Loki_2008, спасибо большое за замечания! Уже вернулись в работу, все пойдет в дело.
Цитата (Book)
Название, обложка и начало - наше всё!
Book, не-не, здесь все серьезно. Просто пока желающих читать нема, да и конкурс идет, мы сосредоточились на нюансах сюжета. Да одну из глав писали почти месяц - шибко там момент важный Завтра пальнем дуплетом. Как всегда.
Цитата (Book)
На мой взгляд слишком просто, даже стандартно.
Знали бы вы, сколько калош мы слопали за "возвышенный шитль" Поэтому красивости и описалки излишние убираем. А жаль Мы их нежно любим
Знали бы вы, сколько калош мы слопали за "возвышенный шитль" Поэтому красивости и описалки излишние убираем. А жаль Мы их нежно любим Спасибо за потраченное время!
Тогда я вам завтра чуточку покидаю. Вы правленный вариант обновляете, чтобы по второму разу не показывать те же недочеты? Я сейчас сижу, убираю у себя "плеоназмы", у вас их тоже немаленько. ))
Ну, попробую. С "плеоназмами" пока не буду, посколько мне начало не очень нравится. (прошу прощения, если критика получится жесткой. Как умею
Итак, пролог начинается с описания реки. Так ли это нужно читателю? Есть река, большая, коварная и красивая. Но герои куда интереснее. Я бы убрала два первых абзаца (их можно вставить потом в главах как лирические отступления) и буквально с первых строк сосредоточилась на героях. Описание внешности сократила бы и дала бы еще раз уже в другом месте. Так будет динамичнее и скорее захватит интерес читателя (мой, например))). То есть уже строки с третьей мы переходим к диалогу о Радужном мосте. Вот! Это уже должно быть интересно. Что за мост, зачем? Интерес схвачен.
Да, еще: старайтесь меньше рассказывать, а больше показывать. Например, вы говорите, что по детям видно, что они прекрасно знают коварный характер реки. А вы это лучше покажите, не надо говорить. Не заставляйте читателя верить вам на слово, убедите действием. (например, вдруг появилась коряга, но мальчик спокойно и вовремя оттолкнул челн и край того даже корягу не задел. И вот - мы видим - и впрямь ребенок дело знает )
Если мне дозволено будет влезть со своей имхой, скажу: мне нравится, как есть сейчас, но тоже думаю, что разбить описания природы и внешности персов на части и распределить по тексту маленькими порциями - удачная идея. Тогда картинка динамичнее выходит
Моя страничка на СИ Чтобы были довольны твои читатели, не будь слишком доволен собой. Вольтер
Plamya, не просто дозволено, а крайне необходимы ваша помощь и совет. Лерра, огромнейшее спасибо за замечания. Конечно, мы будем рады, если вы пнете нас носом в лишний пафос и прочие нестыковки и глупости. Мы с Севой только всегда за и очень вам будем благодарны. Нам любой совет, критика, подсказка только в пользу. Насчет реки: была задумка сразу начать с фразы про радужный мост, а потом вдруг решили сделать вступление. Наверное, правильнее будет все же вернуться к изначальному варианту. Ну нам все равно еще править и править по этому тексту немало, поэтому с удовольствием послушаем чужое мнение. А то текст зачитан до дыр и не видишь порой элементарной ошибки. Loki, спасибо за правки, сегодня же сяду исправлять. Book, вам мерси за мнение. подумаем, как написать покрасивее, но чтобы не скатиться на пафос.
Если мне дозволено будет влезть со своей имхой, скажу:
??????? Ну шо за вопросы? Уж от тебя-то мы всегда с удовольствием примем даже самые увесистые пинки.
Цитата (Лерра)
Хорошо. А что вы думаете о самом замечании? Согласны или нет?
Со стороны всегда виднее. И если мешают нагромождения описаний - конечно, будем править.
Цитата (Лерра)
Да, еще. Мне кажется, есть излишек пафоса. Если интересно, могу привести конкретные примеры...
Если у вас есть желание и возможность сказать, мы всегда будем рады послушать. Уж тем более, и это не секрет, мы с Мораной пафосом грешим в равной доле)))
Река сама приведет нас к мосту, если на то будет воля Соарт
Цитата
Сама
можно убрать, оно ничего не дает. Вторая часть фразы
Цитата
если на то будет воля Соарт
звучит пафосно, под стать жрецу, а не мальчику. Ребенок бы сказал проще или вообще не сказал бы этого.
Высокий стиль еще допустим в речи автора (тоже, впрочем, не желателен), но прямую речь лучше делать по возможности краткой, лаконичной, приближая к тому, как говорят в реальности.
Цитата
Дядька Ясен оттуда седым вернулся и немного не в себе. А здесь солнечно, красиво, просто непривычно тихо.
Убрала бы "немного" и "непривычно". Дети часто категоричны. Не в себе - значит, не в себе, без нюансов. Детская речь должна звучать проще, чем у взрослых. Если ребенок разговаривает слишком литературно, то это должен быть маленький вундеркинд, обчитавшийся книг. Другие объяснения маловероятны.
Вы там это, ребят... не переусердствуйте только, убирая "пафос" - то. А то убьете всю атмосферу нафик. По поводу слов мальчика лично я никакого пафоса не вижу. Это ж не современное дитя, воспитанное школой. Мало ли что там им в головы вбивали? Вполне возможно, это устоявшийся речевой оборот. Мы все стукнутые, так что фофиг (с) Арько
Спасибки, подправим. Пафос с Севой мы любим очень нежно и трепетно, этого у нас не отнять.
Я тоже любила. Когда меня в первый раз за это сильно пнули, расстроилась так, что месяц не могла писать. Зато теперь к любой критике отношусь спокойно - тонкая шкурка аффтора превратилась в бронированный панцирь. Вследствие этого могу критиковать резко, за что еще раз извиняюсь. А то были прецеденты...
Не-не, мы закаленные, школу критики прошедшие и тумаков достаточно пополучавшие, нас не надо бояться обидеть. Жесткую критику мы, наоборот, жаждем. Она стимулирует к написанию более качественных текстов. поэтому, чем жесче, придирчивее, тем лучше. Если видите фигня, так и пишите прямым языком.
Как обещала - тапки. Прочитала весь разговор брата и сестры в прологе. По ощущениям, не совпадает возраст. Девочке 9, но разговаривает она как пятнадцатилетняя, и ведет себя так, словно старше брата. Опять же - высокий стиль, как вам уже говорили. Он во всей их речи. Не говорят так дети в реальности.
Цитата
Ты смекалистый, придумаешь, как уговорить их предсказать нам грядущее.
Грядущее - хорошо для речи автора, но не для прямой. Либо - еще так скажет жрец.
Цитата
Я был хитер как лис,
Либо убрать, либо заменить на более разговорное: "Я же хитрый как лис".
Вы там это, ребят... не переусердствуйте только, убирая "пафос" - то. А то убьете всю атмосферу нафик. По поводу слов мальчика лично я никакого пафоса не вижу. Это ж не современное дитя, воспитанное школой. Мало ли что там им в головы вбивали? Вполне возможно, это устоявшийся речевой оборот.
Атмосфера передается речью автора, все же прямая речь - это разговорная речь (если, конечно, это не пророчество, не слова жреца или волхва). Вспомните "Волкодава" Семеновой: атмосфера передана великолепно, но герои ни разу ни сбиваются на высокий стиль. Атмосфера еще чувствуется в определенных словах прямой речи.
Стреляем дуплетом. Как всегда. Как всегда - если кто будет читать - рады принять тумаки и пинки. Все сырое, с ошибками прочими прелестями черновиков. Позже перезальем общий файл, когда внесем кое-какие поправки. Зы. Тео, упустил твой коммент [spoiler]Мы не будем заниматься охотой на ведьм, и фанатично кромсать все подряд. Стиль точно трогать не станем. Но начало и вправду следует перестроить, а некоторые излишки описаний убрать))) Глава 7 Ильгар
Уютно потрескивал костерок, выстреливая в небо снопами искр. Чуть в стороне Партлин грустно пел о безвозвратно ушедших годах, потерянной любви и погибшей родине. Ильгар не любил эту песню. Она отражала его жизнь, как начищенная сталь нового меча отражала яркий свет Летней Звезды. Но подобно сотням звезд, мерцавших рядом, это песня хранила в себе мерцание сотен судеб. Похожих жизней. Десятник с тихим шорохом вогнал меч из черийской стали в новенькие ножны, положил на колени. Ножны – подарок военного преатора. Меч – Ракавира. Ильгар погладил ладонью круглое оголовье. Во время бури он спас несколько человек из высшего сословия, за это получил две записи в личную грамоту, денежное поощрение, меч и ножны. Воины гарнизона защитили город, и наградой им послужил скорбный ужин, по десятку серебряных монет на брата и устная благодарность. До этого он никогда не задумывался, какой же разной бывает справедливость. И что такое справедливость вообще? Чем ее мерить? Сделал ли Ильгар больше, нежели рядовой копейщик из гарнизона? Вряд ли. И, тем не менее, молодой жнец стал на шажок ближе к званию сотника, поднялся на ступеньку выше к Сеятелю. Десятник вспомнил слова Барталина, оброненные у стен Сайнарии день назад, когда тело молодого сарлуга уносили к городу, а люди выкрикивали имя юнца, считая спасителем и героем. – Здесь полегло много народу, а вон те парни, – Дядька указал на отряд жнецов, идущих в Сайнарию, – разбили великанов в пух и прах. Ни их, ни погибших товарищей никто не называет героями. Только соратники сохранят в памяти имена мертвецов. Зато мальчишку, поднявшего руку на бога, горожане будут помнить годами. Если не столетиями! Люди никогда не перестанут меня удивлять… Теперь слова ветерана заиграли для Ильгара новыми красками. И это тяготило. Жнец знал, что не заслуживал носить не только меча, но даже перевязи от ножен. Кто не припечатал военного преатора решающим доводом? Он. Кто настолько тщательно хранит позорную тайну шрама, что ради ее сохранения готов поставить под удар сотни жизней? Он. Конечно всему виною не только его страхи, но еще и узколобость Алария, не пожелавшего внять словам. Как итог: семьдесят шесть жнецов, один Дарующий, восемь жрецов и почти три сотни горожан и земледельцев погибло. Треть населения Сайнарии! Кроме того – подчистую сметенный частокол, поваленная сторожевая вышка, два десятка разгромленных домов пахарей. Крах! Разгром! И на фоне общей разрухи Ильгару вспомнилось постное выражение лица народного преатора, когда тот зачитывал списки потерь. Корвус стоял на ступенях цитадели, а внизу столпились люди. Он бесстрастно и сухо рубил воздух словами, а внизу разыгрывались настоящие трагедии. Закончив читать, Корвус развернулся и ушел в тень под каменным козырьком твердыни. А люди еще долго не расходились – ждали припасов, одеял, питьевой воды и решения, куда переселят лишившихся крова. К чести властей – все проблемы были решены еще до заката. И ночь, опустившаяся на утихший город, застала на улицах лишь жнецов и стражей. Военный преатор ввел комендантский час. Несмотря на благодарности и награды, Ильгару с десятком передышки никто не дал. В ту же ночь они были отправлены на один из холмов за городской чертой. Семеро стражей, два жреца, ильгаров десяток – вот и весь «гарнизон». Всех вооружили луками, раздали колчаны, мешочки с особой стружкой делающей огонь сигнальных костров синим. Пришлось изрядно поработать лопатами и топорами, прежде чем холм превратился в сторожевой пост. Окопались рвом, насыпь утыкали кольями в половину обычной длины. Распределили дозоры до самого рассвета, собрали хвороста. Когда небо затопила чернота, разожгли три костра. Их пост был как на ладони – словно мишень, подвешенная в полусотне шагов перед хорошим лучником. Ильгар отказался от ужина, ограничившись лишь травяным чаем и куском хлеба, густо намазанным медом. Он ушел ото всех, сменив Снурвельда возле одного из костров. И теперь сидел на старом одеяле, привалившись спиной к насыпи, глядел на меч. Оружие – мечта. Но для него – упрек. Невзирая на усталость, спать не хотелось. Время тянулось медленно. От скуки десятник трижды проверял дозорных, топтался возле насыпи и разговаривал со жнецами и стражами, участвовавшими в защите города. Ночь стояла глухая, темная, безветренная: раздолье для мрачных мыслей, тревог и грусти. Как раз такая, чтобы оплакивать мертвых. А рассвет выдался именно таким, чтобы напомнить – жизнь продолжается. Небо на востоке заалело, потом засверкало золотом, когда яркое летнее солнце выглянуло из-за горизонта. Свет разлился косыми лучами по земле, заиграл на озерной глади. Налетел игривый ветерок, – теплый, приятный, – принес с далеких полей запах цветов и разнотравья. Ильгар взобрался на насыпь и закрыл глаза, греясь в лучах небесного светила. То были волшебные мгновения, коих так мало в жизни… Но чары спали, едва со стороны города донесся глубокий и печальный звон набата. Сквозь разрушенные ворота из Сайнарии потянулось шествие, облаченных в черное людей. В согласии с обычаем этих краев – каждый горожанин нес несколько поленьев или вязанку хвороста. Под несмолкающий звон следом за ними катили телеги, накрытые белоснежным полотном. На них покоились жертвы великанов, уложенные на солому. Поверх полотна лежали цветы и спелые колосья пшеницы. В середине процессии трусили, обступив пышные носилки, сарлуги. Все – в одеждах цветов рода Мертелля, на копьях трепетали вымпелы. Тело юного всадника утопало в кружевах, дорогом черном шелке и алом бархате. Замыкали колонну жрецы. Белые рясы и балахоны заменили бурые рубища, подпоясанные бечевой. Мужчины шли босиком, женщины – в тряпичных обмотках и повязав головы платками. В жрецах не осталось ни следа от обычной величественности, горькая покорность сквозила в каждом движении. Четверо – по двое с начала и конца колонны – несли на резных шестах кадильницы. – Пышно, – пробормотал Барталин, встав по правую руку десятника. Он только что вернулся из дозора, следом за ним плелся Партлин. – Опять скорбный пир? Только хлеб, вино и соль? – Только без нас. Завтра на рассвете выходим. – Отсыпной не дадут? – жалобно промямлил толстяк. – Ты первый день в Армии? – спросил Ильгар. – Нет, но… – Тогда сам сможешь ответить на вопрос… Уходим! – крикнул десятник, махнув своим подчиненным рукой. – Вон, у частокола уже смена топчется… Воины десятка вернулись в казарму. Ильгар умылся из бадьи, переоделся. Немного подумав, оставил новый меч на попечительство оружейнику и, прицепив на пояс ножны с кинжалом, отправился в город. Сон сулил лишь головную боль, кошмары и – что самое скверное, по его мнению, – потраченное время. Пока еще находились в городе, хотелось уладить несколько дел… личных. Начать решил с простого: отыскать Нерлина. Он не видел торговца на турнире, в последовавшем за ним хаосе – тоже. Ильгар волновался за друга, хотя и понимал, что ничем не мог бы ему помочь. От мысли, что человек, с которым провел бок о бок юные годы, мог оказаться на одной из покрытых белым полотном повозок, сгоревших в погребальном огне сегодня утром, становилось муторно на душе… Найти новое родовое гнездо торговца не составило труда: их особняк выделялся крикливой пышностью даже на фоне резиденций обоих преаторов и прочей знати. Лепнина, мрамор, лакированное дерево, разноцветная черепица – всего было в изобилии. Двухэтажный дом, окруженный еще не загустевшей изгородью, охраняла пара молодцеватых парней с дубинами. Один прохаживался по аккуратной щебневой дорожке, второй кормил огромного пса. Зверь ощерился, заметив Ильгара, рванул цепь, залился лаем. Оба здоровяка, как по команде, обернулись к распахнутым настежь воротам. – Где Нерлин? – спросил десятник, без разрешения ступив на дорожку. Его поведение явно смутило охранников. К тому же на нем была стеганка с гербом Армии, а это – лучшая защита от возможных неприятностей. – Дома он, – ответил тот, что кормил собаку. Затем вытер грязные руки о штаны и взял дубину. – А ты кто? – Его друг, – сказал Ильгар. – Нужно перекинуться с ним словом-другим. – Друг? Ну… ладно, – казалось, что слова жнеца удивили его еще больше. – Хм… друг… Положив дубину на плечо, охранник отправился к дому. Пес рвался, заливался лаем и злобно рычал. Ильгар никогда не видел собак такой породы – коренастое и короткошерстное животное, казалось, целиком состоит из мышц. Он даже порадовался, что звенья толстые и прочные, а конец цепи крепился прямо в стену. Нерлин появился неожиданно. В помятой пижаме и мягких бархатных туфлях. В руках – глиняная бутылка в ивовой оплетке. Торговец был пьян, зол и, быть может, одурманен – глаза маслянисто блестели. – Ильгар, – буркнул он неприветливо. – Чего тебе? – Вижу, ты цел, значит, уже ничего, – усмехнулся десятник. – Если интересно: мы уезжаем завтра утром. – Не интересно, – покачиваясь, ответил Нерлин. – Ничего больше не скажешь? – Счастливого пути. Он развернулся и побрел к дому. Ильгар смотрел в спину человеку, которого почему-то считал другом. Пожал плечами и быстро зашагал прочь. Теперь – к дому семейства Ордус. Но окна двухэтажного особняка закрывали глухие ставни, двери были запертыми, а у замолкшего фонтана дремал седобородый ветеран с копьем в руках. Десятник прошел мимо него так тихо, что тот даже не проснулся. Дом был пустым. Ильгар вернулся в бараки… Нападение иарматов перевернуло планы совета Дарующих с ног на голову. Если раньше десяток должен был слиться с сотней капитана Ургала и выдвигаться к Плачущим Топям, чтобы потом ударить по поселениям язычников, то теперь все сводилось к разведывательной экспедиции. Ильгар вышел с закрытого заседания в легком недоумении. Оказалось, судьбу его десятка решало не так много людей: военный преатор и трое Дарующих. Еще – старший следопыт, облаченный в запыленную грубошерстную одежду, молчаливый и безучастный ко всему происходящему. Аларий высказывался, чтобы поход к топям отложили. Напирал на то, что городу в любой момент может понадобиться каждый воин, а отсылать из Сайнарии лишние копья недальновидно и даже глупо. Но Дарующие – среди которых оказался Ракавир – в один голос твердили, что ничего страшного не произойдет, если гарнизон потеряет десяток из резерва и троих следопытов. Время, говорили они, дороже всего. Боги начинают понимать, что поодиночке Сеятель сметет их к концу этого десятилетия, потому объединяют силы, собирают свои отряды и становятся по-настоящему грозным противником. А в топях и прилегающих к ним горах гнездятся многие культы, поклоняющиеся черным божествам. «О них ничего неизвестно даже Мудрейшему, – говорил один из Дарующих. – Они прячутся в чащобах, самых гиблых местах на болотах и в горных пещерах. Их слуги приносят кровавые жертвы…» Преатор не нашел доводов, чтобы разубедить их. Он согласился, заверил печатью распоряжение об отправке и вручил его Ильгару со словами: «Будь стойким». Следопыт только и дожидался разрешения убраться подальше от прокаленной солнцем груды камней, гордо именующейся местными цитаделью, и выскользнул из крохотного зала раньше, чем кто-либо успел встать. Ильгар стоял на ступенях, сжимая в руках перчатку из тонкой кожи. От нее пахло розовым маслом, а между большим и указательным пальцем была вышита буква «Р». Эту вещь отдал ему Ракавир. Без объяснений сунул в карман, улыбнулся и сказал: – Вот. Дочь просила передать на память. – Рика получит ее обратно, когда вернусь. – Если вернешься. Перчатка напоминала о чудесном и безмятежном дне. О Рике. О новой палитре чувств. Но, как и у меча, подаренного тем же Ракавиром, у перчатки имелось иное значение. Другой оттенок. Вещь как бы говорила – забудь, отринь, оставь пустые грезы! Жизнь не стоит на месте, а красивые девушки из влиятельных семей редко выходят замуж по любви… Десятник покачал головой. Меч и перчатка. Две вещи, но, сколько же в них противоречивого смысла! После обеда Ильгар взял шест и отправился во двор для тренировок. Там было пусто – гарнизонные солдаты отдыхали после утренних занятий, и весь двор оказался в его распоряжении. Как всегда, тренировка с оружием, отзывавшаяся сладкой усталостью в мышцах, избавила от тревог и мрачных мыслей. С каждым ударом, поворотом, легким подскоком или кувырком! Взмах следовал за взмахом, чурбан гудел от ударов, из его «брони» летела солома. С десятника сем потов сошло. Он успокоился, лишь измочалив шест и превратив новенькое чучело в рухлядь. Инструктор Габб выбранит за порчу имущества, но это не важно… Остужаясь, Ильгар из ведра окатил себя студеной колодезной водой. Растер разгоряченное тело полотном и ненадолго прилег в скудной тени зарослей шиповника. Мысли вернулись к Рике. Вспомнилась ее улыбка, беспокоящийся взгляд, когда он уходил. Если девушка не дождется его – это станет жестоким наказанием. А если мечта молодого жнеца исполнится – дорогой наградой, и никакие мечи не сравнятся с ней, не затмят. Вечером десятник отправился в общину следопытов, прихватив с собой близнецов. – Гляжу, город и на тебя повлиял, Нур, – сказал Ильгар, глядя на преобразившегося солдата. – Без бороды и косм ты выглядишь почти как человек. – Угу, – многозначительно ответил здоровяк. – Идем? Оба брата были на редкость плохими собеседниками – лишнего слова из них клещами не вытянешь. Парни из десятка давно бросили безрезультатные попытки разговорить близнецов. Но Ильгар молчаливость недостатком не считал. К выпивке не притрагивались, в ссоры не лезли, любили тренироваться и читать. На его вкус – идеальные солдаты… Решить дела с интендантом и следопытами следовало до захода солнца, пока троекратно не пробьет набат. Приходилось торопиться. Благо, город после нападения иарматов потерял свой главный недостаток – вечную толкотню, шум. Люди предпочитали лишний раз остаться дома, под защитой крепких каменных стен. Еще много недель пройдет прежде, чем горожане обретут былую уверенность и чувство безопасности… Ильгар подошел с близнецами к приземистому каменному строению с покатой крышей и дубовой дверью, усиленной листовым железом. Поднялись по ступеням, Нур трижды постучал медной колотушкой. На пороге возник мрачный коренастый мужчина в полотняной рубахе и штанах из мешковины. Глаза у него были ярко-зелеными, как трава на лугу. Запястья обмотаны лозой, на шее висел длинный нож с костяной рукоятью и обточенным камнем в оголовье. – По какому делу пожаловали? – мужчина запустил пальцы в спутанную бороду. – Я Ильгар. Десятник. Ищу Колла-Перекати-поле. – Это я и есть. Старший следопыт. Чего надобно? – Мы завтра выступаем из города, – сказал Ильгар. – Нам нужен перечень всего необходимого в лесах и на болотах. – Гм… – нахмурился Колла. – У тебя выговор странный… сам-то из лесных небось, да? Разве не знаешь, с чем на болота и в чащобы ходят? – Не знаю. Потому и пришел. Следопыт писать не умел, и просто продиктовал десятнику все, что могло бы облегчить путь и защитить от непогоды, насекомых и прочих мелких неприятностей, в совокупности погубивших множество жизней. Десятник внимательно выслушал, записал на пергаменте. Поблагодарив и распрощавшись с Коллой, повел парней в цитадель. Внутри склада трое солдат резались в карты, еще один – явно недовольный своим положением – внимательно наблюдал за гостями, положив ладонь на рукоять булавы. Сам интендант выглядел утомленным. Редкие седые волосы зачесаны назад, густая щетина на щеках и подбородке, синяки под глазами. На полу была грязь, крошки, повсюду стояли грязные тарелки, кое-где – пустые глиняные бутыли из-под ягодных напитков и вина. – Не обращайте внимания на бедлам, – сухо проговорил интендант. – И на меня – тоже. Оба моих помощника уехал на запад, в столицу, чтобы привести в город подводы с запасами. Я один кручусь… Меня зовут Файвель. Он провел их по узкому коридору в крохотную и незаметную с улицы пристройку. Там они спустились на один уровень под землю. Все здесь говорило о том, что катакомбы возвели язычники, и случилось это давным-давно. Дальше Файвель провел их по широкому пандусу в арочный коридор. Дорогу дважды преграждали кованые решетки, возле которых дежурили солдаты. – Я думал, все оружие в арсенале хранится, наверху, – заметил Ильгар, пока интендант отпирал один из трех замков. – Хранилось раньше, – буркнул Файвель в ответ. – Разобрали все. Горожане как сговорились. Каждый хочет копье или лук. А некоторые даже кирасы выпрашивали… Преатор Аларий своим указом разрешил мужчинам вооружаться. Под подпись. Потом, когда город в безопасности будет, все вернут. Один хрен пользоваться никто умеет! Так что пришлось подземное хранилище временно открыть. Солдаты после ночной смены выдрыхнутся, заставлю кое-что в арсенал перетащить. Нечего здесь шастать кому попало… Стены в коридоре были обложены тесаными глыбами, под ногами, на утоптанной земле, лежала прелая солома. Там царила влага, даже камень кое-где позеленел и покрылся плесенью. Но в самом хранилище оказалось поразительно сухо, даже жарковато. Всюду лежало оружие, завернутое в просмоленное полотно, спрятанное под выделанными шкурами и мехом, плотными рядами выставлено в старых бочках и на стеллажах. Густо пахло маслом и жиром. На деревянных подпорках чадили светильники, заливая все вокруг ярким светом. – Что там у вас? – спросил интендант, не без удовольствия оглядывая свои подземные владения. – Вот перечень всего необходимого, – протянул пергамент Ильгар. Файвель пробежался глазами по буквам. Хмыкнул. – Зачем вам столько топоров? – Почем мне знать. Если написано – значит, нужно так. Перечень составлен со слов следопытов. – О, тогда вопрос снят, они свое дело знают… Ну-с, что там у нас дальше? Стрелы, колчаны, четырнадцать мотков тетивы. К ним – жир, масло и воск, – интендант с хрустом почесал щетину на подбородке. – Чехлов нет, обойдетесь просмоленным полотном… Кожаные плащи? Этого добра полно! Пыль только из них вытрясите. Назад они отправились, сгибаясь под тяжестью тюков. Но Ильгар остался доволен – снарядились хорошо! В лесу тяжело придется, а в болотах – и того хуже… Следующим утром отряд вышел из города. Тихо, незаметно, когда Сайнария не пробудилась ото сна. Небо еще хранило блеклые ночные тона, и на нем слабо-слабо мерцала Летняя Звезда. Вокруг нее было пусто. Знак. Это знак. Ильгар остановился возле караулки, пропуская своих бойцов вперед. Следом за солдатами прошли жрецы. Трое мужчин и женщина. Они по-прежнему носили рясы и шли босяком: лишь после того как нальется полная луна, а затем истает до крохотного месяца, они вновь наденут белоснежные одежды. Потом самая странная пара в их отряде – Альстед и чернокожий Ромар. Дарующий и его защитник, вооруженный мечом на длинной деревянной рукояти. Замыкали шествие хмурые, молчаливые и дикие с виду следопыты. Десятник дождался, пока отряд отойдет подальше. Снял с пояса меч. Вынул из кармана пахнущую розовым маслом перчатку. Затем повернулся и посмотрел на караульного. То был совсем молодой воин. На щеке его бугрился рубец, до конца так и не залеченный жрецами. Взгляд зеленых глаз казался мутным, в нем таилась неведомая тоска. – Ты участвовал в битве позавчера? – спросил у караульного Ильгар. Тот недоуменно покосился на десятника. – Да, конечно, – оказалось, что у парня были выбиты зубы. – Мы провели в город десятка два горожан, а потом защищали вторую сторожевую вышку. Меня ранили… больше ничего не помню. Ильгар посмотрел на одинокую звезду. Он отдалялась, теряла яркость. Наконец, словно подмигнув ему напоследок, погасла. – Вот, – десятник протянул ошеломленному парню меч. – Ты его заслужил. – Но… – Держи! И помни: если воин дарит тебе меч – он считает, что своей честью ты его превосходишь. Десятник быстро зашагал прочь. – Я запомню! И не посрамлю твоего клинка! – крикнул ему вслед парень, все еще не веря своему счастью. Ильгар услышал, но даже не оглянулся. На ходу сложил перчатку и сунул в карман. Он знал, что следующей ночью Летняя Звезда загорится вновь, и поклялся себе, что когда-нибудь вновь посмотрит на ее отражение в черийской стали. И тогда будет по-настоящему достоин своего меча.
*** Дорога петляла между холмами, огибала яры и речушки, коих в этой местности было великое множество. Буйство сочной зелени радовало глаз, особенно после унылых городских улиц и каменных громад Сайнарии. Припекало солнце, небо ослепляло голубизной, а редкие перистые облачка лишь прибавляли ему шарма. Ильгар чувствовал себя свободным и счастливым. Правда, легкий оттенок грусти преследовал его целый день, но это даже хорошо. Скакунов решили оставить в Сайнарии – следопыты сказали, что так будет лучше. Десятник осмотрел свое воинство. Он считал его именно своим, несмотря на присутствие Дарующего и жрецов… Следопыты за городом преобразились. Стали веселее, разговорчивее и перестали плестись, как сонные мухи. Их клан – эйтары – вообще был интересен и таинственен. Поговаривали, что народ следопытов одним из первых по собственной воле встал под знамя Плуга. И даже их бог – чудовище с человечьим телом и волчьей головой – присягнул Сеятелю, за что был помилован и сослан куда-то на восток. Женщины клана славились знахарством и долголетием, а мужчины чувствовали и понимали природу, как никто другой в Гаргии. Ильгару новые спутники казались удивительными. В грубошерстной одежде, венки из вьюна на головах, предплечья обмотаны лозой. Из оружия – только кинжалы с костяными рукоятями. Длинные волосы, окладистые бороды. Лица морщинистые, но глаза молодые и у всех – ярко-зеленые. Эйтары не затевали споров, никогда не повышали голосов и могли подолгу размышлять, разглядывая какой-нибудь обомшелый валун или пучок придорожной травы. Грубые воины десятка на их фоне выглядели устрашающе – с рогатинами, луками, топорами и кинжалами, в кирасах и стеганках. Правда, двигались бойцы не так легко. Хорошо еще, что местность пока позволяла гнать вперед телегу груженную палатками, снаряжением и снедью. Когда выберутся на бездорожье – придется все взваливать на плечи. Жрецы казались невозмутимыми, готовыми безропотно отмахивать лигу за лигой. Рядом с ними шел Дарующий. Лысый, как яйцо, очень высокий и болезненно худой. У него была бородка клинышком, длинный острый нос и крупные глаза. В руках – жезл. Пока еще Альстед не облачился в доспехи, предпочитая вышагивать в поношенном дублете, на котором виднелись пятна от оружейного масла, льняных штанах и высоких сапогах. Поодаль шел погруженный в себя Ромар. Его свободные светлые одежды почти скрывали фигуру, а на шароварах серебрилась затейливая вышивка. Меч на длинной деревянной рукояти он носил в заплечных ножнах. Волосы, заплетенные в сотни тонких косичек, были стянутые в пучок на макушке и подвязаны пестрой лентой. Ильгар покачал головой. Слишком много непохожих друг на друга людей в отряде. Тяжело пускаться в дальний путь с человеком, о котором ничего не знаешь, зато расставаться – проще, и поскольку смерть в болотах может подкарауливать за каждым деревом, в каждом бочаге и на каждой кочке, это даже хорошо… Едва сгустились сумерки, Альстед приказал выбирать место для ночевки. Один следопыт нашел подходящую балку, поросшую мягкой травой и невысоким кустарником. Быстро расставили дозорных, развели костер и состряпали похлебку. Все, за исключением дозорных, расселись вокруг огня, обменивались шутками, обсуждали всякие мелочи и перипетии предстоящего пути. Лишь чернокожий защитник Дарующего сидел спиной к костру. В оловянной миске исходила паром похлебка, но Ромар посвящал все свое внимание полировке широкого клинка. – Странный тип, – буркнул Тафель. – Все глазищами сверкает, да бормочет на непонятном языке… не нравится он мне. – Ага, вызови-ка и его на бой, – ухмыльнулся Барталин. – Давно по морде не получал? Торгаш ничему тебя не научил? – А что? Вот не болела бы рука – может, и вызвал… – Силы некуда девать? – спросил Ильгар. – Так я тебя на всю ночь в дозор отправлю! Пройдешься, разомнешь косточки. – Нет уж. Благодарю покорнейше. Сегодня размялся так, что до сих пор спина болит. – Тогда не болтай языком, как корова боталом! – рыкнул на него Дядька. – Это Дарующего защитник. За красивые глаза или затейливую прическу им не стать. Ромар сам попросился в дозор, хотя Ильгар и не собирался привлекать его к повинностям такого рода. В компанию ему отрядил Нура, решив, что двум молчунам проще поладить. Да и будет, кому приглядеть за чернокожим. Все-таки чужой человек, мало ли что может выкинуть… Чем ближе подходили они к руслу Елги, тем живописнее становились края. Равнины сменяли дубравы и лесистые холмы. Дважды встречались сверкающие на солнце озерца, окаймленные ольховником и поросшие камышом. Разнообразие пейзажей могло поразить даже бывалого путешественника. Вместе с природой преображались следопыты. Ильгар никогда бы не подумал, что слухи о них окажутся правдой: чем в более дикие земли углублялся эйтары, тем сильнее они становились. Десятник готов был поклясться, что вся четверка раздалась в плечах, морщины на сосредоточенных лицах разгладились, а в бородах и космах поубавилось седых волосков. Но самое удивительное, что странные венки на их головах и не думали увядать. Дичи было много, погода радовала, и отряд за три дня покрыл больше лиг, чем планировалось. Земля казалась жирной, плодородной, пару раз встречались дикие яблони, чьи ветви ломились под весом сочных, румяных плодов. Воздух гудел от насекомых, остро пахло цветами и медом. По прикидкам Эльма-Крапивки, старшего из следопытов, скоро они должны были выйти к большой языческой деревне Овраг. Тамошний люд давно и по-доброму принял Сеятеля, но от своих традиций не отказывался. Местные боги препятствия Армии не чинили, а землепашцы даже присылали обозы с мукой, пшеницей и ячменем в лагеря и горные заставы. Словно в подтверждение слов эйтара, земли, где властвовала девственная природа, уступили место возделанным полям. Кое-где виднелись навесы из полотна и досок, сараи и даже крошечные халупы. Но людей – ни души. Ночью, когда отряд свернул с дороги в поле, кто-то из жрецов заметил, что не стрекочут цикады. Непривычная тишина настораживала, Ильгар решил усилить дозоры и приказал не разжигать костер, чем заслужил недобрый взгляд Дарующего. Ночь переждали относительно спокойно, лишь Кальтер отчего-то уверовал, что слышал шорох и бормотание в полях. Даже вызвался в дозор, хотя его смена была прошлой ночью. Следующим утром произошло знаковое событие – жрецы наконец-то переоделись в привычные белые одежды, обулись, после чего связали черные рубища в один узел и положили в старый мешок. Траурное облачение предстояло предать огню. Отряд вернулся на тракт и совсем немного продвинулся на запад, когда зоркий Морлин заприметил раскинувшуюся вдоль глубокого и неимоверно длинного оврага деревушку. – Зажиточное место, – хмыкнул Тафель. – Каменных домов больше, чем срубов и избушек. Гляньте-ка! Там даже крыши черепичные! Хорошо устроились. – Потому что трудятся в поте лица, – сказал Унгрен, темноволосый и плечистый жрец, – а не только принимают дары от земли и природы. Здешние демоны покорно служат Сеятелю. Их сила питает почву. Видишь, вон там яблоневый сад? Он плодоносит дважды в год… – Слишком тихо. Собаки не лают. Подозрительно, – перебил его Ромар, заставив всех насторожиться, внимательнее вглядеться в россыпь домов. Чернокожий расчехлил странное оружие. Дарующий приотстал, чтобы оказаться за спинами жнецов и своего стража. Поселение выглядело вымершим. Ни души на улице, двери домов нараспашку. Ветер донес тошнотворный запах гнилого мяса. – Луки к бою!– скомандовал Ильгар. – Гур, Тафель! Остаетесь возле телеги. Остальные – вооружайтесь. Воины быстро надели кирасы, разобрали луки и рогатин, построились. Ильгар положил ладонь на обух боевого топора. Не меч черийской стали, конечно, но оружие надежное, страшное. – Ромар! – сказал Дарующий. – Мы идем с ними. Никаких возражений я не примелю, десятник! Это союзные земли, а значит, мы несем ответственность за земледельцев… Ильгар кивнул. Он не собирался становиться мамочкой для Альстеда. К тому же спорить с ним верх глупости. Хочет идти, пусть идет. – Держитесь позади моих бойцов, – холодно молвил десятник. – Всенепременно. Они двинулись к деревне. Мимо недостроенной мельницы, мимо каменных амбаров, вдоль невысокой изгороди, которую оплетал горошек, к обезлюдившим домам. Остановились, немного не дойдя до площади, так, чтобы не стать мишенью для притаившихся на крышах или между домами стрелков. Никто не нападал. Не было слышно ничего, кроме блеянья взволнованного мула, и ругани Тафеля, который пытался его успокоить. Повсюду роями носились жирные зеленые мухи. – Нур, Морлин, Снурвельд, Нот! – негромко произнес десятник. По взмаху руки Дядьки воины отправились к загону, откуда перла мощная волна гнилостного смрада. Послышались ругань, плевки, кашель. Бойцы вернулись. – Скотина зарезана, – пробурчал Нот. – Засохшей крови по щиколотку и рот разевать опасно – можно до отвала наестся мухами. – Люди? – Нет. – Идем дальше. На главную улочку, которая упиралась в капище, отправился Марвин. Это стало традицией отряда – молодой язычник не боялся смерти и всегда шел первым. Вот и сейчас он оказался открыт всем стрелам, беззащитным. Но улыбался, поигрывая палицей и коротким топориком. Бравировал, насмехался над смертью. Впрочем, как и всегда. Таков был весь его народ, за исключением, наверное, Снурвельда. Тихо. Ни скрипа сгибаемого дерева, ни смертоносного звона тетивы. – Эй! – гаркнул Марвин. Запрокинул голову и закричал еще громче: – Пахари! Где вы все? Но ответом вновь послужила пронзительная тишина. Даже эхо увязло в ней, растворилось, словно испугавшись. – Глухо. И мертво, – подытожил Барталин. – А этот парнишка в один прекрасный день получит стрелу в брюхо. Не место в армии таким, как он… – Плохо дело, – покачал головой Вулькер, остроносый и худощавый жнец, с выстриженной тонзурой. Его нисколько не волновала судьба язычника. – Эти земли лет десять как считались безопасными. – Сайнария тоже не аванпост, – хмыкнул Дарующий. – Но ее чуть на щепки не разнесли. Демоны учатся на ошибках своих собратьев, так долго считавших, что Сеятель просто досадная помеха. Они зашевелились, и теперь нужно быть начеку всегда и везде. Воины разбились на пары и отправились прочесывать дома. Жрецы раскладывали на порогах опустевших жилищ ветви полыни, читали молитвы свету. Каждением занималась Тагль, единственная женщина во всем отряде. Ильгар убрался подальше от сладко-горького дыма и уселся на колодезный сруб. Но спасения не нашел – потянуло тухлятиной от загона. Выругавшись, он направился к телеге, возле которой дежурили Гур и Тафель. Лучник мрачно и старательно вощил тетиву, невзирая на то, что пользоваться своим оружием по-прежнему не мог. Гур разглядывал поле. Он был хмур и сосредоточен. – Что там такое? – спросил Ильгар. – Кто-то шурудит в колосьях. – Почему не поднял тревогу, дуралей? – Там ребенок, – пожал мощными плечами Гур. – Рыжий. Не похоже, чтобы он был напуган. Ильгар снял с пояса топор и бросил на телегу. Отложил кинжал, чтобы не испугать оружием ребенка. Но там, в полях, могли прятаться и взрослые, поэтому десятник вытащил из-за голенища тычковой нож, подаренный ему когда-то давно жнецом-ветераном. Обмотанная сыромятной кожей рукоять сидела в ладони как влитая. Обоюдоострое лезвие было коротковатым, но для ближнего боя вполне годилось. Десятник вломился в шумящее море злаков. Земля, которая по идее должна быть сухой и лишенной соков, казалась жирной, как масло. И хоть бы один сорняк затесался! – Эй! – позвал Ильгар, покрепче сжимая нож. – Выходи! Не трусь, мы не враги! Послышался хруст сминаемых колосьев. Никто не откликнулся. Тогда Ильгар затаился. Стоило только незнакомцу появиться в золотом море, десятник ловким движением метнулся к нему. Свободной рукой схватил за шиворот, мягко подсек ноги. Посмотрел на добычу… На земле лежал растрепанный мальчишка. Огненно-рыжие волосы походили на птичье гнездо, из которого торчали обломки колосков, устюки и сухая трава. Некогда белая косоворотка с вышивкой хранила на себе отпечатки всех цветов радуги. Штаны из мешковины протерлись на коленях, зато сапожки казались новыми, только очень грязными. – Здравствуйте! – улыбнулся ребенок. – А вы кто? Ильгар опешил. Освободил мальца, отступил. Он-то ожидал увидеть испуганного, заплаканного найденыша, что переждал неведомую угрозу в полях и теперь прятался ото всех, а ему предстал веселый и смешливый паренек. – Я десятник из Армии, – жнец опустился на корточки, чтобы посмотреть мальчишке в глаза. – Знаешь, что такое армия? – Ну да, – кивнул парень. – Вы – воины Сеятеля. Очищаете мир… не знаю, для чего и от кого, но старейшина Кулур всегда так говорил! Я – Дан… Ой, я сейчас! Кое-что потерял. Он юркнул в пшеницу. Через мгновение вернулся, неся большую, сияющую на солнце вазу из горного хрусталя. Она был прекрасна. Каждой своей гранью, каждой высеченной деталью. Кольца у горлышка, плавные изгибы неведомых животных, на которых эти самые кольца держались. Изумительная работа… – Вот! – Дан поднял вазу над головой. Чуть позже, когда воины закончили осматривать деревню, Нот и Гур вырыли неподалеку от изгороди небольшую яму, развели в ней костер. Партлин состряпал любимую всеми похлебку из хлебных клубней, вяленого мяса и сушеного лука. Кто-то притащил лавки добротный стол. Сидели с подветренной стороны, так что вонь от разлагающихся животных обходила их стороной. Ели в молчании, все больше наблюдая, как работает ложкой рыжий найденыш. Когда он прикончил вторую порцию, чем вызвал одобрительный возглас повара, Тагль спросила: – Малыш, почему ты один? Куда подевались все взрослые? – Ушли, – спокойно ответил Дан, облизнув ложку. Он указал на восток: – Куда-то туда. Женщина вопросительно посмотрела на Дарующего. Альстед был хмурым, к еде не притронулся. Он выбил пальцами дробь на столешнице, спросил: – И даже стражи ушли? От кого они сбежали? Чего испугались? – Не знаю, – пожал плечами мальчик. – Так уже было. Только раньше уходили по одному… – Как так? – воскликнул Барталин. – Ну, мой дядька, Бру, как-то вышел ночью из дому и пропал. Я видел, как он по дороге идет, даже звал его… но он даже не обернулся. И так – почти в каждом доме! – А что ваши боги? – Дарующий помрачнел еще сильнее. – Не вмешались? – Они ушли раньше всех, – Дан вдруг погрустнел. Ильгар сжал вилку. Опять! Опять боги бросают свой народ! – Что с тобой, десятник? – тихо спросил у него Марвин. – Ешь. Все хорошо. Дан рассказал жуткую историю об исходе жителей деревни Овраг. Вначале люди уходили по одному, но три дня назад, ночью, как по команде выбрались из постелей, побросали дома и ушли на восток остальные. Мальчик говорил, что бежал за матерью до самого рассвета, цеплялся в подол и умолял остановиться, но та словно не слышала его. Тогда он вернулся назад, забрал из опустевшего капища вазу и отправился «собирать солнечный свет». – Ночь околдовала маму, – уверенно заявил найденыш, утерев нос рукавом. – Когда я соберу достаточно солнечного света в вазу, я расколдую ее и всех соседей. Честно-честно! Ильгар задержал дыхание. Он сомневался, что мать и остальные жители Оврага еще живы. Вряд ли их увели добрые силы… Тогда десятник задал мучавший его вопрос: – Дан, если ушли все до единого… почему ты здесь? – Не знаю. Меня не позвали. Альстед решил, что ночь они проведут в деревне. Ильгар и Унгрен, как старший жрец в отряде, позволили себе оспорить решение Дарующего. Они напирали на то, что в Овраге по-прежнему может быть опасно. Никто не знает, что действительно произошло с земледельцами, кто и как увел их. Но Альстед был непреклонен. – Даже если все так, как говорите вы, мы просто обязаны разобраться, – стоял тот на своем. – Скоро стемнеет, а ночевать в поле еще опаснее. Здесь есть, где укрыться. Жрецу и десятнику пришлось уступить. Дарующий не был похож на человека, с которым стоит долго препираться, да и доводы его казались вескими. Заперлись в просторном каменном амбаре, что больше походил на крепкую башенку в цитадели. Хитрый и верткий Тафель, не взирая на сломанную руку, умудрился выбраться через небольшое окно на улицу и заклинить дверь с другой стороны. Ребята посмеялись над ним, но лучник заметил, что если они вдруг захотят выйти из амбара против своей воли, придется лезть через окно, а поскольку все остальные бойцы – неуклюжие поленья, кто-нибудь обязательно свалится и придет в себя. Дубовую дверь можно было выбить разве что тараном, стены казались прочными, поэтому Ильгар решил дозорных не выставлять. Все одно – Ромар спит чутко, как сторожевой пес, а в эту ночь чернокожий явно не собирался ложиться. Да и сам десятник хотел немного поразмыслить над тем, что делать с ребенком… но уснул, едва уселся на мешок пшеницы и закутался в плащ. Спали все. Даже Ромар захрапел. И лишь Дан, нахмурив брови, глядел на крохотное слуховое оконце под потолком, из которого лился призрачный лунный свет. А потом мальчик услышал знакомый, почти неразличимый свист.
Уф. Глава - "любимая мозоль". Мы ее больше месяца писали, переписывали и кроили. Если кто найдет время и желание, поделитесь впечатлениями: понятно ли появление мира? Очень нужно знать.
Глава 8 Ная
– Следующий. Тэзир обернулся, подмигнул стоявшей за ним Нае и нырнул в темноту лаза. Рука Призванного легла на плечо девушке, приказывая ждать. В пещере уже скрылись Алишта, Кайтур и Витог. Вот ушел и балагур. Теперь ее черед. Пальцы незаметно сжались в кулаки. Не волноваться! Но спуск в мир мертвых без присмотра наставников вызывал легкую тревогу. Это не привычный обход границы на выявление прорывов, куда ее несколько раз брал с собой Призванный. Ученикам предстояло перешагнуть грань, отыскать предназначенный каждому из них Незыблемой дирк, получив вместе с ним и новое имя в среде Привратников, и вернуться назад, пока не погаснет свеча. Ее свет и нанесенные кровавой вязью на покрытую пеплом кожу лица, рук и ног заклинания будут единственной защитой от беспокойных душ и тварей тьмы. Над каждым учеником трудились два наставника. Один втирал пепел, пока он не ложился ровным слоем, второй наносил знаки. Это заняло времени как раз до полуночи. Кагар-Радшу меж тем важно вышагивал мимо будущих Привратников, заложив руки за спину, объяснял суть испытания и требовал снова и снова повторять, как надо вести себя за гранью. Язык уже устал твердить одно и то же, а три основных правила врезались в память Наи лучше собственного имени. Слова вылетали бездумно, сливаясь с хором голосов других учеников. – Первое: следить за свечой и не дать ей погаснуть. Иначе тени растерзают плоть нерасторопного гостя, а его дух превратится в бессмертного мытаря, что веками будет слоняться по миру Незыблемой. Второе: не идти на голоса мертвых, не слушать их, не отвечать. Третье: следовать только своей цели, отринув чувства и жалость. Бьющиеся об стену светлячки-души и их плач, от которого хотелось разодрать ногтями лицо, еще не забылись девушке. Когда наставники закончили с нанесением рисунков, семерка учеников выглядела пугающе. В другой ситуации, похихикали бы над своими жуткими лицами, но сейчас на веселье не тянуло никого. Даже насмешник Тэзир был мрачен и напряжен. Тысяча триста восемьдесят семь – таково число погибших Привратников, не вернувшихся с той стороны границы. Об этом следовало помнить. – Следующий, – ладонь Кагар-Радшу легонько сжала ей плечо, давая знак идти. И Ная направилась к лазу… Гроздья соляных кристаллов тускло освещали свод и стены пещеры, покрытые серебристой изморозью. Шероховатый пол уходил под небольшим наклоном вниз, исчезая в темноте. Воздух впивался ледяными иглами, заставлял съеживаться, задерживать дыхание. Едва достигавшая колен и не имевшая рукавов кожаная туника, беспрепятственно позволяла сквозняку гулять по телу, вызывая мурашки на коже. Сейчас бы плащ на меховом подбое, но наставники намерено исключили его из одеяния учеников. Чем сложнее условия испытания, тем заслуженнее победа. Незыблемая их побери, эти правила! Вязкая, глушившая шаги тишина в подземелье действовала угнетающе. Было в ней что-то затаившееся, следившее за тобой невидимым взором. Такое же ощущение одолевало и на озере Спящих, когда безмолвие вроде бы мертвого, заброшенного места на самом деле оказалось слишком живо. За семь лет пребывания в Предрассветных снегах, девушка облазила все близлежащие горы, но об этой загадочной пещере узнала лишь сегодня, когда колдуны сняли морок, и ее удивленному взору предстал уходящий вглубь скалы черный зев туннеля. А ведь сколько раз проходила мимо неприметной серой стены и не подозревала, что за ней скрывается. Привратники рьяно охраняли от посторонних тайну пещеры и распечатывали вход только раз в десять лет, во время последнего испытания учеников. По словам Призванного – побывать внутри заповедного чертога можно лишь единожды. При повторной попытке человек замертво падал на пороге, истлевая прямо на глазах. Подтверждением тому служили серые пятна на полу в начале коридора с забившимися в щели камней частичками праха. Ная спускалась все глубже и глубже. Туннель становился тесным, ощерившийся сталактитами потолок – слишком низким. На стенах заблестели капельки воды. Руку оттягивала тяжелая черная свеча в костяном подсвечнике. Но время зажечь ее еще не наступило. Пол внезапно перешел в лестницу. Двадцать ступеней, растворяющиеся во мраке. Двадцать шагов к тайне и званию Привратника Смерти. Рука заскользила по стене для уверенности и опоры. Ноги ступали осторожно, не спеша. Ступени – щербатые, узкие, места хватало только спускаться на носочках. Запросто оступиться и слететь вниз, в неизвестность. «Первая, вторая, третья…» – мысленно шел в голове отсчет. На последней, двадцатой, нога шагнула в ледяную воду. От неожиданности Ная дернулась, едва не выронила бесценный подсвечник. Пещера оказалась подтоплена. Не сильно, по щиколотку. Но пугал не холод и вода, а то, что могло в ней скрываться в темноте. Теперь мягко, крадучись, вперед, аккуратно делая каждый шаг, чтобы создавать поменьше шума и не нарушить покой неведомых обитателей. Еле слышный всплеск и прикосновение к коже заставили учащенно забиться сердце, замереть, вглядываясь в потревоженную легкой зыбью поверхность. Ничего. Никакого движения. Померещилось? Возможно. Слишком велико напряжение. Спокойнее. Вдох-выдох. Четверо учеников уже прошли здесь, пройдет и она. В дальнем углу зияла черная дыра, словно выплавленная в камне. Воздух со свистом втягивался внутрь, создавая ощущение бездны за ее краем. По сути, так и было. Там начиналась граница смерти. Место, где мир живых соприкасался с безмолвным королевством Незыблемой, и где скрывалась некая тайна. Фитилек свечи начал тлеть. Сам по себе. И вскоре вспыхнул зеленым огоньком. Ная крепче сжала подсвечник, переступила порог навстречу черноте. Смех, слезы, боль, истома…Чувства обрушились все разом, раздирая на части, бросая то в жар, то в пот. Девушка привалилась к стене, приходя в себя от внезапно налетевшего состояния дурноты. Слишком сильный выброс магии. Будто кулаком под дых врезали. Ничего, справится. Прикрыть глаза. Подстроиться под чужую силу. Стать с ней однородным потоком. Впустить ее в себя. Позволить течь сквозь тело. Не препятствовать. Дыхание выровнялось, исчезло ощущение остановившегося сердца. Перед глазами перестали плясать красные пятна. Теперь можно идти дальше. Пол здесь был сухой, покрытый каменным крошевом, будто мгновение назад Ная брела по щиколотку в воде совсем в другой пещере. Пористую горную породу стен заменил темный базальт, испещренный рисунками. Нанесенные светящейся краской изображения шли от пола до свода и представляли необычных созданий: то на фоне высоких башен, то среди звезд, где они держали в одной руке солнце, в другой луну, то тянули силу из скручивающегося воронкой смерча. Подняв повыше свечу, Ная с интересом рассматривала сотворенные неизвестным художником картины. Что же хотел рассказать ими древний живописец, и кто были эти создания, напоминавшие гигантов и имевшие по шесть пальцев? Глыба из горного хрусталя находилась именно там, где и говорил Призванный: посередине зала, на идеально круглом гранитном постаменте с тремя ступенями. Прозрачная, как слеза, поверхность заиграла множеством отражений огонька свечи, когда Ная подошла и прижала правую ладонь к выточенному в камне углублению. Кожу запекло, из кончиков пальцев в потолок ударил сноп света, расползся по пещере лиловым туманом, сверкающим, подобно тысячам звезд. А затем стало происходить совсем невероятное. Из глыбы шагнул мужчина в свободных одеждах. Один из тех, кого изображали рисунки на стене. Он прошел сквозь юную колдунью точно через пустое место. Девушка согнулась от ударившей волны силы. Хватая ртом воздух, осела на пол. Мимо прошествовала женщина. Затем из хрустальных врат появились еще пятеро. Высоких, статных, властных… и бесплотных. Левые предплечья украшали татуировки: вязь ломаных линий, сплетавшихся в знак. У каждого призрака он был особый, не похожий на другие. Витиеватые закорючки смутно напоминали тайный язык Привратников. Те же закругления, крючочки, палочки. Сходство букв дало разгадку значения странной росписи. Первый мужчина: Ваер – Огонь. Уж не узнать этот знак было бы стыдно! Следующая женщина: Воультера – Вода. За ней: Эрза – Земля. Дальше: Айвер – Воздух. Висд – Мудрость. Левег – Дающий жизнь. Даада – Смерть. Ная не верила глазам. Неужели она видит Ваятелей? Призванный как-то обмолвился, что их мир – Ваярию и божеств создали более древние и могущественные существа. Их было семеро. И имя им Цаэль – ваятели. На дальнейшие расспросы, Кагар-Радшу отвечал, что она все узнает в свое время. Цаэль сошлись в круг, взялись за руки. Прикрыв глаза, глубоко и медленно задышали. Так делала Ная, когда старалась успокоиться или восстановить дыхание. Но парок, вырывающийся изо рта Ваятелей, зависал в центре круга, приобретая форму облачка, пушистого, невесомого. Могучая телом Эрза шагнула вперед. Ее руки быстро задвигались, взбивая облако, придавая ему форму. Закружившиеся между пальцами песчинки, соединяясь, образовали большой, изрезанный впадинами, руслами и бугрящийся горами шар. Следом за дело взялась переменчивая Воультера: создала реки, озера, моря, посеребрила снегом вершины кряжей, накрыла шапкой туманов зазеленевшие леса и болота. Улыбающийся Айвер обернул шар покрывалом из ветра и туч. Всклокоченный и грозный Ваер заронил в недра земли капли жидкого огня, что прорывался из-под земли вулканами. Из одного рукава он извлек золотой самородок, из другого – кусок медной руды. Ладони озарились внутренним сиянием и над шаром вспыхнули солнце и луна. Левег подбросил в воздух разноцветную пыльцу, Висд – серебристую. Она закружилась в легком вихре, смешиваясь и плавно опускаясь, точно снежинки, на поверхность шара. И Ваярия ожила, заговорила, запела на разные голоса. Мир заполнился людьми, животными, рыбами, птицами! Это было чарующее зрелище, приковавшее взгляд даже самих Ваятелей. Никто не заметил, как Даада шагнула назад, и из ее рукава выскользнул дирк. С губ Наи сорвался возглас предостережения. Но Цаэль не могли услышать его сквозь вереницу прошедших тысячелетий. Дирк ударил в спину Левега. Тот вздрогнул, в удивлении обернулся и начал заваливаться. Опережая собратьев, Даада подхватила его, припала жадным поцелуем к губам, выпивая силу. Свободной рукой светловолосая красавица метнула на шар горсть черных пылинок. Семена смерти и порока мгновенно перемешались с искорками жизни и знаний, став их неотъемлемой частью. Тело Левега упало сломанной куклой на пол. Даада с ухмылкой уставилась на Цаэль, наслаждаясь их растерянностью, выбирая новую жертву. Висд опомнился первым. Петля из мерцающих волокон выпорхнула из его рук, сверкнула в воздухе, норовя стянуть шею изменнице. Вновь блеснул черным лезвием дирк. С легкостью рассек веревку, полоснул Висда через лицо и грудь. Рана сразу потемнела, запузырилась гноем. Чернота стремительно расползлась, охватила половину лица, шею и правую руку. Ваятель покачнулся, в поисках опоры нечаянно ухватился порченной ладонью за шар. Островки земли под его пальцами тут же скукожились, приобрели вид язв, морская вода превратилась в клубящийся туман. Схватив Ваятеля за волосы, Даада запрокинула ему голову, склонилась для поцелуя… Губы жертвы и убийцы почти соприкоснулись, когда на женщину обрушился ледяной ком, охваченный пламенем. Это остальные Цаэль ударили разом по предательнице. Ее отшвырнуло на десяток шагов, едва не размазало об стену. Каменная плита загудела, в разные стороны побежали трещины, в месте удара образовалась брешь с оплавившимися краями. Распростершаяся на полу Даада казалась мертвой. Изломанная поза, подвернутая под живот рука, окровавленные волосы… Но вдруг она зашевелилась, поднялась. С усмешкой подкинула на ладони брошенный в нее ледяной шар, с издевкой поклонилась, словно благодарила за дар, и скользнула в пролом. Затянувшее проход серое марево отбросило назад пустившихся в погоню Цаэль. Им не удалось пробиться сквозь завесу ни огнем, ни льдом. Призрачная стена, разделившая мир живых и мертвых, не позволяла ни Ваятелям пройти на другую сторону, ни Дааде вернуться назад. Отныне у каждого была своя часть мир, над которой не имели власти остальные. Висд был плох, еле держался на ногах, но, несмотря на рану, попытался исправить нанесенный молодому миру вред. Тратя остатки сил, очищал своим дыханием пораженные места Ваярии. Однако тьма успела просочиться в умы людей, и все, чего он добился, это разбавил ее светом, сделав серой. Подаренные им человечеству для великих свершений знания теперь могли служить как во благо, так и во зло. Эрза, Айвер, Вайер и Воультера тоже взялись за дело. Обмакнули ладони в крови Левега, оросили ею шар. Алые капли разлетелись по Ваярии, породив богов. Плоть от плоти Ваятеля, кровь от крови его, они должны были защищать мир и народы от созданий тьмы, стать для людей мудрыми учителями, оберегающими от порочных поступков и желаний, нести знания. Но черные пылинки затронули и души многих бессмертных, и те забыли о своем предназначении: начали требовать жертв и преклонения, вкусили людской крови и плоти, навсегда замарав свой светлый лик. В некоторых тьма проникла настолько глубоко, что их стали звать Черными богами. Цаэль оказались бессильны изменить случившееся. Подхватив мертвого Левега и бесчувственного Висда, они скрылись в глыбе горного хрусталя, предоставив дальше людям самим разбираться со своими проблемами… Туман исчез. Видения растворились во мраке потустороннего мира. А Ная вновь стояла перед оплавленной дырой в стене. Но за ней уже не было зала Знаний, теперь тут простирался мир мертвых… Тьма. Непроглядная. Стылая. И живая. Быстрые тени так и мелькали то сбоку, то за спиной. Любопытные и злобные, пытающиеся определить – не сгодится ли прибывший новичок в пищу? Только огонек свечи отгонял их на безопасное расстояние. Пятачок зеленого света был для нежити неприступной крепостью. Но ощущать вокруг себя присутствие исходящих ненавистью теней… это не прибавляло спокойствия. Нае постоянно казалось, что к ней тянутся костлявые руки, хватают за волосы. Стоило обернуться, и ничего, кроме тьмы, глаза не находили… Если она не перестанет дергаться на каждое померещившееся движение, то не успеет найти дирк! Надо забыть о существах в темноте и решить, в какую сторону отправляться на поиски. Внутреннее чутье молчало. Ничто не отдавалось в сердце, не заставляло трепетать в предчувствии верного пути. А это плохо. Ритуальный нож должен быть родственным ей по духу, подавать голос, а она услышать его. Идти наобум – напрасная трата времени. Блуждать по миру мертвых можно бесконечно. Девушка присела, начертала подобранным камнем пентаграмму, в центр поставила свечу. Вглядевшись в пламя, настроилась мысленно на дирк. Ровно горевший огонек трепыхнулся, будто от сквозняка, указывая вправо. Направление есть! Теперь быстро затереть пентаграмму, чтобы через нее ненароком не просочилась какая-нибудь тварь тьмы, и на поиски. Ная вскочила и еле сдержалась от вскрика. Перед ней стояла Карей. Гордячка выглядела ужасно: полулысая, обгоревшая кожа свисала лоскутами, лицо покрывали ссадины, сломанная левая рука висела плетью, на виске – кровавая вмятина. – Это ты виновата! – прошипела безгубым ртом Карей. – Я погибла из-за тебя. Ты должна была предупредить, но промолчала из зависти, потому что я была лучшая. И теперь я мертва. Ты тоже останешься здесь. Я не дам тебе вернуться назад! Она метнулась к Нае, норовя вцепиться в глаза. Но натолкнувшись на сотканную из света стену, дико заверещала, отскочила в сторону. Тут же забежала с другой стороны, попыталась наброситься со спины. Девушка опять защитилась свечой. Мертвячка наскакивала еще несколько раз, нападая то сбоку, то сзади. Искаженное гримасой ненависти лицо, ощеренный по-звериному рот, безумный взгляд, резкие, скачками движения – в ней ничего не осталось от прежней Карей. И от этого делалось больше мерзко и горько, чем жутко. Как быстро она забыла, кем была, утеряла свой человеческий облик. Или, может, показала истинную натуру? Смерть снимает маски… Они могли кружить слишком долго, но времени на это у Наи не было. – Айхару такам! – заклинание сбило с ног бывшую магичку, придавило невидимой дланью. Завывая от досады, гордячка стала отползать во тьму, раздирая землю ногтями. Несколько теней набросились на нее, завязалась свара. Теперь это был мир Карей, со своими правилами и законами, в которые вмешиваться Ная не имела права. Девушка зашагала прочь. Свеча неумолимо оплывала черными слезами воска, а сердце по-прежнему безмолвствовало. Если направление верное – оно должно отозваться на зов. Но биение в груди ровное, спокойное. Сбилась с пути? Вряд ли. Скорее ошиблась стороной, пока кружили с Карей? И вдруг по правой ладони, будто рыбка проскользнула, пощекотав хвостом. Сердце сразу забухало, как колокол. Близко. Теперь уже близко. Ная бросилась бегом, чувствуя, как все ее существо рвется наружу к ждущему где-то ножу. – Ты заберешь меня отсюда к маме и папе? – остановил девушку раздавшийся впереди детский голосок. Она подняла свечу, вгляделась в темноту за пятном света. Там робко переминалась маленькая девочка лет пяти. Курносый носик обсыпан веснушками, пухленькие губы выпачканы ягодномым соком, взгляд голубых глаз светел и доверчив, небрежно заплетенные косички торчат одна выше другой. Левой рукой малышка крепко держала тряпичную куклу, правой комкала подол цветастой рубашонки, еле достигавшей сбитых коленок. Премилое, потешное дитя… из груди которого торчал грязный, грубо обточенный кол. – Тут страшно. А мама волнуется, куда я пропала. Она даст тебе пирожок, если приведешь меня домой. Ты ведь приведешь? Ная покачала головой, по щеке сбежала слеза. Малышка походила на ее подружку, погибшую во время нападения жнецов на деревню мархов. Такая же была славная, пригожая, на улыбку и доброту щедрая. А пришлые воины ее на копья подняли…. Говорят, сталь жалости не знает. Врут. Оружие лишь безмолвный слуга в руках хозяина. И только он решает, как им распорядиться. Жалости не ведают люди, чьи сердца подобны гнилому яблоку. – Почему ты плачешь? – наморщила лобик малышка. – Не огорчайся, если ты не можешь отвести меня, я попрошу кого-нибудь другого. Только передай маме, что я скоро приду и люблю ее. Ная не должна была ни слушать ее, ни отвечать. Второе правило Привратников. Но, наверное, она не все человеческие чувства оставила за гранью, потому что тихо произнесла: – Передам. – Я Лата, из деревни Хору. А мою маму зовут Ровара. – Я запомню. Малышка грустно улыбнулась и поплелась в темноту. Лата не пыталась заговорить девушку, чтобы она потеряла счет времени, заманить за собой или увязаться следом, как делали большинство мертвых. Новенькая. Недавно здесь. Ная проводила девочку печальным взглядом и заспешила дальше. Впереди показались какие-то развалины. Заходить в них было опасно, но зов дирка вел туда. Размышлять было не о чем. Исполинская арка каменных врат со стершимся барельефом напоминала последнего дозорного на руинах сторожевой крепости. Она, накрененный остов главной башни да разрушенные почти до основания стены – вот и все, что осталось от некогда величественного замка. Серые, изрезанные трещинами глыбы покрывала копоть. Сама башня походила на оплывший огарок свечи. Но даже под гнетом забвения чувствовалась былая мощь и грандиозность постройки. Обломки мраморных лестниц и мостов, поваленные статуи, превращенные в гору щебенки фонтаны – наверное, все это раньше поражало красотой. Время или меч стали причиной гибели, теперь уж никто не скажет. Смерть забирает то, что ей назначено. Будь то человек или неприступная цитадель. Смерть и жила отныне здесь, превратив замок в огромный склеп. Черепа. Целые горы черепов и скелетов. Повсюду. Невозможно ступить, чтобы под ногой не захрустели кости. Что унесло жизни стольких людей разом? Война? Стихия? Или нечто более страшное, необъяснимое? Хотя, какое ей дело до чужой трагедии, произошедшей, возможно, несколько веков назад, и до чужих мертвых. Их боль и ярость ушли вместе с ними и не взволнуют больше ничьи сердца. Мертвое – мертвым, живое – живым. Когда-нибудь кто-то также пройдет равнодушно мимо ее костей, не задумавшись, какими надеждами жила она, к чему стремилась, и какие печали выпадали на долю. Такова жизнь. Такова смерть. И мир не плох и не хорош, он такой, какой есть. Каждому хватает своих забот, чтобы забивать голову тем, что было давным-давно и чего уже не изменить. Случившееся здесь сражение или мор – это беда и доля тех людей, по чьим останкам она теперь шла. У нее своя судьба. Дирк. Тихий зов ритуального ножа не давал сбиться с дороги, и Ная мчалась на голос, с тревогой поглядывая на свечу. Осталось чуть меньше половины. Если она не успеет… Не думать о плохом! Страх – это смерть. Мысль о поражении – острее ножа. Юная колдунья вбежала в разрушенную башню. Посреди просторной залы, заваленной каменным мусором от обрушившихся перекрытий, на насыпи из костей и черепов стояла чаша в виде ладони. Сомнений не осталось. Вот он! Нашла! За пределом светового барьера бесновались тени, шипели и старались схватить незваную гостью. Но Ная не обращала на них внимания. Рванула к насыпи, начала карабкаться вверх. Ноги соскальзывали, локти и колени ранились об обломки костей. Кровь стекала из многочисленных порезов и ссадин, смазывая нанесенные на тело рисунки. Жертвенный нож начинал брать свою плату. Наконец девушка оказалась на вершине. Перегнулась через край чаши, схватила дирк. Ладонь словно проткнули раскаленным гвоздем. Вскрикнув, Ная едва не выронила нож. Внутри у нее все оборвалось. Чувствовала неосознано: уронит – и во второй раз ритуальное оружие в руки не дастся. С осторожностью разжала пальцы. На коже отпечаталось четкое клеймо с рукояти ножа – саламандра. «Имя, имя, имя…» – прошелестел шепот в мертвом зале, словно в ответ на ее невысказанный вопрос. Она сомкнула пальцы на рукояти, принимая и оружие, и новое имя. Боль ушла. Растворилась в потоке холодной силы, что хлынула в девушку через дирк. Выбралась из башни Ная через пролом в стене. Куда теперь? Где дорога домой? Вокруг сплошной мрак. У врат появилась светлая фигура с крутящейся воронкой вместо лица, вытянула вперед руку, указывая направление. А если ловушка? Но разве есть выбор? Время на исходе, а других зацепок, как вернуться в мир живых, у нее нет. Стоило рискнуть. За ней кто-то шел следом, дышал в затылок. Обращать внимание на шорохи, крадущиеся шаги и шепот было некогда. Волновало больше, как бы не погасла раньше срока свеча. Вторая фигура появилась посреди скелетов высохших деревьев, призрачный перст указывал, где свернуть. Третья возникла на холме, прочертив направление светящейся линией. В подсвечнике коптил огарок всего в два пальца высотой… Четвертая фигура лишь кивнула на мрачную балку, в которой клубилась серо-зеленая мгла. Ная склонила голову в знак благодарности и поспешила в низину. Дымка приняла ее, обернула непроглядным маревом, поглотила… Девушка сделала пару шагов и вывалилась из расщелины, оставив за спиной черный зев границы миров. Она была среди живых. С ножом и потухшей свечой. – А вот и Ная! – Наконец-то. Ты выбралась! – Я говорил, она справится. – Какое имя тебе дал дирк? Затормошили, засыпали вопросами окружившие со всех сторон ученики. Девушка еще не пришла в себя от перехода грани и воспринимала все, как в тумане. Ее вертели туда-сюда, чего-то допытывались, расспрашивали, кто-то разглядывал ладонь со знаком саламандры, кто-то хвастал своим дирком. Ее возвращению искренне радовались. И Ная радовалась не меньше. – Итого: пятеро. Закрывайте проход, – раздался голос Кагар-Радшу. – Подождите, а как же Витог с Алиштой? – воскликнул Тэзир. – Они еще не вернулись. – Уже не вернутся. – Они не могли погибнуть! – Тэзир встал перед Призванным. Взъерошенный, нахохлившийся по-бойцовски, будто воробей против ворона. – Позвольте мне отправиться за ними. Я приведу их назад, обещаю. – Это не обсуждается. Их уже не спасти. А терять еще учеников мы не намерены, – отрезал Кагар-Радшу. – Почему вы так уверены в их смерти? – стоял на своем Тэзир. – Свечи давно погасли. Без них им не выбраться. – Алишта с Витогом пробьются, придут. Я знаю. Они выносливые, упорные. Дайте им еще немного времени, – горячился балагур. – Здесь, возможно, эти качества и помогли бы выжить. Но не в том мире. Разговор окончен, – Кагар-Радшу, не слушая, развернулся и направился к стоявшим неподалеку наставникам. Парень забежал вперед, встал на пути. На подобную дерзость не каждый решится. – А как же взаимовыручка Привратников? Не бросать своих? Вы нас учили сражаться сообща, стоять друг за друга и Витог верил в это. Возможно, он сейчас ждет помощи и именно в эти бесценные мгновения уходит его жизнь и надежда на спасение. – Сражаться сообща – одно дело, вытаскивать из-за грани затронутых смертью – другое. Привратники своих не бросают – это правда… когда есть шанс, что твой собрат жив и чист. Но порой приходится перешагивать через жалость и дружбу и уходить, оставляя не уберегшегося. Сейчас такой случай. Они не сумели пройти испытание. А это всего лишь испытание, мальчик! – хлестнул словами, как пощечиной, Кагар-Радшу. Лицо Тэзира пошло красными пятнами от унижения. По праву он уже считался Привратником, а столь пренебрежительное обращение опускало его чуть ли не до уровня зеленого юнца, только начавшего обучение. Ругательство звучало бы менее обидно, чем этот откровенный словесный плевок. – Значит, они не пригодны к этому ремеслу. Не выбрались сейчас, подведут и в более сложной ситуации. Сами погибнут и утянут за собой других. Тэзиру бы отступить, смириться, но он упрямо продолжал спорить. Ная и не подозревала, что в нем столько смелости и…безрассудства – перечить Призванному. – Бывают разные случаи. Порой живых считают погибшими, а они возвращаются, откуда, казалось бы, невозможно выбраться. А вдруг они тоже живы? Разве вам не случалось ошибаться? – Нет! Потому я до сих пор жив. А те, кто ошиблись – мертвы. Желваки заходили на скулах парня. – Витог из моего клана. И я пойду за ним… хотя бы убедиться, что он действительно мертв. По крайней мере, буду знать, что сделал все для его спасения. – А я не брошу Алишту, – встала рядом с ним Кайтур. Бровь Призванного взлетела вверх. Плохой знак. Сейчас разразится гроза. Бывает такая средь ясного неба, но не менее пугающая. Уж Нае о том хорошо известно. – Кто еще готов пойти наперекор слову наставника и отправиться в мир мертвых за неудачниками? – ледяным тоном поинтересовался он. Вперед вышел Арки, следом Сая. Подумав, Ная присоединилась к ним. Призванный, конечно, прав, но и в словах Тэзира есть зерно истины. Да и ребят жалко. – Так, – процедил Призванный. – Кажется, мы поторопились с присвоением вам звания Привратника? Вы еще не созрели умом, чтобы понять, каким должен быть настоящий служитель Незыблемой. Детские игры в благородство здесь неприемлемы. Привлеченные их спором, подошли остальные наставники, встали за спиной Кагар-Радшу. Они пока безмолвствовали, предпочитая не вмешиваться в разговор. Однако их лица выражали противоречивые чувства. Кто-то негодовал на поведение Тэзира, кто-то одобрял его решительность и попытку спасти друзей. – Мы не оспариваем ваше слово, – произнес Арки. – Но по своду законов Привратников, а Мать Смерть, вручив нам дирки, дала право называть себя этим званием, большинством голосов можем попросить сделать исключение из правил. Лист восьмой, закон двадцать три. Вот хитрец. Так припечатать Призванного доводом. Что не удалось напористому Тэзиру, смог добиться книжный червь. Не зря ему выпал дирк со знаком скорпиона. Кагар-Радшу обернулся вопросительно на наставников. Те согласно кивнули. – Хорошо, – произнес он недовольно. – Мы сделаем исключение из правил в этот раз и отправим помощь вашим друзьям, если они еще живы... Ученики, ликуя, обнялись. – Я найду их и приведу. Обещаю, – Тэзир сунул за пояс дирк, взял протянутый вороненком чекан. – Пойдешь не ты. Она, – палец Призванного указал на Наю. Все взгляды обратились на опешившую девушку. – Но почему? – взвился Тэзир. Ная тоже хотела бы это знать. Спасти ребят было бы неплохо, но второй раз подряд отправляться в мир мертвых … Это балагур вызывался в спасатели. Она только поддержала его просьбу. – Я должен идти. Я мужчина. – В мире мертвых не имеет значение пол и физическая сила, мальчик, – снова осадил его Призванный. – Там требуются другие качества. Если кто из вас и сможет вернуться оттуда снова, то только Ная. – А мы тоже не против узнать, почему ваш выбор пал на нее, – язвительно поинтересовалась Талея, верховная женского клана. Кагар-Радшу повернулся к ней, что-то сказал негромко. Донеслось только последнее слово – помечена. Талея тут же пробежалась оценивающим взглядом по девушке. – Что ж, ваш выбор оправдан, и мы согласны с ним, – резкость в ее голосе сменилась одобрением. – Пусть идет девочка. Но балагур не унимался. – Что в ней такого особенного? Почему вы решили, что она справится лучше, чем я? – Если ты возражаешь против ее кандидатуры, мы можем совсем закрыть разговор о спасении ваших друзей. Пойдет она, или никто. Нам не нужны новые смерти. Тэзир ожог Наю гневным взглядом. – Хорошо. Но я пойду с ней. – Нет. Она отправится одна. У нее будет достаточно там хлопот, чтобы еще тащить и тебя на закорках. – Меня не надо тащить! – вспылил балагур. – Я, по-моему, доказал, чего стою, вернувшись первым. – Тэзир, не дерзи! – одернул парня верховный его клана. – Призванному виднее. Ты ничего еще не знаешь о том мире. – А она знает? – балагура распирало от возмущения. – Больше тебя, поверь мне, – произнес Кагар-Радшу. Затем, заканчивая разговор, повернулся к воронятам. – Несите новую свечу. Тэзир в злости пнул ближайший камень, выругался тихо сквозь зубы. А вокруг Наи поднялась суета. Ее окружили, наперебой что-то говорили. Воронята совали свечу, Сая предлагала плетку, наставники подправляли стершиеся рисунки на руках и ногах. Кайтур уговаривала разыскать Алишту. Ошалевшая от такого поворота событий девушка только кивала на все слова. Ничего себе, как ловко за нее приняли решение спуститься во второй раз в мир мертвых. Словно в присказке: без меня меня женили. И ведь не откажешься! Смотрят все, как на героя-добровольца, с надеждой и уважением. Кроме разве что Тэзира, продолжавшего пинать камни и зло коситься в ее сторону, будто она сама вызвалась. Нае хотелось закричать от творившегося вокруг безумия. Все происходило слишком быстро и помимо ее воли. Она не отказывалась. Если нужно – пойдет. Таков долг Привратников и малодушие здесь неприемлемо. Но ей даже не дали время собраться с мыслями! В ее успех настолько сильно верили, что брал страх: а вдруг не справится? Все прыснули в стороны, когда к Нае подошел Кагар-Радшу. Призванный стиснул до боли девушке плечо, слегка встряхнул, приводя в чувство. Требовательный взгляд уперся в лицо. – Соберись! Не волнуйся! Ты справишься. Верь в себя и помни, что видела при погружении. Ты там почти своя, в тебе смерть. Но не переоценивай свои возможности. Запомни, если найдешь учеников и увидишь, что их тела оплела черная паутина, пусть даже только затронула кончики пальцев, волос – не подходи к ним, не прикасайся. Они уже мертвы. Дотронешься и станешь такой же. И следи за свечой. Поймешь, что время на исходе, возвращайся, не геройствуй. Призванный развернул Наю, повел к пропасти. Все последовали за ними. – Не бойся и верь нам. Мы откроем тебе короткий путь в мир мертвых. Долго держать его не сможем, прорыв вытягивает много сил, поэтому постарайся обернуться побыстрее. Как скажу – ступай вперед. Ная оглянулась, пробежала взглядом по застывшим в сторонке друзьям. Друзьям? Да, наверное. Испытания сблизило их. А, может, дар Незыблемой и новое звание. Впрочем, какая разница? Сейчас девушка чувствовала, что они больше не чужие. Удастся ли только увидеть эти потешно встревоженные за нее четыре рожицы вновь? Внимание вдруг привлекла темная фигура на уступе скалы. Лучи восходящего солнца делали ее четкой на фоне светлеющего неба. Сердце девушки взволновано затрепетало. Скорняк! Он был здесь, наблюдал за испытанием. И в его взгляде сквозило беспокойство за нее. Ошибиться не возможно. Почему же тогда не подойдет, не подбодрит? – Пора, – отвлек ее Призванный. По указке наставника Ная подошла к самому краю пропасти, мельком глянула еще раз назад, но Скорняка на скале уже не было. Верховные выстроились за девушкой полукругом. Одна рука с растопыренными пальцами вытянута вперед, другая опущена на плечо соседа слева. Глаза широко распахнуты, зрачки увеличены, заледеневший взгляд устремлен в пространство. Колдуют. Над пропастью поплыл сизый туман. – Помни, что я тебе сказал и будь осторожна, девочка, – Призванный присоединился к верховным, поддерживая проход. Когда они устанут, их сменят другие наставники. – Иди И Ная шагнула вперед, прямо в пропасть.
Лерра, в данном случае я имела в виду конкретное предложение, а не концепт всего произведения.)) SBA, я в вас верю! ))
Вот хожу и облизываюсь. Но опасаюсь читать...*фейспалм* Похоже, что боюсь начать неосознанно плагиатить - у меня ведь тоже обучение героини предстоит. Ваша Полынь в любом случае послужила одним из толчков к моей писанине, за что вам огроменное спасибо. Решила в итоге для себя, что вот выпущу героиню в свободный полет и сразу рвану вас дочитывать. Мы все стукнутые, так что фофиг (с) Арько
Через миг их лодка подпрыгнула и ухнула вниз, завиляв меж валунами, как рыба кутунец. Весло, не выдержав и трех ударов, разломилось пополам и затерялось в пенящихся бурунах. Ильгар хотел взять второе, но лодку неистово швыряло на порогах, и оставалось только со всей силы вцепиться в борта, чтобы не вывалиться при очередном столкновении с камнями. Промокшие с головы до ног, дети не могли разглядеть ничего вокруг себя. Вода обрушивалась на них стеной брызг, заливая глаза и рты. Грохот реки заглушал слова. Но, когда Ирхан внезапно нырнул в пропасть, одновременный крик брата с сестрой прорвался сквозь шум водопада.
События происходят резко, стремительно. Соответственно, предложения должны быть короткими, рубящими, передающими динамику. Не надо сравнений с рыбами, которых читатель все равно не знает. Это лишняя красивость. В данном абзаце я бы половину выкинула, а во второй сократила бы наречия и прилагательные и разделила все предложения хотя бы пополам.
ЗЫ: Если моя критика вам интересна, то вы ее комментируйте, чтобы я видела, что это не в пустую. Согласитесь или нет - уже дело другое.
Спасите нас в своей мудрости и милосердии! Пафосно, согласна, но это ведь как молитва, она заучивается с малолетства. Навроде как: Господи, защити и помилуй. Молитвы все в таком стиле, но в час беды мы их повторяем, не вдумываясь сами порой в слова, просто потому что так положено. Насчет остального, надо подумать. Но за замечания спасибо. А критика для нас впустую никогда не бывает. Мы прислушиваемся ко всему, взвешиваем, подбиваем под текст, если подходит, но чтобы не нарушить звучания и стиля.
Спасите нас в своей мудрости и милосердии! Пафосно, согласна, но это ведь как молитва, она заучивается с малолетства. Навроде как: Господи, защити и помилуй.
Для молитвы, имхо, фразу нужно сократить. Вот посмотрите, как лаконично звучит - Господи, защити и помилуй. Гладко, легко выговаривается, прямо само идет. У вас этого нет. Фраза тяжеловесна. Чтобы молитва стала молитвой, она должна быть приятна слуху и легко заучиваться. Почему фраза мальчика и не кажется молитвой, а просто пафосной фразой. Кроме того, молитва должна звучать немного архаично или вообще быть на каком-нибудь древнем языке: традиции молитв меняются медленнее, чем живое развитие языка.
Мне кажется, вы не видете недостатков текста, потому как перечитали его много раз и привыкли во всем его особенностям. Что-то сильно изменить кажется кощунством Ну или просто жалко. (Знаю, сама такая. Когда "резала" некоторые места в "Даре", до слез было жаль. Ведь писала же, старалась! Но - надо!) Я говорю о том, что бросается в глаза при первом прочтении. Что мне, как читателю с очень большим стажем кажется ненужным, лишним. У вас этого много. И - динамика. Нет ее или мало. Нет экшена, нет ритма, который дает ощущение, что, когда читаешь, словно кино смотришь, и боишься оторваться даже на секунду (вдруг в этот момент случится Самое Главное). Вот над этим вам работать надо.
ЗЫ: Я вот все советую по динамике. А вам это вообще нужно? Может, это у вас стиль такой: медленно, неспешно (что бы в тексте не происходило при этом)? И вы его менять не хотите?
Что-то сильно изменить кажется кощунством Ну или просто жалко
Нет, не жалко. И резать ничего не жалко. Я как-то шесть авторских листов "отрезал"
Цитата (Лерра)
ЗЫ: Я вот все советую по динамике. А вам это вообще нужно? Может, это у вас стиль такой: медленно, неспешно (что бы в тексте не происходило при этом)? И вы его менять не хотите?
В этом доля правды есть. Но любую бяку можно гордо назвать "стилем", и ни фига с ней не делать. Поэтому мы только рады замечаниям.
А так - я, как читатель, люблю "жвачку". Джордан, Мартин, Тэд Уильямс - для меня идеал фэнтези
А так - я, как читатель, люблю "жвачку". Джордан, Мартин, Тэд Уильямс - для меня идеал фэнтези
А у них вовсе не жвачка Их я тоже читала с удовольствием, и редко где у меня возникало ощущение, что надо "резать". (зы: Джордана, правда, только на английском читала, поэтому не могу сказать, настолько "нежвачечно" его перевели)
Знаете, ведь получается, что я советую вам, как бы я сама написала книгу с вашим сюжетом и героями. Это все мое имхо. Вот Тео говорит, что ей и так нравится. Может, у меня планка завышена или я вообще не то оцениваю, что вы сами. ЗЫ: Читала много советов начинающим авторам. Например, резать "гусениц" - неоправданно длинные предложения. Убирать лишние сравнения. Избавляться от пафоса. В каждую часть текста добавлять какую-то изюминку. Постоянно держать читателя в напряжении. Например мне, как читателю, не нравятся линейные сюжеты, когда все как-то объяснено. Например: у вас дети едут к Соартам, т. к. девочка хочет что-то спросить. Все понятно. Где загадка? Где жгучая интрига? Ну спросит, ну скажут (или нет). Раз вы с этого начали, значит, что-то в ее будущем будет необычно. Все предсказуемо.
А вот представьте так: река. лодка. дети. Говорят о чем-то, но мы улавливаем лишь намек, нам пока не ясно, зачем они здесь. Вдруг - стремнина, предложения становятся короткими, как мысли во время опасности. страх. андреналин. краткая молитва - "соарты, спасите!" Без пафоса, от души. И - спасение. Туннель - темно и страшно, но мальчик храбрится и пытается подбодрить девочку. Только тут называет ее сестренкой (и мы, читатели, это узнаем). все их фразы короткие и искренние, как говорят обычные дети (если своих нет, то подойдите к любой школе и послушайте)...
В итоге - то, что я описала, можно уместить на одной странице А4 или меньше. Выброшены все лишние описания. Но - есть динамика и загадка. (ЗЫ: Берите в соавторы - я вам все ка-ак переделаю! :D )
ЗЗЫ: Только сейчас прочитала про измененный пролог. Будет интересно посмотреть!
В общем, еще месяц ушли на эти главы. Здесь - новый персонаж. В каком виде он будет в окончательном варианте - не знаем. Но он нужен. Вот как-то так. Если кто-то это будет читать - с удовольствием примем тумаки. Текст грязный, черновой.
Глава 9 Ард
Ард стоял на выступающем в море мысу. Ветер сек лицо, осыпал солеными брызгами. Где-то внизу грохотали волны, взбивали пену, повисавшую хлопьями на осклизлых скалах. За спиной синели горные кряжи, увенчанные шапками облаков. Багряное солнце клонилось к земле, окрашивая небо кровью. Одинокий дракк дрейфовал на безопасном расстоянии от рифового барьера. На промерзшей гальке лежал перевернутый ялик. Вокруг него толпились друзья Арда. Они звали его за собой, навстречу опасным приключениям…
Мальчик перевернул страницу. До конца истории оставался десяток листов, и это расстраивало. Дядя должен вернуться со дня на день и привезти два-три драгоценных тома, что станут новой жизнью для парализованного калеки, но всякий раз, закрывая книгу, мальчик испытывал сожаление. Мало кто из сидящих в ярко освещенном зале таверны понимал истинную ценность фолиантов! Эти люди могли в любой момент сорваться с насиженных мест и рвануть навстречу приключениям, опасности, окунуться в романтику странствий… но предпочитали торчать дома. Сидя в своем закутке, Ард видел весь зал как на ладони. Уплетающие кашу с салом углежоги, охотники, ремесленники и пахари представлялись юнцу приросшими к версткам и печам. Мысль о том, чтобы покинуть родные края, казалась им крамольной, книги считали блажью, не стоящей куриного яйца, а тех, кто платил за бумагу серебром, называли не иначе, как дураками и транжирами Вот купцы, шумящие в уголке, иное дело. Многое повидали, пережили. Взирают на работяг со снисходительными улыбками, ценят чужой талант и знания о мире. На другом конце зала бражничали наемники. Грозные и злые. Топоров и ножей при них не было, поскольку отец Арда, Ландмир, принимал в своей таверне только безоружных. Буянов и драчунов ждали обмотанные сыромятной кожей дубины братьев-близнецов Парда, Горда и Мурда. – Вэля! – позвал Ард. – Помоги, пожалуйста. К нему подошла юркая служанка. Веснушчатый нос, платье из мягкой шерсти, в зеленых глазах веселые искорки. – Притомился? – озорно взъерошила она ему волосы. Мальчишка кивнул, потер лоб. Слишком увлекся чтением и теперь расплачивался болью. Но это – ничтожная плата за дни и ночи удовольствия, за драгоценные часы, когда чувствовал себя по-настоящему живым, а не парализованным мешком с костями. Зная, как молодой хозяин дорожит книгами, девушка обтерла для пущей надежности фартуком руки, бережно взяла фолиант, завернула в чистую холстину. – Пард сейчас тебя заберет. Я пока отнесу книгу в твою комнату, – и пичужкой взлетела по лестнице. Мальчишку любили все. Вначале это была простая жалость, которую он воспринимал в штыки, огрызался на ласку и даже плакал. Но с годами заметил, что забота не притворная. И тогда потянулся навстречу людям, вместо того, чтобы сидеть взаперти. А потом с удивлением обнаружил, как легко удается ему ладить с самыми ершистыми посетителями и работниками таверны: навроде конюха Шаста или властной кухарки Пэг, что орудовала большой ложкой, точно дубинкой. По просьбе отца плотник Варт смастерил кресло с крепежными ремнями, удобной спинкой, откидной подставкой под книги и колесиками, чтобы Ард мог присутствовать в общем зале, читать или слушать истории путешественников, песни менестрелей и легенды странствующих сказочников. С тех пор жизнь мальчика изменилась. Он познавал мир, сидя у камина… Пард направился к Арду, обходя столы и носившихся с подносами служанок. Вдруг хлопнула дверь, и в трактир вошел незнакомец. Из-за широкой спины охранника мальчику удалось разглядеть только длинный плащ и посох. Внутри у калеки все сжалось. Руки впились в подлокотники кресла. Опять! Но Пард отклонился в сторону, и мальчик облегченно выдохнул – обычный путник. Не вещун, не пророк, не колдун. После несчастья, которое случилось с ним и матерью, эти люди вызывали в нем ужас и оцепенение. И не только в нем. Отец запретил пускать в трактир кого-либо из этой братии, хоть бы тот помирал у порога. И прислуга, помня о постигшем хозяйскую семью несчастье, следовала приказу беспрекословно. Только однажды охранники замешкались, проглядели, как в таверну зашел мужчина неприглядного вида. Но едва скинул капюшон, как все увидели аметист, вживленный магией в правую глазницу провидца. Лицо было морщинистым, усталым и спокойным. Ард задрожал. Дыхание застыло в груди. Давняя история всплыла в памяти, лишив сил. Он помнил, как закричал тогда, забился, выгибаясь, в кресле. В трактире наступила тишина. А побледневший отец выскочил из-за стойки с ножом в руках и заорал на опешившего путника: – Вон! Вон, сучье племя! Долой из моего дома! Провидец ничего не ответил на грубость отца. Взглянул на Арда и молча направился к двери. Но у порога застыл, вновь обернулся и сказал: - Я бы преклонился перед тобой в восхищении, не удерживай меня желание придушить тебя. Переступил порог и скрылся в ночи… – Ард, – отцовский голос выдернул калеку из мыслей о прошлом. – Пэг приготовила твой любимый пирог с мясом и сыром. Ешь – и ложись спать. Уже поздно. *** Мальчка разбудили громкие голоса, ржание лошадей, топот и хлопанье дверьми. В окно глядела полная луна, заливая комнату бледным серебром. В коридоре послышались спешные шаги. Распахнулась дверь, на пороге появился Пард со свечой в руке. – Мелкий, просыпайся! – пробасил он. – Скорее! – Уже… Мальчик заметил, что за пояс у здоровяка заткнут топор. Охранник поставил свечу на стол, сгреб в охапку ребенка и кинулся прочь из комнаты. – Что… ты творишь? – сдавленно просипел Ард. – Эту ночь тебе лучше провести в городе, – пробурчал здоровяк, сбегая по лестнице в зал. – Лошади запряжены. Поедешь на телеге вместе с девками. Внизу толпились люди. Многие – при оружии. Наемники. Отец что-то яростно высказывал Элдмаиру. Одежда торговца была залита кровью и вся вымазана в грязи. – Дядя! – воскликнул встревоженно Ард. На мальчишку никто не обратил внимание. Пард вынес его на улицу, побежал к конюшне… – Йа-а-а! – крик разрезал ночной воздух. – Йа-а-а! Из мрака на дороге вынырнули всадники. Человек десять. Лица скрывали кожаные маски, волосы собраны на затылках в хвосты. Боевые топоры в руках. Кочевники Гуурна! Ард читал про них, да и видел несколько раз в трактире, когда те пригоняли на ярмарки лошадей. Но мирные гуурны не надевали масок! Значит, собираются пролить кровь. Свист огласил окрестности. Защелкали кнуты. На лезвиях заиграл лунный свет. Телега, ожидавшая калеку, рванула с места. Конюх Шаст, нахлестывая лошадей, погнал ее в сторону города. Следом поскакал один из всадников, размахивая топором и дико визжа. – Догонит, сучий потрох, – прорычал Пард, прижимаясь спиной к бревенчатой стене трактира. – Тихо, малыш, они могли нас не заметить… За девок не бойся. Там Горд с самострелом. Замерли. У Арда кружилась голова, единственная здоровая рука тряслась так, что он не мог сжать кулак… Тем временем один из кочевников, с пышной седой косой и кнутом в руках, спрыгнул на землю. Косолапо направился к двери. Остановился. Помочился на ступени. – Йа-а-а! – крикнул во всю глотку. – Жрец Туин хочет говорить с хозяином деревянной юрты! Ландмир вышел на крыльцо. За его спиной маячили Мурд и седобородый мужчина, которого Ард не знал. Отец калеки сложил руки на груди. – Сними маску – будем говорить. – В твоей юрте то, что принадлежит Хоррасу. Нашему богу, – ответил гуурн. – Отдай. И тогда мы снимем маски. Никто не умрет. – В моей таверне нет ничего, что могло бы принадлежать вам, – спокойно сказал трактирщик. – Хотите купить – покупайте. – Лжец! – процедил Туин. – Отдай светловолосую. Она не для тебя. – Не отдам. – Забрызгаем кровью юрту… – Только если своей, – усмехнулся Ландмир. – Три лука и два самострела повышибают вас из седел раньше, чем почесаться успеете. Уходите. – Макама! – крикнул Туин, обернувшись к спутникам. – Х'орд макама! Воины спрятали оружие. Но маски снимать не спешили. – Предлагаю бой, – сказал кочевник. – Ты и я. Кто одолеет – заберет беловолосую. – Я не воин, – развел руками трактирщик. – Много чести жрецу – а ты ведь жрец? – зарезать неумелого торгаша? – Нет чести. – Про то и говорю. Могу предложить замену. – Туину все равно, с кем биться. Веди свою овцу на заклание. А потом погоню кнутом беловолосую до самой пещеры Хорраса. По ступенькам сошел тот самый седобородый незнакомец. В руках он держал туго свернутую козью шкуру. – Меч… – прошептал Ард, заметив крестообразную рукоять, торчавшую из свертка. – Настоящий меч… – Замолкни! – шикнул Пард. Туин отбросил кнут, взял у соратников пару топоров. Развел руки в стороны и засвистел так, что Ард скривился. Седобородый развернул шкуру. На короткой полоске железа заиграли огненные блики от факелов. Мечи стоили дорого. Ковали их слуги самых воинственных богов. В далеких горных поселениях. Да и продавали такое оружие неохотно. Воин обернул предплечье плащом. Выставил клинок перед собой. Чуть наклонился. Пошел по дуге, путая противника. Туин сделал короткий шаг и метнул топор. Оружие врубилось в стену трактира – седобородого и след простыл. Воин Ландмира взмахнул плащом, ударил. Снова взмахнул, уколол. Но низкорослый Туин уходил от атак. Пытался сбить с ритма седобородого, метил в ноги. Топор и меч ни разу не соприкоснулись. Воины кружили, обмениваясь выпадами, но никак не могли достать друг друга. Мечник увернулся от лезвия, раскрутил и швырнул плащ в лицо противнику. Туин отмахнулся… и прозевал укол в бедро. Жрец Хорраса потерял равновесие. Получил рукоятью по лицу. Еще один удар – по руке с оружием. Взмах. Укол. Железная полоса вошла в живот Туину. Не сбиваясь с ритма, воин Ландмира освободил клинок и, завершая полукруг, снес противнику голову. В трактире раздался победный клич. Седобородый накрыл убитого жреца своим плащом. Вытер клинок. Преспокойно завернул его в шкуру и поднялся по лестнице. – Забирайте тело и уезжайте, – сказал Ландмир. – Вар'ор! Эн'аарку! – прокричал один из гуурнов. – Не радуйся долго! Беловолосая вернется в племя! Свидимся. Послышался стук копыт. Это прискокал конь кочевника, отправившегося в погоню за телегой. Тело всадника влачилось по земле. Нога запуталась в стремени, в груди торчала толстая стрела без оперенья. – Свидимся, – холодно проговорил Ландмир. Жители степей Гуурна забрали мертвецов и скрылись в клубах пыли. – Идем, – Пард поднял мальчишку. – Думаю, твой отец обрадуется, что ты не укатил в город. В трактире было жарко. И от растопленного камина, и от висевшего в зале напряжения. Ландмир метал гром и молнии, нависнув над сидевшим на лавке братом. – Безумец! О чем ты думал, когда решил отнять у бога жертву и притащить сюда? Какой демон нашептал тебе? – Дядя угрюмо молчал, прижимая к ране на правом боку полотенце, но глаза горели бунтарским огнем. – Ты хоть понимаешь, что натворил, в какую передрягу нас втянул? – Да понял я, понял. Хватит разоряться! – не выдержал Элдмаир. – Мы отбились. Все обошлось. Кочевники убрались восвояси. Может, пошлешь за лекарем? – А если они вернутся? И спящим нам глотки перережут? – не унимался отец Арда. – Выставим охрану. Вернутся – опять получат по хлебалу, – Элдмаир поморщился, зашипел от боли. – Пойми, не мог я поступить иначе: бросить беззащитную девчонку на растерзание. Только тут Ард заметил на столе возле камина расстеленную шкуру, а на ней бесчувственную, одетую в лохмотья девушку. Худенькая, невысокого росточка. Запястья и лодыжки изуродованы ожогами. Предплечья, бедра и шея – в порезах. Кожу усеивали синяки и ссадины. Светлые волосы сбились в грязный колтун. – Она – жертва серому всаднику Хоррасу. Тебя не касается ее судьба. Кто ты такой, чтобы бросать вызов богам? Когда научишься, наконец, думать головой, а не только слушать сердце? – продолжал бушевать отец. – А когда ты стал таким бездушным? – вспылил дядя. – Когда из-за доброты лишился жены и чуть не потерял сына, – Ландмир опустился на лавку рядом с братом, запустил пальцы в волосы. – Ты о жене своей, что на сносях, подумал, когда геройствовал? Об Арде? А, – махнул рукой, – что теперь говорить. Навлек беду. Думай, как расхлебывать. – Два дня. Я прошу всего два дня. Пусть она побудет у тебя, пока я не подберу подходящий дом, куда девчонку примут служанкой. А для безопасности своих людей оставлю. Отобьемся. Двое убитых пыл кочевникам поубавили, – рука Элдмаира легла на плечо брата. Трактирщик поднял голову, рыкнул уже на слуг: – Чего встали, рты раззявили? Гара, быстро за лекарем. Мурд, отнеси девчонку наверх, в дальнюю комнату. Вэля, готовь тряпки и теплую воду гостью обмыть, грязна больно. Да и кровь на полах позатрите. Засохнет – не отскоблишь, – заметив невредимого сына на руках Парда, облегченно выдохнул, потом нахмурил брови. – Почему Ард до сих пор не в своей комнате? Ему незачем все это видеть. Слуги сразу забегали, засуетились, выполняя приказы хозяина. А мальчик, пока охранник нес его в комнату, услышал, как отец наказал дяде носа не высовывать из дома: ни самому, ни жене, и охрану усилить. За всем переполохом Ард напрочь забыл спросить у Элдмаира про новые книги. Появление дяди в доме с раненой девушкой, нападение степняков, бой – это походило на приключения, про которые ему нравилось читать. А тут все произошло у него на глазах! Мальчик был взволнован, вопросы переполняли его, хотелось поговорить с отцом. Но ему сейчас было не до того, а Пард и Веля отделывались молчанием. Под впечатлением от случившегося Ард долго не мог заснуть. Да и шарканье слуг, сновавших мимо комнаты по коридору, не способствовало сну. Угомонились все далеко за полночь. Ухватившись за железную ручку, вмонтированную рядом с кроватью, мальчик приподнялся и выглянул в окно. У ворот прохаживались двое сторожей с луками. Третий стоял с топором у крыльца. Возле его ног сидели два огромных пса, спущенных на ночь с цепей. Эти собачки точно в дом никого незамеченными не пропустят. Ростом с молодого барашка, они были натасканы для охраны, отличались верностью хозяину и лютой злобой к желающим ему навредить. Можно спать спокойно и ничего не бояться. Ард улегся поудобнее и только смежил веки, как за стеной раздался вопль. Кричала степнячка. Первая мысль была: «На них напали!». Чего не пригрезится с перепугу! Но дом пребывал в тишине и спокойствии, не раздавались звуки борьбы, звон оружия и стоны раненых. Наверное, чужачке просто приснился страшный сон. Его прежде тоже мучили кошмары: разукрашенное лицо старой ведуньи, костлявые пальцы, принимающие хлеб, судорожный мамин вздох, точно оборвалось в груди сердце, и вмиг застланные смертью глаза. Со временем сны поблекли. Стали приходить реже. Где же служанки? Почему не успокоят девушку, не напоят сонным зельем? Ард перевернулся на другой бок, попытался заснуть, но доносившиеся причитания гнали сон. Подтянув к кровати кресло на колесах, он перебрался в него и выкатился в коридор. Всхлипы перешли в стоны. Мальчик подъехал к дальней комнате, осторожно приотворил дверь. Кочевница металась в бреду. Выгибалась, трясла головой, лопотала на своем языке. Куда все подевались? Он перекатил кресло через порог, приблизился к кровати. Сам не знал, зачем явился – помочь все равно ничем не мог. Заметив сползшую с головы степнячки тряпицу, поднял, обмакнул в чашку с водой, потянулся положить обратно на лоб. Неожиданно девушка резко вскинулась с подушки, вцепилась пальцами в его руку. Сильно коверкая слова, прошептала: – Помоги мне. И Ард увидел в обезумевших глазах, как встает солнце и на его фоне появляется огромный всадник. Словно гора выплывал из-за горизонта. Конь под ним был сер, будто предгрозовое небо, сам наездник, одетый тоже во все серое, величаво поигрывал кнутом. Плащ пыльным облаком развевался за спиной, заплетенные в косицы волосы походили на змей, ласкавших плечи великана. Копыта жеребца звонко цокали по сухой потрескавшейся почве, давно не знавшей дождя. К луке седла был привязан аркан, петлей обхватывающий шею девушки, волочившейся по земле. На пленнице не осталось живого места. Степь не пожалела ни красоты, ни молодости, превратив тело в сплошную рану. Но девушка была еще жива. Искорка жизни пробивалась сквозь предсмертную отрешенность и покорность судьбе. Всадник дотащил жертву до выстроенных кругом белых камней в виде голов чудовищ. И там… Ард вскрикнул от ужаса, отшатнулся, вырывая руку из цепких пальцев степнячки. От рывка едва не кувыркнулся с креслом на пол. От падения удержал только стол, за который мальчик успел ухватиться. Девушка безвольно рухнула на подушку и как-то странно притихла, словно умерла. После того, что он увидел в глазах несчастной, ее неподвижная поза и не вздымающаяся от дыхания грудь отняли последние капли храбрости. Не мешкая, Ард выкатился из комнаты, направился к себе. Уже закрывая дверь, он увидел, как по лестнице поднималась служанка Реда. Сердце в груди мальчика готово было выпрыгнуть наружу. Пальцы дрожали, по спине скатывались ледяные капельки пота. Ард не мог успокоиться. Бог Хоррос. Вот, что он делал со своими жертвами. Волна содрогания прокатилась по телу. Перед глазами продолжала стоять картина, как голова коня склоняется к полумертвой девушке и зубы впиваются в ее кровоточащую плоть… Уснуть после такого было невозможно. Утром Ард с удивлением узнал, что степнячка не испустила ночью дух. Кочевница не поднималась еще с постели, но, по словам лекаря, чувствовала себя неплохо. Пару дней – и встанет на ноги. После той ночи мальчик больше не приближался к ее комнате. Впрочем, нужды в том не было. Чужачка больше ни разу не кричала, не скулила испуганным щенком. Словно заглянув в разум девушки, и узрев сцену жертвоприношения, он избавил ее от чудовищных грез. Хотелось бы сказать подобное о себе! Теперь ему в кошмарах являлся еще и бог Хоррос с его жеребцом… Айла, так звали степнячку, появилась в общем зале неожиданно, когда служанки только подготавливали трактир к приему посетителей. Спустилась неслышной тенью по лестнице, подошла к Гаре, отскребающей грязь со столешниц, забрала у нее щетку. – Я помогу. И принялась усердно за работу. Девушка мало походила на ту грязную израненную кочевницу, которую привез дядя. Принаряженная в платье, подаренное женой Элдмаира, с вымытыми и расчесанными волосами она ничем не отличалась от других служанок, разве только взгляд был испуганным и затравленным, словно ждала постоянно удара в спину. Смешливая Вэля пыталась разговорить кочевницу, но та лишь кивала на все вопросы. Ард, расположившись в зале с книгой, тайком наблюдал за Айлой. С ней было связано слишком много всего необычного: появление в их доме, жуткое видение, которым она поделилась с ним и не типичные для степняков светлые волосы. Мальчик не пытался заговорить с новой служанкой и держался отчужденно, но порой ловил на себе ее странные взгляды. Через пару недель кочевница совсем освоилась, оттаяла от доброго отношения к ней работников, и Ард впервые увидел улыбку на ее лице. Улыбалась она замечательно. И щебетала на своем языке забавно, точно птичка. Девушка теперь шустро сновала между столиками, разнося заказы, помогала на кухне. Относившийся к ней вначале с подозрительной прохладцей Ландмир вскоре поменял свое мнение и больше не просил Элдмаира забрать ее из трактира. Лишние руки в хозяйстве всегда пригодятся, к тому же Айла была исполнительна и вежлива. Только с Ардом они продолжали держаться на расстоянии. Пока однажды она не встала возле его кресла и не спросила: – Что ты делаешь? Он оторвался от книги. – Читаю. – Зачем? Ее вопрос привел Арда в замешательство. – Чтобы знать о других землях и народах. – Зачем? Мальчик растерялся. Как ей объяснить? – Мне интересно, как жили прежде, как живут сейчас. Каков наш мир. Что за великие люди бродили по Ваярии задолго до моего рождения. – Зачем тебе читать? Ты ведь можешь заглянуть в глаза любому путнику и все увидеть. Как было со мной, – Айла, склонив голову чуть набок, смотрела на него непонимающе. – Ты ошибаешься. Я не умею читать по глазам, – сглотнул Ард вставший в горле комок. – Тебе никто до сих пор не говорил, что ты необычный мальчик и внутри тебя сильный Тха? – Что такое Тха? – Дух. Огненный камень, от которого идут волны по реке мира. – Ты ошибаешься, – повторил Ард с нажимом. – Я калека. И у меня не хватает сил даже встать самостоятельно с этого проклятого кресла. – Это ведь не с рождения? Как ты стал таким?– она по-прежнему плохо говорила на их языке, смешно и неправильно произнося слова. Но мальчику смеяться над ее речью совсем не хотелось. Первым желанием было обругать, наорать, а потом вдруг потянуло поделиться своей бедой. – Отец повез нас в храм – помолиться богам. Мы всегда подавали милостыню, сидевшим на ступенях нищим. В этот раз мама протянула круг хлеба старухе-провидице, простиравшей в мольбе руку. Та коснулась ее, что-то прошептав на своем языке. Мама упала замертво. Я потерял сознание, и с тех пор не могу ходить. Ведьму искали, но ее и след простыл. – У старухи была на висках татуировка кинжалов? – присела перед мальчиком на корточки Айла. Ее пальцы впились в ручки кресла, в голосе звучало волнение. – Да. А еще терновая лоза вокруг шеи, – подтвердил Ард. - Ассаши – десницы судьбы, – выдохнула девушка. - Один из их клана забрел как-то в наше племя. Воины распяли его и пытали жаждой, солью и солнцем до той поры, пока он не рассказал, кто такой. Говорил, что они охотятся за теми, кто меняет историю мира, является огненным камнем, от которого расходятся огромные волны. Старуха хотела убить не твою мать, а тебя. В тебе она увидела силу и угрозу своему будущему. – Мне было восемь лет. Какую угрозу она могла разглядеть во мне? – Возможно, она увидела ее в будущем. Я тоже чувствую в тебе скрытую силу. – Ты снова ошибаешься, – повторил с грустью Ард. Но этот разговор словно сдвинул камень в их отношениях. Они стали часто беседовать. Ард рассказывал Айле про далекие земли, подвиги древних героев. Она делилась легендами своего народа, пела песни, учила гуурнскому языку. Однажды принесла чашку какой-то темной жидкости и велела выпить. – Это снадобье изготавливала моя бабка, чтобы хвори покинули тело и дали человеку светлый ум, а рукам и ногам силу. С сегодняшнего дня ты будешь его пить каждый день. Мальчик принял чашку, поблагодарил. Сделал глоток. Спросил, внимательно разглядывая девушку: – Твои волосы. Они светлые. А у всех кочевников черные. – Такое случается в нашем племени раз в двадцать лет. Говорят, что дети, рожденные со светлыми волосами – это семя Хорроса, поэтому их и приносят ему в жертву, возвращают назад. – И он их убивает! – ахнул мальчик. – Бог забирает свое Тха, которое получила женщина вместе с его семенем во время ночи Долгих Снов, чтобы смертные не возвеличились и не возомнили себя равными ему. – А что происходит с женщиной, которая провела с ним ночь? – Она умирает, родив ребенка. Таковы наши законы, – Айла произнесла это обыденно, как будто говорила о чем-то естественном, и от этого делалось еще страшнее. Арду нравилось проводить время с кочевницей. Несмотря на некоторую дикость суждений, она знала много интересного, и с радостью делилась с ним. Айла сумела открыть ему глаза на казалось бы привычные вещи, показав их с необычной стороны. Смена времен года, зарождение весной бутонов на деревьях, сильная засуха в ее понимании несли другой смысл, подтверждаемый какой-нибудь легендой или сказкой. Мальчик сам не заметил, как привязался к девушке. Дружба не стала тайной и для отца. Ландмир благосклонно смотрел на их отношения. Арду даже казалось, что он после долгого времени скорби по жене стал веселее, улыбчивее, реже погружался в тяжелые думы. *** Ночь стояла душная, и мальчику не спалось. Где-то стучала на ветру плохо затворенная ставня, за окном ухала сова. Ард, уставившись в потолок, находился под впечатлением от прочитанной книги. Картины приключений сменяли в мыслях одна другую. Он вновь переживал опасности и неудачи, выпавшие на долю героев. Хотелось бы ему оказаться в их числе, карабкаться по скалам, спускаться в пещеры, вступать в бой с неведомыми тварями. Тихий полустон-полувскрик вырвал его из грез. Он приподнял голову, прислушался. Вот опять! То ли плачет кто, то ли скулит от боли. Айла! Ему почему-то вспомнилось, как она всхлипывала в первую ночь в трактире. Снова мучают кошмары? Ард перебрался в кресло, выкатился в коридор. Трактир был погружен в темноту, только где-то в общем зале горела свеча. Маленький огарок, скорее усиливающий ощущение тьмы, чем ее рассеивающий. Подобная беспечность – забытая в доме без присмотра зажжённая свеча – казалась странной, отец строго за это наказывал слуг. Сам перед сном проверял каждый уголок трактира, что б ни уголька не затушенного, ни огарка тлеющего не осталось. Прерывистый стон-вздох вновь нарушил тишину. Ард подкатил кресло впритык к перилам, глянул вниз. Жар охватил лицо, запылали от стыда щеки. Увиденное настолько потрясло его, что он не мог ни крикнуть, ни сдвинуться с места. Айла лежала распростертая на столе, раздвинув ноги, а отец… Их переплетенные в объятиях руки, сливающийся воедино стон и скрип стола от равномерного движения тел… Как они посмели! Это подло, мерзко! Предатели! Он любил их обоих, считал Айлу другом, а она просто через него подбиралась к отцу. Лживая дрянь! А отец?! Как он мог забыть о маме, ведь он ее так любил! Ему захотелось запустить в них чем-нибудь, заорать: «Ненавижу! Ненавижу вас!» Но молча развернул кресло и скрылся в своей комнате. Наутро Ландмир пришел попрощаться. Уезжал с братом в город, заглянул спросить, не привезти ли чего, но Ард прикинулся спящим. Ему не хотелось говорить с отцом после того, что увидел ночью. С Айлой мальчик тоже был холоден и неразговорчив. С угрюмой молчаливостью занял место за стойкой, открыл расчетную книгу. Когда люди думают, что ты занят – никто не полезет с разговорами. Шлюха-кочевница, например… За залом наблюдать из-за стойки было непривычно. Арду, несмотря на юный возраст, уже доводилось вести дела, пока отец пребывал в разъездах. Калека легко справлялся. Ландмир укатил в Кост-Адар, чтобы нанять пару воинов из тамошней общины, и брата прихватил с собой. Они по-прежнему ссорились, но скорее по привычке. Пока все шло ровно. Служанки знали обязанности, сыновья Пэг бегали по мелким поручениям. Близнецы-охранники подновляли тын, но время от времени Пард заглядывал в таверну и прохаживался вдоль столов, поигрывая дубиной. Посетителей было мало. Земледельцы ушли в поля, никаких ярмарок не намечалось, а углежоги и бондари из близлежащего поселения неприятностей не чинили. Уплетали тушеную капусту с горохом и пили подслащенную ягодную воду. Айла размахивала метлой, весело разговаривая с остальными девушками. Освоилась уже… Ард с трудом оторвал взгляд от беловолосой кочевницы. Уставился в книгу. Но строчки не рождали образов, не погружали в выдуманный мир. Перед глазами стояла картина: отец и чужеземка. Лучше бы сородичи забрали Айлу! Убили, затоптали, отдали на растерзание своему богу! Зачем ломает ему жизнь? Они с отцом были счастливы без нее… Правда, Ландмир теперь изменился. Стал улыбаться чаще и будто помолодел. Задумавшись, мальчик не заметил, как перед стойкой вырос хмурый мужчина в длинном плаще и скрученным кнутом в руке. – Пива. Живо! – отчеканил гость, похлопывая свободной ладонью по столешнице. Ард кликнул одного из помощников, попросил принести свежего и холодного пива из погреба. Кучер пробурчал недовольно, что ждать некогда. Поглядел на Вэлю, протиравшую стол. Ухмыльнулся. Его глаза маслянисто блестели. Дождался, когда выйдет хмурый Пард. Ущипнул служанку. – Девка, задницу не отклячивай. Я человек свободный, молодой. Могу не сдержаться, – он попытался ее обнять, но Вэля вывернулась. – Убери руки, свинья! – Ну-ну, не вопи. Я ж без злого умысла. Наоборот – обласкаю раз-другой… Хочешь, медяк дам? - Я тебе не шлюха, а медяк засунь себе куда подальше! От тебя его даже нищий побрезгует взять. Лицо кучера покрылось красными пятнами. - Еще раз пасть откроешь – отхлещу, в зеркало глянуться побоишься, – пригрозил он, показав кнут. На глазах у девушки заблестели слезы. – Хватит буянить и задирать служанок! – крикнул рассержено Ард, привлекая внимание немногочисленных посетителей. – Забирайте пиво и убирайтесь. - Ты еще вякать тут будешь, щенок! - кучер осклабился. Замахнулся… Словно из-под земли выросла Айла. Ловко выхватила оружие из рук мужчины, отпихнула от стойки. Загородила Арда. Женщина была похожа на кошку, готовую к прыжку. Народ в зале недоуменно зашептался. Многие поглядывали на нее уважительно. Она ловко щелкнула кнутом, заставив буяна подскочить. – Ударишь ребенка – умрешь, – голос кочевницы был сух и спокоен. Драчун ругнулся. Дернулся… Хлесткий удар рассек ему губу, – степнячка умела обращаться с кнутом. Кучер рассвирепел. Ухитрился пнуть женщину в голень. Схватил за плечо и повалил на стол. Выбил оружие из руки. Ударил по лицу. Еще раз. В зале поднялся крик, двое бондарей выбрались из-за стола и бросились оттаскивать кучера, но тот словно с ума сошел. Схватил стул и швырнул в мужчин. Тупо улыбнулся, заметив кнут. Нагнулся за ним… Вэля пронзительно завизжала. Один из сыновей Пэг стрелой вылетел во двор, кликнул охранников. Но пока нагрянут братья… Ард дрожащей рукой схватил старый стаканчик с медяками и запустил в буяна. Удар пришелся в плечо, монеты зазвенели по полу. – Уродец, я тебе нос откушу! Пард вырос будто из-под земли. Дубина по дуге опустилась на голову противнику. Глухо стукнуло. Ноги драчуна подкосились, он рухнул на пол. Охранник вышвырнул кучера из трактира. Тот, вспахав носом землю, замер в ногах у спешивших на подмогу Горда и Мурда. Мальчику было стыдно признаваться, но он чувствовал радость, когда братья-охранники лупили кучера и заталкивали бездыханное тело в телегу. Никто не смеет обижать его людей! Ард посмотрел на Айлу. Левую щеку и глаз кочевницы изуродовал жуткий кровоподтек. – Мое племя, – обвела она рукой зал. Затем встревожено развернула к себе кресло, оглядела калеку. – Ты цел? Эта коровья лепешка тебя не тронула? Прежняя обида вновь накатила на Арда. – Не прикасайся ко мне! – мальчик выдернул рукав из ее пальцев. – Видеть тебя не могу! Пард, отнеси меня в мою комнату, пусть Пэг присмотрит за трактиром. Все равно посетители разбежались… В ответ на растерянный взгляд кочевницы охранник пожал плечами, подхватил кресло и легко занес его вместе с мальчиком на второй этаж. Помог перебраться на кровать. – Это… может чего подать надо, пирога или вина для успокоения, что б спалось лучше? – Ничего не нужно. Иди, – Арду не терпелось, пока за Пардом закроется дверь. Противные слезы наворачивались на глаза. Происшествие с кучером дало толчок теснившим грудь чувствам. Давно он не ощущал себя таким несчастным и покинутым. Ард разрыдался бы, уткнувшись в подушку, не скрипни за спиной дверь.
Легкие шаги Айлы он узнал без труда. – Уходи! Я не хочу с тобой разговаривать, – бросил зло. – Чем я тебя обидела? Мальчик хотел гордо промолчать, но слова сами собой вырвались из горла. – Я думал, мы друзья. – Так и есть. – Ложь! – выкрикнул он, задыхаясь от гнева. – Тебе нужен мой отец. Я только средство забраться в его постель. Я видел вас вчера внизу, в зале. Ард ждал, что она смутится, начнет оправдываться, но лицо Айлы осталось спокойным, только в глазах появилось выражение жалости. И от этого еще больше охватывала злость. – Твой отец очень хороший человек, но он несчастен и одинок. Я тоже одинока. Что плохого, если два одиночества решили согреть и утешить друг друга? – Тебе никогда не занять места мамы, никто в мире не любил так, как отец ее, – жестокие слова намерено слетали с языка, желая ранить побольнее. – Я и не пытаюсь. У нас говорят: «Человек не сможет дышать, если у него вырвать сердце». Твоя мама – его сердце. Так пусть оно продолжает биться. Как и твое. Я всего лишь хотела смягчить его боль потери. Это неправильно, когда человек живет в горе. Твой отец заслуживает счастья. Разве не так? Ард ждал от Айлы негодования, возражения, насмешки, но только не этих слов, не сочувствия во взгляде, не нежности в голосе. Однако распалить свое воображение проще, чем успокоить. – Мой отец не одинок! У него есть я. И нам было хорошо вдвоем, без тебя. Девушка взяла стул, поставила возле кровати, села. – Пока да. Но, что будет, когда ты вырастешь и покинешь этот дом? Тебе хочется, чтобы он доживал в одиночестве и печали? Такова благодарность за его заботу и любовь? – Покину дом?! – повторил мальчик в гневе. – Ты, видно, забыла, что я калека и не могу ходить! Я его покину разве что ногами вперед. Айла пару мгновений смотрела на него задумчиво, потом встала, притворила плотнее дверь, вернулась к кровати. Ее пальцы потянули шнуровку на груди, ткань поехала с плеч, и платье упало на пол. – Что ты делаешь? – изумленно пробормотал Ард. – Хочу проверить, так ли верны твои слова, – кочевница, откинув край одеяла, забралась к нему в постель. – Что ты чувствуешь, глядя на обнаженную женщину? – Я хочу, что б ты ушла, иначе все расскажу отцу, – губы мальчика внезапно стали сухими, горло походило на выжженную степь. – Негодование. Смущение, – кивнула Айла. – А что еще? – она взяла его руку, приложила к своей груди. – Потрогай, не бойся. Тебе нравится касаться ее? – Да, – сипло выдавил он, помимо воли гладя ее грудь, ощущая бархат кожи, исходящее от нее тепло. Рука кочевницы скользнула ему под рубашку, горячее дыхание обожгло шею. – А сейчас, что ты чувствуешь? – лаская, пальцы девушки опустились вниз, проникли в штаны, сомкнулись на члене. – Жар растекается внутри твоего живота, рождается желание? Ард к своему стыду и впрямь ощутил, как чресла наполняет кровь, плоть твердеет. Впервые. – Я… я… – выдавил он, густо краснея. Айла вдруг выдернула руку, встала с кровати, накинула платье. – Маленький лгун и большой лентяй! – произнесла она резко. – Хочешь выбраться из кресла? Перестань жалеть себя и бездельничать. Пробуди Тха, подчини его своей воле. Твои ноги не мертвы. И заставить их ходить в твоих силах. Отчитав его, развернулась и вышла из комнаты.
Пожалуй, такого паршивого утра у десятника не выдавалось со времен разгрома родной деревни жнецами. За ночь они потеряли двоих. Из-за причины настолько глупой и невероятной, что Морлин ума приложить не мог, как описать ее в хрониках. Жрец Вулькер и Нот. Оба разбили головы об каменные стены и истекли кровью. Остальные воины отделались ссадинами и мелкими ушибами. Первые солнечные лучи, проникшие в амбар сквозь щели в двери и окошко, застали отряд вповалку лежащим у стен. Люди потрясенно переглядывались, никто не мог понять, что произошло. И лишь Дан сидел в углу, прильнув щекой к вазе, и тихо сопел. Десятника, если уж говорить откровенно, смерть жреца не касалась. За Вулькера отвечал Унгрен. Нот же был подчиненным и, главное, знаменосцем. Душой десятка. Потерять такого человека в самом начале пути – дурной знак. – Мать вашу! – рычал Барталин, разглядывая огромный синяк на ключице и прикладывая к шишке на лбу смоченный нож. – Что стряслось? Умники, кто ответит? Я слышал про тех, кто в постель дует по ночам, но чтобы башку разбивать – такого даже пьяный менестрель не придумает! Ах, чтоб вас, сукины дети! Отличный парняга пропал ни за грош… – Вы хотели выйти, – сонно пробормотал Дан, разбуженный ором. – Засовы открыли. Но клинышек на улице помешал. В сторону ошарашенного Тафеля полетели холодные слова благодарности. Ерник даже не ответил ничего. Просто стоял, смотрел на два тела, неподвижно лежащих на соломе, и потирал распухший нос. – Проклятое место, – буркнул Ромар. – Сон здесь хозяин. Альстед набросил плащ, подхватил мешок с вещами и сказал: – Открывайте дверь. Надо уходить. Чем дальше уберемся от деревни до сумерек – тем лучше. Жрецы осыпали зерном, окурили благовониями и зашили в полотно мертвецов. Похоронили их в овраге, слегка притрусив тела землей и набросав сверху досок. На большее времени не оставалось. Мулы были готовы, телега снаряжена, и отряд спешно покинул опустевшее поселение. Дана забрали с собой. – Допросите мальчишку, – буркнул Дарующий, когда дома скрылись из виду. – Он что-то скрывает. Не может быть так, чтобы верные слуги Сеятеля стали послушными куклами в чьих-то лапах, а сопляку хоть бы хны. Нечисто дело. – Всякое бывает, – слова про допрос Ильгару не понравились. Он солдат, а не палач. – Ребенок вряд ли в чем-то замешан… – Поручишься? – Дарующий холодно посмотрел на него. – Поставишь звание на кон? Ребенок странный. И откуда у него эта ваза? А если он демон в человеческом обличии? Невзначай коснулся груди, покосился на мальчишку, весело болтающего с Партлином. Сказал: – Я поставил звание и жизнь на кон, когда вышел из Сайнарии. За десяток отвечаю я. Поэтому ребенок на моей совести. Он не демон. Поручу Морлину вписать его в хроники, пока не найдем, куда пристроить. – Как знаешь. Десяток и вправду твой. Только не забывай, кто руководит походом. Ильгар не забывал. Поэтому и решил поскорее закрепить Дана за отрядом. Малец вроде шустрый, будет пока ухаживать за мулами и помогать по хозяйству жрецам. Если повезет – оставят его в каком-нибудь укреплении по дороге. А ваза… ваза и вправду стоит дорого. Древняя и красивая штуковина. Если продать ее – вырученных денег ребенку хватит лет на восемь. А то и больше. Поля закончились. Здесь властвовала дикая природа. В воздухе разливалось послеобеденное марево, и если бы не многочисленные родники, коими изобиловали эти земли, отряду пришлось бы непросто. Бурдюки были полны, мулы напоены, а группки деревьев с пышными кронами встречались все чаще. – Скоро выберемся на Глину, – сказал Ильгару Эльм-Крапивка. – Река мелкая, спокойная, но широкая. Один из оттоков Нарью. Некоторое время они шли рядом. Эльм, в отличие от двух других следопытов – Стебелька и Ковыля – не уходил далеко вперед, чтобы разведывать путь. Но знал о местности едва ли не лучше. Десятнику так и не удалось понять, как связываются между собой следопыты. Эйтары хранили тайны рьяно. Но кое-какие интересные мелочи удавалось-таки вызнать. – Почему у Стебля и Ковыля нет имени, а у тебя и у Колы – есть? – спросил Ильгар. – Не заслужили они еще, – ухмыльнулся Крапивка. – Странно. В моем племени имена давали при рождении. – И у нас дают, – Эльм на ходу сорвал пучок травы с мохнатыми стебельками и принялся задумчиво его разглядывать. – Только знает его один человек. Старейшина. – Кола? – Нет. Настоящий старейшина, а не городской. Наши земли лежат далеко отсюда… там спокойно и мирно. Кругом леса, горы, болота и сотни озер. Там живет наше сердце. И там рождаются имена. – И как вы узнаете, как нарекли человека, когда приходит время принять настоящее имя? – Старейшина называет его, и все, – Эльм-Крапивка улыбнулся. – К слову, Ковыль говорит, что не дурно бы вам взяться за топоры и луки. – Почему? – удивился Ильгар. – Скоро узнаем. Вначале огорошил Кальтер. Он нашел целую россыпь следов, тянувшуюся через заросшую травой и мелким кустарником почву. Сказывалась близость реки, и влажная земля с примесями глины отчетливо сохранила отпечатки каблуков, подошв и даже босых ступней. В зарослях бузины стрелок нашел грязный обрывок мешковины, из какой обычно шьют штаны бедняки. – Шли прямо, не сворачивая – доложил удивленный Кальтер. – Думаю, к реке. – И то хлеб, – буркнул Барталин. – Много народу? – Больше пяти десятков. Есть старые следы, затоптанные и сухие. Но некоторые – свежие. Ночные, наверное. Ильгар распорядился насчет кирас и оружия. Двинулись вперед. Разговоры прекратились, все вели себя настороженно. Вскоре отряд встретил Ковыль. Помолодевшее лицо эйтара не выражало ничего, а вот в зеленых глазах плясали искорки волнения. – Нужно искать другой путь, – сказал он, теребя кончик бороды. – Реку нам не перейти. – Это еще почему? – удивился Альстед. – Что мешает? – Зло. Больше из следопыта не удалось выжать ни слова. Когда Дарующий рассвирепел и пообещал наказать упрямца, Эльм-Крапивка захохотал. Ильгар не понял, в чем дело, но вот чудо – Альстед успокоился. Сжал кулаки, выругался сквозь зубы и ушел к телеге. Ромар последовал за ним. Распределив дозоры и оставив мальчишку на попечение Тафелю, десятник спросил у Ковыля: – Далеко другой брод? До ночи успеем? – Не трогай его, – сказал Эльм. – Он видел то, что молодому эйтару видеть не следует… До брода идти больше семи дней вверх по руслу. Или переплавляться вплавь, но тогда придется бросить мулов и телегу. – Не пойдет, – возразил Ильгар. – Без припасов мы не протянем и недели в лесах. – В лесу протянем, – отмахнулся старый эйтар. – Он убивает, но и защиту дает. В болотах хуже. Главное – сегодня не загнуться… – Да что там такое, мать вашу?! – рявкнул Барталин. – Что там – у реки? Драконы? Демоны? Банда ростовщиков? Нет такой беды, которую невозможно было бы решить топором или словом. – Есть, – ответил молчавший до этого момента Стебелек. – Есть такая беда. Если хотите – покажу. – Одумайся, – Крапивка положил ладонь на плечо родичу. – Зачем тебе это? – Хочу проверить, – сказал молодой следопыт. – И знать. – Твои желания. Твоя жизнь. Я за тебя решать не стану, – сказал Эльм, а затем повернулся к оглушенному Ковылю. – Нам нужно найти укрытие на ночь. Ильгару не понравился этот разговор. Что за тайны в отряде? Конечно, он не мог заставить эйтаров выложить все как на духу. Но мог отправить с ними кого-нибудь из парней. А еще лучше – пойти сам. Чтобы знать. Чтобы быть готовым. Неизвестность убивает. – Показывай, – сказал десятник, – взгляну на ваше зло. Он снял кирасу и стеганку, чтобы было проще передвигаться. Взял с собой лишь кинжал и лук. – Стоит ли оно того? – спросил тихо Барталин. – Как можно оценить то, чего не знаешь? – усмехнулся Ильгар. – Вот вернусь, и расскажу. – Что нам-то делать? Ждать смерти? – Если до темноты эйтары не найдут пещеру или еще какое убежище – переверните телегу и забирайтесь под нее. Я возьму с собой Кальтера. Коли проблему можно будет решить стрелой – я предпочту именно такой выход. – Согласен. До берега идти было не так уж близко. Солнце клонилось к закату, когда земля окончательно приобрела желтоватый оттенок, травы стало совсем мало, в воздухе разлился густой запах ила. Стебелек срывал листья с кустарников, растирал их в ладонях и даже слизывал сок. Лицо молодого следопыта приобрело землистый оттенок, Ильгар слышал тихий шепот. Кальтер же с завистью поглядывал на эйтара. Тот умудрялся двигаться бесшумно и легко, совершенно не увязая в глине. – Дальше ползком, – прошептал следопыт. – Мы только посмотрим – и обратно. Луки мешали, одежда измаралась настолько, что Ильгара и спутников вряд ли можно было бы отличить от земли. – Глядите сами, – тихо-тихо произнес Стебелек, указав на крутой пригорок. – Я все и так понял. Ковыль был прав. Там Зло. Воины переглянулись. Осторожно поползли вперед. Глина желтой лентой тянулась вдоль голых берегов. Русло было широким, почти без изгибов. Но про реку Ильгар быстро забыл, когда увидел, что происходит на ее берегу. Внизу толпились люди. Десятки, а может даже и сотни. Обнаженные и жалкие. Двигались заторможено, будто в полусне. Чем они занимались, десятник не сразу понял. Зачерпывая горстями глину, люди несли ее к большому, засохшему и покрасневшему под ярким солнцем холму. Замазывали трещины, карабкались наверх, срывались, падали, разбивали лица и ломали конечности, но продолжали свой бессмысленный труд. Самое страшное – вокруг царило молчание. Ильгар поежился. В груди – чего не случалось еще ни разу! – поселился холод. Десятника не удивился, если бы на отметине Соарт засеребрился иней… – Проклятье, – прошептал Кальтер. – Что они делают? – Лепят из глины гору, – также тихо ответил Ильгар. – Как поступим? – Пока просто наблюдаем. Хочу понять, что их здесь держит. Люди явно не принадлежали себе. Одурманенные, они не обращали внимания на переломы, ссадины и раны. На земле лежали мертвецы. Некоторых уже тронуло разложение, всюду роились мухи. Картина была отвратительной. – Может, спустимся? – предложил, нервно облизнув губы, лучник. – Нельзя их так бросать. – Лучше сразу себе горло перережь. Не простой человек их сюда притащил… – Зло, – выдохнул Кальтер, – помнишь, что говорили эйтары? Это зло. Разве можно оставлять зло безнаказанным? – Возвращаемся к отряду, – приказал Ильгар. – Есть у меня кое-какие мысли. Нужно обсудить их с Дарующим. Советы был коротким, жарким и, к удовольствию десятника, закончился так, как ему и хотелось. Они решили освободить людей. Альстед поначалу воспринял предложение в штыки. Но Ильгар нашел нужные слова, чтобы убедить Дарующего. Сеятель требовал не оставлять зло безнаказанным. Он жизнь посвятил справедливости и наказал своим последователям поступать также. Жрецы поддержали десятника. Что мог возразить Альстед? С эйтарами дела обстояли хуже. Крапивка наотрез отказался вести своих ребят на Глину. Сошлись на том, что следопыты немедленно отправятся вверх по руслу и сами найдут отряд, – если воинам будет сопутствовать успех, – на другом берегу. Случись неудача, и Эльм узнает об этом сразу же. Старый эйтар повязал Ильгару на руку лозу и пожелал успеха. Через мгновение следопыты бесшумно растворились в бурьяне и зарослях. – Тафель и Партлин – вы охраняете жрецов, мальчишку и телегу. Двинетесь за нами, когда Морлин подаст сигнал. Держите дистанцию! Марвин, Морлин и ты, Снурвельд, остаетесь над обрывом. Я рассчитываю на ваши луки. Альстед? – Пойду вместе с вами, – ответил Дарующий. – Ромар стоит трех солдат, да и я кое-что умею. Доверюсь вашему… опыту. – Хорошо. Тогда вместе со второй группой проберетесь чуть выше по течению и зайдете с другой стороны. Вторая группа: близнецы и Барталин. Будете нашим «кулаком», если дела примут скверный оборот. Мы с Кальтером постараемся подобраться поближе к глиняному холму и разузнать, что и как. Без команды никто и пикнуть не смеет! За всю дорогу до берега никто не произнес ни слова. Только Марвин обиженно сопел, раздосадованный, что в этот раз не удастся поиграть со смертью. Но Дядька знаками объяснил: если дело примет скверный оборот, смерть сама поиграет с тобой. А будешь корчить из себя обиженную деву – схлопочешь промеж ушей. Язычник достаточно хорошо понимал «наречие перстов» и предупреждению внял. Приготовления были закончены, Ильгар дернул Кальтера за рукав и они осторожно спустились к берегу. Без доспехов и тяжелого оружия двигаться было легко. Стрелку немного мешал укороченный лук, но без него никак не обойтись. Чем ближе подбирались к людям, тем непереносимее становился смрад от ила, разложения, пота и испражнений. Пленные не обращали внимания на воинов. Носили и носили горстями глину. Ильгар заметил, что зрачки одурманенных словно затянуты зеленой пленкой. У многих шевелились губы, на них пузырилась кровавая пена. Какая-то женщина едва не наступила на руку Кальтеру, но тот ухитрился в последний миг увернуться. Царство молчаливого кошмара вызывало дрожь. А может, десятника бил озноб из-за поселившегося в груди холода. Несмотря на это, воин продолжал ползти к чудовищному нарыву из засохшей, спекшейся на солнце глины. Увиденная картина убедила Ильгара в правильности выбранного решения… Оказавшись возле строения, оба бойца привстали. Вжались спинами в горячие стены. Народу здесь толпилось еще больше, приходилось даже отталкивать и сбивать с ног самых ретивых строителей. У строения имелся вход. Располагался он на северную сторону и высотой достигал человеческого роста. Изнутри пахло сырым теплом. Ильгар жестами показал подчиненному, что следует подать сигнал «кулаку». Кальтер кивнул. Достал лук из наспинного чехла и весь арсенал – три стрелы. На древко одной из них была намотана ярко-алая тряпица. Лучник откатился в сторону, выстрелил в небо. Тряпица размоталась, захлопала на ветру… В тот же миг Ильгар выкрошил кусок глины и швырнул его в проход, чтобы выманить неприятеля. Достав тычковой нож и кинжал, затаился. Кивнул Кальтеру. Тот воткнул одну из стрел в землю, другую наложил на тетиву. То ли миг, то ли год прошел… Время замерло. Ничего не происходило. Тишину нарушали лишь шаги и вздохи несчастных строителей да влажные шлепки. Десятник задержал дыхание. Если кто-нибудь высунется из пещеры – сразу четыре стрелы устремятся в цель. Остальное он закончит парой ударов. В глубине глиняной берлоги царила тишина. Значит, придется переть на рожон, полагаясь на топоры и клинки. Но соваться в логово неизвестного врага – смерти подобно. А то, и чему похуже… как назло мимо прошел, приволакивая ногу, изувеченный ребенок. Ильгар сжал зубы. Надо идти до конца. Совсем рядом послышались тяжелые шаги. Это «кулак» шел, прокладывая дорогу сквозь десятки обнаженных тел. Досчитав до трех, десятник рванул вперед, перекувыркнулся и… едва не снес с ног высокую женщину, загородившую проход. Чудом сдержал губительный удар, отступил на шаг. И тут же пожалел о содеянном. Перед ним стояла не простая женщина. Скорее всего – и не человек вовсе. Длинные черные волосы доставали земли, скрывая сильное, густо измазанное красной глиной тело. Лицо можно было бы назвать прекрасным, но все портили узкие, змеиные глаза, что фосфоресцировали во мраке. Тонкие губы расползлись в подобии усмешки, обнажив два ряда тонких, белоснежных зубов. – Время для сна, человек… Ильгар почувствовал, как мимо него прожужжала пчела. Стрела сбила женщину с ног. Обычно Кальтер не промахивался с такого расстояния. Обычно. Но существо каким-то чудом ухитрилось качнуться в сторону, и снаряд угодил в плечо. Десятнику хватило мгновения, чтобы оказаться рядом со скорчившейся женщиной. Он пнул ее в висок, намотал волосы на руку и приставил к горлу тычковой нож. Противница извернулась, совершенно неестественно изогнувшись, проскользнула под Ильгаром, и оказалась за спиной. Казалось, ни рана, ни вырванный клок волос ее не тревожили. Она вцепилась когтями воину в плечо, рывком развернула и толкнула ногой в живот. Десятник врезался спиной в стену. В глазах потемнело от боли, но оружия не выпустил. Сумел увернуться от повторного удара. Взмахнул ножом, прочертив на предплечье противницы алую борозду… Проход в пещеру перегородила тень. Хлопнула тетива. Женщина молниеносно уклонилась, порвала дистанцию, сбила с ног Кальтера и отшвырнула в сторону, словно тот был пушинкой. И тогда внутрь берлоги вломился «кулак». Существо поняло, что дело плохо. В ее руке появилась глиняная свирель. – Еще шаг – и берег усеют трупы! – прошипела черноволосая нечисть. – Я не шучу. Барталин по приказу Ильгара остановил «кулак». – Разумный ход, – кивнула женщина, усаживаясь на подстилку из камыша, и совершенно не смущаясь своей наготы. Глина осыпалась с лица, обнажив молочно-белую кожу. – Что ты за тварь? – процедил сквозь зубы Ильгар. Холод проник в каждую его косточку; даже боль в разодранном плече не чувствовал. – Убейте ее! – проревел из-за спин бойцов Альстед. – Не разговаривайте с демоном! Ни один воин не пошевелился. Только Ромар сделал короткий шаг навстречу сидящей, но той стоило лишь приподнять свирель, чтобы чернокожий остановился. Женщина послала Дарующему холодную ухмылку. – Будь сейчас ночь – ты бы кричал гораздо громче, Человек-В-Железе. А потом замолчал бы навсегда. – Ты не ответила на мой вопрос, – десятник стоял, крепко сжимая нож и кинжал. – И еще: дернешься – голову отрежу. Ответом ему послужил смех. Слов не нужно, чтобы понять – легко чудовище не сдастся. Положит многих. Десятник ей верил. Улыбнулся сам – мол, готов рискнуть. – Предлагаю сделку, – прошипела женщина, сорвав оперение и ловко протолкнув стрелу, чтобы из раненого плеча с другой стороны вышел наконечник. Здоровой рукой легко обломала его. С чавкающим звуком вытащила стрелу. На лице не дрогнул ни один мускул! Нечисть вытерла ладонь об подстилку и продолжила: – Вы уйдете, оставив меня в покое, и этой ночью я не стану… играть. – Щедро, – хмыкнул в бороду Барталин. – Может, тебе еще платье сшить на прощание? Чтоб задницей не сверкала? – Не вам торговаться. Убьете меня – умрут люди. Наши жизни повязаны. Вы в худшем положении. – А может, все эти бедолаги выбрали бы смерть? – вспыхнул Дарующий. – Свою – в обмен на твою, проклятая тварь? – Не думаю. Люди будут цепляться даже за самую убогую жизненку. Я вас знаю. К тому же, не собираюсь убивать их… всех. Убежище почти готово – через две ночи отпущу остальных. Оставлю двух-трех мужчин покрепче для своих нужд. – Если будет, кого отпускать, – пробурчал Дядька. – Как повезет, – хмыкнула женщина. – Повторюсь: не вам торговаться. Уносите ноги, пока я не передумала. Ильгару хотелось убить чудовище. Зарезать, а потом бросить в костер, как поступали со всеми демонами. Но… нельзя рисковать. Вдруг, она и вправду может убить всех пленных? И действительно не станет играть ночью, а его отряд сумеет уйти, сохранив разум и волю? Выбора и вправду не было. – Нам нужно перейти реку по броду, – сказал Ильгар. – Мы оставим тебя в живых. Ты не станешь петь. Отпустишь людей через два дня. – Мое слово вам порукой. Моя кровь – заверение. Она подхватила обломок стрелы и наконечником прочертила через лоб глубокую рану. Кровь густо текла по щекам, но женщина улыбалась. За все время она ни разу не моргнула. Вытерла лицо ладонью и протянула ее Ильгару. – Ну же, Человек-С-Печатью, смелее! Они пожали руки. Было слышно, как ругается Дарующий. Его трясло от гнева, презрения и собственного бессилия. – Теперь можете идти, – нечисть откинулась на ложе. Последним из Убежища выходил Ильгар. Женщина окликнула его: – Постой, Человек-С-Печатью. Мне нужно кое-что тебе сказать. – Слушаю. – Мне плевать, что несет вас на другую сторону реки. Мне плевать, что будет с вами там, за лесами и Нарью. Но ты мне интересен. Из-за Печати. Она опасна, человек. И делает тебя уязвимым. Будь осторожен с теми, кто старше людей. Ты для них – как светлячок в беспросветном мраке. Но светлячок с осиным жалом, так что пощады не жди. Буду рада увидеть тебя снова. – Ты – зло? – Часть того, что многие привыкли называть злом. Но у зла много лиц, не все из них по нраву смертным. Не я заронила крупицу тьмы в себя, не я. И во мне есть… свет. Ильгар кивнул и вышел вон. Он все время – пока Партлин и Тафель искали более-менее пригодный склон для спуска мулов и телеги – простоял у входа в берлогу. Задумчиво глядел то на краешек солнца, то на узкую полоску противоположного берега. На темном небосводе вспыхнула первая звезда, закатная охра быстро теряла краски. Десятник продолжал мелко дрожать, словно только что выбрался из проруби и мокрым стоял на пути зимнего ветра. Он поглядел на руки. Пальцы не дрожали. Значит, колотит изнутри. От вопросов болела голова. Что за тварь? Откуда у нее такая мощь? Как почувствовала, что он заклейменный? Почему не убила его сразу, не порвала глотку, ведь ясно же, что просто не захотела! На эти вопросы ответить могли разве что эйтары или Сеятель. Но даже до последнего добраться проще, чем вытрясти из следопытов разъяснения. – Ма! – детский крик неприятно резанул по ушам. – Ма-а-а! Дан стоял на коленях рядом со скорчившимся телом. Мальчишка разгонял руками рои мух, толкал и тряс обнаженную женщину. Ильгар сжал зубы. Покосился на черный вход в глиняную хижину. Нож так и просился в руку. Воображение нарисовало картину, как лезвие входит межу грудями нечисти снова и снова. Дан, тем временем, вырвался из рук подоспевших жрецов, принес бурдюк с вином. Принялся поить мать. В это невозможно было поверить, но женщина слабо отвечала на заботу. Ее плечи дрожали, пальцы судорожно сжимались и разжимались, тело выгибалось, как от страшных судорог… Тихий мелодичный свист наполнил воздух. Ильгар сразу догадался, что это проделки черноволосой. Сам не помнил, как оказался рядом с мальчишкой. – Отойди. Подхватил несчастную на руки, быстро понес к телеге. Следом за ним спешил Дан. Тагль уже настелила плащей поверх мешков с крупами, что-то приговаривала. – Аккуратнее, – строго сказал жрица. – Она едва жива. Она заботливо укрыла спасенную одеялом, подожгла пучок лечебных трав. Запахло камфарой, хвоей и еще чем-то терпко-сладким. Десятник всмотрелся в лицо матери Дана. Изможденное и обсыпанное веснушками, но с правильными, тонкими чертами. Наверное, красивой женщиной была, но близкая смерть наложила отпечаток. Потрескавшиеся губы мелко дрожали, вместо слов из горла вылетало бессвязное бормотание, щеки и лоб обожгло солнце. Телега с плеском преодолевала брод, небо сверкало звездным серебром. Ильгар стоял по колено в теплой воде и смотрел на счастливого мальчишку. Как Дану удалось растормошить мать? Она выглядела мертвой! В чем дело? В вине? В желании, в горе? До него долетел смех. Десятник обернулся. Черноволосая стояла в густой тени, падающей от ее Убежища. В руке у нее была свирель. – И во мне есть свет, Человек-С-Печатью! *** Черноволосая сдержала слово. Утро застало странников не выспавшимися, мрачными, зато в своем уме. Это обнадежило Ильгара, хотелось верить, что жители Оврага все-таки вернутся домой. Три дня они пробирались по разъезженной тропе, останавливаясь затемно и выставляя в караулы по четыре человека. Колея, поросшая молодым кустарником, тянулась между рядами дубов и вязов бесконечно долго. Иногда спускалась в низины, дважды забирала круто вверх, словно ползла на холм. Земля очистилась от глины, стала жирной и мягкой, кое-где на поверхности проступали широкие лужи. Телега застревала в них, но воины легко освобождали ее из вязкого плена. Мать Дана металась в бреду, подолгу лежала без сознания, а когда приходила в себя, бормотала нечто бессвязное. Ильгара удивляло, что женщина все еще жива. Она была истощенной и слабой. Тагль проводила рядом с больной дни и ночи, но все ее припарки, травы и лечебные дымы не помогали. Это удивляло, поскольку жрецы Армии славились врачеванием. Десятник уповал лишь на то, что эйатры, когда догонят отряд, поделятся запасами своих чудодейственных трав. Дан был вялым. Но не отходил от телеги ни на шаг, докучал жрице вопросами. Дарующий держался в стороне, всем своим видом выражая презрение к окружающим. Словно спутники измарались в нечистотах. Договор с черноволосой называл позором, притом тактично умалчивал, что благодаря этому «позору» избежал участи несчастных селян. Ильгар плевал на упреки. Отряд шел к цели, вполне возможно, что жители Оврага уцелеют, а о большем и мечтать не приходилось. – Чертов индюк, – бурчал Дядька, зажав в зубах мундштук. Леса вокруг считались безжизненными, так что можно было не бояться привлечь возможных врагов запахом табака. – Рожу кривит, будто мы его уксусом поим… – Помолчи, – осадил его Ильгар. – Темнокожий пес может услышать. Все-таки Альстед командует отрядом. Хочешь получить десяток палок за оскорбление старшего? – Упаси Сеятель! – Барталин едва дымом не подавился. – Может, пойти самому доложить? – задумчиво проговорил Тафель. – А что – интересно же посмотреть, как нашего старого пенька по горбу хлестать будут! Больно важный в последнее время сделался… – Заткнись, – ответил Дядька беззлобно. – Давно пора лишить тебя чарки вина перед сном. Ты ж не воин теперь, а погонщик мулов и отважный страж телеги. – Ничего-ничего, – насупился лучник, – рука заживет – я тебе тупой стрелой в задницу выстрелю в разгар битвы. Будешь знать. – Лучше острой стреляй, чтобы наверняка. Иначе я тебе весь колчан запихаю туда, где мозги прячешь… Настроение у воинов заметно улучшилось. Половина пути пройдена, скоро они переберутся через тонкий клин леса и окажутся у русла Нарью. По спокойной реке можно сплавиться на плотах, благо, приречные поселения заключили союз с Армией еще девять лет назад. К вечеру четвертого дня их нагнали эйтары. Эльм мрачно выслушал рассказ о встрече с тварью. Покачал головой. – Нельзя доверять таким созданиям. Они – зло. И вы совершаете зло, идя у них на поводу. – А что мы могли сделать? – усмехнулся Ильгар. – Я даже не знаю, откуда она взялась. Могла прикончить меня дважды, но продолжала играть! Не думаю, что даже навались мы все вместе, нам удалось бы прикончить ее. – Она – ошибка тех, кто создал Ваярию. И существа, подобные ей, могущественнее иных богов… или демонов, как называете их вы. Крапивка сорвал крохотный придорожный цветок воробейника и колючий стебель осота. Протянул оба растения Ильгару. – Вот. Не могу сказать ничего больше. Если подумаешь, как следует, все поймешь сам. Развернулся и ушел, оставив десятника недоуменно разглядывать цветок и сорняк. Еще день они пробирались вдоль поплотневшей стены из дубов. Старых, обомшелых, в наплывах коры. В тени исполинов было прохладно, редкие лучики солнца пробивались сквозь густую листву. Дичи хватало, каждый вечер Партлин стряпал жаркое или густые каши на сале. Немного пришедший в себя Ковыль показал, как коптить мясо, перекладывая его листьями лопуха. К вечеру небо затянуло хмарью, прошел холодный летний дождь. Где-то вдали громыхало, небо расчерчивали сине-красные всполохи. Шатер из переплетенных ветвей вновь защитил путников. Ильгар с облегчением наблюдал, как ветер уносит тучи. Десятник даже улыбнулся – неужели теперь до конца дней будет бояться ливней и гроз? Эйтары отпаивали Варлану, мать Дана, маслянистыми резко пахнувшими эликсирами. Эльм обмолвился, что некоторые декокты содержат вытяжку из ста видов трав, и с ними нужно быть крайне осторожным. Где лечение, там и яд. Вскоре женщина перестала бредить и дрожать от холода. На привале ее омыли водой из крохотного родничка, а Унгрену удалось влить ей в рот немного бульона. А еще следопыты поделились мазью, заживляющей мозоли и стертую голенищами сапог кожу. В долгом пути такая мазь – дороже золота. Альстед оттаял. Перестал воротить нос, начал разговаривать на привалах и даже частенько вклинивался в беседы солдат. При всей заносчивости, он был человеком опытным и мудрым. Впрочем, Сеятель не станет раздавать бесценный Дар кому попало. *** Нарью превосходила шириной Безымянную примерно вдвое. Зато была спокойной, не оглушала рокотом и не взбивала пену вокруг острых камней и обломков скал. Берег порос буйной зеленью, вечерний воздух звенел от стай комаров и мошкары. Толща воды тянулась на юго-восток, к морю. – Выше по течению должно быть крупное поселение плотогонов, – сказал Эльм. – Если будем идти ночью – завтра утром окажемся на месте. – Отлично, – отозвался Ильгар. – Передохнём сутки. Время терпит. Думаю, ночной марш нам не повредит – а то мои парни совсем обленились… Вдоль берега тянулась едва заметная колея. Телега по ней ползла с трудом, приходилось часто останавливаться. То ли от тряски, то ли от эликсиров в себя пришла Варлана. Женщина резко села. Непонимающе огляделась и пронзительно закричала. Поперхнулась кашлем, ее трижды вырвало. Тагль уложила несчастную на постель, вытерла лицо и напоила водой с брусничным соком. Дан заботливо укутал мать одеялом, зашептал что-то. Но та его не узнавала. Вместо слов из горла вылетали изжеванные звуки. Варлану знобило. Десятник подождал, пока женщина успокоится, и велел продолжать путь. Жрица подошла к Ильгару и сказала, что лучше бы сейчас больной побыть в покое, жесткая тряска могла свести на нет все усилия эйтаров. Пришлось проявить жесткость и сказать, что никаких остановок больше не будет. Он не мог заставить ждать отряд из-за одной женщины. – Дотянет до поселения, – ответил десятник негромко, – хорошо. Умрет… значит, так тому и быть. Мы сделали для нее все, что могли. Тагль кивнула и поспешила к Варлане. – Шевелитесь, девки! – прикрикнул Ильгар на своих бойцов. – Весь следующий день я хочу проспать под крышей, лежа на мягком тюфяке! Любой, кто задержит нас хоть на мгновение, до конца похода будет чистить мулов и соскребать грязь с осей… в общем, станет таким, как Тафель! – Суровое наказание! – поддакнул Партлин. – Уж лучше сразу мечом в пузо. – А пошли бы все куда подальше! – гаркнул Тафель.
Морана, лады) Читала док, который Сева скинул, отметила кое-что. Возможно все уже поправлено или это просто ИМХО...
"нечета жесткому, сухому мочалу, росшему вокруг". - по-моему все-таки раздельно. не чета. слово "румяны" вместо "румяна", наверное использовано нарочно? "Сарлуги, как они называл себя" - называли? "Красная пыль царапал глотку, " - царапала? "реальных существ,внезапно" - не хватает пробела В сущности, мы мало отличаемся о них" - от них? мешочки с особой стружкой делающей огонь сигнальных костров синим." - зпт после "стружкой! Немного прибалдела от "еще не загустевшей изгороди") Может все-таки упомянут что имеется в виду зеленая изгородь?) "С десятника сем потов сошло." - семь? "Хитрый и верткий Тафель, не взирая на сломанную руку" - "невзирая" слитно? "Отныне у каждого была своя часть мир, над которой" - мира? "Испытания сблизило их." - Испытание? или сблизили? И вот это момент: "Лучи восходящего солнца делали ее четкой на фоне светлеющего неба. Сердце девушки взволновано затрепетало. Скорняк! Он был здесь, наблюдал за испытанием. И в его взгляде сквозило беспокойство за нее. Ошибиться не возможно." во первых "невозможно" все-таки слитно. Во-вторых... он же далеко стоит. КАК можно прочесть что-то во взгляде человек который так далеко? Может я торможу или не так поняла. Но шагов 50 между вами - и все. По взгляду ничего не скажешь. Мимика, жесты - еще как то можно, но взгляд... Глаза - зеркало, но очень маленькое зеркало. А конкурс памяти Николая Лазаренко?
SBA, Сева, файлик есть только в таком виде: место с ошибкой выделено жирным и все, больше там ничего не написано. Будет ли толк? Поиск в Ворде выдаст вам все фразы, которые я отметила тут. По роману. Может это странно, но мои симпатии на стороне Наи. Девочка очень и очень целеустремленная. И как-то... На мести она не зациклена, а может быть, просто ее целеустремленность выводит ее желания и мечты за пределы одной этой этой цели. Она не выгладит фанатиком веры в то, что обязательно надо отомстить, ее это изнутри не жжот. А от Ильгара только и слышно - "это Соарты во всем виноваты! Смерть им!" Его целеустремленность у меня не вызывает положительных чувств. Почему-то он выглядит больше предателем чем вообще все предатели о которых я до этого читала. И может дело еще в том, что мне очень не нравится то, чем он занимается - приведение всех вер к общему знаменателю. Конечно, "боги" всякие бывают, и как потом выяснилось из предыстории Ваятелей, их тоже тронула посеянная Тьма... Но было и: "
Цитата (SBA)
До него долетел смех. Десятник обернулся. Черноволосая стояла в густой тени, падающей от ее Убежища. В руке у нее была свирель. – И во мне есть свет, Человек-С-Печатью!
- и этот момент трогает и подкупает. В это веришь больше чем в разглагольствования на тему что все боги кроме Сеятеля - Зло. Что запомнилось: рассказ истории Ваятелей, их видения в пещере. Класс. Испытания Наи и встреча со Скорняком. Погибший мальчик-сарлуг. Эйтары -следопыты. А конкурс памяти Николая Лазаренко?
Ваша Полынь в любом случае послужила одним из толчков к моей писанине, за что вам огроменное спасибо. Решила в итоге для себя, что вот выпущу героиню в свободный полет и сразу рвану вас дочитывать. 
