ну, сразу ясно, что начальственная дверь. Поскребся о косяк и убежал. А Даль стряхнул невидимую пылинку с воротника, пригладил волосы и вошел. — Сколько можно повторять… — воздвиглась из-за стола с печатной машинкой секретарша и тут же удивленно сморгнула, поправляя очки в роговой оправе. — Я к моне Моне… Леонидовне, — Даль непроизвольно ухмыльнулся. — Из Эрлирангорда, вам должны были телеграфировать. Секретарша, поскрипывая, словно плохо подогнанный скелет, переместилась к рабочему столу и дрожащими руками стала перебирать бумаги на нем. Крапивин подсунул ей ту же грамоту с зеленой печатью, что показывал охранникам. Тетка прочла и расплылась в фальшивой крокодильей усмешке. — Прошу вас. И гость оказался в кабинете директрисы — бывшей монастырской трапезной, должно быть, настолько он был узок, длинен и сводчат. Мона Леонидовна, вставшая из-за своего стола, на скелет нисколько не походила, но тоже занервничала, когда Даль положил перед ней гербовый лист с вензелем императрицы — на этот раз с настоящими его полномочиями. Толстуха тяжело опустилась на колено и поцеловала печать. Вернула грамоту гостю и указала на стул с резной деревянной спинкой. — Рада приветствовать вас в Бастионе. То есть, в лицее для литературно одаренных детей, — поправилась она. — Комиссар. Даль скользнул глазами по стенам: наградные листы в рамочках, медали… портрет государыни в простенке у Моны-Моны за спиной. Художник льстил тоже. Либо следовал парадным канонам позапрошлого века. Как в иконописи — фигура выше окружения, развернута на три четверти, но взгляд направлен прямо на зрителя. Королевские регалии, горностаевый плащ, и рука, опирающаяся на колонку: потому что трудно простоять несколько часов, позируя, в тяжелом парадном одеянии. И только глаза: карие, с золотыми искорками — совсем такие, как наяву. — Я не требую особого отношения, Мона Леонидовна, — произнес он, словно выплывая из омута. — Наоборот, сделайте вид, что меня здесь нет. Инспектор попечительского совета, мелкая сошка без полномочий… Обои, краска… оценить ущерб. — Но… — Мона Леонидовна, я сделаю свои выводы и сообщу их вам. Работайте. Крапивин вздохнул. Еще в столице он подозревал, что дело выйдет трудным. Правда, пока не знал, насколько. Брыли дамы подозрительно затряслись. — Но я же обязана проводить вас на место! Даль свернул и спрятал предписание. — Пусть этим займется управляющий вашим хозяйством. Или его помощник. Или даже вот этот молодой человек, что привел меня сюда. Мунен… — Шишигин? Но… мы не пускаем туда детей! Гость потер переносицу. — Ну, хорошо, на ваше усмотрение.
Директриса определила Далю в сопровождающие белобрысого парня из обслуги — Иола Кайлу. Был он вял и немногословен, но исполнителен, и на постороннее гостю отвлекаться не позволял. Потому, дойдя до нужного места — круглой башни над обрывом в самой высокой части монастыря, Крапивин сообщил, что далее в его услугах не нуждается. — Но Мона-Мона мне велели, — канючил парень. Даль ткнул пальцем в валун с плоской вершиной: — Сядь здесь и жди. Я тебя на обратном пути заберу. Да, ключи… Иол засопел и снял с пояса связку на массивном кольце, годящемся на браслет великану. Крапивин решительно содрал с полукруглой, утопленной в стене дверцы печати и вставил ключ в замок, по бородке прикинув нужный. Замок сердито заскрипел, но поддался. Комиссар облизал пострадавший палец. Кинул последний взгляд на Иола и окрестности — полого спускающийся холм отсюда был, как на ладони: с красно-кирпичными и белыми зданиями, гармонично вписанными в рамки пышной зелени. Позеленевшие шатровые крыши, золотые кораблики-флюгера в ярком синем небе; ветер, разом прохладный и теплый; ароматы соли и увядающей травы… Даль поймал себя на ощущении, что не хочет входить в темноту башни за спиной. Она навевала жуть. — Послушай, Иол, — на камне как раз хватало места двоим, и Даль уселся вполоборота к парню, подбрасывая связку ключей на ладони. — А ты видел пожар? — Угу. — С самого начала? — Не. Он пошуршал штанами на камне и неохотно добавил: — Спал я. Я не то, что некоторые. Так за день уработаюсь — не до посиделок. Даль отметил и недовольный тон Иола, и эти «посиделки», вознамерясь расспросить об этом позже. Любой людской коллектив — всегда клубок ненавистей, любовей, ревностей и интриг. Сочетание явного и тайного. Особенно, школа. Особенно, школа закрытая. И даже у такого дремучего парня, как Кайла, есть своя ниточка в этом клубке. Главное, потянуть осторожно, чтобы не порвалась. — Что же тебя разбудило? — Бумкнуло. И словно кровать тряхнуло. — То есть, — Крапивин резко подался вперед, — взрыв был? — Говорят, молния в шпиль грохнула. И до резервуаров с маслом добралась. Маяк тут раньше был. Иол замолчал и засопел, должно быть, поражаясь собственному, такому длинному, рассказу. — Так, хорошо, а дальше? — Все бежали, и я бежал. «Все кричали, и я кричал». — А над деревьями пламя. Ревет, как в доменной печи, оранжевыми и алыми полотнищами, черным дымом рвется кверху сквозь крышу… Лопаются от жара черепица и стекло в редких окнах; трещат перекрытия. Мечутся, пожирая съедобное, клубки огня. Но если все началось с молнии, гореть должно было сверху, и у них оставалось несколько минут, чтобы выбежать. Почему никто не успел?! Резервуары с маслом? Еще бы бочки с порохом придумали! Когда подбирали место под лицей Создателей, тут излазили все и вся, прощупали каждый метр стены, сверяясь со старыми планами, со старожилами, с легендами… Театр внизу был, фанерные декорации, сухие, как порох… А наверху жилище воспитателя, опального мэра Эйле, писателя, Создателя абсолютного текста — Халецкого Александра Юрьевича. Сана, Санечки, общего солнышка. Крапивин, как наяву, увидел горячечные глаза императрицы и тонкие дрожащие пальцы, безуспешно старающиеся заправить седую прядь под золотые. — Даль! Найди его!! «Смерти нет». И эти двое по разу уже плевали на извечный закон, одна — уйдя с заснеженного поля, где бельт, сорвавшийся с тетивы, ударил ей в сердце. А второй — с маяка, где его с детьми взяли в заложники — шагнув на пружинящий воздух, мост из чаячьих перьев и ветра. Но здесь не было Моста! В квартире нашли обгорелые кости, а в море под скалой… — А дождь тогда уже шел? — Не, не сразу. Только гремело. И море внизу бумкало. Тут всегда так, когда штормит. Ну да, тут отвесная стена и рифы в несколько рядов. Найденные внизу после шторма тела не смогли опознать. Все, что могло сойти за улики, давно увезли в Эйле, а потом в столицу. И что он, Даль, надеется тут найти? Тех, кто сунулся в двери с пенотушителем, встретила пещь гудящая. Пожарный дирижабль оттеснило бурей, которая ломала и выворачивала с корнем столетние деревья. Море трясло скальное основание под монастырем. А разверзшиеся хляби небесные обрушивали сверху потоки дождя, и землю клевали короткие злые молнии. Воспитатели пытались развести воспитанников по спальням. Те отказывались уходить. Их считали по головам, выкликали поименно, выясняя, не пропал ли кто... Завывание бури, рев охранников: «Р-разойтись по палатам!» И выстрел над головой. С Саней ушли самые близкие его ученики. Пять пухлых папок с личными делами, фотографии на плотном картоне с фестонами, уголками вправленные в фигурные вырезы. Имя, фамилия, место предыдущего проживания. Списки созданного. Сами тексты — и от руки, и перепечатанные на машинке для удобства следователей. Гриф «Строго секретно. Опасно. Из архива не выносить!» Кто первым обнаружил в подростках талант Создателя. Счета выплаченных премий. Описание необъяснимого, что происходило вокруг них, что заставило признать за ними талант, умение открывать ворота для божества, для абсолютного текста, не знающего милосердия и границ. Талант без границ, непонимание собственной силы, ее объективной опасности для мира и самого создателя. Одинокий Бог разбирался с такими просто, сжигая на кострах, обращая в молнии над Твиртове — чтобы ни один не искажал его личный божественный замысел. Круг, что стал править после него, оказался милосерднее — сами такие. Он приказал находить Создателей, собирать в точках стабильности и учить пользоваться своим даром, ставить ему разумные границы, быть бережным к творению. Сколько бывших монастырей переделаны под такие школы, лицеи закрытого типа — для одаренных литературно детей, способных своими текстами изменять тварный мир? Много. Бастион в Эйле — самый лучший, самый престижный, для самых опасных. Чтобы ограничили свою силу, чтобы стали признанными, профессиональными писателями, чтобы не искажали божественный замысел Круга и государыни… А что талант гаснет, отягченный логикой — так он всегда гаснет со временем. Зато ни с кем. Ничего плохого. Не случится. Пять пухлых папок с личными делами Его учеников. Четыре мальчика и одна девочка. А мне почему-то казалось, подумал Даль, что их должно быть тринадцать. Девочка пятнадцати лет, с лицом, похожим на полную луну. Пушистые толстые косы переплетены корзинкой, над ушами торчат огромные банты. Форменное коричневое платье с кружевным воротником, шелковый с крыльями черный передник. Очень светлые, почти прозрачные глаза. Взгляд неприятный, давящий, никак не вяжущийся с по-детски припухлыми щеками и оттопыренной губой. Мачеха не зря звала ее ведьмой, мачеха ее и сдала — Воронцову Арину Михайловну из городка Лизбург, четыре часа на автобусе от столицы. Взяли ее тихо, в канун Рождества, на школьном утреннике, где она играла снежинку. После спектакля забежала за кулисы, счастливая, разгоряченная, в пышном марлевом платье, на распущенных волосах корона с блестками из разбитых елочных шариков… Даль шагнул навстречу: — Арина Михайловна, мы за вами. И, протягивая удостоверение, увидел, как краски сползают с девичьего лица. Все бы обошлось, если бы, познакомившись с сироткой на модном курорте, которым сделался Эйле, не влюбился в Аришу Халецкий Александр Юрьевич. Как Создатель в Создателя и просто юную женщину. Они обручились тайно, и, делая ее своей ученицей и дожидаясь совершеннолетия, Сан мотался в Лизбург, то дирижаблем, то поездом до столицы, а дальше четыре часа на автобусе — на все праздники, на каникулы и просто на выходные. Он тогда уже находился под негласным наблюдением за крамолу против Круга и государыни, и Далю на стол ложились отчеты слежки. И копии прелюстрированных открыток и писем. И фотографии. Узнав, что Аришу отправляют в Бастион, Сан ворвался на заседание Круга и учинил безобразный скандал, обвинив государыню в бездушии и подлой ревности. Отказался ото всех должностей и регалий и сказал, что поедет за Воронцовой простым учителем. И пусть его лучше не останавливают! Они мечтали жить долго и счастливо и умереть в один день. С первым как-то не очень, а вот со вторым — получилось. — Эй, вы чего? Заснули? — Иол потряс Крапивина за плечо. Даль скрипнул зубами. Нужно было войти, наконец, в башню, хотя в нем все противилось этому. — Жди меня здесь… — кинул он Иолу. — Ну, полчаса жди. Потом скажешь охране, ну, что я не вернулся. Парень облизнулся с жадным блеском в глазах и яростно кивнул. Но внутри ничего страшного не было. Закопченные стены, пепельные потеки на полу, горелая вонь. И никаких призраков. Сохранились перекрытия и винтовая лестница, вмурованная в стену, и Даль стал осторожно подниматься, придерживаясь рукой. Прикосновение жирного пепла было неприятным. Да и одежда, как он ни старался, измазалась. Комиссар с досадой подумал, что надо было переодеться в какое-нибудь старье. Вот и квартира Сана. Круглое помещение, начисто выжженное огнем. Среди пепла осколки стекла, какие-то обломки, не годные к определению. Большой очаг. И блеснувший в нем полуоплавленный золотой медальон. Совершенно случайно солнце упало так, чтобы его осветить. А не то проглядел бы в полутьме и раздерганных чувствах. В муках совести и прощания. — Та-ак… — сказал себе Даль. Следователи перебрали каждую щепочку, каждое стеклышко. Они не могли такого пропустить. Значит… кто-то побывал здесь позже. Кто и когда? Зачем? Подбросить вещицу в камин и мирно удалиться? Или это… Вторжение? Он наклонился и потянул золотой кругляшок из камина, почему-то боясь обжечься. Но тот был холодным. Комиссар держал его за остатки цепочки, чтобы не смазать отпечатки пальцев, крутя перед собой. Потом уложил на подоконник и вскрыл при помощи ножа, надеясь, что для экспертов следы все же уцелеют. Даль был почти уверен, что увидит портрет Ариши, но с полустертой миниатюры глянули на него не прозрачные ведьмины глазищи, а карие, теплые — государыни. Как, не сломав ног, он скатился по лестнице, комиссар потом не смог бы сказать и сам. Он, до смерти перепугав секретаршу, ворвался в приемную Моны-Моны и схватил телефонную трубку, боясь, что связь уже разорвана. Холодный голос телефонной барышни слегка отрезвил и успокоил бурю у Даля в голове. — Барышня, дайте столицу! 914, добавочный 18. И, дождавшись ответа на линии, сухо произнес: «План «Очаг». До моего возвращения». Вернул трубку на рога. И чувствуя, как слабеют колени, добрел и опустился на кожаный черный диван с фарфоровыми котятами на полочке в изголовье. Вяло отстранил руку секретарши со стаканом воды. Подумал, что у воды в графинах всегда омерзительный вкус. Даже если ее меняют регулярно. И через четверть часа вернулся к башне. — Что же вы, — упрекнул Даля Кайла. — Убежали, ключ не вернули. Не сказали ничего. Что же мне, до ночи тут сидеть? Крапивин удивился вдруг проснувшейся многословности Иола. Похоже, его резкое бегство парня и впрямь удивило. — А что, тебе приходилось сидеть здесь до ночи? Кайл хмыкнул: — Я чего, дурак по-вашему? Я и сочинять ничего не умею. — А хотел бы? Парень с крестьянской рассудительностью на круглом лице повернулся к двери: — Чтобы потом сгореть, как эти? Ну, нет! Тут и охрана по ночам неохотно проходила. А эти… конечно, о покойниках хорошо или ничего, но я вам скажу, — он подался к Крапивину, обдавая запахом пищи: — Они собирались наверху после отбоя, и Александр Юрьевич читал им всякое. А потом они играли… — А как относилась к этому Мона Леонидовна? — Мона-Мона? Ну, как относилась, — Иол пожал плечами. — Обыкновенно. Тут монастырь же… А вы думаете? — парень испуганно подался назад. Даль махнул рукой, стараясь его успокоить: — Ты же сам сказал, что молния. И в прессе писали. — Уга. Да. — А что всякое он им читал? Парень вытер кулаком нос: — Про какого-то крысолова. Взглянул на небо и снова на Крапивина: — Вы давайте запирайте тут все и ключ мне верните. А то темнеет уже. — Это облака, — механически заметил Даль и, передернув плечами, стал возиться с замком. Остро почувствовав вдруг продолжение, отзвук того, что металось здесь огнем, облизывая стены. Испепеляя призвавших его? Молния — объяснение для дураков. Для прессы. А здесь был прорыв абсолютного текста. Хотя, по идее, его не могло здесь быть. Сан, создатель, общее солнышко… Что же такое ты выпустил в мир? Девочка с глазами ведьмы, зачем ты влезла туда, куда тебя не просили? мои книги
если честно - про идею не скажу, на мой взгляд рано по первой главе. Но по форме пока не очень. Не нравится что местами фразыы становятся короткими, рублеными - хотя на мой взгляд динамика не требует этого. И описания очень избыточно местами подробные. Особенно в начале видно в приезде. Для девушки не хватает только списка родинок и бирочек, где она подёжку заказывала. Эдак списочно. И пара мелочей, которые сходу, не особо вчитываясь глаз резануло
Quote (Триллве)
Скульптор польстил. Алиса была похожа на себя не сильнее, чем на парадных портретах и фотографиях. Императрица в брызгах и радугах.
Я понял что Алиса - это императрица. НО сказано тто это потом, а в начале я не знаю. И не надо говорить что вот сразуже следом написано
Quote (Триллве)
И гость оказался в кабинете директрисы — бывшей монастырской трапезной, должно быть, настолько он был узок, длинен и сводчат.
Кто узок и длинен? Гость?
Quote (Триллве)
Королевские регалии, горностаевый плащ, и рука, опирающаяся на колонку: потому что трудно простоять несколько часов, позируя, в тяжелом парадном одеянии.
колонку, акустическую, сабвуфер производства "Martin-Audio" А характер у меня замечательный. Это просто нервы у вас слабые. Я в мастерской писателя
А колон -- это муж колонки. А уж кто одеколон, и подумать страшно. Между прочим, из колонок еще и воду добывают, газ и бензин. А колонок -- вообще пушной зверь.
Quote (Loki_2008)
И не надо говорить что вот сразуже следом написано
А что, я уже говорила? Не припомню.
Quote (Loki_2008)
очень избыточно
Как звучит, а?
И еще скоромный такой вопрос: а что такое подёжка? Очень я интересуюсь.
Поскольку гость не мог быть узок и сводчат, это явно относилось к кабинету -- последнему объекту, упомянутому перед описанием. Ну и динамика как раз и требует коротких, рубленых фраз. Дина́мика (от греч. δύναμις — сила, мощь).
Почтенный Локи, спасибо, что озаботились учить меня стилистике, но в следующий раз не торопитесь, подумайте над построением собственных фраз, дабы не оконфузиться перед читателем, такой Вам мой скромный совет. И правильно проставьте в сообщении запятые, а также удалите лишние буквы, а то неловко получается, когда сам гуру небезупречен. мои книги
Триллве, ну во первых я не безупречен, и всегда смотришь на мобильном устройстве ошибок будет))) а смотрел я по дороге в метро
А во вторых если уж требуется (хотя по моему говорю через раз но раз пошл такая пьянка повторюсь) - всё сказанное всегда сугубо личное мнение одного предвзятого читателя. А слушать автору или нет не моё дело, я как птица - нагадил-улетел В смысле как увидел текст так по нему впечатлением и поделился. Не ко двору пришлось - да не жалко А характер у меня замечательный. Это просто нервы у вас слабые. Я в мастерской писателя
С моей скоростью вырастет-то оно вырастет, но фиг знает, как скоро.
Хорошая секвойя растет не быстро, но вдумчиво )) Триллве, а где можно увидеть другие вещи? И где, кроме МФ, вы выкладываетесь? У меня после "службы доставки" то ли дежа вю, то ли временное просветление девичьей памяти... помню сюжет-картину-обсуждение, но когда и с кем?! Старость не радость, однако.
С моей скоростью вырастет-то оно вырастет, но фиг знает, как скоро.
Хорошая секвойя растет не быстро, но вдумчиво )) Триллве, а где можно увидеть другие вещи? И где, кроме МФ, вы выкладываетесь? У меня после "службы доставки" то ли дежа вю, то ли временное просветление девичьей памяти... помню сюжет-картину-обсуждение, но когда и с кем?! Старость не радость, однако.
Триллве, злая ты. Вот так подкинешь начало, заинтригуешь и смываешься дописывать в обозримом столетии! ОбЫдно! Гадость скажу: вербальная магия талантливых авторов - не ново. Даже по стилю повествование чем-то напомнило "Посмотри в глаза чудовищ" Лазрчука - Успенского. Но ты же все равно все вывернешь наизнанку и сделаешь по-своему! Когда-нибудь...
Quote (Триллве)
Закинув вещи в гостиницу,
все же, в номер гостиницы. А то чет у мну ассоциация с баскетбольной корзиной проскочила.
Гадость скажу: вербальная магия талантливых авторов - не ново.
И "Витражи патриархов" Олдей. И Столяров. Это то, что я навскидку вспомнила. Еще открою страшную тайну: она и в реале работает. Расскажу, если интересно, с чем сталкивалась сама. И у Тевы опыт подобный есть. С другой стороны, сюжетов всего-то восемь. Так что это не гадость, а констатация факта. Выверну. Точнее, текст это сделает сам. мои книги
Даль устроил себе резиденцию в этой гостинице, потому что здесь не было пажей, патрульных, делопроизводителей, назойливых лакеев, всей той шушеры, что сопровождала его в Твиртове и служебном управлении. Голосников здесь тоже не было, это он проверил еще на стадии проекта. Даль любил смотреть на город с высоты десятого этажа, ходить по просторному, устланному вишневым ковром помещению и размышлять. Впрочем, сегодня ночной город с его огнями застил снег. Он лепился к стеклам огромными хлопьями, и вправду можно было представить и Снежную Королеву в санях, запряженных тройкой молочно-белых рысаков, и белых глухарей, и химер с вьющимися хвостами. Мир погряз в молочной глухоте, его словно и не существовало. Особенно жутким было то, что метель случилась в конце сентября. Даль представлял себе напуганных обывателей, старающихся поскорее уйти с улицы, жмущихся к печам и каминам, сетующих на дороговизну дров и возносящих молитвы Корабельщику. Крапивину не хотелось думать о причинах этого снега, он задернул шторы, отвернулся к окнам спиной и грел руки у огня, пока его не насторожило постукивание — точно здоровый турман клювом долбил в стекло. Какое-то время Даль игнорировал стук, но после подошел, держа под рукой оружие, и приоткрыл балконные двери. Тут же канцлер Гэлад Роганский, пристукнув каблуками по заледенелым прутьям метлы, ворвался в апартаменты с метелью и клубами холодного воздуха. Бросил метлу у подоконника и сгорбился над огнем. Даль присвистнул, захлопнул двери и неодобрительно зыркнул на наваливший под ними сугроб. — Мог бы и раньше открыть! — Мог бы войти через двери. — Кресло пододвинь. Я замерз, как курица в погребе. Он рухнул долговязой фигурой в объятия кресла с высокой спинкой и плюхнул мосластые ноги на каминную решетку. Повалил пар. — Знаешь ли, ты не в кордегардии, — Даль замахал ладонью перед носом. — Какие мы нежные! Выпить есть? — Ты за этим прилетел? — Тьфу. Роганец сгреб долговязое тело и вытянул из настенного бара кубок и бутылку коньяка. — Гадость, — заметил он. — Тараканами воняет. — Не пей. — И почему ты такой злой? — Гэлад стал расхаживать по гостиной, Даль молча злился. — О! — канцлер обнаружил на столике для цветов чайник с белой сиренью. Порылся в гроздьях, нашел и съел пятилепестковый цветочек. — Где ты ее берешь? Крапивин прикусил язык, чтобы не ответить в рифму. — Ты помнишь, как звали твою девушку? — Нет. — Ну да. У тебя есть государыня. — Если ты потрепаться, то милости прошу, — Даль указал на высокие, белые с золотой лепниной двери. Но канцлер не ушел. Буравил главу тайной службы государыни желтым совиным взглядом. — Жуткая погодка, верно? — Это Вторжение. — Ну да. Сотворенные всегда чувствуют это сильнее, чем рожденные. Даль оперся о цветочный столик. Чайник покачнулся, из носика полилась вода. — Если я стану говорить о тебе гадости, времени не хватит до утра. Гэлад снова раскинулся в кресле, взлохматил широкими ладонями черно-соломенную копну на голове. — Меня просто жуть берет, до чего вы с Саном похожи. Только глаза у тебя другие. Может, не время и не место признаваться в своей лояльности, но этот мир не вынесет двух королей разом. Он сделал большой глоток из кубка. — Алиса вполне устраивает меня… и… Круг. Этот патриархальный мир, слегка скучноватый, но стабильный… Возможность сидеть у себя в поместьях и творить. Меня не устраивает, чтобы все это перечеркнул… — Твой друг. — Магистр Халецкий. Бывший. — Если Круг столь лоялен, как ты пытаешься представить, то как ты объяснишь подрывную деятельность магистра Гая Сорэна? — Деятельность. Насмешил, — Гэлад потянулся. — Щенок из штанов выпрыгивает, чтобы переплюнуть своего кузена Феликса. Детская зависть, не больше. Если надо, я с ним «поговорю». Вправлю мозги, если там есть что вправлять. Но я пришел за другим. У меня есть сведения о Воронцовой Арине Михайловне. Сердце Даля пропустило такт и снова забилось ровно. — Сан умело замел следы. Беглецов разметало по Метральезе, им сменило биографии, подправило внешность и возраст. Впрочем, твои агенты должны были тебе все это докладывать. А вот одно точно не доложили. Мои успели раньше, — на секунду губы канцлера растянулись в торжествующей улыбке. — Воронцова Арина Михайловна, в замужестве Адашева, прибывает сегодня курьерским «Искоростень-Эрлирангорд» в, — Гэлад глянул на напольные часы с позолоченным циферблатом, — двадцать один тридцать четыре.
За следующие несколько часов Даль успел многое. Была послана телеграмма машинисту и начальнику поезда, и сам Крапивин выехал на машине со своими людьми на маленький полустанок в десяти милях от Эрлирангорда, где поезд задержали в связи с якобы лопнувшим рельсом. Авто, пробившись сквозь заносы, остановилось у домика на переезде, и Даль, сбросив кожух и кепку с очками, пошагал к змее поезда. Вагонные окна ярко сияли сквозь снег лампочками под абажурами, шевелились и потряхивали шариками бархатные занавески. Один из проводников сбросил лесенку, второй, в белой форменной куртке, шел по вагону, звякая колокольчиком, улыбаясь встревоженным людям, выглядывающим из купе: — Прошу сохранять спокойствие. Маленькая техническая неполадка! Скоро поедем. Попытавшегося качать права толстяка Даль загнал в купе, продемонстрировав табельный «куин». У двери в купе Ариши проводник понимающе подмигнул. Крапивин вежливо постучал костяшками пальцев и в ответ на произнесенное влажным меццо «Войдите» последовал разрешению. Один из ударной группы остался с проводником в коридоре, трое вломились за Далем. — Воронцова Арина Михайловна? — Адашева. Это какая-то проверка? У меня в порядке документы. — Одевайтесь и следуйте за мной. Она щелкнула выключателем настенной лампочки в похожем на лилию стеклянном колпаке и растерянно ойкнула. — Саша! Даль постарался не поднимать глаза. — Следуйте за мной. — Да, конечно! Она поспешно влезла в меховые высокие сапожки и белую шубку, пристроила на голове шапочку-таблетку, спустила вуалетку, закинула на плечо плоскую стеганую сумочку на цепочке, и пошла за Далем по коридору. Проводник осклабился и пожелал вслед «доброго здоровьичка». Команда осталась обыскивать купе и передавать носильные вещи в окно, оттуда их грузили в машину. — Куда мы идем, Саша? — Не задавайте вопросов. — Хорошо. Рука в белой перчатке легла на рукав черного кожаного пальто-реглана. Ариша скользила, спотыкалась и щурилась: она была близорука и плохо видела в темноте. Даль устроил девушку на заднем сиденье, между двумя тихарями. Они закутали ей ноги полостью, тихонько похохатывая. Вещи были погружены и увязаны. Даль плюхнулся на переднее сиденье рядом с шофером: — Поехали! Маршрут и действия были распланированы наперед. Через два часа они приехали к помпезному зданию с пузатыми колоннами и огромной вывеской над входом, переливающейся огнями, и Крапивин подал руку, помогая даме взойти на широкое крыльцо с островками снега на красной ковровой дорожке. Ариша заоглядывалась, задирая голову, и спутник поскорее увлек ее в сени между стеклянными дверями, где стряхнули снег и вошли в величественный вестибюль, выложенный арибинским мрамором и кресхольмским малахитом. Своды поднимались в недосягаемую высоту, у квадратных колонн стояли огромные каменные вазы с ручками и резными опоясками; торчали пальмы по углам. У стойки из красного дерева громко тикали пузатые, как комод, напольные часы. Стелились под ноги ковровые дорожки. Воронцова на мгновение замерла, оглушенная обстановкой и переходом к яркому свету; и тут же на вошедших накинулись репортеры с блокнотами, карандашами и камерами-обскурами; затрещали магниевые вспышки. — Саша, что это?! — первым невольным порывом Ариша подалась к Далю; комиссар по-хозяйски обнял ее рукой за пышную талию и запечатлел поцелуй на виске; что было немедленно заснято. Впрочем, если лицо девушки должно было выйти отчетливо, то от мужчины видны были разве стянутая на лицо шляпа и поднятый воротник пальто-реглан. Как Крапивин и рассчитывал. — «Печатное слово»! Госпожа Адашева?! — «Эрлирангордские ведомости»! Как поживает ваш супруг?! — «Новое слово»! Вы ушли от него? Почему?! — «Чайный столик»! Вы приехали в Эрлирангорд к любовнику?! — «Вестник Метральезы»! Вы не стесняетесь появляться с ним публично?! — «Коммерсант»! Как вам это место?! — перекрикивали репортеры друг друга и тыкали блокнотиками Арише едва ли не в нос. — Саша! Что они делают?! Прекратите! Даль откашлялся с мороза и кивком заставил репортеров отодвинуться. — Ступайте за мной, Арина Михайловна. Я вам все объясню. Только сейчас стало доходить до нее, что что-то происходит не так. Она повернулась к Крапивину, требуя объяснений, пронизая взглядом тень, прикрывающую его глаза. — Вы не Сан! — Разумеется, нет, Арина Михайловна. Даль показал ей удостоверение: — Крапивин Даль, комиссар безопасности и печати Метральезы. И поверьте, обнимать вас мне доставило куда меньше удовольствия, чем вам. Ариша размахнулась, чтобы ладошкой в перчатке залепить ему пощечину. Оживившиеся фотографы тут же защелкали камерами. Даль перенял руку девушки и больно стиснул у локтя. Произнес жестко: — Следуйте за мной. — Нет! Помогите, спасите! Орущую, брыкающуюся, Даль понес Аришу в лифт. Пресса с восторженным гоготом топотала следом. Шипел, вспыхивал магний.
Они поднимались наверх сперва в роскошном лифте для посетителей, из красного дерева, с золотыми накладками и огромным зеркалом, с ковром на полу и учтивым лифтером в пышной униформе, похожей на генеральскую. Потом, миновав длинный, устланный дорожкой коридор, поехали в лифте для обслуги, дребезжащем и лязгающем так, что, казалось, он вот-вот оборвется и полетит вниз в своей проволочной клети. Даль все время держался настороже, опасаясь, что Ариша выкинет какую-нибудь гадость. Но она на время утратила силы к сопротивлению. Даль открыл перед ней двери пустого номера, предназначенного для хозяйственных нужд и скудно обставленного. Его люди уже были там, разбирая, перетряхивая и описывая Аришины вещи. Подле сидела сухощавая особа в форме горничных Твиртове, рядом с ней на столике стоял чемоданчик. Даль уселся за стол, приготовленный для него, указал Воронцовой-Адашевой колченогий стул напротив. Она дернула плечами и уселась. Стул заскрипел. Крапивин рассматривал Аришу при резком свете лампы без абажура и думал, что Халецкий ошибся фатально. Милая пухленькая девушка с толстыми косами, накинув пару лет, в замужестве расплылась, стала дородной, и почти лишилась юной своей привлекательности. Страшно и думать, что с ней станется в тридцать лет. Не то государыня, стройная, хрупкая... Даль отогнал кощунственные мысли. Повозил пером в чернильнице. Писать оно отказывалось, зато оставило на бумаге кляксу. Он не удивился бы, найдись в чернильнице муха. Странной особенностью всех присутственных мест были ужасные чернильные приборы. Стоило бы попросить Алису... Нет, не стоит отвлекать на пустяки. — Снимите шубку, мона Адашева. Здесь тепло. Ариша вцепилась в белую шубку так, будто Даль вот сейчас, на месте, собирался содрать ее с плеч, разложить девушку на столе и начать насиловать. Кому-то из сотрудников явилась та же мысль, и он негромко хохотнул. Даль чуть повернул голову в его сторону, а потом вновь глянул на Аришу в упор. — Это произвол! — глухим меццо объявила она. — Вы не смели меня арестовывать! Вызовите моего адвоката! Я хочу телефонировать мужу! — Это не арест, а задержание, — терпеливо объяснил комиссар. — На Создателей, тем более, на беглых Создателей согласно Уложению Круга нумер четыре от сентября месяца 16 числа первого года правления Государыни обычная юрисдикция не распространяется. Можете ознакомиться, — Даль придвинул к ней отпечатанную копию. — А мужу вы сумеете телефонировать после того, как ответите на мои вопросы. И в зависимости от того, как ответите. И не стоит разбрасываться словами о законности тому, кто сам в ее соблюдении не безупречен. Ариша наставила в него наманикюренный палец: — Не смейте указывать мне вы! Вы даже не человек! Цепной пес государыни! Даль дернул щекой. — Вся разница между мной и вами, Арина Михайловна, что людей рождают женщины, а нас — черные строчки на белой бумаге и воля Создателей, отправляющих нас в мир решать какие-то свои проблемы. Но и вам, и нам даны и свобода воли, и чувства, и разум, и право отвечать за себя и свои поступки. И вам, рожденным, просто кажется, что свободы воли у нас меньше, чем у нас. Вы говорите, что я цепной пес государыни? Сан создал меня таким! И у меня есть перед ним преимущество: я верен. И не волочусь за каждой новой юбкой и смазливым личиком в поисках вдохновения. — Да как вы смеете?! Комиссар пожал плечами: — Я однолюб, мона Адашева. А вот где и с кем сейчас Создатель Халецкий, я не берусь сказать.
Какое-то время он глядел на заткнувшуюся Аришу. Потом снова поковырял ручкой в чернильнице — вот не давала она покоя, — и сказал: — Паспорт пожалуйте. Прежде, чем Ариша успела прижать к себе сумочку, один из сотрудников ловко сдернул ее с полного плечика и перекинул Далю. Тот вытянул паспорт, а сумку передал возившимся с вещами, чтобы изучили содержимое, прощупали подкладку, в общем, извлекли из вещицы все, что она может дать. Даль изучил паспорт и подозвал секретаря. Тот, знакомый с особенностями посторонних письменных приборов, водрузил на край стола печатную машинку, вставил лист и перевел каретку. — Начнем сначала, мона Адашева. Полное имя, адрес проживания, год рождения, вероисповедание, сословие. Состоите ли в браке? С какого времени? — скучно перечислял он. Секретарь дробил по клавишам. Ариша молчала. — Печатать: «Отвечать отказывается»? — Погодите, Степан, — Даль поставил локти на стол и нагнулся к Арише. — Вы можете продолжать запираться, мона. Я закрою дело о пожаре в Бастионе, передам дело в суд. Произошел инцидент, сгорели люди. Как думаете, сочтет суд Круга единственную уцелевшую свидетелем или организатором преступления? А родственники погибших? Материал получит освещение в прессе. И процесс будет публичным, будьте уверены. Лучшее, что вас может ожидать — насильственный постриг и пожизненное заключение в отдаленном монастыре с куда более жестким уставом, чем в школе для литературно одаренных. — Я никого не убивала! Крапивин кивнул: — Ну да, вашими текстами можно было напугать только мачеху и кошку. Но Создатель Халецкий поработал над их огранкой. Что вы читали в поезде?! — Вот это, Даль Олегович, — один из сотрудников протянул томик в темно-синей коленкоровой обложке. Названия не было, только выпуклый рисунок: танцующий шут с дудочкой и в колпаке с бубенцами. — Издатель анонимус, год нынешний, автор анонимус, без названия, одобрения цензора нет. Посторонних вложений нет. На шифры и схроны будем еще проверять. На переднем развороте адрес некой Гюльши Камаль, владелицы винного погребка и книжной лавки в Мертвецком проулке. — Та-ак, — Даль осторожно похлопал книгой по колену, краем глаза следя, как Ариша пожирает ее взглядом. — Подрывной литературой балуемся? — Это последняя сказка Саши. Ариша вытянула из рукава платочек и скомкала в ладони. — Изданная мужем специально для вас в единственном экземпляре. — Можете мне не верить... — Отчего же? Каждый ваш шаг нам навстречу будет сопровождаться таким же нашим шагом. Никаких отпечатков пальцев, — они и так у нас уже есть, — никаких фотографий анфас и в профиль на фоне дощечки с номером. Никаких острогов и уголовников. Приятный дом с садом, обслуга. Сотрудничество со следствием может принести ощутимую выгоду. — Это низко! — она дернула и разорвала платочек. — Это прагматично. Вы помните, что нас встречали репортеры? Вы еще спрашивали, Арина Михайловна, куда я вас привез. Это элитный бордель «Семь покрывал». И если вы все же откажетесь с нами сотрудничать, завтра все газеты выйдут с аршинными заголовками, прибавляющими к вашему реноме убийцы и ведьмы еще один оригинальный штрих. Ариша вскочила и бросилась к окну, у приоткрытой створки которого курил один из людей Даля. Оттолкнула его и вскочила на подоконник. Но выпрыгнуть ей не дали, стянули за локти и голени, поставили на ноги головой в пол, стянули рукав шубки, и флегматичная тетка в униформе горничных Твиртове воткнула шприц прямо через платье чуть выше локтя. Лицо Ариши стало вялым, члены расслабились. Ее проводили до стула и усадили снова. Тетка похлопала девушку по щеке: — Ну-ну! И нечего так разоряться. Покажите зубки: нет ли пломбочек с цианидом. Сереж, присвети! Тот, что подавал Далю книгу, направил свет на Аришин рот. Секретарь Степан потянулся, поставив стул на дыбы: — Зря ее остановили. Представляете? Заголовки жирным «пеньо» на полстраницы: «У бл.дей из окошек сигать снова в моде!» Знатно! — Заткнись. Степан пожал плечами: «а я что? Я ничего». — Инна? — Пломб нет, Даль Олегович, — тетка убрала зубоврачебное зеркало. — Я бы советовала ее на успокоительных держать. Дамочка нервенная. — Мне не нужен овощ. — Так я понимаю. Съездить не поленюсь утром и на ночь — чтобы ей спалось лучше. Даль похлопал тетку по запястью: — Хорошо, мы с вами это потом обговорим. Продолжайте. Инна снова открыла свой безразмерный чемоданчик. — Вот тут последние шедевры от модных мастерских Ракеле: платье со стразами и разрезом до пи… доверху, в общем. И две комбинации с жестким кружевом: желтая и лиловая. Надеюсь, на фигурке не треснут. Кто ж знал, что она корова такая. Раздевайся! — это было обращено к Арише. — Все снимай! Наше наденешь: чулочки, подвязки, панталончики. Да что ж ты копуша такая! — она стала помогать Арише, которая неверными руками пыталась расстегнуть крючочки на спине. Девушку обрядили и раскрасили, как дорогую проститутку, и провели в салон, где пировали, курили и работали давешние репортеры. Явление моны Адашевой встретили одобрительным свистом. Осветители кинулись ставить свет перед изящной козеткой в алькове, два фотохудожника сцепились за лучший ракурс для камер, назойливые выпускающие лезли с гранками и еще влажными фотографиями. Даль умудрялся отвечать всем. Кого одобрил, кого приструнил, кому подкинул денег на шампанское. Инна со стилистами раскладывала Аришу на диванчике; фоторепортеры нудили: и шелк скользит, и складки лежат не так, и лиловое на розовом выглядит ужасно… И вдвоем заклевали третьего, посмевшего заикнуться, что фотографии все равно черно-белые. — Модель! Где модель?! Из боковой двери явился мужчина с телом божества и тупым синим взглядом. Зыркнул на Аришу и объявил, что не может работать с девушкой, ведущей себя, как бревно. — За такие деньги, — зашипели редакторы, косясь на Даля, — ты и с самим бревном поработаешь. Отсняли несколько сцен. За это время Даль успел выбрать фотографии для утренних номеров, одобрить тексты, уточнить, что мону Адашеву на вокзале никто не встречал и супругу либо кому-то еще об ее отсутствии с почты и телеграфа не сообщали. От телефонисток сведений тоже не было. Крапивин отдал приказ взять книгопродавца Гюльшу Камаль и издателя Адашева под наблюдение и провести негласный обыск на его предприятиях, а также отследить любые контакты и связи, существующие между ними. Посты с почтамтов также велено было не убирать. Работа предстояла огромная, муторная, скучная и, вполне вероятно, безрезультатная. Покончив с первой необходимости делами, Даль отказался от шампанского и попросил принести чаю себе и моне Адашевой. Когда лампы с их режущим светом отключили, она продолжала лежать на козетке, как мертвая, лишь отстранила руку Инны, собиравшейся вытереть пот. И глядя на комиссара блекло-синими глазами ведьмы, шепнула: — Вы поплатитесь за это. — О, ожила! — Инна хохотнула. — Чайку желаете? С сушками. Ариша не пожелала. Зато Даль охотно выпил жидкость цвета темного янтаря, тяжело покачивающуюся в толстостенном стакане с серебряным подстаканником. На боку подстаканника изгибалась танцовщица — знак «Семи покрывал», а горячую ручку пришлось обернуть салфеткой. — Почему вы уехали от мужа, Арина Михайловна? — Он домогался меня. Я… больше не могла этого выносить. — Вы ведь обвенчаны с ним? — Да, Саша настоял. Он считал, что так для меня будет безопасно. Гисмат многим обязан ему. — Значит, он жив? — Я не знаю. Слезы закапали на нагие руки. Платье, в которое Аришу обрядили под конец, тихо мерцало при каждом движении. — И Сан не объяснил, как с ним связаться? — Дать телеграмму до востребования. На Эрлирангордский главпочтамт, — голос девушки слабел. — Инна! Бумагу, чернильный прибор! Живо! Комиссар встряхнул девушку: — Мона Адашева! Не спите! Что он велел написать? Ее глаза закрывались, дыхание делалось сонным. Даль наотмашь хлестнул девушку по щеке: — Арина Михайловна! — Я не поддамся тебе, Крысолов. ******************** Поздравьте меня с полетевшей видюхой, она этого не вынесла. мои книги
Еще раз с самого начала перечитала. Здорово все-таки. А Даль, действительно - ну, гаааад!))) А еще почему-то закралось подозрение, что я узнала прообраз Сана.)))
Пы. Сы. Чего-то стал меня теперь Корабельщик маять. Может, поменять религию в Завещании, чтоб не дублироаать, а?
Может, поменять религию в Завещании, чтоб не дублироаать, а?
Меняй. А мне в Легенде ломы. Я ж не виновата, что он везде пролазит. Собственно, в том мире, из которого выросла Легенда, он был изначально. "Мое королевство" появилось позже.
Даль гнал машину по пустому ночному шоссе. Снег успел растаять, и мокрый гравий блестел в свете фар. На заднем сиденье дремала стиснутая охранниками Ариша, на переднем Инна, кутаясь в шубу, молчала о чем-то своем. Даль размышлял. Были ли слова, сказанные Аришей, местью оскорбленной женщины, цитатой из сказки Сана или настоящим паролем? Если саму Воронцову-Адашеву расколоть не получится, он не станет давить. Потому что в ее бумагах непременно сыщется что-то, кроме адреса Гюльши Камаль. Романтичные барышни обожают описывать в дневниках свои переживания и возят дневники с собой. А могут быть записки, письма, телеграммы… Два-три слова, заставляющие влюбленную дуру месяц писаться кипятком от счастья. И даже если Сан все предусмотрел и переписки нет, остаются тексты. Невозможно не писать, если ты Создатель. — Это Вторжение было слабым, — произнесла Инна неожиданно. — Да, — отозвался Крапивин. — Всего лишь снег в сентябре. Возможно, она заснула, читая, и текст не успел войти в резонанс. Стук колес всегда убаюкивает. Он невольно зевнул. — Хотите, я поведу? — Спасибо. Они обменялись местами, и Инна лихо и уверенно повела машину дальше, а Даль задремал, уткнувшись в меховой воротник, и очнулся, когда с противным скрежетом раскрывались погнутые, ржавые ворота. Даль всегда мечтал приехать сюда с государыней, гулять по просвеченным солнцем аллеям, любуясь золотом ясеней и рдеющей рябиной; угадывая мрамор статуй в поредевшей листве, вдыхая аромат хризантем и увядания. А потом по засыпанной шуршащими листьями кирпичной дорожке — пройти к дому, постаревшему горынычу, ощетиненному трубами горбатой крыши. И пить на холодной галерее горячий чай. И держать руку Алисы в ладонях. Но он шел по темной аллее, держа под руку другую женщину. — Где мы? Куда вы меня привезли? — испуганно спросила Ариша, глядя на темный горб дома впереди. — Это поместье барона Ленцингера. — Андрея? — это был еще один ученик Сана, сгоревший в Бастионе. Якобы сгоревший, уточнил себе Даль. — Его отца. Альфред Карлович мечтал строить в этой местности дирижабли. Пока сын не помешал его карьере. — Как вы смеете?! — Ариша вырвалась, споткнулась и едва не пропахала дорожку носом. Пришлось ловить ее за шубу. Инна, идущая следом, что-то буркнула о нервных барышнях. Внутри дома с ледяным маслянистым отблеском кафельных печек Крапивин с удовольствием препоручил ей заботы о моне Адашевой и вернулся в столицу. Часы на донжоне Твиртове как раз отбивали четыре с четвертью. Ложиться смысла не было. Даль прикинул, где бы лучше устроиться с текстом, чтобы тот не вошел в резонанс. Гостиница отпадала сразу. В комиссариат ехать не хотелось. Оставались на выбор кабинет в Твиртове и храм Корабельщика-на-Рву, в пяти минутах ходьбы друг от друга. Храм на ночь запирали, но у комиссара имелся ключ от бокового предела. И там-то Даля точно не потревожат. Он оставил машину на стоянке у площади и пешком пошел по наклонному спуску наверх. Впереди смутно рисовался храм красоты несказанной и судьбы зловещей. Оба зодчих его накануне освящения не то умерли смертью наглой, не то лишены были самого ценного, что, заключенное в золотую раку, вмуровали в пол, дабы храм стоял вечно. И даже если это всего лишь дурная легенда, Корабельщик-на-Рву, снаружи красивый, точно елочная игрушка, изнутри был темен и мрачен, словно пещеры первых лет служения. Подковообразные коридоры, камеры с низкими сводами, разновеликие ступени лестниц, редкие светильни на стенах. А рядом с Чашей вовсе оторопь брала. Даль запер за собой на засов сколоченные из дубовых досок, окованные железом двери. Внутрь не пошел. Расстегнул пальто и присел на холодную скамейку у стены, под лампадой. Раскрыл роман Халецкого. «...дома на этой улице стояли одноэтажные, приземистые, заваленные снегом. Тесно прижимались друг к другу, кукожились от ночного мороза, сковавшего город, превратившего в лед истоптанный снег широкой улицы, перемешанный с мочой, помоями и конскими яблоками. Наледь блестела под светом из низких окон, сливами почти касающихся земли. И небо было серо-багровое, низкое, мутное, как с похмелья. Этот мужчина появился ниоткуда и теперь стоял, откинув голову с буйной черной гривой, у заледенелого сажального камня, раздумывая, стоит ли присесть; волосы и глаза его казались невероятно, отчаянно яркими — глаза были действительно зелеными, как море или молодые листья, и станом мужчина был гибок, как ветка, хотя высок и широкоплеч. Для этой улицы, ночи, погоды яростно неуместен. Пока он раздумывал, лед дороги взломал, разметал осколками грохот копыт, всадники налетели, оглушили топотом, запахом конского пота и промозглого железа; топкой вонью, плевками настырных факелов, мутное пламя которых трепал поднятый ветер. — Служба государыни! Кто ты? Незнакомец посмотрел зеленющими своими очами, даже не пытаясь отстраниться от факела, сунутого в лицо: — Крысолов». Крапивин сердито захлопнул книгу. У Сана всегда был талант к красивостям и самовозвеличению, но тут он превзошел себя. Больше всего комиссару хотелось запустить «Крысоловом» в стену, чтобы треснул переплет и полетели страницы. И он не стал себе отказывать. Книга глухо стукнулась о камни и шмякнулась на пол. Даль брезгливо отряхнул руки. Надел перчатки и подобрал ее. Когда из романа извлекут все, что можно, он просто подцепит книжонку каминными щипцами и швырнет в огонь. В соборе было холодно, как в погребе. Комиссар передернул плечами и застегнулся. Браня себя за глупость, сунул руку под отворот, нащупывая карманные часы. Отблескивающие стрелки показали шесть без восьми. Куда-то бесследно выпал больше, чем час. Семью минутами спустя, перейдя площадь и предъявив пропуск на Мельничных воротах, Даль вошел в Твиртове и поднялся в покои государыни. В Дальней приемной сонные порученцы с опухшими глазами за инкрустированным шахматным столиком резались в карты. При виде комиссара мальчишки вскочили, пряча засаленную колоду. Одним из дежурных был Гай Сорэн. Род Сорэнов пожертвовал всем, чтобы помочь Алисе в борьбе с Одиноким Богом. Потому Гай получил место при дворе. Но чванливый и недалекий аристократ мечтал о карьере комиссара безопасности и информации. Разумеется, Даль ему мешал, и Гай не скрывал своей ненависти. А сейчас рассиялся кривой улыбкой — похоже, канцлер успел с ним «побеседовать». Крапивин сухо кивнул, сбросил Сорэну на руки пальто и шляпу, как простому лакею. И мимо щелкнувших каблуками караульных прошел в Ближнюю приемную. Там по раннему времени было пусто, лишь истопник, стараясь не греметь, загружал в зев печки поленья. Из дальней, украшенной лепниной двери, отбросив занавеску, выплыла горничная в накрахмаленном рогатом чепце с крыльями и синем платье с отложным воротником. На полной груди ее колыхался серебряный кораблик на цепочке. И если бы не кокетливая крученая прядка вдоль щеки и не качество ткани, девушка сошла бы за сервену-монахиню. В руках горничная несла укрытый льняной салфеткой поднос. С краю выпирала коричневого стекла банка, и ртутный градусник торчал, как цветок. Вильнув бедром, девица задела Даля и уплыла, он же подумал, что дворцовая служба распущена и даже вульгарна, и сходство с сервеной растаяло. Он, не стучась, вошел. Портьеры на окне были задернуты, на столике у окна мягко светила лампа под зеленым абажуром, стоял письменный прибор и лежала тетрадь, распахнутая на чистой странице. Слабо пахло эфиром и хризантемами. Потрескивали дрова в печке. За приоткрытой заслонкой ярилось оранжевое пламя. И казалось, что опочивальня плывет куда-то сквозь ночь. — Мари! Вы что-то забыли? — окликнула Алиса с досадой. Даль откашлялся: — Это я. — Что-то случилось? Кроме Вторжения. — Ты почувствовала? — комиссару было даровано право говорить с государыней на «ты». И он охотно им пользовался, наедине. — Всегда. В этот раз озноб и бессонница. Алиса села в постели. В пижаме и чепце, отороченном тонким кружевом, она казалась призраком без кистей и лица. — Отвернитесь. Я оденусь. — Вовсе не стоит… — Отвернитесь! — сзади зашуршало. — Проклятые крючки! Кто их придумал… Ну, вот… Можете рассказывать. Я вас внимательно слушаю. — Мы взяли Арину Воронцову. Рука государыни замерла на пуговке домашней туфельки: — А… остальные? Даль кратко и точно изложил Алисе события вечера и ночи. — Мы задействуем девицу в оперативной игре. Она выведет нас на прочих. — Дай Бог, мессир Крапивин, — она, наконец, справилась с туфельками и, опершись на руку Даля, поднялась со скамеечки. — Идемте со мной. — Куда? — Во двор Храмины. Даль с сомнением глянул на ее домашние туфельки: — На улице мерзко и сыро… — Мы надолго не задержимся. — И все же… я схожу за пальто. Государыня дернула рукой: извольте. Даль забрал в приемной пальто и вернулся в апартаменты. Алиса кивнула и открыла стену. Создатели не были магами в обывательском смысле слова, они просто меняли ткань пространств и времен. Между Алисой и ненавидимой ею Твиртове еще в мятеж установилась некая мистическая связь. Химеры на верхних уступах защищали государыню после палаческой муки, а под конец и вовсе решили ход войны. И сейчас, если любой из обитателей знал какую-то часть крепости, то все ее тайны разом были известны только Алисе. Двое спустились по лестнице внутри башенной стены, о которой начальник тайной службы даже не подозревал. (А вот что он подозревал — что даже самые опытные соглядатаи не сумеют эту лестницу впоследствии обнаружить). Прошли по задам тронного зала и по еще одному вырубленному в стене коридору — практически наощупь. Алиса подтянула руку Даля к холодному кольцу на стене: — Тяните. Для меня тяжело. Он всем весом налег на кольцо, и сбоку раскрылись двери. Двумя ступеньками ниже лежал замковый двор: узкий, пустой, промозглый, окруженный поверху галереями, опирающимися на просмоленные балки. Справа над двором изгибался аркой каменный закрытый мостик с витражным окном-розой. Слева высилась Храмина, домовая церковь, соединенная стенами с собственно крепостью. Алиса шагнула во двор и передернула плечами. Комиссар предупредительно набросил пальто ей на плечи. — А потом ты угостишь меня горячим чаем и пилюлями от простуды, — сказал он принужденно-весело. — Если вы пообещаете мне две вещи. Нет, три. — Целых три? — Даль, пожалуйста! Алиса была совсем близко. Даль чувствовал тонкий запах ее духов, и видел, как бугорки грудей оттопыривают свитер. Он сглотнул: — Прошу простить, мона. Я внимательно слушаю. — Только не смейтесь. И не перебивайте. А то я замолчу. Крапивин сухо кивнул. — Меня застрелят здесь. В годовщину коронации. Двадцатого октября. Это не безумие и не бред, — она выбежала на середину двора. Будет шествие из-под арки, а там, — Алиса указала на Храмину, — золотые огни свечей в раскрытых вратах. И небо синее. А солнце позади, — она дернула подбородком в сторону Твиртове. Пальцем указала на окно-розу. — Ему оттуда будет удобно целиться. Вот этот камень… В спину… Далю вообразился контур тела на брусчатке, обведенный мелом. — Ты отменишь шествие и уедешь. — Милейший Николай Васильевич, — речь шла о домашнем докторе Алисы, — рекомендовал мне Джинуэзу. Но вы отвезете меня в Эйле, Даль. До того, как это все случится. Мне нужно… кое-что узнать. Мы поедем инкогнито. Позаботьтесь о вещах и закажите билеты. Комиссар кивнул. — А ты пообещай мне, что не будешь разгуливать по холоду в тапочках, — он криво ухмыльнулся. — И до моего возвращения не покинешь свои покои. — План «Очаг»? — Алиса торжественно, как в придворном танце, взяла его под руку. — Верно. Хотя лучше я попрошу Мари уколоть тебе снотворное. — Уже, — государыня тряхнула короткими, рыжеватыми волосами. — И не подействовало. Даль, отыщите для меня «искоростеньскую иглу». Провожая Алису в апартаменты, Крапивин рылся в своей обширной профессиональной памяти. «Игла» считалась артефактом невероятной магической силы, и всяческого рода авантюристы охотились за ней на протяжении столетий. Первое документальное подтверждение ее существования датировалось 1094 годом. Когда пашак Искоростеньский Реваз, подавив восстание гончаров и стеклодувов, произносил обличительную речь перед казнью повстанцев, что-то золотом сверкнуло в воздухе, и пашак упал, словно пораженный громом. Никаких повреждений на нем не было, только между бровей скользко сверкал зеленью камень хризопраз. Убийцу так и не схватили. Орудие убийства извлекли, а тело осталось нетленным, что позже позволило причислить пашака к святым. «Игла» была изучена следствием и искоростеньскими мудрецами и на какое-то время осела в казне. Помнится, доступа к ней добивался знаменитый врачеватель Абу сын Закеры, утверждая, что при помощи «искоростеньской иглы» неизлечимо больного можно усыплять на то время, пока не отыщется средство от его болезни. Устраивая Алису поближе к огню и готовя для нее и для себя чай в пузатой чаеварке, комиссар припоминал второе громкое дело, связанное с «иглой». Всплыла она в Лютеции в начале шестнадцатого века. Как добыла «иглу» старшая дочь дюка Лютецкого, история деликатно промолчала. Но свадьбу младшей сестры сорвала. В хрониках имелось довольно любопытное описание того, как с утра в день свадьбы горничные не сумели добудиться юную невесту. Послали за ее отцом, лекарем и придворным звездочетом, магом по совместительству. Были испробованы все средства, впрочем, кроме самых грубых, коим воспротивился отец и, особенно, «безутешная» сестра. Отец же, убедившись, что сон младшей дочери беспробуден, что принцесса не дышит и сердце не бьется, не допустил обмывания, переодевания и вскрытия, на коем лекарь робко настаивал. Впрочем, последнему удалось тайком отрезать прядь вороных волос. Лекарь со звездочетом задействовали алхимическую лабораторию, но яда в волосах не нашли. Несчастный дюк повелел уложить дочь на постели в самой высокой башне и время от времени смахивать с нее пыль. Жених, которого династические материи интересовали больше любовных, побывав разом на поминках и свадьбе, уехал домой со старшей из принцесс. А младшая еще долгое время оставалась в башне, пока через три года ее «добрая» сестрица не приехала навестить с внуками отца и не попыталась избавиться от вещественного доказательства. Она выдернула «иглу» и скончалась от сердечного приступа, когда сестра, протирая глаза, села в постели. Придворные маг и лекарь предположили, что если жизненно важные органы не затронуты, то артефакт обеспечивает продолжительный сон, и приступили к экспериментам, пока «иглу» не выкрали искоростеньские шпионы. И она снова то исчезала, то возникала время от времени, пока не пропала на последние двести лет. Испросив позволения удалиться и милостиво его получив, Даль ушел в свой кабинет в Твиртове. Чай взбодрил его, голова была свежая. И положив себе отоспаться в поезде, комиссар взялся за дела. Первым делом он позвонил в поместье, куда поместили Аришу, благо, барон Ленцингер организовал туда телефонную связь, и всего-то пришлось подключить новый аппарат. Поездка туда и обратно занимала четыре часа времени, да и допрос упрямой моны Адашевой растянулся бы часа на два, чего Даль себе сейчас позволить никак не мог. Потому он просто рекомендовал охране «приспустить поводок», разрешая Арише бродить по поместью и окрестностям, включая рабочий поселок, оставшийся от завода, и посещать храм, а также пользоваться письменными принадлежностями и делать любые отправления в местном почтовом отделении. Разумеется, и отправления эти, и все контакты должны быть тщательно отслежены. Кроме того, мона Воронцова-Адашева не имела права уехать и обязана была пребывать в вынужденном убежище от заката до рассвета без исключений. После звонка Крапивин вызвал к себе порученца. Никаких опухших красных глаз, никакой зевоты, несмотря на ранний час, парень был бодр и деятелен. Комиссар вручил ему ассигнацию и велел скупить по одному экземпляру утренних газет. А до того, пока не появились разносчики, разбудить и препроводить к нему мэтра Веска, личного врача государыни. Пока порученец бегал, Даль собственноручно заварил себе в приемной чаю и с граненым стаканом в массивном серебряном подстаканнике вернулся в кабинет. Выдернул с полки том энциклопедии и устроился на кожаном черном диване, прихлебывая чай и переворачивая страницы. Сухо шуршала папиросная бумага, которой были переложены иллюстрации. Акварели были недурны, а главное, точно передавали суть статей. «Искоростеньская игла», как и положено, отыскалась в середине. К собственным познаниям добавил Даль, что «иглы» бывали трех видов: золотые, платиновые (под вопросом) и костяные золоченые. Что «искоростеньская игла» была источником вдохновения для многих сказок и метафизических теорий. Что ее легко перепутать со шляпной булавкой и нарваться на фальшивку. Что на знаменитом Искоростеньском базаре такие «иглы» продают на дюжины и могут страшно обидеться, когда купца заподозрят в обмане. Именно так была спровоцирована резня 1713 года, посольство Эрлирангорда в Искоростене и храмы Корабельщика сожжены, люди убиты самым лютым образом. В Искоростень ввели оккупационные войска… Впрочем, к самой «игле» эта история уже не относилась. Даже не ясно, вдохновился художник описанием или где-либо видел копию, но рисовано было вдохновенно и со знанием дела. В «игле» и правда было что-то от шляпной булавки или миниатюрного стилета: золотой граненый клинок размером с вершок, покрытый чертами и резами, и гладкое, будто зализанное морем оголовье из скользкого даже на вид зеленоватого хризопраза. Имелся также миниатюрный бегунок, который можно было двигать вдоль клинка, определяя время сна. Если же загнать его под головку, сон обещал быть бесконечным. Крапивин отставил стакан на подлокотник. Акварель завораживала и пугала. А семерка корморанских кошек, выстроенная по ранжиру на диванной полочке перед зеркалом, желтыми глазами сверлила ему затылок. Даль резко захлопнул энциклопедию, будто давил меж страницами паука. Следовало отговорить государыню от этой затеи. В восемь утра без четверти, набольшее, минутой позже (часы только что отзвонили) порученец придержал для доктора Веска тяжелые двери и осторожно прикрыл их за его спиной. Доктор был в неизменной чесучовой паре. Пиджак на локтях и брюки на коленях чуть лоснись от старости. Но волосы тщательно расчесаны на пробор, лицо бритое, рубашка белейшая и туфли новомодные, двухцветные, с пуговками по краю. Держался мессир Веска с достоинством, но руки тряслись: он всегда панически робел перед комиссаром. Даля и смешил, и раздражал этот страх — всем и так было известно, что доктор писал детские стихи и вслух читал по вечерам собственному семейству. Стихи были хорошие, их охотно брали в журналах. Комиссариат печати проверял их не раз и в крамоле автора не уличил. — Присаживайтесь, Николай Васильевич, в ногах правды нет, — бодро произнес Даль. — Чаю желаете? Веска закивал так энергично, что пенсне сорвалось с носа и заболталось на цепочке. Даль, извинившись, вышел в приемную и вскоре вернулся, катя перед собой сервировочный столик с чайной посудой и двумя чайниками, поставленными один на другой — для заварки и для кипятка. Снял с подлокотника недопитый стакан, выплеснул в печь и налил себе свежего. — Молоко, сливки, сахар… Прошу. — Пить чай с лимоном и сахаром — испортить его вкус, — отозвался доктор ворчливо. А это… неужто печатный пирог с повидлом? — Он самый, из Колчаны, — Крапивин отделил ножом кусок и переложил на плоское блюдо с синим цветочным рисунком. Веска отломил кусочек и кинул в рот. С наслаждением прожевал: — Берсень и смородина... М-м… — Не торопитесь, ешьте. Вы выглядите усталым. Доктор неловко брякнул чашкой о блюдечко. — Вы же не обо мне собрались говорить, Даль Олегович. Даль кивнул. — Государыня нынче вечером отбывает в Эйле. Частным образом. Так что от вас мне нужны лекарства, что могут понадобиться в дороге. И рекомендательное письмо к надежному доктору в самом Эйле. Николай Васильевич выдернул пенсне, угодившее в чай, и стал тщательно протирать салфеткой круглые стекла и костяную дужку. — Это безумие! — восклицал он. — Мазохизм и безумие! — Вы полагаете, императрица больна… душевно? Доктор выпятил остроконечный подбородок: — Не пытайтесь ловить меня на слове, молодой человек. Для этого города она прежде всего тюремщица и убийца литературных дарований, этого, магистра Халецкого, своего мужа… или любовника. Не желаю разбираться, кем он ей доводится. De mortuis nil nisi bene. — А он не покойник, — Даль пронзил ножом пирог, — и никогда им не был. Ни он и ни его ученики. Грандиозная мистификация. Способ отомстить и избежать правосудия. И я клянусь, что сделаю все, чтобы их найти. Халецкий лишится ореола невинной жертвы. И тогда пусть бережется сам. Веска снова уронил пенсне в чай, бросил с ним сражаться, наплескал в чистую чашку сливок и выпил залпом. — Вот даже как. Тогда признаюсь. Он жестокий человек. Опорочить ту, что была дорога — самый простой способ успокоить совесть. — Николай Васильевич, — Даль оставил в покое нож и сплел пальцы. — Алиса… назвала мне время и место собственной гибели. — Когда? — Сегодня утром. Доктор беспомощно моргнул близорукими глазами. — Увезите ее, Даль Олегович. В Винету или Джинуэзу. Никакого Эрлирангорда, никакого Круга, никакого груза ответственности от государственных дел. Она безумна не более чем мы с вами. Слова Создателя не спишешь на дамские капризы и хандру. А тут еще этот… мерзавец. Вторжение. Вы знаете, что она плохо спит? Я даже прибег к сильнодействующему снотворному нынче ночью. — И оно не помогло. Государыня попросила меня отыскать «искоростеньскую иглу». — Уж постарайтесь, голубчик, — руки доктора дрожали, — я сам ей это присоветовал. Я пойду, с вашего позволения? У меня назначен осмотр на девять. — Еще минутку, Николай Васильевич, — Даль побарабанил пальцами по обложке энциклопедии. — Здесь написано, как «игла» выглядит и действует. Но не объясняется, откуда она взялась. Кто определил ее свойства. — Во времена пашака Мулькара в Искоростене жил поэт и ученый Гийяс Камаль… Создатель, — отозвался Веска скучным голосом. — При всех своих талантах и погудеть любил знатно. Вино, нестыдливые «пайри», кощунство — всего лишь малый список его прегрешений. Пашак же страдал расстройствами сна и пообещал подданному прощение, если тот сумеет помочь. — Благодарствую, — Даль поднялся, провожая мессира Веска из кабинета. — Вам хватит времени до полудня? Оставите саквояж с лекарствами и рекомендательным письмом моему порученцу в приемной. И не дрожите так впредь: я не кусаюсь. Доктор принужденно засмеялся и ушел, капая с пенсне чаем. мои книги
Триллве, как немного освобожусь, обязательно почитаю ваш Бастион. Давно на него поглядываю. Просто сейчас полный завал с делами. но уже облизываюсь в предвкушении.
Plamya, я об этом тоже подумал, но если это действительно кисти, то рядом с лицом они как-то странно смотрятся, не? Я на МФ http://forum.fantasy-worlds.org/forum/13-5818-1
Триллве, начала читать, правда, по чайной ложке в неделю, но нравится. Начало немного показалось тягучим, но втянулась быстро, а дальше увлеклась. Оно у вас уже закончено? что б удовольствие не портить ожиданием.
Порученец вернулся с целой кипой газет, пахнущих свежей типографской краской, и свалил их на угол стола. Первые страницы и обложки изданий украшали фотографии таинственного мужчины в шляпе и пальто-реглан и очаровательной спутницы в белой шубке, в обнимку подходящих к некоему помпезному зданию. Интрига должна была разворачиваться постепенно. И фотографии, и короткие заметки под оными служили не столько чтобы опорочить Адашева или его юную супругу, сколько намекнуть, что Ариша явилась в Эрлирангорд. Убедившись самолично, что Якуб Зимовецкий, главный редактор «Вестей Эрлирангорда» и конфидент департамента безопасности и печати, оказался на высоте, Даль вышел в приемную. Порученец, курлыкавший с секретаршей Зиночкой, вытянулся в струну. Зина тоже поднялась, оправляя ладонью на груди безупречную белую блузку. Крапивин отправил парня покупать билеты на вечерний скорый до Эйле, а внимательной Зиночке растолковал, что ему требуется. — Ох, что вы, никаких денег не нужно, — сопротивлялась она, но комиссар все же всунул девушке в руки несколько радужных бумажек. — А еще в полдень примите мессира Веска, перепечатайте бумаги от него и заставьте подписать, — Даль пригладил волосы. — Доктора вечно царапают, как курица лапой, и я боюсь перепутать рецепты. Промаркируйте также лекарства, которые он принесет. Зина закивала. Она по-настоящему обожала начальника и готова была для него горы свернуть. — Вызовите напарницу и отправляйтесь, — он поцеловал девушке руку. Та зарделась и взялась за телефонную трубку. — Я вернусь к обеду. Надеюсь, все к этому времени будет готово. Даль подмигнул. Зиночка улыбнулась: — Да, мессир. Комиссар кивнул и вышел. Распогодилось, и к моне Гюльше Камаль он решил прогуляться пешком. Благо, жила она совсем недалеко, на задах Твиртове. Параллельно заседаниям в Круге торговала книгами и с делом своим расставаться не желала. Надо же на что-то жить беглой ненаследной принцессе. По крайней мере, сама мона Камаль так говорила. А о других причинах умалчивала. Магазин Гюльши назывался «У висельника». Собственно, до пришествия Одинокого Бога лавка носила другое имя, но после — то ли в назидание авторам и книготорговцам (подозревали, что Гюльша прячет у себя книги из «Индекса запрещенных»), то ли просто спьяну вздернули там гвардейцы неизвестного писателя. И при том обильно полили смолой, чтобы не завонялся и не прельщал местных ворон. Болтался себе, к покойнику как-то все привыкли, и его исчезновение привело местный народ к некоторому замешательству и потере ориентира. Вот Гюльша после победы мятежа и сменила лавке название. Хотела, было, повесить и просмоленное чучело, но департамент безопасности и печати не одобрил фрондерства. Не позволил бросать тень на Государыню и Круг. Мона Камаль смирилась, но обиду затаила. Самую мелкую из обид. А искоростеньцы всегда отличались терпением и злопамятностью. И потому разговор следовало вести осторожно. У дверей из красного дерева с молочным стеклом висел серебряный колокольчик. Даль вытер ноги и позвонил. Открывать не спешили. Тогда он просто толкнул створку и вошел. Ненаследная принцесса мыла пол. Заправив за пояс подол черного с галунами прямого платья, светила полными ляжками в полутьме, возя половой тряпкой по мозаикам между книжными полками и книжными стопками и напевая под нос. Пахло пылью и сырой штукатуркой. Крапивин чихнул. Гюльша подпрыгнула. Распрямилась, опустила тряпку в ведро. — Мессир, вы напугали меня! И не надо так пялиться, — она обдернула подол. Сунула ноги в тапочки и стала мыть руки под рукомойником. — Я так понимаю, вы не оставите меня в покое. Что вам нужно? — Заприте магазин и пройдемте… туда, — он указал подбородком на занавеску из стеклянных шариков, отделяющую служебные помещения. — Вежливые люди стучат! — Я звонил. — Я не слышала! — Мона Камаль, ссориться со мной не в ваших интересах. — Да уж, — она изогнула луновидные губы и прошла в кабинетик. Крапивин глянул на свои грязные следы на свежевымытом полу и скривился. — Садитесь, пишите, — он придвинул Гюльше письменный прибор. — Бланк магазина брать? Комиссар пожал плечами. Сбросил пальто на спинку стула и уселся сам. Мона Камаль подтянула желтый хрусткий лист, обмакнула перо в чернильницу. — Обязуюсь никому и ни при каких обстоятельствах не раскрывать содержание последующего разговора между мной и мессиром Крапивиным. Подпись, дата, время, — он щелкнул крышкой карманных часов и подставил Гюльше циферблат. — Нате вашу бумагу, — фыркнула она, докончив писать. — Могли бы просто взять с меня слово. — Я не доверяю словам. И даже поступкам. — Мне вас жаль. Мона Камаль достала из ящика стола бархатный кисет и стала набивать трубку. Затянулась. Ароматный дым поплыл по кабинету. — А вроде нормальный человек, — произнесла «бархатный голос Метральезы» задумчиво. — Так пялились на мой тыл, будто желали овладеть мною, не сходя с места. Даль тонко улыбнулся: — Нет, меня просто заинтересовал национальный искоростеньский обычай. Ведь есть куда более удобные способы мытья полов. Гюльша громко фыркнула и закашлялась, подавившись дымом. — Так! Говорите, зачем пришли. У меня масса дел.
Триллве, пока первый пост прочитала, но нраааавится!!! Сильно-сильно. Аж жмурюсь от удовольствия. Здорово всё: ритм, динамика, язык, персонажи, антураж, интрига... Классно-классно! Спасибки! Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Сяп. ************************* — Я желаю показать вам одну презабавную книжицу. Прошу. Он выложил на стол перед книготорговкой новую сказку Халецкого. Мона Камаль отложила трубку и достала очки, заправила костяные дужки за уши. Повертела книжицу, едва касаясь кончиками пальцев. Вдохнула запах, поднесла к глазам. — Переплет клееный. Обложка коленкоровая… Издание для малоимущих. Рисунок… — ногтем Гюльша обвела дудочника. — В халепской манере, удлиненный, пропорции искажены, цвета чистые: синий, черный, красный… Стиль легко узнаваем, но художника не определишь… Названия нет. Они обменялись взглядами. — Записная книжка? Можно заглянуть внутрь? — Разумеется, — Даль разулыбался широко и откровенно, раскрывая книгу на форзаце с адресом моны. Она поправила очки. — Чей это почерк? — Не припоминаю. Комиссар закрыл и убрал книгу. — Что же, мона Камаль, если вы не желаете со мной сотрудничать, я приглашу вас на официальный допрос. Вы же знаете, что бывает за дачу ложных показаний? Гюльша опять закурила, щуря на Даля сквозь очки агатовые глаза. — Обязуюсь изучить Кодекс за отпущенное мне до ареста время. А теперь, ежели угодно… — И вам не интересно, что это за книга? Кому принадлежит? Вас не смущает, что Александр Халецкий послал новую любовницу к старой? Ему показалось, что в голову сейчас прилетит пресс-папье. Но Гюльша лишь закашлялась, подавившись дымом. И ткнула трубкой едва ли ему не в лицо. — Зарубите на носу, молодой человек! Я не была Сану любовницей. Как ненаследная принцесса, я прошла обучение при храме Бастет, и помогала всем, кому требовалось утешение. И перестаньте порочить имена покойных! — Полюбопытствуйте. Гюльша стиснула кулаками края газеты, разглядев фотографию. — Это… низко… Воспользоваться сходством и прикинуться Александром. А кто она? Сыгравшая роль несчастной Ариши? — Я вас представлю, когда у меня будет больше времени, — Крапивин встал. — Последний вопрос, госпожа Камаль. Где можно достать «искоростеньскую иглу»? Книготорговка полностью справилась с собой и вальяжно откинулась на скрипнувшую спинку готического кресла. — Плохо спите? Замучила совесть? Комиссар уперся руками в стол, наклонился, заглядывая глаза в глаза: — А я ведь могу добиться вашей экстрадиции, принцесса. И формальные поводы есть. Полагаю, ваш брат через столько лет будет счастлив удушить… заключить вас в братские объятия. — Хорошо! — Гюльша так дернула нижний ящик стола, что оторвалась ручка. Бросила на стол перед Далем сафьяновый футляр. — Берите. И видеть вас больше не желаю! мои книги
— «И в маске щегольнет иной»… Каково ощутить себя фокусником, Гюльша Ревазовна? — Я не таскаю кроликов из шляпы, — заметила она сварливо. — Но ставлю обол против рубля, что вы досконально изучили историю предмета, Даль Олегович. И вам известна и роль моего мастеровитого предка, и моя собственная. Как и горячее желание, чтобы вы убрались поскорее. Берите, дарю! «Интересно», — подумал Даль. — «И чем же тебе так не терпится заняться по моем уходе? Впрочем, вскоре я удовлетворю свое любопытство. Скромные тихари поведают о каждом вашем телодвижении, прекрасная госпожа, включая мой визит к вам. Будете ли вы плакать над газетой, разыскивать Аришу или давать на главпочтамте телеграмму до востребования»… — Чему вы улыбаетесь? — Вещь, которой место в столичном музее археологии, вот так запросто лежит у вас в ящике стола, — комиссар приподнял вечко, раскрыл футляр и отвернул папиросную бумагу. Тускло блеснули каменное оголовье и покрытое резами золото. — Я должен проверить. — Проверяйте, леший вас дери! Гюльша выхватила «искоростеньскую иглу» из коробки и дернула бегунок. — Полчаса мертвецкого сна вас удовлетворит? — И вам не страшно, Гюльша Ревазовна? — Вы собираетесь проверять «иглу» на мне?! Даль ухмыльнулся. — Интересно, за счет чего она действует? Какой-то особенный яд? — Древний и неувядающий, — буркнула принцесса. — Не думаю. Предок писал о локальном вторжении, заключенном в материальную форму. Кстати, сказку о спящей красавице первым придумал тоже он. Она смочила салфетку эфиром и тщательно протерла иглу. Даль невольно чихнул. — У вас прямо стол изобилия! — Не про вашу честь! Держите! Изогнувшись, Гюльша шлепнула себя по заду: — Подставлять комиссару верхнюю четверть неблагородно. Плечико? Ай-яй! Рукавчик узкий… Где там у нас еще нету крупных сосудов? Стремительным движением она задрала платье на бедре. Полном, особенно белом на фоне черного с золотом. Полюбовалась оторопелым лицом Даля. — Почему вы без чулок? — Вы не в комиссариате нравственности! Впрочем… я мыла пол и побоялась их испачкать. Но могу надеть, исключительно ради вас. Потом оплатите мне их стоимость. — Нет, спасибо. — Ну! Чего вы ждете? Втыкайте! Комиссар был слишком раздражен. Игла вошла наискось, брызнула кровь. Но Гюльша даже не вскрикнула. Веки сомкнулись, лицо отяжелело. Женщина сползла на поручень кресла, дыша с присвистом, даже всхрапнула слегка. Крапивин приподнял и выпустил ее полную руку. Та упала, словно бескостная. Похоже, Гюльша не прикидывалась, а действительно спала. Но мгновенно проснулась, едва Даль выдернул иглу. Зыркнула на ногу. — О-о, как больно… Вы изуродовали меня. — Полагаю, среди ваших запасов найдется пластырь, — он обтер иглу и, морщась от вони эфира, стал убирать ее в футляр. — А любовники… утешаемые… немного повременят. Тут следует проветрить. — Вон! — О, укрой свои бледные ноги! — не удержался комиссар от колкости напоследок. И пресс-папье-таки полетело вдогон, разломав филенку двери.
Что-то во всем этом было неправильное. Несколько смутных догадок не должны были мгновенно привести к искомому. Затраченные усилия казались неадекватны результату. Пойди туда не знаю куда, просей миллиарды песчинок, перекопай сотни навозных куч… Прыгни выше головы. И тогда, возможно, судьба сделает тебе подарок, который ты сочтешь заслуженным. Всяко, Даль относился к жизни именно так. И внезапная удача настораживала. Он промучился этим ощущением до собственного кабинета и даже там не мог выкинуть из головы. мои книги
Порученец выпутался из дивана, поспешно дожевывая маковую булку и запивая чаем, чтобы скорее пролезла. Обдернул мундир и щелкнул каблуками, вскидывая два пальца к виску. — Вот билеты! — приняла огонь на себя Зина. — Я хотел взять в литерный вагон, но… хрум-хрум-буль… — И правильно. Дожевывайте спокойно. Игорек? — Ихар… Ифанович… Далю стало весело. Он отвернулся. Зина тоже хрюкнула в ладошку. — Так вот, Игорь Иванович, — как можно суше, чтобы не смеяться, сказал комиссар. — Закончите трапезу и подберите для меня в нашей гардеробной костюм средней руки чиновника. Или гимназического инспектора. Грим, бородку. И багаж: чемодан и несессер… Содержимое на ваше усмотрение, но не выходя из образа. Все в мой кабинет. Еще… к шести вечера добудьте пролетку с лошадью, самые обыкновенные… Сами переоденьтесь в извозчика, зипун, армяк… что там положено? Неопрятную бороду, шапку спустите на глаза. Игорь закивал. — И ждите меня у грота «Лунный камень». На сиденье положите свежую герберу в белой бумаге. — Бу сделано! — Молодцом. — Николай Иванович передал саквояж, я все устроила, как вы просили, — доложила секретарша. — Вещи к вам поставила… Машу отпустила. Звонков серьезных не было. — Отлично, — Даль потер руки. — Пойдемте, Зиночка. Поможете мне разобраться. Крапивин подхватил булку с блюда, припомнив, что сегодня не завтракал и даже не обедал. И, вгрызшись в нее зубами, прошел в кабинет. — Может, чаю вам, Даль Олегович? — побеспокоилась сердобольная Зина. Он лучезарной улыбкой одарил подчиненную: — Разберемся с делами — и я отвезу вас обедать. Да, подшейте на досуге, — Даль отдал секретарше подписанный моной Камаль документ о неразглашении. — Так, что тут у нас? Зина постаралась. Дамские вещи были разложены на столе аккуратными стопками, рядом стояли открытый пустой чемодан и шляпная коробка с капором. — Юбка, две блузки, платье… Все чистое, выглаженное, вы не сомневайтесь. Пелерина на цигейке. В Эйле сыро в этом время просто ужасно, бр-р, — секретарша передернула плечиками. — А чулки и белье я купила новые, но неброские. И туфли тоже. Неприятно в чужой пот наступать. И вот еще, — Зиночка зарделась, вытаскивая из-под белья коробку с духами. — Недорого совсем, такие любят провинциальные учительницы. «А ведь Алиса и была провинциальной учительницей, пока не погибла…» Крапивин нагнулся над ящиком письменного стола, чтобы Зина не поняла, что с ним происходит. Полезных вещей тут было не меньше, чем в столе у Гюльши. Комиссар выбрал пару паспортов и вручил секретарше коробку с дорогими духами. — Вы отлично справились, Зина. И у меня для вас подарок. Вообще-то я собирался вручить его в день коронации, но там соображу что-то еще… Восторженно ахая, девушка развязала пышный бант и залюбовалась золотыми каракками, украшающими белую коробку. — Но… это же ужасно дорого! — Смелее. Зина вытянула граненый флакон из бархатного нутра. Принюхалась к аромату. Пробкой нанесла духи на запястья и за ушами. — Спасибо, Даль Олегович! Я все для вас сделаю. Он изогнул бровь. — Ну, хорошо… Садитесь на диван и расстегните блузку. Личико Зины залилось свекольным румянцем. Она зажмурилась, стремительно задышала и, откинувшись на лоснящиеся черные подушки, стала одну за другой расстегивать пуговички. Вид простенького полотняного корсета почему-то вызвал в Дале отвращение. С другой стороны, Зина живет на одно жалованье, содержа к тому же больную мать и брата-гимназиста. — Вы меня неправильно поняли. Не надо целиком раздеваться. Выпростайте плечо. Секретарша послушалась. Комиссар сбрызнул ей руку духами и воткнул «искоростеньскую иглу». Глаза и губы Зиночки распахнулись, но почти сразу она завалилась на бок, уложив руку под щеку и подтянув колени к подбородку. Даль благородно укрыл девушку пледом и, пока она спала, успел умыться, побриться и сменить рубашку на свежую. В отличие от Гюльши, Зина очнулась не сразу. Крапивин успел спрятать «иглу» и привести блузку девушки в относительный порядок. — Ой, сморило меня! Простите, Даль Олегович! И сон какой снился… неприятный. — Ничего-ничего. Вы трудились сегодня, как пчелка. Можете и отдохнуть. — Значит, вы не сердитесь? Ой, плечо-то как болит… И на блузке кровь! Даль взял девушку под локоть: — Всего-то капелька. Зацепились где-нибудь. Давайте, Зиночка. Я умираю с голоду.
А господа модераторы прозы! А разгоните кегль в третьей главе, а?
ЦитатаТео ()
А Даль, действительно - ну, гаааад!)))
Да, он оч клёвый. Да все классно выходят. Харизматичные такие. И интрига есть. И вообще - я в восторге. Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Ежели мне нравиццо, я не могу об этом не сказать. А это шикарно. Даже придраться не к чему. Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Картинки вижу и с них пишу. Как только оборвутся, придется бросить, чтобы не испортить. Глянула по датам -- май, сентябрь, несколько абзацев в июле. А потом полный завис. За три года 26 страниц. Может, преамбулу выложить? Хотя она на СИ лежит фиг знает сколько времени. мои книги
Может, преамбулу выложить? Хотя она на СИ лежит фиг знает сколько времени.
Выложи-выложи. Я на СИ лазать не люблю.
А вообще мне так Даль понравился, что я даже пересмотрела отношение к собственным персонажам. Решила, что не буду так уж над ними издеваться. Всё-таки и правда, живые люди...
И ещё мне очень понравилась атмосферность и обилие "вкусных" деталей, вроде пенсне в чае. Давно не получала такого удовольствия Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Прочитал отрывок из первой главы. Вселенная более чем заинтересовала с первых строк, буду читать дальше. А пока небольшие замечания.
ЦитатаТриллве ()
Он бывал в Эйле, прежде,
лишняя запятая
ЦитатаТриллве ()
То, что звали Бастионом, было целой крепостью
может, настоящей крепостью? Или не стоит это уточнять, а сразу перейти к описанию? Ибо Бастион предполагает обычно, что место с таким названием является крепостью в том или ином роде
Пыталась свернуть главу. Думаете, мне дали? ********************************************** Крапивин повез секретаршу в «Лунный камень», тот самый, у которого назначил встречу Игорьку. Несколько узких, как печные трубы, домов — наполовину каменных, наполовину деревянных, с облезающей яркой краской — стояли так близко к берегу Глинки, что едва не сползали в воду. Ресторанчик располагался в одном из полуподвалов и был оформлен под старинный грот: романтичный мрак, едва разбавляемый фонарями на столиках и в стенных нишах, сырые стены, неровный пол, привкус вина и гнили в воздухе. Но хорошая недорогая кухня и богема делали «Лунный камень» одним из наимоднейших мест в столице. Меценаты, импресарио, признанные и непризнанные гении, критики, кокотки, топтуны, поклонники — жизнь била ключом. И простому смертному с улицы просто указали бы на двери. Но Даль не был простым смертным, потому гостей почтительно препроводили к столику у возвышения, и расторопный половой немедля принял заказ. Зина с восторгом оглядывалась по сторонам. Ее начальник был очень мил, заказал даме пирожных и вовсе засмущал девушку. Между тем на край возвышения вышел юноша с копной вьющихся черных волос, в узких черных брюках со штрипками и блузе с отложным воротником. Он поднял скрипку к подбородку и извлек долгую, высокую ноту. Пока зал утихал, держась за уши, кто-то неприметный вынес на возвышение мягкий стул с похожей на лиру спинкой. И тут же гренадерским шагом к стулу проследовала дама в мехах и высокой прическе. Решительно поддернула черную полупрозрачную юбку с треном и взгромоздила на стул ногу в сетчатом чулке. Треснула пропоротая каблуком обивка. Дама обратила к залу набеленное и нарумяненное лицо. — Жуть… — не воздержался от комментария Даль. — Это же сама Аграфена Гарпиус! — выдохнула Зина. На них зашикали. Аграфена продавила комиссара взглядом. Скрипач заиграл что-то соловьиное. И под него заунывным басом, словно вбивая гвозди в головы слушателям: …И я такая добрая, Влюблюсь - так присосусь. Как ласковая кобра я, Ласкаясь, обовьюсь.
И опять сожму, сомну, Винт медлительно ввинчу, Буду грызть, пока хочу. Я верна - не обману…(1) Извинившись, Даль оставил Зину внимать и, под сердитый шепот завсегдатаев, похожий на змеиный шип, вышел из ресторана.
Будет больше, в голове сложилось, просто надо записать.
ЦитатаAnevka ()
Аграфена Гарпиус!
За Зиночку ответственности не несу!
Кстати, у Гиппиус есть и совершенно роскошные стихотворения. Вот так, сочиняя, и узнаешь попутно что-нибудь новое. А еще вчера встретила парня, точь-в-точь как этот скрипач -- в белой маечке и с вороным кудрявым гнездом на голове. Вот так вообразишь кого-нибудь...
Между прочим, из колонок еще и воду добывают, газ и бензин. А колонок -- вообще пушной зверь. 
Я ж не виновата, что он везде пролазит. Собственно, в том мире, из которого выросла Легенда, он был изначально. "Мое королевство" появилось позже. 
Спасибки!
Сяп. 
