[size=20]Хонрик смотрел на этих двоих, и они ему не нравились. Ни толстый рыжий котяра, важно расхаживающий на задних лапах по его библиотеке, как профессор по кафедре, ни ския, стоящая у окна почти неподвижно. От пришельцев сквозило опасностью, напряженностью, бедой. И Хонрику было неуютно. Бэлза остановился перед его столом и пару раз выпустил когти, с интересом их разглядывая. Когтищи были огромные, загнутые, как сабли, и казались металлическими в свете меркнувшего дня. - Эх ногтишки подточить негде, - урий вздохнул. – Ты и на меня скуку навеяла… Почти, как Алексис. А я на охоту хочу! Хонрик вздрогнул. Перо в его руке черкнуло по бумаге, загубив три строчки. Животное такого размера, крупнее теленка, косматое, клыкастое и свирепое вполне способно одолеть кабана, а кроликов и куропаток разорвать надвое. Историк невольно поджал ноги под стул, половицы скрипнули. Ския повернулась на звук. - Ну так удиви меня, - произнесла она, улыбаясь, - порази в самое сердце! Бэлза развел лапы. - Легко! Пошли! И ты, вир Хонрик! – вспомнил он про библиотекаря. Старик сглотнул и медленно поднялся. Они шли на запад по длинным коридорам в сторону Старого замка – той древней части дворца, которая сохранилась ещё со времен первой Леймской кампании. А это было пять веков назад. С тех пор замок несколько раз перестраивался. Очередной Ас на троне менял его облик. Дед сегодняшнего конунга начал рыть ров вокруг Угловой башни и Летней галереи, но продвинулся на пару десятков шагов, отец нынешнего конунга все благополучно засыпал и разбил клумбы. Туда они и добрались. Из огромных арочных окон Летней галереи был прекрасно виден сад Нильса. Витражи давно исчезли. В рамах стояло обычное прозрачное стекло, и свет заходящего солнца беспрепятственно проникал сквозь окна, пронизывая длинными лучами воздух галереи. На единственной стене висели портреты, между ними на низких постаментах располагались статуи. Десятки экспонатов. Конунги и эдвирии Этилейма молча смотрели на потухающий день. Аливэл прошла вперед, Хонрик двинулся за ней, но котяра остановил его движением лапы. И она отправилась одна, в тишине, медленно подходя к каждой картине. В тяжелых темных рамах были вправлены медальоны, которые называли изображаемого. Портреты написаны с человеческий рост, статуи изготовлены почти в натуральную величину, а некоторые из них были разукрашены, и ския казалась гостьей в сонме неподвижных хозяев. Аливэл шла все дальше, все более ускоряясь, позы ее стали более сутулыми (она то наклонялась, то поднималась на цыпочках), а движения нервными. И Хонрик понял, чем хвостатый урий захотел удивить подругу. На первых портретах были последние конунги Этилейма – Нильс и Белиус – между ними была Алиен – жена Нильса и мать Бела, затем шли его прадед, прабабка, и уже те, кого Хонрик не помнил даже ребенком. Чем дальше по галерее, тем все более плоским и схематичным было письмо, а надписи более заковыристыми. Терялась индивидуальность черт. Самые древние портреты стерлись, потемнели, но все же среди покойных конунгов угадывались одинаковые черты. Нильс был гладко выбрит, корона обрамляла его золотистый ежик на голове, а на лице читалась усталость. Белиус, наоборот, выглядел свирепо, косматая борода, растрепанные вихры, прадед – Нилас – суров и аскетичен - в простых одеяниях, стоял у окна в Летней галерее, поджав губы… И дальше, дальше… 47 конунгов Этилейма и их жен. Все светловолосы и светлоглазы. Кто-то был стар, а кто-то юн. Кто-то обрюзг, кто-то худосочен, как Нильс. И все же, все же… Это бросалось в глаза почти сразу. Эдвирии Этилейма были разными женщинами, а вот конунги, если отбросить возраст, прическу, атрибутику эпохи, то со всех портретов и со всех статуй на Хонрика и его спутников смотрел один и тот же человек. Аливэл открыла рот, глаза ее были расширены до невозможного. Старик почти осязал немой вопрос. Котище ухмылялся. - Как? Почему? Это же Бел! – воскликнула ския. Бэлза довольно прищурился. Проницательный Хонрик догадался, что именно за этим его и позвали в галерею Предков. - Вирия Аливэл, - быстро начал он, но запнулся. Его никто не перебил, и историк продолжил, - Все мужи рода Ас – а девы в нем не рождаются, – имеют выдающуюся схожесть друг с другом. Великий вир Бел, который восседает ныне на троне своих предков, полностью унаследовал все черты своей благородной семьи. Его отец, конунг Нильс, которому я так же имел счастье служить, был точно таким же, как и его дед, конунг Белиус Завоеватель, при котором я приступил к своему ремеслу, как и его пращур, Нилас Верный, которого я видел совсем мальчишкой… - Сколько тебе лет, вир Хонрик? – процедил урий. Библиотекарю послышалась издевка, и он ответил, скромно смотря на скию, совсем проигнорировав животное. - 86. Почти… - А сколько лет династии Ас? – спросила вирия. – Тоесть, той её части, которая здесь… - 1000 лет! – хмыкнул котище. – Считать не умеешь? Тут подписано все для дураков! Наглая рыжая морда явно наслаждалась моментом. - Как?! – не унималась ския. Хонрик пожал плечами. - Существуют легенды… - его сухой тон как будто полоснул воздух, глаза буравили урия, а тот чесал брюхо, - что Ас являются потомками рода Асгардов, либо весь род зачарован древними колдунами, либо… - Короче, непонятно ничего! И хватит на сегодня! У меня в животе урчит! – животное хмыкнуло и направилось к выходу.
Она не пошла с Бэлзой. Сожрать утку он прекрасно сможет в компании Алексиса. А вот найти Бела стоило. И ския добилась цели в своей комнате. Конунг сидел в кресле у потухшего камина напротив окна. И сине-розовые сумерки входили в спальню. Он был сухощав, изящен, среднего роста, очень молод и красив. Бел повернул лицо к двери. Почти прямые брови, короткие, слегка вьющиеся волосы, чистый подбородок, симметричные губы, маленькая горбинка на носу, родинка ниже правой мочки. Удивительная способность улыбаться одними глазами. Аливэл прошла мимо и села на кушетку. - Я тебя искала, - только и произнесла она. - Я тебя тоже. В голове у нее роились мысли. Ей было неспокойно, но виду она не подала. Сотню раз она сегодня смотрела на это лицо, изучала каждый нюанс, каждую морщинку, каждую тень под глазами. И вот словно статуя из Летней галереи решила прогуляться до ее комнаты. - Зачем? – это спросил он. У него еще не было ни морщин, ни теней под глазами. Ему был 21. Он только забрал свой престол, только разделался с врагами, только сжег труп Му и заключил дядю под стражу. А кроме этого, нечего было писать Хонрику в своей летописи. - Бэлза водил меня сегодня в галерею Предков. Твоих предков, - для чего-то подчеркнула она. Бел слегка поднял брови. - Ты заинтересовалась. Это не вопрос – утверждение. Бел ровен, очень ровен. Ни интонации, ни небрежности в позе. - А тебе разве не интересно? – в ней вскипала раздражительность. – Совсем? 1000 лет. Разные матери. Разные характеры. Разные судьбы. Но одна внешность. Кровь Асгард? Асгарды были другими – полубогами. А вы люди. А что, если Кристалл так влияет на вас. Но 1000 лет! Как? Я не понимаю. Бел слушал ее, казалось, внимательно. Она замолчала и перевела дух. Солнце совсем скрылось за горизонтом и в комнате стало неуютно. Бел зажег лампу на каминной полке, и жидкий полумрак отошел в углы. Ранняя осень в Мидгарде, теплый воздух, ещё густая зелень за распахнутым окном, спокойствие и запахи цветов… Да что тебе нужно, ския? Что? Конунг вернулся в кресло. - У меня нет ответов на твои вопросы, Лив, - наконец сказал он. – Я занят, к сожалению, налогом на землю. Почувствуй себя нелепо! Аливэл закатила глаза. - Ладно. Проехали. Что тебе нужно, Великий вир? - Твой мир больше моего, Лив. Но я отвечаю за свой кусок мира. И у меня трое пришельцев. Алексис стал моим Хранителем. Мы связаны друг с другом. И я вынужден ему доверять. «Хм! Если ты вообще способен кому-либо доверять…» Аливэл посмотрела на свои руки в тонких перчатках. Шрамы спрятаны под тонким шелком. Грубые, уродующие ее длинные пальцы, рубцы. Она тоже почти никому не верит.[size=20] Доверяй перу!
А хорошо написано, мне понравилось. Видно, что мир там интересный, что-то фантастическое на основе фольклора. Правда, многое пока непонятно, но интрига уже видна. А кто такая "ския"? И это, вам тапочки кидать, или ну его?)) Пара мест смутила немного. Пы.Сы. Там коды продублировались, чтоль. Мы все стукнутые, так что фофиг (с) Арько
Кот размером с телёнка? Это чудо массивнее тигра получается, да ещё на задних лапах, да ещё и наглое... Надеюсь, ему будет отведена роль, соответствующая размерам ) В целом, прочитал с интересом, тока не закончено ж, надо хоть до главы дотянуть. Ну и тапок тут прилично )
[size=18]Конунг сидел в кресле у потухшего камина напротив окна. И сине-розовые сумерки входили в спальню. Он был сухощав, изящен, среднего роста, очень молод и красив. Бел повернул лицо к двери. Почти прямые брови, короткие, слегка вьющиеся волосы, чистый подбородок, симметричные губы, маленькая горбинка на носу, родинка ниже правой мочки. Удивительная способность улыбаться одними глазами. Аливэл прошла мимо и села на кушетку. - Я тебя искала, - только и произнесла она. - Я тебя тоже. В голове у нее роились мысли. Ей было неспокойно, но виду она не подала. Сотню раз она сегодня смотрела на это лицо, изучала каждый нюанс, каждую морщинку, каждую тень под глазами. И вот словно статуя из Летней галереи решила прогуляться до ее комнаты. - Зачем? – это спросил он. У него еще не было ни морщин, ни теней под глазами. Ему был 21. Он только забрал свой престол, только разделался с врагами, только сжег труп Му и заключил дядю под стражу. А кроме этого, нечего было писать Хонрику в своей летописи. - Бэлза водил меня сегодня в галерею Предков. Твоих предков, - для чего-то подчеркнула она. Бел слегка поднял брови. - Ты заинтересовалась. Это не вопрос – утверждение. Бел ровен, очень ровен. Ни интонации, ни небрежности в позе. - А тебе разве не интересно? – в ней вскипала раздражительность. – Совсем? 1000 лет. Разные матери. Разные характеры. Разные судьбы. Но одна внешность. Кровь Асгард? Асгарды были другими – полубогами. А вы люди. А что, если Кристалл так влияет на вас. Но 1000 лет! Как? Я не понимаю. Бел слушал ее, казалось, внимательно. Она замолчала и перевела дух. Солнце совсем скрылось за горизонтом и в комнате стало неуютно. Бел зажег лампу на каминной полке, и жидкий полумрак отошел в углы. Ранняя осень в Мидгарде, теплый воздух, ещё густая зелень за распахнутым окном, спокойствие и запахи цветов… Да что тебе нужно, ския? Что? Конунг вернулся в кресло. - У меня нет ответов на твои вопросы, Лив, - наконец сказал он. – Я занят, к сожалению, налогом на землю. Почувствуй себя нелепо! Аливэл закатила глаза. - Ладно. Проехали. Что тебе нужно, Великий вир? - Твой мир больше моего, Лив. Но я отвечаю за свой кусок мира. И у меня трое пришельцев. Алексис стал моим Хранителем. Мы связаны друг с другом. И я вынужден ему доверять. «Хм! Если ты вообще способен кому-либо доверять…» Аливэл посмотрела на свои руки в тонких перчатках. Шрамы спрятаны под тонким шелком. Грубые, уродующие ее длинные пальцы, рубцы. Она тоже почти никому не верит. - Алексис ручается за тебя и урия. – продолжал Бел. – Но мне нужно знать больше. Вы планируете уйти или остаться? Аливэл пожала плечами. - Мне идти некуда. За Бэлзу я говорить не могу. - Я позволю вам остаться. Если прокормлю. Он опять улыбался одними глазами. Аливэл ярко представила картину уриевой трапезы. Три огромные растерзанные утки. Пустая бутыль из-под пива. Отрыжка и набитое мохнатое брюхо. И субтильный Алексис, ковыряющий вилкой салат. - Все урии так много едят? - Ну такого прожорливого я вижу впервые! - А много уриев в Междумирье? - Много. И не меньше в мирах. Альв тоже много. - А ский? - А вот скиев мало. - Почему? Казалось бы, простой вопрос. Очевидный. Но даже мысли о происхождении скиев вызывало ощущение того, как будто в открытом сердце ковыряются ржавым ножом. Она прижала колени к груди и скрестила руки. Защитная поза. Ну да ладно. Он сам спросил. Длинный подол скрывал ее ноги, показывая только носки туфлей. Бел ждал. - Скии рождаются от связи людей и альв. Не то, чтобы это запрещено, но не приветствуется. И не важно, кем является человек – отцом или матерью. Скии – полукровки. И их рождение – это всегда сюрприз. Заранее нельзя определить с какими способностями появится на свет ребенок. Будет ли в нем больше человеческого или альвовского, магического по-простому. Такого родства приличные альвы стараются избегать. Бел кивнул. - Бастарды. - Да. Изгои. Иногда скии живут обычной человеческой жизнью в одном из людских миров. Но все же смешанная кровь дает о себе знать. Простой портной может мучится галлюцинациями, снами наяву и не знать, что это видения грядущего. Кузнец может обладать феноменальной прыгучестью. Трубадур может обладать сглазом. Да, много всего! - У Алексиса - физическая сила, у тебя – целительство. - Угу, - она посмотрела на сомкнутые руки, - было. - Больше не вернется? - Нет. Шанс один на тысячу. Даже на десять тысяч. Да и хватит с меня. Бел промолчал. Дурацкое синее платье – дамы в Мидгарде носят такие – подол путается в ногах, ужасные перчатки: они были сшиты прекрасно, впору, но от этого злили еще больше. Ее нарядили как придворную даму. За ней ухаживали. А она теперь никто. Пшик! К глазам подступили слезы. Она спрятала лицо, окунув пальцы в волосы. - Мне жаль. Ския закрыла глаза. В его голосе было тепло. Да, он искренен. Платье, перчатки, просторная комната с балконом. Бел действительно сочувствовал. Он подошел к ней, опустился на колени. От него пахло свежестью, немного гибискусом. Она подняла голову. Щеки были сухими. - Мне тоже жаль, Бел. У меня нет своего места. Даже банде Хранителей без дара я не нужна. - Сними перчатки. Передо мной не нужно. И он снял их сам без всякого сопротивления, отшвырнув на пол. После примочек, мазей, порошков краснота ушла. Остались келоидные рубцы. Которые он поцеловал. Аливэл улыбнулась. И поцеловала конунга в ответ. В лоб, как милого котенка или щенка. Бел на секунду замер. А в следующее мгновение опрокинул ее на кушетку, набросившись сверху. Она обняла его, как умела. Их губы наконец встретились. И это было сладко, приятно и горячо. Он целовал ее шею, но получалось в воротник, глухой воротник – стойка. - Как это? – он поморщился, разглядывая ее платье. – Как это расстегивается? Аливэл рассмеялась. - Сейчас покажу.[size=18] Доверяй перу!
Звездное небо над нами… и так хочется перемен. Вот бы забраться на крышу и стоять прямо под ними – далекими и ласковыми светящимися точками в перевернутом ковше синего Космоса. Но и из окна они тоже хороши, благо ставни открытые почти под карнизом. Ветер из пропасти ночи свежий, как горный, но мягче, теплее, и темнота за окном такая нестрашная, майская. Рыжий кот Бэлза сегодня в духе. У сна уже украдены часы, и они с Анатэлом пялятся в распахнутый прямоугольник, наслаждаясь своим кусочком неба. У Бэлзы огромные мохнатые лапы и навыки профессионального пройдохи. У Тэла – почти ничего, кроме этого странного существования между мирами и нечеловеческого непоправимого одиночества. Он, как псих на вечной терапии, без связей с жизнью, законсервированный в душевной летаргии. И ему не хочется на крышу, но смотреть в окно с усилием он может. Бедный Бэлза тормошит его, волнует, отогревает заботой, и иногда Тэл отзывается. В углу между стеною и изголовьем кровати сжавшийся в комок, страшно худой, навеки испуганный, останки человека, он сидел на полу с поджатыми коленями и глядел не моргая в мир. Рядом с ним, вальяжно развалившись косматой тушей, мурлыкал кот. - А мне селедки не охота, - булькающим баритоном напевал урий, - и огурцов малосольных, и пива. Нам, батенька, паштет говяжий подавайте да бараний бок. Нам Ваши вегетарианские штучки не подходят, ибо кошачьи – хищники. Ассортимент должен соответствовать, а то так дело дойдет до укропа и овощного супа. Нет, батенька, Вы тушеночки на худой конец просите. Тень Анатэла отзывалась после длинной паузы. Кошачий охотник успевал насчитывать три падучих метеорита. Или дело было в том, что ночь выдалась урожайная? - Не угодишь… Сам вели Анне мясо подавать, - слабым, но приятным голосом вдруг отвечал больной. Бэлза видел, как на маскообразном лице шевелились только губы. Беседующие были вдосталь осыпаны звездным снегом, даже наглая яркость кота отступала от матовости света и синевы за окном. «Хорошо, что сегодня ясная погода,» - подумал расстроенный нянька. Когда ненастье, Тэл тревожится, теряется и, забившись под кровать, замирает, вконец захлопнувшись в неприступном чертоге тоски. Тогда он почти перестает жить и, Бэлзе иногда кажется, дышать. За шесть лет они привыкли друг к другу, притерлись, совместили привычки и были неразлучны почти всегда. Но когда Анатэла замуровывал очередной приступ, нянька позволял себе гулять в одиночестве по саду. Такой в бессонном раздумье, обозленный, уставший и постаревший, он бродил часами, а потом сидел у ног больного или грел его руки, щекотал свалявшимся хвостом ноздри, гладил русую голову. А провалившийся в глубь, в неразгаданный кошмар, полумертвец сворачивался улиткой, пряча лицо в ладонях, и в особенно глухие ночные часы протяжно, невыносимо тяжело, хоть и совсем тихо, постанывал. Даже утробно храпящая внизу Анна просыпалась. Она ели слышала давящие на сердце звуки, но в груди появлялись бухающие, пропадающие удары. Боль разливалась от сердца в левую руку, её парализовало. Кухарка от страха переставала слышать в тишине свое дыхание, обостренный слух сосредотачивался на приглушенных стонах наверху. Кое-как трое доживали до утра. Анна, тяжеловесная нестарая женщина, поднималась раньше, мокрая от слез, и спешила сбежать из спальни, из дома в сад, на двор, полола грядки и кормила пестрых кур. К тому времени, когда Бэлза спускался за завтраком, она почти отходила от ночной каторги. Оба связанные с тяжелобольным, за шесть лет проведенные бок обок не научились говорить о черных приступах, нарочно избегали этой темы, переживая страдания поодиночке. - Укроп хороший в этом году растет, вир, и клубника не плоше, - обыкновенно бормотала Анна, перевязывая пучок зелени для сушки, - На обед-то курицу рубить? – резко спрашивала она, когда Бэлза поворачивался спиной к ней, чтобы уйти. Мохнатая нянька вздрагивал всегда неожиданно, врезаясь когтями в полный поднос. - Рубить, Анночка. И как мог скорее драпал наверх, каждый раз распахивая двери комнаты с надеждой. В семи случаях из восьми ожидания его обманывались. Снова раздосадованный, он ставил поднос на пол, перед кроватью Тэла и упрямо-медленно принимался жевать пищу. Аппетит у охотника всегда оставался отменным. В принципе, еда была его единственным удовольствием.
Чара гостила у них неделями, но за шесть лет всего пять раз. Это время для Бэлзы и Анны сохранилось в воспоминаниях окрашенным яркими карнавальными тонами. Она привносила суету, гогот, топанье стальных набоек в прихожей, запах жженых волос и табака, невероятно дурного и вредного сорта, в их размеренное болото. Она ломала без зазрения их распорядок, путала сон, мешала окучиванию картошки и обрезанию малиновых кустов. Зато с удовольствием ощипывала куриц, рубила дрова и плескалась в купальне. Казалось, река выходила из берегов, когда она погружалась в нее с разбега и дикарским улюлюканьем. Бэлза, как кот, не любил открытых водоемов и тем более не приветствовал плавание в них. Но полуголая Чара тащила его за хвост и швыряла в ледяную серебряную воду. Упитанному хищнику приходилось грести и барахтаться до берега, но как джентльмен, он не мог себе позволить царапаться и кусаться даму. Да и физической силы у гостьи было немерено. За обильным обедом они говорили, конечно, о бесконечной схватке Хранителей и Ловцов. Эта тема для Чары всегда была злободневной, и голод после купания ее поражал звериный. Они быстро сметали все кушанья Аннушки, расстаравшейся для гостьи, и долго сидели за столом с опорожненной грязной посудой. Отчего-то Чара прикипела к одному Светлому, который несколько переходя границы симпатизировал Хранителям. Бэлза никогда не был приверженцем Светлых, часто не понимал их мотивов, а поведение ставило в тупик и вызывало сарказм. По мнению няньки, слишком часто Светлые оставались в стороне или быстренько умывали руки, когда начиналась настоящая заварушка, и оставляли разбираться с Ловцами таких рядовых Хранителей, как он и Чара. Все-таки Светлые лучше, чем шваль наподобие Сафика. Никогда и ни за что Хранитель Бэлза не простит Могучему того, что творится в его жизни каждый день. И отомстит.
- 2 -
Как-то весной в окно их домика постучали. Это было года два тому назад. Свалилась, как снег на голову, зеленоглазая пиратка и на тот раз с новым персонажем. Ския Аливэл. Бэлза, хитрюга, сощурился, пораскинул мозгами и угадал. Чара, естественно, решила ее завербовать в нестройные ряды Хранителей, но вначале устроить проверку на вшивость в своей бесцеремонной манере. Плюхнуть в омут. Бэлза, мохнатый хищник, обладал проницательностью и неким пророческим даром и у него, как у кошки, было 9 жизней. Нянька почувствовал в ней потенциал. Ския оказалась лекарем. К присутствию Анатэла она отнеслась равнодушно. Бэлза не решился ввести ее в их компанию. Его подопечный лишь недавно отошел от рецидива, и нянька боялся толкнуть его новым общением в пропасть. - Я знаю, - сказала ския, когда они пили пиво на веранде, - знаю, что Вам очень тяжело. Но, судя по всему, Анатэл стоит того… - Любой стоит, если он не проклятый Ловец, - процедила сквозь зубы Чара, напряженная, как дикая кошка перед прыжком. - Я не стал бы этого делать ни для кого больше, - хмыкнул урий. На него ухом села большая, круглобокая муха. Он ловко смял ее лапой, посмотрел внимательно и бросил на стол. Муха продолжала, как перевернутый велосипедист, копошиться конечностями в воздухе. У нее было блестящее, как бензиновая пленка в луже, брюшко. - Я не милосерден, я не христианин. Но Анатэл для меня представляет чрезвычайную ценность. - Какую? – пиратка метнула на него подозрительный взгляд. - Я ему благодарен. Можешь назвать так. Человеком - он был достоин. Но противоречив. Простота мне надоела еще 20 лет назад, когда я спасал от урагана в Гиблых землях Белиуса Аса. Он родился мужланом и охотником. Охотником за всеми привкусами и послевкусиями на свете. Эта «полная» однонаправленная жизнь, насыщенная плотскими потребностями мне приелась. Я заскучал и все на более долгий срок оставлял Этилейм. - Что за Этилейм? – спросила ския, пригубив светлое пиво. На губах осталась легкая горечь. На веранде, на дышащим влагой пустынном пляже, где тучи и песок были одного цементно-коричневого цвета, с ослепительной лазурью неба и серебром реки, среди соратников (как она начала их осторожно про себя называть) скии было хорошо. Рассказ Хранителя ее заинтересовал. Хозяина тоже увлекло повествование. Он с удовольствием грелся в щедрых лучах, когда дневное светило вылезало из-под ватной тучи. Некоторые волоски в его шубе горели золотыми нитями. - Этилейм, - сказал он, забросив одну заднюю лапу на другую, - это мир на востоке, не очень большой, не очень важный. Одним словом, периферийный. Но там есть очень милые жители – мунины и некоторые милые люди. Государственное устройство довольно интересное, но не в этом дело… Короче, я побродил-погулял по мирозданию, длительное время вообще не выбирался из Междумирья, если б пробыл там дольше, то сошел бы с ума, и решил, что не стану оседать нигде. Кочевой дух будоражил мозг, азарт кипятил кровь… Ох как я играл с чертями в рулетку в одном притоне в Рио-де-Жанейро!.. А Белиус тем временем погиб от очередного приступа своей странной болезни. Его местный Хранитель, вроде кудесника-ремесленника, мунин, справиться, конечно, не смог. А потом вообще свихнулся на закулисной игре и какой-то разновидности язычества, вроде той, которой потчует население Сафик в своем Пионе. При упоминании Могучего в наглых глазах Чары зажглись два горнила, но внешне она оставалась неподвижной, даже расслабленной в своем плетеном кресле. За глиняным кувшином с пивом, что возвышался в центре стола, Аливэл видела только профиль ее лица и побелевшие от сжатия кулаки. - Я не особо скорбел, - как ни в чем не бывало продолжал Бэлза, - К Белиусу я никогда не привязывался. И этот случай воспринял, как собственную халатность, так сказать, профнепригодность. Аливэл изумленно выпучила глаза, но никакого самобичевания в словах Хранителя не слышалось, только ирония и скупость. От романтических иллюзий по поводу высокой миссии и жертвенного алтаря Бэлза избавился давно и бесповоротно. Чара хотела, чтобы она услышала его описание их жизни Хранителей. - А Кристалл? Бэлза с помощью небогатой кошачьей мимики изобразил педагогическую улыбку. Впрочем, получилось выразительно. - Белиусу он дал только неуёмную жажду жизни и все-таки довольно долгий срок этой жизни при неплохом здоровье. После исхода к праотцам, Кристалл достался его внуку, который родился через четыре года. Мальчик стал довольно незаурядным. Хотя я больше никогда не возвращался в Этилейм и окончательно отстал от его жизни. Главное, что я повстречался с Алексисом Веллинханом, а он по происхождению этилиц, то есть с юго-востока Этилейма, но уж эти тонкости я узнал много позже.
Не, ну тут чё-то совсем перебор домашней обуви, надо разбираться...
Цитатаryt ()
благо ставни открытые почти под карнизом
ставни открыты? И как это - под карнизом?
Цитатаryt ()
Ветер из пропасти ночи свежий, как горный, но мягче, теплее, и темнота за окном такая нестрашная, майская.
Ветер из пропасти ночи что? нужен глагол, как по мне. Пропасть ночи это скорее страшная штука, т.к. пропасть страшная однозначно, а ночь может быть страшной. в том же предложении темнота нестрашная, майская. Получилось противоречие. Надо либо пропасть убирать, либо нестрашность.
Цитатаryt ()
Рыжий кот Бэлза сегодня в духе.
В духе, без "не", используется как сравнение - в духе времени. А для описания настроения не используется. Если вы хотели именно на это сыграть - не используется, а я использую - то для этого, ИМХО, должны быть соответствующие обстоятельства, например, шутейное описание.
Цитатаryt ()
Он, как псих на вечной терапии, без связей с жизнью, законсервированный в душевной летаргии.
Ваш мир, пока, напоминает скорее фэнтезийное средневековье: конунг, перо для письма, глиняные кружки. Потому современные выражения (псих, терапия, законсервированный) надо заменить. Либо хоть пару слов добавить о том, что, к примеру, Бэлза, побывал в техногенной цивилизации и имеет соответствующий опыт.
Цитатаryt ()
И ему не хочется на крышу, но смотреть в окно с усилием он может.
Какое на окне усилие?
Цитатаryt ()
Бедный Бэлза
Определение не подходит к характеру пройдохи, лучше убрать.
Цитатаryt ()
В углу между стеною и изголовьем кровати сжавшийся в комок, страшно худой, навеки испуганный, останки человека, он сидел на полу с поджатыми коленями и глядел не моргая в мир.
Лучше разбить на несколько предложений и... где у пола колени? ) Небольшая ошибка убивает весь драматизм сцены.
Цитатаryt ()
Ассортимент
В топку маркетинг.
Цитатаryt ()
Тень Анатэла отзывалась после длинной паузы.
Почему отзывалась, а не отозвалась? Это ведь не повторяющееся событие.
даже наглая яркость кота отступала от матовости света и синевы за окном.
вообще непонятно. Яркость отступала от света и синевы, это как? Может перед светом и синевой Матовость света, это как?
Цитатаryt ()
Когда ненастье, Тэл тревожится, теряется и, забившись под кровать, замирает, вконец захлопнувшись в неприступном чертоге тоски.
Два деепричастных оборота в одном предложении - многовато. Зачем здесь "вконец"? Если он иногда откликается, то уже не "вконец"
Цитатаryt ()
совместили привычки
Непонятно, это как? Я, к примеру, сморкаюсь в скатерть, а компаньон матерится, то совместили привычки это значит, я теперь еще и матерюсь, а он еще и сморкается в скатерть? Кроме того привычки кота и человека могут сильно разниться.
Цитатаryt ()
Такой в бессонном раздумье, обозленный, уставший и постаревший
"Такой" здесь зачем?
Цитатаryt ()
А провалившийся в глубь, в неразгаданный кошмар, полумертвец сворачивался улиткой, пряча лицо в ладонях, и в особенно глухие ночные часы протяжно, невыносимо тяжело, хоть и совсем тихо, постанывал.
Причастный и деепричастный вместе тоже не очень смотрятся.
Цитатаryt ()
Даже утробно храпящая внизу Анна просыпалась.
Он же совсем тихо стонал?
Цитатаryt ()
Боль разливалась от сердца в левую руку, её парализовало.
Один раз парализовало? Тут, видимо, парализовывало. Хотя лучше перефразировать.
Цитатаryt ()
Кухарка от страха переставала слышать в тишине свое дыхание, обостренный слух сосредотачивался на приглушенных стонах наверху.
Свое дыхание вообще никто не слышит, если нос не "забит". Лучше перефразировать.
Цитатаryt ()
Анна, тяжеловесная нестарая женщина, поднималась раньше, мокрая от слез, и спешила сбежать из спальни, из дома в сад, на двор, полола грядки и кормила пестрых кур.
Лучше разбить на несколько предложений. Кроме того тяжеловесная нестарая женщина поднималась ВСЯ мокрая от слез?
Цитатаryt ()
Мохнатая нянька вздрагивал всегда неожиданно, врезаясь когтями в полный поднос.
Неожиданно для кого, для Анны? или он вздрагивал от неожиданности?
Дальше по тексту тоже хватает вопросов, потому рекомендую перечитать (первые части тоже). Мне помогает чтение вслух, сразу слышно, что коробит.
Видно, что мир там интересный, что-то фантастическое на основе фольклора. Правда, многое пока непонятно, но интрига уже видна. А кто такая "ския"?
