Спасибо, что согласились уделить мне время, сэр. Мне порекомендовали обратиться к вам как к видному специалисту по спиритизму и всяким таким штукам. Я хочу сказать, мой рассказ скорее для священника, чем для врача, но священника же не спросишь, поверил он тебе или нет. А я очень хочу, чтобы мне поверили и дали совет, потому что говорю чистую правду, сэр. Давайте я сперва скажу о себе. Моя молодость была не особо безупречной. Но каждый зарабатывает на жизнь как может, особенно если родители не озаботились оставить хоть что-то, вот как мне. Хотя мой отец был из джентри, мне он оставил только фамилию и никакого наследства. Я даже успел четыре года поучиться в школе. А потом оба отдали богу душу, а я остался, но вы же не это хотели услышать, верно? Ну так вот. Я расскажу про день, который перевернул мою жизнь. В тот вечер я слонялся по переулку в старом городе. Уже темнело, потому что зимой темнеет рано. Народу на улицах становилось все меньше, а значит, мои надежды на ужин тоже становились меньше и меньше. Вообще-то я не был вором, в смысле не брал больше, чем надо, но когда в брюхе шарманка играет, разве устоишь? Но я к тому времени уже разобрался, что к чему, и придумал отличный план: я решил жениться. Есть же состоятельные дамочки, у которых благоверный дал дуба, верно? А дамочки еще ничего и не прочь еще раз сходить замуж, хотя, конечно, уже в возрасте. Я б женился на какой-нибудь обеспеченной бездетной вдовушке годков так сорока. Но для этого нужен был приличный костюм и какие-никакие средства на начало ухаживания. Вот и я надумал эти средства добыть, жениться и зажить уже честным человеком. В старом городе полиции меньше, фонари стоят реже, дома пониже, жизнь попроще, в общем, там я чаще всего и промышлял. И в этот вечер я шел по переулку, поглядывая по сторонам, потому как этот район был мне незнаком – старый город большой, а я промышлял в основном в его восточной части. Что я видел? Закрытые наглухо ставни, глухие стены, крепкие двери, запертые на сто запоров. Даже лавки были уже закрыты. Дома были по большей части в два этажа, и окна имелись только на втором. Невезуха, да и только. И я уже собрался повернуть обратно и попытать счастья в другом месте, как совершенно неожиданно взглянул направо – в такой, знаете, закоулок, а там друг напротив друга стояли два одноэтажных домика. Из окна одного из них на мостовую лился яркий свет. Меня притянуло туда как магнитом – когда продрог до костей и брюхо примерзло к позвоночнику, даже посидеть у лампы – и то вроде как согреешься. Я осторожно заглянул в окно, наполовину прикрытое плотной портьерой. Между занавесями обнаружилась широкая щель, которая давала хороший обзор на всю комнату. Там горел камин, на столе стояла яркая лампа, так что комнату можно было хорошо рассмотреть. Да уж, тут жили не бедняки. На полу лежал ковер, стены оклеены яркими, модными обоями, изящная мебель – оттоманка у стены и кресла - выглядела довольно новой, обивка - не потертой, а на каминной полке стояли какие-то дорогие на вид безделушки. В комнате никого не было, но я заключил, что скоро сюда кто-то придет, не зря же здесь оставили горящую лампу. Но пока что я принялся осматривать окно. К моей великой радости, оно легко открывалось, я даже на пробу приподнял створку, просунув под нее лезвие ножа. Хозяева, похоже, не очень-то опасались грабителей, но мне это было только на руку. Я решил для начала хорошенько рассмотреть обстановку, чтобы потом, когда лампу унесут, в темноте утащить самое ценное. Под лампой на столе лежала табакерка, вроде бы серебряная. На каминной полке среди безделушек и букетов сухих цветов я узрел серебряную же с виду вазу. От волнения у меня во рту пересохло. Черт, подумал я, да вынести только несколько безделушек – и мой план, считай, финансово обеспечен. Да я даже ущерба особого не нанесу этим богачам – от того, что у тебя сперли вазу, не умирают. Тут я опомнился и огляделся, не заметил ли кто, как я заглядываю в окна. В переулке все так же никого не было, дом напротив выглядел нежилым – из-за плотных глухих ставень, из-за которых не пробивалось ни лучика света. Успокоенный, я вернулся к созерцанию моей комнаты, потирая замерзшие руки и постукивая ногами. Неизвестно, сколько еще мне придется торчать у окна… И тут меня осенило: я же могу залезть внутрь и ждать там! В тепле и уюте! В богатых домах портьеры обычно доходили до пола, и я отлично могу спрятаться за ней. Конечно, если меня обнаружат, наверняка вызовут полицию, но ведь могут и не заметить! Я прислушался, потом приподнял раму, торопливо перелез через подоконник и вновь опустил окно. Все, отступать поздно. Эх, как же здесь было тепло! За бархатной темно-малиновой портьерой было уютно, но пыльно. Я почесал нос, чтобы не чихнуть не вовремя, стараясь принять позу, при которой меня не будет видно из комнаты. К моей великой радости, портьеры оказались не такими уж новыми, во всяком случае я нашел крохотную дырочку, приник к ней глазом и стал ждать. Дверь отворилась, и в комнату вошел какой-то мужчина средних лет, по виду джентльмен, одетый в вечерний костюм, при галстуке и бутоньерке, как будто собрался куда-то для выхода. Он расхаживал по комнате и жестикулировал, бормоча себе под нос. Я следил за ним несколько минут, надеясь, что он наконец уйдет по своим делам, раз уж оделся в хорошее платье, но не тут-то было. Он говорил сам с собой, то тише, то громче, и все беспокойно кружил вокруг стола. Его лицо отражало всю гамму чувств – ненависть, отчаяние, злобу. Наконец он остановился и посмотрел вверх. Я проследил за его взглядом. Потолок в комнате был высок и над круглым столом висела незажженная люстра. На мгновение мне показалось, что ему темно и он хочет еще света. Но я ошибался. Мужчина вышел из комнаты и вскоре вернулся, держа в руках веревку и невысокий табурет. Он поставил его на стол, небрежным жестом сметя с него какие-то бумаги, письма, разлетевшиеся по комнате, табакерку и что-то еще, легко запрыгнул на стол – уж поверьте, ловкости ему было не занимать, - встал на него, дотянулся до люстры и начал завязывать на ней веревку. Я как будто окоченел в этой теплой комнате и не мог даже кончиком мизинца двинуть. Язык присох к глотке и я не мог крикнуть: «Что ты делаешь, безумец! Остановись! Это я, голодный и бездомный бродяга, должен думать о том, как свести счеты с моей жалкой жизнью. Но я не собираюсь сводить с ней счеты, напротив, готов цепляться за нее руками, ногами, зубами, да хоть ребрами!» Но я не крикнул, с замиранием сердца глядя, как мужчина наладил скользящую петлю, просунул в нее голову, постоял так, будто раздумывая, а потом решительно оттолкнул табурет ногой и повис, извиваясь и дергаясь, в ярде над полом. Он хрипел и хватался руками за веревку, сжимавшую его горло, но это было бесполезно. Может, он уже передумал, но было поздно. А я… что я? Я так и не двинулся с места, захваченный этим ужасным зрелищем. Я уже видел пару раз публичную казнь через повешение, но никогда так близко. Это продолжалось несколько минут, и думаю, я поседел за эти минуты в свои двадцать три года, находясь от самоубийцы так близко. Одно дело, когда казнят какого-нибудь негодяя, зарезавшего семью за два шиллинга, другое – когда человек сам сводит счеты с жизнью. За что он осудил себя на смерть? Наконец мужчина на веревке перестал двигаться и издавать звуки, его лицо приобрело густой малиновый цвет, отливающий в черноту, наверное, из-за притока крови, и голова бессильно свесилась набок. Я почувствовал облегчение оттого, что все наконец закончилось. И тут меня как молнией ударило! Я впервые подумал, в какую ужасную передрягу попал. Да мне никто не поверит, если я скажу, что не приложил руку к смерти этого типа! А если сейчас прибегут его домочадцы – жена, какие-нибудь слуги – и найдут меня в комнате с повешенным! Да запросто меня отправят на виселицу, и я спляшу в Тайберне тот же танец, что и этот бедняга! Я опустился на пол – ноги меня не держали - и съежился. Но часы отсчитывали минуту за минутой, а никто не появлялся. Треснул уголек в камине, взвыл ветер в переулке, напоминая о холоде и мраке, таящихся за окнами, мерно стучал маятник, и я вдруг подумал, что, скорее всего, в доме один, не считая покойника. Я решился и встал, выглянул из своего убежища и робко выбрался наружу. Огонь в камине почти догорел, но лампа давала достаточно света, и я первым делом подобрал табакерку, которая подкатилась почти к моим ногам. Человек в вечернем костюме был совершенно точно мертв, а значит, подумал я, ему уже не понадобится ни табакерка, ни другие ценные вещи. Да каждый бы так подумал на моем месте! Обойдя покойника кругом, я прошел в ту дверь, откуда он появился. Короткий коридор привел меня в кухню. Там я обнаружил уже нарезанный окорок, хлеб и несколько кусков холодного пирога и с радостью съел все это. Нет, нет, не съел. Я сожрал, втянул в себя еду и впервые за несколько дней почувствовал, как желудок удовлетворенно бурлит, принимая в себя это богатство. Наконец я был сыт! Мысленно поблагодарив покойника за это угощение, я порыскал по шкафам еще немного, нашел в буфете остаток окорока и полбутылки вина, увязал все это в салфетку и сунул за пазуху. После этого я продолжил осмотр дома. Кроме кухни, в нем были еще спальня и кабинет. Сразу видать, покойник жил здесь один – нигде не было даже намека на женскую руку, да и вещичек дамских я не увидел. Даже прислуга, думаю, была приходящей. В кабинете я сразу нацелился на бюро. Инкрустированное перламутром, оно выглядело очень солидно и наверняка содержало внутри что-то ценное. С помощью кочерги я взломал его и несколько минут стоял, прислушиваясь: уж больно громко прозвучал треск ломающегося дерева в пустом доме. Но никто не прибежал на звук, так что я выдохнул с облегчением и приступил к изучению его внутренностей. Бюро себя оправдало. Внутри я нашел почти пятьсот фунтов банковскими билетами, два десятка блестящих соверенов и золотой перстень с печаткой. Там было еще много бумаг, но я смог только прочитать, что это акции каких-то предприятий. Как бы то ни было, я вмиг почувствовал себя богачом. А кто бы ни почувствовал! Я взял эти деньги без угрызений совести – покойнику они ни к чему, а наследников у него вроде бы нет, иначе он точно написал бы прощальное письмо, верно? Бумаги я тоже прихватил: с такими-то деньжищами я легко мог нанять какого-нибудь адвоката, чтобы он разъяснил мне, что это такое и дорого ли стоит. В ящике письменного стола (его тоже пришлось слегка попортить) обнаружилось дорогое на вид портмоне, а в нем еще десять фунтов. Нет, покойник все же был богачом, раз у него везде припрятаны деньги. Я нагрузился добычей и прошел в спальню. Здесь мне впервые пришло в голову, что можно заимствовать что-то из одежды этого джентльмена, а то моя уже была ни на что не годна. Словом, когда я собрался уходить, моей добычи хватило бы на новую честную и сытую жизнь даже без женитьбы. Но я раз решил – обязательно сделаю. Перед выходом из дома я все продумал. Сложил вещички в огромный кофр, найденный в спальне, не забыл и серебро из гостиной, накинул на себя теплый плащ, в котором покойный, похоже, явился домой, так как он был еще влажный, замотался шарфом и надел его новенький цилиндр вместо своей потертой шляпы. Теперь я выглядел точно как богатый джентльмен. Пора было убираться. На улице меж тем началась настоящая буря, снег бросало в окна, стекла дрожали, ветер выл, как проклятая душа. Но делать было нечего – я не мог дольше задерживаться в этом доме, нужно было уносить ноги. Перед тем как уйти, я вернулся в гостиную. Огонь в камине погас окончательно, а больше ничего не изменилось. Покойник укоризненно смотрел на меня выпученными глазами, склонив голову набок. При жизни это был видный мужчина, но теперь его ухоженные усы были испачканы кровью из носа и выглядел он жалко. Я подумал, что должен все-таки выполнить свой долг перед покойным, достал из его же портмоне два банковских билета по фунту и положил на пол. Это вполне должно было хватить на скромные похороны. Теперь ничто не мешало мне как можно скорее покинуть дом, несмотря на то, что за окном бесновалась буря и стояла глухая ночь. И тут я впервые задумался над тем, где здесь выход. Лезть обратно через окно не хотелось, да и зачем, если можно просто выйти через дверь, как порядочный человек. Тот джентльмен же зашел, верно, значит, где-то должна быть дверь. Я припомнил, что рядом с окном находилось еще одно, заложенное кирпичом, а вот двери не было. А в доме напротив дверь, как и положено, располагалась между окнами. Как бы то ни было, выход нужно было найти. Я прошел в заднюю часть дома и там, в каком-то закутке возле кухни, нашел то, что искал. Вот уж чего не ожидал – что придется выметаться отсюда через черный ход, другого-то нет. Черный ход вывел меня в совершенно другое место – на широкую улицу с нарядными домами, богаче и красивее той, с которой я сбежал. Хотелось побыстрее убраться куда угодно, только подальше отсюда, но я шел широким вальяжным шагом, заставляя себя не торопиться, и все время сдерживая порыв оглянуться. Только теперь до меня дошло, из какой передряги я благополучно выпутался. Во рту пересохло, сердце билось как колокол. Пройдя почти до перекрестка, я немного успокоился и принялся обдумывать, как быть дальше. На этой улице шанс повстречать полицейского констебля был куда выше, так что лучше было бы взять кэб и поскорее убраться оттуда. Словно прочитав мои мысли, из-за угла вывернул кэбмен, и, обманутый моим богатым плащом и блестящим цилиндром, лихо затормозил возле меня. Этого-то мне было и надо. - В гостиницу, - пробормотал я, торопливо забираясь внутрь. Кэбмен не стал спрашивать в какую. Сразу видно опытного человека: он подсчитал стоимость моего наряда до пенса и уже через несколько минут привез меня в отель. Дальше все пошло как по маслу. Переночевав и окончательно преобразившись в джентльмена при помощи заимствованных у покойника крахмальных рубашек и приличных брюк, я поехал на вокзал и покатил в поезде в Бат. Даже зимой там можно встретить немало вдовушек, которые не прочь познакомиться с любезным молодым джентльменом вроде меня. Там я и повстречал будущую миссис Ларкинс. Она принесла мне тысячу фунтов в год, и уже три года мы живем душа в душу. Но есть одна вещь, которая мучает меня до сих пор, мистер Дойль. Все вещи этого покойника, которого я до их пор поминаю как своего благодетеля, были помечены буквами Л.А., так что мне даже не пришлось продавать его рубашки и прочие вещички, потому что я-то сам Артур Ларкинс. И миссис Ларкинс не заподозрила до сих пор, что вещички-то не мои. Но вот сам покойник… Я в следующие дни просматривал все газеты, надеясь найти упоминание о самоубийце, ведь о таких вещах обязательно сообщают, тем более что покойник-то был джентльменом, а не так себе голь перекатная. Конечно, я не знаю его имени, но уж смог бы найти по первым буквам имени – не так много джентльменов кончает самоубийством. Но ничего не нашел, ни буковки. Через месяц, когда дело с моей вдовушкой было уже почти слажено, я отлучился на недельку – «уладить дела», как я сказал. В действительности-то я поехал искать тот переулок. Я хорошо запомнил название гостиницы – «Львы и куропатки» - и улицу, на которую вывела меня дверь черного хода, но с домом пришлось помучиться. Эта улица, Нью-Аппер-стрит, как я говорил, была чрезвычайно приличной, и никакие двери черного хода на нее выходить просто не могли. Я прошел ее всю, но так и не смог найти место, из которого вынырнул в тот памятный вечер. Тогда я свернул на площадь, с которой в тот декабрьский вечер свернул в переулок. Я ее нашел-то с трудом, а переулок – с третьего раза. Да, вот здесь я плелся, ежась и пряча руки поглубже в карманы заплатанного сюртука, мимо этого особнячка, где окна только на втором этаже, мимо этой двери со сломанным дверным молотком. Наверное, местные жители проглядели все глаза, пялясь на хорошо одетого молодого джентльмена, который, посвистывая, прогуливается в грязном переулке. Место я нашел совершенно случайно, когда собирался уже уходить. Повернулся направо – и вот передо мной знакомый закоулок, а вот два домишки один напротив другого. Ох ты, меня как кипятком оплеснуло. Я подошел поближе, изображая скучающего франта в поисках развлечений. В прошлый раз я был здесь вьюжным вечером, сейчас же часы едва отбили полдень, но я узнал этот дом. На этот раз ставни были не только закрыты, но и забиты досками, и дом напоминал дряхлого старика, еле тянущего лямку жизни. Я попытался заглянуть в щель между досками, но там было темно. Кстати, двери точно не было – только два оконных проема, один из которых давно заложен кирпичом. Здесь явно никто не жил. В надежде узнать хоть что-то я отошел к дому напротив, такому же угрюмому и почерневшему, и обнаружил, что закрытые ставни и дверь также заколочены досками. Похоже, я здесь был единственным живым человеком. Мне сделалось неприятно, и я торопливо пошел обратно через тихий переулок, удивляясь, что не вижу ни детей, ни мелких торговцев, шныряющих повсюду, ни бродячих собак и кошек. В прошлый раз их разогнала по углам вьюга и холод, а сейчас-то где они? Как будто все вымерли. Рассуждая так про себя, я с огромным облегчением увидел старичка, медленно шаркающего по грязной мостовой к небольшому дому, стоящему у самого поворота на площадь. Старичок тащил плетеную корзинку, ворча что-то себе под нос. Я еще думал, как половчее завести с ним разговор, но тут он поскользнулся, и из корзинки во все стороны покатились куски угля. Наверное, он покупает его у мальчишек, ворующих уголь с барж. Я подошел поближе и помог старику собрать их. - Благослови вас господь, сэр, - сказал он дрожащим старческим голосом. Я не упустил случая завести с ним беседу. Пришлось соврать, конечно, про старого дядюшку, который мне что-то там велел разузнать, но какая старику-то разница, верно? Он выпрямился насколько мог и посмотрел на меня так пристально, что я даже испугался, что старый хрыч все про меня знает, и сказал: - Вы что-то путаете, сэр. Или дядюшка ваш почтенный напутал. Я принялся горячо возражать, напирая на то, что Пэддинг-бэг-лейн здесь один (я увидел табличку на самом первом и самом приличном доме), а значит, я не мог ошибиться. - Ну имя-то вы мне можете сказать, - наконец проговорил он, явно раздраженный моей настойчивостью. – Коли ищете человека, главное – имя. - Не могу вам сказать, только первые буквы имени и фамилии. Это Л и А. - Уж не Лайон ли Андерсон? – наконец проговорил он дрожащим голосом. Я, разумеется, этого не знал, но на всякий случай скорчил гримасу, словно он меня раскусил. - Ну, молодой человек, - старичок покачал головой, - дядюшка ваш не особо торопился, как я погляжу, разузнать о старом друге. Ведь Андерсон-то лет тридцать пять как повесился! Вот здесь я разинул рот совершенно искренне. И даже стал заикаться. Старичок был очень доволен тем, как я спал с лица, оживился и даже вроде бы помолодел. - Да как же мне не знать, когда я сам его из петли вынимал! У меня как раз второй сынишка родился, а тут нате вам новость. Матушка с женой меня и послали подмогнуть. Точно, он и жил через три дома и направо повернуть, словно в алькове. - Тридцать пять лет? – наконец выговорил я. - Ну, - с удовольствием проговорил старичок. – Вот это была новость так новость, посмотреть на дом приходили со всей округи. - А известно, отчего он вдруг повесился? – меня этот вопрос мучал с того самого момента, как покойник накинул веревку на крюк. - Кто ж его знает… Говорят, в доме было все вверх дном перевернуто, словно искали что. Так может, он и не сам руки на себя наложил. Были сомнения, потому похоронили его как положено, на церковной земле. - Так он был богатым? – продолжал я наседать. - После него в доме нашли, говорят, семь тысяч фунтов, - сказал старик шепотом. – Это ж надо, целых семь тысяч! Была бы у меня половина этих денег, я бы жил в свое удовольствие, да, сэр! Этим он меня добил, я буркнул до свидания и был таков. Тридцать пять лет… Семь тысяч фунтов… Я не знал, что меня больше изумило. Как такое могло быть? Нет, старикашка напутал, точно напутал. Так я тогда думал. Но он же сказал, что этого Андерсона похоронили в освященной земле, значит, должны были остаться какие-то записи в церковных книгах. И я пошел разыскивать местного пастора. Всю дорогу меня терзали сожаления о ненайденных семи тысячах. Пастор оказался ненамного старше меня и служил в приходе недавно, так что сам рассказать ничего не мог. Но он за несколько шиллингов, внесенных на нужды прихода, разрешил мне посмотреть церковные книги и даже сам помог в них рыться. Пыли я наглотался на всю оставшуюся жизнь, но дело того стоило: мы нашли этого проклятого Лайона Андерсона. Как и говорил старикашка, тридцать пять лет и один месяц назад. И с тех пор я не знаю, что и думать. Каждый год, в декабре, я езжу в этот переулок и брожу, пока зубы не начинают стучать. Может быть, мне еще раз повезет и я найду таки эти проклятые семь тысяч. Как вы думаете, мистер Дойль?
Моя страничка на СИ Чтобы были довольны твои читатели, не будь слишком доволен собой. Вольтер
становилось все меньше, а значит, мои надежды на ужин тоже становились меньше и меньше.
Кхм, чего же у Вас по всему тексту стони "Я" натыканы? Читать очень сложно... Нет, этот текст не дочитаю. Автор, у Вас много повторений слов, есть смысловые нестыковки, работу тяжело читать. Вначале у меня сложилось ощущение, что главный герой какой-нибудь необразованный человек из далёкого прошлого(аля средневековье), однако при описании дома вы возвращаете читателя во время близкое к нашему, это тоже не слишком хорошо. Мой отзыв нельзя назвать хорошим, но всё же не расстраивайтесь лишний раз. Каждый начинающий писатель создаёт именно такие тексты и улучшение письма приходит с практикой. Ещё важно побольше читать в том жанре, в котором пишете:) Будут и другие отзывы на Ваш рассказ, там, думаю, дадут более подробный разбор. В сиянии светил танцую тихой ночью
В тот вечер я слонялся по переулку в старом городе. Уже темнело, потому что зимой темнеет рано.
Вечером и летом темнеет, разве что это не "белые ночи", на всякий случай. А в целом - мистер Дойль не одобрямс. Не дело это - столько лет за чужими деньгами ходить! Чай, жену бросить удумали? Так вас бог накажет, как до того помог с костюмчиком-с! А на деле поначалу и в присутствии серебряной табакерки я ожидала истории типа "Волшебной бутылки". Жуткой, мрачной и поучительной. А вышло ни то, ни се. Морали никакой, идеи тоже. Joker - это рулетка: то 1, то 11, а то и просто татуировка...
Было интересно, пока не закончилось ничем. Если честно, я все ожидала, что этот повешенный окажется самим героем из будущего. Или папашей, который только так смог сыну наследств оставить. А в итоге — ничего. Графоман в сомнениях страничка на СИ
Первая часть была интересной.)) Условия: документ есть, лицо есть, место – частично есть, ну и чуточку Фиф.
ЦитатаPlamya ()
Спасибо, что согласились уделить мне время, сэр. Мне порекомендовали обратиться к вам как к видному специалисту по спиритизму и всяким таким штукам. Я хочу сказать, мой рассказ скорее для священника, чем для врача, но священника же не спросишь, поверил он тебе или нет. А я очень хочу, чтобы мне поверили и дали совет, потому что говорю чистую правду, сэр.
Мне-мне, я-я. Проредить бы… по всему тексту.
В общем, лучше было бы, если бы текст кто-нибудь повычитывал.
Гг симпатии не вызвал. Но мотивация его в рамках личности вполне понятна.)
Читалось в принципе легко. Как уже сказала, сначала даже было интересно. Но финал удручил. Как-то ничем не закончилось. Кто знает женщин, жалеет мужчин; но тот, кто знает мужчин, готов извинить женщин. (Турнье)
Хм. Повесился посредством табурета поставленного на стол, а потом стал покачиваться в девяноста сантиметрах от пола. Какое-то тут не соответствие. Финал меня не порадовал тоже. К спиритизму отношения не имеет. Временная петля получилась какая-то. Побольше бы акцента на факте чуда. По условиям... Ну вроде нет вопросов. Письмо есть, дом повешенного - в наличии. На жаль, від дурнів серце не сховати… Яка б в коханні не чаїлась сила, Та люди, замість вчитися літати, Бездумно відтинають іншим крила.
Не понравилось. Фиф есть, особенно учитывая невероятную везучесть героя, место тоже есть. С документом проблема, нигде в тексте нет упоминания, что это письменное обращение героя к светилу спиритизма, так что считаю, что нет его, рассказ только. И сюжет так себе, алчный ворюга попал в прошлое, обворовал висельника, потом узнал что можно было больше срубить, и теперь раз за разом возвращается на место преступления, но не из-за мук совести, а в надежде расширенно повторить ограбление. Очень несимпатичный герой. Поначалу подумалось, что гг попал в будущее и обворовал повешенного самого себя. Кстати, так было бы интереснее. Бесконечное "Я-я-я" по тексту очень утомляет.
ЦитатаPlamya ()
Уже темнело, потому что зимой темнеет рано.
ЦитатаPlamya ()
Народу на улицах становилось все меньше, а значит, мои надежды на ужин тоже становились меньше и меньше.
Нет других слов что ли? Сомнительный богатый дом в каком-то переулке-закоулке.
ЦитатаPlamya ()
Но для этого нужен был приличный костюм и какие-никакие средства на начало ухаживания. Вот и я надумал эти средства добыть, жениться и зажить уже честным человеком.
Мотивация ну ваще просто На голодного и бездомного конечно вдовушки клюнут, особенно если он всего-то пару безделушек на свои матримониальные нужды сопрет.
ЦитатаPlamya ()
Меня притянуло туда как магнитом – когда продрог до костей и брюхо примерзло к позвоночнику, даже посидеть у лампы – и то вроде как согреешься.
Посидев у лампы
ЦитатаPlamya ()
На полу лежал ковер, стены оклеены яркими, модными обоями
Если уж папаша у героя был из джентри, то с учетом описываемого автором времени стены не могли быть "оклеены", а исключительно обиты тканевыми обоями.
Если была зима, неужели гг никаких грязных следов в комнате не оставил, да хоть снега растаявшего. И даже не опасался этого, какой-то новичок-домушник. То ужасается повешению, цепенея, то с аппетитом ужинает чем бог послал, и потом уже, с едой за пазухой обыскивает дом.
ЦитатаPlamya ()
К моей великой радости, портьеры оказались не такими уж новыми, во всяком случае я нашел крохотную дырочку, приник к ней глазом и стал ждать.
Однако как повезло, что эта дырочка на уровне глаз оказалась) Banshees plant rods on living soil and create a barren wasteland.
Совершенно не понравился главный герой, но понравился рассказ. О минусах формы сказали до меня. Что касается содержания - меня лично все устраивает, в том числе и то, что персонаж никак не изменился: так достовернее, потому что такие жадные, эгоистичные и подлые люди, которые искренне считают, что они не воры, не меняются. Хоть их пугай, хоть наказывай, хоть поставь на место тех, кто не обеднеет от пропажи вазы или табакерки - останутся такими же. И чудеса таких людей не манят, вот семь тысяч - другое дело, это их влечет и живо интересует годами.
