Глава маленькая, но она такой и должна быть. Одна болтовня - действия нуль.

Глава 23
Ард

Бочки были пыльными, тяжелыми, крепкими, стояли одна к одной, стянутые толстыми веревками.
– Долго вез. Много дорог изъездил. Но это – первоклассный товар, – торговец взмахнул рукой, и двое помощников скатили по доскам на землю первую бочку. Затем торговец достал из деревянного ящика кран и молоток, с обвязанным тряпицей бойком. – Прошу, молодой хозяин. Пара чаш у меня найдется – оценишь качество.
Вино и вправду оказалось лучше некуда. Темное, в меру сладкое, в меру крепкое, с насыщенным запахом. Но Арду был милее запах пыли – запах странствий.
– Возьмем четыре, – юноша протянул торговцу завернутые в сукно монеты. – Если готов к обмену – могу предложить забрать из погреба ящик пшеничного вина. Оно не то чтобы плохо на вкус, просто в наших краях такое крепкое редко пьют. Десять бутылок из толстой глины, в ивовой оплетке – все, как положено. Ты ведь дальше собираешься отправиться на север, там качества этого вина оценят по достоинству. Мало что согревает нутро и будоражит кровь лучше.
– Юн, но отнюдь не глуп, – усмехнулся торговец. – Парни, выкатывайте еще одну бочку! А ящик – в мою повозку. Чего хорошему напитку киснуть в подвалах вашей замечательной таверны? На северном побережье полно тюленьего жира и китового уса, на которые можно обменять пойло.
Чуть позже, когда они сидели за столом в общем зале, ели моченый виноград и распивали травяной чай, Ард спросил:
– Что слышно в мире? Последние купцы, заезжавшие к нам, привозили только незначительные сплетни о войне горных кланов, – это не было сплетнями, поскольку клан Херидана призвал воина четыре седмицы назад. Тот не хотел уезжать с насиженного места, но и отказаться не мог – боялся опозорить род.
– Все тихо. Мир – болото, вряд ли уже изменится когда-нибудь. Знаю, что где-то, на востоке, разлилась Елга. Затопила участок леса и размыла тракт. Слыхал еще, что в предгорьях Рассветных снегов вообще творится нечто невообразимое – тучи скрыли скалы, дождь хлещет постоянно, иногда валит снег, а по ночам на тропах снуют чудовища. Правда или нет – судить не возьмусь, но добровольно к тамошним племенам не сунусь даже ради барышей. Побережье Кораллового моря приглянулось пиратам: построили две заставы, развернули охоту за рыбацкими и торговыми суденышками. Туда тоже лучше не соваться. А о большем не знаю. Мне интересные лишь края, где можно заколотить монету.
– Всегда думал, что странствующие купцы – не простые торгаши, а еще и искатели приключений в душе. Неужели не интересно узнать, как живут в других уголках Гаргии?
– Абсолютно наплевать. Поверь, парень, имей я возможность зарабатывать, не вставая с любимого кресла – хрен бы меня кто с места сдвинул! Каждый раз, когда дела заносят в края дикарей или к племенам не шибко дружелюбных божков, поджилки трясутся. Из десяти моих лучших товарищей, с которым изрядно поплавал по реке судьбы, в живых осталось трое. И большинство сгинуло не на большаках, как можно было бы предположить. Их сжигали, потрошили, топили в реках, замуровывали в скалах и скармливали волкам. Почему? Потому что богам так было угодно. Чужая смерть – живым наука. Я теперь знаю, куда соваться не следует!
Ард слушал внимательно, но отвечал лишь короткими кивками.
Мир, может, и был болотом, но происходило в нем гораздо больше интересного, чем выходило со слов купца. Его волновали лишь края, где можно заработать, и события, таким возможностям мешающие. Юноше претил такой узкий и убогий взгляд на мир. Добровольная слепота. Увечье. Вместо знаний видеть лишь монеты…
Жизнь в Гаргии не замирала никогда. Если уж где и трясина – то здесь, в таверне.

Поздно вечером, когда жена отправилась на кухню за холодным вином, а разгоряченный Ард все еще лежал на кровати и глядел в окно, он вновь вспомнил, как они покинули роднари. Как ехали веселые домой, как он чувствовал себя самым счастливыми человеком во всей Ваярии. Перед ним лежал новый мир! Открывалось столько возможностей! За спиной светился огнями Файхалтар, задорно плясали снежинки в порывах ветра. Жизнь, казалось, только началась…
А потом была таверна. Куча забот. Рутина.
Отец, уставший трудиться в одиночку, отдал на откуп сыну обеспечение таверны всем необходимым. Немногих старинных украшений из приданного хватило, чтобы подлатать фасад, сделать пристройку для хранения солений и мяса, а также обставить три комнаты для постояльцев и обнести конюшни стеной. В подвалах теперь было вдоволь еды и питья, народу захаживало еще больше – неудивительно, ведь Ландмир прославился не только тем, что обломал зубы кочевникам, но и отправился в путешествие и вернулся, излечив сына!
Свой топор – так и не обагренный кровью – отец велел повесить над дверью, как символ того, что больше хозяин никуда не собирается уезжать из дому.
Ард мечтал, покидая Файхалтар, что будет учиться ходить в пути. На трактах. Узнавать мир. Но вместо этого, опираясь на костыли, шаркал по общему залу и стоял за прилавком. Излечение принесло не так много счастья. Пожалуй, главным чудом, которое он привез из дальних земель, стала его жена – Рэйха. Этим именем девушку нарекла Айла. На наречии кочевников оно обозначало «Неожиданный дар».
Рэйха стала не просто женой, но и другом. Помогала во всем, поддерживала, ухаживала. Ард отвечал, как мог. Она была для него всем, но мир – больше чем все. Его нельзя заменить никем…
Любовь, постепенно раскрывшаяся перед юношей в полном своем великолепии, остужала кипевшее в душе негодование. Но даже это прекрасное чувство отнимало у него время. Стало не до книг. Не до расспросов путников. Заботы, заботы, и снова заботы.
Было глупо требовать у судьбы больше, чем она дала ему сейчас, и все-таки Ард требовал.
В общем зале призывно заиграла скрипка. Ее звук просочился сквозь доски; приглушенный, разлился по комнате. Мелодия была красивой, теплой, ласковой, как весенний ветерок. Зачарованный юноша оделся и спустился вниз. Рэйха была там же. Стояла с запотевшим кувшином в руках и слушала.
Скрипачка – низкорослая женщина, худенькая и легкая, как пушинка, – взобралась на табурет. Инструмент в ее руках изливался то медом, то кровью, в дрожании струн угадывались громовые раскаты, шум прибоя, загадочный шелест ночного леса, треск молний, звон стали. Жизнь и смерть. Мрак и свет. Все – в деревяшке с натянутыми жилами.
Закончив играть, женщина коротко кивнула залу. Ей ответили рукоплесканием – странно, но в этот час здесь не нашлось ни одного мертвецки упившегося углежога или кучера. Все сидели и глазели на нее.
Сама скрипачка была немолода, лицо ее казалось излишне суровым, но в глазах играли такие задорные темно-зеленые искры веселья, что Ард сразу проникся симпатией к гостье.
Вэля поднесла ей костяной кубок, украшенный изгибами серебра – подарок от Ландмира. Тот сидел за столом рука об руку с Айлой. Музыка степнячку, судя по всему, не вдохновила, и она больше внимания уделяла жареному перепелиному крылышку.
– Пью за тех, кто сгинул в пути! – воскликнула скрипачка, подняв кубок над головой. – За тех, кто ушел из дома, чтобы сбивать ноги, мерзнуть на ветру и мокнуть под дождем. Покуда идут по дорогам люди – бурлит в жилах Гаргии кровь!
Ответом ей был восторженный рев мужчин и женщин, покидавших свои дома разве что для работы или посиделок в таверне. Скажет такое любой из их соседей – мигом стяжает славу дурака, ведь он – не человек, одаренный талантом богами.
– Чудеса, – сказала Рэйха чуть погодя, когда многие из сидевших в зале мужчин подошли к страннице и вручили ей монеты. – К утру и не вспомнят, что она вообще была здесь! А если и вспомнят, станут обсуждать, что у нее под платьем. Почему же сейчас все такие счастливые? Почему завороженно слушают?
– Потому же, почему я люблю читать, – ответил Ард, сжав кулаки. – В такие минуты ты не тот, кто ты есть. Ты – иной. И окружает тебя не твой обыденный мир. Видишь все по-другому…
Утро, как всегда, Ард начал с того, что, обнаженный по пояс, нарезал круги вдоль фасада таверны. Посох уже натер ладонь, ноги болели, икры казались нашпигованными раскаленными иглами, но юноша продолжал ходить. Сегодня ожидалась грандиозная уборка в преддверии праздника наступающей зимы, поэтому дел для юноши практически не было. Все, что следовало подготовить, он подготовил еще вчера.
Теперь оставалось лишь мечтать о том, как после ходьбы и бани усядется в кресло с книгой в руках.
Рэйха трудилась наравне с остальными девушками, но она сама взвалила на плечи такую ношу.
Айла ускакала в поля, чтобы развеяться и размять косточки, а Ландмир повез братцу и его семье подарки.
Остановившись ненадолго возле поленницы, чтобы отпить из фляги ромашкового чая, юноша увидел сидящую, привалившись спиной к бревнам женщину. Скрипачку. Рядом с ней на траве было расстелено полотенце, на котором лежали вареные яйца, полукруг овечьего сыра, колбаса и пара лепешек, начиненных обжаренным луком. Женщина, несмотря на ранний час, прикладывалась к бутылке.
– О, сынок хозяина! – она встряхнула глиняным сосудом, – не хочешь глоточек? Вино из солнца.
– Чего-чего? – удивился Ард.
– Из персиков, – засмеялась скрипачка, – до чего же вы, простые люди, все воспринимаете дословно! Никогда не обращал внимания, насколько этот фрукт похож на солнце? Нет? В тебе нет романтики, мой милый! А она должна быть присуща юноше твоего возраста! Она даже мне присуща – почти старухе. Бродяге. Страшилищу.
– Ты не похожа на старуху и уже тем более – на страшилище, – ответил Ард. – Меня подведенные углем глаза и морщины не смущают. Я вижу твои руки – у старух они отнюдь не такие. Глаза тоже вижу. В них красота.
– Зоркий, – оценила собеседница, – возраст женщины выдают лишь осанка и руки. Но осанку можно спрятать, а руки… да кто ж на них смотрит, кроме тебя? Скажи-ка, ты встречал когда-нибудь уродливых женщин, юноша?
– Внешне – нет.
– Странный ответ. Не по возрасту странный.
Она замолкла, сосредоточенно очищая яйца от скорлупы.
– Ты бы пересела на бревно, что ли? – предложил Ард. – Не боишься простудиться? Конец осени все-таки.
– Нет, меня греет мое солнце, – она вновь встряхнула бутылкой, – но спасибо за заботу. Мне приятно.
Ард уселся на полено рядом. Положил поперек коленей палку. Некоторое время наблюдал, как полосатый кот выслеживает в высокой пожелтевшей траве кузнечиков.
– Расскажи, что творится в мире?
– Тебе правду или красиво? – ответила скрипачка.
– Правду.
– Ни один человек не сможет ответить, что творится в мире, потому что ни один человек не знает, что такое мир, и где он заканчивается. Для кого-то он – деревня, для кого-то – река, для кого-то – четыре стены и крыша над головой. А у некоторых мир – это человек, с которым просто приятно прогуляться по залитому лунным светом саду… Что мир для тебя, юноша?
Ард задумался.
– Не знаю, – честно ответил он. – Не понимаю. Я слишком мало видел, чтобы понять.
– Я слышала, повидал ты немало, – женщина принялась за лепешки и колбасу.
– Да. Но не понял ничего. А хотелось бы понять. Надеюсь, такая возможность еще будет… Скажи, как ты ушла из дому? Зачем?
– Эк куда хватил, юноша! – воскликнула скрипачка. – Опять спрошу: тебе красиво или правду?
– Красиво.
– Меня понесла река судьбы. Я сама захотела, чтобы она несла меня – и вот я в пути. Днями! Годами! С разными спутниками! В разных краях! И лишь неизменная скрипка со мной. Моя верная подруга! Вместе мы идем в вечность, которую строим нашей музыкой.
– А теперь – правду.
Женщина залилась хохотом. Смеялась долго, спугнув кота и немного удивив Арда слезами в глазах.
– Я поддалась искушению и украла перстень у бога. Захотела – и украла. За это он убил всю мою семью. Сжег родную деревню. Меня оставил в живых, но отдал на поругание своим воинам. Когда я сожгла ядом ребенка в утробе, меня продали в рабство. Пять лет была шлюхой в притоне на побережье Кораллового моря. Но не все так плохо – там меня научили играть на скрипке, читать и писать. Научили видеть и разделять красивое и правдивое, – иначе сошла бы с ума. А потом я сбежала. Прибивалась то к отряду грабителей, то к наемникам, то околачивалась в трактирах, пока не научилась подбирать музыку такую, чтобы цепляла людей за живое. С тех пор я всегда иду. Изо дня в день, из года в год. Куда иду? Не знаю. Видимо, к смерти в безвестности где-нибудь на обочине тракта. Поэтому скажу тебе вот что: никто не уходит из дома по собственному желанию. Сколько угодно говори себе, что жаждешь странствий, на самом деле – что-то другое тянет и будет тянуть тебя в сторону. Будь то судьба, необходимость или же чужая воля.
Ард молчал дольше, чем нужно, но не мог прервать поток соленой грусти. Иногда лучше молчать, потому что теплые слова принесут скорее боль, чем утешение. Уже потом спросил, подавая платок:
– Как тебя зовут?
– Сайнария.

За мелкими хлопотами и заботами дни до праздника Хейме – первой зимней ночи – пролетели незаметно.
Танцы, музыка, выпивка, сладости и разнообразные закуски – всего было вдоволь. Ард, как мог, плясал с женой и Айлой, а потом еще и Вэля его утащила в зал. Юноша вспотел, устал, будто после пробежки, и рухнул на скамейку. Было жарко. Холодный эль лился в горло, как вода.
– Эль и женщины, – радостно заржал оказавшийся поблизости мужчина с длинными седыми усами и гладко выбритым подбородком. Он сорвал с пояса кошель и встряхнул им. – А еще – серебро! Много серебра! Демоны меня заберите, разве не это – жизнь?!
Указательного и безымянного пальца у него не было – лишь обрубки, замотанные полосками кожи. Надетый на голое тело жилет открывал взгляду внушительную мускулатуру и множество мелких шрамов.
– Воин? – спросил Ард, подливая соседу в кружку эль и пододвигая поднос с натертыми чесноком сухарями.
– В прошлом, – махнул рукой мужчина. – Отвоевал свое. Хочу осесть где-нибудь в ваших краях.
– Как тебя зовут?
– Сельвор Трезубец.
– Трезубец?
– Точно. Многие дурни отведали моего любимого оружия! Три дырки в брюхе делают людей гораздо лучше, чем они были при жизни, поверь мне! – он засмеялся, и изо рта полетели крошки.
– Какому богу ты служил?
– Всем. И всех предавал. Вот единственные боги, которым служит верно наемник до самой смерти, – он снял с шеи ожерелье: монеты, насаженные на сыромятный шнурок, – серебро, золото и медь. Лишь это мои хозяева.
При каждом слове он пальцем стукал по монеткам самого разного достоинства и качества чеканки.
– По твоему ожерелью можно изучать Гаргию! – хохотнул Ард.
– Не только ее, малец, – Сельвор щелкун по серебряной монетке, на которой была изображена черепаха. – Это с островов Куднабра. Три года воевал. Мы потопили два десятка вражеских судов и сожгли семь поселений, прежде чем Морской Царь Акто-Бэн уселся на престол! Я потом неделю во дворце пил, ел и трахался, как животное: наложники и наложницы в Куднабре чудеса творят. Счастливое время!
– Интересно. Слушай, а что сейчас происходит в мире?
– Идет война, – воин посерьезнел.
– Где? В каких землях?
– Да везде. Куда ни плюнь. Бог идет на бога, сосед режет соседа, люди дохнут, как муравьи в затопленном муравейнике. Чуть что – и потянуло дымом. Я видел траншеи, заваленные гниющим мясом. Видел горящие корабли и людей, полыхающих, как факелы. Видел, как вороны клюют повешенных на деревьях детей. Война съедает все и всех… Хочешь знать мое мнение? Только шлюхи, убийцы и рабы будут нужны всегда и везде.
– Страшно звучит. Но почему ты так думаешь?
– Потому что богам не нужен никто больше. Ученые? Смех. Торговцы? Глупости. Богам не нужны деньги. Им нужен покорный скот. Я не знаю, почему все мы до сих пор не носим ошейники. Рад только, что преставлюсь до того дня, когда их нацепят на нас.
Арду расхотелось и есть, и пить, и веселиться.
– Но отнюдь не всегда войны затевают боги. Мы тоже хороши.
– Бесспорно, парень, – Сельвор поймал кружкой поток душистого темного эля, – только кому, как не бессмертным, следует палкой отгонять друг от друга распоясавшихся людишек?
– Боги, возможно, мудры и бессмертны, но что-то не могу припомнить, чтобы они своей волей прекращали сражения и разгоняли смертных по домам. Чаще начинают… Спрашиваешь, кому прекращать кровопролития? Людям, которые умнее собратьев, например. Если жить только чужой волей – рано или поздно взаправду окажешься на цепи.
– Вот что я тебе скажу, умник, – воин снова помрачнел, зыркнул на собеседника исподлобья, – те, кто несет перемены, умирают быстро. Видал я таких. Много. Очень много. И всех их смерть забрала рано. Боги – это Ваярия. А Ваярия – это мир. Люди – для мира, а не мир для людей. Вот так я думаю.

Мне кажется, "город ни для кого" по-русски лучше звучит. "Для никого" вызывает ощущение кальки с английского.

проработать?

Глава 26
Ард

Ночь пела скрипкой. Шелестела ее переливами листва, стелился мягко вдоль дорог ковыль, загадочной печалью лился свет звезд. И сердце отзывалось, вторило бессловесной песне, подхватывал ветер мысли, как невесомый тополиный пух, нес над горными вершинами и бушующими морями к неизведанным землям.
Повозку слегка покачивало на колдобинах, но даже тихое поскрипывание колес вплеталось в льющуюся сквозь ночь музыку. Ард был счастлив. Новое путешествие, пусть и недолгое, в пять дней пути, до портового города Мерта, было именно тем, что ему сейчас требовалось. Хоть на время вырваться из трактира, насладиться свободой. Он задыхался в повседневных делах, чах в четырех стенах. Еще немного - и лица посетителей опротивели бы ему окончательно.
Спасибо дяде.
Радоваться неурядицам не хорошо, но, именно благодаря им, Элдмаир не смог отправиться за товаром, которого давно ждал. Корабли из-за сезона штормов редко приходили с островов Вербы, но только там изготавливали изумительные по своей красоте и легкости ткани, готовили удивительный, с горьким привкусом напиток, придающий бодрость телу. Вначале Элдмаир упрашивал съездить Ландмира, да у отца своих забот хватало, предстояло заключить договора с поставщиками мяса и овощей. Тогда вызвался Ард. Не просто вызвался. Напросился, убедил, заливаясь сладкоголосым соловьем, отпустить в Мерт, клятвенно заверив, что не станет влезать ни в какие переделки и доставит товар в целости и сохранности. Отпустить-то отпустили, но навязали чуть ли не отряд охраны. Ард был согласен взять с собой кого угодно, хоть толстую кухарку Пэг с огромным половником, лишь бы вырваться из трактира, очутиться в дороге, которая так манила. Но постоянная опека начинала раздражать. На хмурый вид племянника, дядя лишь развел руками и назидательно произнес:
– Товар дорогой, деньги уплачены большие, а лихих людей, охочих до чужого добра, на дорогах полно, – потом подмигнул, кивнул на брата, и прошептал: – Для спокойствия.
Ясно.
Отец долго не соглашался, обещал отпустить в другой раз, но время поджимало, Элдмаир настаивал, товар могли перепродать, и Ландмир сдался. На окончательное решение повлияло появление Херидана. Мечник вернулся неожиданно. Более мрачный и неразговорчивый, чем был. На вопрос, чем закончилась война между кланами, только отмахнулся.
– Бери меня к себе, Ландмир, на службу. Если нужен. А нет – другого хозяина поищу. Домой не вернусь.
Что-то случилось в племени Хередана, но расспрашивать мечника было бесполезно – легче скалу разговорить. Горец отсаживался ото всех в дальний угол трактира и пил в одиночестве, ругаясь в полголоса на своем языке. Только Арду и выплеснул однажды правду. Ухватил за рукав, когда юноша проходил мимо, вытолкнул ногой из-под стола свободный табурет, указал на него затуманенным, но не от хмеля, а от злости, взглядом.
– Сядь. Ты поймешь.
И выложил все: как сражались с соседним племенем за клочок плодородной земли, которую каждый считал своей, потому что боги так сказали, а им положено верить. Лилась кровь, не успевали хоронить близких. Но справедливость ведь дороже любых жизней. И резали глотки друг другу, забывая, что оба племени жили там с незапамятных времен и даже многие породнились. Но кто о том родстве нынче вспоминал, тот «дорогой журавлей» отправлялся к предкам. Об этом теперь не хвастали, стыдились, а кто и кровью родных с соседней стороны очищал запятнанное позором имя. Случалось, отказывались даже от жен и детей. А потом боги внезапно на чем-то столковались и провозгласили мир. Все стало как прежде, только никто не объяснил, зачем понадобилось столько смертей, ради чего? Но Великим и этого показалось мало. Для скрепления мира должна была быть принесена жертва – с каждой стороны по пять человек, во искупление пролитой крови. Жребий пал и на друга Херидана. С детства как братья были, сражались рядом. Отважный воин… но душой – слепец. Принял выбор как честь, с гордостью на смерть пошел «дорогой журавлей». Все они были счастливы послужить на благо. Да благо ли то? Не прихоть богов? Херидан случайно наткнулся на маленькую пещерку, где жил странный человек, и велико же было изумление, когда тот рассказал невероятную историю, как три брата-бога правили одним народом, а потом расхотелось им делить власть. Начали рвать племя и земли на части, кто больше ухватит, под себя подгребет. Ложь, подлог – все шло в дело. Осознав, что творят недопустимое, младший отказался от борьбы и ушел в пещеры – жить отшельником, наблюдая за перипетиями мира, а два брата добились желаемого, клан разделился, каждому достался свой клочок земли. Так и жили с тех пор, люди поклонялись каждый своему богу, пока не вздумалось великим устроить сначала резню, а потом воссоединиться. Оставаться после такой правды и бессмысленной смерти друга в клане Херидан не смог. Впору самому «дорогой журавлей» отправиться. Горько. Мерзко. Досадно. Казалось, не выдержать такое. Но выдержал. У самого края скалы вдруг понял, что путь не окончен, а его руки и меч еще понадобятся. Пустил коня, куда тот сам вывезет, и принес он к трактиру Ландмира. Знать, судьба ему быть здесь. Мечник взглянул на Арда пристально, в немом вопросе … хотя и сам, наверное, знал ответ.
– Рад, что ты вернулся, – поднялся с табурета Ард. – Но упиваться больше ты не будешь. У воина не должна дрожать рука.
Арду и самому было спокойнее в дороге с Хериданом. Воин опытный, людьми командовать умеет, даже задиристых и непокорных осаживал, потому никто не возразил, когда горец возглавил отряд охраны. Без Парда тоже не обошлось. Куда ж без него? Только в этот раз он наотрез отказался ехать верхом, а управлял повозкой. В ногах лежал топор, рядом на сиденье дубинка. Здоровяк что-то тихо мурлыкал под напевы скрипки Сайнарии. Самое интересное, что его голос совсем не портил музыку, а добавлял ей необычность звучания, усиливая колдовство окутывающей путников ночи.
Удивительно яркая луна, зависшая в небе головкой сыра, хорошо освещала дорогу. Тракт в этом месте был наезженным, шел мимо полей, и засады разбойников ожидать не приходилось. Вот, когда въедут к утру в лес, там держи ухо востро. Сайнария отложила скрипку, завернув в мягкую ткань. Ард пожалел, что музыка оборвалась так быстро, он готов был слушать до самого Мерта.
Каким образом Ландмиру удалось уговорить Сайнарию остаться и дальше работать в трактире – неизвестно. Юноша сомневался, что тому послужили комната и питание. Вольную душу не удержат такие мелочи. Но женщина согласилась, только отпросилась съездить вместе с Ардом в Мерт за новой скрипкой. Старая уже рассохлась, пошел трещинами лак. Звучание от того портилось. Корпус мог развалиться в любой момент. Сайнария сомневалась, что скопленных денег и выплаченного Ландмиром наперед заработка за месяц хватит на новый инструмент. Да Ольхоч, нанятый отцом охранник, подал мысль. Дорога в Мерт пролегала через лес, вдоль границы земли племени арагов. Охранник слышал, что на их территории растут священные деревья, из которых мастерят музыкальные инструменты. Деревья так и называют – «поющими». Араги – племя мирное, приветливое. Сам у них частенько останавливался, проезжая мимо. А бог очень добр к странникам, всегда выслушает, в помощи не откажет, целительскими знаниями поделится, от лесного зверья убережет. В ту деревню отродясь ни одного комара не залетало, змеи не заползало. Если его попросить по-хорошему, может, и не откажет, не пожалеет кусочек поющего дерева для благого дела. А за такую бесценность, ни один мастер не устоит, либо цену сбросит, либо предложит обмен. Вот Сайнария и увязалась с ними, а вместе с ней и Рэйхе. Не захотела оставаться дома, заявив твердо: «Куда муж, туда и я». Так и набралось их одиннадцать человек.
Выехали еще на рассвете, на двух телегах. Лошадки бежали споро, Элдмаир не поскупился, выделил молодых, выносливых, потому устроили привал всего пару раз: животным дать немного отдыха, да самим размять ноги. Ночь выдалась против душного дня чудесная, прохладная, оттого решили двигаться дальше без остановок. А привал сделать уже в деревне. Ольхоч уверял, что лесной народ хлебосольный, гостям всегда рад. За животинкой присмотрят, и их накормят, приветят.
К утру въехали в лес, и охрана сразу взялась за оружие. Мало ли, кто, с каким злым умыслом таится в чаще. Но дорога шла широкая, видно сразу – часто по ней ездят, а лес оказался на удивление спокойным. Ольхоч указывал путь. На развилке остановились. Посовещавшись, решили сразу не ехать всей толпой в деревню. Парда с лошадьми и двух охранников оставить здесь, а другие пойдут, разведают – ко времени ли явятся в гости. Примут араги – кто-нибудь вернется за остальными. Нет – легче назад пробираться по узкой тропе без лошадей. Херидан предложил для безопасности и женщинам обождать тут, но Сайнария решительно спрыгнула с телеги:
– Я не трепетная девица, обо мне не надо беспокоиться. Постоять за себя умею.
Спрашивать Рейхе горец уже не стал, помнил, как она обращалась с ножом. Однако людей распределил так, чтобы Ард с женщинами находились в середине, защищенные со всех сторон.
В лесу дышалось легко. Солнечные лучи просачивались сквозь ветви, ложась под ноги игривыми пятнышками света, птицы пели на разные голоса, аромат трав и цветов кружил голову. Не досаждали бы еще комары и мошка – совсем было бы замечательно.
Деревья расступались. Между ними курчавились спелой зеленью кустарники, виднелся оплетенный шелкопрядом папоротник и темно-зеленый мох. Стволы покрывали наросты несъедобных сухих грибов, годящихся для растопки, с узловатых ветвей свисали космы «бороды лесника». От мягкой желто-бурой подстилки из палых листьев пахло сладкой прелостью. В двадцати шагах от тропы переливался журчанием ручей. Вода в нем была темная, прохладная, с терпким привкусом. Сайнария вылила из фляги старую, захваченную из дома и нагревшуюся в дороге.
– Настоящий сок земли, – сказала скрипачка. – Нет ничего слаще! Разве только медовуха. Или – вино. Эль, правда, тоже ничего попадается, но если на чистоту – до умело сваренного пива ему далеко-о-о…
Местность не казалась дикой. То тут, то там виднелись охотничьи зарубки на деревьях, расчищенные и распаханные поляны с хвощом и «хлебными клубнями». Широкие вырубки, где из земли торчали пни и лежали заготовленные бревна. Ручеек был слишком мелким для сплава и, судя по всему, доставляли заготовки в деревню на телегах.
Частокол показался неожиданно. Увитый диким горошком и плющом, высокий, крепкий. Одна из воротных створок была приоткрыта. Проход никто не охранял.
Не успела компания дойти до ворот, как из них выскочила собака. Следом – еще три. Они проскользнули мимо людей, настороженно прижимая уши к головам.
– Видели? – спросила Рэйха. – Морды в крови. У всех.
Послышалось тихое шарканье. На дорогу ступила женщина. Одеяние грязное, подол залит кровью. В руках она держала шевелящийся и плачущий сверток. Лицо незнакомки покрывала пыль, которую пробороздили слезы. Глаза казались выпученными, зрачки – как черные монеты. Губы нервно дернулись.
– Ему больно. Ему не должно быть больно! Он не хочет боли. Хочет, чтобы боль ушла! Но она не уходит!
Никто ничего не успел сделать. Миг – и хрустнули тонкие детские косточки. Убийца выронила замолкшего малыша в пыль и расхохоталась, ухватившись окровавленными пальцами за волосы. Ее смех перерос в вой, затем – в хрип и всхлипы.
Ард не знал, что человеческая глотка может издавать такие звуки.
Безумный взгляд детоубийцы уткнулся в чужаков. Пальцы рванули пряди, выдирая целые клочья. Сломанные ногти оставили на щеках царапины.
– Больно! Больно! – Она вскочила на ноги, двинулась к людям.
Щелкнула тетива. Голова женщины мотнулась. Убийца рухнула на землю совсем рядом с мертвым малышом. Стрела вошла в левую глазницу по самое оперение.
Херидан оголил меч и двинулся вперед. Один из лучников ухватился за топор, другой выудил новую стрелу.
– Стойте! – рявкнул Ард. – Что вы творите? Зачем ее убили?!
– Она была безумной сукой, – холодно ответил горец. – Сломала шею грудничку. Нам здесь еще спасибо скажут…
Но в деревне никто ничего не сказал. Некому было говорить. Их встретила только неуютная подозрительная тишина. Даже шум леса и легкого ветерка, гуляющего в листве, не долетал сюда. Двери в деревянные избы были распахнуты. Земля хранила отпечатки босых стоп. На колодезном срубе стояло наполненное водой ведро. У колоды лежал, словно отложенный ненадолго, топор. На веревке висело давно высохшее белье. У плетня валялась перевернутая корзина с грибами. Людей не видать.
Ольхоч напряженно прислушался.
– Странно, поющие деревья молчат. Когда дует ветер – они точно свирель переливаются музыкой. А сейчас тихо, словно… – охранник повернулся встревоженно к горцу, – мертвы.
– Нужно заглянуть в избы, – сказал Херидан. – Поискать жителей. Старайтесь не шуметь. Ард, присмотри за женщинами. Кто появится – вопите в три глотки.
Воины разбрелись. Ступали с опаской, крепко сжимая в руках топорища и рукояти ножей.
Ард огляделся. Избы, курятники, небольшая кузница, выложенная досками тропинка…
– Ты куда собрался? – прошептался Рэйхе.
– Хочу заглянуть в божий дом. Кому, как не защитнику знать, куда подевался деревенский люд?
Ноги сами понесли по тропе. Туда, где высилось святилище из досок, камня и дерна. Оно походило на холм, в котором вырыли пещеру, и укрепили стены и своды.
У входа стояли высокие шесты для факелов. На один из них был насажен человек. На его шее висели жуткие бусы – связанные веревкой головы трех детишек и женщины. Рядом лежало покрытое пылью тело молодки, возле стены сидел мужчина со вспоротой грудью. Последние десять шагов к обиталищу бога пришлось пройти по хрустящей багровой корке. Ард замер на мгновение, раздумывая, стоит ли идти дальше или лучше позвать Херидана? Но понял, что повернуть уже не сможет.
Из святилища разило смертью. Насыщенный запах оглушал, сбивал с шага и заставлял глаза слезиться. Рэйху вывернуло дважды, она еле удержалась на ногах. Девушка простонала, закрывая лицо руками:
– Кто… кто сотворил такую мерзость? Даже детей не пощадили!
Сайнария указала на молодку с расколотой головой.
– Подол задран и бедра в крови. Либо осмелевшие разбойники принесли сюда смерть, либо – вражеский отряд.
– Не смеши, – отмахнулся Ард. – Здесь нет армий. Сплетни разлетаются быстрее стрел. Если бы кто-то пожаловал сюда из соседних земель – мы бы услышали…
– Степь под боком, – парировала скрипачка. – Гуурны способны учинить такое. Сама видела, что они делают с караванами… Да и твоя мачеха рассказывала, как и от чего ее спасли.
– Через частокол на конях карабкались? – проворчал Ард. – Это не караван. Деревня! Видишь, сколько вышек и дорожек по-над стенами? Охотники перестреляли бы гуурнов…
– Не знаешь ты, чего можно добиться хитростью и обманом. Порой люди сами открывают двери, пуская в дом смерть.
Правда в словах Сайнарии имелась. Такое вполне могло произойти и здесь.
Из святилища пахнуло смрадом. На этот раз даже юноша не смог удержаться и выблевал все, что съел на привале. Рэйха застонала еще громче. Ард притянул жену к себе. Провел ладонью по мягким пахучим волосам, попросил, чтобы успокоилась и не глядела на мертвых. Рэйха всхлипнула, прильнула лицом к его плечу. Горячие слезы быстро пропитали ткань рубахи.
– Вот так, девочка моя, – сказала, подходя к ним Сайнария, – поэтому женщине лучше сидеть дома и вязать носки возле огня. Мир – скверное место.
– Но ты воспеваешь бои и смерть! – воскликнула Рэйха. – Она красива, величественна в твоих песнях!
– Песня не может гнить. Песня не будет вонять. От песни не разит мочой и дерьмом, дорогая, – скрипачка взяла девушку за руку. – Я не просто пою, но и вру. Вру красиво. Быть может, лучше всех в Гаргии! Но от вранья правда смердеть не перестает. Иди за мной. За околицей воздух посвежее…
Они удалились, оставив Арда одного. Ему вновь захотелось бросить все и отправиться прочь из деревни, но он должен пройти до конца. Чтобы увидеть. И понять. Закрыв ладонью нос, быстро – насколько быстро вообще мог двигаться – вошел в капище.
В кровавой грязи на полу валялись тела. Раздувшиеся, почерневшие. Повсюду копошились белые черви и летали мухи. Сам воздух казался мертвым на вкус. «Эта пещера не может существовать в Гаргии!»
Посреди всего буро-гнилостного ужаса возвышался алтарь из полированного камня. Он был залит засохшей кровью.
На алтаре лежала мертвая женщина. Судя по всему – мертвая два или три дня, кожа приобрела зеленовато-восковой оттенок. У алтаря находилась каменная, доверху наполненная человеческой требухой чаша. Под ней едва тлели угли. Напротив раздвинутых ног покойницы стояло обнаженное существо. Бесполое, с длинной гривой черных засаленных волос, больше напоминавших свалявшуюся шерсть. Бледное лицо покрывали черные и красные пятна. Как кожу больного пса. В руках существо сжимало деревянный фаллос.
Погружая его в замученную женщину, обезумивший бог раз за разом повторял:
– Мне не должно быть больно… не должно… ты ведь понимаешь? Я не могу больше терпеть эту боль! Отдай мне свою кровь… хотя бы чуть-чуть…. Почему же нет крови, проклятая ты тварь? Где она? Мне больно! Мне так больно… У меня под кожей жидкий свинец… в глазах – угли… в голове – раскаленный котел … мне нужна она! Нужна кровь!
Рот его не раскрывался, но слова беззастенчиво ломились в сознание юноши.
Дольше терпеть Ард не мог. Рухнул на колени, зажал ладонями уши. Чужая боль стала его болью, чужая воля искажала, вытесняла собственную, присосавшись, как пиявка, к сознанию. Юноша принялся вторить безумцу, ощущая, что слова не способны насытить, унять боль.
Что-то темное и чужеродное завладевало им, толкая к убийству.
Раскачиваясь, как пьяный, он подскочил и хватил бога по голове своей палкой. Еще раз. И еще. Бил, пока череп свихнувшегося монстра не треснул, пока не брызнула зеленовато-черная кровь. Бил, пока сам не почувствовал удар в грудь, от которого завалился на спину, задыхаясь и обливаясь слезами. Голова раскалывалась от боли.
«Снова! Снова из бога вырвалась волна силы!»
Волна непонятной энергии рванулась вверх, проломив потолок и едва не разрушив святилище. На Арда упало несколько внушительных кусков земли и едва не перебило ребра балкой.
Наваждение исчезло. Чужая воля перестала ломиться в сознание. Пришедший в себя юноша выбрался наружу, чтобы угодить в руки подоспевшему Херидану.
– Твою-то мать, парень! – проворчал горец. – Мне бы стоило запомнить, что тебя нельзя даже на мгновение оставлять одного! Что стряслось на этот раз?
– Зайди внутрь, – с трудом разлепив искусанные губы, ответил Ард. – Зайдите все и посмотрите!
Он разрыдался, выскользнул из рук ошарашенного Херидана и упал на живот. Посмотрел на испачканные кровью руки.
«Я убил бога…»
Охранникам не потребовалось даже перешагивать порога, чтобы все понять. Херидан зло покосился на Ольхоча
– Говоришь, народ хлебосольный, мирный, а бог – сама доброта?
Растерянный воин смахнул со лба пот, пугливо оглянулся на холм.
– Сам не понимаю, что произошло. Сколько ездил, всегда спокойно было.
– Чтобы ни случилось, надо отсюда уходить. И как можно быстрее, – проронил другой охранник.
Херидан кивнул, подхватил Арда под руки, поставил на ноги.
– Ты как? Идти можешь?
– Дойду. А с ними, со всеми, что делать? Так бросим? На поживу зверям? Не по-человечески это.
– Лучше не трогать, – вмешался в разговор третий охранник. – Мы не знаем, что за напасть на них обрушилась, вдруг болезнь или порча какая. Уходим, хозяин.
Они без оглядки припустили к оставленным телегам. Мертвая тишина, накрывшая деревню, вдруг навалилась на путников внезапным чувством страха. Ощущение, что стоит оглянуться, и они увидят, как в распахнутых настежь воротах толпятся все жители деревни – мертвые, покалеченные, смотрящие с укором им вслед, было настолько явственным, что по спинам тек холодный пот.
– За вами призраки гонятся, чего вы такие перепуганные? – дожевав колбасу, заржал Пард, когда они выскочили к телегам. Его смех тут же смолк, стоило заметить, как трясет Рэйхе, как напряжен Херидан, а Ольхоч, сжимая оберег, бормочет заклинания. Ард сам напоминал призрака – глаза остекленели, лицо белее мела.
– Случилось чего? – сразу насторожились дожидавшиеся их охранники.
– Уходим! Гоните, как можно быстрее! – рявкнул горец, вскакивая в седло.
Засвистели плети, закричали возницы, погоняя лошадей. Летели галопом, пока лес не остался далеко позади.
– Что там было-то? – покосился назад Пард. – От кого бежали?
– От деревни мертвецов, – сплюнул Херидан. Желваки ходили у него на скулах.
– Все мертвы, что ли? – вскинул бровь Пард. – Мор или нападение?
– Местный божок спятил. Всех поубивал. Никого в живых.
Пард посерел лицом.
– Дела…
– Не понимаю, – неожиданно простонал Ольхоч. – Я много раз у арагов гостил, к молодке одной наведывался. Не было людей более приветливых, чем здесь. С богом сколько раз о жизни говорили. Умно, складно он о мире рассказывал, мудростью делился. Ни гордыни в нем, ни зла не было, о людях своих как о детях пекся. И вдруг такое… Онейку я на огороде мертвой нашел – зарубленную, а сынишку ее в колодце.
Охранник обхватил голову руками, закачался.
– Не война ведь. За что же их так? В чем провинились?
Ответов ни у кого не было. Потупились, отвернулись, с ужасом представляя на месте жителей мертвой деревни своих родных.
Сайнария склонилась над мужчиной, приобняла, что-то зашептала на ухо, и Ольхоч успокоился в женских руках, притих. Херидан протянул ему фляжку с вином.
– Выпей.
Тот судорожно глотнул, протянул обратно. Горец тоже выпил, передал следующему охраннику.
– Помянем бедолаг. Да прибудут их души в покое.
Фляжка пошла по кругу. Остаток дороги до ближайшего постоялого двора проделали в молчании. Устраивать привал никто не захотел. Слишком яркие стояли еще перед глазами картины произошедшего в деревне, терзал носы запах смерти, въевшийся в одежду. В таком состоянии лучше ночь проводить под крышей, чтобы мертвые не пришли на зов воспоминаний.
Поручив лошадей конюшему, путники прошли в трапезный зал. Постоялый двор был раза в два больше трактира Ландмира. Место хозяин выбрал удачное, на пересечении трех важных дорог, ведущих к большим городам: портовому Мерту, Дэйвиру и Кору. Тракт оживленный, людей много проезжает. И в зале путников набилось – еле свободный стол нашли. Расторопные служаночки тут же выполнили заказ, принеся горячей каши с мясом и грибами, двух гусей, соленой капусты и три кувшина вина: Ард решил не скупиться.
Понуро выпили. Попытались завести разговор о дальнейшей дороге и ждущих в Мерте делах, но само вышло, что вернулись мыслями к деревне.
– А я вот думаю, неспроста тот бог спятил, – произнес Савор, самый старший по годам охранник. Высокий, жилистый, проворный, мышцы на руках, что морские канаты, лицо узкое, заостренное, волчье напоминает. И взгляд такой же, настороженный. Может, потому до седин и дожил при столь опасном ремесле, что всегда к любому нападению готов. Опрокинув вино в рот, вновь наполнил кружку. – Кто-то или что-то помогло ему.
– С чего взял? – прищурился Херидан.
– По словам Ольхоча бог мудр и добр был, народ свой не обижал. Встречал я таких на своем веку, кому действительно поклоняться хотелось. Не из-за страха, а от души. В таких злобы нет и взяться неоткуда. Вот и вопрос: откуда она пришла? Что ни детишек, ни женщин не пожалел?
– Разве поймешь этих богов, что у них на уме? – буркнул Херидан. – Утром о доброте вещают, а вечером деревню кровью заливают?
– Я чувствовал его боль и ужас от содеянного, – тихо произнес Ард. – Он был в отчаянии, исступлении. Савор прав, что-то привело его к безумию.
Проходивший мимо парень с кружкой пива приостановился возле их стола, открыто вслушался в разговор.
– Уважаемый, тебе чего? – грубо поинтересовался Херидан. Остальные охранники тоже недобро глянули на подслушивающего.
– Простите мое любопытство, – тот нисколько не смутился колючих взглядов. Без приглашения перелез через скамью, сел за стол, подвинув бесцеремонно Парда, – я случайно услышал ваш разговор. Вы побывали в деревне, где бог убил всех жителей? Верно?
– Вы тоже были там? – заинтересовался Ард.
– К сожалению – да. Прискорбная картина и пугающая. И непонятная оттого, что лорасы племя не воинственное, их бог не приветствовал кровопролития.
– Лорасы? – Путники за столом переглянулись. – Мы видели деревню арагов.
– Значит, это уже третья, – покачал головой незнакомец, – уверен, что есть еще такие.
– Вы что-то знаете? – Наклонился Ард к парню.
– Пытаюсь выяснить. Но везде происходит одно и то же. Бог, прежде отвергающий насилие, вдруг превращается в безумца и с крайней жестокостью вырезает племя. Подозреваю, что все это неспроста. Потому и иду в Мерт, хочу покопаться в свитках библиотеки, узнать, не случалось ли похожего раньше.
– А сам-то ты кто? Чем промышляешь, человече? – Уставился на незнакомца с подозрением Херидан.
– Хожу по миру, собираю разные истории, легенды, сказания, песни сочиняю. Вот необъяснимый случай с богами заинтересовал. А вы путешествуете или дела вынудили в дорогу отправиться?
– Дела, – коротко бросил горец, показывая всем видом, что пора бы незнакомцу убраться отсюда.
Но парень то ли сделал вид, что не заметил намека, то ли не принял его на свой счет, продолжая увлеченно рассказывать, как наткнулся на деревню, в которой осталась жива одна древняя безумная бабка, воющая одно и тоже слово: «Мшара». Что оно означает, незнакомец так и не сумел от старухи добиться. Заинтересовали его еще и черные, как смоляные, полосы на воротах.
– На изгороди деревни арагов были такие?
Один из охранников кивнул.
– Видел. Еле пальцы оттер. – И тут же с испугом взглянул на ладонь. – А если то проказа? А я касался. Дубина!
Вскочил из-за стола, бросился во двор руку отмывать.
– Поздно, – произнес с беспечным спокойствием парень. – Если то проказа или другая неведомая зараза, уже бесполезно руки мыть. Исход один, – сказитель красноречиво закатил глаза, вывалил язык изо рта. – Только зря он испугался. Я тоже дотрагивался, ничего не случилось. Жив и здоров до сих пор… Чего не скажешь о селении, где эти полосы оказались намалеваны.
Херидан сжал кулаки, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не придушить незнакомца.
Рэйхе клевала носом, и Ард отправил ее спать. Вслед за ней потянулись в комнаты постепенно и остальные. За столом остались только Ард и бродячий сказитель. Они проговорили до утра. У Лерста, так звали путника, в запасе имелось много занятных историй из его жизни и былин разных народов. Ард давно не проводил так замечательно время, в увлекательной беседе с человеком, исходившим много земель. Утром юноша объявил Херидану, что Лерст едет с ними до Мерта.
– Разумно ли подбирать незнакомого человека по дороге, хозяин? Не пожалеть бы потом. А если он подсыл разбойников?
– Вот и проследишь, выяснишь, кто он на самом деле. Но с нами Лерст поедет.
– Как пожелаете, хозяин, – не стал оспаривать приказ Херидан.
До города добрались без происшествий. Утро нового дня развеяло неприятный осадок воспоминаний. Заботы вытеснили тяжелые мысли. Жизнь брала свое. Истории Лерста, полные невероятных приключений, слушали с интересом уже все в обозе. Забавный парень оказался их новый спутник. Немного чудаковатый, но увлеченный путешествиями, сказками и былинами народов. Ард нашел в нем родственную душу. Лерст был старше его на семь лет, но когда они погружались в беседу или спор о дальних землях и прославленных героях – разницы в возрасте не ощущалось. Сказитель выглядел худощавым, даже отощалым. Не хватало на него Пэг с ее пристрастием накормить всякого голодного. Уж под приглядом кухарки вес быстро набрал бы. А то глядеть жалко. Тонкие руки, щуплая высокая шея, ввалившиеся щеки, ребра выпирают, хотя поесть сказитель любил. И сытно. Парень постоянно что-то жевал: то сухарь, то сорванную с куста ягоду, то подобранную с земли дичку-грушу. Когда ни спроси, Лерст никогда не отказывался перекусить, даже если трапезничал совсем недавно.
– Не в коня корм, – изрек Херидан, которому хватало порой на весь день трех сухарей и узкой полоски сушеного мяса.
Пард постоянно сокрушался, что шалопутный сказочник съел все запасы, и на обратную дорогу придется покупать новые. Однако в пути от голода никто не умер. В Мерте, хорошенько подкрепившись в одной из харчевен, все разошлись по своим делам. Ард с охранниками поехал за товаром, Рэйхе с Сайнарией отправились на поиски мастера скрипок. Лерст в библиотеку.
В порту можно было заблудиться, но помня наставления дяди, Ард быстро нашел нужный склад и отвечающего за товар смотрителя – толстого как бочка, с обвислыми до груди усами Каяда Али. Тот для приличия поворчал, что задержались. Еще день-два и ушел бы бесценный груз в другие руки, уже и покупатель приходил, цену лучшую давал. Не держи договор с Элдмаиром – давно сбыл бы с рук. При виде вложенной в ладонь монеты смотритель стал более услужлив и улыбчив. Засуетился, распахнул с поклоном двери склада.
– Достопочтенному Элдмаиру всегда рад услужить. А ты, значит, племянником ему приходишься? Похож, похож на дядю. Хватка купеческая чувствуется.
Ард отсчитал остаток оплаты, забрал товар и, поспешно распрощавшись, уехал. Херидана с охранниками и грузом он отправил обратно в харчевню, сам решил пройтись по городу, поискать жену с Сайнарией. Поспрашивав людей, узнал, что изготавливающий скрипки и прочие музыкальные инструменты мастер в Мерте всего один, да и у него товар не особо в ходу. Редко кто покупает. Инструменты делает хорошие, но характер скверный. Захочет – продаст, захочет – откажет покупателю. И как концы с концами сводит при своем ослином упрямстве?
Узнав, где находится лавка, юноша направился в ее сторону. Не успел подойти к дверям, как на крыльцо выскочила разгневанная Сайнария, немного ошеломленная Рэйхе плелась следом. «Не сторговались», – понял сразу Ард. Но все равно спросил, словно не заметил состояния женщин:
– Купили скрипку?
– На старой поиграю, – буркнула Сайнария.
– Он сказал, что нам разве что в бубен бить, а не такого возвышенного инструмента касаться. К нему за скрипками из других земель приезжают, и он не опозорит свое имя мастера, опустившись до продажи бродяжкам своих творений. Это не деревянные бездушные ящики, как у циркачей, на которых и медведи способны бренчать. Его скрипки сердцем внимать надо, – выложила все без утайки Рэйхе. – Он нас даже слушать не стал, на деньги не глянул, выгнал из лавки.
– Понятно, – Ард поддел носком сапога валявшуюся на мостовой луковицу, взял под руку Сайнарию, потянул за собой.
– Пойдем-ка обратно.

Anevka, спасибо. Вы нас вдохновляете. Тогда добавляем окончание главы.

– Ноги моей больше не будет в лавке этого брюзжащего козла!
Но Ард был настойчив, и женщинам пришлось войти вместе с ним в помещение.
Лавка оказалась крохотной, но ее размеров вполне хватало, чтобы представить зашедшему покупателю весь ассортимент изделий. Знающему человеку хватило бы одного взгляда оценить отличное качество товара. Ард знающим не был, даже многие выставленные на показ инструменты видел впервые, а названия и не слышал. Однако ума хватило понять по качеству работы, точным линиям, идеальным изгибам инструментов, блестевшему лаку, что вышли они из-под руки великого мастера.
– Доброго здоровья, хозяин, – поклонился юноша старику маленького росточка с пышной седой шевелюрой, наряженному в длинный черный фартук.
– И тебе здравствовать, добрый человек, – ответил мастер. Поправив круглые очки на толстом носу, сердито глянул на переминающихся за спиной Арда женщин. – А вы чего тут забыли? Сказано – убирайтесь, бродяжкам не подаю.
– Они со мной. И нам нужна скрипка. Хорошая, достойная этой женщины, – юноша вытолкнул вперед Сайнарию.
Старик презрительно фыркнул.
– Ей разве что на кожаной флейте играть, на большее не сгодится.
Скрипачка вспыхнула.
– Нет в этой лавке достойного инструмента. Если в душе грязь, даже талантливые руки не создадут красоту. Разве только колокольчик на шею коровам или трещотку, разгонять ворон.
– Да как ты смеешь, дрянь, судить о том, в чем не разбираешься?! – взъярился хозяин, потрясая кулаком. – Да я…да мои инструменты…
Ард запихнул себе за спину Сайнарию, собирающуюся ляпнуть еще что-то резкое старику.
– Она погорячилась. Мы извиняемся. Но и вы не правы. Не достойно истинного мастера оскорблять покупателей, и судить о них по одежке. Мы бы обратились к другому торговцу, но нам сказали, что лучшие скрипки здесь. Прежде, чем вновь откажете, послушайте, как моя родственница играет. Сочтете игру плохой – уйдем.
– У меня нет времени выслушивать всякое бряцанье, выдаваемое за музыку, – отрезал хозяин. Показывая, что разговор окончен, повернулся и, пришаркивая, направился в другую комнату, но тут, под требовательным взором Арда, Сайнария достала свою скрипку и заиграла. Старик замер. Так и стоял к ним спиной, пока музыка не оборвалась. Потом медленно обернулся, оперся ладонью на стул, поглядел на хмурую женщину, с рассохшейся скрипкой у плеча. Неопределенно кивнул и молчком удалился в соседнюю комнату.
– Хватит с меня. Ничего он не продаст. Пошли, – потянула Сайнария к двери Арда с Рэйхе.
Они вздохнули, двинулись за ней.
– Постойте. – Из комнаты появился мастер, неся черный футляр. Бережно положив на прилавок, раскрыл трепещущими пальцами. Внутри была скрипка. Но какая! Даже Ард с Рэйхе затаили дыхание при виде такой красоты. В футляре лежал не инструмент, а сама богиня музыки. – Ее зовут Душа. Когда-то сделал для дочери… Но смерть перечеркивает порой наши мечты. Вы так играли… Никогда прежде не слышал ничего подобного. Словно вновь обнимал дочь, видел родные глаза, слышал смеющийся голос. – Старик подвинул скрипку Сайнарии. – Она ваша. Вы сумеете ее заставить запеть так, как не пела еще ни одна скрипка в мире. В ваших пальцах колдовство – и они достойны вдохнуть его в Душу.
– Спасибо, конечно, но эта скрипка стоит безумно дорого. Всей моей жизни не хватит, чтобы расплатиться за нее, – растерялась женщина.
– Душа нашла своего хозяина, а мне вы подарили мгновения непередаваемого счастья, возвращение в молодые годы. Простите за грубость и слепоту – разучился видеть за неприглядной внешностью талант. Жизнь и старость не красит нас и только усиливает недостатки. Но сегодня вы преподали мне урок. А каждый урок требует оплаты. Скрипка ваша. Не унижайте, прошу, меня деньгами, – затряс мастер рукой на протянутый Ардом мешочек с серебром. – Музыка выше всяких денег.
Юноша с женщинами поклонились и вышли ошарашенными из лавки. Сайнария прижимала скрипку к груди, словно новорожденное дитя. Радость, неверие в подобное чудо сияли в ее глазах.
– А ты хотела уйти. Мастер совсем неплохой человек.
– Несчастный только, – добавила Рэйхе, прижимаясь к мужу.
Лерст явился утром следующего дня, когда они уже собирались уезжать. Лошади плясали в нетерпении под седлами, люди закрепляли надежнее груз на телегах и делали последние приготовления к дороге. Сказитель шел, слегка пошатываясь, словно пьяный. Заметив Арда, радостно замахал рукой и побежал навстречу.
– Ты не поверишь, что я узнал! – восторженно затараторил он. – Сначала думал, что все без толку. Ночь просидел – ни одной зацепки. Не представляешь, сколько пришлось просмотреть документов, отчетов! И буквально на заре, вот оно, о-ля-ля! – Парень хлопнул с победным выражением в ладоши. – Нашел! А вы куда-то собираетесь?
Только сейчас он заметил груженые повозки, рассаживающихся по своим местам людей.
– Уезжаем. Дела сделали, пора домой, – ответил Ард.
– Как домой? – вытаращился Лерст. – Я думал, еще побудете несколько дней, разрешим вместе загадку безумия богов.
– К сожалению, некогда. Надо ехать. Был рад знакомству, – Ард, прощаясь, хлопнул сказителя по плечу, забрался на телегу.
– Не понял. Вы меня бросаете? – с укором пробормотал Лерст. Судя по лицу парня, для него это стало такой неожиданной новостью, что Ард даже растерялся.
– Помнится, уговор был довезти тебя только до Мерта, – пришел на помощь Херидан.
Обида на лице сказителя сменилась улыбкой. Парень ударил себя ладонью по лбу.
– Точно. Дырявая голова. Совсем забыл сказать! Я еду с вами, – запрыгнул на телегу рядом с Ардом, уместил сбоку котомку. – Так вот, на чем я остановился? Ах да, наткнулся на свиток совершенно случайно …
– Куда с нами? – нахмурился горец.
– Ну, куда вы, туда и я. А куда, кстати, направляетесь? – сказитель прищурил один глаз от солнца, глядя снизу вверх на высокого всадника.
– Домой, а тебе куда надо? – прорычал Херидан.
– Без разницы, – беззаботно произнес Лерст. – С хорошими людьми хоть на край света приятно ехать. Тем более, на западе еще не бывал. Вот и посмотрю, как люди живут.
Горец вопросительно посмотрел на Арда.
– Пусть едет.
Ответ пришелся не по душе Херидану, воин нахмурился, недобро глянул на болтающего сказителя.
– Навязался на нашу голову…
Слова как горох отскочили от парня, продолжавшего упоенно рассказывать, сколько трудов ему стоило очистить свиток от пыли и попытаться разобрать письмена. Лерст не сразу заметил, что они покинули харчевню и едут по городу. Только учуяв запах горячих булочек из пекарни, прервался, чтобы поинтересоваться:
– А поесть у вас ничего нет? Я сутки в рот ни крошки не брал.
Он заискивающе глянул на Парда.
– Проглот, – проворчал возница, подтягивая к себе ближе мешок со снедью. – Опять сожрет всю еду, а остальные перебивайся потом с сухарей на воду. Не дам! Еще из города даже не выехали, пусть терпит.
Лерст грустно вздохнул, спросил невинно:
– А когда за город выедем, дашь хоть сухарик, живот подвело – спасу нет!
– Не дам, – отрезал Пард сурово. – Все б тебе требуху набивать. Не помрешь до привала.
– У меня от голода обмороки случаются порой, – жалобно произнес сказитель.
Притворяйся Лерст, наверное, уже выкинули бы из телеги и побили, но все его эмоции были такими настоящими, искренними, полными неподдельной детской обиды и горечи, что разве совсем у злого человека поднялась бы рука обидеть его. Охранники тихо посмеивались над несчастной рожицей сказителя, приготовившегося со смирением терпеть все лишения пути. Ард еле сдерживался, чтобы самому не заулыбаться.
– Пард, дай человеку поесть, не скупись.
Возница пробухтел что-то недовольное, поковырялся в мешке и сунул в руки Лерста сухарь и кусочек сала.
– До привала больше не получишь.
Парень сразу повеселел, впился жадно зубами в кусок сала, что-то проговорил невнятно с набитым ртом. Проглотив, повторил, продолжая историю своего посещения библиотеки, словно и не прерывался до этого.
– Значит так, обтер я свиток, раскрыл. Письмена старые, даже буквы стерлись некоторые, но сумел разобрать. А там такое… Не поверите.
– Да рассказывай уже, не тяни, – дала ему легкую затрещину Сайнария.
– Ага, интересно стало? Вот и у меня мурашки в животе побежали, когда прочел. Оказывается, существуют какие-то Черные болота. И когда-то в древности их населяли странные существа, обладающие злой магией. Их города располагались под землей, и сила, исходившая из «котла», несла разрушение, безумие и смерть, как сказано в списке. Чуете, куда клоню?
– Нет, – недоуменно пожал плечами Савор.
– Бестолковые ваши головы, – хохотнул довольно Лерст. – Помните, я рассказывал, что бабка в мертвой деревне повторяла: «Мшара, Мшара»? Я нашел это имя в свитке. Это существо из черных болот, демон, злой дух, называйте, как хотите. Он насыщается тем, что превращает чистую, светлую силу богов во тьму, ломает сознание, насылая безумие и заставляя совершать жуткие вещи.
– И как его победить? – спросил Херидан.
– Об этом в свитке ничего не сказано, – вздохнул сказитель. Вытянув шею, глянул с жадностью на мешок. – Достопочтенный Пард, а не найдется у вас для меня еще одного малюсенького сухарика?
Возница засопел, но под взглядом Арда полез в мешок, бросил сказителю в руки сухарь.
– Еще один попросишь – отдубасю почище твоей Мшары. Понял?
Лерст звучно сглотнул, кивнул и запихал торопливо в рот сухарь, едва не порвав губы.
Ночь они провели на постоялом дворе, а утром Херидан повез их к дому другой дорогой.
– На всякий случай, – ответил он на вопрос Арда, покосившись на Лерста. – Что б лихие люди засаду не устроили по чьему-нибудь навету.
Сказитель с любопытством обернулся к воину.
– А есть возможность, что на нас нападут?
– Кто знает? – Скривил в хищной усмешке рот горец. – Посмотрим.
– Как бы это было здорово! Я еще ни разу не участвовал в схватке с разбойниками. Такую замечательную песню можно будет сочинить или поэму, – загорелся азартом Лерст. - Мое творение прославит и увековечит меня на века, как великого сказителя, а бессмертную рукопись станут хранить в столичной библиотеке.
– Не заткнешься, сам тебя сейчас увековечу, – сплюнул гневно Херидан, сбитый наповал непредсказуемым мышлением Лерста.
– А я рада, что едем другой дорогой, а не через земли арагов. Мне было бы страшно вновь проезжать там, – сказала Рейхе.
– Ни одной тебе, – приобнял ее Ард.
Новая дорога пролегала среди пологих холмов: то огибая, то взбираясь на вершины, то стекая вниз. Солнце припекало изрядно, а деревца росли редкими купами, совсем не давая тени. Охранники уже упрели в кожаных стеганках, но раздеться Херидан не позволял.
– Глядите вокруг и не нойте.
Деревеньку, затесавшуюся между двумя холмами, они заметили к вечеру. Неплохое местечко выбрали жители. Поля защищены от ветров и жаркого солнца. Лесок, что протянулся по склонам, давал прохладу и дополнительное пропитание: грибы, ягоды, мелкая живность. А если приглядеться, то можно заметить между деревьями и вьющуюся голубую ленту реки.
– Отдохнем, – обрадовался Лерст.
– Пивка холодненького выпьем, – поддержал его Ольхоч.
Лошади, почуяв близкое жилье, побежали резвее.
– Стойте! – вдруг приостановил коня Совор. – Херидан, глянь внимательнее. Еще вечер не наступил, а в деревне тихо, коровы не мычат, собаки не лают, а ведь должны уже чужих почуять.
Кони заржали, заперебирали копытами, удерживаемые на месте.
– Точно. Больно тихо, людей не видать. – Пард приподнялся с козел. – Ой, не к добру это. Печенкой чую, смерть там.
– Цыц, запричитал как баба, – одернул его Херидан, вглядываясь в деревушку. Подмеченные странности ему не нравились.
Притихший Лерст робко предложил:
– Хотите, схожу, посмотрю, что там и как?
– Никто никуда не пойдет. И мы туда не поедем. Поворачивайте лошадей, объедем, – велел Херидан.
Они съехали с горки, заложив порядочный крюк, и очутились в лабиринте ходов между холмами. Узкая дорога, на которой не развернуть телегу, виляла то вправо, то влево. Прежде пологие склоны стали крутыми, что возам не взобраться на вершину. Приходилось двигаться только вперед.
Дорога продолжала петлять, огибая холмы, а выбраться на чистое место никак не удавалось. Закрадывалось подозрение, что она просто кружит, водя их по одним и тем же местам.
– Ольхоч, Нерк, поезжайте вперед, разведайте, что там, – приказал Херидан.
Воины пришпорили лошадей, скрылись за очередным поворотом.
Телеги медленно двигались на небольшом расстоянии друг от друга. На случай нападения. Чтобы и рядом находились, и лошади не покалечились, не сбились в кучу, переворачивая возы в панике. Дорога не нравилась никому – слишком подходящее место для засады.
– Херидан, глянь, – послышался из-за поворота голос Ольхоча.
– Совор, Хорд, следите за телегами и дорогой за спиной, – велел горец и поскакал на зов.
Туман опустился внезапно, резко, словно облако ухнуло вниз, накрыв разом и путников, и холмы. Густой, белый, как сметана, что даже пальцев вытянутой руки не разглядеть, он мгновенно скрыл людей друг от друга, голоса зазвучали приглушенно. Появление тумана было тем более странным, что уже стояли поздние сумерки.
– Что за напасть, – завертел головой Пард. – Ни зги не видно.
Все притихли. Туман внушал опасение и неосознанный страх.
Лерст попытался разрядить напряжение, рассказать очередную историю, но ему быстро заткнули рот. Не тот момент, чтобы языком трепать, к каждому шороху прислушивались – неспроста тот туман накрыл холмы, неспроста.
Вдруг за спиной что-то грохнуло, раздался треск, словно ось телеги переломилась, послышалась ругань возницы.
– Что стряслось? – крикнул Пард. – Эй, Язур, чего молчишь?
Тишина.
– Волчий хвост. Уснул он там, что ли? Пойду, гляну, – Пард взял топор, слез с козел. – Ждите тут, не уезжайте.
Прошел вдоль телеги и исчез в молочной пелене.
Они ждали долго, но назад Пард не вернулся.
– Херидан! Пард! Совор! Хорд! Язур! – позвал Ард громко спутников. Никто не откликнулся. – Да куда они запропастились?
– Это разбойники подстроили? Мы угодили в засаду? – глаза Лерста возбужденно засияли. – Как думаете, они нас возьмут в плен или убьют на месте?
Подзатыльник скрипачки заставил его прикусить язык.
Ард в раздумье хрустнул костяшками пальцев, глянул на смотревших на него вопрошающе Сайнарию с Рейхе. Если бы он знал, что нужно делать. Разве только, что следует выбираться отсюда немедленно. Но, не видя перед собой дороги, совсем бы не заплутать. Юноша поднялся, перебрался на козлы, взял дубинку Парда, протянул Лерсту.
– Защищай женщин. Увидишь чужого, бей не раздумывая.
– А ты куда?
– Огляжусь. Вечно ждать мы не можем.
– Не ходи, – вцепилась в него Рейхе. – Все кто ушел – не вернулись.
– Я вернусь. Держи нож под рукой.
Ард спрыгнул с телеги, перебирая руками по поводьям, дошел до лошадей. Кони храпели, прядали беспокойно ушами, пена хлопьями срывалась с боков. Но сдвинуться с места не осмеливались. Какой-то более сильный страх не давал им умчаться отсюда. Юноша погладил морды коняшкам, успокаивая, собрался с духом и шагнул в туман. Рвать последнюю нить с живыми существами, пусть и лошадьми, оказалось нелегко. Теперь один. Он осторожно двинулся вперед, пытаясь хоть что-то разглядеть в тумане. Хорошо запомнил, шагов через тридцать тропа огибала холм. Ард прошел значительно больше, а дорога не сворачивала. Сбоку послышался вскрик, раздался звон оружия. Он заспешил на звук. Но теперь с противоположной стороны раздался лошадиный топот и отдающий приказания голос Херидана. Юноша рванулся к горцу. Не успел сделать десяти шагов, как впереди прозвучал вопль Рейхе, полный ужаса и отчаянья. Не раздумывая, Ард бросился к жене на помощь, надсаживая горло криком.
– Рейхе, я иду! Держись, я рядом!
Однако голос жены прозвучал уже за спиной. Юноша закрутился, не в силах понять, куда бежать. С каждой стороны раздавались звуки сражения. Они кружили, путали его, меняясь местами, сливаясь воедино и разлетаясь горохом. Морок. Ард выдернул из ножен подаренный Хериданом кинжал, прислушался. Вот заржали лошади, скрипнули колеса телеги. Он двинулся в этом направлении. Недовольство на Лерста, что тот самовольно решил пробиваться сквозь туман и тревога, что сказителя вынудили к тому печальные причины, подгоняли его.
И тут заиграла скрипка. Ее чистая, звенящая мелодия ворвалась в морок сотнями солнечных лучей, рвя туман на клочья, источая его в дымку. По времени должна была уже стоять ночь, но струи света заливали холмы. Сайнария! Она созывала заблудившихся музыкой. Молодец! Сообразила!
Ард глянул под ноги и обмер. Он стоял на краю глубокого провала. Еще шаг… Объяснить, как очутился на вершине холма, если шел только по прямой, не брался. А уж откуда взялся разлом в совсем не гористой местности, да еще такой, словно холм ровно посередине рассекли топором невероятных размеров – не стал даже задумываться. Мелькнуло лишь в голове, что падение вышло бы крайне неприятным и… смертельным.
Скрипка звала, следовало поспешить, пока Рейхе не бросилась сама его искать. Юноша повернулся и едва не шагнул назад в пропасть. То, что стояло в шаге от него, не являлось ни призраком, ни живым существом. Но оно было живо и исходило ненавистью. Ощущение лютого зла, словно порыв колючего ветра, царапало невидимыми коготками кожу. Глаз создания Ард не видел, да и сомневался, что они имелись. Откуда им взяться у тумана или тучи? Пусть и сформировавшихся в некую фигуру. Сутулую, сухую, словно коряга. Водоросли-волосы ниспадали ниже плеч, скрывая лицо, крючковатые пальцы-ветки тянулись к юноше. Трудно поверить, что соткавшаяся в виде рук дымка способна причинить вред. Но, глядя на длинные острые ногти молочного цвета, коснувшиеся шеи, Ард поверил. Он почувствовал, как ноготь соскользнул по коже вниз, подцепил цепочку с часами, вытянул из-под рубахи. Существо издало странный, недовольно удивленный возглас, напоминающий урчание болота, отпустило цепочку, отступило и растаяло в лохмотьях тумана.
Юноша провел ладонью по лицу, смахивая струйки липкого пота. Ноги дрожали. Присесть бы, прийти в себя, но надо идти, за него волнуются, ждут. Он поспешил, как мог, на звуки скрипки. Молочная пелена еще висела в воздухе, но она уже напоминала старую волчью шкуру в прорехах. Такая же серая и рваная. Ард различил впереди темнеющие телеги, крупы всхрапывающих лошадей. Внезапно музыка оборвалась. Как ножом резанул крик Рейхе. Юноша бросился бегом вперед. Он увидел столпившихся вокруг чего-то спутников, понуро сидевшего на корточках Херидана, с облегчением заметил стоявшую рядом с ним жену. Скорбь в ее глазах сказала ему все. Сайнария! Спутники раздались, пропуская его к скрипачке, лежащей на земле. Юноша взял ее за руку. Ладонь была холодной. Горло перечеркивали три разреза.
– Что случилось?
– Она достала скрипку и начала играть. Сказала, что музыка развеет морок и соберет всех вместе, – всхлипнула Рейхе. – Один за одним начали все собираться. Только тебя не было.
– Сайнария верила, что ты вернешься, когда услышишь музыку, – продолжил Лерст, видя, что Рейхе тяжело говорить из-за слез. – Она велела следовать за ней, и пошла вперед, продолжая играть. Туман рассеивался от ее игры, мы уже могли разглядеть темнеющие по бокам склоны и дорогу… Это существо возникло внезапно, будто из холма. Качнулось стремительно к Сайнарии, сжало ей горло. Скрипачка, захрипев, ударила в последний раз смычком по струнам. Словно заплакав, они оборвались, и ослепительный свет вырвался из скрипки, развеяв в пыль существо. Все произошло так быстро и неожиданно, что мы не успели ничем помочь ей.
– Она спасла нам жизни, а сама погибла, – произнес Ольхоч. – Туман нес безумие. Мы с Нерком едва не поубивали друг друга, думая, что сражаемся с врагом. Если бы не музыка Сайнарии…
– С нами случилось то же самое, – кивнул Совор.
Херидан поднялся, повернулся к Лерсту.
– Ты хотел сочинить песню, которая тебя прославит? Вот тебе история, достойная, чтобы о ней пели по всему миру. Не знаю, увековечит ли она тебя, но женщина, спасшая ценой своей жизни десяток людей, заслуживает остаться в памяти.
– Она была не женщиной, а богиней, – промолвил тихо сказитель.
Никто не стал оспаривать его слова.
Сайнарию похоронили на одном из холмов. Скрипку положили вместе с ней на погребальное ложе. Огонь горел ярко, и виделась всем в его пламени хрупкая женщина, играющая на скрипке.
– Я буду петь о ней, – произнес твердо Лерст. – О богине, под видом нищенки бродившей по свету и помогающей людям музыкой понять, кто они есть в этом мире. О ней не забудут.
– Хорошее тут место. Дышится свободно. Когда-нибудь тут построят город, – проговорил Херидан.
– И название для него уже есть достойное.

Anevka, спасибо за поддержку. Мы ее очень ценим

Глава 27
Ильгар

Сырая медь, простая, крестообразная рукоять, перемотанная сыромятной кожей. Клинок хранил на себе следы ударов молота, был прямым, плохо заточенным и несбалансированным. В общем, полностью соответствовал человеку, который нес его.
Ильгар держал оружие на ладонях. Смотрел не под ноги – на меч.
Сам установил его в пазы между двумя железными кубами, загнал до половины. Кивнул военному преатору и отошел в сторону. Два жнеца, облаченных в синие парадные одежды, провели десятника к каменной скамье. Оттуда открывался отличный вид на ложе Дарующих, два кресла преаторов и совет жрецов.
«Хоть некоторое время не придется дышать тюремной затхлостью…»
От одного воспоминания о прутьях его прошибал пот. Это было худшей пыткой, которую ему доводилось перенести. Даже муки в топях не сравнятся с тем, чтобы глядеть на Сайнарию из-за решетки. Когда на улицах кипит жизнь, когда солнца сверкает в зените, когда ветер мчится через город, неся вслед за собой запахи полевого разнотравья. Когда Рика так близко, что нет сил терпеть. Нет сил не думать о ней. Когда воспоминания приходится гнать прочь, а от чувств отмахиваться, как от назойливой мошкары.
Мелодичный серебряный звон возвестил о том, что трибуналу самое время начаться.
Десятник держался гордо, почти надменно, головы не опускал. Расправил плечи, сжал кулаки.
– Ну что ж, – первым взял слово военный преатор Аларий. – Не вижу смысла в долгом заседании. Мы имеем достаточное количество фактов, чтобы вынести вердикт. Тем более что подсудимый сам признался во всех преступлениях.
– Нет, не признался, – парировал один из Дарующих, чем вызвал у Ильгара улыбку. – Согласился с тем, что сговор и пленение имели место быть. Не стал отпираться и юлить, что, несомненно, делает честь молодому жнецу.
– Я не знаток военных дел и уставов, уважаемый Геннер, – преатор гражданский, Натан Камалле, кивнул. Его алая мантия была расшита белыми нитями, а на голове красовался пышный накрахмаленный парик – последний писк моды среди сайнарийской знати. – Но тоже предпочитаю все тщательно обдумать и взвесить. Дело не такое простое, как говорит уважаемый Аларий. Перед нами перспективный и доказавший свою полезность Армии жнец. Он молод, силен телом и духом – поглядите, как спокоен! Не стоит рубить с плеча. Нет, не простое дело всем нам предстоит.
«О да, совсем непростое, – подумал Ильгар, глядя на велеречивого, разряженного в пух и прах Натана. – Особенно, когда есть возможность чинно просутяжничать друг с другом, щелкнуть по носу конкурента, а то и вовсе – выставить дураком…»
Ему не нравилось, что приходится быть бездушным инструментом политических игр, марионеткой, но в этом крылся и шанс на спасение. Сам себя десятник защитить не мог – подсудимый не имел права голоса на суде: все, что должен был, он изложил в рапорте перед заключением. Так что пришлось доверить весла рукам сильных мира сего и просто ждать, куда вынесет река судьбы, и как решится участь медного меча. Противоречие между городскими старшинами могло как спасти, так и окончательно похоронить подсудимого.
– Вы и вправду ничего не понимаете в армейских законах, – Аларий усмехнулся. – Но, думаю, в кодексах Сеятеля разбираетесь не хуже других. Он дал понять еще давным-давно своим последователям: никакого перемирия с врагами! Тварь на реке – враг. Твари в болтах – враги! Их надлежит предать огню! Вступить в сговор с монстрами, значит, стать предателем!
Десятник скривился. «Опять…»
– Я вижу здесь не сговор, с целью получить личную выгоду, – перебил его Геннер. – Вижу, что заставила его пойти на это – необходимость. Либо так, либо многие из отряда погибли бы. Это существо – насколько можно понять из рапортов десятника и достопочтимого Альстеда, – было поразительно сильным и опасным. В таких условиях, как мне кажется, жнец проявил скорее мудрость, нежели трусость. Знал, что последует за подобным соглашением, и все-таки решил пренебречь репутацией во имя жизни подчиненных и дела. Это – редкость.
«Слишком возвышено. Все гораздо проще. Я тоже боюсь смерти, как и большинство людей», – Ильгар глубоко вздохнул.
– Воин должен сражаться, а не говорить. Он не должен бояться крови и смерти. – Аларий поднял обрубок руки над столом. – Когда берем оружие, мы знаем, что нас ждет. Воину всегда делало честь умение сражаться и лишать жизни врагов, а не то, как он работает языком.
– Уважаемый Аларий, вы неправы, – вновь подал голос Натан. – Даже Сеятель не гнушался мирными договорами и помощью некоторых богов. Когда иного не дано, когда нет возможности выбора…
– Воин идет и умирает, – перебил его военный преатор. – Не молит о пощаде, иначе он – трус. Я так полагаю, что примерно то же самое произошло в болотах. В рапорте написано, что десятник подвергся пыткам. Но на теле его нет ран. Только… Игла под кожей. Никто так и не сумел разобрать, что это такое…
После того, что пришлось пережить двумя днями ранее в пыточной, Ильгар чувствовал себя сносно. Лишь морщился, когда болела рана на плече.

Его вытащили из камеры ночью. Подгоняя рогатинами, повели вниз, во тьму коридоров и лестниц, туда, где держали самых отъявленных преступников, богов и их ярых прислужников, по каким-либо причинам не казненных сразу. Пыточная располагалась в самой глубине. Ильгар всегда думал, что такие места выглядят чудовищно. Крючья, машины смерти, раскаленные щипцы и прочие замечательные изобретения смертных. Но он ошибся. Комнатка была самой обыкновенной: эдакий каменный мешок без окон, очага и соломы на глиняном полу. Тесно, низкий потолок. Два перекрещенных столба вкопаны у восточной стены.
Стражи защелкнули на запястьях Ильгара кандалы. Затем закрепили голени. На правой скобе перетянули винты, и железо больно впилось в ногу. Воины направились к выходу, и на некоторое время десятник остался один. Было холодно, тихо и темно. Пахло кровью.
Вскоре появилась настоящая делегация из жрецов. Впереди шествовал незнакомый Ильгару Дарующий. Без доспехов, но поверх кожаного жилета был наброшен белоснежный плащ. Лицо у мужчины морщинистое, взгляд колючий. Седые волосы зачесаны направо, довольно глупо маскируя плешь.
– Время начинать, – он сильно грассировал и растягивал слова. Не иначе, пришел на службу Сеятелю с островов Кораллового моря. – Нужно больше света.
Пара жрецов зажгла факелы, закрепленные на стенах. Воздух наполнили треск и запах жженой смолы. Почти тут же появился полевой хирург – их легко можно узнать по красным перчаткам и особого покроя камзолу.
– Дайте ему маковой настойки, – велел сразу жрецам. – Полуторную дозу.
– Как при ампутации, Шотвер? – поинтересовался молодой слуга Сеятеля, доставая из заплечного мешка бутыль в ивовой оплетке.
– Да. Остальные – выйдите.
В комнате остались только Шотвер, Дарующий и Ильгар.
– Приступим, уважаемый Жосье, – хирург разложил прямо на полу инструменты. Его перчатки едва заметно мерцали – сила очищала металл от скверны, как будет потом очищать рану.
– Помните, с чем имеете дело, – сказал Дарующий, привалившись спиной к стене. – И – с кем.
Шотвер кивнул и принялся за дело.
Ильгар начало помнил смутно.
Пара надрезов на коже. Ловкие щипчики полевого хирурга, проникающие под кожу. Вкус макового отвара на языке, в голове – цветной хаос… Все до той поры, пока Шотвер попробовал вынуть артефакт.
Боль была таковой, что десятник почувствовал ее даже сквозь дурман. Игла не поддавалась. Словно прикипела к костям и мясу. Жилы почернели, вздулись. Плоть покрылась трупными пятнами, из раны потянулась густая кровь. Ильгар взревел, рванулся в цепях, едва не вырвав скобы из дерева. Испуганный хирург упал на задницу. Выскользнувшая из щипчиков Игла погрузилась еще глубже в плоть, заставив десятника зарычать от боли. Зато кожа вновь стала нормального цвета, трупные пятна исчезли.
– Мы убьем его, если продолжим, – Шотвер утер со лба пот. Он быстро обратился на алой перчатке паром.
– Ничего страшного. Умрет – дело замнем, – отмахнулся Жосье. – Артефакт важнее всего. Вынимайте. Можете даже отрезать руку, если понадобится.
– Мы не знаем, как Игла себя поведет, оказавшись вне тела…
– Делай, что велено! Совет поручил тебе извлечь Иглу – исполняй.
Вздохнув, хирург вновь вооружился щипцами и остро заточенным ножом. Внимательно посмотрел на краешек артефакта, потом перевел взгляд на глаза Ильгара. Зрачки пленника затянула чернота. Она казалась бездонной, как смерть. Неизвестно, что пугало сильнее.
Шотвер сделал еще один аккуратный надрез. И еще. Крови выступило совсем немного. Пару капель.
Свет факелов скукожился. Потемнело. Пахнуло холодом. Хирург отпустил Иглу, и языки пламени вновь раззадорились и разогнали по углам мрак.
– Это что еще такое? – удивился Дарующий. – Я чую эманации незнакомой силы.
– То, о чем вам говорил Шотвер, – одурманенный Ильгар разлепил губы. Лишь он видел, как в углу комнаты появилась знакомая женская тень. Она пришла за ним. Ждала, когда связывающая жизнь воина с миром живых нить лопнет. – Никто не знает, что будет…
– Пожалуйста, давайте прекратим, – взмолился хирург. – Ничего хорошего не выйдет из этого, я уверен.
– Закрой рот! – Жрец отпихнул Шотвера. Попробовал ухватить артефакт пальцами, но оцарапавшись, отдернул руку, выругался сквозь зубы. Сплюнув, взял щипцы и рванул артефакт. – Нам было поручено достать Иглу, и я ее достану.
Ильгара словно окунули в котел с кипятком. Десятник дико взвыл, выгнувшись на цепях, затрещали сдерживающие петли. Боль разлилась по телу, но жестокое сознание даже не думало уходить. Крик, переросший в хрип, застрял в горле. Кандалы глубоко вгрызались в плоть, кости трещали, сердце грохотало в груди.
С тихим шелестом погас огонь. Ильгар почувствовал, как артефакт снова скользит под кожу.
Некоторое время во мраке раздавались испуганные крики, шепот и проклятия. Но вот послышались шаги, кто-то зажег лучину, и вскоре комнатку залил свет. Перво-наперво Ильгар увидел, что его грудь залита кровью из прокушенных губ.
Возле столбов лежал Дарующий. Его лицо было белым, глаза вытекли, а распухший и посиневший язык торчал из раскрытого рта. Кожа на оцарапанной артефактом руке стала ноздреватой, слезала лоскутами. Шотвер боязливо вжался в стену, держась за горло. Он что-то шептал и рыдал, как перепуганный ребенок. Комнату наводнили охранники и жрецы.
– Кто-то схватил меня… – слабо прошептал хирург. Он перестал тереть шею. На коже остались синяки – шесть следов от пальцев. Унесли его бледным, сильно потеющим и вообще, еле живым.
Десятник знал, кто ухватил Шотвера за глотку. Та, что с таким наслаждением на миг вошла в мир живых. Вдохнула аромат жизни. И теперь сделает все, чтобы вернуться.
Ильгара освободили от цепей и отнесли в камеру, где он провалился в тяжелый, полный кошмаров и боли сон. Рана к следующему утру затянулась, и лишь верхушка Иглы теперь выглядывал из-под кожи. Иногда из нее начинала сочиться кровь, порой – темный и дурно пахнущий гной…

– Поэтому я считаю, – Аларай раскраснелся, рванул ворот мундира, – что этого человека нужно отстранить от командования десятком. Потом отдать на милость жрецам! Я считаю, что артефакт опасен и, вполне возможно, является частью какого-то хитрого плана…
– Этого мы ни проверить, ни опровергнуть не можем, – сказал Геннер. – Поэтому здесь как раз таки следует оперировать фактами. Было пленение, был побег. Об остальном нам неизвестно, но это не значит, что стоит отмахиваться от вполне обоснованных опасений военного преатора. Каждый сделает вывод сам, благо, голосование будет общим и каждый голос равнозначен.
– Тогда не вижу смысла продолжать эту болтовню, – пожал плечами Аларий. – Урну и камни! Быстро!
Жнец внес каменный сосуд с широким горлышком, украшенный глазурью. Следом появился еще один солдат с двумя корзинами в руках. В каждой лежали камни: в черной и белой краске.
– Приступим, уважаемые, – Натан, брезгливо оттопырив мизинец, взял белый камень. – Помните, что вначале мы решаем вопросом о том, разжаловать ли десятника Ильгара и отстранять ли его от службы.
Стук падающих в урну камней казался Ильгару громовыми раскатами. Он внимательно смотрел, кто какой камень берет. Старался встретиться взглядом с каждым, кто принимал участие в его судьбе. Черных камней было больше, и это не удивило десятника.
– Закон есть закон… – прошептал он.
Палач вошел в зал. Облаченный в черное и синее. Громадный, могучий и безжалостный, как и любая кара. Длинные кожаные перчатки были усеяны медными шишечками.
– Разжалован, – провозгласил Аларий.
Палач одним легким движением преломил клинок. Подошел и вручил обломок десятнику.
– Твоя служба закончилась, солдат.
Ильгар внимательно вгляделся в бесстрастные голубые глаза.

И снова решетка, снова три стены. Снова взаперти.
Крохотное окошечко под потолком и медные лунные лучи, скользящие по пыльным булыжникам и глиняному полу. Смрад из выгребной ямы в углу. Засаленный лежак, засаленное рубище, засаленный воздух. Минимум света. Плен для тела – свобода для мыслей… черных.
Единственной вещью, которая осталась при Ильгаре, был плетеный браслет.
Ладони будто припекало – они до сих пор помнили, как в них вложили рукоять сломанного меча.
Карцер отличался от каменного мешка, в котором дожидался перового суда Ильгар, лишь тем, что здесь имелся набитый прелой соломой тюфяк, а не дырявое одеяло, смердящее мочой и потом. Да еще воду раз в сутки приносили не в старом бурдюке, из которого разило тиной, а в глиняном кувшине. Живительная влага отдавала железом, но была чистой и вкусной. Сухари, приправленная топленым жиром похлебка из чечевицы – еда всегда была холодной и отвратительной на вкус, но помогала поддерживать силы.
«Всяко лучше сырой крысятины», – усмехался про себя Ильгар.
Браслет казался насмешкой. Памятью о том, чего лишился жнец. Но… река судьбы прихотлива. Ни одни воды – даже коварного Ирхана – не способны удивлять так, как она, не способны путать, а главное – давать надежду.
Разжалованный десятник не спал. Он сидела на тюфяке, размачивал в воде сухарь и глядел в окно. Слушал, как на улице где-то вдали играет музыка. Казалось, там выступает целый оркестр. Впрочем, ничего удивительного. Даже в настороженной Сайнарии случались залихватские гуляния.
Но вот один звук отделился от сонма. Поплыл, затмевая и заглушая все другие инструменты. Стал самым ярким, самым чистым, самым честным. Он приблизился, заполз через решетку и заполнил карцер.
Ильгар встал. Подошел к окну и, повиснув на прутьях, подтянулся.
С этой стороны было темно. Ни огонечка вокруг – только стены внутреннего двора, в котором, как помнил бывший десятник, находились столбы для порки провинившихся.
Музыка была там.
Она без света сияла в ночи.
«Скрипка…»
Редкий нынче инструмент. Ведь все чаще менестрели и просто бродячие музыканты, переигрывающие чужие и известные песни, пользовались лишь флейтами, барабанами, дудочками и лютнями. Эта же мелодия, казалось, рождалась из самой природы. Из воздуха. Из земли. Из огня и воды. Казалась частью самой Ваярии, как ветер или снег.
Заключенный почувствовал, как трепещет сердце. Во рту сделалось сухо, глаза защипало…
– Прекрати, – попросил неведомо кого Ильгар. Непонятно почему, почувствовал злость, быстро переродившуюся в ярость: – Прекрати сейчас же!
Его крик утонул в густой ночи, а музыка и вправду смолкла. Сразу стало темнее и на душе заскребли кошки…
– Не сдавайся, – в камеру долетел шепоток. Красивый женский голос с хрипотцой. – Жди и верь. Будет больно. Меняйся. Хоть станет еще больнее. И, да – она уже рядом.
В коридоре послышались шаги. На стенах заплясали тени.
«Стражники», – холодно подумал Ильгар, приготовившись получить заслуженную взбучку.
Но перед решеткой замерла она.
Ильгар узнал. Не мог не узнать. Даже под бесформенным мужским плащом. Сделал три шага к чугунной решетке, отделяющей его от любимой.
– Я потерял перчатку. Извини. – Слова царапали глотку.
– Но ты не потерял себя. – Теплая ладонь коснулась его груди. Огонь в небольшом медном фонаре казался золотым, но гораздо дороже был знакомо-забытый запах любимой. А глаза – ярче и прекраснее. – Я слышу, как бьется твое сердце. Сейчас мне большего не нужно.
Она резко развернулась, собираясь уйти, но десятник сорвал с запястья браслет и, ухватив девушку за рукав, развернул к себе.
– Надень. А можешь и не надевать. Просто сохрани. И он сохранит твою красоту… так говорили эйтары.
– Я подожду, – в глазах Рики блеснул огонек. – Надену, когда придет время. Ждать недолго.
Девушка улыбнулась.
Вскоре в коридоре было вновь темно и тихо. Молодой человек, совершенно разбитый и вымотавшийся, дремал, повиснув на прутьях. А за окном переливалась изумрудными трелями скрипка.

На втором суде Аларий не появился. Видно, удовлетворился тем, что молодой жнец остался без десятка и выброшенным из армии. Зато народу теперь собралось побольше. Городские чины, трое писарей, преатор Натан, какие-то горожане, заслужившие честь и доверие решать судьбы подсудимых, и рядок пышно разряженных и веселых нобилей. Когда Ильгара ввели в зал, они смолкли, внимательно разглядывая его. Разжалованный десятник продолжал держать голову высоко, не прятался от взглядов, а в руке сжимал обломок меча. Почем-то парню казалось, что он не должен стесняться своей судьбы. Раз даже Рика от него не отвернулся, чего же он сам станет терзаться? Он знал, что поступил правильно во время первой встречи с Элланде и никого не предал потом, в плену.
Знать приготовилась к интересному зрелищу, горожане выглядели посуровее и собраннее. Натан, со скуки, перекладывал перед собой листы, а писари уже во всю скрипели по пергаменту перьями.
– Итак, – преатор положил ладони на стол. – Мы собрались, чтобы решить…
Дверь заскрипела. В зал вошел размашистой походкой Ракавир. В доспехах, белом плаще. Его темные волосы были зачесаны назад, лицо казалось жестким и властным. Этот человек казался могущественным. Вернее – он таковым и был, и это виделось в каждом его движении.
– Воспользуюсь правом участвовать в суде, – громко проговорил он. – Случай вопиющей глупости, господа. Фарс.
Он без обиняков уселся рядом с преатором. Тот скорчил капризно-обиженную гримасу, будто кто-то покусился на его положение, но промолчал. Со ставленником Совета особо не поспоришь.
– Тогда продолжим, – пригубив воды из серебряного кубка, Натан снова переложил перед собой стопку листов. – Этот разжалованный жнец…
– Совершенно не по делу разжалованный, – вставил Ракавир.
– Мы не станем обсуждать здесь дела военных, – вяло запротестовал преатор. – Наш суд – не трибунал. Мы решаем…
– А я стану обсуждать. Ибо – глупость несусветная. Это двенадцатый случай за прошедшие пять седмиц, когда военный трибунал лишает звания и казнит, отправляет в тюрьмы и просто ссылает в каменоломни молодых солдат. Опростоволосились на празднике – теперь лютуют. Ни один офицер не был наказан! Я знаю Сеятеля лично – он брал ответственность на себя, если ошибался или делал что-то не так. Никогда не отыгрывался на соратниках и тех, кто моложе и ниже в звании. Вел себя достойно! Посему – вот вам мое единственное, окончательное слово. Предлагаю солдата оправдать. Он и так лишился меча и уже никогда не вернется в армию. Тот, кто хоть раз брал в руки меч – поймет, что это значит для едва оперившегося воина. Я говорю: невиновен. Думаю, Совет поддержал бы меня.
Ильгар смотрел в спину удаляющегося Ракавира со смешанными чувствами. Он ожидал, что Дарующий, так высоко стоявший в иерархии нового мира, выбросит его из своей головы и заставит Рику сделать то же самое. Но это… даже поверить сложно.
Суд закончился быстро. Закончился так, как не должен был. И Ильгар радовался этому.
Его освободили прямо в зале. Он отказался от положенного жалования в армии, не захотел и обращаться к местному вербовщику для работы в полях или гончарных и прочих лавках. Просто забрал свою одежду и, к немалому удивлению интенданта, обломок меча. Сунув его за пояс, приложил три пальца ко лбу и вышел, посмеиваясь, на улицу.
Сайнария была подернута соленой пеленой, но чудовищно прекрасной. Как та самая мелодия в ночи.

Запятые, строчные буквы авторской речи.

Подстановка "судьба казалась в их руках" немного смущает. Может, лучше: "Казалось, что поездка будет увеселительной, а судьба – в их руках"?
"рвя" мне не очень нравится. Может, лучше "порвав" или вообще даже "оборвал".

Я бы здесь поставила тире.

пропущен пробел.

Может, лучше и здесь тире?

Если это утверждение, мне кажется лучше: "А ты - поцелуешь"

Хотя, может, для прямой речи это и нормально. В живую мы не особенно-то стремимся синонимы подбирать. Я по крайней мере.

зпт и б

Лучше к единственному роду привести. "ладонь охранника" и "того сговорчивее". понятно, что случай не единичный, но хоть числа не прыгают.

Не знаю, почему, но чую: надо либо "выбраться запретил", либо "выбираться запрещал"

Наверное, лучше "измучено отвалилась" А то я почему-то автоматически прочитала "измученной спиной". При таком порядке слов инстинктивно ожидается прилагательное.

Продолжение. Заключительная глава в этой части.

Ная

- Что везу? Рыбу соленую, копченую, капусту квашеную, - бубнил Хостен, следуя за офицером патруля и словно ненароком оттесняя того от телеги. – На всю родню везу. Деревенька у нас маленькая, высоко в горах расположена, такого добра не водится. Больше мясо в ходу. Овец разводим. Этим и живем. Потому, кто на ярмарку едет, на всех набирает. Не, в сам Лот не заезжал, что в нем делать? В городе шатров всегда останавливаюсь. Человечек знакомый там имеется, он товар загодя готовит, а я приезжаю, рассчитываюсь. Про шумиху в Лоте? Да, слышал, болтал народ всякое, то ли смута какая, то ли боги напали. Сам ничего не видел. И хорошо, что внутрь, за врата не сунулся, уберегла судьба очутиться в кипящем котле. А вы, значит, зачинщиков ловите? Благое дело. Ишь, удумали чего, негодники, народ будоражить, торговле вредить.
…Патруль появился внезапно. Его уже и не ждали на горной дороге – далековато от Лота. Хорошо, Хостен попридержал колдунов выбраться из бочек раньше времени, велев потерпеть еще немного. Как чувствовал.
Четверо всадников преградили телеге путь, вынырнув из-за скалы. Пятый дожидался в сторонке. Суровые ребята, все при оружии, напряжены точно тетива на луке. Глаза так и рыскают, осматривают с подозрением телегу и самого возничего. Да не поймешь, чего больше - усердия или страха. Знатную, видимо, задали Дарующие жнецам трепку за упущенных колдунов, головы чьи-то точно полетели, оттого теперь вояки землю носом и рыли.
Окружили телегу по всем правилам, оружие наставили, учинили допрос. Хостен слез с козел, стянув шляпу, кланялся с почтением, с готовностью сбросил мешковину, показал груз. Чопорный офицер в новенькой, словно с парада, форме, кривясь, слушал вполуха. Старая телега, с замызганными неизвестно чем бочками, интереса у него не вызвала. Но приказ есть приказ. Надо досматривать.
- Вы, господин офицер, чего в телеге найти собираетесь? Тут, окромя бочек, ничего нет. А хотите, рыбкой угощу. Оголодали, поди, целый день на дороге торчать на пустой живот, - Хостен опередил жнеца, скинул крышку с ближайшей бочки, запустил огромную пятерню внутрь. Вытащив щедрую горсть, истекающей жирным рассолом рыбы, сунул офицеру в лицо, капая на форму и начищенные до блеска сапоги. – Кушайте, не стесняйтесь. Вкуснотища, хоть с костями ешь. Для служивых не жалко. Я ж понимаю, как нелегко вам приходится.
Офицер отшатнулся от пихаемого угощения, выругался сквозь зубы, узрев пятна на стеганке:
- Что б тебя… зараза!
Возница виновато закачал головой.
- Ай-яй-яй. Извиняюсь, господин офицер, попачкал вас малость. Ща все исправлю, и следа не останется, - плюхнув рыбу в бочку, что во все стороны полетели брызги, привратник схватил грязную тряпку с телеги, потянулся обтереть стеганку.
Жнеца чуть удар не хватил
- Уйди от меня, старик! – прорычал он, отталкивая подальше не в меру заботливого путника. – Новую форму сгубил, лиходей.
- Не горюйте вы так, делов-то. Хотите, женке отвезу, она постирает? Мы недалече живем, в двух днях пути. А поедем ко мне в гости, я вас бараниной угощу, молочком напою. А, может, и чего покрепче сыщем, - подмигнул Хостен.
- Дурак! – выругался вновь офицер. – Проваливай.
- А капустки опробовать не желаете? Славная, с клюквой, - привратник поспешно сдвинул крышку с другой бочки. – В знак примирения, чтоб обиды никакой у вас не осталось. Не побрезгуйте!
Текущий между грязных пальцев сок вызвал у жнеца омерзение.
- Вот привязался… Убирайся уже, старик, не мешайся под ногами!
- Не хотите, как хотите, - Хостен шмякнул капусту обратно в бочку, обтер об штаны ладонь. – Напрасно не откушали, я ведь от чистого сердца предлагал. – Направился к козлам, похлопал по морде Холодка. – Поехали домой, дружок.
- А знатный у тебя конь, - подошел к вознице один из вояк, со знанием дела оглядел жеребца. - Сильный. Такую тяжесть один тащит, и даже не притомился.
- Порода особая. Эрверская. Сильнючий, как бык, а упрямый, как осел. Если упрется, с места не сдвинешь. Я однажды полдня простоял на обочине под дождем, пока морковкой не задобрил дальше идти, - сокрушенно вздохнул Хостен.
- А где брал жеребца? – не отставал патрульный, продолжая дотошно осматривать Холодка.
- В Наве, на торгу.
- Давно?
- Два года назад, - буркнул Хостен, которому все меньше нравились вопросы мужчины. Он сдвинулся к козлам, положил, словно невзначай, руку на коврик на сиденье.
Служивый пробежался пальцами по шелковистой гриве Холодка.
- Хорош! Красавец! Мой род из поколения в поколение занимается коневодством. А о эрверской породе слыхом не слыхивали… Да и не было в Нарве два года назад торгов – мор у них случился, никого в город не пускали. – Вояка глянул с лукавым прищуром на возницу. - Сдается мне, старик, врешь ты.
- Да к чему мне врать, мил человек? - улыбнулся привратник, краем глаза подмечая, как патрульные, заинтересовавшись разговором, подъехали ближе. – Напутал, может, чуток. Брат покупал, он точнее знает. Приеду, спрошу.
Служивый не унимался.
- И глаза у твоего жеребца, будто темной пеленой затянуты, а внутри огонь мечется. А ведь конь у тебя не простой, старик. Уж не колдовской ли?
Вояки, положив руки на оружие, подобрались, опасливо придвинулись еще на несколько шагов. Вытянули шеи, стараясь разглядеть огонь в глазах жеребца. Любопытство оказалось сильнее страха. Даже тот, что в сторонке держался, не утерпел, покинул пост.
Хостен громко расхохотался.
- Ох, веселый же ты человек, служивый! Ну и сказанул. Колдовской конь. Откуда такому чуду взяться у простого горского пастуха?
- У простого неоткуда, а у колдуна - запросто, - заявил патрульный. Шаткое подозрение сменилось убежденностью в голосе. Лицо стало настороженно враждебным.
- Это я-то колдун? - хмыкнул привратник. Рука незаметно нырнула под коврик на сиденье, сжала рукоять тесака. – Забавник, ты, однако. Люблю шутников. Но молодец! Славный воин! Все подмечает. Это правильно. Бдительность терять никогда нельзя. Распознал ведь, поганец, колдун я.– Длинное лезвие стремительно вошло в живот солдата. Громовой крик разнесся над тропой: - Вохор!
Тут же взлетели в воздух крышки с бочек, и из них повыпрыгивали колдуны. Даже Сая, которой велели не высовываться.
- К бою! - завопил офицер, выхватывая меч. Но кинжал Наи вошел ему ровно между глаз, отбив навсегда охоту сражаться.
Кнут Мышки хлестанул одного из патрульных по глазам. Тот закричал, ослепнув от боли, схватился руками за лицо. Тэзир сдернул его с седла, прикончил чеканом. Арки, прыгнув на следующего всадника, перехватил ему горло серпом. Один из вояк попытался ускакать, но нож Кайтур нагнал его.
Все закончилось быстро. Внезапность и перевес сил решили исход схватки. Патрульные толком и не успели оказать сопротивление, лишившись командира.
Хостен сидел на камне и хмуро взирал на мертвецов.
- Сучьи дети. Дался им наш Холодок. – Обтерев тесак пучком травы, грузно поднялся. – Наследили мы тут, ребятки, сильно, прибраться надобно. Соберите коней, посадите на них мертвецов.
Когда дело было сделано, привратник подошел к каждому жеребцу, что-то прошептал на ухо, сунул в рот серый корешок.
- Теперь не рыпнутся, пойдут послушно, - подозвав парней, велел: - Гоните коняшек вверх по дороге. Там, за рощицей, выступ над ущельем будет. Подведете животину к краю, сами сзади встанете, хлопнете по крупу и крикните: «Рей-йе». Дальше они без вашей помощи вниз сиганут. А вы немедленно возвращайтесь обратно. Давайте, ребятки, торопитесь, время против нас играет.
Следующей Хостен поманил Наю.
- Поворачивай Холодка. Поедете с девчонками другой дорогой. На этой нас непременно искать станут, когда пропажа патруля обнаружится. Вернетесь до развилки, где высохший родник. А оттуда сразу забирайте вправо, в горы. Держите путь на скалу в виде ворона. Там тропа по-над пропастью пойдет. Девок с телеги ссадишь - ехать опасно. Пустые бочки сбросьте вниз. Жеребца поведешь под уздцы. Сама веди, других не послушает – сорвется и вас утянет. Дорога сложная, случаются камнепады, потому будьте внимательны. И это, парусину накиньте на головы, а то промокните.
Ная глянула на чистое безоблачное небо, но глупых вопросов задавать не стала. Сказал, промокнут, значит, так и случится.
- Ступай. Даст судьба, нагоним вас.
Телега все выше поднималась в горы. А чистая синева над головой темнела с невероятной быстротой. Черная туча появилась из-за горизонта и ползла, подобно стае саранчи, поедая кусок за куском небо. Огненные всполохи вспарывали время от времени ее брюхо. Глухо рычала, рокотала она в ответ. Близилась гроза.
Ливень обрушился, когда колдуньи двигались над пропастью. Струи воды заливали глаза, ноги скользили по размытой тропе. Сая с Кайтур шли впереди, чуть ли не вжимаясь в скалу. Нае приходилось труднее – надо было тянуть заупрямившегося некстати Холодка. Натерпелись они страха, когда колеса телеги вдруг поползли к краю пропасти. Еле удержали от падения. Пренебрегая риском, Кайтур с Саей вцепились в узду, удерживая жеребца. Ная, проскользнув под сползающей телегой, успела подложить булыжники под колеса. Холодок, недовольный грубым обращением, фыркнул, обнажил зубы, потянулся цапнуть за руку Кайтур, но удар кулаком в лоб вернул ему доброжелательность и смирение. Втроем девчонки кое-как дотащили телегу до небольшого плато, в которое переходила тропа. Измученные колдуньи повалились без сил кто куда.
- Когда закончится этот проклятый дождь? – простонала Кайтур.
- Пусть идет, следы смоет, - ответила Ная.
Не успела она договорить, как раздался жуткий грохот, и огромный обломок скалы обрушился на тропу, слизав ее полностью. Эхо обвала прокатилось оглушающей волной в горах, стихнув где-то на дне пропасти. Подскочив, девчонки в ошеломлении уставились на исчезнувшую дорогу, на продолжавшие сыпаться дождем булыжники. Всего мгновение назад колдуньи шли там. Чуть задержись…
- А как же наши? – пролепетала Сая. - Ведь они должны идти следом. Что с ними?
Девушка рванулась к обрыву, закричала безумным голосом:
- Арки! Арки!
Ная с Кайтур еле успели ухватить ее у самого края, оттащить назад. Мышка вырывалась и продолжала в исступлении звать друга.
- С ума сошла, свалиться вниз захотела?– залепила девушке пощечину Кайтур. – Чего раньше времени оплакиваешь? Мы ничего не знаем. Шли они уже по тропе или нет.
Ная молчала, с болью смотря на небо. Кажется, она знала ответ. Дождь прекратился. Туча растворялась в серых красках наступающих сумерек. А это означало одно… когда колдун погибал, его ворожба рассеивалась. В глазах внезапно запекло, горло сжали спазмы. Не верилось, что вот так, в один миг не стало сурового Хостена, умницы Арки и шутника Тэзира. Кто же будет теперь ее доставать и веселить, кто прикроет спину в бою?
Ная потянулась мысленно к другому концу незримой нити, что связывала их с балагуром. Растворилась в ощущениях. Сердце молчало, не кричало о беде, билось ровно. Но так бывает в первые мгновения. Рассказывали. Оно просто отказывалось принимать еще правду, закрывшись, отторгало смерть. Но чуть позже случившееся ворвется в него горькой истиной, скрутит, закровит от потери своей половинки. И лучше в этот момент загрузить свой разум другими заботами, неотложными делами, чтобы не дать боли взять верх. Что толку валяться на камнях и, рыдая, заламывать руки? Мертвых все равно не оживить.
Колдунья резко повернулась к подругам.
- Надо ехать. Если они погибли – им уже ничем не помочь.
Кайтур подсадила плачущую Саю на телегу, Ная забралась на козлы. Ехали молча. Да и о чем было говорить? Печальным вышло путешествие в город. Вот и развлеклись. Из семи человек домой возвращались только трое? Эх, мальчишки, мальчишки. Как же так? Мышка вскоре уснула, измученная слезами. Смуглянка прикрыла ее плащом, повернулась к хмуро глядящей на дорогу Нае.
- Как считаешь, они живы?
- Не знаю.
- Все ты знаешь, - огрызнулась Кайтур. – Думаешь, я не заметила, как ты на небо смотрела? Дождь сразу после обвала кончился.
- Чего тогда спрашиваешь, если сама все поняла? Услышит Сая, опять в истерике биться начнет.
- А, может, мне тоже выть охота, - проговорила тихо Кайтур. – Есть, кого оплакивать. Это ты у нас железная, ничем тебя не прошибить.
- Не железная, - ответила Ная, загасив в кулаке расцветший огнем шарик.
Следовало сделать привал, близилась ночь. Но подходящего места не попадалось. Каменистые склоны с редкими деревцами не давали надежного укрытия. Наконец, девушка углядела темнеющий в отдалении лесок, направила к нему Холодка. Жеребец давно выбился из сил и еле передвигал ноги. Выстроившиеся с двух сторон горы, в темноте напоминали исполинских великанов, живших в древности, да так и застывших в вечном сне, став камнем. Неожиданно со склона по левую руку посыпалась мелкая щебенка. На обвал смахивало мало, больше походило на неосторожную поступь. Ная попридержала коня, бросила настороженный взгляд на вершину. Шуршание усилилось. Камни уже сыпались потоком под ногами торопившихся наперерез телеге трех вооруженных мужчин. Засада. Девушка выхватила кинжалы, вскочила на сиденье. Кайтур, толкнув в бок Саю, перемахнула через борт, сжала в кулаке цепь. Мышка встала с кнутом в руке. Мужчины приближались. Скрытые темнотой черты лиц стали проясняться. Сая, вскрикнув, отбросила кнут, соскочила с телеги и метнулась по насыпи вверх навстречу мужчинам: оскальзываясь, падая, сдирая в кровь ладони и колени. Один из мужчин бросился к ней, подхватил плачущую от счастья, прижал к себе, гладя по волосам.
Ная с улыбкой смотрела на спускающегося Тэзира. Живой. Балагур радостно помахал рукой, обогнал обнимающуюся парочку, не удержался, сострил. Перескочил с валуна на валун, спрыгнул и … очутился в объятиях Кайтур. Губы смуглянки прижались поцелуем к его рту. Радостный взгляд балагура стал растерянным, руки робко приобняли девушку. Ная отвернулась. Сунув в ножны сестренок, спустилась на землю, подошла к Хостену.
- Мы думали, вы погибли. На тропе случился обвал, - сказала она, словно в оправдание несдержанной пылкости друзей.
- Короткой дорогой пробирались, через скалы. Холодок там бы не прошел, поэтому пришлось вас послать через воронью гору. Как вижу, вы справились. Тяжело пришлось?
- Воспоминания не из приятных.
Оставив позади обнимающиеся парочки, привратники повели жеребца к лесу.
Место для ночлега подобралось хорошее - уютная ложбинка, поросшая рябинами. Неподалеку журчал родник. Едва распрягли Холодка, Хостен сразу завалился спать, велев разбудить, когда будет готов ужин. Две бессонные ночи и потраченная на колдовство сила вымотали его изрядно. Пока Ная обихаживала жеребца, подтянулись остальные колдуны. Утонувшая в вечерних сумерках ложбина сразу оживилась, наполнилась весельем и шутками. Недавняя скорбь сменилась радостью. Друзья живы – что может быть лучше. Вмиг запылал костерок, в котелке забулькала похлебка. Легли на траву одеяла.
Ная очищала Холодку копыта, когда раздался за спиной голос Тэзира.
- Помочь?
- Сама справлюсь, - ответила, не оборачиваясь.
Балагур потоптался, не спеша уходить, спросил с непонятным вызовом.
- Ты тоже обрадовалась, узнав, что я жив?
Ная повернулась к нему, удивленно вскинула бровь.
- Странный вопрос. Конечно. Ведь вы с Арки для меня не чужие.
- Я спрашивал только о себе, - процедил балагур. Желваки заходили у него на скулах. - Или тебе так сложно это произнести: «Рада, что ты жив»! Всего четыре слова!
- Рада, что ты жив, - повторила Ная, чеканя слова. – Теперь доволен? Похоже, тебя Кайтур заждалась. Шел бы к ней.
Тэзир в задумчивости взглянул на колдунью, повернулся уйти, но резко выпалил:
- Это все из-за Кайтур, да? Из-за ее поцелуя злишься? Или… - усмехнулся криво от догадки, - оттого, что произошло у нас с ней в домике в Лоте? Я знаю, что ты почувствовала. Причина в этом?
- Ты вправе любиться с кем хочешь. Мне до этого нет никакого дела, - ответила Ная сухо.
- Но тебя это задело. Не забывай, я тоже ощущаю твои чувства.
- Чушь. Наоборот рада, что у вас сложилось. Вы подходите друг к другу.
- Рада?! – едко выпалил Тэзир. - Ну и я рад, потому что Кайтур жаркая, страстная, умеющая любить, настоящая женщина. Не то, что ты, ледышка.
- Вот и отлично, - Ная равнодушно отвернулась к жеребцу. Подвесила ему торбу с овсом, похлопала по спине. - Наконец ты это понял и сделал правильный выбор. Счастья тебе.
- Себе пожелай!
Тэзир подхватил в раздражении с земли топор и скрылся в темноте леса.
«Лучше пусть ненавидит, чем наделает глупостей», - вспомнились слова Скорняка. Правильно. Пусть лучше ненавидит.

Мышка с напускной занятостью готовила ужин. Достала крупу, солонину, травку для вкуса. Перетряхнув с обеспокоенным видом дорожный мешок с продуктами, посетовала громко:
- Вот незадача, листья кислицы закончились. Чем заваривать кипяток?
- Схожу, в леске поищу, - поднялся Арки.
- Твоя помощь здесь понадобится. - Сая, дернула его за руку, заставила сесть на место. - Ная, не сходишь? Я видела кусты кислицы в той стороне. – Девушка вытянула руку в направлении, куда ушел Тэзир.
Шитая белыми нитками хитрость подруги только повеселила колдунью. А то не заметила, как Сая внимательно следила за их разговором с балагуром. Ная поднялась и пошла в совсем противоположном направлении.
Пробираясь сквозь кусты и валежник, девушка поминала Мышку недобрым словом. Заговорщица. Собирать листья кислицы ночью - это только ей могло прийти в голову. Благо луна светила яркая, не заблудишься. Колдунья приостановилась, заслышав тихое меканье, направилась осторожно на звук. Раздвинула ветви орешника, улыбнулась. На бугорке стоял козленок. Маленький, хорошенький. Всего-то месяц отроду. Ная повертела головой. А где же мамка? Присутствия козы не наблюдалось. «Да ты сиротка. Съел кто-то твою мамку». Сорвав листок, колдунья поманила к себе козленка. Но тот был не так прост, повел носом и отскочил на несколько шагов. Убегать однако не торопился, шельмец, поглядывал с любопытством на девушку. Ная медленно приблизилась, протягивая на этот раз пучок сочной зеленой травы. Выждав, козленок опять отскочил.
- Чтоб, тебя, паршивец…
Можно было плюнуть и возвращаться в лагерь, соврав Сае, что впотьмах не нашла кислицы. Ничего, воды простой попьет. Но азарт взыграл в девушке. Она нежным голоском позвала козленка и шагнула к нему. Все повторилось. Да он просто играл с ней! Вспомнив, что в кармане завалялась половина сухаря, колдунья злорадно ухмыльнулась. «Теперь ты никуда не денешься». Выудив приманку, подразнила козленка. Тот учуял запах, заинтересовался, переступил в сомнении. Робко приблизился к девушке, шевеля ноздрями. «Попался». Ная незаметно двинулась навстречу. Потихоньку расстояние между ними сокращалось.
Вот их уже разделяет только вытянутая рука, нос козленка почти касается сухаря, рот тянется в жадности к угощению. Рывок. И пойманный козленок забился в руках девушки.
«Ага, обхитрили, дурачка! А нельзя быть доверчивым…»
Колдунья погладила жалобно блеющего пленника, скормила ему сухарь, успокаивая животное. Засмеялась, когда шершавый язык пощекотал ладонь. Потрепала козленка ласково за ухо. Малыш, мекая, потерся об нее головой.
Охнув, Ная сжалась от стиснувших внезапно невидимых объятиях. В висках бешено застучало. Волна жара прокатилась по телу, запылала угольками внизу живота. Голову охватило сладким туманом вожделения. Тэ-зи-р-р! Губы скривились в болезненной усмешке. Вкус полынной горечи разлился в горле. Гладившая козленка рука соскользнула ему на подбородок, резко дернула голову, сворачивая шею. Тельце животного обмякло, распласталось у нее на коленях. Девушка поднялась, уцепив козленка за задние ноги, пошла к лагерю. Кровь продолжала бурлить в жилах, тело млело от прикосновений и ласк.
Она не собиралась искать их, ноги вывели. А не заметить прижавшихся к дереву, сплетшихся вместе парня и девушку было невозможно. Слишком бесстыдно луна освещала поляну. И то, как ноги Кайтур обхватывали бедра Тэзира, и то, как он целовал ее шею. И то, как двигались в одном ритме, постанывая от наслаждения. Ная отступила в тень. Вздрогнула от хрустнувшей под ногой ветки. Присев, спряталась за раскидистый куст, затаилась. Вроде не заметили. Выждав, с осторожностью убралась с поляны.
Сая испугано ойкнула, когда Ная швырнула ей тушку козленка.
- Добавь в похлебку, будет сытнее. Листьев не нашла.
- Откуда этот кроха?
- Догадайся, - рыкнула колдунья. - На дереве вместо груши рос. – От свирепого взгляда подруги Мышка прикусила язык.
Колдунья рассерженно направилась к Холодку, обняла за шею, провела пальцами по гриве. Почему же ей так плохо? Если все правильно. Сама того желала. И по-другому быть не должно.
- Замерз, красавчик? – Ная накрыла жеребца попоной. Ночь должна выдастся прохладной. Они уже высоко в горах, стылый воздух идет с ледников и снежных вершин.
Появились из темноты Тэзир с Кайтур.
Девушка поморщилась, ощущая исходивший от них запах недавней близости, благостное состояние, растекавшееся еще по телу сладким томлением.
- Похлебка готова, - оповестила громко Сая, расставляя миски.
Тэзир подошел первым к костру, поводив ложкой в котле, с удивлением спросил:
- А мясо откуда?
- Ная в лесу козленка нашла, - произнесла Сая.
- И свернула ему шею, - утверждающе добавил балагур. - Кто б сомневался. Даже такого кроху не пожалела. - Швырнул пренебрежительно миску на траву. – Сами жрите. Я не собираюсь. Кусок встанет в горле. - Отошел к расстеленному одеялу, уселся боком к костру.
- Давно ли стал таким разборчивым? Помнится, раньше трескал мясо и муками совести не страдал, - поддел его Арки.
- Не хочет – не надо, остальным больше достанется. - Ная вытерла руки тряпкой, наполнила миску похлебкой и принялась с аппетитом поглощать ее.
- У тебя всегда и во всем так – никогда не дрогнет ни сердце, ни рука? – произнес балагур, следя за девушкой исподлобья. А сам в душе то волком воет, то от злости захлебывается.
- Почему у меня должна дрожать рука? Если решил перейти на траву и листья – твое личное дело. Я же предпочитаю мясо. С ним сытнее. К тому же, на завтра остались только небольшой кусок колбасы, сухари и солонина.
- Жалеешь, что козленок оказался один? Ты ведь его приманила? Хитростью взяла? – обвинение со смесью презрения отразились на лице парня.
- Ага, - кивнула Ная, добавив хвастливо: - Сухарем. Повелся, как простачок.
Щеки Тэзира вспыхнули, словно от пощечины.
- Он бы не выжил без матери. Не мы, так другие звери съели бы, - вклинилась в разговор робко Мышка.
Благур даже не услышал ее. Приготовленная грубость уже вертелась у него на языке в нетерпении ударить Наю побольнее, но отчего-то сдержался, закусил губу, туша гнев.
- Тэзир просто не ест себе подобных, - сострил Арки. Но друг обжег его таким убийственным взглядом, что парень живо уткнулся в миску.
- Сами вы… - процедил балагур, улегся на одеяло, отвернулся ото всех.
Кайтур следила за перепалкой молча, сосредоточенно черпая ложкой похлебку и терпеливо выжидая, к чему приведет их очередная стычка. Дурой смуглянка не слыла и отлично понимала, что козленок просто повод выяснить отношения.
Быстро вычистив миску, девушка примостилась рядом с Тэзиром, успокаивающе приобняла за плечи. Умная женщина никогда не упустит шанс прибрать мужчину, выждав нужный момент, чтобы утешить его и приласкать.
- Видела? – прошептала Мышка.
- Иди спать, Сая, - отозвалась равнодушно Ная, кусочком лепешки выскребая со стенок миски остатки похлебки.
- Тебе это безразлично?
Колдунья оторвалась от еды, взглянула на подругу.
- Не ты ли говорила, что я не должна приваживать Тэзира?
- Да, но…
- Нет никаких но. Вставать между ними не собираюсь.
Мышка, закусив губу, поднялась, коснулась сочувствующе плеча Наи.
- Мне жаль.
- Не вижу повода для жалости.
- На вас с Тэзиром сегодня поветрие нашло?! – рассерженно выговорила Сая подруге. - Как ежи топорщите иголки. Знаешь, не стоит постоянно держать чувства в узде, боясь, что тебя сочтут слабой. Я-то знаю, какая ты на самом деле.
Она знает! Да колдунья сама того не знает.
Наконец, все улеглись, и наступила тишина. Впрочем, ночь в лесу не бывает тихой. То ухает филин, то раздастся волчий вой, то шуршат в траве мыши. Вороша палкой угли, Ная смотрела в огонь. Возникавшие в нем перед мысленным взором картины не очень нравились ей. В них не было покоя. Сражения, горящие города, кровь, смерть.
- Чего не разбудили, как велел? Похлебки хоть оставили? – проворчал Хостен, вырывая девушку из ее мыслей и усаживаясь рядом на бревно.
- Решили дать отдохнуть подольше. Дни выдались не из легких, - Ная протянула ему полную миску.
- Это верно. Сама чего не спишь?
- Караулю.
- Ложись, постерегу.
- Не хочу. Не спится.
- Мясо откуда?
- Козленка в лесу поймала.
- Славно. Мясо нам сейчас в самый раз, чтобы силы восстановить.
Хостен бросил на нее изучающий взгляд.
- Болит?
Ная в недоумении сморщила лоб, не сразу догадавшись, о чем тот спрашивает. Сразу подумалось о Тэзире, но откуда привратнику знать о ссоре? И что неприятно и больно, когда друг на тебя в обиде. А вместо примирения приходится углублять пропасть ради его же блага.
- Немного, - солгала она.
Хостен, не доверяя ее словам, доел похлебку, обтер руки, приспустив девушке сарафан, приоткрыл повязку. Проворчал недовольно, нанеся мазь:
- Кровит еще. Отравой, что ли, клинок смазали? Не загнила бы… И как отчитываться дома стану, почему не доглядел?
- Сама перед Кагаром отвечу.
- Если бы перед Кагаром…
Ная вскинула озадаченно глаза на Хостена, но тот уже поднялся с бревна, поплелся к постилке.
- Дежурь тогда, раз не спится.
Ночь перевалила за полночь, когда зашелестела потревоженная листва кустов, хрустнули под неосторожной ногой ветки. Ная осталась сидеть в прежней позе, только незаметно вытащила кинжалы из ножен, положила на траву у ног. Глянула на Хостена. Будить или нет? Но привратник не спал, приложив палец к губам, дал знак не суетиться. Тесак лежал рядом, под рукой. Ная терпеливо ждала и, наконец, гость решил показаться.
Девушка застыла в изумлении, когда увидела, кто вышел из-за деревьев. Существо было низенького росточка, не выше собаки, покрытое шерстью. Стояло оно на двух задних лапках, передние напоминали руки, только имели по четыре пальца. Маленькие острые ушки торчали по бокам головы. Огромные, чуть ли не на пол мордашки глаза, смотревшие с испугом и печалью, светились изумрудным светом. Нос был приплюснут, алый ротик прятался в шерсти. Гость опасливо потоптался в стороне, зыркая на девушку. Пошевелись колдунья, и задал бы стрекоча. Но Ная не собиралась его пугать.
Заметив, как тот поглядывает с жадностью на котелок, принюхивается, медленно подняла руку и позвала к себе. Существо недоверчиво отступило, но еда продолжала манить. Голодный. Не делая резких движений, девушка потянулась к котелку, сняла с перекладины и поставила у бревна. Сама отсела в сторонку, чтобы не боялся. Голод победил. Мелкими шажками гость приблизился к бревну, ухватило котелок и хотел удрать, но, заметив улыбку на лице девушки, пересилил страх и опустился на землю. Ел он лапкой, восприняв с пренебрежением протянутую ложку. Внутри ладошка у него была без волос, но изрезана морщинами. Длинные когти свидетельствовали, что кроха не столь и беззащитен. Однако враждебности пока не проявлял, ел жадно, с оглядкой на девушку – не кинется ли обижать. Вылизав котелок, существо вытянуло шею, рассматривая пожитки путников, выискивая, нет ли еще чего, чем можно поживиться. Ная, подтянув дорожный мешок, выудила оттуда сухарь и кусок колбасы, протянула гостю. Тот бочком придвинулся, выхватил угощение из рук и собирался рвануть в лес, но вдруг положил еду на землю, подошел к девушке. Глаза, в которых плескалось изумрудное море печали, всмотрелись ей проницательно в лицо. Морщинистая ладошка прижалась к ране на спине. Колдунья ощутила приятное тепло, проникающее внутрь тела. И щекочущие мураши на коже. Боль исчезла, словно и не было. Гость удовлетворенно кивнул, переложил ладошку теперь девушке на сердце. Грустно вздохнул, покачал с сожалением головой и потопал в лес, не забыв захватить колбасу и сухарь.
- Ух ты, - раздался голос Арки, когда существо ушло. Парень подбежал к колдунье, возбужденно замахал руками. – Ты хоть знаешь, кто это был? – Ная пожала плечами. – Креп. Дух полей. Его увидеть очень сложно, редко показывается людям. А тут сам вышел. Странно, чего так далеко от полей в горы забрался?
- Жнецы согнали, - произнес, подходя, Хостен. – Всех изводят, у кого хоть какая сила есть.
- Да Крепы добрейшие существа! Людям никогда зла не чинили, за лугами, полями следили, чтобы урожаи родились, и травы сочные были.
- А жнецам до того дела нет: добрый, злой ли, лишь бы силу выжать и прибрать, - пробурчал сердито Хостен. Развернул Наю спиной, сдернул повязку с раны. – Так и думал. Чисто. Даже шрама не осталось.
- Говорю же, добрые создания. За угощение отблагодарил, - Арки переполняли чувства. Глаза светились восторженным блеском.
- Чего расшумелись? – зевнула Сая, поднявшись с одеяла.
- К Нае Креп приходил, рану ей залечил. Я глазам не поверил, когда увидел.
- Ну-ка, покажи, - Сая самолично оглядела место раны, укоризненно выговорила Арки: - Меня чего не разбудил? Тоже было бы интересно взглянуть.
- Сам опешил. Собрался по нужде сбегать, а тут смотрю – Ная сидит у костра, а напротив Креп, похлебку лопает. Честно говоря, сначала испугался, когда ты его колбасой поманила, а у твоих ног кинжалы лежали. Думал, и его хочешь, как… - Арки осекся от удара локтя Саи под ребра, захлопнул рот, сообразив, что чуть не ляпнул не то.
- Как козленка, - добавил за него Тэзир. Никто и не заметил, когда он проснулся. А может, и не спал совсем и все видел. Лицо парня не выглядело ни сонным, ни благодушным. Взгляд сочился желчью. Балагур вскочил, направился к колдунам. – Чего смущаешься? Говори, как есть. Для нее ведь в порядке вещей приманить и свернуть шею, как несчастному козленку. Ведь так?
Он встал напротив Наи, вызывающе смотря в глаза девушке.
- Если доверчивые дураки сами суют ее в ловушку, то грех не свернуть, - ледяным тоном ответила Ная. Тэзир сжал кулаки. Ощущение сплётшихся вместе полос гнева, боли и обиды, рвущих его нутро, опалило колдунью, прошлось невидимой плеткой по телу. Балагур еле сдержался, чтобы не ударить ее.
- Только посмей вякнуть хоть слово – зубы пересчитаю, - пригрозил Хостен.
Тэзир дернул головой, оскалился, но смолчал.
Сая осуждающе хмурилась. Происходящее на поляне ей не нравилось.
- А ну-ка, пойдем со мной, - Арки потащил балагура в темноту деревьев.
- Отцепись! Никуда не пойду! – попытался тот вырваться, но друг оказался на удивление сильным:
– Кому сказал – двигай ногами или мне тебя за шиворот тащить?
Утянув Тэзира подальше от лагеря, жестко толкнул спиной к дереву, придавил рукой, чтобы не рыпался.
- Что с тобой происходит? Мозгами повредился? Зачем ты с ней так?
- А она как со мной?! – прорычал Тэзир. – Точно с тем козленком. Сая вон в гору к тебе карабкалась, в кровь ноги разбила, спеша обнять. А Ная даже не подошла.
- Ничего не забыл? Ты с Кайтур обнимался тогда.
- Я этого не хотел. Кайтур сама повисла на шее. Ная видела это, но даже спросить не пожелала, как добрались. А погиб бы в пропасти – не всплакнула.
- Дурак! Неужели ничего не понимаешь? Она тебя от себя оберегает.
- А мне нужно это?
- А что нужно?
Растерянность промелькнула во взоре Тэзира. Он опустился на корточки, прижался затылком к коре дерева.
- Не знаю.
- Вот видишь, а чего от нее требуешь?
- Не знаю, - поморщился балагур. - Сказала – забудь, а как из головы выбросить? Рад бы, да сумей.
На это Арки не нашелся, что ответить, промолчал, думая о Сае. Потребуй, кто такое, сумел бы он сам?
Наваливающуюся пушистым облаком дрему разорвала возня за спиной. Ная приподнялась на локте, глянула через плечо. Балагур мостил рядом с ней одеяло.
- Ты не ошибся? Постель Кайтур в другой стороне.
- Не ошибся, - проворчал Тэзир. – Кончил дурить. Все. От безысходности к той, что не люблю, качнуло. Назло тебе. Больно было. От правды, в которую ты меня как щенка окунула. Прости.
- Мне тебя прощать не за что. Твое дело, с кем спать - жизнь твоя. Надеялась, разумно ей распорядишься.
- Я и распорядился. Пусть не вместе, но хоть рядом буду. Надежный друг, думаю, тебе не помешает? Силой поделиться, спину прикрыть в бою? Взамен не прошу ничего.
Прогнать бы его. Накричать. А сердце почему-то от жалости сжимается. И не поймешь, кого жальче: себя или его?
- Давай спать. Утром рано вставать. - Ная улеглась, отвернувшись к нему спиной, чтобы не заметил предательски заблестевших глаз.
Пробуждение было приятным. Теплые и уютные объятия Тэзира ограждали от утренней прохлады. Горячее тело согревало не хуже печки. Хотелось еще понежиться, задержаться в сладостной неге безмятежности. Ная теснее прижалась к балагуру, не желая разрывать упоительное ощущение от близости мужчины. Наверное, слишком тесно, потому что поняла, что ее начинают волновать его жаркие объятия и то, как дыхание щекочет шею, и то, как бьется учащенно в груди балагура сердце, совсем не как у спящего, а притворяющегося таковым. И чем дольше они продлевали обман и наслаждались призрачным счастьем, тем делалось невыносимее покинуть его. Пора рвать эту нить дурмана, и чем быстрее, тем лучше. Тут вовремя проснулся Хостен. Завозился, закряхтел, вставая, хлопнул в ладоши.
- Хватит спать, лежебоки. Пора в дорогу.
Ная с облегчением выскользнула из-под одеяла, не давая Тэзиру возможности ни сказать ничего, ни удержать ее в объятиях, схватила флягу и направилась к роднику.
- Сладко спалось нынче? - язвительный голос Кайтур прогнал добродушное настроение.
- Тепло.
- Тебе совсем на него наплевать? – Смуглянка стояла, уперев руки в бока. Словно торговка рыбой перед конкуренткой.
- Не наплевать.
- Зачем тогда к смерти тянешь? Или для самоутверждения? В удовольствие, что парень по тебе дуреет? Знаешь, кто ты?
- Знаю. Наслушалась, - колдунья отвернулась, наполнила флягу водой. - Только самой держать надо было крепче Тэзира. Я в сторону отошла, шанс тебе дала. Чего упустила?
Кайтур растерялась. Обвинений и нападок от Наи она явно не ожидала.
- Удержишь его, как же. Он тобой бредит. Поиграл мной - и все на этом.
Смуглянка расстроено уселась на землю возле родника, поджала к груди ноги. Ная опустилась рядом.
- Потерпи немного. Вот уедет домой, перегорит, забудет. А ты напомни о себе, письмо напиши, навести. Все вновь и закрутится.
- Ты серьезно? - Кайтур недоверчиво глянула на девушку.
- Сказала же – мне не плевать, что с ним будет. Пусть с другой, но счастлив.
Смуглянка покачала головой.
- Ничего у нас не сложится. Он тебя любит.
- Что в том толку. Сама знаешь, со мной ему - смерть, - вздохнула колдунья. Сорвав пучок травы, разжала ладонь, бесстрастно проследила, как травинки падают меж пальцев.
- Ты это ему расскажи, - буркнула смуглянка.
- Рассказывала и показывала. Не проняло.
Кайтур фыркнула.
- Если Незыблемая не убедила, то мне и подавно не удастся. Такой, как Тэзир, любит единожды и на всю жизнь. Так что тяни этот воз сама, подруга.
Теперь на козлах с Хостеном ехала Кайтур. Привратник лишь хмыкнул при виде новой спутницы и проворчал.
- Эх, молодежь, молодежь. Сами не знаете, чего хотите, чего ищете. Ладно, поехали домой. Заждались нас уже там.

Что-то потерялось, нет? Или там целый город шатров?

Молодцы какие!