«Филологи меня проклянут»

Святослав Владимирович, расскажите, как вас, дипломированного химика, занесло в литературу — и почему выбор пал именно на фантастику?
Прежде всего, писать фантастику я начал в те времена, когда еще не был дипломированным химиком. Первые рассказы относятся к 1968 году; я в это время учился на первом курсе химфака. А выбор пал именно на фантастику просто потому, что в те времена я был законченным фэном (термина еще не было, но сами фэны имелись), так что никакого выбора передо мной не стояло.
Думаю, никто не будет спорить, что отечественная научная фантастика сейчас находится в глубоком кризисе. Категорически не хватает серьезно образованных авторов. Почему же эрудированный писатель с университетским образованием пишет что угодно — фэнтези, «деревенскую прозу», но только не НФ?
Научную фантастику я тоже пишу, достаточно вспомнить такие рассказы, как «Землепашец» или «Высокие технологии». Опять же, та повесть, над которой я сейчас работаю («Филолог»), никак не может быть отнесена к фэнтези или деревенской прозе. Если уж навешивать на это странное произведение ярлык, то писать на нем следует НФ. Хотя, конечно, филологи меня проклянут.
К тому же, естественно-научные знания не бывают лишними даже при написании самого разнузданного фэнтези. Взять хотя бы «Многорукий бог далайна»… как химик, я знаю, что ни одно вещество не способно растворять хитин без химического разложения. Тем не менее нойт я описал так, что некоторые читатели всерьез обсуждали его химические свойства. Добиться такого уровня правдоподобия можно только обладая реальными знаниями.
Вернемся к тому, что называют «творческим путем писателя». Вы — один из «драбантов» семинара Бориса Стругацкого, посещаете его чуть ли не с первого заседания. Что вас туда привело и насколько помогло в работе?
Не чуть, а именно с первого заседания. Пришел я туда случайно. Явился в дом писателей, тогда еще не сгоревший, и поинтересовался, когда и где собираются фантасты. Дежурный администратор спросила: «Вас интересует секция или семинар?» Я не знал, что это такое, но храбро ответил: «И то, и другое!» Оказалось, что семинар будет сегодня, через час. Так я и стал его членом.
Что касается помощи в работе, то могу сразу сказать, что не будь семинара, не было бы и писателя Логинова. Никаких особых тайн Борис Натанович нам не открывал. Было просто постоянное общение с большим художником, а также с единомышленниками. Без такого общения начинающий автор может быстро потерять ориентиры.
В начале девяностых вы принимали участие в деятельности Всесоюзного творческого объединения молодых писателей-фантастов. Между тем, члены семинара Стругацкого стояли в те годы в жесткой оппозиции к ВТО МПФ. Конфликтов не возникало?
Далеко не все члены семинара стояли в оппозиции к ВТО, а конфликты возникали только с любителями конфликтов. Ну и где они теперь, эти любители? Что касается Бориса Натановича, он никогда не оказывал давления на семинаристов, тем более что среди людей, ведущих семинары ВТО, был, например, Сергей Александрович Снегов, к которому Борис Стругацкий относился с очень большим уважением.
Сейчас для молодого автора, умеющего худо-бедно связать два слова, напечататься не проблема. А как вы шли к первой публикации?
Даже в застойные годы лишить молодого автора литературной невинности было делом чести для любого журнала. Так что первая публикация появилась просто: осенью 1974 года была собрана подборка рассказов семинаристов, тогдашний староста семинара Андрей Балабуха отправил ее в «Уральский следопыт», и в апреле 1975 я стал публикующимся автором. А вот ко второй журнальной публикации я шел шесть лет. Все эти годы работал, писал, старался, а публикаций не было. Многие молодые авторы, возможно, более талантливые, чем я, не выдерживали такого срока, бросали писать, спивались или принимались творить востребованную халтуру. Выжили только те, кто выдержал.
Вы регулярно ведете мастер-классы на казанском фестивале «Зиланткон», активно работаете с молодыми авторами... В двух словах: что вы можете посоветовать начинающему фантасту, стремящемуся к литературному успеху?
Не стремиться к успеху, а работать, вдумчиво и упорно. Если есть талант и трудолюбие, то придет и успех, никуда он не денется.
Этот бы совет Мастера — да молодым авторам в уши и души! Если бы многие современные отечественные фантасты следовали дорогой мужественного терпения и упорного труда, не пришлось бы нам захлебываться в океане безвкусного коммерческого чтива…

«Нет бога, кроме Аллаха!..»

Первый ваш роман, «Многорукий бог далайна», многие до сих пор считают главным вашим достижением. Как пришла в голову идея этой книги, откуда такое обилие монгольских названий и имен собственных?
Об этом я многократно рассказывал. В начале своей писательской карьеры я писал только короткие рассказы, затем освоил рассказ полнометражный и короткую повесть. И считал, что этого вполне достаточно. Я и сейчас считаю себя по преимуществу автором рассказов, это мой любимый жанр. Андрей Николаев, которому посвящена книга, в течение нескольких лет надоедал мне, требуя, чтобы я написал роман. В конце концов, я разозлился и сказал, что напишу — персонально для него. Я решил взять самую дурацкую тему, какую смог придумать, и остановился на давней детской игре. В школе во время уроков я занимался тем, что зарисовывал клеточки на последней странице тетради и воображал, будто это острова посреди ядовитого океана. По островам бродил человечек, умеющий поднимать новую сушу со дна, а в океане плавала нехорошая каракатица, которая стремилась человечка съесть. Тем, кто читал роман, нетрудно заметить, что все эти подробности в книге сохранились. Но вообще я быстро увлекся и писал роман больше двух лет, на полном серьезе.
Ну а монгольские названия… для работы потребовалось очень много терминов, придумать их все так, чтобы они составляли некое фонетическое единство, дело практически невозможное. Проще всего взять какой-то реально существующий, но не слишком знакомый читателю язык, и набирать термины оттуда. Двухтомный монгольско-русский словарь попал ко мне случайно, но очень кстати, так что я остановился на нем, хотя вначале хотел использовать чукотский язык, потому что там много буквы «ы».
«Колодезь», третий ваш роман, содержит очень незначительный фантастический элемент — по большому счету, это историческое повествование. Что подвигло вас на такой эксперимент?
В конце 1980-х я взялся читать в оригинале «Хождение за три моря» Афанасия Никитина и был поражен концовкой книги. Умирающий путешественник в бреду раз за разом повторяет на смеси всех языков: «Я христианин, я православный, нет бога, кроме Аллаха!». Несколько лет образ христианина, который обасурманился незаметно для себя самого, не давал мне покоя. Но никакого сюжета за этим образом не стояло. Потом наступил 1991 год. Я сидел в деревне без каких-либо средств к существованию, заканчивал «Многорукого бога далайна», живя за счет лесных ягод и огорода. Лето было засушливым, огород требовал поливки. На краю деревни стоял нортоновский колодец, откуда я и брал воду. Сорок раз качнешь тугую ручку насоса, и тебе наплюхает ведро воды. А ведер нужно было около двух сотен. Я качал эту воду и представлял, что колодец стоит посреди Сахары, в Средние века. Там бы никто не стал жаловаться, что воду доставать трудно, качали бы с молитвенным восторгом. Тогда и появился сюжет, а к 1995-му был закончен и роман. Первое время я мучился мыслью, что фантастическая идея невелика, роман получается, по преимуществу, историческим. А потом подумал — а мне какое дело? Пусть этот вопрос волнует литературоведов, для меня главное — написать хорошую книгу.
Нетрудно заметить, что вы проявляете особый интерес к «деревенской» теме — достаточно вспомнить цикл «Замошье», романы «Картежник», «Дорогой широкой», а в особенности последний, «Россия за облаком». Откуда это увлечение?
Я городской человек, хотя с детства страстно любил лес: грибы, ягоды. Потом случилось так, что мне пришлось вплотную заняться огородничеством — заболел младший сын, ему были нужны только экологически чистые продукты. Тогда я и приобрел дом на Псковщине, где прожил двенадцать лет. Именно лет, на зиму я уезжал в город. Там я и открыл для себя это небывалое явление — русскую деревню. Хотя за те двенадцать лет написал только пять деревенских рассказов, составляющих цикл «Замошье». Сейчас у меня дом в Новгородской области, где я ежегодно провожу 5—6 месяцев. Спрашивается, как при этом я могу не писать о деревне?
Роман «Черная кровь» вы написали совместно с Ником Перумовым, а «Атаку извне» — с Борисом Зеленским. В чем заключалась в обоих случаях специфика соавторства?
С Ником Перумовым мы писали в соавторстве. Вместе обсуждали сюжет, разрабатывали характеры и вообще были на равных. Что касается «Атаки извне», то реального соавторства не было, я лишь додумывал и дописывал, стараясь привести в связный вид главы, оставшиеся после смерти Бориса. Об этом подробно рассказано в послесловии к книге. Боюсь, что сам Борис Зеленский не согласился бы с таким вмешательством, но тут уже выбирать не приходилось: или я дописываю, или вся рукопись остается невостребованной.
В «Свете в окошке» вы нарисовали весьма необычный образ «посмертной жизни». Как родилась эта идея?
Честно говоря, не помню. Еще в середине 1970-х я написал эссе, посвященное «посмертной жизни». Называлось оно «Никто не хотел умирать, или Третье решение основного вопроса философии». Недавно, раскопав его среди бумаг, я обнаружил, что большинство теоретических положений романа уже присутствует в этом довольно беспомощном сочинении. Но непосредственным толчком явился опять-таки разговор с Андреем Николаевым. Речь зашла о посмертном существовании, и оказалось, и Андрей высказал идею, что воспоминания — это не просто запас некоей жизненной энергии, они могут принимать форму денег, на которые человек может покупать у судьбы все ему потребное. Андрей начал было развивать эту идею, рассказывая, на что можно тратить воспоминания, но у меня уже завертелась собственная фантазия, я произнес: «Нет, все будет не так…» Андрей очень чуткий человек, он быстро сказал: «Ну так пиши». — «Но ведь это твоя идея, насчет денег…» — «Неважно. Мне интереснее прочитать, что ты напишешь, чем писать на эту тему самому». После этого за какой-то год я написал весь роман.
Так и рождаются хорошие книги — из случайного разговора, стечения жизненных обстоятельств, невзначай родившейся мысли. Святослав Логинов — из тех авторов, в чьем творчестве доминирует Идея, а не стремление любой ценой набить свой кошелек.

«Нарушать правила ужасно интересно»

Среди ваших произведений заметную часть составляют рассказы, вы внимательно следите за развитием этого жанра. Еще несколько лет назад «малую форму» наши фантасты, как правило, не жаловали. Сегодня же сборники выходят тиражом в полтора-два раза выше, чем у среднестатистического романа. В чем причина такой перемены?
В том, что читатель соскучился по рассказу. И прежде рассказ не жаловали не авторы, и не читатели, а книготорговцы. Потом они поняли, что антологии не требуют специальной раскрутки: читатель видит, что под одной обложкой он может получить произведения нескольких любимых авторов, да еще и новичков в придачу. Разумеется, это интересно, в результате антология покупается чаще отдельных книг. После этого коллективные сборники начали появляться регулярно. А вот с авторскими сборниками рассказов положение критическое по сей день. Огромное количество прекрасных произведений погребено в периодике и не может выйти отдельной книгой. А ведь писатель получает сколько-то заметные деньги не за журнальные публикации и антологии, а лишь за авторские сборники.
На фестивалях и конвентах любителей фантастики вы часто выступаете с докладами, в которых рассуждаете о границах жанров — хоррора, фэнтези, научной фантастики... Откуда у человека, далекого от литературоведения, такая страсть к определению жанровых дефиниций?
Должно быть, потому что я зануда. Немецкие корни не дают спокойно спать, если в любимом деле что-то не систематизировано. Линней, Фасмер, Бельштейн — все были немцами. У меня всего осьмушка немецкой крови, но, видимо, этого достаточно. Кроме того, если не будет жанровых и иных границ, как я смогу их нарушать? А нарушать правила ужасно интересно.
Как вы относитесь к компьютерным играм? Доводилось ли просиживать за какой-нибудь из них ночи напролет?
А как же! «Герои меча и магии» — это круть! Более современные игры я стараюсь не осваивать, иначе слишком много времени будет потеряно впустую. Что делать, я увлекающийся человек, и если войду в игру, выйти оттуда для меня почти невозможно.
Вы не раз заявляли, что не смотрите телевизор и не ходите в кино. Если не секрет — почему?
Всякое зрелищное мероприятие очень сильно действует на меня. Я немедленно ассоциирую себя с персонажами и после просмотра даже плохонького фильма или дрянной постановки долго и мучительно выхожу из образа. Отходняк, как если бы я сам это написал. А если фильм или спектакль хороши? Тогда приходить в норму еще трудней. После того, как в одном из петербургских театров я посмотрел трилогию А. К. Толстого, я полгода разговаривал белыми стихами. Так и с катушек слететь недолго. А оно мне надо? Из зрелищных мероприятий я люблю мультфильмы и кукольные спектакли. В них достаточная для меня степень условности.
Над каждым романом вы работаете по полтора-два-три года, значительно дольше, чем большинство современных российских фантастов. «Россия за облаком» вышла в конце 2007 года. Значит, следующей книги ждать больше года. Если не секрет — о чем она будет? Ну и, конечно, рассказы — готовится ли к выходу что-нибудь новенькое?
Ой, об этом я уже проболтался. Пишу нечто под рабочим названием «Филолог». Пишу уже год, написал почти пять авторских листов. Действие происходит в о-очень далеком будущем, когда всемогущим и бессмертным людям будет доступно практически всё. Вот и спрашивается, какие проблемы могут вставать перед людьми тогда?
А рассказы… парочка лежит в журналах. Ну и в голове бродит несколько сюжетов, над которыми еще не начал работать. Тут потребна аккуратность: не добродят — толку не будет, прокиснут — опять же, не будет толку.
Источник: «Мир Фантастики» №58; июнь 2008