Тео, Спасибо.) Муза у меня еще ленивее автора, но я ей передам. А я, кстати, "Киреметем" вашим зачиталась. Страсть как люблю такие этничные вещи! Мастер школы Удава.
Музы - это вообще отдельный разговор, и чем их кормить - загадка та еще! Но я рада, что текст движется. Ведь и читала давно - а помню. Яркие такие картинки всплывают.)) Если вдруг на счет "Киремети" тапочки будут - словлю с радостью.
Что-то у меня из этой темы обновления не приходят... Извини, что не видела ответ. давай на брудершафт.))) В "Киреметь" приду, как времени больше будет. Конец года, чтоб его...
Морана, глав-то куча, но все вперемешку.((( Можно, конечно, их читать по отдельности, сюжеты там законченные, но боюсь, что начнется путаница в голове у читателя.((( Мастер школы Удава.
Крупные редкие капли дождя мерно падали на кожаные капюшоны и накидки всадников, давно промокшие попоны и темных от влаги лошадей. Дорога, что шла по краю леса глинистой пустошью, расплылась, только изредка в рыжем месиве подкова натыкалась на камень, и замученный конь дергал мордой, словно отмахиваясь от невидимой мухи. А дождь все падал. И отсыревшая кожа плащей давно не спасала от холода, лишь тянула вниз плечи. Всадники шли в строю по трое, аккуратным квадратом. Тяжелое рыцарское вооружение, глухой доспех, броня на лошадях. Копыта глухо чавкали по вязкой глине, погружаясь в нее почти по бабки, но кони шли ровно и мерно: массивные рыцарские тяжеловозы, из тех, что вес оружного всадника несут долго и надежно, не сбиваясь с шага, не замедляя мерного аллюра. В середине, прикрытый со всех сторон чужой броней, ехал невысокий щуплый человек в таком же кожаном плаще, но надетом не на доспех, а поверх теплой шерстяной котты, подбитой изнутри мехом. Ни копья, ни меча не было приторочено к его удобному высокому седлу, в котором он держался то ли неуверенно, то ли просто устало, слегка покачиваясь. Время от времени он поглядывал на тускло-багровый шар солнца, садящийся впереди и немного левее дороги в темные очертания холмов, укрытых тучами, но лишь плотнее сжимал губы и опирался на высокую спинку седла, давая отдых усталой спине. Где-то среди пустоши слева от пути отряда крикнул коростель, ему отозвался еще один, дальше. Дорога забирала левее, от леса к холмам, и темные полосы торфяников все чаще пересекали глину. Тогда копыта начинали чавкать иначе, неприятно хлюпая по пропитанной водой черной массе. Чем дальше отряд удалялся от мрачно темнеющей в сумерках громады леса, тем чаще и тревожнее поглядывал на небо человек в котте, наконец, обернувшись к тому, кто ехал справа: — Мессир Лонгуа, скоро ли ночлег? — Часа через два после заката, брат мой, — глухо донеслось из-под капюшона. — На той стороне холмов есть деревня, но до нее неблизко. Придется ночевать в холмах. — Два часа? И ночлег на сырой земле под дождем? Да поможет нам истинный свет… — Истинный свет с нами, — отозвался рыцарь. — Не тревожьтесь, брат Ансельм, мы разведем костер и поставим для вас палатку, а во вьюках есть сухие одеяла. Горячее вино и ужин согреют вас после трудного пути. — Я не ропщу, мессир Лонгуа, — помолчав, виновато отозвался Ансельм. — Ваша забота больше, чем заслужил я, недостойный. Если бы не моя телесная немощь, мы могли бы ехать быстрее, а останавливаться реже. — Не могли бы, — возразил рыцарь, откидывая капюшон и оглядывая пустошь, темную полосу дороги перед ногами и редкие чахлые кустики. — Дорога тяжела, и лошадям нужен отдых. Не тревожьте себя, брат. С вами мы едем не медленнее, чем ехали бы одни, а ноша ваша много тяжелее наших копий и мечей, вместе взятых. — Это так, — просто согласился Ансельм, трогая рукой в шерстяной перчатке маленький сандаловый ларчик, привязанный у пояса — крученой веревки, обозначающей монашеский сан. — Истинный свет избрал меня, но милость его тяжка. Не слабым человеческим рукам хранить его частицу, но я сделаю все необходимое, чтобы принести свет в дикий край, куда столь недавно пришла благодать. — Не столько пришла, сколько коснулась, — скупо усмехнулся рыцарь, поправляя сползший с плеча плащ и фибулу со стрелой в круге. — Души простых людей, живущих тут, до сих пор колеблются между истинным светом и тьмой язычества, и нечисть все еще ходит тропами здешней земли. Но хуже всего колдуны, поклоняющиеся Темному. Те, кто сознательно предал благодать и спасение. Эти твари гораздо хуже фэйре — тем выбора не дано. — Страшная участь, — с дрожью в голосе отозвался Ансельм. — Быть обреченным на окончательную смерть души, исчезновение… Несчастные существа. — Участь предавшихся Темному будет не лучше, брат… И потому благословенна ваша миссия во спасение душ. — Да воссияет, — склонил голову Ансельм, осеняя себя знаком круга. — Благодарю, что скрашиваете мне дорогу разговором, мессир. Скажите, а в этих местах водятся фэйре? — Нет, здесь им делать нечего. Разве что дикие могут забрести, но нам они не страшны. Эти твари способны поохотиться на одинокого путника, а вооруженные железом люди для них смерть. Ни фэйре, ни разбойников нашему отряду бояться не стоит. — Не думайте, что я боюсь, мессир, — сконфуженно отозвался Ансельм, слегка краснея и опуская голову. — Но его преосвященство епископ прислал за моей скромной особой такой эскорт. Полдюжины рыцарей храма и два паладина! С таким сопровождением у нас не ездит даже магистр инквизиториума. Вот я и подумал, что здесь опасно. Знаете, за время служения в монастыре пресветлого Беорнация я всего два раза видел паладинов света. — Значит, ваш монастырь стоит в поистине тихом и спокойном месте, — неожиданно вмешался в разговор едущий слева от монаха. — Лонгуа, нам стоит поискать место для ночлега. Ночью будет ливень, и лучше устроить лагерь заранее. Вместо ответа Лонгуа приподнялся на стременах, оглядывая затихшую пустошь и холмы, выросшие перед путниками. Лес остался далеко позади, уже совершенно стемнело, и на тропе между холмами лежала густая тьма, скрывающая их подножье. — Ты уверен насчет ливня, Ренье? — С моими костями не ошибешься. Ноют так, словно разверзнутся все хляби небесные. Ливень с ветром, Лонгуа — настоящая буря грядет. Тоже откинув капюшон, он подставил каплям дождя костистое лицо с редкими рыжеватыми усами и широким шрамом через всю щеку. Облизнул губы, собрав языком упавшие на них капли, склонил голову, словно прислушиваясь к чему-то. — Он чует ливень? — понизив голос, спросил Ансельм, с опасением косясь на рыцаря. — Колдовским даром? — Резаной шкурой и перебитыми костями, — хмуро откликнулся Лонгуа. — Что ж, нам стоит хоть немного проехать вглубь холмов. Там будет меньше ветра… Быстрее, мессиры! Повинуясь команде, трое впереди, все так же не оборачиваясь, прибавили скорости. Лонгуа и Ренье, держась по бокам брата Ансельма, последовали за ними, а следом — трое замыкающих. Но между холмами тропа заметно сузилась. Вместо троих на ней сначала уместилось в ряд только двое, а потом и вовсе пришлось ехать по одному. Растянувшись, отряд молча продвигался вперед: темнота и холод не слишком располагали к разговору. Ансельм и вовсе сник, кутаясь под плащом в уже не спасающую от холода котту и согнув плечи. Ренье, следующий за ним, время от времени оглядывался назад, пока, наконец, не окликнул едущего впереди монаха Лонгуа: — Долго еще до ровного места? — Пара сотен шагов, — хрипло отозвался рыцарь. — Потом перед следующей ложбиной площадка — там и заночуем. А что такое? — Так… не нравится мне тут. Темно и тихо. Как в могиле. — Да воссияет… — дрожащим голосом отозвался Ансельм. — И рассеется мрак, оставляя души наши во свете, и озарятся благодатью света истинного… — Помолчите, брат мой, — тихо приказал Лонгуа, останавливаясь. Ансельм, пораженный тем, что кто-то прервал молитву, все же послушно смолк. — Надень шлем, Лонгуа, — ясно и резко окликнул Ренье. — А впрочем, поздно… С холма отрывисто крикнул коростель, разрывая ночь сухим треском. — Годи, Сонтар, щиты! — рявкнул Лонгуа. Ослепительные вспышки впереди и позади отряда рассекли ночь белыми клинками и сомкнулись над всадниками. Дико заржали кони. Ахнув, Ансельм вцепился в луку седла, едва не уронив уздечку, но оказавшийся рядом Лонгуа рванул ее из рук монаха и осадил взбрыкнувшую лошадь. Белоснежные сполохи плясали в воздухе над тропой, призрачным светом озаряя мечущихся коней. Рядом с Ансельмом упал один из рыцарей — из-под капюшона торчал арбалетный болт. Второй храмовник медленно заваливался назад и набок, цепляясь за конскую гриву. — Щиты! Очередной сполох метнулся к Лонгуа и увяз в плотной полупрозрачной пелене, выросшей вдруг между тропой и холмом слева. Прикрыв глаза рукой, Ансельм слепо оглядывался, крутя головой. Вокруг мелькали тени, кто-то хрипел и падал, что-то щелкало, свистело, крутилось… Скуля от ужаса, монах нащупал гладкое дерево ларца и вцепился в него, пока соскочивший с коня Лонгуа не стащил и его, грубо вцепившись в плечи и оттолкнув от круговерти ало-белых вспышек, опускающихся сверху. Превратившись в огненных змей, они крутились и извивались, продавливали и прожигали накрывший отряд щит. Один из паладинов, захрипев, рухнул на колени, изо рта у него хлынула черная в свете сполохов кровь. — У них стрелы Баора, Лонгуа! Это измена! Проклятье на их темные души! Ренье, возникнув рядом, поднял обнаженный меч в небо острием кверху. На острие зазмеились крошечные молнии, обтекая лезвие, спускаясь к рукояти. — Забирай монаха и беги, — рыкнул Лонгуа. — Беги, Ренье! Ансельм в ужасе замотал головой, отпрыгнул и едва не упал, поскользнувшись в луже крови. Замахал руками, удерживая равновесие. Ренье, перехватив меч, воткнул его острием в землю почти до середины и отскочил. Треск. Вспышка. Белое сияние полосануло ночь наотмашь и собралось вокруг клинка рыцаря, замерев на пару мгновений, а потом медленно стекло по клинку в землю. — Да беги же! Шарахнувшийся от белого огня Ансельм наступил на что-то мягкое, глянул под ноги. Раскинувшись в нелепой изломанной позе там лежал один из храмовников, утыканный тремя или четырьмя арбалетными болтами. Налетев, Ренье схватил монаха в охапку, поволок от боя дальше, в сторону, в темноту. — Молчать, — зашипел в ухо, встряхнув. — Ради истинного, молчи… Уткнувшись лицом в мокрый торфяник, Ансельм сжался в комок, чуть слышно поскуливая, но вряд ли кто-то мог услышать его в том ужасе, что разверзся над головой монаха. Там ревело пламя, словно горел огромный костер, ржали лошади и дважды закричали люди: дико, истошно. Ренье, снова возникнув из темноты, поднял его, потащил за собой, прикрывая, но тут же захрипел и обмяк, хватаясь за живот, оседая на землю. Тонко взвизгнув, Ансельм упал на четвереньки и пополз прочь, не разбирая направления и не помня себя от ужаса. А потом сверху рухнула плотная мягкая тяжесть, вышибая сознание, туманя рассудок — и Ансельм замер, последним сознательным движением прикрыв собой ларец. Пробудила его боль. Тело, не способное пошевелиться, лежало, скрючившись, и болело невыносимо, так что в глазах стояли цветные круги на темном фоне. А может, это было от колдовских огней? Проморгавшись, Ансельм понял, что лежит на границе света и тьмы, лицом к темноте. — Вот он, — прозвучал сверху незнакомый голос. — Осторожнее. — Живой, — удивился кто-то еще. Его потянули за плечи, переворачивая. Щурясь, Ансельм глянул в лицо склонившемуся над ним человеку в легком кожаном доспехе. — Ради истинного… — Не трать силы, брат, — мягко, но властно прервали его. Ансельм дрожащими пальцами нащупал ларец. По лицу безостановочно текли слезы. Он не понимал ничего: ни кто эти люди, ни почему они перебили его спутников. Мессир Лонгуа, всегда такой учтивый и доброжелательный, мессир Ренье, паладины Годи и Сонтар, словом с ним не перемолвившиеся, но отдавшие за него жизнь, остальные рыцари… Теперь неизвестные убьют и его. Пусть, если такова его судьба, но святыня… — Не трогайте ларец, — попросил он дрожащим голосом. — Истинный свет не простит вас. Кто бы вы ни были, не оскверняйте его… — Успокойся, — все так же мягко сказал ему незнакомец и, обернувшись, бросил кому-то позади. — Колдуна сюда! Колдуна? Ансельм тихо всхлипнул. Кто это? Что они задумали? Мессир Ренье крикнул про измену. Как возможна измена в рядах церкви? Кто-то подошел, опустился на колени рядом с ним. Беспомощный, не в силах пошевелить даже непослушными пальцами, Ансельм смотрел на человека в темной суконной одежде и плаще, длинноволосого и с остроконечной темной бородкой. Шею человека обхватывал широкий серебряный обруч, и Ансельм знал, что это. Ошейник покорности. Но если колдун в ошейнике, то эти люди ему не друзья. Окончательно запутавшись, он просто глядел, как колдун проводит ладонью над ларцом у него на поясе и кривится то ли от боли, то ли от отвращения. — Не то. — Ты уверен? — спокойно поинтересовался незнакомец. Скривившись еще сильнее, колдун поднялся с колен, на лбу его выступили крохотные капли пота. — Я знаю цену своей ошибки, — огрызнулся он. — Это светлый артефакт, истинный. Но не то, что вы ищете. С тем я бы рядом стоять не смог. А этот даже взять могу, хоть и ненадолго. Свет озарил это, чем бы оно ни было, но это не его частица. — Что ж, ты действительно знаешь цену своей ошибки, — сказал его собеседник. — Или лжи. Он снова склонился над Ансельмом, заглядывая в лицо и положив руки ему на плечи. — Ты знал, что везешь, монах? — Свет, — пробормотал Ансельм. — Частицу света истинного. От престола Владыки епископу здешних земель, ради благодати, да воссияет она вечно… — Значит, не знал, — вздохнул человек. — Как жаль. Прости меня, брат. На пути к свету да осенит тебя благодать. Не бойся, мы выполним твое дело. То, что ты вез, принадлежит церкви и останется в ней. Ансельм хотел сказать что-то, попросить, вымолвить еще хоть слово, еще пару мгновений посмотреть на тех, кто не понимает. Просто не понимает, что он, Ансельм, везет частицу истинного света, и причинить ему вред — страшный, непростительный грех. Но человек в кожаном доспехе взял его лицо в ладони и повернул, почти не больно и совсем не страшно. Что-то хрустнуло — громко, на весь мир — и все погасло. Человек в доспехе еще несколько мгновений смотрел на убитого, потом ладонью бережно закрыл ему глаза и прошептал: — Покойся с миром, брат. Грех мой велик и неискупаем, но на суде я отвечу тебе, что сотворенное было сделано во имя света и именем его. Покойся с миром, и да пребудет с тобой благодать… Поднявшись с колен, он оглядел тропу, освещенную несколькими факелами, наспех закрепленными в глине. — Остальные? — Все кончено, — отозвался один из его людей. — Да пребудут они в мире. — Замечательный мир, — пробормотал стоящий в паре шагов колдун, вглядываясь в ночное небо. — С такими братьями и врагов не надо… — Не тебе судить нас, тварь, — по-прежнему мягко откликнулся человек. Подняв руку, он нащупал на поясе серебряное колечко и сжал его в ладони. Захрипев, колдун схватился за горло, силясь оторвать невидимые руки, упал на колени. — Сегодня здесь погибли те, чьего волоска ты не стоишь. Не смей пачкать поганым языком их память. Он говорил тихо и почти нежно, все сильнее сжимая кольцо, пока колдун, хрипя и извиваясь, не рухнул на землю в судорогах, и только тогда убрал ладонь. Тяжело дыша, колдун лежал на земле, скорчившись и закрыв глаза. Отойдя, человек подошел к своему коню, уже приведенному на дорогу, снял с седла небольшую клетку, обвязанную платком, сдернул ткань. В клетке сидел белый голубь с темным кольцом перышек на шее. Человек достал из кармана два колечка, выбрал из них темное и защелкнул на лапке голубя. Размахнувшись, подкинул птицу в воздух. Сделав круг, голубь поднялся вверх и исчез в ночном небе. Оглянувшись на приподнявшегося на локте и пытающегося отдышаться колдуна, человек нахмурился, перевел взгляд на тело Ансельма. — Снимите ларец и упакуйте. Тела сложите рядом и укройте. Жером, ты останешься здесь и покараулишь их, пока не придут люди из деревни. Потом догонишь нас. Один из его людей, высокий, с седыми волосами и молодым лицом, молча кивнул. Человек снова глянул на колдуна. Под его взглядом тот встал, кривясь и глядя в землю, пошел к лошади. Через несколько минут на тропе между холмами осталось лишь девять мертвых тел и молчаливый сторож, замерший на камне под все сильнее льющим с неба дождем.
Ленивый автор таки дописал пробелы между кусками и теперь может выложить побольше.) Если, конечно, это все еще кому-то надо.))) А еще хотелось бы пристать к модераторам, чтобы перезалить пролог - там добавился большой эпизод. Пинки и тапки от дражайших читателей приветствуются. И с Новым Годом всех! :* Мастер школы Удава.
Это великолепно. Картинка так и встаёт перед глазами. Цепляет с первых фраз. Атмосферно. Сюжет великолепен. Персонаж привлекателен. Я покорена. Всё, буду ныть, что хочу продолжение. Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Anevka, спасибо огромное! Кстати, пролог мне уважаемый модератор только что перезалил. Вы, случайно, не на старую версию попали? Там старый эльф был? Теперь постараюсь выкладывать чаще, потому что написан еще большой кусок, раза в два больше, чем сейчас выложено.))) Мастер школы Удава.
Я прочитала уже обе, знаете ли... даже думала, а не поискать ли мне другие ваши работы (а такие, кстати, есть?) но решила отложить. Очень уж под впечатлением. Полетаю, попрыгаю, переварю. Спасибо огромное, благодаря вам меня собственные надоеды отпустили А то накинулись с нового года, вздохнуть не дают. Ух! Мне так понравилось! Аж дух захватывает! Тем более приятно, что есть продолжение!!! Урааа!!! Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Anevka, да работ-то дофига)))) Просто закончены только рассказы, а романы вот тянутся, как карамель за ложкой.))) И здесь на форуме рассказов хватает, и начало еще одного романа есть... А своих надоед надо любить, ценить и писать.))) Спасибо за такой вдохновляющий отзыв.) Мастер школы Удава.
ммммм... значит, меня ждёт много вкусного.... это слааавно. Вы сделали мой день, Rendre. и, возможно, не один Чтобы твои слова не воспринимали как критику, оказывай платные консультации.
Rendre, умница, как ты порадовала. Я ведь Некроманта так долго ждала и тут прода. Даже прочитала все с самого начала, получая огромнейшее удовольствие. Класс!
Морана, ой, спасибо!))) Ну, я и в начале кусок добавила, в прологе, так что не зря читала, может?))) Я завтра еще выложу.))) У меня пока девять глав, а там посмотрим.)) Мастер школы Удава.
В "Киреметь" приду, как времени больше будет. Конец года, чтоб его...
А то накинулись с нового года, вздохнуть не дают. 
