Я, наверное, обману ожидания некоторых читателей, но о переводе этой повести (традиционно названной в выходных данных «романом») долго говорить не буду. Про широту эрудиции, языковое чутье и стилистическое изящество Василия Фляка и так уже сказано больше, чем оно того заслуживает, а неологизм «флякопись» прочно вошел в читательский лексикон. И довольно об этом.

Новая (в 2009 году вышла в Польше, в 2011-м переведена в России) повесть Анджея Сапковского, добившегося шумного успеха благодаря циклу про ведьмака Геральта (и подтвердившего репутацию трилогией о гуситских войнах), удивляет прежде всего выбором локации — то есть места и времени действия. Оруэлловский 1984-й, ограниченный контингент советских войск в Афганистане. В стране, которая проглотила и выплюнула армии Александра Македонского и колониальные корпуса англичан, а сегодня увлеченно пережевывает объединенные силы ООН и американских морпехов. Советский прапорщик Павел Леварт (с польскими корнями, как без этого), один из немногих уцелевших при атаке душманов на заставу «Нева», отправляется к новому месту службы. Ему предстоит принять командование блокпостом «Горыныч», названным в честь былинного змея, охраняющего Калинов мост, вход в Страну Мертвых. Судьба незавидная: жизнь провинциального гарнизона, где не происходит ежедневных ЧП, не проводятся спецоперации и не идут затяжные бои, уныла и монотонна. Даже если вокруг лежит враждебная территория, усыпанная минами-ловушками, а из «зеленки» регулярно постреливают — и иногда попадают.

Но у прапорщика Леварта есть своя тайна. Вернее, целых две. Во-первых, дар предвидения, помогающий ему выжить в горячке боя. Чтобы не выделяться среди простых советских граждан (и не загреметь ненароком в психушку), Павел научился с детства усилием воли купировать эти приступы, но в Афгане видения возвращаются — и, надо заметить, очень вовремя. Во-вторых, у него есть золотая змея, метафизический страж афганских сокровищ, воплощенный дух Афганистана, где запах гашиша мешается с оружейным дымом и восточными благовониями, а протяжный призыв муэдзина к вечерней молитве и блеяние овец заглушают далекую канонаду. Мистический символ страны, в которой ничего не меняется тысячелетиями, а завоеватели вязнут и гибнут, не успев покрыть себя славой...

Для Анджея Сапковского, несколько десятилетий специализирующегося на фэнтези, литературе, как ни крути, эскапистской, полудокументальная «Змея» стала экспериментом. Экспериментом смелым, но не слишком удачным — по крайней мере, с точки зрения российского читателя. Взгляд Сапковского на «окопную правду Афганской войны» не то чтобы некорректен. Напротив, пан Анджей чрезвычайно осторожен, разоблачительными штампами не сыплет и идеологических оценок избегает. Если кто-то в его книге и высказывает рискованные сентенции, то герои, которым на роду написано поддерживать разного рода «несогласных». Ну, говорит один солдат другому во время дружеского застолья: «В казарме ли, в окопе ли, в походе ли, везде у тебя за спиной мент или кагэбист. Совсем как дома». И что? На полновесную крамолу не тянет, на интеллигентских кухнях 1980-х «проклятый совок» припечатывали покруче. Заунывная мантра «война это война, потому что это война» тоже навевает уныние, равно как и рассуждения о том, как сложно сохранить в себе человечность, когда вокруг свистят пули и рвутся мины.

За двадцать с лишним лет, прошедших со времен Афгана, мы и не такое читали — в том числе в исполнении самих воинов-интернационалистов. Для «бывших советских» интерпретация Сапковского скучновата, в ней не хватает изюминки — именно потому, что тема, мягко говоря, не нова и раскрывалась уже сотней различных способов. Понятно, что для соотечественников пана Анджея все это экзотика, причуда заморская — как если бы Олег Дивов сочинил мистический роман о подноготной движения «Солидарность». У нас бы это, конечно, пошло на ура, но оценили бы такую книгу поляки — большой вопрос. Вот и со «Змеей» в России та же история: не вызывает восторга, даже если оставить в стороне злосчастный фляковский перевод.