- Дети – это зло! – для усиления назидательного эффекта сказанного я поднял вверх указательный палец правой руки. - Вам двадцать два. Вы всего на пять лет их старше! – скептически возразила Эмма Фёдоровна, директор частной школы «Магистр». - В моём возрасте пять лет – целая жизнь! – пафосно возразил я. - Закрутите роман с одной из учениц - пожалеете. В голосе директора не было угрозы – простая констатация факта. И, наверное, скука. Ей было всё равно. Я её понимал. Я учусь на учителя истории в нашем Педе. Получаю педобраз, словами юмориста Задорнова. У меня преддипломная практика в элитной частной школе «Магистр». Девочки и мальчики, которые здесь учатся – сливки города. Если их родители заподозрят, что с отпрысками что-то не так – меня закроют пожизненно. С другой стороны, если их отпрыскам будет весело и комфортно (что бы это ни значило), начальство будет готово закрыть глаза на любое нарушение. Вместе со мной практику проходят три однокурсницы. Олесе и Марине не повезло, они красивые. Пять лет в нашем возрасте не разница. Дина толстушка и блондинка в душе. Только я понимаю, куда попал.
***
Класс радовал своей численностью – восемь мальчиков и пять девочек. Подрастающая элита. Вместо приветствия на моём столе лежал белый конверт. - Здравствуйте, Виктор Тихоныч! – хором поприветствовал меня класс, и я понял, что представляться не понадобится. Увидев конверт, я обрадовался: - Отлично! Учителя в нашей стране получают нищенскую плату, и я рад вашей сознательности! Но … Я уселся на учительский стул (странно, никто не догадался подложить на него кнопки, или намазать суперклеем), достал из брезентовой сумки свинью-копилку и поставил её на стол, тщательно протёр иллюзорную пыль и, насладившись всеобщим вниманием, объяснил. - Вы будете платить мне десять рублей монетой за каждый неправильный ответ. Потянете? Кто не потянет – нищеброд! И без того молчащий класс онемел окончательно и уставился на свинью-копилку. Я решил их подбодрить. - Ребят, смотрите. Мне за диплом надо отвалить четыре косаря. В эту свинью влезет три. Так как все тут собравшиеся – мажоры, я уверен, что мозгов у вас нет. Совместными усилиями за месяц, что я буду у вас работать, я наберу как минимум две свиньи-копилки. - А если мы уличим вас во лжи? – вопрос задала очень красивая девочка. Под словом красивая я понимаю рост под метр восемьдесят, модельную внешность, светлые волосы, специфический загар, идеально белые зубы, одежду, по общей стоимости сопоставимую со стоимостью моей квартиры, и уважительно-покорную манеру общения с противоположным полом. Я не очень хорошо разбираюсь в современных кинозвёздах, но из старых девочка напомнила мне Джессику Альбу из «Города грехов». - Каждый, кто уличит учителя во лжи, автоматически получает пять. Сделка всех устроила.
***
После ознакомительного урока (плюс сто пятьдесят рублей) я зашёл в кабинет директора. - Эмма Фёдоровна, у меня на столе конверт лежит. Просто, для ясности – я не обижусь и не расстроюсь, если его кто-нибудь возьмёт. Мне не важно кто. Я не представлял реакции на мои слова. Вообще-то отказываться от денег учителю у нас не принято. - Виктор Тихонович, если вы думаете, что это розыгрыш или попытка вас на чём-то подловить, вы ошибаетесь! Это обычная благодарность в нашей школе. В этом нет криминала. Эмма Фёдоровна была вежлива. Я уже успел пообщаться с директорами нескольких городских школ в статусе практиканта. И в первый раз со мной проявляли подобную вежливость. - Я договорился с учениками о другой форме оплаты … добровольных пожертвований, - вовремя подкорректировал я фразу. Эмма Фёдоровна была удивлена, но возражать не стала. - Зайдите в учительскую к Инне Семёновне. Вам надо уточнить расписание. Я поблагодарил директора и пошёл искать Инну Семёновну. В учительской меня обрадовали – через неделю мне предстоит вести класс на экскурсию в новую исправительно-трудовую колонию в рамках своего предмета. Инна Семёновна – полная невысокая женщина в очках, смотрела на меня из-под этих самых очков с хитринкой. - Есть вопросы? - Максим Неклюдов, - испортил я ей развлечение. Она кивнула. Максим Неклюдов – один из тринадцати моих учеников. А его папа, Алексей Неклюдов, владелец единственной частной тюрьмы на территории области. Три года назад, в двадцатом году, наше доблестное государство запустило в пяти регионах страны федеральный проект – частные исправительно-трудовые колонии. Примером для подражания стали Соединённые Штаты Америки, в которых доход частных тюрем составляет до десяти процентов ВВП в год. Так почему бы и нам не пойти передовым путём? А то, что один из спонсоров школы желает провести экскурсию по своему предприятию – так это вообще проза жизни. Я уже перестал удивляться чему бы то ни было.
***
Второй урок начался с Максима Неклюдова. - Сталинский ГУЛАГ стал причиной гибели десятков миллионов невинных жертв. Мальчик умышленно нарывался. Класс следил за его действиями. Проверка на вшивость нового педагога – ну-ну! - У всех есть доступ к интернету в гаджетах? – перебил я его пыл. - Да, - нестройным хором ответили присутствующие. - Гуглим два вопроса. «Количество заключённых в ГУЛАГ по годам» и «Количество заключённых на душу населения в странах мира на данный момент». Все, включая Максима, достали свои дорогие игрушки и стали гуглить. На удивление, мажоры оказались сообразительными. Минут через пять споров и выяснения отношений оказалось, что в процентном плане разница между сталинским ГУЛАГом и современным оплотом демократии в полпроцента. Мою левую щёку опалило огнём, и в стене за моей спиной образовалось чёрное пятно. Класс замолк. - Вы всё врёте! – Максим кричал на меня. Кисть его правой руки раскалилась. - А причём здесь я? – пожал я плечами. – вы сами нашли эти данные. История, как наука, обязана не навязывать всем штампы, а анализировать факты, и делать на их основе логические выводы. Максим обернулся к классу, ища поддержки. На него смотрели снисходительно. - Десять рублей, - подвёл итог я, указывая на копилку. - У меня нет мелочи! Максим подошёл ко мне и протянул тысячную купюру. - А чё не сто баксов? – удивился я. – Мы с вами договаривались, что любой неправильный ответ – это десять рублей монетой. Если нет при себе, спроси у друзей или постой на паперти. Там тебе быстро накидают мелочи. - Да пошёл ты! Максим бросил мне купюру в лицо. Не попал. Всё-таки это не фаербол. Пошёл и сел на место. - Отлично! – обрадовался я. – Один финансово-несостоятельный у нас есть. Кто-нибудь ещё готов ответить по теме домашнего урока? Желающих не нашлось. Впрочем – это стадный инстинкт. Никто не хочет прослыть ботаном. Из тринадцати учеников кроме Максима Неклюдова, с которым всё ясно, в классе шесть мальчиков с фамилиями, очень сильно похожими на фамилии: крупнейшего строителя города, двух топ-менеджеров основных торговых сетей, двух директоров крупнейших фабрик города, ректора нашего университета; а фамилии девочек, соответственно, были как две капли воды похожи на фамилии: владельца сети гипермаркетов, директора крупнейшей оптово-розничной базы, директора сети фаст-фуда. Остальных я не знал, но не все дети сегодня носят фамилию папы. И эти вот мажоры должны добровольно руку тянуть! Перед кем? Я вызвал Джессику Альбу: - Инга Малевич, что ты знаешь про коллективизацию. Она говорила минут пять. На удивление без либеральных или коммунистических штампов. Её голос буквально заставлял всё моё естество подниматься. Наконец я нашёл в себе силы и, тяжело вздохнув, сказал: - Спасибо, садись! - А почему вы вздыхаете? - Потому что не смогу получить с тебя денег, - честно ответил я. - Я могу дать! – с готовностью возразила Инга. Готовность была искренней, и в памяти всплыли соответствующие сцены, подсмотренные на одном из порнохабов. - Если каждому давать, поломается кровать! – грубо и похабно ответил я. Класс засмеялся. Инга обиженно надула губки и села. Сексуальное напряжение у меня спало. Я смог продолжить урок.
***
Третий урок начался с кражи. Я вошёл в кабинет и увидел, что свинья-копилка, стоявшая на учительском столе, исчезла. - Отлично! – обрадовался я. - Максим, радуйся! Похоже твой папа получит ещё одного заключённого. Класс непонимающе уставился на Максима. Я сел на учительский стул, достал сотовый и набрал номер директора. - Эмма Фёдоровна. У нас чепэ. Кража в размере, подпадающем под экономическую статью. Мне вызвать участкового или вы вызовите? Класс смотрел на меня округлившимися глазами. Пришлось объяснить. - Видите ли, дети. Так как папе нашего Максима надо получать прибыль от своего частного предприятия, ему нужна рабочая сила. Теперь за любую кражу свыше пяти тысяч рублей наш самый честный и беспристрастный суд назначает пять лет в исправительно-трудовой колонии общего режима. Правильно, Юля? Дома я нашёл информацию об ещё одной своей ученице, Юлии Гришиной. Точнее, об её маме, Елене Викторовне Елецкой, главном судье судейской коллегии области. Юля недоверчиво фыркнула. Ну да, разве мама способна посадить дочку? В класс ворвалась Эмма Фёдоровна. - Что произошло? – грозно спросила она с порога. На моём столе прямо перед моими глазами материализовалась несчастная свинья-копилка. Я перевёл взгляд на директора. Она тоже это увидела. В глазах её промелькнул страх. Рот закрылся. - Извините Эмма Фёдоровна, произошло недоразумение. Это моя вина! – в моём голосе звучало искреннее раскаяние и признание своей вины. Директор стояла на месте, но её плечи опустились, вся фигура сгорбилась, стала меньше. - Хорошо, Виктор Тихонович, продолжайте урок. После зайдите ко мне. Директор вышла, а я продолжил урок. Свинью-копилку телепортировал Игорь Телепнев, сын владельца оптово-розничной базы. Его я и вызвал отвечать. Копилка пополнилась тремя монетками.
***
Как и было приказано, после урока я зашёл в кабинет директора. Эмма Фёдоровна начала разговор, тщательно подбирая выражения. - Виктор, я так понимаю, что вы заметили некоторую странность в детях. - Это дети-индиго, - кивнул я. - Простите! – сбилась с заготовленной речи директор. - Как вы любите им говорить: «Вы все здесь маги, а за стенами этой школы маглы!» Правильно? - Откуда? – растерялась Эмма Фёдоровна. - Да ладно, - мне это сказали в первый же день. Это не так? Директор пыталась не смотреть мне в глаза, перебирала листки бумаги за своим столом. Я на неё не обижался. - Телепнев может телепортировать предметы, Неклюдов пускать огненные шары, Малевич может затащить в койку любого мужика. Григорьев прошибает любую стену, Гришина отводит глаза, её почти невозможно заметить. Мне продолжать? - Вас это не шокирует? Шокированной была как раз директор. Впрочем, её можно понять. Большинство педагогов в ужасе сбежали бы от таких ученичков. Да и, честно говоря, скорей всего многие и сбегали. Иначе зачем элитной школе с зарплатами преподавателей выше средних по городу брать на стажировку сразу четверых студентов. Я выдал своё жизненное кредо: - Я уже давно перестал чему-либо удивляться, и постоянно пользуюсь бритвой Оккама. - Очень хорошо! – с облегчением произнесла директор. – Мне приятно это слышать. Вы подготовили класс к экскурсии? - Конечно, - кивнул я. - Выезд в четверг в девять. - Чудесно! Кабинет начальства я покинул с чувством выполненного долга.
***
Четверг начался с состояния нервного возбуждения. Школьный автобус, новенький белорусский «Неман», казалось, пускал молнии. Точнее, молнии пускал Илья Кеченов – наследник одного из наших крупнейших топ-менеджеров. Он этого не хотел. Ему было стыдно, как будто он портил воздух газами. Остальные над ним потешались. Дети-индиго – повторял я про себя, старательно не обращая внимания на детские шалости. С собой я взял свинью-копилку. Выглядел я с ней идиотски, но выбора особо не было. Мы приехали на участок новой строящейся федеральной трассы. Строили его, разумеется, заключённые исправительно-трудовой колонии. Строили без какой-либо серьёзной техники. Мне, как будущему историку, наблюдать это было интересно. Чтобы построить дорогу по всем правилам – надо вырыть под неё траншею полметра глубиной, чтобы сделать подушку из песка и гравия. И только потом можно класть асфальт. Разумеется, слои песка и щебня надо постоянно утрамбовывать. Вот этой работой и занималось около сотни человек в арестантских робах и с электронными браслетами на лодыжках. Дети, вышедшие из автобуса прямо в грязь, смотрели на заключённых чуть ли раскрыв рты. Не часто мажорам приходится видеть подобные картины. Нас сопровождали несколько офицеров ФСИН. Я решил пополнить копилку. - Итак, кому-нибудь из вас эта картина что-нибудь напоминает? - Автобаны, построенные Гитлером в Германии, - бодро ответила Юля Гришина. - Молодец! – одобрил я её знания. – Только как-то мелковато. - Трудовые армии в Китае, - поделился своим мнением Вова Шелаев, сын второго топ-менеджера. - Может быть, - поделился я. – Китайцы народ трудолюбивый. Но как они свои дороги строили, я не знаю. Ответ зачтён. Кто-нибудь ещё выдвинет версию? На меня посыпались Япония, Таиланд, Саудовская Аравия. Пришлось объяснять разницу между высокотехнологичным производством с новейшими образцами техники и материалов и вот этим каторжным трудом сотен и тысяч заключённых. Ученики уткнулись в свои гаджеты в поисках ответа. - Максим, уж ты-то должен знать. Всё-таки это бизнес твоего папы. Максим Неклюдов медленно наливался злостью. Мне было приятно. - Ну же! Все, кто не назвал правильного варианта, через пять минут отдают моей свинье монету. Дети тут же сдались и полезли в карманы за деньгами. Тяжело работать с мажорами – они не будут думать ни о чём самостоятельно, если можно заплатить и получить готовый ответ. - О’кей! – сдался я. – Соединённые Штаты Америки во времена Великой Депрессии построили большинство своих трасс именно подобным образом. Люди работали за еду. И не какие-то там китайцы, как в Калифорнии в начале двадцатого века, а самые что ни на есть васп. Кстати, что такое «васп»? - Вообще-то произносится «уосп» - перебила меня Джесс … тьфу-ты, Инга. – Белый англо-саксонский протестант. И вы не правы. «Уосп» это только элита. - О’кей, солнышко. Пять баллов, - поднял я руки вверх, признавая своё поражение. Точнее, правую руку. В левой я всё время держал свинью-копилку, прижимая её к боку. - Остальные сдают деньги! - Это не правда! – не выдержал Максим. Он выбил свинью у меня из рук. Она полетела и приземлилась точнёхонько на камень. И не разбилась. - С чего ты взял, что это неправда? – удивился я. – Гуглим вопрос: «Строительство дорог при Рузвельте». Тексты вам скажут мало, поэтому смотрите картинки. Увидите очень похожие кадры вот с этим. Мы как раз проходили мимо рабочего инвентаря, валявшегося прямо на земле, на брезенте. Лопаты, ломы, кувалды на длинных ручках – всем этим инструментом и сооружалось будущее экономическое чудо России. Класс, как по команде подлетел и расхватал эти самые лопаты и ломы. Все стали делать селфи, как будто никогда не держали в руках ничего подобного. Хотя, почему как будто. Я помнил по рассказам родителей, что они ещё устраивали всякие уборки мусора перед школой с копанием грядок для цветов и прочими мелкими работами. Когда я учился в школе, нам не разрешалось уже даже полы подметать – потому что принудительный детский труд – это уголовная статья. Так что для них это и в самом деле может быть первый раз в жизни, когда они держат в руках лопату или лом. Незабываемые впечатления. Я поднимал свою свинью, когда заметил взгляд сопровождавшего нас офицера ФСИН. В этом взгляде, направленном на мажоров, сквозила скрытая ненависть. Это было неожиданно для меня. Наигравшись, ученики побросали инструмент обратно и обступили этого самого офицера. - А можно посмотреть, как работают этим? - Можно сфоткать? - Пожалуйста! Лейтенант заиграл желваками. Картина до боли напоминала экскурсию в концлагерь, когда по малейшей прихоти визитёров заключённые делают всё, что угодно. И он, этот лейтенант, не более чем холоп-надсмотрщик. Но, один детей – сын начальника тюрьмы. Лейтенант позвал по рации одного из бригадиров. Через пару минут к нему подбежал заключённый – здоровый мужик с лицом, испорченным шрамами. - Твоя бригада сейчас возьмёт этот инструмент и будет копать здесь до обеда. Мужик кивнул и побежал обратно, за своими людьми. Класс возбуждённо переговаривался. Лейтенант прикусывал себе нижнюю губу. Я просто чувствовал, как у него идёт внутренняя борьба. Должен был ли я что-то предпринять? Не знаю. Под ногами тянулся водопроводный шланг от машины-цистерны в тридцати метрах слева к большим ёмкостям в пятидесяти метрах справа. Я опустил на землю свинью, достал припасённые матерчатые перчатки, надел их, взял в руки одну из лопат и принялся её рассматривать. Острый заточенный край, закалённый металл, плохо ошкуренный черенок. Надо было сделать с первого раза. Класс смотрел на меня с усмешками. Я сделал несколько движений, имитирующих копку, потом несколько движений, как бы втыкающих лопату в землю. Помахал ею. Предусмотрительно отойдя чуть дальше от остальных. С удовлетворённым видом посмотрел на класс (некоторые снимали меня на телефоны) и, как бы рисуясь, с размаху воткнул лопату в землю на полный штык. Совершенно случайно перерубив пополам армированный резиновый водопроводный шланг. Разумеется, хлынувшая из него вода залила готовый к работе инструмент. Я, в растерянности, бросил свою лопату под ту же струю, снял и кинул туда же перчатки и виновато обратился к офицеру. - Простите пожалуйста! Я случайно. Офицер благодарно кивнул мне и закричал в сторону машины-цистерны: - Воду перекрой! Шланг порвало! Пока перекрывали воду брезент с инструментами превратился в небольшой водоём. - Ничего страшного! – бодро обратился к классу лейтенант. – Это водой испортить нельзя. Все дети стояли бледные, как будто из них только что душу вынули. Оставшаяся часть экскурсии прошла в тишине. Никто кроме меня не притронулся к тюремному обеду, приготовленному специально для нас. И зря, между прочим. Гречневая каша была со вкусом мяса. Да и в гороховом супе отчётливо пахло копчёностями. А компот вообще, как будто дома сделан. На обратном пути я развлекал класс как мог. - Так по какой же причине у нас сейчас в двадцать первом веке при строительстве федеральных трасс используются те же самые технологии, что в США и в Германии в тридцатых годах двадцатого века? В салоне автобуса стояла гробовая тишина. - Ну же, кто-нибудь! – попытался взбодрить я класс. Со мной никто не разговаривал. - Отлично! Тогда это задание на дом. Обрадовал всех я. – Кто не подготовит ответ, приносит три монеты.
***
Эмма Фёдоровна поймала меня перед занятием: - Виктор Тихонович, что за чепэ у вас произошло? - Вроде всё нормально! – почти искренне ответил я. - Дети после экскурсии стали какие-то не такие! - Да что вы говорите? – теперь в моём голосе прозвучало волнение. - Учтите, в случае появления жалобы от любого из родителей, я буду вынуждена принять меры. Это прозвучало угрожающе. - Я исправлюсь, Эмма Фёдоровна, честное пионерское! – пообещал я, изобразив правой рукой пионерский салют. Директор посмотрела на меню укоризненно, но отпустила.
***
Класс встретил меня тишиной и бледными лицами. - Кто готов отвечать? – начал я урок. - Мы сейчас строем трассы с помощью зеков, потому что у нас тоталитарная страна! – с места ответил Илья Кеченов. - Фу-фу-фу, Илья! Ты только что сказал, что Соединённые Штаты времён Рузвельта – тоталитарное государство! Смотри, если об этом кто-нибудь узнает, твоего папу могут не пустить в Америку, или наоборот, экстрадировать туда, за то, что он своему сыну клевету рассказывает. - При чём здесь папа, - удивился Илья. - Повторяю вопрос. Почему мы сейчас строим дороги так же, как в США при Рузвельте и в Германии при Гитлере. Называя главной причиной тоталитаризм системы, ты приравниваешь Рузвельта к Гитлеру. Монету. Илья подошёл и положил передо мной золотые десять рублей с профилем Николая Второго. Я так понимаю, эта монета стоит больше моей квартиры. Руки против воли потянулись к ней. Я бросил взгляд на класс. Все тринадцать учеников следили за моими руками затаив дыхание, как кошка за приближающейся добычей. - Илья, совсем рук нет? Сам бросить не в состоянии? - Вам надо, вы и бросайте, - огрызнулся Илья и раздражённо сел на своё место. Кажется, я обломал кайф классу. Все по очереди встали подошли и бросили в копилку причитающиеся мне монеты. Золотых среди них больше не было. Дождавшись последнего взноса, я положил на золотой червонец классный журнал, внешним видом напоминающий книгу меню в пафосном ресторане и объяснил мажорам. - Рузвельт начал строить автострады в США в тот момент, когда там была Великая Депрессия. Миллионы людей потеряли работу. Надо было занять их трудом, чтобы они не пошли грабить и убивать. В фашистской Германии была такая же проблема с населением. У нас сейчас десять лет экономического спада. Предприятия, заводы и фабрики закрываются, торговые сети не могут вместить всех желающих. - Одинаковые проблемы всегда решаются одинаковыми путями, вне зависимости от режима. Методы бывают разные. Рузвельт создавал государственный заказ, Гитлер концлагеря, а мы сегодня частные тюрьмы. Во всех случаях целенаправленно используется труд сотен тысяч людей за еду, с целью обеспечения стабильности в государстве. Всё оставшееся время урока прошло в спорах. Впрочем, это даже хорошо. Папы и мамы этих мажоров подписались бы под каждым моим словом не задумываясь.
***
Перед следующим занятием Эмма Фёдоровна уже вызвала меня в свой кабинет. - Что ты сделал с детьми! – грозно начала она, едва я вошёл. - Что-то не так? - Перестань ёрничать! Ты отлично всё понимаешь! Директор была права. Я понимал всё отлично. Даже лучше, чем она. - У вас есть претензии к моей работе? – уточнил я. - Да! Я ставлю тебе неуд по практике! Наверное, она ожидала, что я задам идиотский вопрос: «За что?» - Хорошо, - кивнул я. – Значит занятия я больше могу не проводить. Я поклонился и развернулся, чтобы уйти. - Я тебя не отпускала! – раздалось мне в спину. Пришлось поворачиваться и объяснять. - Вообще-то отпустили. Вы поставили мне неуд за практику. Теперь мне нет смысла здесь находится. - Я позвоню в институт. Тебя отчислят. - Я в курсе, что в моём классе учится дочка нашего ректора. Эмма Фёдоровна раскрыла рот, словно рыба, вытащенная из воды. Она судорожно пыталась придумать ещё хоть одну угрозу. Я снова поклонился ей, и вышел из кабинета. Последнее слово осталось за директором: - Ты пожалеешь! – прошипела она мне в след. Охранник отказался выпускать меня из здания школы. Я пожал плечами и уселся в рекреации, напротив него. Идиотская ситуация. Урок я проводить не буду, потому что не хочу. Заставлять меня силой они не могут. Шантаж и угрозы на меня не действуют. И? Но женщинам-начальникам свойственно относиться к своим подчинённым, пусть даже и временным, как к своим детям. То есть, ставить в угол, лишать сладкого, или не выпускать из помещения. Я раздумывал, стоит ли мне звонить в полицию, сообщая о своём незаконном задержании, или всё-таки посмотреть, чем этот цирк закончится. А потом произошло чепэ. Всё здание школы пронзил нечеловеческий крик. Впрочем, кричал Максим Неклюдов. Охранник, начал переговариваться по рации, звонить по телефону, потом убежал встречать скорую. Потом мимо меня внутрь школы промчались санитары с каталкой. Потом они провезли мимо меня орущего Максима. Его правая рука, которой он привык швырять фаерболы, горела до локтя. Рядом с каталкой бежала Эмма Фёдоровна с огнетушителем и пыталась потушить огонь. Я прождал в рекреации ещё минут пятнадцать, пока ко мне не подошли двое мужчин в штатском. - Вы Черепанов Виктор Тихонович? - Да, - признался я. - Что вы можете сообщить по поводу произошедшего инцидента? - На момент инцидента я находился здесь, на этом самом месте. Меня незаконно удерживал против моей воли охранник по приказу директора школы. - Ясно, пройдёмте с нами. Я поднялся. Мне застегнули на руках браслеты наручников и повели на выход.
***
К следователю я попал на следующий день. Я сидел в наручниках перед полноватым мужчиной лет тридцати. Он читал бумаги. Так прошло минут пять. Наконец он поднял на меня глаза. - Вы признаёте свою вину? – скучным голосом спросил он. - В чём меня обвиняют? Он опустил глаза в бумаги. - Черепанов Виктор Тихонович две тысячи первого года рождения, будучи педагогом школы «Магистр» нанёс ученику Неклюдову Максиму Алексеевичу травму правого предплечья свиньёй-копилкой. - Какую именно травму? – уточнил я. - В смысле? – удивлённо поднял на меня глаза следователь. - Ушиб, порез, перелом? Следователь снова посмотрел в бумаги. - Ожёг четвёртой степени. - А из чего сделана свинья-копилка? - Глиняное изделие. Когда следователь в очередной раз посмотрел на меня, его глаза были круглыми. - Дело возбуждать будем? – сочувственно спросил я. Он нервно сглотнул. Мне стало его жалко. - Как вас зовут, вы не представились. - Тихонов Виктор Павлович, старший следователь Следственного Комитета. - Тёзки, значит, - дружелюбно отметил я. – Виктор Павлович, на какой срок меня хотят закрыть? - Пять лет в ИТК. - Ясно. Вам хватит моего признания. Он кивнул. - Хорошо. Пишите. Я, Черепанов Виктор Тихонович, признаю, что глиняной свиньёй-копилкой нанёс Неклюдову Максиму Алексеевичу ожёг четвёртой степени тяжести. Свою вину признаю. Раскаиваюсь в содеянном. Прошу прощения у пострадавшего и всех его родственников. Сойдёт? Моё признание было конечно же записано на видеокамеру. Я подписал протокол и собрался возвращаться в камеру. Следователь меня остановил вопросом: - Как? Я не испытывал к нему ненависти. Он обычный подневольный человек, такой же, как и я. - Погоны жмут, Виктор Павлович? – сочувственно спросил его я. Он отрицательно покрутил головой. - Тогда постарайтесь не думать о моём деле. И не задавайте лишних вопросов. Следователь послушно кивнул и отпустил меня в камеру.
***
Вообще-то в России ожидать суда в изоляторе временного задержания можно и год и полтора. У нас с момента появления частной тюрьмы срок сократился до трёх месяцев. Мой суд состоялся через три дня. Прямо перед заседанием в комнату, где я его ожидал, вошёл юркий мужичок в потёртом пиджаке с кожаным портфелем. - Черепанов? Виктор Тихонович? Я ваш адвокат, Гольцман Денис Давыдович. Как партизан. Он протянул мне руку с визиткой. Я постарался поймать его взгляд. Его глазки бегали. - Спасибо, мне адвокат не нужен! – поблагодарил я его. Он кинулся ко мне и попытался засунуть мне визитку в нагрудный карман рубашки. Не получилось. Все карманы на своей одежде я спорол ещё в камере предварительного заключения. Потерпев фиаско Гольцман всё-таки посмотрел мне в глаза. Его лоб покрылся испариной, лицо посерело. - Зачем вы так? - Мне не нужен адвокат, - спокойно повторил я. Казалось, адвоката хватил апоплексический удар. Один из моих конвоиров вывел его из комнаты. Второй одобрительно хлопнул меня по плечу. Это было странно.
***
Фамилию судьи, которая вела моё дело, я не запомнил. В зале заседания не было никого кроме представителей обвинения и моих конвоиров. Ах да, ещё в дальнем углу сидел тёзка-следователь. Но он притворялся стеной – делал вид, что его тут нет. Прокурор зачитал обвинение. Предъявил орудие преступления – мою свинью-копилку. Целую, со звенящей мелочью внутри. Зачитал показания потерпевшего. Вызвали свидетеля – Эмму Фёдоровну. Она подтвердила под присягой, что именно я нанёс травму Максиму Неклюдову свиньёй-копилкой. Лишь один раз во время заседания я поднял руку, как прилежный ученик. Мне позволили спросить. - Как вот этим предметом, - я указал на свинью. – Можно нанести человеку ожёг четвёртой степени тяжести? Судья тут же ударила молотком по столу: - Прекратите устраивать балаган! Это вам не цирк! Ещё одно замечание, и я вас удалю. Приговор будет вынесен без вашего участия! Это было сказано экспрессивно и яростно. Я пожал плечами и замолчал. Дальше прокурор зачитал характеристику из моего личного дела, написанную лично ректором моего вуза. Судя по этой характеристике, такого уголовника как я следует изолировать от общества пожизненно. Я чуть не прослезился от отвращения к самому себе. Потом прокурор завёл речь о священном долге педагога перед детьми. О том, как я презрел этот священный долг. Зачем я вообще пошёл в учителя с такими гнусными намереньями. - Вам это интересно? Не выдержал я и прервал этот душераздирающий монолог. - Что? – поперхнулся прокурор. Судья стукнула молотком. - Вам интересно, зачем я это сделал? - Да, конечно, - обычным тоном ответил прокурор. - Восемь лет назад Максим Неклюдов убил моего отца. - Ему тогда было восемь лет! Я кивнул. - Да. Ему тогда было восемь лет. Его отец дал моей матери три миллиона рублей компенсации за молчание. - Это не относится к данному делу! – опомнилась судья и застучала полотком по столу. – Выведите осужденного из зала. Вообще-то до вынесения приговора я считаюсь обвиняемым, но поправлять рассерженную судью я не стал. Конвоиры отвели меня в ту же комнату, где со мной встречался адвокат. Буквально через минуту сюда же ворвалась судья и потребовала конвоирам выйти. Те послушались. Мы остались с судьёй один на один. - Ты знаешь, кто я. Надо было сказать, что я не расслышал, как её называли, но я догадался: - Елецкая Елена Викторовна, мать Юли Гришиной. У вас хорошая девочка. - Что ты с ней сделал, тварь? - Вам это интересно? - Ты понимаешь, где ты находишься? Я понимал. В этом заведении Елена Викторовна царь и бог. - А вы понимаете, что произошло с вашей дочкой? - Что ты сделал, тварь? Разъярённая мать – самое страшное существо, поэтому я не стал глумиться. Спокойно, рассудительно объяснил: - Если со свиньёй-копилкой что-то произойдёт, ваша дочь и все её одноклассники получат зеркальные повреждения. Максимка попытался копилку уничтожить фаерболом. Теперь его рука, запустившая огненный шар, горит. - Моя дочь здесь ни при чём! – возразила судья. - Ваша дочь, как и остальные, питается энергией других людей для пополнения своей внутренней энергетики. Люди, которых ваша дочь ест регулярно, умирают в течение пары лет от естественных причин. Очень скоро она может сорваться и съесть вас. Судья отшатнулась от меня: - Ты же псих! - Ага! – подтвердил я её догадку. – Попытайтесь разбить эту несчастную свинью. Судья покинула мою комнату. Это понятно. Мать Чикатилы до последнего твердила, что её мальчик приличный порядочный человек. Так ей было удобно. Восемь лет назад в наш город приехал добрый доктор Айболит прямиком из Лондона. Светило мировой науки по имени Ричард Хейз предложило нашей элите провести новейшие процедуры на её детях. После процедур все мальчики и девочки сразу станут умнее, красивее и здоровее. Приобретут иммунитет от всех видов рака, обеспечат себе долголетие. В Англии доктор Чейз уже десять лет проводил процедуры над воспитанниками Итона и других подобных школ. Результат на лицо. Рекомендации самые проверенные. В общем, всего-навсего по миллиону евро за ребёнка – не самые большие деньги ради счастья и здоровья чад. В отличие от большинства подобных предложений это не было разводом. Дети действительно стали умнее, красивее и здоровее. Да к тому же каждый из них получил ту или иную сверхспособность. Вот только собственных сил организма для пользования сверспособностью не хватало. Но добрый доктор Айболит знал решение и этой проблемы. С помощью нехитрой медитативной практики можно зарядить любой небольшой материальный предмет, подарить его жертве и перекачивать её энергию в себя. Важно, чтобы жертва добровольно приняла подарок, иначе механизм не включится. Если ты принял такой заряженный предмет, отказаться от него ты уже не сможешь. Это как «моя прелесть» для Горлума. Всё прошло гладко кроме одного досадного инцидента. Мой отец тогда устроился на подработку на полставки в школу «Магистр», где как раз учились счастливые обладатели сверхспособностей. И вот восьмилетний мальчуган, забавляясь новой игрушкой – способностью пускать огненные шары из руки одним таким шаром попал в грудь моему отцу. В отчёте о смерти написали о том, что смерть произошла из-за попадания в тело шаровой молнии. Отца хоронили в закрытом гробу. Мать получила три миллиона рублей отступных. Она прожила ещё три года, дождалась, чтоб я поступил в Педагогический. Потом ушла за отцом. Добрые люди убили Ричарда Хейза два года назад в Таиланде. Он со своими последователями успел сотворить десятки тысяч уберменшей по всему миру. Приговор мне оказался ожидаемым – пять лет исправительно-трудовой колонии.
***
По странному стечению обстоятельств камеру, в которую меня определили, держал тот самый бригадир с лицом, покрытым шрамами. Когда я подошёл к нему представляться, он сказал. - Мне сказали, что тебя надо опустить. - Ясно, - спокойно отреагировал я, глядя ему в глаза. - Что ты им сделал? – ему было действительно интересно. - Убил их выродков, - честно ответил я. – Правда, они пока об этом не знают. - И как ты это сделал? - Уверен, что хочешь знать? – я не угрожал. Я спрашивал. Я был уверен, что это последний день в моей жизни. Меня попытаются опустить по приказу Хозяина. Наверняка опустят – я же Джейсон Стетхем. После чего я вскрою себе вены, перережу горло и ли повешусь. Если первая попытка не удастся, буду пытаться снова и снова. Вместе с моей смертью копилка разобьётся, и все, кто хотел питаться моей жизненной силой, будут питаться моей смертью. Механизм перекачки энергии заработает в обратную сторону. А самое прикольное, мажоры вложили в монетки слишком много своей энергии для как можно большей привязки ко мне. И теперь все их энергетические каналы завязаны на копилку. Они больше не могут присасываться к другим людям. И моймут они это в ближайшем будущем. Уже сейчас бедные детки-индиго страдают, испытывая дискомфорт от невозможности подзарядиться. Дальше будет веселее. Поэтому я спокойно смотрел в глаза пахану, которому приказали меня опустить. Пахан всё понял. - Уверен! Скрывать мне было нечего. Вот как ползу, так и отражаю!
Сегодня пошёл тридцатый день моего заключения. Это странно, но я всё ещё жив. У меня чудесная работа на свежем воздухе по десять часов в день семь дней в неделю. Я в идеале освоил лопату, лом, кирку и кувалду. Стал уверенным оператором одноколёсной тачки. Постоянный оздоровительный труд сделал моё тело сильнее и выносливее, позволил очиститься разуму. Коллектив у нас дружный. Охранники, как старшие коллеги, всегда готовые помочь и подсказать правильное решение. Еда полезная и питательная. Но главное. Обо всех предстоящих экскурсиях из школы «Магистр» нам сообщают заранее. Любой предмет, приходящий с воли проверяется смертниками – теми заключёнными, которых подсадили до моего появления. Они чуют «заряженный» предмет, как наркоман чует наркотики. Отрабатываются методы защиты, ищутся способы вылечить смертников, готовятся списки уберменшей. Жизнь налаживается! А ещё сегодня меня вызвал в свой кабинет Алексей Неклюдов. Он начал без прелюдий. - Не хочешь выйти отсюда прямо сейчас? - Его рука всё ещё горит? – участливо спросил я. Неклюдов крепко стиснул зубы и задышал носом. На его рабочем столе стояла моя свинья-копилка. - Он ведь ребёнок, ты можешь это понять? - Нет! – честно ответил я. – У меня нет родителей, потому что он убил их. У меня нет детей. - Так заведи их! Прямо сейчас ты выйдешь отсюда через эту дверь. Я дам тебе миллион. Баксов, не рублей. Ты сможешь завести семью. Всё, что хочешь! Он говорил искренне. Наверное, он готов был даже выполнить все свои обещания. Сегодня впервые за несколько лет я засмеялся. Я заключённый семнадцать восемьдесят три смотрел в глаза тому, кто движением мизинца может уничтожить меня и смеялся. А потом я сказал: - Дети – это зло! Вот как ползу, так и отражаю!
Двойственное впечатление. С одной стороны - понравилось. С другой стороны- дети ведь не просили, чтобы их такими сделали. Всегда найдутся эскимосы, которые выработают для жителей Бельгийского Конго директивы поведения в тропическую жару.(С.Ежи Лец)
Очень хорошо написано, замечательные, живые диалоги. Продуманный сюжет, мне не понравилась в нём только однозначность в отношении мажоров. Всех их наградили разными способностями и одинаковым подлым характером. Тринадцать человек подлецов, как-то перебор.
Прекрасно! Рассказу только вычитки не хватает, а в остальном - то, что надо. Надеюсь увидеть его в финале.
ЦитатаDayneen ()
мне не понравилась в нём только однозначность в отношении мажоров. Всех их наградили разными способностями и одинаковым подлым характером. Тринадцать человек подлецов, как-то перебор.
Ну, если среди них есть приличные люди, то они не пытались убить ГГ (да, изначально цель воздействия не убийство, но результат-то...), а следовательно - возмездие их не коснется. Только, сдается мне, таковых не окажется, что меня лично не удивляет. Детишек способностями наделили не вчера, они привыкли к своим особенностям. Возможно, они даже не виноваты в том, кем стали. Тем не менее...
Моя страничка на СИ Чтобы были довольны твои читатели, не будь слишком доволен собой. Вольтер
Недавно посмотрела наш сериал "Лапси". Если на острове Сариола рождалось дитя, то оно не было ребенком в том понимании, которое мы вкладываем в это слово - оно было истинным чудовищем. И такое дитя стало причиной грядущей катастрофы мира.
Я увидела в этом рассказе такой же посыл: зло может принимать любой облик - и нужно иметь мужество и мудрость, чтобы его распознать и остановить.
Однажды в Африке во время священного праздника шакалы напали на семью антилоп и растерзали их. За это тяжкое преступление раньше полагалась смерть, но по решению сообщества их посадили пожизненно в яму, проявив гуманность и милосердие.
Миролюбивые зебры сказали:
— Мы все одной крови. Большой грех — убивать себе подобных. Никто из нас не имеет права лишать их жизни. Гуманнее оставить их в живых, пусть всю жизнь сидят в тюрьме и раскаиваются.
Броненосец возразил:
— Они совершили тяжкое преступление, проявив свои животные инстинкты! Эта стая шакалов бросила вызов всему сообществу. Почему мы должны быть гуманны к тем, кто не гуманен к нам? Оставив их в живых, мы оскорбляем чувства выживших антилоп и детей, которые остались без родителей. Обида и негодование, порождённые несправедливым вердиктом, со временем приумножат ненависть и озлобленность в обществе, создадут категорию граждан, которые будут заниматься самосудом. Шакалам не присуще раскаяние, и поэтому они заслуживают только смертной казни. Наше общество вправе заниматься самозащитой наших жизней и ценностей.
Хотя слова броненосца звучали убедительно, Лев согласился с мнением зебр и оставил осуждённых в яме.
Однако через некоторое время шакалам удалось бежать из заточения, убив охрану и случайно попавшихся свидетелей. Львы поймали преступников и снова бросили их в яму до решения сообщества.
И на этот раз гуманные зебры утверждали:
— Мы не вправе лишать их жизни. Не мы им её давали и не нам жизнь у них отнимать.
Сообщество, растроганное этими словами, снова приняло сторону зебр.
Лев посмотрел на угрюмого броненосца и спросил его:
— Что вы думаете о данной ситуации и решении сообщества?
— Я думаю, что либо здравый смысл и справедливость спасут наш мир, либо ваша гипертрофированная гуманность и извращённая демократия, переросшие во вседозволенность, его погубят.
