Хотел выложить материал в раздел "Статьи", но текст слишком большой и полностью не вмещается. Попытался втиснуть сюда - та же проблема. Поэтому разбиваю на две части и заранее прошу прощения за даблпостинг.
-------------------------------------------------
5 апреля 1973 года Роберта Хайнлайна пригласили выступить перед бригадой курсантов своей «альма матер» — Военно-морской академии США в Аннаполисе. Несмотря на то, что отрывок из этой речи уже выходил в 1991 году в журнале «Измерения», выступление полностью переведено впервые. Обращаем ваше внимание: перед нами не совсем литературное произведение, но тем не менее, это одна из немногих оставшихся возможностей познакомиться с новой работой любимого многими автора. Примечания переводчика к тексту указаны курсивом в скобках, мои примечания - в конце текста.

Фарватер (1)

Вступительную речь произносит курсант с шестью нашивками на рукаве. Общее содержание его речи: "...данный оратор явно не «Чужак в земле чужой»".

Мистер Хайнлайн: Благодарю Вас, командир бригады, и — «Как же здорово вернуться»!

Адмирал и миссис Мэк, леди и джентльмены, юные джентльмены-курсанты!

Давно уже я отклоняю все просьбы выступить…но когда меня пригласили в мою «альма матер», я согласился сразу же — и понял, что влип, потому что меня попросили поговорить о научной фантастике, её влиянии на американское общество и о моих впечатлениях о писательской жизни.

Но я никогда не обсуждаю свои произведения и ещё более неохотно говорю о работах моих коллег. Что до влияния литературы для размышления (speculative fiction. Хайнлайн, как и многое фантасты «золотого века», не любил термин «science fiction», предпочитая расшифровывать SF как «speculative fiction», т.е. «литература для размышления». Модное же ныне “sci-fi” в присутствии титанов вообще употреблять было небезопасно, оно расценивалось как оскорбление жанра), я нахожусь слишком близко к центру, чтобы судить обо всей картине. И какие впечатления могут быть у писателя о своей работе? Он же работает один, если не считать пишущую машинку!.. Ну, разве что землетрясение случится…

Так что посмотрим ещё, хотите ли вы обо всём этом слушать. Те, кто читал фантастику, поднимите руки, пожалуйста.

Ну, хорошо, о фантастике я, пожалуй, поговорю… но уж в конце-то вставлю пару словечек о том, о чём сам захочу.

Ну а теперь кто из вас читал какие-нибудь мои книги, ещё разок поднимите руки, пожалуйста.

Благодарю вас.

И ещё одно. Кто из вас хотел бы стать писателем и публиковаться? Я хотел бы снова увидеть ваши руки.

Да бросьте, ребята, давайте начистоту. После тридцати с лишним лет общения с публикой я могу сказать, что число кандидатов в писатели среди взрослого населения нашей страны — процентов пятьдесят, если не больше. Не может быть, чтобы в такой большой компании, где все к тому же взрослые и грамотные, оказалось так мало тех, кто хочет писать. Я могу вам в двух словах рассказать, как опубликоваться… но если вы стесняетесь признаться, что вам интересно писать и хотелось бы увидеть то, что вы написали, в печати, то зачем мне это нужно?

Попробуем ещё разок. Кому интересно писать и печататься? Для жалкого десятка я говорить не буду. Итак, посмотрим на ваши руки.

Что ж, на худой конец сойдёт. Все прочие могут быть свободны, поразмышляйте-ка о развороте в «Плейбое».

Как добиться успеха в писательском ремесле: пять правил:

Первое: Нужно писать!..

Второе: Нужно заканчивать то, что пишете.

Третье: Не нужно ничего переделывать, кроме как по прямому распоряжению редакции.

Четвёртое: Нужно продвигать работу на рынок.

Пятое: Нужно, чтобы работа оставалась на рынке до тех пор, пока не будет продана.

Это всё. Перед вами формула того, как наверняка опубликовать всё, что вашей душе угодно. Однако все её 5 пунктов выполняются настолько редко, что писательская профессия — это просто конфетка для тех, кто ей следует, хотя большинство профессиональных писателей отнюдь не умники, не мудрецы, да и творческими личностями их не назовёшь. Дело в том, что эти правила работают последовательно, а не параллельно. Если одно из них дало течь, то и всё ваше судно в беде, и ничего вы не напечатаете.

Посмотрим, как работают эти правила. Как я уже сказал, половина взрослого грамотного населения хочет писáть. То есть это примерно половина из ста миллионов. Итак, начнём с пятидесяти миллионов человек.

У девяти десятых из тех, кто говорит, что хочет писать, руки до этого никогда не дойдут. Остаётся пять миллионов.

Не более десятой части тех, кто начнёт писать, закончат начатое. То есть закончат полностью: откорректируют, напечатают через два интервала на одной стороне бумаги стандартного формата. Итак, остаётся максимум пятьсот тысяч.

Из тех, кто закончит рукопись, девять десятых не оставляют её в покое. Они начинают возиться с ней, переписывать, наводить блеск, изменять…и так пока не выжмут рукопись досуха или им самим не надоест. Осталось пятьдесят тысяч.

Большая часть выживших не отсылают рукописи в редакцию. Ну как же, а вдруг не примут, как жить дальше?! Писатели — все писатели, не исключая и старых израненных профессионалов. — чрезмерно влюблены в плоды своих умственных усилий. Получать отказ — это такая боль… лучше уж пускай их первенца волки разорвут! Посему они читают свои рукописи вслух супругам и многострадальным друзьям.

Выжило пять тысяч, которые реально выставили свои работы на рынок.

Итак, рукопись отправлена редактору — и возвращена с отказом…

Это крайне болезненный удар по самолюбию.

Обычный любитель бросает это дело незамедлительно. Он настолько обескуражен, что убирает рукопись в стол и забывает о ней.

Впрочем, он может и отослать её ещё разок. Второй отказ — штука ещё более тяжёлая, чем первый. Для того, чтобы отослать рукопись в третий раз, требуется настоящее упорство, и лишь горсточка смельчаков решается на четвёртую попытку. Ещё меньше продолжают отсылать свои работы до тех пор, пока их не купят.

А их купят. Обязательно купят. Если рукопись имеет хоть какие-нибудь достоинства, и автор не отступается, в конце концов её купят! Какой-нибудь редактор обнаружит, что последний срок выхода номера уже на носу, а заполнить пустые страницы всё ещё нечем. Он полезет в кучу вздора и вытащит рукопись, которая, как ему помнится, тоже была дрянью, но не совсем уж безнадёжной. Он перечитает её и подумает: «А что, если убрать эту ненужную первую страницу и начать прямо с действия… концовочку сделать пожёстче… выбросить на фиг все эти определения…вычеркнуть описание погоды…может и сойти! Пегги! Пощли-ка этому чуваку письмо по форме два, чтобы у меня было право резать рукопись, как мне понадобится. И добавь абзац о том, что мы хотели бы увидеть его другие работы, но объёмом не больше 4500 слов».

И так, наш подающий надежды стал издаваемым писателем ...и если он продолжал писáть столь же упрямо, как отсылал свою рукопись, у него найдётся ещё одна, которую тоже несколько раз возвращали, но которую, оказывается, можно урезать с семи тысяч слов до четырёх с половиной тысяч… ты смотри, а ведь сокращённая версия куда лучше читается! Так он познаёт самое главное правило в профессии писателя: любая рукопись становится лучше, если выжать из неё всю воду.

Последний из пяти индикаторов годности отсеял ещё девяносто процентов. Мы начали с пятидесяти миллионов; уцелело всего пятьсот.

Эти цифры не взяты с потолка. Несколько лет тому назад моё общество, «Лига американских писателей» (Authors League of America) провело опрос с целью найти всех профессиональных писателей. Мы обнаружили всего четыреста человек, которые заявили, что содержат себя и свои семьи исключительно на доходы от независимой писательской деятельности. У всех прочих основные источники дохода были иными.

Сделаем поправку на рост населения и на то, что некоторые писатели не попали в опрос (таких немного, именами истинных профессионалов обклеены все газетные киоски, так что спрятаться им не удастся). Итак, не более пятисот, и это как максимум.

При населении свыше 200 миллионов человек только пятьсот из них зарабатывают на жизнь писательским трудом. Меньше чем один на четыреста тысяч.

И всё же я сказал, что независимое писательство — это конфетка. Так оно и есть. Вам известна другая профессия, в которой ты сам себе начальник, которая не требует капиталовложений, где не нужно заботиться о служащих, укладываться в платёжную ведомость, просиживать на работе с девяти до пяти, где можно встречаться с общественностью где заблагорассудится и когда заблагорассудится, жить, где захочешь, одеваться как угодно, работать по три-четыре месяца в году, брать длинные-предлинные отпуска — и при этом иметь очень даже неплохие доходы?

И всё, что нужно для этого делать — это соблюдать правила. Все и каждое, всегда и всенепременно, год за годом — соблюдать эти правила.

Это значит работать, когда не хочется, хотя над вами и нет начальника, который приказал бы вам браться за дело. Это значит соблюдать правила, даже когда вас тошнит от длиннющей череды отказов, когда раскалывается голова и бурлит в желудке, а ваша жена считает вас дураком, потому что вы не ищете работу. Это означает не общаться с лучшими друзьями, когда вы пишете. Это означает приказывать жене и детям выйти вон из кабинета и больше носа туда не показывать! Это означает оскорблять людей, которые неспособны понять, что, когда вы пишете, вас нельзя прерывать — ни ради званых обедов, ни ради родов, ни даже ради Рождества! Это означает приобрести репутацию злобного брюзгливого эгоиста — и смириться с тем, что с этой славой вам придётся жить, хотя вам так хочется всем нравиться…а писателям очень хочется всем нравиться, иначе зачем же они так стараются дойти до читателей в своих книгах.

Вряд ли я уже убедил вас в том, что пять правил — это всё, что вам нужно, но это правила для всех, кто что-то производит и хочет продать плоды своего труда. Возьмём краснодеревщика, который делает мебель вручную. Он должен изготовить мебель и закончить каждый предмет. Он никогда не разобьёт готовый стул, потому что ему в голову пришла модель получше. Нет, он выставит этот стул на продажу, а новую модель применит в следующем изделии. Вот вам и правило «не переписывать».

Закончив стул, краснодеревщик ставит его на витрину и не убирает, пока его не купят. Если уж дела пойдут совсем плохо, он скинет цену и переставит стул в подвал, где хранятся уценённые товары. Писатель делает то же самое с рукописью, которую не получилось продать по хорошей цене: он ставит на неё свой специальный псевдоним для дешёвки и отправляет в какой-нибудь дешёвый журнальчик или издательство, коим несть числа... и слёз при этом не льёт; слова стоят столько, сколько за них заплатят — не больше, не меньше.

Начинающие обычно не верят в правило «не переписывать». Родился даже миф о том, что каждую рукопись, пригодную для продажи, нужно переписать как минимум один раз.

Полный бред!

Вы что, яичницу по второму разу жарите? Сносите только что возведённую стену? Или ломаете новый стул? Смех, да и только!

В основе глупого обычая переписывать лежит тайное убеждение в том, что вы сегодняшний умнее себя вчерашнего. НО ЭТО НЕ ТАК. Если вы хотите писать эффективно, то нужно сделать всё как положено с первого раза. Как и в любой другой работе!

При этом я не утверждаю, что рукопись не надо править и сокращать. Мало кто из писателей пишет без опечаток и ошибок — орфографических, синтаксических и грамматических. Большинству приходится исправлять подобные вещи и, что самое главное, вычёркивать лишнее и всякую болтовню. После этого рукопись нужно перепечатать аккуратности ради: перепечатать не значит переписать. Переписка означает новый подход, фундаментальное изменение формы.

Вот этого не делайте!

Единственный капитал писателя — это время. Нельзя позволить себе начать писать, если вы не знаете, что хотите сказать и каким образом хотите это сказать. Если с этим у вас худо, то вы тратите даром не бумагу, а свою незаменимую и резко ограниченную по времени жизнь.

Преподаватель английского, который требует от ученика переписать работу, насаждает самую худшую привычку, которая только может возникнуть при пользовании языком — неспособность правильно выразить свои мысли с первого раза. Если ученик, с которым обращаются подобным образом, гардемарин, то он может вырасти в офицера, неспособного написать письмо или рапорт без полудюжины черновиков. У военно-морских сил нет времени на подобную ерунду. Эффективное использование языка — один из необходимых инструментов профессии военного моряка. В боевых условиях оно может означать разницу между успехом и катастрофой.

Мой самый ценный предмет в этих стенах именовался «Умение писать приказы». Упор в нём делался на ясность. На уроках каждый курсант тащил билет с изложением ситуации и его должности — командующий оперативным соединением, капитан корабля, в общем, кто угодно. У него было несколько минут, чтобы обдумать задание, после чего от него требовалось написать на доске соответствующий приказ. А затем по бедняге открывали огонь со всех сторон. Никаких переписываний, никаких «вторых попыток» — если преподаватель или любой курсант из его группы нашёл благовидный предлог неправильно истолковать твой приказ, получай ноль, если нет — четвёрку. Промежуточных оценок не существовало.

Это был просто замечательный предмет!

Кажется, у меня ещё есть время ввернуть словцо о занятиях по «творческому мышлению в писательском труде».

И словцо это будет: «Нет!»

Творчеству нельзя научить. Можно изучить грамматику и правила словообразования; невозможно научить творческому мышлению, а любой, кто утверждает, что может это сделать, — просто мошенник. Никто никогда не учит творчески мыслящих художников, они неизменно учатся сами. Молодого художника можно обучить пользоваться инструментами его ремесла, научить его творить невозможно. Никто не учил Шекспира, Марка Твена и Эдгара Алана По — или, если уж на то пошло, Эрла Стэнли Гарднера или Рекса Стаута. И никто не научит вас.

Я пишу НФ не потому, что подсел не неё, ничего подобного. Я писал и продавал всякое — технические статьи, репортажи, сценарии к телефильмам, детективы, киносценарии, приключенческие рассказы, даже любовные истории для подростков от первого лица женского рода. Но обычно я пишу фантастику, потому что в ней я заработал больше. Я стал писателем не для того, чтобы просто увидеть своё имя на обложке, мне на это было наплевать, никаких литературных амбиций я не имел. Я хотел бы стать морским офицером, а стал писателем по необходимости. Мне нужны были деньги, чтобы заплатить по закладной, и я начал писать, чтобы заработать эти деньги. У меня были проблемы со здоровьем, я не мог получить постоянную работу, да и вообще с работой тогда было плоховато. Во время Великой Депрессии меня комиссовали с флота по болезни — в те времена юристы водили фуры с молоком, а дипломированные инженеры вкалывали дворниками.

Но плохое здоровье — невеликая помеха для писателя; важную работу он делает у себя в голове, а потом может прилечь и отдохнуть. Если он способен просидеть за машинкой по несколько часов в день несколько недель в году, то этого вполне достаточно. А если нанять машинистку, то можно и вообще из кровати не вылезать.

Чтобы стать писателем, не обязательно быть прикованным к постели, но многие писатели действительно инвалиды, а ещё больше становятся писателями из-за слабого здоровья или какого-то другого физического недостатка, который не даёт им возможности найти работу, требующую бóльшей физической активности. Г. Дж.Уэллс начал писать из-за туберкулёза лёгких, когда больше не мог работать учителем. Роберт Луис Стивенсон начинал как инженер, но хроническое заболевание заставило его начать блестящую литературную карьеру. Сирано де Бержерак — ну, тот, носатый, — один из множества военных, начавших писать после ранения, полученного в бою, и его роман «Путешествие на Луну» («La Voyage a la Lune») стал первым, в котором фантаст пишет о космическом корабле на ракетной тяге. Выпускник 1922 года был комиссован в одно время со мной и начал продавать морские рассказы. Другой, офицер, во время Первой мировой войны выслужившийся из матросов, был списан на берег из-за рака. За 5 лет, которые ему оставалось жить, он научился писать и продал около 60-ти фантастических рассказов, основанных на его опыте службы во флоте. Я знал одного инженера-строителя, который сломал себе спину во время сооружения моста через Золотые Ворота в Сан-Франциско и после этого стал писать приключенческие рассказы. Человек, у которого после полиомиелита отнялись обе ноги и рука, — но двумя пальцами правой руки он печатал по 70 слов чистовика в минуту. Моего однокашника списали по болезни сердца в чине гардемарина, и позднее он умер от сердечного приступа, но до этого тридцать лет зарабатывал себе на жизнь литературным трудом. Бут Таркингтон надиктовал некоторые из своих бестселлеров после того, как ослеп.

Вряд ли кому-то известен точный процент писателей, пришедших в литературу по таким причинам, но невозможность найти постоянную работу — огромный стимул для формирования привычек, необходимых для того, чтобы добиться успеха в писательском труде. А ещё это учит огромному уважению к читателям. Тот, кто в конце концов платит свои деньги, должен быть доволен, а то ведь новых заказов не последует. Писатель должен с этим смириться. Он продаёт предмет роскоши, который никто не обязан покупать.

Я всегда думаю об этом, как о конкуренции за деньги на пиво, это помогает мне не сворачивать с курса. Моя цель — чтобы то, что я пишу, было интереснее пива. Не стать великим, как Шекспир, не быть бессмертным, как Гомер — нет, просто убедить покупателя потратить деньги не на пиво, а на какую-нибудь мою книжку в бумажной обложке.

Я спрашиваю себя: «А тебе-то самому это интересно?» Если бы я сам увидел свою книжку в газетном киоске, стало бы мне интересно? Выложил бы я за неё свои денежки?

Или мне стало бы скучно?

И, если мне скучно, я не пишу эту книгу.

Но, что писать и как это писать — целиком и полностью ваше дело. Ваше и ничьё более.

Я в долгу перед моей женой за определение сюжета. «Слово «сюжет», — сказала она мне, — выдумали профессора английской литературы, чтобы описать то, что писатели и так делают».

Может, где-то и есть писатели, которые заранее строят сюжеты своих рассказов, но я таких не встречал. Конечно, писатель часто набрасывает то, что собирается написать. Этот набросок он может называть своим «сюжетом». Но я никогда не слышал о действующем писателе, которого бы беспокоился о таких штуках, как «трагический исход», «развязка», «мотив», «усложнение», «единство места, времени и действия» и прочей подобной чуши. Этот письменный набросок никогда не превращается в Прокрустово ложе, это просто невозможно. Когда персонажи оживают, когда писатель слышит их голоса, — они начинают жить собственной жизнью, как им самим угодно, не оставляя камня на камне от всех этих предварительных набросков.

Это происходит не только со мной; я десятки раз слышал то же самое от других писателей.

Вот вам пример. Несколько недель тому назад мы плыли на одном корабле с мисс Кэтрин Энн Портер, написавшей «Корабль дураков», роман, который в 3-4 раза толще большинства других. Я спросил мисс Портер, собиралась ли она писать такую огромную книгу.

Она ответила: «Боже мой, да нет, конечно! У меня был контракт на три романа по 20000 слов в каждом. Два я написала, а с третьим дело не пошло. В конце концов пришлось сообщить издателю, что я просто не могу выполнить этот контракт — ничего не поделаешь, герои жили своей жизнью».

Возвращаясь к НФ… Более 90% всей фантастики — халтура. Типичный пример закона Старджона: 90% всего на свете — халтура. Это, безусловно, относится к искусствам. Сами посмотрите: пьесы, кинофильмы, поэзия, музыка, скульптура, живопись, литература — почти всё это мусор.

И так было всегда. У каждого Бетховена, Микеланджело или Рембрандта было по доброй дюжине конкурентов, которые неплохо зарабатывали, но их работы не прошли испытание временем.

Всё вышесказанное относится и к фантастике. Г.Дж. Уэллс написал большинство своих фантастических произведений лет 75 тому назад, но их до сих пор читают. «Человек-невидимка», «Война миров», «Машина времени» есть в любой библиотеке, в книжных магазинах, зачастую даже в газетных киосках. А вот фантастические романы о Фрэнке Риде, выходившие в то же время и пользовавшиеся огромной популярностью — кто их сейчас читает? И кто вообще слышал о них? (Фрэнк Рид — мальчик-изобретатель, герой серии из 4-х романов, первый из которых был написан Харри Энтоном (Harry Enton) и опубликован в виде журнальной серии в 1876 году. Ещё большей популярностью пользовались романы о сыне героя, Фрэнке Риде-младшем, автором которых был Луис П. Сенаренс (Luis P.Senarens)

В сегодняшней фантастике наблюдается такой же разброс — от комиксов о Баке Роджерсе до романов, подобных «1984» Джорджа Оруэлла и «Прекрасному новому миру» Олдоса Хаксли.

А пусть те из вас, кто слышал о любой из этих книг — «1984» или «Прекрасном новом мире» — поднимите руки, пожалуйста.

Благодарю вас. А кто прочёл одну из них? Хорошо. А обе книги?

Спасибо. Наверное, духи мистера Оруэлла и мистера Хаксли сейчас довольны: одна из этих книг вышла в свет 25 лет тому назад, а другая — чуть больше сорока. Каждый год выходит в свет тридцать тысяч новых книг, даже бестселлеры пяти-десятилетней давности трудно вспомнить. Но две эти книги всё ещё свежи, всё ещё важны. Они заставляют нас задуматься, и мрачные предупреждения в каждой из них сегодня ещё более актуальны, чем в дни их первых публикаций.

И обе они допущены в анналы англоязычной литературы.

И обе они — твёрдая научная фантастика.

Так что же такое научная фантастика?

Это не пророчество. Как бы длинен ни был список вещей, которые сначала появились в книгах, а потом уже в физической реальности — радары, подводные лодки, телевидение, автомобили, танки, летательные аппараты, космические корабли, спутники связи, пересадка органов, огромные компьютеры, атомные бомбы, ядерная энергия…можете продолжить сами — научная фантастика не есть пророчество!

И это не фэнтэзи, хотя критики, ничего не понимающие в НФ, частенько их путают. Я не очерняю фэнтэзи; я люблю её и иногда даже пишу. Но фэнтэзи — это не научная фантастика.

Научная фантастика — это реалистическая литература. Она подобна документальным предсказаниям, которые делают, например, Гудзоновский институт, Римский клуб или «Рэнд Корпорэйшн». Они начинают с реального мира и пытаются экстраполировать вероятности нашей будущей истории.

Они задают себе вопросы типа «А что, если…?». А что, если атомное оружие появится у десятка нестабильных наций? А что, если мы потеряем Панамский канал? А что, если кто-то создаст абсолютное оружие, и оно попадёт в руки диктатора, безумного, как Гитлер? А что, если нас отрежут от ближневосточной нефти? А что, если Китай или Россия попытаются нанести друг другу превентивные удары?

Эти футурологи работают в командах, используя компьютеры и многое другое оборудование.

Серьёзный писатель-фантаст должен попробовать сделать то же самое — начать с реального мира и задать себе вопрос: «А что, если….»? Только он — не команда политологов, военных экспертов, физиков, демографов…он должен всё сделать сам, а потом превратить сценарий в рассказ или роман, интересный для читателя, для тысяч читателей. А иначе, как бы логично он ни экстраполировал настоящее в будущее, можно считать, что он провалился.

Для этого, то есть, для того, чтобы писать умную «литературу для размышления», фантаст должен начинать с прочного и обширного фундамента из фактов. Он должен отлично знать историю — всех стран, всех культур, древнюю и новейшую; географию — физическую, политическую и экономическую. Чтобы оживить эти факты, он должен как можно больше путешествовать по всем странам и континентам. Юриспруденция — он должен знать как можно больше о законах от табличек Хаммурапи, кодекса Юстиниана, Блэкстоуна (сэр Уильям Блэкстоун (1723 — 1780) — великий английский юрист. Широко известно его высказывание: «Пусть десять преступников избегнут наказания, но вместе с ними не пострадает один безвинный») и кодекса Наполеона до Женевской конвенции и народных судов в коммунистических странах. Он должен знать, в чём их отличие.

Литература, языки — человек, знающий только свой собственный язык, на самом деле не знает ни одного. Наука — он должен быть начитан во всех науках: биохимии, метеорологии, ядерной физике, описательной астрономии, космогонии и геогении, антропологии и многих других. Он должен знать философию науки, сущность научной методики, разницу между законами природы и общепринятой на данном этапе теорией. Математика — даже профессиональный математик не может знать всё новое в этой науке, и тем не менее серьёзный писатель-фантаст должен быть «на ты» с языком науки, математикой, чтобы для него не были абракадаброй ни доказательство Гёделя, ни методы статистического анализа, ни Булева алгебра, ни многомерная неэвклидова геометрия.

Техника и технология — нельзя разумно спрогнозировать будущее, если не знаешь современные технологии.

Человека, которого я сейчас описываю, не существует. Я дал определение Человека Возрождения, который превратил всю сферу человеческих знаний в своё личное поле деятельности. Но такое давно уже невозможно. По самым консервативным оценкам, количество только новых технологий удваивается каждые десять лет, и это началось как минимум со Второй мировой войны. Никто не может совладать с этим потоком информации.

Так что же удивительного в том, что девяносто процентов всей научной фантастики — халтура?

Или в том, что уважаемые современные романисты, решив попробовать себя в НФ, почти всегда садятся в лужу из-за собственного невежества?

Удивительно то, что какой-то маленький процент научно-фантастических произведений — не халтура.

На самом деле ситуация не столь безнадёжна. Человек, который почти всё время учится, может попытаться справиться с огромными массивами знаний, которые должны служить фундаментом для умной научной фантастики. Но он должен любить учиться — всегда и всему. Ему скучно играть в карты, он включает телевизор, только когда идёт передача, которою ему нужно посмотреть, а в кино он ходит раз в год по обещанию, но «Стандартный справочник Маркса для инженеров-механиков» (издаётся в США с 1916 года, объём последнего издания свыше полутора тысяч страниц!) для него увлекательное чтение, а «Всемирный Альманах» (популярное ежегодное справочное издание, содержащее информацию самого различного характера, в том числе о политике, истории, спорте, наградах и призах, важнейших событиях года, статистические данные, справки о государствах, городах и штатах США, хронологию всемирной истории и др.) так и просто приводит в восторг.

Я был знаком почти со всеми лучшими фантастами нашего столетия. Все они без исключения отличались ненасытным любопытством ко всему на свете. Например, один из них (кстати, он жив и пишет, я слушал его лекцию несколько недель тому назад) будучи ещё студентом, прочёл Британскую Энциклопедию от корки до корки…а потом ещё раз, когда писал докторскую диссертацию. Вот это меня действительно удивило: память у человека такая, что ему редко приходится что-то перечитывать.

А в свободное время он зарабатывал себе на жизнь, фантастику писал.

Неудивительно, что фантастика этого человека всегда разумна и имеет прочные корни в реальности, сколь бы дикими не казалась его допущения.

Если вы хотите писать, а ваше любопытство ненасытно — что ж, возможно, вам следует заняться научной фантастикой.

У НФ действительно есть одно преимущество перед всеми другими видами литературы: она и только она старается совладать с реальными проблемами нашего быстро меняющегося и опасного мира. Вся прочая литература даже и не пытается. В нашем сложном мире наука, научный метод и последствия его применения — это основы всего, что делает человечество, и они определяют цели, к которым оно движется. Если мы взорвём себя, то это произойдёт из-за неправильного использования науки; если мы сможем избежать взрыва, то сделаем это, разумно применяя науку. НФ — единственная форма художественной литературы, которая считается с этой силой, определяющей наши жизни и наше будущее. Прочие виды литературы, если вообще замечают науку, то просто осуждают её — весьма модное отношение в сегодняшней анти-интеллектуальной атмосфере. Однако заламывание рук никак не поможет нам выбраться из нынешнего бардака.

Время поджимает. Я оставляю вам одно-единственное категорическое предсказание в стиле научной фантастики. Как и любые сценарии, мой имеет предпосылки, то есть переменные, которые рассматриваются как константы. Первая из них: чтобы предсказание сработало, необходимо, чтобы Третьей мировой войны не было достаточно долго — десять, двадцать, тридцать лет…плюс вторая предпосылка: человечество не отыщет какой-либо другой способ вляпаться в окончательную катастрофу.