Родительскую волю у них в семье чтили строго. Слово отца – нерушимый закон. Если запретил отец ходить к Драконовым горам – поперек не шли, подчинялись беспрекословно. Да корова глупая вынудила однажды ослушаться: вместо дома на опасные земли Хранителей забрела. Не бросать же бестолковое животное на съедение волкам. Тогда, в детстве, он считал волка лютым зверем. Повзрослев, понял, что "серый охотник" не самый ужасный враг. Теперь во тьме бродили хищники куда страшнее волков. Вот с кем встреча не оставляет ни единого шанса на спасение. Но в той мирной жизни и страхи были иные.
Жуть брала идти к горам, где частенько видели волчью стаю и несли дозор суровые Хранители, а корову еще жальче. Да и отец не похвалит, что упустил по халатности однорогую Чернушку, с легким делом не справился. Помолился богам и отправился в путь, уповая на добрый исход поисков. На запретные земли старался не заходить, держался старой, хорошо утоптанной тропы вдоль границы. Время от времени громко выкрикивал имя коровы, чтобы Хранители в случае чего поняли: не праздно шатается малец по близости, дело вынудило важное.
А вокруг пестрый ковер цветов. Покачиваются на стебельках, головками машут, словно зовут: "Посмотри на нас". И все такие красивые, один лучше другого. А запах, как кисель: густой, дурманящий, даже голова закружилась. Тихо, благостно тут. Пчелы кружат, кузнечики стрекочут, птицы чирикают. В траве то ящерка промелькнет, то ежик с семейством пробежит. И ноги идут и идут сами собой, не зная усталости.
Каким образом тропа привела его в глухое владение Хранителей, сам не понял, поворотом, наверное, ошибся. А когда сообразил куда забрел – оторопь взяла. Вот это он попал. Как говорят у него дома: "Угодил прямо в пасть дракону". И почему не спохватился вовремя, не заметил, что места вокруг незнакомые, а лиственный лес давно сменился на дремучий ельник.
Захотелось зажмуриться. Смелости не хватало смотреть на то, что открылось взору. Сжал крепко веки. «Исчезни страшное ведение, окажись сном». Выждал немного, затем слегка приоткрыл левый глаз. Все по-старому. Тот же полусумрак, хотя око благословенного Анура висело еще высоко в небе; давящая, неестественная тишина, не потревоженная ни единым шорохом; свисающие над головой тяжелые, в лохмотьях паутины, еловые лапы; обросшая мхом стена горы и… черный зев пещеры. Той самой заколдованной. Никакой ошибки – она. Над каменным сводом огнем пылали письмена: "Сюда войти и выйти живым сможет лишь тот, кто слышит Зов. Прочие сольются с мраком". Все слово в слово, как рассказывал старик Лакси. И зачем только читать у мага Оведа выучился. Не так страшно было бы, не знай он значения огненных слов. А теперь как быть? С человека знающего спрос втройне. И тут он опомнился. Хранители! Они должны быть где-то рядом, и если застанут его у пещеры, то …. Эх, бедовая его головушка, что же он натворил разиня бестолковый. Пропал, как есть пропал. Не видеть ему больше родимого дома.
Тишину разорвал звук скатившегося с горы камня. Тут уж его словно хлыстом по пяткам щелкнули, бросился бежать со всех ног, совсем забыв про корову. Да пусть ее лиходейку хоть на смерть загрызут волки – жизнь дороже.
Вроде и бежал в противоположную сторону, а дорога опять привела к пещере. Четыре раза менял направление, ломился через чащу колючих кустов и четыре раза неизменно возвращался назад. От творящегося колдовства совсем обезумел. Хотелось упасть на колени, завыть, закричать истошно: "Ау, люди, спасите, помогите". Хоть малой совсем, а понял – изначальные силы специально заманивают, смерти желают предать за ослушание. Наверное, и упал бы, зарыдал от отчаяния, но тут из глубины пещеры раздался ритмичный перезвон, сразу заглушивший страх.
Дзинь-дзинь-дзинь, словно в кузнице по наковальне били молоточки. Что за новое чудо? Лакси о таком не рассказывал. Подошел ближе, прислушался внимательнее. Дзинь-дзинь-дзинь. Красиво, завораживающе стучали молоточки. Только ковали они не расплавленный металл, а слова: "Долг превыше жизни. Долг превыше жизни…". И от тех слов расправлялись плечи, сердце наполнялось вдохновенной силой, забывался страх. Песнь подземной наковальни настойчиво призывала к каким-то великим сражениям. И он был готов к бою. С любым врагом. Насмерть.
Он шагнул к пещере. Его ждут там. Его зовут…. Следующего шага не дала сделать упавшая на плечо тяжелая ладонь. Первым желанием было стряхнуть досадную помеху. Он пренебрежительно дернул плечом. Кто смеет ему мешать выполнять свой долг?! Но стальные пальцы продолжали удерживать его на месте. Лицо обдало жаром гнева. Чужой голос произнес из глубин сознания: "Победа любой ценой. Вставший на пути враг. Долг превыше жалости, превыше любви, превыше дружбы, превыше жизни. Пред Воином Долга нет преград. Исполни свое предназначение".
Да. Он должен. Он исполнит. Это его Путь. И никто его не остановит. Никто.
Он обернулся, готовый смести любого, кто помешает ему войти в пещеру… и обмер под пристальным взглядом серых глаз. За спиной стоял Главный Хранитель. На вид - седой древний старик, а стать гордая, молодецкая. Да и рука, сжимающая рукоять меча, не дрожала и явно по-прежнему твердо владела оружием. Сразу припомнилась деревянная нога Лакси. Тут же заныло под коленом.
Он судорожно сглотнул. Наваждение неустрашимого Воина Долга рассеялось. У пещеры вновь стоял обычный, перепуганный мальчишка, жизнь которого сейчас была не ценней горсти земли. Он со всей отчетливостью осознал свое бедственное положение. Теперь он точно пропал.
Хранитель смотрел строго. Густые кустистые брови сдвинуты к переносице, губы сжаты в жесткую линию…, а во взгляде потрясение. Хотя, может, ему просто показалось, утверждать он бы не взялся. До того ли было всматриваться с перепуга. От страха перед грозным мужем едва в обморок не свалился. Не отпустит теперь домой, лишит жизни. Собрался в ноги ему пасть, прощение вымаливать, а Хранитель вдруг сам перед ним на колени опустился.
- Ты слышишь? Ты слышишь Зов? – серые глаза пронзительно всматривались ему в лицо.
Захотелось соврать, отказаться от всего и убежать. Не получилось. Ноги точно вросли в землю, а слова сами собой вырвались из горла. Нужные для Хранителя слова, а не та ложь, которую он собирался выдать.
- Только лишь, как молоточки по наковальне стучат, слова отчеканивают, сражаться призывают. Больше ничего.
Захлопнул рукой рот, да поздно, поддался чарам Хранителя, выложил все начисто. Прощай родимая матушка, не обнять тебе больше своего непутевого сына. Жалко себя стало до слез, вмиг забылось, что мужчинам плакать не положено, зарыдал в голос как можно несчастнее – авось, Хранитель смилуется, пощадит убогого.
- Дяденька, отпустите, не слышал я никакого Зова, примерещилось мне, корову свою заплутавшую ищу, нечаянно забрел сюда.
Детский плач на одной ноте любого доймет: не жалостью, так измором. Правда, некоторые, кто чересчур вспыльчив, сгоряча и по шее надавать могут. Но это уже дело случая, как повезет.
Размазывая по щекам кулаками слезы, он покосился на ладонь Хранителя. По сравнению с его ладошкой она выглядела огромной, такая, пожалуй, и камень в пыль легко сомнет. Плохо. Будет больно. Ну да тут согласишься любую боль стерпеть, лишь бы живым домой отпустили.
Хранитель отнесся к его нудному вою довольно странно. Ни гневного окрика, ни подзатыльника. Улыбнулся подозрительно ласково, привлек к себе поближе, по голове погладил. "Не к добру, - похолодело внутри. – Точно убьет. Успокаивает, чтобы не дергался перед смертью". Цену подобной ласки он отлично усвоил еще в прошлом году, в сезон забоя домашней скотины. Ноги сразу подкосились, земля поплыла перед глазами.
- Молоточки, говоришь, бьют по наковальне, слова чеканят. Вот, оказывается, каков он Зов. И какие слова звучат? – неожиданно мягко заговорил с ним Хранитель.
- Долг превыше жизни. А вы разве не слышите? Молоточки ведь громко стучат, - чуть осмелев, ответил он. Похоже, смерть пока откладывалась.
Хранитель покачал головой.
- За всю жизнь ни разу. Знать, не мой Путь, - к нему вновь вернулся грозный облик. – А теперь слушай, малец, внимательно и запоминай накрепко. В этой пещере находится древняя реликвия, огромной, сокрушительной мощи, способная, как превратить весь мир в руины, так и спасти его от гибели. Еще в начале времен, многие, многие ведхи назад, когда Дарское море было обычным родником, а человеческий род жил малочисленными племенами в дремучих лесах, бог справедливости и всеобщего равновесия Сивур передал ее на вечное хранение людям, стребовав с них клятву, что они воспользуются ей, только если мир окажется на краю гибели. А до тех пор реликвия должна находиться в пещере. Из поколения в поколение клан Хранителей оберегал дар бога, пресекая любые попытки завладеть могущественной вещью в корыстных целях. Немало охотников за властью и богатством приходили сюда в надежде оспорить волю Сивура. Кое-кто пробовал добиться этого с мечом в руках. Несчастные. Они не знали, что реликвия способна сама защитить себя.
- Сама? Как это? – не сдержал он удивления.
- Дело в том, малец, что кинжалом Сивура дано владеть не каждому, только слышащим Зов – избранным из рода носителей Силы – прочих он уничтожает.
- А Лакси рассказывал, что это вы охраняете пещеру.
- Лакси? Знаю этого плюгавенького мужичонка, обделенного умом. Впрочем, он и в молодости особой разумностью не отличался, как и смелостью. Явился однажды сюда, будучи еще молодым парнем, под покровом рассветного тумана с ржавым ножом – откуда такой и выискал, у отца рыбака, наверное, стащил, побродил по округе, треща кустами, точно медведь после спячки, побряцал железкой своей по стволам деревьев, сорок подразнил. Всего геройства и хватило: птиц всполошить, да семейку диких кабанов с лежки согнать. А как узрел одного из наших Хранителей, такого стрекача задал – пещерный кот не догнал бы. Несся, как лось в период гона, треск на весь лес стоял. Мы ведь его только по клочкам одежды на ветках и камнях на второй день отыскали. Дуралей в расщелину свалился, на свою же железяку напоролся. Позвал бы сразу на помощь – не остался бы калекой. А он от страха в листья зарылся, холмиком прикинулся, при виде нас на брюхе уползти пытался, а, поняв, что не удрать, принялся завывать, умирающего из себя корчить: плачет, деву Смирею поминает, с родными прощается. Умолк, когда сказали, что убивать его не собираемся. Но, видно, не поверил, едва оставили одного – сбежал тайком. А зря. Пока по горам скрывался, рану загноил, время для лечения упустил. Вот ноги и лишился. Человеческой глупости порой диву даешься, а еще больше их бесстыдству. Он ведь потом бравым кочетом расхаживал, вышедшего из смертельной схватки храбреца из себя строил, про заповедную пещеру всюду трепал.
- А почему вы его не наказали?
- А зачем? Так он своей болтовней хоть кого-то убережет от подобной глупости: не лезть – куда богами не велено. Это же мы ему про заклятие над входом в пещеру рассказали, описали, что с самозваными героями случалось, кому Зов услышать не дано. Умом беден, а сообразил, что едва встречи с крылатой девой Смиреей избежал. Побледнел, глаз задергался, явно себя на их месте представил. Зато в горы больше не совался.
«Так вот какое у Лакси геройское прошлое, в какой смертельной схватке потерял ногу, а врал-то, врал….»
- Дядя Хранитель, а какой род носители силы?
- До нынешнего дня было неведомо, кого именно Сивур одарил своей силой. Он сохранил это знание в тайне, чтобы уберечь отмеченный род от преследований и соблазнов власти. В древних свитках сказано: "В преддверии великой беды Предреченный сам явится на Зов клинка. И лишь ему одному полностью и безоговорочно подчинится кинжал".
- Он уже приходил? Вы его видели? Какой он из себя? – запрыгал он на месте от жгучего любопытства. – Великан ростом со скалу? А земля дрожит, когда он идет? А конь у него есть?
Хранитель молчал, неизвестно чему улыбаясь. И это в то время, когда хотелось так много вызнать о Предреченном, а после рассказать дома. Хотя, родителям лучше не говорить, отец еще отстегает за посещение запретных земель, а вот братьям и приятелям под большим секретом можно поведать. Он нетерпеливо дернул за полу плаща Хранителя – и почему взрослые замолкают всегда в самый неподходящий момент, а потом загадочно снисходительно поглаживают вас по голове в ответ на все ваши вопросы.
- Дяденька Хранитель, ну, пожалуйста, расскажите про Предреченного.
- За бесчисленные вереницы ведх, что Хранители оберегали реликвию, не было пока ни одного, кто слышал бы Зов. Ты первый. Первый Предреченный, призванный кинжалом Сивура.
Ему показалось, что голос Хранителя пророкотал в горах, как эхо грома.
- Я? Но почему я? – ошарашено выпучил он глаза.
- Не знаю. То ведомо одному кинжалу и, разве что, еще богам. Но выбор сделан и на тебе печать великого Долга, – взгляд Хранителя наполнился печалью. – Ты пришел именно тогда, когда на небе вспыхнула первая кровавая звезда. Значит, нас скоро ждут большие испытания. Сколько тебе ведх, Предреченный?
- Шесть недавно минуло, – приосанился гордо он.
- Шесть, - повторил Хранитель задумчиво. – Еще две звезды. Получается, у нас в запасе всего двенадцать ведх. Как мало.
- Разве двенадцать ведх мало? – искренне удивился он. – Вы говорили, беда грядет скоро, а тут до нее целых двенадцать ведх. Это же вечность.
По насмешливому взгляду Хранителя догадался, что сказал какую-то глупость, покраснел от смущения.
- Поверь мне, старику, двенадцать ведх совсем не такой большой срок, как тебе кажется сейчас. С каждым днем взросления время будет бежать все быстрее и быстрее. Для меня оно несется, как дикий мустанг. А надо еще так много успеть сделать, пока крылатая дева Смирея не коснется меня своим крылом.
Хранитель поднялся с колен, пересел на поваленный ствол ели. Он примостился робко рядом. Тяжелая ладонь вновь опустилась ему на плечо.
- К сожалению, мы пока не в силах предотвратить беду. Ты еще очень мал для осознания своего долга и воссоединения с кинжалом Сивура. Ты не сумеешь противостоять его мощи. Она иссушит тебя изнутри, превратит в своего раба. Сначала тебе надо окрепнуть телом и духом, чтобы подготовленным войти в лабиринт сумрака и встретить Зло на пороге, не дав ему вырваться в наш мир. Поспешность тут недопустима. Зло отлично чует слабину и шанса исправить ошибку не даст. Если оно завладеет кинжалом, то мир уже ничто не спасет. Как ни драгоценно для нас время, нам придется ждать, даже не смотря на то, что первые врата открыты, и Зло яростно рвется на свободу. Когда над пиком Вдовьих слез вспыхнет вторая звезда, я найду тебя и начну готовить к священной миссии. А до тех пор появляться здесь не смей – незачем поддаваться лишнему соблазну. И последнее, самое важное: о том, что ты был здесь, слышал Зов и говорил со мной, не должен знать ни один человек. Запомни, ни один. Как бы ты ему не доверял, каким бы честным, добрым, надежным он тебе не казался, как бы ни доказывал свою преданность, не клялся в дружбе, не предлагал щедрые дары и не грозил страшными пытками – не выдавай узнанной сегодня тайны. Ноша молчания нелегка, а Зло многолико и коварно. И оно непременно попытается погубить тебя или использовать в своих целях, если узнает кто ты. Берегись любого, не верь никому. Нет опаснее врага, затаившегося в облике друга. Выдержишь? Сумеешь сохранить тайну?
- Я не подведу! – подскочил он с бревна, гордо вскинул голову.
- Вот и ладненько. Ты садись, садись, разговор у нас будет долгий, - потянул его к бревну Хранитель. – Не сдержишь обещание, отдашь в руки смерти в первую очередь себя, а потом она приберет твоих родных, друзей, соседей…. Только предъявившему тебе вот такой знак, - старец протянул ладонь, и на ней блеснула серебряная треугольная пластинка с изображением кинжала, проходящего сквозь три звезды, расположенные друг под другом, - ты можешь довериться. Остальным, ни по какой причине не раскрывай правды.
- И даже маме?
- И даже маме. Ради ее же блага.
Непререкаемый тон Хранителя говорил о важности требования, и он, преисполнившись серьезностью дела, скорчил суровое лицо, подражая своему грозному единомышленнику по общей тайне.
- А теперь опустись на одно колено и оголи левое плечо. Нужно подтвердить твою избранность печатью Сивура. Не бойся, больно не будет.
Хранитель заключил серебряный знак между ладоней, произнес нараспев несколько слов на незнакомом языке. Когда он развел руки, пластинка раскалилась докрасна, словно ее держали в сильном пламени. Не дав времени ни испугаться, ни дернуться, Хранитель быстро приложил треугольник к его детскому плечику. Удивительно, знак оказался совершенно холодным. Ледяные иголочки тихонько покалывали кожу, вызывая странные ощущения холодка в голове и жара в груди.
Все это заняло пару мгновений, не больше. Малец даже не успел толком осознать происходящее, как все закончилось. Только на лбу Хранителя блестели капли пота. Он тут же забыл, как хотел, подражая выдержке бывалых воинов, с усмешкой фыркнуть: мол, для него это пустяк, не испытание, и, не глядя, опустить рукав рубахи. "Любопытство – ловушка дэймонов", – говорят у них в селении. Сущая, правда. Едва Хранитель убрал треугольник, взгляд тут же метнулся к плечу…и тупо замерз в недоумении. Печати на плече не было. Кожа чистая, без единой черточки, ни следа отметины.
- А где же знак? – вырвалось разочаровано.
- Он невидим. То отметина духа. Проявится, если с силой надавить на плечо.
Он не удержался, проверил. И точно, на коже до малейшей черточки проявился знак. Затем рисунок потускнел и исчез.
- Надеюсь, ты понимаешь, что печать показывать всем подряд нельзя. Она дана тебе не ради хвастовства, а для доказательства в нужный срок твоего права на кинжал.
Он пристыжено кивнул. Что скрывать – похвастаться перед дружками действительно хотелось. А больше перед недругами с соседней улицы: Аконам и Стемри, чтоб от зависти слюнями захлебнулись и прекратили дразнить его убогим уродцем, плевком богов. Поглядел бы он на их вытянутые от изумления лица. Ну, кто теперь из нас плевок богов? До зуда в ладонях захотелось утереть нос насмешникам с соседней улицы.
Хранитель будто прочел его мысли, сдвинул укоризненно брови.
- Твой дар обязывает вести себя иначе, чем другие люди. Ты должен быть выше обид и гордыни. Твоя жизнь принадлежит священной миссии, и ты не имеешь права распылять данную тебе силу на пустяки. Копи и береги ее для великого боя со Злом, чтоб спасти тех, кого ты любишь и тех, кто не смог или не успел познать настоящую цену твоей души.
- Я все сделаю, как велите, дяденька Хранитель. Обещаю, - заверил он, стукнув себя кулаком в грудь для убедительности.
Во взгляде Хранителя отразилось одобрение.
- Как зовут тебя, будущий Алхас Вард?
- Ньярал, сын Гаврада.
Хранитель встал, торжественно возвел над его головой ладони в виде разомкнутого круга. Между ними появилось желтое свечение в форме кольца. Приподняв бровь, Хранитель намекающее хмыкнул, и он перестал подглядывать, вытянулся в струнку, принял соответствующее случаю величавое выражение лица.
- Клянись, Ньярал, сын Гаврада, что исполнишь свое предназначенье, не струсишь и не сойдешь с уготованной тебе богами дороги, защитишь мир, создавший тебя. И пусть уста не выдадут раньше срока доверенную тебе тайну.
И он поклялся, первой из двух данных им за жизнь нерушимых клятв, засвидетельствованных магическим знаком кольца Анура. Такие клятвы требуют в самых исключительных случаях, ибо печать возмездия ложится на весь род клятвопреступника до десятого поколения. Род полностью обречен на вымирание без права на новое воплощение после смерти. Боги предателей не прощают.

Чем больше крыш поехало, тем сильнее ветер перемен.

***
Он стал ненавидеть ночь. Если днем еще можно было отвлечься домашними делами, то во сне ему каждый раз приходилось перешагивать рубеж сумрачного лабиринта, плутать по запутанным закоулкам, ощущая со всех сторон присутствие могущественного Зла и лютой злобы. Выныривали внезапно из тьмы уродливые когтистые лапы, тянулись к нему в попытке содрать живьем кожу, раздавить как насекомое и шепот, вкрадчивый, настойчивый вползал в мозг подобно надоедливой песне: "Присоединяйся или умрешь, присоединяйся или умрешь…, или умрешь…". И что-то необъятно огромное и столь же опасное надвигалось на него, плющило незримые грани лабиринта, заставляя даже воздух потрескивать от страха. Чутье подсказывало, что Оно пока слепо и далеко, но Оно ищет именно его. Ищет, чтобы убить.
Он просыпался с криком в липком поту и неизвестно откуда взявшимися свежими царапинами на теле. Полдня пребывал он потом в состоянии опустошенности, находясь в плену воспоминаний. Не по ошибке ли Оно охотится за ним? Но каждая новая ночь лишь укрепляла его в уверенности – Оно точно знает, кого ищет.
В ночь, когда над пиком Вдовьих слез вспыхнула вторая звезда, печать Сивура проявилась на плече самостоятельно и начала кровоточить. К счастью, он один ночевал на сеновале. Зубами оторвал от подола рубахи лоскут, перемотал руку. Необъяснимая тяжесть сковала голову. До утра он пребывал в каком-то полузабытье, уставившись в потолок открытыми глазами. Ему чудились голоса, шорохи, тяжелый топот несущегося гигантского стада. Затем в ушах появился сильный гул. Он все нарастал и нарастал, и казалось, будто гудит сама земля. В миг, когда уши уже еле выдерживали напряжение, гул внезапно исчез, плечо перестало кровоточить. Он отнял руки от головы, которую сжимал, катаясь по сену от боли, вышел во двор. Мир пылал в кровавом зареве рассвета. Именно пылал. Огненным было небо, огненными стали леса и горы, огненные отсветы плясали на стенах домов и лицах людей. Даже ползущий от моря туман был цвета крови.
Наступило утро. Утро обратного отсчета жизни. Ибо были распахнуты вторые врата Зла.
В эту ночь у него что-то умерло в душе, он разучился улыбаться. Картины будущего накладывались на сцены пока еще мирной жизни. Он смотрел на реку и видел бурлящую кровь, вместо домов обгорелые развалины, вместо лесов пустошь, вместо игравших детей истерзанные трупы, вместо улыбающихся лиц селян маски мертвецов. На всех и всем лежала отметина смерти.
"Ноша молчания не легка",– говорил Хранитель. Но ноша знания будущего тяжелее стократ. Наверное, разум сошел бы с ума от шести ведх ожидания кошмара, предвиденья гибели близких, если бы в ночь второй звезды его сознание не переродилось, расплатившись за преобразование утратой некоторых чувств.
Теперь вместо палки он тренировался с тяжелыми топорами, вместо ножей метал все подряд острые предметы: крючья, гарпуны, серпы. И проделывал все это с закрытыми глазами. Он готовил себя к Тьме.
В ночь третьей звезды во сне звучал гонг. Тревожные удары следовали один за другим, пробирали дрожью до костей. БАМ-БАМ-БАМ – звучало страшное предупреждение. БАМ-БАМ-БАМ – вторил ему в ответ мир, отражая звуки скорби. И плакали горы, стенали моря, леса пели прощальную песнь.
Он распахнул глаза, вскочил, выглянул в окно. Селение спало безмятежным сном. Огонь войны не пожирал дома, по улицам не носились обезумевшие люди, которых разрывали и пожирали живьем дэймоны Тьмы. Тишина царила в округе. Слишком беззвучная, напряженная тишина. А в небе над пиком Вдовьих слез одна под другой пылали три кроваво-красные звезды. Мороз пробирал по коже от их сияния.
Он вернулся в постель, укрылся с головой одеялом, попытался уснуть. Гонг зазвучал снова, словно в отчаянье призывал Предреченного. Но имел ли он право следовать его призыву, в очередной раз обманываться самому и вселять лживую надежду в людей. Однажды он уже запутался в своих детских фантазиях, принял желаемое за действительность, ввел в заблуждение Хранителя, помешал найти истинного Предреченног

Чем больше крыш поехало, тем сильнее ветер перемен.