Остановимся теперь на печатной судьбе сказки «Конёк-горбунок». Стоило только Плетневу ознакомиться со сказкой Ершова, как с его подачи в мае того же 1834 года первая часть была опубликована в журнале «Библиотека для чтения». Редактор журнала О. Сенковский предварил публикацию очень лестным предисловием, где сообщал о «новом, весьма примечательном даровании... юном сибиряке, который ещё довершает своё образование в здешнем университете» и добавлял, что «читатели сами оценят его достоинства и силу языка, любезную простоту, весёлость и обилие удачных картин, между которыми заранее поименуем одну – описание конного рынка – картину, достойную стоять наряду с лучшими местами русской лёгкой поэзии».
А в сентябре 1834 года «Конёк-горбунок» вышел уже полностью и отдельным изданием. Полностью-то полностью, да не совсем. Цензура изрядно поработала над текстом, и читатель мог только догадываться, что скрывается за многоточиями вымаранных строчек. А скрывались в них все панибратски-непочтительные обращения Ивана к царю, а также такие пассажи царя, как:
«Закричал (от нетерпенья),
Подтвердив свое веленье
Быстрым взмахом кулака:
«Гей! Позвать мне дурака!» (были удалены последние две строчки - С.К.)
По иронии судьбы цензором был университетский учитель Ершова А. Никитенко.
Наряду с похвальными откликами на сказку были и нелестные. Например, Виссарион Белинский написал следующее:
«Как бы внимательно ни прислушивались вы к эху русских сказок, как бы тщательно ни подделывались под их тон и лад и как бы звучны ни были ваши стихи, подделка всегда останется подделкою, из-за зипуна всегда будет виднеться ваш фрак. В вашей сказке будут русские слова, но не будет русского духа, и потому, несмотря на мастерскую отделку и звучность стиха, она нагонит одну скуку и зевоту. Вот почему сказки Пушкина, несмотря на всю прелесть стиха, не имели ни малейшего успеха. О сказке г. Ершова – нечего и говорить. Она написана очень недурными стихами, но, по вышеизложенным причинам, не имеет не только никакого художественного достоинства, но даже и достоинства забавного фарса».
Обычно проницательный критик ошибся – русский народ очень быстро признал сказку своей. Друг и биограф Ершова А. Ярославцов писал автору сказки, что сам видел, как канцелярский чиновник переписывал «Конька-горбунка» от руки. Ну а самым ярким опровержением слов Белинского стало то, что, вышедшая из народной стихии, сказка Ершова умудрилась естественным путем в эту стихию и вернуться. Образы и сюжеты авторской сказки стали сами оказывать влияние на фольклор! Недаром А. Афанасьев включил «Конька-горбунка» в свой знаменитый сборник русских народных (!) сказок!
К сожалению, слава сказки не грела своими лучами самого автора. Умер его отец, начались проблемы со здоровьем из-за влажного питерского климата, и самое главное – Ершов никак не мог найти работу.
Пришлось «юному дарованию» в 1836 году вернуться в сибирский Тобольск и стать преподавателем в гимназии. Планы вернуться в Санкт-Петербург в 1838 году так и не сбылись. Погиб Пушкин, мечтавший издать «Конька-горбунка» «с картинками и выпустить ее в свет по возможно дешевой цене, в огромном количестве экземпляров». Никто из столичных знакомых помочь Ершову с трудоустройством не смог (или не захотел). К тому же сам писатель женился на вдове с четырьмя детьми и полностью погряз в провинциальном быту. Однажды в налете «хандры» он даже сжег все свои рукописи и прочие заметки, о чем сам очень жалел (а уж как жалели последующие литературоведы!).
Литературное творчество, расцветшее в петербургский период, тоже пошло на спад. Остался нереализованным смелый замысел 10-томной поэмы «Иван-царевич и серый волк», от которой остались лишь небольшие фрагменты. Другие стихи, рассказы и пьесы особого успеха не имели (разве что Ершов поучаствовал в пьесе «Черепослов» известного проекта «Козьма Прутков»). Так и остался Петр Павлович автором одной книги. Зато какой!
Карьера «Конька-горбунка» продолжалась. В 1840 г. выходит второе, а в 1847 г. – третье издание сказки (последнее даже без договора с автором). Оба издания сохраняли те же цензурные многоточия, что и первое.
В 1851 г. издатель П. Крашенинников хотел очередной раз издать «Конька-горбунка», но цензура внесла столько дополнительных правок, что текст потерял цельность. Цензор пишет следующий отзыв: «По содержанию сказка предназначается для простого народа, и заключается в бытии не естественном, как царя сварили в котле, а царица вышла замуж за Иванушку дурачка… Полагаю такой рассказ не соответственным понятиям и образованиям».
Когда же спустя три года Ершов просит издать сказку – хотя бы и с купюрами – цензор отказывают ему даже в этом в этом, заявляя: «В забавных превращениях, которые делал дурачок с помощью Конька-горбунка, встречаются выражения, имеющие прикосновение к поставленным от правительства властям...».
Как тут не вспомнить слова коварного спальника из самой сказки:
«…Донесу я в думе царской,
Что конюший государской –
Басурманин, ворожей,
Чернокнижник и злодей;
Что он с бесом хлеб-соль водит,
В церковь божию не ходит,
Католицкой держит крест
И постами мясо ест».
В результате в середине 1850-х сказка Ершова оказывается почти забытой. Но вот умирает Николай I, смягчается политический климат, и тот же Никитенко, что был цензором первого издания «Конька», убедил нового министра просвещения А. Норова разрешить печатать сказку Ершова, да еще и без цензурных лакун.
А. Норов: «Одобрить это сочинение к перепечатанию, как по заслуженной его литературной известности, так и по общему его направлению, которого благонамеренность не нарушается лёгкими, безвредными шутками».
Пользуясь случаем, Ершов сам отредактировал новое издание – добавил кое-какие детали, сделал рифмовку более точной и добавил в текст множество простонародных слов и оборотов. 4-е издание вышло в 1856 году. Последние же правки Ершов внес в 5-е издание 1861 года, текст которого и стал считаться каноническим, наиболее полно выражающим волю автора.
При жизни Ершова «Конек-горбунок» будет переиздан еще два раза (1865, 1868). Самого же автора жизнь не балует. Его жена умирает, он женится второй раз, но через несколько лет умирает и вторая жена. Из 15 детей 11 умерли еще во младенчестве. Единственный карьерный успех – из преподавателя гимназии он становится ее директором – ненамного улучшает материальное благополучие Ершова. Его бывшему ученику и мужу его падчерицы – известному химику Дмитрию Менделееву – удается выхлопотать пенсию, и больной 50-летний Ершов уходит с работы, чтобы спустя четыре года почить в том же Тобольске.
Когда в 1869 г. «Санкт-Петербургские ведомости» сообщили о смерти автора «Конька-горбунка», многие удивились: «А мы думали он уже давно мертв».
Смерть Петра Павловича Ершова нисколько не повлияла на популярность «Конька-горбунка». В дореволюционной России сказка переиздавалась 26 раз и вызвала массу подражаний и подделок (только в 1870-1890-х годах вышло около 40 поддельных «Коньков-Горбунков»). Самым популярным «кавером» стала, вышедшая в 1906 г., книга «Конек-скакунок» С.. Басова-Верхоянцева – настоящий политический памфлет, написанный по горячим следам революции 1905 г.
В Советском Союзе сказка о простом парне и царе-самодуре стала еще популярнее и переиздавалась более 200 раз. Правда, и здесь не обошлось без цензурных перегибов. В 1922 г. цензору не понравилась сцена, где народ кричит царю «ура», а также строка «Вишь, что, старый хрен, затеял: хочет жать там, где не сеял!», в которой он усмотрел... «порнографию». В 1934 г. цензоров смущала уже вся сказка, в которой, как они писали, изображена «история одной замечательной карьеры сына деревенского кулака».
Но здравый смысл победил, и успех сказки был мощно подкреплен замечательными художественным 1941 г. (реж. А. Роу) и мультипликационным 1947 г. (реж. И. Иванов-Вано) фильмами.
Блестящего наследника заданной народно-пародийной традиции Ершов обрел в лице актера Леонида Филатова, написавшего в 1985 г. свой «Сказ про Федота-стрельца, удалого молодца». «Сказ» открыто отсылал нас к стилю «Конька-горбунка», но его сатира обретала актуальный социальный оттенок.
«Хороша ль, плоха ли весть, -
Докладай мне все как есть!
Лучше горькая, но правда,
Чем приятная, но лесть!
Только если энта весть
Снова будет – не Бог весть,
Ты за эдакую правду
Лет на десять можешь сесть!..»
Но вот в 1996 году на славное имя Ершова впервые набежала тень. Нет, «Конька-горбунка» не собирались запретить, его просто хотели отобрать... у автора. Первой «ласточкой» стала статья А. Лациса «Верните лошадь!», где автор уверенно требует отдать лавры Ершова... Пушкину. Через какое-то время В. Перельмутер издает «Конька-горбунка», на титульной обложке которого уже откровенно красуется имя Пушкина (правда с вопросительным знаком), а потом к делу Лациса-Перельмутера активно подключается В. Козаровецкий.
Как же выглядит история «Конька-горбунка» в изложении троицы «разоблачителей»? А выглядит она так. Пушкин пишет «Конька-горбунка», но понимает, что не сможет издать его под своим именем. Мол, уж много он позволил в сказке политических аллегорий. Так в образе коварного спальника выведен никто иной, как шеф николаевских жандармов – Бенкендорф; кит, мучающийся от того, что проглотил «три десятка кораблей» – это государство, осудившее декабристов, а царь, волочащийся за молоденькой девицей – и вовсе сам Николай I, оказывающий знаки внимания жене Пушкина.
Для того, чтобы сказка всё же увидела свет, Пушкин замышляет хитроумную мистификацию, к которой привлекает Плетнева и других необходимых лиц. Плетнев находит наивного студента в бедственном материальном положении и предлагает ему за плату переписать рукопись «Конька» и поставить под ней своё имя.
По мнению Лациса-Перельмутера-Козаровецкого это многое объясняет – и то, как удалось юноше в 18 лет написать такую гениальную сказку, и то, почему после ему не удается написать ничего подобного, и то, почему он сжег свои рукописи и дневник. На этом исследователи не успокоились. Они решили, что Ершов своими правками в изданиях 1856 и 1861 годов только испортил и исказил первоначальный вариант «Конька», написанный ясным языком Пушкина. Поэтому было решено «исправить» теперь самого Ершова.
В. Козаревский:
»...мне пришлось самому взяться за восстановление пушкинского текста и его издание. Я проанализировал редакцию издания 1834 года, все исправления и дополнения 1856 года и окончательный текст сказки сформировал по принципу: во всех случаях, когда исправления текст очевидно ухудшают, они отбрасываются как ершовские ; в тех случаях, когда исправления текст заметно улучшают, они принимаются – как пушкинские, в остальном (где преимущество той или иной редакции не столь очевидно) положившись на собственную интуицию в движении за ходом пушкинской мысли».
Какое самоуверенное заявление, не правда ли? Интуиция – это конечно, вещь хорошая, но давайте посмотрим, так ли уж сильно ухудшил Ершов первоначальный текст. Начнем со знаменитого первого четверостишия, того самого, которое, по утверждению издателя Смирдина, написал сам Александр Сергеевич. В первом издании оно звучало так:
«За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе – на земле
Жил старик в одном селе».
В издании 1861 г. Ершов заменяет третью строчку на «Против неба – на земле», и, по мнению многих, эта правка более, чем удачна – в первом случае выражение излишне и бессмысленно (ну с чего бы старику жить на небе?), во втором – оно становится поэтичным и образным. Забавно, что с 1915 г. эти четыре стиха даже печатали в Пушкинских собраниях сочинений (вместе с Ершовской правкой!), пока в 1936 г. М. Азадовский не убедил литературоведов, что авторство Пушкина здесь не так уж ясно – мол, вряд ли Ершов при его пиетете перед Александром Сергеевичем решился бы править его строки. Здесь еще можно поспорить – допустим, я не думаю, что пиетет помешал бы настоящему поэту внести более удачную правку в свое же произведение (Пушкин-то на авторство не претендовал и вообще доля участия роли Пушкина в «Коньке-горбунке» неизвестна).
Насчет остальных правок, конечно, можно спорить. Да, Ершов действительно заменил очень много ясных слов и выражений на просторечные – ну, так их и в первом варианте было хоть отбавляй (а это не характерно для языка сказок Пушкина). Здесь вполне ясно желание автора еще больше приблизить сказку к народной речи.
Есть, конечно, и неблагозвучные замены – например, «Если ж нужен буду я / Если ж вновь принужусь я...» – но ведь можно привести и другие примеры.
См. отрывок из 1-го издания и рядом (в скобках) исправленные позже строчки:
«Кобылица молодая,
Задом, передом брыкая, (Очью бешено сверкая,)
Понеслася по полям, (Змеем голову свила)
По горам и по лесам. (И пустилась как стрела.)
То заскачет, то забьётся, (Вьётся кругом над полями,)
То вдруг круто повернётся. (Виснет пластью надо рвами,)
Но дурак и сам не прост – (Мчится скоком по горам,)
Крепко держится за хвост. (Ходит дыбом по лесам)«.
»На него дурак садится, (На конька Иван садится,)
Крепко за уши берет, (Уши в загреби берет,)
Горбунок-конек встает, (Что есть мочушки ревет.)
Черной гривкой потрясает, (Горбунок-конек встряхнулся,)
На дорогу выезжает; (Встал на лапки, встрепенулся,)
Вдруг заржал и захрапел, (Хлопнул гривкой, захрапел)
И стрелою полетел»
Остальные доводы сторонников «мистификации» рассыпаются уже только потому, что они документально не подтверждены, а иногда и грубо искажают известные факты. Допустим, почему Пушкин побоялся издать под своим именем «Конька», но спокойно издал в том же году не менее «крамольную» сказку «О золотом петушке»? И почему это не может быть авторов, прославившихся только одной книгой? А Грибоедов с «Горем от ума»? А Кен Кизи с «Над кукушкиным гнездом»?
По этому поводу очень метко пошутил тюменский журналист А. Омельчук – «Если Пушкин – наше всё, так отдадим ему всё наше?!». Впрочем, кроме «пушкинской» есть еще и другая теория – о том, что «Конька-горбунка» написал музыкант-арфист Николай Девитте (да еще и отдельные удачные стихи Ершову подкидывал), которую я здесь даже разбирать не хочу. Всех желающих подробно узнать мнение специалиста насчет «пушкинской мистификации», рекомендую ознакомиться со статьей Т. Савченковой «Конёк-Горбунок» в зеркале «сенсационного литературоведения».
Ну а вердикт запросам Козаровецкого в Пушкинскую комиссию подвел в 2009 г. ее председатель В. Непомнящий:
«Ты сначала докажи, что это был Пушкин, а потом разоблачай Ершова. Известно, что Пушкин написал первые четыре стиха и внес поправки в текст Ершова, все остальное – домыслы. Выдумку нельзя опровергнуть, по крайней мере Институт мировой литературы и Пушкинская комиссия этим заниматься не станут».
П. Ершов: «Конек мой снова поскакал по всему русскому царству. Счастливый ему путь! Заслышав похвалу себе от таких талантливых людей, как Пушкин, Жуковский и Плетнев, и проскакав за это время всю долготу и широту Русской земли, он очень мало думает о нападках господствующей школы и тешит люд честной, старых и малых,.. и будет тешить их пока русское слово будет находить отголосок в русской душе, т.е. до скончания века». Автор: Сергей Курий http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-52954/ 
