Информация к размышлению:

Михаил Ахманов (настоящее имя — Михаил Нахмансон) родился 29 мая 1945 года в Ленинграде. В 1971 году защитил диссертацию и получил ученую степень кандидата физико-математических наук. Работал в конструкторском бюро рентгеновской аппаратуры (позже Институт научного приборостроения), был директором научного предприятия «Компьютерная физика». С 1998 года — член Союза писателей Санкт-Петербурга, профессиональный литератор. В фантастике дебютировал как переводчик: в 1990 году вышла переведенная Нахмансоном повесть Альфреда Ван Вогта «Потеряно пятьдесят солнц». Переводил Филипа Фармера, Стерлинга Ланье, Энн Маккефри и других англо-американских авторов. Как писатель дебютировал в 1994 году романом «Каин» в рамках проекта «Ричард Блейд» под коллективным псевдонимом Д.Лэрд. Участвовал в проектах «Конан», «Мир Иеро», «Аттила» и других. В 2001 году выпустил роман «Мир смерти. Недруги по разуму», написанный в соавторстве с Гарри Гаррисоном. Автор циклов «Забойщик», «Двеллеры», «Пришедшие из мрака», «Флибустьер» и других, множества фантастических, детективных и историко-приключенческих романов, а также ряда прикладных книг, посвященных проблеме сахарного диабета. Лауреат премии имени Александра Беляева за перевод книги Джеймса Глейка «Хаос. Создание новой науки». Живет в Санкт-Петербурге.

— Михаил Сергеевич, вы серьезный ученый, специалист по квантовой физике твердого тела. Тем не менее свою литературную карьеру вы начали с произведений, в которых наука, будем откровенны, и не ночевала — с «конины», с историй о похождениях сексуально раскрепощенного секретного агента Ее Величества Ричарда Блейда и тому подобного. Неужели выработалось такое стойкое отвращение к рационалистическому, научному мировоззрению?

— Я начал все же не с Блейда и Конана, а с переводов Ланье «Путешествие Иеро» и «Мира Реки» Фармера (книги вышли в 1991 году). Это научная фантастика — причем, если говорить о Фармере, самого высокого уровня. Работа над переводами заняла три года, и у меня сложилось убеждение, что в жанре НФ я тоже смог бы написать что-то свое. Затем мне попались первые романы о Ричарде Блейде, и я их тоже перевел (книга вышла в 1992 году). Скажу откровенно, эти истории меня очаровали. Нам, фэнам «советского разлива», жанр героической фэнтези и фантастики был неведом. Я прекрасно понимал, что истории о Блейде отдают бульварщиной, однако это было что-то новое. Я уже не сомневался, что могу сотворить НФ-роман, но вот сумею ли я написать что-то подобное Блейду?.. В 1994 году я попробовал это сделать, и очень многому научился. Затем, в 1995 году, пришел черед Конана. Думаю, без такой практики я бы не смог написать свое первое самостоятельное сочинение — «Скифы пируют на закате». Мне кажется, я понял главное: в НФ, сохраняя некую генеральную идею, нужно вводить элементы других жанров — юмор, приключения, эротику, боевые сцены. Что, собственно, и делал «хулиган от фантастики» Филип Фармер.

— Вы не раз работали в «межавторских проектах» и писали в соавторстве — в том числе с Гарри Гаррисоном и Крисом Гилмором. Не мешало ли это проявляться творческой индивидуальности, не давил формат?

— В начале и середине девяностых я, в качестве руководителя, работал в двух межавторских проектах — назовем их «Блейд» и «Конан». Форма не давила, эти проекты воспринимались мной скорее как период ученичества. К тому же жанр героической фантастики, даже в бульварном варианте, мне нравится. Роман «Недруги по разуму», написанный по мотивам «Мира Смерти» Гаррисона, опять-таки не вызвал сложностей. «Неукротимая планета» — одна из моих любимых книг, и я «вошел» в созданный Гаррисоном мир как к себе домой. Ситуация с Крисом Гилмором была иная — у нас сложилось вполне равноправное соавторство. Здесь форма тоже не давила: «Капитан Френч» — НФ-роман, но и этот жанр мне нравится и никакого отторжения не вызывает. Выше я употребил слова «нравится», «любимая книга», и это доказывает известный тезис: писатель творит не для читателей, а для себя самого. Иначе говоря, пишет то, что ему по душе.

— Как и многие российские фантасты нулевых, вы отдали должное теме «попаданцев». Хотя и старались каждый раз добавить горсть изюма в этот пресный пирог. Почему, как вам кажется, за целое десятилетие эта однообразная фабульная конструкция не набила оскомину нашим читателям?

— На мой взгляд, «попаданцы» уже набили оскомину читателям, и расцвет этой темы близок к концу. Но вы правы — лет десять эти истории были у нас весьма популярны. Причину я вижу в следующем. Одной из стержневых составляющих массолита является приключенческий жанр, в том числе историко-приключенческий. Без этого стержня массолит сводится к детективам, фантастике, дамским романам и хромает точно так же, как наша убогая демократия. На Западе приключенческая литература активно развивается — достаточно назвать такие имена, как Перес-Реверте, Престон и Чайлд, Лесли Силберт, тот же Дэн Браун. Легко заметить, что талантливые авторы-приключенцы обогащают свои сочинения сюжетными линиями, заимствованными из фантастики, детектива, исторического романа. У нас в России приключенческий жанр отсутствует, хотя потребность в нем читательской аудитории, особенно юношеской, бесспорна. Эта потребность отчасти замещается переводной литературой, отчасти — отечественными книгами других жанров. Истории о «попаданцах» — замещение «костюмного» исторического романа в духе Дюма. К сожалению, не появились у нас авторы, способные продолжить начатое романами Владимира Малика и «Наследником из Калькутты» Штильмарка. Отсюда — паллиатив «попаданцев».

— Вместе с А.Балабухой, И.Фоняковым и другими известными петербургскими авторами вы ведете курсы «Литератор» для начинающих писателей. По вашему опыту: насколько это результативно? Литературных курсов, как справедливо замечают в Рунете, становится все больше, а тиражи падают, да и чисто литературный уровень отечественной беллетристики, скажем откровенно, по-прежнему оставляет желать лучшего...

— В вашей исходной посылке содержится несколько вопросов, и я отвечу на них по порядку.

Первое. Да, в интернете есть информация о ряде платных литкурсов — в основном это московские затеи. Но систематическое образование и государственный диплом дают только двухгодичные курсы при Литературном институте (Москва) и наши питерские курсы «Литератор» (обучение — 16-18 месяцев). Под систематическим образованием я понимаю программу в 500-600 часов, более десяти курсов лекций, занятия в творческих мастерских, практику в издательствах. Также важен профессионализм преподавателей — далеко не всякий известный писатель является хорошим лектором и может прочитать внятный курс писательского мастерства или зарубежной литературы. Те курсы, о которых я читал в интернете, являются всего лишь разовыми консультациями по отдельным вопросам работы писателя. Судя по атомным ценам, они ориентированы не столько на передачу знаний, сколько на кошелек устроителей.

Второе. Цели, с которыми народ поступает на наши курсы, разные. Есть бывшие технари, врачи, экономисты и так далее, которые трудятся редакторами в газетах, журналах и издательствах Петербурга. Им нужен диплом государственного образца о переквалификации на специальность «литературный работник». Есть начинающие авторы, которые хотели бы стать профессиональными литераторами, а иногда — хотя бы оценить уровень своих способностей. Есть люди, которые просто нуждаются в литературном общении. Мы предупреждаем их, что нельзя сделать человека прозаиком или поэтом, для этого нужен дар «от Бога». Наша задача — дать им знания и сократить путь в литературу — скажем, до трех-пяти лет вместо восьми-десяти.

Третье. Насколько результативны наши курсы. Начиная с 2005 года к нам поступило около двухсот человек, но лишь меньше половины закончили обучение и получили диплом. Графоманов не было, были люди не очень способные, и они отсеялись по мере занятий по собственному желанию. Из закончивших три-четыре десятка трудятся редакторами в разных петербургских издательствах, и многие из них продолжают писать стихи и прозу (не обязательно рассказы и романы, пишут очерки, статьи в журналы, научно-популярные книги по заказу издателей). Человек двадцать, покинув или не покинув основное место службы, сделались профессиональными литераторами, у некоторых вышло пять-шесть книг, и этих авторов мы начали принимать в Союз писателей Санкт-Петербурга. Мне кажется, это неплохие результаты.

Четвертое. Литературный уровень нашей беллетристики не снижается — он просто последние лет двадцать был и остается очень невысоким. На каждую находку, то есть нового хорошего автора, приходится десяток плохих. Бороться с этим можно многими способами. Один из них — наши курсы, где людям с литературным даром объясняют, что есть плохо, и что — хорошо.

Пятое. Тиражи бумажных книг в самом деле падают. И что с того? Это вопрос экономический, и велений души он не касается. Тот, кто пишет, будет писать. Будет труднее пробиться в «большую печать», труднее заработать писательским ремеслом, но это, повторяю, вопрос денег. У тех, кто обладает литературным даром, тяга к творчеству неистребима.

— Более десяти лет назад, отвечая на вопросы «Питерbook`а», вы сказали: «Профессионал должен работать восемь-десять часов в день; желательно (но не обязательно), чтобы он дважды или трижды в год радовал себя и читателей новыми романами. Это первое. Второе состоит в том, что профессионал не должен писать хлама. Можно написать удачную книгу или неудачную, но даже неудачная не должна быть чушью». Изменились ли ваши взгляды за минувшие годы? Весь рынок фантастики завален «хламом», и нельзя сказать, что по коммерческой успешности такие книги уступают «не-хламу»...

— Мои взгляды не изменились — собственно, для меня это не взгляды, а, скорее, аксиомы. Теперь о «хламе». Им завален не только рынок фантастики, но и другие рынки — например, детективов и дамского романа. Неверно думать, что по коммерческой успешности «хлам» не уступает «не-хламу», это неправильное описание сложившейся ситуации. Трагическая истина такова: по коммерческой успешности «хлам» значительно превосходит «не-хлам»; по тиражам (а значит, по критерию покупаемости) — в пять-десять раз. Я бы понял, если бы в «хламе» были книги динамичные, жесткие, крепко «приправленные перцем» — эротика, насилие, расчлененка... Но этого нет. Вялые сюжеты, бредни про «Золушек», тоскливые байки про «галактические империи», а к этому — убогий корявый язык. Есть редакторы, которые такое уже не правят, не желая своим трудом улучшать стиль очередного «популярного» автора; не правят, но зачитывают «перлы» своим коллегам и дружно хихикают. На мой взгляд, такие книги сильно уступают в занимательности историям о Ричарде Блейде. Но — парадокс! — продаются они хорошо, даже отлично. Это трагедия, подкрепленная рублем российских читателей. Интеллект народа падает, упрощается язык, сюжеты чуть более сложные читатель не воспринимает. За два последних десятилетия наша страна получила страшное кровопускание: сотни тысяч — возможно, миллионы — наиболее толковых и успешных выехали за рубеж. Теперь они трудятся на благо Германии, Австралии, Израиля, а наши физики укрепляют оборону Штатов. Это читатели «не-хлама», которых мы потеряли.