Рассказ: Вышел месяц из тумана Автор: Старуха Шапокляк Орудие преступления 1: Набор косметики Приговор 1: Изгнание из рода Орудие преступления 2: Ритуальный нож Приговор 2: Лишение посмертия
Сказать по совести, слушать пьяные бредни нечаянного собутыльника Имре не хотелось. Напиться вот хотелось, да, но ведь не комильфо – в одиночестве. Был бы бармен вменяемый, Имре, может быть, и не подсел к первому попавшемуся мужику сомнительной наружности. Но как назло вчерашняя потасовка уложила милягу Зеро в больничку на неделю как минимум, и вместо него на дежурство заступил молодой да ранний. Имре даже имени его не знал. Зато понимал, что улыбочку эту голливудскую мальчишке быстро подправят: не любит местная публика таких самоуверенных. Стало быть, пить с ним – под мордобой подставляться, а махать кулаками хотелось еще меньше, чем надираться с незнакомцем. До того, как приехал в этот заштатный городишко, Имре и помыслить не мог, что опустится до поиска собутыльника. Напротив, его влекли сюда близость к первозданности, тишина и неспешность существования. Казалось, именно в такой атмосфере, которую городок сохранял не первое столетие, родится самая захватывающая история. И станет бестселлером. Ну, когда ляжет на бумагу. А вышло… как вышло. Близость к природе оказалась некомфортным отсутствием нормальной инфраструктуры, тишина – умиранием производств, а неспешность – болотом безысходности. Здесь не рождались захватывающие истории, здесь они теряли свое предназначение. По-хорошему, следовало бы давно свалить и забыть, как страшный сон, проведенные в неуютном съемном коттедже полгода. Но трясина, она такая трясина! Держит, зараза, не дает вырваться. Хоть по пять раз на дню обещай себе покидать наконец вещи в старый помятый чемодан, утрамбовать их хоть как-то, чтобы в багажник микролитражки влезли, и рвать когти куда подальше от всего этого. Бессмысленность таких обещаний ощущается еще на вздохе, до того, как успеешь произнести. Да что там, даже подумать. Болото засасывает несбыточными надеждами, подспудным ощущением чего-то непонятого, но важного. А его нет, не может быть в умирающем мирке. Имре знал это, понимал умом, но прокрастинатор в нем шептал жарко и нежно ласкающий призыв к бездействию. Тогда Имре открывал ноутбук и подолгу пялился в девственно чистый лист на экране, порой, забывая даже, кто он есть и зачем. И к концу дня приходило желание напиться. Вот как сегодня. Имре пристально посмотрел на соседа по столику, надеясь на хоть какой-то отклик, но незнакомый бледный мужчина неопределенного возраста словно и не заметил взгляда, продолжал искать что-то одному ему известное на дне своего стакана. Тогда Имре залпом опрокинул в себя виски и подал знак бармену повторить. Почему-то именно его жест привлек наконец внимание потенциального собутыльника. Он остро глянул на Имре, на бармена, как раз готовящего заказ, и что-то буркнул. Красавчик за стойкой кивнул, вынул второй стакан и непочатую бутылку, поставил на поднос и толкнул его по стойке. Незнакомец стремительным движением кинулся наперерез этому снаряду, подхватил едва ли уже не в падении, и так же быстро оказался снова за столиком. - Все проходит, - сообщил прописную истину, едва выпивка оказалась перед ними. Голос у него был… никакой. Без интонаций, без эмоций. Ровный. Бесцветный. – Поверь, парень, проходит все. Стремление – иллюзия. Все просто заканчивается, начинается что-то другое. Или не начинается. - Заканчивается? – горько переспросил Имре. – Кое-что может закончиться лишь вместе с жизнью, - и тяжело вздохнул. - Может, и так. Чем плохо? - Смертью? – хмыкнул Имре и даже немного возгордился удачным ответом –словно нашел оригинальную метафору для второстепенного персонажа еще не сложившейся истории. А сосед по столику вдруг засмеялся. Так же безлико и монотонно, как говорил. - Смерть… - произнес нечаянный собутыльник, и впервые в его голосе Имре почувствовал хоть что-то. И испугался, потому что этим чем-то была нежная мечтательность: так говорят о любимой девушке, о самом прекрасном в жизни рассвете, о надеждах юности. – Она ведь добрая, парень, - он прикрыл глаза. – Добрая… от всего избавляет. От обязанностей и долгов, от болезней и боли, от мести и предательств. Так хорошо… Даже завидно. - Кому?! – передернул плечами Имре. Его визави улыбнулся. Мертвой улыбкой. - Ты пришел сюда за историей, - не спросил – констатировал. - Я пришел сюда напиться! – зло ответил Имре, болезненно вздрогнув от всеведения собутыльника. - Я расскажу, - продолжил незнакомец, словно не услышав. – Напишешь. Потом. Если в тебе еще хоть что-то осталось… Осталось от тебя. Имре захотелось заткнуть уши. А еще лучше – сбежать. Забыть, как страшный сон, свое мимолетное желание выпить в компании. Да кто он такой, будь оно все неладно?! - Я – это я, - гавкнул Имре резко. – И буду, что бы ни… Сосед по столику засмеялся – тихо, зловеще, зато эмоционально и искренне, хоть и недобро. - Брось, ты сам в это не веришь. Ты живешь здесь уже несколько месяцев и должен был почувствовать умирание. Здесь всё умирает. И все. Ты тоже. И я. Но у тебя пока еще есть шанс, парень. Поэтому – слушай. Готов? И Имре, сам от себя не ожидая, кивнул. Потому что история… Потому что надежда – вырваться… А еще потому что нельзя было отказать этому… этому… Никак нельзя. И узнать хотелось. - Кто ты? – прошептал Имре и не услышал собственного голоса. А собеседник услышал. - Я? Я некромант. Веришь в некромантию? Нет? Ну да, откуда тебе… - добавил, снова перейдя на этот свой безликий тон. – Тогда… Знаешь что, дай-ка руку, - он протянул вперед ладонь. Имре застыл, хотя инстинкт требовал шарахнуться в сторону. Но что-то оказалось сильнее заложенных самой природой страхов. Может, воля незнакомца? Пятерня, сжимавшая стакан, внезапно ослабла, сползла на столешницу, расплескалась дрожащей медузой. Ледяные пальцы незнакомца коснулись ладони. Имре не вздрогнул, потому что был слишком занят – смотрел в глаза своего визави. Они вдруг оказались не черными совсем, как вначале виделось, а светлыми, серо-голубыми. И тоже ледяными. А потом стало не до глаз и пальцев, не до всего стало. Потому что пришлось окунуться в водоворот чужих воспоминаний, настолько реалистичных и ярких, что Имре даже потерялся, перестал понимать, где его жизнь, а где – чужая. Только глупая детская считалочка почему-то всплыла в памяти и теперь не давала полностью раствориться в не-своей жизни. И Имре принялся шептать ее, едва шевеля губами: - Вышел месяц из тумана, Вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить. Кем ты хочешь быть?..
- И кто это будет, юный господин? Мальчик лет восьми, чьими глазами Имре глядит сейчас на мир, сосредоточенно всматривается в обнаженный труп молодого сильного мужчины и медленно обходит по кругу стол, на котором лежит покойник. Подобострастный вопрос лакея – что с того, что он первый советник отца? – ребенок оставляет без ответа. Убитый – его двоюродный дядя Луи. Нельзя позволить уйти ему окончательно. Семья не простит – никто не любит терять своих. Значит, нужно что-то делать, возвращать незадачливого дядюшку, опрометчиво позволившего себя укокошить, назад, в клан. Мальчик прекрасно умеет создавать зомби. Но кому нужен безмозглый и беспамятный слуга? Их можно наделать из кого угодно. Член семьи достоин большего. Глава рода мог бы вернуть его призрачным воином, но у ребенка нет такой силы. И личем дядюшка Луи не станет – не маг. Значит, только дух. Должно получиться. Обязательно должно. Старшие же посчитали, что он справится! И мальчик начинает читать заклинание…
Вышел месяц из тумана, Вынул ножик из кармана…
Юноша лет шестнадцати-семнадцати весело смеется, стоя у гроба в компании таких же молодых людей. На этих похоронах нет плакальщиков. Глава рода не может уйти навсегда. Джованни вернется, совсем скоро, чтобы стать еще одним сотником в Призрачном легионе. Как только сменится власть. Как только отец станет новым Главой. Больше некому. Что бы ни говорили напыщенные прихлебатели, хоть бы и тот же Джеронимо, сын усопшего Джованни, Сила, истинная Сила осталась только в их ветви. Вот и красотка Дора смотрит зазывно, хотя еще вчера смеялась над мальчишкой и строила глазки Джеронимо. Она, может быть, и дура, но хитрая, свою выгоду не упустит. Хочется стереть с собственного лица веселую улыбку, плюнуть им всем под ноги и уйти. К отцу, которому сейчас несладко. Ритуал будет ночью, однако Смерть – их покровительница, их властительница – уже протянула жадные щупальца к новому Главе, еще не защищенному ритуалом. Но надо держать лицо, чтобы никто не понял, что ждет истинного наследника. Им, бездарным, не нужно знать…
Буду резать, буду бить. Кем ты хочешь быть?
-А тебе выпадает быть куртуазной придворной дамой! Смеются все, и все смотрят на него в предвкушении каверзы. - У тебя такая тонкая талия, милый, что мой корсет вполне подойдет! Сейчас принесу, - хохочет Дора и выскальзывает из комнаты. Дурацкая игра в фанты. Нелепая, ненужная. Все они давно переросли ее, осознали свою ценность в семье и обществе, презрительно фыркают в адрес любого лицедейства, хотя сами шлифуют актерское мастерство день ото дня. И гордятся этим. Только им, недопескам, еще расти и расти до старшего поколения, для которого дух интриг и лицемерия давно превратился в рефлексы. Но сегодня слишком долгая ночь, слишком напряженная. И молодость тешит себя игрой, чтобы не думать о страшном, понятном пока лишь на уровне интуиции. И он не сопротивляется, когда упаковывают в жесткий корсет, когда пышные юбки опутывают ноги. Веселый кураж заставляет идти дальше. - Где там твоя косметика, Марион? Нарисуйте мне личико великосветской дурехи! Все снова смеются.
Вышел месяц из тумана, Вынул ножик из кармана…
Суд? Какой к чертям суд?! Нелепость этого разбирательства не позволяет поверить, что все взаправду. Отец мертв. Убит страшно – собственным ритуальным ножом. А значит, без посмертия в миру. Дух его не останется с потомками, не станет защищать их или хотя бы наставлять, как дядюшка Луи. Смерть приняла несостоявшегося Главу рода в свои объятия в пустом коридоре, на пути к Залу возрождения, где тот должен был пройти посвящение. Возмущенно, брызгая слюной и неприлично тыча пальцем в юношу, что-то вещает троюродный дядюшка Аксель. Джеронимо – грудь колесом, подбородок вздернут – взирает на присутствующих свысока, и Дора виснет у него на локте. Левый глаз щиплет попавшая туда с ресниц крупинка туши, и почему-то кажется невероятно важным не дать ей вытечь со слезой. - Порченое семя... Хоть в такой момент можно было не потакать своим дурным наклонностям?! Так и ходит размаленванным и не стыдится! Никогда в семье не было извращенцев!.. Раньше таких топили в младенчестве, как котят, а теперь помешались все на толерантности... Но не мы. Не мы. Не мы… Злые шепотки вонзаются в уши острее, чем гневная речь обвинителя. Ее юноша почти не слышит. Он ищет взглядом кого-нибудь, кто перебьет Акселя, скажет, что это была всего лишь игра. Правду скажет. Но все молчат. Невесомые руки ложатся на плечи, теплые пальцы касаются подбородка, заставляя слегка повернуть голову. - Смотри! - шепчет Смерть. – Смотри, мой любимый мальчик. И он видит. Кровь отца на руках Акселя и его жены, Джеронимо и его младшего брата, и еще многих-многих других, собравшихся здесь. - Требую изгнать извращенца из рода! – провозглашает обвинитель. - Изгнать! – вскидывают руки в едином порыве убийцы.
Буду резать, буду бить. Кем ты хочешь быть?
- Пожалуйста! Пожалуйста! Умоляю тебя! – красотка Дора валяется у него в ногах. – Мой брат уйдет. Уйдет навсегда! Только ты можешь его вернуть! - Ты замужем за Главой рода, Дора, - мужчина равнодушно пожимает плечами. – А я никто. Я вообще не понимаю, зачем ты пришла ко мне, изгнанному. - Я… подумала, что тебе нужно вернуть это, - она неловко поднимается, лихорадочно роется в сумочке, роняет на пол какие-то дамские безделушки. Блестящий тюбик губной помады с тихим шелестом закатывается под диван. – Вот, - протягивает найденные наконец черные кожаные ножны. – Я знаю, это твое… твоего отца… В общем, он принадлежит вашей семье. - Где ты нашла его? – мужчина неверяще смотрит на нож, но не торопится забрать. - Он всегда был… лежал в усыпальнице на саркофаге. Никто не мог взять в руки. Джеронимо говорил, нож мстит. Я, правда, не понимаю, кому и за что. - Не понимаешь, - горько усмехается изгнанный, - действительно не понимаешь, - и все же забирает дар из дрожащих пальцев женщины. – Потому и смогла взять. Но почему ты не пошла за помощью к мужу? Почему ко мне? - Джеронимо, он… Смерть отвернулась от Главы, - рыдает она. – От всех нас! Только ты… - Вот как… - на миг его охватывает удивление, потом – злорадство. Но, если и выдает себя чем-то, все происходит так быстро, что Дора не успевает заметить. – Это проблемы рода, - качает он головой. – Я к нему не принадлежу. - Не надо! Не надо – так! Я… я поговорю с Джеронимо. Со всеми поговорю. Они изменят решение, вот увидишь. Они… - Не о чем говорить, Дора. Уже не о чем… Он крепко сжимает в кулаке нож, так что крепкая кожа скрипит под пальцами.
Имре тяжело откинулся на спинку стула. Голова кружилась, тошнило, озноб поднимался откуда-то изнутри, из солнечного сплетения. Словно эти мгновения чужой жизни высосали его собственную. - Как тебе история? – равнодушно спросил некромант. Имре не ответил – он был занят, пытался сфокусировать взгляд на собеседнике. Отчего-то не получалось. – Только это еще не конец, - незнакомец вдруг хохотнул весело и зло, и это оказалось столь неожиданно, что Имре мгновенно протрезвел – и от не своих воспоминаний и от выпивки. – Но конец уже близок. Хочешь увидеть все своими глазами? Ответ «нет», судя по тону, даже не подразумевался. - Вышел месяц из тумана... – снова прошептал Имре – считалочка его успокаивала, позволяла не думать о том, что еще принесет этот странный вечер в странной компании. - Золотые слова! – ухмыльнулся некромант, дослушав стишок. – За это надо выпить! Он лихо плеснул из бутылки, наполнив оба стакана до краев. В нос ударил запах спирта и торфяного дыма, заставив тошноту снова всколыхнуться. Пить уже не хотелось совсем, но Имре, прижмурившись и задержав дыхание, опрокинул в себя огненную воду и едва не закашлялся, как мальчишка, впервые хлебнувший алкоголя. Сдержался. Удивился, что причиной тому – нежелание показаться слабаком. Вместе с горячей волной, скользнувшей по пищеводу, в голове вспыхнула огнем чужая история. Имена, лица, жесты, ужимки, интонации, костюмы, интерьеры – картинки рисовались в воображении и сразу же облекались в слова. Такие неуловимые в иное время метафоры рождались и гасли, как звезды, требуя немедленного воплощения. Руки задрожали от желания немедленно припасть к клавиатуре, писать, писать, пока все это видимо и ярко, пока не ушло желание. Но куда там! Тяжелая ладонь некроманта опустилась на плечо, и Имре даже через фланель рубашки почувствовал ее холод. Скинул, передернулся, но безропотно поднялся и последовал за собутыльником прочь из бара, в ночь, наполненную ароматами поздней весны и тлена. Особняк неподалеку от центральной площади – трехэтажный, помпезный – прежде казался Имре нежилым. Но он особо и не приглядывался, жил-то в другом конце городка и думать не думал иметь дела с хозяевам дорогой недвижимости. Но так и оставшийся безымянным некромант шагал уверенно, словно всю жизнь ходил этой дорогой. Кованая створка ворот едва скрипнула, отзываясь на толчок раскрытой пятерней, гравий дорожки зашелестел приветливо, как будто узнавая. У широкого крыльца в пять ступеней проводник остановился. Покосился на Имре через плечо. Лицо снова ничего не выражало и было похоже на посмертную маску. Но вдруг этот айсберг прорезала улыбка, глаза сверкнули. - Ты понял, почему я вернулся? – спросил некромант. Имре отрицательно мотнул головой. Понимать что-либо он перестал, кажется, с того момента, когда позволил незнакомцу коснуться своей ладони. Да и не хотел уже ничего понимать. Писать он хотел, а вместо этого плыл по течению, как много дней до этого, и уже почти смирился с тем, что кураж пройдет, так и не став страницами текста. – Хм… Я же тебе показал. Вот это, - и вынул невесть откуда нож с костяной ручкой, в жестких кожаных ножнах. - Ты… - прохрипел Имре, осененный внезапной догадкой, - ты хочешь всех их зарезать?! - Ты идиот? – поморщился собутыльник. – Еще не понял? Они не боятся умирать. Не-е-ет! Они слишком долго не верили в Смерть, знали, что гибель оболочки – это еще не конец. Они и сейчас еще не сознаются себе, что все кончено. Думают, Она простит и обратит на них свой взор. Смотрят на предков, живут под их защитой, пользуются их мудростью. И каждый убеждает себя и остальных, что и их ждет вечность во благо рода. Зарезать? Пф-ф! Этим их не проймешь. Я сделаю лучше: лишу их надежды. - Как? – выдохнул Имре, но некромант его не услышал. Или не захотел услышать. - Они изгнали меня, но так и не поняли, что весь их комфорт, все привычные реалии держатся лишь на моей Силе, - он говорил горячо, страстно. Или выговаривался? Имре не знал, но сейчас было трудно поверить, что еще час назад не мог уловить в этом голосе никаких эмоций. – Теперь им придется это осознать. Не будет меня, и предков больше ничего не удержит на грани. Им ведь по сути не интересны живые. А защита и обучение – это так, время скоротать. Вечность, она же длинная. Нет, всех ушедших моего рода держит здесь Сила некроманта – они просто не способны расстаться с лакомым кусочком, которым их привязали в нашем мире. А не будет Силы – не будет и посмертия. Ни для мертвых, ни для еще живых. Хотя, какие они живые? Сами пока не поняли, что уже трупы. Как этот их городишко. Пошли! – он схватил Имре за руку и резко дернул вперед. Не ожидавший подобного споткнулся и едва не пропахал носом ступеньки. Но хватка у некроманта была железная – он фактически втащил Имре по лестнице. А тот лихорадочно пытался сообразить, что же такое задумал этот безумец. Но понимание ускользало, пряталось за произнесенными от всего сердца словами. А ведь в них наверняка были ответы на все вопросы! Громко, протяжно, басовито, как колокол на часах ратуши, хлопнула створка тяжелой двери, и Имре вдруг обнаружил себя в огромном полутемном холле, со всех сторон обвитом галереями и лестницами, как беседка – плющом. Некромант отпустил его руку, даже слегка подтолкнул назад и сделал несколько шагов к центру помещения. С минуту во всем особняке царила тишина – пыльная, равнодушная. Потом, сначала едва слышно, но постепенно набирая силу, скрипы, неясные стоны и шепотки словно ветром принесло из дальних коридоров, пустых залов, спящих комнат. «Кто? Кто? Кто?», - вопрошали они удивленно, растерянно, напуганно, с долей надежды. Скрип половиц, шуршание тканей, робкий перестук шагов – и вот уже вокруг начали появляться люди. Они выходили к холлу и застывали на разных уровнях, впивались пальцами в резные перила балконов и лестниц, а взглядами – в человека в центре. «Вернулся! Вернулся? Вернулся. Вернулся…», - носилось вокруг эхо невысказанных мыслей, а тишина, опять теряющая разноголосые звуки дома, разрасталась, давила. Взгляд Имре выхватывал то одно знакомое по чужим воспоминаниям лицо, то другое, и снова оживали образы будущей книги, требовали писать немедленно. Но разве можно было не досмотреть развязку драмы? Вжавшись спиной в дверь, единственный посторонний на семейном сборище ловил малейшие проявления характеров и эмоций. - Вы осудили меня за детскую шалость, - произнес некромант, и голос его, негромкий и опять ничего не выражающий достиг, казалось, самых дальних уголков старого дома. – Вы вычеркнули мое имя из рода. А сегодня я пришел, чтобы судить всех вас. За убийство моего отца, - вскрикнула женщина. – Нет, Дора, ты ни при чем, - отозвался изгнанный. - Тебе не доверили тайну заговора против моей семьи. Использовали втемную. Да тебе и не надо было, и без того липла к тем, кто у власти. - Ты!.. – на пару ступенек спустился крупный мужчина, от которого так и веяло уверенностью в себе и превосходством над окружающими. - Я, - подтвердил некромант. – Я обвиняю вас в убийстве, подтасовке фактов, неправедном суде. И приговариваю к лишению посмертия. То, что произошло в следующую секунду, Имре прозевал – пялился на Дору, завороженный ее красотой, подбирал слова, которыми можно описать и эту изысканную прелесть черт, и растерянный испуг на лице. Отвлек странный звук, похожий на треск разрывающегося полотна, а потом – хрип. Картина запечатлелась в сознании до мельчайших деталей. Далеко в сторону отставленная рука некроманта, нож в ней и узкая черная лента, вьющаяся от него к полу, такая же черная дробь, летящая во все стороны, искаженные ужасом лица. Лишь спустя бесконечно долгое мгновение пришло осознание: это же кровь! А потом тело недавнего собутыльника рухнуло ничком, и кто-то закричал. Имре не запомнил, как выскочил из особняка, как оказался на улице. Он бежал, не соображая, куда именно, но ноги, слава богу, несли к коттеджу. В какой-то момент дыхание сбилось окончательно, и Имре привалился к стене ближайшего дома. Прикрыл глаза, но тут же распахнул. Только и это не помогло: перед внутренним взором так и стояла жуткая сцена самоубийства некроманта. Он сказал: «Не будет Силы – не будет и посмертия. Ни для мертвых, ни для еще живых». - Он их приговорил, - прошептал Имре. – Их всех… И себя. Боже, какой финал! А я даже имени его не спросил… И снова побежал.
Имре шел по улицам, прижимая к груди папку с распечатанным романом, и не верил своим глазам. Заколоченные окна, опущенные жалюзи еще недавно бойких магазинчиков, болтающаяся на одной петле дверь бара. Непонятно откуда взявшийся ветер гонял по мостовым обрывки мусора. Ни души. Словно городку надоело цепляться за уходящую жизнь, и он в одночасье перерезал себе горло. Как некромант. В последние недели три Имре не выходил из коттеджа. Он писал как одержимый, спал урывками, ел, если вспоминал, что поесть нужно. Что именно? Кажется, сплошные консервы из кладовки. Но это было не важно, ведь текст летел, история ложилась на бумагу, оживали персонажи... Да что же могло случиться за это время?! Неясный звук какого-то движения заставил свернуть с главной улицы. Имре почти бежал на непонятные шорохи. Отчего-то ему было жизненно важно найти хоть кого-то. Скверик выглядел ухоженным: пассифлора нахально глазела на мир с невысоких оградок, отчаянные ноготки соревновались с солнцем в яркости на аккуратных клумбах, а над пузатыми вазонами ровными холмами поднимались разноцветные примулы. Поэтому особо нелепо в этом буйстве красок выглядела согбенная женская фигура, зябко греющая руки над разведенным прямо посреди дорожки костром. - Привет, - негромко произнес Имре, подходя ближе. Женщина повернула голову, и он увидел, что она все еще красива, несмотря на огромный, уже начавший желтеть синяк, сползавший от правого глаза по щеке ниже, на плечо и руку – почти до пальцев. Руку эту женщина неловко прижимала к телу и старалась лишний раз не беспокоить. А левой, похоже, не владела, оттого движения казались дергаными, как у куклы. Она молчала долго, вглядываясь в лицо Имре, словно пытаясь что-то понять или вспомнить. Но наконец произнесла: - Ты живой. - Да, - кивнул он и добавил: - И ты тоже. - Я испугалась, - она отвернулась, словно стыдилась этого своего страха. – Я сбежала оттуда. Проследив за ее взглядом, Имре содрогнулся. Особняк, в котором покончил с собой некромант, исчез. Осталось одно пепелище. Дыма, да и запаха гари не было – похоже, все случилось сразу после смерти ненормального собутыльника. - Значит… - он не смог договорить, отчетливо представив себе гибнущих в пожаре людей – всех тех, кого он так ярко и жизненно описал в романе, придумав каждому дальнейшую судьбу, наметив ее пунктиром в развернутом эпилоге. Имре опустил взгляд на папку – пухлую, самодовольную. Чужая жизнь, чужая история… Здесь, в этом городке ей пришел конец. Никто не вернется. Он решительно шагнул к костерку, щелкнул зажимом. Листы ворохом посыпались в огонь, радостно вспыхивая. Женщина внимательно следила за действиями Имре, но молчала. Потом болезненно передернула плечами. - Меня муж бросил, - сообщила вдруг и, подумав, добавила: - с лестницы, - снова принялась о чем-то размышлять, кивнула, видимо, найденным выводам. – Я к нему не вернусь. Я не хочу умирать. Насовсем. - И не надо, - ответил Имре и протянул руку ладонью вверх. – Пойдем со мной. У меня тут машина неподалеку. Мы уедем из этого мертвого болота. - Уедем? Куда? - Прочь из тумана. В другой мир. Где все умирают навсегда и поэтому боятся смерти. Ты научишься. - Зачем? - Чтобы… - он помолчал, подыскивая ответ. – Чтобы жизнь была яркой. Чтобы каждый день – как последний. Пойдем, Дора, поверь, ты не пожалеешь. Вот как ползу, так и отражаю!
Весьма интересный рассказ с мрачноватой и чуть загадочной атмосферой. И целых два приговора - каждый за свое преступление, хотя первое "дело" и сфабриковано.
Моя страничка на СИ Чтобы были довольны твои читатели, не будь слишком доволен собой. Вольтер
Довольно интересно ) Самые сильные впечатления получились от начала. Имя Имре в сочетании с "не камильфо" нарисовало женщину, пьяный собутыльник здорово все заинтриговал, а потом все рассыпалось. Не понял про считалочку и про сожженую рукопись. Первое - к чему, второе - зачем. )
Превосходный стиль изложения, точно расставленные акценты (где напугать читателя, где заинтересовать, а где и дать немного взгрустнуть - все есть). Если бы оценивала, поставила "5" по всем параметрам. Спасибо, Автор, за доставленное удовольствие. ksenia
Ну, туману-то я напустила, да! Это, скажу я вам, дело хорошее, правильное! В тумане же таких пакостей натворить можно!
Цитатаyuri_zimmermann ()
Сплошная политкорректность, ЛГБТ процветает
Разумеется! Я же говорю: хорошими делами прославиться нельзя! Значит, будем прославляться политкорректностью! Самое оно.
ЦитатаCat20087 ()
где напугать читателя, где заинтересовать
Да-да! Ну вот скажите, кто же не заинтересуется спокойно лежащим на тротуаре кошельком? А у нас же все на веревочках! А к веревочке в конце крокодил привязан, да. Зеленый и плоский. Стра-а-ашный!
А вообще, yuri_zimmermann, Cat20087, благодарю за высокую оценку моих стараний. Хотя, конечно, так-сяк, наперекосяк. Лично я уже три ошибки нашла в плохо вычитанном тексте.
