|
Цена тщеславия
|
|
| norgeborg |
Дата: Понедельник, 18 Фев 2019, 10:35 AM | Сообщение # 1 | Сообщение отредактировал norgeborg - Понедельник, 18 Фев 2019, 10:47 AM |
Кнехт
Группа: Проверенные
Сообщений: 22
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Римский диптих "Преступление и наказание" - тематические рассказы из сборника "Победители и побеждённые", объединённые одной идеей.
Убей или умри!
Выбор – удел живых, ищущих правду, волю и долю между жизнью и смертью… Пусть действительность поставила человека (или нескольких, многих…) в жёсткие рамки бытия, а судьба привела в неволю, но готовность к борьбе, возмездию, отстаиванию своей свободы и правоты, память духа стали выходом из рабства,тем, что впоследствии был воплощён в жизнь молодым фракийцем, имя которого заставило Рим содрогнуться.
«Будь же готов воздать
Гневом за цепи,
Смертью за раны.»
(Е.Ханпира)
Долина, вольготно расположившаяся в межгорье Западной Фракии, совсем недавно избавилась от звуков войны: лязга оружия, криков раненых и умирающих, воинских кличей сражавшихся... Теперь влажный летний воздух сонно зависал над немногочисленными постройками фракийского селения, подвижной поверхностью говорливого горного ручья, впадавшего в полноводный Стримон, выгоревшими на солнце палатками римского лагеря, группой пленников, что молча хоронила погибших соплеменников. И только громкие воинские команды римлян, их смех и шутливые перебранки прерывали дремотный настрой бытия, омрачая негу летнего утра естеством человеческой неугомонности и ненасытности, раскалывая тишину на множество разнообразных отголосков...
Рим победил - очередное восстание фракийцев было подавлено. Две недели мелких стычек легионов и крупных отрядов повстанцев завершились битвой, в которой боевой опыт армии, слаженность её действий, умение биться сплочённым строем взяли верх над отвагой и свободолюбием восставших.
Разрозненные фракийские отряды, ведомые в бой родовыми вождями, сражались отчаянно, мужественно перенося раны и смерть товарищей: никто не хотел сменить свободу обречённого на вечное римское рабство, никто не затруднялся в выборе - умереть, убивая врага, или умереть, разделив рабскую долю многих, побеждённых Римом. И смертельно раненые в последнем порыве сознания, угасающими взглядами взывали к братьям по оружию: «Если суждено умереть — умри свободным, убей врага и, лишь тогда, умри сам...»... В плен же попали лишь те, кто не смог сопротивляться натиску римской пехоты: ошеломлённые ударами по голове и ушедшие в беспамятство, ослабевшие от кровопотери и лишений похода...
Жизнь в скотном загоне, куда заточили оставшихся в живых повстанцев, стала для них чуть ли не привычной: неменяющейся, повторяющейся уже который день, и от этого тревожное ожидание собственной участи медленно, но неумолимо превращалось в волнение-предчувствие скота перед воротами бойни.
Люди сидели прямо на голой земле, их насчитывалось совсем немного, так что при желании всегда удавалось вытянуть ноги. Среди пленников ходили разговоры, что и остальных бывших соратников содержат в таких же загонах, разбросанных по краям долины: римляне не собирались позволять фракийцам, даже слабым и безоружным, собираться большими группами. Холодные ночи сменялись изнурительно жаркими днями, всё меньше желания жить оставалось у раненых. «Умереть, пусть даже без битвы, пусть даже без оружия и горячей крови врага на лице, пусть даже от рук товарищей, сомкнувшихся на горле... но избавиться от мук плена, позора, рабской участи предстоящего бытия, положения скота на свой же земле... боги предков, силой своею даруйте нам этот выбор - вот так взять и, закрыв глаза, уйти в мир спокойной и безучастной темноты, покончив этим уходом с мучениями, выпавшими на нашу долю» - так думали умирающие, ещё живые и те, чья свобода стала их приговором...
Над головами не было никакой крыши: в ночной темноте пленники жались друг к другу согреваясь, а днем жарились на солнце. Голод и жажда терзали каждого. Трое не дожили до сегодняшнего утра, они больше не просили смерти-избавления у безоружных товарищей, смерть сама избавила их от мук ран и плена.
Один Александрос, гоплит родом из Македонии, предводитель боевого отряда вождя Драгоса, похоже, не слишком переживал по поводу задержавшегося будущего. Македонец давно воевал с римлянами, он знал их обычаи и повадки, военную тактику и уловки, используя эти знания, а так же боевой опыт, в обучении молодых фракийцев. Его отряд полег полностью, но римляне не смогли пройти через эту живую стену мечей и копий, в которой каждый фракиец стоил трёх легионеров, но римлян было намного больше и они прошли по трупам павших, чтобы нанести последний, сокрушающий удар войску восставших. Александрос же получил хитроумный удар по голове сзади и надолго покинул действительность, а пришёл в себя полностью, лишь находясь среди пленников.
- Лучше бы эти скоты казнили нас сразу! - вспылил черноволосый, коротко стриженый парень двадцати лет, бережно поддерживая обмотанную тряпкой левую руку. — Еще день-другой, и со всеми нами будет то же самое. И его глаза указали на ряд мёртвых тел, лежащих у стены загона.
- Терпение, парень, - посоветовал Александрос. - Я уловил звуки какого-то движение в лагере римлян. Скоро мы всё узнаем... И вот увидишь, нас накормят да ещё и воды дадут.
Молодой фракиец кивнул, соглашаясь с доводами боевого наставника. А вот Криптоса, что молча сидел у ворот загона, вид умерших товарищей привел в бешенство.
- Не могу больше... Мне бы хоть какое-то оружие и пусть я погибну на копьях захватчиков, но это … это будет моим выбором и сделал я его сам! - горячо, возбуждённо, но потерянно-обречённо воскликнул он и, упершись руками в деревянную ограду, встал во весь рост.
Страж, стоявший у самых ворот загона, заметил поведение высокорослого пленника и выразительно погрозил копьем: отойди и успокойся, иначе - смерть.
- Уймись! - снова заговорил македонец. - Ты же не хочешь кончить как тот человек.
Раздувшееся на жаре человеческое тело, висевшее на столбе с перекладиной, служило жестоким примером римской дисциплины, требующей полной покорности от побеждённых. Двумя днями раньше, могучий фракийский кузнец плюнул в сторону стражника. Его сразу же выволокли наружу и распяли на кресте.
Вскоре после полудня в лагере римлян призывно запели трубы, время шло и звуки их становились все громче и теперь уже казались зловещими. Обливающиеся потом пленники начали тревожиться.
- Римляне приближаются, - отметил Александрос спокойным голосом, который заставил подняться всех пленников, способных держаться на ногах, и окружить его неплотным кольцом. Шум снаружи ограды делался все громче, а внутри её, напротив, все притихли. Обмотанные окровавленным тряпьем, грязные, обожженные солнцем фракийцы прильнули к верхнему краю ограды, а десяток легионеров-стражников, не обращая на пленников внимания, о чем-то возбужденно переговаривался. Александрос смог разобрать лишь несколько слов, прозвучавших громче других: « проконсул... Гай Антоний Гибрида..»
Снаружи донёсся громкий голос начальника вновь прибывших римлян, окликнувший стражей. Страх, все предыдущие дни не оставлявший пленников, в этот миг полностью овладел ими. Когда одну створку ворот наполовину приоткрыли, приглушённые, но всё же испуганные возгласы фракийцев зазвучали громче. Находясь в замкнутом пространстве, они ощущали какое-то подобие безопасности. Но теперь?
Вторая створка ворот отворились со скрипом, а в образовавшийся промежуток шагнули трое римских легионеров, сделав два-три шага вперёд, они опустили на землю корзины с едой и кувшины с водой, и всё это короткое время из-за плеч смельчаков на пленников смотрели копья, прикрывавших их товарищей. Вскоре смельчаки удалились, а последний, указав пальцем на солнце, а затем на свои пять пальцев, буркнул «быстро!» на ломаном фракийском наречии. Пища и вода исчезли моментально - голодные люди не заметили что проглотили всё и сразу...
После того, как пленники насытились, в сопровождении нескольких крепких воинов, державших копья наготове и прикрывавших командира щитами, римлянин вошел в загон и жестом приказал нескольким ближайшим к нему пленникам выйти. Те повиновались с видимой неохотой. Как только фракийцы вышли из ворот, на шеи им накинули веревочные петли. Вскоре образовалась длинная цепочка связанных друг с другом людей.
Один из пленников, тот самый Криптос решил, что с него хватит: когда легионер указал фракийцу копьем на выход, тот шагнул вперед и, сильно толкнув римлянина в грудь, ухватился за ножны его меча...
- Что он делает, дурак этакий?! - прошептал молодой воин. - Знает ведь, чем это кончится.
Александрос пристально взглянул на своего воспитанника, а затем так же шёпотом ответил:
- Он сам выбрал свою судьбу. Такое право есть у каждого из нас. Воспользуешься им сейчас?
Прозвучал короткий приказ, и другой легионер быстрым движением вогнал наконечник копья глубоко в живот Криптоса. Фракиец с криком сложился вдвое, а его руки непроизвольно ухватились за древко, тут из-за щита соседнего римлянина сверкнул меч и голова непокорного откатилась к открытым воротам загона...
Путь до римского лагеря оказался недолгим: солнце только начало свой ход на запад, а пленников уже подвели к стройным рядам палаток. Всё вокруг носило признаки большого празднества: и чистые, посыпанные песком дорожки, и блестящие, усердно начищенные доспехи легионеров, красные плащи офицеров и перья на их шлемах, которыми поигрывал лёгкий летний ветерок, набегающий с гор, и триумфальное пение труб, сопровождаемое ритмичным боем барабанов, и стройные ряды караулов, грациозно меряющих шагами пространство римского мира на чужой земле.
Колонну пленников вывели на плац и заставили опуститься на колени, но глаза их оставались свободными и могли видеть истинную причину помпезности победителей. Под пологом, растянутым между длинными жердями, вкопанными в землю, располагалось массивное деревянное кресло, вместившее в себя упитанное тело, облачённое в белые одежды с красным орнаментом по краям, и увенчанное небольшой лысоватой головой. Маленькие светлые глазки римского проконсула холодными искрами обдавали окружающих, так что нельзя было понять доволен ли он оказанным почтением, воспринимает ли он развернутый военными триумф достойным себя самого приёмом. Короткие полные пальцы римлянина недовольно барабанили по подлокотникам, а нижняя губа выпячивалась всё сильней, складки же вокруг рта становились жёстче и жёстче. Легаты напряжённо молчали, а старшие офицеры передового легиона, выигравшего битву, кутались в свои плащи, не смотря на жару...
- Я - Гай Антоний Гибрида! - неожиданно громким и сочным голосом произнёс властелин, обращаясь к пленным. - Рука Рима в Македонии, Западной Фракии и части Мёзии... А вы, враги Рима и возмутители римского спокойствия - теперь его рабы... Я ожидал видеть вас в большем количестве, а в итоге трофеи оказались несоизмеримыми с затратами на их получение... Но, умелый раб, бывший воин стоит больше любого крестьянина, выращивающего скот и хлеб - пахать землю может всякий, а вот мастерски владеют мечом лишь единицы варваров... Потому все вы сейчас выглядите как дерьмо, скользкое и вонючее — сдаться не сдались, но и умереть с честью себе не позволили... Отбросы.
Фракийцы, хорошо понимавшие римскую речь, перевели соплеменникам обращение Гибриды и серая, безликая масса униженных людей всколыхнулась, выпрямилась и подняла головы. Глаза побеждённых подёрнулись горячей влагой негодования, несогласия, ненависти к оскорбителю, слёзы сожаления от вынужденности собственного положения блеснули и сорвались с ресниц многих. Тяжёлое, напряжённое, зловещее молчание стало ответом властному римлянину. «Убить и умереть, но сначала - убить » - это невысказанное чувство-желание уязвлённых пленников было таким сильным, отчаянным, всепоглощающим — убить-убить-убить, что тугая волна готовности к этому безумному действию разорвала воздух, окружающий униженных... Но легионеры не оставили им выбора, римляне как будто услышали, уловили этот крик множества человеческих душ: без команды десятки копий устремились вниз и наконечники их застыли на невольничьих шеях...
Легат передового легиона, Марк Теренций Ферон, пригнувшись к уху Гая Антония, что-то горячо зашептал, указывая на Александроса. В лице проконсула мелькнул интерес: пальцы перестали бесцельно барабанить по подлокотникам кресла и замерли, губы собрались в подобие улыбки, а морщинки вокруг глаз обозначили и удивление, и нарастающий интерес. Левая рука медленно поползла вверх, призывая легата к молчанию, а из правой кисти, не покинувшей уютную прохладу дерева, высвободился указательный палец и задержался в вертикальном положении как знак согласия. Ферон по-военному чётко и понятно для всех скомандовал: - Ведите сюда гоплита! Десяток легионеров стражи быстро исполнил приказ, теперь македонца и проконсула разделяло всего пять-шесть шагов. В предвкушении исполнения задуманного, щёки Гибриды покрылось лёгким румянцем возбуждения.
- Ты - грек? - нетерпеливо спросил Гай Антоний, потом спохватившись, что варвар возможно не понимает латынь, поглядел на Ферона, хорошо знавшего местные наречия.
- Не трудись, римлянин, я неплохо владею вашей речью. И я не грек, я родом из Македонии, - ответил Александрос. Он не знал какая участь его ожидает, даже и предположить не мог, что задумал тучный римлянин. Македонец не чувствовал страха и тщательно скрывал возникшее волнение. Облик Александроса оставался безучастным, лишь пальцы плотно сжатые в кулаки, могли выдать внутреннее напряжение пленника, но всё ещё воина, борца за себя и за ту идею, что требовала крови и жертв...
- О, боги! Рим всё же заставил варваров уважать латынь, - короткий дребезжащий смех сопроводил тираду Гибриды. - Тебя пленили в доспехах гоплита, похоже, что ты, варвар, больше всего на свете любишь тяжесть боевого железа и надёжность гоплитского щита. Я повидал многих твоих соплеменников, считавшим себя потомками Александра Великого, и всё знаю о вашей никчёмной фаланге... А знаешь ли ты, македонец, как звучит девиз римских гладиаторов? Нет? Так я тебя подскажу: «Убей или умри!». Именно так! И сейчас ты сам продемонстрируешь это: или убьёшь ты, или убьют тебя. Не согласишься, так я прикажу распять всех твоих фракийских друзей. Ну... У тебя нет времени на долгие раздумья - или ты, или они. Выбора нет! Решай свою судьбу и судьбу твоих соратников сейчас... пока я добр.
Взгляд Александроса замер, взор затуманился, но глаза не закрылись в мучениях выбора, лишь сощурились, отражая внутреннюю боль, и в них вспыхнул, разросся неимоверно и выплеснулся наружу огонь несогласия и душевного противоборства - дух истинного воина угрозами не унизить, не сломить... никогда.
- Я согласен, римлянин, играй свою песню, а мою пусть услышат наши боги и наши предки... Радуйся, свой выбор я сделал, - выдохнул македонец и гордо вскинул голову.
Левая рука Гая Антония Гибриды вновь покинула подлокотник в командном жесте. И Марк Теренций Ферон возгласил:
- Наденьте доспехи на македонца, пусть почувствует тяжесть железа.
Легионеры-стражники тот час же водрузили тяжёлый железный ошейник на неподвижного Александроса, а талию многократно увили толстой цепью.
- Выбери себе противника, варвар! - прозвучала очередная команда легата, и внимание окружающих переключилось на колонну пленников. Македонец же, не долго думая, указал на своего молодого воспитанника фракийца. И стражи пленников вытолкнули того вперёд.
- Нет, так не пойдёт, македонец! Твой противник - гладиатор не владеет левой рукой... Марк, дай команду уравнять шансы противоборствующих... Сейчас же! - капризно проговорил Гибрида. Легат промолчал, он просто кивнул страже, но реакция на его знак последовала незамедлительно: древко легионерского копья хлёстким ударом прошлось по предплечью левой руки Александроса - хруст костей услышали многие, но македонец не издал ни звука.
- Убей или умри! - повторил свой призыв Гибрида и его подхватили все римляне, а под ноги новоявленным гладиаторам упали трофейные фракийские мечи. Через мгновение поединок начался. Противники кружили по плацу замысловатыми кругами, то сближаясь, то отдаляясь друг от друга: каждый удар был блокирован, каждый выпад - отражён... Возбуждённые римляне забыли, что они во Фракии, что сейчас в смертельном поединке сошлись их вчерашние враги - зрелище противоборства захватило их целиком, но в отличии от пленных фракийцев, они знали, что победителя ждёт не свобода , а арена Колизея.
Ощущение времени пропало, кануло в никуда - никто не мог сказать точно сколько длится этот поединок: уже алели и кровоточили глубокие порезы на груди и руках сражающихся, но решающего удара не смог нанести никто.
- Не останавливайся и не поворачивайся левым боком! Двигайся и уклоняйся! Двигайся, парень...- шептали губы Александроса.
- Я не смогу убить тебя, наставник, как бы ты этого не желал... Убей меня... Убей! - отвечали глаза молодого фракийца. - Ты не должен умереть... Ты - гордость моей Фракии и её надежда. Только с такими, как ты, мы победим Рим и будем... свободными. Я же - твоё жалкое подобие и блёклое отражение - фракиец, что не смог достойно умереть за свою родину... Больше не стану прятаться - бей... Бей, я уже готов умереть! И это - мой выбор!
Но македонец был воистину опытным воином и, когда увидел сбои в дыхании воспитанника, усталость в его глазах, решил: «хватит развлекать римлян, хватит изображать из себя гладиаторов, пора решать... пора решиться - конец римской потехе»...
- Ао-й! - крикнул Александрос и взгляд молодого противника устремился к источнику громкого звука. В тот самый миг свободный меч македонца птицей порхнул вверх, серебристым блеском отвлекая внимание фракийца. «Удалось...» - пронеслось в голове македонца. И тут же кисть его здоровой руки обхватила лезвие меча противника, завладела им и вонзила послушное железо под сердце бывшего гоплита... "Всё удалось..." - прошептали сухие губы македонца. Кровь хлынула потоком изо рта Александроса, но он уверенно произнёс свои последние на этом свете слова:
- Живи, Спартакос... И ты увидишь Рим, а Рим … увидит тебя. Увидит и... содрогнётся... Живи, парень!
Stiga upp igen ock igen tills vargar blir fåren. Падай и поднимайся - снова и снова, пока волки не станут овцами
|
| |
| |
| norgeborg |
Дата: Понедельник, 18 Фев 2019, 10:45 AM | Сообщение # 2 |
|
Кнехт
Группа: Проверенные
Сообщений: 22
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Слёзы золотых орлов
"Когда цена тщеславия - смерть и выбора нет, плачут даже золотые орлы римских аквил..." Чем обернулось ложное представление Марка Красса о превосходстве над неведомым врагом для его легионеров? Вот он, поверженный Рим глазами победителей, людей которых тот всегда считал варварами, - теперь лишь пыль у ног последних. А над нею - распятые офицеры великой и непобедимой доныне армии да огонь, в котором плавится золото гордых римских орлов. А не тщеславны ли сами победители? Расплата для которых придёт совсем скоро и она будет такой же неистовой, безжалостной и безумной... Так наказуемо ли тщеславие великих, тех, кто ради собственного удовлетворения, презревают жизни и судьбы тысяч простых людей: солдат, крестьян, ремесленников, беззащитных граждан любых городов и столиц?
Да, эта история альтернативна, потому что главный тщеславец эпохи умер не так, совсем не так... Но и тогда закоснелым тщеславием он поставил свою судьбу на грань жизни и смерти и... проиграл: самовознесение великих наказуемо отнюдь не самыми великими.
«...Возгордясь безмерно и утратив рассудок, уже не Сирией и не парфянами ограничивал он поле своих успехов, называл детскими забавами походы Лукулла против Тиграна и Помпея против Митридата, и мечты его простирались до бактрийцев, индийцев и до моря, за ними лежащего...»
(Плутарх о Крассе)
Оглушительно ревели медноголосые трубы, мерно и гулко бухали барабаны, гремели тысячи щитов от ударов клинков и рукоятей мечей... И весь этот шум сливался в единый ритм, ритм одного огромного сердца под названием Селевкия. По улицам парфянской столицы нестройными колоннами двигались римские легионеры. В этом шквале разнообразных звуков вперемешку с иностранной речью солдаты Рима могли бы почувствовать себя участниками грандиозного представления или триумфального шествия, если бы...
Если бы не Карры... Там, в песках Парфии, римская армия потерпела сокрушительное поражение, потеряв былое могущество, а тщеславие одного привело к гибели многих соплеменников, там, где на песчаных холмах теперь покоилась слава и гордость Рима... Если бы не стража, что вела римлян к центру парфянской столицы, подгоняя замешкавшихся и отставших древками копий.
Пленные легионеры шли по узкому проходу между давно ожидавшими их толпами парфян. Вся Селевкия жаждала насладиться зрелищем унижения Рима. Пленные брели понурив головы, а в уши им летели возгласы, являвшиеся, несомненно, оскорбительными и издевательскими. В пленников летели комья плотной земли и камни, оставляя на их телах синяки и кровавые ссадины. Одному из римлян тощая пожилая женщина глубоко разодрала ногтями щеку. Когда же он попытался оттолкнуть безумную, ближайший стражник так ударил ослушника по голове, что тот потерял сознание. Старая парфянка торжествующе заорала и плюнула на римлянина. Легионеры, находившиеся по соседству, поспешно подхватили товарища и потащили дальше.
Изрядно ослабевших от ран, избитых, грязных, униженных до предела побеждённых водили по улицам, казалось, целую вечность, чтобы все могли порадоваться и позлорадствовать по поводу полного разгрома могучих легионов Красса. Наконец колонная пленников всё же вышла на огромную площадь, сходную по величине с римским Марсовым полем. Здесь не было тех даже крохотных клочков тени, что отбрасывали лачуги бедноты, и стало еще жарче. Стражники прокладывали дорогу пленникам и нещадно колотили каждого, кому хватало глупости преградить им путь.
В центре площади возле большого костра суетилось несколько десятков парфян, без устали подкладывавших в бушующее пламя толстые бревна. Неподалеку от костра возвышался пустой помост. Нещадными пинками и грубыми толчками растерянных римлян заставили выстроиться перед ним. Бывшие легионеры стояли, растянувшись в неровную цепочку, испуганные, не знающие, чего ещё им ожидать. После страшного разгрома при Каррах они утратили всякую веру в себя и в будущее. Многие повесили головы, а самые слабые содрогались от плохо сдерживаемых рыданий. Для некоторых страх оказался невыносимым - об этом свидетельствовал вдруг прорезавшийся запах мочи, быстро и далеко распространившийся на жаре.
Ликующие крики толпы постепенно стихли, смолкли даже барабаны и гонги. И теперь, в этой внезапной тишине стали различимы другие звуки, которые сразу же привлекли внимание пленников. С той стороны, где осталась жестокая толпа, доносились стоны неподдельного, тяжкого страдания. Римляне подняли головы и осмотрелись: вокруг площади возвышались десятки крестов, на каждом из них висело по римскому офицеру. Их руки были крепко привязаны веревками к перекладинам. Время от времени кто-нибудь из несчастных, пытаясь ослабить нагрузку на отчаянно болевшие руки, опирался на прибитые толстыми гвоздями к столбу ноги. И тут же вновь, с громкими криками, бессильно обвисал от невыносимой боли. Эти ужасные мучения должны были длиться до тех пор, пока жертва не умрет от жажды. Ждать смерти можно было не один день, и самые кошмарные страдания должны были выпасть на долю тех, кто были сильнее и выносливее... Хотя рабов и преступников в Риме таким образом казнили довольно часто, но он никогда не видел столько распятых сразу. А стоило бы вспомнить о том, каким образом Красс расправился с уцелевшими после разгрома воинами Спартака. Сам Рим жестокостью ничуть не уступал Парфии... И сейчас должен был ощутить её на себе.
Возбуждённые зрителей вновь принялась сквернословить и хохотать: камни теперь полетели в распятых. Когда они попадали в цель, раздавались вскрики, еще сильнее распалявшие мучителей. Стражники тыкали беспомощных офицеров копьями и радостно хохотали, когда показывалась кровь. Воздух сотрясали злорадные выкрики. Простые легионеры в ужасе смотрели на происходившее: собственное будущее представлялось каждому в самом черном, мертвенно-чёрном цвете, а сухие и потрескавшиеся губы пленников, опутанных страхом смерти, неведением собственной участи, безысходностью происходящего с обидой и гневом шептали: «Будь ты проклят, Марк Лициний Красс... Это твоё тщеславие и непомерное себялюбие привели нас сюда, привели и бросили под ноги варварам...»
И тут позади пленников раздались звуки военного марша, прерываемые ужасным скрипом старой повозки, а парфяне, окружавшие её и наряженные в белые одежды судей, разразились громким криками: они без устали повторяли три слова:
- Гордыня! Алчность! Зависть!
И все зрители этого шествия в порыве праведного гнева вторили судейским:
- Тщеславие! Тщеславие! Тщеславие!
На что процессия неизменно отвечала:
- Смерть! Смерть! Смерть!
И тут римляне дружно ахнули, увидев, что на повозке стоит сам Марк Красс, крепко привязанный за руки и за шею к деревянному кресту. На голове у него красовался лавровый венок, губы были обильно раскрашены охрой, а щеки - белилами. Чтобы довершить унижение, парфяне облачили Красса в пестрые женские одежды, которые к этому моменту были обильно пропитаны испражнениями и носили следы от брошенных в римского военачальника гнилых овощей. Красс стоял с закрытыми глазами, со смирением на лице: весь его облик говорил о том, что он уже не здесь, а далеко внутри себя, что он не слышит и не видит творящегося вокруг, что кроме гордыни, желания обладать всеми богатствами света, превознесения себя над миром у него за душой и не было ничего... Теперь свободы, власти, воинской силы и авторитета уже нет, богатства Парфии не завоёваны, покорить варваров не удалось, а Рим... Рим остался далеко, недосягаемо далеко, и потому ничего больше не звало римлянина к жизни, она полностью утратила для него всякий смысл.
Затем на изготовленный ранее помост поднялся высокий бородатый мужчина в темной мантии, главный парфянский военачальник, Сурена и жестом призвал всех к молчанию. Толпа повиновалась, и Сурена заговорил мощным низким голосом. Даже не зная языка, римляне смогли уловить гнев в каждом его слове. Речь быстро привела собравшихся парфян в ярость, и они кинулись на пленников. Чтобы остановить их, страже пришлось по-настоящему прибегнуть к силе и даже пустить в дело копья; когда толпа отхлынула, в ней оказалось много раненых.
Сурена повелительным жестом указал на повозку с Крассом. Стражники не стали отвязывать главного пленника, а попросту подняли крест, к которому он был привязан, и перенесли вместе с Крассом на помост. Предчувствуя ужасный конец, римлянин дико заорал и принялся брыкаться, но веревки, которыми его привязали, оказались толстыми и крепкими, и вскоре Красс с посеревшим от усталости и страха лицом без сил обвис на поперечине.
Снова заговорил парфянский военачальник, обратив гневные тирады против человека, дерзнувшего вторгнуться в Парфию. С его губ брызгала слюна, зрители выли от ярости. Толпа вновь начала напирать на стражников, а те преграждали ей путь скрещенными копьями. Сурена закончил речь и некоторое время ждал, пока воцарится тишина.
Странно, но эта пауза во второй раз вывела Красса из оцепенения — римлянин открыл глаза и напряжённо огляделся вокруг. До Красса только сейчас начало доходить, что его судьба неотвратима: даже те люди, которыми он командовал столько времени, не придут ему на помощь. И он вновь уронил голову на грудь, лишь слёзы бессилия, жалости к себе оставили грязные потёки на щеках Марка Красса...
Сурена что-то крикнул своим телохранителям и те спешно удалились, а через недолгое время мелодично запели трубы, возвестившие появление парфянской гвардии. Лучшие воины въехали на площадь верхом, величественно остановились у помоста с Крассом, а затем в пыль и грязь под копытами их лошадей полетели аквилы — знаки доблести римских легионов, увенчанные золотыми орлами Рима. Новая команда парфянского военачальника заставила замереть всех... Из-за помоста появился мужчина в фартуке, по виду кузнец, брезгливо снял с шестов золотых орлов и бросил в котёл, который уже стоял над давно горевшим костром. Молчаливо тянулось время. Золотые орлы вначале подёрнулись металлической росой, похожей на слёзы, а затем начали таять — тонуть в потоках расплавленного металла...
Кузнец нагнулся над огнем и запустил в котел черпак на длинной ручке. Когда черпак вынырнул, с его краев стекали большие тяжелые капли расплавленного золота, чудом не попадавшие парфянину на ноги. Держа черпак на вытянутых руках, он направился к помосту. Двое стражников задрали Крассу голову и прижали подбородок к перекладине. Свободным концом веревки они привязали голову так, чтобы лицо было обращено вверх. Ещё один стражник подошел к пленнику и, разжав его зубы, вставил между челюстями металлическую распорку... Поняв, что сейчас произойдет, Красс отчаянно закричал. И продолжал орать, пока кузнец поднимался по ступенькам, далеко выставив перед собой ковшик с расплавленным металлом.
Сурена нетерпеливо махнул рукой, но черпак с расплавленным золотом уже застыл над головой римлянина. И кузнец приступил к исполнению казни... Дикий крик вырвался изо рта Красса, когда туда струей жидкого огня полилось золото. С громким журчанием, слышным всем на площади, расплавленный металл лился в разинутый рот, и бывший военачальник умолк навсегда. Лишь его тело продолжало биться в мощных конвульсиях от непереносимой боли. От мгновенно сварившейся плоти поднимался легкий парок. Лишь прочность веревок и брусьев, из которых был сделан крест не позволила Крассу вырваться. В конце концов драгоценный металл достиг цели, а сердце и легких прекратили свою работу... Тело обмякло и бессильно повисло на веревках.
Глаза римлян наполнились слезами: кто-то, скрепя зубами, глотал их, кто-то плакал навзрыд, но никто сейчас не стыдился своих слёз.... Сурена трижды хлопнул в ладоши и из толпы пленников стражники вывели четырёх легионеров, знающих парфянскую речь, те выслушав напутствие, голосами глашатаев донесли до пленников решение парфянского военачальника:
- Цена тщеславия - смерть! Безумная жажда золота и славы всегда убивает зарвавшихся! Римляне, великий Сурена дарует вам выбор. Вы можете вступить в войско Парфии и биться с её врагами или разделить участь Красса — в Парфии на всех вас хватит расплавленного свинца... Будущие воины Парфии идут направо, несогласные остаются на месте!
Римляне, один за другим чётко осознали услышанное: они уже решили свою судьбу, сделали выбор - одни двинулись направо, другие остались на месте. Вряд ли кто-то мог усомниться, что их товарищи, оставшиеся вне городских стен, лежащие в песках под Каррами, распятые на парфянских крестах, не захотят согласиться с их выбором...
Stiga upp igen ock igen tills vargar blir fåren. Падай и поднимайся - снова и снова, пока волки не станут овцами
|
| |
| |
| pentotal |
Дата: Среда, 20 Фев 2019, 5:22 AM | Сообщение # 3 |
Воин
Группа: Проверенные
Сообщений: 336
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Цитата norgeborg (  ) Александрос же получил хитроумный удар по голове сзади
Могу еще представить "хитроумный прием", а вот "хитроумный удар" - не очень
Цитата norgeborg ( ) Золотые орлы вначале подёрнулись металлической росой, похожей на слёзы,
Шоколадка в руке таяла? "Росой, похожей на слезы" покрывалась? С золотом то же самое.Такая вот "красивость" сразу вызывает отторжение из-за неестественности картинки.
Всегда найдутся эскимосы, которые выработают для жителей Бельгийского Конго директивы поведения в тропическую жару.(С.Ежи Лец)
|
| |
| |
| norgeborg |
Дата: Среда, 20 Фев 2019, 9:07 PM | Сообщение # 4 | Сообщение отредактировал norgeborg - Среда, 20 Фев 2019, 10:20 PM |
|
Кнехт
Группа: Проверенные
Сообщений: 22
Статус: Offline
..:: Дополнительно ::..
| Цитата Могу еще представить "хитроумный прием", а вот "хитроумный удар" - не очень
На счёт "приёма" можно порассуждать, но в данном случае "хитроумный" рассматривается как "коварный" удар, именно удар, потому как пострадавший его не видел, не заметил. В крайнем случае, можно остановиться на характеристике "удар сзади по голове". Фалангист же обучен отражать все удары, что может предвидеть , увидеть или предчувствовать, а свалить его способен лишь "хитроумный", когда самого приёма он уловить не способен или просто не в силах это сделать.
Цитата Шоколадка в руке таяла? "Росой, похожей на слезы" покрывалась? С золотом то же самое.Такая вот "красивость" сразу вызывает отторжение из-за неестественности картинки.
Главный посыл фразы:"похожий", т.е. напоминающий что-то. По сути это - ассоциативный ряд, а любой человек (читатель или писатель) склонен к ассоциациям, в которые его вовлекает действительность. Вот так я представляю себе "слёзы золотых орлов", где уж, если на то пошло, они - метафорический образ: золотые орлы не плачут - они орлы, да ещё и металлические. А я благодарен вам за вдумчивое прочтение и интерес. Рассказ прошлогодний и его посмотрели многие коллеги - авторы, никто не высказал сомнения или недоумения по поводу тех моментов, что были замечены вами. Мне они понятны, потому как я их всегда могу объяснить, читатели же - люди разные, но от их мнения и впечатления зависит многое, если не всё.
Stiga upp igen ock igen tills vargar blir fåren. Падай и поднимайся - снова и снова, пока волки не станут овцами
|
| |
| |
|
