Люблю запах цитрусов. Апельсинов – особенно. Есть в нем что-то такое... возвышенное и солнечное, что ли. Габриэлла, которой положено пахнуть корицей и гвоздикой, пахнет апельсинами[1]. Отчего-то ими же пахнет песенка про Деда Мороза и лето. А еще портрет Жанны Самари[2] и сороковая симфония Моцарта[3]. Возможно, это аромат несбыточной и прекрасной мечты, которая могла бы воплотиться и в этом мире, но почему-то предпочитает развиваться совсем в другом – вымышленном. В том мире все подчинено простой логике, там я ничего не боюсь и сам устанавливаю правила. Царь и бог, но царь и бог мудрый, способный учитывать желания, а соответственно и поведение подданных, которые, так или иначе, вынужденно попадают в поле моего зрения. Этот мир я строю сам. Он тоже пахнет апельсинами, но там они реальны. Бергамотовые деревья растут вдоль улиц, поблескивают глянцевыми листьями в палисадниках сицилийские tarocco dal muso, прихорашиваются флердоранжем, подобно юным невестам, в кадках на балконах померанцы, сияют солнышками спелых плодов в парках «Валенсии». В моем мире они вольны цвести и плодоносить, когда заблагорассудится. В моем апельсиновом мире... Звонок телефона выдергивает меня из состояния блаженного покоя. Вздрагиваю, испуганно озираясь, на мгновение забыв, где нахожусь. Не люблю телефоны. Никогда не знаешь, чего от них ждать. Смотрю на ненавистный аппарат, размышляя, кому и что могло от меня понадобиться. Мне редко звонят. В основном – родители. Друзья... А есть ли они у меня? Сам не знаю. Знакомые есть. Еще Влад – однокурсник. Мне раньше нравилось с ним поболтать. И сейчас нравится... наверное. Смотря о чем. Когда он возвращается из экспедиций и взахлеб рассказывает о раскопках, я его не понимаю. Я сделал свой выбор, стал кабинетным ученым, переводчиком с древних языков, дешифровальшиком истории. А Влад носится по всему свету. Вот именно, что носится! Две недели назад умчался в Тибет, полный восторга и предвкушения. Не мог он так быстро вернуться. И из Непала звонить не стал бы. А с мамой я сегодня уже говорил... Жмурюсь, трясу головой, а проклятущая дребезжалка не желает умолкать. Да кто ж такой настойчивый?! Открываю глаза и натыкаюсь взглядом на плетеную миску, заполненную каркадэ и апельсиновыми корками. Чувствую, как губы раздвигаются в недоверчивой улыбке. Она? Телефон все звонит. Она! Кто еще может быть настолько терпелив со мной? Кто еще станет ждать, пока я соберусь с силами ответить на звонок? И, конечно, она знает, что я дома. Где мне еще быть? - Привет, Майя! – шепчу в трубку, прижимая ее щекой к плечу, словно бездушная пластмасса может передать мне тепло той, чей звонкий голос через секунду взрывается в ухе. Я никогда не скажу ей, что думаю о ее тепле. Тепло – это мама, она всегда все понимает и прощает. Наверное. А Майя? - Опять ты меня вычислил! – она хохочет, и смех ее пахнет апельсинами. А имя – тайнами. Мечта, иллюзия – коварная и манящая. Мне всегда нравился санскрит, полифония его смыслов, неопределенность древнего звучания. Может, поэтому я позволил Майе войти в мою жизнь. Хотя, нет, я себя обманываю. Я не позволял – она сама так решила. Не вошла – ворвалась, оккупировала, расположилась завоевателем. А я не сопротивлялся. Почему? Не знаю. Как не знаю и того, что ей от меня нужно. Иногда кажется, что ничего. Совсем ничего. Но разве так бывает? За своими мыслями и мелодичными звуками ее голоса я теряю нить смысла, поэтому вздрагиваю, когда понимаю, что она о чем-то спросила. - Что? Прости, прослушал... – бормочу неуверенно. - Ох, Данька! Да выгребись ты уже из-под пыли веков! Я говорю, всего неделя до открытия выставки! Неделя, понимаешь?! - И что? – ловлю панические нотки в ее голосе, но не могу сообразить, что заставило этот тайфун оптимизма так волноваться. - Как что? Я же объяснила! Не можем найти твои записи! Сравнить не с чем! Данька! Приезжай! Пожалуйста! Я себе не прощу, если в чем-то ошиблась! - Нет! Я не могу! – сердце на мгновение сбивается с ритма, все во мне восстает против мысли выйти из тишины дома, ехать куда-то по раскаленным улицам одуревшего от жары города, а потом толкаться в бессмысленной суете незнакомых людей, формально отвечать на приветствия и улыбки, тщиться выглядеть частью этого чуждого мне целого. – У меня... у меня перевод срочный. Майя, никак! Майя – художник. Батик – легкий, летящий, яркий – как нельзя больше соответствует ее натуре. Из-за него мы и познакомились. Мне стыдно, что вру ей, и я почти готов сказать правду, но язык предает меня. - Данька, пожалуйста! Не бросай меня! – срывается она на мольбу. - Успокойся! – ее настойчивость раздражает. – Майя, я, правда, не смогу. - Я за тобой такси пришлю! - Я и сам могу взять такси, - отвечаю раздраженно. – У меня просто нет времени, понимаешь? Да и поздно уже. - Хорошо, тогда завтра, а? Дань! Это же ненадолго! Приедешь, посмотришь, скажешь, где поправить, если что. Я для тебя мороженым запасусь. С карамелью. Честно-честно! Невольно улыбаюсь этой невинной попытке подкупа. Майя знает, что мне нравится. Откуда? Этого я тоже не могу понять. Никто прежде не обращал внимания на мои слова и прочие мелкие знаки, не задавался целью понять, что я люблю и не люблю, и уж тем более запомнить. Майя не такая. И не вспомню сейчас, откуда она знает про карамельное мороженое. Это так странно и в то же время приятно. Не понимаю, чем заслужил такое. Но еще меньше мне хочется думать, что она относится так ко всем, растрачивает свои дары направо и налево. Как луч солнца, которому все равно, куда светить. Как запах апельсинов... От этого немного обидно. - Май, ну зачем тебе я? – говорю почти резко и невольно сжимаю зубы в злости на самого себя. – Давай я пришлю тебе все записи. У меня же все сохранено. Вот и проверите. Но линейная логика на нее не действует. - А вдруг мы что-то пропустим, не увидим неопытным взглядом? И потом, здесь принтер накрылся, а техник уже домой удрал – не распечатать. Только ты проверить сможешь. Дань, ну пожалуйста! Я же знаю, у тебя нет ничего такого, от чего нельзя оторваться на пару часов. А для меня это важно. Знаешь, даже лучше, если завтра. Часам к двенадцати. Я тебя познакомлю с чудесным человечком – Дашенькой. Она организатор выставки и обязательно тебе понравится, я уверена, - морщусь и понимаю, что теперь меня только силой можно заставить поехать в выставочный зал. Дашенька! От Милочки, Светланки, Ляли и иже с ними она может отличаться ростом, весом, цветом волос и глаз, но никогда – умом и тактом. Где только Майя их берет?! И ведь свято верит, что все они замечательные, добрые, интеллектуальные и просто призваны составить мое счастье. Потом, когда, от силы после третьего свидания, я навсегда прощаюсь с очередной претенденткой, этот апельсиновый вихрь врывается в мой дом, кусает губы и извиняется. Гладит по голове, как котенка, заглядывает в глаза и обещает, что в следующий раз обязательно получится. И все потому, что однажды я пожаловался на одиночество... - Май, я не хочу... – понимаю, как неубедительно звучит отказ, но для себя уже все решил, так какая разница. - Брось, Данька! Мне вправду без тебя не справиться. И я не так часто тебя о чем-то прошу. В общем, я тебя жду к двенадцати, да? - Нет. - Да-да! – она снова хохочет. – Никуда ты не денешься! Ты, только ты способен довести все до идеала, я же знаю! И не закатывай глаза! – нет, вот как она догадалась?! – Я в тебя верю, Данька! Честно-честно! – я почти вижу ее ласковую улыбку, и продолжением этого тепла меня окатывает прощание: - До завтра, мой хороший! Прикрываю глаза и слушаю короткие гудки. Безумие! Иллюзия в погоне за иллюзией. Идеала достичь невозможно. Но Майя, как и я, к нему стремится. Историей росписи по тканям я заинтересовался еще в университете. Одно время и Влад разделял это пристрастие, что, в общем-то, нас сблизило. Но Влад – натура увлекающаяся, уже через год его захватило что-то новое. Я же, однажды прикипев душой к веточке цветущего померанца эпохи династии Мин[4] , остался верен батику на всю жизнь. Увлечения – странная штука. Меня часто упрекают в перфекционизме, но я не понимаю, что в этом плохого. Если мне что-то нравится, я хочу знать о нем все, а узнав – упорядочить знания, привести их к гармонии с собственным восприятием. Не моя профессиональная деятельность переводчика с древних языков, а статьи по истории батика создали мне некоторую известность в узких кругах. Они же привели ко мне Майю два года назад. Она просто позвонила, представилась и, не обращая внимания на не слишком радушный ответ с моей стороны, спросила, когда можно будет приехать на консультацию. Масштабность планов меня поразила и захватила сразу. Идея создания нескольких тематических коллекций, повествующих об истории раннего средневековья Ближнего и Дальнего Востока не только через сюжет, но и через саму технику создания рисунка невольно втянула в круговорот Майиного творчества. А может, сама Майя втянула. Я узнал много нового о современном искусстве батика. Но больше всего интриговала она сама. Ее не оттолкнули ни долгие занудные объяснения, ни еженедельные поездки через весь город в мою берлогу – сам я в мастерскую художницы наведываться отказался. В конце концов, это Майе были нужны мои консультации, а не наоборот. Но она не сдавалась. Не знаю, в какой момент понял, что могу говорить с ней обо всем, не только о батике. Точнее, не говорить – писать. Отстукивать на клавиатуре ноутбука безликие сообщения и ждать, затаив дыхание, что ответит Майя. Интернет – магия анонимности. Не нужно реагировать сразу. Обдуманные ответы, пришедшие с опозданием в десять-пятнадцать минут, все равно создают в чате иллюзию искрометности, динамичности диалога. Всегда ведь можно сделать вид, что занят и на переписку реагируешь постольку поскольку. Иногда меня пробивает на философию – знаю, водится за мной такой грешок, которых многих отталкивает. Но не Майю. Мне отчего-то кажется, что она примеряет на себя мои размышления, а потом соглашается или не соглашается с ними. Сам я так не умею. Я долго и скрупулезно, подвергая сомнению любую информацию, ищу ответы на свои вопросы, а найдя, бываю настолько в них уверен, что переубедить меня невозможно. А Майя и не пытается это сделать. Но от чего-то ей зачастую удается так повернуть даже самые простые вещи, что невольно задумываюсь, насколько верна моя собственная точка зрения. Я поначалу пытался с ней спорить, но это бессмысленно. Она вникает в мои аргументы и тут же и их переворачивает с ног на голову. А потом, ничего не требуя, не подгоняя, терпеливо ждет, когда сам дойду до верных, по ее мнению, ответов. Раз за разом искренне пытаюсь понять ее мировоззрение. Но что-то всегда ускользает, теряется, Майя остается для меня непостижимой. Зато все это ускользающее просачивается в нереальный апельсиновый мир, наделяя его неким подобием самостоятельной, даже мне неподвластной жизни: в бликах солнечного света на кожуре золотистых плодов, в мелькании неясных теней за пастельными шторами на окнах, в щенячьей возне ветерка в траве на газонах... По чайной ложке тепла на душу населения выдуманного мира. Или по чайной ложке души для каждого, кто населяет этот мир... Я бросил это неблагодарное занятие – пытаться понять Майю. Стал воспринимать сам факт ее существования как некую праздничную данность, дарованную мне во спасение. От чего? Может, от бесконечности одиночества. Майя дает мне надежду: раз есть она, способная понять меня, то, возможно, найдутся и другие. Хотя и сам не всегда могу объяснить, зачем мне это нужно. Мне хорошо одному. Никто не мешает погружаться в мир известных лишь мне символов или проникать в душу мастера, творившего волшебство на ткани больше тысячи лет назад. А еще никто не лезет с глупыми вопросами и не требует отчета в каждом шаге. Сейчас уже и представить трудно, как я прежде уживался с родителями. Если мне нужен отклик на мои собственные чувства и впечатления, я пишу Майе. Она отвечает. Почти всегда. И не обижается, если не пишу. И если не сразу реагирую на ее послания. Звонит она редко, только если хочет достать меня немедленно. Вот как сегодня. Мне приятно слышать ее голос, но такое прямое вторжение все равно раздражает. И она знает это. Еще реже приходит. И почти никогда – без приглашения. Впрочем, на это самое приглашение ей почему-то очень легко удается меня спровоцировать, когда после очередной попытки сойтись с девушкой я выбит из колеи. Первые пару месяцев нашего знакомства мы назначали встречи по работе каждую неделю. Потом надобность в этом отпала. Интернет – магия сближения и разделения одновременно. Хорошо, что Майя сейчас в выставочном зале. Ей не до меня, и, пожалуй, она считает, что добилась своего. Возвращаюсь к компьютеру, некоторое время смотрю на фотографию папируса, но могу лишь идентифицировать старо-арамейский. Мозг отказывается воспринимать символы. Сворачиваю окно – ничего я сегодня не переведу. Открываю заветную папку. Моя тайна. Здесь есть все: от творений старых мастеров – не только батик, любые техники, до невероятных пейзажей, созданные чудом фотошопа. Я собираю эти картинки уже несколько лет – кропотливо, дотошно, с упорством, достойным лучшего применения. Собираю и оживляю. В странной мультипликации поворачивают к солнцу головки подсолнухи Ван Гога[5] , сплетаются с шумом ветра этюды Шопена[6] , что слышны из-за едва колышущихся занавесок, неспешно бредет под апельсиновым дождем одинокая девушка с терьером Тулуза Лотрека[7] . Все это – закоулки мира, которого нет, в котором я на своем месте. Мира, придуманного мной. Созданного мной. Мира гармонии солнечных плодов. Пахнет каркаде и апельсинами. Когда краем глаза замечаю подмигивающий оранжевым трей чата, не открываю его. Лишь поздно ночью я желаю Майе приятных снов и, не дожидаясь ответа, выключаю компьютер.
- Дядя Данила, а это какой язык? Принимаюсь объяснять, терпеливо отвечаю на все вопросы. А они не кончаются. Максу девять, и я не знаю, как с ним общаться. Но вот почему-то парнишка мне симпатизирует. Майя говорит, это от того, что трачу на него свое время, не отпихиваю. Но я люблю разъяснять свою позицию другим, независимо от возраста. Я же зануда. Не понимаю, как это может нравиться ребенку. Тем более такому непоседливому. Макс – точная копия матери. Не внешне. Он субтилен и светловолос, как его отец. Зато характером в Майю – такой же открытый и смешливый. И так же, как она, способен выворачивать любые утверждения наизнанку и при этом придавать им новый смысл. Я теряюсь от некоторых его выводов. И в то же время именно Макс, а не его замечательная мама, способен зародить во мне желание нестись вперед очертя голову. Увы, не в реальности. Но в те редкие дни, когда мы встречаемся с ним вот так – на выставках, куда Майя всегда приводит с собой семью, у меня дома, если Макс напросился вместе с ней, на каких-то еще незначимых для меня, но важных для художницы богемных перекрестках, когда ей не с кем оставить сына – мой апельсиновый мир наполняется бесшабашной радостью, веселой интригой, духом неиссякаемого любопытства и авантюризма. Он зовет меня все дальше и дальше, к новым открытиям и приключениям, что хранит только для самых отважных. И тогда мне кажется, что я могу таким стать. Или вспомню, что когда-то был. Как я здесь оказался? Думаете, я знаю? Нет! Точнее, знаю, но не хочу себе признаваться. Майя! Все дело в ней. Она таки достала меня. Она просила, канючила, умоляла, ругалась, рычала, обзывала меня самыми ужасными словами. Почему я сдался? Да потому что слаб! Я не способен противостоять подобному напору. Мне легче притвориться, что согласился, чем объяснить, почему для меня это неприемлемо. Ненавижу и эту выставку, и ее атмосферу. А этот мальчик – любопытный, внимательный, жаждущий новых знаний – пожалуй, единственное спасение для меня здесь и сейчас. Но... я в долгу перед Майей. Сказать ей об этом – засмеет. Может даже, обидится. Она не приемлет благодарности за сам факт своего существования и не мыслит жизни без света, который дарит другим. Я не в силах объяснить ей, что это для меня значит. К тому же, Майя не догадывается, что дарит душу моему апельсиновому миру. Даже ей неизвестно о его существовании. А я не спешу открывать свою тайну. Слишком это... интимно, что ли. Очень боюсь показаться наивным. И еще более одиноким, чем Майя и так считает. - Добрый день. Вы, наверное, Дан? Макс хмурится, недовольно косится на подошедшую ко мне сзади женщину. Подмигиваю мальчишке, успеваю уловить на его мордашке робкий промельк надежды и поворачиваюсь к незнакомке. Она хороша. На мой вкус – даже слишком. Не просто красивая – яркая. А значит, всегда окруженная толпой. К тому же, я вижу, что она знает себе цену и привыкла к восхищению. И недоумеваю: зачем она мне? Зачем Майе понадобилось нас знакомить? Или это не обещанная Дашенька? - Здравствуйте, - отвечаю ровно, почти физически ощущая, как смыкаются щиты привычного вежливого равнодушия. Выглядеть заинтересованным щенком, трепетно ожидающим знакомства с девушкой, совсем не хочется. Особенно перед этой. Она – акула. Такие берут все, что нравится, не задумываясь об окружающих. Не приемлют отказов, не привыкли к ним, воспринимают, как личное оскорбление. Она даже пахнет морем – северным, штормовым. Зло, холодно, беспощадно. - Рада познакомиться, - улыбается обворожительно. – Я Александра, хозяйка галереи. Мысленно перевожу дух. Даже испытываю легкие угрызения совести из-за возникшего на мгновение недоверия к Майе. И тут же нахожу ее взглядом. Несется к нашей троице хмурая, недовольная, тащит на буксира невзрачное существо в тяжелых очках и слишком длинной мятой серой юбке. Во взгляде – решимость, в движениях – целеустремленность. Мне становится стыдно. И за нее, и за себя. Даже не знаю, за кого больше. За себя – потому что она считает необходимым меня защищать. За нее – потому что я не нуждаюсь в защите. Впрочем, Майе этого не докажешь. - Шурочка, простите! Мой сын и мой консультант иногда бывают такими занудами! Акула вздрагивает и на долю секунды теряет лицо. Мы с Максом переглядываемся, как заговорщики. А Майя сияет заискивающей и в то же время насмешливой улыбкой, ямочки на круглых щеках едва заметно меняют форму – мимическая морзянка для посвященных выдает гнев и раздражение. Кого она сейчас пытается прикрыть собой? Мне очень хочется надеяться, что все же сына. - Не беспокойтесь, Майя, мы едва успели познакомиться. Во всяком случае, с Даном, - надменно-ледяной тон на мгновение смягчается, я получаю кокетливый взгляд из-под ресниц. Вот только этого не хватало! Все равно не поверю, что мог заинтересовать этот айсберг, как мужчина. Красивые, уверенные в себе женщины не падают к моим ногам после первого же приветствия. Положа руку на сердце, никакие не падают. Я не умею им нравиться. Заурядная внешность не цепляет взгляд, хотя, пожалуй, и не отталкивает. Просто от одной мысли о традиционном ритуале флирта и ухаживания мне становится скучно до оскомины. Противно говорить лживые комплименты и выслушивать бессмысленный треп ни о чем, противно ощущать липкие оценочные взгляды на себе, на своей одежде, на необходимых по правилам подарках, которые ничего для меня не значат, но, по идее, должны что-то донести до сознания предмета моих стараний. Интересно, что? Хотя, нет, не интересно. Опять же, противно. Нелепое чучело в очках подается вперед, Майя начинает поворачивать голову, открывает рот, собираясь нас представить. Меня окатывает паника. Обложили! Три женщины – это слишком много. Мне не справиться. Детские пальцы незаметно касаются моей руки, и воздух на мгновение наполняется запахом апельсинов. - Майя, если я тебе больше не нужен, мы с Максом прогуляемся за мороженым, - слова срываются с языка раньше, чем успеваю их осознать. Крепко сжимаю ладошку мальчишки, скашиваю глаза, в надежде поймать его одобрительный взгляд. Не знаю, к чему приведет дурацкая затея, но лучше непонятный ребенок, чем чего-то ждущие от меня женщины. Щеки Снежной Королевы, сошедшей с полотна Гейнсборо[8], окрашиваются оскорбленным румянцем. Обиженно сопит бесформенная серость Пикассо[9]. Майя недовольно суживает глаза, на миг становясь похожей на гейшу с ширмы периода Нара[10]. - Мам, можно? – вовремя поддерживает меня Макс, и она сдается. Но когда мы идем к выходу из галереи, я ощущаю на своей спине три взгляда, и в каждом – свое недовольство.
Я провожаю Дашеньку. Снова не устоял перед Майиным натиском. Но отчего-то не жалею. Бесформенное пугало оказалось приятной собеседницей и, судя по всему, неплохим человеком. Даже немного жаль, что она совершенно не симпатична мне, как женщина. Мысль о том, что мы могли бы стать друзьями, вызывает горькую усмешку. Я не умею заводить друзей. Иногда знакомые просят меня о помощи, и я помогаю, если это в моих силах. Но людям этого мало. Они требуют еще и понимания, хотят, чтобы я принимал их точку зрения. Не вижу в этом смысла. Как не вижу смысла и в том, что совпадение взглядов в некоторых вещах свидетельствует о некой духовной близости. Да и в чем вообще – смысл? Он так же эфемерен, как солнечный блик на пупырчатой кожуре апельсина. От Дашеньки пахнет ванилью и кошками. Это только запах, возможно, выдуманный мной. В девушке нет ни уюта домашней сдобы, ни грации прирожденной независимости. Только в глубине поблескивающих за толстыми стеклами глаз проглядывает юмор с привкусом беспощадного самобичевания. Ловлю себя на странном желании защитить ее от самой себя. У подъезда обмениваемся безликими прощаниями. Чувствую себя виноватым - не оправдал ожиданий Дашеньки. И злюсь. На себя - за это ощущение вины, на Майю - за то, что снова втянула меня в эмоциональную авантюру. Долгие летние сумерки удушливы и безнадежны. Неизвестно откуда возникает острое желание сделать что-то безумное, взорвать монотонность существования. Угнать первую попавшуюся машину и мчаться по прямой в бесконечность, выжимая из мотора максимум. Прыгнуть с тарзанки. Провести ночь, полную жаркого секса, с незнакомкой. Записаться во Французский легион. Осчастливить весь мир. Хоть что-нибудь! Вместо этого бреду в сторону остановки и ненавижу себя сильнее и сильнее. К черту все! К черту автобус! Такси – поскорее оказаться дома, в тихой прохладе своего кабинета, сбежать, спрятаться там, где мне подвластно все. Хочу к своим апельсинам! Резко сворачиваю на проспект. Голосую первому же такси, но оно занято, проезжает мимо. Вместо него тормозит черный, похожий на старинную карету гробовщика «Хаммер». Я даже не оборачиваюсь. Зачем? Водителю просто понадобилось остановиться именно здесь. - Дан! Однако! Ей больше подошел бы низкий серебристый седан, чем этот морально устаревший катафалк. Такой же холодный и беспощадный. Такой же самоуверенный. - Александра? - Увидела вас из окна. Вы торопитесь? - Просто предпочитаю комфорт, не люблю общественный транспорт. - Если не спешите, может, согласитесь выпить со мной? Комфорт гарантирую, - улыбается маняще и многообещающе. Что ей от меня нужно?! - Не люблю алкоголь. И почти не употребляю, простите. - Ну что ж, может, я тогда довезу вас? Мимо проносится еще одно занятое такси. И я сдаюсь, понимая, что надежда попасть домой поскорее может оказаться несбыточной. Этой женщине что-то от меня нужно, и она не отступится. Уже пристегивая ремень, замечаю нелепую фигуру в длинной серой юбке, выскакивающую и резко останавливающуюся на углу того же проулка, откуда недавно вышел я сам. Вижу, как взлетают брови над широкой оправой очков, и отворачиваюсь, трусливо радуясь, что за стеклами невозможно разглядеть выражение глаз...
Бурная ночь с незнакомкой, говорите? Иногда я ненавижу свои желания. Не потому, что они могут исполниться, а потому, что у меня никогда не хватит смелости воплотить их в жизнь. Двусмысленное приглашение на чашку кофе я не принял. Да что там, благополучно сделал вид, что не понимаю намеков и томных взглядов. Ну не верю я, что мог произвести на Александру такое впечатление! Что-то было, что-то, что ей требовалось из меня вытащить – какая-то информация, которой, возможно, даже не располагаю. Или поддержка в деле, о котором не имею представления. И потому что не знаю, это пугает еще больше. Лучше бы прямо сказала! Но нет, людям свойственно вести непонятные игры, покупать партнеров там, где их невозможно обвести вокруг пальца собственными силами. Покупать деньгами, властью, сексом. Проклятье! Я хотел эту женщину! Иррационально. Вопреки еще более иррациональным страхам. Вопреки страхам рациональным. Да что там, до сих пор хочу, и от этого самому противно. Поэтому, открыв дверь своей квартиры, не зажигаю света, будто опасаюсь увидеть в одном из немногих зеркал похотливое, животное выражение собственных глаз. В темноте прохожу в кабинет, вслепую выбираю диск, на ощупь включаю музыкальный центр и падаю в кресло. Немилосердно хочется курить – отвергнутая пару лет назад привычка в стрессовых ситуациях коброй поднимает голову, распускает капюшон тяги. Нежная печальная мелодия скрипок сменяется тревожным крещендо ударных, отдаваясь вибрацией во всем теле. И тут же снова возвращается, успокаивая, убаюкивая. Но это не то, что нужно. Словно в ответ на мою кривую мину, вступают фанфары, а за ними – ария Генриха Птицелова[11] . Угораздило же выбрать! Мечусь между желанием немедленно выключить музыку и каким-то странным осознанием собственной ничтожности перед непонятными мне страстями. А Эльза мечтает о чем-то несбыточном. Как и я. Господи, полцарства за сигарету! Но я точно знаю, что в квартире нет ни одного загашника. Вместо этого протягиваю руку к угловому столику. Под ним - мини-бар. Мне все равно, что попадет в руку. Бутылка квадратная. Усмехаюсь. А что мне может попасться, если не держу там ничего, кроме виски? Уж не знаю, откуда разошлась информация, что я предпочитаю именно этот напиток, но мне дарят его все, кто не знает, что еще можно подарить. Вот и накапливается. Непонятно, зачем. Желание, подобно сегодняшнему, возникает не чаще пары раз в год. Обнищаю – продам через интернет-аукцион. Эта мысль на мгновение меня веселит, прикладываюсь к бутылке. Огненная вода прожигает горло, но не спасает от желания затянуться. Проклятый перфекционизм! Вот что мне стоило избавиться от сигарет не так радикально? Хоть бы на такой крайний случай придержал! Впрочем... Все же зажигаю торшер, чтобы порыться в заветном ящике. Дыня. Ананас. Кофе. Пальцы, вопреки здравому смыслу, находят немаркированный пакетик из фольги. Ненавижу наркотики! Не приемлю. В принципе. Интересно, это инстинкт самосохранения в действии или моя вечная трусость? Но что-то в глубине подсознания словно подталкивает к эксперименту. Аккуратно делю содержимое алюминиевого свертка пополам. Потом на четыре части. Потом – на восемь. Нет, все же на шестнадцать. Что я делаю?! Резко сминаю фольгу - со злостью, даже с ненавистью. Она рвется, серо-бурая труха сыплется между пальцами в коробку. Не буду курить! О чем-то надрывно просит Генриха Эльза. Аккуратные упаковки подмигивают, маня. Пусть будет дыня. Руки дрожат. Наверное, оттого, что собственная слабость мне противна. Или оттого, что сегодня все наперекосяк. Содержимое пакетика просыпается, не добравшись до кальяна. Скриплю зубами. Открываю упаковку с кофейным ароматом. И снова фиаско. Судьба словно подсказывает, что нужно остановиться, но я упрям. Зачерпываю горсть перемешавшегося в коробке курева. О привезенной Владом откуда-то с Востока траве я уже не помню. Или просто не думаю. Методично, со вкусом, раскочегариваю кальян. Вместе с первой затяжкой вступает божественный тенор Пласидо Доминго. Я хочу эту женщину! Хочу Александру! Почему? Потому что она красива? Красивых женщин много, это не повод. Или потому что почти беззастенчиво предлагала себя? А предлагала ли? Так ли уж ей нужен секс со мной? Скорее, она хочет, чтобы мне был нужен секс с ней. Хочет привязать, да. Наивно. Я жил без нее раньше, проживу и впредь. Вот! Вот оно! Снежная Королева бросила мне вызов, полагая слабаком. Я хочу власти над ней, такой власти, которая заставит ее просить, умолять, соглашаться на все. Чтобы это она, а не я всю жизнь вспоминала потом нашу близость. О, она даже не подозревает, что теряет. Я мог бы... Если бы она еще при этом ни о чем не просила! Пусть не прямо, пусть в анамнезе. Ненавижу торговлю! Не хочу подковерных игр! Хочу, чтобы все было просто! Сизые клубы дыма выписывают невнятные узоры в неярком свете. Генрих ратует за честный поединок. С кем? Кто не струсит? Я? Я струшу. Наверное. Или нет? Смотря как. Смотря почему. Смотря где. Эльза искренне радуется моей победе. Мне нравится быть рыцарем Грааля. Да! Я хотел бы быть им. Честным. Великодушным. Преданным. Лелеющим некую тайну, достойную сохранения. Но и Фридрихом, способным обернуть любую ситуацию себе на пользу, я хотел бы быть тоже. Если бы не Ортруда! Вечно она думает, что знает все лучше всех! Вечно любое мнение способна вывернуть наизнанку! Все из-за нее! Она во всем виновата! Я... я ей отомщу. Я посмеюсь над ней. Я ведь могу, да? Пусть не здесь, пусть там! Всегда есть «там». Мое «там». Отчего-то эта мысль веселит меня. Смеюсь. Хохочу до слез, до колик, представляя, как разозлится Ортруда, когда Фридрих станет поступать по-своему. У нее лицо Майи. Обманчивое лицо. Но оно плывет и меняется, образ Снежной королевы проглядывает, маня и интригуя. Гоню его прочь. Едва ноутбук загружается, чат подрывается апельсиновым мяуканьем. Почему я не завел кота? Хочется, чтобы он сейчас вздыбил шерсть и завыл угрожающе, давая понять, что это его территория и сопернику здесь не место. Кот обязательно должен быть рыжим, решаю я. Имею право, я ведь здесь всемогущий. Своего защитника нахожу среди работ Пола Монтигла[12] . Кот матер, непробиваемо-серьезен и себе на уме. Как Фридрих. Так его и назову. Все равно этот зверь не отреагирует на банальное «кис-кис». Не знаю, сколько проходит времени, наверное, не очень много. Ортруда пытается что-то доказать Эльзе. Кот оживает. Чат продолжает раздражающе мигать и подвывать. - Вперед, Фридрих, - бормочу я и отпускаю апельсинового кота в апельсиновый мир. Он чихает. Не думал, что коты не любят запах флердоранжа. Тянется и брезгливо отряхивает задние лапы. Принюхивается. Рычит тихо, но агрессивно. А потом срывается с места и исчезает в переулках несуществующего города. Я знаю, что теперь все будет... хорошо? В этом не уверен. Но весело будет точно. И снова смеюсь. Какое-то время слежу за котом Фридрихом, даже подбадриваю его. Собственный голос в тишине квартире звучит странно. Нелепо. Смешно. Хохочу. Еще смешнее свадьба Эльзы. Свадьбы вообще смешны. Столько невыполнимых обещаний... И я еще думал, что хочу быть похожим на Лоэнгрина?! Да ну! Главное, обмануть Ортруду, и мы с Фридрихом победим...
Утро начинается с головной боли и попыток вспомнить, что вчера было. Вагнер и кальян – последнее, что сохранилось в памяти. Еще какой-то рыжий кот. Откуда он взялся? Я даже не знаю, как оказался в собственной постели. Одетым. Хорошо хоть без обуви. Хочется потрясти головой, но страшно. Боль давит на глазницы изнутри, катается по черепу раскаленными шарами. Во рту – мерзость, и нос кажется то ли забитым, то ли пересохшим. Хочется пить. И есть. Есть – нестерпимо. Медленно поднимаюсь и принимаю сидячее положение. Рискую открыть глаза. Шторы задернуты. Это счастье! Но дышать нечем. На тумбочке стакан с водой. Высокий, запотевший. Пью жадно, и мне не хватает. Но возникает мысль: откуда он здесь, такой холодный. И тут до меня доносится запах. Яичница. С беконом. Рот наполняется слюной. Кто?! Маме такая благотворительность не свойственна, это уж точно. Мучительно пытаюсь вспомнить, запер ли вчера дверь. Безнадежно. Контрастный душ отчасти снимает головную боль. Кулинарные изыски неизвестности захлестывают ошейником голодного спазма. Мне страшно встретиться с тем, кто сейчас хозяйничает на кухне, но еще страшнее снова вырубиться - на этот раз от слабости. И я делаю шаг. - Проспался? - Майя стоит спиной, колдуя над плитой. В голосе - сталь. Пытаюсь спросить, как она здесь оказалась, но вместо этого хриплю что-то невразумительное. Почему-то испытываю стыд, хоть и понимаю, что это глупо. Кто она мне? Какое право имеет судить? А Майя поворачивается и в глазах ее - печаль. - Как? - наконец удается мне выдавить из себя. Она качает головой. - Совсем плох, - вздыхает и ставит на стол сковородку. Молча сажусь и начинаю есть. Жду. Ну да, я... надрался? Вроде выпил немного, пару глотков всего. Что ж так хреново-то? Майя все молчит. Сейчас от нее не пахнет апельсинами. Чувствую слабый аромат нежных цветочных духов, разбавленный едва уловимой нотой химии. Почему я раньше не замечал, что от Майи всегда пахнет красками? К этой гамме примешивается еще что-то. Что-то, что мне не нравится, что заставляет чувствовать себя еще более ничтожным. Смутно догадываюсь, что это соленый аромат разочарования. После третьей чашки кофе я не выдерживаю. - Добей уже. Вываливай, на что тебе пришлось вчера насмотреться. И как ты вообще здесь оказалась, а? - Сам позвал, - пожимает она плечами. – И, слава богу, что позвал, - хмурится, но не зло, а как-то болезненно. - Что с тобой, Данька?! - губы начинают дрожать, и я с ужасом понимаю, что она вот-вот заплачет. - Скажи, это давно? - Что? - решительно не понимаю, что ее так расстроило. - Не прикидывайся! - она хлопает ладонью по столешнице так сильно, что я вздрагиваю. - Уж как-нибудь запах травы я могу отличить от ароматизаторов кальяна! И твой ящик с "сокровищами" тоже видела! И выкинула, слышишь, ты!!! Она кричит, и это так странно, так на нее не похоже. - Сокровищами? - переспрашиваю и задумываюсь. В памяти всплывают собственные дрожащие руки. Проклятье! - Майя, ты что? Ты решила, что я... - и тут понимаю, отчего мне так плохо. И ненавижу себя. Хочется побиться головой об стол. Что я и делаю. - Послушай... Майя, пожалуйста, выслушай меня. Это случайность. Я идиот. Я не помнил про эту траву. Ее друг привез, а я и не пробовал ни разу. А вчера... вчера рассыпал все. Развезло от виски. Случайно смешалось, наверное... Ты... правильно сделала, что выкинула. Я ведь даже не понимал, почему мне так плохо... - Ох, Данька! - вижу, что она испытывает облегчение. Смотрит на меня, как на непослушного ребенка, и что-то отпускает в душе. В воздухе разливается едва заметный запах флердоранжа. - А теперь объясни, по какому поводу вообще был вчерашний срыв, - спрашивает уже без агрессии, даже с ноткой вины в голосе. - Что тебе наговорила Александра? - А что ей от тебя нужно? - отвечаю вопросом на вопрос, чтобы не вдаваться в подробности собственных вчерашних потрясений. - От меня? - хмурится и кусает губы. Вздыхает. - Просила что-нибудь? - спрашивает наконец. - Пока предлагала. Чтобы заручиться моей поддержкой, полагаю. Хотелось бы знать, в чем именно. - Предлагала? Что? - Себя, - усмехаюсь криво, а Майя свистит, и глаза ее округляются. - Потому и хочу понять, за что такой щедрый аванс. Она задумывается, но, мне кажется, не о том, что стоит или не стоит мне рассказывать. - Ты отказался, - не спрашивает, а утверждает. - Я не покупаю кота в мешке. - Даже такую кошечку? - фыркает презрительно. - Такую - тем более. - Правильно. Это не про тебя, Данька. - Я что, по-твоему, так плох? - язвлю и сам удивляюсь: вот с чего вдруг? Ведь знаю, что Александра птичка не моего полета. - Так хорош, - смотрит в глаза серьезно, без тени насмешки. - Я думаю, ей нужен карманный эксперт. - В смысле? - Она предлагала мне искусственно состарить некоторые ткани. Ты ведь знаешь, моя техника может быть идентична работам древних мастеров. Я, разумеется, отказалась. И ей не советовала, сказала, что любой эксперт просечет. Но ведь художников много. А ты эксперт. И если ты подтвердишь подлинность, батик уйдет за десятикратную цену. Теперь моя очередь свистеть. - Почему ты раньше не сказала? Пожимает плечами. - Не думала, что она откроет на тебя охоту. - Странно... Мне Александра не показалась дурой. - В каком смысле? - Один эксперт ничего не докажет. - Брось, это же афера для нуворишей. Пройдут годы, прежде чем кто-то из них проведет повторную экспертизу. И потом, предлагать тебе себя... Это ли не признак "великого ума"? - ухмыляется. - Я что, не мужик? - Надеюсь, ты все же мужчина, - уже смеется Майя. - Мужик бы купился. - И на том спасибо, - отвожу глаза. Никогда не сознаюсь ей, что лишь трусость заставила меня превозмочь желание, которое вызвала эта женщина. - Ты так и не ответила, как здесь оказалась. - Ответила, - фыркает уже совсем весело. - Я не помню, чтобы просил тебя приехать, - признаюсь виновато. - Ты бы не попросил, если бы я не позвонила. Ты не отвечал в чате, а мне позвонила Дашенька и сказала, что тебя увезла Александра. Вот зачем ты ее обидел? - спрашивает вдруг. - Кого, Александру?! - теряюсь. - Нет, конечно. Дашеньку. Ты ведь ей понравился. - Майя! - А что Майя?! Она же действительно замечательная. Умная, добрая. - Страшненькая. - Скотина! Она очаровательна! Не спрашиваю, в каком именно месте. Не хочу спорить. Во-первых, Майя вообще находит очарование в самых неожиданных вещах и людях. Во-вторых, она женщина, и не ей судить о мужских вкусах. Ну и в-третьих, Дашенька мне действительно понравилась, но только как человек. Может, если Александра уже тогда не обосновалась в моем подсознании, я тоже рано или поздно разглядел бы за бесформенными тряпками нечто, не лишенное сексуальной привлекательности. А может, и не разглядел бы. Кто знает. Наверное, просто не судьба. - Я все равно не помню, ни твоего звонка, ни своей просьбы. - О-о-о! - тянет Майя. - Просьба была, прямо скажем, неожиданная. Ты потребовал помочь тебе искупать кота, который, по твоим словам, весь перемазался в апельсинах. - Кота? Снова кот. Так он был или не был? - Угу. Когда я примчалась - не из-за грязного кота, как ты понимаешь, а из-за твоего неадекватного поведения – зверушку ты мне продемонстрировал. Нарисованную. На экране ноутбука. Называл кису Фридрихом и поведал мне, что он редкостный затейник. Заявил, что не можешь заснуть от цитрусового запаха. Пришлось уговаривать тебя отправиться в постель и обещать, что в спальню я животинку не пущу. - И я пошел? - Пошел. Но сначала выключил ноут, заявив, что твои тайны не для моего скудного умишки. - Прости. - Забей. - Ты что, ночевала здесь? - доходит до меня вдруг. Испытываю чувство неловкости. - Не парься. Я приехала час назад. Мне же пришлось запереть тебя твоими же ключами. Вот они, кстати, - достает из кармана джинсов и кладет на стол связку. - Ты как, оклемался? - Жить буду, - вздыхаю, делая вид, что все уже в порядке. На самом деле бесит, что не могу толком вспомнить, что же я вчера чудил. И кот. Почему-то он кажется очень важным. А еще страшно даже думать, что кроме картины Монтигла умудрился вчера ей показать. Надеюсь, ничего. Иначе уже забросала бы вопросами и мнениями. Майя собирается мыть посуду, но этого я ей уже не могу позволить. Она мне не домработница. А для заботы у нее Макс есть. И муж тоже. - Ну тогда я побежала. У меня дел еще куча. - Спасибо тебе, - обнимаю ее и чувствую еще большую неловкость. - Данька, ты балбес. Не пугай меня так больше. - Не буду. Она чмокает меня в щеку и выскакивает из кухни. Слышу ее "пока", шелест замка, хлопок закрывшейся двери, но не двигаюсь с места. Посуду сваливаю в раковину. Потом помою. В гостиной как-то особенно остро пахнет апельсинами. Аромат каркадэ даже не пытается пробиться через засилье цитрусов. Подхожу к столу, включаю ноутбук, выдвигаю кресло. И все время, пока загружается компьютер, неотрывно смотрю на сидение. На черной обивке отчетливо видны рыжие кошачьи шерстинки.
Неделя проходит в благословенной тишине, нарушаемой лишь воплями чата и музыкой, которую я сам изредка включаю. Тихо радуюсь, что многое успел: закончил переводить папирус, написал статью о культуре батика на острове Ява, населил апельсиновый мир новыми персонажами и подарил ему первый звездопад. Фридриху зрелище понравилось. Он пытался допрыгнуть до небес и поймать летящие искорки. Не смог и долго рычал на меня разочарованно. Потом фыркнул и умчался куда-то по своим кошачьим делам. Кот – самое самодостаточное и независимое существо в апельсиновом мире. У меня странное чувство, что, живя там, в выдуманной реальности, Фридрих постоянно ждет, когда открою заветную программу, чтобы появиться и проверить, как у меня дела. Когда увидел его впервые после своего ночного буйства, даже немного испугался. Впрочем, радость была сильнее. Я точно знаю, что зверь защищает мой мир от вторжения чего-то лишнего, неправильного. Вот только этого ему мало – меня он старается защитить тоже. Скорее всего, от самого себя, больше на меня некому покушаться. Иногда кажется, что у него даже может получиться. Но меня это совсем не радует. Не хочется верить, что я придумал Фридриха, чтобы потакать в себе тому, что считаю нелогичным в других. Мне не нужно ни понимания, ни заботы. Глухое раздражение на кота время от времени дает о себе знать. Почему я такой непоследовательный? Или здесь, в мире, принадлежащем мне одному, имею на это право? Я уже успокоился после потрясений того дня. Сейчас все случившееся кажется далеким и странным, словно произошло не со мной. Скоро и вовсе забуду и о меркантильной шлюхе Александре, и о милой, но убогой Дашеньке, и о своем позорном срыве и впервые по дурости опробованной марихуане. Я умею забывать ненужное и неприятное. Так легче не стыдиться себя. А еще я уже несколько дней не переписываюсь с Майей. Пару раз она присылала сообщения, но я то ссылался на занятость и сразу прощался, принеся извинения, то вовсе не отвечал. И она замолчала. Так лучше. Не хочу выяснять отношения, не хочу ничего объяснять. А она спросит. Обязательно. В шутку или всерьез, но найдет лазейку и снова разбередит душу. Скучаю по общению с ней, но, стиснув зубы, заставляю себя отвлечься от навязчивого желания написать первым. И без того есть, чем заняться. А нет - так найду. Закрываю окно чата, в которое бессмысленно пялился последние минут пять. Не поддамся искушению. Но едва успеваю развернуть на экране заветную папку, оказывается, что кому-то понадобился. С трусливой надеждой жду, что это Майя не выдержала моего молчания, но с удивлением обнаруживаю сообщение от Дашеньки. Когда я успел добавить ее в свои контакты? Снова вечер, из которого я не помню почти ничего, но все равно не могу забыть, врывается в сознание унизительным намеком. Так и подмывает сделать вид, что не увидел сообщения. Но Дашенька ни в чем не виновата, и я открываю окно чата. "Данила, здравствуйте! Простите, что беспокою, но у меня безвыходное положение! Не могли бы вы подъехать ко мне?" Это еще что? С какой стати? Воспитание не позволяет проигнорировать крик о помощи, но в душе появляется нехорошее предчувствие подставы. "Что случилось?" "Понимаете, входная дверь, ее иногда клинит. У меня сил не хватает самой сдвинуть с места. Не могу попасть домой. А брат в командировке. Мне больше не к кому обратиться". Скриплю зубами. Есть много тупых бабских способов привлечь мужское внимание, но Дашенька, похоже, решила поставить рекорд глупости. Какая на фиг дверь?! Что за идиотский способ приглашать в гости?! Она что, с первого раза не поняла, что никак меня не интересует?! А вдруг девушке действительно нужна помощь? - ехидно подсказывает совесть. И что с того? - не уступает бешенство. Почему я? Мы виделись-то раз в жизни! - вопит недоверие. Это точно подстава, потом окрутят, и не выпутаешься, - кивает трусость. А как же установка всегда быть джентльменом? - качает головой воспитание. И что ты с нее имел по жизни? - усмехается эгоизм. "Даша, извините, боюсь, ничем не могу помочь. Я за городом и едва ли смогу приехать до вечера. Обратитесь к кому-нибудь еще". "Конечно, Данила. Простите. Не стоило вас беспокоить". "Желаю удачи". Со злостью захлопываю крышку ноутбука и иду заваривать чай. Когда возвращаюсь, хочу лишь одного: забыть об этом дурацком разговоре. В моем апельсиновом мире никогда не заклинивает двери. Фридрих, увидев меня, шипит, выгибает спину и, одарив презрительным взглядом, уносится прочь по улице. Не одобряет. Ну и черт с ним! Тоже мне, истина в высшей инстанции! Захочу - и его здесь не будет. Злость поднимается с новой силой. Сотру к чертям из самой памяти придуманного мироздания! Сканирую леса, поля, улицы, дома. Мой апельсиновый мир затягивает своими красотами, неясным трепетом чувств, которые я могу ощутить лишь здесь. Растворяюсь в них, не постигая, но пропуская через себя. Кажется, становлюсь лучше, честнее, искреннее. Вот только злость не отпускает так легко. Кота нахожу на крыше ратуши. Я перенес ее сюда с гравюры Питера Брейгеля Старшего и добавил деталей, характерных для французской готики. Фридриха трудно заметить, он кажется одной из химер на фасаде здания. Яркое солнце золотит темный камень, косые тени контрфорсов нивелируют контраст между рыжей шерстью и серым гранитом. Но я лучше знаю, где и что должно быть. Останавливаю кадр. Тянусь к рыжей бестии, чтобы навсегда удалить его из моего мира. Кот дыбит шерсть, показывает клыки, а потом, игнорируя ловушку фотошопа, прыгает, цепляется мне в руку. Острые ножи когтей рвут кожу от локтя до запястья. Боль кажется реальной. И тут звонят в дверь. Настойчиво, яростно. Пообещав Фридриху, что еще доберусь до него, снова захлопываю компьютер и иду открывать. - Скотина! - плюет мне в лицо с порога Майя. - Данька, как ты можешь быть таким ублюдком?! Она выглядит помятой и потной, на боку светлой майки притаилось мазутное пятно. - Май, что случилось? - Ты еще спрашиваешь?! Я, черт возьми, художник, а не слесарь! Это ты, а не я должен был воевать с этой долбанной дверью! Урод! А я еще считала тебя мужиком! - Ты считала меня мужчиной, - отгавкиваюсь, чтобы заглушить поднявшееся чувство вины. - С какой стати я должен нестись через полгорода помогать полузнакомой девице? Да я вообще не поверил, что у нее реальные проблемы! - То есть как? - растерянно останавливается Майя. - А вот так! Почему она решила связаться именно со мной? Я что, ее единственный знакомый парень?! - Да, - отвечает она и вздыхает. - По сути - единственный. Нет у нее никого, понимаешь?! - Здрасьте! - провожу ладонью по лицу. - Майя, это абсурд. Люди не живут в вакууме. - Ты же живешь, - пожимает она плечами и вдруг хватает меня за руку. - А это откуда?! Только теперь замечаю три глубокие длинные царапины. Кровь ручейками стекла к тыльной стороне ладони и уже начинает подсыхать между пальцами. Боль никуда не делась, я просто не обращал на ее внимания. Трясу головой и не знаю, что сказать. Где я мог так ободраться? Не Фридрих же, в самом деле! Но почему-то очень не хочется, чтобы кто-то, даже Майя, знал о нашей с котом конфронтации. А в голову не приходит никакой правдоподобной отмазки. Поэтому вырываю руку и прячу за спину. - Отстань! - Данька, не ерунди! Нужно промыть и обработать. Давай помогу, - она двигается в сторону кухни, знает, что там аптечка. - Хватит, Майя! Ты мне не нянька! И если тебе своей семьи не хватает для заботы, всегда найдется кто-то, кто подкинет застрявшую дверь – для разнообразия! А я сам способен разобраться со своими травмами и со своей жизнью! Вздрагивает и останавливается. - Конечно, - произносит негромко. - Извини, что побеспокоила. Когда поворачивается, лицо кажется пустым. Почему-то чувствую, что задыхаюсь. Нужно что-то сказать, извиниться, что ли, хоть и не понимаю, за что. Не успеваю. Майя протискивается мимо меня, распахивает входную дверь. - Май! - Всего хорошего, Данила, - бросает, не оглядываясь. От злости темнее в глазах, и в то же время во рту появляется мерзкий привкус паскудности. Шарахаю дверью, но легче не становится. В комнате долго смотрю на закрытый ноутбук. - Живи пока, - разрешаю Фридриху и иду, наконец, на кухню промыть царапины.
Я согласился встретиться с Александрой. Таксист что-то вещает о нравах молодежи. Не слушаю. И о нравах думать не хочу. Хочу тишины, но вместо этого подаю невнятные реплики. Откуда взялась эта культура общения с разговорчивыми извозчиками? От извозчиков. Почему-то представляется паланкин с богатой росписью на ткани и рикша, бормочущий что-то себе под нос. Мне хочется оказаться в этом паланкине, где не слышно его монолога. И чтобы пахло апельсинами, а не бензином. И не северным морем, как женщина, которая ждет меня в дорогом ресторане. Майя не пишет третий день, с тех пор как ушла от меня тогда. Отправил ссылку на статью о батике, которая не могла ее не заинтересовать, но ответа так и не получил. Обиделась? Это так на нее непохоже! Ну и пусть! Зачем я еду на встречу? Сам не знаю. Где-то в мечтах хочется побыть Лоэнгрином и Ниро Вульфом в одном флаконе. Раскрыть аферу и поднести ее Майе на блюдечке. Чтобы оценила. Чтобы считала меня мужчиной. Достойным уважения. Хотя она всегда твердит, что прежде чем завоевывать уважение других, нужно научиться уважать себя. Для этого следовало бы перестать быть трусом. А мне страшно. Во что я ввязываюсь? Паника накатывает волнами. Таксист косится на меня через зеркало заднего вида и замолкает. Как же я выгляжу-то? Машина останавливается в ста метрах от ресторана. Ближе - никак. Как же не хочется окунаться в душный вечер! С омерзением думаю о том, что рубашка успеет промокнуть от пота, пока преодолею это расстояние. Таксист роется в бумажнике в поисках сдачи - мелких купюр у меня не оказалось. И вдруг вижу смутно знакомую фигуру. Узкие джинсы обтягивают довольно тяжелый зад, но ножки кажутся невероятно стройными и длинными. Девушка поворачивается, и я узнаю в ней Дашеньку. Ужасные очки портят все впечатление. А мне нужно пройти мимо нее! Желудок сжимается спазмом. На что я рассчитываю?! У меня даже не хватит смелости кинуть ни к чему не обязывающее "Привет!" едва знакомой наглой девице, а я тут строю планы кампании против акулы! - Поехали обратно, - говорю таксисту. Тот недоуменно оборачивается. - Поехали. Сдачи не надо. Водила кивает и на обратном пути больше не развлекает меня беседой. Дома отключаю мобильный телефон, уверенный, что Александра станет звонить. Хорошо, что я не давал свой домашний номер. К запаху каркадэ и апельсинов примешивается едва уловимый аромат северного ветра. Он пугает и возбуждает одновременно. Хочется поговорить с Майей. Она единственная, с кем бы я мог поделиться своими терзаниями. Но Майя не ответит. Остается только Фридрих. Мы с ним заключили временное перемирие. Кот больше не навязывает мне свое мнение о моем поведении, а я не пытаюсь его стереть. Вхожу в апельсиновый мир. Рыжей бестии не видно, и я испытываю что-то сродни обиде. Почему Фридрих изменил своей привычке именно сейчас, когда так мне нужен? Бреду неспешно по улицам, вглядываясь в подворотни, задирая голову к крышам, стараясь уловить движение в листве. Кота нигде нет. Зато за столиком открытого кафе с картины Кристы Киффер сидит герцогиня Девонширская. Зябкий ветерок обнимает плечи. А ветерок ли? Небрежно отодвигаю стул и сажусь напротив. Здесь мои правила. Здесь я могу позволить себе быть рыцарем Грааля, графом Монте-Кристо, Эркюлем Пуаро. - Вы опоздали, - едва приподнимает бровь моя визави. - Пробки, - отвечаю небрежно, и она благосклонно кивает. - Надеюсь, вы понимаете, Дан, что это сугубо деловая встреча, - произносит женщина и при этом смотрит на меня так, что хочется немедленно сменить декорации на томный будуар в стиле Людовика XV. Но Принц Парадоксов во мне лишь насмешливо улыбается. - Взгляните, - она протягивает мне сверток. Раскрываю небольшое полотно, позволяя ему затрепетать ощущением свободы. Апельсины тянутся к шелку запахом флердоранжа, ласкаются отраженными от солнечных плодов бликами. Нежная мелодия сямисена льется откуда-то издалека, заставляя подрагивать веера кокетливых гейш на произведении батика. - Майя гений, - констатирую, любуясь игрой красок. - Вы так уверены, что она? - Конечно, - салютую бокалом с шампанским и небрежно подношу его к крошечной закорючке в самом углу картины. - И что стоит это убрать? - фыркает герцогиня. - А потом состарить полотно, - усмехаюсь. - Мы сработаемся, Дан? - Как знать, как знать. - Чего вы хотите? Я хочу придушить Александру голыми руками. Майя не предупредила, что речь все же пойдет о ее работах, поэтому художницу мне хочется макнуть головой в фонтан, что так успокаивающе сейчас журчит неподалеку. Но это не те ответы. - А что вы предложите? - Многое, - мурлычет моя визави и одаривает меня страстным взглядом поверх своего бокала. Макиавелли во мне начинает игру... На прощанье я склоняюсь к руке Джорджианы, но поддаюсь соблазну, обнимаю за талию и ловлю губы Снежной Королевы, обещая все кары небесные. По ее виду нельзя подумать, что она поняла мои намерения. А я настолько доволен собой, что уже не хочу видеть Фридриха и терпеть его брюзжание. Закрываю программу, откидываюсь на спинку кресла, все еще ощущая на губах соленую морскую прохладу. И тут звонит телефон. Домашний. Смотрю на него с недоверием, мечтаю заглушить вспыхнувшую вдруг надежду. Простила? - Данька! - голос растерянный и даже напуганный. - Майя! Наконец-то. Я скучал. - Данька, скажи, что это неправда, - я отчетливо представляю, как она кусает губы. - Что случилось, ангел мой? - Ты... ты встречался сегодня с Александрой... - Что?! - Данька, только не ври, Дашенька вас видела, - видела? Что она могла видеть?! Я даже из такси не вышел. - И вы... Дашенька сказала, вы целовались... Ты все же закрутил с ней, да? - Майя, что ты несешь?! Да, Александра просила меня о встрече, но... я не пошел. Точнее... - Как не пошел? Хочешь сказать, что не виделся с ней?! - Нет, не виделся. Я хотел. Хотел понять, что она замышляет. Хотел сделать что-то... что-то, что заставит тебя меня простить... и уважать... Но... это не для меня, Майя. Я не герой и не детектив. И Александра меня пугает. - Но как же?.. Дашенька... - Она врет! - меня начинает трясти от злости. И эта мелочная интриганка еще показалась мне хорошим человеком! А Майя? Вот так сразу и поверила! И откуда эта лажа о том, что мы целовались? - Данька, это правда? Ты не встречался с Александрой? - Нет, Майя, я с ней не встречался. И если ты мне не веришь, нам просто не о чем говорить, - цежу сквозь зубы. От обиды хочется что-то сломать. - Хорошо... - но в голосе почему-то не слышно облегчения. - Значит, не веришь, - произношу как можно спокойнее и вешаю трубку.
Телефоны выключены, чаты тоже. Родителям наврал, что уехал к Владу в Непал. Мне никто не мешает. Зачем-то нахватал кучу работы и зарылся в нее с головой. Но и работа закончилась. Мне нечего делать, не с кем поговорить. Я чувствую себя несчастным. Казалось бы, выйди на связь и все разрешится, ведь Майя не могла уже не убедиться, что я не соврал. Но почему-то хочется, чтобы она сама меня нашла, чтобы озаботилась моим исчезновением. Раньше ведь такого никогда не случалось. Отправляться в свой мир я пока не готов. Там придется встретиться с герцогиней Девонширской, но не чувствую себя ни интриганом, ни борцом. Хотя... Это ведь мой мир, не так ли? Я сам его создал, сам сделал так, что в той реальности все существует по моим правилам. Да, правилам... Правилам свободы от условностей. И Александра, попав туда однажды, свободна от них тоже. Вот только мне страшно, что с ней из моего мира может уйти тепло. Она же Снежная Королева. А еще я знаю, чувствую, что ей не досталось той чайной ложки души, что делает живыми мои выдумки. И именно поэтому я ее встречу. Вот такая парадоксальная логика выдуманной вселенной. И в дополнение к этому парадоксу сегодня я хочу построить ивовый дом и поселить в нем ту самую гейшу со старинной ширмы. Может, натравить на незваную гостью Фридриха? Хватаюсь за соломинку. Кис-кис! Иди сюда, рыжий вредина! Помоги мне. Спаси меня от женщины-айсберга и от себя самого. Пожалуйста, Фридрих! С этой неозвученной мольбой открываю программу. Кот валяется в солнечном пятне посреди тротуара, щурит на меня презрительно-насмешливый взгляд. - Ты со мной? – вопрос, который должен был прозвучать почти повелением, наполнен неуверенностью. Почему я чувствую себя таким слабаком перед этой бестией?! Не отводя взгляда от кота, делаю шаг. Фридрих плавно перетекает в стоячее положение, оказывается у моей ноги. Смотрит вдаль, нервно подергивая хвостом, по спине его пробегает огненная волна недовольства. А я перевожу дыхание. Он меня не бросил. Так мы и идем: уверенно, не спеша. Осознаю, что не я один теперь здесь хозяин. Даже не понимаю, кто в большей степени – я или кот. А может, именно меня Фридрих считает своей собственностью? Ну и все, что ко мне прилагается. Не скажу, что меня это устраивает. Но я ведь сам струсил, так что потерплю. По крайней мере, сегодня. С этим решением на меня нисходит покой. Мой апельсиновый мир подмигивает солнечными плодами, ласкает ароматом белых восковых цветов, утешает ненавязчивыми далекими мелодиями. Все как всегда, как должно быть здесь. И все же перед поворотом, за которым находится летнее кафе, я напрягаюсь. Мой спутник вдруг дыбит шерсть и несется вперед. Выскакивает на перекресток и останавливается. Всего лишь на одно мгновение мне кажется, что кот растерян. Разве такое может быть? А потом он садится, оборачивает лапы хвостом и застывает. - Фридрих, - зову я. – Фридрих! Но рыжий дьявол не двигается. Да и он ли это? Картинка кажется плоской, нарисованной с куда меньшим мастерством, чем было доступно Монтиглу. - Фридрих... Уже примерно представляя, что ждет меня за поворотом, я делаю оставшиеся несколько шагов. Созданная мной реальность рассыпается кубиками пикселей, леденеет в своей несбыточности. Раковая опухоль бездушия планомерно съедает действительность апельсиновой гармонии. Это парадокс удаления. Но ведь еще не все потеряно... Разве нет? Всего лишь немного души... Когда захлопываю ноутбук, меня трясет. Холодный пот градом катится по лицу. Мобильник... Где мой мобильник? Не помню. Кидаюсь к городскому телефону, лихорадочно набираю номер. - Василий? – как с ним говорить? Я почти ничего не знаю о ее муже. - Добрый вечер. Это Данила. Могу я поговорить с Майей? - Не можете, Данила. - Почему?! - Майя не хочет с вами разговаривать... - Что?! Пауза тянется, я жду ответа, как манны небесной, надеюсь, надеюсь, надеюсь... - Это ее решение, Данила, - я чувствую, что ему не легко даются слова. – Не знаю, что вы сделали, но Майя утверждает, что вы ее предали. Она просто не хочет иметь с вами ничего общего... Простите. С каждым коротким гудком по капле утекает душа. Утекает. У-те-ка-ет... Нет! Этого не может быть! Не должно! Снова кидаюсь к ноутбуку, дрожу, ожидая, пока он загрузится. Я докажу! Я... я все ей покажу! Сейчас! Нет, позже, конечно, но покажу. А сейчас я просто снова сделаю мой мир идеальным. Каким он был. Каким должен быть. - Фридрих! Бегу навстречу коту в свой апельсиновый мир. Рыжий дьявол показывает клыки и прыгает. Как долго он летит... Ко мне... В меня...
Угораздило же! Опять заснул в ящике с апельсинами! Ненавижу запах цитрусов! Выпрыгиваю на улицу, запыленную ассоциациями. Этюды Шопена проносятся мимо перекати-полем. Туда им и дорога! Бр-р-р! От меня все еще воняет! Вылизываюсь в тщетной надежде победить вездесущий запах. Сволочь! От него не избавиться! Отомщу! Карабкаюсь на дерево и долго, самозабвенно обкусываю цветы. Вот так! Никакого флердоранжа! Я здесь главный, и я так решил! Теперь нужно победить Снежную Королеву. Да запросто! Мне это, разумеется, по силам. Вот только бы не повредить ненароком солнечный свет. Или как он тут называется? Душа? Какое странное понятие...
Да, кстати! Ничтоже сумняшеся, сообщаю: рассказ был начат еще на Психах. Тема: Как я проснулся в ящике с апельсинами Патология: Шизоидная психопатия Поверить не могу, что я его закончила! Что скажет Яль?! Вот как ползу, так и отражаю!
Я сделал свой выбор,(лучше двоеточие) стал кабинетным ученым, переводчиком с древних языков, дешифровальшиком(дешифровальщиком) истории. А Влад носится по всему свету. Вот именно,(зпт лишняя, считаю) что носится!
Цитатаkagami ()
Может, поэтому я позволил Майе войти в мою жизнь. Хотя,(зпт лишняя, считаю) нет, я себя обманываю.
Цитатаkagami ()
- Успокойся! – ее настойчивость раздражает. – Майя, я, правда, не смогу.
("правда" не нужно обосабливать)
Цитатаkagami ()
- Май, ну зачем тебе я? – говорю почти резко и невольно сжимаю зубы в злости на самого себя.
(Лучше "злясь на себя")
Цитатаkagami ()
Я тебя познакомлю с чудесным человечком – Дашенькой. Она организатор выставки и обязательно тебе понравится, я уверена, - морщусь и понимаю, что теперь меня только силой можно заставить поехать в выставочный зал.
("... я уверена! - Морщусь и понимаю...")
Цитатаkagami ()
Она просто позвонила, представилась и, не обращая внимания на не слишком радушный ответ с моей стороны, спросила, когда можно будет приехать на консультацию.
(на мой не слишком радушный ответ)
Цитатаkagami ()
Всегда ведь можно сделать вид, что занят и на переписку реагируешь постольку поскольку.
