| Dayneen |
Дата: Вторник, 27 Окт 2020, 1:31 PM | Сообщение # 1 |
Воин
Группа: Проверенные
Сообщений: 438
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Наш дом очень дружный, все соседи друг друга знают. Ну, не то чтобы дружный, но хотя бы общительный. А то, бывает, жильцы и не здороваются друг с другом, не знаю даже, почему. Стесняются, что ли? А может, дело в здании? Живем мы в старой дореволюционной пятиэтажке, где нет лифта и всем приходится встречаться на лестнице. Тут поневоле станешь общительным. А может, всё из-за того, что дом наш стоит на отшибе, в окружении советской ещё промзоны – будто в осаде, а мы как бы его защитники и сплачиваемся неосознанно?
Сейчас за окном ночь, и только одинокий фонарь в окружении немой темноты окон освещает пятачок внутреннего дворика. Кто там, за слабой границей света? Нет ничего страшнее неизвестности, а он наш часовой в ночи. М-да, что-то меня на лирику потянуло, жаль нет времени творить – надо бежать. А образ интересный – надо запомнить.
Мы с напарником закончили сегодня работу – общий портрет жильцов на фоне нашего дома – и нужно устроить выставку. Заодно и другие картины покажем, а то, знаете, художник, конечно, должен быть голодным, но ему необходим хотя бы намёк на одобрение. Так что придётся мне сегодня постараться и лично пригласить всех. Не раз уж замечал – если доставишь себе труд зайти, то и от приглашения не отказываются. С другой стороны, кто-то скажет – ты этим лишаешь человека выбора, он не сможет отказаться из вежливости, из хорошего к тебе отношения и, получается, придёт не ради картин… Да, философский момент, надо будет подумать об этом попозже. Вообще, я люблю пофилософствовать, от Семёна с первого этажа нахватался.
Внизу живёт грузин Серго, они с женой держат пекарню, так что все соседи обеспечены по утрам свежей выпечкой. Правда, бывает, по вентиляции несёт закваской или толпа голодных рабочих осаждает парадную, но, как говорится, из двух бед выбираем обед. Горячий лаваш или хачапури – это путь к сердцу не только мужчины.
– Серго, Серго! Ты дома?
– А-а-а, гамарджоба, кацо*! Заходи, не стой на пороге!
– Прости, Серго, сегодня не могу – спешу. Забежал вот к тебе пригласить…
– Какой – «не могу»? Три дня тебя не видел, что ты там заперся у себя в поднебесье на пятом этаже? Заходи, рассказывай. Пока свежего лаваша нет, но чай отличный есть! – обаятельный здоровяк попытался завести меня внутрь.
– Мне ещё весь дом звать, прости, обязательно зайду на днях. А сейчас приглашаю тебя к себе, мы картину закончили и просим тебя прийти на выставку.
– Конечно, обязательно! И своих возьму, всю семью приведу! Сейчас же всем расскажу, пойдём, сам расскажешь!
– Нет, мне бежать надо. Вот хотел тебя спросить, вы сегодня печь начнёте, как всегда, в пять?
– Да, как обычно, наши всё уже приготовили и спят до полпятого. Ужасный график, скажу тебе… приходится нам на полтора часа раньше укладываться. А если не заснул? Э-э-э…
– Давай сегодня в начале шестого соберемся – и вам не скучно, и кто устанет – на воздушном лифте прокатится.
– Да, это можно. Хоть потом и возвращаться по светлому времени… А, ничего – прорвёмся!
– Так, я вас жду.
– Конечно.
– До встречи, Серго!
– До встречи. Эй, погоди… Ты не готовь там у себя еду, я свежую выпечку с собой прихвачу!
– Очень кстати, спасибо! А выпивка у меня есть.
Так-с, теперь к Семёну? Он живёт напротив...
– Кто это приходил? – послышался из-за двери голос жены Серго.
– А, мазила с пятого. И откуда берутся такие? Выпивка у него есть, да уж известно… Нет чтобы заняться делом, а они...
Я отбежал подальше – предпочитаю не знать продолжения. Эх, некрасивая ситуация всегда оставляет на душе осадок. На «мазилу» я не обижаюсь… Нет? Нет, точно не обижаюсь – у всех разные вкусы и мнения. А вот то, что он в лицо называет меня «кацо», а за глаза «мазила», вот это неприятно. Получается, он сам ущербный – нет у него сил сказать правду. А надо ли всегда говорить правду? Нет, не надо. Так почему же осадок? Непонятно. Но это опять философия – подумаю попозже.
Теперь к Семёну. Дверь у него кошмарная: низ заляпан чёрте чем, вместо замка – дыра, залитая строительной пеной, а вокруг все расковыряно так, как будто кто-то ломился внутрь без ключа, и возможно, вполне возможно, что это был сам хозяин. Новый замок вкривь и вкось врезан выше старого.
– Семён! Семён!
Нет ответа.
Что ж придется взять на себя смелость и войти без спроса, благо мест для этого предостаточно.
Внутри разлит стойкий запах пьянки – кислый, водочный с явными нотками застарелой пыли. На полу валяются какие-то засаленные тряпки и смятые жестянки из-под пива. Лавировать между всем этим неприятно, но, чего греха таить, привычно.
– Семён! Ты дома!?
Нет ответа, только вдалеке, перед окном, послышалось какое-то невнятное бормотание.
Семён сидел на столе рядом с пустой бутылкой из-под водки, откуда вытекла небольшая лужа, покачивался и пел, насколько мог, песню «Ленинграда»:
– Где-е-е же вы бля-а-ди... помогите дяде...
– Привет, Семён!
– А-а-а, Пикассо, здорово! – неожиданно бодро ответил он. – Садись, выпьем! Благо повод есть подходящий – день сурка!
– Он же весной, вроде бы.
– Ну, это там, в Америке весной, а у нас, когда три дня как один, то четвёртый как раз сурковый, а-ха-ха!!! – залился он хриплым смехом. Неожиданно из его речи пропала невнятность, с которой он вытягивал «блядей».
– Эх, Сёма, Сёма…
– Кому Сёма, а кому Семён Петрович! Хех, не тебе, Пикас-с-со, конечно. А этому спекулянту с третьего… Ты давай, это, присоединяйся.
– Никак не могу, мы картину закончили, вот, приглашаю тебя на выставку.
– Ёптить! Дык за это невозможно, просто невозможно не выпить! Давай по граммульке!
– Мне ещё всех звать!
– Ну, на ход ноги!
– Ну, нет…
– Ну, да! Давай, за тебя!
– Эх…
– Ху!
Выпили. Я присел. Когда выпьешь, то уже и спешить некуда.
– А я этого хмыря с третьего недавно так отделал, хе-хе, в вербальном смысле, что просто любо-дорого.
– Кого, Арсена, что ли?
– Его, конечно. Так он меня достал со своими поучениями, слов приличных нет описать. Драть его вдоль и поперёк всем Прайдом! Нет, ну, в самом деле, караулит он меня что ли? Как не высунусь проветриться в парадняк, так он там же ошивается. И вот давеча, опять завёл свою шарманку: мол, ты Семён – говно, как жить не знаешь, бабла у тебя нет, никто тебя не уважает, а вот, мол, я, мол, весь из себя такой красивый и распонтованный.
– Да, с ним случается, но уж такой он человек, не обращай ты внимания.
– Дык, ептить, пусть он такой человек, но я, я-то тут каким боком? Повторим?
– Нет, мне надо гостей собирать, побежал я.
– Ха, ха, не-ет, я же вижу, давай, за нормальных пацанов!
– Нет, никак, Семён, никак.
– Давай, чтоб выставка прошла успешно!
– Эх…
– Ху!
Выпили. Теперь главное – не пить третью. Выпью третью – пропал день.
– Ну, так вот, я ему на это говорю, а вы, говорю, историю нашего дома знаете?
– А ты сам-то знаешь?
– Да не в этом дело! Откуда бы? Но обычно-то я его всегда сразу на хер шлю гусиным шагом, а тут нет – на «вы» и «историю». Ну он и приумолк – уши развесил. А я ему задвигаю лекцию из прошлой жизни: дом у нас почтенный, пожилой - девятнадцатого века постройки, выполнен в стиле классицизма, архитектор Тома де Томон. Параллели в облике фасада можно провести с такими знаменитыми заданиями как: здание Большого театра, Циркульный корпус и так далее. Значит, руками вожу, на лепнину показываю, на мозаику. И стелю эту всю ахинею так, как ведущий новостей про «Мы Круче Всех» не поёт. А в конце выдаю ему: ты, мол, Арсюша, со своим средним образованием ещё пониже меня топчешься. А по деньгам, так твой бизнес по сравнению с квартирой, это просто прыщ на теле слона, и я ничуть тебя не беднее. Так что не пошёл бы ты на хер, эх, гусиным шагом.
– А он?
– А он ничего, пошёл. Ах-ха-кха-кха! – тут Семён от смех закашлялся и несколько секунд только трясся, зажимая себе рот рукой.
– Нехорошо всё-таки…
– Ух… Дык, чё нехорошего то? Чё он ко мне лезет, где эта модная толерантность-то, ёптить? По третьей?
– Приходи на выставку, сегодня в пять.
– Давай хоть на посошок!
Я встал, развернулся и пошёл к выходу.
– За вдохновение давай!
Не оборачиваюсь.
– Ну, молоток, молоток. А я таки выпью…
Раньше хозяин псевдодорогой квартиры был женат, читал лекции в университете. Супруга у него была – красавица. Но некоторое время назад она пропала из квартиры. Все шепчут – бросила, но я сомневаюсь, ведь раньше он не пил... В общем, что случилось – непонятно, но с тех пор он, как говорится, покатился. И друг мой, конечно, тоже. Вот обстоятельства, что меняют жизнь. Кто-то скажет – слабак. А кто силён, когда речь идёт о любви? Интересная мысль – надо запомнить.
Так, теперь к дяде Ване. Его квартира на втором – два туннеля верх и широкий проход сбоку. Дверь у дяди Вани особенная, он сам её когда-то сделал – с завитками, с резьбой, один орнамент в другой перетекает. Если бы по ней бежать, так целый лабиринт. Жаль, что местное хулиганьё заляпало всю красоту чёрной краской из баллончиков. Поначалу он оттирал, а потом бросил.
– Иван Петрович! Иван Петрович, вы дома?
– Да, привет! – бодро ответил он.
Дядя Ваня всегда приятно пахнет клеем и стружкой. Ещё бы не пахнуть, когда человек – зав. цехом на производстве дверей, да ещё берёт работу на дом.
– Хотел вас пригласить на выставку, мы картину закончили.
– Картину? Хорошо, молодцы, только что ж так долго делали?
– Да вот как-то…
– Нет, братец, если работаешь, так работай в полную силу! – дядя Ваня крепко хлопнул меня по плечу, показывая «как надо».
– Вот ведь и выпиваете вы, и сейчас от тебя несёт, а это же делу вредит!
– Да так как-то вот вышло… я к Семёну забегал…
– Нет, ты про него мне вовсе не говори! Здоровый был мужик, кандидат наук, очки носил, а спился как последний сантехник. И дружок твой туда же. Никакой силы воли в них нету. И вы, вы это бросайте, когда такой пример перед глазами. Каждый должен приносить пользу, иначе, кто же он такой? Паразит!
– Мы приносим…
– Да, приносите. Но! Могли бы больше. Как раньше говорили? От каждого по способностям! А способностей у вас много.
– Раньше да…
– Да, вот раньше много работали, всё отдавали работе! Детей – в ясли/детсад/школу, а сам будь добр – давай стране угля! Ну, или кто-что может давать. Вы, вот, картины бы поставляли. По плану, скажем, пять штук в неделю, а чтобы прогрессивку получить – семь. Не так много, жилы рвать не надо.
– Да-а-а…
– Мы с Петровичем заняты всё время, всё, понимаешь? Тут склеить, там лак положить, уследить за всем надо – крутимся как волчок, и есть результат.
– Сейчас, получается, как раньше?
– Нет! Какое там! Хотя… в чём-то, да – похоже. В линии партии похоже, да, в президентской линии. Это он молодец, правильно сделал – вертикаль, твёрдая рука и дорога одна для всех.
– Да… Так вы придёте?
– Куда? Ах, да… а во сколько у вас это собрание?
– В начале шестого.
– Это конец моей смены получается? Что ж, если доп. работ не будет, – он помедлил, – приду.
И развернулся – хватит болтать, пора и поработать.
– Так я вас жду, – в ответ дядя Ваня лишь поднял руку.
Да, вот с такими как он, что тогда, что сейчас – в космос летать можно. Они строем, дружно несут на руках ракету, то тут, то там виднеются флаги и транспаранты, сверху синее небо и яркое солнце, и ни одной тучки на горизонте. Вместо тучек по бокам устремленной колонны кучками болтаются не участвующие, не подходящие, лишние, они только смотрят и стесняются своей бесполезности. Да, интересный образ – надо запомнить.
Напротив дяди Вани живёт Шурик – студент Политехнического. Звать его с порога бесполезно – внутри постоянно играет музыка.
– Шурик, Шурик! – все-таки кричу я, неудобно как-то совсем без предупреждения вторгаться.
Квартира в голубоватом полумраке от работающего экрана компьютера кажется мрачной, этому впечатлению способствуют колонки, выстукивающие что-то басами. Колодцем белого света горит смартфон, лежащий на полу экраном вверх. Тут же обнаруживается и Шурик.
– Шурик, привет!
– Привет, – кидает он, не отрываясь от экрана.
– Мы картину закончили, приходи посмотреть.
В ответ студент лишь поднимает вверх руку – подожди.
– Что ты говоришь? – поворачивается он на мгновение.
– Приглашаю тебя на выставку.
– На выставку? Норм. А чё выставляют?
– Картины.
– Ща, ща, ща, погоди – отвечу, – он снова обращается к экрану.
Надо было ему в ватсапп приглашение скинуть.
– Так что там?
– Я говорю – картину мы закончили, на выставку приходи.
– А-а-а! Давай, приду! Че там будет?
– Картины же…
– Не, хех, это я понял, а вообще какой формат? Музыка будет, девчонки?
– Из девчонок пока только жена Серго.
– Пхах! Реально что ли? – Шурик впервые посмотрел на меня.
– Я ещё Светлану с четвёртого приглашу и бабу Марью.
– Плей-лист вечеринки так себе…
– Тебе девиц что ли мало? Зато культурное мероприятие в Инсте запостишь.
– Не, не наш контент, подписота не оценит. Да и вообще… я теперь не так активен, как раньше, а то студент мой уже антивирус до дыр затёр и теперь на барабашек грешит. Но я загляну, – он уже снова смотрел в экран.
– Сегодня в пять!
Кажется, он кивнул в ответ. Удивительное это дело – соцсеть. Сотни и даже тысячи «друзей», с которыми ты общаешься не постоянно, а только по поводу какого-нибудь «поста». И то в основном посредством лайков. Лайкают, значит, пост нравится, значит, нравлюсь и я? Похоже на то. Что же это за образ такой получается? В центре смешная картинка, их лайкают больше всего, из-за неё выглядывает предвкушающий автор, а вокруг лайки – большие пальцы и сердечки. Авангардизм… интересно – надо запомнить.
Теперь на третий, о-хо-хо, набегался я уже сегодня. Жаль у нас нет шагомеров, там, наверное, уже недельная норма насчиталась бы.
Здесь, на самом престижном этаже, живут самые представительные наши соседи – Владимир Владленович и Арсен Галимович. Первый – исполнительный директор банка, второй – владелец автомойки. У них одинаковые дорогие двери – Арсен чуть не разорился, но поставил такую же. Кто-то скажет – глупые понты, но, если ему это помогает жить, что ж, пускай.
Пройти к ним непросто – проёмы заделаны на совесть, но дом-то старый, и ход найдётся.
– Арсен Галимович, к вам можно? Арсен Галимович, разрешите войти?
– А, это ты, заходи уж.
– Мы с напарником закончили картину и приглашаем вас на выставку.
– Нет, зачем тратить на вас время? Деньги нужно делать. Время – деньги, как говорится.
– Извините, что побеспокоил.
– Хех, не обижайся, я пошутил. Перерывы тоже нужны, раз уж пришёл, я тебе расскажу. Что важнее всего?
Вопрос так вопрос, пойди найди на него ответ.
– Как живешь, – сказал я первое, что пришло в голову.
– Хм, верно, молодец. То, как живешь, какое положение занимаешь в обществе. Уважение! А кого уважают? Богатых и сильных! Так всегда было и так будет. И к этому нужно стремиться, понял?
– Да, конечно.
– Я всем об этом рассказываю, да и не только я. Телевизор включи, любой фильм возьми, любую передачу, везде успех равен богатству или, в крайнем случае, достатку. И это правильно.
– Да, конечно. Так вы не придёте?
– Не знаю, может быть… зайду. Но! Обещать не буду.
– Мы собираем всех в начале шестого, будет воздушный лифт.
– Всех? А Владимир Владленович будет?
– Пока не знаю, я к нему ещё не заходил.
– Когда зайдёшь – скажи про меня.
– Что сказать?
– Ну, упомяни меня в разговоре, скажи: славно поговорили, попили чайку. Чаю хочешь?
– Нет, спасибо.
– Так скажешь?
– Хорошо.
– Ну, молодец, беги. А я обязательно приду!
Ох уж, этот Арсен Галимович, тяжело с ним. И ведь не скажешь, что неправ – не наступила эра милосердия, не построили коммунизма, а значит, кто сильнее и богаче, тот и прав. Так было всегда, так есть сейчас, а что впереди? Эх, наверное, опять багряные зарницы. Круговорот истории – интересный образ, надо запомнить.
– Владимир Владленович! Вы дома? – спрашиваю я уже в соседней квартире.
Здесь всё современно, функционально и удобно – вершина дизайнерской мысли, воплощенная в отдельной квартире. А щёлочка таки есть.
– Здравствуйте, Павел.
– Здравствуйте!
– Проходите, садитесь.
– Спасибо, я на минутку.
– Только минутка и есть, потом совещание.
– Мы с напарником закончили картину и приглашаем вас на выставку.
– Когда?
– Сегодня в начале шестого.
– А точнее?
– В пять десять.
Интенсивная манера речи и скупые рассчитанные движения – андроид, а не живое существо. И спина всегда прямая и выглядит свежо, аккуратно – как из упаковки.
– Уточню у секретаря.
– Приходите, будем ждать.
– Обещать не могу, всего доброго.
– А-э-э, вот и Арсен Галимович будет… – ляпнул я, раз уж обещал.
– Это скорее минус. Да… – банкир неожиданно изменил своей манере и вздохнул, – он опять будет плести мне про автомойки…
Он опустился на упругую, перфорированную натуральную эко-поверхность кресла и ссутулился так, будто у него вынули из спины стальной стержень.
– А я ведь хотел к вам зайти, знаете, хочется иногда остановиться, отойти от образа. Мой патрон недавно интересно заметил в разговоре с кем-то… как же… ах, да, вот: «Это как с ездой на автомобиле, а я, вы знаете, люблю сам садиться за руль. Так вот, мне нравится управление мощной машиной, нравится скорость, нравится азарт, – он помолчал задумавшись, – когда спешишь и обгоняешь одного, другого, ведь нужно быть первым, не так ли? Но лишь только я вижу в просвете между домами ширь реки, так бью по тормозам… Выйду на набережную – вокруг простор! Ветер! Хочется, знаете, замереть, подумать о чём-то действительно важном, о чём-то глубоком… а не о долговых рычагах и проценте рентабельности».
– Вот и ваши выставки – тоже способ остановиться, но для нас всех.
– Приходите пораньше.
– Да… – он поднялся снова прямой и официальный как был, – зависит от расписания.
– Всего доброго.
– До свидания.
Надо же, как романтично. Вот, кажется, знаешь соседа, имеешь своё устоявшееся представление, а оно вдруг оказывается ширмой и там, за ней, прячется кто-то другой. Конечно, все мы частенько хотим показать себя так или иначе, это вполне понятно, но тут, тут-то ширма от себя самого, ведь не специально же для меня он так разоткровенничался... Да, удивительно… А, я? Я себя знаю? Может и у меня стоит такая же ширма? Интересный вопрос – надо запомнить.
Так, теперь – на четвёртый этаж, к бабе Марье. Ох, я сегодня марафонец... уф… ноги трещат попарно.
Старая деревянная дверь, должно быть, не менялась со дня постройки дома, но выглядит опрятно.
– Доброго здоровья, Мария Васильевна! – крикнул я, старушка была глуховата.
– А-а, здравствуй, здравствуй, милок, – ответила она трескучим добрым голосом.
– Как поживаете? – задал я вопрос, который невозможно было обойти – даже если не спросишь, всё равно расскажет.
– Совсем ревматизм замучил, спасу нет. Вот как проснусь, если не сделаю зарядку по Шишонину, то вовсе лёжкой лежу.
– Да, да, да, – киваю я.
– А делать зарядку тоже тяжело, попробуй в мои то годы.
– Да, да, да. А сегодня делали?
– Сегодня сделала, так теперь голова кружится. Вот сюда, до коридора, еле дошла.
– А мы картину закончили, – бросил я пробный камень
– Руками за стены держаться приходится и то... Как ты сказал? Ну-у, молодцы! И что нарисовали?
– Наш дом и нас.
– Наш дом? Очень интересно, очень. Он ведь старый, дом-то, ему бог весть сколько лет, моя-то и та не помнит, а ей то уж, страшно представить, восемьдесят годков. Да-а старость, она и домам вредит – штукатурка, вон, облупилась, из подвала сыростью несёт.
– Марья Васильевна, – попытался я вставить слово.
– Да, да. Так, стало быть, поздравляю, а я, ты знаешь, хуже стала видеть… Надо, говорят, есть чернику, а где её возьмешь в городе-то, такую, чтобы натуральную, без этой химии. Что ты будешь делать, всю экологию изгадили, а говорили-то, говорили – пестициды, мол, безвредны!
– Да уж. Вот и верь после этого слухам.
– Ась? Как ты сказал? Да, уж. Муж мой, покойник, любил так приговаривать:
Вот и верь после этого людям.
Отдалась я ему при луне,
а он взял мои девичьи груди
и узлом завязал на спине, – продекламировала бабушка Марья и рассмеялась трескучим смехом.
– Марья Васильевна! Вы меня в краску вгоните, – улыбнулся я.
– А что ты думал, я старухой родилась? Не-ет, ещё как нет! Я помню много чего и много чего могу рассказать! Да, а вот, что было на той неделе уже не помню, представляешь? Склероз начинается что ли…
– Приходите сегодня к нам наверх, будет выставка, – решил я действовать напролом.
– А когда была молодой-то, знаешь какая память была… А? Как ты сказал? Помилуй, да как же я приду?
– А вы на воздушном лифте прокатитесь, я говорил с Серго – сегодня в пять они топят тандыр.
– Ага-а-а… Это ты ловко придумал. А Серго захватит свеженького хлебца?
– Захватит.
– Я тогда пойду, приглашу ещё Васильевну с третьей парадной, можно?
– Конечно.
– Ну, тогда я побежала, а то не поспею.
– До свиданья, не забудьте – в пять!
И как эти старушки могут в одно и то же время жаловаться на ревматизм и бегать чёрте куда к подругам? Должно быть так делают те, что всё ещё молоды в душе. Хорошая мысль – надо запомнить.
Бегу к квартире напротив. Дверь здесь новенькая, хоть и недорогая.
– Светлана, Светлана, вы дома?
Нет ответа. Пробираюсь в квартиру, а там! Ох, мамочки! Повсюду белая пыль. Белый цвет – цвет смерти. Светлана не придёт... Всё к этому шло, ведь её все предупреждали – скоро безобидные ловушки кончатся, и придут люди в защитных костюмах и с пульверизаторами наперевес. Оружие массового уничтожения… как же легко люди пользуются им.
Боже, почему мы не можем все сосуществовать мирно, как добрые соседи? Ведь, кажется, человечество уже имеет все инструменты чтобы не обращать внимание на культурно-расовые розни. На это направлены и религия, и гуманизм, и законы большинства стран! Кто-то скажет – борьба за ресурсы, за жизненное пространство. Где-то это так, но почему это происходит и с развитыми странами, и с развитыми личностями? Почему это происходит здесь и сейчас? Как жаль, что Арсен прав, как жаль, что не наступила эра милосердия.
Не знаю, как и гостей принимать, должен был быть праздник, а теперь… Да и придут ли?
В расстроенных чувствах поднимаюсь в свою мансарду, к нам на пятый.
Бреду мимо разбросанных по полу вещей, мимо прислонённых к стене картин, мимо пустых багетов. Справа на кровати спит Павел, на полу, как обычно, лежит зелёная бутылка из-под портвейна.
Забираюсь внутрь и пью сладковато-терпкое вино. Зелье забвения как мы его называем.
…
– Пикассо!!! – раздаётся со всех сторон трубный рёв.
– А?! Что?! – я подскакиваю от неожиданности.
– Пикассо, ёптить, ты нажрался раньше меня, что ли? Это не по-товарищески…
В бутылочном горлышке торчит Семён. Похоже, я несколько перебрал с расстройства.
– Ты что же, гостей не встречаешь?
– Светлана… она…
– Да, я знаю, Марья Петровна рассказала, она уже успела всех оббежать, несмотря на свой мнимый ревматизм. Ну, что поделать, это жизнь, у людей там дети, конечно, они не потерпят соседей.
– Жалко, понимаешь, несправедливо…
– Да, но что поделать, пока мораль у них не в почёте, не в тренде, хех, ёптить. Сегодня с ней, завтра со мной, на третий день с тобой. Хотя, знаешь, вот, кому больше всего повезло с людьми, так это нам с тобой, я считаю. Художник и бывший интеллигентный человек, это прекрасные соседи и образы для подражания. К тому же безопасные.
– Да, пожалуй.
– А жил бы я, не дай бог, на третьем, чего б я от хозяина нахватался? Ужас, и представлять не хочу. Я и Арсену нахамил, потому что тот вовсе с патроном слился в одно целое…
– А зачем мы подражаем?
– Ну и вопросик, ёптить. Не знаю, так проще, наверное.
– Вот и им проще выжечь всё к чёртовой матери, чем искать выход.
– Ладно, хорош философствовать, пошли гостей встречать, что ли.
– Пошли.
Мы взбежали по стене к вентиляционному люку. И вовремя.
Искры огня от разожжённого тандыра плывут вверх по вентиляционной шахте, освещая грозди закопчённой пыли и поднимающихся сородичей. Они покачиваются в мощном потоке тёплого воздуха, шевелят усами, о чём-то болтают и лишь изредка дают короткую трель крыльями, чтобы не угодить в соседа. То один, то другой ловит тёплые блики от огоньков себе на панцири и от того окрашивается оранжевым. Завораживающее зрелище – надо запомнить…
Ой! Что же я ещё хотел сегодня запомнить?! Ох-хо-хо… Проклятый портвейн, опять все образы насмарку!
А всё-таки они пришли…
Солнце поднималось ещё где-то далеко, но его отражённые лучи уже достигли пятого этажа и осветили мольберт, напротив которого, на столе, собралась группка соседей – ценителей прекрасного. Кто как – кто с умным видом знатока, кто с искренним, а кто и с затаённым восхищением, глядели они на картину своего дома, где из каждого окна на них глядел человек, а ниже, из каждого уголка, глядел таракан.
* гамарджоба, кацо – здравствуй, друг
|
| |
| |
