Солнечный лучик пробежал по щеке, пощекотал шею. Сначала Готлиб попытался спрятаться под одеяло и досмотреть сон, но мир уже начал стремительно наполняться звуками. Дятел на ветке задавал четкий ритм, нестройный хор синичек распевался на разные голоса, голубь на подоконнике разучивал гамму. На кухне у мамы гремели сковородки и поварешки. Внизу тоненько пела вода в рукомойнике. Скрипели старые ступени под тяжелыми папиными шагами. Та-да-там, та-да-там, та-да-там-там, отстукивали за окном деревянные сабо разносчика по каменной мостовой. Ну и как, спрашивается, спать при такой какофонии. Мальчик подбежал к окну и сыпанул горсть зерна птицам. Синицы изменили тональность, взяв на тон выше но с четкими и слаженными паузами, скоро к этой спевшейся стайке присоединился и голубь с низким, бархатным баритоном. С дятлом пришлось сложнее, он долго не хотел подстраиваться к ритму, отстукиваемому Готлибом дедушкиной тростью по стволу дерева.
Маленький мальчик стоял в пятачке солнечного света и дирижировал миром, а мир, как зачарованный, слушался мановения волшебной дирижерской палочки, сделанной из обломленной тополиной веточки.
- Папа, папа, папа... я сочинил музыку, ты только послушай - и детские пальцы запрыгали по клавишам старенького клавесина, воспроизводя мелодию солнечного утра.
- Это не музыка а шум, настоящая музыка должна звучать торжественно и величественно. Иди-ка лучше завтракать, а потом садись играть гаммы. Вряд ли из тебя выйдет толк, ты слишком суетен и легкомыслен для музыканта, Амадей. Я очень хороший повар… Могу навешать лапшу… Заварить кашу… Подлить масло… В общем умница-кудесница…
