А почему бы, собственно говоря, и нет? Это продолжение "розового" долгостроя. Чего ему пылиться в папке. Пусть пылится тут. Собсна, вот здесь первая часть: Зарницы смуты (Розы-1)
А отсюда начну вторую. Как всегда - громадное мерси Моране за всеобъемлющую помощь. Замечания, коли есть чего сказать, принимаются с радостью и удовольствием.
Карта та же:
Пролог Эхо эха
– Ешь. – Не хочу. – Ешь. – Не буду. – Почему? – Аппетита нет. – С чего вдруг? – Настроения нет. – С чего вдруг? – Ты меня из дома похитила! – Прям уж похитила… – …взяла в заложники моего брата! – Он наставил на меня лук. – …обвинила меня в магии! – Это не повод угрожать невинной и беззащитной девушке. – Не такая уж и беззащитная… ты – колдунья! Да не такая уж и невинная, если верить россказням смазливого хлыща Ланта. – Замолчи и ешь! – Не хочу! – Знаешь, сколько стоит клубника? Зимой? На Севере? – Я не просила покупать – сама ешь! Тай пожала плечами и придвинула миску к себе. Клубника – крепко сказано, кончено. Жиденький багрянец летней ягоды был еле заметен в овсянке, но запах чувствовался. И вкус, впрочем, тоже. Колдунья с наслаждением отправляла в рот ложку за ложкой, ощущая, как горячая каша обволакивает желудок. – У меня несварение случится, если не перестанешь так злобно таращиться, – Тайдеона Халбиб улыбнулась спутнице. Девчушка, сидевшая напротив, сложила руки на груди и не по-детски сурово свела брови к носу. – Врунья. Колдунья. И транжира. Поверить не могу, что ты мне нравилась. – Ох, Эрда, ты даже не в первой сотне тех, кто во мне разочаровался! – Тай хихикнула. – Поверь, хуже спать я не стану. А вот ты мне еще спасибо скажешь. Когда-нибудь. Пока же благодарить девчонке ее и вправду не за что. Ворвалась в жизнь, как врывается неожиданный порыв ветра в окошко, сваливая на пол цветы и срывая занавесь. Вытянула из дому, настроила против бедного ребенка горцев, а теперь таскает за собой по трактирам и харчевням в мелких приграничных городишках. Не лучшая жизнь для малышки, но что делать, когда тайна сама плывет в руки? Эрду нельзя было оставлять в деревне. Зиму-то они переждали, видели далекий огонь на маяке, вместе пировали и веселились. Но с первой оттепелью Тайдеона начала действовать, ведь если она нашла, то и другие смогут. Поставила на уши деревню, разыграла довольно мерзенький спектакль с лже-даром Эрды. Заверила родню, что девочку нужно срочно увезти в Университет, иначе случится нечто жуткое. Лишь ее братец не поверил в байку, сочиненную за зиму Тай. И едва все не испортил. Пришлось спеленать дурака, расшибить для эффектности каменный колодец и запугать горцев до икоты. Колдунья не умела отступать. – И что мы делаем? – вздохнула девочка. На спинке ее стула висел туго набитый вещами матерчатый мешок, крепкий дорожный посох стоял, прислоненный к столу. Отставив опустошенную миску, колдунья улыбнулась. – Собираем цветочки. А если точнее – розы. Она положила на стол диковинный камень, покрытый мерцающими стрелками. Одна из них замерла, упершись в сторону Эрды. Другая, налившаяся светом и едва заметно подрагивающая, указывала на запад. К Мискареллю. Не спрашивайте, кто и где. Не задумывайтесь, почему. Наша история не застыла на континенте. Не застоялась, огражденная водами четырех морей. Она жила без нас. Там, где, казалось, жизни больше нет. Сомкнув зубы, рвалась вперед, как взбесившаяся лошадь, увлекая повозку привычной жизни в бездну.
Ветер гнал по небу серые тучи. Жалобный вой летел над ледяными степями, уносясь вдаль к замерзшему морю. Умирающий волк рухнул на жесткую, покрытую снегом подстилку из жухлой травы и мха. Язык вывалился, затянутые старческой пленкой глаза не видели ничего, кроме фигуры, занесшей над головой руку. Хрустнуло. Арво выдернул из черепа старого волка лезвие кремневого топора. Кровь быстро стыла на обточенном острие. Охотник нагнулся над тушей, его ноздри трепетали, улавливая незнакомые запахи. От хищника пахло кровью, снегом, старостью и… зеленой травой. Арво не знал, как она выглядит, не знал и других цветов, кроме белого, черного и красного. Зато память предков сохранила легенды о том, что находится там, за морем. Сохранила запахи. А запахи хранили боль. Арво выпрямился, посмотрел на чернеющее небо. День короток, а ночь сурова и не прощает тех, кто не успевает вернуться в деревню до темноты. Забросив на плечи уже закоченевшего волка, охотник быстро пошел по собственным едва различимым следам, что остались на ледяной корке. Лето заканчивается, скоро на степи набросится голодная зима. Грядет долгая ночь. И когда мифическое Светило перестанет нагревать облака, а сумерки сгустятся на сотни дней, наступит Великая Стужа. «Жизнь отдам, – думал Арво, поднимаясь на высокий холм, за которым укрылась его деревня, – чтобы увидеть Светило на чистом небе…» Рык забурлил в глотке, вырываясь сквозь зубы паром. Никогда ему не увидеть его. Их племени не под силу дойти до края земли, не одолеть грохочущего волнами моря, чтобы перебраться на далекий континент, где зима быстротечна, небо чисто от тяжелых туч, а ветра игривы и ласковы. На пути к далекому берегу стоят племена тауров, опасные звери и враждебные кланы. Льдистое море. Штормы. Охотник остановился на вершине холма. Внизу тлела искорка жизни: полтора десятка юрт, охватывающих полукругом каменный очаг, в котором полыхало синее пламя. Шаман бережно следил за тем, чтобы огонь не погас, постоянно подкармливая его снегом. Это и была та самая искра, что не давала клану сгинуть под напором стихии. Огонь давно не пугал народы ледяных степей. Наоборот. Арво вскинул голову к небу. Вой охотника был на порядок мощнее и внушительнее волчьего. Когда из деревни прибежали юнцы и забрали заиндевелую тушу, Авро отправился не к вожаку стаи, как того требовали обычаи, а сразу к шаману. Старый Мохвол прожил на свете вдове дольше соплеменников, а знал – трижды больше. Только он привечал опального племянника вождя; ведь каждый в их деревне знал, что Арво – слабейший в роду. Значит, зиму не переживет. Так чего водиться с тем, кто увянет, не дождавшись нового рассвета… Охотник повел затекшими плечами. Откинув полог, вошел в теплую юрту. Шаман сидел на своем исписанном рунами камне и пристально разглядывал десяток резных костяшек, брошенных на медвежью шкуру. – Что говорят пращуры? – ухмыльнулся Арво. – Переживет деревня зиму? – Пращуры молчат, – сухо ответил Мохвол, приглаживая осыпанные сединой и прореженные временем волосы. – Зима будет необычной. А лето... лето принесет перемены. Шаман протянул Арво деревянную кружку с парующей водой, приправленной терпкими травами. Тот благодарно кивнул, отхлебнул горячего варева. – Загляни ко мне завтра, – Мохвол посмотрел прямо в глаза гостю. – Мой ученик принес кусок странного камня из большого грота возле Красной отмели. – Храбр, – оценил Арво. – Как ему удалось обойти стражей клана Заката? – Косвельт порой пугает даже меня. Но мы переоцениваем силы закатников. Они плохие охотники и неважные бойцы, – отмахнулся шаман. – Беда в том, что мужских особей в их клане втрое больше, чем в нашей деревне. Приходится платить дань. Холодные глаза Арво вспыхнули. Белые, хищные клыки заскрипели, на лбу появились капли пота. Он прорычал: – Дань? Дань! Разве мы беззащитные сосунки, что трясутся от одного вида пролитой крови? – он бросил секиру на пол. – Почему должны отдавать наших женщин тем, кого легко разобьем в открытой схватке? – Так велел вождь, – в голосе Мохвола покорности было не больше, чем в пламенной речи молодого сворга. – Лучше попридержи ярость. Следующая весть еще хуже… Обленна уходит. Вместе с ней идут Камалла, Ольцисса и Брана. – Обленна? Брана? – На Арво было страшно смотреть. – Моя сестра и избранница? Я сейчас же иду к вождю. Я не допущу, не дам!.. Он вскочил, едва не опрокинув жаровню с горячими камнями на ноги Мохволу. На полпути к выходу, его руку обхватили жесткие, будто каменные пальцы. – Даже не думай об этом, молокосос! – просипел в ухо злой голос шамана. – Тебя изгонят, как нарушителя заветов. Нельзя перечить вождю. – А я и не стану ему перечить! – улыбнулся Арво. Полы шатра сомкнулись за его широкой спиной. Было слышно, как хрустит мерзлый грунт под подошвами сапог. Мохвол некоторое время стоял возле входа и напряжено смотрел на пляску теней на стене. Улыбнувшись, распахнул полог и громко крикнул: – Косвельт! Утро застало Арво уставшим, злым и промерзшим до костей. Ему пришлось нарушить один из старейших заветов предков и выйти из дому, когда с небес на землю смотрела сквозь тучи загадочная и холодная луна. Стараясь не создавать лишнего шума, молодой сворг выбрался за пределы деревни. Он не любил бледного лунного света, что лишь редкими ночами пробивался сквозь толщу туч, а вот звезды, наоборот, манили. Молодой сворг растаял в сумерках. Он знал тропу, по которой сегодня поведут женщин, предназначенных клану Заката. Нужно подкараулить их и перебить охрану, а потом… потом видно будет. Косвельт появился внезапно. Даже чуткое ухо Арво не услышало легкого хруста ледка под ногами. Ученик шамана хитро улыбался, опираясь на длинный гибкий лук. Из-за спины выглядывал кожаный колчан, наполненный стрелами, на поясе висел короткий кремневый нож. – Чудная погодка. – Не смешно, – процедил Арво. Его подельнику, казалось, холод не мешал. – Где наши? – Домонс и Грамор возле лысой ели, Твобрид выйдет следом за караваном. Впятером управимся. Арво хищно оскалился. От этого на его лице отчетливо проступило что-то звериное, выродившееся за долгие годы в своргах. Сейчас он, как никогда, походил на своих неистовых предков. Бугристая от мозолей ладонь легла на топорище. – Вождь еще пожалеет о своей ненависти ко мне, – пообещал он. – Убью. Косвельт пожал плечами. – Поступай, как считаешь нужным. Мне плевать. Лишь женщины имеют значение – без них клан обречен. А предки давно отвернулись от нас. Их уклады – сор. В своей меховой куртке и шерстяной шапке он выглядел нелепо, но Арво знал, на что способен этот сворг. Хорошо, что шаман на стороне племянника, а не на стороне дяди! Сплюнув, Арво вновь уселся на вросший в землю камень. Вынув точило, трижды провел по острому краю секиры. Звук получался злым, в нем чувствовалась ярость сворга, его непокорный характер и жажда мести. Караван появился, когда тучи на небе приобрели едва заметный сероватый оттенок; тени удлинились, а ветер на время стих. Семь фигур медленно брели по проторенной тропке. С трех сторон их окружала бескрайние снежные степи, а впереди, где дорожка петляла и шла под уклон, одиноко торчал старый родовой курган с рядком жухлых елей в сторонке. Ведущий каравана – матерый охотник из клана Заката по имени Гроло, сильно дернул за веревку, которой были связаны между собой женщины. Их, согласно обычаю, одели в лучшие одежды, а головы покрыли шерстяными платками так, чтобы лица оставались закрытыми. Изредка, то одна, то другая своргиана горестно всхлипывала, тогда ведущий караван охотник зло рычал и обещал заткнуть рты кулаками. Когда они вступили на участок тропки подле кургана, промерзший воздух всколыхнул вой. Свистнула стрела, один из спутников Гроло рухнул в траву. Громко крича и размахивая над головой секирой, к ним рванул Арво в кожаной маске. Взревев, он ударил Гроло. Но матерый охотник ловко откатился в сторону, и каменное лезвие задело его плечо лишь краем. Вновь свистнула стрела. Вот только мишень была иной в этот раз. Арво споткнулся, рухнул на жесткую траву. Стрела вошла в спину чуть повыше поясницы. Глухо застонав, прополз несколько шагов к испуганно замершим женщинам. Одна из них скинула шерстяной платок. На Арво смотрели узкие, холодные глаз незнакомого сворга. Его тонкие губы расползлись в улыбке, показав умирающему острые клыки. – И кто же это тут нас? – он наклонился и сорвал с мятежника маску. Сильный удар обрушился на голову Арво. Кровь побежала из разбитых губ и развороченного носа. – Уймись, – резко приказал подошедший Косвельт. – Это пища для снежных шакалов. Его друзья мертвы, он смертельно ранен. Не рука сворга оборвет его жизнь – так велели шаману пращуры. – Что дальше? – спросил незнакомец. – Убей женщин. Вот оружие, – ученик Мохвола поднял секиру Арво и протянул подельнику. – Нам нужна война кланов. И мы ее получим. Незнакомец безжалостно прикончил всех своргиан. Положил секиру на землю. – Уходим.
Арво закрыл глаза. Он звал смерть. Приготовился отдаться ей. Впиться губами в иссушенный вековечной жаждой рот… Кто-то разжал умирающему пальцы. Вложил в ладонь что-то колюче-холодное. «Ледышка?!» От нее веяло силой. Арво мог поклясться, что она гораздо крепче кремня. Над умирающим склонилось лицо Косвельта, кожа его неестественно побледнела. Один глаз был голубым, а другой – черным. Ученик Мохвола тихо проговорил: – Умрешь – и тебя сожрут снежные шакалы. Выживешь – отправляйся дальше на север. Тени приведут тебя туда, куда не смогли привести всех нас предки. Изменись – и возвращайся. Война кланов скоро разгонит кровь в окоченевшем Фростдриме. Косвельт растворился в кровавой пелене, охватившей сознание Арво.
Боль отпугнула смерть. Арво почувствовал теплый шершавый язык, что коснулся его руки. Раны и ссадины горели, а мышцы рук и ног будто закаменели. Перед глазами до сих пор стояла картина предательства, подлого выстрела в спину и странных слов Косвельта. Сворг думал, что его душа уже переселилась в новое тело. Там, где вечное лето, где яркое и чистое солнце дарит свое тепло всем, где зеленая трава и раскидистые деревья шумят сочной листвой… Он открыл глаза. Над головой висел безжизненный, закрытый темными тучами небосвод, а сам Арво лежал на стылой земле. Когда сознание прояснилось, сворг подивился тому, что стрела не мешает лежать на спине. Непослушные пальцы коснулись раны… Под непонятно откуда взявшимся теплым полушубком бугрился слой тряпиц, пропитанных пахучими лечебными мазями. Лицо горело от холода, парок вырывался изо рта тонкими струйками. Рядом кто-то топтался… Молодой сворг протянул руку. Пальцы утонили в мягкой шерсти, в нос шибанул мощный звериный запах. Арво тяжело сглотнул. «Волк? – удивился он. – Почему он не уходит?..» Чтобы перевернуться на бок, потребовалось напрячь все оставшиеся силы. Рядом сидело белоснежное, прекрасное животное с голубыми, как талая вода, глазами. Если это и был волк, то пришел он явно из других земель. Никто в деревне никогда не видел ничего подобного. От воспоминаний о своем племени, Арво стало плохо и он вновь потерял сознание. Проснулся от боли в ногах и руках. Тысячи ледяных игл кололи пальцы, застывшая на морозе кровь слабо бежала по жилам. Но он выжил. Волка не было рядом, зато на снегу остались крупные следы лап. Чудесное животное просидело рядом всю ночь, а утром ушло на север. «Иди на север…» Арво встал. Спину ломило, лицо превратилось в один пульсирующий кровоподтек. Чуть в стороне кто-то неведомый сложил костерок из снега. Рядом под лоскутом вываренной кожи лежали трут и две огненные палочки. Дрожащими пальцами сворг ухватил одну палочку и кремень. Зашуршало. Вспыхнул слабый маленький огонек, к небу взвилась струйка дыма. Арво довольно вдохнул запах загоревшегося снега. Тепло лизнуло пальцы, вверх взмыли робкие синие искорки. Ночь окружала непроницаемым пологом. Воздух наполнился густым морозным духом, уплотнился, гасил звуки. Жители ледяных степей никогда не покидали своих юрт ночью. Никто не знал, какие тайны скрываются за черным бархатом. Арво поежился. Кто не успевал вернуться до заката в деревню, считался мертвецом. Сворги попросту убивали тех, кто ночевал в пустыне. А по небу продолжали катиться валы туч. Где-то грохотало, уныло завывал писклявый, пронизывающий ветер. Арво подобрался ближе к огню. Это странное лицо Косвельта! Неужели это он вернулся, заботливо укрыл Арво шкурой и сложил костер? Глаза… жуткие глаза ученика Мохвола. «Иди на север…» Эти слова. Что стояло за ним? Если шаман хотел смерти Арво, то почему просто не приказал охотникам перехватить глотку во сне? Что за игру он вел? Пальцы изгоя нащупали странный камень. Он обжигал пальцы холодом, но вместе с тем чувствовалась ярость пламени. Арво ощутил, как сжалось сердце. Что-то родное, близкое, но такое далекое и недостижимое было в этом тепле! От старого волка пахло травой и солнцем, от белого волка – снегом и жизнью. «Иди на север…» Но что там? Старики говорят – горы. А на пути: враждебные племена Топтунов, чужие кланы, загадочная страна теней, бескрайние ледяные пустоши и Красная отмель. А где-то поблизости бродит Великая Стужа. Скоро наступит ее время. День станет ночью. Арво оглядел ровную, как столешница, степь. Ни камня, ни палки – только навеки закованная в ледяную скорлупу трава. Изгой шмыгнул распухшим носом. Негромкий голос всколыхнул покрывало тишины: – Хоть топор бы оставили… Взгляд покрасневших глаз остановился на обломке стрелы, валявшемся рядом со шкурой. На хорошо заточенном каменном наконечнике играли блики от костра, серебрились кристаллики оседающего инея. Арво взял стрелу. Древко было перепачкано кровью. Хмыкнув, засунул обломок за пояс. Не оружие, конечно, но пока сойдет и это. Вновь прикоснулся к кусочку прозрачного камня, пальцы сжались на гладкой, твердой поверхности. Холод колол пальцы, но тепло согревало кровь. Улыбка тронула губы Арво: пройдет ночь, наступит день… Изо рта вырывались клубы пара. Изгой взмок, скинул медвежью шкуру, осторожная лапа отступающей стужи не осмелилась прикоснуться к нему. Арво сглотнул голодную слюну. Могучее тело требовало мяса, горячего питья или горьких хмельных настоев. Раны, хоть и умело зашитые и перетянутые тряпицами, ныли, быстро заживая, немилосердно чесались под повязкой. Изгою казалось, что он узнает эти места. Где-то поблизости должно находиться передовое стойбище клана Заката, а рядом с ним небольшой поселок диких Топтунов, как раз на берегу вечно замерзшей реки Майхти. Это племя почему-то всегда селилось возле рек, пускай даже скованных льдами. Мощи их копыт и рук с лихвой хватало для того, чтобы разнести в дребезги даже самую толстую корку. Стойбища всегда оставались самыми пригодными для жизни в ледяных пустынях. Но вот беда – топтуны на дух не переносили своргов.
Как известно теперь – Валиадо не дошел до Клэйтон Бирж. Якобы маги пленили и, милосердия ради, казнили сумасброда. Но, как вы и самими могли убедиться из предыдущей рукописи, кукловод психом не был. А вела его вперед чужая воля. Вот такая шутка судьбы – кукловод, подвешенный на ниточках, как марионетка. Поэтому я не могу рассказать, что он чувствовал, о чем думал и чего вообще хотел. Попробую показать это через поступки. Если оставить в стороне эмоции, предрассудки и наивные детские страхи, в конечном счете мы получим историю о двух, пожалуй что друзьях, оказавшихся в не самом завидном положении.
Валиадо увел свой маленький отряд на запад, Ларт же отправился следом. Время то мирным назвать язык не повернется, поэтому и продвигались они медленно. Один громил и вырезал мелкие заставы, грабил деревеньки и всякий раз пополнял армию марионеток, второй же пробирался через леса, по буреломам, сторонился трактов и даже речных русел. Чувствовал, что людей впредь лучше сторониться. Внешне Ларт мало чем отличался от них, но внимательный глаз мог бы заметить холодный взгляд и бледную кожу. А вот маг сразу бы понял, что перед ним не живое существо. Но отыскались и достоинства. Клогарт не уставал, отмахивая лигу за лигой, ел скорее по привычке, так как ни голода, ни жажды не испытывал. Потерял в гибкости, зато руки и ноги обрели еще большую силу.
Башня Триккен перекрывала русло реки Клэйтон. Стены в два человеческих роста, сигнальная вышка, стрелецкие площадки и ров. Гарнизон в пятьдесят человек да два десятка гражданских: рабочие, кухарки, прачки и кузнец с тремя помощниками. Гайло Ноготь бродил вдоль стены, зажав зубами мундштук трубки. Косой дождь превратил внутренний дворик укрепления в громадную лужу, но комендант продолжал месить грязь и не обращал внимание ни на что. – Гайло! – из сумерек появилась фигура в парусиновом плаще, заботливо укрывающая полой фонарь. – Иди сейчас же в дом! Обсохни и выпей ромашковый отвар. – Некогда… – буркнул комендант. Снял промокшую войлочную шляпу с сиротливо обвисшими полями, выжал, и снова нахлобучил на макушку. – По ту сторону стены полтысячи рыл. Они не зажигают костров, не ставят палатки. Просто мокнут и чего-то ждут. И, если верить молве, явно не приглашения на чашку ромашкового отвара. – Ты всерьез думаешь, что сопливящий комендант вдохновит гарнизонных солдат? Сляжешь с горячкой – вообще ничего не сможешь сделать. Я твоя жена, и имею право настаивать… – Солдат вдохновит уверенность, что в стенах нет щелей. Что бочки со стрелами и камнями полны. Что найдется смена для дежурств и пара меховых плащей, если вдарят морозы. Я должен быть уверенным во всем! И тогда солдаты будут уверенными в себе, Юнази. Отделавшись от надоедливой супруги, Гайло отправился туда, куда любил заглядывать каждый вечер. На кухню. Обычно он проверял, насколько чистая мука, сколько долгоносиков копошится в крупе, и не сильно ли экономит масло повар. Ну и пропустить кружку-другую пива, конечно же. Сегодня коменданта интересовало одно. – Масло? – повар почесал плешь. Фартук его был заляпан уже засохшим и въевшимся жиром. – Найду десяток кувшинов. А зачем? – Раздать рабочим, – комендант взял кусок вареной говядины и пару стрелок вялого зеленого лука. – Кипятить в чанах и лить на головы нападающим. – А картошки вам мешок не выдать? – насупился повар. – Большим клубнем и глаз вышибить можно! – Можно, – согласился Гайло. – Прижмет – первый полезешь на стену картошку метать. Я не сдам Триккен. Цена не важна. – Как скажете. Мы люди подневольные… еще чего? – Вина. Не разбавленного. Интенданта я извещу. С сегодняшней ночи – порция вина увеличивается вдвое. Но ни капельки больше! Он вытряхнул мокрый табак, набил чашу свежим и снова вышел под дождь, так и не закурив. Побывал в оружейной, у кузнеца, в казармах и даже в пустующую конюшню заглянул. К тому моменту совсем стемнело, дежурные зажгли огни на вышках и вдоль стен. Гайло остановился передохнуть под навесом дровяного сарая. В четвертый раз вытряхнул табак и опустошил кисет. Сунув трубку в карман, отправился в старый барак, где когда-то квартировали первые отряды объединенной армии. Сейчас в ветхом здании ютились беженцы. Их было два десятка. Содержать накладно, но не прогонишь ведь людей в такую погоду? Да и пользу они еще могли принести. Как на стенах постоять, так и рассказать кое-что. А Гайло умел быть внимательным. Неделю он захаживал сюда, якобы ради проверки, чем кормят беженцев, но на самом деле тщательно вслушивался в каждое разговор, отлавливая слухи, враки, сплетни и крупинки правды. Зато теперь комендант примерно знал, чего можно ожидать от шайки разбойников. Да ведь в том-то и соль, что не разбойники там. Простые люди. То ли околдованные, то ли умом тронувшиеся. И предводитель у них, поговаривают, не простой. Все в тени держится, да бормочет что-то. Как начнет бормотать – так люди кругом уши зажимают, за головы хватаются… – Сделал? – Гайло довольно бесцеремонно толкнул в плечо развалившегося на старом одеяле старика. У того была грязная путаная борода, нестиранная давно рубаха и штаны из мешковины. Зато руки – золотые. «Вот и оценивай по одежке…» – мрачно думал комендант, наблюдая, как сонный старый скобянщик развязывает мешок. – Сделал. На хрена сделал – знать не знаю, но раз уж ты попросил… На веревку были нанизаны тонкие пластины железа. Дорогая вышла побрякушка. Тяжелая. Но лишь щелкнешь пальцем по одной пластине – звенят все. Мерзко, едко звенят. – Прекрасная работа. Давай-ка на улицу выйдем. Гайло поднял над головой поделку. Под порывами ветра она задребезжала еще сильнее. Игнорировать такой звук было сложно. – Очень хорошо. Просто замечательно! – комендант бросил ее в мешок и полез за трубкой в карман. – Сколько таких сможешь сделать за два дня? – Коли металла не жалко, – пожал плечами скобянщик, – десяток смастерю. – Будет тебе металл. Будет… не сходишь за лучиной? – Не думал, что ты куришь, комендант. – А я и не курил раньше. Но табак, знаешь ли, с непривычки мысли путает.
Ларт обогнал армию марионеток. Не мудрено – те двигались без какой-либо логистики, перли напролом, увязая в грязи и не хоронясь от плетей дождя и ветра. Обогнал дня на три. А мог бы и еще сильнее, но… Ум никогда не был сильной стороной Клогарта. Он сам это прекрасно знал. Много раз этот недостаток ставил его в неловкое, дурацкое положение, реже – на грань смерти, но и такое случалось. Вот и теперь Ларт отличился. Все три недели, со времени побега из Таль-Самора, он набивал брюхо везде, где только мог разжиться едой. И даже не подумал о том, что желудок – молчит. Осенило нерлока лишь тогда, когда раздувшийся живот начал мешать. Выглядел он ужасно и мерзко. Клогарт решил проблему так, как счел единственно возможным – ножом. Ни боли, ни страха не чувствовал. Лишь отвращение к самому себе. – Чтобы сказала моя мать, если бы узнала, что ее сынок – живой мертвец, потрошащий сам себя в лесу? – он смеялся, когда неумело сшивал края жуткой раны на животе. Лекарское искусство постигают десятками лет, а он помнил лишь краткий курс самоврачевания. Но, как решил сам Клогарт, справился неплохо. В крайнем случае, попросит помощи в Монастыре… или – заставит монахов ее оказать. Благо меч под рукой, а сил в руке с избытком… Вначале воин хотел просто прорубиться к Валиадо. Пламенной речью заставить одуматься, нет – настучать по башке, забросить на плечи и унести куда-нибудь подальше. Но вскоре понял, что не сможет приблизиться к нему даже на полет стрелы – нечто распалило дар кукловода до чудовищности. Незримые пальцы прощупывали сознание Ларта, чего раньше никогда не случалось. И тут выяснилось, что бесстрашный и не чувствующий боли нерлок боится потерять контроль над собой. Самоконтроль, который, впервые за всю жизнь, наконец-то удалось более-менее сносно сохранять. Поэтому Клогарт решил действовать чужими руками и просто искать свой шанс. Башня Триккен подвернулась как нельзя кстати.
Дочитывая очередную книгу, я испытывал довольно странную смесь радости и жалости. Радовался, потому как узнал на капельку больше о мире, а жалел, что провиант для ума уменьшался. Боюсь, когда закончится, новое развлечение придется высматривать на дне стакана. А это плохо. Правда, оставался еще писарь с его длиннющими историями… Мы все искали безопасности, да и отдохнуть после сложной осени и первых зимних месяцев хотелось, но что получили в итоге? Монументальнейшую скуку. Хандру. Даже костры на берегу больше нас не занимали. Ну, горят себе – и пусть горят. Что с того? Вот поначалу они стали предметом многих споров. – Разве Фростдрим не мертв? – недоумевал Мелгер вечером, после ритуала. – Я всегда считал, что все живое там либо истребили наши войска, либо само передохло. – Туда ушли многие порождения Кристалла, – писарь пожал плечами. Он охотно подливал себе подогретое перченое вино в кубок и отщипывал кусочки овечьего сыра. В комнате нас было трое. – Многие из них могли оказаться достаточно живучими. Я положил дрова в очаг и протянул руки к оранжевым лепесткам пламени. За стенами бушевал ветер, маяк иногда подрагивал от ударов пенистых морских кулаков. Девушки удалились в покои царевны, один из стражей заступил на дежурство у дверей. Кухарки и поварята во всю шурудили на нижнем ярусе, оттуда пахло хлебной закваской. Запасов сухарей, лепешек и галет было предостаточно, но царевна любила полакомиться утром свежим хлебом с маслом. Рабочие прочистили печные жерла, подтянули крепления на ставнях, подновили дверное полотно и разобрались с колониями пауков по углам некоторых комнат. Теперь трудяги, снарядившись пивом, сушеной рыбой, сухарями и луком в масле, отправились в пристройку позади маяка. – Огней так много, – вздохнул Мелгер. – Как думаете, их заметят на континенте? – Сомневаюсь, – ответил писарь. – Я хорошо знаю карты. Рельеф не позволит. – Но свет маяка видит весь север. И даже на западе, как ты говорил. – Маяк гораздо выше фростдримского берега. Да и огонь необычный. Чем темнее ночь, тем он ярче. – Значит, пробудить его может только царская кровь? – спросил я. – По легендам – так, – Дрогмор ухмыльнулся. – А на деле? – На деле – это восьмая царская семья, упоминаемая в летописях Хеленнвейса. Все они, конечно же, состояли в родстве с первым из царских родов – потомками Хеленнгара Солнечное-Кольцо. Нынешняя семья – из ближайшей родни. Предыдущая – самое дальнее колено. Притом, ритуал всякий раз был проведен удачно. – И его проводили лишь мужчины? – Меня эти мелочи отчего-то волновали. – Будущие цари, – уточнил писарь. – Среди них женщин не было. Но… тонкостей знать никому не дано. Ведь и мои записи останутся лишь для следующих поколений правящих семей. А весь Северный дом будет считать, что ритуал провел Эринвальд. – Я правильно понял, что во всех присутствовала капелька крови Хеленнгара? – Конечно. На следующее утро я отправился к Нисси. Доводилось слышать, что некроманты довольно искушены в лекарском мастерстве. Оно и неудивительно, хочешь понять смерть – изучи жизнь. Девушка ни на шаг не отходила от Гринваль, они постоянно болтали и хихикали, как заправские подружки. Меня это даже немного порадовало, поскольку очень одинокой выглядела молоденькая колдунья в Университете. Ну что ж, хоть кому-то все эти перипетии пошли на пользу. Я поклонился Гринваль. Орден напрямую не подчинялся никому из местечковых правителей Домов, графств и королевств, но некоторую толику почтения к монаршей особе проявить следовало. Хотя, если откровенно, ее поступок во время ритуала меня взволновал. Царевна отсалютовала вазочкой, наполненной ягодами в сахаре. – Нисси, можно тебя на пару слов? – Конечно! – Клифорт робко улыбнулась. Царевна недовольно покосилась в мою сторону, но ничего не сказала. Мы поднялись по лестнице на площадку. Ветер улегся, море казалось вскипяченным молоком, затянувшимся тонкой пенкой. Утром корабль втащили на берег, сняли мачты, накрыли просмоленной парусиной и стянули кантами. – Скоро течение пригонит паковые льды, – сказал я. – Нам они не страшны, – колдунья накинула на голову капюшон, спрятав печальный взгляд. Так или иначе, а девчушка хотела домой. Можно сколько угодно скрывать глаза, но голос будет выдавать раз за разом. – Я тебе завидую. – Почему? – Ты скучаешь. – Это так… так странно слышать. – Поверь, когда скучать не за кем – жизнь кажется пресной лепешкой. Ты ее жуешь, но не получаешь удовольствия. Лишь сытость, которая исчезнет спустя некоторое время. Она повернулась ко мне. Немой вопрос требовал многословного ответа. – Не стесняйся чувств, не нужно каждый раз показывать окружающим, что ты – кремень. Это правильно, когда есть за кем скучать. Я совсем недавно понял, что это такое. Приятно, демоны меня поберите! Совсем по-другому смотрю на жизнь теперь. – Нашел соль для своей лепешки? – Нисси повеселела. – Нашел ту, с кем хотел бы делить эту самую лепешку до конца жизни. С солью или без. – Здорово! Но почему ты меня позвал сюда? Ведь явно не для простой болтовни. Ты вообще редко говоришь просто так. – Мне нужна твоя помощь. – Я кое-что вычитал в книгах про ведовство. Кое-что уяснил из личного опыта, а Дрогмор прошлым вечером подкрепил мои мысли выдержками из летописей. Теперь хотелось проверить предположение на практике. – Конечно, – уверенно кивнула Клифорт. Затем смутилась: – А… что нужно? – Немного крови. Твоей и моей. Полотно мира казалось темным, но по-прежнему прекрасным и живым. Бесконечное количество разноцветных нитей двигались, казалось, в такт биению моего сердца. Лишь место, где догорали поленья на ложе, подергивала рябь. – Я готова, – голос Нисси вплелся в окружающий мир и растаял в нем. – Давай. Только осторожно. Девушка проколола палец ножом и стряхнула несколько капель на темную и холодную медь. Я проверил – ложе не нагрелось нисколечко за целую ночь и половину дня. Но кровь колдуньи запузырилась, задымилась. Миг – и ни следа не осталось на поверхности ложа. – Ха. Либо ты из царского рода, Нисси, либо артефакту плевать, чья кровь на него проливается! Я уколол большой палец кордом. Все повторилось. Шипение, дымок, тишина. Ложе казалось инородным, оно не вписывалась в полотно. Не так, как шкатулка Мелгера, но похоже. Я детально описал Клифорт, как менялся рисунок, как вибрировали нити и что ощутил. Затем отправились вниз, договорившись, что пока никому не скажем о маленьком эксперименте. Мы изрядно замерзли на площадке, хотелось горячего вина или травяного чая. – Очень интересно это все, – сказала девушка, когда мы остановились у царских покоев. Она говорила тихо, чтобы стражи не услышали. Кровь у всех людей разная. Некоторые лекари – из монастырей, например – утверждают, что кровь несет в себе память нашей внешности и даже некоторые черты характера. Но и одинаковая тоже. По крайней мере, алхимические свойства у человеческой крови всегда одни и те же. Может, поэтому ложу все равно, чья кровь на него капает? И не важно, Эринвальд или Гринваль окропили его? – Хорошо, если так. Я отправился на кухню, чтобы разжиться хлебом, маслом и медом. Если пол наследника играет весомую роль в ритуале – мы узнаем об этом вечером. Ведь, когда последнюю искру задует ветер, оно воспламенится само. И будет гореть весь месяц, самый холодный месяц в году. Если же нет… может, ничего не случится. А может, случится что-то жуткое. Но ложе вспыхнуло. Ярче, яростнее, чем поленья. Языки чудесного пламеня трепетали на вновь поднявшемся ветру, но, ни дыма, ни искр не было.
А потом потянулись дни. Рутинно, сонно, тускнея. Мы кисли, как молоко в забытой крынке. Разговоры не радовали. Каждый чаще и чаще оставался наедине со своими мыслями. Меня выручали книги и практика в ведовстве. Мелгер поначалу упражнялся с мечом и устраивал учебные бои с Брогом и Бэкмором, чем изрядно развлекал нас, но потом и его запал зачах. Парень таскался со шкатулкой, подолгу стоял на верхней площадке и глядел на огни. Я отметил, что он все больше поведением походил на Лестера Неста, разве что характер был помягче. Писарь занимался прямыми обязанностями – покрывал бумагу чернилами истории. Порой, налившись вином так, что в ушах булькало, бродил по коридорам и разглядывал старые гобелены и лепнину, тихо бормоча какую-то околесицу. Зато Нисси и Гринваль не скучали – когда две девушки понимают друг друга, темой для беседы может стать что угодно: фарфоровая тарелка, внутренняя политика королевства Ит или какой-нибудь молодой офицер гвардии… Как-то ночью я проснулся от дикого треска. Скатился с кровати, уже держа наготове корд… Оказалось, что это северное течение пригнало-таки льды. Зрение подсказывало, что неспроста это. Уж больно сильно дрожало полотно мира, да и странным было явление, как ни крути. У берега сверкало ледяное сало, а море дыбилось белоснежными гребнями. Ветер нагнал со стороны Фростдримского берега кудлатые тучи, посыпала ледяная крупа. Я чувствовал себя неуютно даже в комнате, закутавшись в толстое одеяло. От очага тянуло жаром, но промерзшие старые стены жадно всасывали тепло. Мои пальцы замерзли. Свет от лампадки падал на толстые, исписанные листы «Книги ведуна». Это была одна из самых скучных книг. Но, демоны меня поберите, сколько же полезного в ней крылось! Самое главное – нити. Я понял, как работать с ними. Уловил суть. Но воплотить в жизнь пока не удавалось. Вот и приходилось раз за разом перечитывать громоздкую вязь из букв, всматриваться в нечеткие рисунки и думать, думать, думать. А после, в сотый раз просить Нисси наколдовать какую-нибудь мелочь. Для практики. Хотелось вернуться на континент хоть немного подготовленным. Девушка слабо владела силами стихий, совершенно не могла работать с ментальным колдовством, да и в некромантии себя пока не проявляла. В ней не было ни дикой мощи, что чувствовалась в Тай, ни изящества, с которым управлял нитями Лоббер Солье или старшие мастера в Университете, зато в девушке крылось нечто иное… не могу этого объяснить, но представьте себе глубокое озеро, затянутое тонким льдом. Находясь рядом с Клифорт, я чувствовал себя примерно так, как может чувствовать человек, собирающийся на этом льду сплясать. Нисси создавала крохотные лепестки пламени, а я учился гасить. Дело не так чтобы трудное, но требующее полной концентрации. Особенно сейчас, когда только учился делать первые шаги. Это как учиться ездить на лошади – вначале постоянно сосредоточен, напряжен и ждешь подвоха каждое мгновение, но со временем, когда навык становится частью натуры, можешь даже дрыхнуть в седле. Конечно, шанс шлепнуться и свернуть шею есть всегда… Ведовство делили на четыре ступени. Первая – чувствовать колдовство и магию, необычные вещи – артефакты. Уметь отыскать их даже на значительном расстоянии, видеть искажения в полотне мира. Вторая – способность бороться с последствиями колдовства. Третья – умение защититься от магических и колдовских атак. Четвертая – редчайшее умение обрывать нити в руках колдунов и магов. Лишать заклинания силы. Чтобы взойти на самую высокую ступень, требовалось изрядное упорство, везение и, главное, моральная готовность принять расплату. Как известно, ведовство дает лишь тогда, когда забирает… Повязка закрывала мои глаза. Они не слезились – спасибо алхимическим каплям! – но болезненно реагировали на свет. Я в последнее время дар использовал часто, и он, как жестокий процентщик, старался выжать из меня все. За утро я трижды сумел расправиться с колдовским огоньком на парапете и дважды потерял контроль над полотном. Вспотел, несмотря на холод, снял шапку и сбросил плащ. Спросил, вытерев взмокший лоб рукавом: – Как ты видишь полотно? – Я не вижу его целиком, – ответила колдунья. – Лишь нити, на которые могу воздействовать. Немного стихийных и, побольше, нити смерти. Их я вижу почти всегда… – Некромантия? – Ну да, – как-то погрустнела Нисси. – Стесняешься дара? – спросил наблюдавший за нашими упражнениями Мелгер. Он сидел на парапете, свесив одну ногу со стены. – Немного… вернее, не стесняюсь даже, а боюсь. – Еще бы, – я набросил плащ, – некромантия принесла обжитым землям столько зла. Да и вообще – что может быть страшнее живых мертвецов? Клифорт поджала губы. Глаза блеснули. – Ты меня не понимаешь. Я не боюсь ни смерти, ни мертвецов. Пугает лишь то, что некромантия может подчинить меня. Сделать то, что она сделала с предками… – Чушь, – хмыкнул Мелгер. – Если сама не захочешь – дар тебя не подчинит. Все остальное – отговорки слабых. – Хорошо тебе рассуждать! Ты не знаешь, что такое колдовство. И уж точно не понимаешь, что значит – быть некромантом! – Да, мне – хорошо, – парень откинул угол парусины, прикрывающей шкатулку. – Хочешь подержать? Зуб даю – твоих соплеменников работа. Девушка покраснела, сжала кулачки и бросилась к лестнице. Я ее останавливать не стал. Хотят детишки поругаться, выпустить пар – пожалуйста. – Думай, что болтаешь, Мелгер. – Всегда так и делаю, Моркос.
Ветреное и солнечное утро застало Тайдеону и Эдру в дороге. Шел двадцатый весенний день, погода заметно улучшалась, зато окружающий пейзаж становился все унылее. Дорога по-прежнему была довольно загружена. Сорвались с мест зимовки купцы и зерновозы, важные государственные персоны заспешили по делам – благо таких за время холодов накопилось с избытком. В общем, обжитые земли выходили из спячки. Тай, наоборот, с удовольствием провалилась бы в оную. В повозке было тепло и уютно, на ногах лежал шерстяной плед, но, к вящему недовольству колдуньи, внутри находилось еще четверо попутчиков. Свободную повозку в тех краях найти оказалось довольно сложным и дорогим делом: орры отчего-то не торопились заниматься привычным ремеслом, и их, как могли, заменяли люди. Вот и пришлось терять семь дней и набирать целую группу. Пивовар с женой, едущий на свадьбу к племяннику, молодой растяпа-писарь из комендатуры Бодхардума и его болтливый наставник. Всего поездка из Северного Дома в Западный занимала три недели и, забытые боги, как же эти разнесчастные попутчики надоели Тай! Эдра, милое дитя, пользовалась популярностью. Получала вкусности, слушала какие-то сопливо-слезливые истории старшего писаря и всячески донимала Тайдеону, не привыкшую заботиться о ком-либо, кроме себя. Пестро-гадкая компания завалила колдунью вопросами. Будь каждый из них капелькой – повозку затопило бы до потолка. Почему путешествуют без мужчин, сестры ли они, а если сестры, отчего не похожи? Но, что-что, а врать Тай умела, поэтому лапши на ушах попутчиков появилось столько, что взвод гвардейцев накормить хватит. Так или иначе, а путешествие имело и свои, приятные стороны. Например, размеренно-неспешное, надежное, оно заставило Тайдеону расслабиться. И, как это всегда бывает, тут же поспешило стребовать за поблажку. – Зачем нам выходить? – Эрда еще не до конца отошла ото сна, когда колдунья протянула ей влажное полотно. – Стрелка резко повернулась. Мы близко. – Тай уже успела собрать вещи и облачиться в дорожные одежды. Когда переодевалась, заметила, что молоденький писарь изображает из себя спящего, а сам подсматривает за ней. Девушка лишь рассмеялась. – Но тут одни пустоши кругом! – удивилась девочка. – Тем лучше. Значит, разбойников нет. Возьми свой посох и постарайся дотянуться им до возницы… а то я не докричалась до олуха. Оставив попутчиков удивленно лупать глазами, обе путницы выбрались из повозки на тракт. Ветер носил пыль, звонко и куражно свистел в ушах. Местность была скудной на растительность, лишь кое-где виднелись островки бурой травы и низкорослые кустарники. Тайдеона выудила из кармана поисковый камень. Придерживая капюшон, всмотрелась в переплетение стрелок. Ну, точно! Одна словно накалилась, потемнела и слега подрагивала. Две других, наоборот, побледнели. – Пойдем, дорогуша! Натяни капюшон посильнее, чтобы твои замечательные косички не окаменели от пыли, и старайся почаще смаргивать! Защитный купол я сделаю, но не сразу… Колдунье мешали кое-какие женские особенности организма. Пусть и редко, но такое случалось. В эти дни дар вел себя строптиво и порой подносил неприятные сюрпризы. Вслух об этом Тай говорить не хотела, поэтому решила напустить дыму: – За нами могут следить, так что не стоит помогать преследователям. – Ты постоянно говоришь, что за нами следят! – стараясь перекричать ветер, ответила Эрда. – Кто? И зачем? Это плохие люди? – Всему свое время, сладенькая. Всему свое время… – «Вот если бы я сама еще знала! И на кой им нужна эта малявка?!» Тай видела достаточно, чтобы понять – с неизвестным врагом лучше не шутить. Нерлоки, переходы через порталы, необычная магия… Арсенал изрядный. Вскоре ветер поменял направление, стал дуть в спины. Идти стало полегче, вот только идти – куда? Их окружала степь. Когда-то здесь тоже погулял колдовской огонь и потоптался Легион. Мелких поселений почти не осталось, да и крупные города оказались разрушены. Мискарелль вообще никогда не привлекал Тайдеону, разве что с точки зрения истории, но это ничтожно мелкие причины, чтобы хотеть попасть в край мертвой земли и кислых рож. Перекусили сыром и ржаными лепешками. Запивали водой из фляг. Передохнуть устроились лишь однажды, когда набрели на стоянку охотников: в ложбине был сложен очаг из камней, а склоны, поросшие колючим кустарником, защищали от ветра и пыли. Камни заинтересовали колдунью. Она долго разглядывала их. – Гляди, – окликнула юную спутницу, – не простой булыжник. Тесаный. Вот тут, вроде бы, даже раствора наплыв сохранился. Похоже, где-то поблизости есть руины города или деревни. – Интересненько, – девочка выглядела утомленной, но ее голубые глаза загорелись от восторга. – Раз руины – в них могут прятаться месшифы! Или кроны! Или кто еще похуже… – она перешла на шепот. – Похуже – это кто? – прыснула Тай. – Ты странствуешь с колдуньей, булочка моя. Страшнее меня никого нет на сотни лиг в округе. Ну, разве что ты… – Колдуньи тоже могут попасть в беду, – уверенно ответила Эрда. – И если такое случится – у меня есть посох! Я тебя защищу. – О да. Стрелка на поисковом камне почти не двигалась. Тай уже сгорала от нетерпения. Но место, где могла находиться очередная «роза», по-прежнему не появлялось. К ночи ветер улегся. Стало тихо, на небе звездочки разгорались одна за другой. Лениво выкатилась полная луна. Лагерь решили разбить у русла пересохшей реки. Каменистый берег нависал над головой подобно козырьку из спекшейся земли, создавая довольно неплохое укрытие. Эрда насобирала сухой травы и наломала ветвей кустарника, умело развела костер и состряпала довольно неплохой ужин из копченого мяса, сыра и застывшей в жиру фасоли, купленной еще по дороге. Ели прямо из глиняного горшочка, в котором продавалась фасоль. Сухарей осталось совсем немного, поэтому было решено приберечь их на потом. Закусили все это дело изюмом и крупным черносливом, начиненном орехами. В западном доме лакомства стоили дорого, но Тайдеона не могла не побаловать себя в пути, поэтому в дорожных мешках имелись кое-какие сласти. Ночь стояла тихая, светлая из-за сияющей раскаленной медью луны, земля вокруг хранила мертвую безмятежность. Впрочем, уснуть колдунья так и не смогла. Только обняла Эрду покрепче, завернула себя и ее в одеяло и набросила сверху меховой плащ. Девочка даже не дослушала историю о смелом рыбаке Дане, который влюбился в прекрасную русалку и каждый день выходил в море, надеясь ее найти, а уснула теплым комочком, словно за крепкими стенами родной избы. Тай прокрутила в голове до конца легенду о любви человека к русалке, приправив ее, по вкусу, довольно фривольными и пикантными деталями. «Так было бы гораздо интереснее, – решила она. – Закончится возня с розами и шкатулками – стану придумывать легенды… Ну, по крайней мере, хотя бы одну». Наутро они двинулись дальше. Пейзажи окружали их те еще. Обломки трактовых плит, торчавшие из сухой земли, сухие деревца, больше напоминающие тени, холмы, на которых все еще сохранились фундаменты сторожевых вышек, и пятна спекшейся до состояния стекла земли. – Не припомню, чтобы в этих краях был какой-нибудь важный город, – пробормотала Тайдеона. – Или просто не читала внимательно путеводители по Мискареллю… Моркос, наверное, мог бы рассказать кое-что. Он все время с книгами возюкался.
Мог бы. Но – вот незадача! – находился я далеко-далеко на севере, на торчавшем посреди моря маяке. Думаю, Тай удивилась бы, узнав, рядом с каким городом она находилась. Но, как уже говаривал раньше, обо всем по порядку.
Колдунья исходила небольшой пяточек земли вдоль и поперек. Стрелка однозначно указывала на то, что место – здесь. Но это самое «здесь» представляло собой слой пепла по щиколотку, который, почему-то, даже ветер не смог потревожить. – Ну не копать же мне! – всплеснула руками Тайдеона, в очередной раз вернувшись по своим следам. – Или – копать? Вдруг, то, что ищу – под землей? – Думаю, не получится, – Эрда ткнула острым кончиком посоха в грунт. – Покрепче камня. – Здесь какой-то секрет, – колдунья устало вздохнула. – Поисковый камень не может лгать. Я не чувствую никакой силы в этом месте, а значит… – Ну… – девочка прочертила в пепле круг, – я чувствую. – Так-так. Чувствуешь – что? – Тай склонила голову набок. – Воздух тяжелый. И вообще – здесь не так пусто, как кажется. Пахнет… сыростью. Мокрым камнем. Застоялой водой. Эрда опустилась на колени. Зажмурилась. Тай недоуменно и восторженно глядела на малышку. «Наконец-то! Неужели моя розочка проявляет себя?!» – Вокруг много высокого камня, – Эрда непонимающе огляделась, обвела рукой пустошь. – Он есть, но не тут. Словно спрятался от нас… – Твою ж мать! – рявкнула Тайдеона. – Я бы до такого сама в жизни не додумалась! Полотно! Разрыв! Стой здесь и не мешай мне, козявка! – Тай развела руки в стороны. Она давно не колдовала и опасалась, что дар может подвести. Но – зря. Незримые потоки изначальной силы скользнули в руки. Сплелись в узор, растеклись, извиваясь. Ментальный шторм набирал силу. Полотно мира шло рябью и меняло цвета. Эрда, судя по всему, ничего не чувствовала, лишь взволнованно смотрела на старшую спутницу. Перед Тайдеоной же воздух сгустился, потемнел. Превратился в подобие лезвия из мутного стекла. Девушка закусила губу, постаралась сомкнуть ладони. Удалось, но ощущение было такое, словно на каждой руке висело по наковальне. Послышался хлопок, который даже Эрда услышала. И увидела, как в воздухе, шагах в сорока от Тай, возникла темная прореха. Из нее потянулись вялые нити тумана, который быстро рассеивал и уносил прочь ветер. Колдунья плюхнулась на колени. Захрипев, упала на бок и сжалась в комок. Некоторое время лежала неподвижно, лишь немного вздрагивала. – Тай! – Эрда, уронив посох, бросилась к старшей подруге. Принялась трясти за плечи. – Тебе плохо? Воды хочешь? Ответь, Тай! Ответь, пожалуйста! – Уймись, булочка... – прохрипела колдунья. Ее и без того немелодичный низкий голос стал совсем грубым, надтреснутым. – Я немного… перестаралась. Пустяки, в сущности, но в голове отчего-то туманно. Воды дай. Пока Эрда вынимала затычку из фляги, Тайдеона приподнялась. Ее мутило, тело отказывалось подчиняться. Фляга казалась неподъемной ношей, а вода гадкой на вкус. – Это что у тебя с глазами, дорогуша? Слезы? Вытри сейчас же. Девочка, которую я знаю, не плачет. Или ты не Эрда, а? Вижу какое-то чумазое, заплаканное дитя. Наверное, пока я колдовала, настоящую Эрду украли и подсунули мне тебя… Знаешь, колдовство – это как любовная паутина. Трое – изысканно. Пятеро – и тебя уже за спиной зовут шлюхой. Важно знать меру! Но после семи кавалеров могут начать восхищаться и прозвать роковой дамой… это, в сущности, та же шлюха, только… гм… о чем это я? А, так вот. Колдовство – как вино. Важно знать меру. Четыре чарки – и ты румяная, веселая и забывшая про стыд. Семь чарок – и есть возможность узнать на утро о себе много нового… Она еще долго болтала всякую чушь, потихоньку приходя в себя. Едва встала на ноги, угодила в цепкие и по-детски искренние объятия. – Задавишь, медведица! Кряхтя, Тайдеона приблизилась к разрыву. Оттуда веяло сыростью и пахло гнилью. – Что это? – Дыра в Полотне мира, – тихо ответила колдунья. – Я читала, что такое возможно, но никогда бы не подумала, что такое случалось. – И что нам делать? Пойдем внутрь? – Придется. То, что ищем, находится с той стороны.
Вы любите цветы? А знаете, как их выращивают, и сколько сил тратят садовники на то, чтобы они порадовали нас своей красотой? Я, неблагодарный и не ценящихй садовничьего труда, никогда не любил цветы, выращенные в тепличных условиях. Мне куда больше по нраву дикие, отвоевавшие место под солнцем… есть в них свой шарм.
Найхэвен и днем-то был местом довольно мрачным и опасным, а ночью вообще превращался в туманное болото, где не видно ни зги, где за каждым углом легко можно напороться на нож, и где все еще бродят «последствия» Бури. Что могло здесь понадобиться в поздний час девчушке, забившейся под каменную лестницу двухэтажного, заросшего колючим вьюном особняка? Эллайтес была занята: стирала кровь с левой ладони. Кусок полотна давно промок, с него капало, но кровотечение не останавливалось. Девчонку подташнивало, кружилась голова, но тут не до слабостей. Ночь! А еще дела, а еще – мама, а еще… да много всего! Пульнув в темноту проклятьем, Эл отрезала ржавым ножом, с почти сточенным лезвием, полоску ткани от полы плаща. Обмотала руку и, прижавшись плечом к стене, двинулась вперед. Туман лежал густой и жирный, как свежие сливки. Звуки тонули в нем. Свет – тоже. Но и жизни в этом белесом месиве хватало. Хотя, жизнь – не совсем подходящее слово, чтобы описать весь хаос Найхэвена. Поправив лямку заплечного мешка, Эл прошмыгнула в проломленную стену и, уже по знакомому маршруту, направилась туда, где вырисовывались силуэты старых вязов, отсекающих внутреннее городское кольцо жилых кварталов от внешнего. Деревья хирели вот уже не первый десяток лет, – если верить старикам, – но пока еще отказывались умирать, предпочитая обрастать лишайником, вонять прелостью да изредка ронять ржавого цвета листья. Место не самое безопасное в городе – неподалеку от свалки, где частенько зарывали тела своих жертв городские головорезы. Добравшись до деревьев, девочка на мгновение остановилась и плюхнулась на землю под одним из вязов. Слабость усиливалась. В животе было горячо, сердце трепетало. Эл увидела, что повязка на руке уже насквозь пропилась кровью. Стиснула зубы. «Что за ерунда!» – оставалось лишь мысленно удивляться и сетовать на судьбу. Вся шутка в том, что Эллайтес и сама не помнила, где и как порезалась. Просто перед выходом из дому увидела на подушечках пальцев и на ладони запекшиеся капельки. Попыталась смыть – но, похоже, расковыряла ранки, и кровь хлынула в старый тазик с щербатыми краями. Вода вмиг стала бурой. Испугавшись, девочка ненароком заляпала пол и стены, и даже оставила полноценный отпечаток красной ладони над своей лежанкой. Мать бы выбранила, если бы заметила пятна. Но прибирать за собой Эл не успевала. Покупатели ждали. «И сейчас ждут!» – напомнила себе Эллайтес, приподнимаясь. Вскоре она была на месте. Сегодня Найхэвен был спокоен, как никогда. Ни писка, ни вскрика. Народ жил тихо, тихо умирал, тихо убивал и убивался. «Так бы почаще…» Она грянулась об дверь, бесцеремонно ввалившись в подвал одного из сотни каменных домов, кои по-прежнему гордо торчали на холме города-призрака. – Девчонка?! Внутри находилось трое мужчин и две женщины. Причем заправляли здесь именно последние, судя по дорогим одеждам и легким вуалям, закрывающим лица. У одной – красный шелк, у другой – выбеленное полотно. Такой местный обычай, прикрывать лица. Эл и сама носила латаный шарф, закрывающий рот и нос. Мужчины таскали на себе плохонькие самодельные доспехи из кожи и шерсти. Зато у одного был настоящий меч, а другой держал заряженный шнеппер. – Я от Гавеля, – Эллайтес деловито скинула мешок и разобралась со шнуровкой. – Все, как и было обещано. Два кувшина и шкатулка. Товар встал в рядок на столешнице. – С вас три монеты золотом и полтора десятка серебром. Кстати, про сахарную голову не забудьте! Сахар нынче стоит дорого, а поставок почти нет. Женщины захихикали. – Не вижу ничего смешного, – Эл незаметно вытряхнула из рукава глиняный пузырек. – Либо платите, либо я ухожу. Она потянулась к кувшину, но дорогу ей заградил мечник. Клинок, как шлагбаум, опустился на столешницу. – Тише, цыпленок, – воин улыбнулся, показав ряд черных от жевательного мха зубов. – Я тебе не цыпленок, оглобля. Убери железяку и дай сюда мой хабар. Хотите платить – платите. Нет – катитесь в… – Тихо, тихо, девочка, – содрогаясь от хохота, остановила ее одна из женщин. – Вот твои монеты. Вот сахар. А это – леденец для тебя. Он из Эйфариноса. Внутри – вишенка. – Благодарю, – Эл сгребла все в мешок, затянула бечеву. – Гавель за качество отвечает. В шкатулке – прах меммора. Сок чернодрева – в кувшинах. Вам для алхимии или… иных целей? – Для алхимии, – уже гораздо серьезнее ответила та, что прятала лицо за красной вуалью. – Тогда левый кувшин, тот, где на воске крестик начерчен, используйте первым. Там сок старше, уже густеет. Счастливо оставаться. Эллайтес направилась к выходу, чувствуя, как спину ей буравят любопытные глаза. Что ж, такие покладистые клиенты – редкость. Обычно приходится гораздо, гораздо сложнее. Пораздумав, девочка отправила в рот леденец. Сладость забьет голод, так что до утра кое-как можно дотерпеть. А уж там мама наварит свеклы… «Демоны!» Расслабившись, Эл едва не налетела на сгусток зеленоватого света, что плыл сквозь туман. В нем угадывались человеческие черты, но с людьми у этой твари было общего не больше, чем у сапога с флюгером. Девочка отпрыгнула в сторону, метнулась прочь, пока фантом не заметил ее. Это Найхэвен. Здесь возможно все… Бежать пришлось долго. Тварь почуяла живую кровь и увязалась следом. Голодное шипение разрезало туман, тихий шорох раздавался, казалось, совсем рядом. Но Эл умела быстро бегать. К тому же, фантом и вполовину не так страшен, как, например, тот же самый меммор. Вот уж всем тварям тварь! Но чего не могла учитывать девчонка, так это внезапного головокружения и слабости. Организм бунтовал! Путал ноги, встряхивал мир перед глазами, рвал желудок спазмами. Всхлипнув, Эллайтес растянулась на покореженной брусчатке. Левая рука онемела до локтя. Закусив губу, девочка оглянулась, чтобы встретиться взглядом с плотоядно распахнувшим пасть фантомом. Как и всегда, когда оказывалось близко к жертве, это порождение колдовства быстро обрастало гнилой плотью. Воздух наполнился смрадом. Эл уже представила, как к ее шее припадут отвратительные бледные губы, как кривые зубы разорвут кожу… Внезапно девочку словно ветром обдало. Она охнула, шлепнулась на что-то мягкое, а затем – скатилась на пол. Каково же было удивление Эллайтес, обнаружившей себя не где-нибудь, а дома. Рядом со своей лежанкой. «Ну, точно… и кровавый след на стене! Правда, струпья почернели…» Девочка, кряхтя и потирая ушибленный тыл, воздела себя на ноги. С удивлением обнаружила, что больше ничего не болит. И кровотечение прекратилось! Тряпица засохла и почернела, словно вымазанная в копоти. – Чудеса творятся… О демоны! Где же мой мешок?! Хлопнув ладонью по лбу, Эл бросилась прочь из дому. Мама по-прежнему сидела в кресле в гостиной. Такая же красивая, одинокая, румяная и мертвая. Ждала утра, когда извращенная сила Найхэвена отправит ее на кухню варить свеклу или, если повезет, жарить мясо. Эллайтес молилась, чтобы разозленный неудачей фантом подольше пробыл рядом с мешком. Ибо от загребущих лап какого-нибудь зеваки защитить деньги и сахар мог только счастливый случай.
О!Наконец ты решился выставить продолжение.И это правильно, потому как вторая часть не менее интересна, чем первая. Новые герои, новые тайны. И продолжение захватывающих приключений полюбившихся прежних героев: Моркоса, Тай, Мелгера.
SBA, ты превзошёл самого себя! Это так прекрасно, что прочитала взахлёб, при этом смакуя каждую фразу! Выкладывай дальше. Буду тебя с "Сагой листвы" параллельно читать. Вы под разный настрой.
ЦитатаSBA ()
когда навык становится частью натуры, можешь даже дрыхнуть в седле. Конечно, всегда остается шанс шлепнуться с седла (можно убрать) и свернуть шею…
ЦитатаSBA ()
В эти дни дар вел (себя?) строптиво
ЦитатаSBA ()
в пролом в стене
Может, лучше "в стенной пролом" или "в проломленную стену"?
Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Anevka, Спасибо и за правки, и за отзыв. Немного изменил стиль, наверное. Все-таки основа первой части была написана года два-три назад.
Ну, раз такое дело:
Глава третья Арво
Пятые сутки он брел через безжизненные пустоши. Дни становился короче, ночи длиннее, а холод свирепее. С серого неба срывались холодные кристаллики ледяной крупы, ветер швырял их в лицо молодому своргу, обдирая лоб и грозя поранить глаза. Стужа сковывала по рукам и ногам, мешала идти, силы таяли. Постоянно хотелось пить. Вокруг хватало снега и льда, но изгой опасался утолять ими жажду. Шаман постоянно говорил о коварстве мерзлой воды, которая, не принося пользы, лишь сковывала холодом внутренности. Раны, полученные в бою, затягивались, но боль не оставляла. Будь здоров и имей с собой хоть небольшой бурдюк с горячим отваром, Арво проходил бы ежедневно на тысячу стоп больше. А так ему приходилось щадить ослабленное тело... Зато узнал, что, проведя ночь вне юрты, ты остаешься собою. Куда ни смотрел молодой сворг, всюду тянулась ледяная безжизненная пустыня. Не ведая, что делать, он руководствовался загадочными словами Косвельта и упорно двигался на север. Арво никогда бы не перепутал направление. Даже закрыв глаза и обернувшись трижды вокруг себя. С севера тянуло настоящей Зимой. Тем вечером он остановился возле трех пирамидок, сложенных из валунов, обозначавших начало территории топтунов. Они обороняли поселения от злых духов и предупреждали незваных гостей: клан всегда наготове и способен дать отпор любому. Вестником возможных неприятностей служил пожелтевший от долгой варки череп, насаженный на толстую жердь. Он возвышался над пирамидами ладоней на пять и, судя по паре клыков на верхней челюсти, принадлежал своргу. Арво облизнул пересохшие губы. Он готовился внутренне, что земель топтунов ему не миновать, но, оказавшись здесь, испугался. В их деревне считалось, что сворги не ведают страха. Так, наверное, оно и было: сидя на месте десятки зим, влача жалкое существование и отлучаясь лишь на охоту, очень просто мнить себя смельчаком. Истинно смелыми были лишь предки – многочисленный народ, вернувшийся когда-то с континента в ледяную пустыню. Но время разметало их по необъятной пустыне. Те, которые раньше назывались братьями, теперь люто ненавидят друг друга, и с радостью прибьют сворга из чужого племени. Чего уж говорить о Топтунах, которые изначально были дикими и жестокими? Изгой снял череп с жерди и сбросил на землю. Как бы то ни было, назад дороги нет. Жизнь – на севере. Арво уже решил, что дойдет туда во что бы то ни стало. Стиснув зубы, ринулся вперед. Вырвав жердь из промерзшей земли, ступил на едва заметную, протоптанную дорожку. Обострившееся обоняние давало понять, что где-то неподалеку раскинулось сторожевое стойбище, – пахло дымом. Арво улыбнулся – только Топтунам могло прийти в голову пользоваться деревом, как топливом. Зачем сжигать оружие, если кругом столько снега? Он остановился. Чуть в сторонке, где ветер и мороз соорудили нечто вроде холма из снега и сухого колючего куста, лежало тело. Заранее зная, что увидит, Арво подошел к трупу. Это был еще совсем юный сворг, мальчишка. Нелепо раскинувший руки в стороны, посиневший и покрывшийся инистой коркой. Кровь застыла на развороченном тяжелым ударом лице. Нахмурившись, изгой опустился на колени. Земля вокруг тела была изрыта копытами. Если Арво хоть что-то понимал в следах, то здесь разыгралась недавно схватка. Обломки стрел, деревянных копий и куски камня. А если судить по отсутствию трупов, то победителями, скорее всего, из заварушки вышли топтуны… Он обобрал юнца. Сапоги, как и мешковатые брюки, оказались малы. Зато как нельзя кстати пришелся кастет, что висел на шее мертвеца – сплав кости и гранита, усыпанный волчьими клыками. Такое оружие могло принадлежать только знатному воину – старшему охотнику или же самому вождю. – Откуда он у тебя? – прошептал Арво, глядя в изуродованное лицо.
Тумдод мрачно разглядывал бултыхающегося в прорубе чужака. Вода быстро застывала на лице, руках и шее, превращая его в ледяную статую. Вскоре он перестал дергаться и замер. Удовлетворенно кивнув, Тумдод махнул своим воинам. Они вытащили из ямы женщину – старую, в нелепой накидке необычного цвета, с растрепанными волосами цвета крови. Быстро раздели и сбросили в воду. Она почти сопротивлялась; замерла, выпучив глаза и раскрыв рот в безмолвном крике. Старший был доволен. Вчетвером они сумели легко побить группу проклятых своргов, что хотели незаметно проскользнуть через земли топтунов. Тумдод и его люди не первый год стерегут границу. Ночью они напали на стойбище кровных врагов и перебили дубинами. Правда, шестерых взяли в плен, лишь немного намяв бока. Он ласково похлопал свою палицу – крепкая, тяжелая берцовая кость прадеда. Она была ему верной спутницей в долгой, по меркам пустыни, жизни. Раздалось разочарованное мычание – очередной пленник оказался слишком слабым и быстро пошел ко дну, даже не порадовав воинов бултыханием. Внезапно в голове Тумдода будто вспыхнул красный цветок. Он качнулся вперед, едва устояв на ногах. Последовал еще один удар, и старший сторож границы рухнул мордой в снег.
Разделавшись с первым противников, Арво в три скачка оказался возле двух других топтунов. Один занимался тем, что озабоченно разглядывал странную тряпку непонятного цвета, а другой с увлечением тащил к воде очередного сворга. Арво легонько подтолкнул любителя топить к кромке льда. Хрустнуло. Нелепо взмахнув руками, топтун обрушился в воду, взметнув тысячи колючих брызг. Изгой подскочил ко второму здоровяку и, пнув в пах, трижды ударил кастетом в висок. Череп лопнул, оросив снег красными и бледно-коричневыми комками… В этот момент из небольшого шатра, возле которого полыхал костер, вылетел еще один топтун. На голову выше, вдвое толще и тяжелее изгоя. Шея заканчивалась массивной головой с вытянутым носом и мясистыми губами. Могучий торс плавно переходил в мускулистые ноги с тяжелыми копытами. Под продубленной морозами и ветрами шкурой тяжело перекатывались мышцы. Выдохнув облако пара, топтун угрожающе замычал. Арво заметил двух своргов, которых не успели утопить. Один лежал прямо на земле, опутанный веревкой, а второй пытался выбраться из глубокой ямы. Топтун ринулся в атаку, сметя костер и сбив на землю жердь, на которой жарилась рыба. Описав дугу, большой кулак угодил изгою в плечо. Арво отлетел в сторону, едва не растянувшись на земле. Боль пронзила левую руку. Топтун, не переставая мычать и мотать рогатой башкой, бросился вперед, надеясь стоптать врага. Крепкий, словно гранит, и такой же тяжелый, кулак пронесся в опасной близости от лица Арво. Изгою приходилось напрягать все силы, чтобы не попасть под сокрушающий удар. Сам атаковать он пока не мог и постоянно отступал. Дважды оскальзывался на истоптанной земле, дважды противник задевал его по касательной, и сворга отшвыривало в сторону. Тело начало подводить, а враг действовал по-прежнему ретиво и напора не сбавлял. Арво вновь ощутил на лице дыхание смерти, наполненное холодом и тленом… Внезапно топтун запнулся. Немного подался вперед, опустив руки и вытянув шею. В глазах застыло неподдельное удивление. Арво кинулся вперед. Кастет расшиб губы и нос топтуну, превратив лицо в кровавую кашу, из которой торчали обломки костей, и выходила пузырями багровая жижа. Могучий противник рухнул наземь. Арво едва не упал сверху, заставив себя устоять лишь силой воли. Его губы тронула слабая улыбка – в пылу схватки они не заметили, как приблизились к связанным пленникам. Один из них ухватил топтуна за ногу, помешав прикончить изгоя…
Вскоре последний шатер сторожевого стойбища растаял в утренней дымке, и бескрайние просторы ледяных пустынь охватили понуро бредущих путников. Светало. Ночной ветер потихоньку затихал, серое и безжизненное небо приобрело едва заметный молочный оттенок. Начавшие было падать снежинки, постепенно превратились в мелкую ледяную крупу, застревавшую в волосах. Арво поморщился. Тело ныло после ночной сшибки, ссадины и боль в вывихнутых пальцах напрочь отбили у изгоя радость от победы. Вместо того чтобы погреться возле костра, им пришлось в срочном порядке скрываться в пустоши. Топтуны тупы и не умеют читать следы, но злость порой заставляет работать их дурные головы немного лучше обычного. Так что изгой решил не рисковать. Привал решили устроить, когда перед ними будто из-под земли выросли четыре вросших в землю, отполированных ветрами валуна. Они надежно защищали путников от хлесткого ветра и чужих глаз. Конечно, такое убежище могло привлечь и других странников, что не могло закончиться лишь новым кровопролитием, но отдых был им жизненно необходим. Один из спасенных им своргов вытащил из заплечного мешка странную деревянную палку – толстую, оббитую мехом, со странной крышкой из какого-то непривычного, желтоватого материала. Изгой помнил, что перед тем, как покинуть стоянку, этот сворг высыпал в палку угли, после чего подержал крышку над огнем, отчего та стала мягкой и податливой, после чего залепил ей горлышко. Тем временем второй, тот, что был повыше первого и шире в плечах, сбросил со спины вязанку сухих прутьев и палок, которую стащил из сторожевого стойбища. Каково же было удивление Арво, когда невысокий и худой сворг высыпал под умело сложенные прутья по-прежнему красные, будто только из костра, угли. Легкий дымок курился над покрытыми ледовой коркой валунами. Изгой разогревал нанизанные на прутья куски солонины, а спутники собирали треногу для небольшого котелка со снегом. Эвер и Шадо. Очень разные, но, в то же время, очень похожие друг на друга. Первый всю дорогу молчал, изредка бросая косые взгляды на спасителя, иногда озирался, словно ожидая удара в спину. Шадо, наоборот, болтал без умолку, шутил, смеялся, вспоминал подробности сумбурной схватки, которую упорно называл боем. Но была одна вещь, которая роднила их – странная печать страха, застывшая в глазах. Протянув им прутики с почерневшей солониной, Арво и сам принялся за еду. В котелке булькала закипающая вода, пар клубился к затянутому тучами небу. Они говорили, что пришли из Делевиана… Пусть изгой понимал далеко не каждое слово, произнесенное своргами, но суть их рассказа не ускользнула от него. Выходит, Косвелт не обманул, и на севере действительно есть нечто такое, о чем не ведали в их деревне? Арво опасливо прикоснулся к осколку странного камня, что оставил ему ученик шамана. «Если на севере живут сворги, пускай мельче в кости, слабее и, судя по всему, глупее, то почему бы не отправиться туда? – думал Арво, разжевывая вязкий кусок солонины. – Может, там найду подсказки, о которых говорил Косвельт…» Отложив прут в сторону, изгой зачерпнул горячего варева. – Почему ушли из деревни? – угрюмо спросил он у своргов. – У вас не убивают тех, кто не ночует в юрте? Шадо поежился, повернулся к молчаливому товарищу. Не получив никакого ответа на свой немой вопрос, проговорил: – Ты нас спас, поэтому не вижу смысла юлить… – Вас изгнали? – оборвал его изгой. – Ну, можно сказать и так, – задумчиво согласился Шадо. – Но… – Мы бежали, – резко и неожиданно громко сказал Эвер. – Бежали трусливо. Позорно! Бежали, так и не приняв настоящего боя. Арво удивленно посмотрел на него. В каждом слове чувствовалась боль. На лбу и щеках проступил нездоровый румянец, Шадо смахнул рукавом бисеринки пота. – От кого? – осторожно продолжал свой расспрос Арво. – Шадавры. Нежить. Сыны Белой Пыли. Какое слово тебе знакомо, дикарь? – Мне незнакомы названия этих народов, – ответил изгой. – Их деревни намного больше ваших? – Деревни? Народы? – хохотнул Шадо, – Увидел бы ты эти народы – обмарал портки, глаз даю! Пальцы Арво сжались на кастете. Верхняя губа приподнялась, показав острые клыки. – Не советую смеяться надо мной, задохлик! – Да, с юмором у тебя туго, – подвел итог болтун, – ну, не хочешь слушать – кто ж неволить станет? Пусть тебе наш рыцарь объясняет. – Рыцарь? – вновь удивился Арво, оглядывая дующего на воду Эвера. – Это что-то вроде вождя? Или шамана? – Больше похоже на ваших охотников, – пояснил тот. – Только более доблестные и несопоставимо чистые. Но это тебя должно мало волновать… Ты ведь хотел узнать о шадаврах, да? Ну, они пришли лет двадцать назад, я тогда был простым оруженосцем у сира Аблорнде, упокой его душу Святило. Началось все с сына плотника Мига, из небольшой деревеньки возле замка. Паренек погиб, когда помогал отцу менять доски на воротах – упал с лесов… Арво слушал собеседника с раскрытым ртом. Теперь он понимал еще меньше, слова «замок», «ворота» и «оруженосец» были ему незнакомы. Но история сама по себе звучала зловеще. -…на третий день, – продолжал тем временем Эвер, – когда над телом уже поработали плакальщики и настоятель храма велел готовить к сожжению, парень восстал. – Так он же расшибся! – То-то и оно, – вздохнул рыцарь. – Первым шадавр убил настоятеля храма. Затем вернулся домой и прикончил мать, сестру и младшего брата… Отец отрубил ему голову колуном, но было слишком поздно. Белая Пыль опустилась на деревню. – Вот тогда и началось, – перехватил нить разговора молчавший до этого Шадо. – Мертвецов не брала сталь. Она резала плоть, но не убивала поселившуюся в оболочке злую силу. От разговора о подобных вещах, у Арво волосы встали дыбом. Он с трудом верил этим мелким, странным своргам. Но… Косвельт ведь предупреждал о северных землях. А эти пришли прямехонько оттуда. – Дважды цвет рыцарства Делевиана выступал навстречу врагу, – продолжал рассказывать Шадо, – и дважды разбивали проклятых шадавров. – Как? Ведь вы говорили, что оружие бесполезно. – Сменили мечи на топоры и молоты, – хмыкнул Эвер. – Ломали ребра, позвонки, проламывали головы. Закованный в сталь рыцарь на боевом скакуне может легко стоптать даже свежего шадавра! Вот после таких ударов в дело вступало наше ополчение. Смола и огонь! Мы сумели отчистить местность вокруг Делевиана. Но… Нам не суждено было сдержать клятву предков, – подвел итог рыцарь. Арво видел злые слезы, что сочились из его глаз. – Не туда хватил! – укорил спутника Шадо. – Арво, ты все равно ничего не поймешь, этот разговор не на одну ночь. Скажу только, что Белая Пыль вернулась две зимы назад, обрушившись на крепость. Мы боролись, как могли – сжигая тела умерших и развеивая пепел по ветру. Без толку. – Крепость пала, – выдохнул Эвер. – А мы ушли из родных земель. Графиня решила спасти народ, провести через пустыни к морю. Корабли Южан заметили бы нас и забрали на материк. Но это осталось в мечтах. Графиня мертва, наследника, скорее всего, убили эти чудовища. Рыцари Делевиана рассеялись по пустыням и, скорее всего, каждый второй уже мертв. Арво сидел, погрузившись в пучину мыслей. Выходит, что долгие годы они жили в забвении? Изгой с силой надавил на слезящиеся глаза. Накопившаяся усталость затягивала в пучину дремы. Шаман, Косвельт, теплый камень в нагрудном кармане, спасенные сворги, Делевиан и страшные шадавры – все сплел в узор короткий, неспокойный сон.
Гайло как раз выходил из дверей комендатуры, – одноэтажного каменного домика, где жил с женой и куда съехал из холодной и неуютной башни в западной стене, – когда ему на встречу выбежал взбаламученный дозорный. Ноготь сразу узнал того по желтому нарукавнику. Спрятавшись от мороси под дощатым козырьком, комендант поманил солдата. - У нас – лазутчик! – задыхаясь и размазывая по лицу грязь, доложил тот. - Лазутчиков у нас нет. А вот если вам удалось шпиона поймать – по черпаку вина добавлю. Он побрел вслед за дозорным. Сильный ветер унес тучи куда-то на восток, и морось прекратилась. Было прохладно. Впрочем, для поздней осени - хорошая погода, в былые дни уже и примораживало в эту пору. «Не рановато ли для шпиона? Полдень. В это время либо уже режут друг друга, либо обедают и готовят планы, как будут друг друга резать». Они направились к воротам. Что тоже довольно странно. Водосток, перекрытый решеткой. Западная стена, которая немного просела с годами. Северная башня, выходящая окнами только лишь на реку. Вот места для лазутчиков! Но не… Он увидел, кого окружили трое солдат. - Так, - Гайло сложил руки на груди. – Вина никто не получит. Разве что черпаком промеж ушей. Брысь на посты! Ты, верзила, иди-ка сюда. К нему приблизился настоящий великан. Молодой. Одежка грязная, волосы спутанные, лицо чумазое. Меч в растрескавшихся деревянных ножнах. Пахло от здоровяка дурно. - Рассказывай. - О чем? – великан опешил. - Почему дал моим людям себя захватить. Я вижу перед собой убийцу, созданного самой природой. И не питаю иллюзий, что трое гарнизонных пикинеров сумели бы тебя усмирить. Великан усмехнулся. - Я пришел с миром. Поэтому отправился к воротам днем. Ночью, поговаривают, можно схлопотать стрелу в брюхо. - Можно и днем. Если не с миром приходишь, - Гайло прикинул, сколько нужно раз угостить гостя кинжалом, чтобы завалить. Выходило – четыре. Если в горло или пах – хватит двух. Да разве ж даст такой волю лезвием махать? Задушит, как медведь в объятиях, и высморкается в плечо. «Ай, была не была!» – Иди за мной. В комендатуре поговорим. - А что там? - Жена и суп. Перво-наперво, здоровяк изъявил желание ополоснуться с дороги. Как пушинку подхватил большой ушат, достающий бортами немаленькому Гайло до колен, и ушел в каморку под лестницей, которую иногда использовали вместо казематов. Натаскал воды. Некоторое время шумно плескался, фыркал. Когда вернулся, застал коменданта за поеданием густой чечевичной похлебки. - Садись, - Гайло указал краюхой хлеба на табурет. – Ешь. Рассказывай. Великан не притронулся ни к похлебке, ни к начиненной чесноком свиной лопатке, лишь выдул кружку перебродившего морса. Он был бледен, губы бескровные. Неприятно с таким находиться не то что под одной крышей, а в одном городе. - Меня зовут Ларт. - Клогарт? Наслышан. Где-то на столе в приемной лежат письма с твоими приметами. Что привело тебя в полуосажденный Триккен? - Я могу помочь, - великан кисло улыбнулся, – остановить армию марионеток. - Это я и сам сумею. - Что… - Остановлю сам. Повторяю вопрос – что привело тебя в Триккен? Сомневаюсь, что ты пришел сюда, чтобы похвастаться знаниями. Ведь они есть? Есть. А раз есть, значит, откуда-то взялись. У стороннего наблюдателя таким знаниям взяться неоткуда. Ты впутан в эту историю. - Не впутан. Я ее часть. - Да хоть кусочек, - комендант вытер рот салфеткой и запил обед стаканом морковно-свекольного сока. – К сути давай. За что ты хотел продать знания? - Все просто, - Ларт, кажется, перестал удивляться. – Мне нужна свобода. Либо – прощение. - О прощении сразу забудь. Вздернут… только веревку найдут потолще. Свобода… не знаю, что ты подразумеваешь под этим словом. - Чтобы меня не искали больше. Пусть все думают, что я сгинул. И кто-то – кому доверяют! – должен это подтвердить. Комендант крепости сгодится, думаю. - Сгодится. Ты умрешь сразу после того, как марионеточная армия будет остановлена. - Они скрепили договор рукопожатиями. - Можешь меня даже похоронить, - пошутил Ларт. - Лично буду землю кидать. А теперь – рассказывай, что хочешь сделать. Комендант блефовал, когда говорил, что точно остановит врага, но здоровяк был туп как колода для рубки мяса. Если даже не верил сходу, то его запросто удавалось запутать и подвести к нужным мыслям. Пустячное дело. Теперь же Гайло знал, с чем имеет дело. Знал, кто ведет армию, и чем все это грозит Каолиту. - Магов у нас поблизости нет, - сказал Ноготь. – Но не только магия разит издалека. Есть у меня кое-кто, способный твоего соратника угомонить. Пойдем. Он выбрался из-за стола и повел Ларта, переодевшегося в тесные штаны, рубаху и набросившего короткий плащ, во внутренний двор укрепления. Ветер улегся, небо затянула хмарь. Вновь заморосило. Они обогнули рядок хибар, минули три каменных колодца, по деревянному пандусу перешли внутреннюю стену и оказались на площадке перед казармами. Плац покрывали плотно подогнанные булыжники, под парусиновыми чехлами прятались от дождя манекены для отработки ударов. Слева на стене мокли мишени из плетеной лозы, соломы и дерева. Начиная с огромной – с колесо повозки – и заканчивая маленькой, чуть меньше тарелки. Ни души вокруг… Кроме облаченного в меховую куртку и шапку, промокшего насквозь бородача. Перед ним стояло шесть тулов под завязку набитых стрелами. Он методично всаживал одну за другой в центр средней мишени. Казалось, даже не напрягаясь особо. Щелк. Щелк. Щелк. И только солома трещит под острыми жалами оперенных пчел. Стрелок намурлыкивал какую-то песню. - Ты думаешь… - Нет, Ларт. Я уже подумал. Теперь я уверен. Где твои братья, Хавас? Лучник улыбнулся, обнажив крупные желтые зубы. Свистнул. Ответом ему послужил хлопок тетивы. Миг – и стрела клюнула каменный блок, на ладонь разминувшись с маленькой мишенью. Клогарт недоуменно огляделся. Неуклюжая фигура помахал им с крыши казарм. Их разделяло три сотни шагов, морось и окрепший ветер. - Они не самые лучшие стрелки, - пожал плечами комендант, - зато не пьют, уверены в своих силах и – что самое главное! – плотно сидят на Хворосте. Хавас, родной, сколько пучков ты за сегодня сжевал? - Шешть! – брызжа слюной, ответил стрелок. Ларт только теперь разглядел маслянистый и бездумный блеск его глаз. - И ты доверишь им такое дело?! - Уже доверил, глупый ты верзила.
Ларт сидел на кровати, водрузив обутые в громадные сапоги ноги на стул. Он натер воском ножны и до блеска отполировал клинок. Недурно было бы показать его местному кузнецу, да вот только комендант запретил высовываться до наступления темноты. Этот Гайло, казалось, страдает от зуда в заднице. Ни мгновения не мог провести, сидя спокойно под крышей своего домишки. И ладно бы жена походила на мешок с салом или пилила бы бедолагу за любую мелочь, так нет же! Красивая молодая баба, заботливая. Жрать готовит. И, похоже, родом из Лей-КванЧи, а значит, умеет и мужика попользовать так, что потом мочиться больно. «Болван. Счастье у него стареет в четырех стенах…» Он запустил правую ладонь в штаны. Плоть не отзывалась. Даже грязные мысли не могли ее разбудить. Клогарт почувствовал горечь на губах, словно в желудке и горле плескался яд. Пожалуй, так оно и было. Он уже не раз подумывал над тем, чтобы добровольно шагнуть в костер или утопиться… но всякий раз отговаривал себя. «Пока не время. Еще есть дела… Да и вообще – нет подходящего времени для смерти!» Ларт лег на спину. Уставился в потолок, разглядывая паутину трещин и раздумывая над тем, как долго сможет сдерживать ярость. Его злило то, с какой легкостью слабаки, вроде того же Валиадо или этого Ногтя им управляют. Ведь пару слов сказал задохлик – и не возразишь. Не успел дожевать свой проклятый обед, как умудрился засунуть его, Ларта Клогарта, в комендантский карман. Сиди тут теперь, мечтай о теплом женском теле и горячей крови врагов. Он с силой сжал пальцы. Кости захрустели, обломки ногтей впились в ладони. «Держи себя в руках, мерзкий ублюдок! Сделай хоть что-то так, как нужно!» Дыхание выровнялось. Молотьба в висках стихла, кровавые разводы перед глазами растворились в воздухе. - А говорят, что мертвые не потеют… - Клогарт смахнул испарину со лба.
Вместе с сумерками приплелся мороз. Такой же ленивый и самоуверенный, как гарнизонный ветеран. Только, в отличие от человека, мороз не просто всегда точно знал, что надлежит делать, но и исполнял на совесть. Высеребрил влажные стены, подернул дымчатым ледком лужи и превратил жижу под ногами в хрустящую корку. К полуночи сделалось совсем зябко, и комендант наведался в караулку, где его попотчевали крепким чаем. Гайло взял фонарь и пошел к единственной сторожевой вышке. Оба дозорных походили на ожившие кули с тряпьем. Один грел руки над каганцом, второй, опершийся об деревянный борт, усердно глядел в ночь и курил, пряча огонек трубки в кулаке. Холод разогнал туманы по низинам, сделав ночь на удивление светлой. С вышки долина и русло Клэйтон были как на ладони. Даже очертания темного лагеря оставались заметными. Враг медлил. Не выжидал, как хищный зверь или умелый охотник, что, в принципе, почти одно и то же, а именно медлил. Это пугало. Неопределенность всегда пугает. Тем более, сегодня днем Гайло узнал, что в деле замешено нечто, напоминающее до холодка в груди колдовство. Он сжал и разжал пальцы, разгоняя кровь. Сердце частило. - Вывешивайте звенелки, - комендант указал на мешочек возле стены. - Как думаешь, Гайло, скоро они пойдут на приступ? – спросил дозорный, склонившийся над каганцом. - Когда бы ни ударили – встретим. А чем дольше будут морозить задницы у реки, тем лучше. Там, поди, еще холоднее сейчас. Вестовой умчался в столицу три дня назад, так что передовой конный отряд будет здесь не позже, чем через пять дней. «А к тому моменту я хочу видеть кукловода где-нибудь на земле. Желательно – со стрелой в груди». Он не относился к тем ученым дурням, что всеми силами стремились изучить загадочную и опасную проблему; не считал себя и простаком, дающим второй шанс лгуну или неверной жене. Если камешек в ботинке мешает идти – выбрось его. Так говорил его отец. Гайло спустился по лестнице, запахнул полы плаща и направился к дому. Настало время реализовывать задумки… Шелест. Что-то пронеслось мимо, обдав мужчину порцией ледяного воздуха. Комендант отскочил к стене, тут же опустился на колено и достал кинжал. В тенях что-то было. Оно шевелилось. Слышался треск, словно кто-то пытается тупым ножом кромсать толстую ткань. Ноготь швырнул фонарь. Он разлетелся тысячей огненных брызг, на мгновение, озарив нечто похожее на громадную ворону. Капельки полыхающего масла быстро выгорели. Неведомое создание в мгновение ока всосалось в бревенчатую стену. «На складе!» Комендант сорвал факел со стены и бросился внутрь. Удивленному дежурному посоветовал заткнуться, а после отослал за братьями-стрелками. - Пакля… Стрелы, пакля, огонь… Живо! Скажи, чтобы обложили здание сухой соломой и подожгли ее! Из кармана достал пучок табачного мха. Дрянь, какой свет не видывал. И пьянит, так что с ног валишься, а потом желудок наизнанку выворачивает. Гайло отправил в рот целый ломоть. Крышу внутри склада давно следовало подлатать. Она дала течь еще весной, и все продовольствие перенесли как раз в бывшую комендантскую башню. Там подвал глубокий, сухой и прохладный. Здесь же было царство крысиного помета, пыли и паутины. Она коротенько вспыхивала, когда жадный факел касался его оранжевыми лепестками. На полу прела солома. Тварь здесь. Ноготь понял это сразу. Шелест, казалось, заполнял все внутренне пространство. Но она шарахалась от огня. Это давало определенные шансы. Гайло бросил факел перед дверью. - Ты ведь можешь уйти в любой миг, так? – голос коменданта чуть дрожал. – Я видел трюк со стеной. Чего тебе нужно? - Всё. Тень ринулась на него из угла, сверкая зелеными глазами.
Едва раздался глухой стук в дверь, Ларт оказался на ногах. В одной руке держал меч, другой подхватил табуретку, чтобы отражать удары. Но в дом не ломились вооруженные молодчики. Лишь по лестнице зашлепали босые ступни комендантши, а темный коридор озарило пламя свечи. Клогарт опередил Юнази и распахнул настежь двери. На пороге стоял Гайло. Он походил на болотное чудище – промокший и весь в грязи. Нижнюю губу, шею и ворот рубахи заливала кровь. Сам комендант раскачивался из стороны в сторону, что-то бормотал. Ларт отбросил меч и подхватил коменданта, - от него пахло дымом. Перенес в свою каморку и аккуратно положил на кровать. Юнази хранила спокойствие, лишь красивые раскосые глаза блестели. Она сходила на кухню, принесла миску с водой, несколько тряпиц и поставил на огонь вино, чтобы прижечь раны… но ран на теле Ногтя не оказалось. Он уже спал, забавно похрапывая и без конца облизывая пересохшие губы. Женщина, зажав смоченную тряпицу в руке, непонимающе поглядела на Ларта. Побледнела. Затем перевела взгляд на Гайло и сказала: - Если бы я не знала мужа полтора десятка лет, подумала бы, что он мертвецки пьян. Клогарт поспешил убраться прочь из каморки. Он и забыл, что снял рубаху. Остановившись перед начищенной полоской меди, заменяющей зеркало, зажег фонарь и вгляделся в отражение. Живот пересекал уродливый, посиневший, вздувшийся шрам. Здоровяк скрипнул зубами. Схватив с печки горячий глиняный кувшин, он вылетел на улицу. Ни холода, ни пронизывающего ветра его омертвевшая кожа не чувствовала. Непогода разогнала всех, кроме группки пикинеров, перевооружившихся пожарными крючьями, и оцепивших здание в дальнем конце улицы. Дым валил от него белый, а значит, огонь уже потушили. Великан отправился в другую сторону. Забрался на стену и свесил ноги. Вино слегка остыло, но по-прежнему было вкусным.
Гайло с трудом пришел в себя. Сквозь зашторенное окно внутрь комнаты – его комнаты! – проникали осторожные солнечные лучи. В золотых столбцах виднелись парящие пылинки. Пахло вином, уксусом, рвотой и камфорным маслом. - Очнулся? – Юнази появилась будто из воздуха. В руках у нее был поднос, на котором исходили паром две фарфоровые пиалы. Комендант хотел что-то ответить, но губы не слушались. «Твою ж бабку…» Он вспомнил, чем закончилась встреча с тенью. Едва вошел в комнату, Гайло прокусил губу. И еще раз. И еще. Рот заполнила кровь, перемешавшаяся с горьким соком табачного мха. Он сглатывал мерзкий коктейль, чувствуя, как пьянеет с каждым шажочком. «Всё…» Пара зеленых глаз ринулась на него, прошла насквозь, оставив частичку тени в душе… но, когда попыталась влезть в разум, натолкнулась на настоящую стену из дурмана. Испугавшись, жуткое создание бросилось прочь. Заметалось по комнате, ища выход, но с улицы сквозь щели в бревнах внутрь просачивался дым. Вязанки с соломой были заготовлены и укрыты просмоленным полотном по периметру всей стены, и обложить бывшей склад заняло совсем немного времени. А у дверного проема все еще полыхал факел. Тогда тварь снова попробовала влезть в Гайло, но к тому моменту комендант почти не соображал, где находится и что делает. Только смеялся, а кровь и сок стекали по подбородку. Вскоре он начал задыхаться от дыма и гари. Тень издавала жуткий шелест. Последнее, что запомнил Ноготь, это как языки пламени облизывали верещавшее создание, забившееся в угол. Потом он упал. - Тебя вытащили братья-стрелки, - сообщила Юнази, влив в рот мужу очередную порцию чая с молотым красным перцем и медом. – Говорили, ты почти задохнулся. - Не зашошнувшся… - ответил Ноготь и с трудом улыбнулся. Губы болели, каждый вздох отдавался болью в груди и спине. – Мнэ нашо в обхош… к шолшатам… Юнази покачала головой. - Ты слишком слаб для обхода. Подожди до вечера. А лучше – утра. - Ошашательно, шошогая. Едва жена покинула комнату, Гайло встал и оделся в старый мундир – новый был загажен и прожжен в десятке мест. Куртка немного жала в плечах и талии, а рукава были длинноваты. Прихрамывая, комендант отправился к обгоревшему складу. Проверять улов.
Есть такое. Ты у нас писатель, прогрессирующий семимильными шагами, и это есть хорошо. Давай и дальше в том же темпе К четвёртой розе, можно уже и о нобелевке по литературе задумываться. Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Помню, в тот вечер мы засиделись в покоях у царевны. Она пребывала в хорошем расположении духа, с удовольствием играла с нами в «камни», пила вино и угощалась сухофруктами. Немного подпортил общее веселье Мелгер, просидев молчаливым сычом все застолье и отказавшись от всех развлечений, потом просто встал и вышел вон. Я хотел его вернуть, но он так посмотрел на меня, что слова в глотке застряли. Делать было нечего, и мы продолжили веселье. Для нормальный игры в камни нам требовался еще человек, но писарь предпочел продолжать накачиваться вином в одиночестве, так что места за столом заняли стражи. Почему бы и нет? Нападения здесь ждать неоткуда. Рабочим, после того, как стемнеет, запрещено подниматься на маяк, служанки и ребятня – из самых проверенных, им можно доверять; а кто из врагов доберется сюда во время штормов и сквозь ледовые заторы? Даже колдунам такое не под силу, потому что природа здесь правит бал… Я ушел уже глубоко за полночь. В руках держал чарку клюквенной настойки, так любимой царевной. Нам такого пойла не подавали, но в тот вечер Гринваль расщедрилась. Мои мысли упорхнули куда-то далеко, в совершенно другое море, и приземлились на остров Сирен, посреди огней, красивых домов и спокойной, но веселой жизни. Но вернул их в Стража гобелен. Он был одним из тех, которые Дрогомор разглядывал почти каждый день. Чаще – утром, пока еще не успел нарезаться. Как мог, со всеми подробностями, он описал их в летописях. - Никогда не видел ничего подобного! – сказал писарь как-то за обедом. Дрогомор тогда сильно потел, отказался от курятины с луком и не притронулся к выпивке. – На севере никогда не ткали таких гобеленов. Я внимательно всмотрелся в изображение. Оно выцвело, потемнело от пыли, медные кольца, надетые на крючья, позеленели. Сам гобелен… не знаю даже, что сказать. Раньше они интересовали мало, хотя люблю и ценю чужую работу. Но сейчас, то ли хмель помог, то ли просто взглянул на вышивку под определенным освещением, - в коридоре уже погасили половину лампадок. Гобелены меня немного испугали. Казалось, что пейзаж состоял из черных скал и белых рек. Неизвестный мастер умудрился придать такой рельеф и объемность кряжам, пропастям и крутым берегам, что дух захватывало. Реки же казались почти настоящими, играли рябью и сверкали. Мне довелось попутешествовать, но подобной местности еще не видывал. Ни деревца, ни кустика, ни травинки. - Кажется, зеленая краска и нити в ваших краях стоят до-о-орого! Ухмыльнувшись, отправился в свою коморку и завалился спать, как был – сапогах, штанах и кафтане. Мне приснилось, что обжитые земли изменились. Причем не гобелен стал частью нашего мира, а мир словно заразился чумой от гобелена. Я слышал тяжелое дыхание – свое тяжелое дыхание. Смотрел вверх и не мог понять, почему не вижу неба, солнца, луны или звезд. Камень, реки… Нечем было дышать. Упал на колени, ощущая, как впивается в кожу каменное крошево. Проснувшись, бросился к окну и распахнул ставни. Ветер охотно ответил на приглашение, задув каганец на прикроватной тумбочке и перевернув, используя перо как парус, мою любимую чернильницу из оникса. По счастью – пустую. Подарок Замира Цуалдана – писаря из приграничного отряда – скатился по столешнице и с глухим стуком упал на пол. Я сбросил кафтан и рубаху. Зажмурился, наслаждаясь хорошо промороженным соленым морским воздухом. Он щипал потную кожу, напоминая, где реальная жизнь, а где – ночной кошмар. Из окна виднелся кусочек Фростдримского берега. Там, словно уголек, тлела синяя точка. - Загадки загадочного берега… Ладони мои покрывала темная пыль, а на коже остались вмятины и кровавые царапины.
- Умывайся и иди за мной, - утром я навестил Мелгера. - Зачем? – тот казался сонным и утомленным. Впрочем, таким он казался теперь почти всегда. - Хочу кое-что проверить. Он наскоро обтерся влажным полотенцем, отправил в рот жменю изюма и запил холодной водой из кувшина для умывания. - У меня с собой немного теплого хлеба и масла, - я покачал узелком. - Дружишь с кем-то их кухарок? - Дружу, а что? Я тоже свежий хлеб люблю. Он улыбнулся в ответ. Мы двинулись по коридорам. Чтобы описать произошедшее ночью, много говорить не пришлось. Оказалось, что Мелгер и сам разглядывал тот гобелен не раз. - И поэтому ты меня вытащил из комнаты на рассвете? – удивился он. – Испугался старой вышивки? - Нет. Вытащил потому, что тебе надо проветрить голову. Потому что кое-кто последние недели напоминает скисший помидор. Почитай, пройдись по берегу, приударь за кем-нибудь из служанок! Займи мысли чем-нибудь помимо шкатулки. - Не могу. - Старайся смочь. Иначе выгоришь. Станешь червивым орехом. Вспомни Лестера – каким был он? - Ответственным. Раздобыв кувшин с отваром из сухой груши-дички, мы устроились завтракать напротив второго из трех гобеленов, так взволновавших нашего писаря. Масло таяло на горячем хлебе, а поджаристая корочка хрустела на зубах. Мелгер, впервые за долгое время, ел с аппетитом. Даже сверток со шкатулкой отодвинул. Этот гобелен был самым маленьким из всех, которые мне только доводилось видеть. Белое поле, а по центру еле виднелось тонкое огненное колесо. Нити снизу были не упрятаны под шов или обрезаны, а собраны в кисти. Пауки постарались приобщиться к искусству. - Смотри, - Мелгер стряхнул со штанов крошки, приподнялся. Снял факел с крюка на стене и поднес к полотну. Знак Арна засиял, словно подпитавшись от пламени. – Чудно, да? - Не то слово. Но я про такое уже читал. Как раз в тех летописях Хеленнвейса, которые ты как-то назвал скучными. Знак Арна, когда он нарисован, вырезан или вышит по правилам, всегда вбирает в себя частичку огня. Неужели ты, северянин, не знаешь об этом? - Не-а, - ни капельки сожаления в голосе. – Я ж не язычник. Да еще мискареллец, как ни крути, хоть и живу на севере. Вот если ты когда-нибудь попадешь к оленьим народам из тундры, или к горцам, или – на самые маленькие и далекие острова морского народа, вот там тебе расскажут про знак Арна побольше. - Ну что ж, по крайней мере, это гобелен меня не пугает, - шутка получилась не смешной. Мы отправились к следующему гобелену. Как я и предполагал – эти бродилки заняли Мелгера. У него даже щеки порозовели, а в глазах появился тот самый юношеский блеск. - Может пораспрашиваем Дрогмора? – предложил мой друг. – Толстяк постоянно торчал возле них, вдруг, кое-что понял? - До полудня он с кровати не встанет, - я усмехнулся. – С возрастом каждое похмелье фундаментальнее предыдущего, в конце концов, если окончательно перестаешь чувствовать меру, оно растягивается на всю оставшуюся жизнь. - Странно. Мне казалось, что писарь человек другого склада. Не склонный менять реальность на хмельной дурман, головные боли, тошноту и обмоченные штаны. - Верно подмечено. Но, знаешь, он ведь оказался далеко от семьи. Свободен. Волен делать что хочет. Ударился в загул… к концу путешествия домой – протрезвеет. - Поглядим. Последнее шитье было ромбовидной формы. И, в отличие от прошлых двух, изображение на нем оказалось более-менее понятным. Замерзший дуб, на ветвях которого сидели громадные вороны. Все, как одна, они прятали головы под крыльями. Дуб возносился к небу. Корни его вздыбили землю. Мох, покрывший ствол, казался кровавого цвета, а лишайник и «борода лесника» - сизо-алыми кишками. - Блеск, - оценил Мелгер. – Мне он нравится больше всего. Даже холодом веет. Как думаешь, нарочно повесили здесь? Это ведь тупик. - Знать не знаю. Мы еще немного полюбовались мастерской работой. Молча. Затем отправились к тому, который так поразил меня ночью. Днем гобелен не казался таким настоящим, потусторонним и волнующим. Просто старый пылесборник с бестолковым рисунком. - Ночью вернемся? – предложил я. – Когда часть факелов потушат? Кажется, при свете гобелен теряет нечто важное, как знак Арна – находит. - Почему бы и нет? Знаешь… я все думаю о том дереве. Ты не заметил ничего странного? - Ну… как бы тебе сказать… там странное… всё? Да, пожалуй, всё. Ничего «не странного» на гобелене нет! На ужин Мелгер не явился. Я его трогать тоже не стал, решив немного полистать летописи Хеленнвейса. Знак Арна встречался, начиная с первых страниц. Он был неотъемлемой частью культуры Северного дома. Оно и понятно. Когда живешь в таком суровом климате и видишь солнце лишь четыре месяца в году, поневоле начнешь ценить огонь больше всего на свете. Если верить летописям – Визмерград заложили выходцы из тундр. А там, как известно, огонь ценился дороже жизни. Быть может, именно так и рождаются боги и культы? От крошечной искорки, которую всеми силами старалось сохранить северное племя, к неведомому могучему духу-покровителю, защищающего свои народы от метелей, тварей ночи и неведомого древнего зла. Бах. На дверь обрушился град ударов. Уже по привычке, рука цапнула корд раньше, чем я понял, что происходит. - Открывай скорее! – завопил с той стороны Мелгер. - Что стряслось? Чего горланишь? Мой друг был бос, в не застегнутой рубахе и штанах. Он оскалился. - Я понял, что странного было в том гобелене!
Лед ушел, а мы остались. Как остались синие огни по ту сторону моря, как остался страх. Пожалуй, на маяке лишь двое сохраняли бодрое расположение духа – царевна и колдунья. Как им это удавалось – ума не приложу. Едва потеплело, я начал каждое утро выходить на берег. Морозец все еще кусал за щеки, ветер трепал плащ, а снежинки застревали в отросших за месяцы бездействия бороде и волосах. Мне нравилось наблюдать, как уходят льды. Неведомая сила влекла их к Фростдриму, покорные, словно овцы, они следовали за подводным пастухом, освобождая нас от плена. Было в этом нечто таинственное и древнее, как сам маяк, как сам Фростдрим, как и сам наш мир. Утром галька всегда была прихвачена ледком, он хрустел под сапогами, отмечая каждый шаг. Чаще всего компанию мне составляла Нисси, реже – Мелгер. Пару раз даже Гринваль не гнушалась пройти со мной вдоль ломаной береговой линии, слушая грохот и треск уплывающего льда, любуясь выстреливающими в небо искристыми фонтанчиками брызг. Царевна показывала себя интересной и умной собеседницей, слегка хвастливой и самолюбивой. Время, проведенное на маяке, пошло ей на пользу. Девочка словно повзрослела. Каждая прогулка заканчивалась у россыпи черных скал, торчавших из воды. Их густо покрывали водоросли. Большую часть времени они казались намертво вмороженными в соленую ледовую корку, но в день, когда мы начнем готовиться к отплытию домой, они – согласно легендами – освободятся от оков и наполнят воздух запахом луговой зелени. Ничего подобного мы не дождались. Зато лед исчез из поля видимости, а волны потихоньку улеглись. Ветер стих. Пару раз начинала сыпать снежная крупа, но быстро прекращала бесчинствовать над островом. Наконец, старый капитан, проведший с нами зиму, сказал долгожданное «пора». Корабль привели в порядок, погрузили на судно остатки провианта. Когда мы выходили из Одинокого Стража, я почувствовал, что дрожу от нетерпения и волнения. Насквозь промерзший островок спокойствия больше не служил нам укрытием. Настала пора возвращаться на континент, который, вероятно, ждали потрясения еще более диковинные, чем случившиеся в прошлом году. И, как знать, быть может, сейчас там идет война, люди проливают кровь, дымятся руины городов и замков, армии схлестываются, оставляя на полях сражения горы трупов и втоптанные в грязь знамена, а небо заполняет голодное воронье. Я хотел вернуться в обжитые земли. Там осталось все, что мне дорого; все ценное, что обрел за последнее время. А огонь продолжал пламенеть на вершине маяка, прорезая сотни морских узлов, лиг обжитой земли и взбираясь на горные кручи…
Путь на континент занял времени больше, чем предполагалось. Нас одолевали туманы и штили. Капитан и кормчий убеждали, что такое случается почти каждый год, но все волновались. К концу плаванья в наших кладовых осталась лишь солонина, початый мешок муки, соль и два бочонка замороженного брусничного сока. Благо хоть пресной воды хватало. Зато за сутки до прибытия в небольшой порт города Самус, мы закатили знатную пирушку, приговорив бочонок грога и полакомившись запеченной целиком рыбиной в тесте. Было неописуемо приятно смотреть на огни настоящего порта. Видеть дым над домами, покачивающиеся силуэты кораблей и лодок вдоль причала. Но на берег сошли не сразу. Вначале отправили лодку с посыльными и парой грузчиков. Еще до нашего отплытия на маяк было решено, что мы не вернемся в столицу яронов – Наггель. Ибо ярлы, чтобы отметить возвращения наследника, выкатили бы из погребов столько бочек вина и пива, что сотне лесорубов за неделю не выпить, а уж про мясо, сыры, жареные клубни, свеклу в масле и мед даже говорить не стоит. Нам же лишняя шумиха лишь во вред. Поэтому порт выбирали почти наугад. Вскоре лодка вернулась, а с ней – семь хорошо вооруженных гвардейцев и маг, потерявший сухопарое тело и лицо где-то в складках свободной одежды голубого цвета. Гринваль встречала его, вновь облачившись в мужскую гвардейскую форму. За нее говорил Дрогмор. Писарь за время плаванья перестал пить, но и болтал в разы меньше. Маг излучал мрачное спокойствие, будто весь мир мог уместиться у него в кармане. Холодным голосом заявил, что боятся нечего. Ну, раз сам маг говорит, что все тихо и спокойно, чего же волноваться, так? - Ты их взял? – спросил Мелгер, когда мы спустились в лодку. - Обижаешь, - я показал туго завязанный мешок из промасленной кожи, в котором лежали три гобелена. На одном из них, помимо дерева, было изображено то, что мы не заметили сразу. То, что надежно утаилось за воронами, покрытыми сосульками ветвями и лишайником… Вот так порой не видишь то, что находится под самым носом. И пропускаешь раз за разом если не подсказки, то тонкие намеки и зацепки, которые помогли бы лучше разобраться в происходящем. Сколько их мы пропускаем за жизнь? Сотни? Тысячи? Как бы сложилось все, не заметь Мелгер всего одну крохотную деталь на вышивке? Лучше или хуже – уже никогда не узнать. Но, демоны меня поберите, насколько же искусной стервой бывает судьба! И судьба – не слепая девица, которая прядет наши судьбы над бочагом со звездной водой; не прекрасная сирена на камне, выкрикивающая в пустоту наши имена; не дервиш немой, что бросает рунические камни посреди площадей городов и у колодца в деревнях, а после исчезает в клубах пыли. Судьба – это всё, что есть в мире. Люди и нелюди, растения, ветра и дожди со снегом. Навоз, полевые маки, громадные титьки жены трактирщика, золотая монетка и мешок сахару. Одна большая судьба, разбитая на осколки тысячи судеб. Судьба – это летопись. Книга, где между корешками неба и земли зажаты страницы всего, что было и всего, что будет. Это прекрасно. Я это люблю всем сердцем. И считаю, что долг каждого живого существа – не позволить ни чьей руке опрокинуть на страницы нашей жизни банку с чернилами.
- Иди за мной, - Мелгер махнул рукой. За ним шлепала Нисси. Девушка держала тяжеленный подсвечник с семью сальными свечами. Кажется, я видел его в покоях Гринваль… - Дай-ка, - я забрал подсвечник у колдуньи, - надорвешься еще. Мы направились к тупику. За стенами грохотал ветер, напоследок вымещая на Одиноком Страже всю ярость и ненависть к неподатливому камню. - Смотрите, - мой друг ткнул пальцем в шитье. – Видите? - А что это за гобелен? – Клифорт побледнела и передернула плечами. – Страшный такой… бр-р-р. - Вот именно твой вопрос я хочу задать кому-нибудь из мастеров в Университете, - ответил Мелгер. Я смотрел туда, куда уткнулся его палец. - Ничего не вижу. - А ты, Нисси? - Тоже… ничего. Мой друг задул свечи, оставив лишь одну. Затем накрыл ее ладонью так, что тень упала на дерево. - Внимательно смотрите! Видно, сегодня днем какая-то тень упала на гобелен! Вот меня и корежило весь день! Одна вышивка – в ночи. Вторая – при свете. А эта – дитя огня и ночи! - Дитя огня и ночи… Посреди корней, вздыбленной земли и инея рос цветок. Ничего особенного. Роза. Только черная.
Классно! Очень здорово. Стильно, атмосферно, интригующе. Все сюжетные линии одинаково динамичны и интересны, когда действие переходит с одной на другую, сожаления это не вызывает. Ещё давай.
ЦитатаSBA ()
из-под земли выросли четыре вросших в землю
ЦитатаSBA ()
что не могло закончиться лишь новым кровопролитием,
ЦитатаSBA ()
когда ему на встречу выбежал взбаламученный дозорный.
Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Anevka, Вот еще более-менее чистенькая. Остальное требует доработки) Глава шестая Тай
- Держись меня, пышечка. Тай некоторое время пыталась всмотреться в бушующий вокруг туман, но бросила это бестолковое дело. Слишком густой, слишком подвижный, слишком тяжелый и насыщенный влагой. - Мы утонули в пуховом одеяле. - Это ничего, - Эрда была спокойна. – Главное, я вижу дорогу под ногами. Она из камня. Если пойдем по ней – придем куда-нибудь. - Да. По дороге можно куда угодно прийти. К смерти, например. Но, с другой стороны, - Тай показала поисковой камень, стрелка пульсировала зеленью, освещая туман, - мы не заблудимся. Наверное. Вероятно. Девчушка закатила глаза, давая понять, что она думает о легкомысленности взрослых колдуний. Мягкие сапожки Эрды и туфли без каблуков Тай ступали бесшумно, зато посох молодой северянки выбивал окованной железом пятой искры. Цок. Цок. Цок. Звук этот ввинчивался в стену тумана и глох, затаившись. Дорога привела их на мост. Под ним журчала вода. Через каждые десять шагов парапет, ограняющий брусчатку, сменялся высокими красивыми тумбами из резного камня. На каждой была выгравирована буква «Н». Сам камень обомшел, покрылся плесенью и слизью от постоянной влаги. Но казался удивительно прочным, словно только что вырванным из горных недр, обработанным и водруженным на свое место. Да и брусчатка под ногами, хоть и побитая, выглядела сравнительно новой. Наконец они натолкнулись на первое строение, вынырнувшее из-за стены тумана. Скорее всего, им и раньше попадались по пути какие-то здания, но именно это почему-то открылось взору, а не спряталось во мгле. Высокая и остроконечная постройка, узнаваемая стрельчатыми оконцами, сливными трубами из толстой глины и мощным фундаментом… - Так строили в Мискарелле. С шестисотых годов Старого Времени и до самой Бури… Чего уставилась, малявка? Архитектура Старого Времени одна из любимейших моих наук! Ты лучше вот о чем подумай: десяток таких зданий уцелел лишь в Бодхардуме да еще в трех крупных городах западного Дома есть шесть. Я их могу перечислить, если хочешь. А вот этой хреновины не знаю. Затем на их пути вырос фонарный столб. Ничего особенного – дуб и пустые крючья для светильников. Странно, но железо даже не проржавело, хотя сам столб был трухлявым и от него разило гнилью. - Тай, почему здесь так тихо? – Эрда передернула плечами. – То есть… совсем-совсем тихо. - Попробую предположить, - Тай глядела на поисковой камень, но шага не сбавляла. - Город может оказаться пуст, как бутылка вина у Призрака в руках. - Почему? И кто такой Призрак? - Город, как я поняла, проскользнул… гм… в разрыв в мировом полотне. Это сложно объяснить. Представь: все, что ты видишь – это огромный гобелен. Каждая нить, каждый стежок здесь для чего-то нужны. Наши города, мосты, замки – как крохотные песчинки на его поверхности. И вот одна из таких песчинок – не знаю, по какой причине – провалилась между нитями. - Сложно… но я понимаю. - Ну ты вообще у меня умницей растешь! И вверх и вширь… кстати, лопать тебе нужно поменьше, иначе к двадцати годам превратишься в кулебяку. - Я тебя ненавижу. Временами. - Я себя сама временами ненавижу. Но это не мешает мне себя саму нежно любить все остальное время. Что и тебе советую. Тай замерла. Вцепилась в плечо Эдры и отпихнула ту к стене очередного старинного здания в три этажа в высоту. Девочка больно ударилась плечом и поясницей, но колдунье повезло еще меньше. Нечто, материализовавшееся из тумана, сбило ее с ног и отшвырнуло шагов на пять. Существо было полупрозрачным, книзу похожим за сгусток желтого киселя. Зато туловище и голова имели четкие контуры опухшего, изъеденного крысами мертвеца. Эрда почувствовала, как колотится ее сердце и как в душе зарождается паника… Вспыхнуло. Воздух затрещал. Тугая петля освободившейся энергии разорвала призрака в клочья. Тай стояла на коленях, разведя в стороны руки и опустив голову. Из ноздрей, ушей и глаз колдуньи тянулись дорожки крови. Она будто увязла в патоке, не могла пошевелить даже пальцем. Эрда подобрала поисковой камень и бросилась к ней, не зная, что делать. Оцепеневшая колдунья прошипела сквозь сжатые зубы: - Брысь, дура! Это капкан! Но было поздно. Из мглы проступил новый силуэт. На этот раз – зеленый. Вытянув костлявые пальцы, он парил к Тай. В утробе закипал пронзительный крик, способный вмиг убить глупую девку, попавшуюся в самую простую ловушку города Найхевэн. Эрда загородила собой Тай. Зажмурилась. Она чувствовала каждый камень под ногами и в стенах, ощущала запахи тления, плесени и сырости, что пропитали и почти разрушили все живое вокруг… Дробь чужих шагов заставила девочку выйти из транса. Она обернулась. За ее спиной стояла низкорослая бродяжка в лохмотьях. Лицо закрывал шарф, по-мальчишечьи короткие, грязные волосы торчали в разные стороны. Плечо незнакомки оттягивала матерчатая сумка в заплатках. - Ах, чтоб вас всех! – пробурчала незнакомка. Она подбежала к Эрде и схватила за рукав. - Бежим! Пока фонтом будет жрать дылду… - Нет, - Эрда, в свою очередь, вцепилась в Тай. – Я без нее никуда не уйду. - Ну и катитесь ко всем… - оборванка попыталась дать деру, но тщетно. Эрда крепко держала ее. Даже чересчур крепко для ребенка. Фантом распахнул пасть. Тай прорычала проклятие. Эрда закричала. И вдруг мир рвануло куда-то в сторону. Послышался свист. Колдунья со всего маху влетела в стену, следом ее припечатало двумя мелкими, противно верещавшими созданиями. Вслед за болью пришло облегчение – руки и ноги вновь слушались хозяйку. - Ну-ка, слезьте с меня, мелюзга! – Тайдеона толкнула оборванку левым локтем, правым угостила Эрду. – Как, демоны вас побери, мы здесь очутились? Они находились в переулке, заваленном мусором по окна первого этажа. Дохлятиной здесь воняло так, что слезились глаза, а под ногами чавкало нечто перепревшее, сгнившее, возродившееся и умершее вновь. В стоках застыла жижа, над которой постеснялись бы кружить даже навозные мухи. - Не знаю, - оборванка ногой расшвыряла мусор и спешно подхватила сумку. – Второй раз уже такое… - Тай, - прошептала Эрда, протягивая камень, - смотри, Тай! Две стрелки превратились в одну и указывали на новую знакомую. Если сомнения и оставались, то колдунья решила попридержать их до поры до времени. Как и в случае с Эрдой, опираясь исключительно на интуицию. - Что это за страховидло было? – как бы невзначай спросила Тайдеона. – Никогда не видела ничего подобного. - Фантом. Вернее, один из множества их видов… вы что, не знаете, кто такие фантомы?! - Нет, - ответила Эрда. – Мы только сегодня появились в вашем городе. Оборванка замерла и раскрыла рот.
Эллайтес не верила этим двум лахудрам. Конечно, одежка на них была странная, вели себя они и того страннее, а уж что сотворила черноволосая с иллюзией фантома, вообще поразительно. Но Найхэвен научил: нельзя верить всему, что видишь. А уж тому, что слышишь – подавно. Сказать можно многое. И все-таки Эл решила отвести их к себе домой. Переждать ночь. А утром… утром может разное случиться. Да и втроем идти веселее. Она ловко провела их к своему пристанищу. Остановились лишь единожды, когда у нее вновь начала кровить ладонь. Пришлось снимать очередную повязку, а тряпиц оставалось все меньше и меньше, так что скоро плащ мог уменьшиться еще на полоску. - Поранилась? – спросила черноволосая. Она была красива и опасна. Это чувствовалось. Кожа казалась нежной, хотя ее покрывал слой пыли, корочки подсохшей крови и грязные разводы. Да и руки, изрядно усаженные синяками и в царапинах, по-прежнему выглядели ухоженными. - Нет, - Эл отстранилась, боясь этих рук, разорвавших в клочья одно из опаснейших существ Найхэвена. - Скоро пройдет… сейчас, замотаю только. До дома они добрались без происшествий. Ночь есть ночь. Гавель как-то обронил, что в это время суток из дома выходят либо по нужде, либо по глупой прихоти. А значит, в городе жили исключительно нуждающиеся и умные. Задумавшись, Эллайтес ухватилась окровавленной рукой за дверную ручку. Даже легкого касания хватило, чтобы оставить здоровенный алый отпечаток. - Тебе нужна помощь, - констатировала та, что назвалась Тайдеоной. – Кровь, знаешь ли, имеет неприятную особенность заканчиваться, а раны – увы-увы! – гнить. Хочешь, чтобы в тебе посилились черви или личинки мух? - Здесь нет ни тех, ни других. Заходите. Мама скоро приготовит обед.
Эрда вскрикнула и прижалась к Тай. Та и сама не отказалась бы прижаться сейчас к кому-нибудь сильному, смелому, желательно, вооруженному мечом и факелом. Но таковых поблизости не оказалось, и колдунья потянулась к нитям ментального колдовства. - Чего рты раззявили? – спросила Эл, прижавшись щекой к рукам мертвой женщины, стоявшей посредине кухни. – Это моя мамуля. Правда, она красивая? Женщина могла бы быть красивой, не будь ее кожа сине-серого цвета. Глаза казались стекляшками, вставленными в пустые глазницы безумным кукольником. Роскошные темные с проседью локоны расплескались по плечам. Одежда усопшей выглядела пугающе чистой, складка к складке, оборка к оборке. Шелк, пена кружев и золотое шитье – облачение явно не беднячки. Да и сам дом отнюдь не выглядел скромным: ковры, массивная мебель, латунные и даже медные лампады, в которых плескалось тусклое пламя. Ни соринки, ни паутинки вокруг. - Твоя мама красивая, - сбивчиво ответила Тайдеона. – И ты… ты похожа на нее. - Ну не знаю, - Эл нахмурилась. – Мама всегда говорила, что я – в папу. Только он давным-давно пропал… - Слушай, малышка, мы устали с дороги. Покажешь нашу комнату? Хотелось бы немного поспать до рассвета. Сдается мне, ночь уже скоро закончится, а утром дел будет невпроворот. - Если ляжете сейчас – до рассвета точно успеет выспаться! Когда Эрда проснулась, в комнате по-прежнему царил сумрак. Тай встала раньше. Она сидела на старом табурете, поставив локти на подоконник и водрузив подбородок на сцепленные пальцы. - Почему ты не спишь? – сонно спросила девочка. – Забирайся под одеяло. Здесь тепло. - Я отдохнула. Очень хорошо отдохнула, надо признать. И, пока ты спала, успела обследовать дом и даже пройтись по кварталу в сопровождении нашей милой оборванки. - Как?! - Вот так, булочка моя. Рассвета мы не дождемся. Его попросту не существует. Здесь только одно время суток. - Ночь?! - Похоже на то. И длится она… пожалуй, две сотни лет. На завтрак была вареная свекла, мелко напластанное утиное мясо и морковная поджарка, сочащаяся маслом и пахнущая чесночной травой. Горку сухарей на оловянном блюде покрывала плесень. Тай с трудом заставила себя есть. Она знала, что такого просто не может быть. Мертвая женщина, казалось, не сдвинулась с места за прошедшее с их появления время. Глаза-стекляшки также бездумно буравили стену, губы застыли в улыбке… и все-таки роскошный завтрак парил, источал ароматы на столешнице, вызывая голодную слюну. - Хорошо, что вы пришли, - оценила Эллайтес, уплетая морковку. Перемазавшаяся жиром и маслом девочка смаковала каждый кусочек. Только к плесневелым сухарям не притронулась. – Мамочка давно не готовила мясо. Кстати, а вы из какого района города? Кто ваш Старший? Вы работаете на Мойеса или Пиччес? Странная у вас одежка. - Ни на кого не работаем, - ухмыльнулась Тай. – И пришли издалека. - Не, не может быть, - отмахнулась Эл. – Все знают, что во всех обжитых землях только наш город и уцелел. Остальное колдуны уничтожили. - Вот как? Занятно. - Ну вы и темные! Точно на Мойеса горбатитесь. Это он все хроники пожег, когда до библиотеки добрался. Не хочет, наверное, чтобы прошлое помнили… - Точно. Именно так. Ты нас раскусила. - А то! Я умная. - Раз такая умная, расскажи, что же будет дальше? – Тай прищурилась. За этим взглядом она спрятала удивление и страх, старавшиеся прорваться вслед за каждым произнесенным словом. - Известно что. Вот наступит рассвет – тогда мир возродится. И Найхэвен станет его сердцем. Так говорит Гавель. А он самый умный в городе. Его все уважают и боятся… Вы ешьте, ешьте. Мама любит, когда кушают с аппетитом. Эрда жевала вяло. Она чувствовала, что в этом городе неправильно все. Чувствовала, но словами выразить свои ощущения не могла. Будто надела тесные мужские брюки и колючий шерстяной свитер в жаркий летний день. К тому же, девочка подмечала то, что ускользало даже от внимания колдуньи. Например, время не тронуло камень, но превратило в рухлядь небольшой столик возле лестницы и оставило от большой напольной вазы лишь глиняную пыль, из которой торчал вполне себе живой стебель чертополоха, увенчанный розовой и колючей булавой бутона. Эл расправилась со своей порцией и, чмокнув в щеку мать, взмыла по лестнице на второй этаж. Тай хотела что-то сказать Эрде, но, вдруг, мертвая женщина кашлянула. И еще раз. Сквозь губы вылетала пыль. По бледной щеке сползла слеза. - Мне страшно, - проговорила Эрда, придвинувшись к колдунье. – Я не хочу бояться, но боюсь. - Ну-ну, дорогая, страх отлично подходит человеку. Не отмахивайся от него – дольше проживешь. Тайдеона ухватила нить ментального потока, но та быстро потеряла гибкость и податливость, развалившись на клочки бесполезной энергии. Даже колдовство в Найхэвен работало неправильно. - Нам бы ведунов сюда десяток, - вздохнула колдунья, отправив в рот кусочек свеклы. – Может, и сумели бы вернуть город туда, где ему надлежит быть. - Нет, - Эрда уперлась взглядом в застывшую фигуру. – Нет. - Что – нет? - Нельзя его возвращать. Найхэвен должен оставаться здесь. - Почему? С чего ты взяла? Чувствуешь что-то особенное? – Тайдеона понимала, что рано или поздно какая-нибудь особенность Эрды проявит себя. Чем раньше, тем лучше. Но пока силы девчонки казались непонятными, и, быть может, никакими силами и не были вовсе. Просто богатая фантазия и детское самовнушение. - Мне об этом сказали камни. Сказал туман. Сказала вода. Сказало дерево… Ее глаза вдруг затянуло желтой пленкой. Милое щекастое личико стало страшным. Неестественным. - Эй, ты что? – колдунья мягко взяла потную ладошку Эрды в свою ладонь. Сморгнув, девочка избавилась от наваждения. Она тяжело дышала, словно только что в одиночку срубила железную сосну. - У меня голова кружится, - пожаловалась маленькая северянка. – Я хочу домой. В горы. Подальше от этого места… отпусти меня, Тай! Пожалуйста. Она уткнулась лицом колдунье в плечо. - Отпусти, Тай. Я хочу домой… я хочу домой… домой… - Тише, тише! Не реви. Клянусь, мы уберемся отсюда, как только появится подходящая возможность. Ну же, успокойся. Ты ведь взрослая и сильная северянка, так? Да еще из горского племени. Я слышала, что ваши женщины настолько сильны и суровы, что к тридцати годам их бороды растут гуще, чем у мужчин, а от грудей остаются лишь соски, что твердостью не уступают горным уступам… - Глупости! – захихикала Эрда. – Ты ведь была у нас в деревне. Женщины не носят бороды! - Как знать, как знать… Давай, кренделек, пойдем-ка наверх. Я уложу тебя в кровать. Тебе нужно отдохнуть. Укутав девочку в одеяло, Тайдеона сидела с ней и молола всякую чушь, пока не услышала мирное сопение. Задернув шторы и проверив уровень масла в лампадке – которого, к слову, не было, что не мешало огоньку метаться под колпаком, - она спустилась на первый этаж. Возле двери колдунья натолкнулась на Эллайтес. Без вороха тряпья девочка выглядела субтильной, нескладной, состоящей из локтей, коленок и ребер. Но, судя по проступившим сквозь рубаху округлостям, была она постарше Эрды. «Демоны меня дерите, да ведь она и меня постарше. Две сотни лет коротышке… нет, нельзя так о ней думать. Она ребенок. Простой ребенок, до конца не понимающий, в какую жуткую ловушку ее загнала судьба. И, помимо того, Роза. Охо-хо… и что мне с этими цветочками делать?» - А где Эрда? – спросила Эл, комкая в руках шаль. Явно дорогую, расшитую зеленым, алым и золотым. – У меня для нее подарок. - Объелась и спит, - Тайдеона постаралась подобрать самую доброжелательную улыбку из всех, что были в ее арсенале. – Можешь заглянуть к ней, когда проснется. Думаю, ей понравится подарок. - Хорошо. Тогда сделаю это сразу, как только вернусь, - она повесила шаль на крючок и подхватила сумку. - Вернешься откуда? - Мне нужно отнести выручку Гавелю. - Выручку? Эл закатила глаза. Вздохнула. - Мы вымениваем кое-что на кое-что у кое-кого. - Замечательно. Люблю, когда без экивоков рассказывают… а подробнее? - Подробнее я не знаю. Мне нужно лишь относить товар туда, куда укажет Гавель. И приносить ему то, чем расплачиваются. В этот раз цена – сахар. В прошлый – зерна пшеницы, бобы и гвозди. Тай поджала губы. Найхэвен бы странным местом. Но для всякой странности может найтись объяснение, главное, немного понаблюдать и подумать. Да и следовало бы получше изучить малявку, понять, чего она хочет от жизни и на что способна. Потом проще будет выдернуть ее из гнезда и уволочь подальше от мертвой мамаши и фантомов. «Негоже сокровищу пропадать в этом омуте…» - Эл, а возьми меня с собой? - Зачем? - Хочу немного проветрить голову. Оглядеться. Заодно расскажу, как мы сюда попали. - А разве вы не… - Нет. Мы не работаем ни на Мойеса, ни на Пиччес. Мы пришли из обжитых земель. - Что?! - Пойдем. По дороге расскажу. И сожми, пожалуйста, челюсти. Не ровен час фантома проглотишь.
А мне наоборот понравился. Уже не знаю, чем... но с Волкодавом ассоциации вообще не было. Скорее уж с Мартином: белые ходоки, зима близко, все дела. Но у Севы замута мне кажется интереснее.
Но что самое классное - нашему уважаемому SBA блестяще, на мой взгляд, удаются женские образы. Вот Тай, например. Это большая редкость, когда мне женский персонаж так нравится. Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Я просто представил себе бычью голову, крепкие кости и толстую шею, и примерные габариты бьющего. Показалось, что одного для вбЫйства будет маловато. Хватит?
ЦитатаТриллве ()
Вот только не цепляет меня Арво, ну ни капельки. То ли на Волкодава похоже, то ли еще на чего...
Ну тут на вкус и цвет Я его и так из первой части выбросил, но он нужОн.
ЦитатаAnevka ()
Скорее уж с Мартином
Он, конечно, влияние на меня не мог не оказать, но все-таки немного не такое.
Проснулся изгой от тряски. Спросонья подумал, что кто-то из спутников пытается разбудить, но оказалось, что трясет от холода – за ночь ледовый костер успел выгореть. Оба спутника мирно дрыхли в сторонке. Изгой угрюмо поглядел на шкуру, в которой утонул Шадо. Эти додумались прихватить из стойбища все, что могло бы пригодиться в пути. Арво лишь напихал в мешок рыбы да снял старый полушубок с одного из Топтунов. Напившись, он растолкал спутников. К утру морозная дымка рассеялась и теперь пустыня предстала во всем необъятном, враждебном великолепии. Блеск льда и инея вышибал слезы. - Перекусим? – предложил Шадо. - Поедим в дороге, - отмахнулся Эвер. Затем нахмурился, немного подумал и спросил: - А куда мы, собственно, идем? Вопрос был адресован Арво, и тот на мгновение растерялся. Действительно, куда? Нечто звало на север, но это было его личное дело и негоже в него втягивать других. Но с другой стороны, этим тоже больше некуда податься. - Я иду на север, - медленно проговорил Арво. – Хотите – иди со мной. Сворги переглянулись. - На север? – в голосе Эвера звучала горечь. – Там одна большая могила. Каждое стойбище скоро разделит участь Делевиана. - Моя судьба там. - Как намереваешься пройти через земли теней? – хмыкнул Шадо. – Ты слышал о том, что в них творится? - Один раз вы прошли? Пройдете и второй. Со мной. - Нас вел наследник и его Знак. - Можете оставаться здесь, - проговорил Арво. Он не собирался никого уговаривать и не считал, что эти двое ему чем-то обязаны. – Я заберу немного рыбы и бурдюк с отваром. Сворги отошли в сторонку и о чем-то яростно заспорили. До Арво долетали обрывки фраз, в которых часто попадались незнакомые слова: «Графиня», «Орден», «Капитан»… - Мы пойдем за тобой! - заявил Шадо, когда Арво заканчивал увязывать мешок. – На границе с землями теней свернем на восток. Примерно в этом направлении двинулась часть беженцев, ведомая капитаном Иломбаром. Раз графиня и наследник мертвы, нам больше надеяться не на что. Говорят, на востоке есть долина горячих источников. Попробуем переждать зиму там, а потом снова двинем к морю. - Вот и ладно. Собирайте пожитки.
- Ты и теперь не отступишься от своего? - пробурчал рыцарь, обращаясь к изгою. - Слушай, слушай! Это песня земли теней... Из долины, с первого взгляда ничем не отличавшейся от остальной ледяной пустоши, доносились скрипы, тихие стоны и приглушенный вой. То ли ветер шалил, запугивая путников, то ли там и вправду творилось нечто невообразимое. Над землей возвышалась старая дорога: базальтовые плиты, сплошь усеянные таинственными закорючками, знаками и рисунками. Перед первой плитой стояла, накренившись, каменная арка. - Если ступишь на плиту – увидишь долину такой, какая она есть, - сказал Эвер. – Если пойдешь вдоль дороги, не восходя на нее, будешь топать до самых холодов, но так никуда и не придешь. Арво покачал головой: - Пойду по дороге. У меня нет выбора. Что еще остается делать изгою, которого обрекли на смерть в родной деревне? - Сгинуть в лапах теней?– хмыкнул Эвер. – Лучше отправиться на восток и переждать зиму там. Ты сильный и смелый. Капитан оценит тебя по достоинству. - Нет. Изгой сбросил скатку, в которую была упрятана нехитрая снедь, плетеная веревка из кожи и огненные палочки. - Ветер меняется. Надо обустроить лагерь, - он расстелил шкуру. Шадо поплелся собирать для костра лед, Эвер набил снегом котелок и приготовил сухие травы для отвара. Арво почистил три рыбины и, скрепя сердце, достал шесть полосок вяленого мяса. Когда варево было готово, а от рыбин остались косточки, изгой спросил у спутников: - Долго идти? - Нет, - покачал головой Шадо. – Правда, там постоянно стоят сумерки, так что точно не скажу. Мы останавливались лишь трижды. Но с нами был наследник… - А кто это? Вы постоянно говорите про него. - Ну… - болтун сразу заткнулся, лишь начал что-то чертить рыбной косточкой на снегу. - Это тайна? - Да, - кивнул Эвер. Арво пожал плечами. Не страшно. Какое ему дело до тайн сгинувшего в снегах племени? Да и эти два дурака тоже скоро умрут. Если где-то в пустошах и вправду есть горячие источники, они, скорее всего, во владении самого сильного клана. Причем такого клана, который постоянно находится в ожидании нападения, так что «капитану» в тех краях зубы обломают. За всю ночь ни один из путников так и не сомкнул глаз. Даже сквозь свист ветра и хлопки промерзших шкур просачивался смешавшийся в зловещую мелодию стон поглощенных тенью земель. - Это невозможно! – Арво сбросил шкуру и вскочил. Он начал расхаживать вокруг костра, сложив руки на груди. – Эти звуки меня сводят с ума. - На дороге будет еще хуже, - посулил Шадо. – Советую постоянно разговаривать. Сам с собой. Можешь даже кричать. Это помогает. Изгой замер. Он смотрел в пляшущий синий огонек. - Расскажите про Делевиан. Про свой клан. Про то, как очутились за землями тени. Я все равно либо сгину на ней, - он указал на дорогу, - либо уйду так далеко, что больше мы не встретимся. Я вас спас. Отплатите. Некоторое время сворги продолжали молчать. Затем Шадо выхватил из костра кусок льда, на кончике которого дрожал огонек. - Смотри внимательно. На снегу был начертан ровный круг. Внутри него – еще один. - Это наш герб. Герб Делевиана. За морем он олицетворяет солнечное око. Древнего бога огня. - Зачем ты… - задохнулся от ярости Эвер, но Арво быстро осадил его: - Закрой рот. Шадо благодарно кивнул и продолжил, не обращая никакого внимания на злобный взгляд соратника: - Сотни лет назад на землях за морем разгорелась война. Мы сражались на стороне тех, кто когда-то жил на Фростдриме. Большего я не знаю. Из той войны мы вышли… выжившими. И свободными. Это богатство, как говорилось в старых хрониках. Наш народ тогда был многочислен. Топтуны и сворги, даарги и лафары. Все жили бок о бок. Люди предложили нам выбор: охранять цепь гор в далеких степях, на границе с ледниками, и когда-нибудь получить возможность вернуться в солнечные земли, к Оку, или жить своей жизнью, но никогда не переступать границы с людскими владениями. - А почему пращуры не ослушались? Почему просто не прогнали людей и не забрали солнечные земли? Я думал, единое племя было по-настоящему могучим и бесстрашным. - Оно таким и было, - зло оборвал его Эвер. - Ты не знаешь, о чём лепечешь, дурак. Люди дали нам свободу от чужой воли. Могли бы убить всех, но пощадили. Если считаешь, что предки имели право ударить их в спину после этого… - Нет. Я так не считаю, - Арво почувствовал легкий укол стыда. – И чего хотели люди от племени? - Шадо уже сказал – следить за местом, где была уничтожена какая-то важная для наших создателей вещь. Крупицы зла развеялись над горным массивом, проникнув в камень, снег и воду. Это разумная сделка, - так расценили ее предки. Они верили, что их свободные потомки когда-нибудь увидят солнце. Но часть наших народов и кланов - а это было большинство! - среди которых и твои предки, отказались помогать тем, против кого воевали недавно. Разбрелись по снежным степям, теряя драгоценные знания с каждым днем. Эвер зачерпнул из котла варева и начал жадно пить. Его заминкой воспользовался откровенно заскучавший Шамадо. - Остальные остались защищать Делевиан, получив от людей знания и полезные навыки, ремесла. Две сотни лет город рос и процветал. У нас хватало камня, железа, еды, рук и голов. Правила нами особая семья. Союз нашего и человеческого рода. Граф и графиня. Они хранили золотой знак солнца, которым мы когда-нибудь должны были известить земли людей о своем возвращении… Но пришла белая пыль. Города теперь нет. Наследник тоже пропал. Мы не выполнили обещания.
Утром Арво прошел под аркой. Под ногами заскрипела пыль, слабый дневной свет угас, изгоя тут же окутала непроглядная тьма. На мгновение звуки утихли, только ветер жутко завывал в небесах… Изгой достал трубку, набитую сверкающей пыльцой – прощальный подарок от Шадо. - Что это? – удивился Арво, когда болтун протянул ее. - Световая трубка. Мы истратили почти весь запас. - Спасибо. Думаю, она мне пригодится. - Еще как, дикарь. Еще как… - Иди по дороге, - сказал Эвер. – Только она будет тебя связывать с входом и выходом. Тени боятся света, боятся громких звуков. Но если набросятся – ты пропал. Еще там снуют разные страшные твари, но их можно одолеть и обычным оружием. Они не опаснее волков. Бывай, Арво. Если надумаешь присоединиться к нам – не откажем. Изгой улыбнулся, но покачала головой.
Призрачный свет от трубки освещал сухую, совсем не укрытую льдом и снегом землю. Было очень тихо и спокойно. Все страшные звуки, доносившиеся из долины, здесь оставались неслышными. Чем глубже уходил Арво в земли тени, тем сильнее начинала давить на него враждебная атмосфера этого места. За границей света порой раздавался шелест или едва различимый шепот. Кто-то прятался за камнями и смотрел в спину бредущему своргу. Трижды изгой замечал фантомы, что обращались прахом, едва поворачивал голову в их сторону. Несмотря на холод, лоб покрыла испарина, по спине текла липка струйка пота; в который раз за последние сутки молодой сворг познал гнетущее чувство страха. Словно тонкая, но неимоверно крепкая паутина окутывал его, заставляя вздрагивать, едва где-то во тьме хрустела иссохшая земля. Следуя совету, Арво начал говорить. Вначале тихо, словно боясь привлечь внимание, но со временем голос набрал силу. На шаг – слово. На слово – шаг. И так бесконечно долго, пока икры не начинало сводить судорогами. Только тогда можно дать себе краткий отдых и притупить чувство голода. Например, куском вяленого мяса. Оно было настолько жестким, что приходилось подолгу трудиться даже над самым меленьким кусочком, и к тому моменту, когда от пласта осталась половина, челюсти изгоя слегка ныли. Арво приложился к фляге, с удовольствием ощущая, как еще теплое варево стекает по горлу в желудок. Легкая горчинка лишь бодрила… Вдруг в полосу света вошла, раскачиваясь на ветру, сутулая фигура. Худая, с бледным лицом, покрытым трупными пятнами. Зеленые глаза тускло мерцали в полумраке. Одет монстр был в лохмотья серого цвета, из-под которых выглядывали ржавые пластины. В руках создание сжимало меч со сломанным лезвием. Сухо кашлянув, шадавр двинулся вперед, немного отведя руку с обломком меча в сторону. Решив, что дальше медлить нельзя, Арво прыжком преодолел расстояние, разделявшее их, и наотмашь ударил жуткое существо кастетом в голову. Череп треснул, зловонная жижа выплеснулась на сухую землю. Пальцы разжались, меч выпал из ладоней. Словно в каком-то заторможенном сне, мертвец медленно отступил в тень, где в следующее мгновение растворился. Обернувшись, изгой едва не угодил в объятия к сгустку черноты. Распахнув чернильные крылья, он жадно набросился на Арво… тот закричал пронзительно, визгливо, как девчонка. И это помогло. Тень припала к земле, превратившись в бесформенное пятно, сползла с дороги. Только тогда сворг замолчал, чувствуя, как боль раздирает горло.
- Наконец-то. Я уж думал, до конца вечности будут задницы под дождем вымачивать! Спутники хранили молчание. Если они и переговаривались, то скупо. По большей части лишь издавали звуки, вроде «А», «Э» или «Хо». Не то чтобы Ларту это не нравилось или казалось непривычным – кукловод тоже не шибко разговорчивый был. Гораздо хуже, что всякие эти охи и ахи оставались для Клгарта непонятными. Он чувствовал себя дураком, и это нервировало. - Пошли. Берег плавным накатом спускался к воде. Клэйтон – шумная река. Сильная, холодная. По-над кромкой густо разросся камыш. Ближе к Триккен его выжигали, но здесь, в полутысяче шагов от стен, заросли оставались густыми. Четверо мужчин с хрустом вломились в камыши. Они не боялись, что их заметят недруги – марионеточная армия шла на приступ, даже не думая о пикетах или разъездах. Просто волной катили на Триккен, стремясь грохнуться о стену, перелиться через нее и затопить улицы крепости. Исход сражения зависел не столько от отваги защитников или хитрости коменданта, как от четверки, что прямо сейчас торила дорожку сквозь заросли. Ларт надел доспехи стражей крепости. Он давно не нашивал приличной брони, и даже испытал прилив нежности, глядя на слои вареной кожи, прочные ремни, медные заклепки и нарисованную на гербе башенку, под которой протянулась нитка реки. Также Клогарту разрешили взять любое оружие из арсенала. Правда, мечей там было совсем мало и, по большей части, они никуда не годились. Пришлось остановить выбор на боевом топоре… Спутники носили глупые меховые куртки и шапки. Двигались с ленцой, вяло перебирая ногами, постоянно выплевывая жеваный «хворост» и снова набивая им рты. Луки носили за спинами, без чехлов, даже не заворачивая в парусину. Ларт находил это опрометчивым, но с советами не лез. - Вон. Старший из стрелков, Хавас, указал на пригорок, довольно густо заросший бурьяном. Младший кивнул, сдвинул шапку на затылок и завалился на живот. Извиваясь, будто обросший мехом змей, пополз вверх. - Э, - прошептал Средний. - Хо, - ответил Старший. Они двинулись вперед. Ларт скрипнул зубами, прохрипел: - Мать вашу в «Э» и в «Хо»… - И отправился за ними. Хотелось намять бока обоим. Но – не время и не место. Гнев следовало держать в узде. Носы можно поломать заносчивым ублюдкам и после того, как сделают дело. Улыбнувшись, Ларт положил ладонь на рукоять топора, обмотанную сыромятной кожей.
- Один выстрел решит всё, - сказал Гайло и отпил из кружки ромашковый отвар. - Возможно, решит, - ответила Юнази, ловко разбираясь со шнуровкой жилета. – А возможно, нет. У тебя ведь есть запасной план, дорогой? - Есть. И не один. Самый разумный, как мне видится, сесть на коней и дать деру. - Но ты ведь так не поступишь? – улыбнулась комендантша. - Конечно, нет. - Перчатки наденешь? - Да. - Кольчугу? - Я тебя умоляю. - Шлем? - Шляпу, пожалуй. - Меч принести? - А давай. Давненько не носил перевязь. Клинок легко выходил из довольно дорогих ножен, украшенных мехом и серебром, был по-прежнему острым, сверкающим и пах маслом. Стекляшки в оголовье рукояти блестели. - Это ты его начистила? - Вчера. Перед сном. - Я тебя люблю. Удивлена? - О да. Ничего подобного от тебя не слышала. Разве что утром. И вчера ночью. Трижды… мы ведь сделали это всего лишь трижды? Стареешь, Ноготь. - Ты испорченная девчонка, Юнази. На улице Гайло закурил. Кашель рвался из горла, но комендант лишь чаще втягивал в себя дым, пока голова не стала кружиться, а из глаз не побежали слезы. Тогда он улыбнулся и отправил в рот комок табачного мха. Говорят, от него в зубах появляются дыры, а слюна, если часто жевать, навсегда остается вязкой и дурно пахнет. Но дело требовало жертв. И вонючая слюна – пустяки, если за победу придется расплачиваться этим. Из-за нее, по крайней мере, не будешь гнить и разлагаться, и тебя не бросят в братскую могилу, пачкая руки и одежду кровью. Зато бойцам и ополченцам, выстроившимся на стенах, такая участь уготована. Как ни юли, как ни ломай голову – кто-то из парней встретит утро в собственном соку. Быть может, все. Быть может, и сам комендант. Его потное лицо ощутило дуновение ветра. - Замечательно, свистящий лентяй. Напрягись как следует. Улицы Триккена наполнил металлический перезвон. Он казался жутким, режущим слух, но должен был стать еще одним кирпичиком в стене на пути атакующих. И таковых кирпичиков имелось много. Табак, мох, вино, «хворост», небольшой оркестр, наспех собранный сообразительной Юнази. Старики и дети в нем едва отличали, с какой стороны нужно дуть в свирель, и издавали шумы из похмельного кошмара. - Все готово, комендант! – доложил командующий гарнизоном Хеннерик Авер. Коротышка, нацепивший кольчужный жилет и вытянутую шапочку, похожую на стручок гороха. – Какие еще будут приказы? - Пока никаких. - А пожелания? - Меняю два десятка твоих лучников на полсотни неутомимых барабанщиков. Хеннерик насупился, тщетно пытаясь найти аргумент в защиту бойцов, но Гайло лишь улыбнулся и хлопнул его дружески по плечу. - Спокойно, лейтенант. Шучу. - Я сразу понял. У тебя губы шевелятся, когда пытаешься шутить, Ноготь. - Изучил мои привычки, бычий хрен? - Да. Времени было предостаточно. Они вместе приехали в Триккен. С женами. Тогда крепость только обрастала стеной, тянулась к небу и виделась юным солдатам чем-то по-настоящему важным для Каолита. Годы расставили все по полочкам. Но оба воина по-прежнему считали, что важнее этого укрепления нет ничего. Даже если Верховный и Малый советы считают по-другому. Лейтенант и комендант поднялись на одну из стрелковых площадок. Ветер окреп и прогнал на запад дождевые тучи. Ночь стояла ясная, лишь над рекой, как и всегда, хлопьями плавал густой туман. - Далеко они? – спросил комендант. - Тысяча шагов. Говорят, их там не полтысячи, а гораздо больше. Трое уже подходили к восточной стене. - Приветили? - От всей души. Отдыхают во рву. От Ханнерика пахло вином. Крепко пахло. Да и табачный дух пропитал воздух. На сторожевой башне расчехлили единственное дальнобойное орудие. Катапульта была старенькой, но зато легкой, на подвижной платформе и снаряды метала хорошо. Да и пристреляли ее еще три года тому. У ворот выстроился отряд в двадцать человек. Пикинеры и мечники. Лучников на площадках набралось почти четыре десятка. Здесь находились как гарнизонные воины, так и ополченцы из местных деревень. За спинами стрелков нетерпеливо переминались с ноги на ногу те, кто к оружию не приучен. Им надлежало бросать камни, поленья, лить смолу, масло и кипяток на головы врагам. В резерве осталось еще человек тридцать, но от тех, как думал Гайло, проку будет не много. Главное, сдержать первый удар. - Ты все еще комендант или уже капитан? – усмехнувшись, спросил лейтенант. – Я из тех, кто еще помнит твой чин. - Я – Гайло Ноготь. Страж крепости Триккен. Можешь меня хоть морковкой называть. Все, что мог – я сделал. Теперь дело за вами, настоящие солдаты. - Ты тоже настоящий. Плоть от плоти воин. - Еще бы… Знаешь, как помочиться хочется? - Знаю. Шум приближающегося сброда нарастал. Ничего членораздельного – рев и топот. Ни факелов, ни знамен. Одурманенное стадо. - Луки! Заскрипело сгибаемое дерево. Лейтенант факелом подал сигнал артиллерийском расчету на вышке. Враги приближались. Кое-кто из стрелков на стенах начали подзадоривать себя и соратников, складывая из бранных слов настоящие мозаики. - Ханнерик, - спросил Гайло, глядя, как вражьи сотни подкатывают к расчищенному участку земли перед крепостью, - можно задать тебе вопрос? Мы, вероятно, сгинем сегодня вечером, и я хотел бы кое-что знать. - Конечно, друг, спрашивай. Ничего не утаю. - Почему мискарелльцы носят эти глупые шапки? - Твою ж мать, комендант. Ты ужасен… Лейтенант вскинул над головой руку с факелом. Катапульта отправила в неприятелей первый снаряд. Горящая смола не пришлась по вкусу атакующим.
Утро, накануне штурма
Валиадо лежал в луже рвоты и крови. Последняя продолжала сочиться из ноздрей, ушей и даже десен. Тело было неподвижным, как вросший в землю пень. Кое-как кукловод отполз от лужи и перевернулся на спину. То ли ночь, то ли день – понять невозможно. Зрение вернулось лишь отчасти. Зато слух подсказал, что вокруг стоит совершенно невозможный шум. Рыдания, стоны и мольбы. Приподнявшись на локте, Валиадо огляделся. Его окружали люди. Кто вповалку, кто на корточках или на коленях, а кто и просто застыл столбом. Каждый второй держался за голову. Некоторые вырывали клочки волос и драли ногтями лица, уши, словно надеялись выцарапать из себя чужую волю. Кукловод застонал. Стоны переросли в рыдания. И стало чуток полегче. Он вспомнил тень. Вспомнил глаза, утопившие его в себе. На том воспоминания обрывались. Зато усталость пульсировала в каждой косточке, в каждой жиле. «Где же тень?» «Почему ушла?» «Почему не возвращается?» «Свобода?..» Кукловод был уверен, что его не оставят в покое. Поэтому хотел извлечь как можно больше из теперешнего положения. А именно – поесть. Может, помыться. О том, чтобы убежать, мечтать не приходилось. Валиадо чувствовал, что внутри у него все словно паутиной оплели. Черной, страшной. Он раздобыл немного сырой репы и пару луковиц из мешков, притащенных кем-то из крестьян. Но еда не принесла удовольствия, только колики. Кукловод спустился к воде и улегся у самого берега. Холодный речной поток обжигал кожу, сжимал грудь, мешая дышать. Валиадо слышал собственные хрипы, слабое биение сердца. Зачерпнув ладонью песок, принялся елозить им по лицу, предплечьям и шее, соскабливая многонедельную грязь. Затем начал жадно пить. Окончательно продрогнув, выбрался из воды и уселся на желтую осеннюю траву. Утомленный, больной, сломленный. Пальцы стали тонкими, на трех не было ногтей, а царапины и более глубокие раны воспалились. - Боги… Демоны… за что? Он обхватил себя руками, тщетно пытаясь унять дрожь. За спиной слышалось шарканье, крики и плачь. «Марионетки оживают…» Валиадо закусил губу. Его дар, ставший каким-то непостижимым способом просто разрушительным, выжигал этих людей. Они походили на гнилые желуди. Пустоголовые, пустоглазые, грязные, страшные… Кукловод понял, что сам себе мерзок. Его место было в луже крови и рвоты. И уж никакой свободы он не заслужил. - Эй! Эй! Тени! Где вы? Куда подевались?! Вернитесь, мать вашу! Сейчас же! Я приказываю! Он умолк. Закрыл глаза, вспоминая. Тень… тень, захватившая его разум и волю. Она вышла. Отправилась в какой-то… то ли замок, то ли город. Напала на человека с фонарем? Или он был с факелом? На улице? Или в бревенчатой избе? Дым, дым, дым. Много дыма. Стена из дурмана. Огонь. Боль. И пустота. Валиадо улыбнулся. Долго, очень долго смотрел на быстрые воды Клэйтон. Они бежали туда, в столицу Каолита. Петляли по каналам, улицам, прятались под красивыми мостами с коваными оградами, огибали Трибунал… Место, где на столах лежат деревянные маски, покрытые лаком. Место, где его, невиновного, осудили. Чернота в сердце закипела, ударила в голову. Кукловод хлопнул в ладоши. В ярости закусил губу. Потом вскочил и закричал: - Марионетки, вперед! К городу! К замку! Чем бы он ни был! Нити чужой воли, будто сами скользнули в руки. Управлять этой толпой было легко. И народу здесь хватало.
- Найдешь – покажи. Хавас снял со спины лук. Стрелы были длинными, с тяжелыми наконечниками. Его брат также вооружился, только стрелы у него отличались иным оперением и наконечниками, походившими на трехгранные иглы. - Покажу, - Ларт вынул из ременной петли топор. - Он нас не одурманит? – просипел Средний. - Не знаю. Но лучше вам не промахиваться. Я уже не знаю, чего ждать от Валиадо. - И кто он такой? – спросил Хавас. – Маг? Колдун? Демон? - Кукловод.
Атака выглядела довольно жалко. Стрелы, смола, камни. Нападавшие падали один за другим. Шли они глупо, толпой, без щитов и даже самой плохонькой брони. Правда, имелись среди них и настоящие воины. Одинокая стрела угодила в бедро юнцу, подкладывающему дрова под котел со смолой. Парень визжал, как заяц в капкане. Крови было много. - Останется хромым, если выживет, - буднично оценил Ханнерик. – А нам следует опасаться. Видимо, навыки воины не теряют, когда оказываются в лапах у этого чудовища. - Похоже на то, - Гайло не смотрел на поле боя, а сконцентрировал все внимание на дребезжании железа и дурной музыке. – Чувствуешь? Чувствуешь это?! - Да. Голова болит уже. Словно мозгам тесно… - лейтенант снял шапку и взъерошил волосы. – Хотя… вполне возможно… вина я все-таки перепил. - Нет. Это не хмель… Защитники крепости начинали мазать, отправляя стрелы в небеса, в сторону, а кое-кто даже уронил лук. - Силен, песья жопа! – с какой-то злой радостью закричал Ханнерик. – А дай-ка мне немного мха пожевать. Уж больно не хочется закончить жизнь так. Он указал на груду тел, постепенно заполняющую ров. - Зуб даю – нападающих больше тысячи! - Нам что больше, что меньше, - Гайло уже подташнивало. – Главное, уложить этого Валиадо. Но он в битву сам не полезет. - Стрелки тебя не подведут? - Знать не знаю… чего уставился? Я ж не провидец какой-нибудь. - Ты – морковка. Хитрая морковка. Поэтому я верю, что все получится. - Завидую.
Ларту плохо было видно из камышовых зарослей, что происходит возле стен крепости. Но он знал главное – там сейчас умирают. Счет идет уже на десятки и, вероятно, совсем скоро подберется к сотне. Первое настоящее укрепление, выросшее на пути войска марионеток, грозило стать последним… Клогарт себя одернул. Нужно было найти в толпе Валиадо, а не наслаждаться видом горящих людей, бегающих, как живые факелы, по полю боя. Он один из всех защитников Триккен, считая женщин и детей, сохранял сознание трезвым. Просто ни хмель, ни дурман на него не влияли. «Занятно. Мог бы на собственной шкуре узнать, что такое – мертвецки пьяный…» Ларт внимательно осматривал колышущуюся массу атакующих, когда со стороны стены раздался громкий хлопок. Загорелась сигнальная башня. От площадки, где, вроде бы, находилась катапульта, валили жирные клубы дыма. По ветру растянулся настоящий черный шлейф. «Дерутся прямо на стенах?! Неужели кто-то сумел взобраться? Надо спешить!» Он пошел вперед, и сразу же послышались возмущенные крики братьев-стрелков. Клогарт решил, что ждать больше нельзя. Если крепость не устоит, добраться до кукловода станет почти невозможно. Не блещущий умом великан догадался, что с другом случилось нечто страшное. Не был Валиадо человеком, способным бросить на убой тысячу одурманенных! Либо он что-то узнал, либо кто-то его заставил. Мог еще, конечно, умом тронуться – все-таки на его долю выпало немало горестей… Так или иначе, а великан решил делать то, что умеет лучше всего. Первым на пути попался охотник. Бородатый, лохматый, со свежевальным ножом в руке. Топор «обрезал нити» быстро и кроваво. Следующим под удар подвернулся крестьянин в рваной рубахе. А дальше глаза опального Рубаки начала затягивать пелена. Жажда крови сушила горло, руки требовали красной росы. Когда враг отзывается на удар стоном – Ларт Клогарт по-настоящему живет и радуется жизни. Даже мертвым. Особенно – мертвым.
Влиадо понимал: людским силами стену не взять. Марионетки, хоть и многочисленные, на настоящую армию никак не походили. Вот в крепости сидели настоящие солдаты, хорошо вооруженные, вымуштрованные, сытые, полные сил. Его же сброд держался только за счет чужой воли. Но Валиадо быстро усек, что подвластные ему воины и охотники не забывают навыков. Кроме того, имелся еще один козырь в рукаве. Он стоял рядом, на расстоянии вытянутой руки. «Надо же, сумел поймать в паутину пука! Ну и ладно. Главное, что меч есть. А воткнуть его всегда найдется куда…» - Посмотрим, на что ты способен, болванчик в капюшоне.
Хеннерик сидел, привалившись спиной к защитному гребню стрелковой площадки. Лицо его лоснилось от пота, левую руку лейтенант прижимал к боку. Сквозь пальцы сочилась кровь. Иногда приподнимался и смотрел, что творится под стенами. - Демоны! – прорычал он. - Нет, вот представляешь, Ноготь?! Я пропустил удар в бочину! Этот парень мгновение назад стрелял во врагов! А потом ткнул меня ножом… Я бы уже сдох, не филонь он на тренировках. Ударил как баба… «Тебе повезло, что он наткнулся на мой меч», - мрачно подумал комендант. - Охо-хо, Гайло… не зря Триккен всучили именно тебе. У тебя башка золотом набита. Что бы случилось, не напои и не заставь ты всех жрать мох? Комендант и думать о том не хотел. Даже создав кучу помех на пути врага, они оказались не до конца готовыми. Гарнизонные воины убивали друг друга. Такое происходило как на стрелковых площадках, так и перед воротами. Скорее всего, и в убежище, где укрылись женщины с ребятней и совсем дряхлые старики. Это совсем скверно. Ведь солдаты в первую очередь защищают их, и лишь потом – себя. Самые слабые еще отплатят сильным, когда настанет время штопать раны и чинить то, что сломано… но Юнази, конечно же, не даст воцариться хаосу, поэтому ему следовало думать исключительно о стене. Дела здесь шли… по-разному. Вначале все складывалось неплохо, но затем кукловод все-таки добрался до тех, кто либо слишком мало выпил, либо просто оказался слаб. Один, другой, третий… воины теряли головы и бросались на соратников. Хуже всего пришлось артиллеристам. Подносчик снарядов попросту запустил горшком в катапульту и поджог весь запас смолы на башне. Там полыхало так, что ветер доносил жар и чад даже сюда. В резерве не осталось никого. Раненых стаскивали вниз, где местный костоправ с помощниками штопали, вырезали стрелы и заливали раны кипящим отваром. Мертвецов укладывали вдоль стены и накрывали полотном. Что поделать, все почести усопшим – потом. - Братьям-стрелкам пора бы уложить нашего милого кукловода, - лейтенант улыбнулся. – Он выстроил марионеток, видишь? И стрелы оттуда летят гуще. Чего доброго, снарядит мантелетами и тараном… - Вижу. Но отсюда ничего сделать не могу. Доверимся удаче… В следующий миг воздух разорвал треск. Ветвистая молния соединила кого-то в толпе со стеной Триккена. Кладка затрещала, все, кто стоял на секции, в которую пришелся удар, попадали и начали биться в конвульсиях. На шлемах и кольчугах сверкали искры. Еще одна молния угодила в полыхающую сигнальную башню, с которой, треща ломающимися балками и перекрытиями, рухнула крыша, погребя под обломками больше атакующих, нежели защитников. Третья, уже гораздо слабее предыдущих молния, ушла в небо. Наступило временное затишье. - Выдохся, засранец, - сказал Гайло, сложив руки на груди. - Или ему заткнули рот. - Как думаешь… это Валиадо? - Вряд ли. Наш громила говорил, что тот ничего подобного не умеет. А вот захватить мага… забытые боги, кого нам благодарить за то, что он не удосужился набрать магов с десяток?
Молния указал Ларту, где искать. В тот миг он прорывался сквозь идущих на убой людишек, раздавая удары. Рукоять скользила в пальцах, и он остановился, чтобы вытереть ее об одежду очередного бедолаги, мгновением ранее познакомившимся с лезвием. И тогда блеснула она. Сотрясла землю, наполнила воздух запахом дождя. Клогарт оглянулся. Хавас стоял за ним. Стрела на тетиве, лицо ничего не выражало. Он продырявил всего двоих, пока великан расправился с десятком противников. Средний брат отправился чуть восточнее и исчез. Вторая молния озарила землю, ухнув в злосчастную сигнальную башню… Их было двое. Стояли рядом. Один – высокий, в капюшоне. Второй – скрюченный, хромой, будто постаревший на десяток лет. - Вот он! – рявкнул Ларт. – Справа! Убей его скорее! Хавас вскинул лук и выстрелил.
Не успел Валиадо порадоваться урону, нанесенному магом, как из темноты выпорхнула стрела и пробила его главному оружию рот. Следом появилась громадная фигура. Карие глаза сверкали в ночи. Лицо было бледным, страшным, покрытым кровью и грязью. В левой руке великан сжимал большой топор, в правой - меховую шапку. С нее срывались алые капли. - Я спас твою шкуру, тварь! – гаркнул Ларт, бросив шапку и оружие Валиадо под ноги. Вцепившись в горло, притянул к себе и прорычал: - В расчете! Теперь же слушай меня. Я тебя спасу. Так или иначе. Либо ты сбежишь вместе со мной на юг, либо отрежу твою проклятую голову и избавлю от позора… ох! Он разжал пальцы и упал на колени. - Дурак, - Валиадо грустно улыбнулся. – Я никуда больше не побегу. Пусть от меня теперь бегают. И ты пойдешь со мной. Не захочешь сам – станешь еще одной куклой. Большой и глупой. Какой, в общем-то, всегда ты и был… Всхрапнув, Клогарт бросился вперед. Свалил кукловода, ударил, метя в лицо, но в этот самый миг на него навалились «марионетки». В тело впилось несколько ножей, кто-то вмазал по затылку камнем. Впрочем, это все казалось досадными мелочами. Самая худшая боль разрасталась внутри. Словно раскаленные иглы прокалывали, раз за разом, мозг. Ларт застонал, поджал ноги, снова рванулся. Свалил двоих. Одного убил локтем, второму своротил челюсть. Подхватил чей-то кинжал и принялся кромсать всех, до кого мог дотянуться. Но кукловод увернулся, отполз. Собравшись с силами, обрушил на бывшего приятеля всю силу, стараясь не просто захватить и подчинить, а выжечь дотла. Ему почти удалось. Великан пускал слюни, плакал, как девчонка, и больше не отвечал на удары. Валиадо встал. Сплюнул кровь, улыбнулся. - Вперед. Вперед, мать вашу! Мы разрушим эту чертову… Его качнуло. Дважды. В груди и животе что-то застряло. Оно мешало и вызывало острую боль. Валиадо посмотрел вниз и увидел два древка, пробивших грудь и живот. Всхлипнув, рухнул на спину, глядя в небо. Черное. Полное теней небо.
Утро принесло много работы. Много вырытых ям, много слез, много освободившихся коек в казарме и пустующих домишках. А еще утро принесло замечательную погоду. Багряное солнце, толику тепла, чистое небо и слабый ветерок. Комендант, в войлочной шляпе и домотканой одежде, шел к своему первому дому. Бряцнув связкой ключей, отпер дверь и задвинул за собой засов. Стуча каблуками, спустился в подпол. Старую дощатую дверь уже сняли, она стояла, приставленная к стене. Тут пахло свежим сеном, жиром от светильников и полынью. Высокий свод исчезал во мраке. - Я принес немного еды. Если она тебе нужна, конечно же… Вечером комендант сидел в своем домике, неспешно зачерпывая чечевичную похлебку ложкой. Сегодня Юнази подала ее в ржаном каравае, приправив луком, чесноком и красным перцем. Как Гайло и любил. Жена носила повязку на правой руке – обожглась, когда помогала тушить пожар, но, тем не менее, отказалась предоставлять мужа повару. Сейчас ее в комнате не было. Тут царила тишина и приятный полумрак. Гайло закончил с похлебкой и, расправившись с вареным куриным бедрышком, взял прекрасной работы бокал с вином. Тончайшее стекло из Халифата, украшенное серебром и золотом. В подобном бокале вино кажется вкуснее, чем есть. Это был подарок. От властей Каолита, когда Буря улеглась и объединенная армия вернулась на континент. Тогда Гайло исполнилось семнадцать лет, пять из которых он провел, сражаясь. Не на полях, конечно же, но бумагой и пером, шифруя и доставляя послания между Домами. Откинувшись в кресле, Ногть сделал три больших глотка и закусил фиником. Зажмурился от удовольствия. - Не люблю пить в одиночестве. Может, и вам налить, парни? Он разлил вино в глиняные кружки и продвинул по столешнице вперед. - За мою победу. Не первую, но, надеюсь, последнюю. Не хочу больше сражаться. Перед ним лежали на серебряных подносах голова и череп. Череп был не человеческим, без нижней челюсти и без зубов. Рядом – костяшки пальцев. В общем, все, что осталось от тени, сгоревшей на бывшем складе. - Твое здоровье, Валиадо, - Гайло Ноготь посмотрел сквозь стекло на голову кукловода.
Очень здорово как всегда. А комендант - вообще шедевр. Очень командора Ваймса напоминает. В хорошем смысле. Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Занятно. Я просто про стражей так и не прочитал ни одной книги, но, чую, надо
Ну, теперь-то по-любому Ты, походу, с Пратчеттом на одной волне. Что объясняет моё к тебе пристрастие. Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Не могу подобрать подходящий синоним. Именно в плане грамотного продвижения, расстановки и обеспечения войска. Логистика военная, как я понимаю, (сам термин) берет начало в 18 веке. Но и раньше юзалась примерно в том же ключе. "Во времена византийского императора Льва VI (866-912 гг. ) логистика определялась как искусство снабжения армии и управления ее перемещениями." (С) http://www.aalogistics.lv/index.php?id=222&type=98&no_cache=1 Мне показалось вполне уместным термин этот использовать. Или можно все просто "стратегией" называть? Чтоб не смущать людей?
ЦитатаТриллве ()
И ты точно уверен, что стрелы в бочках хранят?
Честно говоря, нет. Разве что каждому по колчану выделить, но в них ведь примерно 20-30 стрел помещалось, а надыть с запасом. Вот я и подумал, что нужно, скажем, хранилища повместительнее. А куды их лучше складывать?
Подумай еще. Мож, как-то не постесняться и пространно описать.
ЦитатаSBA ()
Вот я и подумал, что нужно, скажем, хранилища повместительнее.
Как-то никогда не думала. Ну стрелы и стрелы. Погугли по осадам всяким. Камни так просто горкой складывали и все. А стрелы материал хрупкий и отсыревающий. Мож, их вообще подносили в последний момент.
"И ты точно уверен, что стрелы в бочках хранят?" Хочу вступиться в защиту Севы. Читала и не в одном произведении, что стрелы к месту сражения доставляли именно в бочках. А там уже набивали полные колчаны. Существовали специальные разносчики, которые разгружали бочки с телеги и разносили потом их меж лучников.
Мы просто ищем нечто, что могло бы быть истиной. Я пока нашел такое, что наконечники - в арсеналах - хранили в бочках, в масле или в промасленных тряпицах. А готовые стрелы перевозили либо в бочках с соломой, либо в ящиках с той же соломой, или же в уже набитых тулах. Но инфа... скажем так, непроверенная.
Северный дом выходил из спячки. Люди убирали с улиц остатки снега, сжигали на кострах за городом браслеты и венки, которые носили и хранили в домах целую зиму. Весенние костры встречались на протяжении всего нашего пути из порта в Эрьярград. Почему мы не отправились сразу в столицу? Царевна решила, что для начала следует наведаться в резиденцию и поговорить с отцом. Что ж, имела право. Мы пока следовали за ней, но в скором времени собирались расстаться и отправиться в Мискарелль, чтобы встретиться с Тай и остальными. В полях и на холмах еще лежал серый снег, тракт отчаянно продувался весенним ветром, от которого спасения не было. Двигались мы не то чтобы скрытно, но осторожно. Останавливаясь в трактирах, прикидывались торговцами. Все, что могло бы указать на принадлежность к царской семье, Гринваль повелела снять и спрятать. Брог и Бэкмор спороли гербы царской семьи с нагрудников и не надевали шлемы. Нам с Мелгером и Нисси особо прятать было нечего. Одежду носили скромную, у меня даже доспехов не имелось. От стражи Гринваль отказалась, заявив, что не боится в своих землях ничего. Тракт после зимы выглядел не ахти, и орры ничего не делали, чтобы это исправить. Селяне и иноземцы в трактирах в один голос твердил, что таинственный народ исчез. Вот так разом. Доходили слухи, что повозки орров видели только ночью или в пасмурные дни. Они проносились по дорогам на бешеной скорости, грохоча колесами и выбивая искры. Некоторые охотники заявляли, что нынче к пирамидам лучше не приближаться. Там зябко и страшно. Мне вспомнилось, что портал мы нашли как раз в пирамиде. Но, с другой стороны, в голове сразу появился образ того самого орра, с которым я путешествовал по Мискареллю. Он был мрачен, замкнут, печален, но никаких злых намерений не выказывал. Наоборот. Так с чего бы им теперь начать мутить воду? Весна на севере - время изменчивое. Солнечные дни сменялись ветреными, а сероватое небо иногда затягивали тучи. Однажды даже, между городами Къявер и Омниград, в лесистом краю, где сотни ручейков сливались в самую крупную реку севера Эрфален, мы угодили в настоящую вьюгу. Ветер ревел так, что закладывало уши. Снег забивал рот и нос, налипал на бороду и ресницы. Лошади испуганно ржали и отказывались идти дальше. Мы распрягли их и с горем пополам стащили с дороги под защиту деревьев. Сами укрылись в повозке – царевна распорядилась забраться туда всем. Запалили три каганца, завесили окна и дверцу плащами, чтобы ветер не задувал в щели. Растаявший снег пропитал расстеленные на полу ковры и под ногами чавкало… В Эрьярград приехали поздно ночью. Уставшие, замерзшие, но жутко довольные. Даже Мелгер расшевелился, вновь начал шутить, посвежел лицом и начал крепко спать, а не будить всю округу воплями, когда снились кошмары. Встретили нас скромно. Царевну быстро увели в покои к отцу, не дав даже попрощаться. Впрочем, Нисси Клифорт отправилась с ней. Меня и Мелгера отвели на кухню, где накормили холодным пирогами с зайчатиной и напоили молоком. Я проспал весь следующий день. Пропустил, конечно же, пышный пир, красочное торжество, сожжение гигантского колеса и танцы, танцы и снова танцы. В общем, всеобщую радость от возвращения наследницы. Ах, нет. Конечно же – наследника. Точнее – Эринвальда. Но. Утром ко мне заявился Мелгер. Мрачный, собранный, готовый отправиться в дорогу сейчас же. - Что такое? – я встретил его с кувшином и полотенцем в руках. В тазу с теплой водой лежала бритва, мыло ждало своего часа в костяном стаканчике. - Нужно уезжать. И чем скорее – тем лучше. - Это еще почему? - Тут начинается водоворот. Нас может в него засосать, перемолоть и выплюнуть. Не хочу иметь с этим ничего общего. - Постой, погоди, - я поставил кувшин на пол и натянул рубаху, сверху – новенький жилет, любезно предоставленный слугами самодержца. – Давай по порядку. Что стряслось?! - Еще не стряслось. - Хорошо. Что может стрястись? - Нарушение обычая. Плевок в предков. Попрание всех традиций севера… забытые боги, да как хочешь, так и называй! Наша дражайшая Гринваль собирается заявить претензии на корону. - Что?! - Что слышал. Она хочет заявить об этом на площади. Там уже собралось прилично народу. Царевна выйдет к людям одна. И все расскажет. Я быстро надел сапоги, побросал манатки в мешок и двинулся к двери. Народ будет в ярости. Испокон веков севером управляли мужи. Конечно, все знали, что были цари слабые, ведомые либо женами, либо советниками-заговорщиками… но, как говорится, не вижу – не знаю. А тут прямо в лицо правдой. Или – в правду лицом. В Хеленнвейсе все строго. С мятежниками не миндальничают, а тащат на плаху. Причем и род весь не жалеют. Когда прознают про то, что мы провели рядом с мятежной царевной три месяца, нас попросту обезглавят. И никакая протекция ордена не поможет. Впрочем, мы опоздали. Эрьярград бушевал. На площади до кровопролития не дошло, но по улицам бродили толпы горожан, тут и там распалялись споры, доходило до кулаков, сбитых шапок и взаимных оскорблений. Таверны были закрыты, ни браги, ни меда не продавали. Кое-где мелькали плащи Хранителей, и там сразу же воцарялись мир и порядок, но, стоило только служителям закона исчезнуть за поворотом, споры разгорались с новой силой. Естественно, в подобном хаосе мы не сумели не то что раздобыть повозку, но даже вьючного мула найти. Ворота заперли, чтобы сельский люд не присоединился к горожанам, а выход из порта перегородили ладьями. Бурлило все и за стенами кремля, куда мы, не сумев выбраться, вернулись к полудню. У меня болела каждая косточка, словно провел все утро в борцовских ямах. Дважды нас с Мелгером разделяла толпа, а еще мы угодили в славный мордобой, учиненный гончарами и пекарями из клана семейства Орталь. Последних в городе было значительно больше, действовали они дружнее, а нам не посчастливилось быть причисленными к противоборствующей им стороне. Моему другу разбили нос и порвали ворот рубахи, я же хромал и прикладывал к скуле медную монету. Детинец оцепили копейщики. Тулупы они сменили на нагрудники, шерсть и вареную кожу. У дверей замер высокий воин. Возле его ног стоял топор с длинным топорищем, на которое был насажен полушлем. Подшлемник страж не снял. Смотрел на нас не слишком дружелюбно, но и особых препятствий чинить не стал. Лишь сказал, когда приоткрыл дверь, пропуская: - Царь ведет беседу с отпрысками. Оставайтесь в своих покоях, пока решение не будет принято. Я запер дверь, бросил мешок с вещами в угол и завалился на кровать. - Что это за чудо было? – поинтересовался Мелгер. – Кажется, отец что-то рассказывал про таких. - Часовые, - я читал в летописях Хеленнвейса. - Точно. Припоминаю. Это народные стражи, так? - Почти. Они всегда подле самодержца, хотя в мирное время их никто не видит. Говорят, обучают новобранцев наши мастера. Часовых набирают из простого народа, учат где-то в поселении в Тундре. Условия там даже пожестче наших. - Ага. Тоже слыхал. Они неподкупны, не боятся холода и боли… много в том правды? - Так говорится в летописях. А уж правда или нет – не знаю. Часовые появляются только в смутное время, когда либо царь идет против народа, либо народ против царя. Они нейтральны. Просто не допускают хаоса. - Как? - Знать не знаю. Подробностей там нет. Видимо, в книгах оставляют только то, что выгодно победившей стороне. Никак не могу к этому привыкнуть. До утра ничего не изменилось. Разве что на улицах стало потише. Но заслуга в том, как показал следующий день, целиком принадлежала Часовым. Горожане их чтили, не боялись и доверяли. Впрочем, «доверяли» - не совсем точное слово. Мне сложно описать это чувство – в лордстве Ромбад, а уж тем более, в Святой Халите, где мне посчастливилось родиться, служитель закона все равно что кровный враг. К нам никто не заходил, мы тоже не отсвечивали. Разве что дважды наведывались на кухню. Утром довольствовались кровяной колбасой, хлебом и соленым чесноком, а вечером разжились луковой похлебкой. Никаких значимых слухов в кремль не просачивалось. Так, мелочи всякие. То, что удалось вызнать у челяди: ограбили два дома под шумок, и полсотни драчунов угодило в кутузку. Но самое интересное – искра, вспыхнувшая между Хранителями и Часовыми. Раньше они не пересекались, ведь с тех пор, как воцарился Каолит, никаких вопросов с престолонаследием в Хеленнвейсе не было. Следующим утром нас вызвал к себе сам царь. Я не нервничал, потому как не считал себя виновным в глупости Гринваль, а Мелгер лишь сильнее замкнулся в себе и за все утро не проронил ни слова, а еще отказался от хлеба с изюмом и вареных клубней. Шкатулку взял с собой, надел кольчугу и прихватил меч. - Я служу ордену. И хочу от его имени попросить пару лошадей, - сказал он, когда мы приблизились к залу, где принимал посетителей самодержец. – Нехорошие у меня предчувствия. Не только из-за положения в городе. - Шкатулка? - Да. Ночью я услышал, как она открылась… - Почему ты только сейчас об этом говоришь?! - Потому что… Двери распахнулись. В проходе стояли два Часовых, а за их спинами маячил белый плащ Хранителя. Судя по золотому банту – капитана. На лицо слуга порядка был мрачен, тискал рукоять меча и постоянно расхаживал взад-вперед. Столы, за которыми мы пировали в прошлый приезд, придвинули к стенам и накрыли алыми скатертями. В каминах играло пламя, возле роскошного кресла, заменяющего трон владыки севера, стояли: маг, три копейщика, представители ремесленных, пекарских объединений и Гринваль собственной персоной. В скромном платье, украшенном серебряным шитьем, на плечах мятежной царевны лежала белая меховая накидка. Сам Деметрей не выглядел особо озадаченным или грозным. Немного утомленным - да. Рядом с ним стояли жаровня и резной столик. Позолоченный поднос уместил на себе медовые соты, колотые орехи, винный штоф и золотую чаша, украшенную редчайшими синими турмалинами. - Приветствую воинов ордена, - Деметрей поднял чашу, но пить не стал. Как и многие северяне, царь носил длинные волосы, заплетал тонкие косицы над висками и брил бороду. Корона Хеленнвейса выглядела скромно и необычно. Обод из толстой, покрытой слоями лака лозы. Лишь надо лбом блестел золотой самородок, как маленькое солнце. – Надеюсь, вы простите мою семью? Мы стали причиной вашей задержки. - Все хорошо, ваше величество, - Мелгер склонил голову, - мы как раз хотели отдохнуть после непростого путешествия. - Вот и славно. Надеюсь, отдохнули, - чаша вновь описала полукруг, пролив несколько янтарно-красных капель на дощатый пол, застеленный шкурами белых медведей. – И, поскольку вы уже здесь, я хотел бы попросить вас об одолжении короне. Хеленнвейс всегда был дружен с орденом. Доказательство тому – мое доверие к вам, доблестные воины. Не зная всех ваших дел, я дал добро на то, чтобы вы двое сопровождали мою дочь в длительном плаванье… Я отметил, что он уже не стесняется своего обмана. Ведь раньше даже шепоток о том, кто в действительности отправился к Одинокому Стражу, мог стоить головы. - Мы ценим ваше доверие, а также благодарим за оказанную честь, - теперь настала моя очередь преклонить голову. - Не благодарите, - Деметрей махнул рукой. – Все мы трудимся на благо Каолита и народа, который поклялись защищать. Но я вызвал вас по иной причине. Окажите нам последнюю услугу. - Да, ваше величество? - Сопроводите моего сына Эринвальда в монастырь на озере Хелвейт. Я снаряжу для вас ладью, а по прибытии, вам предоставят повозку или лошадей – как сами пожелаете. Я прикинул, по пути ли нам. Выходило, что если мы и потеряем время, то не больше двух недель. Да еще и не придется тратиться на извозчиков или вьючных животных. Но, демоны меня возьмите, что-то в этой истории настораживало. Мы обменялись взглядами с Мелгером. Тот слегка покачала головой. Ему это нравилось не больше, чем мне. - Не волнуйтесь, - царь все-таки приложился к кубку, сделав пару долгих глотков, - никаких трудностей в пути у вас не возникнет. Клянусь кровью своего рода. Гринваль все это время просто молчала, изображая покорность и полную невинность. Но поглядывала она на нас свысока. Будто уже вознеслась над Хеленнвейсом. - Ему нужно вылечиться, - в голосе царевны звучала искренняя теплота. Так или иначе, а тщеславие не мешало ей любить брата. – Если он не сможет взойти на престол – корона достанется мне. Наш славный царь, как и завещано предками, будет править Домом еще год, а после, еще семь лет, проведет в должности первого советника. К тому времени Эринвальду следует быть на ногах. Иначе тяжкое бремя власти ляжет на плечи женщине. Хранитель проводит вас к Эринвальду.
- Думаю, она не находит это бремя по-настоящему тяжелым, - пробубнил Мелгер, когда нас вели в покои царевича. - Ты бываешь поразительно догадливым по утрам! Она спит и видит, как нахлобучит на голову деревянный обруч владыки севера. Не люби так царевна братца, все могло бы закончиться междоусобицей. Так уже бывало в Хеленнвейсе. Хорошо, что теперь есть Каолит и Верховный совет, который не допустит подобного… Мы вошли в просторный зал, когда скальд закончил выступление. Как и положено на севере, его отблагодарили не хлопками в ладоши или медными монетами, брошенными в шляпу, а громкой здравицей и брагой, вылитой прямо на пол. Эринвальд сидел в скромном дубовом кресле, укрыв ноги бараньей шкурой. Задумчивый, хмурый и бледный. Поговаривали, он любил обкладываться подушками, одеваться в шелк, мягкую кожу и меха, пить только красное карохарское, есть виноград и персики даже зимой. Сладкоречивых менестрелей и плачущую скрипку, стихи о любви, странствиях и долгом лете предпочитал нудным и мрачным одам о северном сиянии и крушащих скалы волнах. Коротал вечера, зарывшись в перину, прильнув к теплому женскому телу, наслаждаясь своей молодостью и силой. Раньше. Но не теперь. Царевич был облачен в простую шерстяную рубаху, черные бриджи и высокие сапоги. Рядом стоял чашник, комплекцией больше напоминающий молотобойца. За длинными столами ели и пили воины из личной дружины Эринвальда, наемники, коих так недолюбливали нынешние власти Каолита, и даже семеро яронов затесались в эту пеструю компанию. Скальду быстро освободили место на лавке и поднесли кубок с густым медом, хотя за столом все пили брагу. Странствующий музыкант был довольно молод, крепок телом и не снимал кольчугу даже на пиру. Проходя мимо, я уловил крепкий запах пота и грязного тела. Сопровождавший нас капитан Хранителей остановился напротив кресла царевича. Приложил кулак к сердцу и произнес: - Эти воины ордена будут сопровождать вас во время плаванья в монастырь. Эринвальд с интересом посмотрел на нас. Склонил голову на бок. Слова давались ему с трудом. - Узнаю. Вы с моей дражайшей сестрицей побывали в Одиноком Страже. Стало быть, не помешали ее глупости. Сообщники, что ли? - Прошу прощения, царевич, - спокойно ответил Мелгер, - но Гринваль перед нами не отчитывалась. И уж подавно, мы не могли знать, что у нее в голове. Думаю, никто не мог. Иначе все не сложилось бы так, как сложилось. - Вы не уходите от ответа. Это делает вам честь. Но, тем не менее, я всегда считал, что орден Стали должен охранять мир и покой в Каолите. Северный Дом – его часть. При вашем попустительстве были нарушены тысячелетние обычаи моей родины – женская кровь пролилась на маяке. Это не хорошо. - Повторяюсь, - Мелгер нахмурился, - ваша сестра действовала по воле царя севера, Деметрея. Он ее не наказал, значит, не считает, что царевна поступила дурно. Обвиняя нас, вы обвиняете и родного отца. Эринвальд рассмеялся. Приподняв рубаху, показал слой пропитанных лечебными мазями бинтов, стягивающих живот до самой груди. - Это цена власти. И цена ошибки. Я даже рад, что все сложилось именно так. Потому что только теперь понимаю, каким должен быть правитель Хеленнвейса. Вернусь из монастыря – и исправлю все ошибки. Отцовские. И свои. Ваше здоровье! - он отхлебнул из простой оловянной кружки пива. Пена осталась на едва заметных усах.
Согласен. Потому так и назвал. В предыдущей книге довольно подробно описывал, кто такие и откуда. Так что буду покорно выслушивать упреки, но менять название призвания не буду
Мои скальды "омываются" только снегом и хвоей. В определенный день месяца
В вечных сумерках был свой шарм. Как и в старинных зданиях, лысых деревьях, осклизлой брусчатке и затянутом серой пеленой небе. Тишина не казалась гнетущей. Найхэвен пропитался духом безвременья. Вдыхая застывший влажный воздух, блуждая в тумане, Тай все больше ощущала себя частью этой реальности, а не привычной. Колдунья чуяла родство во всем вокруг, и не могла понять причины этого. Она надела брезентовый плащ, заплела волосы в три косы и собрала их в одну, толщиной в руку. Лицо, как и настаивала юная спутница, прикрыла газовым шарфиком. Невесомый и пестрый, он казался совершенно чуждым в этом городе теней и серости. - Ты обещала рассказать, откуда вы. Эллайтес свернула на просторную улицу, упирающуюся в особняк. Колонны, три фонтана, рухнувший забор, лысые кустарники и деревья. Наверное, некогда это место принадлежало богатому семейству. Само здание напоминало булыжник с просевшей крышей, утыканный окнами и балконами. Парапеты украшали каменные рыбы. - Я уже сказала, - Тай пыталась понять, куда они идут. Внутрь особняка или же к неказистому флигелю. – Из обжитых земель. - Такое невозможно, - уверенно ответила девочка. – Они уничтожены. - Не стану тебя переубеждать. Захочешь – взглянешь сама. Эл покосилась на нее, но ничего не ответила. Лишь когда они обошли увитую мертвым плющом пристройку и вышли к тыльной стороне еще одного особняка, более скромного, но кажущегося обжитым, девочка сказала: - Ты сильная. Я видела, что случилось с ловушкой фантома. Что у тебя за сила? - Ловкость рук. - А если честно? - Я похожая на врунью?! Вход в особняк охранялся. У кованой ограды, жирно блестевшей от масла, дежурили четверо головорезов. Воинами таких язык не повернется назвать. Они были костлявыми, без доспехов, в каком-то рванье. С ножами и мечами наголо. Обнажив щербатую ухмылку, старший проговорил: - Привет, коротышка. Принесла плату Гавелю? Хорошо. Он тебя ждет. – Затем оглядел Тай. Причмокнул, словно только что подкрепился засахаренной клубникой: - Хороша. Давно нам девок не присылали. - Сам ты девка, - буркнула Эл. – Она со мной. По делу. Головорезы заржали. Изнутри особняк напоминал смесь дворца, университетского хранилища и лавки старьевщика. Пол устилал двойной слов ковров и шкур, на стенах висело оружие, щиты, головы животных и даже пара диковинных черепов. В углах пылилась старая мебель, бронзовые и медные подсвечники, старые светильники, ржавые шлемы, сломанные клинки и черепки разбитой керамики. В середине самого просторного зала, из которого на второй этаж поднимались две лестницы, стояла статуя. - Чувство вкуса в людях либо живо, либо мертво. Так говорили нам в Университете. Но, похоже, есть особи, которые насилуют его труп, - сказала Тайдеона. - Это ты о чем? - Не забивай свою короткостриженную головку всякими пустяками. Старая дева Тайдеона просто бурчит. Они поднялись по лестнице туда, где, по всей видимости, раньше находились покои хозяев особняка. По дороге им попадались головорезы, молчаливые женщины, дети. Они казались тенями, серыми мышками, шныряющими ночью по кухне. Люди не выглядели несчастными или угнетенными, словно их устраивало то, что происходит за стенами дома. Это не удивило Тай. Ночь тянулась долгая, за две сотни лет ожидания ко всякому привыкнешь. Но в дверях в покои Гавеля Тайдеона замерла. Ее взгляд нашел сидевшего в кресле с высокой спинкой человека. Мужчина не был стар, но волосы его поседели, лишь немного отливая чернотой. Бородка клинышком осталась смоляного цвета. Но, главное, под старым желтым кафтаном, расшитым зеленой виноградной лозой, крылось тело мага. Тай сразу уловила силу, бурлящую в человеке. Но сила была сырой, не ограненной мастерами и долгими тренировками. Значит, либо нелегал, либо просто несчастный, до сих пор не сумевший разбудить в себе искру. - Кто это, Эллайтес? – он положил обе ладони на столешницу. – Кто с тобой? Гавель был слепым, пустой взгляд блуждал по комнате, ни на чем не задерживаясь. На столе лежал ворох бумаг, стопка тонких книг в одинаковых тяжелых медных переплетах, и стоял рядок чернильниц. Шкатулка с песком и письменные принадлежности притулились на уголке столешницы. Как и в доме Эл, здесь в каминах был лишь слой пыли, будто никого не волновало, что на улице стоит довольно холодная и промозглая погода. - Я Тайдеона. Необязательно спрашивать обо мне через кого-то. Что за привычка странная у вас тут? Гавель раскрыл рот. Замер. Затем тряхнул головой. - От вас странно пахнет. Даже здесь чувствую. Вы из какой части города? - Она не из города! – выпалила Эл. Девочка вмиг очутилась возле Гавеля. – Она – колдунья! Теперь они и к нам пробрались, чтобы убить всех, как поступили в обжитых землях! Гавель свистнул. Тут же в комнате появились дурно пахнущие, вооруженные типусы самого недружелюбного вида. Тай решила не дергаться – метательный нож быстрее заклинания. Не успеет она взяться за одну из нитей, как слепой мерзавец это почует и даст команду молодчикам. - У тебя есть доказательства, что она колдунья? – спокойно спросил Гавель. - Я видела, как она уничтожила фантома. Просто разорвала на клочки. - Тогда зачем ты привела ее сюда? И, главное, кто ей помог спастись из ловушки? Мы-то знаем, что если фантома убить, ты «прилипнешь» к месту. Есть только один способ выжить – оказаться в сотне шагов от места смерти чудовища. - Не представляю даже, - спокойно ответила Эл. – Видимо, сильные колдуны, как она, способны выпутаться и сами. - Да хватит чушь городить! – Тай нахмурилась. – Вы здесь застыли, как сороконожки в смоле, надели на головы чехлы и думаете, что весь мир – это та темнота, которую видите. Нет, нет и еще раз нет. - Погоди, - слепец поднял руку. – И замолчи. Иначе велю ребятам отрезать тебе язык. Один из охранников продемонстрировал нож с выщербленным лезвием. - Ужас. Ты страшен, как медвежья болезнь на балу, - колдунья заломила руки и обреченно вздохнула. – Будь добр, убери эту ржавую тыкалку и перестань пугать трепетную даму. Гавель дал знак, и головорезы вышли из комнаты. Затем он ухватил Эллайтес за рукав. - Давай товар. И проваливай отсюда. Мы с тобой потолкуем после. - Это о чем же? - О том, почему нельзя приводить чужаков в мой дом. Особенно, если считаешь, что чужак – колдун. Даже если ты ошиблась, как сейчас, это не избавляет тебя от вины. - Но разве она… - Нет. Не колдунья. - Я ведь говорила, - Тай подмигнула, - просто ловкость рук. Подожди меня на улице. Девочка вышла и притворила плотно за собой дверь. Тай сбросила с ближайшего стула ворох грязной одежды и, усевшись, водрузила ноги на окованный медью сундук. - К чему спектакль, Гавель? Ты ведь знаешь, кто я. А если и не знаешь, то чувствуешь. Как зверь. - Знаю, знаю. Именно поэтому ты все еще жива, а не лежишь в куче мусора на заднем дворе. Ты мне интересна. Пока. - Интерес взаимный, смею уверить. Итак, ты – нелегал. Маг. Верно? - Верно. А ты – колдунья. Причем довольно сильная. - В точку. - Тогда я спрошу первым: как ты сюда попала? - Ногами. Или, если будет угодно, сама судьба меня сюда привела. В этот не самый приятный, но довольно чудной городишко. Теперь мой вопрос: как ты попал сюда? И можешь не врать, что здесь с самого начала. На момент Бури в обжитых землях не было ни одного мага. Силенок у тебя не хватит, чтобы пробраться сквозь полотно… Ты кто, огневик? - Да. - Ясно. Это чувствуется. Кстати, тебе не кажется, что в Эл тоже есть сила? - Нет, силы в ней нет. По крайней мере, такой, чтобы я учуял. Но она необычная девочка. Это заметно даже мне, слепцу. - Ты не ответил на мой главный вопрос. - Меня тоже привела сюда судьба, - он улыбнулся. – Она со мной играет многие годы, то даруя, то изымая сторицей. Город – последний подарок. О большем не скажу. Некоторое время они молчали. Тай осматривала безвкусно обставленную комнату, а Гавель чему-то улыбался и блуждал взглядом по стенам и потолку. Наконец, колдунья не выдержала: - Что дальше? - Пока – ничего. Возвращайся вместе с Эл к ней домой и сиди тихо, пока не решу, что делать. Но знай: высунешься на улицу, мои парни тебе кровь пустят. Или поиграют с тобой. В нашем городе такие пташки, как ты, редкие. - Тебе откуда знать, что я за пташка? Вдруг, похожа на мешок с салом. - О, нет. Меня не проведешь. У тебя голос такой, какой может быть только у красивой девушки с юга. Самоуверенный. Да и говоришь ты нагло, никого не стесняясь и не боясь. Тебе, похоже, неизвестны насмешки. Считаешь себя умной и властной, мнишь по-настоящему могущественной… и ошибаешься. Крепко. Если обжитые земли могут простить такую ошибку, то Найхэвен за нее накажет. Тайдеона встала, отряхнула с юбки пыль. Повязала платком рот и набросила капюшон. - Знаешь, Гавель, ты истыкал пальцем все небо, но попал лишь дважды. Да, я красивая южанка. В остальном – не прикидывайся провидцем или мыслителем. Ты нелегал, подмявший под себя часть одного из главных чудес нашего времени. - Ты тоже не прикидывайся, колдунья. Здешняя головоломка не для твоих мозгов.
Домой они добрались в молчании. Если Эл и стыдилась своего предательства, то никак этого не показывала. Казалось, она даже не думает, что поступила подло. И Тай это нравилось. Поступок достойный взрослого человека, а не девчонки. Когда уверен, что перед тобой враг – расправься с ним, или он расправится с тобой. Карохар не только прокаленный солнцем, покрытый зеленью город. Это пристанище сладких пороков. И порочных сладостей. Колдунью жизнь в нем научила, что с врагами церемониться нельзя, а друзей следует держать крепко, прижимая к себе и не отпуская ни на мгновение. Самые злые и опасные враги получаются из бывших друзей. Они не простят и их не простишь. - Держи, - Тай протянула спутнице платок. – Снова из-под повязки сочится кровь. Эл приняла платок, сжала в ладони. Несмотря на провинность, с девочкой рассчитались. Вручили сверток с кровяной колбасой и двумя громадными картофелинами, которые выращивают только в западном Доме. - Так ты не колдунья? Я почему спрашиваю: все-таки вы живете в моем доме. А там – мама. Она не обрадуется, если узнает, что из-за таких, как ты, обжитые земли исчезли. - Могу тебе снова немного наврать. И тогда ты наврешь маме. А если врешь про ложь, ты – либо городская кумушка, либо просто обманутый человек. Как тебе такое? - Но ты ведь говорила, что никогда не врешь! - Такое может сказать только чудовищный лжец. Опытный, ну прям как я. Без лишней болтовни – да, я колдунья. Эл замерла. Пристально посмотрела на Тай. - Ты не злая. Не убиваешь людей, не оживляешь мертвецов и не спишь с демонами… ты ведь не спишь с демонами? - Только по вторникам. - Что?! - Шучу, уймись. У вас здесь сложилось превратное мнение о колдунах. Скажу так: не все мы – враги. Но большинство такими было. Ох, Эл, этот разговор не на один день. Мне сейчас нужно многое обдумать, а я не могу думать и говорить одновременно. Для некоторых женщин это сложно. - Ладно. Тогда – дома? - Даю слово… Надеюсь, твоя мамуля приготовит нам еще что-нибудь такое же аппетитное? - Думаю, приготовит. Ей очень понравилась Эрда. Тай прикинула, понравятся ли северянке симпатии мертвой женщины, и решила, что не очень. Следовательно, нужно было торопиться. - А давай-ка пойдем немного быстрее, Эл?
Эллайтес как-то упустила из виду то, насколько пронырливая и загадочная гостья к ней пожаловала. Только, вроде бы, перекусывали вареной картошкой и селедкой, которую подала мамочка, разговаривали тихо и мирно, а потом Тайдеона незаметно выскользнула на улицу. Выскользнула и исчезла. Не иначе, применила свою жуткую силу. Эл так устала, что завалилась спать, выбросив из головы все накопленные за день мысли. Вопросы, требующие ответа, заперла в шкатулку памяти – никуда не денутся до утра… или, до того, как проснется их хозяйка и жертва. Снилось девочке, что она снова крошечная. Плачет на руках у отца. Тот с ней разговаривает, пытается успокоить, а где-то вдали раздается грохот, истошно гудит сигнальный рог. Стены трясутся, по потолку ползут трещины… Потом все смолкает. Эллайтес совсем одна. Рядом ни мамы, ни папы. Вернее, отец рядом, но уже навек замолкший, замерший, уставившийся в потолок выжженными глазницами. От него плохо пахнет… Вокруг полно пыли. И тишина. Только ветер слабо застонал, нырнув в чудом уцелевший жестяной сток… Она проснулась. Ладонь была сухой, а под повязкой не осталось ни шрама, ни кровавой капли. Тайдеона уже вернулась. Спала, с головой зарывшись в теплое одеяло. Ее одежда, чистая и заштопанная, лежала рядом на табурете. Это удивило Эл. Она не натаскала воды с вечера, значит, снова потрудилась мама. И когда только все успевает?.. Внизу, напротив разожженного камина, сидела Эрда. Северянка вырезала что-то на своем дорожном посохе. Лицо ее раскраснелось и выглядело напряженным. От камина тянуло жаром, Эллайтес почувствовала, как жжет кожу. Впрочем, девочка решила потерпеть. Она сходила за шалью. - Вот. Это тебе. Эрда удивленно воззрилась на нее. Отложила нож и отставила посох в сторону. - Красивая. И мягкая. Спасибо! У нас в деревне такие не носят. Торговцы привозят, но стоят шали дорого и никто их не покупает. Эл уселась рядом. Посмотрела в огонь. Он казался чужим, злым, может, просто забытым. Сказала: - У тебя красивая одежда. - Ее купила Тай. А шубка моя. Хочешь, подарю? - Не нужно. В шубке будет тяжело бегать по городу. Мне нравятся мои обноски. В них удобно, не жалко испачкать или порвать. Только вот плащ… - Бери мой, - Эрда улыбнулась. – Тай еще купит. У нее много денег. Она богачка, наверное. - И колдунья, - осторожно напомнила Эллайтес. – Но ты, кажется, не боишься. - Тай не страшная! Может, и злая, но не так, как были злы ее предки. А вообще, я никого не боюсь… ну, почти. Они замолчали. Северянка вновь принялась за посох, аккуратно вырезая какие-то закорючки. Эл просто болтала ногами и насвистывала песню, которую когда-то давно пела для нее мама. - Вот, - похвасталась Эрда, протягивая посох. – Гляди. - Ничего не понимаю, - Эллайтес не умела читать. Да и не буквы здесь были, а какие-то странные значки, похожие на ломаные ветки. - Это северные руны. Так заведено у нас дома. Когда кто-то отправляется путешествовать, он берет с собой такой посох. Их нам дарят на рождение. Ну, обычно, мужчинам дарят. Горские женщины редко покидают дом. Но я взяла. Все равно брат никогда не уйдет… ну да я не про то. Это дерево – клен-столетник. Крепкое. Пока странствуешь, записываешь рунами, кого повстречал, где побывал, что делал. А… а когда умрешь – посох вкопают над могилой. - Это твое надгробие? – Эл осторожно провела ладонью по гладкому дереву. - Да. И теперь ты есть в моей истории, - Эрда постучала пальцем по перечеркнутому кружку. - Что значит эта руна? Мое имя? - Его тоже, думаю. Но, честно говоря, это – слово «роза». - Почему именно роза? – Эллайтес ощутила какое-то необъяснимое волнение. Даже дыхание сбилось. - Не знаю. Тебя так называла Тай. Эл пробежалась взглядом по посоху. На самой вершине, там, где полагалось быть имени хозяина, осталось лишь выскобленное углубление. - Точно! – северянка хихикнула. – Я забыла вписать себя. Она ловко вырезала еще один зачеркнутый круг. - Теперь я тоже «роза»!
Разбудил Тайдеону детский смех. Она не обрадовалась шуму и пробуждению, но осталась довольна, что соплячки нашли общий язык. Сейчас, по крайней мере. Дети быстро сближаются и ссорятся. Что ж, надо пользоваться моментом… Встать, впрочем, ей не удалось. Скрипнув зубами, Тай уткнулась лицом в подушку. Сил не было. Они попросту не восстанавливались, а ведь раньше, в привычном мире, ей хватило бы и пары часов тревожного сна, чтобы встать бодрой и сильной. Найхэвен, как упырь из мрачных западных легенд, выпил колдунью до дна. Расплатился щедро, но, сколько бы ты ни получал взамен, свое всегда дороже. Спустив себя с кровати, Тайдеона замерла. Она не сразу поняла, что стоит босиком на холодном полу, а из одежды на ней только чужая женская ночная рубашка старого покроя. Похватав вещи, колдунья быстро переоделась. Кто выстирал ее грязный наряд и даже дырку на чулке заштопал. От вещей пахло хвойным мылом. Поверх дорожного платья лежала записка. От чернил пахло ягодами. «Помогите ей, умоляю! Нетарри, мать Эллайтес». - Я будто в башнях на юге, - вздохнула Тай, скомкав письмо и бросив на пол. – Чую, угожу в них совсем скоро… Это все больше становится похоже на похмельный кошмар. Она остановилась напротив начищенной полоски бронзы, исполнявшей роль зеркала. Вгляделась в отражение. «Кого я вижу? Самую большую дуру в обжитых землях? Или разумно мыслящего человека, который соберет вещички, накопит силы и сбежит ко всем демонам из этой дыры?! Три раза «ха». Тайдеона Халбиб и разумность? Эти слова вгрызутся друг другу в глотку, если их написать рядом…» Колдунья уселась на кровать. Крепко зажмурилась. Она довольно близко подошла к тайне, которую не следует разгадывать и даже просто касаться. Это даже не змеиный клубок, а целый бочонок чистейшего яда, от одного запаха которого вянут цветы. Но. Разгадай – и твое имя золотыми буквами впишут в летописи. А, быть может, увековечат, назвав в честь тебя город, либо башню в университете. Тай ощутила нечто вроде голода или жажды. Хотя, скорее, вожделения. Но одернула себя. «Ну уж нет, сестра. Хватит! Оставь это на потом, когда соберешь свой букет из розочек. Ты еще вернешься сюда… когда-нибудь». Колдунья взяла со стула находку, которая лежала под ворохом одежды. Находку, цена которой воистину велика. Хотя, подумаешь, всего-то значок ордена магов.
Сева, я Тай просто обожаю! Напиши Антарчику подружку, а? А то у нас даже треугольника нет. ПыСы: Про Антарчика это шутка. Ну, до известной степени Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
SBA, ты не бери в голову. Насильно никто не заставляет. К тому же, для массовки я и так девицу всуну... если никакой неожиданности не случится. Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Молодость – не порок. Так, кажется, говорится в книгах на континенте. Очень мудрая мысль, тем более, молодость мимолетна. Но, так уж сложилось, что не везде к молодости относились терпимо и прощали ей кое-какие ерундовые провинности. Например, здесь. В краю льдов, смерти и отчаяния. Если точнее – на Фростдримской земле. Юнец будет получать зуботычины, высмеиваться и считаться бесполезным существом до тех пор, пока не докажет свою полезность школе, либо не перевалит возрастом сотню лет. А это потрясающе долгий срок, когда тебе едва минуло тридцать. Меларейн чувствовала себя букашкой в древнем зале. Потолок был высок, стены сыры и покрыты изморозью, а по-над полом гулял сквозняк. Немногочисленные колдуны расселись в каменных креслах, застеленных шкурами. Скудное количество с лихвой окупалось непомерными амбициями, чувством превосходства над собратьями и старой злобой. Эти лица! Худые, морщинистые, скуластые. В голубых глазах столько злобы и отчаянья, что хватит отравить целый мир. Гордые взгляды, гордые слова… Сгорбленные спины, на которых, тяжелым, как промерзшая скала бременем, лежит память поражения. Она знала, почему старики не любят молодежь. Не из-за неопытности или отсутствия мудрости – это было бы очень по-человечески, понятно и просто. Нет, конечно же, нет. Старые колдуны понимают, что в глазах потомков всегда будут неудачниками и глупцами, потерявшими все, что мог иметь их народ. Преклонившими колени перед бездарями. Вечными должниками… - И вот к чему я веду, - Таш’Меленор, будучи лордом-колдуном, главой всех школ, восседал посередине зала на вращающемся кресле. Каменный стержень приводили в движение ветряные мельницы, а он, в свою очередь, медленно вращал настоящее произведение искусства из кости и базальта. Трон – так бы его назвали люди. - Мы это уже слышали, - отмахнулся Афараст. Он перебирал каменные четки. Руны сверкали на каждом камешке, будь то кусочек гранита, либо же настоящий золотой самородок или считающийся неподдающимся никакому инструменту молочно-белый алмаз. – У нас нет ни сил, ни возможности. Да и желания, если уж говорить откровенно, не осталось. В зале послышался одобрительный гул. Так уж случилось, что после Бури школа Рун оказалась самой многочисленной. Адепты почти не участвовали в боях, и, по чести сказать, толку от них было бы не много. Пока остальные школы гибли на континенте, подопечные Афараста расширяли подземные города, подводили каменные трубы с горячей водой и паром из источников, строили мельницы и занимались прочей, по общему убеждению собратьев, бесполезной ерундой. В те годы рунные колдуны слыли изгоями, получая каждый день пуды презрения и насмешек. По иронии судьбы, именно их труд спас от вымирания весь народ, когда бездари огнем и сталью загнали гордецов обратно на Фростдрим. И теперь в зале насчитывалось порядка сорока рунных умельцев. Кресла усмирителей стихий пустовали. Некромантов осталось двое, считая Меларейн. А из школы наделения набралось четверо адептов. Конечно же, в подземных городах ютилось народу гораздо больше, но все они утратили способность к работе с полотном мира, и жили как бесполезные скоты. Работали, спали, ели и спаривались. Им стало наплевать на искусство, они забыли амбиции, их не тяготил Долг… что ж, достойная плата за глупость предков. - Вы забыли гордость, - Таш’Меленор повысил голос. – Кровь наших убитых собратьев взывает к отмщению! Мы должны попробовать, либо попросту выродимся. Кто хочет стать похожим на тех бездарей, что живут в недрах горы? - Они кормят тебя. И всех нас, - Афараст указал на глиняную тарелку, на которой лежали лепешки из хлебного гриба и кусок сыра. – А мы просто болтаем. - Наша гордость сдохла двести лет назад, - проплямкал дряхлый лорд-адепт школы некромантии. - Ну так оживи ее! – рявкнул лорд-колдун. – Сделай хоть что-нибудь, а не просто жри и порти воздух. Лицо Таш’Меленора покраснело. Ожоги и язвы на коже стали заметнее. Он ухватил кубок с водой, принялся жадно пить. Затем утер рот тыльной стороной ладони. - Заседания совета школ окончено. Встретимся через седмицу. Думайте, думайте! Вспоминайте, братья. Наша гордость еще жива. Мы должны попробовать! Меларейн, как и всегда, отвела лорда-адепта в его келью. Старик еле переставлял ноги, кряхтел и стонал. Оставаясь могущественным некромантом внутри, снаружи он все больше походил на былинку. - Как вы себя чувствуете, Зул’ер? Вам что-нибудь нужно? - Нет, девочка. Ничего, - лорд-адепт выдавил смешок. – То, что мне поможет, не даст никто… Она уложила его в кровать и укутала шкурами. В комнате было тепло, – пар из подземных ключей клубился в трубах, – но старик постоянно мерз. Пришлось напоить горячим отваром, выдавив в него жменю подсохшей калины. - Надеюсь, я все-таки успею перенять большую часть ваших знаний, - Меларейн подала учителю миску с отваром. - Боюсь, школа все равно умрет… она уже мертва. Я не успею передать тебе и сотой доли знаний. Ты понимаешь жизнь, но смерть… нет, тебе о ней ничего неведомо. - Есть фолианты. Есть время, хотя и совсем мало. Школа знавала и худшие дни, - колдунья улыбнулась. - Нет, не знавала, - Зул’ер закашлялся. – Времена, о которых ты говоришь, не были столь упадочными. Крепкая культура, гордость, пытливые умы, отвага… все это – наш народ в ту эпоху. Да, жизнь казалась трудной. Выживали мы как могли… но, до того, как влезли в Долги, получив взамен иллюзию мощи, колдуны жили на славу. Вот ее-то теперь не вернуть. Он быстро уснул, как младенец. На тонких губах застыла улыбка. Быть может, ему снились годы, когда колдуны жили свободными. Меларейн отправилась к себе, всей душой желая поскорее избавиться от надоевшего наряда. Бесформенный балахон и череп лошади, который надлежало носить на голове… такое мог придумать только дурак. Но это тоже часть натуры и пласт истории Фростдрима. Тогда некромантию не принимали даже другие школы, а ее адепты считались слугами демонов. С тех пор сама сила претерпела изменения, искусство стало иным… все, за исключением некромантии. И вопрос о службе демонам рассосался сам собой. Колдунья переоделась в просторное грубошерстное платье, забралась на жесткую кровать и взяла стопку глиняных табличек. Большая их часть была посвящена искусству понимания жизни – основе некромантии. Меларейн знала почти каждый рисунок, каждую букву. Могла срастить перелом, пришить отрубленный палец или перелить кровь нуждающемуся. Поднялась на верхнюю ступеньку первого цикла обучения… за которым следовало забвение второго. Дальше простиралась территория смерти. И заходить на эту территорию некромантка не хотела. Разделив таблички, она достала ту, чтобы была надежно спрятана. Самую старую, самую важную… Сегодняшний вечер подходил как нельзя лучше. Лорд-адепт спал, прочие же сейчас занимались тем, что шушукались в своих покоях, сплетая новые кружева интриг. Каждый метил на место Таш’Меленора. Каждая школа мечтала посадить своего адепта на трон. Значит, никто ее не побеспокоит. Человеческий череп занял место посередине комнаты. В глазницы были вставлены два крохотных кристалла, прикосновение к которым могло стоить жизни. Но Меларейн защитили перчатки, с вышитыми на тыльной стороне ладони рунами. Ей даже думать не хотелось, на что пришлось пойти, чтобы получить их. Но - хвала натуре всех живущих и мыслящих! – тело пока что один из самых действенных инструментов на пути к достижению цели. Колдунья взяла два свертка. В одном лежал засохший цветок, во втором – живой, с жирной и влажной землей, налипшей на корни. Достать их оказалось не сложно, благо жители нижних городов обустроили парники еще полсотни лет назад и могли позволить себе заниматься пустячными, но милыми делами, вроде выращивания маков. Цветы надлежало поставить по обе стороны черепа. Углем Меларейн начертила на стене арку. Дальше настало время нитей. Нить от мертвого черепа была связана с живым цветком. Нить от засохшего цветка соединилась с нитью в руках колдуньи. Получилось неразрывное кольцо. Сила хлынула в нее… Мировое полотно изменилось достаточно, чтобы провести ритуал. Перемешанный поток силы ударил в самый центр арки, быстро растекаясь, заполняя все пространство внутри очерченной фигуры. Через мгновение она застыла, блестя матово-черным. Врата готовы. Колдунья завесила их полотном. Пригодятся чуть позже… Обернувшись, она посмотрела на цветы. Грустно улыбнулась. Завял и второй цветок, лепестки осыпались на холодный пол. Значит, некромантия по-прежнему подвержена порче… Меларейн решила, что расстраиваться не нужно. Наступит день, когда она перевернет представление о самом черном из колдовских искусств. Адепт верила с детства, что это возможно. И причина тому имелась веская. Она зажмурилась. Слезы наворачивались на глаза. Увидь ее кто из старших – схлопотала бы оплеуху. Колдуну нельзя показывать слабость.
Редко Меларейн покидала город в скале. Тирифирум. Холодный Сапфир. Последнее пристанище колдунов. Но сегодня, спустя семь недель после того, как ей удалось создать портал, последний адепт школы некромантии вышла в снега. В руках у нее был мешочек с прахом Зул’ера. Обычаи говорили, что прах учителя следовало пустить в дело. Совершить пару ритуалов, поиграть со смертью, но Меларейн теперь сама устанавливала правила в своей школе. В прахе старика лежали кодексы. Все вместе отправилось в огонь, разожженный жителями подземного города по ее просьбе. Лорд-адепт умер быстро. Перенапряг еле живое тело, когда пытался воплотить часть их общего плана. Могучий старик сделал все, что мог, чтобы достучаться до своргского шамана. Получив положительный ответ, Зул’ер расплатился за сделку знаниями. Шаман возвысится быстро, а Меларейн получит непростого сворга. Главное, чтобы он добрался до нее живым. Это был седьмой, кто получал подобный шанс. Пока что никто так и не сумел пробраться сквозь земли тени…
Арво лежал на спине и глядел в темноту. Думал. Связь мутантов с людьми оказалась крепкой. Молодому своргу все чаще начинало казаться, что люди взвалили на плечи жителей пустыни нечто непомерно тяжелое. Нечто такое, что не смогли или же побоялись сделать сами. Пальцы коснулись странного камня, оставленного Косвельтом. «Почему я чувствую родство с этой вещью? Будто нас давным-давно связывает невидимая нить, что с каждым пройденным шагом все крепнет, тянет вперед, за собой…» Арво сжал камень. Так или иначе, он найдет ответы на все вопросы! Судьба что-то для него уготовила. Ему снились бескрайние просторы, заросшие сочной и высокой травой, тенистые дубовые рощи, ветви деревьев которых переплетались в шатры. Тут и там сновали животные, стрекотали насекомые, пели птицы… По синему небу неспешно плыли перышки белоснежных облаков. И солнце заливало все это золотым светом.
Он привык к вою, лязгу и скрипу, доносившемуся из темноты. Световые палочки убрал – глаза постепенно привыкли к вечному сумраку. Даже страх быть сожранным или растерзанным очередным чудовищем отступил. Арво вспоминал рассказы спутников. Жизнь в Делевиане казалась сложной, но именно эта сложность так очаровала изгоя. Рыцари, ремесленники, охотники, землепашцы… казалось бы, что мешает гончару выращивать хлеб? Но нет. Если верить Шадо, то ремесленники сторонились земляных работ, считая их уделом черни. А рыцари вообще сторонились любого труда, кроме ратного. Видимо, когда много еды и есть крыша над головой, в головах становится слишком пусто и свободное место начинает заполняться подобной ерундой. И вот уже сын рыцаря никогда не пойдет ловить рыбу в реке, а сын пекаря возьмется за мотыгу только под угрозой смерти. «Странно и глупо это…» Вскоре Арво набрел на развилку. Одна дорога забирала резко вправо, а вторая продолжала стелиться вперед. Он помнил советы Эвера и пошел прямо. На север. Другая дорога вела к Делевиану. Это был заманчивый путь. Все-таки хотелось взглянуть на настоящий город, пусть и мертвый… но сворг понимал, что не время потакать прихотям. Есть кое-что поважнее. Что – сам пока не знал, но чувствовал… Вскоре дорога привела к арке. Злобных теней здесь почти не было, лишь где-то вдалеке бродил громадный силуэт, сотрясая землю тяжелыми шагами. Правда, неприятностей не удалось избежать. Три шадавра бросились на Арво, когда он только собирался прилечь отдохнуть. Кастет и ржавый обломок меча научили мертвецов уму-разуму, но и самому своргу досталось. Нежить вцепилась костлявыми пальцами в предплечье и чуть не сломала кость, порвав тулуп, рубашку и вырвав кусок мяса. Крови было много, боли – еще больше. Решив не искушать судьбу, утомленный Арво шел без остановок. Даже пил и доедал остатки продовольствия на ходу. Когда все-таки выбрался из страны теней, почувствовал себя самым счастливым существом на всем Фростдриме. Развел огонь, наслаждаясь его холодным трепетанием. Вскипятил воды, напился горячего, залил рану клейким отваром и перевязал чистыми тряпицами. Уснул быстро, а проснулся замерзшим и больным. Ныла каждая косточка. Но нужно было идти. Еды осталось совсем мало. Здесь по-прежнему властвовал снег, а лицо сек резкий, наполненный кристалликами льда ветер. Над головой вздымались острые пики гор, покрытые искристыми шапками. Все чаще на пути попадались обломки базальта, настоящие холмы из щебенки и замерзшие русла рек. Несколько раз Арво встречались засохшие скелеты деревьев и корявые кусты с короткими покрытыми острыми шипами ветвями. На них висели ягоды. Синие и красные. Но есть их изгой не решился, хотя желудок уже болел от голода. Так и отравиться недолго. Кое-что произошло, что заставило поверить Арво в правильность выбранного пути. Камешек Косвельта начал нагреваться… Он шел и шел, пока не набрел на плато, которое обступали настоящие бастионы заиндевевших скал. Некто прямо в камне высек лица. Не мутантов, иные. Правильные. - Люди… - прохрипел Арво. Почти теряя сознание, он поплелся туда, где сквозь снегопад проступала какая-то фигура. Это было изображение воина. В доспехах, рогатом шлеме и с мечом в руке. Когда-то острие клинка указывало на скалы, но постамент треснул и теперь меч воткнулся в землю. Снег притрусил большую прогалину, под которой еще виднелась сажа и обугленные головешки. Ноги все-таки подвели изгоя, он рухнул в сугроб. Дрожа, Арво понял, что вот-вот уснет. Ресницы смерзлись, борода стала похожа на одну большую сосульку… но во внутреннем кармане словно искра пламенела, прожигая теплом одежду. Он услышал скрип шагов. Хотел вытащить из-за пояса обломок меча, но не сумел даже пошевелиться. Зато хорошо видел, как из пелены падающих снежинок вышло существо в обледеневших мехах и большой шапке. Невысокое, хрупкое, как веточка. Но в руках – копье. И наконечник отнюдь не кремневый. - Живой? – негромко спросило существо. Вместо ответа Арво выудил сверкающий камень. Он был таким горячим, что обжигал ладонь. Хрипя, изгой протянул его незнакомцу. Тот вскрикнул, отшатнулся и шлепнулся на спину. На его крик прибежали еще трое таких нескладных, но вооруженных существа. Они обступили изгоя, наставили на него копья… и, как по команде, уронили их в снег.
По морям я наплавался вдоволь, а вот по реке еще не доводилось. Это совершенно другое чувство, надо признать. Нет трепета перед могучими водными толщами, что в любой миг могут закрутить, завертеть и утянуть на дно суденышко. Качка, к слову, была ничуть не меньше, но пейзажи открывались что надо. Меня немного мутило в каюте, поэтому все свободное время я проводил на палубе. Река Эрья, как копье, пронзала северные земли, изливаясь в озеро Хелвейт. Полноводная, холодная, она служила не для торговли, поскольку бежала по большей части через малозаселенные земли, а для сплава леса. Ладьей управляли друзья царевича – яроны. Хотя, друзьями их называть не стал бы, потому как они служили не столько из-за привязанности, сколько ради посулов и серебра. Дружины это тоже касалось. Ее костяк – десяток копий – всем сердцем был предан Эринвальду, а вот другие… я бы не доверил им прикрывать спину. Впрочем, поначалу пейзажи и дружинники меня занимали мало. Шкатулка раскрылась! А у нас даже не было возможности обсудить, что внутри. Но меня ждало разочарование. - Я не видел, что там. Мой друг развернул сверток и поставил шкатулку на стол. - Видишь? Снова защелкнулась. - Что поделать… может, в другой раз повезет. Это из-за нее ты ходишь с такой мордой, будто питаешься исключительно лимонами? - И из-за нее тоже. Неужели ты считаешь, что это все, что меня тяготит в последние месяцы? - Нет. После того разговора он не проронил ни слова. Из каюты выходил только справить нужду или перекусить. Но я уже начинал привыкать к чудачествам друга, а пообщаться здесь было с кем. Жаль, что компания подобралась не самая приятная, и разговоры редко поднимались выше женской юбки. Ни одной книги, понятное дело, на ладье тоже не нашлось. Поэтому приходилось только смотреть на проплывающие мимо берега и тренироваться. В одном ущелье, в тени нависающих каменных стен, судно пристало к старой бревенчатой пристани. Еще не ветхой, но уже изрядно потрепанной водной стихией и давно не знавшей смолы и пакли. Дружинники и яроны высыпали на крутой каменистый берег, чтобы помолиться огненному кругу – символу бога Амнора. Изображение было нарисовано на стене в пещере и за века не растеряло цвета и четкости линий. Готов поклясться, что от него веяло теплом. Странно, что под крылом Каолита, отвергавшего божественную волю, находилось столько язычников. Конечно, все знали, насколько сильны традиции севера, но когда сын самодержца, покалеченный и не способный нужды самостоятельно справить, кланяется мазне на камне, в голове появляются разные мысли. Искал ли Эринвальд помощи у старейшего божества, либо просто старался во всем походить на товарищей? Знаю лишь, что хворые люди, когда смерть или вечная слабость дышит в спину, способны пересмотреть жизненную философию, и даже удариться в религию, ища помощи у неведомого. Но на моей памяти, ни один могучий дух не снизошел, дабы утереть кровавые слюни чахоточному или излечить больного падучей. Оставив богатые дары у стены, где уже прели мешки со злаками, северяне вернулись на ладью и закатили пир до самой ночи. Я здорово набрался и проспал до полудня. За обедом, состоявшим из жирной похлебки из козлятины и хлеба с жареным луком, соизволил заговорить Мелгер. До этого он жадно ел мясо, запивая кислой клюквенной водой. Словно вспомнил, что такое аппетит. - Розы связаны только со шкатулкой и нечистью, что нападала на нас, но не с колдунами. - Откуда такие мысли? - Посуди сам. Она все эти годы хранилась в Гнезде Виверн, а, как говорится в учебниках, Буря почти не затронула южные королевства. Если колдунам нужна шкатулка, почему они не пришли и не забрали ее? Ведь юг слаб! Там нет твердынь, как в Мискарелле, нет стольких воинов и погода не воюет против тебя, как на севере. И все-таки они с упорством дурней жгли запад и штурмовали Визмерград. - Мы не знаем мотивов колдунов, Мелгер. И вряд ли узнаем когда-нибудь. Теперь же нас преследует некто, кому подвластна магия или колдовство. И чудовища служат им. Эта опасность пришла вслед за шкатулкой. С дальнего юга. Но это не значит, что колдуны здесь ни при чем. Ведь никогда в летописях не упоминалась мощь, схожая с мощью колдунов. Тварь, напавшая на нас ночью, сильно походила на мутанта. А мы ведь знаем, как они появились? - Знаем. Но ясности такое знание не вносит, - он съел хлеб и допил воду. - Может, ответы стоит искать не здесь? - А где тогда? В библиотеках? - В Хехоре. В устье реки Хоур. - Ну уж нет. Тут хотя бы шансы уцелеть есть. К тому же, я уверен, что Лавитри и Деррик добьются от властей для тебя особой протекции… - Не хочу провести остаток жизни в бегах - Мелгер усмехнулся. – Отец всегда говорил, что не нужно лезть в дела государства. Погляди на нас, Моркос! Мы всего лишь попросили помощи у северного Дома, а нами уже крутят, как хотят, все глубже оплетая интригами. Гринваль, Эринвальд, сам царь… А мы даже не доучились! - Такова судьба. Ты знал, на что идешь, когда принимал кольцо от грандмастера. - Нет. Не знал, - он поставил шкатулку на столешницу и развернул полотно. - Меня никто не предупреждал, что придется вести жизнь кролика, за которым гонятся волки и охотники. Я думал, что буду защищать граждан Каолита. Но посмотри, где мы! Кто все эти люди? Он обвел рукой палубу. Дружинники упились, обычно сдержанные яроны хохотали над ними, но продолжали подливать в кубки. Какой-то воин залез на борт и, вцепившись одной рукой в леер, отливал в реку. Эринвальд смеялся вместе со всеми, время от времени морщась. - Никто не знает, что и как обернется, - меня радовало, что Мелгер снова говорил. Но не нравилось, как. Нечто странное было в его интонациях. Появился тот самый холод, что отличал Лестера. – Вольно или невольно я приложил руку к тому, что шкатулка оказалась у тебя. Поэтому я здесь. И буду рядом, пока не избавимся от нее. - Спасибо. Глянь. Он указал на резьбу, покрывавшую крышку шкатулки. Между двумя розами протянулась серебряная линия. Она сверкала. Но все розы растеряли цвета, став, как одна, черными. Из ущелья выплыли следующим утром. Местность вокруг изменилась, стала лесистой; заметно похолодало. Кое-где еще лежали пласты нетронутого снега, а у берега сверкал ледок. Сосны и ели казались синими, воздух полнился ароматами смолы и хвои. Я видел бурую медведиху и ковыляющих за ней троих худых медвежат. Косолапые стремились к воде в поисках рыбы, наверное, это была их первая зима. Северяне называли бурых медведей духами и защитниками леса, не боялись, но обходили стороной. Даже охотники. А вот белых медведей, обитающих в тундрах и льдах, считали потомками демонов, и убивали не только ради шкур, но из священного страха. Хеленнвейс, несмотря на две сотни лет под крылом Каолита и годы забвения богов, оставался насквозь языческим. Силу традиций и памяти предков лучше всего можно было прочувствовать в редких приречных поселениях. Землянки, избы, никаких частоколов, рвов и даже простых тынов, словно опасности в мире не осталось. Разве что козлы для просушки белья окружали дома. Крашеные оконные рамы, затейливые наличники, подоконники. Громадные колодезные срубы с «журавлями», а в каждом дворе – столб предков, на котором высечены имена давно почивших родичей. Крупные деревни, в полтора десятка домов и больше, охватывал круг Амнора, выложенный из камней, покрытых рунами. Северяне держали овец, коз и уток. Разводили пчел. Встречали гостей по своим обычаям – сладким медом, зимними ягодами и брагою. Ели скромно: по большей части каши и капусту с горохом на жиру, кое-кто - рыбу, кое-кто - грибы и дичь, коей после зимы маловато. Детворы было много. Ходили все в грубошерстной и домотканой одежде, обмотках и сапогах из валяной шерсти или кожи. Народ казался честным, открытым, сильным и жестким. Такие не потерпят наглости или обмана даже от царского отпрыска. Царь-то далеко, а река глубокая и былого не помнит… Что ж, пора бы мне привыкнуть, что жизнь теплится отнюдь не только в крупных городах и столицах. Я-то сам горожанин, как бы смешно это ни звучало, вспоминая мои родные трущобы. Всяк северянин знал, что Эрья ниже по течению превращается с весны по осень в дорогу для бревен. Водный поток выносит их к озеру Хелвейт, а уж оттуда обработанные стволы развозят по городам и весям. Местная древесина особо ценилась на западе, где леса катастрофически не хватало. Конечно, в так называемых пустошах еще оставались довольно крупные дубравы и смешанные леса, но их, по распоряжению Малого совета, не трогали. Озеро оказалось большим и имело почти правильную круглую форму. Название переводилось на общий язык как Ледовое Зеркало. Окаймляли Хелвейт многочисленные ивы, подступившие вплотную к воде. Лишь часть берега была расчищена. Там находились лесопилки. У широкой пристани покачивались лодки, чуть в стороне протянулся деревянный настил на сваях, поверх него – крохотные дома. - А где монастырь? – спросил я у ближайшего ярона. - Вон за тем холмом. Там дорога проложена, видишь? Монастырь в низине. Лесорубы и плотогоны посматривали на нас с интересом и непониманием. Мало кто спускался по руслу так низко. На представителей торговой гильдии, занимающейся поставками, мы не походили, да и на груженую продовольствием плоскодонку из Эрьярграда смахивали мало. Чтобы избежать ненужных расспросов, царевич велел поднять знамя своего дома. Дружинники обступили Эринвальда. Копья, щиты, кольчуги, меха и вываренная кожа. Выглядели воины грозно, словно давали понять жителям приозерного поселка, что шутить с ними не стоит. Тем удивительнее было видеть Мелгера, облаченного в простые штаны, тонкую куртку и без оружия. - Я подожду вас здесь, - он устроился на палубе. – Подышу свежим воздухом. Тут вкусно пахнет сосновой смолой, не находишь? У меня есть мех с вином, кусок твердого овечьего сыра и луковица. Присоединишься? Я пожал плечами. - Нет. Все равно торчать на озере еще три дня. Успеем насидеться. Не то чтобы не хотелось составить ему компанию, просто мы и так бездельничали во время сплава. Я собрался размять ноги, а заодно посмотреть на один из крупнейших в обжитых землях монастырей. Мне они всегда нравились своим тихим величием. Пока мы собирались, двое яронов привели с лесопилки крупного мерина. Не так чтобы породистого и подходящего монаршей особе, но всяко лучше, чем хромать до монастыря на своих двоих. Надо сказать, Эринвальд смотрелся в седле уверенно и гордо. И рана, казалось, не шибко его беспокоила. В отличие от сестры, он был молчуном и разговаривал в основном с дружинниками, среди которых, как я понял, имелось четверо его друзей. Они держались всегда ближе других к царевичу и прямо лучились угрозой. Напускной. Если от трезвого Призрака порой кровь стыла в жилах, когда он просто говорил или смотрел, то эти парни из штанов выпрыгивали, чтобы походить на матерых воинов. Я надел вязаную рубаху и толстый плащ, полученный в Эрьярграде. Корд занял место на поясе. Наконец, отряд тронулся вперед. Дорога выглядела не новой, мощеной неряшливо. По обе стороны тянулись пригорки, в тени которых лежал ноздреватый серый снег. Кое-где высунули свои прекрасные головки подснежники. Вечерело, и ветер дул не по-весеннему колючий. - Рад, что ты здесь, - вдруг обратился ко мне Эринвальд. – Эта поездка, как и та, которую вы совершили с моей сестрицей, сплотит наш Дом с вашим орденом Стали. - Для ордена это честь. - И для нашей семьи тоже. Он сильно потел, но даже не подумал избавиться от зерцальных доспехов и толстого мехового плаща. Часто прикладывался к фляге с водой, улыбался и гоготал, когда кто-нибудь из дружинников выдавал очередную соленую шутку. Сорная трава пережила зиму на диво спокойно. Сухостой кое-где вымахал в рост человека, но кое-где сложил-таки голову под тяжестью снега. Вдали виднелся темный подлесок. Местность дышала жизнью. Хороший край, хоть и рядом с Тундрой. Монастырь был высечен прямо в старой и низкой скале. Вернее, она была превращена лучшими мастерами-камнетесами севера в монастырь. Крохотные стрельчатые окошки мерцали огоньками, огромный портал прохода был без створок. Походило ли это чудо на крепость? Нет. Слишком уж старым выглядело: оплывшим, изрезанным трещинами; если скальную породу и можно назвать ветхой – это именно такой случай. В тени монастыря притулились бревенчатые хибары, загоны для скота и купа не шибко ухоженных, чахлых яблонек. Лишь из трех труб курился дымок. Прямо от громадной монастырской арки брал начало черный мост. Он переступал через один из многочисленных ручейков, порожденных Хелвейтом. Дальше тянулся отрезок простой разъезженной грунтовки, оканчивающийся обрывом, где пенился еще один ручей. Мост здесь был деревянным, но выглядел гораздо крепче и надежнее каменного собрата. - Зелень буйная, - оценил рябой дружинник. Он шел рядом со мной, опираясь на длинный лук. Из-под подшлемника торчали сальные волосы цвета пшеницы. Молодой совсем паренек. - Зато камень мертвый, - я улыбнулся. – И, что самое забавное, он и дает зелени жизнь. Мы перебрались через деревянный мост и пошли по грунтовке. Последней тащилась телега, которую катили два ослика, проделавших с нами путь от вотчины царственного семейства. Ушастые ленились, и погонщик бранил их. - Это почему это? – удивился лучник. - С годами сила лекарей пропитывает камень. - Ну не мог я упустить возможность и не поделиться почерпнутыми знаниями! – Поэтому, даже зимой в монастырях тепло, а летом – прохладно. И вода, простоявшая ночь, как рукой снимает усталость. - Во как! И камень, значит, кормит землю? - Точно. Но тут – видишь? – еще и воды полно… Порыв ветра принес запах дыма. Пахло отнюдь не дровишками, углем или кизяком. Трижды хрипло протрубил рог. Я обернулся. Деревянный мост быстро занимался огнем. За стеной пламени сновали какие-то люди. Щелкнуло. С их стороны к нам прилетело послание – стрела с горящей паклей. Определенно, напали не колдуны, иначе ведовское чутье дало бы мне знать, но легче от этого не становилось. - К оружию! Засада! – заорал один из дружинников. Вновь протрубил рог, на сей раз с другой стороны. В тот же миг на нас обрушился кулак болтов и стрел. Причем били не по дружинникам и Эринвальду, а по телеге и тем, кто шел рядом с ней. Я попал в самое око стальной бури. Не успел рвануть под защиту щитов, как получил несколько царапин. Повезло, что пакля потухла, иначе все обошлось бы гораздо хуже. Шедший рядом со мной лучник выстрелил в сторону горящего моста, потянулся за второй, а через мгновение болт угодил ему в грудину. Еще один просвистел рядом со мной и исчез в ручье. - К мосту, все к мосту! Будем держать проход! Телега с поклажей уже горела, страшно ревели раненые животные. Погонщик лежал в луже крови. Мне с трудом удалось понять, что стреляют не только из-за огненной завесы, но и откуда-то справа. Наверное, с утеса, что нависал над ручьем. Надо отдать должное дружинникам. Семеро из них вернулись, чтобы защитить отставших. Щиты приняли на себе весь удар. Два болта пробили доски и воловьи шкуры, угодив в бок одному из воинов. Лучники с нашей стороны дали слаженный залп по утесу. Оттуда послышались крики. Прикрываясь щитами, мы отступили к каменному мосту. Теперь враги, поджегшие мост, не доставали до нас, а арбалетчики на утесе умылись кровью и ретировались. Но на поле боя появилась новая фигура. Его прикрывали двумя щитами, хотя я разглядел капюшон. Сверкнула молния. Воздух задрожал. Разряд угодил в каменный мост, но без особого ущерба. Ведовское чуть подсказало, что бил либо совсем неопытный маг, либо нелегал. Он неумело обращался с нитями, и это спасло несколько жизней. Пока маг готовил новый удар, наши стрелки положили одного из его защитников. Не знаю, ради денег или чести служили дружинники Эринвальду, но с оружием парни обращаться умели. Нелегал трусливо хлопнулся на пузо и исчез из виду. - Добить бы ублюдков! – радостно гаркнул один из яронов, потрясая топором. Эринвальд закрывался щитом, кроме того, кто-то успел передать ему шлем. Царевич кое-как сумел успокоить перепуганное криками, дымом и запахом крови животное. Конь ржал и тряс головой. Мы получили короткую передышку, но по-прежнему не знали, с кем имеем дело и откуда ждать следующего удара. Где один маг, там может быть и второй. Деревянный мост начал трещать. Огонь вошел во вкус и уже добрался до подпорок. Пламя перекинулось на сухостой, и небо постепенно заволакивало черным дымом. - Слышь… Рубака… - одернул меня старший дружинник. – Мы возьмем царевича в кольцо и проведем к монастырю. Но, перед тем, не дурно было разведать, что внутри. Вызнаешь? Мою спину прикрывала пара копейщиков. Пригнувшись, я рванул вдоль высокого парапета моста. Порез на руке даже не болел, а в голове царила приятная ясность. Я пересек мост. Вот оно! Толстые стены, узкие коридоры. Тут можно сдерживать маленькую армию десятком бойцов… Сзади послышался треск. Еще одна молния прошла поверх голов дружинников и долбанула в берег. Отряд медленно двинулся за мной. В дверях появились люди. Серые рясы. Монахи… Ни одной послушницы в дверях. Какие еще монахи?! В монастырях ведь только настоятели и маленькие служки-помощники мужского пола! Переодетые враги вскинули арбалеты и луки. Я развернулся, надеясь предупредить воинов о засаде. Как раз в этот миг один из дружинников ударил лошадь царевича копьем. Животное взбрыкнуло, и Эринвальд грохнулся на мост. - Предатели! – завопил кто-то из воинов. Что было дальше – я не видел. Четверо лже-монахов разрядили арбалеты. Остальные бросились к мосту, обнажив мечи и топоры. Один болт угодил мне в левое бедро, с треском вгрызаясь в кости. Я упал. Тут же налетел один из лже-монахов, и едва не прирезал меня. Но я лягнул его в пах, ударил кордом, глубоко ранив руку. Рванулся к ручью, понимая, то еще мгновение – и тут будут остальные убийцы. Под серыми рубищами они носили добротные кожаные доспехи. Одно из главных воспоминаний о той резне – блестящие заклепки на нагрудниках и накладки с гербами царской семьи… Мне не удалось уйти. Догнали. Три меча на один корд – никакой Рубака такого не выдержит. Один головорез, правда, поплатился за самоуверенность. Не совру, если скажу, что с наслаждением распорол ему глотку от уха до уха. Потом, кажется, я получил укол кинжалом в бок, после чего свалился. Видел собственную руку, почти разрубленную пополам. Смачно наблевал кровью и желчью. Дальше – лишь алый туман и много боли.
Вау! Сначала всё бвло очень сочно. Картинка - как живая. Я наслаждалась. Так всё... достоверно, что ли. Детализовано. Здорово. очень красиво. Эпика, впрочем, порадовала не меньше. Кинематографично, динамично, убедительно. Круто. Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Не катит. Можно истрактовать, как кто-то сталь в ладонь собрал и горсть шваркнул.
Слишком нервный кусок получился, камера дергается как ненормальная. На деле для профи это все происходит в нормальном темпе или замедленно. Я ведь правильно поняла, смотрит профи?
ЦитатаSBA ()
Видимо, стрела засела в моей руке неглубоко: воины легко вынули ее
Видимо здесь лишнее. Рассказать подробности, если глубоко засела?
ЦитатаSBA ()
напялив кольчугу, поддоспешник и кожаную куртку с заклепками
Сева-а... Ни разу не видела того, кто напялит кольчугу под поддоспешник. Хотя, конечно, бывают идиоты. Опять же, кто может позволить себе кольчугу, может позволить и зерцальный доспех. Куртка с заклепками -- для пехоты, не успевшей прибарахлиться.
ЦитатаSBA ()
У меня есть мех с вином, кусок твердого овечьего сыра и луковица.
Может, просто все это выложить и предложить? А то мало ли что еще завалялось у него в карманцах.
ЦитатаSBA ()
быстро превратились в спины оперенных ежей
Чего-о??
ЦитатаSBA ()
стрельнул в сторону
Канцелярит + только покурить стрельнул А лучник все же выстрелил.
Сева-а... Ни разу не видела того, кто напялит кольчугу под поддоспешник.
Поменяю порядок слов. Ну а куртка - тяжелые доспехи здесь почти не носят. А царевич во всем хочет походить на свое окружение. Но вот насчет зерцальных - они хорошо подходят для местности и культуры, так что подумаю, уж не ввернуть ли куды-нибудь)))
ЦитатаТриллве ()
Слишком нервный кусок получился, камера дергается как ненормальная. На деле для профи это все происходит в нормальном темпе или замедленно. Я ведь правильно поняла, смотрит профи?
Нет, гг не профи. Но он привык к поножовщинам и участвовал в одной мелкой схватке. Как раз через "рывки" хотелось показать реакцию угодивших в засаду солдат. Да еще там, где ее и быть-то не должно. В общем-то, это главная цель всего эпизода: после вялых описаний (спокойного сплава по реке), резко перейти к резне.
Я наконец-то дочитала первый том и делюсь впечатлениями)) Судя по обилию персонажей (и мест) предстоит ждать масштабного эпика, верно? *простыню долгих восхищений прячу под спойлер, чтоб не расползалась*
Язык отменно хорош, описания земель отличны (в Маркосе определённо пропадает талант летописца) — яркие, живые и разнообразные (лёгкая привязка к земным культурам симпатична и отторжения не вызывает, даже наоборот, северяне — лапочки), впрочем, как и сами народы Каолита (мне понравилась задумка с Союзом земель, и очень, — исключительно мирное вышло завоевание, а орденцы умеют располагать к себе, по Ромбалу видно). В плане компоновки у меня только одна, совсем маленькая, претензия: в отрывке про Неста — бойня, и рассказ Моркоса начинается с неё же, такое ощущение, что начало вырезано)) *я читала тот вариант, что на СИ* Упс, вопрос снимается, оказывается, в свежей версии, что скачала здесь, доком, всё в целости. Добавлю, что лично я не особо люблю, когда герой начинает рассказывать о событиях прошлого с позиции всеведущего настоящего, но подход с небольшими вкраплениями заметок Моркоса в основной рассказ мне пришёлся по душе, удачная находка. Вообще, вам очень искусно удаётся чередовать ПОВы, смена рассказчиков везде к месту и логично расширяет повествование. Персонажи тоже не подкачали. Повторюсь: яркие, живые и разнообразные, начиная с тихони Нисси и кончая лихим рубакой Призраком (самый колоритный образ), но Тайдеона местами выбешивает (её явно мало в детстве пороли), как бы не завело её самомнение... куда подальше. Впрочем, чего это я, уже завело)) Чёрт, даже Ларт, по которому верёвка плачет (и не одна), вышел не совсем уж гнилью, а Валиадо реально жалко, непутёвый он (интересно, каким макаром те самые тёмнокожие убивцы постоянно на него выходили? работа теней?). Ну и, Моркос, конечно. Удивительно, что прожив полжизни в редкостной клоаке, он ухитрился (при всём своём не раз поминаемом душегубстве) остаться, гм, как ни банально звучит, человеком. Для выходца из трущоб он умён, находчив (это-то понятно, жизнь заставила), любознателен и верен друзьям (хотя и о своей шкуре не забывает, конечно). И наконец, пара слов про сам сюжет — полотно масштабное (и мощное), и это, лично для меня, большой-большой, прям-таки преогромный плюс (я трепетная поклонница Дж. Мартина, ага). А намёток (и намёков) разбросано по тексту немало, одна загадочней другой, и мне жутко нравится этакий флёр недоговорённости (скажу больше: таинственность зачаровывает и меня очень радует избранная вами олдскулльная манера не объяснять на каждом шагу каждый магический чих в духе заклёпочничества, вот есть объективный факт, и всё тут). И немного моих праздных размышлений: вначале, о магии. Положим, первыми её, хмм, пользователями стали колдуны, и не просто так, а через договор, заключённый с тенями. Понятно, чем это выгодно колдунам, дармовая сила на дороге не валяется, но вот сами тени... если тот колдун, к которому приходил Нест-старший, был честен, то по всему выходит, что цель у этих теней одна — как следует раскачать мир, тем самым исказив пресловутое Мировое Полотно. И тогда сюда отлично вписывается Буря, divide et impera, а дар Валиадо, получается, им немало мешал, и дискредитировали они его в глазах замечательно. Другой вопрос, если колдуны силу получили от теней, откуда объявились дары у прочих? Магов, Рубак, ведунов (они, кстати, выделяются особо, им за силу вживую платить приходится). И загадочная шкатулка теням зело мешает, иначе бы они за ней так не охотились. Мне, кстати, не особо верится, что дети-розы суть чистое зло, как-то это... банально. Но сам ход с истинной природой роз был воистину хорош. Второе, опытные менталисты не могут подчинять людей, как делал Валиадо? В принципе, тот же Тайшао явно мог считывать разум, а там и до взятия под контроль недалеко. О, ещё интересно, откуда нашёлся нерлок, — явно работа колдунов (или, скорее, ренегатов, поскольку фростдримцам малость не до континента), а охота за шкатулкой указывает на теней, вернее, их особников, как на более вероятных заказчиков. К слову, Хехор с его звероподобными обитателями здоровски напоминает Древний Египет (и этот самый Хозяин Зверей в тамошние культы как по маслу вписывается). За сим дозволенные речи прекращаю (иначе у меня ещё целая простыня текста настрочится) и уползаю читать второй том.
К четвёртой розе, можно уже и о нобелевке по литературе задумываться. 
Я его и так из первой части выбросил, но он нужОн. 
