Эльфы, гномы, профессор... стоп, профессора не будет. Равно и магических академий. А вот квестов -- навалом. Если я, конечно, напишу проду, чего не обещаю. Не люблю тексты, писанные левой ногой, но что поделать, если он пищит, но лезет? Это преамбула. А амбула -- ниже. А, да, еще дроу будут, если до них дойдет. :D
Поставим на дураков
В тот майский день столица жила двумя жизнями или даже тремя. На главных улицах теснились зеваки, ждали коронационную процессию, хлеба и зрелищ, того медного дождя, что должен был пролиться на их головы от кандидата в короли. Их не смущали ни давка, ни вонь сточных канав, ни возможность получить пикой поперек спины от озверелого стражника. Ждали еще вина в фонтанах или хотя бы пива. Свирепствовали карманники. И домушники тоже. Люди, спеша на развлечение, позабывали запереть двери и окна в домах и лавках и не так бдили за имуществом, как обычно. А где и была охрана — та тоже соблазнилась и винными водометами, и звонкой медью. По окраинам, где стражей днем с огнем не сыскать, творились взломы и грабежи. Кое-где подпустили красного петуха под стреху. Воняло тиной, тухлятиной и дымом. Дышать тут неместному казалось и вовсе невозможно, и кому доводилось попасть на этот край стольного города, стремился проскочить его как можно скорее, отмахиваясь от мух, вившихся над дохлятиной, пиная крыс, закрывая нос и рот платками или широким рукавом. Ладная девчонка семнадцати-девятнадцать лет, что совершала марш-бросок по крышам гнилых хибарок, обвязала лицо платком под самые глаза. Была одета она во все черное, что делало фигурку стройной и изящной, как статуэтка. Сапожки были мягкие, руки в перчатках, пара мечных рукоятей торчала из-за спины. Прыгала она по крышам и оградам ловко, как кошка, так что трухлявое дерево легко удерживало ее вес. И места, чтобы шагнуть, выбирала девица с умом — не производя лишнего шума, зорко оглядываясь, не следит ли кто — но следить было особо некому: у всех дел хватало. И так длилось до прямоугольной площади между двухэтажными домами с галереями. Встав на колени, придерживаясь руками, осторожно заглянула девица вниз. На первый взгляд не заметив ничего живого: вонь да жара. Впрочем, до нее на площади завершилась драка: беспорядочно валялось несколько тел, и посередине — то, что ее интересовало. А живых девица тоже выцепила взглядом: пару остроухих, одетых в черное, за дымовыми трубами, и еще двух в приотворенных на галереи дверях. Но выбора, похоже, не было. Девица соскочила в подсохшую кровяную лужу, над которой вились мухи, и сунула руку за пазуху мертвецу. Выдернула замшевый мешочек, развернула торчавшее в горловине письмо. «Если ты читаешь это письмо, я мертв. Возьми с моего тела мешочек с камнем. Я рад, что хотя бы он не достался узурпатору. Отыщи Доната, он подскажет тебе, что делать дальше. Прощай. Я люблю тебя, девочка моя». И тут сверху на нее обрушилась смерть. По крайней мере, смерти так казалось, пока острый локоть не вмазал под дых, а колено не впечаталось в то место, которое в приличном обществе напрямую не называют. Сдвоенный удар, довершенный ребром ладони в шею, вывел противника из игры. И пришел черед заняться остальными. У убийц, похоже, был приказ взять девушку живьем. Потому они не стреляли. А в скорости мечного боя уступали ей изрядно. И поплотились до одного. Кроме того, кто прыгнул на нее первым. Ему девица скрутила руки за спиной, привалила к порожку и водой из баклажки плеснула в лицо. Эльф закашлялся и завертел головой с налипшими волосами. — Ты убил дядю, тварь?! — Нет, — он плечом попытался отодвинуть волосы, но не преуспел. Застонал. — Меня послали проследить за тем, с кем он встретился. — Ну, проследил, — девица сверкнула глазами. — Кто послал? Она содрала платок с лица и вытерла пот. Пухлые губы дрожали. — Не знаю. Мне платят за сведения, а не за то, чтобы я знал заказчика. Она взмахнула мечом. — Стой! Я правда, правда не знаю, — выдохнул он. — Я считал себя лучшим и все провалил. Но послушай. Возьми меня с собой. — Что-о? — в глазах девчонки мелькнуло изумление. — Мне еще хуже, чем тебе. Если ты меня не добьешь — меня убьет заказчик или моя гильдия. Лучше я послужу тебе. Эльф криво улыбнулся. — С какой радости? — Тебе предстоит дорога. А вдвоем лучше. — С чего ты взял? — Читал письмо, — эльф выразительно зыркнул ей за пазуху. — Думай быстрее, а то они закроют город. Девушка наклонилась и разрезала веревки. Эльф растер запястья, убрал волосы с лица и привстал на колено: — Я, Дзангален Лягушиный гром, даю клятву верности… эй, как тебя звать? Вместо ответа она расхохоталась, запрокинув голову, напрочь смазав торжественность момента. — И нечего ржать. Я родился перед рассветом, когда лягушки поют на королевских прудах. — Так ты принц? — Вроде того. — Уматывай. — Почему? — Убить тебя не могу, но и умереть от тебя тоже не светит. — Но я же слово дал! — эльф обиженно надул губы. — Ты его и работодателям дал, и что? — девица усмехнулась. — Там было дело, — сказал он, отжимая длинные волосы. — Которое я провалил. С треском. Так что мне теперь или дохлым в канаву, или с тобой. — А другие версии ты не рассматриваешь, — она подтянулась и вскарабкалась на галерею, а оттуда дальше на крышу. Дзангален следовал за девицей, как привязанный. На него кышкнуть хотелось, как на курицу. Только вряд ли бы это помогло. — Даже из желудка дракона есть два выхода, я знаю, но… — Отстань от меня, а? — глаза девицы сверкнули, как два темных ножа. — Нет, — пропыхтел эльф. — Мне нравится гулять по крышам за непроходимыми ду… Она поленилась лезть в драку; балансируя, прошла по коньку и спрыгнула в соседний переулок. В чем новый знакомец был прав, так в том, что из города следует выбираться как можно скорее. Было у нее несколько мест, позволявших выйти в поле без согласия стражи, но светить их перед эльфом девушка не могла. — Кстати, ты знаешь, как меня зовут, — бросила она через плечо. — Тебя должны были поставить в известность. — Нет. Просто приказали проследить за стариком и взять того, кто явится на встречу. — Кира, дочь Стахора. — О-о! — было ясно, что эльф обрадовался. — Зови меня Лен. А то о полное имя зубы сломаешь. — Вот и познакомились, — пробурчала Кира сквозь зубы. — Не думай, что я стала тебе доверять. Но Лен думал сейчас лишь о том, как не сковырнуться с черепичной крыши вслед за осколком, полетевшим из-под ноги. Девица глядела на него и усмехалась, не пробуя прийти на помощь. Было что-то общее между этими двоими: легкость и ловкость в движениях, привычка к долгим переходам. Даже пылью они были припорошены одинаково. Естественно, эльф не обладал крутыми бедрами, а волосы у него были длинными и светлыми, намного длиннее и светлее, чем у спутницы. И ее загару он бы мог позавидовать. Нос Лена был тонковат и длинноват, а у Киры — вздернут, глаза синие и огромные, а у девушки черные, зато ухмылки саркастические одинаковы. И дорожную одежду, не стесняющую движений и без лишних финтифлюшек — словно у одного портного шили. Эльф только похмыкивал, примечая все эти детали, а Кира изучала спутника пристально, но молча. Мимолетные взгляды то и дело скрещивались, как мечи. Должно быть, в коронационной процессии еще не узнали о пропаже камня, и парень с девушкой оставили город без каких-либо осложнений. — Куда теперь? — подал голос эльф. — На север. — К Донату? Она кивнула и широко зашагала по бездорожью. Лен, длинноногий, как аист, шел рядом. — Далеко не уйдем на своих двоих быстро, — после долгого молчания подал голос он. Вынул из-за пояса сыто звякнувший кошель. — Может, купим коней? Или уведем? Кира фыркнула. — Кони бесполезны в лесу и на болоте. Только… Лен предупреждающе поднял руку. Девица замерла и прислушалась. Слух ее был не столь совершенен, но и она различила заглушаемый плеском воды громкий плач. Кто-то рыдал упоенно, всхлипывая и сморкаясь, жалея себя; то тоненько подвывал, то икал басом, будя эхо. Лен, любопытный, как всякий эльф, первым двинулся на плач и, раздвинув кусты ракиты, уставился на гнома, сидящего на мостках у пруда. Сидел гном спиной, но по коренастой фигуре и широченным плечам сразу становилось ясно, что это гном. Правда, переживающий не лучшие времена, потому что был без доспехов и даже без рубахи. Подвывал и всхлипывал он так упоенно, что не слышал ни легкого шороха кустов и не обращал внимания на мух вьющихся над свежими шрамами на его спине. Лен покинул ракитовое убежище и бесцеремонно уселся рядом, скинув пыльные сапоги и сунув ноги в ряску рядом с гномьими, протяжно, с наслаждением вздохнул — так приятна была вода после долгого пути. — Ты чего ревешь? — спросил он. — Лютня, — гном побаюкал обломки инструмента на коленях. Лен с хохотом откинулся на спину, углядев в небе над собой похожее на зайца облако. — Чего ты ржешь, сволочь? — хриплым от слез голосом внятно произнес гном. Подтянул к себе тыквенную долбленку и сделал громкий сопящий глоток. Эльф ответил на оскорбление кулаком в ухо, гном пошатнулся, останки лютни полетели в пруд. Хозяин прыгнул за ними и нырнул с головой. Воздвигся в ряске и тине и со скрипом приподнял край мостков. Дзангален с шумом и плеском обрушился вслед за лютней. Эльф и гном мутузили друг друга, стоя по пояс и по грудь в мутной воде пруда. Так и не выяснив, кто станет победителем, Кира развернулась и нырнула в кусты. Краем глаза уловив ее бегство, Лен бросил гнома и кинулся вслед. Но последний, не желая признать поражение, прыгнул эльфу на спину и повозил в прибрежной грязи, пока тот не вырвался, кашляя и плюясь, оставив в лапах гнома обрывки одежды, и не погнал вверх по склону. Гном же в поисках лютни еще потоптался по мелкой воде у мостков и, пылая гневом, кинулся нагонять врага. Бежал он тяжело и медленно, напролом через кусты, оставляя в них вытоптанную полосу, обсыпаемый листиками и прочим сором, и все же догнал причину своих бед и его спутницу. — Вот зараза, — бросила Кира, стоя на кочке и переводя взгляд с эльфа на гнома и обратно. Тонкие ноздри дергались, вдыхая вонь подсыхающей тины, глаза сердито сверкали. — Ты кто? Чего привязался? Гном пальцем тыкнул в эльфа: — Ульдун я, а он — мою лютню утопил. Лен саркастически рассмеялся: — Там одни щепки были! Небось, сам и сломал, корова. — Я? Тролль на нее сел, чтоб ты знал! Такой же чурбан, как и ты! — А гномы — существа тонкие и трепетные, инструменту не навредят! — Да! Кира нащупала мешочек с камнем на груди: — Чтоб… вы… провалились. Развернулась и пошагала к лесу. Лен снова бросился ее нагонять. Ульдун потрусил следом, на ходу выплевывая невнятные обвинения и переживания, неловко пытаясь уложить их в балладу. Получалось, признаться, плохо, но на душе легчало. Лен изредка бросал на него взгляд через плечо, колючий, как терновник. Ответный взор Ульдуна казался самому гному гордым и непрошибаемым. Все трое так разогнались, что прошагали почти без отдыха едва ли не до заката. мои книги
Не, я не утверждаю, что это Зевочка :D Но свободные ассоциации возникают... Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Лес разошелся, и на невысоком покатом холме, покрытом майской зеленью, во всей красе открылась ветряная мельница, давно видная над деревьями. Крылья ее медленно вращались под замирающим ветерком, длинная тень легла до самой опушки. Чуть ниже на холме располагался беленый дом с синими ставнями, вокруг дома плетень с сохнущей перевернутой посудой, а на траве несколько похожих на облачко овечек. — Вот и ночлег, — заметил Лен весело. — И ужин, — подхватил Ульдун, обрушиваясь на пенек и ковыряясь в пятке закинутой на ногу ноги. — Сил моих нет. Заноза! Эльф громко чихнул и с отвращением на лице отвернулся. Глянул на свои грязные, зазеленевшие от раздавленной травы ноги. — Ты утопил мои сапоги. А они почти новые были, между прочим. И я к ним был нежно привязан. — А я — к лютне! — лицо гнома перекосилось, точно он собирался заплакать. — Она моя кормилица и поилица и родное, между прочим, существо… — Заткнитесь, — гневно сказала Кира. Холм с овечками, и дом, и мельница выглядели так мило и мирно, что у нее засосало под ложечкой от подозрений. — Лучше в лесу переночевать. — Я проголодался! — Милых твоему сердцу лягушек наловишь. Или вера не позволяет? — Я молока хочу! — А я — пива, — увесисто оповестил гном. Поднялся с пенька, покачал локтями, убил пару комаров на жирных плечах и подался к дому. — Как же, пустят тебя с такой рожей, — хмыкнул эльф, рыся за ним следом. — Вот если там хозяйка с дочками… Кира стиснула на груди мешочек с камнем. Стоило бы бросить этих бабздырей и поискать в лесу ночлега, но выбиралась она из столицы слишком поспешно, не позаботившись о провианте. А здесь имперских солдат не видать, можно попытаться купить что-нибудь. Да и спать на сеновале лучше, чем пристегнувшись поясом к дереву. Но и вперед она не торопилась. Пусть уж будет польза от спутников, вызовут огонь на себя, если в доме засада. А эльф уже перемахнул плетень и скребся в окошко. Гном же, забыв о занозе, склонился к касатикам, цветущим у дорожки — тянуло толстяка на прекрасное. мои книги
В щели ставен мелькнул огонек. Кто-то таился там, внутри дома, громко испуганно дышал. — Эй, хозяева! — окликнул Лен. — Дайте воды напиться, а то так живот подвело, что переночевать негде. — Пошел прочь, приблуда! — отозвался испуганный бабий голос. — А то собак спущу. Остроухий хмыкнул: как же, кинутся собаки на эльфа! — Или муж с дубиной выскочит! — продолжала стращать невидимая женщина. Как же, был бы дома — уже бы выскочил. А так… или на коронацию подался из любопытства, или поторговать — да и застрял в стольном городе. — Мне бы хлеба краюху да воды глоток, — вкрадчиво взмолился он. — А лягу, где положите. Лен давил на жалость. Баба колебалась. — Отойди! — велела, наконец, она. — Не вздумай в хату лезть, а то стрелю! Лен послушно отступил. Дверь приоткрылась. Пухлая рука вытолкнула на порог деревянное блюдо с чашкой и полуковригой и немедля захлопнула створку. — А спать можешь за домом на сеновале. Только огню не зарони! Эльф учтиво поклонился, а гном схватил чашку, хлебнул, пролив на бороду: — Сыворотка! Вот жлобы! — Радуйся, что стрелой меж глаз не попотчевали, — Дзангален засапожным ножом разрезал хлеб на три равные части. — Ну что, полезли на сеновал или оглядимся? Махнул рукой Кире: подходи. мои книги
В окрестностях мельницы ничего особого не было. Обычный хутор: сад, огород, хозяйственные постройки. Ручей, вокруг которого зелень не была такой пожухлой и вялой. Лен поднял горсть опавшей с яблонь завязи, огорченно поцокал языком. И первым полез на сено. Ульдун прихватил хозяйскую рубаху с плетня. На животе она не сходилась, но нежные плечи прикрывала. — Это что же, — полюбопытствовал эльф, — тролль не только на твою лютню сел, но и тебя раздел? Гном буркнул что-то нечленораздельное и принялся отмахиваться от комаров. То ли он им не нравился, то ли нравился чересчур, но кровососы над ним вились небольшим облачком, все росшим по мере того, как садилось солнце. Ему пришлось едва ли не с головой зарыться в сено, чтобы комары отстали. Заснула и Кира, держа под рукой мечи. Лен полежал еще немного, закинув руки за голову, прислушиваясь к дыханию спутников, гибко встал и мягко, как кот, соскочил с сеновала. Вернулся он к полуночи, сытый, удовлетворенный, скалясь в усмешке, похожей на молодую луну. Темнота ни капельки ему не мешала: слабо светились глаза, впитывая отражения, а настороженные уши ловили мягкий шелест веток, далекий соловьиный свист, крик лягушек и даже хруст травы под собственными ногами. Лен тихонько, нескладно напевал про себя, играясь рукоятью кинжала за поясом. Но замолчал, услыхав, как плачет во сне Кира. Легонько коснулся ее щеки — та была мокрой. Дзангален потряс девушку за плечо. Та резко села, хватаясь за мечи: — Что?! — Ты плакала во сне. — Врешь! — Щеки потрогай. — Не смей ко мне прикасаться. В сене запыхтел, заворочался Ульдун: — Что вы все орете и орете? — Тише… — Лен поднял руку, хотя едва ли это могли разглядеть во мраке куда менее зоркие спутники. Ну разве что гном. Во дворе что-то двигалось. Вернее, кто-то. Две тени, никнущие к земле, вооруженные короткими копьями и с рогатыми головами. Они старались держаться в тени построек, не выходя на лунный свет. Гости хутора следили за ними сверху, затем сдвинули головы. — Хозяйка жаловалась, у них редиску с огорода крали, — одними губами шепнул эльф. — И кур. Муж думал на хорька, но в ловушку тот не попался… — Похожи на орков. — Нет, — возразила Кира. — Слишком мелкие. — Значит, полуорки, — резонно отозвался гном. — И хрен с ними, — Лен широко зевнул. — Наш долг помочь приютившей нас семье! — с этими пафосными словами Ульдун свалился вниз, пригибая к земле сразу два копья. Третье вонзилось ему чуть пониже спины. Ульдун завизжал. — Паладин недоделанный! — Лен прыгнул на плечи напавшему сзади. Кира в два удара меча обезглавила остальных. — Эй, ты как? — окликнул Лен гнома. — Они поразили меня в святое… — умирающим голосом отозвался тот. — Седалище. Кира, отойди. Я сам его перевяжу. — Странно, что собаки не лают. — Так они собаку убили, — дополнил историю эльф и занялся раной гнома. мои книги
Уговорами и улещиваниями удалось выманить из дома хозяйку и ее пухлых дочерей с горящей лучиной, водой, повязками и горстью кровохлебки. Ульдуна, как пострадавшего за семейство, перенесли на кухню и уложили на тюфяк на широкой лавке. Эльф зашил и перевязал рану. Девицы прикрывались ладошками и хихикали, гном то орал, то грыз угол тюфяка. Кира с дрожащей хозяйкой осмотрели трупы. — Ой, да что ж вы! Они вернутся и всех поубивают, — убивалась мельничиха. — Уже не вернутся, — Кира обыскала полуорков, забирая все, что могло пригодиться в дороге. Вместе с хозяйкой они закопали разбойников на краю огорода и заложили дерном могилы. — Ой, а мы ж их не отговорили, как положено, станут ночью вылезать. — Не станут, — Кира, злая и грязная, сунула мельничихе в руки лопату и пошла умываться с колодцу. Ночь катилась к рассвету. Край неба поголубел, перекатился в зеленое, и на смену влажной огромной звезде поползло из-за окоема красное круглое утреннее солнце. — Ну что, толстого тут оставим? — поинтересовался эльф. — Ой, нет! — завопили Ульдун и мельничиха хором. — Что муж скажет?! — А вы ему скажите: за вас кровь проливал, не щадя живота своего… — Дзангален подавился смехом и выскочил на крыльцо. Выкрикнул в синее небо: — И прочих мест! — Он нас задержит, — хмуро сказала Кира. — Не задержу! — Ульдун сверзился с лавки, схватился за прислоненное к печке черное копьецо. — А я вам вот завтрак и молочка на дорожку, — залебезила мельничиха, зыркая на дочек, чтоб шевелились живее. Уж очень ей хотелось, чтобы опасные гости убрались поскорее и жизнь пошла своим чередом. А объятия эльфа можно вспомнить. По праздникам. И украдкой высморкаться в передник. мои книги
Ульдун ныл и жаловался всю дорогу, хромая, переваливаясь с одного копьеца на другое, то и дело заглядывая себе за спину: не протекла ли кровь через повязку, не вьются ли над разверзтой раной слепни и мухи, и громко стонал. Дзангален выплюнул травинку и громко сказал, обращаясь к Кире: — Я все же украду лошадку. Взвалю нашего друга поперек седла и подстегну животинку веткой боярышника. — Нехорошие вы, — засопел гном. — Уйду я от вас. Что не помешало ему поучаствовать в общей трапезе, присев на край пенька здоровенькой филейной частью. — Что ж мы идем все на север и на север, — вытирая жирные губы, пробурчал он. — Там же орки. — А куда бы ты хотел? — Я на коронацию шел. Подзаработать. И потому что бабушка велела. — Подзаработать? — Не подумай, что мы бедствуем! Ее борода самая роскошная в Лучесветных чертогах… — Так я и знал! Что гномки носят бороды, — Лен в восторге уронил фляжку и полез за ней под бревно, на котором сидел. — А сам ты почему бритый? — Заткнись, — буркнул гном. — Если ничего не понимаешь. Наши женщины такие же безбородые, как и ваши. Но в старину был обычай, когда воины клана приносили своим женам бороды побежденных, как трофей, и те подвязывали их к подбородкам, заплетая в косы и украшая драгоценностями, и чем отважнее и удачливей был воин, тем пышнее и роскошнее у его жены была борода. Теперь мы между собой не воюем, но обычай остался. И лучшие гномы клана почитают за честь вручить свою бороду, как трофей, любимой женщине или почитаемому члену ареопага, который из гномок состоит, лелея и пестуя растительность перед этим. У нас даже проходит ритуал дарения бороды. Ульдун подергал жидкие волоски на подбородке. мои книги
Отважный и удачливый, но ведь чертовски неудобно при ходьбе постоянно что-то мешает А если утыкать драгоценностями...дык это же только ползать. Я про бегать уже и не говорю. Триллве ты мне сделала понедельник Торопиться — означает делать медленные движения без перерывов между ними
Я не пошляк, не пошляк, не пошляк :D :D "Он, наоборот, и мечтал трофеем стать, но облом. Придется заново растить красоту до колен"... "- Разряд! Еще разряд! Томас, подними напряжение, мы ее теряем..." ГЫ-ГЫ Хороший такой трофей. Ниже колен :D :D "Ву-ульфик, ты точно уверен, что напряжение надо поднять?" А ты уверена, что ниже колен?)))
Торопиться — означает делать медленные движения без перерывов между ними
Не поняла. Даже если и дониже пола, что тебя смущает?
Анекдот от Рузанкиной. На Пасху бабка собирается исповедаться и мечется между молодым попиком, у которого бородки почти нет, и попом постарше с окладистой бородой. А потом, глядя на молодого, на весь храм заявляет: -- Не-е, к этому не пойду! У него благодать не выросла!
пошляк-пошляк, даже не сомневайся то, на что ты намекаешь, не растет беспредельно, в отличие от бороды - а из контекста следовало, что речь идет именно о бороде, приносимой в дар понравившейся барышне с учетом того, что век гномий длинен, а волос дурак - растет и растет, у пацана есть надежда, что рано или поздно кто-то клюнет на его дар, хотя бы и с пятой попытки в этом смысле безбородость гнома, на мой взгляд, очень удачный, очень сочный штришок к его образу образу как героя, естественно, а не как к отражению в зеркале
и таки да, Триллве, спасибо за отличное начало! за тя, за мя - и за фиг с имя! если фортуна повернулась к тебе задом - нагни ее и уестестви (с) nastycatinbox
На то был хитрый расчет со сто одной комбинацией И вот, сказал. Не утерпел.
Цитатаnastycatinbox ()
то, на что ты намекаешь
Дык сколько можно, уж прозрачней некуда Я просто сравнил некоторые словосочетания с другим рассказом))Хотя, я тоже тогда и не подозревал...)) Ни намека. А вон, как читается. Ну да, тем более Кота нипадецки зацепило))
Цитатаnastycatinbox ()
спасибо за отличное начало!
Вот! Полностью за. Цепляет и интересно. Торопиться — означает делать медленные движения без перерывов между ними
— То есть, ты свою уже подарил? — Если бы! Проклятый тролль… — А почему он вообще к тебе привязался? — выскребая миску, спросила Кира. Мужчины глянули на нее с удивлением: до сих пор спутница избегала разговоров. — Бабушка отправила меня в путешествие, познавать жизнь, ее горечь и мед, — гном собрал в горсть крошки от лепешки и закинул их в рот. — Она говорит, что без этого не стать настоящим бардом и гномки не станут меня слушать. Ну, до сих пор как-то горечи встречалось больше, чем меда. Но, подходя к людской столице, я увидал чудесный мостик: горбатый, как радуга, и кружевной, как иней. Я даже снял сапоги, чтобы не поганить его красоту пыльными подошвами. — Ну да, вонючие носки для этого подходили куда больше. Ульдун бросил на Лена укоряющий взгляд: — На мне были обмотки из тончайшего эльфийского льна. Стираные. — А при чем здесь тролль? — Я присел на краю моста, чтобы полюбоваться красотой мира перед собой и обдумать балладу, а лютню положил рядом. — А когда очнулся от дремы… Ульдун дернул плечом, игнорируя гнусный выпад: — Тролль стоял рядом и требовал плату за проход. И когда я с должной гордостью отказал, он опустил мохнатую ногу с кривыми ногтями на мою красавицу. Когда же я вступил в бой, чтобы отомстить за нее и за мою поруганную честь… — За ногу? На секунду показалось, что Ульдун бросится мстить, забыв про рану филейной части, но гном не стал. — Он схватил меня за бороду и ударом когтя отчекрыжил ее у самого подбородка. Опустился на четвереньки и сбежал. — Это троллиха была! — взялся за бока Лен, оглашая полянку смехом. — У несла трофей поскорее, чтоб не отобрали. Ульдун повернулся к насмешнику спиной. — А я подобрал свое истерзанное сокровище и ушел. мои книги
И скорбел над ним, пока… такие негодяи, как вы, мне не помешали. Они, раздвинув кусты лещины, вышли на поле с сухой прошлогодней травой, больше похожее на кочковатое болото. Возможно, это и было болото, усохшее из-за жары. Белая трава кочек резала босые ноги, ломались и хрустели веточки. Где-то вверху парила на стреловидных крыльях черная птица. Ульдун покосился на нее, вздохнул: — Насколько бы легче шлось, играй я сейчас на лютне… Вздохнул еще раз, попрыгав и выдрав колючку из широкой ступни: — Но я могу усладить ваш слух а капельно. — Не надо! — поднял руки эльф. — А то я тоже сяду. И переломом лютни ты не отделаешься. — Ах ты! — задохнулся возмущением дворф. — Ты, выпердок колосистых лесов! — Хватит! — рявкнула Сирим. — А то дальше пойдете без меня. — Не гневайся, королевишна! — сложился в шутовском поклоне эльф. — Какая она королевишна, — пробурчал дворф, поглаживая русый пух на подбородке, — тощета одна. — Не гневайся, императоришна! — Дзангален бухнулся в кочку лбом и тут же резво вскочил, носясь кругами. Сил в нем было столько, что, казалось, он вмиг добежит и белкой запрыгает по ветвям растущего впереди леса. Но солнце подымалось выше, к баклажкам спутники прикладывались чаще, а вода выходила с потом, и даже неуемная силы Дзангаллена заканчивалась. К полудню они едва плелись, а маленькое злое солнце повисло почти в зените и не думало ни спускаться, ни хотя бы прикрыться облаком. Но едва переставляющий ноги Ульдун вдруг взбодрился безо всякой причины, распахнул водянистые глаза и медвежеватые объятия и на коротких ножках поскакал так, что поспевать за ним стало невозможно. Сирим с Леном переглянулись и побежали. Эльф на ходу стирал пот со лба. Для Сирим то, что нес дворф, было неразборчивым бормотанием. Но острые уши Лена помогли ему разобрать: — Милая! Постой! Погоди! Я иду к тебе… Нес ерунду дворф не подряд, ему не хватало дыхания, но все взывал к незнакомой милой — впереди, кроме остобрыдшего поля и знойного марева, никакой девы видно не было. Черная снизу птица — оказавшаяся коршуном — спустилась и нарезала круги буквально у дворфа над головой. Тот ничего не замечал. Зато эльф на всякий случай перекинул лук наперед. — Совсем сдурел! — крикнул он Сирим на бегу. Впереди показалась проселочная дорога с затравелыми колеями и глубокой лужей там, где проселок сворачивал, огибая лес. Там же стоял деревянный указатель под почерневшей крышей — при прежнем императоре расставляли и деревянные, и каменные на всех важных дорогах. Ульдун вцепился в указатель обеими руками, повисая на нем, жарко обнимая, отираясь коленями и жадно шлепая губами: — Милая! Ягодка моя… э-э… земляничина… — Что он несет?! Сирим и Лен вместе добежали до столба и шумно дышали, отдыхая от бега. А Ульдун перебирал по столбу руками, подтягиваясь кверху, и жадно его лобызал. Завивалось марево, воняло тухлятиной и горелым. Лену на мгновение показалось, что он сам видит не столб, а золотокосую красавицу в платье, украшенном по подолу ягодами и цветами, чьи пышные груди сейчас целует Ульдун. И тут же красавица сменилась словно бы гнилой копной, обряженной в пыльный серый рогожный мешок. Сморщенное личико тоже было серым, а не синеглазым и румяным. Собственно, у него вовсе не было глаз. Было лицо, как блин, расплывчатое, лишенное черт. А вокруг вились волосенки жадными солнечными лучами. Дворф уже едва дышал. И тут Сирим, зачерпнув котелком из лужи, облила и его, и столб с указателем глинистой ледяной водой. Странная девка зашипела и пропала. Ульдун, отплевываясь и вереща, сполз по столбу. А Сирим беспощадно вылила второй котелок ему за пазуху. — Гадость! Гадость! — верещал дворф. — Уфф, голова трещит… — Правда гадость, — согласился с ним эльф. — Ты ее разглядел? И не кажется ли вам, что рановато для полуденницы? Сирим зыркнула на небо, где маленькое злое солнце наконец сдвинулось и заткнулось тучей. Хмыкнула: — В самый раз. В лес давайте. И большой привал. В лесу Лен поймал в ручье форель. Ульдун схватился за нее и лежал брюхом кверху у костерка, прижимая зеркальную рыбину к голове. И глухо стонал, показывая, что в быту бесполезен. Наконец Сирим подошла и силой вырвала у несчастного рыбину, чтобы выпотрошить и сварить уху.
Ночи сменялись днями, жарило солнце, изредка шли мелкие дождики. Иногда охота и рыбалка бывали удачны, а порой приходилось довольствоваться ранними ягодами и грибами или вообще туже затянуть пояса. Порой воды было вдоволь, но чаще приходилось беречь каждую каплю. Леса сменялись перелесками, голыми полями, подсохшие болота снова перетекали в леса. Иногда везло набрести на проселки и тропки, но от имперских трактов и крупных поселений странники старались держаться в стороне. И в начале июля благополучно вышли на границу Большой степи. В нескольких шагах за трактом, ровной желтоватой лентой протянувшимся с запада на восток, лежала в дымном мареве совсем другая, чужая земля. Без унылых кочек с пучками высохшей травы, похожими на волосенки старика. Разнотравье там колосилось в рост. Бурьян, кипрей, царский скипетр и цикорий… Мелкие полевые гвоздички, маки, васильки… Пастушья сумка, пижма и сурепка… Все цвело как-то разом, благоухало, тянулось к небу, где коршуны кружились в мареве. И над самими травами стоял неумолчный гуд насекомых. Звон — словно степных колокольчикам приделали серебряные язычки. Но сильней всего, тоскливо пахло полынью. Летели семена и пух. И погребальные курганы со сторожевыми вышками тянулись в бесконечность, тая на горизонте. — Как мы пойдем туда? — Нас убьют, — запричитал Ульдун. мои книги
Даже если и дониже пола, что тебя смущает?
