Этот вопрос мне задают часто. Я для разнообразия каждый раз отвечаю на него по-другому. И каждый раз совершенно искренне. На этот раз отвечу так. Есть области биологии, которые, на мой взгляд, очень важны: всё, что связано с медициной и генной инженерией, с охраной окружающей среды, защитой животных. Но убивать какое-либо животное — даже рыбу — для удовлетворения любопытства, а точнее, для обеспечения себе соответствующего образа жизни, я в конце концов сочла неэтичным. Подозреваю, что писатель из меня получился лучший, чем биолог, по крайней мере, я отношусь более серьёзно к тому, что делаю. Как только бросила науку, почувствовала себя на своём месте. Видимо, наука была для меня чем-то вроде игры по определённым правилам. А литература — нет, это часть моей жизни, причём существенная.

Ваши первые книги выходили под псевдонимом «Максим Голицын». Четыре романа, вышедшие в «Эксмо», — это уже имя. Почему вы взяли псевдоним — и почему от него отказались?

Имя было какое-то сомнительное. Полупародийные романы, сочинённые по прописям, — на каждые две страницы одна драка. Я просто предпочла соскочить, пока маска не приросла к лицу. И, опять же, сразу почувствовала себя свободнее.

Оглядываясь на себя тогдашнюю, сравнивая с собой нынешней и соразмеряя с собой, какой хочется стать, — какие различия вы видите?

Человек либо не меняется с семи лет, либо меняется каждые семь лет — либо и то, и другое одновременно. Тогда мне казалось, что много времени впереди и я могу писать просто для заработка или удовольствия. Сейчас я затрачиваю на текст гораздо больше усилий, поэтому стараюсь писать только о том, что мне кажется важным. Это на самом деле не очень хорошо, потому что без игры и лёгкости, без ощущения, что всё ещё впереди, без внутренней свободы хорошую вещь написать очень трудно.

Какой я хочу стать? Когда садишься писать какую- то новую вещь, предыдущий опыт перестаёт работать. Начинаешь и в прямом, и в переносном смысле с чистого листа. Так что надо, наверное, говорить о том, какой я не хочу стать. Есть книги, написанные через не могу, с чудовищным усилием, — и читателю всегда это видно. Есть книги, написанные потому, что автор решает какие-то внелитературные вопросы — идеологии, статуса, гонорара… Не хотелось бы писать такое.

Есть ли вещи, которые вы считаете в литературе табуированными, для всех или именно для вас как писательницы?

В литературе табуированных вещей нет. Если это литература. Автор может руководствоваться какой-то неприятной идеологией, но если он настоящий писатель, у него всё равно получится не то, что он задумал, а сильная и неоднозначная вещь. Про халтуру и про желание угодить толпе я сейчас не говорю. Но для каждого отдельного автора наверняка есть какие-то запретные темы. Лично я не могу описывать мучения беззащитных людей и животных. Это очень мощный раздражитель для читателя, используя его, можно получить сильный эмоциональный эффект. Но мне просто психологически некомфортно это делать. Ещё мне плохо удаются сексуальные сцены — я вообще не представляю, как можно так описать секс, чтобы избежать банальщины и пошлости. И читать сексуальные сцены в чужих романах мне тоже неловко, по той же причине.

Мария Галина за пятнадцать лет писательства прошла длинный и сложный путь, добилась настоящего успеха. Но её таланты многогранны и не ограничиваются только художественной прозой.

Помимо художественных текстов, вы много и часто пишете публицистику. С какой целью?

Со времён научной карьеры у меня остались полезные качества — я могу более или менее внятно формулировать свои мысли. Поэтому писать статьи и обзоры я люблю. И это понемногу стало моей профессией. Если я не зарабатываю денег писательством, что-то же должно кормить. Я работаю в отделе критики и публицистики журнала «Новый мир» и очень довольна — мне нравятся и люди, с которыми я работаю, и сам журнал.

Как вы считаете, насколько нынешняя фанткритика выполняет свою задачу?

Смотря что считать задачей. Найти «свою» книгу читателю она помогает. Но только читателю фантастики, за пределы сообщества она выходит редко. Соответственно, она излишне комплиментарна, возможно, потому, что фантастика — всё-таки коммерческий жанр. Сами фантасты уже к этому привыкли, и были случаи, когда вполне доброжелательные, но не захлёбывающиеся рецензии воспринимались авторами и их фэнами как наезд. Пресловутый выход из гетто как раз и связан с тем, что рецензии появляются не в жанровых журналах, а во всяких- разных СМИ и не выглядят как призыв немедленно побежать и купить эту замечательную книгу. Иными словами, когда автора встраивают в общий литературный контекст, а не только в фантастический. Это, конечно, очень обобщённо, потому что и мейнстримовская критика бывает пристрастна, и у фантастов есть толковые критики и обозреватели.

Вы, пожалуй, один из самых активных сторонников сближения фантастики и «боллитры». Как вы пришли к пониманию, что такое сближение необходимо?

«Гетто» фантастов окружено стенками, выстроен ными не только снаружи, но и изнутри — самими фантастами. Так проще, поскольку требования к фантастике как к фантастике и требования к фантастике как к художественной литературе различны. Когда писатель-фантаст говорит, что, мол, не признают за пределами фэндома, и не надо, не больно-то и хотелось, а у него совсем другие задачи, это типичный случай «лисы и винограда». На самом деле, чем шире твоя аудитория и, главное, чем дольше живёт твой текст (а хорошо написанные книги живут долго, в отличие от книг-однодневок), тем лучше. Тут и понимать особенно нечего.

Насколько вы соразмеряете собственную прозу с традиционными мерками жанров? Как постоянно публикующийся автор, причём и в мейнстримных изданиях, и в жанровых фантастических, — вы ведь должны всякий раз представлять, «куда это можно предложить». Не появляется ли иногда искуса «сыграть по правилам», чтобы «уж наверняка издали»?

Если честно, то я пишу гораздо меньше, чем печатаюсь. Иными словами, в последние годы у меня нет проблемы с тем, куда предложить тот или иной текст. Конечно, я посматриваю, где он лучше «сыграет», в этом смысле иногда мейнстримовские публикации приносят больше моральных дивидендов, потому что охватывают обе аудитории — и фэндом, и условно «просто читателя». Кстати, в шорт-листе последней АБС-премии нет ни одного романа из жанровой серии. Ни один не позиционировался издателями как фантастика. С демократическими жанровыми премиями по-другому, но это вопрос приоритетов — а что кажется важным самому автору? Жанровые премии, мейнстримовские премии, признание фэндома, признание постороннего читателя, признание мэтров, признание референтной группы близких тебе по духу людей, в конце концов? Хорошо, когда это всё совпадает. Но такое бывает редко.

Стоит ли в обозримом будущем ждать от вас романов в каком-то из проектов: «Метро», «Сталкер», «Этногенез»?

Таких предложений не было. Были другие. Мне предложили работу по беллетризации сценария — и фирма была надёжная, и люди симпатичные, и гонорар хороший. Я отказалась. Не знаю, правильно ли я поступила, может, надо было написать что-то своё, лишь краешком пересекающееся собственно со сценарием. Но мне и предложили потому, что я уже что-то в этом духе написала. Какой смысл повторяться? Как мне кажется, такие проекты приятно и весело начинать, — но потом они обрастают такими подробностями и правилами, что для автора остаётся очень мало степеней свободы. Опять же, по моему «голицынскому» опыту, читателя трудно обмануть — написать постмодернистскую стёбную книгу и выдать её целевой аудитории за боевичок не так-то просто. У меня, по крайней мере, не получилось. Значит, надо писать всерьёз, с полной отдачей, веря в предложенный мир. Но тогда интереснее всё-таки придумать свой мир, а не брать напрокат чужой. Иными словами, тут всё упирается в гонорары, будем откровенны — литературного смысла в этом я не вижу.

А как насчёт компьютерных игр? С разработчиками не сотрудничаете?

Нет, а жаль. Тут совсем другое поле деятельности, это, как мне кажется, было бы интересно, особенно в хорошей компании. Но если честно, я стараюсь избегать компьютерных игр, потом очень трудно соскочить, особенно если графика хорошая и мир проработанный.

Человек талантливый талантлив во всём? Если так, то талантливый писатель любознате- лен ко всем проявлениям жизни и ко всем направ- лениям литературы. А уж если это писательни- ца, которая в прошлом занималась наукой, — кого же ещё спрашивать о научной фантастике?!

Согласны ли вы, что отечественная НФ либо померла, либо находится в полумёртвом состоянии?

Она, считай, ещё и не родилась. Правда, есть «Я, Хобо» Сергея Жарковского, есть «Почтальон сингулярности» Антона Первушина, удачный прежде всего благодаря неожиданной жёсткой концовке. Пока, как мне кажется, проблема в том, что авторы, пропагандирующие НФ, ставят перед собой какие-то внешние задачи. Потребность в научной фантастике огромная — роман Питера Уоттса «Ложная слепота», перегруженный терминологией, рефлексией и не новый в смысле идей, был принят многими на ура потому, что автор не делает читателю скидок — говорит с ним как с равным. Это не вариант-лайт. Хорошо идут рассказы Тэда Косматки, хотя, казалось бы, ну что нового по сравнению, скажем, с текстами 1960-х? Понятно, что после тотального засилья фэнтези маятник должен откачнуться в этом направлении, но, как мне кажется, сильные авторы в научную фантастику придут со стороны, не из фэндома, не будут профессиональными писателями, по крайней мере, в дебютных своих вещах. Лем — врач, Ефремов — палеонтолог, Борис Стругацкий — астроном, Уоттс — гидробиолог, Косматка — биолог. Современная НФ требует очень солидного научно- философского аппарата, соответствующего образования. Если такие люди придут и не будут делать скидку читателю, а будут говорить исключительно о том, что им самим интересно и важно, то и НФ возродится. На самом деле, по-моему, человечество, если не загнётся в одночасье, стоит на пороге удивительных открытий, связанных с самой природой человека (впрочем, это и полвека назад ещё говорили).

Как номинатор ряда литературных премий и писатель, вы наверняка следите за тем, что происходит в отечественной и зарубежной фантастике. Если сравнивать современных «их» и «нас» — есть ли разница, в чём она?

Я не занимаюсь зарубежной фантастикой — тут у меня замечательная возможность читать только то, что нравится. Зарубежная фантастика, мне кажется, на подъёме именно потому, что в лучших своих проявлениях не боится сложных проблем и избегает облегчённых версий. Наверняка и там есть свои проекты вроде «Сталкера» (ничего против него не имею), но мне интересны романы наподобие «Террора», «Перста указующего» или «Ртути». Хотя старообразной НФ в духе 1970-х тоже полно, но тут, видно, ничего не поделаешь…

Насколько оптимистично вы смотрите в будущее российского книжного рынка? Не случится ли так, что 99% выпускаемой фантастики будет составлять «Сталкер» и иже с ним? Собственно, ведь и уже составляет, если взглянем не на количество наименований, а на тиражи...

Я не вижу в этом ничего страшного. Большая часть «одноразовых» книг — не столько литература, сколько продукция, но кому она мешает? Она, что, перекрывает дорогу хорошим текстам? Наоборот, есть огромная потребность в сложных, литературных, ярких текстах, в уникальных мирах. Как только такое произведение появляется, оно сразу попадает в поле зрения критики, находит своего читателя — пример с «Домом, в котором…» Мариам Петросян очень показателен. Просто таких книг всегда мало, потому что хороших книг всегда мало. Когда я не работала в экспертных премиальных советах, не читала рукописи, мне казалось, что кругом полным-полно хорошей литературы, а её не издают, гады та- кие. На деле всё, что есть мало-мальски интересного, издаётся. И неинтересного тоже. Если бы издавались только шедевры, книжные прилавки были бы пусты и вся книжная промышленность остановилась бы. Но есть и плохой момент — из каких-то магических рыночных соображений хорошие авторы добровольно готовы становиться «на поток», выпускать в год по роману. Это, как мне кажется, зло: рано или поздно человек выжимает себя досуха и начинает выдавать «вторичную продукцию» — то, что уже было, но хуже. У него просто не остаётся времени, чтобы «вызреть» для нового романа, нового витка. Уж и не знаю, скольких хороших и сильных вещей мы из-за этого конвейера недосчитались.

Довольно давно вы ничего не переводили. Нет ли желания вернуться к работе переводчика? Наверняка ведь вам попадались произведения, которые чертовски хотелось перевести.

Хорошие тексты переводить трудно — взять, например, того же Терри Пратчетта. Там игра слов, филологический юмор, знаковые имена. Это работа, которой нужно отдать очень много времени. Иногда я задумываюсь: а как бы я перевела тот или иной фрагмент, как бы это могло звучать по-русски, но этим всё и ограничивается. Плохие тексты переводить быстро, но скучно. В самый кризис я взялась за перевод популярной парамедицинской литературы, всю тяжёлую зиму это меня кормило. А сейчас то же издательство предложило продолжить сотрудничество, я отказалась. Зато по просьбе Михаила Назаренко перевела стихи к «Сэндмену» Нила Геймана.

«Малая Глуша» совершенно заслуженно, на мой взгляд, получила целый ряд премий. Есть ли у вас ощущение, что это — подъём на несколько иной уровень творчества? И — каково это, писать новый роман после такого успеха?

Я вообще-то не люблю словосочетания «моё творчество», нельзя же так серьёзно к себе относиться. За «Малую Глушу» не стыдно, но что-то лучшее вполне можно написать. Или худшее. Поэтому некоторый страх, конечно, есть. Боюсь не оправдать чьих-то ожиданий, вообще начинать новую вещь всегда страшно. Но это как камень, который спихиваешь с горы, или как снежный ком — сначала, чтобы стронуть с места, требуются огромные усилия, потом оно катится само. Пока я на той стадии, когда оно само не катится. А думать и работать лично мне всегда неприятно и противно. Но нужно.

Видимо, правду говорят: чем больше труда вложил писатель, тем больше удовольствия получает читатель. Так что пожелаем Марии Галиной терпения и настойчивости, чтобы стронуть с места новый снежный ком, — а уж мы подождём и оценим его по достоинству.

Досье: Марина Галина
Родилась 10 ноября 1958 года в Калинине (ныне Тверь). Окончила биологический факультет Одесского государственного университета и аспирантуру при кафедре гидробиологии ОГУ. Кандидат биологических наук, работала в НИИ гидробиологии, занималась проблемами окружающей среды и исследованием популяций лососевых рыб в Бергенском университете (Норвегия). С 1995 года — профессиональный литератор, автор девяти книг прозы, трёх книг стихов, ряда критических публикаций, в основном посвящённых фантастике и поэзии. Критические статьи публиковались в «Литературной газете», «Новом мире», «Знамени» и других изданиях. Мария Галина работала редактором- составителем серии интеллектуальной фантастики «Другая сторона» в издательстве «Форум». Переводила произведения Стивена Кинга, Джека Вэнса, Эдвина Табба, Клайва Баркера, Питера Страуба.

Критические и публицистические статьи Марии Галиной в журнале фантастики «Если» дважды завоевывали приз читательских симпатий. Лауреат премии журнала «Новый мир» «Anthologia» (2005, за высшие достижения в современной русской поэзии) и премии «Московский счёт» (2006) за книгу стихов «Неземля».