«Рисс над трупом Священного Зверя
Кровь Верховного вана прольёт.
Тогда отречётся сын от отца, а дочь – от матери,
Старый вождь умрёт, и нового больше не будет.
И тогда придёт Холодное Лето…
И будет это последнее лето владычества Кирштана...»

Снег. Чёрные деревья угрожающе возникают на пути. Отмороженные руки и пальцы пронзают сотни тысяч раскалённых игл. Морозный ветер задувает под растрепавшееся меховое снаряжение и обжигает голое лицо. Дыхания не хватает. Ноги отказываются слушаться, бежать уже нет сил, колени подкашиваются при каждом шаге. В сознании гаснут последние разумные мысли, остаётся только животный дикий страх.
Она больше не в силах идти. Падает лицом в снег и неподвижно лежит...
Неизвестно сколько прошло времени. Её вернул из небытия тихий треск. Она напряглась и подняла голову: впереди, всего в десятке шагов от неё навис ог-ромным тёмным пятном большой зверь – медведь, как показалось ей!
Единственным ожившим чувством стал – страх! Сердце сжалось в комок, рвущийся из груди! В животе разливалось что-то холодное и в то же время обжи-гающее, противное... Захотелось бежать! Но сил едва хватило подняться на колен-ки... Тряслись руки, стучали зубы, кровь пульсировала в висках. Она привстала, не отводя взгляда от волосатого чудовища, делая глоток воздуха, как казалось ей, по-следний в своей жизни. Онемевшие пальцы впивались в снег, и он жалил их, но объявший ужас пронзал тело гораздо больнее...
«Это не медведь – это же страшный рисс!» – родилось в её замёрзших мозгах.
Зверь заметил движение человека за кустами и затаился, осматривая вокруг лес: одетые в иней кусты и деревья, овражки да пригорки, где всюду прятались мел-кие зверьки, да птички.
Девочка сделала ещё движение – предельный рывок, чтобы встать! Бежать! Спастись!
...Но тут в голове её потемнело, и сознание ушло. Последнее, что она успела заметить, прежде чем рухнуть назад в снег – это глаза рисса. Глаза цвета сухой тра-вы. Человеческие глаза, не звериные...
Рисс ещё некоторое время не двигался. А потом, как ни в чём не бывало, продолжил ломать ветки, помогая себе топориком. Но через мгновение метнул его злостно в снег, уже подбегая к бесчувственной девочке. На двух ногах. Как человек.

* * *
Когда сознание стало возвращаться, первое что она почувствовала – слабое покачивание и ощущение движения. И ещё – полнейшую слабость, когда попыталась шевелиться...
Он нёс её на руках и держал очень крепко, не давая дёрнуться. Она поняла, насколько смерть в лапах этого чудовища-рисса ужаснее и унизительнее той, что ожидала её в ближайшие часы в снегу на морозе.
Девочка бессильно запрокинула голову, чтобы взглянуть в лицо тому, кто был для неё сейчас олицетворением творившегося вокруг ужаса... – Непонятное, заросшее, прикрытое капюшоном лицо... Скривлённый от забирающего ледяного ветра взгляд, скрывающий уязвимые к яркому солнцу глаза... И всё. Только свет солнца на шкуре его одежды, на его волосах, на ремнях...
Только свет солнца кругом...
Перед закатом оно заливало всё вокруг, отражаясь в белом снегу и покры-тых ледяной корочкой тёмных стволах деревьев, окрашивая чёрно-белый холод радужным приближением скорой весны.

* * *
«Берлога. Настоящая медвежья берлога...» – думала она, съёжившись в углу на пушистых шкурах, натягивая до носа тёплое одеяло. И не отводила взора от огня, горевшего в очаге по другую сторону опущенной во мрак хижины, полностью укутанной изнутри старыми обвятшими шкурами животных. Остро чувствовался запах их нагретой кожи, а ещё – сухих трав, которые висели под низким сводом по-толка. Тут всюду что-то висело, торчало, оживляя в полумраке тени детских кошма-ров и... воскрешая картины кровавой битвы: тела мёртвых риссов и людей мерещи-лись у неё перед глазами.
Тьма и свет в этой норе... Тени на стенах... И память – всё возвращалось снова... И ей хотелось кричать от всеобщего ужаса и отчаяния...
«...Ох, надеюсь, это не человеческие черепа здесь висят... И он – не людоед...» - проговорила она про себя в момент, когда снаружи послышался шорох и скрипучий треск – видать хозяин ломал ветки на хворост. Потом всё утихло. Опять тишина. Усталость и холод. Неизмеримое безразличие. Поддавшись им, девочка стала впадать в забытьё...

Ледяной порыв свежего воздуха вырвал её из дрёмы. Шкуры на стене раз-двинулись. В землянке возник хозяин. Через мгновение весь сквозняк был смят теп-лом густого душистого воздуха, царившего здесь. Хозяин устроился у огня, даже не взглянув в сторону своей гостьи. Девочка вновь ощутила сковывающее её напряже-ние, почувствовала, как сбилось её дыхание, и мелкая дрожь стала подбивать измо-ждённое тело. Она боялась его, страшенного двуногого зверя, который спас её от быстрой смерти в Лесу...
Без меховых одежд, которые рисс сбросил у входа, он выглядел в два раза меньше, но от этого не внушал меньше тревоги. Волосатый, большой и сильный – он мог сотворить с нею всё, что захочет. Она была вся в его власти...
Рисс тихонечко покачивался из стороны в сторону, то открывая, то вновь закрывая собой неяркий тёплый свет, сочившийся из обложенного валунами камина. Тихий шуршащий треск сгорающих хворостинок, накрывающий гнетущий полумрак... Перед глазами начинали плыть странные картинки. Мысли даже насильно отказывались селиться в голове – чудовищная слабость поработила девочку... Его широкие плечи чёрной тенью закрыли ей солнце. Дым... Красное пламя огня. Обжигающие языки подобрались уже так близко!
Шорох. Это рисс слабо пошевелился. Она не среагировала и не испытала в душе уже никакого сопротивления. Поняла, что начинает бредить, и провалилась с головой в эти порхающие картинки, в сон, полившийся струёй откуда-то из глубины сознания.
...Бегство! Крики! Стрелы, убивающие Стигов – свистящая смерть в воз-духе... Покрытые чёрным мехом люди с боевым кличем и занесёнными копьями вы-растают на пути из ниоткуда. Отец отбрасывает её за спину, скидывает на снег кожаный щит и достаёт из-за спины свой боевой топор. Рядом проносятся все знакомые ей люди – Леквир, Самкита, Борлик, Тенекир... Все сражаются насмерть... А она только бессильно сжимает в руке подаренный отцом меч Кррод...
Рисс медленно обернулся, чтобы поглядеть на неё. Неведомое, Вечное Зре-ние подсказало ей открыть в этот момент глаза. И она их открыла, чтобы увидеть то, что видела и так – он глядел на неё... Но встретив взгляд, отвернулся.
Дрёма снова овладела девочкой.
...Кошмар! Клич отца слышится вдалеке! Кровь! Своя или чужая – она не знает; вертясь в хороводе битвы, думает, что до рассвета им никому не дожить – и клинок её вонзается во чью-то плоть. Запах полившейся на неё крови пробудил в душе дикое стремление спастись несмотря ни на что! Убивать кроваво и безжало-стно ради того спасения! Безумно – ради спасения!
...Живая ещё плоть рисса, ужаленная смертоносным шипом, закричала об-речённо; падая, накрыла её собою. Она убивала его много-много раз, пока судороги тела над нею не утихли.
И был этот чудовищный запах. Сырого мяса, тёплой крови и смерти.
Она хрипела и рычала как вепрь; и все вокруг стали: кто волком, кто – его жертвой, кто – смертельным клыком, а кто – вспоротым брюхом... Но только звери никогда не владели такой жестокостью, какой обладали люди...

Он оказался совсем рядом с ней. Лишь шаг отделял его.
Девочка очнулась от видений и вспомнила, что находится в хижине рисса.
По её дрожащему телу вновь потёк липкий холод. Ощущение кровавого бе-зумия в битве будто и не принадлежало ей никогда. Она вздрогнула и подалась на-зад от рисса, когда он протянул руку...
Он натянул на неё ещё одно меховое одеяло и тихо, как и возник, отступил; устраиваясь у очага, прислонился спиной к завешанной шкурами стене землянки и ещё раз посмотрел на ребёнка.
- Спи, - сказал он вслух. Она почувствовала, как слово своей бестелесной плотью коснулось её сознания, и жёлтые горящие из темноты глаза рисса, которые отныне будут оживать в каждом её кошмаре, медленно потухли и закрылись. Боль-ше не было сил на страх и дрожь. Она забылась.
Через несколько часов его возвратило из полусна прерывистое её дыхание. Он привстал и подошёл. Так и есть – её бьёт дрожь! Её тело сдалось, не выдержало холода и страха. Это горячка, озноб и бред...
Он устало потрогал её лоб и потянулся ещё за одеялом, водой и своими ле-карствами...

* * *
Ледяной порыв свежего воздуха. Шкуры на стене раздвинулись. В берлоге оказался хозяин.
Небытиё, как сладкий сон, неохотно развеивалось. С обретением воспри-ятия в памяти восставал пережитый за последние дни ужас, от чего ноги и руки пе-редёрнуло. И вдруг под нежным пушистым мехом одеял она остро ощутила себя обнажённой... Её кошмар стал ещё более реальным, когда, раскрыв глаза и опреде-лившись в темноте, она вспомнила до подробностей, что с нею произошло, и, где она теперь находится!
Укутанная до самой головы, обмазанная липким жиром, без единой тряпоч-ки на теле... И даже волосы были отмыты от запёкшейся на них крови...
«Хозяин...» – подумала она.
Он был близко – крутился возле скамеечки рядом со входом. В хибаре пах-ло едой. Этот запах заставил её невольно улыбнуться – родной запах. Точно так готовили у неё дома...
«Обычная охотничья похлёбка, а рядом шайка отцовых воинов, пошлые их шутки и задирки, и безграничная их дружба и преданность отцу...» – мыслями она оказалась там, рядом с ними, со своими родными и близкими. Да только не смеялись они больше...
Девочка по-прежнему не решалась шевелиться. Это и из-за слабости, и от страха перед риссом...
Он подошёл. У него в руках была деревянная мисочка, а в ней – ложечка. Он присел рядом. И увидел её детский измученный взгляд...
- Попробуй сама пойесть, - тихо сказал он, предлагая ей движением миску. Она чуть шевельнулась, точнее нервно дёрнулась, быстро неровно задышала... Она глядела на него, безумно ловила его взгляд, испуганно рассматривала его с головы до ног. Он заколебался, смутился этим разглядыванием и отставил миску.
«Так ты всё-таки человек, и глаза у тебя человеческие!..» – подумала она в этот миг.
Какое-то неописуемое свойство в нём, в его взгляде заставляло девочку приобретать некоторое доверие к волосатому грубому мужчине-зверю, который кротко ухаживал за ней.
Рисс снова повернулся, поглядел на ребёнка и теперь без единого колебания протянул к ней руки и усадил выше.
«Дурак! Я могу и сама – просто на мне нет одежды!» – кипела негодова-нием она, упираясь ему в грудь.
Взволнованный писк, который она издавала, больше походил на голос птички, нежели ребёнка, пусть даже и девочки... – подумалось ему.
Его прикосновения были осторожными, даже бережными. Она поняла, что больше не нужно бояться его, кем бы он ни был. Заметила, что на нём была простая шерстяная рубаха, а тесёмки на рукавах и вороте – нигде не завязаны... Значит, один живёт, и некому их ему завязать. Так ходят вдовцы и одиночки. Так делают мужчины в её племени. Но он был из другого племени. Он был... РИСС.
Девочка с безразличием поднесла несколько раз ко рту ложку с бульоном, потом почувствовала, как приятное тепло поплыло по телу. Сползла назад в шкуры и крепко заснула. Теперь уже – здоровым сном.

* * *
Она проснулась и почувствовала, что силы к ней возвратились!
Вернулась и боль... Вернулась скорбь... Она вслушивалась в своё ровное дыхание, чтобы горькие мысли замолчали и отступили прочь.
Хозяин вошёл и присел у огня. Он что-то принёс в котелке и стал подвеши-вать над очагом.
- ...Меня зовут Рианна, - решилась вдруг она, - а ты рисский охотник, верно? Кого мне благодарить за своё спасение?..
Он обернулся и мрачно взглянул на неё, шевельнул бровями, но ничего не сказал.
- Ты ведь понимаешь мой язык, я думаю.
Охотник-рисс теперь вообще не отреагировал. Девочка ударила в отчаянии ладошкой по пушистому одеялу и поняла, что едва-едва может управлять своим телом.
- А может, ты просто глухой... – тихо выругалась она, легко вводимая в не-годование. – У тебя есть имя? – спросила она вслух, подняв на него свой присталь-ный взгляд.
Он тяжело вздохнул и повернулся. Поднёс ей чашку и сам сел рядом, держа в руках свою.
- Что это?.. – спросила она недоверчиво.
Он уставился на чашку, потом поглядел в неё. Но опять не ответил.
- Где моя одежда? – требовательно сказала она.
Рисс потянулся к скамеечке перед входом, достал из-под неё знакомые ей вещи и бросил их на постель: её рубашка, кожаная курточка, меховой балахон...
- Чыстое. Оружие я забрал, - грубо ответил он.
- Ты! – вскинулась она. – А ты не глухой!
- Тэбе этого жаль? – медленно произнёс он.
- Ты говоришь по-набульски!
Он отпил из чашки.
- Выговор у мэня рисскый, ты права, - прищурился он, упёршись в неё взглядом.
- Ты – рисс?!.. - сказать это было для неё, что вынести приговор. Ответа слышать ей не хотелось. А он и сам промолчал...
- У тебя есть имя? – спросила она снова.
Он уже допил своё питьё и встал. Она не видела его лица, когда он ответил ей, но голос у него был низкий и суровый. То, что язык ему неродной, ощутилось довольно ярко.
- Называй мэня, как хочэшь, - сказал он и обернулся к девочке. И увидел, как на отпущенную им грубость затрепетали от негодования у девчонки ресницы.
- Я не рисский охотник... – повторил он мягче.
Рианна теперь не ответила, но не свела с него взора. Рисс отвернулся сам и сел к камину. Наступила тишина.

- Реван... - обратилась она к нему.
- Что? – не понял он значения её слова.
- Мне снился странный сон про медведя по имени Реван, который спасал раненую сороку. Я буду называть тебя так. Реван... – ответила она по-детски. – Ну, ты сам сказал: называй, как хочешь... – добавила Рианна, принимая вопросительный взгляд рисса.
Он заметно сглотнул. Посмотрел на неё.
- И что, спас медведь сороку? – снова с грубой холодностью проговорил рисс.
- Спас, но она потом улетела. Её звали, кажется, Гренна или Генера, не пом-ню уже…
- ...Как только ты не называла меня в своём бреду, - произнёс рисс с издёв-кой, оборвав рассказ девочки. – Зови меня, как хочешь...
Слова обижали её маленькую гордость, но сил бороться совсем не было. Чуть-чуть не навернулись на глаза горячие слёзы, но она не покажет этого никому.

- А где мы? – спросила снова девочка.
- В моей берлоге... – прошипел он, злой от расспросов.
- Да. Но... Где твоя берлога?..
- А ты так хорошо знаешь рисский Лес, чтобы понять, где именно?!
- Не знаю...
- Где тебе надо?
Она замотала головой, глядя в пустоту перед собой.
- Нигде...
- Ты бы встала что ли, походила... Скорее поправишься.
- Я ничего не хочу...
- Как хочешь... Я не нянька тебе.
Он ушёл.

* * *
Рианна проснулась. Осмотрелась. Ревана не было. Он ушёл ещё вчера, и до сих пор его не было. Не то, чтобы она беспокоилась, но было явно не по себе одной в глуши в тёмной хижине.
«Вернётся ли он? И когда вернётся? Нет воды, нечего есть... Огонь в очаге едва тлеет. Очень холодно...» – были её мысли.
«Не нянька, значит... Вставай давай и обеспечивай себя сама!!!» – разозли-лась Рианна, вспоминая то, что он ей сказал перед уходом.
Хворост нашёлся возле входа у скамьи. Но больше не нашлось ничего. Ни в доме, ни во дворике снаружи. Только леденящий ветер и снег. Она вылезла наружу, вдохнув холода, справила нужду и вползла обратно в нору. Подбросила в огонь побольше веток и завернулась, задрогшая, в одеяла.
Её окружили свет и тепло. И она заплакала впервые после многих дней бес-памятства, чёрного горя и приходящих во снах кошмаров, держащих её словно в капкане.
«Отец теперь мёртв, больше ничто не важно...» – сказала она себе.

Что-то под всеми шкурами, расстеленными на ложе, в самом укромном уго-лочке показалось ей неудобным и твёрдым.
«Странно, что только сейчас я заметила», - удивилась девочка, отворачи-вая мех.
И увидела она меч в потёртых старых ножнах, из которых торчала гладкая стройная рукоять. А на крестце меча был рисунок: обнажённая худенькая девушка с венком на голове из колючек и цветов... Рианна чуть высунула меч из ножен, чтобы поглядеть на него. Металл был белым-белым и гладким, нежным, словно поверхность тайного лесного озера... А посреди лезвия пролегла полоса из тёмного серебра... Рианна осторожно сунула меч назад в ножны...
«Этот меч, как девственница, – подумала она, – только мужу и можно брать его. А я не должна, не имею права...»
Рианна бережно убрала ножны назад под шкуры и тихо проговорила:
«Я бы свой тоже так хранила...»

Появился Реван только к ночи. Тихо осторожно вошёл, ни слова не произ-нёс. Он застал Рианну свернувшейся калачиком на меху возле очага. Но она не спа-ла, она глядела в огонь. И в пламени сгорала вся её душа. Вся былая её жизнь...
«Всё предначертанное теперь не исполнится...» – только эта мысль жила в ней. – «Стиги погибнут теперь все до единого, потому что последний Верховный ван умер. Умер мой отец...»
На глазах девочки застыли слёзы, сердце в её груди почти перестало бить-ся... И, когда рисс вошёл, она даже не вздрогнула.
Реван остановился и стал смотреть на неё. Не сразу понял, что она не спит, а когда понял, спросил:
- Что с тобой? – голос его был холодный. По её израненному слуху ударил грубый рисский выговор.
- Я спала на твоей постели. Теперь буду спать здесь... – тихо ответила де-вочка.
- Хорошо, - просто ответил он.
Он шагнул вперёд, приблизился к ней. Прямо перед носом у неё возникла тушка мёртвого зайца.
- Приготовишь? – спросил он.
Девочка вскочила, села, потаращившись на него.
- Думаешь, если девка – значит, будет готовить?! – вспылила она.
- Как хочешь, - невозмутимо ответил рисс. – Ты не ела ничего. И сегодня, значит, видимо уже не поешь...
- Верни мне мой меч! – прорычала она, сжав пальцами мех шкуры на полу. – Нож оставь, оставь пояс, ножны – что хочешь! Но меч верни – он принадлежал моему отцу! – В её глазах, глазах бестии, пылал гнев, отчаяние и безумное мучение.
- У тебя самого такой меч в постели ночует... – прошипела она. – Верни...

Реван пошатнулся. Отступил. Вытащил из-за занавеси на стене клинок, уро-нил на пол его ножны и оголённым протянул его ей...
...Протянул рукоятью, держа за лезвие так крепко, что она знала, если тро-нет, вспорет ему ладонь. Рианна вскинула вверх голову и посмотрела риссу в лицо. Глаза его блестели от влаги. Рот был сурово искривлён и приоткрыт, он не скрывал собственной боли. Она отвернула свой взгляд на его руку, сжимающую Кррод.
- Отдай... – пошептала она жалостливо со слезами на глазах.
Рисс ослабил хватку. И Рианна схватила выпавший из его ладони меч обеи-ми руками.
Реван припал рядом на колени. Глядя в пол. Не шевелясь.
- Он умер? Твой отец... – прошептал он.
- Его убили риссы! – сжала она рукоять своего меча, что было силы. Клинок задрожал – он жаждал мести.
- Ты ненавидишь меня?.. – прошептал тишайше Реван. И сам же ответил, взглянув ей в глаза: - Ты ненавидишь меня.
Рианна, захлёбываясь в своих соплях, не ответила на его слова ничего, и не посмела шевельнуться, не подняла даже заплывшего слезами взора. Реван медленно поднялся с колен, и прошёл к своей постели, разделся и улёгся спать.
Тихие всхлипы разбудили его. Он пошевелился, и всхлипы затихли. Он за-тих – и скоро снова услышал шмыганье носом. Он сел. Одеяло сползло у него с гру-ди, зависнув на согнутых коленях. Рианна старалась дышать ровно, но не могла. То и дело её тело сотрясала дрожь. Реван понятия не имел, как тут поступить.
- Тссс... - тихо прошептал он, натягивая штаны, и встал.
- Ты мне спать не даёшь, - мрачно сказал он, налив в котелок воды, побро-сав туда каких-то листьев и поставив его над очагом. Рианна, лежащая на шкуре на полу, не пошевелилась.
- На, попей, - подал он ей чашку. Девочка оттолкнула.
- Говорю, пей, - приказал рисс и сам сел на пол с ней рядом.
- ...Если он умер, плакать не стыдно. Мёртвых оплакать не стыдно. А если это из-за меня, то...
Он схватил её за плечо, развернув к себе, разозлённый тем, что она его не слушает.
- Скажи, это из-за меня ты ревёшь?!
Она подняла на него свои заплаканные глаза, тёплым мягким изумрудом заблестели они во свете пламени очага. Он не знал, чего ожидать, и отвёл взор. Он был готов смиренно выслушать все её проклятия. Но...
- Нет, не из-за тебя... - прошептала она, замотав головой. – Нет, не думай даже так! Ты тут ни при чём...
Реван, передёрнув бровями, тяжело вздохнул, оглядел девочку с головы до ног и протянул ей питьё. Рианна взяла. Их руки на миг соприкоснулись.
- Ты из Стигов?.. – произнёс он. – Я видел побоище во многих поприщах к северу отсюда. Ты оттуда пришла. – Рианна опустила голову, чувствуя, как вновь налились горячими слезами глаза. Рисс продолжил говорить: – Там остались десят-ки стигских и рисских трупов... Пришедшие туда рисские охотники отрубали мёрт-вым Стигам головы, чтобы повесить на Стену Смерти, а их трупы сжигали; трупы своих они забирали с собой...
Девочка подняла на Ревана глаза.
- Зачем ты мне говоришь это?.. – прошептала она тихо-тихо.
- Потому что ты осталась жива, - ответил он. – А значит, сумеешь пережить это. Ты ведь даже не ранена, кровь у тебя не идёт! Слёзы – это не кровь, они высо-хнут!
- Ты дурак! Мой отец там погиб! Там погибли все, кого я знала и любила!
- Ты выжила после бойни, но осталась в одиночестве в Лесу... Ты осталась в живых. Радуйся! ..Я отведу тебя через Лес, через риссов к землям набулов, если хо-чешь.
- Он был ваном... Мой отец... Он был ваном Стигов и Верховным ваном всех набулов, последним в своём роду... – прошептала она хриплым срывающимся голосом. – Ты ничего не понимаешь, рисс!
Реван посмотрел на девочку в упор. Она напрягалась, сдерживая плач.
- Мой отец был последним мужчиной из Великого рода от Предка Воррола происходящего! У него последнего было Право Крови перед Советом Кирштана. Я – была его Право! А теперь... Всё теперь кончилось... – от боли и напряжения на лбу у девочки запульсировала венка, бровки сжались и дрожали, как дрожат только у мужей, переживающих глубокое душевное потрясение.
- Налить ещё?.. - спросил Реван с издевательским спокойствием.
- Не надо! – вскрикнула со злости она, опрокидывая его чашку. Рисс дёр-нулся и успел отпрыгнуть от летящих брызг.
- Ложись в постель, а то здесь ты никогда не уснёшь! – произнёс он медлен-но и злобно. – И я не усну с тобой, если ты будешь продолжать шмыгать носом...
Рисс поднялся и стал одеваться.
- Опять уйдёшь?.. – испугалась Рианна, не веря ушам, не веря глазам, в миг успокоившись и затихнув. – Не уходи... Мне страшно... – тихо сказала она ему через плечо натягивающему рубаху. Но ничего в ответ не услышала. Только шорох его одевания затих.
- Реван?..
- Мм-м...
- Мне было страшно, - подняла она на него жалостные испуганные глаза, в которых всё ещё серебрились следы слёз. Он подошёл и снова присел напротив неё на колени.
- Я приду. Утром, - он заботливо поправил воротничок её рубашонки. – То-гда и лягу спать, хорошо? Но сейчас я должен уйти...
Рисс придерживал одной рукой тесёмки на своём рукаве, а другой рукой – живот. Рианна с ожившим в сердце ужасом ожидала – завяжет ли узелок или нет. Но он не завязал.
- Боишься, говоришь? – отрицательно помотал он головой, наблюдая за её взглядом. – Нет, малышка, меня ты боишься гораздо больше, чем сидеть здесь од-ной. Так что особо не жди, - сказал он холодно без эмоций и вышел вон.
«Рисс! Он знает, что мне нужно отомстить за своего отца! Он знает, что я ненавижу риссов! И ещё смеет на это обижаться! И смеет поправлять мне рубашку!»

* * *
Это был сон. А может и не сон.
Рианна ясно видела в темноте человека, хватающегося в бессилии за ствол дерева, съезжающего по нему в сугроб на землю. Что-то знакомое было в этом чело-веке. Она видела его туманно и только со спины, но ей вдруг помстилось, что это её отец...
Он содрогался от боли, сжимая ладонями свои бока, его рвало кровью на снег...
А потом она увидела, как он жевал какое-то лекарство... И кажется, почув-ствовал себя лучше...
Но вдруг отец встрепенулся и вскрикнул от сильной, пронзившей его боли! В этот миг она увидела близко-близко его глаза, и не сомневалась, что он увидел её глаза в ответ. Она поняла, что это не её отец... Это там в Лесу был спасший её рисс...
После этого страшного, залитого болью мига он упал в снег и долго непод-вижно лежал. Пар от его дыхания возносился вымученными рыками, часто преры-вался – она всё это видела...
Прошло много времени, прежде чем он начал шевелиться. Попытался под-няться, но не сумел и обрушился назад в снег...
На этом сон кончился.

А под утро был ей другой сон. Она снова видела Лес Предгорья. Высоко над деревьями светило солнышко, где-то наверху цокотали птицы, не могущие усидеть на месте, потому что мороз сковывал их тонкие лапки.
Она увидела сначала его тень, а потом появился он сам. Реван. Свежий и бодрый, сильный и быстрый, он шёл по лесу, меж кустов и деревьев, пробираясь через сугробы и ветки. Взгляд его рыщет по сторонам, слух напряжен. Он осторож-но ступает по снегу, но не проваливается под его поверхность...

* * *
Он не пришёл наутро как обещал. Рианне пришлось разделать вчерашнего зайца и сварить из него скудную похлёбку.
Наступил вечер, ночь... Реван не вернулся.
«Он заботился обо мне, как мог, а я его обидела...» – подумала девочка, проводя рукой по висящим на стене шкурам. И увидела на полочке воткнутую в комочек нитей иглу – закостенелое рыбье ребро, служившее для шитья. И несколько кожных заплаток лежали рядом. А под потолком висели-сушились травы. И среди них – медвежий оберег – травка, которую бабушка Велисса всегда зашивала в одежду её отцу, дабы он не был ранен на охоте и возвращался домой целым и невредимым.
Рианна сразу схватила иглу и из заплаток соорудила мешочек, и вложила внутрь медвежий оберег. А затем сорвала с запястья свой детский браслет и нашила на мешочек синие бусины с него. Она возмечтала, что сможет этим отблагодарить Ревана, когда он возвратится...
Наружу из берлоги она не показывалась. Что толку? Охотиться она не мо-жет, уйти никуда в такой мороз – тоже... Благо есть хворост. Но голодный живот им не заполнишь...
Она ловила себя на мысли, что готова начать волноваться за рисса... Но потом вспоминала свой сон, и говорила себе, что волноваться всё же стоит лучше не за него, а за себя.
Второй день исходил. Хворост кончился, потух свет. Она сидела у стены и думала, что уже умрёт, но тут возвратился Реван.
Он ничего не сказал, перешагнул просто через детские ноги и вёл себя, буд-то совсем её не замечал. Принёс с мороза веток, распалил в очаге огонь. Рианна ус-тало пошевелилась. Реван легонько пнул её своим меховым ботом в стопу, инстинк-тивно она посопротивлялась и немножко ожила.
- Чем фигнёй заниматься, лучше бы за огнём следила... – прошипел он, глядя на протянувшийся ему в детской ручке мешочек.
- Это не фигня. Я тебе кое-что сделала... Оберег...
Реван поднял подарочек и поглядел на него.
- Я не нуждаюсь в... – пробормотал он сердито, но встретил её взгляд, наив-ный и слабый... И тут же смерил свою грубость.
«Только бы не обиделась и не расплакалась опять», - пронеслась у него мысль, и он решил, что с ним ничего не станет, если сейчас сунуть за пояс этот ме-шочек. Зато она удовлетвориться...
И чтобы не показываться слабым в тот миг, когда он решил принять пода-рок, Реван медленно отвернулся и как бы невзначай сменил тему:
- Я следы твоих Стигов видел...
- Что?!..
Реван развернулся к ней, успев спрятать за поясом мешочек с оберегом, сделал взгляд суровым и заинтересованным и начал рассказывать.
- Ты каким-то образом вышла живой из этой бойни, что устроили вам рис-сы... Может, не одна ты спаслась? По следам их семеро, все усталые и раненые. Од-ного тащат на полозьях. На снегу кровь.
Рианна шумно вобрала воздух и попробовала подняться.
- Я должна быть там! – воскликнула она, бросившись к риссу.
- Не в таком же состоянии... – отмахнулся он от неё, как от мошки. Она упа-ла, хотя он даже и не дотронулся до неё. Она была до невозможности слаба, но не хотела мириться с этим.
- Что тебе от меня нужно?! – завизжала она, когда он, не церемонясь, силой схватил её и уложил под одеяла...
Она вырывалась и рычала. Он прижал её собой, что дёрнуться она уже не могла. Ужасающим испуганным взглядом она глазела на него. Он смотрел ей в гла-за. Несколько отвратительных, страшных мгновений, которые долго ещё будут ожи-вать в его и её памяти...
- Что с тобой, а?! – тряхнул её за плечи он, отбросил назад, сам поднялся. Зашагал по хибаре, увидел распотрошёнными свои снадобья. Резко обернулся назад. Рианна лежала совсем недвижимая, судорожно прижимая к груди зажатые в кулаки руки...
- Ты напилась яду!.. – ужаснулся он. – Дурак я... Всё пройдет, слышишь?! Только утро настанет – и пройдет... – он говорил рисскими словами, запинаясь, поднимая ей голову и заставляя выпить ещё какую-то горькую водицу, - Риннэн, пей это, слышишь? Это противоядие...

* * *
«Рогатый... Они молятся ему и приносят кровавые жертвы... Или моли-лись?» – ван Иштаир осмотрел забытый, разнесённый на камни до самого основания древний рисский алтарь. И с силой ударил по одному из валунов ногой, давая выход своей ярости. По телу прокатилась волна свирепой боли. Но камень так и остался недвижим, а от боли легче не стало...
«Двадцать лет прошло, как снизошёл на эту землю треклятый зверь и творит свои безбожные дела! Глядит, как мы беспощадно убиваем друг друга!» – закричал вдруг ван. - «Моя дочь погибла от вашего зверства, риссы! И в этом лишь моя великая вина!..»

- Иштаир, держись, не подобает вождю это... Будь мужиком...
Ван толкнул Леквира в плечо и отвернулся.
- Ри... Где ты, моя дочь?! – немужеским голосом застонал ван. – Я убью за тебя всех чёртовых риссов! Всех до одного! Дочень-ка-аа...
- Иштаир...
- Кого ты ещё нашёл живым? Говори, Лек! – выкрикнул в ярости ван.
- Макалик вытащил Дарта. У него нога перебита, идти он не может. ...Самкита наш дорогой погиб... Все погибли… Надо идти, Иштаир, спасаться... Ни-кто не знал, что они нападут на нас исподтишка... Ты не виноват...
- Я жив... Все мертвы, а я жив! Что я жене Самкиты скажу, Леквир?! Что оставил тело её мужа на потеху риссам? Что я скажу матери Рианны?! Что Стиги скажут, когда узнают, что я не выполнил волю Великих Матерей и дочку их погу-бил?!
- Всё важно, но не в той степени как то, что людям нужен живой ван! Если и ты сгинешь, то что же тогда?!......
Леквир привёл разумный довод. И Иштаир медленно кивнул.
У вана была поранена голова от темени до уха – содрана часть скальпа. Теперь же всё это было перебинтовано обильным тряпьём, но кровь так и текла. Текла, не останавливаясь, промочила все повязки, текла за ворот, под одежду, липкой коркой застывала на спине и боках.
Ван поднялся. Подошёл к своим разбитым людям.
- Братья... Пусть Великая Мать проклянёт этих безбожных риссов! – Ишта-ир пошатнулся, но Леквир поддержал его. – Мы возвращаемся домой...

* * *
- ...Это яд красной орюшки. Я им наконечники стрел бывает смазываю. Против варгов это самое действенное средство. А ты – глупая девчонка!.. Тебя не учили, что нельзя трогать чужие вещи?.. – раздавался чей-то очень-очень сердитый голос из темноты и следом слышались тяжёлые вздохи. Потом снова стало всё тихо и пусто...
Молочно-белый лунный диск показался за макушками деревьев. Девять дней прошло со времени исхода кровавой битвы. Свет просачивался сквозь ветки и падал на снег.
На корявом пне одиноко сидел воин. Это был отец – она узнала его совер-шенно точно. Он сжимал в ладонях кинжал, крутил его и периодически вбивал в старый пенёк, на котором сидел, изрыгая свою чёрную ярость. Воин почувствовал, что за ним наблюдают и обернулся. Но там ничего не было. Лишь играющий в лун-ном свете снег и ночь...

* * *
- Это страшно – умирать... Это очень страшно, и я не хочу, не хочу уми-рать! Я не могу! Дома ждут меня... Велисса... У меня есть долг перед Кирштаном и Стигами.... И я просто не хочу умирать здесь одна, понимаешь?..
- Да лежи ты! – выругался он, утирая ей от рвоты губы.
- ...Вспоминаю, как я шла по лесу одна, зная, что никуда не дойду, что за-мёрзну в сугробе, стоит мне упасть... Но я шла, потому что хотела выжить... Реван, я ведь не умру? Нет, а, Реван?..
Измученные страданием широко раскрытые глаза Ри, невидящие ничего вокруг, моляще уставились на него. Она была так слаба, что не могла докончить фраз, которые говорила, голос её срывался. Она хотела плакать, но даже на это сил у неё не было. Реван был рядом с ней, гладил её по волосам, успокаивал и давал осознание того, что она не одна.

* * *
Снится сон. Идёт праздник.
«Мне исполняется двенадцать!» – кричит Рианна, счастливая, что вскоро-сти вот-вот созреет, станет девушкой, и мать приедет за ней и увезёт её с собою в Священный Кирштан, где ей, дочери Стигов, предстоит стоять перед Советом Вели-ких Матерей, где её ждёт участь одной из них...
В детскую пока ещё комнатку, заполненную смехом и радостью, входит ван, скромно улыбаясь. Он очень красив и мужественен. Рианна всей душой гордит-ся тем, что она его дочь. За спиной он прячет драгоценный подарок. Присаживается рядом и показывает его. В комнате воцаряется тишина.
- Я воин, дочка. Что я мог подарить тебе, как не свой любимый Кррод, свой старый меч?.. – произнёс он.
- А как же ты?! – вскрикнула Ри.
- В наше время острая секира лучший друг, чем нарядный клинок. Ведь он мне самому как подарок от отца достался в тот день, когда меня назвали мужчиной. А тебе, милая моя дочка, драться, надеюсь, никогда не придётся! Будешь хранить его и беречь, как память обо мне... Ведь скоро ты уедешь в Великий Кирштан!....
- Я не хочу уезжать от тебя, папочка!
- Мама скоро приедет, только не спорь с ней, Ри, хорошо?..
- Не буду... - нежно, по-детски послушалась она.
- Ты моё солнышко... – погладил по голове дочку отец.
- Не называй меня так, я уже большая! – извернулась Ри. – Мне двенадцать уже! Сына бы ты уже давно воином назвал, а меня всё – солнышком... – и заулыба-лась, глядя на сконфуженного отца.

Ри проснулась. Всё это было так давно...