Сложно себе представить встречу, после которой хотелось бы вновь открыть романы Жюля Верна и Герберта Уэллса, пересмотреть «Солярис» и «Сталкера», и перечесть концовку «Анны Карениной». Но именно этого сумел добиться писатель Геннадий Прашкевич, прочитавший в научном кафе «Эврика!» лекцию «Фантасты и наука».

Назвать происходящее лекцией было бы неправильно, и сам Геннадий Мартович первым обратил на это внимание, предпочитая использовать слово «рассуждение». Сидя в кресле на сцене «докладчик» рассказывал об истории и основоположниках фантастической литературы, периодически делал отступления, вспоминал свою юность, делился впечатлениями о современной фантастике – все это сплеталось в весьма причудливую речь. Наш столик несколько раз терял нить рассуждений, и тогда можно было отвлечься, перекусить, пообщаться, что так удачно предусматривал формат встречи. А потом мы вновь возвращались к литературе, в частности к фантастике, к ее роли, и все это в итоге привело к удивительному выводу.

Начал писатель с основателя жанра научной фантастики в литературе, которым считается Жюль Верн. Сперва появились «Пять недель на воздушном шаре», положившие начало череде географических романов – француз поставил себе цель в ста томах описать весь земной шар. И были удивительные описания природы, послания в бутылках, поиски полюса с капитаном Гаттерасом и, конечно, 20 тысяч лье под водой.

Подробно рассказав о творчестве Жюля Верна, Геннадий Прашкевич перешел к Герберту Уэллсу – «когда ему надо было попасть на другие планеты, он без всякого сожаления пренебрегал влиянием гравитации, и его герои летели на Луну, совершенно не придавая значения законам физики», Ивану Ефремову, пану Станиславу Лему с его вечным «в космосе нас ждет неизвестное» и братьям Стругацким. Нам, сидящим в зале, повезло необычайно: мы услышали о работе Аркадия и Бориса Стругацких в те десять лет, когда их книги не издавались, от друга, рассказанное настолько просто и ярко, что кадры «Сталкера» Тарковского встают перед глазами. Чтобы подробно пересказать эту часть «лекции», потребовалась бы написать отдельную статью, и желающих я отсылаю на сайт научного журнала «Эврика», где хранится видеозапись выступления писателя.



Но вот мы дошли до современной российской фантастики. «Я могу говорить о трагедии, которую пережила наша современная фантастика. В начале 90-х начало рушиться издательское дело. Когда выяснилось, что те сюжеты, что были раньше наработаны, уже «не играют» и не могут серьезно восприниматься в новой среде, в литературу, в фантастику, хлынул огромный поток невежественных людей, – рассказывал Геннадий Мартович. – Ведь про драконов, про спящих принцесс в хрустальных гробах, которые уже немного тронуты плесенью, про мечи, которыми рубятся герои, может писать кто угодно. Для этого не нужен талант, достаточно ремесленного навыка. И вот подобная литература затопила буквально все».

Под такой литературой – «весь этот ужас» – писатель прежде всего подразумевает жанр «фэнтэзи» – путь, по его собственным словам, абсолютно тупиковый. «Литература, как бы к ней не относиться, все-таки функциональна. Она должна чему-то учить, хотя бы чуть-чуть менять человека. Я люблю ссылаться на Канта, который говорил: две вещи изумляют меня – звездное небо над головой и мораль во мне. Ну как может изменить мораль во мне дракон, убивающий целое селение, которого в свою очередь убивает охотник? В чем радость, если человек не говорит о звездном мире, под небом которого он живет, а все время перебирает какие-то стекляшки: мечи, лазеры…, – недоумевал Прашкевич. – Я не говорю, что всё фэнтэзи такое. Есть хорошие авторы: Марина и Сергей Дяченко, я уж не говорю про мировую классику, про Урсулу Ле Гуин, но к сожалению, их так мало, а большинство…»

Слушателей нелюбовь писателя к фэнтэзи заинтересовала. Осторожные вопросы на эту тему чаще всего задавали и во время выступления и уже после. Так что под конец друг писателя по имени Александр со смехом сказал мне: «Послушайте, ну не любит он (Прашкевич) фэнтэзи, есть у него свое мнение, им он от вас отличается. Вы хотите его этого мнения лишить?»

Сам же писатель провел параллель между фэнтэзи и трусостью. «У меня сложилось впечатление, что желание написать фэнтэзи – это желание достаточно трусливых людей описать то, что они думают, но не так, как они думают. Такие писатели как Станислав Лем не боятся сказать о себе, и это и есть литература. Конечно, если люди пишут фэнтезийные сказки, и им нравится это делать, здесь, наверное, нет ничего плохого, нельзя мешать. Я их не ругаю, но они не живут, они наслаждаются, то есть они не раскрываются сами…И здесь есть еще один очень неприятный момент – фэнтэзи поставлено на поток».

Надо сказать, что эту идею Геннадий Прашкевич высказывает далеко не в первый раз, и далеко не первый раз писатель возмущается, что по полям нашей литературы носятся чаще всего безродные драконы и герои, никак не связанные с реальным миром, историей страны и страной, где их выдумали. Так какой же она должна быть, нормальная современная фантастика, а не фэнтэзийно-боевиковый ширпотреб, которого все еще так много на прилавках?

«К счастью, эти вещи заканчиваются. Я думаю, что эта эпоха смуты потихоньку уходит. Заново возрождается интерес к тем научным истинам, без которых нельзя жить, без которых наша жизнь была бы невозможной. И появляются писатели, которых уже интересует мир с этой точки зрения», – продолжил он.



По мнению писателя, человечество прошло уже достаточно длинный путь, который начало дикарем с камнем в руке. Здесь Геннадий Прашкевич специально зачитал слова своего друга, физика и философа Алексея Бурова, работающего в CERN: «Абсолютным мерилом исторического времени может служить число порядков величин наблюдаемой вселенной. Можно сказать, что мы живем в эпоху 45 порядков познания: 26 (от размера тела познающего субъекта до размера видимой Вселенной) и еще 19 (от размера тела субъекта до текущей границы вглубь материи). Это огромное число показывает мощь универсального человеческого разума. Оно требует осмысления, объяснения в картине мира, оно должно стать одним из кардинальных фактов, определяющих мировоззрение».

Любопытно, что слова эти остались практически незамеченными, в то время как для писателя они значат очень много, Потом, в кулуарах и на состоявшейся на следующей день видео-конференции он еще не раз возвращался к этой мысли.

Если говорить конкретнее, то сюжеты для новой фантастики, идеи «должны быть связаны с единством человека, с тем, что в нем творится, с его двусмысленностью, с его расщеплением, – говорил писатель. – Как, например, в старинной сибирской сказке о расщепляющихся людях, что живут на ветках деревьев и при виде опасности расщепляются на 2-3 части, падают в воду и исчезают... Как ни странно, вот это все должно присутствовать в будущей литературе, сказки должны обрести новую реальность, но на фоне большого мира, когда мы знаем его начало и примерно предвидим его конец, который к счастью и, к сожалению, никак не совмещается с жизнью человека, такой короткой».

Я рискну перефразировать его: хорошая фантастика, даже если она отрицает реальный мир, выдумывая иллюзорный, всегда связана с реальностью. Таким был «Властелин колец» Толкиена, солдатский роман, история о друзьях, с которыми пришлось пройти войну, выросший из опыта, чувств и знаний профессора об отечественной мифологии.

«И здесь я возвращаюсь к Академгородку, – рассказывал Геннадий Мартович, постепенно переходя к финалу своего выступления, – это место подарило мне и не только мне совершенно особое отношение к миру, но новое мировоззрение. Мои взгляды на литературу формировались не благодаря хорошим писателям, с которыми я был знаком. Они повлияли на меня в меньшей степени, чем люди, имеющие отношения к науке».

Когда-то давно Иван Ефремов заставил совсем еще юного Геннадия Прашкевича перечесть «Анну Каренину», и будущий писатель к своему удивлению обнаружил, что совсем выпустил из вида последнюю, восьмую и самую главную часть книги, ради которой «собственно и был написан роман «Анна Каренина». Напомню, что в ней герой Левин мучается вопросом о смысле жизни: «Без знания того, что я такое и зачем я здесь, нельзя жить». Кратко пересказав слушателям эту последнюю часть книги так, как она ему запомнилась и совершенно без акцента на христианство, Геннадий Мартович зачитал нам финал романа, который, действительно, звучит, как поэма. В нем человек, понимая, что останется прежним со всеми его недостатками, шепчет: «Жизнь моя теперь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее – не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»

«Заметьте, это слово «властен». Ведь ничего же не вышло, он (герой) только думает о возможности. Так вот я считаю, что будущая фантастика – это как раз возможность войти и понять это, причем войти уже без тех странных атрибутов, которые были раньше. Эти слова Толстого, которые, боюсь, современные фантасты крайне редко перечитывают, они-то и должны лечь в основу новой фантастики», – завершил свое выступление Геннадий Прашкевич, поблагодарив всех за внимание.

«Для меня такой финал более чем естественен, он многое объясняет во мне», – несколько позже заметил он по поводу такой странной цепочки имен, протянутой на этой встрече: от Жюля Верна, через Уэллса, Стругацких, Лема, современной фантастики и до «Анны Карениной» Толстого. Честно скажу, что мне такой финал еще неделю назад казался бы более чем странным, но в исполнении Геннадия Мартовича все показалось более чем естественным. Был и еще один приятный момент – придя домой, захотелось перечитать Толстого.