Информация к размышлению:

Журналист и писатель Антон Валерьевич Мухин, выступающий под псевдонимом Владимир Ропшинов, родился 24 мая 1980 года в Ленинграде. Окончил факультет социальных наук РГПУ им. Герцена по специальности «история». С 1997 года профессиональный журналист, сотрудник газеты «Невское время». В 2007-2011 годах — автор передачи «Мухин отдельно» на канале «100ТВ». С 2002 года работает в журнале «Город 812» (прежнее название — «Город»), ныне в качестве заместителя главного редактора. Специализируется на темах, связанных с санкт-петербургской городской политикой. В литературе дебютировал в 2013 году под псевдонимом Владимир Ропшинов стимпанковским романом «Князь механический». Живет в Санкт-Петербурге.

— Антон, вы профессиональный журналист, сотрудник солидной медиа-группы. Что заставило вас обратиться к фантастическому, то есть заведомо «несерьезному» жанру?

— Все серьезное в нашей жизни настолько очевидно, что писать об этом несерьезно.

— До сих пор не существует единого, общепринятого определения стимпанка, «парового панка». Западные специалисты сходятся на том, что это скорее антуражное направление, характеризуемое комплексом чисто внешних признаков. А что такое стимпанк для вас?

— То, что стимпанк считается исключительно антуражным направлением — следствие общего упадка нравов и опопсения. У книжек есть две основные категории покупателей: охранники и домохозяйки. Соответственно, и пишут их для охранников и домохозяек. Охранники любят читать про героев, которыми им самим стать не суждено. Сюжеты таких книжек нехитры и разнообразятся только антуражем. Когда герой в очках на дирижабле — это стимпанк. С мечом на коне — исторический роман. С мечом на драконе — фэнтези.

Но можно вспомнить основоположников стимпанка — ту же «Машину различий». Это философская штука, хотя реализованная хуже, чем задуманная. Для меня стимпанк совершенно отчетливо состоит из двух слов — steam и punk. Steam, то есть пар, — его форма: цивилизация паровых двигателей и механики, которая не превратилась в цивилизацию бензина и электричества, а продолжила развиваться по своим законам. С красивыми антуражными штуками: дирижаблями, хитроумными механизмами, паровыми машинами, наложенными на эстетику конца XIX века. И панк — его суть: кризис общества, в котором все достижения науки не только не увеличивают процент счастья, но, наоборот, провоцируют социальные потрясения.

Речь не идет о том, чтобы бичевать пороки общества и направлять его на путь истинный. Это дело совершенно неблагодарное. Те, кто понимают, и так все понимают. А те, кто не понимают, все равно предпочитают читать про героев. Просто стимпанк — это именно такая форма с именно таким содержанием.

— Чем обусловлен выбор исторической эпохи, в которой разворачивается действие романа «Князь Механический»?

— Отчасти — моими личными научными интересами в данный момент. Действие происходит в Петрограде 1922 года, но все действующие лица и предметы заимствованы из предреволюционных лет. Была задача построить вымышленный мир из настоящих кирпичиков. Поэтому взяты реальные исторические персонажи со своими реальными характеристиками, реальный Петроград — и перенесены на 5 лет вперед. За исключением того, что явно выдумано, все подлинное. И даже то, что выдумано, тоже подлинное. Например, гигантская гиперболоидная башня на Ватном острове — увеличенная в несколько раз реальная Шуховская башня, построенная как раз в 20-е годы, только не в Петрограде, а в Москве. Памятник архитектуры, кстати, который сейчас собираются сносить. И стеклянный купол над Петроградом — фантазии тех лет, они встречаются в дневниках.

Почему меня интересует это время? Оно как пародия на наше, или наше — пародия на то. Люди ездят на трамваях, у них в домах телефоны, свет, вода из крана, унитазы в туалетах. Выезжают на дачи, избирают Думу, правительство эту Думу прессует. Чиновники берут взятки, в бесплатных больницах не хватает мест, полиция бьет манифестантов, в газетах печатают объявления о снятии сглаза. Художники и поэты уже нарисовали и сочинили все, что могли, и теперь не знают, как привлечь к себе внимание. Рисуют черные квадраты и произносят нечленораздельные звуки. Все точно так же — и вместе с тем совсем по другому. И еще мы знаем, что завтра эта цивилизация утонет в собственной крови.

Но, возвращаясь к «Князю механическому», в нем главное — ощущение только что пережитой войны, из которой люди все еще не могут выйти. В реальном мире это ощущение привело к появлению психаонализа: у людей больше не было Бога и они пытались осознать, кто же руководит их жизнями, причем руководит так жестоко. В «Князе механическом» те же переживания привели к замене Бога машинами.

Наконец, это то время, когда наука впервые попыталась создать искусственного человека. «Собачье сердце» ведь не на пустом месте написано. Эксперименты такого рода действительно проводились.

— В России стимпанк как литературное течение не прижился: вроде бы и субкультура сложилась, и фестивали проходят, а книги одна за другой проваливаются в продаже. Для крупных издательств жанровое определение «стимпанк» — черная метка для книги. На ваш взгляд, в чем причина такой читательской реакции?

— Наверное, охранникам не интересен стимпанк. Он проигрывает соседям по книжной полке в магазине — увлекательным книжкам про «попаданцев»: когда какой-нибудь ветеран Чечни попадает в 1941 год, выручает красноармейцев, потом идет к Сталину, советует, пока не поздно, расстрелять Хрущева и пр. Впрочем, это позавчерашние сюжеты: теперь Сталин проваливается в наше время, восстанавливает СССР и мочит американцев, весь СССР попадает сюда или вся РФ — туда.

Народ, проигравший Холодную войну, никак не может смириться с этим поражением и ищет утешения. До стимпанка ли тут?

Насчет субкультуры — спорный вопрос. Есть много любителей устраивать фотосессию в «гоглах» и выкладывать ее в «Контакте». Но если я сделаю себе ирокез и с ним сфотографируюсь — стану ли я после этого панком? И люди в майках с Че Геварой не пойдут делать революцию в Боливию. Есть внешний антураж, он привлекателен, как портрет Че, но и только. У субкультуры должна быть своя идеология, свои гуру, свои культовые произведения. Ничего же этого нет.

Я не хочу сказать, что это — плохо. Меня самого впечатляет индустриальная эстетика, клепанные фермы мостов, кирпичные трубы заводов и часовые механизмы из бронзовых шестеренок. Но не думаю, что можно говорить о полноценной субкультуре.

— В последние месяцы среди писателей, в том числе фантастов, наметилась серьезная поляризация по политическим убеждениям. Как вы считаете, может ли это дать новый к развитию отечественной литературы — или наоборот, такой раскол губителен?

— Не было еще ни одного раскола, который был бы губителен для литературы. А вот объединения, в которых все душили друг друга, мы прекрасно знаем.

После Крыма власти, которые прежде пытались отбить у населения всякую охоту интересоваться политикой, сделали крутой разворот и стали воспитывать граждан в духе вполне определенного политического течения. И это отразилось на всех слоях общества. В том числе и писателях.

Но я не думаю, что на политическую злобу дня сегодня может быть написано что-нибудь стоящее. Все так однозначно поделено на черное и белое, что простора для творческой фантазии просто не остается. Все неизбежно будет сваливаться в очевидности, а что может быть хуже очевидностей?

Строго говоря, конечно, «Князь механический» является актуальным романом. Разные читатели находят в нем разные смыслы, порой даже те, которые я не закладывал. Созданный мир живет своей жизнью и это не может не радовать. Но для меня главным смыслом был вопрос покупки безопасности ценой свободы. Покупателем безопасности является народ, продавцом — власть. Но она — не производитель безопасности. И сама оказывается в зависимости от производителей. Эта зависимость очевидно плоха. И что будет, когда придет герой, имеющий целью ее разрушить.

Однако все-таки это не политические, а философские рассуждения. По крайней мере, в моем понимании.

© Антон Мухин, Василий Владимирский, 15.06.2014