…А между тем благая весть — всегда в разгар триумфа ада,
и это только так и есть, и только так всегда и надо!
Когда, казалось, нам велят — а может, сами захотели, —
спускаться глубже, глубже в ад по лестнице Страстной недели:
все силы тьмы сошлись на смотр, стесняться некого — а че там;
бежал Фома, отрекся Петр, Иуда занят пересчетом, —
но в мир бесцельного труда и опротивевшего блуда
вступает чудо лишь тогда, когда уже никак без чуда,
когда надежда ни одна не намекает нам, что живы,
и перспектива есть одна — отказ от всякой перспективы.

На всех углах твердят вопрос, осклабясь радостно, как звери:
«Уроды, где же ваш Христос?» А наш Христос пока в пещере,
в ночной тиши. От чуждых глаз его скрывает плащаница.
Он там, пока любой из нас не дрогнет и не усомнится
(не усомнится только тот глядящий пристально и строго
неколебимый идиот, что вообще не верит в Бога).

Земля безвидна и пуста. Ни милосердия, ни смысла.
На ней не может быть Христа, его и не было, приснился.
Сыскав сомнительный приют, не ожидая утешенья,
сидят апостолы, и пьют, и выясняют отношенья:
— Погибло все. Одни мечты. Тут сеять — только тратить зерна.
— Предатель ты.
— Подослан ты.
— Он был неправ.
— Неправ?!
— Бесспорно.
Он был неправ, а правы те. Не то, понятно и дитяти,
он вряд ли был бы на кресте, что он и сам предвидел, кстати.
Нас, дураков, попутал бес…Но тут приходит Магдалина
и говорит: «Воскрес! Воскрес! Он говорил, я говорила!»
И этот звонкий женский крик среди бессилия и злобы
раздастся в тот последний миг, когда еще чуть-чуть — и все бы.

Глядишь кругом — земля черна. Еще потерпим — и привыкнем.
И в воскресение зерна никто не верит, как Уитмен.
Нас окружает только месть, и празднословье, и опаска,
а если вдруг надежда есть — то это все еще не Пасха.
Провал не так еще глубок. Мы скатимся к осипшим песням
о том, что не воскреснет Бог, а мы подавно не воскреснем.
Он нас презрел, забыл, отверг, лишил и гнева, и заботы;
сперва прошел страстной четверг, потом безвременье субботы, —
и лишь тогда ударит свет, его увижу в этот день я:
не раньше, нет, не позже, нет, — в час отреченья и паденья.

Когда не десять и не сто, а миллион поверит бреду;
когда уже ничто, ничто не намекает на победу, —
ударит свет и все сожжет, и смерть отступится, оскалясь.
Вот Пасха. Вот ее сюжет. Христос воскрес.

А вы боялись.

Дмитрий БЫКОВ

А друзья... Они бывают и такие: приходят сами и не спрашивают