Когда-то я уже выкладывал здесь начало... Впрочем, тогда дальше начала не пошло - так и не родилась идея. Сейчас идея есть, но на середине куда-то пропало настроение Выложу пока что так, может, кто даст пинка и настроение появится
- …откуда…
- …не могу знать, тарищ…
- …должен!..
- …не видел!..
- …хрена ж ты тут поставлен?!
- …смотрел…
- Хреново смотрел, идрит твою за ногу!!!
Мирно дремавший на своем посту Олег Сидоренко живо встрепенулся и придал выражению помятого лица нечто максимально похожее на бравый вид. Секунду спустя, просканировав быстрым взглядом из-под каски окружающее пространство, он осознал, что давно привычное всей роте заклинание капитана Васильева «+10 к бодрости» было адресовано, по счастью, не ему, хоть и прозвучало опасно близко. Машинально проверив, на месте ли болтающийся на плече автомат, рядовой бдительно попялился в сторону карантинной зоны, ничего подозрительного прогнозируемо не обнаружил и напряг слух. Ну, точно. Капитан уже в который раз за эту неделю морально гнобит Артема Клеменцова, нависая грозовой тучей над его щуплой фигурой. Интересно, к чему он сейчас докопался? Может, Клеменцов для разнообразия хоть разок действительно за дело получил?
Молчание за углом затягивалось. Сидоренко живо нарисовал в уме картинку, как лицо Артема плавно переходит из бледнопоганчатого цвета в благородный оттенок недозрелого баклажана. Бедолага. С такими нервами ему бы сидеть где-нибудь на складе, сапоги выдавать – а не торчать через день на этом клятом посту, чуть ли не ежечасно узнавая от Васильева новые факты о своей биографии и родословной. Хотя с другой стороны – не поперся бы он тогда в самоволку через нежилой квартал – глядишь, и сейчас бы ему жилось поспокойнее. А так… Ну не нравятся они друг другу. Теперь – вот вообще никак. И ведь проверено: кого Васильев невзлюбил – тому служить еще максимум две недели, потом в лазарет – и все. Дальше по части не человек ходит, а тень какая-то – ни слова против, ни жеста лишнего. И скорей на двери армейского сортира нацарапают ноты из «Лунной сонаты», чем эти двое найдут хотя бы подобие общего языка…
- Как оно там появилось, а?! Тебя спрашиваю – в глаза смотреть мне!
- Тарищ капитан, ну честное слово, пять минут назад не было никакого окна! Я целый день в эту сторону смотрю – было заложено кирпичом, как везде…
- Да что ты мне, идрит твою коромыслом, сказку рассказываешь, Клеменцов?! Ты что, так перегрелся, что я тебе на дебила стал похож?
- Так точ… то есть так точно – перегрелся, тарищ капитан! Ну не было окна, полчаса назад не было! Вот, Сидоренко подтвердит!
Сидоренко почуял неминуемое приближение беды из-за угла. Ну, Артем, ну, засранец. Перевалил, называется, с больной своей головы на больную чужую… Да еще и спалил, шлепок майонезный, что Олег у него час назад сигарету стрелял, оставив, что характерно, беззащитный пост на целую минуту – как известно, бесценную для потенциального противника. За мгновение до первых раскатов грома из-за угла Сидоренко уже являл собой образец идеального постового: автомат на изготовку, зоркий взгляд направлен вдаль, долговязая фигура подтянута, пятки вместе, носки врозь, даже заплатка на потертых штанах излучает бодрость и готовность сей же час сорваться в бой.
- Сидоренко! Почему, идрит тебе некуда, пост бросаем?
Исполнив сложный пируэт, выражающий бесконечное обожание и неземной восторг от появления начальства, Олег вполоборота развернулся и теперь вовсю поедал оное начальство обращенным в нужную сторону глазом. Второй глаз усиленно делал вид, что по-прежнему контролирует вверенный его хозяину сектор.
- Сидоренко, кончай комедию ломать, - капитан, как, впрочем, и всегда, резко прибавил адекватности после окончания беседы с провинившимся. – На этот раз прощаю, но запомню. Еще раз узнаю, что пост оставил хоть на полминуты без моего ведома, шкуру спущу и задом наперед одену, ясно?
Олег всем своим видом выражал полное согласие с этой глубокой мыслью, едва сдерживая улыбку. Клеменцов стоял чуть поодаль и понуро косился на капитана, явившему миру очередное волшебное превращение из тупого злобного вояки в строгого, но вменяемого командира.
- Значит так. Вот этот, идрит его барбоса, - капитан мотнул головой в сторону Артема, - мало того, что сам идиот, так еще и из меня пытается идиота сделать. Сидоренко, ты был у него на посту сегодня?
- Так точно! Сорок три минуты назад. Сигарету брал. Помогал в оценке тактической обстано…
- Затухни, петросян. Стену 42-го дома видел, тактик хренов?
- Ну, видел... – Олег лихорадочно вспоминал, что могло быть не так с 42-ым домом, но ничего путного на ум не приходило. - Стена как стена.
- Стена как стена, говоришь… - капитан как бы невзначай поднес к глазам крепкий кулак и педантично оглядел выбеленные частыми тренировками рукопашного боя костяшки пальцев. – Ничего, значит, особенного, на стене не видел?
- Никак нет, товарищ капитан…
- Ну идем. Тактики, идрит вашу…
- А-а-а… Э…
- Пост разрешаю временно оставить. Шагай давай, клоун.
Крепко озадаченный Сидоренко, не забыв, тем не менее, ободряюще подмигнуть Артему, засеменил вслед за удаляющейся квадратной спиной капитана. Спина, впрочем, начала быстро приближаться, свидетельствуя о том, что ее обладатель уже достиг пункта назначения, не пройдя и сотни шагов. Поравнявшись с капитаном, Олег, свернувшись неопределенным интегралом, попытался снизу вверх заглянуть в глаза начальства в поисках дальнейших указаний. Васильев полностью игнорировал дуркующего подчиненного, сверля взглядом какую-то точку вверху стены противоположного дома. Сидоренко, прищурившись на слепящее солнце, взглянул туда же.
- Ох ты ж жеваный крот…
Несмотря на лучи восходящего светила, окно было видно совершенно четко. Обычное такое, со старыми крашеными деревянными рамами, коричневым от ржавчины отливом и какими-то занавесками бордового цвета. И все бы ничего. Только вот дом под номером 42 стоит в зоне карантина. И все окна в нем заделывала кирпичом, собственно, рота Васильева – с месяц назад. Все окна. И двери, включая подвальные. Тоже все. И даже шахты вентиляции заделывали, куда только кошка пролезет, и то – если не особо толстая.
А окно – вот оно. И шторы висят. Бордовые.
- Так, судя по твоей роже, его тут и впрямь раньше не было. Клеменцов, помчался в караулку, взял еще одного бойца и прочесал все входы в здание, включая крышу. И чтоб ни одна живая душа, идрит тебя в качель, не знала, что произошло, ясно?! Куда почесал, дубина? Ты на пожарную лестницу, я смотрю, так запрыгивать собрался, альпиниста кусок? За казарму сначала, спидермен хренов, лестницу возьми, там, у стены, слева. Слева, я сказал! От меня слева, придурок!!! Да в другую сторону!.. А и черт с тобой! Вернешься больше чем через три минуты – будешь весь день мишени на стрельбище зубами держать, понял!?
Сидоренко, мигом забыв про окно, бочком-бочком отполз в сторону, стараясь максимально слиться с окружающим пространством, дабы не попасть под горячую руку и тоже не побежать куда-нибудь в принудительном порядке.
- А ты чего тут встал?
Блин. Не вышло.
- Так, быстро, найди Павлова. Передай, чтоб он взял на складе что-нибудь с прицелом и хотя бы десятком патронов. Не будут давать – пусть скажет, что приду я, и мне они не то что винтовку – пломбу из зуба выковырнут и отдадут в бессрочное пользование. Понял? Исполнять. И чтоб через две минуты уже на посту стоял! И не вздумай кому сболтнуть, зачем он тут понадобился – на крышу сушиться подвешу, ногами кверху!!!
Олег, в который раз оценив быстротечность времени, притопил в направлении ближайшей вышки, моля всех богов, чтобы сегодня случился день дежурства Павлова и он сидел именно там. Только бы сегодня, а?..
***
- Боец, а ну стоять. Ты с поста?
Сидоренко, почувствовав, как окончательно рвутся на кучу мелких кусочков его светлые мечты о спокойном дне, со вздохом затормозил, пусть перед глазами и стояла багровая рожа Васильева, отсчитавшего две минуты. А как тут не затормозишь? До сих пор не находилось на базе такого человека, который хоть в какой-то форме пытался спорить с «товарищем академиком Можайским», главой научной экспедиции, в помощи и охране которой, собственно, и заключалась роль роты Васильева.
- Язык проглотил? Ничего странного не видел сегодня на периметре?
Рядовой мысленно зарекся на всю оставшуюся жизнь больше никогда и ни под какими пытками даже на улицу не выходить двадцать шестого августа – если, конечно, за сегодняшним двадцать шестым для него последует двадцать седьмое. Вот попал-то, а. Не ответишь сейчас, а того хуже – соврешь, все жизнь аукаться будет. Влияния у Можайского хватит, а вредности и злопамятства – и подавно. А ответишь, нарушив указ капитана, – оставшиеся четыре месяца до дембеля проведешь как в аду, на персональной сковородке с ВИП-обслуживанием, поклон Васильеву. Может, того – в обморок упасть?..
- Слышь, боец, ты мне глаза тут не закатывай, не красна девица с переулочка. Я тебя спрашиваю, ничего сегодня странного в карантинной зоне не видел?
- Так точно, товарищ академик Можайский, - тьфу, пропасть, это ж надо настолько себя любить, чтоб всех на базе заставить таким образом вылизывать свою великую личность при каждом обращении… - Видел. Окно.
- Боец, ты мне тут по ушам не ездий, не дорос еще, - глава научной экспедиции закипел мгновенно, как качественный импортный электрочайник. - Какое еще окно?
Проглотив совершенно правдивый, но потенциально небезопасный ответ «с бордовыми шторками», Сидоренко вспомнил, что положение рядового все же дает некоторые привилегии. В частности, возможность не думать. А если быть точным – строгий запрет на этот процесс, предназначенный исключительно для высших чинов.
- Не могу знать, товарищ академик Можайский! Окно, значит, появилось. А раньше не было окна.
Презрительно шевельнув усом и обдав Олега густым запахом копченой колбасы, мозговой центр локального значения степенно, не торопясь, понес свое необъятное пузо в сторону карантинной зоны. Сидоренко, рассудив, что ни наличие, ни отсутствие Павлова уже не сможет существенно повлиять на его судьбу, смиренно поплелся следом, перебирая в голове невеселые мысли.
И черт его дернул вообще согласиться на службу в этой дыре? Ведь не пинками же погнали – сам, все сам… Думал, коль не вышло отвертеться от службы – так пусть уж потом будет что вспомнить – не как котлован рыли под дачу полковника, а как боролись, понимаешь, с аномальной активностью… Тьфу, пропасть. Первые три месяца-то натряслись, как мыши под веником, натерпелись всякого. Учеба, мозгоимение с участием свиты Можайского, посты, учеба, мозгоимение, посты… Чего только не насмотрелись. Автомат уж давно каждому роднее стал, чем пульт от жвачника. Герои, мать их так.
Хотя, надо признать, и толк от их суетливой деятельности определенно был. Уже вот которую неделю – ни одного видения. Все-таки есть на плечах голова у Можайского, который велел заделать все проемы в домах карантинной зоны. Неоткуда, выходит, видениям появляться теперь.
А первые разы-то… Сидоренко с силой зажмурился, припоминая то чувство, когда приподнимается на вставших дыбом остриженных волосах армейская каска.
***
Холодный ветер дует по ногам, хлопает полой застылой шинели. Перчаток нет, а автомат на морозе, пусть и несильном, моментально застыл как ледышка. Патронов – два рожка. И поди еще перезарядись, когда пальцы даже в кулак не сгибаются. Так что, можно считать, один рожок. А до смены поста еще… Твоюжмать, да только заступил. Считай, полный час еще. И то – как новенькому. А со следующей недели – по два… И жрать уже охота – по такой-то холодине…
Унылый пейзаж не добавлял бодрости. Пустая, извилистая улица крохотного городка, а скорее даже поселка, застроенного пятиэтажками, – сонного, заброшенного, напрочь лишенного малейшего шанса вынырнуть из давно минувших советских времен. Его смело можно было бы считать абсолютно и бесперспективно мертвым, если бы не военно-научная база, расположившаяся на окраине. Впрочем, назвать его живым даже с учетом этого язык не поворачивается – то, что здесь творится, как-то слабо увязывается с тем, что обычно творится в мире нормальных живых людей…
Резкий удар выбитой наружу двери подъезда вымел из головы все мысли и заставил сердце зайтись в стуке. Ветер? Автомат сам прыгнул в руки – да так, что не отдерешь потом, если и захочешь. Вот оно. Оно. Вот. Уже.
В голове против воли зазвучал заезженной пленкой голос Можайского, ведущего инструктаж.
«Того, что вы можете увидеть, на самом деле нет. Нет и никогда не было. Это не призраки тех, кто когда-то был жив, и тем более не живые создания. Это миражи. Видения. Их нет, хоть вам их и видно. Они ведут себя так, будто они живы. Они не пройдут сквозь стену. Не вылезут из-под земли. Не упадут с неба. Они выйдут из двери, вылезут через окно, выберутся из-под люка на крыше – да, они могут это сделать. Но их незачем бояться. Они не опасны. Они не могут убить, ранить или вообще хоть как-то прикоснуться к вам. Их нет. Мы пока не знаем точно, что это, но они живут по законам нашего мира. Если в них выстрелить, они исчезнут – раз и навсегда. Придут новые – возможно. Но эти – уже не появятся».
Собственно, это и была запись на пленке. В первые дни службы они слушали ее на протяжении всего дня – один раз на утреннем построении, по разу во время завтрака, обеда и ужина, один раз перед отбоем. Надо сказать, небесполезно. По крайней мере, Сидоренко, отродясь не причислявший себя к храброму десятку, стоит вот нынче здесь, на посту, а не бежит куда глаза глядят… Правда, тут еще стоит отметить роль жилистого кулака Васильева, резко возникающего в памяти каждый раз, когда появляется малейшее желание сделать что-то вопреки уставу.
Дверь! Ветер даже здесь, между домами, на минуту затих, а ее все еще мотает из стороны в сторону. Сидоренко провожал каждое ее движение остекленевшим взглядом, чувствуя, как ледяной ком разрастается в животе, грозя вот-вот переползти на дрожащее сердце. Весь мир, что когда-то знал Олег, все часы, дни, годы, что были ему отведены – все сжалось в тугой комок – до этой двери, ветра и стиснутого в руках автомата.
Только бы оттуда ничего не появилось…
…и появилось бы оно уже, наконец-то!
Время, сделав изящный пируэт, вновь распрямилось – и помчалось вперед, стремясь догнать удирающие секунды. Автомат в руках тряхнуло, послышался звон сыплющихся на землю стекол. Дверь в последний раз жалобно стукнулась о стену и бессильно повисла на петлях.
А… там что-то было?.. Хотя – теперь-то что об этом…
Челюсть прыгала, как у буйного сумасшедшего. Руки тряслись так, что было недолго невзначай застрелиться, нажав на курок еще раз. Хотя нет, это вряд ли. По крайней мере, не раньше, чем встанет на место новый рожок вместо того, что был бестолково расстрелян в сторону второго подъезда сорокового дома.
И вновь – еще почти час…
***
- Так.
Тон Васильева, ухитрившегося вопреки всем законам русского языка растянуть звук «к», не предвещал ничего даже отдаленно напоминающего хорошее – как и ожидалось, впрочем…
- Где Павлов, идрит твою в дупло?! Где ты и почему до сих пор не на посту?!! Эту хрень вообще как понимать?!! А… Доб-брого дня, товарищ академик Можайский…
- Саня… - Можайский, пожалуй, был единственным человеком если не в мире, то на базе уж точно, который обращался к Васильеву не просто по имени, а вот так, запанибрата. – Совсем твои бойцы мышей не ловят. Что у вас творится тут?
Капитан, надув желваки, со свистом втянул воздух, на секунду задержав взгляд на прикинувшемся ветошью Сидоренко. Олег, в голове которого разом пронеслись имена всех богов, которые он когда-либо слышал, поочередно вставлял их в сумбурную, но искреннюю молитву о спасении своей грешной шкуры. Выражение лица Васильева легкой жизни, мягко говоря, не обещало.
- Пока неясно… товарищ академик Можайский, - процедил Васильев, подпустив в голос ровно столько почтительности, сколько требовалось по уставу. – В одном из домов карантинной зоны отсутствуют кирпичи в ранее заделанном оконном проеме. Проводится проверка всех входов в здание.
- Да где ж она проводится-то, милый? – голос верховного интеллекта базы прозвучал даже почти ласково, насколько вообще понятие «ласково» было применимо к Можайскому. – Не вижу я никого. Прячутся проверяющие твои?
Васильев, протяжно скрипнув зубами, чуть наклонил вперед голову, спрятав глаза.
- Несут лестницу, товарищ академик Можайский. Все входы заделаны, но необходимо проверить также люки в крыше, а для этого нужно залезть на пожарную лестницу. А она почти в трех метрах над землей. Также с минуты на минуту, - Васильев как бы невзначай провел большим пальцем по шее, бросив взгляд на Сидоренко, - прибудет снайпер. Проверим, не мираж ли это.
Олег, внезапно почувствовав в себе силы в экстренном порядке открыть третий глаз, попытался чревовещать Павлову о необходимости его крайне срочного присутствия. Даже зажмурился. Ну Павлов… ну что тебе стоит вот сейчас тут появиться… ну… пожалуйста…
- Т-товарищ капитан, мы лестницу принесли…
Сидоренко, не меняя виноватой скрюченной позы, дабы не гневить Васильева, Можайского и высшие силы, которые явно обратили на него свой взор, решился приоткрыть один глаз и выдохнул с такой силой, что на потрескавшемся асфальте перед ним вроде бы даже стало меньше пыли. Запыхавшийся Клеменцов держался за сваренную из остатков железных рам лестницу, на другом конце которой неуверенно маячила приземистая фигура. Павлов! Олег с опаской пощупал рукой переносицу – по его представлениям, третий глаз должен был находиться где-то там. Однако ничего кроме изрядно вспотевшего лба не нащупалось. Уже закрылся, видимо…
Капитан, мимолетно вернув своему лицу уверенное выражение, с веселой злостью оглядел вновь прибывших.
- Да сколько можно, идрит вашу толстым ежиком в оба уха, искать единственную лестницу за единственной казармой?! Оставить гнилые оправдания! Клеменцов, у нас тут дантиста нет, если ты не заметил! А про свое обещание я помню! Так что молись, дебил, чтобы тебе на стрельбищах сразу в лоб твой чугунный попали – зубы вывернутые лечить не придется! Семь минут! Да за это время можно было самогона из портянок нагнать, его выжрать, протрезветь и уже тут быть с лестницей вместе! Что притихли, тяжелоатлеты?! – капитан покосился на скучающую физиономию Можайского и счел за благо перевести разговор в более конструктивное русло. – Павлов, винтовка при тебе?
- Никак нет, товарищ…
- Значит, автоматом обойдешься. Ты у нас стрелок или где? Короче. Вон то окно видишь? Да не делай такое лицо, будто думать умеешь, рано тебе еще! Твоя задача – проделать в стекле дыру. Одним выстрелом. Не попадешь – найдешь пулю, залезешь вверх по стене и будешь ей в окно тыкать до тех пор, пока оно не треснет! Выполнять!
Павлов, привычно отфильтровав из речи начальства полезную информацию, решился уточнить.
- Будет сделано, товарищ капитан. Стрелять отсюда?
- Нет, идрит твою бананом, сначала двадцать кругов вокруг дома гусиным шагом! А где упадешь, оттуда и стрелять будешь! Да отсюда, конечно! Стреляй давай!
Павлов отточенным движением взял оружие в руки и счел за благо тщательно прицелиться. Промахнуться на таком расстоянии просто нельзя, даже из казенного автомата, но тут лучше перестраховаться. А то правда ведь заставит заниматься противоестественным альпинизмом, гнида. А ну-ка, родимое, иди сюда…
Раздался сердитый короткий выстрел. Но ни звона стекла, ни глухого удара в деревянную раму, ни даже свистящего рикошета о бетонную стену не последовало. Павлов, успевший прокрутить в голове слова и про гусиный шаг, и про поиск пули, торопливо выстрелил еще раз. Хуже уже точно не будет, некуда просто.
- Саня, а у тебя все такие безрукие, или этот какой-то особенный? Ты его специально позвал мне настроение поднять? Если так, то у тебя не получилось. Так что…
- Павлов, - голос капитана прозвучал противоестественно спокойно, - с этого дня ты имеешь право держать в руках только метлу. Которой каждый день ты убираешь всю территорию. Всю! Я, тебе, придурку, даже ложку больше не доверю – ты же ей, снайпер чертов, в рот не попадешь, глаз себе выковырнешь, последние мозги через дырку продует! П-пшел отсюда, дятел сизокрылый, после пообщаемся… Оружие мне сдал, упырь! Тебе какой идиот его вообще выдал-то?
- Прапорщик Андреев…
- Понятно. С ним я отдельно тет-а-тет устрою… Чего встал, вон, вон, вон отсюда!
Павлов, в миру заядлый охотник, до сего момента заслуженно числившийся лучшим стрелком в роте, растерянно посмотрел на издевательски целехонькое стекло и мелкой рысью потрусил к казармам, провожаемый непонимающими взглядами Сидоренко и Клеменцова.
- А вы что встали, команда придурков? Быстро тачку кирпичей сюда! И двоих из дежурных прихватите. И чтоб кроме них никому, ясно?! Шевелитесь, идрит вашу с уховертками!..
Ничего не понимающие, но осознающие бесполезность и наказуемость расспросов бойцы спешно удалились. Капитан и Можайский остались наедине, стараясь не поворачиваться в сторону злополучного окна. Академик, поглядев исподлобья по сторонам, подошел поближе к капитану.
- Саня…. ты не переборщил? Стрелок-то твой перепугался до усрачки. Как из ситуации выходить собираешься?
Васильев сделал движение, будто хотел сплюнуть, но сдержался:
- А, не переживай. Ему сейчас не столько страшно, сколько стыдно. Пусть до вечера совестью помучается. Потом скажу, что Андреев над ним вздумал пошутить и автомат с холостой обоймой всучил. А там – к твоим на промывку мозгов и выслать отсюда завтра же. Ничего страшного.
- Страшного, говоришь, ничего? А окно откуда взялось? Кто тут был?
- Сидоренко и Клеменцов.
Можайский прищурился.
- Только они?
- Только они. И я, конечно.
- И кто из них мог до такой степени в штаны наложить?
- Скорее всего, Сидоренко. Клеменцов после своей недавней прогулки уже пятый день гарантированно боится только одного. Меня.
- Ну да, не без этого… - Можайский задумчиво поскреб затылок. - Думаешь сделать вид, кто кладка обрушилась?
- Сам же понимаешь, чего спрашиваешь-то… И Сидоренко это на пользу будет. Он ж подумает, что это я ему экстрима решил добавить. Вот пусть на меня злится. Поможет.
- Это да, это правильно... А зрителей все равно не избежать, вот им и кирпичики под окном как раз в тему будут. Но Сидоренко нужно будет прогнать по полной программе, сразу как спустится. И тоже выслать отсюда к чертям собачьим, в паре с Клеменцовым. За что – идеи есть?
- А чего там думать. Один сегодня с поста смылся, по другому за самоволку уже почти неделю как стройбат плачет. Обоим пару дней нарядов, чтоб даже думать сил не было, а потом – на рытье траншей, к Скирюку. Другим, опять же, наука.
- Смотри, комбинатор… А сейчас как с этим, который Сидоренко, думаешь поступить? Не успеешь ведь ничего сделать, чтобы он тебя сильнее напугался, чем окна этого.
- На стропах с крыши спустим. Пусть сам разобьет это окно и проверит, что внутри. А Клеменцов еще с двумя его с крыши страховать будут. Олег парень смелый, должен со страхом справиться, автомат в помощь. Зря ты им мозги столько времени компостировал, что ли? Постреляет малость, а там людей свистну, одну из дверей разберут и заделают эту дырку на четвертом этаже, как было. Этих фоксов малдеров, правда, тоже списать потом придется, скорее всего. Надо будет распорядиться, чтобы еще людей дали.
- Ага, так тебе их и дадут… А как у нашего бойца со страхом высоты? Хуже не будет?
- Не будет, только меня чуть больше возненавидит, если есть куда больше, конечно. Страх высоты у него отсутствует как таковой, он паркуром занимался… Ну, по стройкам как дебил лазил, вытворял там всякое… Рассказывал на вербовке, как на спор сальто крутил, чтоб с одной стены на другую перепрыгнуть – это на высоте пятого-то этажа. А насчет людей… Дадут, Антоха, дадут. Очень страшно потому что не дать. Наши полномочия по экстренному свертыванию проекта еще никто не отменял, - капитан поддал носком ботинка мелкий камешек, валявшийся под ногами. – Слушай, а ты чего выползти-то решил? Так, воздух понюхать, или за делом?
- Да хотел тебе сказать, что дерьмо какое-то творится. После месяца затишья как взбесилось. А не понадобилось – вот оно, дерьмо. Во всей красе.
Васильев невесело хохотнул, бросив взгляд на бордовые занавески, мирно висящие за стеклом.
- Да, дерьмо во всей красе – это звучит. Не каждый день встретишь. О, - Васильев обернулся, заслышав частый перестук двух пар тяжелых армейских ботинок, - гастарбайтеры пожаловали. Ладно, давай, потом пообщаемся.
***
- … а там – бабка какая-нибудь коматозная сидит и так, знаешь, скрипучим голоском: «Милок, а что у вас там случилось-то? А то днем темно, ночью темно, телевизор не показывает, ну я и проковыряла дырочку, на солнышко посмотреть…»
- Ага, и во всю стену транспарант «Долой произвол товарища академика Можайского!»
- Сталина на него нет.
- Точно.
- Смешно, - Сидоренко, безо всякого выражения глядя на побелевший от солнца, ломкий рубероид под ногами, с усталой укоризной поднял глаза на товарищей по несчастью. – Ребят, я оценил юмор. Давайте к делу, а?
Отчаянно сочувствующий и до сих пор молчавший Клеменцов пихнул локтями под бока обоих помощников-зубоскалов.
- Слушай, а правда, что эта гнида специально тебя заставила ломаные кирпичи под окном раскидывать? Чтоб если упал, то наверняка?
- Видимо, да. Васильева не знаешь?
- Вот ссссука, - Клеменцов с ненавистью посмотрел вниз, где чуть поодаль от стены стояла неподвижная фигура капитана. - Ладно, Олег, ты не дрейфь. Не упадешь. Узлы тут такие, что мамонта выдержат. Сашка морские вязать умеет – захочешь, хрен развяжешь. А я еще стропу вокруг вот той опоры обмотаю – пятерых таких как ты удержим без проблем.
- Не парься, Тем. По сравнению с тем, что я на гражданке творил, это так, легкая прогулка, - Олег мечтательно улыбнулся каким-то своим воспоминаниям. – Я туда и так могу спуститься, безо всего. Было бы желание… Хотя, твою мать, с желанием как раз беда… Ладно, чего лясы точить, давайте, готовьте страховку, а то Васильев нас сожрет, что долго копаемся.
Олег проверил надежность «спасательной жилетки», связанной из парашютных строп. Вроде бы и правда все в порядке. Крутить только может – надо будет за стену держаться. Парни крепкие, не уронят, да и опора вроде надежная – стальной штырь, намертво вмурованный в крышу. Кажется, на него провод от столба шел, такие штуки крепят как следует. Он на всякий случай от души дернул за свой конец стропы. Артем, успевший обернуть ее вокруг опоры, даже не покачнулся, крепко держа намотанную на руку ленту, и кивнул оставшимся двоим, чтобы помогали держать.
- Ну, ни пуха. Давай там, делай все по-быстрому и возвращайся. Если что, кричи. Вытянем – пикнуть не успеешь.
- К черту, человек-лебедка… Трави потихоньку, я крикну, когда остановиться.
Олег сдвинул автомат за спину, чтобы не мешался, лег на живот, уперся подошвами в стену и начал потихоньку спускаться.
Вот и пятый этаж – прямо перед лицом. Среди мелкой выцветшей плитки, которой выложена стена, торчит неопрятный ярко-красный кусок кирпичной кладки с белыми прожилками раствора. Олег, стараясь не палиться, пару раз пихнул ее подошвой. Да не, пусть и не очень аккуратно, но надежно…
- Сидоренко, упырь болотный!!! Мало тебе одного окна, хочешь еще куда заглянуть?! А чего ногой, ты башкой своей постучи! Ноги еще пригодятся, а голова тебе точно без надобности – на фуражках сэкономим!
Вот же скотина глазастая. Олег повернул голову на источник крика. Васильев, приставив ладонь ко лбу как козырек, другой рукой показывал кулак горе-альпинисту. Ить жаба пучеглазая, все видит...
На следующем шаге нога не нашла опоры в ожидаемом месте. Ага. Вот и добрались.
- Давайте еще метр и держите!
Стропа вновь заскользила между рук, остановившись с чувствительным рывком. Олег, не решаясь тронуть ногами стекло, нелепо раскорячился, чтобы упереться подошвами в откосы – до отлива не хватало каких-то пяти сантиметров.
- Еще чуток!
Ботинки встали на шершавую жестяную полосу, отозвавшуюся сухим скрипом. Не решаясь сразу разбить окно, Олег провел тщательный осмотр того, что было видно за давно не мытыми двойными стеклами. С этого ракурса, впрочем, шторы смотрелись примерно так же, как и снизу, с земли. Плотные, из какой-то тяжелой ткани темно-красного цвета, без особых примет. Единственная новизна – пустой подоконник в лучших традициях хрущевок: крашенные в белый цвет доски, одна с намечающейся трещиной посередине. Что было в комнате и было ли там вообще что-нибудь, разобрать не получалось, хоть тресни.
Наскоро прокрутив в голове запись голоса Можайского для пущей храбрости, Олег взялся за автомат. Стараясь не завертеться волчком, расставил ноги пошире и резко, без размаха ударил прикладом в верхнюю часть окна. С жалобным звонким треском из обеих рам посыпалось стекло.
- Осколки все вытаскивай и давай внутрь! Эй, верхолазы! Как залезать начнет – еще метра три подтравите. А пока – вниз его еще на полметра!
Вполголоса матернувшись, Олег почувствовал космический вакуум под задницей: приказ Васильева был исполнен незамедлительно и с чуть большим рвением, чем следовало. Впрочем, стропы тут же натянулись, поставив бойца, не успевшего убрать ноги с отлива, в затейливую позу. Придав телу более приспособленное для осмысленной деятельности положение, Олег принялся претворять в жизнь свою часть приказа. Эх, перчатки бы...
Кое-как устранив остатки стекол – не жалели мастики, сволочи, даром что ссохлась вся – Сидоренко опасливо запустил руку внутрь комнаты, тыкнул пальцем в бордовую ткань и обратился в слух.
По прошествии нескольких секунд слух бодро доложил, что изнутри ни хрена не слышно. Поразмыслив, Олег взял автомат в одну руку, зацепил пламегасителем складку шторы и дернул ее в сторону. С характерным металлическим шелестом та отъехала в сторону, пропустив в комнату солнечный свет.
Стараясь не обращать внимания на шум крови в ушах, Сидоренко завертел головой. Хм, комната как комната. Ни тебе видений, ни горы трупов, ни пятен крови, ни петли, свисающей с люстры, ни даже пентаграмм каких-нибудь убогоньких… Даже обидно как-то. Древний холодильник формата «однорукий бандит», убогий набор тумбочек и шкафчиков, мойка в углу, стол, из-под которого виднеется край небрежно задвинутого табурета. На стенах – кое-где отошедшие обои в мелкий цветочек, над столом висит календарь. И впрямь – типичная малогабаритная кухня какой-нибудь одинокой бабульки. Однако, кто ж такие шторы на кухню-то вешает, они для спальни хороши…
Мельком удивившись степени маразматичности шальных мыслей, Олег всмотрелся дальше – туда, где виднелась слегка приоткрытая дверь в коридор, и еще раз прислушался. Вроде бы тихо. Как в… блин. Отогнав неуместное демотивирующее сравнение, он с нажимом мысленно закончил: тихо, как в казарме перед подъемом. Да, именно вот так и никак иначе.
Ну, ной, не ной, а ковчег строить надо… Стараясь не думать обо всяких мракобесиях, которые, вне всяческого сомнения, только того и ждут, чтобы боец оказался на их территории, Олег нервно дернул кадыком и решительно полез внутрь. Лучше уж самому и сразу, чем спустя минуту, получив пару вербальных стимуляторов от Васильева.
Подошвы заставили неприятно хрустнуть мелкие осколки, которыми был усыпан линолеум. Олег осторожно сделал пару шагов, выйдя на центр комнаты. Было душно – естественно, за весь день на таком-то солнцепеке. Ноздри резал затхлый воздух нежилого помещения, на уши неприятно давила тишина. Олег на миг замер в надежде уловить какой-нибудь звук с улицы: разговоры парней с крыши, шум ветра (хотя какой там ветер, жара стоит невыносимая), да хоть бы и голос Васильева – но, похоже, снаружи все точно так же притихли, стараясь не пропустить ни малейшего шороха с четвертого этажа.
Впрочем, есть один звук, который сейчас уместен как нельзя более… Хищно лязгнул затвор, под палец услужливо лег спусковой крючок, словно нашептывая знакомые слова: «…если в них выстрелить, они исчезнут – раз и навсегда…» Ну, а почему бы и нет, собственно?.. Когда это мы патронов жалели? Никого, правда, и не видно, но, с другой стороны, важность профилактики тоже никто пока не отменял.
Длинная, на треть рожка, очередь с легкостью пробила полотно, оставив в двери неровную дыру, злобно ощерившуюся расщепленной фанерой. Темнота в коридоре разом скуксилась, обиженно потеряв мрачность, и отползла подальше – зализывать раны. Вот там пусть и сидит, зараза. А в ее неуютное обиталище нам, к слову, и не надо… Олег облегченно прикрыл глаза, позволив себе слегка улыбнуться. Что в приказе было? Залезть внутрь, осмотреть комнату, проверить наличие видений – и обратно. Что сделано? Залез, осмотрел, проверил – слава богам, нету… Значит, пора обратно!
Сидоренко облегченно сделал было шаг в сторону и замер. Было чертовски неприятно думать, что, стоит ему сейчас повернуться к окну – и в спину упрется недобрый взгляд покалеченной темноты. Холера, но не гнездо же ему теперь тут вить – вылезать надо.
Гм, ситуация. С одной стороны, хорошо, что никто его сейчас в этом идиотском положении не видит. С другой – присутствие рядом этого самого «кого-то другого» Олегу сейчас требовалось как никогда сильно. Ребятам на крыше крикнуть, что ли? Сидоренко открыл рот и неожиданно для себя осознал, что совершенно не хочет ничего произносить вслух, ни тихо, ни громко. Словно бы пока он молчит – его здесь вроде как официально нет. А вот как только он что-то скажет – это будет отмашкой… хрен знает, для кого и к чему, но – точно нельзя. Ну вот никак.
Воздух пришлось выпускать вхолостую через стиснутые зубы. Маразм, конечно, но супротив подкорки не попрешь. Нет, все-таки определенно хорошо, что никто не смотрит… Припомнив практику школьных уроков физкультуры, Олег, повернувшись вполоборота к окну, зашаркал к нему короткими приставными шагами, стараясь не загнать еще больше стекляшек в казенную резину ботинок. Вот, наверное, примерно так древним египтянам и позировали их модели, которых они потом рисовали где ни попадя…
Фуф. Есть-то несколько шагов, а сколько в них дурости вложено… Олег, умирая от зависти к глазастым хамелеонам, озадаченно прикидывал, как бы так вылезти, чтобы, с одной стороны, не показать потенциальному противнику спину (хотя какой там противник-то, мать моя женщина…), а с другой – не вылететь из окна подобно беззаботному майскому жуку. Не сводя взгляда с раненой двери, Сидоренко завел руку за спину – провести ревизию стеклянных колючек на подоконнике. Опаньки. Хорошая новость: битого стекла не обнаружилось. Плохая новость: подоконника – тоже. Ощущения, впрочем, были более чем знакомые: плотная, мягкая ткань. Можно спорить на что угодно: бордового цвета. Почему-то вспомнилась первая попытка сдачи экзамена на права, когда жертвой кривых олеговых рук на руле пали четыре красно-белых столбика из шести обозначавших место для парковки задним ходом.
Мимолетно почтив память безвременно ушедших столбиков, Олег нервно отдернул штору и, уже не заморачиваясь на осколки, примостил зад на подоконник. Итак… твоюжмать. Олег скосил глаза на пол и ощутил труднопреодолимое желание сплюнуть. Н Я сделяль
Так. Первый пинок. Писать! Срочно! Как же мне нравится все такое мистическое, загадочное. Давайте, Бабарик, не тормозните во второй раз, народ ждет продолжения. Что же там за окном? А эта зона где-то на отшибе или огражденный район города. И что за эксперименты проводит там профессор?
И хорошо бы описания добавить персам. А то язык колоритный есть, а внешность героев мимо прошла. Что за часть? Какая эпоха? Где это вообще происходит-то? Но интересно. мои книги
Капитан больше похож на престарелого полуграмотного прапорщика. Так задумано? Для рядового любой офицер весьма крупный начальник. Даже старлей, а уж тем более капитан.
Огромное спасибо всем пинавшим Отдельное мерси - Ие за бескорыстную помощь. Выкладываю со следующего поста целиком, поскольку первая, уже выложенная часть претерпела некоторые изменения.
Извините, получилось много Кто сколько осилит - отпишитесь, пожалуйста, о впечатлениях. Два года я его мучил. Вот, вымучил. Я сделяль
Мирно дремавший на своем посту Олег Сидоренко живо встрепенулся и придал выражению помятого лица нечто максимально похожее на бравый вид. Секунду спустя, просканировав быстрым взглядом из-под каски окружающее пространство, он осознал, что давно привычное всей роте заклинание капитана Васильева «+10 к бодрости» было адресовано, по счастью, не ему, хоть и прозвучало опасно близко. Машинально проверив, на месте ли болтающийся на плече автомат, рядовой бдительно попялился в сторону карантинной зоны, ничего подозрительного прогнозируемо не обнаружил и напряг слух. Ну, точно. Капитан уже в который раз за эту неделю морально гнобит Артема Клеменцова, нависая грозовой тучей над его щуплой фигурой. Интересно, к чему он сейчас докопался? Может, Клеменцов для разнообразия хоть разок действительно за дело получил?
Молчание за углом затягивалось. Сидоренко живо нарисовал в уме картинку, как лицо Артема плавно переходит из бледнопоганчатого цвета в благородный оттенок недозрелого баклажана. Бедолага. С такими нервами ему бы сидеть где-нибудь на складе, сапоги выдавать – а не торчать через день на этом клятом посту, чуть ли не ежечасно узнавая от Васильева новые факты о своей биографии и родословной. Хотя с другой стороны – не поперся бы он тогда в самоволку через нежилой квартал – глядишь, и сейчас бы ему жилось поспокойнее. А так… Ну не нравятся они друг другу. Теперь – вот вообще никак. И ведь проверено: кого Васильев невзлюбил – тому служить еще максимум две недели, потом в лазарет – и все. Дальше по части не человек ходит, а тень какая-то – ни слова против, ни жеста лишнего. И скорей на двери армейского сортира нацарапают ноты из «Лунной сонаты», чем эти двое найдут хотя бы подобие общего языка…
- Как оно там появилось, а?! Тебя спрашиваю – в глаза смотреть мне!
- Тарищ капитан, ну честное слово, пять минут назад не было никакого окна! Я целый день в эту сторону смотрю – было заложено кирпичом, как везде…
- Да что ты мне, идрит твою коромыслом, сказку рассказываешь, Клеменцов?! Ты что, так перегрелся, что я тебе на дебила стал похож?
- Так точ… то есть так точно – перегрелся, тарищ капитан! Ну не было окна, полчаса назад не было! Вот, Сидоренко подтвердит!
Сидоренко почуял неминуемое приближение беды из-за угла. Ну, Артем, ну, засранец. Перевалил, называется, с больной своей головы на больную чужую… Да еще и спалил, шлепок майонезный, что Олег у него час назад сигарету стрелял, оставив, что характерно, беззащитный пост на целую минуту – как известно, бесценную для потенциального противника. За мгновение до первых раскатов грома из-за угла Сидоренко уже являл собой образец идеального постового: автомат на изготовку, зоркий взгляд направлен вдаль, долговязая фигура подтянута, пятки вместе, носки врозь, даже заплатка на потертых штанах излучает бодрость и готовность сей же час сорваться в бой.
- Сидоренко! Почему, идрит тебе некуда, пост бросаем?
Исполнив сложный пируэт, выражающий бесконечное обожание и неземной восторг от появления начальства, Олег вполоборота развернулся и теперь вовсю поедал оное начальство обращенным в нужную сторону глазом. Второй глаз усиленно делал вид, что по-прежнему контролирует вверенный его хозяину сектор.
- Сидоренко, кончай комедию ломать, - капитан, как, впрочем, и всегда, резко прибавил адекватности после окончания беседы с провинившимся. – На этот раз прощаю, но запомню. Еще раз узнаю, что пост оставил хоть на полминуты без моего ведома, шкуру спущу и задом наперед одену, ясно? Олег всем своим видом выражал полное согласие с этой глубокой мыслью, едва сдерживая улыбку. Клеменцов стоял чуть поодаль и понуро косился на капитана, явившему миру очередное волшебное превращение из тупого злобного вояки в строгого, но вменяемого командира.
- Значит так. Вот этот, идрит его барбоса, - капитан мотнул головой в сторону Артема, - мало того, что сам идиот, так еще и из меня пытается идиота сделать. Сидоренко, ты был у него на посту сегодня?
- Так точно! Сорок три минуты назад. Сигарету брал. Помогал в оценке тактической обстано…
- Затухни, петросян. Стену 42-го дома видел, тактик хренов?
- Ну, видел... – Олег лихорадочно вспоминал, что могло быть не так с 42-ым домом, но ничего путного на ум не приходило. - Стена как стена.
- Стена как стена, говоришь… - капитан как бы невзначай поднес к глазам крепкий кулак и педантично оглядел выбеленные частыми тренировками рукопашного боя костяшки пальцев. – Ничего, значит, особенного, на стене не видел?
- Никак нет, товарищ капитан…
- Ну идем. Тактики, идрит вашу…
- А-а-а… Э…
- Пост разрешаю временно оставить. Шагай давай, клоун.
Крепко озадаченный Сидоренко, не забыв, тем не менее, ободряюще подмигнуть Артему, засеменил вслед за удаляющейся квадратной спиной капитана. Спина, впрочем, начала быстро приближаться, свидетельствуя о том, что ее обладатель уже достиг пункта назначения, не пройдя и сотни шагов. Поравнявшись с капитаном, Олег, свернувшись неопределенным интегралом, попытался снизу вверх заглянуть в глаза начальства в поисках дальнейших указаний. Васильев полностью игнорировал дуркующего подчиненного, сверля взглядом какую-то точку вверху стены противоположного дома. Сидоренко, прищурившись на слепящее солнце, взглянул туда же.
- Ох ты ж жеваный крот…
Несмотря на лучи восходящего светила, окно было видно совершенно четко. Обычное такое, со старыми крашеными деревянными рамами, коричневым от ржавчины отливом и какими-то занавесками бордового цвета. И все бы ничего. Только вот дом под номером 42 стоит в зоне карантина. И все окна в нем заделывала кирпичом, собственно, рота Васильева – с месяц назад. Все окна. И двери, включая подвальные. Тоже все. И даже шахты вентиляции заделывали, куда только кошка пролезет, и то – если не особо толстая.
А окно – вот оно. И шторы висят. Бордовые.
- Так, судя по твоей роже, его тут и впрямь раньше не было. Клеменцов, помчался в караулку, взял еще одного бойца и прочесал все входы в здание, включая крышу. И чтоб ни одна живая душа, идрит тебя в качель, не знала, что произошло, ясно?! Куда почесал, дубина? Ты на пожарную лестницу, я смотрю, так запрыгивать собрался, альпиниста кусок? За казарму сначала, спидермен хренов, лестницу возьми, там, у стены, слева. Слева, я сказал! От меня слева, придурок!!! Да в другую сторону!.. А и черт с тобой! Вернешься больше чем через три минуты – будешь весь день мишени на стрельбище зубами держать, понял!?
Сидоренко, мигом забыв про окно, бочком-бочком отполз в сторону, стараясь максимально слиться с окружающим пространством, дабы не попасть под горячую руку и тоже не побежать куда-нибудь в принудительном порядке.
- А ты чего тут встал?
Блин. Не вышло.
- Так, быстро, найди Павлова. Передай, чтоб он взял на складе что-нибудь с прицелом и хотя бы десятком патронов. Не будут давать – пусть скажет, что приду я, и мне они не то что винтовку – пломбу из зуба выковырнут и отдадут в бессрочное пользование. Понял? Исполнять. И чтоб через две минуты уже на посту стоял! И не вздумай кому сболтнуть, зачем он тут понадобился – на крышу сушиться подвешу, ногами кверху!!!
Олег, в который раз оценив быстротечность времени, притопил в направлении ближайшей вышки, моля всех богов, чтобы сегодня случился день дежурства Павлова и он сидел именно там. Только бы сегодня, а?..
***
- Боец, а ну стоять. Ты с поста?
Сидоренко, почувствовав, как окончательно рвутся на кучу мелких кусочков его светлые мечты о спокойном дне, со вздохом затормозил, пусть перед глазами и стояла багровая рожа Васильева, отсчитавшего две минуты. А как тут не затормозишь? До сих пор не находилось на базе такого человека, который хоть в какой-то форме пытался спорить с «товарищем академиком Можайским», главой научной экспедиции, в помощи и охране которой, собственно, и заключалась роль роты Васильева.
- Язык проглотил? Ничего странного не видел сегодня на периметре?
Рядовой мысленно зарекся на всю оставшуюся жизнь больше никогда и ни под какими пытками даже на улицу не выходить двадцать шестого августа – если, конечно, за сегодняшним двадцать шестым для него последует двадцать седьмое. Вот попал-то, а. Не ответишь сейчас, а того хуже – соврешь, все жизнь аукаться будет. Влияния у Можайского хватит, а вредности и злопамятства – и подавно. А ответишь, нарушив указ капитана, – оставшиеся четыре месяца до дембеля проведешь как в аду, на персональной сковородке с ВИП-обслуживанием, поклон Васильеву. Может, того – в обморок упасть?..
- Слышь, боец, ты мне глаза тут не закатывай, не красна девица с переулочка. Я тебя спрашиваю, ничего сегодня странного в карантинной зоне не видел?
- Так точно, товарищ академик Можайский, - тьфу, пропасть, это ж надо настолько себя любить, чтоб всех на базе заставить таким образом вылизывать свою великую личность при каждом обращении… - Видел. Окно.
- Боец, ты мне тут по ушам не ездий, не дорос еще, - глава научной экспедиции закипел мгновенно, как качественный импортный электрочайник. - Какое еще окно?
Проглотив совершенно правдивый, но потенциально небезопасный ответ «с бордовыми шторками», Сидоренко вспомнил, что положение рядового все же дает некоторые привилегии. В частности, возможность не думать. А если быть точным – строгий запрет на этот процесс, предназначенный исключительно для высших чинов.
- Не могу знать, товарищ академик Можайский! Окно, значит, появилось. А раньше не было окна.
Презрительно шевельнув усом и обдав Олега густым запахом копченой колбасы, мозговой центр локального значения степенно, не торопясь, понес свое необъятное пузо в сторону карантинной зоны. Сидоренко, рассудив, что ни наличие, ни отсутствие Павлова уже не сможет существенно повлиять на его судьбу, смиренно поплелся следом, перебирая в голове невеселые мысли.
И черт его дернул вообще согласиться на службу в этой дыре? Ведь не пинками же погнали – сам, все сам… Думал, коль не вышло отвертеться от службы – так пусть уж потом будет что вспомнить – не как котлован рыли под дачу полковника, а как боролись, понимаешь, с аномальной активностью… Тьфу, пропасть. Первые три месяца-то натряслись, как мыши под веником, натерпелись всякого. Учеба, мозгоимение с участием свиты Можайского, посты, учеба, мозгоимение, посты… Чего только не насмотрелись. Автомат уж давно каждому роднее стал, чем пульт от жвачника. Герои, мать их так.
Хотя, надо признать, и толк от их суетливой деятельности определенно был. Уже вот которую неделю – ни одного видения. Все-таки есть на плечах голова у Можайского, который велел заделать все проемы в домах карантинной зоны. Неоткуда, выходит, видениям появляться теперь.
А первые разы-то… Сидоренко с силой зажмурился, припоминая то чувство, когда приподнимается на вставших дыбом остриженных волосах армейская каска.
***
Холодный ветер дует по ногам, хлопает полой застылой шинели. Перчаток нет, а автомат на морозе, пусть и несильном, моментально застыл как ледышка. Патронов – два рожка. И поди еще перезарядись, когда пальцы даже в кулак не сгибаются. Так что, можно считать, один рожок. А до смены поста еще… Твоюжмать, да только заступил. Считай, полный час еще. И то – как новенькому. А со следующей недели – по два… И жрать уже охота – по такой-то холодине…
Унылый пейзаж не добавлял бодрости. Пустая, извилистая улица крохотного городка, а скорее даже поселка, застроенного пятиэтажками, – сонного, заброшенного, напрочь лишенного малейшего шанса вынырнуть из давно минувших советских времен. Его смело можно было бы считать абсолютно и бесперспективно мертвым, если бы не военно-научная база, расположившаяся на окраине…
Резкий удар выбитой наружу двери подъезда вымел из головы все мысли и заставил сердце зайтись в стуке. Ветер? Автомат сам прыгнул в руки – да так, что не отдерешь потом, если и захочешь. Вот оно. Оно. Вот. Уже.
В голове против воли зазвучал заезженной пленкой голос Можайского, ведущего инструктаж.
«Того, что вы можете увидеть, на самом деле нет. Нет и никогда не было. Это не призраки тех, кто когда-то был жив, и тем более не живые создания. Это миражи. Видения. Их нет, хоть вам их и видно. Они ведут себя так, будто они живы. Они не пройдут сквозь стену. Не вылезут из-под земли. Не упадут с неба. Они выйдут из двери, вылезут через окно, выберутся из-под люка на крыше – да, они могут это сделать. Но их незачем бояться. Они не опасны. Они не могут убить, ранить или вообще хоть как-то прикоснуться к вам. Их нет. Мы пока не знаем точно, что это, но они живут по законам нашего мира. Если в них выстрелить, они исчезнут – раз и навсегда. Придут новые – возможно. Но эти – уже не появятся».
Собственно, это и была запись на пленке. В первые дни службы они слушали ее на протяжении всего дня – один раз на утреннем построении, по разу во время завтрака, обеда и ужина, один раз перед отбоем. Надо сказать, небесполезно. По крайней мере, Сидоренко, отродясь не причислявший себя к храброму десятку, стоит вот нынче здесь, на посту, а не бежит куда глаза глядят… Правда, тут еще стоит отметить роль жилистого кулака Васильева, резко возникающего в памяти каждый раз, когда появляется малейшее желание сделать что-то вопреки уставу.
Дверь! Ветер даже здесь, между домами, на минуту затих, а ее все еще мотает из стороны в сторону. Сидоренко провожал каждое ее движение остекленевшим взглядом, чувствуя, как ледяной ком разрастается в животе, грозя вот-вот переползти на дрожащее сердце. Весь мир, что когда-то знал Олег, все часы, дни, годы, что были ему отведены – все сжалось в тугой комок – до этой двери, ветра и стиснутого в руках автомата.
Только бы оттуда ничего не появилось…
…и появилось бы оно уже, наконец-то!
Время, сделав изящный пируэт, вновь распрямилось – и помчалось вперед, стремясь догнать удирающие секунды. Автомат в руках тряхнуло, послышался звон сыплющихся на землю стекол. Дверь в последний раз жалобно стукнулась о стену и бессильно повисла на петлях.
А… там что-то было?.. Хотя – теперь-то что об этом…
Челюсть прыгала, как у буйного сумасшедшего. Руки тряслись так, что было недолго невзначай застрелиться, нажав на курок еще раз. Хотя нет, это вряд ли. По крайней мере, не раньше, чем встанет на место новый рожок вместо того, что был бестолково расстрелян в сторону второго подъезда сорокового дома.
И вновь – еще почти час…
***
- Так.
Тон Васильева, ухитрившегося вопреки всем законам русского языка растянуть звук «к», не предвещал ничего даже отдаленно напоминающего хорошее – как и ожидалось, впрочем…
- Где Павлов, идрит твою в дупло?! Где ты и почему до сих пор не на посту?!! Эту хрень вообще как понимать?!! А… Доб-брого дня, товарищ академик Можайский…
- Саня… - Можайский, пожалуй, был единственным человеком если не в мире, то на базе уж точно, который обращался к Васильеву не просто по имени, а вот так, запанибрата. – Совсем твои бойцы мышей не ловят. Что у вас творится тут?
Капитан, надув желваки, со свистом втянул воздух, на секунду задержав взгляд на прикинувшемся ветошью Сидоренко. Олег, в голове которого разом пронеслись имена всех богов, которые он когда-либо слышал, поочередно вставлял их в сумбурную, но искреннюю молитву о спасении своей грешной шкуры. Выражение лица Васильева легкой жизни, мягко говоря, не обещало.
- Пока неясно… товарищ академик Можайский, - процедил Васильев, подпустив в голос ровно столько почтительности, сколько требовалось по уставу. – В одном из домов карантинной зоны отсутствуют кирпичи в ранее заделанном оконном проеме. Проводится проверка всех входов в здание.
- Да где ж она проводится-то, милый? – голос верховного интеллекта базы прозвучал даже почти ласково, насколько вообще понятие «ласково» было применимо к Можайскому. – Не вижу я никого. Прячутся проверяющие твои?
Васильев, протяжно скрипнув зубами, чуть наклонил вперед голову, спрятав глаза.
- Несут лестницу, товарищ академик Можайский. Все входы заделаны, но необходимо проверить также люки в крыше, а для этого нужно залезть на пожарную лестницу. А она почти в трех метрах над землей. Также с минуты на минуту, - Васильев как бы невзначай провел большим пальцем по шее, бросив взгляд на Сидоренко, - прибудет снайпер. Проверим, не мираж ли это.
Олег, внезапно почувствовав в себе силы в экстренном порядке открыть третий глаз, попытался чревовещать Павлову о необходимости его крайне срочного присутствия. Даже зажмурился. Ну Павлов… ну что тебе стоит вот сейчас тут появиться… ну… пожалуйста…
- Т-товарищ капитан, мы лестницу принесли…
Сидоренко, не меняя виноватой скрюченной позы, дабы не гневить Васильева, Можайского и высшие силы, которые явно обратили на него свой взор, решился приоткрыть один глаз и выдохнул с такой силой, что на потрескавшемся асфальте перед ним вроде бы даже стало меньше пыли.
Запыхавшийся Клеменцов держался за сваренную из остатков железных рам лестницу, на другом конце которой неуверенно маячила приземистая фигура. Павлов! Олег с опаской пощупал рукой переносицу – по его представлениям, третий глаз должен был находиться где-то там. Однако ничего кроме изрядно вспотевшего лба не нащупалось. Уже закрылся, видимо…
Капитан, мимолетно вернув своему лицу уверенное выражение, с веселой злостью оглядел вновь прибывших.
- Да сколько можно, идрит вашу толстым ежиком в оба уха, искать единственную лестницу за единственной казармой?! Оставить гнилые оправдания! Клеменцов, у нас тут дантиста нет, если ты не заметил! А про свое обещание я помню! Так что молись, дебил, чтобы тебе на стрельбищах сразу в лоб твой чугунный попали – зубы вывернутые лечить не придется! Семь минут! Да за это время можно было самогона из портянок нагнать, его выжрать, протрезветь и уже тут быть с лестницей вместе! Что притихли, тяжелоатлеты?! – капитан покосился на скучающую физиономию Можайского и счел за благо перевести разговор в более конструктивное русло. – Павлов, винтовка при тебе?
- Никак нет, товарищ…
- Значит, автоматом обойдешься. Ты у нас стрелок или где? Короче. Вон то окно видишь? Да не делай такое лицо, будто думать умеешь, рано тебе еще! Твоя задача – проделать в стекле дыру. Одним выстрелом. Не попадешь – найдешь пулю, залезешь вверх по стене и будешь ей в окно тыкать до тех пор, пока оно не треснет! Выполнять!
Павлов, привычно отфильтровав из речи начальства полезную информацию, решился уточнить.
- Будет сделано, товарищ капитан. Стрелять отсюда?
- Нет, идрит твою бананом, сначала двадцать кругов вокруг дома гусиным шагом! А где упадешь, оттуда и стрелять будешь! Да отсюда, конечно! Стреляй давай!
Павлов отточенным движением взял оружие в руки и счел за благо тщательно прицелиться. Промахнуться на таком расстоянии просто нельзя, даже из казенного автомата, но тут лучше перестраховаться. А то правда ведь заставит заниматься противоестественным альпинизмом, гнида. А ну-ка, родимое, иди сюда…
Раздался сердитый короткий выстрел. Но ни звона стекла, ни глухого удара в деревянную раму, ни даже свистящего рикошета о бетонную стену не последовало. Павлов, успевший прокрутить в голове слова и про гусиный шаг, и про поиск пули, торопливо выстрелил еще раз. Хуже уже точно не будет, некуда просто.
- Саня, а у тебя все такие безрукие, или этот какой-то особенный? Ты его специально позвал мне настроение поднять? Если так, то у тебя не получилось. Так что…
- Павлов, - голос капитана прозвучал противоестественно спокойно, - с этого дня ты имеешь право держать в руках только метлу. Которой каждый день ты убираешь всю территорию. Всю! Я, тебе, придурку, даже ложку больше не доверю – ты же ей, снайпер чертов, в рот не попадешь, глаз себе выковырнешь, последние мозги через дырку продует! П-пшел отсюда, дятел сизокрылый, после пообщаемся… Оружие мне сдал, упырь! Тебе какой идиот его вообще выдал-то?
- Прапорщик Андреев…
- Понятно. С ним я отдельно тет-а-тет устрою… Чего встал, вон, вон, вон отсюда!
Павлов, в миру заядлый охотник, до сего момента заслуженно числившийся лучшим стрелком в роте, растерянно посмотрел на издевательски целехонькое стекло и мелкой рысью потрусил к казармам, провожаемый непонимающими взглядами Сидоренко и Клеменцова.
- А вы что встали, команда придурков? Быстро тачку кирпичей сюда! И двоих из дежурных прихватите. И чтоб кроме них никому, ясно?! Шевелитесь, идрит вашу с уховертками!..
Ничего не понимающие, но осознающие бесполезность и наказуемость расспросов бойцы спешно удалились. Капитан и Можайский остались наедине, стараясь не поворачиваться в сторону злополучного окна. Академик, поглядев исподлобья по сторонам, подошел поближе к капитану.
- Саня…. ты не переборщил? Стрелок-то твой перепугался до усрачки. Как из ситуации выходить собираешься?
Васильев сделал движение, будто хотел сплюнуть, но сдержался:
- А, не переживай. Ему сейчас не столько страшно, сколько стыдно. Пусть до вечера совестью помучается. Потом скажу, что Андреев над ним вздумал пошутить и автомат с холостой обоймой всучил. А там – к твоим на промывку мозгов и выслать отсюда завтра же. Ничего страшного.
- Страшного, говоришь, ничего? А окно откуда взялось? Кто тут был?
- Сидоренко и Клеменцов.
Можайский прищурился.
- Только они?
- Только они. И я, конечно.
- И кто из них мог до такой степени в штаны наложить?
- Скорее всего, Сидоренко. Клеменцов после своей недавней прогулки уже пятый день гарантированно боится только одного. Меня.
- Ну да, не без этого… - Можайский задумчиво поскреб затылок. - Думаешь сделать вид, кто кладка обрушилась?
- Сам же понимаешь, чего спрашиваешь-то… И Сидоренко это на пользу будет. Он ж подумает, что это я ему экстрима решил добавить. Вот пусть на меня злится. Поможет.
- Это да, это правильно... А зрителей все равно не избежать, вот им и кирпичики под окном как раз в тему будут. Но Сидоренко нужно будет прогнать по полной программе, сразу как спустится. И тоже выслать отсюда к чертям собачьим, в паре с Клеменцовым. За что – идеи есть?
- А чего там думать. Один сегодня с поста смылся, по другому за самоволку уже почти неделю как стройбат плачет. Обоим пару дней нарядов, чтоб даже думать сил не было, а потом – на рытье траншей, к Скирюку. Другим, опять же, наука.
- Смотри, комбинатор… А сейчас как с этим, который Сидоренко, думаешь поступить? Не успеешь ведь ничего сделать, чтобы он тебя сильнее напугался, чем окна этого.
- На стропах с крыши спустим. Пусть сам разобьет это окно и проверит, что внутри. А Клеменцов еще с двумя его с крыши страховать будут. Олег парень смелый, должен со страхом справиться, автомат в помощь. Зря ты им мозги столько времени компостировал, что ли? Постреляет малость, а там людей свистну, одну из дверей разберут и заделают эту дырку на четвертом этаже, как было. Этих фоксов малдеров, правда, тоже списать потом придется, скорее всего. Надо будет распорядиться, чтобы еще людей дали.
- Ага, так тебе их и дадут… А как у нашего бойца со страхом высоты? Хуже не будет?
- Не будет, только меня чуть больше возненавидит, если есть куда больше, конечно. Страх высоты у него отсутствует как таковой, он паркуром занимался… Ну, по стройкам как дебил лазил, вытворял там всякое… Рассказывал на вербовке, как на спор сальто крутил, чтоб с одной стены на другую перепрыгнуть – это на высоте пятого-то этажа. А насчет людей… Дадут, Антоха, дадут. Очень страшно потому что не дать. Наши полномочия по экстренному свертыванию проекта еще никто не отменял, - капитан поддал носком ботинка мелкий камешек, валявшийся под ногами. – Слушай, а ты чего выползти-то решил? Так, воздух понюхать, или за делом?
- Да хотел тебе сказать, что дерьмо какое-то творится. После месяца затишья как взбесилось. А не понадобилось – вот оно, дерьмо. Во всей красе. Васильев невесело хохотнул, бросив взгляд на бордовые занавески, мирно висящие за стеклом.
- Да, дерьмо во всей красе – это звучит. Не каждый день встретишь. О, - Васильев обернулся, заслышав частый перестук двух пар тяжелых армейских ботинок, - гастарбайтеры пожаловали. Ладно, давай, потом пообщаемся.
***
- … а там – бабка какая-нибудь коматозная сидит и так, знаешь, скрипучим голоском: «Милок, а что у вас там случилось-то? А то днем темно, ночью темно, телевизор не показывает, ну я и проковыряла дырочку, на солнышко посмотреть…»
- Ага, и во всю стену транспарант «Долой произвол товарища академика Можайского!»
- Сталина на него нет.
- Точно.
- Смешно, - Сидоренко, безо всякого выражения глядя на побелевший от солнца, ломкий рубероид под ногами, с усталой укоризной поднял глаза на товарищей по несчастью. – Ребят, я оценил юмор. Давайте к делу, а?
Отчаянно сочувствующий и до сих пор молчавший Клеменцов пихнул локтями под бока обоих помощников-зубоскалов.
- Слушай, а правда, что эта гнида специально тебя заставила ломаные кирпичи под окном раскидывать? Чтоб если упал, то наверняка?
- Видимо, да. Васильева не знаешь?
- Вот ссссука, - Клеменцов с ненавистью посмотрел вниз, где чуть поодаль от стены стояла неподвижная фигура капитана. - Ладно, Олег, ты не дрейфь. Не упадешь. Узлы тут такие, что мамонта выдержат. Сашка морские вязать умеет – захочешь, хрен развяжешь. А я еще стропу вокруг вот той опоры обмотаю – пятерых таких как ты удержим без проблем.
- Не парься, Тем. По сравнению с тем, что я на гражданке творил, это так, легкая прогулка, - Олег мечтательно улыбнулся каким-то своим воспоминаниям. – Я туда и так могу спуститься, безо всего. Было бы желание… Хотя, твою мать, с желанием как раз беда… Ладно, чего лясы точить, давайте, готовьте страховку, а то Васильев нас сожрет, что долго копаемся.
Олег проверил надежность «спасательной жилетки», связанной из парашютных строп. Вроде бы и правда все в порядке. Крутить только может – надо будет за стену держаться. Парни крепкие, не уронят, да и опора вроде надежная – стальной штырь, намертво вмурованный в крышу. Кажется, на него провод от столба шел, такие штуки крепят как следует. Он на всякий случай от души дернул за свой конец стропы. Артем, успевший обернуть ее вокруг опоры, даже не покачнулся, крепко держа намотанную на руку ленту, и кивнул оставшимся двоим, чтобы помогали держать.
- Ну, ни пуха. Давай там, делай все по-быстрому и возвращайся. Если что, кричи. Вытянем – пикнуть не успеешь.
- К черту, человек-лебедка… Трави потихоньку, я крикну, когда остановиться.
Олег сдвинул автомат за спину, чтобы не мешался, лег на живот, уперся подошвами в стену и начал потихоньку спускаться.
Вот и пятый этаж – прямо перед лицом. Среди мелкой выцветшей плитки, которой выложена стена, торчит неопрятный ярко-красный кусок кирпичной кладки с белыми прожилками раствора. Олег, стараясь не палиться, пару раз пихнул ее подошвой. Да не, пусть и не очень аккуратно, но надежно…
- Сидоренко, упырь болотный!!! Мало тебе одного окна, хочешь еще куда заглянуть?! А чего ногой, ты башкой своей постучи! Ноги еще пригодятся, а голова тебе точно без надобности – на фуражках сэкономим!
Вот же скотина глазастая. Олег повернул голову на источник крика. Васильев, приставив ладонь ко лбу как козырек, другой рукой показывал кулак горе-альпинисту. Ить жаба пучеглазая, все видит...
На следующем шаге нога не нашла опоры в ожидаемом месте. Ага. Вот и добрались.
- Давайте еще метр и держите!
Стропа вновь заскользила между рук, остановившись с чувствительным рывком. Олег, не решаясь тронуть ногами стекло, нелепо раскорячился, чтобы упереться подошвами в откосы – до отлива не хватало каких-то пяти сантиметров.
- Еще чуток!
Ботинки встали на шершавую жестяную полосу, отозвавшуюся сухим скрипом. Не решаясь сразу разбить окно, Олег провел тщательный осмотр того, что было видно за давно не мытыми двойными стеклами. С этого ракурса, впрочем, шторы смотрелись примерно так же, как и снизу, с земли. Плотные, из какой-то тяжелой ткани темно-красного цвета, без особых примет. Единственная новизна – пустой подоконник в лучших традициях хрущевок: крашенные в белый цвет доски, одна с намечающейся трещиной посередине. Что было в комнате и было ли там вообще что-нибудь, разобрать не получалось, хоть тресни.
Наскоро прокрутив в голове запись голоса Можайского для пущей храбрости, Олег взялся за автомат. Стараясь не завертеться волчком, расставил ноги пошире и резко, без размаха ударил прикладом в верхнюю часть окна. С жалобным звонким треском из обеих рам посыпалось стекло.
- Осколки все вытаскивай и давай внутрь! Эй, верхолазы! Как залезать начнет – еще метра три подтравите. А пока – вниз его еще на полметра!
Вполголоса матернувшись, Олег почувствовал космический вакуум под задницей: приказ Васильева был исполнен незамедлительно и с чуть большим рвением, чем следовало. Впрочем, стропы тут же натянулись, поставив бойца, не успевшего убрать ноги с отлива, в затейливую позу. Придав телу более приспособленное для осмысленной деятельности положение, Олег принялся претворять в жизнь свою часть приказа. Эх, перчатки бы... Кое-как устранив остатки стекол – не жалели мастики, сволочи, даром что ссохлась вся – Сидоренко опасливо запустил руку внутрь комнаты, тыкнул пальцем в бордовую ткань и обратился в слух.
По прошествии нескольких секунд слух бодро доложил, что изнутри ни хрена не слышно. Поразмыслив, Олег взял автомат в одну руку, зацепил пламегасителем складку шторы и дернул ее в сторону. С характерным металлическим шелестом та отъехала в сторону, пропустив в комнату солнечный свет.
Стараясь не обращать внимания на шум крови в ушах, Сидоренко завертел головой. Хм, комната как комната. Ни тебе видений, ни горы трупов, ни пятен крови, ни петли, свисающей с люстры, ни даже пентаграмм каких-нибудь убогоньких… Даже обидно как-то. Древний холодильник формата «однорукий бандит», убогий набор тумбочек и шкафчиков, мойка в углу, стол, из-под которого виднеется край небрежно задвинутого табурета. На стенах – кое-где отошедшие обои в мелкий цветочек, над столом висит календарь. И впрямь – типичная малогабаритная кухня какой-нибудь одинокой бабульки. Однако, кто ж такие шторы на кухню-то вешает, они для спальни хороши…
Мельком удивившись степени маразматичности шальных мыслей, Олег всмотрелся дальше – туда, где виднелась слегка приоткрытая дверь в коридор, и еще раз прислушался. Вроде бы тихо. Как в… блин. Отогнав неуместное демотивирующее сравнение, он с нажимом мысленно закончил: тихо, как в казарме перед подъемом. Да, именно вот так и никак иначе.
Ну, ной, не ной, а ковчег строить надо… Стараясь не думать обо всяких мракобесиях, которые, вне всяческого сомнения, только того и ждут, чтобы боец оказался на их территории, Олег нервно дернул кадыком и решительно полез внутрь. Лучше уж самому и сразу, чем спустя минуту, получив пару вербальных стимуляторов от Васильева.
***
- Ты смотри, действительно сам полез.
- А я тебе что говорил. Работает твоя система, Антоха. Отлично, надо сказать, работает. Хотя, если честно, подустал я уже на ребят орать, но делать нечего. Надо… - капитан со злостью ковырнул землю носком ботинка. – Ладно, чего теперь-то тут стоять. Пойду я к своим, а то, не приведи боже, случится что – меня же искать побегут. А им тут сейчас делать ну совсем нечего. Да и тебе лучше бы вернуться – по той же, собственно, причине. Хотя не знаю, откровенно говоря, что там должно произойти, чтобы твои деятели из своей норки повыползали.
Можайский вздохнул, почесав живот.
- Так оно уже произошло… Я вчера до утра почти засиделся, сегодня спал еще – так из постели вытащили. Сначала думал: поубиваю идиотов, а как они мне данные приборов показали – я сюда и прибежал. Хотя ты прав, подстраховаться не мешает.
- Да, думаю, так будет лучше. Там мы с тобой сейчас точно ничем не поможем. Или они самостоятельно справятся… или не справятся. Но тоже самостоятельно. Мы уже ни при чем.
Подошвы заставили неприятно хрустнуть мелкие осколки, которыми был усыпан линолеум. Олег осторожно сделал пару шагов, выйдя на центр комнаты. Было душно – естественно, за весь день на таком-то солнцепеке. Ноздри резал затхлый воздух нежилого помещения, на уши неприятно давила тишина. Олег на миг замер в надежде уловить какой-нибудь звук с улицы: разговоры парней с крыши, шум ветра (хотя какой там ветер, жара стоит невыносимая), да хоть бы и голос Васильева – но, похоже, снаружи все точно так же притихли, стараясь не пропустить ни малейшего шороха с четвертого этажа.
Впрочем, есть один звук, который сейчас уместен как нельзя более… Хищно лязгнул затвор, под палец услужливо лег спусковой крючок, словно нашептывая знакомые слова: «…если в них выстрелить, они исчезнут – раз и навсегда…» Ну, а почему бы и нет, собственно?.. Когда это мы патронов жалели? Никого, правда, и не видно, но, с другой стороны, важность профилактики тоже никто пока не отменял.
Длинная, на треть рожка, очередь с легкостью пробила полотно, оставив в двери неровную дыру, злобно ощерившуюся расщепленной фанерой. Темнота в коридоре разом скуксилась, обиженно потеряв мрачность, и отползла подальше – зализывать раны. Вот там пусть и сидит, зараза. А в ее неуютное обиталище нам, к слову, и не надо… Олег облегченно прикрыл глаза, позволив себе слегка улыбнуться. Что в приказе было? Залезть внутрь, осмотреть комнату, проверить наличие видений – и обратно. Что сделано? Залез, осмотрел, проверил – слава богам, нету… Значит, пора обратно!
Сидоренко облегченно сделал было шаг в сторону и замер. Было чертовски неприятно думать, что, стоит ему сейчас повернуться к окну – и в спину упрется недобрый взгляд покалеченной темноты. Холера, но не гнездо же ему теперь тут вить – вылезать надо.
Гм, ситуация. С одной стороны, хорошо, что никто его сейчас в этом идиотском положении не видит. С другой – присутствие рядом этого самого «кого-то другого» Олегу сейчас требовалось как никогда сильно. Ребятам на крыше крикнуть, что ли? Сидоренко открыл рот и неожиданно для себя осознал, что совершенно не хочет ничего произносить вслух, ни тихо, ни громко. Словно бы пока он молчит – его здесь вроде как официально нет. А вот как только он что-то скажет – это будет отмашкой… хрен знает, для кого и к чему, но – точно нельзя. Ну вот никак.
Воздух пришлось выпускать вхолостую через стиснутые зубы. Маразм, конечно, но супротив подкорки не попрешь. Нет, все-таки определенно хорошо, что никто не смотрит… Припомнив практику школьных уроков физкультуры, Олег, повернувшись вполоборота к окну, зашаркал к нему короткими приставными шагами, стараясь не загнать еще больше стекляшек в казенную резину ботинок. Вот, наверное, примерно так древним египтянам и позировали их модели, которых они потом рисовали где ни попадя…
Фуф. Есть-то несколько шагов, а сколько в них дурости вложено… Олег, умирая от зависти к глазастым хамелеонам, озадаченно прикидывал, как бы так вылезти, чтобы, с одной стороны, не показать потенциальному противнику спину (хотя какой там противник-то, мать моя женщина…), а с другой – не вылететь из окна подобно беззаботному майскому жуку. Не сводя взгляда с раненой двери, Сидоренко завел руку за спину – провести ревизию стеклянных колючек на подоконнике. Опаньки. Хорошая новость: битого стекла не обнаружилось. Плохая новость: подоконника – тоже. Ощущения, впрочем, были более чем знакомые: плотная, мягкая ткань. Можно спорить на что угодно: бордового цвета. Почему-то вспомнилась первая попытка сдачи экзамена на права, когда жертвой кривых олеговых рук на руле пали четыре красно-белых столбика из шести обозначавших место для парковки задним ходом.
Мимолетно почтив память безвременно ушедших столбиков, Олег нервно отдернул штору и, уже не заморачиваясь на осколки, примостил зад на подоконник. Итак… твоюжмать. Олег скосил глаза на пол и ощутил труднопреодолимое желание сплюнуть. На неопределенно-желтом линолеуме, издевательски сделав изящную петлю, лежала стропа. Ну да, все правильно, ребята же отмотали ему еще сколько-то свободной длины, чтобы он в комнату смог зайти. Выбраться, просто вывалившись спиной вперед и повиснув на стропе, не выйдет. Или о стену с размаху приложит, или узкими стропами в конце полета перетянет так, что небо с овчинку покажется. А вероятнее всего – то и другое сразу.
Олег подтянул стропу и задумчиво помял ее в руках. Нет, даже и думать нечего. Тонкая и скользкая капроновая лента не оставляла ни малейшего шанса ни взобраться по ней наверх, ни каким-то образом сократить ее длину – рукастый Сашка, умевший вязать крепкие узлы еще и не из такого подлого материала, остался на недосягаемой крыше. Можно, конечно, было бы выбраться и без нее… Но, ядрена медь, чтобы оказаться снаружи и при этом случайно не назначить свидание с архангелом Михаилом, нужно смотреть на то, за что хватаешься, а не пялиться вглубь квартиры.
Так. А если им сделать ручкой? Вообще и так удивительно, что Васильева до сих пор не слышно. Вылезать жопой вперед в окно – оно вроде как бы уставу и не противоречит, но все равно с трудом верится, что все в поведении Сидоренко капитана сейчас устраивает. Олег понадежнее уперся плечом в раму и отчаянно замахал рукой, выставив ее из окна, несколько это было возможно. Сначала – просто растопыренной пятерней. Потом попробовал некоторые из самых популярных распальцовок – чего уж терять-то.
Да что ты будешь делать. То ли ушел, то ли умер. Лимит везения, тем временем, на сегодня уже вроде как с утра исчерпан, поэтому, скорее всего, ушел.
Увы, бесперспективнячок-с. Как ни крути, а надо кричать парням, чтобы тянули. Сидоренко, насколько позволял инстинкт самосохранения и угол обзора, высунул голову наружу. С усилием заткнув глотки предрассудкам, которые вопили так, что под черепной коробкой гуляло звонкое эхо, Олег напряг голосовые связки. Но воспользоваться ими не успел.
- Что же ты так: уже уходишь, и не поздоровался даже?
Олег судорожно выгнулся, чтобы не вылететь из окна, и, не рассчитав силы, со всего размаху грохнулся плашмя об пол. Автомат отлетел куда-то за дверь, над губой быстро растекалось что-то горячее и мокрое, переносицу жгло, будто он упал на горящие угли. Не успев толком подумать про сломанный нос, Сидоренко торопливо перевернулся, упершись на руки.
- Неаккуратный ты, Олежка. Наследил, все поломал, кровью заляпал…
Сидоренко вновь вынужденно принял горизонтальное положение: руки подломились, как будто он только что сдал двойной норматив по отжиманиям. На него укоряющее смотрела одетая в застиранный домашний халат босая старушка, неодобрительно шаркающая заскорузлой ступней по стеклам на полу. Мозг послал сигнал о том, что надо бы что-то ответить, но горло было словно забито ватой и сигнал проигнорировало.
- Вставай, что разлегся-то? Уж не напугала ли?..
Отупевший от ужаса Сидоренко замотал головой, плотно зажмурившись.
- Да, точно напугала…
Олег почувствовал, как натянулся воротник, больно передавив кадык. Ощущение было такое, будто его подцепили на крюк башенного крана. Впрочем, ненадолго: хватка тут же ослабла, а Олег понял, что уже не лежит посреди кухни, а сидит на чем-то жестком и неустойчивом, опираясь спиной на стену.
«…их незачем бояться. Они не опасны. Они не могут убить, ранить или вообще хоть как-то прикоснуться к вам…» - пронеслось в голове. Ох, товарищ академик Можайский, дырка где-то в вашей теории…
- А г-г-г… де я?
- Ты смотри, заговорил… Ты в квартире, Олежка, на четвертом этаже. Сам же сюда лез – забыл?
Сидоренко ощутил острое, но однозначно нереализуемое желание подержаться за надежную сталь автомата. Невыполнимое главным образом потому, что все его тело сейчас было похоже на вынутый из миски холодец: убери опору, и тут же растечется по поверхности.
- Что, по автомату скучаешь? – бабка понимающе прищурилась. – Так вот он, возьми.
Не веря своему счастью, Сидоренко безо всякого выражения смотрел на свое оружие, непонятно как успевшее перекочевать из коридора в морщинистые руки бабки.
- Что стесняешься, бери-бери. Мне-то он тут зачем? Да бери, сказала.
Олег протянул дрожащие ладони и принял показавшийся как никогда тяжелым автомат. «…если в них выстрелить, они исчезнут – раз и навсегда. Придут новые – возможно. Но эти – уже не появятся…» Тренированное тело сделало все само, не слишком считаясь с мнением разума. Выстрела, тем не менее, не последовало. Спусковой крючок преувеличенно легко подался назад и остался в таком положении, как будто в руках у Сидоренко было не боевое оружие, которое только что проделало дыру в двери, а дешевая китайская игрушка, на которую даже лишнюю пружину пожалели.
- Вот как… Ну, сам виноват. Я и не против, в общем: нечасто мне поговорить выдается, обычно люди как-то не разговоров боятся…
Автомат с глухим стуком упал на ногу бабке. Та, словно бы ничего и не заметив, спокойно продолжила.
- Что, думаешь, сейчас тебя убью и съем? Нет, Олежка, я не убиваю. Прав твой академик – я не могу нанести никакого вреда. Это можешь сделать только ты сам. Ты бы от меня уже, пожалуй, мог бы и избавиться, да вот что-то никак не получается у тебя…
Это бред… просто бред. Хотя… он с удивлением понял, что опасности действительно не чувствует. Вот когда он схлопотал от капитана, нарвался на Можайского, перелезал через край крыши – опасность в какой-то степени была. А сейчас – нет… Есть только страх. Правда, такой, какого у него не было никогда раньше. Страх, заставляющий его сидеть на месте, смотреть на это непостижимое существо в облике седой старушки и участвовать в самом нелепом представлении в своей жизни.
- А т-ты… кто?
- Я? – на лице бабки проступило откровенное удивление. – Так меня вообще нет... Но ты себе меня так тщательно представлял, что теперь – я есть. И с автоматом твоим все в порядке, только ты почему-то не хочешь в это верить. Ну давай, соображай уже.
- Я не понимаю…
- Вот, и понимать даже не хочешь. А ведь без этого никак тебе, милый. Не поймешь – дальше и вовсе ничего не выйдет. Чего не понимаешь – того боишься, такое устройство у тебя. И чем больше не понимаешь, тем боишься сильнее. Ты мне поверь, уж о страхах я знаю все. Я ведь…
Твою мать, так не бывает.
- …мой страх?.. – Олег поежился от мурашек размером с откормленных ежей, которые табуном пробежали по телу, противно щекоча лапками.
- Ну вот видишь, соображаешь ведь, когда хочешь-то. Да, твой, и ничей еще.
- А… а квартира тогда – тоже я?
Бабка улыбнулась.
- Нет, Олежка, не ты. И не надо было бы тебе сюда соваться-то. Нельзя побороть чужой страх, его можно только приумножить. А тебе бы со своими справиться.
- Тогда как?..
- А вот так… место здесь такое, милый. Когда страх есть не у одного человека, не у двух, а у нескольких тысяч – он может стать… видимым. Настоящим. Ты ведь знаешь, почему город этот пустует?
- Нет…
- А, ну конечно, не знаешь. Вам-то не говорили. Неприятность здесь случилась… Большая. Рыли фундамент рабочие и случайно раскопали часть старого кладбища. И ладно бы просто раскопали – так решили по-правильному поступить, перезахоронить всех, кого обнаружили. Так-то, может, и пронесло бы. Вот только кладбище – оно не на пустом месте появилось, здесь городок раньше был… пока в нем холера не началась. Место давно забросили, кого могли тогда – похоронили. А возбудитель этой дряни еще живой был, как выяснилось. Больницы нормальной здесь тогда не было. Когда поняли, что творится – поздно оказалось, почти для всех. Объявили карантин, чтобы зараза дальше не расползлась, лечить начали… Примерно каждого десятого спасли. Остальных – сам понимаешь…
Олег, тупо уставившийся в пол, не сразу понял, что стало тихо. Он осторожно поднял взгляд. Кухня была пуста. Перед ним, чуть испачканный в небольшой лужице натекшей из разбитого носа крови, сиротливо лежал автомат. За окном через наполовину раздвинутые шторы был виден клочок почти белого от жары неба. В коридоре…
- И как тебя сюда взяли-то, труса эдакого? – шелестящий голос, доносящийся откуда-то из глубины квартиры, пригвоздил привставшего было Олега обратно к табурету. – Темноты и тишины бояться – это надо же… Впрочем, можешь и дальше сидеть трястись – я, как ты понимаешь, не против.
- Я так и не понял…
- Вот поэтому ты меня сейчас и слышишь. Ну что ж, давай сделаем так, чтобы понял. Боялись люди. Все, поголовно. Смерти, болезни, друг друга, врачей, солдат, которые оцепили город. Страх был таков, что он не пропал и после того, как не стало тех, кто его породил. Огласки, понятно, никакой не было. А кто выжил – сам не захотел ничего рассказывать. Лет десять тут пусто было… а потом стали сюда приезжать люди, кто приключений искал. И ведь находили. Пугливые это были люди, по большей части, и суеверные. Кому что мерещилось. И, может, постепенно страх бы это место и покинул, на одних заезжих не продержался бы, да вот только пришла в одну умную, как всем тогда казалось, голову, мысль о том, что неплохо бы здешние места еще раз изучить. Точнее, не сами места, а, как оно значилось, «аномальную активность». Народ в верхах сидит хозяйственный, решили попробовать – а ну как получится в военных целях приспособить. Вот так и возникла здесь эта база.
Олег, на всякий случай плотно закрыв глаза, без особого успеха пытался убедить себя, что видит сон. Чертовски страшный, но при этом – отчаянно необычный и потому в чем-то даже интересный.
- А как же мы? Мы же не больны…
- Ты бы знал, в каких количествах вас каждый день пичкают стимуляторами… На всякий случай, холеры ведь вроде как нет уже. Лет по десять жизни каждому уже скинули, конечно, но цели добились. Вот ученые, которые здесь работают, такой участи почти все избежали, кроме самого Можайского, но он сам так решил. Поэтому и сидят безвылазно в стерильном помещении. А вот со страхом поначалу не задалось у них… Хоть и аппаратуры они с собой натащили, и психологи с ними чуть ли не целыми днями работали – а все равно. Вот и придумали тогда сделать тут еще и венную базу. Ученым сказали, что они теперь под защитой – те быстро поверили. А вот с вами поступили более рискованно, но куда более хитро.
- Это… двери, окна заложили, да?
- И это тоже. Но не только. С одной стороны – вас заставили думать, что вы легко можете побороть все, что увидите. И вы действительно стали на это способны. А с другой – вам дали другой, вполне конкретный страх, которому и не нужно воплощаться – он и так при вас…
- Васильева?!
- Именно.
- А… как же он сам?
- А вот в этом и суть проблемы. Долго искали такого человека, который не боится ничего. Но нашли. Ему действительно не страшно практически ничего – по крайней мере, так было на тот момент, когда он сюда только прибыл. А вот потом…
Зараза. Олег, увлекшись повествованием настолько, что забыл и думать, где и в каком положении находится, поймал себя на мысли, что почти окончательно успокоился и вновь остался в тишине. Э нет, товарищи, так дело не пойдет. «…придут новые – возможно. Но эти – уже не появятся…»
Ага. Уже не появятся, значит. Сидоренко, взвесив в руке автомат, встал и, чуть поколебавшись, положил его на стол. Подошел к окну и задернул плотные шторы. Провел рукой по губам, почувствовав чешуйки запекшейся крови. И, со странным удовлетворением отметив, как похолодели пальцы, открыл щербатую дверь и сделал несколько шагов в темноту.
Сердце незамедлительно начало отбивать чечетку на ребрах, однако вокруг было абсолютно тихо. Тихо… Хм.
- Я точно знаю, что мне сейчас никто не ответит. Я здесь один.
- Говорю же: соображаешь, когда захочешь… Это ненадолго, буду краток. Васильев в полной мере узнал, как можно чего-то бояться. Вот только страх его не был похож на все другие: он боялся не привидений, не смерти, не боли. Но он приходил в ужас от одной мысли о том, что одно его неверное действие может завалить весь проект… И вот сегодня – он его завалил. Давай, Олег, выбирайся. Меня уже почти что нет. Ты молодец…
***
Васильев мрачной тучей шел обратно к сорок второму дому. Все на местах, сюда никто не сунется – самоубийц нарушать его приказы нет.
Если все пройдет гладко… если.
Стена дома была точно такой же, если не считать Сидоренко, голова которого маячила в окне. Стоп, а это еще что? Кровь? Капитан прищурился, почувствовав отголосок нехорошей дрожи в затылке. Тьфу, черт. Нос расквасил. Навернулся небось, осел кривоногий…
- Сидоренко! Докладывать!
- Все чисто, товарищ капитан! В квартире пусто!
Против воли Васильева его голос прозвучал намного мягче, чем было нужно для дела:
- Тогда вылазь давай! Или ты там на ПМЖ остаться решил?
- Будет сделано, товарищ капитан!
- Эй там, орлы высокогорные! Стропу подтяните! И вниз, вниз его потихоньку давайте, обратно не тащить! Как спустите – сами сюда подгребайте!
Закурить бы, а нет с собой… Капитан стоял и отрешенно наблюдал, как несколькими ловкими движениями Сидоренко выкарабкался наружу, повиснув на стропе. Пара секунд – и он медленно начал опускаться, придерживаясь рукой за стену. Васильев поймал себя на том, что нервно потирает вспотевшей ладонью сжатый кулак, сплюнул и сложил руки на груди.
- Осторожней спускайте, черти! Не мешок с картошкой дер…
Послышался хрусткий удар. Крика не было – высота была небольшой.
Пальцы сложенных рук свело судорогой, но привыкший отдавать команды голос не подвел.
- Быстро слезли и за Можайским, придурки, быстро! Сюда не подходить! После этого – пулей в казарму и чтоб носа наружу не высовывали! Исполнять!!!
Васильев на плохо гнущихся ногах подошел к месту падения. Сидоренко лежал на груде кирпичей, подвернув под себя голову так, как у живого человека не получилось бы. В нескольких местах тусклый рыжий цвет обожженной глины уже начал отливать багровым глянцем. Обвившись вокруг него, словно обнимая напоследок, лежала стропа. Васильев проследил ее взглядом. Конец ленты не был рваным от трения о крышу, не был истончившимся, что могло бы случиться, если бы стропа лопнула от тяжести. Он был ровно и издевательски аккуратно обрезан. Не прикасаясь к мертвому телу, капитан поднял голову вверх.
Окна на четвертый этаж больше не было. В том месте, резко выделяясь на фоне стены, так же, как и во всем доме, было рыжее пятно недавней кладки. А на уровне третьего этажа, небрежно отсвечивая на солнце, прямо посреди стены позвякивала стеклами на непонятно откуда взявшемся ветру открытая форточка.
Он не помнил, сколько простоял на одном месте. По-видимому, недолго. В себя Васильева привел запыхавшийся голос Можайского и тяжеленная ручища академика, упавшая на плечо.
- Саня! Это… как?! Мертвый?!
Васильев безразлично пожал плечами, сглотнул.
- Стропа оборвалась. Видимо, была хреновая. Трындец мне, Тоха.
- Мать его… Ничего, Сань, ты подожди себя в могилу загонять. Скажем, несчастный случай. Надо будет – я помогу, ты ж знаешь.
- Знаю, - капитан пожал плечами. – Спасибо тебе. А ведь вот оно, выходит, как случилось… Ну, Антоха, извини. Не получилось у… нас. Ты иди, иди к себе. Я распоряжусь, чтобы бойцы мои тело забрали.
Можайский, поминутно оглядываясь через плечо и бормоча что-то себе под нос про старые связи, спешно удалился в сторону части.
Конечно, несчастный случай со смертельным исходом – это полная жопа. Хотя Можайский бы, пожалуй, отмазал – его слово в верхах ценят. Не в том настоящая проблема, на самом деле… Хотя парня, конечно, осознание этой проблемы уже не вернет.
Вот и закончился день. А что касается проблемы – надо решить. Так, чтобы у нее не было шанса повториться.
***
«Вчера вечером произошел крупный взрыв в районе военной части №13249. Согласно данным нашего источника, в данном районе очень близко к поверхности было размещено природное хранилище подземного газа, который начал выходить на поверхность. Источник возгорания остался неизвестным, но, вероятнее всего, детонация газа произошла в результате военных учений.
Несмотря на значительную силу взрыва, инцидент стал причиной только двух случаев со смертельных исходом: погибли капитан Александр Евгеньевич Васильев и рядовой Олег Владимирович Сидоренко. Остальные были госпитализированы и на данный момент проходят реабилитацию вместе с научными сотрудниками, посещавшими базу. По словам врачей, их состояние оценивается как удовлетворительное.
По нашим данным, в тот момент на территории части проводился эксперимент по внедрению инновационных средств химической защиты, в которых была задействована часть сотрудников НИИ ПИВМ. Источник, близкий к НИИ, решительно опроверг возможность возгорания в результате проведения эксперимента.
Редакция выражает соболезнования семьям погибших». Я сделяль
Олег на миг замер в надежде уловить какой-нибудь звук с улицы: разговоры парней с крыши, шум ветра (хотя какой там ветер, жара стоит невыносимая), да хоть бы и голос Васильева – но, похоже, снаружи все точно так же притихли, стараясь не пропустить ни малейшего шороха с четвертого этажа.
- откуда жара, если
Quote
Несмотря на лучи восходящего светила, окно было видно совершенно четко.
- с тех пор прошло всего несколько минут, как принесли лестницу?
Quote
Так, чтобы у нее было шанса повториться.
- пропущено "не"
Начало очень увлекательное было. Интрига нарастала. Потом "сочности " армейской жизни стали более утомлять, чем колорит создавать. Зима, лето, весна на дворе - ясно только по одной фразе про жару ближе к финалу. Ни описания природы, ни самих героев нет. Ну и бог с ними. ) Что главное - совсем уж разочаровала разгадка - развязка. Написано-то хорошо. Но стоило ли из-за такой заезженной идеи огород городить? Страница на СИ
Бабарик, как и в первый раз прочитала с интересом и в напряжении, особенно, когда солдат в окно забрался. Не понравилась только концовка. Ждала чего-то такого замысловатого, на что вы мастер. А тут как-то просто и даже скомкано. Ну, подергайте еще немного нервы, придайте чуть жути, атмосферы паранормального вокруг гибели парня.
Морана, концовку писал быстрее всего, йа... Косякма. Сам думал, что коротко, а теперь убедился. Больше вам спасибо - за отзыв и за критику. Буду думать, как поправить. Я сделяль
Выложу пока что так, может, кто даст пинка и настроение появится 
