Мартин смотрел в ночное небо и думал о звездах. За светопреставлением двух десятков бесформенных лун, далеких светил других систем галактики видно не было. Ночь вообще мало походила на ночь, была слишком светлой и сюрреалистичной из-за разноцветных отсветов кривящихся уродливыми рожами осколков некогда единого спутника. Мартину не нравились здешние ночи. Зато дни были замечательными. Желтый карлик ласкал нежным, почти земным теплом поверхность девственного мира. Солнце здесь было такое же, как на Земле, и этим все сказано. Солнце. Соль.
- Когда вернусь, женюсь на Солли, - сказал Мартин вслух.
- Больше не боишься? – призрак появился сразу, при первых звуках человеческого голоса. Он всегда появлялся, стоило только заговорить. Всегда разный с виду, но одинаковый по сути: ехидный философ, жонглирующий словами, виртуозно играющий софизмами. И всезнающий.
- Наверное, нет, - неуверенно ответил Мартин, прислушиваясь к собственным ощущениям. Как ни странно, в этот раз мысль о браке не вызвала панических реакций. Скорее, наоборот, она была светлой и радостной альтернативой принятому не им решению. – Разве можно бояться жениться на девушке по имени Соль, Солнце, Солнышко...
- Заюшка, лапушка, кисонька... – с неподражаемым сарказмом продолжил перечень призрак.
- Дурак, - вяло огрызнулся Мартин, но оппонент еще не закончил.
- Она у тебя, наверное, блондинка.
- Не угадал, - усмехнулся в ответ человек и тут же заинтересовался: - А откуда тебе-то знать, что заюшками и лапушками, в основном, блондинки и бывают?
Призрак не ответил, и Мартин наконец покосился на него. Это раньше, сразу по прибытии, любопытство заставляло первым делом выяснять, кого собеседник изображает на этот раз, а теперь, спустя почти три месяца, новизна захватывающей игры исчезла. Хотя, надо отдать призраку должное, до сих пор он ни разу не повторился. Разглядев своего визави, Мартин невольно фыркнул. Рядом с его спальником на траве сидела фигуристая девица, чьи платиновые волосы переливались разноцветными бликами в свете безумных лун. Человек засмеялся. Блондинка капризно надула губки.
- Если ты женишься, ты перестанешь бродить по мирам, - обиженно сказал призрак.
- Я и так перестану бродить по мирам, - вздохнул Мартин. Ему сразу расхотелось смеяться. - Шавгераны объявили о временном прекращении экспансии. Меня отправляют на пенсию.
- Ты еще слишком молод для пенсии, - погрозил тонким пальчиком призрак.
- Я знаю, - Мартин отвернулся от нелепой провокации и снова уставился в небо. Говорить не хотелось, но он по опыту знал, что просто так призрак не отстанет. - Я женюсь на Солли и найду себе другую работу. Буду уходить в восемь утра, возвращаться в семь вечера, смотреть головизор, пить пиво, играть с детишками...
- Ты не будешь счастлив на другой работе, сеятель.
- Это никого не интересует, - ответил Мартин. – Профессия сеятеля путей перестанет существовать на ближайшие лет пятьсот. Мне придется выбирать из тех, что останутся, из тех, что были всегда. Шавгераны дали нам возможность прокладывать дороги в иные миры, шавгераны ее и отнимают.
- Шавгераны не истина в высшей инстанции, - фыркнул призрак.
- Для людей – именно она, - вздохнул Мартин.
Человечество всегда стремилось в космос. Стремилось упорно, настойчиво, но безрезультатно. Словно какая-то высшая сила постоянно отвлекала его от цели, подкидывая все новые и новые игрушки, прочно привязывающие к Земле. Однако какие бы тайны не обнаруживались на родной планете, какие бы технологии не увлекали своей масштабностью, рано или поздно ощущение новизны проходило, и человек снова начинал смотреть в небо, вспоминать все, что умеет, и заново наводить мосты в великое ничто, щедро усеянное заманчивыми звездами. В бескрайнем пространстве Вселенной homo sapiens полз муравьиными шажками, каждый третий из которых сбивал его с прямого пути. И неизвестно, сколько еще поколений сменилось бы, сколько прошло веков, если бы однажды не произошло то, что всегда предполагали, о чем мечтали, чего боялись – контакт.
Шавгераны не были захватчиками, хотя и не спросили разрешения высадиться на Землю. Впрочем, никто бы этой высадки и не заметил, если бы они сами не объявили о своем присутствии. Пришельцы сказали, что они – наблюдатели, вели себя корректно, были в меру любопытны, весьма снисходительны, отчасти заинтересованы. Кое-что привело их в откровенный восторг, но что именно, никто из землян так и не понял. Погостив примерно с месяц, шавгераны собрались в дальнейший путь. И тогда Человечество взмолилось, что тоже хочет. Шавгераны задумались, посовещались и пришли к выводу, что, как старшая раса, могут позволить людям ограниченную экспансию. И дали семена телепортационных кабин. И объяснили, как ими пользоваться. Это было совсем недавно по историческим меркам. Всего каких-то пятьсот лет назад, может даже чуть меньше. Но пятьсот лет – это смена, как минимум, пятнадцати поколений, и в каждом из них были те, кто мечтал стать сеятелями. Становились единицы – самые лучшие, самые отважные, самые приспособленные к выживанию, самые увлеченные.
Однако Человечество, наверное, так устроено, что ищет легких путей. Очень скоро космические корабли, технологии создания которых опять же были подарены шавгенарами, стали автоматическими. Зачем рисковать жизнями, отправлять людей туда, откуда они никогда не вернутся в привычный мир, ввязываться во временные завихрения и прочие парадоксы Эйнштейна, когда можно послать бот и просто ждать его сигнала о том, что заветная цель – новая пригодная для жизни людей планета – достигнута. Боты были не просто ботами. Они были аналитическими лабораториями, собиравшими первичные сведения о выставленном на галактический аукцион лоте: пригодна ли для дыхания атмосфера, есть ли на планете необходимые для колонизации ископаемые, умеренный ли климат, есть ли жизнь (желательно, углеродная), и если да, то не разумна ли она ненароком. Шавгераны поставили очень жесткое условие: ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в дела других разумных. Как ни странно, галактика оказалась достаточно щедра на миры, лишенные даже зачаточной цивилизации, и ленивое Человечество очень скоро принялось перебирать харчами, выискивая планеты исключительно земного типа. И вот, если бот, перелопатив мириады светил в галактике и ее окрестностях, все же находил пригодную для колонизации планету, он (возможно даже, с облегчением) просто падал на ее поверхность, почти полностью сгорая в атмосфере. Земной тверди достигало лишь крошечное семечко – будущий телепорт, путь для людей.
Вот так и вышло, что сеятели перестали быть космонавтами и стали первопроходцами. Потому что один телепорт никак не мог обеспечить колонизацию целой планеты – их нужно было много, а значит, кто-то должен был пройти по нехоженым путям нового мира, чтобы посадить новые семена.
Мартину первопроходцем быть нравилось. Нравилось вдыхать странные ароматы необжитых земель. Нравилось напряжение, внутренняя готовность, которой требовал каждый стокилометровый переход до точки новой посадки. Нравились неожиданные неземные пейзажи, частью которых ему доводилось становиться. Нравилась адреналиновая эйфория, омывавшая тело жаркой волной при каждом непредвиденном шорохе. Он любил усталость, сопутствующую одиноким посиделкам у костерка, когда отступала настороженность – не его, а дикой природы вокруг, которая, казалось, соглашалась принять изможденного путника, как часть самой себя. Еще он любил удивление в глазах непуганых, и оттого любопытных зверей, когда его пути пересекались с их тайными тропами.
И ему было очень трудно представить, что всего этого не будет в его жизни. Эта планета, пока даже не имеющая нормального имени – только бессмысленный набор символов, который все равно невозможно запомнить – была последней в длинной череде пройденных им миров. Совсем скоро они, сеятели покроют ее сетью телепортационных кабин, а потом на их место придут поселенцы и дадут имя миру, который станет их домом. А для Мартина уже не будет новых миров, и он не знал, как станет жить дальше.
Но у него была Солли.
- Я женюсь на Солли, - повторил Мартин после долгой паузы.
- Когда-нибудь – обязательно, - ответил призрак.
Мартин не стал спорить с этим «когда-нибудь». Он закутался в спальник и заснул.

Лес повел себя странно. Когда он только виднелся издалека темной полоской, не было ни намека на горы и даже просто холмы на горизонте. Обычный равнинный лес. Дремучий. Смешанный. Старый. Можно даже сказать, монолитный. Но стоило войти в него, как заискрил почти противоестественной зеленью подлесок, заскакали по траве – откуда ей здесь взяться?! – солнечные зайчики, а ведь и им тоже не должно было быть места под густыми кронами. А дальше и вовсе начало твориться неладное и неуместное. Откуда-то возникали глубокие овраги, поросшие вперемешку величественными грабами, чахлыми и почему-то низкорослыми дубками и ровными рядами будто специально высаженных сосенок. Конечно, это не были грабы, дубки и сосенки, но уж очень на них походили, и Мартин решил предоставить поименование местной флоры ботаникам, как и всегда, соотнеся незнакомые растения с привычными образами. Где-то там, внизу, куда не доставал глаз, не журчали, а шелестели по палой листве ручьи, будто издеваясь над непрошеным путником, намекая, что он не найдет здесь, чем утолить жажду. Под пологом леса было влажно и душно, но подстилка под ногами стонала и похрустывала при каждом шаге. Она оставалась непреклонно сухой, безжизненной и на крутых склонах, которых здесь тоже не должно было быть, предательски съезжала с чавкающей под ногами земли.
Лес кишел жизнью. Кто-то гудел, стрекотал, чирикал и посвистывал в воздухе, шуршал и мелкой дробью топал по земле, скрипел ветками деревьев, шелестел травой. То ли жук, то ли местный эквивалент колибри неторопливо сделал круг почета над головой Мартина, но, не посчитав того ни добычей, ни опасностью, степенно полетел дальше, оглашая окрестности низким солидным гулом. Какая-то мелкая, не больше кошки, любопытная тварюжка, больше всего похожая на тапира с заячьими ушами, высунулась из куртины низкорослого кустарника, а может быть, высокой травы и, пропищав что-то приветливое, увязалась за человеком. Зверек следовал за Мартином минут десять, но, сообразив, что от странного пришельца ничего интересного ждать не приходится, обиженно хрюкнул и ушебуршал куда-то по своим делам.
Крошечные камеры, встроенные в комбинезон фиксировали малейшее движение вокруг, анализаторы на каждом квадратном сантиметре одежды ухватывали микрочастицы воздуха, почвы, растений, даже животных, если те оказывались достаточно смелыми, чтобы приблизиться к человеку на близкое расстояние. Это тоже было частью работы – собирать подробную информацию о планете. Только самому Мартину почти не приходилось прикладывать к этому усилий – все делала умная техника. От сеятеля требовалось лишь отправить данные на базу, исследователям, когда он вырастит следующую кабину. Именно поэтому сеятели продвигались пешком, не дожидаясь, пока первый телепорт сможет пропустить флайеры и вездеходы. Вместе с техникой придут поселенцы, а им нужно знать, чего ждать от нового мира.
Мартин шел молча. Ему нравилось ощущать жизнь этого странного леса, пропускать сквозь себя его звуки, вибрации прогрызаемой подземными жителями и корнями растений почвы, колебания воздуха, вызванные полетом неизвестных птиц и насекомых, вдыхать запахи – иногда нежные и дурманящие, иногда мускусные и резкие, почти устрашающие. Он мысленно говорил с лесом, и казалось, тот, хоть и не сразу, но привык к человеку, расслабился, начал отвечать, перестал пугать своими неожиданными перепадами. Этот невнятный, но такой трепетный диалог был для Мартина одним из тех сокровищ, что умели дарить только вот такие нехоженые, удивленные миры, впервые увидевшие человека. Маленькие таинства первой встречи.
Поэтому Мартин и молчал. Беседа с призраком только сбила бы его с этого лирически-чистого настроя. В отличие от леса, они уже утратили свою новизну, эти беседы. Хоть и оставались будоражащей любопытство загадкой. Или оставался. Был призрак один во многих лицах, или каждого сопровождал свой собственный, люди так и не разобрались. Отчасти, они боялись это делать. В первый момент, когда группа из десяти человек – стандартный состав: шесть сеятелей, четыре исследователя – столкнулась с общительными фантомами, началась паника. И не потому, что призраки вызвали ужас, а потому, что они могли оказаться неизвестной ранее разумной формой жизни, присущей этой планете. Шавгераны не простили бы вторжения на суверенную территорию. Но в ответ на впервые заданный вопрос, не являются ли они аборигенами, призраки долго смеялись, а в дальнейшем тактично уходили от этой темы или вовсе исчезали. Впрочем, и на любые другие вопросы о себе самих они отвечать не стремились, умело запутывая людей неподражаемой игрой слов и понятий. И люди перестали спрашивать. Так проще. Ведь даже если призраки и были местными жителями, деятельность людей на планете вызывала у них искренние восторг и заинтересованность. О странных собеседниках будущей колонии решили пока не сообщать никому. Ведь кроме страха перед негодованием шавгеранов, в душах людей поселился тайный ужас массового сумасшествия, гостеприимно распахнувшего объятия на этой планете.
На дневку Мартин не остановился, на ходу, все так же молча, перекусив концентратами. Тело вошло в режим ходьбы и, казалось, было против отдыха и любого иного сбоя ритма. Несмотря на внезапно взбунтовавшийся в лесу рельеф, сеятель знал, что шел с хорошей скоростью и уже значительно опередил график. Конечно, в первую очередь чистым плюсом стал вчерашний переход по ровному, как доска, плато. Заросшее невысокой бурой травой, оно не принесло никаких сюрпризов. Совсем никаких, в том числе и приятных. Оно было скучным. Этой мысли Мартин улыбнулся. Немногие могли бы так сказать о местности, по которой до них никогда не ступала нога человека. Зато сегодняшний день искупил всю монотонность вчерашнего.
Но лес оказался коварен. Усыпив бдительность человека своим кажущимся миролюбием, он таки подстроил ловушку еще часа за три до заката. Совсем рядом, громко, как из ружья, выстрелила рассохшаяся ветка, Мартин вздрогнул, носок ботинка зацепился за скрытый подстилкой камень, вторая нога поехала на размокшей земле...
Сеятель не улетел в овраг только потому, что путь ему преградило дерево. Оно хоккейным вратарем растопырило молодую поросль, словно готовясь в броске перехватить катящееся по склону тело. Сгруппировавшись, человек постарался встретить препятствие с минимальным ущербом для незащищенных тканью комбинезона лица и рук и слишком поздно заметил скрывшийся в тонких побегах мощный, обломанный почти у самого основания старый ствол. Когда голень врезалась в неожиданную преграду, Мартин увидел, как изогнулось под неестественным углом его собственное колено, почти услышал треск рвущихся связок и закричал, еще не от боли, а от злости, что так нелепо попался.
В тот же миг кто-то рывком вытащил его из зарослей, уложил на спину. Услышав характерный, но такой невероятный звук, Мартин приподнялся на локтях. Призрак изображал из себя доктора Айболита из детской сказки – седая бородка, круглые очки, нос пуговкой и смешная белая шапочка с крестиком. И он действительно разорвал комбинезон! Его же нельзя разорвать! А потом прохладные пальцы коснулись мгновенно опухшего сустава, принялись перематывать ногу жестким бинтом. От укола Мартин вздрогнул. С удивлением увидел раскрытый чемоданчик аптечки, разорванную упаковку регенерационной капсулы. Когда успел?
- А теперь нужно найти место, где ты сможешь поспать, - сказал призрак и подхватил сеятеля на руки.
- Я смогу идти! – попытался сопротивляться тот.
- Уже нет, - хихикнул доктор Айболит, - я ввел снотворное.
Мартин принялся ругаться – тихо, бессвязно, исключительно для того, чтобы не заснуть раньше времени. Он боялся провалиться в беспамятство, потому что тогда призрак может исчезнуть, и он, Мартин, снова покатится вниз по склону...

Проснулся сеятель в разноцветном сиянии ночи. Он лежал на спальнике, на совершенно ровной поверхности, столь неожиданной в этом лесу. Впрочем, по логике, сюда и свет лун проникать не должен был. Но вот проникал, как и солнце. Хотя, определять по ним время человек так и не научился. Он ощупал ногу. Штаны были целыми, но Мартин все же скосил глаза на индикатор состояния приборов – все было в норме. Колено, судя по ощущениям, тоже уже зажило.
- Спасибо, - сказал Мартин вслух.
- Не за что, не за что, - отозвался кролик Банни.
- Неудачно вышло, - вздохнул Мартин. – Я могу выбиться из графика.
- Ни-ни! – засмеялся кролик. – Чтобы ты – и выбился? Да ни за что!
- Ты издеваешься!
- Если бы я хотел поиздеваться, я дал бы тебе поступательного пинка еще там, на склоне, - пожал плечами призрак.
- А вместо этого спас меня.
- Ты бы и сам себя спас, только чуть позже. И тогда наверняка выбился бы из графика.
- А тебе-то что за дело до всего этого? – спросил Мартин, не надеясь на ответ.
- Как чего? – удивился призрак, смешно взмахнув мультяшно утрированными ушами. – Представь, сколько шуму поднимется, если ты вовремя не отпишешься на базу. Кому надо!
Мартин задумался, почему призраку так не хочется поднимать шум. Ответов было много. И ни одного.
- Я понял, ты – разум самой планеты, - высказал он давно мучившее его предположение.
- Ты мыслишь стереотипами, - фыркнул Банни.
- Как умею, так и мыслю, - обиделся Мартин.
- Вообще-то думать у тебя неплохо получается, правда, ты не умеешь ценить свои способности.
- Мои мысли могут ценить другие. Со стороны виднее.
- Смотря с какой, смотря с какой... Например, мысли оцененные снизу, всегда будут казаться больше, чем они есть на самом деле.
- Мне это ни к чему.
- А сверху – только Солнышко, - призрак мерзко захихикал. Мартин поморщился, помолчал и перевел разговор на другую тему.
- Я рассчитывал миновать лес до заката, - сказал он, - остановиться на привал у реки. Не знаю, сколько времени у меня займет переправа.
- Не о том думаешь, - покачал головой призрак.
- А о чем я должен думать?
- Ты думаешь о времени, а нужно думать о самой переправе. А вдруг ты вообще не сможешь войти в реку?
- И как это понимать? – растерялся Мартин.
- Завтра узнаешь, - отозвался кролик и зевнул.
И сеятель тоже сразу почувствовал, что глаза закрываются.

Переправа не обещала быть легкой, и это становилось понятно сразу, с первого небрежного взгляда, с первого проблеска воды между деревьями. Вообще, эта река и на реку-то похожа не была – слишком широкая, медленная, задумчивая. Она казалась не просто преградой на пути, а некой ловушкой, или не ловушкой – испытанием, проверкой на отвагу, выносливость, решимость и какие-то еще благородные и не слишком нужные в обычной жизни качества. В обычной для кого-то, но не для сеятеля. Там, за этой рекой, могло быть что угодно, и, пожалуй, следовало десять раз подумать, а нужно ли это что-то, та ли это цель, ради которой стоит идти на риск, окунаться в слишком чистую и прозрачную воду, словно грозящую смыть в тебе нечто важное и нужное, нечто лично твое, накопленное самой жизнью. Не воспоминания, нет. Глубже, сокровенней, может быть, даже страшнее.
Противоположный берег был затянут туманной дымкой, так что даже не разглядеть, что там. Снова лес? Плодородная равнина? Безжизненная пустыня? С таким же успехом там мог находиться нависающий над водой утес, за которым долгой грядой начинались горы. Там просто был ТОТ берег. Этого невозможно было не почувствовать, а река игриво подмигивала солнечными бликами, словно провоцируя проверить догадку. Нет, она не манила, не звала. Она спрашивала: «А ты? Ты не хочешь проверить, чего стоишь?» И в этом безмолвном вопросе была равнодушная мудрость вечного потока. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку? В эту нельзя было войти дважды в принципе. Она ни за что не потерпела бы подобной вольности, не дала бы второго шанса тугодуму и трусу.
Мартин выругался.
- Ты уверен, что хочешь переправляться? – спросила коряга голосом призрака.
- Я уверен, что должен, - вздохнул Мартин.
- Ты не должен никому, кроме себя. Вырасти капсулу прямо здесь, вызови подмогу и возвращайся домой. К Солнышку.
- И нарушить сетку? Не хочу. Это последняя моя работа в качестве сеятеля. Я должен выполнить ее хорошо. Я хочу ее хорошо выполнить.
- Упрямец! – вздохнула коряга.
Мартин посмотрел на реку. Река ответила ему испытывающим взглядом тумана. Где-то там, на том берегу была точка, в которой Мартин должен посадить крошечную звездочку – семечко нового телепорта. Через час после этого кабина достигнет размера, достаточного, чтобы отправить на базу капсулу с сообщением, что он добрался до очередной вешки, и данные, собранные умным комбинезоном. Потом он сможет немного отдохнуть и двигаться дальше, уже в другом направлении, под углом в шестьдесят градусов к предыдущему. И будет новый график и новые пейзажи новой планеты – еще четыре дня на преодоление еще одного отрезка пути. На этот раз – последнего. Дальше уже океан. По всему материку сейчас расходились от точки первоначальной высадки шесть человек. Через каждую сотню километров они закапывали в землю зародыш будущего телепорта, и так до тех пор, пока весь этот кусок суши не покроется ровными сотами сети телепортационных кабин. К тому времени, когда Мартин доберется до берега здешнего океана, первая, высаженная еще ботом, кабина уже сможет пропускать технику, и на планету повалят поселенцы. А он, последний сеятель, вернется домой, на Землю. Потому что шавгераны решили, что человеку нужно сначала освоить уже найденные миры, а не кидаться на поиски новых. И прекратили поставку семян. Вот так вот просто. Сами дали Человечеству эту игрушку, сами и отняли. А люди так и не сумели самостоятельно раскрыть секрета биотехнологии иной цивилизации, и теперь вынуждены были подчиняться чужому решению. И Мартин вынужден будет подчиниться, хоть и не знает, как сможет жить без всего этого. Вот река, наверное, смогла бы дать универсальный ответ на все нерешенные вопросы, но не считала нужным. Она неспешно катила свои воды, негромко что-то бормоча – скорее всего, сетовала на суетность человеческих стремлений.
- Мне нужно туда, - Мартин махнул рукой в туман.
- А почему? – снова завел свою шарманку призрак.
- Потому что я пока не знаю, что там, за рекой, - и Мартин вдруг улыбнулся – это ведь была чистая правда.
Река сочувственно вздохнула, но призрак не унимался.
- И зачем тебе это? – ворчливо поинтересовался он. – Можно подумать, это единственное, чего ты не знаешь.
- Этого не знает никто, но я могу узнать первым. Мне это нравится, - Мартин принялся распаковывать надувную лодку. – Хорошая у меня работа. Жаль, больше я не смогу найти такой синекуры.
- Ты считаешь свою работу синекурой? – искренне удивился призрак.
- Конечно, - серьезным тоном ответил Мартин, стараясь не рассмеяться. – Что может быть проще и безбедней, чем бродить по еще не существующим дорогам нехоженых миров? К тому же платят прилично. А незначительные побочные эффекты в виде вполне материальной и очень разговорчивой шизофрении вполне можно пережить.
- Ты переходишь на личности, - обиженно пробурчал призрак.
- А ты личность? – тут же заинтересовался Мартин, но не выдержал и добавил: - Или все же галлюцинация?
Призрак оскорбленно что-то проворчал и исчез. Мартин подмигнул реке.

Поврежденная нога, а потом и долгая выматывающая переправа не выбили сеятеля из графика, но теперь Марин успевал впритык к назначенному сроку. Ну, не совсем впритык, все же пару лишних часов ему накинут, прежде чем начать паниковать, но если он не выйдет на связь до вечера, могут быть проблемы. Поэтому четвертый день стал гонкой. А планета, словно издеваясь, подсунула холмистый рельеф.
Он успел. Посадил семечко, отправил капсулу. А утром встал, едва первые солнечные лучи коснулись горизонта. Он не хотел, чтобы этот переход – последний переход в его жизни – сорвался из-за небрежности. Мартин знал, что не станет спешить, но и ошибок больше не допустит. Раз уж обстоятельства вынуждали его уйти с этой работы, он уйдет с гордо поднятой головой. Уйдет как профессионал. И никто не узнает, что он уходит от своей мечты.
Холмы казались бесконечными. Кое-где поросшие редколесьем, кое-где совсем лысые, с выступающими из-под почвы скалами, затянутыми кружевом упорной и живучей камнеломки, они, тем не менее, давили однообразием. Идти по ним было тоскливо, и Мартину стало обидно. Этот мир мог бы порадовать его чем-то более ярким и неожиданным напоследок. Но первопроходцы не выбирают путей. Они просто идут туда, куда должны прийти, и там, где до них никто не ходил.
Вверх-вниз, вверх-вниз качелями взвивалась и опадала пока не протоптанная тропинка. К концу второго дня Мартин сдался и завел разговор с призраком.
- Когда-нибудь эти холмы разровняют к чертовой матери и проложат ровную, как стрела дорогу, - сказал он.
- Вот только не надо притворяться, что тебе этого хочется, - ответил призрак. В этот раз он был маленькой девочкой, и ворчливый, чуть хрипловатый голос совершенно не вязался с этим образом. – Тебе не нравятся ровные, как стрела дороги. Тебе нравятся нехоженые.
- Холмы мне тоже не нравятся, - огрызнулся Мартин. – Мне нравится разнообразие.
- Миров, - хихикнул призрак. – А на холмы просто нужно уметь смотреть. Советую остановиться на ночлег пораньше.
И Мартин, неожиданно для себя, послушался. Он выбрал возвышенность с небольшой группкой низкорослых деревьев. Внизу журчал ручеек, словно силился рассказать что-то известное только ему одному. Сеятель хотел было развести костер, но призрак не позволил.
- Так ты пропустишь самое интересное! – прикрикнул он и отобрал у Мартина собранные ветки. – Садись и смотри!
А посмотреть действительно было на что. Заходящее солнце окрашивало холмы алым, и медленно выползающие из-за горизонта уродливые пестрые луны вступали в схватку с вечерним светом, поливая склоны бликами всех цветов радуги. Густые тени расщелин темно-синими всполохами охватывали возвышенности. И почему-то только в их объятиях трава снова наливалась своим естественным изумрудным цветом.
- В этих холмах живут фейри! – восторженно выдохнул Мартин.
- И в этих тоже.
Сеятель удивленно покосился на своего странного собеседника и вздрогнул. Впервые на его памяти призрак сменил внешний вид вот так, не исчезая. Вместо маленькой девочки в линялом платье рядом с Мартином стоял высокий благообразный старик. Глаза его освещала невероятно добрая улыбка.

Четвертый день последнего перехода сеятеля уже начал клониться к вечеру, когда череда подъемов и спусков перешла наконец в длинный пологий склон. Мартин сверился с картой и побежал. Ему было хорошо, легко, радостно. Теплый ветер дул в лицо. Он еще не доносил запах океана, да и не должен был – до большой воды оставалось около пятнадцати километров – но уже освежал и успокаивал ласковым предчувствием конца пути.
Семечко Мартин посадил еще до восхода первой луны. Успел набрать сухих веток какого-то кустарника, развести костер, вскипятить воду – не безвкусную, из преобразователя, а живую, чуть солоноватую, подаренную смеющимся родничком, резвящимся неподалеку. Потом отправил капсулу. Можно было бы разбить здесь лагерь, сварганить из того же кустарника что-то вроде шалаша, почувствовать себя настоящим Робинзоном. Ждать, пока кабина дорастет до размеров, способных пропустить человека, предстояло не меньше недели. Но Мартину не хотелось сидеть на одном месте. Времени было достаточно, и он решил, что обязательно сходит к океану, посмотрит на бесконечную водную гладь и, может быть, кинет завалявшуюся в кармане монетку, чтобы вернуться. Не сюда, не на эту планету, не в этот мир. Просто вернуться туда, где можно увидеть что-то, что никто до тебя не видел.
А потом он лежал и снова смотрел в небо. И думал о Солли. О Солли, которая им гордилась, о девушке с иссиня-черными волосами и слишком ранней сединой, посеребрившей виски, с задорной улыбкой и жаркими, как само солнце, глазами цвета спелой вишни. О Солли, которая никогда не увидит еще неизведанных миров. О Солли, которая ждет и готова ждать вечность, лишь бы только он возвращался. О Солли, к которой вернуться хотелось всегда. Наверное, он задремал и произнес ее имя вслух, потому что ничем иначе нельзя было объяснить ощутимый пинок под ребра и подозрительно радостный вопль призрака:
- Проснись и пой, бродяга!
Мартин резко сел, пытаясь сфокусировать взгляд, привыкнуть к неверному лунному освещению. Вокруг него, безумно хохоча и гикая, скакал дикарь в набедренной повязке из пальмовых листьев и с цветастыми перьями в свалявшихся волосах. Мартин поморщился. Откуда только выкапывает эти образы?
- Не мельтеши! – рыкнул он на бесноватого папуаса. – Зачем поднял?
Призрак издал воинственный клич и ткнул рукой в полумрак. Мартин повернул голову, но все равно не сразу понял, куда надо смотреть. Только когда дикарь проскакал с десяток метров и принялся отплясывать у раскидистого дерева, до сеятеля дошло, что этого самого дерева здесь всего час назад не было. Более того, на его месте был округлый, похожий на новорожденный кактус без колючек, серо-зеленый росток капсулы.
Мартину показалось, что невеликое расстояние до незваного представителя флоры он преодолел одним прыжком. Лишь вблизи сеятель рассмотрел толстый, в два обхвата ствол и обмер, узнав привычное поблескивание кожуха кабины. Дрожащими руками он включил фонарик, извлеченный из нагрудного кармана комбинезона. Луч выхватил узкий шов люка, пополз вверх, в поисках изгиба.
Обессилев, Мартин прислонился спиной к невероятному дереву и сполз на землю. Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. До таких размеров капсулы дорастали за несколько месяцев. Да в нее же одноместный флаер впихнуть можно!
- Правда, это замечательная планета? – склонив голову на бок и продолжая слегка подпрыгивать на месте, поинтересовался дикарь.
- Хотел бы я быть уверен, что этот телепорт еще и работает, - проворчал Мартин. – Хорош я буду, если придется тащиться обратно, к предыдущему ростку.
- И почему ты такой недоверчивый? – вздохнул призрак и присел рядом с человеком.
- Трус, наверное, - мрачно признался Мартин. – Завтра утром отправлю новую капсулу и попрошу что-нибудь прислать взамен. Я не войду в кабину, пока своими глазами не увижу, что она нормально работает.
- Это потому, что твои глаза просто смотрят не в ту сторону, - сообщил призрак. – Тебе нужно посмотреть вверх.
- Зачем? – спросил Мартин, но голову все же запрокинул.
Над ним мерцали звезды. Точнее, это сначала показалось звездами, но уже через мгновение сеятель узнал то, что просто не мог не узнать. В гигантской густой кроне вызревали семена будущих телепортационных кабин.
- Нужно обязательно что-то постелить под деревом, - мечтательно сказал призрак. – А то ведь начнут падать и прорастать прямо здесь. Представляешь, какое перепутье миров получится?

Два года спустя команда из десяти человек – шесть сеятелей, четыре исследователя – и их провожающие сидели в баре закрытой базы Перемещений. Закрытой она была потому, что отсюда отправлялись только такие вот группы в еще не пройденные человеком миры.
- Мартин, это ведь ты работал на Плантации? – спросил Саймон, и Мартин кивнул. – А что там за история была? Вроде как первая десятка вся поехала крышей и видела каких-то призраков?
Мартин усмехнулся. Как-то так само собой вышло, что никто из тех десяти человек не стал афишировать постигшее их временное помешательство. Призраки – такие реальные, материальные, острые на язык – исчезли сразу, как только на планете из семян обычных кабин стали вырастать плодоносящие деревья. Мир безумных лун получил вполне законное громкое имя Плантация, и Человечество больше не было ограничено в своем продвижении во Вселенной. Как ни странно, шавгераны на это не отреагировали. Они просто исчезли, словно их и не было никогда в истории планеты Земля. Как призраки. Но в замкнутом социуме сеятелей все же пошла гулять байка о необыкновенных собеседниках первопроходцев Плантации.
- Любишь же ты легенды нашей нелегкой профессии, Сай! – отмахнулся Мартин. – Еще скажи, что это не мы завезли туда семена телепортов, а они сами развились путем естественной эволюции.
Все засмеялись, и Мартин сделал вид, что именно этого и добивался.
- Бродяги и первопроходцы – слишком редкий вид, чтобы позволить им вымирать, лишив странствий, - произнес за его спиной хрипловатый, подозрительно знакомый, незабываемый голос.
Мартин вздрогнул и обернулся. Неизвестно откуда забредшая в бар дворняга плюхнулась на хвост и ожесточенно почесала ухо. Потом покосилась на Мартина, улыбнулась и потрусила дальше, по своим собачьим делам.
Через полчаса команду вызвали к отправлению. Мартин поцеловал молодую жену, но у самого входа в кабину обернулся. Солли подняла руку и помахала ему на прощанье. И на мгновение Мартину показалось, что за ее спиной стоит, опираясь на старомодный посох, высокий статный старик с морщинистым лицом и невероятно доброй улыбкой.
«Мне повезет, - подумал Мартин и тоже улыбнулся. – В этом новом мире на небе обязательно будут звезды!»

Вот как ползу, так и отражаю!

Хороший, добротный научно-фантастический рассказ. Читать было приятно, и объям и реалистичность. Мне понравилось.

kagami, только по своей привычке (она недавняя, но уже видимо злобная) пробегусь по стилистике. Она хорошая, Но местами в окончательном варианте стоило бы подшлифовать.

Ночь вообще мало походила на ночь, была слишком светлой и сюрреалистичной из-за разноцветных отсветов кривящихся уродливыми рожами осколков некогда единого спутника - глагол потерялся где то по дороге, а вообще - вообще слово-паразит

это смена, как минимум, пятнадцати поколений, - как минимум тут не к месту. Такой сухо-официальный оборот. Язык об него спотыкается. Или убрать на мой взгляд или поискать синоним...

Человечество, наверное, так устроено - слово паразит

предоставить поименование местной флоры <...> то ли местный эквивалент колибри неторопливо - типичнейший канцеярит, вытеснение русских слов нерусскими аналогами. Я далеко не такой ярый поборник чисто русских слов и говорю бутерброд, а не хлеб с маслом. Но по ходу текста чужеродные слова заставляют спотыкатся, их надо употреблять строго дозированно и к месту.

вибрации прогрызаемой подземными жителями и корнями растений почвы, колебания воздуха, вызванные полетом неизвестных птиц и насекомых, вдыхать запахи – иногда нежные и дурманящие, иногда мускусные и резкие, почти устрашающие. -глагол умер, светлая ему память

казалась, тот, хоть и не сразу, но привык - тоже канцелярит. нет , так по неграмотности даже говорят. Но думать такими заковыристо-официальными фразами никто не будет.

Зато сегодняшний день искупил всю монотонность вчерашнего.
Но лес оказался коварен. - лишние слова, если их убрать и переписать предложение - динамика только выиграет. И вообще, старайтесь лучше динамику передавать пунктуацией, тогда будет меньше рубленных фраз и паразитов "это, типа, того". Все подобные обороты пришли к нам из европейских языков. Внашей речи они чуждые

на совершенно ровной поверхности, столь неожиданной в этом лесу канцелярит. Что мешало сазать "чужлй этому лесу"?
Если бы я хотел поиздеваться, я дал бы тебе тоже канцелярит. Если бы да кабы...

сразу, с первого небрежного взгляда, с первого проблеска если вслух прочитать кака то скороговорка вспоминаеся, с и п...

телепорта, и так до тех пор, пока весь канцелярит

и теперь вынуждены были подчиняться чужому решению. И Мартин вынужден. Канцелярит. Вынужденный?

словно издеваясь, подсунула холмистый рельефДикий кканцелярит. По себе знаю - слово рельеф в таких случаях вспоминаешь в последнюю очередь

чуть солоноватую, подаренную смеющимся родничком, резвящимся неподалеку. по правилам русского языка 2 деепричастия, тем более подрят строго запрещены. Да и звучит дико...

Более того, на или менее того... тоже как отчёт пишет об экспедиции, а ен удивляется

. Как ни странно, шавгераны на канцелярит. Слово "удивительно" у нас употребляется всё реже... разучились удивлятся?

P.S. Ну злой я, тем более в понедельник утром...

подаренную смеющимся - вот.
kagami, да яж не спорю. Я просто выписал обороты, канцеляриты и обороты, на которых при чтении выпадали из стиля и текста, мешали восприятию. Если какой то оборот был использован специално -это стоило наверно подчеркнуть хоть той же пунктуацией.. не знаю

Но рельефы и эквимваленты это простите явный косяк Когда по целине таёжной топаешь слова матерные, но никак не рельефы - могу со всей ответсвенностью гарантровать. собственной шкурой

Это называется -КАНЦЕЛЯРИТ. Использование канцелярских шаблонов в художественном текстее. Запрещено любому автору, так как затрудняет понимание, приводит к обеднению языка. У нас очень богатый язык и нечего его засорять мёртвой шелухой. Да и сами подумайте - часто ли вы в обычной речи говорите заумные словеса навроде "Мне улучшили качество жизни повысив денежное вознаграждение за выполняемый труд!". Скажите таке знакомым в обычном разговоре - пальцем у виска покрутят. Но в художественном тексте такие загогулины некоторые считают нормальным. А потом удивляемя всяким океюшки и гёрлушкам...

Я не против рельефов, койланогрифов, барельефов и горельефов. Но отдыхать люблю - на природе!

Я имел в виду что сухое рельеф не грешно бы заменять другими словами. А рельеф оставить для отчётов

Вот вам ответ одного из выдающихся и признанных словистов и переводчиков, Норы Галь

И вообще. Диалог из конструктивного переходит к мелким придиркам. Может не стоит?

P.S. Живой, тем более современной русской речи деепричастия не очень свойственны,

Давайте все таки ВНИМАТЕЛЬНО читать оппонента

Живой допустим, но здесь письменная речь. Вы обратили на это внимание?

Где здесь пропасть для свободных людей ?!

И вообще. Вот когда дорастем все вместе и каждый по отдельности до уровня Чехова, Пушкина, Ефремова - тогда и будем так вольно обращатся с языком. Пока же использование подобных оборотов - со свиным пятачком в калашный ряд. А все потуги узаконить словесные уродцы как "живое изменение языка" напоминает попытку навязать "новояз" у Оруэла.

И понравился призрак, хотя он же не призрак) я б назвала его волшебником.

А если учесть отсуствие оригинальности и куража, то получается средненький и сладенький середнячок.