Да, ладно А у меня вот все полностью наоборот Ядовитый плющ... Женская логика, в отличие от железной, не ржавеет. http://samlib.ru/editors/k/kandela_o_r/
Candel, Люди разные.))) У меня на всю книжку штук пять драк наберется, а вот романтических сцен нет ни одной.))) А это минус.) Вот и мучаюсь.((( Мастер школы Удава.
Rendre, блин! Клево! Там еще и выделяется читаемое предложение! АААААА! с ударениями и правда беда, надо приспособиться. ))) Всё это было раньше и повторится вновь... (@BSG)
Добавочка. Не знаю, доберусь ли нынче до четветой главы.
Цитата (Rendre)
— Можете не показывать.(зпт) — Раэн брезгливо поморщился. — Я уже видел. Сняли с трупа?
Цитата (Rendre)
Но объясните тогда вот что. Вы, почтенный, лечите мою ногу уже вторую неделю. Лечите хорошо, не пожалуюсь.
(Ох уж эта приставка "по-"! Может "не жалуюсь" или "жаловаться не на что"?)
Цитата (Rendre)
Надира вы исцелили быстрее, чем новобранец оседлает строптивую лошадь. Нелегко далось — вижу. Так ведь и спешки такой со мной не было бы.
(Не понял последнего предложения. О чем это?)
Цитата (Rendre)
— Скажу, светлейший, что если бы хотел на одном месте жить — так давно жил бы, — спокойно ответил Раэн. — Сами говорите, что лечу я хорошо. А что без магии, так и вам и мне так спокойнее.
("А что без магии". О чем это?)
Цитата (Rendre)
Притом,(зпт лишняя, авторская) и не рвались эти молодчики к вам.
Цитата (Rendre)
После смерти вашего брата со всей его семьей, остались только три человека, в которых течет кровь ир-Дауда: вы и ваши племянники.
(Выделенное не нравится. Может "гибели вместе с семьей" или "смерти брата и всей его семьи"? )
Цитата (Rendre)
Наиб, хмурый(зпт) как дождливое небо, кивнул.
(Слишком много зпт в предложении тоже не хорошо. "Хмурый, как дождливое небо, Наиб кивнул.)
Цитата (Rendre)
Наиба, закаменевшего, словно статуя,(м.б. тут поставить тире вместо зпт?) только лихорадочно блестят глаза, да подергивается рассеченная когда-то бровь.
Цитата (Rendre)
— Начали, так говорите, — промолвил, наконец, ир-Дауд пугающе спокойным голосом.
(Обособление "наконец" здесь кажется необязательным.)
Цитата (Rendre)
— Я могу пробовать, — подсказал Раэн и получил настороженный взгляд. Причем,(авторская зпт?) от обоих.
Цитата (Rendre)
Да, я опасен,(зпт?) и скрывать это даже не собираюсь.
Цитата (Rendre)
Здесь было совершенно тихо и безлюдно, лишь темные пятна на плотно утоптанной глине напоминали о боли и смерти, да веяло, временами, тяжелой волной запахов от тел, сложенных у стены.
Munen, Ой, спасибо! Да не торопитесь, если что! Не горит же.))) И так все очень быстро.
Цитата (Munen)
(Не понял последнего предложения. О чем это?)
Это о том, что целителю было плохо из-за быстрого лечения. А наместнику он перелом мог и медленно лечить, не спеша.
Цитата (Munen)
("А что без магии". О чем это?)
Ага, плохо понятно. Спасибо, поправлю. Наместника он без магии лечил.
Цитата (Munen)
(Обоняние каково!)
Так раны же. Кровь, кишки распоротые. Значит и дерьмо, внутренности. Там тяжелые запахи непременно должны быть, тем более - летняя ночь. Знаки поправлю, спасибо! Ведь вычитывала же... Очень плохо свой текст видно. Когда раз двадцать перечитываешь, глаз замыливается. Мастер школы Удава.
Некоторый избыток действий для одного предложения,. Отсюда неясность: поклонился открыв калитку или как? Можно добавить: "открыв калитку и пропуская во двор (в дом), почтительно поклонился" или "загремел засовом, открывая калитку, и почтительно поклонился, пропуская внутрь". Все, чтобы была ясна связь. Где здесь пропасть для свободных людей ?!
Пару раз даже подумалось поменять цвет на русый, чтобы не было так жарко, но тогда он будет привлекать еще больше ненужного внимания.
Зачем на юге ему менять цвет на русый? Ведь не зря у южных народов волосы тёмные - это лучше всего подходит под климат (чёрный не только поглощает, он ещё и отдаёт тепло сильнее всего)
Цитата
Умелые, опытные… Такие медленные — для него! Первому — короткий боковой тычок в шею.
имхо, два тире подряд неудачно смотрятся
Цитата
Позвоночник хрустнул сухой веткой, и, уже падающего, Раэн добил точным ударом в висок.
Вопрос - зачем добивать? Время тратить. Со сломанным позвоночником это уже не боец
Непонятно насчёт заклинания ночного зрения - если это редкость, то герой должен сразу как-то отметить, почуять неладное. Что-то чужеродное, неизвестное даже опытным телохранителям. если же такие заклятья известны - почему их нет у стражи такого важного чиновника? И не стоит говорить - ниже, мол, всё сказано. На момент схватки это не понятно.
Цитата
Раэн усмехнулся. (двоеточие) — Не все меряется деньгами. Вам ли не знать, светлейший. Зачем — это мое дело. И благодатнейшего ир-Шамси. А теперь — тем более мое. Не люблю, когда среди ночи будят. И убивать не люблю. А уж за грань ходить, чтобы чью-то душу вернуть — за это никаких денег не хватит, знаете ли. Потому что если там останешься, деньги уже не нужны. Что теперь делать будете, светлейший?
Цитата
Раэн стиснул зубы. Значит, вот как. То ли случайно заглянула в комнату, то ли позвали за чем-то. А призыв души — это страшно.
вот это место не понравилось. Эдакие скачки фокала... не знаю как, но на мой вкус не звучит.
Цитата
Потому что базар всегда знает правду. И как же он прекрасен!
имхо, неудачно. Выбивается последняя фраза из абзаца.
И ещё, чистое имхо - в начале 4й главы (первые 2 абзаца) слишком уж много слова "базар"...
Цитата
Поэтому здесь, за пределами базара, торговали только самые бедные, либо, наоборот, жадные. Или отчаянные. Здесьу него впервые за утро и попытались срезать кошелек.
Цитата
споткнулся о неровную мостовую — не рынок, здесь вместо плит была грубая кладка из булыжников
Провожатый шагал впереди, время от времени бдительно оглядываясь, словно Раэн мог потерять его из виду. Или отстать. Или нарочно скрыться в зарослях буйно цветущих кустов. Мощеная разноцветной галькой дорожка прихотливо петляла, огибая то стриженое миртовое деревце, то гранитную глыбу, оплетенную мохнатой лианой, то засохший древесный ствол, увешанный плетеными корзинками, из которых свисало что-то бело-голубое, похожее на водоросли. Похоже, кто-то собирал садовые редкости со всего континента. Пестрые попугайчики галдели в глициниях, выпархивали из кустов, а однажды прямо перед Раэном с ветки на ветку перелетела пара обезьянок, возмущенно цокоча и взвизгивая. Поворот, еще один, и еще… Раэн уже заподозрил, что его водят кругами, не может обычный городской сад раскинуться на таком пространстве, но внутренний компас подтверждал — может! Шли они все-таки вперед, хоть и медленно. Вот уже показались в просветах между деревьями полукруглые черепичные крыши, утопая в плюще, затянувшем стены. Вот дорожка стала куда шире и прямее. Блеснула на солнце гладь пруда — истинная роскошь для Харузы, не избалованной родниками. На воде томно покачивались белые лотосы с нежными розовыми серединками, так что Раэн невольно помедлил на горбатом деревянном мостике, засмотревшись. И чуть не уткнулся в спину остановившегося стража. — Прощения прошу, почтенный целитель… В голосе привратника звучало смущение. Он неловко топтался посреди мостика, не идя дальше и мешая пройти Раэну. — За что, уважаемый? — Госпожа там. На прогулке. Неловко оно выходит, почтенный… — Отчего же? — усмехнулся Раэн. — Я ведь все равно к ней иду. — Так-то оно так, да неловко. Без позволения, без ее ведома… Раэн вздохнул. Действительно, не по традиции. Ему, как гостю, следовало ждать в доме, когда высокородная госпожа, извещенная о нем, соизволит выйти к посланцу дядюшки. Или его позовет к себе. А может, велит просто взять у него письмо, не удостоив чести увидеться. Встреча с незнакомцем в саду — не для церемонного Востока. Но раз уж так вышло, не упускать же случай взглянуть, как прогуливаются харузские красавицы? Она ведь близняшка Надира — непременно должна быть красивой. — Вот что, уважаемый. Я постою здесь, а вы доложите госпоже. Раэн шагнул к перилам и оперся на них, показывая, что не рвется вперед, рукав задел какую-то бечевку, тут же звякнул колокольчик. Громко плеснула вода — мелькнул серебристый хвост крупной рыбины. Надо же, дрессированная…Усатый неуверенно оглянулся на него, и, поколебавшись, рысью припустил вперед. Раэн лениво поднял голову, глянул. Охранник был уже шагах в пяти. А в семи — она. Сияющая. Облитая солнцем, как золотом, пронизанная им… Деревья кончились, перед Раэном расстилалась целая поляна роз, посреди которых стояла… Наргис, да! Не без труда он вспомнил, что это — имя. Ее имя. Покатал на языке, пробуя, прислушался, как в первый раз. Имя ложилось холодком первого звука, длилось открыто и ясно, раскатисто дрожало, грея тихим рокотом, и уходило в шелест окружающих ее роз. Он шагнул вперед. И еще. Забыв, что собирался ждать, что нельзя, не положено ему: лекарю, только по названию — почтенному, а так — бродяге и чужестранцу. Забыв обо всем, кроме ее имени, золотого света, отблесками дрожащего на смуглой коже, и одуряющего запаха роз. А если бы помнил — то даже не подумал остановиться. Она стояла возле огромного старого куста. Мелкие кроваво-красные бутоны, облепившие ветви, тяжестью пригнули их к земле, отчего куст напоминал фонтан крови, бьющий из рассеченной артерии. Она же стояла почти на цыпочках, срезая ветку, вытянувшись, как язык белоснежного пламени. Платье. Всего лишь белое платье из блестящего чинского шелка: узкое, в пол, облегающее, как вторая кожа, ровные округлые плечи, совершенной формы грудь, изысканную амфору бедер. Черная корона подобранных кос, изгиб шеи, алые блики на белом шелке, тревожные, словно кровь на снегу… Она повернулась к стражу, бросив, наконец-то, ветку, опустила руки — и Раэн смог выдохнуть. И даже отвести глаза. И поклониться, пряча лицо. Почтительно поклониться, низко, не спеша выпрямляться. Не смотреть же на нее такими глазами! Моя. Хочу. Не моя — так будет… Кровь билась в висках, горели губы, сохло во рту… Что-то говорил страж, глядя на него хмуро и настороженно, но Раэн все-таки сглотнул горячий воздух, комом ставший в горле, и заставил себя замереть. Как охотник перед ланью. Не спугнуть. Ни движением, ни взглядом, ни дыханием — только не спугнуть! Не лань. Точно не лань. Уж скорее — дикая кошка, — мелькнуло, когда она сама шагнула навстречу: мягко, пружинисто, совсем не по-девичьи хищно. Уверенно встретила его взгляд — и на Раэна будто плеснуло ледяной морской водой. Такой вот, зеленой, она бывает у скал, с которых можно прыгать без опаски — дна все равно не достать. И неважно, что поверхность прогрета солнцем, внизу — холод и мрак. И это сестра Надира? Близнец, вторая половина? Невозможно! Хотя… Отчего же? — шепнул голос из глубины его собственной тьмы. — Разве холод не обратная сторона тепла? Благодари богов, что они поделили этих двоих — пополам. Иначе — устоял бы ты? Хватит ли тебе огня, чтобы согреть ее лед? И не сгоришь ли ты в ее пламени? А она — в твоем. Она человек. Всего лишь человек! Слабый, кратко живущий… По сравнению с тобой — бабочка-однодневка. Тронь пестрые атласные крылышки — и без того жалкий срок сократится еще сильнее… Но как же хороша! И почему до сих пор не замужем? Где червоточина? Аккамец что-то говорил туманно, обиняками. Какие-то слухи о проклятии… Плевать! Он снимет любое проклятие: в этом мире не может быть ничего, с чем он не справится. — Почтенный? Голос привратника хлестнул по нервам. Опомнившись, Раэн непослушными пальцами расстегнул кошель, путаясь в складках тонкой кожи, вытащил свернутый в трубочку лист, залитый на торце сургучом. Повернув печатью вверх, сунул письмо подозрительно взирающему привратнику и снова нарочито медленно согнулся в поклоне: почтительно-изысканном, тщательно рассчитанном. Выпрямился. Она смотрела на него, потом, протянув обнаженную до плеча смуглую руку, не глядя взяла у стража бумажную трубочку, все так же не отводя взгляда. Смотри, девочка, смотри. Таких, как я, ты нечасто видела. И видела ли вообще? — Светлейшая госпожа… Наиб ир-Дауд, пусть пребудет он в мире и благоденствии, шлет вам привет и благие пожелания. Чуть склонив голову набок, она всмотрелась в печать, и, не вскрывая письмо, снова подняла глаза на Раэна. — Благословение богов на моего драгоценного дядю. Здоров ли он… почтенный целитель? В мягком грудном голосе слышалось сомнение. Не верит? Почему? И почему так внимательно смотрит на лекарский знак, привычно болтающийся на груди? — Когда я покидал светлейшего наиба, и он, и господин Надир были совершенно здоровы. Повинуясь наитию, Раэн поднес бронзовую бляшку к губам, подтверждая свои слова магической клятвой, как принято у храмовых целителей. Вспыхнуло бело-зеленым, и в холодно-строгом лице Наргис что-то дрогнуло, смягчилось. Медленнее задышал привратник, с явным облегчением переводя взгляд с хозяйки на чужака и обратно. Да в чем дело? Неужели только в его виде, далеком от привычного образа почтенного старца-лекаря? Нет, здесь что-то другое. Слишком много напряжения. Не любопытство, а… страх? Далеко стоят — трудно понять всю гамму… Но страхом веет отчетливо. — Да хранит их Свет, — тихо откликнулась Наргис. — Благодарю вас, почтенный. Замерев с письмом в руке, она еще раз окинула его долгим взглядом: от белой рубашки такого шелка, что у нее на платье, и штанов из дорогого тонкого льна до щегольских сандалий узорчатого плетения. Словно невзначай задержала взгляд на серебряном поясе — да, храмовые лекари такое не носят, дороговато для них будет. Разве что служат при дворе шаха или…наиба области. Снова подняла глаза, изучая лицо… Раэн стоически выдержал осмотр, борясь с искушением поймать взгляд Наргис и чуть-чуть подтолкнуть к нужному решению. Смотри, девочка. Я очень благопристойная личность, хоть и чужестранец. Не бойся, пригласи меня в дом, расспроси о дяде и брате. Ты ведь так долго их не видела, ты беспокоишься… И одернул себя, гася уже готовую формулу воздействия. Нельзя. На чужой земле, защищенной местной родовой магией… Опасно. И в высшей степени подозрительно. Доказывай потом, что всего лишь хотел познакомиться поближе. — Еще не сменится луна, как я снова отправлюсь в те края. Не прикажет ли светлейшая госпожа передать ее ответ наибу? Раэн говорил ровно и спокойно, словно с норовистой лошадью, стараясь успокоить ее звуком голоса. Расслабил и опустил плечи, чуть склонил голову, копируя позу Наргис. Взгляд — мягкий, ненавязчивый, не прямо в глаза, а мимо — на мочку уха. Не страшно ведь, да? Я — хороший. Кто же тебя напугал? Тонким слоем размажу. В самом прямом смысле… И она дрогнула. Заколебалась, метнула неуверенный взгляд на привратника, словно он мог что-то подсказать, выпрямилась, вдохнула глубоко… — Войдите в дом, почтенный, будьте гостем нашей семьи… Потом он сидел среди горы узорчатых подушек на толстенном красно-черно-голубом ковре и пил обжигающий кофе из маленькой фарфоровой чашки. Конечно, наедине с Наргис его не оставили: какие-то старухи в темных, несмотря на жару, платьях окружили почтенного господина целителя, наперебой подсовывая печенье, сырные лепешки, вареные в меду орехи, сушеные и свежие фрукты… Не желает ли почтенный еще кофе? А может быть, лимонного шербета, чтобы освежиться? Варенья из лепестков роз? Госпожа сама собирала свежие бутоны… И как здоровье драгоценнейшего господина Ансара? Говорят, ночи в степи и летом холодные, а у него ломит кости… Здоров ли Надир, бедный мальчик? Госпожа совсем извелась в разлуке с братом, ведь раньше они никогда так надолго не расставались… Раэн улыбался, покорно жевал тягучее приторное варенье, кивал и отвечал, отвечал, отвечал… Совсем рядом, в двух шагах, на низком, покрытом оленьей шкурой диванчике, Наргис читала письмо, отделенная от него стеной шуршащей ткани, услужливости и беспокойства. Хмурилась, торопливо бегая взглядом по строчкам, закусывала губу. Раэн же цедил кофе, прикрываясь чашкой от бесконечных расспросов, и думал о том, что варенье пахнет не розами, а ею, что между бровей у нее — чуть заметная складка, а на руке, немного выше локтя — несколько крошечных царапин с уже подсохшими капельками крови. Неужели не нашлось, кому срезать проклятую ветку? И что, в сущности, в ней нет ничего особенного — еще одна красивая девушка, которых здесь, как цветов. И совершенно непонятно, почему… Впрочем, понятно — в Дом удовольствия пора заглянуть, только и всего. А еще — что она кого-то ждала. Белоснежный шелк с золотым поясом, тяжелые узорные кольца-серьги, цепочка с янтарной каплей в золотой оправе — совсем не для садовых работ. И ветку она так и бросила там, на дорожке: зачем же срезала? Для кого? Допивая третью чашку, он думал, что это уже паранойя — мало ли зачем богатая, не обремененная заботами девушка может срезать розы. И может быть, она всегда ходит дома в платье ценой в годовой заработок мастера-ремесленника. И боится любого незнакомца — много ли она их видела в золотой шкатулке харузской усадьбы за высокими стенами? А пальцы у нее тонкие, холеные, с нежно-розовыми ноготками в форме миндалин: такими только бутоны и собирать. Или шить шелком и жемчугом. Что там они еще делают, высокородные красавицы из местных сказок? Ах, да, влюбляются в незнакомцев, сразу и на всю жизнь… Дочитав, она подняла на него безмятежный, совершенно непроницаемый взгляд. Улыбнулась, приветливо и безучастно — идеальной фарфоровой улыбкой, холодной, как стакан с шербетом, подсунутый кем-то из прислуги. И суетливая толпа, хлопочущая вокруг, как-то незаметно растворилась, повинуясь то ли едва заметному движению бровей, то ли просто взгляду. — Дядя пишет, что ваше искусство спасло его драгоценное здоровье, почтенный. Да хранят вас светлые боги, господин лекарь. — Мое имя Арвейд, госпожа. Арвейд Раэн. Помочь светлейшему ир-Дауду было для меня честью и удовольствием. Почему она не спрашивает о брате? Ансар не стал писать о его ране, чтобы не беспокоить любящую сестру? А о нападении? Проклятье, стоило плюнуть на принципы и прочесть письмо… И Ансар хорош, мог бы предупредить, о чем не стоит ей говорить. — Ваш светлейший брат тоже передает вам привет, госпожа. Вот это уже было почти враньем — даже в висках предупреждающе закололо от такой, на грани лжи, правды. Они и виделись-то всего пару раз: сначала Надир долго отсыпался после исцеления, потом было не до разговоров — Раэн занимался остальными ранеными, а рядом всегда торчали бдительный джандар и пара охранников. Поговорить с племянником наиба по душам так и не вышло, разве что кошмары его, вроде бы, мучить перестали. Так что никаких приветов напрямую Надир сестре не передавал. Но наиб, высказывая традиционные благопожелания, обронил «от меня и Надира», и значит, формально Раэн не солгал. А у Наргис при имени брата снова дрогнуло невозмутимое лицо. Только неправильно как-то дрогнуло: мгновенно и неприязненно, словно тень набежала — и скрылась. И вспомнилось, что Надир ведь никогда не говорил о сестре, словно ее и нет на свете. Болтал без умолку о чем угодно: о стихах, дворцовых сплетнях, модной вышивке жемчугом и способах повязывать пояс, чтобы по узлу посвященные могли прочесть сердечные склонности… Даже об оружии как-то рассуждал, хоть понимал в нем не больше, чем его дядя в благовонных притираниях. Но только не о сестре, с которой, как твердит стайка приживалок и служанок, не расставался и жил душа в душу. Ах, как любопытно! — Да пребудет с ним милость небес, — вежливо и совершенно равнодушно отозвалась Наргис, касаясь лба тремя пальцами во славу светлых богов. — Дядя пишет, что его болезнь задержала караван, зато теперь он отправится прямо в Гюльнару, заезжая только в те города, что будут лежать прямо на пути. Вы бывали в Гюльнаре, почтенный? — Увы, нет, — отозвался Раэн, ставя чашечку на стол и поворачивая ручкой от себя, чтобы кофе больше не подливали. — Но слышал, что это красивый город. Весной там цветут гранаты, и улицы тонут в алой пене садов. Еще я слышал про источник Марута и Джани. Тот, что дарит испившим из него верную любовь. Не знаю, впрочем, правда ли это. И снова в зеленой бездне мелькнула тень, так быстро, что Раэн усомнился, не показалось ли ему. А следом резанула боль: кинжально-острый отголосок чужого чувства, скрутивший внутренности. Хорошо, что успел поставить чашку — иначе несдобровать бы хрупкому чинскому фарфору. Даже в глазах потемнело… — Полагаю, это мой брат рассказывал вам легенды о верной любви, почтенный? — послышался сквозь туман стылого отчаяния — чужого, но такого близкого отчаяния — насмешливый голос. Как будто и не этой девочке сейчас больно так, что лишь тень ее боли режет сердце. — Господин Надир знает много историй, — помолчав и переведя дух, ответил Раэн. — Но эту мне рассказывал не он. Даже и не припомню, от кого услышал ее впервые. Но я не верю в любовь, которую можно выпить с водой из родника. Что же он сказал не так? Весь восток знает эту легенду, сладкую, как хваленое розовое варенье, вкус которого не перебил даже крепкий кофе — так и стоит во рту… А реакция такая, словно он…оскорбил? Нет. Просто сделал больно. Очень больно — и всего парой слов. Надо подумать. Потом. Потому что сейчас думать почти невозможно. Что у нее за духи? Совсем не те приторно-цветочные ароматы, от которых не продохнуть в лавках местных парфюмеров. И при чем здесь Надир? Да она же решила… Раэн едва не расхохотался. И здесь от племянничка наиба сплошные проблемы. Но если дело только в этом… Почему боль и тоска? И она ждала кого-то… Может быть, ждет и сейчас, а приходится развлекать бродягу-чужестранца. — Ваше гостеприимство согрело мне сердце, госпожа ир-Дауд. Простите, что осмелился докучать вам. Встав, он церемонно поклонился, ни на мгновение не забывая о множестве любопытных глаз и ушей. Поймал слегка удивленный взгляд, посмотрел в упор, медленно выговаривая каждое слово. — Ваш сад прекрасен, как я успел заметить. Но чужому человеку в нем не грех заблудиться. Могу ли просить, чтобы кто-нибудь проводил меня к выходу? И еще один поклон. Неужели не поймет? Разве что по этикету не положено… В ответ тихонько прошелестел шелк. — Гость моего дяди не чужой человек здесь, почтенный Раэн. И если дела уводят вас из нашего дома, я рада сама показать дорогу, чтобы вы хорошо ее запомнили. Пусть ваше сердце поскорее приведет вас обратно, к нашему очагу… Из дома они вышли молча. Раэн вежливо следовал в полушаге справа, а следом тянулась, шушукая, стайка тех, в темных платьях. Он действительно решил, что им дадут несколько минут без чужого присмотра? Не иначе, розовое варенье размягчающе действует на мозг. Ну что бы этим клушам куда-нибудь провалиться хоть ненадолго? И что тогда? Что это изменит? Ее платье чуть слышно шелестело совсем рядом. Было обидно и, почему-то, грустно. Дорожка, одуряюще пахнущие клумбы, лилово-голубые гроздья глициний почти до земли. Надоедливые попугаи… А ветка роз так и валяется на том же самом месте, только успела завять на солнце. Проходя мимо, Раэн подхватил колючую плеть, бездумно повертел в пальцах. — Вы любите розы, госпожа? — спросил у белого шелка впереди. Она обернулась. Взглянула удивленно, потом взгляд смягчился, став едва ли не виноватым. — Ох, я и забыла… Выкиньте эти, почтенный Раэн, они уже ни на что не годны. — Ну почему же, — негромко возразил Раэн, радуясь остановке. — Если госпожа позволит… Наргис смотрела, по-детски приоткрыв рот. Восхищенно смотрела, словно никогда не видела даже простеньких балаганных фокусов. А может, и впрямь не видела? Сказочная пери из золотой шкатулки… Он легонько качал ветку на раскрытых ладонях у самого лица, грея дыханием смятые, обожженные солнцем лепестки. И они отзывались, на глазах наливаясь нежной свежестью. А он из-под опущенных ресниц, смотрел на нее, глядящую на розы. И остановился, только когда понял, что увлекся. Вместо маленьких полудиких розочек стебель покрывали пышные, в пол-ладони, комки тугих атласных лепестков, похожие на прежние только цветом. Что ж, так вышло даже эффектнее. Раэн беззвучно прошептал формулу, закрепляя эффект, запирая силу в ненароком созданном артефакте. Подумав, вплел тонкую ниточку в сердцевину структуры. Вдруг пригодится? — Вот, госпожа, — улыбнулся, протягивая ветку в доверчиво подставленные ладони. — Теперь они не увянут очень долго. Охали и ахали давно окружившие их домочадцы, перешептывались вполголоса, по-сорочьи трещали, спрашивая что-то. А Наргис смотрела на цветы, удивленно и растерянно, потом на него — и опять на цветы. И опять ему показалось, что рядом плещется целое море тоски. Ледяное зимнее море… — Благодарю, почтенный, — тихо проговорила она, фарфорово улыбаясь. — Вы настоящий маг, как видно. Прекрасные розы…Идемте. Ветку она так и сжимала в побелевших пальцах, не замечая, что острые колючки — не додумался убрать, дурень! — впиваются в кожу. И так же, как он, обращала на галдящую свиту внимания не больше, чем на попугаев. Да что же здесь такое творится? Раэн, уже почти не скрываясь, потянулся к ней внутренним взглядом, ища следы проклятия, чар — чего угодно! Ни-че-го… Легкая дымка от янтарной капли, оказавшейся очень качественным защитным амулетом — ну так это и понятно. Никаких изменений структур, характерных для проклятия, никакого чужого влияния. На ней даже простенького сглаза не было, из тех, что может повесить завистливая подруга или неудачливая старая дева из приживалок. — Идемте, — согласился он и, плюнув на этикет, шагнул к ней, повернувшейся, пошел рядом. — Простите меня, госпожа. — Простить? За что? — Мне показалось, что я сделал что-то не то. Может быть, нарушил какой-то обычай? Я ведь чужестранец. У меня дома все иначе. Поверьте, я ничем не хотел обидеть вас. Это всего лишь цветы. Выбросьте их, если не нравятся. Несколько мгновений она молчала, потом отозвалась, тихо и ровно. — Не за что просить прощения, почтенный Раэн. Вы ничем меня не оскорбили. Я сохраню эту ветку с радостью. Они одновременно шагнули на горбатый мостик, такой узкий, что рукава едва не соприкоснулись, и Раэн поспешил прижаться к перилам, пропуская ее вперед. Звон. Всплеск. — Наверное, рыб вы любите больше цветов, — усмехнулся он, делая вид, что ничего не случилось. — Это ведь ваши питомцы? — Нет, Надира, — с той же прохладной вежливостью ответила она. — Было время, когда все заводили себе таких карпов. Приучали их к колокольчику… Но брату быстро надоело, потом он уехал, а рыбы… Рыбы остались мне. Так же как павлины, обезьянки, розы… — Обезьянок я видел. И их вы тоже не любите, похоже. Мостик остался позади. Еще несколько минут — и ворота. А он все не может зацепить ее, пробить ледяную броню изощренной вежливости. Только зря выпросил это сопровождение, которым она так тяготится. — Я о них забочусь, этого достаточно, — отозвалась она. — Теперь, конечно, придется оставить их на кого-то другого. — Теперь? — Дядя хочет, чтобы я приехала в Гюльнару. Вы ведь обещали отвезти ему письмо, верно, почтенный Раэн? — Разумеется. Как только прикажете. В Гюльнару? Зачем? Отсюда, где она в безопасности под присмотром домашних. И не только домашних, хоть об этом наиб и не знает. Зачем? И почему наиб ничего ему не сказал? Упрямый старик… Но теперь, во всяком случае, у него будет повод появиться здесь еще раз. — Как только прикажете, госпожа, — повторил он. — Но разве вам не жаль расставаться с Харузой? — Все сады похожи друг на друга, — помолчав, ответила она. — В Гюльнаре будет то же самое. Меньше роз и жасмина, больше гранатов. А чего он ожидал? Что она бросится незнакомцу на шею и выложит свои сердечные тайны? Вот и калитка. Как неудачно. Как неправильно… Оставлять ее так, с этими дурацкими розами, которыми наполнен дурацкий, опостылевший ей сад. — Что ж, если рыбки и обезьянки останутся здесь, позвольте подарить вам что-нибудь взамен, — усмехнулся Раэн, оборачиваясь к ней у самой калитки. — Например, собаку. И, как тогда, во время волшебства, понял, что попал в цель. Такого она точно не ожидала, даже губы дрогнули в неуверенной удивленной улыбке. — Собаку? — Ну да, — весело подтвердил Раэн. — Они не такие колючие, как розы, не такие скользкие, как рыбки, и из них не нужно варить варенье! А еще они могут вытоптать любой сад! Плохо это или хорошо — решать вам, госпожа. — Я никогда не видела собаку, способную вытоптать сад, — растерянно заметила она. — Значит, увидите, — пообещал Раэн. — Когда мне зайти за письмом, светлейшая Наргис? Имя слетело с языка легко, стирая всю хмарь, вставшую было между ними. Он улыбнулся, как заговорщик, и увидел в ответ все ту же неуверенную улыбку. Ничего, девочка, я научу тебя улыбаться. И смеяться научу. И… Но об этом рано. Пока просто протянем тонкую ниточку, совсем как та, что вплетена в ветку. Ты уже не стискиваешь колючий стебель, держишь его легко и свободно. Может, конечно, и выкинешь, но ведь запомнишь. А может быть, поставишь у себя в комнате… Он выслушал про следующую неделю, когда она окончательно все решит и начнет собираться, снова поклонился, вежливо раскланялся с окружившими ее домашними. Подождал, пока Наргис уведут, окружив плотным кольцом, не обращая внимания на мнущегося рядом охранника. И только когда она скрылась за поворотом — не обернувшись, конечно — шагнул за тяжелую калитку. На улице еще немного постоял, гладя рукой теплое, прогретое солнцем дерево, бездумно проводя пальцами по горячему металлу тамги. День приближался к полудню. Пора пообедать. Не считать же за еду розовое варенье с орешками. И подумать насчет собаки, раз обещал. И выяснить, почему даже сейчас его преследует ощущение чужого взгляда: спокойного, холодно-деловитого взгляда, исчезнувшего было за порогом защищенных от мира владений ир-Даудов.
классно написано. Как тонко, ненавязчиво про чувства, ощущения. Будто запах хороших духов в воздухе. Мне понравилось очень. Только хотела поинтересоваться куда вы пропали, а тут новый отрывок. Порадовали.
Rendre, Это кто это там жаловался что романтичных сцен писать не умеет? Суперская главка! Ядовитый плющ... Женская логика, в отличие от железной, не ржавеет. http://samlib.ru/editors/k/kandela_o_r/
Только что взошедшее солнце мягким янтарем заливало улицы Харузы: высокие шпили на круглых храмовых куполах, крыши дворцов и бедняцких кварталов, сады и базар. Безоблачное небо обещало очередной жаркий день, но утренний воздух все еще пах ночной свежестью, а еще — жасмином, поспевшими абрикосами, молодым вином и пряными травами. Внутренний двор «Черного льва», одной из лучших гостиниц города, был полон людей. Чинно опирающиеся на высокие резные посохи старики, несколько вооруженных — по традиции, а не из опаски — мужчин, отдельно — стайка нарядных перешептывающихся женщин и вездесущие дети на ветках деревьев, изо всех сил старающиеся быть незаметными. Две старых почтенных семьи, конечно, не поместились бы во дворе полностью, так что пришли только ближайшие родичи жениха и невесты да самые уважаемые люди родов. Солнце, выглянув, наконец, из-за вершины высокого абрикоса, прикрывшего восточную стену, озарило двор полностью, до самых укромных уголков, заставив собравшихся благоговейно смолкнуть. Роскошный белоснежный баран с позолоченными рогами умиротворенно взирал на собравшихся вокруг людей. Встав задолго до рассвета, счастливая и гордая невеста тщательно вымыла его длинную шерсть теплой благовонной водой и расчесала собственным гребнем, до блеска начистила копыта и украсила толстую шею венком из трав, перевитым яркими бусами. Теперь баран — традиционное подношение жениха на помолвку — красовался посреди двора, ожидая… Чего? Баран не знал. Но пока что все происходящее ему нравилось. Мать невесты, наряженная по-праздничному, в красное с золотом, подала ей серебряное блюдо с толстым ломтем хлеба, густо посыпанным солью. Блеснули в лучах солнца золотые гребни на склоненной черноволосой головке девушки, расстелилась по плитам двора цветастая юбка… Встав на колени, невеста почтительно поднесла блюдо главному персонажу ритуала. Несколько минут баран недоверчиво принюхивался к хлебу, заставив всех вокруг затаить дыхание, потом фыркнул, мотнул головой — и подхватил губами хлеб с подноса. Прожевал, помахивая коротким, распушившимся от мытья хвостом, снова мотнул головой, осматривая блюдо — вдруг там еще что-нибудь найдется. Коротко и недовольно бекнул. И гости, и хозяева облегченно перевели дыхание — все шло благоприятно. Поднявшись с колен, невеста низко поклонилась барану и отошла в сторону, уступив место отцу. Баран успокоенно потянулся к человеку, который всю неделю кормил его свежей травой и густым варевом, чистил хлев, менял воду. Человек был знаком и приятен. Человек напоминал о вкусных соленых сухариках и сочных яблоках, которых барану за последнюю неделю перепало больше, чем за всю предыдущую жизнь. Человек умело чесал чувствительное место между рогами и гладил длинный горбатый нос, рассказывая что-то свое, непонятное, но ласковое и спокойное. Боль кольнула неожиданно. Прошила мощное тело слабостью, залила горячей волной от носа до копыт. Блеснуло в руках человека — почти незаметно, совсем нестрашно — и тут же снова скрылось, а баран медленно опустился на подломившиеся колени, завалился, слепо глядя в темнеющее вокруг пространство, не понимая, куда стремительно уплывают краски, звуки, запахи… На позолоченных рогах равнодушно играли солнечные блики. Подскочившая пара мужчин — дядька невесты и ее старший брат — подхватили, развернули, копытами к небу, сорвали венок, и, уже не скрываясь, хищное жало ножа рассекло горло, спуская кровь. Горячая алая струя ударила в пыль двора, брызнула далеко и щедро. Безвольно распластавшуюся тушу на веревках сразу же вздернули вверх, привязав к ветке чинары, стремительно ободрали и рассекли на куски. Шкуру бережно отложили в сторону: она, после выделки, станет одним из сокровищ семьи. На ней будут стоять молодые во время свадебного ритуала, чтобы злые духи не смогли подобраться близко, ею застелют брачное ложе ради мужской силы жениха и плодовитости невесты, и на нее же, обмыв, положат, в свое время, каждого новорожденного, которого боги пошлют счастливой семье. Туда же, в сторону, отправились рога: к свадебному пиру их оправят в чеканное серебро, чтобы главы семейств выпили за здоровье своих детей. Тем временем родственницы невесты уложили куски мяса в огромный казан, пересыпая резаным луком, шафраном, перцем и еще чем-то пахнущим резко и остро, но столь аппетитно, что слюна выступала от одного вдоха. Залили молодым вином, настоянным на имбире и травах, придавили гнетом. Хозяин «Черного льва», по праву слывущего одним из лучших в Харузе постоялых дворов, свое дело знал, и приготовленный им накануне по множеству старинных правил настой был чудом кухонного искусства. Не доверять же столь ответственное дело женщинам! С жертвенным мясом торопиться нельзя. Вымоченное в вине со специями, оно будет еще несколько часов томиться на медленном огне, пока не станет таять во рту, источая дивное благоухание на сотню шагов вокруг. И ни один кусочек нельзя продать. Ни одной монетки запросить! Все, до последнего ломтика, будет роздано каждому, кто окажется рядом, от богатого гостя до последнего нищего, случайно задержавшегося у кухонной двери. Но уж и того, кто, вкусив жертвенного мяса, не пожелает от всей души счастья и долголетия молодым, накажут сами боги, разгневанные подобной неблагодарностью. Потому что попробовать такое блюдо — редкое удовольствие и великая честь… Раэн, разбуженный шумом, с интересом наблюдал за действом из окна, выходящего во двор."Черный лев", давно облюбованный им для проживания в Харузе, был устроен по образу и подобию всех столичных гостиниц: обеденный зал, кухня и службы на первом, уличном этаже, комнаты на втором. Как почти все крупные здания в столице, это также выстроили квадратом, с мощеным двориком, где густая зелень деревьев хоть как-то спасала постояльцев от дневного зноя. Конечно, обычно забоем скотины для нужд кухни здесь никто не занимался, но жертвоприношение свадебного барашка — случай особый. Выверенный до мелочей ритуал требовал всячески ублажать и баловать подарок жениха, чтобы привести его в как можно более благодушное состояние. И забивать непременно так, чтобы баран не почувствовал ни боли, ни страха. Только тогда его жизненная сила, лишенная малейшего оттенка тьмы, напоенная удовольствием и покоем, будет наиболее угодна богам. Не забой — праздник. Что до крови, то сейчас ее смоют, не оставив и следа на плитах уютного дворика, чтобы не доставлять беспокойства почтенным постояльцам. Жара ведь, мухи… Отойдя от окна, Раэн лег на низкую тахту, подложив руки под голову и уставившись в аккуратно вымазанный голубой глиной потолок. Похоже, обед сегодня будет на славу. Красивый ритуал. И очень подлый. Впрочем, одно другому нисколько не мешает. Вспомнилось, как ласково гладил и чесал рогатую голову хозяин «Черного льва» — добрейший и милейший дядька — прежде чем ткнуть ножом в яремную вену. И ведь ни капли лицемерия! Лакомства, украшения, забота — все от души. Как же иначе, если боги требуют искренности в мыслях и поступках? Раэн хмыкнул. Урок прост. Если тебе золотят рога и кормят сухариками — присмотрись: в другой руке может быть нож. И нужно быть бараном, чтоб не подумать об этом вовремя. Сев, он дотянулся до стоящего рядом с кроватью столика, макнул перо в чернильницу и быстро написал на листочке бумаги несколько слов. Щелчком пальцев зажег свечу, накапал на свернутое послание воска и прижал перстень, покрытый сложной вязью. Дернул за шнурок, не вставая с кровати. Заглянувший в комнату спустя несколько минут мальчишка, один из бесчисленных то ли слуг, то ли домочадцев, заулыбался, получив монетку, и обещал доставить послание господина целителя немедля. На словах? Нет, ничего не передавать. Отдать уважаемому Рифасу ир-Кадьяну, горшечнику с улицы Черных волов, и ответа не ждать. Проводив гонца, Раэн опять опустился на кровать. Спать уже не хотелось, но томная дремота уговаривала еще поваляться, ведь день только начинается. Нужно написать светлейшему в Аккам, забрать заказанные вчера на базаре зелья, сходить к ювелиру и обменять пару драгоценных безделушек, завалявшихся после очередного приключения, на деньги. А еще нужно поискать собаку: не стоит заставлять Наргис ждать. Наргис… Имя отозвалось горячим и сладким, как запах роз в летнем зное. И Раэн невольно улыбнулся, вспоминая. Кстати, о розах… Закрыв глаза, он сосредоточился, вызывая в памяти структуру ветки-артефакта с вплетенной нитью. Потянул за оставленный кончик нити, скользнул внутрь. Ветка была жива. Стояла в воде, распустившись окончательно, и сознание Раэна окружил уже настоящий, а не мнимый аромат. Атласная прохлада, затопивший все вокруг алый цвет… Он проник еще глубже, впитывая все, что можно уловить через такой слабый контакт. Комната… Белые занавеси… Стол — у кровати. Ровное дыхание… Все-таки она поставила подарок в спальне! Присутствие Наргис было таким ясным и четким — только руку протяни! Несколько мгновений Раэн просто слушал, как она дышит: тихонько, неуловимо для обычного слуха. Дышал в одном ритме с ней. Послать ей сон? Что-нибудь светлое, теплое, сказочное? Нет, пожалуй. Слишком далеко, слишком неустойчивая связь. Ей спокойно и хорошо — это главное. Пусть спит. Он с сожалением прервал контакт, вернувшись в обычный мир, поморщился от резкой смены восприятия. За окном оживленно гомонили, слышался детский визг и смех — поспать уже вряд ли получится. Да и некогда. Дневной зной загоняет всю Харузу под крышу и в сады: пить фруктовый шербет и кофе, дремать и ни в коем случае не думать о делах. Значит, за утро нужно успеть как можно больше. Завтрак, письмо, базар… Но сначала, конечно, завтрак! Спустя час, выходя из двери «Черного льва» на уже наполненную прохожими улицу, Раэн досадливо передернул плечами. Ощущение чужого взгляда, появившееся еще вчера, вернулось, будто приклеившись к его спине. Никакого чувства опасности, никакой направленной злости или угрозы — просто взгляд издалека. Спокойный, даже умиротворенный… И мгновенно вспомнилось, как ласково и безмятежно почесывали между золочеными рогами барашка, успокаивая перед закланием. Усмехнувшись, Раэн свернул и спрятал уже готовое заклятие отсечения слежки и неторопливо зашагал в сторону базара. Наконец-то игра — неважно какая! — началась. Мастер школы Удава.
Rendre, рада вам как всегда. Банальностей говорить не буду, на ошибки тыкать тоже, потому, как увлекшись текстом, напрочь забываю их высматривать. А ваши тексты умеют вводить в гипноз. Очень красочно про свадьбу. Тонко подмечено про ласковую заботу и припасенный для удара нож.
Морана, Невероятно приятно слышать! Увлекает текст или не увлекает - это, по сути, главный и единственный критерий успеха для автора. Эх, скорей бы лето! Чтоб писать побыстрее... Мастер школы Удава.
Rendre, добралось-таки мну.. Давно засматривалась, честно говоря, но немного отпугивал Восток - не особо им увлекаюсь. Но! Вот ЭТО - ну очень понравилось. И интригой (пока только первую главу прочла), и качественным исполнением. Буду читать. Мы все стукнутые, так что фофиг (с) Арько
Тео, Спасибо! Оччччень приятно.) Здесь Восток не сильно стилизованный, автор просто играется.))) Опять же, не мусульманский, а сказочный. Смешались в кучу гули, демоны. вампиры.))))) И герой-Марти-Сью позирует на их фоне.))) Мастер школы Удава.
А хорошо аффтар "играется" - шкурой чувствуешь и жару, и песок, и ярость боя.)) И еще - полное мастерское погружение в героя. Браво! Мы все стукнутые, так что фофиг (с) Арько
Тео, Дык столько раз переписывать!)))) Меньше боевки я люблю писать только любовные сцены, а на этих двух видах сцен все и держится.)))) Мастер школы Удава.
Ну все, дочитала, теперь присоединяюсь к ждущим проду. Очень понравилось.
Наверное, это я туплю, но мне показалось, что с пророчеством наверчено. Пришла мысль, почему герой не подумал в первую очередь о том, что оставшиеся в живых трое из рода ир-Дауда и есть эти самые трое, которые должны спасти мир? Допустим, дядя-сила, братец-смерть, сестрица - любовь. Может, даже, не в первую очередь подумал, но хотя бы предположил такой вариант. Как-то вот "три" и "три" очень уж явно сочетаются здесь. И вот тут зависла:
Цитата
— Тогда я подумал, что кто-то расчищает поле. Убирает ваших родичей по одному. Только непонятно, что ему нужно. Погибнет род ир-Дауд, некому будет остановить беду — какая в том выгода? Разве что кто-то останется. И вот тот, кто останется, и будет указанной в пророчестве кровью… И от его смерти или жизни будет зависеть все, чему дано или не дано свершиться.
То есть, получается, что кто-то вырезает род с целью оставить одного Избранного? Как-то меня тут сама логика построения рассуждений смущает. Сначала герой думает, что вырезают род, чтобы устранить спасителя, а потом резко допускает, что вовсе по другому поводу, противоположному(а зачем в этом случае родню вырезать? Если только сам герой конкурентов устраняет?). И тот, кто останется - будет спасителем. А, может, просто окажется умнее и примет лучшие меры безопасности?)) Не уверена, что доступно объяснила, оно меня еще вечером вчера царапнуло, сейчас вот тоже крутила - и так, и эдак. Чой-то там не то, но, видать, ума у меня не хватает доступно мысль изложить...
Тео, Спасибо.))) С пророчеством тут слабое место, конечно. Такой избитый ход, чтоб его... Но параллель трое-на трое - это вы здорово придумали.) Здесь, конечно, тупит не герой, а автор. Надо где-нибудь вставить, ага. Может, чуть позже, чтоб его осенило .)))) Но Сила-смерть-Любовь - это трое, а входит ли в это число сам ир-Дауд? Все очень туманно, как и положено. А вот с расчисткой поля дело такое, что он просто все варианты по столько раз перебрал, что он уже сам не может оценить, какой из них верный. Но автор, конечно, вывернется.)))) А вообще, спасибо за то, что ткнули в непонятку. Надо бы тут подумать, да... Мастер школы Удава.
К полудню в «Черном льве» становилось все шумнее. Семья хозяина сбивалась с ног, разнося деревянные и глиняные тарелки с жертвенным мясом любопытным, кто заглянул на шум и не собирался оставаться на обед. Для родни и соседей медные блюда с дымящейся бараниной ставили на сдвинутые посредине зала столы, уже до краев заполненные едой. Постояльцам и прохожим оставались места у стен: не гнать же людей с праздника лишь потому, что он семейный. В стороне от стола приглашенные музыканты пощипывали струны дутаров, разыгрываясь перед настоящей работой, которая начнется с возвращением новобрачных из храма. Дети постарше тянули из подвалов кувшины с вином и копченые окорока, круги сыра, связки длинных полос жгуче наперченного и высушенного мяса, абрикосовую и яблочную пастилу. С кухни на широких подносах несли лепешки и пироги, тарелки с кисло-сладкими и огненно-горькими соусами, медом, сливками… Ничем не приметный человек, устроившийся в углу возле двери, не был ни родственником, ни даже постояльцем. Смуглая пухляночка, проносясь мимо пышным вихрем цветастых юбок, сняла для него с подноса обязательную тарелку с кусочком баранины, выслушала заказ и умчалась на кухню. Через несколько минут уже другая девчонка завернула в его сторону, быстро сгрузила расставила нехитрую снедь и понесла почти полный поднос дальше, провожаемая взглядом гостя. Ловко уворачиваясь от снующих по залу людей, она добежала до противоположного угла комнаты и сгрузила на низкий круглый стол жареного цыпленка с тушеными в сметане овощами, тарелку зелени на ломтях козьего сыра, горячий, только из печи, лаваш, мисочку с острым соусом и чеканный медный кувшин со стаканом. Выслушала, зардевшись, несколько слов, брошенных красивым улыбчивым чужестранцем, отшутилась и убежала… Тем временем, в зале разгоралось веселье. Первые гости начали возвращаться из храма, растянувшись по всей улице шумной процессией, и «Черный лев» оказался полон народу. Подавальщицы окончательно забегались, а хозяин умудрялся быть одновременно в нескольких местах, рассаживая гостей, командуя на кухне и выглядывая в окно. Гомон, смех, радостные восклицания... Халид ир-Кайсах, известный понимающим людям, как Зеринге, медленно цедил сухое виноградное вино, заедая его ломтиками пресного сыра, не перебивающего тонкий вкус. Терпкая влага, напоенная солнцем, пилась легко, как вода, но стоило самую малость перебрать, и могла оказаться коварнее необъезженного степного жеребца. Халид смаковал ее умело, почти нежно, наслаждаясь букетом и послевкусием. Тот, кто был ему нужен, почти расправился с обильной трапезой и, откинувшись на спинку стула, беззаботно улыбался славной девчушке, торопливо собиравшей грязную посуду. Он вообще улыбался часто и легко, гуляя по городу, соря деньгами, как шелухой от семечек, и совершенно ни о чем не беспокоясь. Впрочем, рыночного воришку все же заметил, значит, внимателен и не так уж прост. К тому же лекарь, маг… Зеринге не любил работать в гостиницах: слишком много вокруг любопытных глаз и ушей. Да и охрана в таких недешевых местечках имеется: если не успеет помешать, то сообщит его приметы в городскую управу. А это вовсе ни к чему. Но сегодня здесь столько народу, что запомнить случайного человека куда труднее обычного. Работать на рынке опаснее. Чужеземец кинул на столик монету и явно привычным жестом пресек попытку служанки отсчитать сдачу. Довольная девушка упорхнула с подносом, а лекарь направился к лестнице. Пора! Зеринге прикрыл глаза тяжелыми веками и махнул зажатой в руке монетой, подзывая разносчицу. Глаза у него приметные, это единственное, с чем не повезло. При такой работе — серьезный недостаток, но и с ним можно справиться. Девушка равнодушно мазнула взглядом по смуглому горбоносому лицу скромно одетого посетителя, заказавшего не больше, чем на серебрушку. Смотреть, куда пойдет расплатившийся гость, она тем более не стала. А Зеринге, погодив минутку, тоже проскользнул к лестнице и взбежал наверх, догоняя чужестранца. Тот шел по длинному коридору не торопясь, уверенной походкой плотно пообедавшего человека, не оглядываясь на шаги за спиной. Странный парень для целителя. Богатый, красивый и беспечный. Слишком беспечный. Может, у себя на родине он был высокородным? Или это от владения магией? Чем же он так насолил нанимателю, что тот не пожалел сотни полновесных новеньких золотых — цену двух-трех обычных сделок — и легко согласился надбавить за спешку? Не то чтобы Зеринге интересовали такие мелочи, но чужак был странен. Может быть тем, что не походил на дичь. Скорее уж на хищника, беспечного от сознания своей силы. Двигался он, по крайней мере, с ленивой грацией молодого леопарда. Что же, даже смертоносная быстрота огромной кошки пасует перед неприметной желто-серой змейкой, до поры прячущейся в расщелинах камня, кучах палой листвы, песка. Они почти поравнялись, и Зеринге глубоко вздохнул. Он всегда старался бить в спину, если удавалось. Не из трусости, конечно. Просто не любил видеть гаснущие глаза. Всего лишь работа, вот чем это должно было оставаться. Мгновенное сопротивление тугой, еще наполненной жизнью плоти острию клинка. И можно уходить, честно отработав очередной маслянисто звякающий кошель без метки… С первого этажа доносился гул музыки и голосов, вот-вот кто-то может появиться и здесь. Зеринге мягко шагнул вперед. Спина, одетая белоснежным шелком, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки… Так близко, что слышен тонкий запах каких-то горьковатых благовоний…Узкое трехгранное лезвие скользнуло из ножен на запястье в ладонь. Один удар под лопатку, бросающий жертву вперед, на колени, и сразу же второй, в шею под ухом… И еще одно обмякшее тело, медленно заваливается на пол, поникает без тени дыхания, мысли, жизни... Рука с ножом ударила пустоту. Несильный толчок под ребра, потеря равновесия — на миг, не больше. Но в глазах отчего-то потемнело, стена поменялась местами с полом, из глаз посыпались искры — и Зеринге понял, что стоит согнувшись, с заломленной за спину рукой. В комнате, дверь которой проклятый чужестранец, похоже, открыл его лбом. Попытка дернуться обернулась такой судорогой, что Халид зашипел. И, в довершение, между лопаток он чувствовал нечто очень острое, упирающееся прямо в позвоночник. Нет! Не может быть! Это не... — Хороший ножичек, — развеял его надежды мягкий голос за спиной. — И хозяин у него интересный… Поговорим? — Пошел ты, — процедил сквозь стиснутые зубы Зеринге, невольно дернувшись от злости на себя. На этот раз вспышка боли залила все тело. Повинуясь легкому толчку, он отошел от двери и оказался прижатым к стене, стараясь даже дышать плавно и осторожно. За спиной хмыкнули. — Сильно сомневаюсь, что тебе удастся послать меня туда, где я еще не был, — с иронией промолвил чужестранец. — У меня, знаешь ли, богатый опыт по этой части… Можешь молчать. Только стражу я звать не буду. Ткну вот сюда, в хребет между позвонками — и остаток жизни ты проведешь лежа, испражняясь под себя и умоляя кого-нибудь сократить этот жалкий остаток еще сильнее. Он говорил спокойно и мягко, с певучим чужим выговором, совершенно не пугая, просто рассказывая, и Зеринге мгновенно поверил. А поверив, облился холодным потом, на мгновение представив подобное. И ведь сделает. Лекарь! Это колдовать во вред им по храмовым законам нельзя, а вот так вот ножом — кто проверит? Дверь за спиной скрипнула — Халид метнул быстрый взгляд. Право же, хозяин гостиницы выбрал на редкость неудачную минуту, чтобы побеспокоить постояльца. Увидев происходящее, толстый низенький харузец сделал огромные глаза и исчез, аккуратно прикрыв дверь. Ну, конечно, наниматель сказал, что этот Раэн уже пару лет снимает здесь комнату и платит за нее, даже надолго уезжая. А если он всегда так бросается деньгами… Еще и целитель. Наверняка лечит всю семью. И если такому постояльцу, истинному дару небес, вздумалось кого-то прирезать, то… мало ли у кого какие жизненные сложности. Нет, в такой день хозяин сюда стражу звать не будет... — Я сегодня добрый, так что предлагаю сделку, — снова послышался голос чужака, будто прочитавшего мысли Халида. — Расскажешь мне что-нибудь интересное и можешь катиться на все четыре стороны. Даже в управу сообщать не буду. Согласен? — Я похож на дурака, который тебе поверит? — зло спросил Зеринге. — Ну, как тебе сказать, — в голосе красавчика звенело обидное веселье. — Надеюсь, ты не безнадежен. Мне нужен заказчик. Тот, кто заплатил за мою смерть. Кстати, сколько, если не секрет? Отвечать не хотелось. Хотелось — больше всего на свете! — развернуться и всадить нож в наглую улыбку, что играет — по голосу же слышно! — на губах чужестранца. Но нож — вот он, у собственной спины. И не вывернуться — никак. Дышать — и то больно. — Сотню, золотом... — Продешевил. Так что, мы договорились? Только не врать. Я твою ложь замечу сразу, и тогда забудь про сделку. Подыхать будешь долго и интересно. Зеринге и сам не знал, почему колеблется. Что ему наниматель, да еще не предупредивший, с кем придется иметь дело? А чужак, даже не подумавший позвать гостиничную охрану или городскую стражу, вполне возможно, не лгал. И все-таки, само его существо восставало против необходимости доверить свою жизнь чьему-то слову. А проклятый чужеземец продолжил весело и равнодушно: — Думай быстрее. И учти, я слишком себя люблю и уважаю, чтобы врать по пустякам. В конце концов, меня так часто пытаются убить, что я, пожалуй, уже привык. Разом больше, разом меньше... Зеринге судорожно вдохнул, не зная: возмутиться, сгореть со стыда или рассмеяться. Да уж. Такие действительно не врут по мелочам. Такие могут по настроению и отпустить неудачника, и нарезать ремней из его шкуры. Целитель, да? Ох, добраться бы до того типа из харчевни. Спросить бы его, что это за лекарь… Сам хорош. Ишак вислоухий, а не песчанка. И если ты зеринге, то этот красавчик, похоже, шахская кобра. Да, пожалуй, отпустил бы… Только вот соврать вряд ли выйдет, а сказать толком нечего. И жить хочется. И до смерти хочется еще раз повстречаться с этим, веселым… Уже не ради заказа, а так — стереть улыбочку… Даже не злится ведь! Забавляется... — Ну? — поторопили из-за спины уже с нетерпеливым раздражением. — Я его не знаю, — облизав сухие губы, выдавил Халид. — Даже лица не видел... — Так не бывает, — уверенно отозвался чужак. — В твоем ремесле рассеянные дурни долго не живут. А рост? Фигура? Голос? Где он тебя нашел? Как вел себя? Думай, парень! — В харчевне нашел. Сам, без посредников. Лицо закрыл капюшоном и сел подальше от огня. Пониже меня, плотный… Голос чуть с хрипотцой, и слова выговаривает врастяжку, как ушадец... Зеринге перевел дыхание, чувствуя, как на волосок ослаб нажим клинка, и честно постарался припомнить еще что-нибудь. Получалось не очень: человек, за что-то невзлюбивший лекаря, ничем не отличался от прочих. — А как по ощущениям? — поинтересовался чужестранец. — Он высокородный? — Не похоже. Скорее, из простых, — чуть подумав, ответил Халид. — Разве что книжник или мастер по тонкой работе. Руки ухоженные, мягкие. И кольцо. Когда деньги отдавал, оно хорошо мелькнуло. — Из чего кольцо? Камень? Эмаль? Металл? — Вроде бы, камень… На кровавик похоже. Темный, гладкий. Блеснул, как зеркало. — Гематит, значит, — задумчиво протянул лекарь. — Без резьбы… Как интересно. Это все? — Все, — выдохнул Зеринге, напрягаясь в ожидании удара: неужели обманет? — Клянусь, больше ничего не знаю. — А больше и не нужно, — промурлыкал голос из-за спины. — Этого вполне достаточно. Повезло тебе, парень. Хочешь хороший совет за то, что не врал? Уноси ноги из города. Сегодня. Сейчас. Тот, кто тебя нанял, следов не оставляет. И деньги назад не потребует. Давление клинка пропало. Вывернутая рука, с которой исчезли тиски, повисла плетью. Закусив губу, Зеринге тугой пружиной развернулся к чужестранцу... — Не надо, — мягко посоветовал человек перед ним, спокойно улыбаясь. — До сих пор ты очень умно себя вел, не стоит портить такое лестное впечатление... В изящной ладони матово блеснуло синеватое лезвие ножа. — Не возражаешь, если оставлю себе на память? — продолжал улыбаться лекарь. Отступив немного, он повертел нож в длинных пальцах и, слегка размахнувшись, вогнал его в толстую столешницу. Трехгранный клинок с коротким сухим треском прошел сквозь доску в два пальца толщиной и вышел с другой стороны. По спине Халида пробежал мороз. — Как видишь, ты действительно продешевил, — непринужденно сообщил целитель. — Сотни золотых за меня маловато... Не отводя глаз от ножа, Зеринге сделал шаг назад. Потом другой, третий. Оказавшись возле двери, он перевел взгляд на чужестранца. Тот пожал плечами. Снова облизав пересохшие губы, ир-Кайсах повернулся и молча вышел. Оставшись один, Раэн коротко рассмеялся. Теперь он знал, что не зря вернулся в Харузу. Через пару минут, не без труда вытащив нож из столешницы, — мальчишество, конечно, зато клинок хороший — спустился вниз и сообщил попавшемуся по дороге хозяину, что небольшие разногласия с приятелем он уладил, что нет никакой нужды беспокоиться, что барашек был превыше всяких похвал, а сам он уходит и вернется к ужину или чуть позже. На ужин будут пирожки с абрикосами? Тогда он тем более вернется, даже если его убьют где-нибудь по дороге. Ради пирожков уважаемого Марсуфа — стоит воскреснуть… И, конечно, наилучшие пожелания молодым, да благословят их боги! Мастер школы Удава.
Раэн красавчик, что тут еще скажешь. Описание Гг от 3 лица понравилось. Теперь как то даже по-другому воспринимать ся стал. Ядовитый плющ... Женская логика, в отличие от железной, не ржавеет. http://samlib.ru/editors/k/kandela_o_r/
Ага.) Марти-Сью всего мира рыдают от зависти.))) Хотя, если честно, мне пеняли, что он здесь слишком уж крут, не в меру. Что после такого Халид его обязан возненавидеть, а они дальше по сюжету неплохо ладят. Мастер школы Удава.
Ура, продолжение!)) Еще вчера прочитала, только отписаться не успела. История закручивается все плотнее. Похоже, Раэну чем дальше, тем веселей придется...))
Я вот тут не поняла:
Цитата (Rendre)
И если ты зеринге, то этот красавчик, похоже, шахская кобра.
Зеринге - это все же имя, или что-то вроде наемника-убийцы?
Rendre, вот ставьте шрифт 10й тяжело читается так мелко
остаток по главе))
Цитата
В стороне от стола приглашенные музыканты пощипывали струны дутаров, разыгрываясь перед настоящей работой,
имхо - царапает слово
Цитата
Не то чтобы Зеринге интересовали такие мелочи,
вот не думаю, что в работе наёмного убийцы это мелоче. Могут ведь и самого после ножом по горлу придирка сразу скажу -= исключительно по двусмысленному построению фразы
А да-а-альше? А характер у меня замечательный. Это просто нервы у вас слабые. Я в мастерской писателя
Rendre, даже коментировать уже не хочу. Ну, классно же, только мало. Характеры вам даются хорошо. Веришь в героев. только заставляйте их не лениться и почаще баловать их почитателей.
Зеринге - это все же имя, или что-то вроде наемника-убийцы?
Зеринге - это песчанка, змея-песчанка. Такая змея, кстати, есть в реальности, только по-настоящему она не ядовита, а я ее ядовитой сделала. Не читается, что это змея?(((( Loki_2008, буду следить за шрифтом.((( Спасибо. Что-то он у меня мелкий выставляется по умолчанию, а я забываю поправить.
Цитата (Loki_2008)
А да-а-альше?
А вот в МП мистика с Купалой пройдут - и будет дальше. Я там сужу, преноминирую, а местами еще и участвую.)
Морана, спасибо большое.))) Это не герои ленивы, это автор редиска ленивая, разбрасывается по куче проектов.((( Но я постараюсь!) Мастер школы Удава.
Выйдя из "Черного льва", Зеринге быстро прошагал несколько улиц, яростно кусая губы и еле сдерживаясь, чтобы не расталкивать прохожих. Из какой только преисподней появился сладкоголосый мерзавец, не пожелавший ответить ударом на удар? А если бы ответил? Халид поежился, вспомнив сухой треск пробитой столешницы. Может, жрецы правы и по земле действительно ходят демоны в людском обличье? Тогда почему тварь из преисподней его не убила? А если это человек — что ему дает такую силу? Как победить мага? Наниматель дал срок до сегодняшней полуночи, но теперь к лекарю не подобраться. Придется возвращать деньги… Да не в деньгах дело! Проклятый чужестранец поймал его, как матерый кот — глупого мышонка. Изловил, поиграл и отпустил. Швырнул ему пощаду, как нищему — монету! Город сегодня был как-то особенно полон народу. Халид шел, протискиваясь через толпу, а внутри кипело унижение, и он сам не знал, что обиднее: остаться должником подарившего жизнь или не расплатиться за насмешки да еще и заказ провалить. Размышляя, несколько раз свернул в разные переулки, отмахав изрядный конец, пока не вышел к неприметному тихому домику на окраинной улочке. В канаве, еще хранящей остатки жидкой грязи после сильного дождя, копались утки, разыскивая свои утиные лакомства. Возле забора щипала траву по-летнему облезлая белая коза, неохотно давшая ему пройти в калитку. Пройдя по заросшей дорожке к дому, Зеринге раздраженно толкнул дверь, шагнул через порог — и осел на пол от удара по голове.
2.
Полированную деревянную дверь, кроме обязательной для всех харчевен медной накладки с котлом и бараньей головой, украшал только навес над входом. Два куста диких роз: кипенно-белый слева и кроваво-алый справа — обвили арку над самой головой входящего, источая дурманно-сладкий запах далеко вокруг. И цвели они, кстати, у этой двери без перерыва и круглый год вот уже лет сто, как клялись старожилы Харузы — чему Раэн, как-то присмотревшийся к истинной сути роз, вполне верил. Хороший маг работал — на зависть умелый. Зато ни зазывалы, голосящего о несравненных достоинствах местных блюд, ни охранника, молчаливым присутствием утверждавшего безопасность гостей, у двери не было. И это уже само по себе говорило о харчевне «Две розы» все, что стоило о ней знать. В случайных посетителях здесь не нуждались, а опасаться чего-то… О чем вы, уважаемые? Но стоило Раэну пройти под бело-алым облаком в гостеприимно приоткрытую дверь, как внутри, в маленьком крытом дворике, к нему кинулись двое парнишек лет двенадцати-тринадцати, кланяясь и приветствуя драгоценного гостя, чье появление — счастье для дома. Первый подал Раэну влажное душистое полотенце для лица и рук, второй, опустившись на колени, ловко расстегнул сандалии и таким же полотенцем вытер ноги гостя, чтобы тот мог в полной мере насладиться мягкостью ковров, покрывающих дворик. Оставив сандалии у входа, Раэн босиком прошел по светло-зеленым коврам, напоминающим цветом и мягкостью весеннюю траву, но, конечно, без единой коварной колючки или грубого камешка. Ткали такие ковры из шелковых нитей всего в трех городах шахства, вкладывая столько труда и искусства, что ходить по нежному чуду в сандалиях и впрямь было бы кощунством. В глубине двора, где оплетенная лианами крыша размыкалась вокруг ствола огромного старого дерева хен, его уже ждали. Нижние ветви дугами выгнулись к земле, образуя шатер, под которым ковер был усеян пестрыми подушками, как луг цветами. Склонившись, чтобы войти под серебристо-зеленый свод, где уже сгущались сумерки, Раэн приложил правую ладонь к груди: — Радость встречи с вами переполняет мое сердце, уважаемый Нехмет. Простите, что вам пришлось ждать недостойного. Сидевший под деревом поднялся навстречу и поклонился не менее низко, чем мгновение назад Раэн. Впрочем, и не более — в самый раз, чтобы выказать вежливость и не уронить достоинство того, чьим посланником был. Дождался, пока Раэн опустится на подушки и сам сел напротив, за низким столиком из черного дерева, уставленным блюдечками, мисочками и пиалами. — И вечность я был бы рад ждать вас, почтенный Раэн. Благословенны пути, что привели нас под один кров. Прошу, разделите со мной скромное угощение. — Пощадите, — улыбнулся Раэн. — Хоть я и знал, куда иду, но не так уж давно встал из-за свадебного стола. Разве что чашку кофе выпью с удовольствием. — Тепло в очаге чужой радости согревает сердце, — тронула ответная улыбка узкие губы его собеседника. — Долгих лет жизни уважаемому Марсуфу и его семье. Пусть радость войдет к нему в дом с замужеством дочери. — Да будут чресла ее обильны, дети же здоровы и почтительны, — подхватил Раэн. — Благоденствует ли по-прежнему ваша семья, уважаемый Нехмет? — По милости светлых богов, почтенный… Но неужели вы обидите нашего хозяина, не отведав хоть что-нибудь? Бесшумно подошедший паренек зажег лампады с ароматическим маслом, на тонких цепочках свисающие с веток — под плотной кроной темнело куда быстрее, чем на улице — и так же незаметно исчез. Наклонившись к столу, Нехмет ир-Базуфи, голос и рука ночного шаха, разлил кофе из серебряной джезвы, дымящейся в блюде с углями. А Раэн в который раз подивился, как чужеродно выглядит этот человек где угодно: от дворцовых покоев до нищенского притона — и как легко держится при этом. Было Нехмету лет сорок, если судить по лицу. Резкому, с правильными строгими чертами и пронзительной синевой глаз лицу человека, привыкшего даже не командовать — повелевать. По смуглой коже не один год гулял резец ветра и зноя. Даже сейчас одет ир-Базуфи был не для Харузы, а разве что для пустыни или степи. Рубашка из тонкого полотна и такие же штаны, а на плечах, небрежно накинутая, висит холщовая куртка, расшитая стальными колечками, превратившими ее в легкий доспех. То ли опытный наемник, то ли атаман разбойников — не понять, да и невелика разница. Такому ли пить драгоценный иршаадский кофе в «Двух розах»? Караваны ему водить. Или грабить. Это если не знать, что ночной шах, чьим голосом говорит Нехмет, правит своей частью страны не менее властно, чем его великий собрат, сидящий на троне. И что с того, что часть эта рассеяна по всему шахству толпами нищих, гадалок, карманников, грабителей и торговцев удовольствиями? Деньги есть деньги… По слову ночного шаха, изреченному кем-то вроде Нехмета, улицы Харузы может залить кровь куда быстрее, чем в Небесном дворце издадут указ и войска повелителя двинутся из казарм. Так что еще неизвестно, кого можно считать истинным владыкой столицы и страны. Раэн принял чашку, пригубил. Зажмурился от удовольствия, покатав на языке как раз в меру горячую, упоительно душистую жидкость. Нехмет крошечными глотками цедил кофе, время от времени лениво кидая в рот прозрачные белые виноградины без косточек, мягкие отблески ложились на его лицо. — Все-таки нигде так не варят иршаадский кофе, как здесь, — сказал он мечтательно и умиротворенно. — Не забавно ли, почтенный Раэн? Благородные зерна из Иршаада, спелый виноград из Ханулии, гюльнаридские гранаты, переполненные рубиновым соком… Как еще могли бы они встретиться? Но вот мы сидим за этим благодатным столом, подобным всему земному своду, и тот, кто взглянет издалека, скажет: вот запад и восток пьют из чаш чинского фарфора, сотворенных равно далеко от них. — Да вы поэт, уважаемый! — восхищенно покачал головой Раэн. — Что ж, если запад и восток повстречались здесь, под сводами, подобными мировому древу, да будет благословен этот мир. — Пусть согласятся с вами боги, почтенный… Увы, эта сияющая мысль о встрече плодов принадлежит не мне. Я, недостойный, услышал ее луну назад в доме светлейшего ир-Шегемзи, управителя славного города Тариссы. — Ах, вот как, — ожидаемо удивился Раэн, с облегчением понимая, что непременная ритуально-поэтическая часть встречи двух высокорожденных подходит к концу. — Так вы были в Тариссе, уважаемый Нехмет? И какие новости привезли оттуда? — Что нового может случиться под луной? — пожал плечами Нехмет, наливая Раэну еще кофе. — Тарисса по-прежнему прекрасна и богата. Разве что там еще выше подняли цену за вашу голову, почтенный. — В самом деле? Приятно слышать, что меня ценят, — усмехнулся Раэн. — И насколько же высоко, хотелось бы знать? — Если спросить меня, так ваша голова бесценна, — так же легко ответил улыбкой Нехмет. — Но род Аримсе оценил ее в три тысячи золотых саму по себе, и в пять — если она останется на плечах. — Очень приятно! — убежденно произнес Раэн, следуя примеру сотрапезника и раскусывая брызнувшую соком во рту виноградину. — Даже передать не могу, сколь радостно это слышать. А то сегодня утром, представьте себе, меня попробовали прирезать всего за жалкую сотню золотом. Рука Нехмета, потянувшаяся за виноградиной, на какую-то длину вздоха зависла над блюдом. Потом пальцы все так же небрежно отщипнули ягоду. — И правда, какая нелепица, — безмятежно произнес олицетворенный голос ночного шаха. — Кто же это был, почтенный Раэн? — Если бы я знал. От удивления забыл поинтересоваться его именем, увы. Но человек приметный. Ему лет двадцать пять или немного меньше. Высокий, стройный, нос с горбинкой и необычные желтые глаза, словно у птицы или кошки. — Тогда уж скорее, как у змеи. Зеринге. Нехмет кинул в рот виноградину и следом пригубил кофе. — Знаете эту змейку, почтенный? Кобра раздувает капюшон, гюрза шипит, а зеринге бросается молча, без предупреждения. Вашу змейку зовут Халид ир-Кайсах. Зеринге не наш родич. Он одиночка. — Значит, Зеринге? Песчаная гадюка? — целитель неторопливо отпил глоток. — Да, ему подходит. Как же ночной шах терпит в Харузе вольный клинок не из семьи? — Почему нет? — Нехмет пожал плечами. — Ир-Кайсах платит налоги, как все одиночки, и не просит защиты. Мы позволяем. Этот несчастный жив или получил по заслугам? — Представьте себе — жив и свободен. Парень оказался неглуп и ответил на мои вопросы. Оказалось, один из старых знакомых решил таким странным образом позвать меня в гости. Непременно загляну к нему, как будет свободный час. Уголки губ Нехмета тронула усмешка. — Старые знакомые такого рода горячат кровь и веселят в день скуки. Кстати, наши братья из Тариссы, которых просил о помощи глава ир-Аримсе, помнят и чтут дружбу с вами. — Вы не представляете, как я рад этому, — опять улыбнулся Арвейд. — Когда-нибудь, думаю, придется мне и в Тариссе навестить старых знакомых, но пока что слишком много хлопот. — Хлопоты нескончаемы, — подтвердил Нехмет. — Но дружба украшает жизнь, почтенный Раэн. — Воистину так, — склонил голову целитель. — Потому не откажите, прошу, в знак дружбы принять этот маленький подарок. Замшевый мешочек в пол-ладони лег на стол. Нехмет покачал головой. — Ради Света, Раэн. К чему это? Семья давным-давно считает вас другом. Уберите, прошу. — Разве от подарков друзей отказываются? Вы ведь взяли на себя часть моих хлопот… — Увы, пока эти хлопоты пусты, — вздохнул Нехмет. — Мы искали тщательно, как влюбленный ищет след своей возлюбленной, но никто из услышавших вопрос не смог ответить. Семья ничего не знает о Спящей в камне. — Жаль, — просто и тихо уронил Раэн. — Еще один след в никуда. И все же, я благодарен вам и семье, Нехмет. Возьмите подарок, не обижайте меня. — Чем же мне позволено будет отдариться? — мягко улыбнулся голос ночного шаха. — Не за ваш подарок, а за вашу дружбу, почтенный Раэн, что не имеет цены. — Если уж вам так хочется, — задумчиво сказал целитель, — помогите мне еще раз повстречать Халида ир-Кайсаха. Раз он не служит ночной семье, то, возможно, согласится служить мне. — Вам нужен ир-Кайсах? — удивленно поднял одну бровь Нехмет. — Разве в семье клинки хуже? — Клинки семьи принадлежат ей, — отозвался Раэн. — А мне нужен как раз вот такой, без друзей и родных, которых беспокоила бы его жизнь. Или смерть. Он улыбнулся Нехмету, и голос ночного шаха кивнул в ответ. — Тогда, конечно, понимаю. Но боюсь, встретиться с Зеринге будет немного сложнее, чем кажется. Говорят, что на песчанку нашелся змеелов. У капитана ир-Мансура из городской стражи к Зеринге давний счет, а не далее, как сегодня, люди видели, что Халида вели в тюрьму у северной стены. Если хотите застать Зеринге живым, лучше поторопиться. Не думаю, что ир-Кайсах доживет до суда. Он и эту ночь-то переживет вряд ли. — Как некстати, — поморщился Раэн. — Хотя… пусть так! Моя благодарность, уважаемый Нехмет, вечно принадлежит вам и вашей семье. Простите, что вынужден вас покинуть. — Мудрый знает, когда замереть мышью, а когда поспешить соколом, — откликнулся ир-Базуфи, откидываясь на подушки. — Пусть удача ведет под уздцы коня ваших замыслов, друг мой… Переступив порог «Двух роз» Раэн замер на улице, прямо под сплетением веток. Капитан ир-Мансур, значит? Тюрьма у северных стен? Лишь бы не опоздать! Мастер школы Удава.
А лекарь-то оказался прав. Бежать из города надо было сразу, бросив и дом, и деньги в тайнике. Хороший был совет. Но кто мог знать? Халид сплюнул соленый красный сгусток, стараясь попасть на расшитый сапог возле своего лица. Попал. Сапог неторопливо отодвинулся назад и с размаха врезался в его ребра, снова отчетливо хрустнувшие. Скорчившись на каменном полу, Зеринге потерял сознание от слепящей боли, принимая это с радостью. Разумеется, долго отдыхать ему не позволили. Полведра грязной ледяной воды обрушились сверху, вырывая из блаженного беспамятства. — Ну, нет, падаль, я тебе разлеживаться не дам, — раздался знакомый голос откуда-то сверху. Испачканный сапог приподнял подбородок Халида. Он снова плюнул кровью. На этот раз последовал целый десяток пинков, тщательно отмеренных так, чтобы, не убив, основательно отбить внутренности. В очередной раз придя в себя, Халид с трудом разлепил губы, остро жалея, что в запекшемся рту не осталось не только слюны, но даже крови. — Очнулся, шакалья шкура? Вот и славно. Хватит с тебя, пожалуй. А то еще сдохнешь. Раньше времени. Ир-Кайсах с трудом вдохнул сырой воздух подземелья, ножом режущий легкие за сломанными ребрами. Бесцеремонный толчок перевернул его на спину. Капитан, поигрывая плетью с медным шариком на конце, посмотрел на Халида сверху. — Вот теперь, наконец-то, ты выглядишь как нужно, — почти ласково проговорил он. — А жить тебе осталось час, не больше. Пока я не сдам караул. Хочешь умереть? Ир-Кайсах собрался с силами. — Еще бы. Передам… привет… братцу... Лицо капитана даже в полумраке посерело. Зеринге стиснул зубы, приготовившись. Но получил всего лишь еще один удар плетью по окровавленной щеке. В голове вспыхнуло яростное белое солнце — и погасло, оставив тупую тяжелую боль. — Даже не надейся, — с усилием выговорил его мучитель. — До смерти я тебя не забью. Это слишком просто. Будешь подыхать, как и положено такому дерьму. Растянув непослушные от ярости губы, капитан вышел, аккуратно прикрыв дверь. Халид услышал глухое лязганье засова. Покосился на ведро в двух шагах от себя, облизнув разбитые губы пересохшим языком. Задыхаясь от боли, переполз поближе, взглянул и едва не заплакал от разочарования. Жестяное дно было едва влажным. С невероятным трудом, задыхаясь от боли, он сел, привалившись к сочащейся сыростью стене. Кто бы мог подумать, что летом в Харузе можно найти такое прохладное местечко. Не сказать ли капитану спасибо за заботу? Губы болели несильно, по сравнению со всем остальным, так что наемник позволил себе чуть заметную усмешку. Вот бы надуть ир-Мансура, умерев до его прихода… Халид тронул узкий кожаный пояс. Нет, не выйдет. Голые стены, пол, потолок. Даже петлю захлестнуть не за что. А за дверью уже слышались голоса. Лязгнул в пазах засов. — Только вы уж побыстрее, уважаемый, а то мне господин капитан голову оторвет и на пику насадит. — И, между прочим, правильно сделает, — невозмутимо отозвался кто-то очень знакомый. — А за такие деньги ты мне вообще должен заключенного до гостиницы на руках нести. Исчезни. Будешь подслушивать, капитан тебя найдет уже без головы. Ир-Кайсах изумленно глянул на вошедшего. — Кажется, у тебя был тяжелый день, Зеринге, — мягко проговорил чужестранец, присаживаясь на перевернутое ведро. — На этот раз ты действительно влип. Ночная семья пальцем не пошевелит, чтобы помочь одиночке, верно? И капитана вполне можно понять. Если бы кто-то убил моего брата... — Что… нужно? — Полагаю, ты хочешь отсюда выбраться. Халид внимательно посмотрел на нежданного гостя. — Как? — Это уже моя забота. Я могу тебя вытащить. Прямо сейчас. — А… цена? — Ты еще и торгуешься? — удивился целитель. — Или тебе здесь понравилось? Хотя, цена действительно немалая: твоя свобода в обмен на жизнь. Тебе повезло, Халид. Мне нужен толковый подручный, иначе я предоставил бы Хатаму ир-Мансуру делать с тобой, что угодно. Только учти, если согласишься, это — навсегда. Будешь делать все, что я скажу. Жить, как я скажу. Дышать исключительно с моего позволения. И никакого выбора. До самой смерти, в которую ты тоже не сможешь убежать без моей воли. Понимаешь? — Ты… демон? Или колдун? — Я не демон, в этом могу поклясться, — улыбнулся чужестранец. — Твоя душа останется при тебе. Чародей — это верно. Выбирай, Халид ир-Кайсах. Смерть или новая жизнь. Халид прикрыл глаза. Чужак не врал, в этом ир-Кайсах почему-то был твердо убежден. Значит, или мучительная смерть, которую ему приготовил ир-Мансур, или… Жить не просто рабом, а безвольной куклой, лишенной даже права умереть без разрешения хозяина. Халид сплюнул на пол горько-соленый сгусток. Чародей терпеливо ждал, спокойно и расслабленно, будто в запасе у него были не полчаса, или сколько там осталось до прихода капитана, а пара лет. Зеринге сглотнул, стиснув зубы от боли, которой отозвалось все тело. — Нет. Четко очерченная бровь изогнулась в вежливом недоумении. — Уверен? Вместо ответа Халид приподнял свинцовые веки и посмотрел на чужака. — Понятно, — усмехнулся тот. — Что ж, уговаривать не буду. Одним плавным движением встав, он сожалеюще посмотрел на ир-Кайсаха. — Скоро вернется ир-Мансур, и вряд ли твоя смерть будет легкой или хотя бы быстрой. Так что если вдруг передумаешь, просто позови. Мое имя — Арвейд. Запомнишь? Крикни один раз, этого хватит. Я услышу, где бы ты ни был. И буду считать, что ты согласен на мои условия. Не ожидая ответа, он скользнул к двери, мгновенно исчезнув. Ир-Кайсаху захотелось взвыть от безнадежности, но сил не было даже на это. Он и сам толком не понимал, почему отказался от предложения мага. Чужестранец не был похож ни на одного из тех, с кем Халиду приходилось иметь дело. Впрочем, откуда ему знать? Если жизнь и научила наемника чему-то полезному, так это полная неспособность доверять. Что и спасало его неоднократно. С другой стороны, поверь Зеринге предупреждению, он вполне успел бы смыться из города и сейчас не сидел бы в подвале караульного помещения городской управы, заплевывая пол кровью и покорно ожидая смерти. Халид прислушался. Так и есть. Не терпится ир-Мансуру. Как ни странно, стало легче. Боль накатывала горячими красными волнами, туманя сознание. Он почти не чувствовал, как двое, вошедшие с капитаном, тащили его куда-то узкими подземными коридорами, спускаясь все ниже и ниже. Ни удивляться, ни бояться он уже не мог. Мир был наполнен багровым туманом боли, заглушающим все мысли и чувства... В очередной раз повернув, его молчаливые сопровождающие остановились, небрежно уронив Халида на пол. Он безучастно смотрел, на шевелящиеся губы ир-Мансура, не воспринимая звуки, как нечто осмысленное. Видимо, капитан это сообразил. Возле губ Зеринге оказалась фляжка, вкуса он не почувствовал, однако жидкий огонь наполнил судорожно сжимающееся горло. Хрипя и откашливаясь, наемник очнулся. Он стоял у самого края колодца, пробитого в каменной плите. Дна не было видно, как и стен помещения, в котором они оказались. Заглянув Халиду в глаза и убедившись, что он пришел в себя, капитан передал факел одному из молчавщих верзил. — Знаешь, где мы, шакалий ублюдок? Ир-Кайсах вяло мотнул головой, мечтая, чтобы все скорее закончилось, но Хатам не собирался так просто избавиться от жертвы. — Это Крысиный колодец. Падать всего ничего, даже ноги не поломаешь, зато на дне тебя уже ждут. И почему крысы так любят это место? Пожива им здесь выпадает нечасто, а вот, поди ж ты, парочка всегда дежурит внизу. Может, их тоже в караул ставят? У Халида так и вертелось на языке сравнение между крысами и капитаном, однако он промолчал. По спине пополз холодок. Тяжелый липкий страх ночного кошмара, обернувшегося явью. А капитан продолжал. — Кровью от тебя пахнет, как на скотобойне. Они это обожают. Мигом набегут. А я посмотрю сверху, можешь быть уверен. Угадай, для чего нам это место? Ир-Мансур ухватил ладонью разбитое лицо Халида, заглянул ему в глаза и понизил голос. — Здесь проверяют новичков, поступивших в стражу. Кидают собаку или барана, заставляют смотреть, слушать, а потом оценивают, какие нервы у солдата. Кое-кто глазки закрывает, трясется, блюет. А то и в обмороки падают, неженки такие. Измельчал народец… Всего-то несколько минут потерпеть, пока горло перехватят, а потом уже тихо. Только писк... "Он сумасшедший, — в тошнотворном ужасе подумал Зеринге. — Все это время, пока за мной охотился, он уже знал, что сделает, когда поймает. Мечтал об этом! Нет! Я не хочу! Только не это..." Подручные капитана легко, почти небрежно придерживали его за локти, не столько действительно держа, сколько помогая стоять на дрожащих ногах. Ир-Мансур медленно, с наслаждением облизнул губы. — Боишься? — прошептал он, не сводя жадного взгляда с лица наемника. — Знаю, что боишься. От тебя страхом пахнет, гадина… Сладко… Если повезет, они прокусят горло сразу, но это большая редкость. Живое существо всегда сворачивается в клубок, бережет шею, голову, брюшину. Но им плевать. Они рвут на части спину и ноги, потом добираются до нутра. И когда они закончат, от тебя останется голый окровавленный скелет, да и тот сильно попорченный. Фаланги пальцев, например. Они их полностью отгрызают... — Хватит, Хатам. Один из спутников ир-Мансура впервые подал голос, почти лениво пояснив. — Скоро ночь на дворе. Нам еще на рынок тащиться, помнишь? Управителю подарок на свадьбу племянницы искать. Бросай этого недоноска и пошли. С утра на ногах... Только теперь Халид поверил окончательно, что все происходит наяву. В самом дурном сне ему не приснились бы такие спокойные голоса, равнодушные лица. Эти двое, они ведь даже не испытывают к нему ненависти, как ир-Мансур. Так же безразлично и лениво они будут слушать, как он захлебывается воплями и хрипом, а потом поднимутся наверх, к солнечному свету, и пойдут выбирать подарок на свадьбу какой-то девчонки. Может, выпьют где-нибудь в рыночной харчевне кофе с медовым печеньем и закажут плов. Твари... К горлу Зеринге подкатился тугой ком. От ир-Мансура он и не ждал ничего, кроме смерти. Но не такой же! Удавка. Нож под ребро. Вымоченный в соли кнут, разрубающий тело до костей. Секира палача. С мыслью об этом Халид не то чтобы смирился, однако готов был принять такую смерть достойно. Но не это! Светлые силы... Если бы наемник мог сблевать, он бы так и сделал, но все содержимое желудка осталось на полу караулки после первых же умелых ударов. Тело скрутила тягучая волна, ир-Кайсах задрожал. Крупной непрерывной дрожью, ненавидя себя за это и не имея сил остановиться. Очень медленно, почти нежно Хатам провел кончиками пальцев по его щеке, наслаждаясь результатом своих слов, и снова шепнул. — Кричи, Зеринге. Кричи громче. И вспоминай моего брата, мразь, когда тебя будут рвать на кусочки... Бросать его не стали. Наверное, чтобы опять не лишился сознания, ударившись искалеченным телом о пол. Перехватив кисти рук, опустили в яму извивающееся тело. Когда хватка на запястьях исчезла, Халид упал с высоты не больше пары локтей, взвыв от боли. С трудом перевел дыхание. Тьма вокруг была осязаемо плотной, но почти сразу же сверху упал зажженный факел, осветив неглубокий колодец, облицованный плитами известняка. Ир-Кайсах огляделся. Совершенно круглый каменный мешок, примерно три шага от стены до стены. Просмоленное дерево упало возле сырой стены напротив Халида, освещая серый камень и ряд отверстий у самого пола, опоясывающий весь колодец. Так вот как сюда попадают эти твари. Дыры в камне были рассчитаны на кого-то размером с крупную кошку или мелкую собачонку. Халид прищурился. Показалось, или в одной из нор действительно мелькнуло что-то серое? "Парочка всегда дежурит внизу", — вспомнил он слова капитана. — Проклятые твари… А где же кости? Если ублюдки из городской стражи частенько здесь развлекаются проверкой новичков, пол должен быть устлан костями. Неужели выгребают? Ир-Кайсах отчаянно цеплялся за никчемные вопросы, изо всех сил пытаясь поверить, что его грешная, безнадежная, никому, кроме него самого, не нужная жизнь все-таки не закончится на ледяном грязном полу Крысиного колодца. Получалось плохо. И не все ли равно, куда деваются обглоданные кости из этой живодерни? Впрочем, в бедро упиралось что-то твердое. Морщась, наемник нащупал какой-то шар и покрутил перед собой. Какой, во имя владыки преисподней, баран? Череп смотрел на Халида пустыми темными глазницами, безучастно скалясь в свете факела. Капитан полагает, что ему первому пришла в голову мысль спустить в Крысиный колодец человека? Или здесь так принято? Что ж, Зеринге уже никогда не узнать, чем именно и перед кем провинился этот несчастный... Острая боль пронзила правое бедро. Вскрикнув больше от неожиданности, Халид перекатился на бок и успел увидеть исчезающий в отверстии длинный хвост крысы. Это ненадолго. Из укушенной ноги текла струйка крови. Через пару минут осмелевшая тварь, отведавшая свежей плоти, вернется с товарками, и тогда... Халид сжал зубы, чтобы не закричать или не всхлипнуть — он и сам не знал. Наверху было темно и тихо, но ир-Кайсах не сомневался, что хотя бы один жадный зритель ему обеспечен. И ведь проклятому ир-Мансуру не откажешь в смекалке, порожденной опытом: заполучив наемника в свои руки, он первым делом тщательно обыскал его, найдя тонкое лезвие в поясе и еще пару полезных мелочей. Прав был чужеземец: ни легкая, ни быстрая смерть не светит... Чужеземец. Непрошеная мысль ядовитой песчанкой проползла в сознание. Какое-то время Халиду еще удавалось гнать ее. Тогда, когда он отшвырнул наглую гадину, появившуюся из другой дырки в стене. Когда целый десяток серых теней метнулся к нему, яростно вырывая кусочки плоти бритвенно острыми резцами. Когда, не в силах давить тварей ногами, он пытался стряхивать их, платясь за это пальцами, и катался по полу, сходя с ума от боли, ужаса и отвращения. И даже когда увидел в свете догорающего факела уставившуюся прямо на него зверюгу в несколько раз крупнее, чем обычные крысы, еле протиснувшуюся в дыру. Но когда, источая резкий запах масляной гари, не способный перебить крысиную вонь, погас факел, оставив его в темноте, полной липкой шерсти, острых зубов и омерзительных холодных лап, Зеринге закричал. Один-единственный раз, в отчаянии выкрикивая сохраненное цепкой памятью имя. На грани безумия, уже проваливаясь в его гостеприимно распахнутую бездну... И падая, падая, падая в тьму, услышал совсем рядом бесстрастный мягкий голос с едва уловимым чужестранным выговором. — Я принимаю твое согласие, Халид ир-Кайсах. Зеринге уже не видел, как вспышка ярко-золотого света заставила перемазанных кровью тварей кинуться врассыпную, давя и кусая друг друга в стремлении побыстрее убраться из колодца. Он не видел и не чувствовал, как, спрыгнув вниз, чародей присел рядом и взмахнул рукой, окутав его льдисто-голубым туманом, от которого кровь мгновенно перестала течь из укусов. Три неподвижные фигуры неудачными статуями замерли на краю колодца, пока чужестранец, хмурясь, доставал из кармана светящийся теплым янтарем камушек, другой рукой плотно обхватив плечи Халида, приподняв его и прижав к себе. Янтарно-золотое сияние озарило колодец, а когда растаяло, в каменном мешке не было ничего и никого, кроме костей, и еще долго самые любопытные крысы не решались высунуть туда нос из безопасной темноты своих лазов.
Ну даю, не заметила еще одной вещи у понравившегося автора! Сразу по придиркам: Через несколько минут уже другая девчонка завернула в его сторону, быстро сгрузила расставила нехитрую снедь и понесла почти полный поднос дальше, провожаемая взглядом гостя. Ловко уворачиваясь от снующих по залу людей, она добежала до противоположного угла комнаты и сгрузила на низкий круглый стол жареного цыпленка - вроде не сильно близко повтор, а царапнуло. И насчет глагола "платясь" я не уверена. такой есть? В целом пошло несколько тяжелее чем первые два, завязка оказалась менее насыщенной чем-то важным и интересным для меня, чем в "Под волчьим солнышком" и в целом в Восток погрузилась не сразу, опять же, мое восприятие. В начале сцена была важнее и я придирчиво рассматривала ее, портя себе удовольствие Потом на сцене начали происходить Действительно Важные Вещи - и все, придирки закончились, стилизация под Восток отошла на второй-третий план. Повторю давешнюю похвалу - выбранные слова и определения точны и дают понять чуть больше, чем написано, а это класс. Очень, очень рада, что "лекарь" с Халидом в дальнейщем неплохо ладят. Наемник мне понравился. И да, момент когда лекарь увидел девушку - просто Чудо.
Lita, Ага, спасибо!) Жалко, что здесь нельзя править спустя какое-то время... Наверное, нужно будет прикрепить отредактированный файл, что ли. Приятно, что вам нравится.) Ну, вот такой у меня Восток.) Без стилизации никак, но она здесь вроде легенькая, только ради атмосферы. А момент первой встречи с Наргис сама люблю.) Впрочем, Раэн - личность увлекающаяся, это в его духе.) Мастер школы Удава.
Возле забора щипала траву по-летнему облезлая белая коза, неохотно давшая ему пройти в калитку. Пройдя по заросшей дорожке к дому
Rendre, ненене, я не говорю что у тебя "плохой" Восток! Это фэнтэзи, то есть сказка, и антураж, сцена как раз такая, какая нужна. Более глубокое что-то было бы и тяжеловеснее, а это заставило бы "утяжелить" для равновесия и другой текст - образы/характеры героев, их поступки... Что вызывает в моей душе глубокое неприятие и желание возразить громко и сразу. При том, я пока ничего не "угадываю", и куда события приведут не могу сказать ни сразу, не подумав. Очень-очень интересно, почему грустит Наргис и кого она ждет. А картинок, утащенных из Инета, на которых были бы твои персонажи или похоже на них, нет? А конкурс памяти Николая Лазаренко?
Lita, Ой, точно... какой повтор некрасивый...((( спасибо! У меня есть фотография Наргис, как я ее представляю.)) Только она как-то по-дурацки вставлена в текстовый документ, откуда не могу ее достать. А вот мальчики, увы, слишком прекрасны! ))))) Нет таких в реальности или мне не попадались. Тут бы именно картинки хорошо подобрать, наверное. Мастер школы Удава.
Rendre, про достать даже интересно стало. Можно мне попробовать? И подборка отборных парней есть, сама для своих персов то тут то там собирала. Могу прислать на посмотреть или на своем сайте запостить. А конкурс памяти Николая Лазаренко?
Lita, Портрет отослала.))) А на парней было бы интересно глянуть! Как вам удобно будет, конечно. Можно почтой, можно ссылочку на выкладку.)))) Мастер школы Удава.
Большая прода! И очень вкусненькая. Атмосферность просто на высоте! Ядовитый плющ... Женская логика, в отличие от железной, не ржавеет. http://samlib.ru/editors/k/kandela_o_r/
Candel, Спасибо) Завтра, думаю, еще будет. Просто не хочется половину главы выкладывать, хоть она и готова. Маловат кусок будет.))) Мастер школы Удава.
При том, я пока ничего не "угадываю", и куда события приведут не могу сказать ни сразу, не подумав. Очень-очень интересно, почему грустит Наргис и кого она ждет. 