Искры заходящего солнца гаснут на темных уступах Черехского хребта. Крылья сапсана ловят восходящий ток воздуха – день затухает, охота удалась, пора домой. Ветер шуршит в сизых перьях, гоняет шар перекати-поля по красноватой сухой земле, треплет вымпел с синей птицей на вершине башни. Но и не такие ветра пробовали на зуб Шионский стяг. Напрасно спорить с хозяевами этих земель, несговорчивый характер у них, под стать замку, намертво вросшему в скалы. С высоты замковых башен мир выглядит не так, как снизу – легче иметь свое мнение. И это хорошо – считают подданные. Какие бы там кривотолки соседи и враги не распускали о хозяевах Шиона, то из зависти и злобы. Как не завидовать – такого сафьяна и грайна больше ни у кого нет. Как тут не беситься, глядя на достаток со стороны, сузив жадные глаза. Как не возводить напраслины. Хотя, кому какое дело, кто держит в руках Шион – мужчина или женщина. К баронессе привыкли, а бароны – приходят и уходят, и не про всех можно доброе слово сказать. Некоторых и к ночи поминать страшно. С баронессами, что со старой, что с молодой, тоже непросто. Но тут главное помнить – давно уже чужие кони по полям не топтались, а красный петух не гулял по стрехам домов. Ячмень колосится, вертят стрекозиными крыльями ветряки – мелят муку, караваны идут через перевал беспрепятственно, разбойники притихли. А остальное можно и стерпеть. Кузнец распахнул дверь и вышел дыхнуть свежим воздухом во двор. Вытер замызганной тряпкой струящийся по лбу пот. С облегчением вздохнул, опустив затекшие плечи. Почесал заскорузлой, черной от намертво въевшейся сажи рукой макушку, поглядел на темнеющее небо. В вечерней лазури уже прорезались первые звезды, и маленькая желтоватая Лисс, похожая на жреческий серп, спешила покрасоваться на небе. Потом, когда взойдет ее старшая сестра Лоир в полной своей красоте, никому не будет дела до неказистой младшенькой. Ветер бился в тесноте нижнего двора, лез под потную рубаху, холодил спину. Одинокий прошлогодний лист в испуге метался по двору, словно его лапой гонял шаловливый котенок. Тоскливо звякала цепь, всхлипывала вода в колодце. Из сумерек послышался стук деревянных башмаков, и из-за поворота выплыла девушка с коромыслом. Она шла по плитам двора, положив крепкие, смуглые руки на коромысло – вода в полных ведрах лишь легонько рябила. Закатанные до плеч рукава рубахи, овчинный кинтарь – расстегнут, а в вырезе поблескивали, позвякивали монетки мониста. Кузнец забыл, зачем вышел во двор. Ветер тоже засмотрелся на девушку, бросил надоевший лист и закружился вокруг нее, теребя коричневую юбку и черные пряди волос. – Кый ты, Юцька, на ночь глядя, за водой? Девушка тряхнула головой, отгоняя приставучий ветер, призывно зазвенели серьги и бусины в косах: – Аще не знаешь, Ясь, гости в замке ужек. Работы по горло. И г‘здыня лютует. Ветер, обиженный невниманием, набросился на кузнеца, обдав запахом мяты, дыма и полынной горечи. Ветер холодный, а смотреть на Юцьку – жарко. – Дай воды попить, а, Юцька? – попросил кузнец, когда она поравнялась с ним. Юцька даже головы не повернула, не улыбнулась, только лукавая ямочка проступила на щеке: – Аийак?! Жига ты, Ясь! Воды в колодце полно – иди и пей. Чай руки есть – мош достанешь. А мне ще на утро натаскать надо. Неохота в грозу выходить, – и пошла, постукивая башмаками, вверх по лестнице, ведра на коромысле даже не шелохнулись. – Айде грозы не будет – выйдешь, как Лоир поднимется? – в спину ей крикнул кузнец. Она ничего не сказала, только в ответ, как крылья сапсана, ловящего ветер, качнулось коромысло. Утвердительно. И капельки воды бисером просыпались на камень. Кузнец улыбнулся в усы и посмотрел вверх. Дым из трубы пригибался к земле. Быть грозе к утру – это точно. Как не быть, если баронесса не в духе. И это любому понятно. Досталось всем: управляющему, слугам, даже наглый кухонный кот прижал порванные уши и спрятался в темный угол. Остальные, по возможности, поступили так же. Только жрец Атторон не искал легких путей. Что с него взять – божий человек, сомнений и страха не ведающий. Кому, как не ему, слуге мудрого бога Онгхуса, единственному на все баронство жрецу, наставлять и увещевать. Другие слуги божьи Шион не жалуют, надолго не задерживаются – холодно им здесь, голодно, люди недоверчивые, хозяйка неласковая. Один Атторон смеет спорить с Тейтрин Шион, и даже иногда убедить ее. Вот и сегодня он прочно обосновался за столом напротив хозяйки Шиона, с твердым намерением не вставать, пока не услышит нужного ответа. Поглаживал седые длинные усы, поглядывал на баронессу, но трудно найти слова, когда на тебя смотрят пустые холодные глаза. Легче смотреть на ее пальцы. Тонкие, чуткие – вертят янтарную лисичку на цепочке. Дешевая вещица, баронесса могла себе позволить и подороже. Могла, но не хотела. В камине потрескивали дрова, отблески пламени наполняли теплом подвеску. И Тейтрин грела пальцы о янтарную лису. Она и сама напоминала лису. Только не рыжую, а серебристую, которая водится здесь, на Черехском пустынном плато среди серого песка и изморози солончаков. Узкое лицо, высокие скулы, хищный раскосый разрез глаз. А цвет глаз непонятный, меняющийся в зависимости от настроения. Да и не любил Атторон заглядывать Шионской хозяйке в глаза. Голова кружится, словно над пропастью стоишь. Не ясно, что там внизу, на дне. И есть ли дно. Атторон протянул руку, поднял кубок и заглянул в него, словно надеясь там найти недостающие слова или хотя бы вдохновение. Сгустившийся солнечный свет переливался в кубке – настоящий шионский грайн. – Ну, начинайте уже, святой отец. Вы ж не отстанете, я знаю. – Вы ведете себя, как неразумное дитя, миледи. Что вам стоит уступить? – встопорщил бороду жрец. Свел к переносице кустистые брови, отчего лучики морщин потянулись от уголков глаз к вискам. – Нам нужен союз с остальными баронами. С тех пор, как из Аррана снова потянуло гарью костров, уже стало понятно, что негус Малак всерьез и надолго уселся на Морионовый трон. А как только он огнем, топором и дыбой наведет порядок у себя, первое же, что придет ему в голову – Черех. Это же ясно, как божий день! – Все-то вам ясно! – кивнула Тейтрин, бросила в вырез платья лису и стала накручивать прядь светлых волос на пальце. – Завидую я вам, святой отец, – легко жить, когда все знаешь. – Вы и сами прекрасно все знаете, но упрямитесь. Это же не первый наш разговор. Я уже говорил, и еще раз скажу! Черех – пристанище беглецов, магов, которым стало слишком горячо в Арране. Черех – перекрывающий дорогу Малаку на север, нагло требующий пошлины за проезд, Черех – это лес и руда, которые так нужны Аррану. Купить – денег не хватит. А ведь можно просто снова подмять под себя Черех вместе с его рудой, южным торговым трактом и работящим, умелым ремесленным людом. Выжечь огнем непокорные осиные гнезда баронов, и поставить над Черехом арранского наместника. Же бим пропасть, а силы и решимости на это Малаку станет, – сжал в кулак изуродованные подагрой пальцы Атторон. – Най его тайх трафив! Атторон, когда волновался, забывался, и тогда из него так и сыпались местные шершавые словечки. Хозяйка брезгливо поджала губы, не любила она черехский говор. – Айще знаете, почему Арранские негусы сидят на Морионовом троне? – вкрадчиво спросил жрец. Обрамляющий его лысину седой пушок, подсвеченный огнем камина, сиял нимбом. – Морион – это такой темно-серый, дымчатый камень. Довольно неказистый. Но если обжечь морион в пламени, он становится прозрачным, и тогда его можно использовать в украшениях. Хуч не бриллиант, но достаточно красив. Так вот негусы говорят, что пламенем своей веры они обожгут весь мир, вытравят темную дымку магии и очистят мир, как морион. Понимаете, миледи? – Я не боюсь, – голос у баронессы глубокий и выговор странный. Все острые, каркающие черехские слова ей удавалось округлить и сгладить. И все равно, сказала, что отрезала. – Я знаю. А Шион боится. Весь Черех боится. Люди хотят мира. Ажбы вы позволите арранцам обжечь наши горы огнем, как морион? Вы хуч представляете, что значит большая война? Что-то неуловимое блеснуло в глазах Тейтрин, она неосознанно потерла шрамик над бровью, но промолчала, глядя на огненные лепестки в камине. Атторон одним махом опрокинул в себя кубок с грайном – для куража. Не помогло, кураж не приходил. Тогда жрец сгреб в кулак седую бороду и силу воли и сказал: – Самим от арранцев нам не отбиться низач. А если в союзе с соседями, то хуч шансы есть. Но баронский совет постановил, что на помощь может рассчитывать только барон, а раз в Шионе барона нет, то либо вы должны найти себе мужа, либо воевать с арранцами самой. Выполните условие совета. Выбрали бы себе уж жениха! Вот они, в замке, просто назовите любое имя. – Да! Сидят в моем замке, хлещут мой грайн, по-хозяйски осматриваются! Вы, между прочим, обещали только троих. Откуда взялся четвертый? – вскочила хозяйка, ее алая юбка плеснула огнем. – Четвертый… – Атторон почесал нос и неопределенно хмыкнул. – Сначала баронский совет выбрал троих, но потом Малих-Шакал так долго и уныло стенал, что бароны решили: проще уступить, чем слушать и дальше завывания старого разбойника. Пусть уж и его сын попытает счастья. Да какая вам разница: где трое, там и четверо. Выбирать легче. – Конечно, не вам же замуж выходить! В таком деле поспешность только вредит, дайте подумать, – махнула рукой баронесса, словно отгоняя назойливую муху. – Армия негуса Малака стоит уже в предгорьях Череха, – напомнил жрец. – И что? Он двинет на Шион? – хозяйка оперлась кулачками о стол, нависая над Аттороном. – Баронств много. – Да вы же сидите прямо на Южном тракте, перекрывая дорогу через перевал! – жрец с размаху поставил кубок на середину стола и для наглядности ткнул пальцем. – И к ч’клунке не ходи – Малак заведет трескотню о вере и полезет именно сюда! Шион – лакомый кусочек, а если при этом еще и можно вырезать сотню-другую неверных... эх, – жрец сокрушенно покачал головой, потом поднял на Тейтрин усталые глаза: – Наще вы упрямитесь? Хотите, про женихов расскажу? Все, что знаю. – Что вы знаете или, что вам Ивка наболтала? Вот уж кого слушать – себя обманывать, язык без костей. Чем она у вас там занимается – полы моет? – баронесса иронично вздернула бровь. Атторон покраснел и поперхнулся грайном. – Да, ладно, – усмехнулась Тейтрин. – Все мы люди. Я сплетням не верю и вам не советую. И вообще, мебель я предпочитаю выбирать сама! – Это ж не мебель, а муж. – Не вижу разницы, но к завтрашней ночи у Шиона будет барон, – поставила точку в беседе баронесса.
***
Стол ломился от угощения, грайн лился рекой, да все в кубки женихов. Хозяйка лучезарно улыбалась, сидя во главе стола. «Было б двое – монетку бы кинула», – мрачно размышляла она. Старческая рука, покрытая пятнышками «гречки», пододвинула к ней кубок с грайном, и Тейтрин помедлив немного, для виду приложившись губами. Чуть поодаль толстые пальцы, с траурной каймой под ногтями ухватили перепелку и разломили ее пополам, жир потек на и так засаленный кружевной манжет. Баронесса снова пригубила грайн: «Выбирать надо такого, чтобы пореже мозолил глаза. Любителя охоты и крестьянских девок…», – взгляд Тейтрин бродил по рукам присутствующих, пока не наткнулся на длинные крепкие пальцы. И, странное дело, чистые. Она подняла глаза выше – долговязый, немного нескладный, с упрямым подбородком. Тот самый четвертый – Рэдрик Малих, Шакалий сын. Он крошил лепешку, и его нетронутый кубок и равнодушное молчание вызывали в хозяйке раздражение. Остальные женихи становились красноречивей, больше хорохорились и пыжились друг перед другом. А баронесса поощрительно кивала, сияла улыбкой, ни на мгновение не упускала нити бесконечного пустого разговора. – А сыграйте нам что-нибудь, мэтр Гайре, – попросила хозяйка приглашенного на праздник менестреля. Устала, видимо, головой кивать. Музыкант играл хорошо: гости кричали, хлопали, стучали одобрительно кубками, кто-то по пьяни даже слезу пустил. Только Рэдрик менестреля слушал, но не слышал. «Какой тайх меня дернул приехать сюда? Если б не отец… жаль его. Завтра все равно весь этот шутовской балаган закончится. Чего только про баронессу Шион не рассказывают. Но ни один еще не сказал, что дура. А если так, то понимает, что мужа ей надо выбирать, как шкаф. От хорошего мастера, красивый и деревянный, чтобы молчал и не лез в ее дела. К примеру, Лейса Рокара. Барон Рокар – отличный тесть, влиятельный. А голова у Лейса крепкая – ветвистые рога выдержит. Посоветовать ей что ли?» – криво усмехнулся своим мыслям Рэд. Окинул взглядом баронессу: уложенные короной светлые косы, холеное лицо без единого изъяна, глазу зацепиться не за что в этой безупречности: «Такая в чужих советах и чужой жалости не нуждается. Одно слово – дочь Черной Вдовы. Недаром до сих пор в девках. А ведь после смерти старой баронессы у нее от женихов отбою не было. И что толку? Принимала их вежливо и выпроваживала несолоно хлебавши. Потом эти незадачливые женихи хорошо если молча разъезжались по домам – а были ведь и такие, что кричали на всех перекрестках: "ведьмина дочка, и сама ведьма!" Может, правду кричали?" – Рэд задумчиво крошил лепешку, искоса рассматривая хозяйку. Красива ли? Красота не бывает такой идеальной, холодной, мертвой. Словно дорогая фарфоровая кукла или Санхейская карнавальная маска, покрытая эмалью, лаком и самоцветами. А под маской что – может, пустота… За столом становилось все веселей. Воевода травил байки. Женихи уже и лыка не вязали, но дружно ржали над шутками. Управляющий замком сдвинул тарелку, поставил локти на стол и вступил в переговоры с заезжим купцом. Жрец вел сложный богословский диспут с менестрелем. Настолько сложный, что мэтр Гайре украдкой зевал, но дабы не ронять образ человека «глубокообразованного», размеренно кивал. Точь-в-точь как баронесса женихам. И в этот-то момент Рэд понял, что хозяйки за столом нет. Испарилась. «Наконец-то!» – обрадовался Рэд, поднялся из-за стола и тоже решил по-тихому исчезнуть. Покинул зал и оказался в темном коридоре, прошел немного вперед и понял, что самому тут дорогу найти невозможно, а вот заблудиться – запросто. Но возвращаться к столу не хотелось. И он пошел наудачу. За очередным поворотом коридор ожил, наполнился звуками: скрипела колыбелька, стучали расставляемые тарелки, шуршало колесо прялки, журчал разговор. Рэд с трудом разбирал шипящий местный говор. Отвык что ли за пять лет... – Кому ж быть новым прыймом? – спросила девушка. – Чухай свое черпилья, а не галякай попусту. Правду говорят про баб – волос долог, а ум короток. Г’здыня сама разберется, тебя, однакош, не спросит. Только шта с того выйдет? – рассудительно ответил мужской голос. – Буде проку, ач выбере с толком, – рассыпался колокольчиками девичий голос, вода плеснула в бадью, и гулко зазвенел казан. – Добрый газд был барон Мэрдок при старой г’здыне. – С толком? Хуч бы не было, как при Анваре, най ся на ношь не приказуващ! – А Анвар ше хто? – Молодая ты, Юцька, най тя боги заварушат знать. Прыйм тут разних перебывало... – вздохнул мужчина гулко. – Все одно не разберу, айчше плохого в том, шта новый газд в замке появится? Може выберет да и перестане лютовать. Знать бы кого! – Да кто их разберет, ясношановных. А докишь кланяться всем женихам следует понище. А ты, Юцька, заместо того, чтоб языком теревенить, беги, чибрю со стола собери. Рэдрик поспешно отступил за угол, а когда по полу застучали деревянные башмаки, подождал, пока девушка вынырнет из-за угла, и ухватил ее за рукав. – Ай! – воскликнула она, уставившись на него бойкими черными глазищами. И не испугалась особенно, только любопытство плещется под ресницами. Как кошка: и интересно, и боязно, и лапкой потрогать охота. А, если что, отскочить и убежать успеет. – Я заблудился, – честно признался Рэд, – где гостевые спальни? – Пойдемте, ваша милость, – покажу, – изобразила она что-то отдаленно похожее на реверанс. – А что хозяйка ваша – злая? – стараясь не отставать от девушки, спросил Рэд так, между прочим. – Кому злая, а кому шайная, – передернула плечами та. – Нам так хорошо, а злыдням всяким – беда. У нас в Шионе, ваша милость, дома не запирают, на амбары замков не вешают. – Шуга-нигда боитесь? – вспоминая родные словечки, греющие душу, поинтересовался Рэд. – Нищ! – мотнула косой девушка. – У нас свои не воруют, не насильничают. Аче г‘здыня хуч из–под земли достанет. – Аийяк?! А чужие? Девушка рассмеялась: – Чужие моще бояться г‘здыню. Вот комната, ваша милость. – Крешно шаную, – поблагодарил Рэд.
Зачин понравился. Местные слова очень украшают его, прибавляют колориту атмосфере, которая и так почти мгновенно погружает читателя в новый для него мир. +100 на лаконичное название) Можно не прятать текст под спойлер? С коммуникатора они не всегда открываются(
Цитата (Betty)
вышел дыхнуть свежим воздухом
- слово "дыхнуть" ассоциируется с "выдохнуть". Дохнуть?
Цитата (Betty)
монетки мониста.
- чисто по созвучию - мон и мон - не очень.
Цитата (Betty)
Один Атторон смеет спорить с Тейтрин Шион, и даже иногда убедить ее.
Lita, спасибо большое за прочтение и отзыв, а за замечания вдвойне - со всем согласна,все исправлю) Часто требуют текст прятать под спойлер, но если можно не прятать, то следующие отрывки буду выкладывать так.
Betty, тут же литературный сайт, а текст - ценность, зачем прятать ценности?) Я правильно поняла, это часть бОльшего? А конкурс памяти Николая Лазаренко?
да, это часть большой повести, она еще в работе. Вот потихоньку выкладываю, надеюсь на "волшебные" тапки - и текст почистить надо, и может с мертвой точки сдвинусь. Спойлер уберу, просто на некоторых сайтах настойчиво рекомендуют убирать текст под спойлер.
Рэд пробовал уснуть, но не мог: и в комнате, и на душе было душно. Сначала он мерил шагами небольшое помещение, а потом в совершенном раздражении, распахнул дверь настежь – хотелось свежего воздуха и ночного неба. «Да пропади он пропадом этот замок! Душит, давит. Правду говорят – нехорошее, колдовское место. Завтра же уберусь отсюда. Но сбегать среди ночи не стану. Где здесь есть хоть глоток воздуха? Говорила хозяйка, чтобы чувствовали себя, как дома. Вот и пойду, поищу какой-то проветриваемый сарай, чтобы было, как дома», – решил Рэд. Но замок распорядился по-иному. Узкие запутанные коридоры, в которых удобно сражаться в случае, если враг уже ворвался в замок, и легко заблудиться непрошеным гостям, – уводили его все глубже в тяжелые объятья скал. Замок Шион врастал в горную кручу, у твердого и костлявого бока, он построен. – И тот, кто войдет в замок, обратно уже не выйдет, погибнет, – уныло повторил Рэд сплетни, ходившие о Шионе. – …нет, – заверило эхо. Рэд попросил: – Ну, хоть куда-нибудь наверх, к ветру, к звездам… – …дам, – отозвалось эхо, и за очередным поворотом показалась узкая винтовая лестница, круто уходящая ввысь. Рэд пожал плечами и пошел к приоткрытой маленькой двери на верхней площадке. Сквозь щель пробивалась полоса света, Рэд постучал в дверь. Не дождавшись ответа, постучал снова и решительно толкнул дверь. Большая комната, по которой словно смерчь прошелся: заполненна книгами, разбросанными в беспорядке бумагами вперемешку с кисточками, астролябией, скляночками с тушью, оплывшими свечами, пуховкой, изящной черной туфелькой, поставленной прямо на развернутый свиток, и другими мелочами. Рэд почувствовал запах яблок, полыни, воска, ландышей и еще чего-то легкого, едва уловимого, чего не смог распознать. Магический шар на столе уныло светился под небрежно наброшенной на него, расшитой драгоценным арранским бисером рубашкой. Сапог уныло свисал с люстры. Второй лежал в центре тщательно нарисованной на полу пентаграммы. Острозубая шпилька для волос, украшенная перламутровыми цветочками, со злости вогнана в дубовую столешницу. Чаша с вином сброшена со стола – Рэд осторожно переступил через лужицу и подошел к столу. Юбка с алыми маками по подолу прикрывала раскрытую папку с рисунками. Из-под серебристой ткани выглядывало лицо: страшный шрам через переносицу и щеку, угрюмо сдвинутые брови, глубокая морщина, пересекающая лоб. Тот, кто нарисовал это, был талантливым художником. Мужчина на картине был, ей-богу, живой. Недюжинный ум, упрямая решительность отчетливо проступали за грубой маской, светились в прорисованных углем глазах. Рисунок притягивал, завораживал. Рэд сделал еще шаг вперед, чтобы получше рассмотреть, сдвинул край юбки с наброска. Левое ухо у человека отсутствовало. Рэд перевернул лист и увидел хищный абрис корабля: на мачте трепетал флаг с вороном, явно показывая намерения; на форштевне скалил зубы морской змей; на ветру бился парус – судно, опасно накренившись, резко меняло галс, заходило на выгодную для атаки позицию. Уж в чем-чем, а в этом он разбирался. Рэд взял в руки рисунок: если долго смотреть, то кажется, что ощущаешь соленые брызги на лице, слышишь команды – рука сама привычно сжимается, надеясь ощутить холодную уверенность рукояти оружия. Только теперь таких кораблей не строят. Рэд отложил этот лист и взял следующий: заваливалось за край окоема жаркое, уставшее солнце, брызгало раскаленными искрами на воде; парила, высматривая добычу, одинокая чайка; отражались в воде, дробясь, высокие башни, акведук и шпиль Академии. Тому, кто хоть раз видел Санхею, ни за что не ошибиться. – Ты что здесь делаешь?! Да как ты смеешь? Рэд развернулся. Взбешенная хозяйка налетела на него, как неймора: – Я нечаянно, просто заблудился, – защищался Рэд, судорожно прикрывая юбкой раскрытую папку. Баронесса выдернула у него из рук юбку, листы с набросками взмыли в воздух, разлетаясь по полу. Рэдрик и баронесса одновременно кинулись собирать листы и столкнулись лбами: – Когда это все закончится? – взвыла Тейтрин Шион. – Я не хотел, но рисунки такие интересные, – Рэд глянул на лист, который держал в руках: на перилах балкона сидела молодая женщина, коротко стриженая, в мужской одежде. Ветер трепал темные пряди, в вырезе рубахи видна подвеска: свернувшаяся лиса положила лукавую морду на собственный хвост. За спиной женщины хорошо просматривался Радужный базар, а еще дальше – порт, широкий полукруг Санхейской бухты и Зубы Ирда: скалы, сжимающие узкий проход в залив. Без местного лоцмана через Зубы не пройти. Странно только, что художник забыл нарисовать форт, венчающий левый Зуб. Дряхлый маяк справа есть, а нового форта – гордости Санхеи – нет. – Вы, миледи, бывали в Санхее? – поинтересовался Рэд, надеясь отвлечь внимание хозяйки от своей персоны, но получилось только хуже. – Нет! – баронесса выдернула у него рисунок и захлопнула папку с такой силой, что пыль взвилась в воздух. Потерла шрам над бровью. Рэд смотрел на нее недоверчиво: – Так просто не нарисуешь. Надо видеть. – Ты зачем пришел в Шион, Шакалий сын? – разозлилась Тейтрин. – Что тебе надо?! – Да ничего мне не надо. Завтра уеду. Не злитесь, Ваша милость, – отступил на шаг к двери Рэд. – Я не злюсь. С чего ты взял? Или обиделся на прозвище? – сарказм так и сквозил в словах. – Нет, не обиделся. Мне, конечно, привычней, когда меня называют Рэдом. Хотя, кому какое дело, что мне привычней. Я подзабыл просто, пока учился в Санхее, кто я такой. А сюда вернулся и вспомнил. Да, я сын барона Малиха по прозвищу Шакал, разбойника и неудачника. И сам Шакалий сын. Но это не повод со мной так разговаривать. Я же не называю вас так, как принято на Черехе. А склоняют-то на все лады. – Ведьмой называют? – поинтересовалась баронесса. – А если и так – тебя это тревожит, Рэд? – Нисколечки. Пустое любопытство. Пусть это беспокоит будущего мужа вашей милости. – А вдруг я выберу тебя? – Да ну! – фыркнул Рэд. – Ведьмой называют все, а дурой – ни один. – Кто бы мог подумать?! – Ничего, что я так, по-свойски? – зло улыбнулся Рэд. – Ничего! Можешь и меня на «ты» называть. Чего уж там? Сегодня ты мой жених – почти родня. Приятно, что можно говорить открыто. Продолжим? Рэд ухмыльнулся и кивнул. – Так какого тайха ты сюда приехал, Рэд? За деньгами? За титулом? Ты какой по счету сын Шакала? – Четвертый. Угадала – шансов на наследство нет. – А чего по моему замку бродишь? К будущим владениям присматриваешься? Рэд хотел ответить, но вдруг понял, что искусная маска, увиденная им на баронессе за ужином, куда-то подевалась. А под ней вовсе не пустота. Резкая складка у губ, упрямый подбородок, едва заметные веснушки, старый шрамик над бровью. Может, и не красивая, но живая, переменчивая. И глаза цвета снежных туч. Не серые, не синие, неприкаянные. – Глупо вышло. Я пойду, миледи Тейтрин? Он уже сделал шаг к дверям, когда баронесса сказала: – А мне приятней, когда меня называют Тея. Хотя, кого может интересовать, что приятней дочке Анвара Улла и Шионской вдовы, да? – Честное слово, не хотел тебя тревожить, Тея. Мне не спалось, и я случайно забрел сюда. – Не спалось? Так надо было последовать достойному примеру остальных женихов – надраться моего грайна до положения риз. Неужто не по вкусу пришелся шионский грайн? Он славится везде – в Санхее, в Вердене, в Сулле… – Да как-то не то настроение было. И вообще, ты мечешь бисер перед свиньями. К чему переводить шионский грайн на женихов. Тут главное – много и крепко, чтобы с ног валило. Правильно я понял твою задумку, Тея? Напоить до беспамятства, чтобы под ногами не путались, пока ты делаешь нелегкий выбор. Мудро! Извини, что нарушил твои планы, сейчас пойду исправлюсь. – Хорошая идея, не правда ли, Рэд? Рада, что ты ее оценил, – поправила выбившийся у виска локон Тейтрин. – Я и не переводила дорогой грайн на тех, кому «лишь бы много и крепко». А ты вообще пробовал шионский грайн, настоящий, который подают к столу Верденского князя и Санхейских магистров? – Да как-то не по карману и не по чину это Шакальему сыну. – Мне тоже не спится, – подумав, сказала Тейтрин. – Пойдем, покажу тебе кое-что интересное. И верно – на редкость любопытно. Винокурня Шиона, производившая так ценимый на равнинах грайн, впечатляла. Приоткрыв рот от удивления, Рэд рассматривал затейливый агрегат состоящий из баков, трубочек и еще тайх знает чего. – Если ты хочешь получить настоящий грайн, а не то чем я угощала вас сегодня, то тут есть множество тонкостей, начиная от пропорций, качества сусла, температуры и скорости перегонки. Настоящий грайн всегда проходит двойную перегонку, – обстоятельно объясняла она, поглаживая медный бок бака, как гладят любимого кота. – Я такого даже на кафедре алхимии и превращения веществ в Санхее не видел, – восхитился Рэд. – Барон Мэрдок халтуры не любил. Он был в этих вопросах страшный педант. И это, кстати, тоже его произведение, – баронесса открыла дверь в другое помещение, где, сияя медью и стеклом, стояла еще более сложная конструкция. – А это что? – обескуражено спросил Рэд. – Мэрдок баловался с драконьей кровью. Знаешь что это? – Тейтрин вопросительно приподняла бровь. Рэдрик покачал головой. – По-аррански – земляное масло, нептех. – Да, что такое нептех я знаю, – невесело подтвердил Рэд, – черная жидкость, растекается по воде и горит так, что демоница Эва обзавидуется. Невозможно погасить. Страшная вещь. Корабли горят, как промасленая пакля: быстро и неизбежно. Люди... люди, еще быстрей. Верденский князь быстро навел порядок в своих водах. – А ты откуда знаешь? – Рассказы слышал. Санхея, конечно, светоч науки и магии, но не забывай, что основали и построили ее пираты. Так что и теперь они там частые гости. Санхейский дюк закрывает на все глаза и повадился выдавать каперские патенты. А что, тоже хлеб – золото в сундуках не воняет. – Ну ничегошеньки в этом мире не меняется, – ядовито ухмыльнулась Тейтрин. – Только способы убийства. Значит, не один Мэрдок додумался до этого. Он ставил опыты перегонки нептеха через эту... хм... штуковину, которую он называл кубом. Хотя где здесь куб, я ума не приложу... – развела руками баронесса. – И что-то у него там получилось, только я в алхимии не сильна. А вот сюда сливались отходы – замечательная штука. Ею можно обрабатывать дерево, особенно днища кораблей, помогает от разрушения водой. Потом он тоже решил, что драконья кровь – прекрасное оружие. Только надо ее с чем-то смешать и улучшить. Он вообще любил все улучшать. Любил менять окружающий мир так, как ему нравится. И смешивал ее… – Тейтрин задумчиво постучала себя пальцем по губам, пытаясь припомнить. – В общем, с чем он только не смешивал: сера, масло, негашеная известь. Хвала богам – замок не сжег. Но опыты свои Мэрдок не закончил. – А кто такой Мэрдок? – Предыдущий барон. Рэд с вопросом глянул на Тею, и та нехотя пояснила: – Последний, третий муж старой баронессы. И не пожимай плечами, ты прекрасно знаешь, почему ее прозвали Черной вдовой. – Ничего я не пожимал плечами. – Мэрдок был прекрасный человек. Бывший придворный алхимик арранского негуса. Но когда в Арране произошел очередной дворцовый переворот, он чуть не угодил на костер. Сбежал, и так уж вышло, что прибился в Шион. Творец и выдумщик, но, как и все люди, не без недостатков. Он страдал от отсутствия вдохновения. Повадился подстегивать себя грайном. Творческая работа сменялась мрачными запоями, когда он пытался в парах грайна поймать за хвост зловредное вдохновение. И однажды он сорвался с башни, – Тейтрин вздохнула и надолго замолчала, а Рэд удивился, что она рассказывает о покойном бароне, так, словно, хорошо его знала. А ведь, не могла: до самой смерти старой баронессы дочку Улла воспитывали в отдаленном монастыре. Хотя, глядя в глаза Тейтрин, про монастырь верится с трудом. Не бывает у молоденьких послушниц таких глаз, в которых отражаются одновременно огонь, вода и тьма тайховых подземелий. Любовь и ненависть, сплавленные в горниле времени в единое целое, лишь прикрытые вуалью ресниц, легко заметить. Если, конечно, подойти к баронессе так близко. Но Рэд предпочел оставить сомнения при себе. Опасался нарушить хрупкое перемирие. – Пойдем, я покажу, что сгубило Мэрдока, и за что вельможи и маги платят бешеные деньги, – потянула Тейтрин за рукав Рэда. Ходила она быстро, а голос у нее был тихий, как у человека, который привык, чтобы к нему прислушивались. И Рэд старался идти поближе, слегка наклоняясь с высоты своего роста, чтобы расслышать. От ее волос пахло яблоками, ландышами и еще чем-то неразборчивым, но знакомым. А еще он опасался наступить ей на подол. Винные подвалы замка оказались ничуть ни менее запутанными, чем верхние коридоры. – Вот оно, – сказала Тейтрин, доставая темную стеклянную бутыль, – кстати, эти бутылки тоже заслуга Мэрдока. Там, в селе его стеклодувная мастерская. Рэд принюхался и чихнул: – Тайх побери! Что ж это так жутко воняет? – Говорила ж паршивцу вылить! – зло ответила Тейтрин, – это, Рэд, еще не воняет, а вот если спуститься глубже… Это первая попытка управляющего Барта, продолжить дело Мэрдока. Барт все порывался воспользоваться оставшейся после Мэрдока винокурней. Старая баронесса предупреждала, что это дело нелегкое. И она сама будет присутствовать для начала. Баронесса была в отлучке, а этот деятель испортил отличное сырье. Слишком сильный огонь, слишком быстро – брага поперла со всех щелей. Он еще как-то пытался спасти ситуацию. Но получилось такое… Замок весь провонялся. Рэд кивал, чихал и удивлялся еще больше. Странно, что Тея старую баронессу матерью ни разу не назвала. Хотя, наверно, тяжело называть матерью женщину, отдавшую единственного ребенка на попечение монастыря, никогда особенно не интересовавшуюся собственным чадом. Только деньги исправно отправляла. Это обсуждали по всему Череху, но вяло, без особого удивления. Не смогла Черная Вдова полюбить отпрыска Улла. Трудно, но можно понять. Вообще, Шионских баронесс понять сложно, и мало у кого возникает такое желание. Но вместо этих сомнений Рэд высказал другие: – Удивляюсь, как он жив остался. Бедный Барт! – Да, сама удивляюсь. Но как-то утряслось. Стали снова делать обычный грайн и дорогой, по рецепту Мэрдока. А бочки с испорченным пойлом хозяйственный Барт успел затащить в подвал, довольно глубоко. Говорит – пригодится. Я его честно предупредила, если запах дойдет до моей спальни – убью. Заставлю выпить пинту этой тайховой воды. – Жестоко, один запах с ног валит, а уж если выпить… – усмехнулся Рэд. – Зато действенно. Пойдем отсюда, а то угорим от запаха. Только надо на кухне стащить хоть сыру, а то грайн Мэрдока исключительно хорош, но крепок. И меховой плащ не помешает. Хочешь, покажу тебе Шион? – Весь? – хмыкнул Рэд. – Весь, пожалуй, нет, но покажу. И снова бесконечные лестницы и коридоры. Яркая красная юбка Теи волнуется от быстрых шагов и похожа на пламя. Свет бежит водопадом по светлым волосам. Можно бесконечно смотреть на то, как горит огонь, течет вода, а еще на то, как движется хозяйка Шиона. – Как ты тут не плутаешь? – Это мой замок, Рэд. Здесь я хозяйка. Смотри! – И они вышли на смотровую площадку высоко в скалах. –Ух ты! – только и сказал Рэд, глядя с головокружительной высоты на долину, узкий проход Врат Шиона, величественные темные горы, чуть подсвеченные светом поднимающейся из-за гор Лоир. – Я никогда не устаю смотреть на это. Садись на плащ, а то сдует. Холодный ветер им совершенно не мешал. Мэрдок знал толк в грайне – голова оставалась светлой, жизнь приобретала веселые краски и ласковое, спокойное тепло разливалось по телу. – Есть охота страшно, что ты там с кухни прихватила? – Я так и подумала, что ты голодный. Что нашла, взяла – будить никого не хотелось, станут ходить, слушать и сплетни придумывать, – выкладывая на плащ из свертка разную снедь, сообщила Тейтрин. Он взял яблоко и просто разломил напополам, отдав ей половинку. – Чего ж за столом ничего не ел? Нож есть? – Да в горло не лезло. А сейчас вроде отпустило. Давай, сыр порежу, – оказалось, что он – левша, и смотреть, как он быстро режет сыр на тонкие ломтики приятно. – А что, велик твой Малих? – поинтересовалась Тейтрин. – Он не мой. Там барон – отец, а после старший брат. А насчет величины – если растянуть на плоскости, то, наверно, большой. Но вся земля скомкана, как кусок бумаги. Глубокие пропасти, высокие скалы, пахотной земли почти нет. Большая торговая дорога обходит нас стороной. А если ты спрашиваешь про замок – то, что отец с гордостью называет замком, больше похоже на запущенный фермерский дом. Состоит из двух строений – конюшня и жилой дом. С первого взгляда, разницы между ними нет никакой. Стена вокруг совсем обветшала. По крайней мере, так было до того, как я уехал. И боюсь, что если что и изменилось, то только к худшему, – разглядывая свои пальцы, ответил Рэд. – Ты сказал, что жил в Санхее. Расскажи мне. – Что тут рассказывать? Учился, учился, да недоучился. – На кого учился? – Ты не поверишь! – Я уже не верю, потому что сын Шакала – студент Санхейской Академии, уже невообразимо. – Ну да, – вздохнул Рэд. – Все знают, что бароны Малихи обычные разбойники. А что еще делать, если торговый тракт обходит нас стороной. Значит, пошлину платить никто нам не будет. Есть только один выход – идти и самим добывать пошлину топором и кистенем. – Это спорный вопрос. – Но не для Малихов. Другой жизни они себе не представляют. Дело это, конечно, хлопотное и небезопасное. Тут или на коне, или под конем, по-всякому бывает. Но отец мой никогда не унывал, хотя кормить ему приходилось большую семью. Только нас, мальчишек, он настрогал четыре штуки, а про сестер я молчу. А еще отец страшно любил хвастать. Плевать, что крыша в доме течет и на обед бесконечные бобы, зато, если конь, то арранский скакун, если жена, то украденная у поставщиков гарема светловолосая северянка. – Такая, как я? – спросила баронесса. Рэд стрельнул взглядом на светлые косы. Посмотрел в небо, где полная, безумная Лоир зацепилась пышным боком за узкий клык вершины Наиз-Черех. Шалая ночь, когда не хочется спать, а хочется чего-то такого, чего быть не может. – Да, такая же, красивая, но я не в нее, – он отпил еще грайна, почесал в затылке – и не в отца. Старшие у него удались – настоящие продолжатели отцовского дела. А глядя на меня, отец вздыхал и говорил: «Ну что с тобой делать, умник? Как ты жить тут будешь? Я удавлю этого клятого жреца, который научил тебя читать! Зачем тебе эти книжки, бери пример с братьев. Пропадешь здесь от большого ума, и ничего путного мне на твоем камне не написать. Позор». – Тем более тяжело представить, как ты оказался в Санхее. – Ты плохо знаешь моего отца. Он долго думал, как приспособить к делу мою бестолковую «ученость». И ему в голову пришла, – Рэд поднял вверх указательный палец, – дивная мысль, что если выучить меня в Академии, то этим можно будет хвастать перед соседями даже больше, чем конем, женой и тремя старшими сыновьями. Жрец долго объяснял, как это дорого. И лучше всего для младшего сына идти в храм, попробовать хоть там карьеру сделать. Но отец отрезал: «Не дороже денег!» Поскребли по сусекам, денег в аккурат насобирали на год обучения и отправили меня в Санхею. – Страшусь даже представить, по чьим сусекам вы скребли, – задумчиво протянула Тейтрин. – Кто бы говорил! – обиделся Рэд, – До твоего отца – моему далеко! – И то правда, при Анваре купцы по тракту боялись идти, предпочитали за семь гор обходить, лишь бы живыми. У хозяйки Шиона странные глаза. Не поймешь какого цвета – как горы ночью, освещенные сумасбродной Лоир, как крыло сизого сапсана, как подземное озеро. Легко оступиться, утонуть, захлебнуться. И обижаться сил нет. – Погоди, Рэд, Санхейская Академия для магов. Ты на кого там учился? – Почему же только для магов? Есть факультет Алхимии и превращения веществ, есть Астрология и Навигация. Но отец сказал: болячки мучают всех – учись на врача. – На врача? Трудное это дело. – А мне нравилось. А еще у хозяйки Шиона крепкий грайн – ни в голову бьет, ни в ноги. В душу шибает. И кажется, что можно и приоткрыть дверку, впустить ночного путника в дом. Хочется впустить потому, что и сам такой же: неприкаянный, заплутавший. – Только без денег в Санхее плохо. Отец сказал: «А на прокорм заработаешь сам, иначе, какой ты Малих». Днем учиться, а работать можно только ночью, и спать хотелось страшно, а потом втянулся. Перед окончанием первого курса от отца пришли деньги и первое письмо. Не знаю, кто писал под его диктовку эти письма. Наверно, все тот же жрец. Подозреваю, что отец платил за каждое написанное слово, уж больно короткими были эти письма, – Рэд подумал немного и добавил, – но содержательными: отец сообщал, что месяц назад убили моего брата. Но в остальном все хорошо. А мне велел сидеть в Санхее и носа на Черех не казать, иначе денег больше не даст. – Доходчиво, – кивнула Тейтрин. – И что? – Остался в Санхее. Город большой работы полно, прокормиться можно. – Особенно, в порту, – сказала Тейтрин и погрузилась в свои мысли. Крутила серебряную цепочку, и рыжая лисичка лукаво поблескивала в свете луны. Светлые прядки трепал ветер. Чем больше Рэд, смотрел на Тею, тем больше задумывался. Странная, нездешняя, похожая на разводы инея на окне – только морозные узоры, за которыми ничего не разглядишь. А если подуть теплым дыханием, протопить полынью во льду то, что увидишь там, в темной глубине? – И в порту, тоже, – согласился он после паузы. – А еще, если действительно хочешь стать врачом, надо идти в лазарет при храме Ирды. Тяжелая работа и платят мало. В смысле денег получаешь мало, а вот опыта… И, знаешь, появляется странное чувство. – Какое? – Будто что-то и от тебя в этом мире зависит, – Рэд взъерошил волосы. – От твоего решения. – А дальше? – лиса на подвеске заговорщицки подмигивала. – На втором курсе стало полегче, весной перед экзаменами пришло еще одно письмо. Отец писал, что Мадалена вернулась домой, хоть отец и надеялся, что одну из дочерей с рук сбыл, замуж пристроил. Но зимой убили мужа Мад, а как начали делить наследство, то Мад и ее дети стали сильно мешать. Ничего, – усмехнулся Рэд, – мы, Малихи, все быстро бегаем. Так, что Мад прибежала домой, за отцову спину. Правда, кроме двух мальчишек-близнецов, больше ничего у нее в руках не было. Так, что меня снова на лето не ждали – и так тесно, – Рэд мельком глянул на Тею, почесал за ухом задумчиво, подлил грайна в оловянные кружки. Прежде чем пить, заглянул внутрь кружки – лукавая Лоир отражалась в янтарном грайне. Он протянул кружку и звякнул краем о Теину кружку – луна в грайне зарябила и распалась на сотни мелких осколков. – Снова в лазарет пошел? – Нет, сестра Нуамасси другую работу сосватала, сказала: «На «Змееборце» корабельного врача ищут, я тебя посоветовала. В самый раз для желторотого – корабль торговый, что там – синяки да ссадины, три рейса за лето сделаешь, деньгами не обидят. И тебе будет познавательно». Два рейса сделали – оно, конечно, не только синяки, но нормально. Познавательно стало, когда на пиратов наткнулись. Не только скальпелем резать пришлось. Зато на третьем курсе ко мне морячки ходить повадились. – Тоже, наверно, познавательно? – Не то слово – колотые раны и зараза не самого приличного свойства. А к третьему лету пришло новое письмо. Но оно немного запоздало. Я снова ушел в море, – Рэд замолчал и встряхнулся, как мокрый пес. – Так вот, – продолжил Рэд, – когда вернулся, прочитал, что отец оказывается «немного повздорил с соседом». Так «немного», что Блейн убит, а женщин и детей пришлось прятать в храме Ирды, пока разберутся по-соседски. Я б поехал домой, но за те три месяца, что меня не было в Санхее, пришло уже и новое письмо – мол, все утряслось и нас, Малихов, так просто без соли и перца не сожрать. Вот только Мириам отчаялась замуж выйти, так и осталась послушницей в храме Ирды. И хоть одним ртом стало меньше – приданное Мириам теперь собирать не надо, но с деньгами все равно туго. Но деньги отец прислал – почти за полный курс. Деньги я отправил обратно. И еще прибавил, сколько смог. Благослови Ирда, Нокке-Хейстовские банки и господина Норисса Дарвелона лично! – Кредит в Хейстовском банке взял? Не всякому дадут еще. – Я господина Дарвенлона очень удачно лечил, и представляешь – вылечил! – А чем отдавал? – Ну, чем отдавал… Корабли, Тея, бывают не только торговые. А врач нужен всем. – Это у тебя, так понимаю, семейное? Ах, вот откуда знаешь про горючий нептех, не понаслышке знаком, как Верденский князь воюет с пиратами. – Слово «пираты» в Санхее не говорят. Лучше уж «вольный охотник», – мрачно поправил Рэд, разглядывая луну. – А как же учеба? – Да, два следующих года выдались трудными, но экзамены я сдал. С банком расплатился, чем смог, своим помог. Предпоследнее письмо в этом месяце капели подоспело: «Не хотел тебя расстраивать, но зима выдалась тяжелая. У меня совсем плохо с ногами. Райвена еще осенью тяжело ранили – думали, не поднимется. Но мы, Малихи, не такие люди. Так что Райвен уже встает потихоньку. На коня, правда, ему еще не сесть. Да и коней больше нет. Проели за зиму и запасы все, и коней. Дружинникам, тем, что еще оставались, платить нечем – по весне и они разбежались. Крыша совсем прохудилась, у близнецов одна пара сапог на двоих. У тебя теперь, конечно, своя жизнь, сынок, но, может, приедешь? Повидать тебя хочу». – Быстро же ты добрался из Санхеи. – Нищему собираться только подпоясаться. Ехал быстро – коня не жалел. Только в Каниссе, на границе Череха, на три дня застрял: погода отвратная, в такую в горы соваться нельзя, да и попутного обоза ждал. Хорошо хоть у отца в Каниссе друг старый есть, приютил. И там же было последнее письмо. Вот как раз про баронские смотрины. Наверно, отец боялся, что если я узнаю, как он меня «сватал» – не приеду. Когда, Тея, совет постановил, что тебе надо выбрать мужа? – Еще в месяц буранов, сразу после Оймелка. – Значит, правильно. Испугался отец писать мне об этом. Решил, когда уже доберусь на Черех «обрадовать». – Твой отец гораздо умней, чем о нем говорят. Старшего и предлагать мне не стал, – криво усмехнулась Тейтрин. – Решил, что у тебя, умного, выйдет лучше? И ты решил все же поучаствовать? – В чем – в выставке племенного скота?! – обозлился Рэд. – Ты ж все равно не поверишь! Была у меня благая мысль пересидеть смотрины в первом подвернувшемся кабаке, а потом ехать домой. Но потом подумал – сватовство к баронессе Шион такое неслыханное дело, что сплетни будут рассказывать еще долго. Тщательно, со вкусом, вплоть до масти жениховых коней и цвета штанов. Все знают – женихов четверо. Значит, мое отсутствие не останется незамеченным. А мне не хотелось бы, чтобы об этом узнал отец. Представляю, как он унижался на Совете, чтобы я стал четвертым. И пусть он грабитель и головорез, но не попрошайка. Это он и братья выучили меня своим промыслом. А теперь моя очередь. И я решил – от меня не убудет, отсижу свое в Шионе, для порядка. А чего нам, Малихам, несколько часов позора – ерунда. Это первая причина. – Была все же еще и вторая. – Была. Любопытство. Мне интересно стало поглядеть на баронессу Шион. Когда бы еще такой случай представился? – Поглядел? Любопытство удовлетворил? – Представь себе – остался доволен. Ключ в надежных руках. – Какой ключ? – А разве ты не знаешь, что по-аррански «Шион» означает «ключ». Очень верно подмечено – ключ от всего Череха. Совершенно ясно – Малак собирает армию и скоро, боюсь гораздо раньше, чем мы все думаем, двинет на Черех. Первый удар – по Шиону. Ты и сама все прекрасно понимаешь. Если негус возьмет Шион, – Рэд ударил ребром ладони по колену, – он разрубит Черех на две половины, дальше только вопрос времени. Баронствам конец. – Ты тоже решил меня попугать? – сжалась, как кошка перед прыжком Тейтрин. – Наоборот, посоветовать. Баронский совет, конечно, сильно передергивает, утверждая, что если ты не выйдешь замуж, они тебе помогать не будут. Будут! Но соединенное баронское войско никогда не будет под командованием женщины. Ключ в руках должен держать мужчина. – Себя предлагаешь? – и лицо у нее снова стало похоже на маску – стальное забрало шлема. – И хотел бы, не могу. Если я хочу, чтобы Малих выжил, надо, чтобы устоял Шион. В таком деле только здравый расчет. Кому нужен такой тесть, как Малих? Если ты запросто можешь заполучить такого, как Рокар? Один его голос в Баронском совете, весит пять таких, как у Малиха. У него крепкая дружина. Или, например, Дунланг, твой сосед, казначей совета. Будем размышлять дальше? – Атторон говорит тоже самое. Но не это нужно Шиону. Сложно объяснить. Пойдем, я тебе что-то еще покажу, – Тейтрин подхватила со ступенек светильник и стремительно двинулась вверх по лестнице, а потом вдоль замковой анфилады. Рэд едва поспевал за ней.
Показалось, что при столкновении с Рэдом в своей комнате баронесса несколько больше эмоций себе позволила, чем допустимо перед незнакомым человеком - но я твоих героев не знаю, так что это просто ИМХО. Немного удивило, как быстро герои заговорили друг с другом откровенно, как просто сложился разговор. Тоже ИМХО) А конкурс памяти Николая Лазаренко?
Lita, согласна с твоим ИМХО) Чувствую я эту несостыковку, и списать это на действие алкоголя, на эффект "случайного попутчика" не получается, не знаю еще пока, как выйти из положения, сделать это более достоверным. Спасибо, тебе большое, что читаешь!
Betty, спасибо не за что, мне интересно. Ну что тут сделаешь... поправить, сместить акценты кое-где, ослабить некоторые фразы, а другие усилить. Лови ЛС. А конкурс памяти Николая Лазаренко?
Betty, очень понравилось, прямо очень! И сюжет, и стиль , и диалоги, и герои - все вышло замечательно. Захватило сразу. Читала и наслаждалась. И теперь, естественно, с нетерпением жду продолжения. С отпуска я приехала, буду чаще заглядывать. А вам вдохновения. Хотя и так получается отлично. Спасибо.
– Ну, это все не интересно, – решительно произнесла Тейтрин, проходя мимо пыльных портретов в тяжелых рамах. – А вот, – внезапно светлое пятно огня выхватило из мрака худое лицо с фамильным длинным носом Шионских баронов. – Гайдиар Темный, барон Шиона, колдун и чернокнижник, любитель книг и женщин. Правда, женщин он любил по-особому. Жен у него было восемь или девять, он и сам тебе б, наверно, точно не сказал. Ни одна не дожила до старости. Да что там до старости! Но славен он не женами, конечно. Это при нем Шион обрел те границы, в которых пребывает и сейчас. И тут каждый сосед может многое сказать об Гайдиаре, сомневаюсь, правда, что это печатные слова. Но ему б понравилось. Баронесса склонила голову в почтительном поклоне: – Границы на месте, Гайдиар. Мне можешь пока в ночных кошмарах не являться, – усмехнулась Тейтрин. И перешла к следующему портрету – светлячок отблеска огня плясал на надменном и чуть ехидном лице с мощной челюстью и высоким лбом: – Арбайра Шион. Когда-то, что заметно, если присмотреться, река у замка была гораздо полноводней. И старое русло можно рассмотреть. А выше по течению есть озеро и дамба. Тут надо хорошенько напрячь воображение. Но что-то мне подсказывает, у тебя, Рэд, получиться. Так вот, как-то один арранский негус пришел в очередной раз объяснять Арбайре, как неправильно тот живет. Негус угрожал сжечь барона в очистительном огне арранской веры. Арбайра дамбу разрушил. И негуса просто смыло. Замок тоже пострадал. Ничего, отстроил. Зато вдоволь поплевал с уцелевшей башни на арранцев, крича, что он им покажет очистительную силу воды. Запомни, Рэд, бароны Шион вообще мастаки плевать на все с высокой башни. Жаль, что теперь река и озеро слишком обмелели, и повторить подвиг Арбайры ни кому не удастся. Светильник едва освещал небольшое пространство, бросал неверные отблески на тщательно уложенные косы Тейтрин. Казалось, что это не светильник, а платиновое сияние волос баронессы освещает мрак. Огонек плыл в плотной, словно вода, темноте, выхватывая лица очередных баронов. Глубокий голос с легким северным акцентом, растягивая гласные, рассказывал Рэду истории. Разные истории: героические, страшные, некоторые даже смешные. А Рэд шел за голосом, как отара за пастушьей дудочкой. – Армит Беспалый, тот самый, что отбил старую баронессу у арранцев. Что про него сказать? По сравнению, с Темным или с Уллом – может и ничего. Просто барон Шиона, который любил свою землю и свою жену. И всегда их защищал. Пока в очередной раз не натянул кольчугу и не поехал разбираться за сожженную деревеньку на границе. А обратно его уже на скрипучей арбе привезли, – Тейтрин провела пальцами по раме, стряхивая пыль, и пошла дальше. Свет мигнул и, разгораясь снова, выхватил из мглы злое, породистое лицо. Черные глаза портрета светились неукротимой яростью. Благодаря искусству художника, глаза казались живыми. Рэд попятился под напором дикой, хищной силы. Тейтрин же наоборот подошла почти вплотную к портрету и, глядя в прищуренные глаза изображения, сказала: – Анвар-улл-Фарах Шаджару, тоже успел похозяйничать в Шионе. Потомок захиревшей династии арранских негусов. Правда, приставка «улл» с арранского переводится, как незаконнорожденный. Но Анваром Ублюдком его зовут в народе вовсе не за то, что он бастард. Рэду было очень интересно, и он все же подошел поближе, через голову Теи глядя на легендарного барона. – Побаронствовал чуть больше трех лет, а запомнился всем надолго. И знаешь, там под надгробием, его тела нет, – отступила она и уперлась спиной в замершего в раздумьях Рэда, – а люди болтают разное. А за портрет он не заплатил. Не понравилось ему. Хотя мне кажется, получилось хорошо. – Такой жадный? Портрет действительно хорош – аж мороз по коже, – поежился Рэд, глядя в прищуренные глаза Анвара. – Да, Анвар… – Тейтрин замялась, подбирая слова, – удержу не знал. Не боялся ни людей, ни богов. Только горная лавина и могла остановить. Рэд с опаской покосился на легкую беспощадную улыбку Улла, глаза Анвара нагло и ревниво смотрели на нового соискателя. Рэд перешел к следующей картине, а спиной все ощущал ярый взгляд бывшего властителя баронства. – А это Мэрдок. Его грайн ты пил. Его ветряки безотказно мелят шионскую муку, – баронесса погладила рукой насыщенно-пурпурную ткань юбки: – его краски не выгорают ни на ткани, ни на бумаге. Да обо всех его изобретениях мне и за месяц не рассказать. Ряд портретов закончился, пошла пустая каменная стена. Тейтрин подняла светильник, словно силясь что-то рассмотреть на каменной кладке. – Тоже хочешь сюда на стену?! Хочешь стать четвертым? – неожиданно с яростью крикнула она, указывая на пустое место в конце длинного ряда портретов. Рэд попятился от неожиданности. Вроде ж все нормально было, а тут как с цепи сорвалась. – А потом туда – под надгробный камень на фамильном кладбище?! Уходи из Шиона, пока не поздно! Здесь смерть! – Послушай… – Нечего слушать. Тебе здесь не место. Не тебе… – Тейтрин со всей силы запустила в стену светильником. Свет погас. Навалилась темнота и тишина. Сколько Рэд не прислушивался, так и не услышал больше ничего. Хозяйка растворилась в темноте. А в голове у Рэда мелькали обрывочные картинки, крутились вихрем ярких осенних листьев. И что-то в этом всем было странное. Как рисунки гениального и немного чокнутого метра Лугайда Санхейского. Среди студентов особой любовью пользовалась та, на которой в страстных объятьях слилась обнаженная пара. Но Лугайд назвал картинку «Дюжина золотых рыбок». И, правда, если отрешиться, забыть о навязчивом образе, то можно вместо мужчины и женщины, разглядеть двенадцать забавных, плещущихся в ручье рыбок. Но так сложно заставить мысли соскочить с проложенной колеи. Посмотреть на мир под другим углом, разглядеть нечто важное. – Четвертым? – переспросил он у темноты. – Мне б поспать, может я бы и понял.
***
В Шионе очень переменчивая погода: совсем недавно Лоир вальяжно плыла по безоблачному небу, и вдруг началась буря. Сорвался в дикий гон безумный ветер, завыл в дымоходах. Навалились тучи, просыпались дождем и градом. Местные знают – надо переждать. В Шионе строптивая, своенравная хозяйка: бывает прокатиться по замку громом битой посуды, свирепым вихрем, круша мебель. Ничего, перебушует, главное под руку не попасться. Гораздо хуже, когда вот так сидит в библиотеке и рисует. Кидает уверенные штрихи на бумагу, и на листе проступает, выныривает из небытия, наполняется объемом рисунок. Тогда даже преподобный Атторн не рискнет подступиться. И уйти, не уйдет – мало ли, что там выскользнет из-под руки баронессы Шион. По-всякому бывало. - Что это вам не спиться, святой отец? - Гроза разбудила, миледи. - Ну, так уж садитесь, не маячьте там в темноте. Не люблю. Атторон подошел и сел напротив, с любопытством разглядывая почти законченный рисунок – город, красивый, светлый, башни подпирают небо, море качает крошечные кораблики. - Боги иногда подают нам знаки, но мы не всегда можем их разглядеть, - осторожно начал жрец, - Я вот тут подумал, ведь совет выбрал только троих, а четвертый… - Даже не начинайте, - прервала его баронесса и положила руку на рисунок. – Хватит с меня и трех камней! Не могу больше. Надо просто подыскать правильные слова, так чтобы уж обиделся, так обиделся. И обратно не вернулся. Просто собраться и сказать, расставить все точки. Не хочу, чтобы камень и с его именем стоял там! Внизу, в зале, кто-то громко ругался, послышался треск и грохот. Рука баронессы сжалась в кулак, комкая рисунок. Она вскочила и пошла на шум.
***
Неотвеченные вопросы, смутные чувства, как болотные огоньки, могут утянуть слишком далеко. Правду говорят, колдовское место. По уму давно надо бы уйти. Да не пускает что-то. Надо просто собраться с силами, забрать свою тощую сумку, расставить все точки. Попрощаться. Рэд искал Тею, а нашел Лейса Рокара, мрачного с похмелья. Лейс тоже был в настроении расставить все точки – над всеми буквами алфавита: - Слышь ты, Шакалий сын, уматывай отсюда по-хорошему, не путайся под ногами. Понял? - А если не понял, - безмятежно спросил у здорового, как бык, Лейса младший сын Малиха. - А что тут непонятного – не по тебе кафтан. Шиону нужен настоящий барон. - Ну, вот пусть хозяйка и решает, какой ей нужен. - Хозяйка? – взревел Лейс, - Решать она будет! Все уже решено – как ей велит совет, так и будет. - Сомневаюсь, - подобрался Рэд, чуть отступая и вынося вперед ногу. - А ты не сомневайся. А будет артачиться, ведьмино семя, тварь приблудная… Санхейские портовые таверны, палуба каперского корабля учат быстро и доходчиво – бить надо первым и один раз, второго может уже не представится. Беда только, что такого, как Лейс с одного удара не свалить. Он попятился, зарычал и попер вперед, махая пудовыми кулаками. И тут уж только уворачиваться, Рэд ушел от удара, поднырнув под руку, ухватил первое, что попалось под руку – стул. И приложил Рокара со спины. Стул треснул, Лейс упал. Рэд остался стоять с обломком в руке. - Все равно сомневаюсь, - задумчиво протянул Рэд. И в этот момент в дверях объявилась баронесса, с листом бумаги, зажатым в кулаке. - Это как понять, господа? - с ледяной вежливостью поинтересовалась хозяйка. Рэду хватило ума воспринять этот вопрос, как риторический. И поскольку второй спорщик находился в счастливо-бессознательном состоянии, то все обидные слова обрушились на голову одного Рэда. Сцепив зубы так, что желваки выступили на скулах, он выслушал все, что имела сказать баронесса по этому поводу. А когда она, наконец, сделала паузу, чтобы набрать воздуха для нового монолога, Малих-младший сказал: - Да, понял я. Мы, Шакалы, не такие тупые. - Купеческий обоз уходит утром, как раз в нужную сторону. - Я все понял. Не хочу еще больше печалить тебя. Я уйду, лишь бы ты только не плакала. - Я плачу?! - Ты. Ты плачешь так, что замок ходит ходуном и с неба дождь хлещет, ведьмина дочка. А я все равно ничем тебе помочь не могу. Не понимаю. - А мне и не надо, чтобы ты понимал. Просто уезжай! – крикнула она, швыряя в него скомканной бумагой, и убежала. А Рэд остался стоять, и молча слушать, как в три ручья с потревоженного неба льет дождь. Он подошел, поднял с пола бумагу и пошел собираться, потому что утро наступило, обоз ждать не будет.
Морана, спасибо за доброе слово) Одна проблема, я немного зависла с сюжетом, вот и выкладываю в надежде на то, что метко брошеный тапочек выведет меня из состояния задумчивости, и я, наконец, сдвинусь с мертвой точки.))
Купец торопился и обоз уже выехал за ворота. Рэд поддал под бока лошади, собираясь нагнать, напроситься на телегу и наконец-то отоспаться. Но внезапно остановился. Полоса рыжей земли, зажатая между скалами. Множество серых надгробных камней, на некоторых рун уже не разобрать, на некоторых не руны, но арранские буквы. Бароны Шион, все те, о ком рассказывала Тея ночью чуть осипшим голосом. Полоса узкая: по четыре камня в ряду. В последнем ряду только три. Он в задумчивости отпустил повод лошади. Достал из-за пазухи, брошенный баронессой лист бумаги, развернул, разгладил. Очень знакомая картинка – Санхея, и нарисовано хорошо, живо, словно, слышишь шорох волн и крик одинокой чайки. Только странность какая-то. Ну, конечно, вместо пяти башен только три. А еще две достроили после Бунта… И тогда Рэд не поленился и спешился. Медленно прошелся вдоль баронского кладбища. «Четвертым?» - думал он, рассматривая последний ряд могил. Армит Беспалый, нарушивший давнюю Черехскую традицию и женившийся на приблудной светловолосой северянке. Добрых три десятка лет назад убит в бою с арранцами. Анвар Улл, герой страшных местных легенд, не к ночи будет помянут. Погиб под горной лавиной. Мэрдок Арранец, алхимик и изобретатель. Сорвался с башни. Три последних барона. И что между ними общего? Только женщина, которая ночью его спросила: «Хочешь стать четвертым?» И самое глупое, даже глядя на эти камни и даты на них, все равно хочется вернуться. Только хотеть это одно, а суметь другое. Ей надо было спросить по-другому: «Сможешь быть следующим?» «Но это очень сложный вопрос. И очень трудный ответ», - думал Рэд, глядя вслед уходящему обозу.
***
Тейтрин просидела над пустым листом бумаги долго. Пока бледный Барт не стал кричать в самое ухо: - Миледи, миледи! Гонец прибыл. Арранцы перешли границу. Идут на Шион. Слышите?! Вы вообще слышите меня!? - Я не глухая, - оборачиваясь к управляющему и обдавая его жаром расплавленного свинца в глазах, сказала баронесса. - Прекрасно. Пусть идут. - Но нам не устоять. И помощи не будет… Вы ж не выполнили решение баронского совета. А, между прочим, ваши женишки все, до единого, испарились из замка, как только узнали об этом. Страх божий - негус ведет огромное войско. День-два и будет под стенами Шиона. Беженцы идут в замок. А припасов мало. - Ворота открыть и пускать всех, кто ищет помощи у меня. Выставить дозоры на Вратах Шиона. Пусть идут, а мы их встретим. Шион примет бой. - А вы не боитесь, миледи? - Барт вопросительно и преданно смотрел на хозяйку. – Может пока не поздно… - Нет!
***
В трапезной собралось множество людей – старейшины сел, жрец Атторон, воевода, управляющий и другие. И все наперебой что-то говорили баронессе. А она никак не могла сосредоточиться. Хорошо говорить: мы примем бой, а вот как это сделать. Права на ошибку нет – весь замок забит беженцами, и каждый с надеждой смотрит вверх, где баронесса Шион решает их судьбу. А Тейтрин с тоской и неясной надеждой глядела вглубь длинной анфилады, где в темноте дремали портреты гордых, жестоких и непобедимых баронов Шион, словно надеясь на их помощь. И оттуда из мрака и небытия вдруг послышались шаги. Шаги приближались, гулко отдаваясь в голове, перекрывая говор окружающих. Все, что слышала теперь Тейтрин, были эти шаги и стук ее сердца. Едва различимая высокая фигура вынырнула из полной темноты в полосу блеклого полусвета. Сердце оборвалось и замолчало. Фигура, наконец, вышла на свет - через зал быстро и уверенно шел высокий, вихрастый и немного нескладный Шакалий сын. - Зачем вернулся? Я надеялась, ты уже далеко. - Ты задала вопрос, я попытался найти ответ, - подошел он к столу. - Зачем? – тихо спросила баронесса. - Так уж вышло. Мне надо было уйти еще до грозы, но я заслушался. Теперь поздно: во время шторма корабль надо уводить подальше от берега. Трусливо спрятаться у берега нельзя, погибнешь наверняка. А в открытом море все зависит только от твоего ума, крепости рук и веры в себя. Только от твоего решения. - И каково же твое решение? - Единственное, что я знаю точно - если бой неизбежен, надо начинать первыми, не давая противнику опомниться. Пусть враг обороняется на наших условиях. Остальное пока еще очень туманно. И для этого надо напрячь воображение. Но что-то мне подсказывает – у тебя получится, - ухмыльнулся Рэд, обошел стол и стал напротив баронессы, словно собирался играть с ней в шахматы. Вот только шахматная доска отсутствовала. Рэд быстро задвигал руками, переставляя на столе разные предметы, помечая ими объекты на местности перед замком. - Где, по-твоему, станет лагерем Малак? – поинтересовался он. - Любому ясно – здесь, у Врат Шиона, в старом русле реки, - указала баронесса между стоящей торчком амбарной книгой и серебряными рюмками. - Я тоже так подумал. А если сломать плотину и спустить воду с озера? – постучал пальцами по кубку с вином Рэд. - Что за глупость! - встрял воевода, - вода из озера нужна, чтобы выдержать осаду! - Осады не выдержать, - сказал Рэд, глядя только в глаза Тейтрин. Там в глубине под толстым льдом недоверия бродили смутные тени. - Я ж говорила, подвиг Арбайры не повторить. Сейчас река обмелела, курице по колено. Ну, пусть поднимется немного вода, разольется по старому руслу, подмочит их лагерь, и то не надолго… - Тейтрин медленно покачала головой. - А если это будет не только вода? Что там говорил Мэрдок про нептех – не смешивается с водой, растекается с пленкой, - Рэд уперся ладонями в стол и наклонился к Тейтрин, заглянул ей в глаза. Огонек понимания уже разгорался в темных глубинах зрачков, но уверенности еще не было. - Так много нептеха нет. Но Мэрдок предлагал улучшить, смешать с чем-то. Надо посмотреть его записи, - баронесса ухватилась за подвеску-лису, как цепляется утопающий за соломинку. - Еще думаю, что эту кашу маслом не испортить. Любое пойдет – льняное, оливковое, что там еще есть в твоих подвалах? - Еще есть Бартово пойло, - задумчиво протянула Тейтрин. Лед в глазах сломался и острые обломки крутились в омуте обрывочных мыслей. - Пойдет! И когда вода схлынет, пленка нептеха так и останется на земле, подмочит их шатры, ноги лошадей и людей… - …и если поджечь, мы покажем арранцам очистительную силу огня…, - медленно поднималась баронесса из-за стола навстречу его взгляду. - Сколько времени надо, чтобы разрушить дамбу? – еще раз решительно спросил Рэд, наклоняясь к Тейтрин так близко, что видел только ее глаза. За столом поднялся страшный шум. Каждый пытался что-то свое втолковать баронессе. И только Рэд молчал и, не отрываясь, смотрел, как в темной бездне клубиться все еще не принятое решение, бурлит штормовыми волнами. - Да нельзя ломать дамбу! – взвыл в отчаянье воевода. Внезапно маленький острый кулак Тейтрин со всего маху опустился на стол, предметы на нем подпрыгнули. Чаша, изображавшая озеро, перекинулась, красное вино потекло по столу. - Молчать! – крикнула баронесса так, что присутствующее пригнулись, задребезжали стеклышки в витражах, летучая мышь в ужасе заметалась под потолком, а портреты баронов Шион одобрительно закачались на стенах. – Да как ты смеешь барону перечить?! - Барону? – сипло каркнул воевода. Массивное золотое баронское кольцо, крутясь и разбрызгивая пролитое вино, проехалось по столу к Рэдрику. И он надел его на палец. - Кто тут у тебя самый быстрый и смелый, надо послать гонцов к остальным баронам. Пусть идут на помощь. - Не придут – баронесса ж не выполнила условия Совета, - немного не поспевая за стремительно раскручивающимися событиями, сказал Атторон. - Как так? – хмыкнул Рэд, - по договору любой барон может попросить помощи против арранцев. И я, барон Рэдрик Шион прошу этой помощи. Жрец покосился на баронский перстень и сказал: - А ведь действительно – условие выполнено. Обязаны помочь. - Я хочу еще раз глянуть на долину с высоты.
***
- Отсюда очень удобно плевать на врагов, - Рэд смотрел вниз со смотровой площадки на белые, словно обглоданные кости, валуны и тоненькую ленту реки. – Должно получиться, если просчитаем все хорошо. - Сумасшедший план, - сказала баронесса, глядя на кинжально-острый полумесяц младшей луны на вечереющем небе. - Зачем тогда согласилась? – хмыкнул Рэд. - Безумные идеи иногда удаются, правда, только если твердо в них верить. Что-то такое есть в тебе, что я решила рискнуть. - Это хорошо – потому, что без магии тут не обойтись. - Много ли проку от ведьминой дочки? Но если и ты мне веришь, то я не подведу. - Не сомневаюсь, - тихо сказал Рэд и взял Тею за руку. - Только не на ведьмину дочку рассчитываю, а на Санхейского магистра. Ты должна быть сильным магом, если не погибла вовремя Бунта, сумела сбежать и спрятаться так, что не нашли. Лицо у Теи стало белым и неподвижным, она выдернула свою руку и отступила к лестнице. - Очень тебя прошу, послушай, ты же умеешь слушать! Ты приоткрыла дверь, и я уже зашел. Теперь тебе придется рассказать мне все с самого начала – и про Бунт, и про Армита Беспалого, и про Улла. Все. - А не боишься, Рэд? - Смотря кого. Если – баронессу Шион, то боюсь, если – тебя, Тея, то я надеюсь, что ты мне поверишь. Потому, что уйти от сюда, от тебя, я уже не могу. - А если я не смогу? - Тогда останется одна баронесса, а я упаду с башни, как Мэрдок. Или меня накроет горной лавиной, как Анвара. Но я рискну. А ты просто дай мне шанс.
Баронесса склонила голову в почтительном поклоне: – Границы на месте, Гайдиар. Мне можешь пока в ночных кошмарах не являться, – усмехнулась Тейтрин.
- почтительный поклон и одновременно усмешка - издевка?
Цитата (Betty)
Так вот, как-то один арранский негус пришел в очередной раз объяснять Арбайре, как неправильно тот живет. Негус угрожал сжечь барона в очистительном огне арранской веры. Арбайра дамбу разрушил. И негуса просто смыло. Замок тоже пострадал.
Цитата (Betty)
светлячок отблеска огня плясал
- как-то ощущение не очень( и светлячок и отблеск - впечатление что ДВА огня тут.
Цитата (Betty)
ь шаги.Шаги приближались, гулко отдаваясь в голове, перекрывая говор окружающих. Все, что слышала теперь Тейтрин, были эти шаги и стук ее сердца.
Цитата (Betty)
очистительную силу огня…, -
- лишняя зпт или многоточие?
Цитата (Betty)
погибла вовремя Бунта
- во время?
И правда здорово. Стремительно и очень... естественно. начинаю понимать Тею. А конкурс памяти Николая Лазаренко?
Betty, ну отлично же написано, не понимаю вашего затруднения, сюжет складывается гладко. У героев свое очарование, под которое попадаешь сразу и навсегда. Живой текст, интригующий, напряженный и волнующий предстоящим развитием чувств. Автор, гони следующую главу!
Морана, в очередной раз спасибо за поддержку, она мне нужна) На следующей главе я как раз и подвисла, но я ее почти поборола. Lita, все замечания, как всегда, в точку - поправлю в основном файле. Моя благодарность тебе! Loki_2008,
Цитата (Loki_2008)
С точки зрения красивости
- я так понимаю, переборщила с пафосностью? Подумаю, как переделать.
Очень хорошо. А нефть или масло, оставшиеся после схлынувшей воды действительно будут гореть? Спирт (Бартово пойло) так, навскидку, должен почти сразу испариться , если разлить его по поверхности. И в нефти я сильно сомневаюсь. Пленку, оставшуюся от поврежденных танкеров собирают разными способами, не соблюдая при этом вроде особых мер безопасности. Так что нужна к пойлу особая присадка, наверно... Которая, скажем, превратит жидкость в гель. А потом кристаллизуется на Солнце (как соль). Бартолетова соль, к слову, говорят, взрывоопасна. Почему бы не быть гипотетически соли, которая бы самовоспламенялась на солнце? Ну это так, мысли вслух. Пока все было очень хорошо, повторюсь. Страница на СИ
- я так понимаю, переборщила с пафосностью? Подумаю, как переделать.
тут не пафосность скорее... вот как-то некрасиво звучит, не знаю как сказать. На мой взгляд выбивается из текста А характер у меня замечательный. Это просто нервы у вас слабые. Я в мастерской писателя
Увлекательно написано Читал бы и читал. Но есть замечания:
1) Как-то непонятно, когда Рэд дошел до кондиции "не смогу уйти от тебя". То есть ясно, что Тейтрин ему очень интересна, но нужно, что бы он четко осознал эту любовь (одержимость?), а мы через его переживания увидели. 2) Скачущий фокал. Вы лучше *** отделяйте, или как-нибудь еще, потому что когда из головы одного персонажа вы прыгаете в голову доугого, и это в одной сцене - это слишком. Выдерживайте отрывки в одном лице до конца. 3) Разговор на крыше разъясняет все слишком откровенно. Он для читателя, а не для персонажей.
Это все имхо, к которому необязательно прислушиваться, ибо читается увлекательно, а это самое главное. Но если поправить кое-какие моменты, текст от этого только выиграет Я на МФ http://forum.fantasy-worlds.org/forum/13-5818-1
Имбирь, я понимаю Ваши сомнения относительно плана, предложенного ГГ, сама сильно сомневаюсь, пересмотрела много литературы, прикидывала возможность другого, более простого и действительно когда-то применяемого состава на основе нефти-сырца, масел, серы и т.д. + негашеная известь. Реальность применения этого вроде как известна в истории. Вот потому и дамба - схема проста: эта смесь попадая в воду дает бурную реакцию извести с водой, оказывается, нагревается все довольно сильно, нефть и все остальное испаряется, над водой образуется облако горючих газов (очень ненадолго), но если успеть и поджечь это облако - происходит объемный взрыв и кратковременный, но очень впечатляющий пожар. Особенно для тех, кто никогда с таким не сталкивался. Рэд не надеется победить этим, он лишь надеется напугать и заставить побежать. Пытаюсь это и описать в следующей главе более детально. Буду очень благодарна, если Вы заглянете, на предмет достоверности. Возможно, стоит мне подумать и о том варианте с "особой присадкой", который Вы мне так щедро подкинули, и о местном аналоге бартолетовой соли. Я благодарна и за неравнодушное прочтение, и за подсказку. Найк, спасибо и за лестный отзыв, и особенно за замечания. Скачущий фокал - моя большая проблема, и не только здесь. Именно, прыгание по головам и получается. Уже вроде и знаю за собой этот грех, а все равно... Попробую хотя бы разбить звездочками, как Вы советуете. И про разговор "нужный автору" согласна), но пока не знаю, как поправить. В любом случае, я ни одно замечание не пропускаю мимо ушей и еще работаю над этим всем. Спасибо огромное!
Betty, на здоровье Хорошую работу никогда не жалко и похвалить и покритиковать Насчет разговора на крыше - а что, если добавить чутка перцу? Конфликта то бишь. Не слишком, что бы не получилсь, как в жюф, но достаточно, что бы он перетянул на себя часть читательского внимания. Тогда некая "объяснительность" не будет так бросаться в глаза. Или дайте саспенса - что бы ГГ в этой беседе приняли какие-то очень важные решения, основанные на новой информации. Тогда мы будем за них переживат не зная, что их ждет, а "объяснительность", опять же, станет менее заметной. Я на МФ http://forum.fantasy-worlds.org/forum/13-5818-1
Найк, спасибо за советы, буду размышлять, как сделать "объяснительность" мене натужной. Пока вдруг появилось вдохновение, написала новую главу. Она совсем сырая, и сколько я не вычитываю, уже ничего толком исправить не могу. Надеюсь на ваши крупноразмерные тапки)
*** Арранские буковки, мелкие, заваливающиеся влево, наезжающие друг на друга, – от них слезятся глаза и ломит в затылке. Ничего не понять – расчеты: впопыхах написанные цифры, перечеркнутые со злости, так что чернила брызнули по листу. Рэд перевернул страницу, буквы и цифры прыснули во все стороны, побежали врассыпную по белесым камням высохшего русла. Их надо изловить, собрать и сложить в бочку. Только правильно, иначе… Что иначе? – Иначе все мы тут рухнем в тайховы подземелья, прямиком на девятый круг, – ответил лысоватый мужчина, сидящий на белом камне за спиной. У него глаза старого уставшего лиса, а руки все изъедены мелкими ожогами, пальцы испачканы красками. Рэд вспомнил, что видел его в галерее, на последнем портрете. – Почему, господин Мэрдок? – Книги надо было читать и учиться прилежней, – наставительно сказал алхимик, – не по кабакам шляться. Недоучка. Рэд хотел возразить, но подумал, что спорить с покойниками невежливо, разозлится и уйдет, оставит его одного здесь с непонятными буквами. – Объясните мне, я быстро учусь. – Нельзя драконью кровь возле самого замка использовать. Все сгорит и рухнет. Будет страшней, чем в святой книге, ну, там где про демоницу Эву, неугасимый пожар и огненных неймор. Я точно не помню, ты Атторона спроси, он хорошо рассказывает, с чувством, за душу берет. А вот хорошее место, сам посмотри, – Мэрдок обвел рукой высохшее русло реки, – от замка достаточно далеко, а арранцам здесь удобней всего основной лагерь разбить. Вот и возьми бочки, смешай, как сказано в тетради, а перед тем, как использовать добавь еще в каждую бочку известь-кипучку. Да там все написано! – Я читал, но понял, правда, не до конца. – А ты еще раз и внимательней! Все что тебе надо – не перепутать пропорции и вылить прямо сюда, – Мэрдок ткнул пальцем себе под ноги. Ты откроешь плотину, драконья кровь смешается с водой. – Как же я бочки сюда, так далеко от замка, доставлю? – разочарованно покрутил головой Рэд. – А ты у хозяйки спроси, – хмыкнул Мэрдок и посмотрел вверх на скалы. Рэд проследил за его взглядом: слева среди беспорядочного нагромождения камня виднелось просторное овальное отверстие, а рядом – деревянный настил, похожий на подъемный мост перед замком. – Я тебе могу только пообещать, что ахнет так… – он хлопнул в ладоши, вроде и легонько, но звук получился впечатляющий. Рэд вскинулся, дернул рукой, пожелтевшая тетрадь, взмахнув листами, упала на пол. Он потрогал стол, за которым сидел, словно опасаясь, что все вокруг ненастоящее. Дымные сумерки висели в библиотеке, за окном натужно скрипело, и стояла густая ругань: – Амбарная крыса, куда ж ты прешь, только и умеешь, что черепки свои пересчитывать, – перекрывая общий гомон, орал хорошо поставленным басом воевода. – Что тебе снилось? – Рэд резко обернулся на голос. Тея сидела, на лесенке, прислоненной к стелажам библиотеки. Она переоделась, сменила тяжелое шелковое платье на удобный мужской костюм. Приличия ради, поверх узких брюк, надела синюю плахту, как носят на Черехе простолюдинки: удобная вещь – и бежать, и на коня сесть не мешает, и хорошо скрывает, пристегнутый к бедру кинжал. – Давно они там орут? – Не обращай внимания. Я хотела пойти, порядок навести, но передумала. Ты их лихо всех озаботил, не хочу вмешиваться. Пусть таскают, роняют, вопят – меньше времени думать и бояться. Хуже будет, если опустят руки. Рэд встал из-за стола, выглянул в окно, поежился – вчерашний дождь застыл ледяными буграми во дворе, изо рта шел пар, мороз расцвел бледным узором на круглых стекольцах окна. Но, несмотря на лед, работа во дворе кипела – что-то куда-то тянули, катили, несли. Устрашающий своими размерами стреломет уже установили на восточную стену, как велел Рэд. Это очередное детище Мэрдока, благодаря хитрому механизму подачи дротиков, плевалось сталью довольно бойко, но не прицельно. – Что ж так холодно? Вчера ж еще дождь шел. – Сегодня Солте, последняя ночь зимы. На Солте всегда мороз, прощальный поцелуй не желающей сдаваться старухи. – А тебе не холодно? – спросил Рэд, закрывая окно. Тея улыбнулась, потянулась по-кошачьи, забрасывая руки за голову – рубаха на груди натянулась, в разошедшемся вороте полыхнула оранжевым пламенем лиса на цепочке, плахта распахнулась до самого бедра. Лесенка скрипнула и закачалась, Тея изогнулась, пытаясь удержать равновесие. Рэд рванулся и ухватил ее: – Упадешь! – Нет, – сказала она глухо, – если ты удержишь. – И опустила ему ладони на плечи. Глаза у нее теперь были, как небо на восходе – темные с искрой зарождающегося огня. Руки Рэда скользнули: одна выше по бедру обтянутому камлотом, вторая – от колена к тонкой щиколотке, стянутой шнуровкой сапога. Даже сквозь ткань и кожу, Тея казалась невыносимо-горячей – ладони обжечь можно, но оторваться нельзя. И от этого жара все внутри вскипало, в голове гудело, как набирающий силу пожар, и трещали горящие перекрытия. Или трещала несчастная лестница, к которой он ее прижал. Узел кушака, удерживающий плахту, съехал назад, и Рэд подхватил Тею под бедра, пытаясь развязать узел непослушными пальцами. Она прижалась к нему всем телом, обвив ногами. Узел начал поддаваться, рука Рэда, наконец, скользнула под рубаху по нежному шелку кожи. В этот момент он бы уже не услышал, даже если бы замок рухнул. Но услышала Тея, дернулась, напряглась, каплей ртути выскользнула из рук. Рэд пытался удержать, но промахнулся – нельзя в ладонь поймать ветер. Одним движением она оказалась у двери и распахнула ее. Атторон, стоящий на пороге, одышливо повторил еще раз то, что кричал, пока бежал по лестнице: – Гонец! Наконец-то, миледи! Тея подхватила меховую накидку со спинки стула и исчезла из комнаты. Атторон, подслеповато щурясь, посмотрел на Рэда, хотел что-то спросить, но вдруг передумал и, шаркая ногами, поспешил вслед за хозяйкой. Рэд немного постоял, пережидая пока желание зашибить жреца не станет менее острым. Поднял с пола упавшую тетрадь, покачал в руке, словно примериваясь, куда бы ей запустить, но передумал, осторожно опустил на стол, и пошел во двор. Гонцов оказалось двое, оба выглядел не лучшим образом, впрочем, новости, видимо, были под стать. – Дозволь с глазу на глаз сказать, Ваша милость, – склоняясь низко, попросил коренастый гонец. Рэд кинул взгляд на притихший двор: все вроде и продолжали заниматься делом, но воздух пропитался напряжением. – Нет! – резко ответила Тея, – говори здесь. У баронов перед Шионом секретов нет. Гонец распрямился, тряхнул головой и громко сказал: – Барон Дунланг, глава баронского совета, занемог – печеночные колики. Соединенное войско придет, но позже, когда Дунланга хворь отпустит. Звуки во дворе словно морозом сковало, тишина стала твердой и хрупкой – чуть ударь и разлетится острыми осколками. – Вот ведь сука! – негромко, но отчетливо произнес воевода Кирх. – Чтоб ему те печенки тайхи… – Не поминайте нечисть, да еще на Солте! – велел жрец. – Солте, – эхом повторила баронесса, обращаясь к затихшему двору, – Мы будем праздновать сегодня, как заведено, последнюю ночь зимы. Мы будем пить грайн и есть священные солнечные лепешки. – Как велит божий завет, к первой звезде здесь на ступенях зажжется священное древо. Так было из года в год, так будет, – сказал жрец. – Прости, хозяйка, за таки вести, – гонец согнулся в низком поклоне. Тейтрин с силой дернула обшитый тяжелыми серебряными бляхами ворот, отрывая несколько, и, наклонившись, вложила одну в ладонь посланца: – Благодарю тебя за службу. А ты что скажешь? – обратилась она ко второму, худому молодому парнишке, стоящему на две ступени ниже. – Арранцы перешли границу, сожгли торговый поселок Равес и остановились. Видно, ждали кого. – Дождались? – По всему выходит – так. Конница, еще сотен десять, а то и побольше. Только флаг не арранских негусов, не кречет на охре, а голубой с волнистыми полосами и звездами. – Сколько звезд на знамени? – внезапно спросила Тея. Гонец задумался и стал загибать заскорузлые пальцы. – Восемь? Точно помнишь? Парень закивал и с почтение поцеловал протянутую ему серебряную бляху. – Это важно? – спросил тихо Рэд у Теи. Но она дернула спиной как раздраженная кошка и позвала Барта: – К вечеру выкатить во двор бочки с грайном и сделать так, чтобы священных лепешек хватило на всех. – Припасов и так мало, а тут такие расходы… – Ты меня слышал, – почти шепотом сказала баронесса, и Барта сдуло с крыльца. Махнула широким рукавом, призывая всех остальных, кто стоял на крыльце, следовать за ней внутрь. – Слушайте, Атторон, чем меньше я знаю, тем больше ошибок наделаю, – Рэд невежливо ухватил жреца за рукав. – Чье это знамя? – Понятия не имею, но у Анвара знамя тоже было голубое, только звезд семь и все это c белой линией наискосок. Кто-то может и не стал бы поднимать перечеркнутого флага, но барон любил говорить: «Что мое, то мое, пусть и улл, зато Шаджару», – отбирая и отряхивая свой рукав, сказал Атторон. – Значит, Анвар, хоть и незаконнорожденный, считал себя седьмым кровным всадником дома Шаджару. А тот, кого ждали в Равесе, восьмой и тоже Шаджару? – Нашей баронессе какой-нибудь четырехъюродный брат… Только женщин в расчет не берут. – И все же запомним, – буркнул, пропуская жреца вперед в дверях, Рэд.
*** Теперь их за столом было трое: в центре мрачный Рэд, по сторонам жрец с воеводой Кирхом. И в стороне – баронесса, безучастно греющая руки у камина. – Что скажете? – поинтересовался Рэд. – Что тут скажешь? Понятно было, что баронский совет будет выжидать, пока арранцы не порвут Шион в клочья, а мы их потреплем так, чтобы остальным осталось только на все готовенькое прийти. А чего хорошая мысль! Только нас не так легко выковырять! – Ну, так идите и сделайте так, чтобы действительно было трудно. Полагаюсь на ваш немалый опыт, уверен – никто не справится лучше, – проникновенно сказал Рэд. Воевода хмыкнул, встопорщил усы, помялся, но ответил: – Так осмелюсь заметить, со всем своим опытом, усиливать защиту надо на южной стене, а вы, ваша милость, велели и стреломет, и … – Оставьте юг на моей совести, при правильной осаде и том количестве войска, которое есть у негуса, нам замок не удержать. Будем рассчитывать на чудо, и я твердо намерен это чудо негусу явить. Надеюсь, что это впечатлит его арранскую душу до самых печенок. И он побежит. Тогда путей у него будет только два: через ущелье Врат или на восток. На восток глупо, но в панике возможно. Я думаю, что большая часть арранского войска хлынет в узкий проход ущелья, надеясь прорваться к широкой долине, но часть, спасаясь бегством, может двинуть и на восток. Вот тогда, они и будут прекрасной мишенью со стены. Воевода неопределенно пошевелил усами. – Вы не верите мне? – спросил Рэд. Воевода долго молчал, глядя в стол, а потом поднял взгляд на барона: – Я просто в чудесах разбираюсь плохо, то ли дело святой отец, – ответил Кирх. – Но я так давно служу Шиону, что всякого насмотрелся. Когда после гибели Улла, баронесса пообещала народу, что не будет больше Шион кормить чужаков – я поверил и пошел в дружину. С тех пор ни разу не усомнился, повода не было. Пока крепка баронская клятва, моя вера тоже крепка. Чудо, говорите? Мне все равно – лишь бы вы слово сдержали, и Шион устоял. Остальное не моего ума дело. Так я пойду? Рэд кивнул, а когда Кирх вышел из комнаты, жрец попытался спросить: – Я вот о чем…, – но Рэд не дал ему закончить: – Вот хотелось бы мне знать, зачем ты позволила все это услышать простым людям?! – Все равно узнали бы, и гораздо раньше, чем ты думаешь, – скрестила руки на груди баронесса. – Я хорошие и плохие новости всегда говорю Шиону сама. Барон не тот, у кого на пальце перстень, а тот, кому верят. А доверие такая штука, как тонкое стекло – надо много времени, чтобы сделать бокал, а разбить его можно одним движением. – Боюсь, ты только что разбила его на ступенях вдребезги! – Нет, мы вдвоем, выйдем сегодня к первой звезде на ступени и постараемся его удержать. Солте – хорошее время, если найдем нужные слова, – Тея подошла к столу и оперлась рукой на столешницу. – Втроем, – сказал Атторон, – не в первый раз… – И не в последний, – садясь за стол напротив жреца, произнесла баронесса. И они одновременно кивнули друг другу и улыбнулись. Какое-то странное чувство, возможно, ревность, кольнуло Рэда. Хотя ревновать к Тею к этому старику казалось странным. Но почему-то вспомнились бродячие циркачи в Санхее: канат, натянутый высоко над брусчаткой площади, седой, но еще крепкий мужчина и девушка над замершей толпой. Они не смотрели ни на канат, ни на людей – только друг другу в глаза, балансировали на тонкой нити крепко-накрепко переплетенных взглядов. И сойдясь на середине, канатоходец сказал: «Ап!», а девушка, не задумываясь, оттолкнулась, взлетела высоко, кувыркнулась, по-птичьи раскинув руки, приземлилась ему на плечи. Рэд навсегда запомнил не стон площади, не натужный гул каната, а их улыбку – одну на двоих. Так могут улыбаться только люди, безгранично доверяющие друг другу. Выйти третьим на этот канат почти невозможно – нарушится хрупкое равновесие. Но если не выйти, навсегда останешься на грязной брусчатке, далеко внизу. – Я не знаю, кто такой Мэрдок – гений или сумасшедший, – произнес Рэд, ощущая под ногами вибрирующий канат, – но то, что написано в его тетради – осуществимо. Арранцы, остановившись под Равесом, сами того не желая, дали нам фору. И я изготовлю драконью кровь по рецепту Мэрдока и сожгу в ней… не войско, слишком много, но их храбрость и веру. А человек без веры, как крыса – может лишь бежать и прятаться. И они побегут, потеряв голову, но это ненадолго – очнуться, сгруппируются и вернуться. Значит, надо, пока они ничего не соображают, сломать им хребет. – Как? – спросила баронесса, в глазах ее отражалась серая брусчатка – о которую можно разбиться насмерть, или взлететь над ней. – Когда они побегут, единственный путь к спасению – прорваться сквозь ущелье Врат. И там, в самом узком месте их надо встретить. – Все, что есть у Шиона – меньше двух сотен войска. И если вывести его за стены, значит оставить замок беззащитным. По горам козьми тропами на лошадях, в обход не пройдешь, а пеших даже бегущее в панике войско стопчет в пыль. На остальных рассчитывать нечего – про печеночные колики слышал. – Кроме войска в замке полно беженцев. Я обращусь к людям, попробую объяснить, что это единственная надежда справится с арранцами. – Самоубийственная затея, – Тея махнула рукавом, отметая слова Рэда. Канат провис и закачался. И тут на него вступил жрец – балансир сместился, каждый в комнате судорожно ловил равновесие: – Это самоубийственно, но логично. Надолго Малака мы не испугаем, силы неравны и, возможно, он знает, что Дунланг не придет нам на помощь. Чем тайх не шутит, Дунланг мог и мзду от негуса взять. Черехские бароны всегда жили по правилу: «мой надел с краю…», золото взял, а дальше трава не расти. Либо негус подавится Шионом, либо Малак раздавит нас, но у него уже не хватит сил на всех остальных, либо печеночные колики Дунланга сведут его в могилу раньше, чем все закончится. Он, вообще, сидит северо-востоке, за перевалом, ему кажется, что отсидится. А надо идти к тем, кто понимает, что как только падет Шион, Малак сровняет с землей все вокруг. К тому же Рокару – он растит ячмень, больше всех на Черехе, и продает его нам на грайн, мы главные его покупатели. Кому он продаст свой ячмень по осени, да что говорить про осень, арранцы сожгут его поля на корню. И много других соседей, которые связаны с нами тысячами нитей. Упадет Шион и все остальные вместе с ним. – Еще Суслика вспомните, – буркнула баронесса. – И его тоже, – парировал Атторон. – Вот я и пойду, меня послушают. Суток двое у нас есть в запасе. Мало, но попробовать стоит. Главное, слова правильные – хотелось бы думать, что мир стоит на благородстве, дружбе и бесстрашии, но, увы, держится он на жадности, трусости и предательстве. И если умело говорить о высоком, но незаметно давить на эти незыблемые чувства то, кто знает, насколько большое войско в результате встретит Малака в ущелье? Баронесса вздохнула и отвернулась. – Ты думаешь, сбегу, – ухмыльнулся Атторон, внезапно переходя на фамильярное «ты». – После того, что стоял на ступеньках, когда народ взбунтовался при Улле? После смерти Мэрдока? – Я думаю, за двое суток не обернешься, – тряхнула головой баронесса. – Но пусть каждый делает то, что умеет лучше всего. Она посмотрела на Рэда: – Барону – воевать, – перевала взгляд на Атторона, – жрецу – толковать божественные истины. А я сыграю в ту игру, что пристала женщине. Арранцы говорят, что женщина, сосуд наполненный ложью и вожделением, что мы своего лица не имеем и лишь зеркала отражающие мужскую волю. Ну, что ж, где-то в сундуке храниться меч и знамя Анвара, посмотрим, какие еще лживые отражения можно из них извлечь. Я буду тянуть время, столько сколько смогу. Рэд и Атторон кивнули одновременно. Канат над пропастью натянулся и замер, если сделать неверный шаг – сорвешься и утянешь за собой остальных, но если вслушиваться в чужое дыхание, если доверять, то можно станцевать безумный танец над бездной.
*** Смотреть со ступеней на замковый двор – голова кружится: застыл буграми разбитый ногами и снова сплавленный морозом лед. В оцепенении замерла толпа, глядят одновременно с недоверием и надеждой. Молчат, даже дети не плачут, только дыхание, одно на всех, колеблется паром над двором. Ждут – руки Атторона, под неразборчивый речетатив, пытаются высечь искры из священных жерновов над курильницей. Рэд тоже чувствовал внутри оцепенение, словно сомневался, что священный жернов может извергнуть долгожданный огонь. Скосил глаза на Тейтрин – баронесса замерла на ступенях ледяной статуей: серый мех накидки и лен волос, кобальтовое платье с высоким воротом, серебряная затейливая вышивка по кушаку. Как зимнее небо с безучастными звездами – недостижимо и притягательно. Она задумчиво запустила руку в чашу с зерном, которую держал в руках служка, зачерпнула пригоршню и спрятала в рукав. Трут в жаровне внезапно вспыхнул, Атторон осторожно вытащил из огня занявшуюся щепку и поднес ее к верхушке священного древа. Никакого чуда, Рэд знал это точно: полые трубочки, масло, льняные фитильки, но почему-то душа наполнялась простором и светом, когда трепещущие огоньки разбегались по веточкам древа, распускались хрупкими оранжевыми цветами. Толпа вздохнула и качнулась, как море. – Благодатный огонь вернулся к нам, сгорят в нем все наши горести, растает снег, согреется и прорастет зерно. Двое служек подняли древо и понесли его вниз, толпа расступалась, освобождая широкий круг во дворе. Подмигивая огоньками, древо плыло в сгущающейся ночной темноте словно само по себе. – Вы, барон, твердо решили выйти с отрядом в ущелье Врат? – тихо спросил Атторон. – Да, – кивнул Рэд и дернул рукой жесткий воротник – новый камзол, расшитый по синей тафте серебряной нитью мешал дышать, но на ступени перед толпой каждому из них пришлось выйти во все оружие. – Тогда встретимся там, – Атторон разгладил светлый жреческий балахон. – Первым делом я отправлюсь к Рокару, а оттуда в монастырь Светлого Йоха. Мне одному везде не успеть, но братья помогут. – Йоха? – Рэд резко обернулся к жрецу. – Это почти Малих. Понимаю, что крюк для вас, что от Малиха помощи ждать нечего, сами с хлеба на воду перебиваются, ни воинов, ни влияния, ни тем паче денег, но вдруг… Не могли бы вы передать отцу, что я вернулся на Черех. Как он и просил. – А может письмо напишите, я передам. – Кому?! – опешил Рэд. – Отцу? Он неграмотный, но на словах скажите: я помню, если… нет – когда! Когда все уляжется, я приеду, крышу на доме перекроем. Скажите, Атторон, – я приеду! – Не сомневайтесь – передам, – пообещал Атторон и доверительно добавил: – вот еще что, барон, я хозяйку знаю давно. Она никогда никого не боялась. Вы дайте ей время… понять, что никого не бояться и бояться за кого-то – разные вещи. Древо совершив свой круг вернулось на ступени. – Ну что ж, осталось лишь разложить костер и сжечь в нем проклятую зиму, – велел Атторон, указывая на лежащее у его ног соломенное чучело. – Пусть будет так со всеми нашими врагами! Но недоверчивое молчание двора стало ему ответом. И тогда Тейтрин сделала два шага вниз. Говорила она, как всегда, вроде и негромко, но Рэд был уверен, что услышали даже в дальних рядах: – Это наша земля. И никто у нас не заберет ни землю, ни веру, – Тея рывком сбросила меховую накидку на каменные ступеньки и стремительно пошла со ступенек на лед, Рэд завороженный ее голосом двинулся следом. Толпа напряженно вслушивалась и неуловимо приблизилась так, что Рэду вдруг стало тесно. – По давней шионской традиции лед топили не костром, а танцем. Если в крови у танцующих хватало жару, растопить лед – год будет удачным. Посмотрим, каким будет этот,– толпа неожиданно отозвалась одобрительным гулом. – Давно на Солте хозяин Шиона не танцевал с хозяйкой, – Тея резко обернулась к Рэду, – ну-ка, поддайте жару! Люди захлопали, сначала в разнобой, а потом все слаженней. – Растопим лед и посеем зерно, – речетативом произнес Атторон с крыльца, Тея широким взмахом сыпанула ячмень себе под ноги, протянула руку раскрытой ладонью к Рэду. – Мы посадим зерно, и сделаем это вместе, не поодиночке, – баронесса крепко переплела с Рэдом пальцы. – Мы соберем зерно, испечем хлеб и приготовим грайн… – … и сделаем это вместе, не поодиночке, – дружно откликнулась толпа, хлопая все громче. – Мы будем пить грайн, петь и танцевать… – … все вместе… – ритм хлопков нарастал, откуда-то в руках у Рэда появилась чаша с грайном, из которой он выпил вместе с баронессой, остатки Тея выплеснула под ноги: – Если кто-то захочет у нас это отобрать… – …мы будем сражаться, – гулкий рокот барабана влился в ритм хлопков и повел за собой, медленно раскручивая вихрь. Тея дернула Рэда к себе, забрасывая руку на его плечо, он опустил руку на ее талию, притягивая к себе. – Вместе, – выдохнула Тея ему, и эхом подхватила толпа. Тонкая мелодия вистла взлетела в воздух, сливаясь с тягучими бархатными нитями, свитыми смычком. Зазвенел бубен, заплакали струны под ловкими пальцами. Музыка взметнулась в небо, как костер, и завертела в водовороте, увлекая за собой. Из-под каблуков полетели льдинки, закружились, подхваченные разбуженным ветром. Затряслись прорезавшиеся в ночном небе звездочки, закачала тонкими рожками едва всплывшая над горами Лисс. – Повеселей, – крикнула Тея, и ритм хлопков и барабанов убыстрился. Чтобы там ни удерживало прическу баронессы, но энергия танца оказалась сильней. Платиновые косы взметнулись и обвились вокруг Рэда. Лисс понеслась галопом по небу. – Если мы взлетим, то взлетим вместе, а не поодиночке, – ее шепот слышал только Рэд, и в какое-то мгновение ему показалось, что земли под ногами уже нет. – Быстрей! – услышал Рэд издалека голос Теи. «Куда уж быстрей, сердце точно не выдержит». И не выдержало, взорвалось, растеклось горячими каплями по телу, запульсировало сотней осколков между ладонями. – А если уж упадем, то тоже вместе… – Звезды посыпались вниз, запутались в светлых волосах, сливаясь в слепящие глаза нити. Вместо льдинок из-под ног летели прозрачные капли. И Рэд с удивлением почувствовал, что под ногами плещется вода. Зима сломалась, как заиндевелая ветка. Лился в кружки грайн, уж не пожалела хозяйка, танцевали люди – мутной водой с брусчатки утекало неверие. Стрелял искрами костер, в котором горело чучело. Поощрительно улыбалась с небес младшая луна. За кругом света темнота была густой и вязкой – в нее можно нырнуть, как в воду. Рэд окинул взглядом двор, никому уже не было дела до них в этом водовороте огня и музыки. Пробиваться к ступеням замка сквозь веселяющуюся толпу слишком долго и сложно. Он подхватил Тею за талию и, продолжая кружить в танце, сделал несколько шагов назад, проваливаясь в темноту. Обжигающие губы и растрепавшиеся косы, а запустив руку под ее волосы, на шее пальцы Рэда наткнулись на холодную пластину. Тея дернулась, желая сбросить его руку с затылка, но выскользнуть не пыталась, наоборот, ловко разделалась с крючками его камзола. И куда он, этот камзол подевался, Рэд уже не помнил. Совсем рядом, всхрапывали лошади. Рэд наткнулся спиной на дверь, и она со скрипом подалась, впуская в наполненную теплотой конского дыхания конюшню. Зашуршала и спружинила копна сена, фыркнул на ухом конь, и это был последний звук, который Рэд запомнил, перед тем как, где-то далеко треснула плотина, и безудержный поток потащил по перекатам, кружа, вертя, ударяя о камни, не давая вздохнуть. Светом обезумевшей луны плескались светлые волосы. И кровь бурлила, шумела в голове, и наконец, как в рецепте старого алхимика, вскипела, от последней искры, – вспыхнула нестерпимым пламенем. Полыхнуло и погасло – сбросив с высоты в мягкий, обволакивающий туман. Выныривать из него не хотелось, шутка ли сказать двое суток без сна, – ни о чем не думалось, но настойчивое пыхтение в ухо мешало. Рэд с трудом открыл глаза: Тея уткнулась ему в плечо, лица не видно, только копна растрепавшихся волос, серебряных как иней, а в спину все равно кто-то ревниво фыркал. Рэд выпростал одну руку, чуть обернулся – узкая морда с белой звездочкой на лбу, лиловый любопытный глаз, раздувающиеся бархатные ноздри: перегнув через загородку длинную породистую шею, как у всех чистокровных арранцев, конь с интересом тянулся к нему. – Уйди, скотина,– отмахнулся Рэд, конь обиделся, запрял ушами, вскинул голову и заплясал в своем загоне. И его обиду уловили остальные – забеспокоились, застучали копытами, всхрапывая. За стеной конюшни тоже зашебуршились: – Тимша, лошадки шалениют, мож глянешь, ты ж конюх. – Та и нехай! Лучше ще по чарочке пропустим. Шайным грайном угощают г’зды, кто знает доведется ли ще покуштувати, - звякнуло, булькнуло и на какое-то время стало тихо. Но конь скосил на Рэда глаза и визгливо заржал. – Як так, Тим, – не глянешь, - с поддевкой спросили снаружи. – Ацяк! Битиг йых бери! Не пойду, сами утихомирятся. – Вот ведь нелегкая их принесла под сарай. Как будем выбираться? – спросил Рэд, погладив Тею по волосам. – Ты стесняешься?! – рассмеялась она легко. Рэд пожал плечами: – Да как-то не хочется вылазить отсюда в таком виде. – Брось, – сказала Тея, – здесь все всегда знают, только молчат. Пусть, это хорошая примета на Солте – урожайный год. Раньше так баронские свадьбы и праздновали. Нам это на руку. И ты хорошо танцевал, – усмехнулась Тея, – я не ошиблась, – и протянула руку убрать упавшую на его лицо прядь. Но он резко отстранился: – Значит, и в этот раз выбрала с толком? Не всегда они молчат, баронесса. Иногда тебя хвалят: прыйм в замке много перебывало, говорят. Не все, правда, хорошие, но у тебя, хозяйка, свои резоны: нужен был такой, чтобы страх на округу навел – нашла Анвара, а нужен был… – Ну-ну, – поощрительно кивнула баронесса и глаза ее в лунном свете, пробивающемся сквозь щель под стрехой, блеснули расплавленным металлом. – Скажи мне, Тейтрин, – Рэд в раздражении выдернул из под ее локтя свою рубаху, – мне очень хочется знать! Ты всегда думаешь о том, что целесообразно? Это длинное, шипящее, заумное слово спасло его от других, вертящихся на языке. – Целесообразно, – проскрежетала баронесса, и даже северный тягучий акцент не смог сгладить это. – Прекрасное слово. Да! Я – думаю! Странное занятие, но единственное, которое позволяет достичь цели – сообразно и с наименьшими потерями. А цель, которая может быть у человека с моим происхождением в Санхее – выжить. Нет, не подняться, никогда б девочке из захудалой дворянской семьи, да еще и незаконнорожденой, не вылезти из санхейской грязи. Улл был страшный человек, но, знаешь, в чем-то мы с ним похожи: происхождением и нежаланием становиться чужими подстилками. И как бы там ни было, Анвара тоже можно уважать, хотя бы за то, что он оставался последователен в этом до конца. Так вот в Санхее человеческие чувства не в чести, важна лишь власть. Мне выбора не оставили.
Пронизывающий северный ветер рвал с плеч шерстяную накидку, трепал волосы, так что приходилось все время поправлять выбившуюся из косы прядь. Руки стыли, и хотелось вернуться в свою укромную комнатушку. Но магистр Брайс радость свою так и не донес, расплескал прямо посреди двора потоком восторженных слов. Оно и понятно, редко когда бедняге доводится побывать на аудиенции в Цитадели. Пришлось, смирившись со злым ветром, слушать Брайса не перебивая – пусть выговориться. – Великая честь, дочь моя. Огромное доверие! Это поручение самого… – магистр захлебнулся переполнявшими его чувствами и потыкал пальцем куда-то вверх: то ли в сторону Цитадели, то ли прямиком в небеса. Солнце садилось, раскрасив напоследок мир пастелью. Башни, подпирающие небо, на этом фоне смотрелись особенно впечатляюще. – Меня сегодня вызвали к канцлеру, – даже лысина Брайса излучала благоговение. – И велели представить лучшую ночницу. Я подумал… Магистр сделал длинную драматическую паузу: – …и назвал твое имя, Тейтрин Аэран! – провозгласил, наконец, Брайс. – Благодарю, – Тея присела в глубоком реверансе. – Да полно-полно, поднимись, дочь моя. Ты ведь действительно лучшая. «Лучшая из того, что есть в ордене Лоир. Вот если б нужен был боевой маг, пришлось бы долго перебирать. А ночница… Впрочем, никто от нас и не ожидает особой доблести». Что такое ночница – всего лишь невзрачная бабочка, порхающая в темноте. Незаметная, хрупкая тварь, бродящая по чужим снам и воспоминаниям. Такую и прихлопнуть, раз плюнуть. Но иногда там, где не смогли пройти закованные в броню воины, где не сломал крепкие ворота таран, может в незаметную щель просочиться ночница. Увидеть, услышать, найти то, что заперто на крепкие засовы. – Иди, дочь моя, и не посрами славы ордена! – воскликнул Брайд. «Славы, эк он загнул! Вряд ли получится посрамить, то чего нет. Но что он еще мог сказать?» – подумала Тея, пониже натягивая капюшон на лицо и выходя со двора на улицу Сестер. Дольше думать было опасно – надо смотреть под ноги. Подобрав юбки и поминая на каждом шаге всю Пустынную нечисть, ночница пустилась в трудный путь. Или может лучше сказать плаванье? Поскольку улица Сестер представляла собой скорей канаву с жидкой грязью, где-нигде разбросаны камни и перекинуты хлипкие доски. Оступиться – значит провалиться по колено. Зиме конец, грязь уже достаточно раскисла, а вот досточки слегка прихватило морозцем, поскользнуться легко. Хороша же она будет на мраморных ступенях Синода! Добраться бы до «Синего коня», а там уже широкая Торговая улица, пронизывающая нижний город насквозь от порта до Радужного базара замощена на славу. Многолюдных улиц Тея не любила, но лучше шум в голове, чем прыгать, как цапля по болоту. А от гула в голове никуда не деться. Чем больше людей толчется рядом, тем хуже. Такова участь ночницы. В канун любого большого праздника город похож на растревоженный улей. А перед Новым годом и подавно. До праздника неделя, а дел невпроворот. Кому скупиться, кому распродаться. Торговая бурлила людьми, этот поток подхватил Тею и дотащил до моста Великолепной Маги. Мост был широким, по обеим сторонам притулились лавчонки и лоточки с товаром. Народ клубился на мосту, каждый занимался своим делом: торговцы красочно расхваливали свои товары, покупатели с азартом торговались, кумушки, крепко прижимая к себе корзинки, сплетничали и ругались с торговцами, карманники резали кошельки, девушки строили глазки, стражники хлебали «лекарство от похмелья». Пахло смолой, пирожками, протухшей рыбой и весной. За мостом у храма продавали освященные новогодние ватрушки, символы солнца. И желтые ленточки, на которых положено писать горести прошлого года и сжигать в огне. Жрецов было двое – один бойко торговал, стыдя тех, кто лез без очереди; второй – сидел рядом на складном стульчике, с досточкой на коленях и прилежно писал для неграмотных все их горести на ленточках. – А теща, зараза, – громко вещал лысый мужичок, – совсем заела! Выражение вселенской скорби застыло на лице молоденького жреца, но он стоически выводил буквы. Дописал, поставил точку и сказал: – Это уже восьмая жалоба. За четвертак положено только семь. За восьмую доплачивай. Лысый поскреб затылок: – Тогда, святой брат, про соседского кота вычеркни, а про тещу оставь. Хотелось заткнуть уши и поскорей убраться из нижнего города. А еще лучше вернуться обратно в тихий дворик на улице Сестер, забиться в свою келью и сесть дописывать трактат на соискание степени леценциата. Защита уже на носу. Но как пренебречь приглашением Синода?! Тея прибавила шагу и поплотней запахнула плащ, чтобы никто не разглядел знак Лоир на лифе платья. Ночниц не долюбливали в народе. Чего только не болтали! Начиная от «лишь зыркнет темным глазом и все мысли услышит, да еще и порчу наведет». И заканчивая более сложными умозаключениями, мол ночница существо бессердечное, своих чувств не имеющее, а потому питается чужими страстями. Как упырь пьет кровь, так ночница высасывает человеческую душу досуха. Все это досужие домыслы темного люда. Нельзя просто так, открыв дверь с ноги, ввалится в чужую голову, как пьяный гвардеец в бордель. Устроится там удобно и ожидать, что все, спрятанное человеком от самого себя в темных закоулка, откроется тебе сразу. Придется долго и кропотливо устанавливать связь, ловить на каком-то сильном чувстве. Все равно на чем: любовь или ненависть – две стороны одной монеты. Жадность, похоть, страх, боль, гордыня… Числа не счесть, но надо поймать кончик нити и разматывая клубок добраться до мягкой податливой сердцевины. И вот тогда, возможно, если нить не порвется, найдешь искомое. Долгое, кропотливое, изматывающее дело. И очень ненадежное. Проще взять и подвесить человека на дыбе – быстро и действенно, вместо того, чтобы подбирать ключики к чужой душе. Потому и орден Лоир, приют ночниц, особым уважением у Цитадели не пользуется. Занятая этими мыслями, Тея вышла на овальную площадь Лун обрамленную с обоих сторон строениями. Впереди высилось устремленное в небо здание, венчавшееся ребристым куполом. А боковые галереи, примыкающие к нему, словно гигантские руки, охватывали, увлекали прямо к ступеням Синода. На этих ступенях чувствуешь себя букашкой, ползущей по руке великана: может, не заметит, может, стряхнет, может, и прихлопнет. Никогда раньше она не бывала ни то, что внутри, но даже под нависающим портиком – дух отбирало, но не от восхищения. Вся эта громада давила на никчемное человеческое существо, посмевшее приблизиться. Она даже не сразу поняла, когда вынырнувший из-за колон гвардеец спросил ее имя. Имя? Разве оно есть здесь у такой пылинки, как она? – Тейтрин Аэран, орден Лоир, – последовала за провожатым в незаметную дверцу внутрь, в лобби Синода. Гигантский купол, на котором раскинулась карта звездного неба. А по ободу – фазы лун во время главных праздников года. С потолка свисала невообразимая люстра, у Теи дух перехватило от ее красоты и величины. Свет дробился в подвесках, солнечные зайчики прыгали по карте мира, выложенной на полу из агата, мрамора, лазурита и яшмы. – Пойдемте! – напомнил о себе провожатый, застывшей в изумлении Тее. И вслед за ним ночница пошла прямо по этому великолепию, лишь не решившись наступить на самую середину карты, где слоновая кость и пурпурный гранат обозначали Санхею. – Канцлер примет вас в Левой галерее, – гвардеец по лестнице вывел ее в одну из двух галерей соединяющих лобби с остальной Цитаделью. – Подождите здесь. И Тея осталась одна. Канцлер дал ей достаточно времени, чтобы осмотреться и проникнуться мыслью о собственной незначительности. Тем более, что в окружении портретов, украшавших стену, сделать это легко: Сиятельные, архимаги, повелители Санхеи и мира. Такой, как она, никогда не увидеть их вблизи, разве что через головы беснующейся в восхищении толпы, где-то там, далеко, на ступенях Синода. Защитники и благодетели. Победители в долгой и кровопролитной войне с дааргонами. Но война их не пощадила. Было семеро – осталось трое. И вечная слава тем из них, кто жизнью заплатил за мир и счастье Санхеи. Черная мантия, шитая серебром, благородные седины, сапфиры пронзительных глаз – архимаг Кормак, изобретатель амирилла, без которого дааргонов победить невозможно. Погиб в последней битве за Источник. Медь волос, золотая лиса на зерцале, солнечные зайчики в глазах – архимаг Вирра, погибла в битве за Источник. Если сильно обнаглеть, то можно даже сказать, что Вирра ап Аэран ее, Теи, родственница. Дальняя, но как приятно. И Тея сжала в руке подвеску, висящую на шее. Янтарная лисичка, знак дома Аэран, единственный мамин подарок. Черненый доспех, грива каштановых волос, рука на эфесе меча. Лицо… безупречное, таких у людей не бывает, только у Сиятельных – архимаг Торгейр, пропавший без вести, уже считавшийся погибшим. Но, как оказалось, хоронили рано. Тея сделала шаг к следующему портрету, когда услышала: – Дочь моя! Обернулась резко, присела в низком реверансе, глядя в пол: – Простите, ваша милость, засмотрелась. – Ну что ж, это понятно. Благоговение и восхищение испытывать должно любому из нас, санхов, глядя на изображения Сиятельных, – заметил канцлер, протягивая руку для поцелуя. И Тея почтительно поцеловала воздух над багровым рубином канцлерского перстня. – Пойдемте, я вкратце объясню, что от вас требуется. То, что сверху, не всегда соответствует тому, что внутри, стоит лишь приоткрыть незаметную дверцу: жуткие тени на необработанном камне, хлопья паутины, узкая, замызганная лестница. Канцлер брезгливо подобрал полы шелкового нарамника, не желая пачкаться, но взял факел из держателя и пошел по выщербленным ступеням вниз, а Тее ничего не оставалось, как последовать за ним. – Если носите с собой оружие, оставите на входе, – велел он. – Оружие? У меня его нет. Я – ночница. Клинок тупится о камень, но вода и ветер крошат в песок неприступные скалы. Ржавчина разъедает железо. К чему ночнице оружие? Нескончаемая лестница закончилась коридором с таким низким потолком, что даже Тее пришлось пригнуться. Жирная копоть от факела оседала на камень, хотелось кашлять. Канцлер толкнул неприметную дверцу и вошел в довольно просторную комнату. В ней хоть топор вешать было можно: запах перегара, кислятины и немытых тел. Сидевшие за столом стражники вскочили, заметушились, сметая со стола стаканчик с костями и какие-то объедки. Канцлер раздраженно махнул рукой в сторону беспорядка и достал из рукава ключ, Тея сглотнула ком в горле. Дверь в дальнем углу комнаты, массивная, окованная железом, поддалась канцлерскому ключу с неохотой и скрипом. За ней обнаружилась камера, перегороженная посередине решеткой. Сначала, Тея решила, что решетка стальная, только тщательно отполированная, но сделав еще шаг внутрь, ощутила морозный озноб и вдруг поняла, что металл, слюдянисто мерцающий в свете факела,… – Да, амирилл, – словно прочитав ее мысли, ответил канцлер. Наверно, она слишком громко вздохнула, – жуткая прорва денег. Но иначе нельзя. Не догадываетесь, что там? – он кивнул на безжизненную кучу тряпья за прутьями. Тея покачала головой. – Дааргон. – Я думала… – Тея неосознанно отшатнулась. – Последний. Вот это и есть ваше задание. – И что я должна сделать? – Ну, для начала, заставить хотя бы… пошевелиться. Он жив, но ни на что не реагирует. Даже на боль. Хотя я сомневаюсь, уж если даже наши умельцы заплечных дел… – канцлер безнадежно махнул рукой. – Но это приказ Сиятельных. И помните ничего из того, что вы увидите или услышите здесь, не должно уйти дальше этой комнаты. Разговаривать вы можете только со мной.
– Я вот все думаю, а времени у меня было достаточно, где тот шаг, когда я поскользнулась и понеслась по ледяной горе вниз. Или вверх, как посмотреть. Где та точка, с которой мне уже обратно было не повернуть. Наверно, не здесь – я могла выполнить задание Синода. И погибнуть. – Почему погибнуть? – Потому что для них я была лишь инструментом, скальпелем, если тебе будет так понятней, которым они хотели произвести трепанацию черепа. Даже не своему ненавистному пленнику, а друг дружке. Но у лезвия нет мозгов, в отличие от меня. А то, что мне предстояло узнать, они не могли доверить никому. Поэтому моя участь была решена заранее. – Но ты же… – Да! Я не безмозглая вещь, и потому выжила. И ты спрашиваешь меня, всегда ли я поступаю рассудочно?! Я не верю в судьбу, ничего не предопределено, здесь и сейчас каждый решает жить ему или умереть. Ты сказал, что тоже чувствовал, что в этом мире иногда все держится только на твоем решении, уме и воле. И вот тогда я тебе поверила. Потому что иногда надо верить, но не идолам, созданным нашим воображением, а самому себе. И тому, кто рядом, точно так же судорожно держится за свои убеждения. Ты спрашиваешь, меня могу ли я любить? Лучше подумай, за тем ли ты пришел ко мне. Нет! – ответила она сама. – Ты сам еще не понял, а я успела забыть. Но уголек тлеет, затекшие крылья расправляются – ничего теперь не остановит: и я, и ты сделали последний шаг: впереди пропасть. Либо взлетим, либо упадем. – Я услышал – вместе. Ты расскажешь, что было дальше? – Рэд замялся, – если я вернусь. – Я расскажу, когда, – Тея сделала ударение на последнем слове, – ты придешь. Я слишком долго молчала. Здесь так зябко, – она прижалась к нему, – и чем выше, тем холодней.
Классно! Живо! Волнительно! Особенно танец понравился. Возможно, повторюсь, характеры хорошо прописаны. У каждого четко проявлен свой норов. И еще хочу отметить параллель между канатоходцами и ситуацией поведения Теей, Рэдом и жрецом. Хорошо подмечено. Ошибки не вижу, уж извините, увлекаюсь чтением и все... существует только сюжет.
Морана, я благодарна Вам за то, что читаете, и за лестные отзывы. Очень вдохновляет писать дальше, хотя идет мне именно этот рассказ тяжело, поддержка нужна- за нее огромное спасибо!
Betty, понимаю, что настоящие хорошие произведения, как говорится, рождаются через кровь и пот, но оно того стоит. Не спишите, я буду ждать, доводите сюжет до нужной вам кондиции. Пока все идет хорошо. Мне очень нравится. Удачи вам и вдохновения.
Имбирь, спасибо, все исправлю сейчас в основном файле. Даже эти вопиющие мягкие знаки уже не вижу - глаз замылился, благодарю за помощь. Морана, а Вам спасибо за доброе слово, поддержку и понимание)
Смотрю, тут та же беда, что у меня: начать и не закончить. А какой восхитительный текст! Насчет греческого огня -- это не нефть, из чего он делался, так и осталось тайной, и нефти не равен; так что вполне можно оставить, как есть. Вижу картинку, даже потрогать могу. Может, будет продолжение? мои книги
Триллве, спасибо, все ошибки поправлю в основном файле.
ЦитатаТриллве ()
Смотрю, тут та же беда, что у меня: начать и не закончить.
- это моя основная беда, черновики есть, но это какие-то лоскутки, у меня неправильный подход к крупным вещам, они пишутся "нелинейно", пришло в голову - написала сцену, а потом собрать это все целиком проблема (((
ЦитатаТриллве ()
Насчет греческого огня -- это не нефть, из чего он делался, так и осталось тайной, и нефти не равен; так что вполне можно оставить, как есть.
- вот именно эту единственную мысль, что непонятно из чего он делался, я вынесла из кучи перечитанной информации, на которую убила кучу времени. Поэтому, старательно обходя острые углы химической составляющей, буду оставлять все как есть. По-другому мне уже сюжет не вывернуть.
ЦитатаТриллве ()
Вижу картинку, даже потрогать могу.
- один из лучших комплиментов мне. Триллве, Мarita, огромное вам спасибо просто за то, что читаете.
слово "дыхнуть" ассоциируется с "выдохнуть". Дохнуть? 
Насчет разговора на крыше - а что, если добавить чутка перцу? Конфликта то бишь. Не слишком, что бы не получилсь, как в жюф, но достаточно, что бы он перетянул на себя часть читательского внимания. Тогда некая "объяснительность" не будет так бросаться в глаза. Или дайте саспенса - что бы ГГ в этой беседе приняли какие-то очень важные решения, основанные на новой информации. Тогда мы будем за них переживат не зная, что их ждет, а "объяснительность", опять же, станет менее заметной.
А какой восхитительный текст! 
