Изобретательная «ироническая фантастика» Пальмы застревает где-то между развлекательной беллетристикой и серьезным чтением, оставляя читателя в недоумении относительно намерений автора.

Не скрою: первой моей эмоцией, когда я взялся читать «Карту времени», было раздражение — раздражение совершенно отчетливого свойства. За короткое время оно превратилось было в призму, сквозь которую на этот роман можно смотреть.

Испанец Феликс Пальма написал увесистый том о путешествиях во времени, вроде как научную фантастику с элементами стимпанка. Но выглядит этот текст — поначалу — как карнавально-сатирический гимн подражанию. Это беллетристика, которая не копирует слог викторианского романа, а издевается над ним. Качество перевода на представление об этом не влияет* .

Вот, например, длинная цитата: «Не беспокойтесь, дорогие читатели, я помню, что в начале книги обещал вам появление чудесной и удивительной машины времени, и чуть позже она, спешу вас заверить, обязательно появится, а с ней и свирепые туземцы, без которых не обходится ни один приключенческий роман. Но всему свое время: чтобы начать игру, сначала требуется расставить на доске фигуры. Так что пускай наше повествование движется своим чередом, а мы тем временем вернемся к нашему Эндрю, которого оставили как раз в тот момент, когда он, приказав кучеру во весь опор гнать к особняку Харрингтонов, попытался навести порядок в мыслях и укрепить дух, но вместо этого прикончил припасенную в кармане бутылку». И так, в общем, весь роман. Пальма упражняется в иронии — не важно, описывает ли он убийства Джека Потрошителя или внешность главного героя «Карты времени» — Герберта Уэллса, о котором «вездесущий автор» (еще одна мишень для остроумия) не преминет сообщить: «Я мало что еще могу добавить, не вторгаясь в сугубо интимные детали вроде незавидных размеров того, что составляет, по общему мнению, мужское достоинство, не стану говорить и о том, что этот самый орган у него почему-то был скошен на юго-запад» — милая деталь в духе Стерна и Гашека.

Подобным образом (думал я, еще находясь во власти раздражения), вероятно, повествовал бы о викторианской эпохе Аверченко, если бы он мог позволить себе описание половых актов и жестоких убийств. Но элементарность трюка (думал я) не соответствует замаху. В наше время, если уж пишешь увлекательный фантастический кирпич, он должен быть замешен на звериной серьезности — иронию лучше оставить фандому (и критикам, конечно). В «Гарри Поттере» полно юмора, но Роулинг не придет в голову описывать битвы с Вольдемортом так, будто она заранее хочет показать, что перед нами всего лишь сказка для несмышленых детей и все кончится хорошо. Здесь же Герберт Уэллс, изобретатель «Хронотилуса» Гиллиам Мюррей, полицейские, проститутки и светские лондонцы, все они изначально — и неизвестно, по большому счету, зачем — помещены в хард-вудхаусовскую комедию, несмотря на то что такое перманентное пародирование «большого стиля» — игра, явно не стоящая свеч. «Зачем кусать нам груди кормилицы нашей?»

В общем, в этом мнении я уже успел укрепиться — и тут Пальма к простому приему добавил еще один простой прием.

Этот прием сродни «все это ему только приснилось»: речь идет о старом добром розыгрыше. Все путешествия во времени оказываются инсценировками, некоторые из них преследуют благородную цель. Так, Герберт Уэллс с помощью актеров и «машины времени» помогает одному из героев, Эндрю Харрингтону, вернуться в 1888 год, чтобы предотвратить убийство Джеком Потрошителем проститутки Мэри Келли. Когда Харрингтон возвращается, Уэллс объясняет, почему в газетной вырезке так и осталась статья об убийстве — для этого писателю приходится на ходу придумать теорию параллельных пространств. Харрингтон вернулся в параллельную вселенную, потому что не мог не вернуться, раз уж стартовал из нее; а в другой вселенной Мэри Келли продолжает жить вместе с параллельным Эндрю. И нам приходится верить, пока не выясняется, что все это розыгрыш. Розыгрышем оказываются и путешествия в 2000 год, которые организует циничный делец и графоман Гиллиам Мюррей — он устраивает развлекательные экскурсии в будущее, где горстка людей-бунтарей сражается с уничтожившими почти все человечество машинами.

И вот тут читательское раздражение отступает. Сконструированная медлительность викторианской прозы начинает восприниматься как съемка через старинный кинообъектив. Становится ясно, что «Карта времени» пародирует не прошлое, а настоящее. В первую очередь — современную популярную культуру.

На это работает множество деталей, и моментально считать их не позволяют именно нарочитые, постоянные напоминания о старине. История капитана Шеклтона, который явился из будущего, чтобы любить девушку Клер Хаггерти, — перепев «Терминатора»; битва с «роботами» сильно смахивает на «Футураму»; в повести об обогащении двух лондонских дельцов можно увидеть отсылку к одной из серий «Бивиса и Баттхеда», а уж без аллюзии на рассказ Брэдбери «И грянул гром» тексту о путешествиях во времени, понятно, нельзя обойтись. Разумеется, и любителям исторических деталей есть чем поживиться: феи из Коттингли, дом с привидениями на Беркли-сквер, поименно названные жертвы Джека Потрошителя. Но это как раз естественно, а вот отсылки к современности не входят в обязательный набор.

Во второй части «Карты времени» все очевиднее, что Пальма, описывая XIX век, говорит о жажде развлечения, которая никуда не делась и в наше время и, точно как и прежде, замещает жажду познания. А перенос некоторых общих мест научной фантастики XX века в контекст XIX века высвечивает их условность или даже нелепость — недаром героем романа становится один из основоположников жанра. И вот тут, когда опять кажется, что с романом все понятно, Пальма совершает еще один трюк.

Этот трюк, по счастью, таков, что можно не опасаться выдать детали сюжета. Путешествия во времени, которые уже были выставлены фикцией, оказываются реальностью, случайные догадки Уэллса попадают в цель, а сам писатель, вместе с двумя не менее знаменитыми коллегами, втянут в такую пространственно-временную кутерьму, что поневоле забываешь обо всех неприятных моментах начала книги. Настоящие путешествия во времени потому увлекательны, что порождают необычный тотальный конфликт: персонаж не просто попадает в окружение враждебных людей — чужим/враждебным здесь оказывается все. Такой конфликт просится в эксцентрическую комедию (что и заставляет нас с удовольствием смотреть фильмы вроде «Иван Васильевич меняет профессию»), но он трагичен — и не стоит, вероятно, даже объяснять почему. Поэтому ирония «вездесущего автора» в конечном итоге может оказаться облаткой, но облаткой переслащенной. В финале книги она словно исчезает, уступая место передоверенным герою «рассуждениям после романа»; к «многомировой теории» здесь прибавляется и идея мира-симуляции, и замысел написать эту самую книгу, которая только что закончилась.

Все это не дает смотреть на «Карту времени» как на безоговорочно легкое чтение, но «ироническая фантастика» (по аналогии с «ироническим детективом») Пальмы не дотягивает и до серьезных глубин. Неопределенность интенции — в каком ключе с нами, собственно, хотят говорить? — основной недостаток романа. Впрочем, в небольшом интервью Пальма бесхитростно разъясняет: «Я пытался написать роман о любви и приключениях, которые захватят читателя. Помимо развлечения, я бы хотел заронить в душу читателям мысль о том, что воображение может сделать нашу жизнь прекраснее. Это главная мысль романа».

Увлекательно, о любви, о воображении. Возразить нечего. Все это здесь действительно есть.

___________________
* Перевод и его редакция, к сожалению, не свободны от огрехов: «человеческая раса», «пятичасовое чаепитие», «трахался» (глагол, не употреблявшийся в XIX веке), «масаев» в родительном множественного вместо несклоняемого «масаи», постоянно встречающиеся в одном предложении «которые» etc.

Феликс Пальма. Карта времени. — М.: Corpus, 2012
Перевод с испанского Е. Матерновской, Инны Новосадской, Н. Богомолова