Рассказ никто, кроме меня не вычитывал, так что, уверена, косяков в нем выше крыши. Тапки, как всегда, приветствуются.
ПАНТЕОН ЗАБЫТЫХ СНОВ
Тяжело опираясь на трость, Глеб с трудом протащил по не чищенной от сорняков дорожке упирающийся маленькими колесиками дорогой чемодан. На мгновение захотелось развернуться и сбежать отсюда тоже. Но, во-первых, бежать было дальше некуда, а во-вторых, такси бодро развернулось на крошечном пятачке перед воротами и уже подмигивало удаляющимися огоньками габаритов. Глеб вздохнул и рванул застрявший в выбоине багаж. Нога отдалась болью. Закусив губу, молодой человек двинулся дальше, туда, где в конце укутанной вечерним сумраком аллеи уже засветилось одинокое окошко главного здания. Высокие деревья скрывали остальные коттеджи, делая территорию пансионата немного мрачной и готичной. Особенно сейчас, когда весь остальной мир еще нежился в лучах закатного солнца, а сюда не пробивалось ни одного блика. Чтобы открыть тяжелую дверь и при этом не уронить чемодан, пришлось навалиться на нее плечом. И снова ставшая уже привычной боль в ноге вызвала скорее злость, чем какие-то другие эмоции. На ровном полу, выложенном свеженьким ламинатом, чемодан почувствовал свободу маневра и попытался ударить хозяина под колени, но Глеб извернулся и не позволил багажу самоуправства. Зато вынужден был с силой опереться на трость, чтобы не упасть, а та гулко брякнула резиновым наконечником, словно пресловутое покрытие зависало над гигантской полостью. На этот звук из-за стойки появилась седая шевелюра портье. Взгляд его лениво скользнул по посетителю, зацепился за трость и вдруг дрогнул, но не сочувствием или призрением к ущербному, а некой радостью и предвкушением, что показалось Глебу совсем уж неуместным и оскорбительным. Но странное выражение тут же исчезло с лица седого, сменившись профессиональным радушием. Портье поднялся, и Глеб, никогда не считавший себя карликом, невольно запрокинул голову. Детина был хорошо за два метра ростом, плотный, мощный. Такой не только багаж, самого гостя до номера донесет и не поморщится. Впору бы испугаться, но заученная улыбка гостеприимства на лице портье сменилась немного грустной и виноватой. - Сейчас-сейчас! – засуетился седой. – Вы садитесь! Как же, предупреждали ж! И номер ваш готов, с утра дожидается. Чего там! Давайте провожу. А оформиться и потом можете. Да хоть завтра. Куда ж вы теперь отсюда денетесь? Голос верзилы, по-бабьи тараторившего бессмыслицу, почему-то отталкивался от стен эхом, заполнял собой все пространство высокого холла старинного особняка, словно не могли погасить его тяжелые пыльные портьеры на стрельчатых окнах, пушистая ковровая дорожка на лестнице, пузатые велюровые диванчики и кресла. - Номер? – с сомнением переспросил Глеб. Сергей, уговоривший его приехать сюда, чтобы собраться с мыслями, надумать, как жить дальше, упоминал об уютных уединенных коттеджах, и уединение было именно тем, в чем Глеб больше всего нуждался. В последние три месяца одиночество обросло для него когтями и клыками предательств, разочарований, безысходности. Но то было одиночество в мелькании лиц, превратившихся вдруг в маски монстров. А хотелось не видеть никого вообще, не ощущать на себе унизительного сочувствия товарищей по команде, скрытого торжества завистников, презрения тех, для кого он стал неудачником. Хотелось остаться наедине с собой и, заглянув в собственную душу, определиться наконец, чем она еще жива... - А что? – портье, уже вплотную подобравшийся к чемодану, вдруг застыл и настороженно покосился на гостя. – Не в домик же вас селить. Ночами еще заморозки бывают, а там центральное отопление уже отключено. Одним камином не натопишься. - А... куда?.. – растерянно протянул Глеб. Вопрос, похоже, поставил детину в тупик. Он недвусмысленно перевел взгляд с трости нового постояльца на изогнутую парадную лестницу на второй этаж, почесал затылок, поморщился, но вдруг хмыкнул и решительно схватился за чемодан. - Значит, точно судьба, - пробормотал невразумительно и тихо, но Глеб услышал. Хотел было спросить, о чем это седой толкует, но слово «судьба» неожиданно догнало, ударило, накрыло волной уже ставшей почти привычной безысходности, и тут же на смену ей пришло предчувствие перемен. Хороших или плохих, Глеб не знал, но мрачный холл вдруг полыхнул в глаза прежним своим величием, словно подбадривая, уверяя, что все еще будет, раз было хотя бы однажды, что всегда есть шанс. Трость снова стукнула по полу, заставив завибрировать тугой воздух и рассеяв наваждение – Глеб сам не заметил, как сделал шаг. - Туда-туда! – подбодрил портье. – Ты не смотри, что коридор темный. Там комната – всем комнатам комната, еще спасибо скажешь. «Ты» резануло, заставило подобраться. Глеб гордо вскинул голову, собираясь отбрить нахала, но виноватая и такая сочувствующая, и в то же время, чуть ехидная улыбка седого заставила проглотить резкие слова. Она словно сливалась с любопытным взглядом пыльного зала, принадлежала не верзиле, а самому особняку. Молодой человек поежился под взглядом гиганта, казалось, приглашавшего сделать выбор. Это был вызов, и Глеб вдруг понял, что еще способен принять его. Остался, остался в нем спортивный азарт, хоть травмированное тело твердило, что никогда уже не быть куражу и радости победы. Трость резко взлетела и снова бумкнула о ламинат, приняв на себя тяжесть шага. Сомнения испарились...
Глеб осмотрелся и передернулся. Все в этой комнате было, вроде бы, нормальным, в меру привычным, в меру подернутым патиной канувших в Лету стандартов. Обычный такой гостиничный номер, выглядевший лет тридцать назад очень даже презентабельно. Да и сейчас, если напрячься и вспомнить фотографии свадебного путешествия родителей, можно было разглядеть за посеревшей, но не пришедшей в негодность обстановкой некую претензию на совковый шик – из тех, что добывались по партийный связям, обрастали завистью соседей и сослуживцев, входили в анналы семейной истории. Почему-то захотелось рассмеяться. Не просто так, а в лицо упомянутой судьбе, преподнесшей этот заплесневевший подарок. Но седой суетился, заталкивал чемодан в покосившийся стенной шкаф, зачем-то оглаживал покрывало на давно не востребованной кровати – и клубы пыли стыдливо вспархивали над корявой подушкой и тут же оседали, словно боялись явить себя, убогих, миру. - Ты это... – портье смущенно уставился в пол, и Глеб только теперь почему-то заметил его пушистые, явно ручной работы тапочки из натурального меха. Это тоже было смешно. – Спать ляжешь, что ли? Или компанию составить? - Компанию, - решительно ответил Глеб. Ему до скрипа зубовного не хотелось оставаться наедине с сомнительным уютом полувековой давности. - Эт хорошо! – сразу развеселился верзила. – Эт по-нашему. Мне ведь тоже... того... поговорить-то тут не с кем. А ты как бы... ну... человек интеллигентный, знаменитость все же... - Бывшая, - поправил молодой человек и поморщился. - Да ну, че там! – отмахнулся портье. – Поведешь себя правильно, так еще и будущая, ага. Глеб ничего не понял, но промолчал, мысленно махнув рукой на странные предположения верзилы. Молча распахнул скрипучую створку стенного шкафа, выволок с таким трудом упакованный чемодан, порылся в нем и достал бутылку дорогого французского коньяка. - Сойдет? – поинтересовался, с сомнением оглядывая этикетку. Седой уважения к марочной продукции не проявил, сморщился комично – то ли по-детски, то ли по-стариковски, покачал головой. - Не наш продукт, - вздохнул обреченно. – Ладно, че там. Есть у меня заначка на такой случай, - он заговорщицки подмигнул Глебу. – Тебе понравится. Новый постоялец спорить не стал, лишь на мгновение вопросительно воззрился на портье, а тот, словно все для себя уже решил, развернулся и пошлепал плоскими подошвами смешных чустиков обратно к холлу. Глеб последовал за ним, и возникло странное чувство, что в этой совково-стандартной комнате он оставляет последний островок разума. Молодой человек даже недоуменно обернулся к раскрытой настежь двери, словно спрашивая: а стоит ли? Пить, положа руку на сердце, не хотелось. Трусливо хотелось компании, пусть даже этого чудика, хотелось спрятаться за ставшим привычным в последнее время состоянием обороны. Словно один вечер возлияний мог надолго оттянуть момент истины, когда придется взглянуть в зеркало и увидеть себя нынешнего без прикрас. На мгновение стало стыдно за то, что снова пытается спрятать голову в песок, и Глеб чуть было не окликнул седого, чуть было не остался в номере, чтобы собраться с силами и посмотреть в лицо собственным страхам. Но нет, сейчас, когда слово «судьба» уже прозвучало и теперь игриво напоминало о себе каждым бликом и шорохом старого дома, ломиться рогами вперед было не то чтобы боязно, а казалось неделикатным и нахальным, неприличным даже. Глеб сам не заметил, что печально вздохнул, но портье услышал. Обернулся, нахмурился, сделал пару плавных шагов назад и возвысился прямо над молодым человеком. - Ни-ни! – строго погрозил он пальцем перед носом у Глеба, и тот едва не сжался, таким менторским и начальственным показался этот жест. – И думать не смей! – строго велел седой. – Не зови печаль, гони! А то ведь мало ли... – он вдруг испуганно оглянулся по сторонам, приложил палец к губам и прошептал: - Не все сны стоит будить во сне... Глеб вздрогнул, но верзила уже снова маячил впереди, словно и не возвращался, не произносил этих странных слов. Ничего не оставалось, как последовать за ним в холл, а потом и за стойку. Дверца была низкая, да к тому же обклеенная обоями в тон к стене, так что разглядеть ее смог бы далеко не каждый визитер. Седой повернул в неприметной скважине ключик и пригнулся под притолокой. Почему-то представилось, что именно так входил в свою коморку долговязый папа Карло. И сразу вспыхнуло детское любопытство, захотелось встать на цыпочки, заглянуть за массивную спину хозяина, первым разглядеть нарисованный на старом холсте очаг. Но гигант хлопнул по выключателю, и свет залил большую современную студию – сияющую чистотой, изысканно-просторную, обставленную не без вкуса, но явно лишенную женской руки. Глеб недоуменно огляделся. Комната никак не вязалась со старинным особняком и портье в меховых тапочках. - Ты присаживайся, я сейчас, - верзила небрежно махнул в сторону стеклянного стола, у которого стояли четыре оббитых шоколадного цвета кожей стула с высокими спинками. Гость растерянно потоптался, все еще неверяще осматривая апартаменты седого, и неуверенно принял приглашение. Хозяин суетился за барной стойкой, но что он там делает, Глеб разглядеть не мог, а потому сидел и ждал – уже чего угодно: от изысканного вина в хрустальных фужерах до борматухи в граненых стаканах. Однако угощение оказалось все же неожиданным. Портье, аккуратно положив перед собой и Глебом пробковые подставки для стаканов, водрузил на них глиняные кружки. Из небольших отверстий в металлических крышках поднимался парок. Запахло почему-то перцем, корицей, кедром и чем-то еще – неизвестным и экзотичным. Глеб осторожно коснулся кончиками пальцев теплых шершавых боков кружки. - Ну что, за знакомство, Глеб Евгеньевич? – присаживаясь, поднял свою кружку седой. - Да как бы не помешало бы, незнакомец, - усмехнулся Глеб. - Ой, да что это я? – смутился портье. – Действительно... Савелий я, смотритель пансионата. Здесь живу, здесь и работаю... Вот и отпуск у меня, как положено. А что? Сам видишь, как охотничий сезон кончается, так и нет никого, один кукую. - Так закрыл бы по весне свою контору, да на юга, - фыркнул гость, а хозяин лишь покачал головой и пробормотал невнятно: - Закроешь ее, как же, - поморщился, словно от зубной боли, но тут же схватился за кружку и отсалютовал ею. – Ну, будем? - Будем. Глеб прижал большим пальцем рычажок на крышке, горячий душистый пар ударил в лицо. Медленно, боясь обжечься, молодой человек коснулся губами напитка. Горячо не было. Температура оказалась именно такой, какую мог выдержать язык, и осторожный глоток мазну по небу не огнем-завоевателем, а нежной лаской чего-то забытого, но знакомого с детства, согревая, успокаивая. Вниз по пищеводу скользнуло не тепло даже, а таинственный, праздничный какой-то аромат нездешнего, наполняя тело легкостью. Даже постоянно маячащая на заднем плане сознания боль отступила и трусливо спряталась, перестав напоминать о себе. Глеб потряс головой, испугавшись, что седой Савелий подмешал в пойло наркотик. Вскинулся, уставился на своего визави с прищуром недоверия. Но тот, прикрыв глаза и блаженно улыбаясь, потягивал напиток из своей кружки и на гостя не смотрел. Судьба, заискрившись на полированных поверхностях апартаментов в стиле модерн, рассыпалась насмешливыми переливами, словно подначивала, проверяла на вшивость. И вызов снова зазвенел набатом, заслоняя собой все прочие чувства. «Плевать! - подумал Глеб. – Так и надо! Пусть!», - и приложился к кружке длинным глубоким глотком, впуская в тело и сознание горячую эйфорию. Савелий, не открывая глаз, улыбнулся и кивнул.
Проснулся Глеб от ощущения пристального взгляда. Проснулся резко и полностью, мгновенно осознав, где и почему находится. Вечерние возлияния не оставили никаких последствий. Голова не болела, мысли были кристально чистыми, а воспоминания - четкими и ясными. В нос ненавязчиво вползал запах накрахмаленных простыней. Босая нога нащупала корявую подушку – Савелий принес новенькую, синтепоновую, а пыльный совковый раритет так и остался валяться на кровати. Глеб чуть не захихикал, вспомнив, что и его сюда седой смотритель пансионата принес на руках – нежно, как красну девицу. За собственную пьяную слабость было немного стыдно, но не настолько, чтобы стесняться теперь новой встречи со странным верзилой. Савелий мужик понимающий. В этом почему-то Глеб не сомневался. А еще не сомневался в том, что не вчерашний собутыльник наблюдал сейчас за спящим, точнее, уже проснувшимся гостем. Взгляд неизвестного не был злым и злоумышляющим, но сам факт того, что кто-то вторгся в личное пространство, раздражал. И в то же время интриговал. Глеб осторожно приоткрыл глаза. Свет полной луны проникал в комнату сквозь распахнутые шторы, заливая все мертвенным светом, придавая безликому интерьеру некую нереальность и заманчивость. В поле зрения никого не наблюдалось, и Глеб решился слегка повернуть голову. Совсем чуть-чуть, но и этого хватило. Он помнил этот взгляд отца – подбадривающий и одновременно немного осуждающий. Сколько раз тот так смотрел на сына? Какой из образов возник перед Глебом сейчас? Когда это было? Отец казался неправдоподобно молодым и веселым. Само явление призрака Глеба не смутило и не удивило. Скоротечный рак убил отца за какую-то пару месяцев, и смерть эта смешала не только обострившиеся чувства, но и многие планы. А потом, когда все планы оказались уже не отложенными, а похороненными в той аварии, Глеб много думал об отце, вспоминал часто, почти воочию видел перед собой его лицо. И всегда казалось, что отец чего-то ждет от него. Чего-то такого, что Глеб должен был сделать, но пропустил, не понял, не уловил момент, и теперь вот, пока не вспомнит, так и будет маяться и терпеть немое осуждение покойного. А так хотелось получить от отца какую-то подсказку, хотя бы намек, что же он, Глеб сделал не так, где ошибся в своей жизни, где оступился. Но видения отказывались говорить с ним. До этого момента. - Проснулся? – губы призрака тронула легкая улыбка. – Ну, вставай тогда. Тебя подарок ждет. С днем рождения, сын. Отец поднялся, и за спиной его засияла дверь во двор – тот самый из детства, а Глеб вдруг вспомнил, узнал, почти физически ощутил тяжесть гипса на левой руке... И ужаснулся, понимая, что снова оказался в давно забытом кошмаре. Как он боялся этого подарка! Пять лет... тогда ему было всего пять лет – возраст, когда малыши ждут своего дня рождения с вожделением, заранее предвкушая веселье и новые игрушки. Но не Глеб. Ужас обуял его за пару недель до памятной даты, когда отец застал сына в слезах – мальчишки постарше предложили мелкому прокатить того на двухколесном велосипеде. Не понимая во что ввязывается, малыш согласился, чтобы уже через минуту лететь на неустойчивой конструкции с горки вниз, навстречу коварному, выросшему словно из-под штакетнику. До заборчика Глеб не доехал. Под колесо попал камушек, мальчика подкинуло, и он вылетел из седла, приложился боком об асфальт, сломал руку. На крик выскочили родители. Мама, еще не понимая, насколько серьезную травму получил Глеб, сразу набросилась на злых шутников, а отец нахмурился, помог сыну подняться и велел прекратить реветь. - Придется тебе научиться ездить на этой штуке, - строго сказал он, - чтобы подобное больше не повторилось. - Нет! – взвизгнул Глеб. Сама мысль о том, чтобы не то что сесть, а просто подойти близко к велосипеду, пугала его до темноты в глазах. - Да! – припечатал отец. – Вот как раз на день рождения я тебе его и подарю. Это позже, когда Глеба на всякий случай отвезли в больницу, и выяснилось, что он не ограничился ушибами, а заработал еще и трещину в локтевой кости, отец немного поутих. Но от своей идеи все же не отказался, настаивал, что страхи лучше преодолевать сразу. Тогда кошмары и пришли. И мучили мальчика полмесяца. Он просыпался с криками, ему снилось, что выходит за отцом во двор, садится на подаренный велосипед и несется под откос то навстречу машине, то поезду, то соседскому волкодаву. Родители испугались, снова потащили сына по врачам, и Глебу пришлось рассказать, что его терзает. Повезло с детским психиатром. Сухонький, плешивый, с изрезанным морщинами лицом и невероятно добрыми, не по-стариковски ярко-синими глазами, он почему-то сразу вызвал у мальчика доверие. Что именно доктор сказа родителям, Глеб так и не узнал, но ему самому тот тихонько нашептал: - В следующий раз, когда будет сниться, что едешь на велосипеде, крепко держись за руль и верь, что можешь обогнуть препятствие. У тебя получится! Слова врача не вызвали у Глеба сомнения, и ночью, во сне, всплыли в памяти отчетливо, словно подбадривая. Но все равно было очень страшно. Все это вспомнилось сейчас настолько отчетливо, что Глеб нынешний нащупал трость, поднялся с кровати и шагнул к двери, в которую манил призрак отца. Тот, решив, что дождался, скрылся в сиянии, и молодой человек нерешительно последовал за ним. Но остановился, предпочел сначала заглянуть туда, за грань. - Правильно, правильно! – неизвестно откуда взявшийся Савелий приобнял Глеба за плечо. – Тебе туда не нужно. Этот сон уже сбылся, сам знаешь. Хороший был сон, правда? - Ты?.. – изумленно начал Глеб и осекся, разглядев, что седой гигант выглядит не более материальным, чем отец минуту назад. - Но впрочем, можешь посмотреть, вспомнить, - не обращая никакого внимания на растерянность гостя, продолжал Савелий. – Такое вспомнить приятно, ага. Он слегка подтолкнул Глеба вперед к двери, но в то же время хватка на плече усилилась, словно бестелесный смотритель пансионата не собирался позволить своему подопечному шагнуть в детский кошмар. И молодой человек, как завороженный, послушался, подался чуть вперед, но осторожно, стараясь не переступить невидимую черту. Он впервые увидел со стороны напуганного пятилетнего мальчугана, которого отец легко подхватил на руки и опустил в седло детского двухколесного велосипеда. Глеб помнил, как в том сне боялся открыть глаза, как судорожно цеплялся в руль. Вот отец придерживает велосипед, помогая сохранять равновесие, везет сына по ровной дорожке. Потом отпускает и требует, чтобы теперь тот попробовал сам. Взрослый не отходит далеко, он страхует ребенка, готовый в любой момент удержать от падения. Но дорога вдруг предательски изгибается, резко уходит вниз, отец остается наверху и растерянно смотрит вслед несущемуся под откос велосипеду. Из калитки соседского двора выскакивает гигантский пес. Сейчас, наблюдая события как зритель, Глеб, тем не менее, ощущал все то, что ощущал когда-то во сне. «Крепко держись за руль и верь, что сможешь обогнуть препятствие!» - прозвучало у него в голове. Ребенком Глеб изо всех сил старается обогнуть собаку и удержать при этом равновесие. За спиной раздается недоуменное рычание. Взрослый Глеб перевел дыхание... Остро кольнуло сознание, что тогда, именно тогда, когда он справился с собой сначала во сне, а потом и наяву, судьба впервые пристально вгляделась в пятилетнего мальчишку.
«Дежавю», - подумал Глеб, осознав, что проснулся в пресловутом совковом люксе от ощущения чьего-то взгляда. Судя по лунному свету, замеченному через едва приоткрытые ресницы, с момента его предыдущего пробуждения – буде таковое вообще имело место, в чем Глеб внезапно усомнился, – прошло не больше получаса. И снова невозможно было догадаться, кто нарушил его покой своим пристальным вниманием. Не отец, молодой человек в этом не сомневался. И не Савелий тоже. Новый незваный гость не был доброжелателен. Нет, он не ненавидел, но и любви к Глебу не испытывал. Было еще что-то негативное в его отношении, но определить, что именно, не получалось. А потом остро пришло понимание, что посетитель не один. На мгновение Глебу стало страшно. Кто находился в комнате, и с какой целью, невозможно было даже предположить. Как себя вести – тоже. Да и что может сделать против нескольких злоумышленников один калека? Молодой человек чуть приоткрыл глаза, сфокусировав взгляд на набалдашнике трости у изголовья кровати. Какое-никакое, а все же оружие. Впрочем, попыток напасть на спящего никто не делал, и Глеб наконец решил повернуть голову. Не пришлось. Стоило лишь посмотреть в дальний конец комнаты, и никаких объяснений больше не потребовалось. Он разглядел лишь пару фигур, третья тоже присутствовала на краю поля зрения, и теперь Глеб знал, кто почтил его своим визитом. Соперники. Бывшие и побежденные. Вон тот, стоящий почти у самого окна вихрастый подросток – первые серьезные соревнования, еще юниорские. Теперь уже и не вспомнить, как его звали. А сколько страху было! Тренер и товарищи по команде возлагали большие надежды на Глеба в спринте. Почему-то все были уверены, что именно он должен победить в гонке парня, уже два года выигрывавшего первенство юниоров. От свалившейся на него ответственности Глебу снова начали сниться кошмары. В тех снах у вихрастого сдавали нервы во время сюрпляса. Он, не дожидаясь подходящего момента, срывался с места на обгон и со всей дури врезался в велосипед соперника. Рвалась цепь и больно била по ноге, неслось в лицо деревянное покрытие трека. Глеб не высыпался, стал показывать на тренировках низкие результаты. Но, после того как тренер на него наорал и пообещал вообще не допустить к соревнованиям, юноша разозлился. Неизвестно, какой именно каприз памяти подкинул воспоминание о синеглазом старичке-психиатре, но в тот день, ложась спать, начинающий гонщик был полон решимости обойти соперника на вираже... Больше не опасаясь незваных гостей, Глеб сел в кровати. Он помнил их всех. Помнил каждый стрессовый кошмар, навороченный взбудораженным подсознанием. И помнил, как справлялся с навязчивыми снами, как потом побеждал. - Хорошо у тебя получалось, - счастливо вздохнул призрачный Савелий, присаживаясь в изножье кровати. Потом покосился на Глеба. Тот пристально вглядывался в последнюю фигуру, подпирающую дверной косяк. Молодой поджарый британец. Два года назад Глеб отобрал у него олимпийское золото. Что ж, теперь у парня есть все шансы. – Если охота, можешь посмотреть, вспомнить, - седой сделал неопределенный приглашающий жест. Глеб отрицательно покачал головой. – Ну и правильно, - кивнул верзила, - что было, то прошло. Зачем ворошить? Поспи. Он заговорщицки подмигнул Глебу и неожиданно толкнул в грудь гротескно вытянувшимися руками... Вот как ползу, так и отражаю!
Проснувшись снова, Глеб даже не удивился. Пару минут лежал с закрытыми глазами, играя сам с собой в угадайку: кто на этот раз почтил его визитом. - Да не парься, сам взгляни, - хихикнул над ухом вездесущий смотритель пансиона. Поддавшись легкомысленному тону Савелия, Глеб, не ожидая подвоха, взглянул. И... почувствовал, что готов заплакать. Лика! Лика... звездочка, колокольчик серебряный... Совсем еще девочка, как тогда, когда он ее увидел впервые... Спорткомплекс всего месяц как открылся, и Глеб успел побывать едва ли не только на закрытом треке. К тому же на носу были отборочные соревнования, и что-то, помимо тренировок молодого человека вообще мало интересовало. Но Сергей – тренер и просто лучший друг – попросил пройти в гимнастический корпус, передать непутевой дочурке, ускакавшей еще утром в школу без шапки, теплую одежку. Скользя на уже плотно утоптанном первом снегу, Глеб тихо злился и на Серого, и на глупых малолеток, повадившихся в последнее время прибегать поглазеть на тренировки чемпионов. Оказаться под софитами взглядов восторженных нимфеток хотелось меньше всего. Такая дешевая популярность претила ему еще с юности. Глеб никак не ожидал, что сам испытает благоговейный восторг. С трудом выяснив у вахтера, где именно тренируется искомая девица, молодой человек, заранее приготовившись быстренько выполнить поручение и сразу исчезнуть из поля зрения юных спортивных дарований, распахнул дверь в гимнастический зал, обежал его глазами в поисках знакомой мордашки, и вдруг застыл, завороженный. Тонкая, словно нанесенная несколькими штрихами рукой гениального графика фигурка не делала упражнения, нет – танцевала поражающий своей гармонией танец на бревне. Мир сузился до десяти сантиметров, вытянулся в покрытую замшей дорожку, казалось, нависающую над пропастью. Кошачья пластика гимнастки, овеянная бессмертным колоритом Дега, сплелась с зазвучавшей в голове незнакомой мелодией... День проходил за днем, и Глеб нет-нет да вспоминал удивительную девочку. А вспоминая – улыбался. Почему-то от мысли, что такая талантливая гимнастка просто есть, становилось тепло. Он так и не узнал ее имени, не увидел вблизи. Да и не стремился. Просто хранил ворошок восторга в сердце, скрывая его ото всех. И все же, столкнувшись лицом к лицу, ни на мгновение не усомнился в том, кто перед ним. Четырнадцатого февраля Глеб провел на треке весь день. Работал на износ, и не только потому, что до соревнований оставалось всего ничего. Толпа мимолетных подружек с замиранием сердца ждала от него знаков внимания, и гонщику совсем не хотелось разрываться на части. Придумали же! Праздновать день влюбленных! А если ты не влюблен вовсе? Но ведь ждут, надеются... Тьфу! Влюблен Глеб был всего один раз, еще в студенческие годы, и повторения подобного эксперимента не желал. Родители, правда, уже не на шутку давили, требуя, чтобы он остепенился, и молодой человек дал себе слово, что сразу после чемпионата мира всерьез подумает о создании семьи. Подойти к вопросу он собирался сугубо прагматически, никаких пламенных страстей не хотел и жену собирался искать не среди фанаток, а где-нибудь, где никто не будет знать, кто он такой. Но это потом, после соревнований, после тридцати лет... Сейчас же Глеб просто прятался. Из спорткомплекса он выходил уже в одиннадцатом часу. Сразу за ярким сиянием освещающих территорию фонарей улица погружалась во тьму, заранее заметить кого-то, стоящего там, было невозможно. Она метнулась от стены наперерез молодому человеку, и тот вздрогнул от неожиданности. Даже в пушистой шубке и мешковатых штанах девочка казалась хрупкой. - Г-глеб... – заикалась то ли от холода, то ли от страха. – З-здравствуйте. - Ты?! – он с изумлением рассматривал гимнастку. – Что ты здесь делаешь в такое время?! – единственным, возникшим на тот момент объяснением было, что девчонка задержалась на тренировке, побоялась идти одна и решила попросить проводить ее первого, кого хоть немного знает. - Я... Вот! – она вдруг вытянулась в струнку: спина прямая, ступни в первой позиции, руки взметнулись вперед и застыли точно на высоте плеч. – Это в-вам. С п-праздником. Глеб оторопело уставился на красиво упакованную коробочку с сердечками. Словно во сне подставил ладонь и принял подарок. Девчонка развернулась и бросилась прочь почти бегом. - Куда?! А ну стой! - в два прыжка догнав беглянку, Глеб крепко схватил ее за плечо. – Куда ты среди ночи одна собралась? – и добавил неловко, вопреки собственному желанию, но понимая, что не может поступить иначе: - Домой отвезу. - Не надо, мне близко... – попыталась воспротивиться девочка, но мужчина хватки не ослабил, направляя спутницу к автостоянке. По привычке распахнув перед «дамой» дверцу, помог девчонке забраться на переднее сидение, обходя машину, вытащил из кармана злополучный подарок, сел за руль, бросил на колени малышке: - Забери! - Нет! – взвилась та. – Это вам! Я... я... Глеб с ужасом понял, что она сейчас разревется. - Тебе сколько лет, чудо? Тринадцать? – спросил со вздохом. - Пятнадцать... – набычилась, в ответ на недоверчивый взгляд. – Неделю назад исполнилось... - А мне тридцать скоро, - усмехнулся он. – И что ты себе придумала? - А мне все равно! Я... я вас люблю... Подъехав к дому, Глеб долго смотрел на сиротливо лежащую на переднем сидении коробочку, потом все же сунул в карман. В стеклянном шаре кружилась в снежных вихрях балеринка – тоненькая и изящная, как сама Лика. Ночью она ему приснилась. Она шла над пропастью, танцуя на узкой перекладине, шла к нему, полная восторга и предвкушения встречи. Хотелось подхватить ее на руки и унести подальше от опасного места. Но Глеба оттирали плечами какие-то знакомые и не очень люди. Он пытался пробиться к краю, чтобы встретить Лику, но все вокруг начинали смеяться, дразнить его. Даже Сергей крутил пальцем у виска, хмурился. Людской водоворот оттаскивал Глеба все дальше от бездны. И он сдавался, отворачивался, но почем-то все равно видел, как оступается стройная гимнастка, как летит вниз, на острые камни... В начале апреля победу на региональных соревнованиях отмечали у Сергея. Глебу хотелось напиться, чтобы хоть раз не видеть кошмаров, но под бдительным оком тренера он весь вечер мусолил единственный бокал коньяка. Тяжелее всего было то, что поведать кому-то об этих своих снах он не мог, считал унизительным, хотя о тех, других, что приходи перед гонками, всегда рассказывал Серому. Занятый своими мыслями гонщик лишь в самый разгар веселья сообразил, что Настя от чего-то не вертится под ногами. Обычно девчонка всегда старалась принять участие в подобных сборищах и страшно обижалась, когда ее рано отсылали спать. - Серый, а где Настена? – спросил Глеб. - Да куксится чего-то, - пожал тот плечами, - видишь, даже не вышла из своей комнаты. Кстати, ты бы заглянул к ней. Она что-то в твой адрес ядом плюется в последнее время. - В мой? – удивился Глеб. – Да я ее с Нового года вообще не видел! - Я в курсе, - усмехнулся Сергей. – Но ты бы все же разобрался... В восемь часов следующего утра Глеб припарковал машину у Ликиного дома. «Лика ушла из секции. Из-за тебя. Не могла больше постоянно с тобой сталкиваться», - слова Насти повергли его в ужас. Сам он представления не имел, когда и где регулярно попадался девчонке на глаза, но отдавал себе отчет, какой потерей для спорта стало ее решение. Накануне он долго не мог заснуть, размышляя, как повернуть кошмар, чтобы все встало на свои места, а когда снова увидел Лику танцующей над пропастью, вдруг понял, что не хочет и не может ее потерять. Во сне он распихивал локтями людей, кому-то, особо настойчивому, врезал под дых, даже Сергею пригрозил все бросить, если тот попробует его удержать. Он успел, подбежал к обрыву, поймал взлетевшую в прыжке гимнастку, прижал к себе и испытал ни с чем не сравнимое чувство облегчения – так и должно было быть. - Когда ты уже остепенишься? – дня через два завела привычную шарманку мать. И Глеб вдруг рассмеялся, чмокнул ее в щеку и сообщил: - Придется подождать, ма. Пока невеста подрастет... Савелий счастливо вздохнул. Глеб скрипнул зубами. Он не хотел этих воспоминаний. - Все же ты тогда хорошо справился, - седой улыбался чуть глуповато. – Самая что ни на есть твоя девочка. Судьба... - Нет, не судьба, - с болью выдохнул Глеб. Черной дырой зияли в душе злые слова, произнесенные неделю назад, перед выпиской из больницы, когда врачи окончательно сдались и сообщили, что даже ходить нормально Глеб уже не сможет: - Ты прости, Ликуша, что голову тебе морочил. Это чемпиону пристало при себе молоденькую красотку иметь, а мне как бы уже не по статусу... - Балда ты, - засмеялась Лика и хотела что-то еще добавить, но Глеб перебил: - Ты не понимаешь. Да, приятно, конечно, когда на тебя юная богиня, будущая чемпионка с обожанием взирает, опять же, друзья завидуют, поклонники с замиранием сердца следят... Паблисити! Только мне теперь не до того. Со своей бы жизнью разобраться, а не твоим капризам потакать... - Капризам?.. – растерянно повторила девушка. Смысл сказанного до нее еще не дошел. Глеб усмехнулся, хотя одному Богу известно, чего ему это стоило. Прищурившись, окинул Лику циничным взглядом. - Детка, сказка кончилась. В создавшейся ситуации меня на тебя не хватит, уж извини. Так что на том и простимся, пожалуй. - Глеб, но как же... Глеб! Ты что?! Я же тебя люблю! Я тебя не брошу! – нервный смех прорывался сквозь сбивчивые слова, глаза стали огромными от страха. - Но я-то тебя не люблю, - равнодушно пожал плечами. – Никогда не любил, в общем-то... - Дура-а-ак! – ласково протянул Савелий, погладил Глеба по голове, как маленького и повторил Ликины слова: – Она ж тебя любит! - Любит, так разлюбит, - процедил тот сквозь зубы. Настырный смотритель лез в душу, теребил незажившую рану, словно провоцировал пересмотреть решение, но Глеб до сих пор считал, что поступил правильно. – На черта я ей... Калека! Девчонка еще. Найдет себе получше... – потом встрепенулся, сбросил с плеча руку бестелесного верзилы, покосился со злостью. – Ну что, не кончилось еще твое кино? - Как сказать, как сказать, - хихикнул седой. – Кульминация у нас впереди. Ты перед ней отдохни, пожалуй. Глеб не заметил, как провалился в сон.
На этот раз, проснувшись, он точно знал, что его ждет. Ощущения чужого взгляда не возникло, но кошмар притаился там, в центре комнаты, осененный лунным светом и безысходностью. Его Рубикон, который он так и не смог преодолеть. Почему? Теперь и самому это было непонятно. Откуда взялась эта бесшабашность, это наплевательское отношение к возникшему из ниоткуда кошмару? Да просто не было никаких предпосылок для трагедии, не происходило ничего, что могло вызвать стресс, и Глеб не обратил внимания на повторяющийся сон. Его больше интересовал другой, где в коллективной гонке сдавал товарищ по команде, а в результате проигрывали все. Он обсудил это видение с Сергеем, поговорил с коллегой, даже нашел выход из ситуации в самом кошмаре. Он и здесь потрафил Судьбе. А когда в следующую ночь снова увидел несущийся на него грузовик, вовсе не придал этому значения. А ведь так легко было остановиться на пару мгновений, не пытаться догнать спешащую куда-то с подругами Лику, а просто нажать на кнопку мобильника, попросить, чтобы подождала, посмотреть по сторонам, прежде чем перебегать улицу. Наяву не было ни Лики, ни грузовика – только вечерний променад с пакетом до мусорных баков и обдолбавшийся подросток, угнавший отцовскую машину... Судьба. Капризная, обидчивая и жестокая дама. Почему-то больней всего было от того, что мелкий засранец отделался лишь легким испугом, навсегда сломав жизнь чемпиону. Глеб тяжело вздохнул, ненавидя весь мир, скинул покрывало и сел, спустив ноги с кровати. Набалдашник трости слепым щенком ткнулся в руку. Посреди комнаты открывалось окно на подъездную дорожку к его родному дому. У портала стоял Савелий. Вполне материальный. Был он строг и сосредоточен, торжественен даже, что делало и непритязательную комнату, и полную луну, и решительный шаг Глеба от кровати в неизвестность полными скрытого смысла и обещания. Старый дом поскрипывал тихо, словно пела додекафония заблудившегося сверчка реквием несбывшимся надеждам. Шаг... Еще шаг... Там, за сиянием была смерть. Лучше бы физическая. Ибо жизнь превратилась в существование, увяла несбывшимися стремлениями. А то, что осталось... Без Лики, без спорта... Нет, Глеб не видел своего места в этой новой реальности. В ней он оставался калекой, никому не нужной, забытой на второй день легендой... Он застыл посреди комнаты. Иди дальше не хотелось. Совсем. Но то ли повелительный жест Савелия, то ли его насмешливая мина заставили ноги передвигаться в привычном ритме моторики. Путь казался бесконечным. И снова шаг... и еще... Крепкие руки седого смотрителя обняли Глеба за плечи. - Тебе туда, - жарко прошептал в ухо верзила. - Зачем? – не понял бывший гонщик. - Это твой шанс... А потом Савелий со всей силы толкнул его в спину. Сон слился с явью. В уши врезался шум улицы – голоса спешащих по своим делам людей, шелест шин по асфальту, залихватские трели мобильных телефонов. На другой стороне широко проспекта Лика уходила прочь в компании подружек. Глеб потянулся к ней. Сейчас еще острее, чем прежде, захотелось догнать, оторвать от привычной жизни, прижать к себе и не отпускать никуда, и уж тем более, не отталкивать. Он сделал шаг, готовый побежать следом. Где-то на периферии сознания послышался визг тормозов. Глеб замер. Потом медленно подался назад. Лика все удалялась. Сердце стучало в груди как бешеное, тянулось к ней. Но, вопреки инстинкту, молодой человек отступил еще на шаг. Перевел дыхание. Достал мобильник. Отрешенно, словно все происходит не с ним, наблюдал, ожидая ответа на звонок, как промчался мимо на недозволенной скорости грузовик. Наконец, Лика ответила...
Глеб проснулся и недоуменно заозирался по сторонам. Комната была незнакомой. Яркие сосновые доски пола, такие же панели на стенах. Легкий кич – занавесочки в цветочек, свистульки и матрешки на резных полочках. Рушник на перекладине у выложенного сероватым камнем камина, в котором через белесый пепел пробивались красноватые отблески не до конца погасших углей. Над головой нависал не обычный потолок, а косой скат крыши. Было немного зябко. Не задумываясь, Глеб встал с кровати, прошел к накрытому вышитой скатертью столу. Недоуменно обозрел свое мелкое барахлишко – мобильник, ключи, бумажник. Покосился на так и не распакованный чемодан. И только тут спохватился: трости при нем не было. Как и привычной не проходящей боли в ноге. Почти бегом кинулся к двери, распахнул заполошно, вгляделся в уходящую вправо аллею и с облегчением распознал затерявшуюся в кронах деревьев крышу центрального особняка. На мгновение возникла веселая злость на силача Савелия, притащившего Глеба спящим в один из домиков. Дурацкий розыгрыш! Но в следующий миг сменилась недоумением: а как же нога? Или экзотическое пойло, потребленное вчера в компании смотрителя пансионата, оказалось еще и панацеей? Хотелось понять, разобраться, и Глеб сбежал с невысокого крыльца, решительно направился к главному дому. Савелия за стойкой не было. Глеб, как ни старался, не смог разглядеть на заклеенной обоями стене тонкую полоску дверного обвода. Потом сообразил, что апартаменты седого, скорее всего, будут заперты. Огляделся. Холл выглядел при дневном свете иначе: не таким пыльным и таинственным, простым, приземленным и... убогим, что ли. Претворялся. Прятал свою истинную сущность. Только коридор по-прежнему клубился мраком и казался враждебным, словно не хотел впускать постороннего, хранил разгадку необъяснимых перемен от настырного любопытства чужака. Но Глеб чужаком себя не чувствовал, невинные маски старого особняка не могли его обмануть. И когда молодой человек шагнул в темноту коридора, дом словно вздохнул настороженно, но с облегчением. Узкая полоска света, пробивавшаяся из приоткрытой двери древнего люкса, повиливала, как щенячий хвостик – радостно, приглашающе. Комната выглядела так, словно в нее уже год никто не входил. Покосившаяся дверца стенного шкафа недвусмысленно давала понять, что открыть ее без фомки невозможно. Бугристая подушка бесстыдно выставляла напоказ порванный уголок. Мебель покрывал толстый слой пыли. Пол – тоже, и никаких следов на нем не было. Глеб неверяще обводил помещение взглядом. Может, это другая комната? Но не могут же они все быть идентичными даже в мелочах! Вон тот маленький скол на краю абажура ночника впился в ладонь, когда Савелий менял подушку и Глеб неловко ухватился за светильник. Царапина была на месте, никуда не делась. Взгляд скользнул чуть правее... Трость стояла у изголовья кровати, там, где, уложив подвыпившего гостя в постель, прислонил ее седой смотритель. В пальцах мурашками пробежало ощущение прикосновения к полированному набалдашнику. Медленно, словно боясь спугнуть видение, Глеб пересек комнату. Трость привычной тяжестью легла в руку, но казалась теперь инородной, чужой. Мешала. Молодой человек зачем-то поднял ее к глазам, изучил внимательно. Да так и понес перед собой. От чего-то в комнате оставаться было неуютно, словно она, выполнив свою функцию, хотела поскорее остаться одна, погрузиться в сон, избавиться от беспокоящего вторжения. Савелий возник в коридоре неожиданно, будто из ниоткуда. Выглядел он печальным и сосредоточенным, Глеба заметил не сразу. А заметив, застыл, уставившись не на гостя, а на его ношу, и выражение лица гиганта начало меняться стремительно от недоумения и неверия к надежде и восторгу, и снова к неверию. Глеб молча ждал, пытаясь хоть что-то понять по настроению седого. Наконец, насмотревшись на трость, Савелий поднял взгляд. Губы его все еще дрожали от потрясения. - Ты... – начал он и осекся. Вдохнул глубоко и выпалил зажмурившись: - помнишь?! - Что? – растерялся Глеб. - Аварию... конец спортивной карьеры... - Конечно... Только не понимаю... нога... она не болит совсем и... Неизвестно откуда взявшийся солнечный луч прорезал вдруг темный коридор, рассыпался по стенам, потолку, полу смехом солнечных зайчиков. Глеб на мгновение перестал понимать, кто он и где находится. - Скорее! – Савелий сорвался с места, крепко ухватил Глеба за плечо, толкая вперед, в холл. Расстояние до стойки они преодолели в считанные секунды. – И это помнишь? – недоверчиво спросил седой, открывая ставшую вдруг отчетливо видимой дверь в свои апартаменты. Глеб кивнул, и Савелий, не церемонясь, втолкнул его в комнату, захлопнул створку и быстро повернул ключ в замке, словно за ними мог кто-то гнаться. Это помещение совсем не изменилось со вчерашнего вечера, но теперь, при свете дня, отчетливо был виден пейзаж за окнами. Точнее, полное его отсутствие. За стеклами толпились яркие блики на фоне непрозрачного голубоватого ничто. Казалось, любопытные светляки заглядывают внутрь, силятся проникнуть в комнату. Глеб потряс головой. Седой смотритель проследил за его взглядом, скривился. - Что это? – не выдержал молодой человек. - Сюда им хода нет, успели, - невпопад ответил верзила. - Да что успели?!! Происходящее все сильнее напоминало очередной кошмар, не вписывалось в привычные рамки. Савелий пристально посмотрел на Глеба. - Тебе придется поверить, - произнес медленно и очень четко, а потом со скрытой радостью добавил: – Все же это судьба. Нашлась мне замена... - Да объясни же наконец!!! – взорвался Глеб. И он объяснил...
Савелий распахнул дверь в холл, шагнул назад, но Глеб медлил. Не так-то просто было сделать этот шаг. Последний шаг к перерождению, к изменению судьбы. Старый особняк нетерпеливо поскрипывал, солнечные блики в хищном предвкушении подрагивали на лакированной стойке. Они пока ждали, уверенные, что Глеб никуда не денется, но были готовы кинуться в любой момент, ворваться на запретную территорию, если вдруг он захочет отступить. - Но если я все забуду то... как? – он все же обернулся к смотрителю. - Всегда остаются сны, - улыбнулся седой. – Ты хорошо умеешь их видеть. Иди, не бойся... И Глеб шагнул. Реальность расслоилась, поплыла. Но не та реальность, что видели глаза, а другая, хранимая в памяти, прожитая жизнь. Хорошо хоть не вся. Только последние страшные месяцы. Молодой человек вдруг озадачился, почему они такие страшные? Понимание ускользало, и Глеб принялся лихорадочно перебирать в памяти все, что для него важно. Лика? Сердце пронзила боль потери. Хотя... какая потеря? Свадьба! У них же свадьба через три дня! От счастья захотелось плакать. Мать? Нет, здесь все было понятно. За два года, прошедшие после смерти отца, горе сменилось светлой печалью. Пропустил чемпионат? Откуда это ощущение разбившихся надежд? Да нет же... он победил, как всегда, и еще возьмет золото на следующей олимпиаде. Все, абсолютно все было хорошо, а мелкие неурядицы никогда не служили ему поводом к переживаниям. Самое страшное, что удалось вспомнить, это стекленеющие глаза обкурившегося подростка за рулем врезавшейся в мусорные баки машины. Глеб тогда еще подумал, что, не вернись он забрать пакет из корзины в своем кабинете, мог оказаться на пути этого самоубийцы. Или?.. Уверенности в том, что действительно возвращался, не было. Картинка расплывалась, почему-то ассоциировалась с болью, а мертвый мальчишка вдруг выскакивал из машины и кидался наутек. Голова начала кружиться, по телу прокатилась волна дрожи. Глеб почувствовал, что падает. Чьи-то сильные руки подхватили его, как маленького. Седой верзила побежал по темному коридору, ворвался в смутно знакомую комнату, уложил гонщика на кровать, поправил под его головой синтепоновую подушку. - Что ж ты такой упрямый-то! – бормотал он. – Что ж ты сопротивлялся! Не нужно, не нужно тебе ничего помнить. Само все вспомнится, когда время придет... Цепляясь за остатки сознания, Глеб хотел спросить незнакомца, о чем тот толкует, но губы не слушались, слабость превращала мышцы в кисель, казалось, тело сейчас растворится, протечет через жесткий матрас насквозь, а потом испарится, исчезнет из мира. Но тут ужасающая мысль ворвалась завоевателем, заставив снова содрогнуться. - Он же умер! – прохрипел Глеб, удивляясь, что хватило сил на целых три слова. - Судьба... – неопределенно пожал плечами седой. – Не думай об этом. Поспи. Да, поспи... Он коснулся ладонью лба Глеба, отправляя в иной пласт реальности...
Глеб сразу понял, что это один из тех кошмаров, с которыми следует справляться. Он давно научился узнавать подобные сны. Но сначала нужно было выяснить, к чему это все, о каком несчастье пытается предупредить подсознание. Лику он узнал сразу, хоть выглядела она лет на пятнадцать старше. Впрочем, внешность обманчива, откуда-то Глебу было известно, что их сын учится в магистратуре, а дочь уже давно замужем и подарила им двоих внуков-близнецов. Жена сидела прямая и собранная, не говорила – вела сражение. - Я не хочу винить во всем тебя, но если бы не твоя работа, эти вечные разъезды... Ты ведь совсем перестал обращать на меня внимание, Глеб. А я еще не старуха... хоть и бабушка... Глеб слушал, заранее зная, что последует дальше. Лика была права: виноват только он. Как оказалось, тщеславие, присущее ему в спорте, не распространялось на обыденную жизнь. Когда закончилось время побед, он удовлетворился не самой денежной и довольно хлопотной работой – на безбедную жизнь хватало, и ладно. Глеб видел себя со стороны: крепкого, сильного, еще не старого, хоть и совершенно седого. И равнодушного. Он не мог вспомнить чувств, которые когда-то испытывал к этой женщине и уж тем более не собирался сворачивать ради нее горы. Он любил детей, но понимал, насколько ничтожное место занимает в их жизни. Сейчас Лика выскажет все, что собирается, и уйдет. Тогда его существование потеряет даже видимость смысла. Но есть альтернатива. Есть место, где он будет реально приносить этому миру пользу. И сделает счастливым человека, чертовски уставшего от своей работы за последние триста лет. И не только его. Еще многих-многих других, но они никогда не узнают, какую роль в их жизни сыграл смотритель пантеона забытых снов. И всего-то нужно, что не пытаться изменить концовку одного единственного кошмара. Отпустить во сне жену, уступить ее какому-то более достойному мужчине, а самому удалиться в глушь, куда приезжают лишь охотники в сезон, занять место уставшего от непомерно долгой жизни Савелия... Разбудил его звонок мобильника. Глеб ругнулся, вспомнив, что вывалил содержимое карманов на стол под окном, мимолетно удивился тому, что заснул днем, вскочил с кровати и босиком прошлепал в другой конец комнаты. Сосновый пол казался теплым, хоть в комнате было прохладно – камин Глеб так заново и не растопил. - Глеб! Я на тебя ругаюсь-ругаюсь-ругаюсь! – прозвенел в трубке чуть напуганный голосок Лики. – Ты куда смылся?! - На мальчишник, - улыбнулся он. - Какой мальчишник?! Ты где?! Сергей тебя обыскался! Ты же со вчерашнего дня вне зоны действия сети! Хорошо хоть меня предупредил, что тебя пару дней не будет! А то бы я уже с ума сошла. - Постой! – растерялся Глеб. – То есть как это, Сергей меня обыскался? Он же сам сказал, что собираемся сегодня в охотничьем домике. Я просто на день раньше смылся, хоть выспался. - Куда смылся? В ресторане вас ждут, как и договаривались, только тебя-то там нет. - В каком ресторане? – опешил он. - В «Охотничьем домике», конечно. - Господи! – Глеб обалдело опустился на массивный табурет. – Я ж в пансионат поехал. Ну в этот, куда Серый всегда мотается, чтобы поохотится. Он же сам его всегда своим охотничьим домиком называет! - Офигеть! – выдохнула Лика. – Это сколько же тебе добираться оттуда теперь? Тебя ребята в восемь в кабаке ждут! - Ничего, сейчас попрошу портье машину мне добыть. Наверняка он всех из ближайшей деревеньки знает. В этой глуши любой автовладелец будет рад подработать. Даже на самой распоследней развалюхе доеду максимум часа за четыре. Успею, - заверил Глеб и засмеялся. – Нет, ну это надо же было так лохануться! - Я Сергея лично удушу! Не мог нормально объяснить?! - А он не объяснял, - еще больше развеселился молодой человек. – Они все от меня в секрете держали, сюрприз сделать хотели. Я сам подслушал. И по собственному разумению интерпретировал. - Глеб! Нет, ну... У меня просто слов нет! Какой же ты болван! И авантюрист, к тому же! Хоть бы меня спросил! - Так секрет же! Ты меня тоже не спрашивала, где девчонки тебе вечеринку устраивают. - Да я и так знаю! Ладно, все, хватит болтать! Ищи своего могикана и возвращайся скорее. Я соскучилась уже. - Я тоже. Я люблю тебя, Лика, - выдохнул он в трубку. - Я тоже тебя люблю... «Савелий! Его зовут Савелий! – вспомнил Глеб, когда седой гигант поднялся из-за стойки. – Точно, он вчера представился». - Уже уезжаете, Глеб Евгеньевич? – удивился портье. – Я-то наделся, вы у нас хоть пару деньков погостите, развеете мне, старику, скуку. - Да вот же, - развел руками молодой человек, - ошибочка вышла, как оказалось. Не здесь у нас с Сергеем встреча назначена, перепутал я все. Теперь бы успеть в нужное место вовремя. - Жаль, жаль! – вздохнул седой. – Давненько Сергей Дмитриевич к нам не заглядывал, и осенний и зимний сезоны пропустил... Увидите, низкий поклон ему от меня передавайте. А когда вам на встречу-то надо? - К восьми. Но мне б еще домой успеть заехать, переодеться. - Так успеете, - успокоил портье. - Ща я вот Мыколе позвоню... А вы уж чай его не обидите... - Ни в коем разе, - улыбнулся Глеб и протянул вместе с кредиткой крупную купюру. Савелия обижать тоже не хотелось. Обещанный Мыкола не торопился. Глебу успел изрядно наскучить и серый безликий холл главного здания, и бессмысленный разговор ни о чем с Савелием. Можно было бы выйти на воздух, найти себе какое-то занятие, а не тянуть эту резину, но что-то держало, не давало покоя. Глеб все еще удивлялся тому, что так глупо ошибся, это было слишком на него непохоже. На грани сознания маячила мысль, что должна быть какая-то достаточно веская причина, по которой он сорвался в эту глушь. И почему-то казалось, что портье знает ее, от того и косит на молодого человека с ехидным прищуром. - Нет, ну надо же было так лохануться! – в который раз повторил Глеб, а Савелий на этот раз вдруг не усмехнулся молча, а пристально посмотрел на собеседника и строго, почти торжественно произнес только одно слово: - Судьба! И запрыгали по полированным поверхностям ослепительные блики, пыльные драпировки подернулись переливами величественного некогда бархата, старый особняк распрямил плечи, демонстрируя все свое великолепие. Воздух задрожал, завибрировал, наполняясь неясными, смутными образами, тасуя воспоминания, фантазии и сны... Хлопнула дверца, Мыкола повернул ключи в зажигании, старенькая «Волга» медленно покатилась по подъездной аллее. Глеб, расположившийся на заднем сидении, обернулся. Савелий стоял у входа опираясь на странно знакомую трость. Он в последний раз кивнул гостю и улыбнулся, губы шевельнулись. «До встречи, приемник», - прочитал Глеб и вздрогнул. Он откуда-то совершенно точно знал, что обязательно сюда вернется. Вернется, чтобы занять место Савелия. Потому что кто-то должен охранять забытые сны, помогать им исполниться, или наоборот, никогда не стать явью. Вернется... Нет, не завтра, не послезавтра, не через год. Потом. Лет через пятнадцать, двадцать, тридцать... Когда навсегда закончатся для него спортивные победы и Лика уйдет из его жизни к другому, более молодому и удачливому. Ведь все так и будет? Или это был только сон?.. Вот как ползу, так и отражаю!
Для начала первый абзац, потом постараюсь разогнаться на большее.
Quote (kagami)
Тяжело опираясь на трость, Глеб с трудом протащил("протащил" - завершенное действие, уместнее "тащил", "потащил") по не чищенной от сорняков дорожке(непонятно - выполотые сорняки валялись на дорожке или на дорожке росли сорняки, и как они там могли расти?) упирающийся маленькими колесиками дорогой чемодан. На мгновение захотелось развернуться и сбежать отсюда тоже("Тоже" наводит на мысль, что ранее герой уже сбегал откуда-то - несколько преждевременно). Но, во-первых, бежать было дальше(или "больше") некуда, а во-вторых, такси бодро развернулось ("захотелось развернуться", "бодро развернулось") на крошечном пятачке перед воротами и уже подмигивало удаляющимися огоньками габаритов (лучше "удаляясь, подмигивало", а то получается, что огоньки габаритов самостоятельно удалялись). Глеб вздохнул и рванул застрявший в выбоине багаж (Выбоины, как правило, бывают на заасфальтированных дорожках - тот же вопрос о сорняках.). Нога отдалась (Кому отдалась нога? Может "отозвалась", "откликнулась"?) болью. Закусив губу, молодой человек двинулся дальше, туда, где в конце укутанной вечерним сумраком аллеи уже засветилось(Почему "уже"? Если свет зажегся при нём, то "вдруг" и т.п. Если он не видел, как включили свет, то просто "светилось")одинокое окошко(В здании было только одно окошко?) главного здания. Высокие деревья скрывали остальные коттеджи(Почему "остальные"? Нигде не сказано, что он видел хотя бы один.), делая территорию пансионата немного мрачной и готичной (Странное утверждение, что деревья, закрывающие здания, делают территорию "готичной"). Особенно сейчас, когда весь остальной мир еще нежился в лучах закатного солнца, а сюда не пробивалось ни одного блика. (Герой видел остальной мир, нежащийся в закатных лучах солнца", при том что "сюда не пробивалось ни одного блика"? "Не верю!" )
Стремление говорить красиво, увы, не украшает текст! Между тем первому и последнему абзацу необходимо уделять самое пристальное внимание! Ну, Вы же помните Штирлица: "Люди всегда запоминают начало и конец разговора". Где здесь пропасть для свободных людей ?!
Быть может, критика - моё призванье? И честно я признаюсь Вам, Уж если "бить по площадям", То неизбежно попаданье. Где здесь пропасть для свободных людей ?!
Стремление говорить красиво, увы, не украшает текст!
ну неееет же, украшает, при условии, конечно, что оно получается .
Убрать красявости и тут же Локи начнет обзывать нетленку сплошным канцеляритом. Где она гармония между необузданным полетом художественной мысли и четкостью изложения?
ЗЫ: Без обоснуя Munen я бы в жизни эти ляпы не заметила, а тут вроде и правильно все говорит.
Чем больше крыш поехало, тем сильнее ветер перемен.
Без обоснуя Munen я бы в жизни эти ляпы не заметила, а тут вроде и правильно все говорит.
Бальзам на в кровь израненную душу! Значит, если не ляпы, то некоторые шероховатости, которые не только у меня могут вызвать вопросы, имеются. Где здесь пропасть для свободных людей ?!
HomaSapiens, Вы точно нигде кавычек не забыли? Добрый! Хм...
kagami, не забыл. Сколько разных вариантов своей истории прожил и проживет герой? Сколько эмоций, впечатлений, опыта... Ведь есть "время разбрасывать камни и время собирать камни". А еще - грядущая возможность исполнять мечты и исправлять судьбы других людей! Скажу больше - предложите мне быть смотрителем подобного волшебного места, и я, пожалуй, не откажусь...
Лет эдак триста? Соскучитесь! А ответственности сколько!
kagami, прелесть работы в Вашем особняке в том, что она, судя по рассказу, обязательно закончится - "рано или поздно, так или иначе". Если бы Вы сказали: "И станет несчастный пленником места навсегда! (с сопутствующим демоническим смехом )" - одно дело... А так - я бы согласился! Триста лет? Дайте две! Так куда, говорите, посылать анкету?
Такая дешевая популярность претила ему еще с юности. Глеб никак не ожидал, что сам испытает благоговейный восторг.
ИМХО, немного друг с другом не связаны предложения
Quote (kagami)
Претворялся. Прятал свою истинную сущность.
притворяться, -яюсь, -яется (к притвориться) http://gramota.ru/slovari....C%F1%FF несов. Принимать на себя какой-либо вид с целью ввести в заблуждение, обмануть. Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000.
или всё же претворяться — ( рюсь, ришься, 1 и 2 л. не употр.), рится; сов., во что (книжн.). Осуществиться, воплотиться. Идея претворилась в жизнь (в реальность, в действительность). Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова.
P.S. HomaSapiens прав на все сто. Очень добрый и тёплый рассказ А характер у меня замечательный. Это просто нервы у вас слабые. Я в мастерской писателя
Loki_2008, спасибо!))) Сама поржала над ошибками. Особенно "претворяться". Если уж зацикиливаться на чем-то, только кардинально))) Вот как ползу, так и отражаю!
по пищеводу скользнуло не тепло даже, а таинственный, праздничный какой-то аромат нездешнего, наполняя тело легкостью. Даже постоянно маячащая на заднем плане сознания боль отступила и трусливо спряталась, перестав напоминать о себе.
Quote (kagami)
выросшему словно из-под штакетнику.
из-под чего?
Quote (kagami)
Претворялся.
- прИтворялся?
Quote (kagami)
От чего-то
отчего-то? Выше тоже такой вариант написания, не уверена что он не правильный. А конкурс памяти Николая Лазаренко?
Идея рассказа дивно хороша. И особенно мне понравилось, что финал вышел неоднозначным, ветвящимся. допускающим разные толкования. Приятно, что вы подарили герою возможность самому корректировать собственную судьбу. Читалось, признаюсь, местами тяжеловато, но жанр это вполне допускает, поскольку рассказ философский, а не приключенческий. Или, вернее, приключения здесь относятся к внутреннему миру. Жаль, что не успели на конкурс. Текст хорош, стоило посостязаться.) Мастер школы Удава.
Согласна только с одним замечанием)))
. 
)" - одно дело... А так - я бы согласился! 
В охотничий домик.
