Тишка. Глава 1. В крохотном домике на краю города жил-был котенок. Был он белый, как моток ангорской шерсти, и такой же пушистый и кругленький. Еще у котенка была большая голова с синими, как весеннее небо, глазами, четыре когтистых лапки и пышный хвост. Звали котенка Тишка. Это потому, что он очень тихо умел подкрадываться к мышам, которые жили в подвале, клубкам разноцветных ниток и рыбе на сковородке. Еще в доме жили, кроме мышей и Тишки, бабушка и ее внук Бориска. Бориске было четыре года, и Тишке то и дело приходилось прятаться от него то на шкафу, то под диваном. Не то чтобы Бориска был злой, а просто вредный от возраста, как то и дело вздыхала бабушка. Бабушку Тишка любил. И не потому, что была она ему кормилицей и поилицей, а потому еще, что вытащила насквозь мокрого Тишку из весенней лужи — еще бы, для маленького котенка лужа была, как целое море! — и взяла к себе жить. По вечерам бабушка надевала очки, брала на колени книгу и начинала учить Бориску азбуке. Тишка делал вид, что гоняется за клубком, а сам тоже учился. И скоро уже знал все буквы и мог читать не хуже бабушки. Книжек в домике было много. Были они если и не старинные, то очень старые, и Тишка иногда даже чихал от скопившейся на страницах пыли. Но все равно разбирал по складам трудные слова и еще разглядывал картинки. Больше всего ему нравилось читать про героических котов и их приключения. Тишка все думал, что сам тоже вырастет и отправится утешать обиженных и помогать слабым. Он и не подозревал, что его мечта исполнится намного раньше, чем он смел себе вообразить. В эту пятницу... да, была действительно Пятница... Бориска капризничал и не захотел есть кашу. Даже Тишка знал, что каша полезна, а Бориска сделал вид, что не знает. Бабушка забеспокоилась и достала с самой высокой полки книгу, которую Тишка раньше не видел. Бориска перестал орать и уставился на картинку. И Тишка тоже уставился. На картине на фоне моря и парусника стоял дядька на деревянной ноге и в треугольной шляпе, украшенной чем-то, очень похожим на Тишкин хвост. Тишка даже подумал, что в шляпе прячется такой же, как он, котенок, а вот хвост — не поместился. На дядьке была полосатая сине-белая фуфайка, штаны с заплатками, а на плече сидела птица: точь в точь сорока Клара с соседского тополя, только очень зеленая. Дядька подмигивал левым глазом, а правый закрывала черная тряпочка. Бабушка объяснила, что дядька — пират. Тишка затаил дыхание — коты очень здорово умеют затаивать дыхание — и все время, пока Бориска глотал остывшую кашу, слушал про моря и приключения. Котенок так притих, что Бориска — совершенно случайно! — наступил ему на хвост. Тишка заорал, подпрыгнул и вцепился в Бориску когтями. Еще бы! Даже самый благовоспитанный кот станет диким хищником, когда ему на хвост наступают. Теперь голосили оба, и бабушка, не разобравшись, в наказание выставила Тишку за дверь. Тишка обиделся. Он знал, что кот — животное древнее и неприкосновенное. А его... а с ним... а за шкирку... Он обиделся навсегда. Он спрыгнул с крыльца, распушил хвост, как пиратский стяг, и гордо пошел к забору. Котенок решил уйти в дремучий лес и насовершать подвигов, и, может быть, геройски умереть. Вот тогда они заплачут, и Бориска, и бабушка, и поймут, кого лишились. И, может быть, их даже загрызут мыши из подвала. И, в самый страшный момент, вернется он, славный пират Тишка, и спасет их, не требуя награды. Ну разве что тарелку сливок, чтобы утишить боль от жестоких душевных ран. За размышлениями котенок не заметил, что миновал дырку в заборе и бежит по тропинке в зарослях крапивы к оврагу, за которым начинается самый настоящий лес.
Тишка отскочил и протер лапкой глаза: перед ним на тропинке лежала мышь-не мышь, воробей-не воробей, в общем, что-то непонятное, а возможно, опасное. — Ты кто? — спросил Тишка. — Пинька я, — хмуро ответило существо. — Ночница. — Девчонка, что ли? Существо трепыхнуло кожистыми крыльями и даже подлетело немного от возмущения: — Мыш я! Тишка прикрыл от визга уши, а когда они перестали болеть, возразил: — Не. Тогда ты ночник. — Ага, дразнис-ся, — Пинька почти заплакал. — Не дразнюсь. Тишка присел, опираясь на хвост, вспомнил, что он обещал защищать слабых, перестал облизываться и опять спросил: — Если не девчонка, то чего ревешь? — Я не реву! Я сбежал! — Почему? — осторожно отодвигая лапку от левого ушка, осведомился котенок. — Не хочу спать вниз головой. Тишка подумал и согласился: довод был серьезный. — А что ты тогда будешь делать? Пинька громко всхлипнул. Тишка на всякий случай зажал ушки. — Ты это... хочешь быть пиратом? — Хочу! — Тогда жуй, — котенок протянул летучему мышу стебелек клевера. — Зачем? — Будем тебя красить в зеленый цвет. Старательно прожевывая второй стебелек, а поэтому слегка невнятно Тишка объяснял новому знакомому, что станет тот пиратским попугаем, будет сидеть у капитана Тишки на плече и изрекать иностранные слова. Пинька выплюнул стебелек: — А какие? — “Карямба”, — произнес Тишка не очень уверенно, — давай, мажь крыло. — Непонятно. — Тогда можешь кричать “Коряга!” — Ну что, я зеленый? Котенок с сомнением оглядел Пиньку. — Зеленоватый... кажется. Пинька радостно взмахнул крыльями и устроился на шкирке у Тишки, вцепившись коготками в шерсть. Тишка извернулся, взмахнув лапой. — Ты чего?! — А ты чего? Думаешь, всю жизнь будешь на мне ездить? — А когда буду? — В торжественных случаях. Пинька ошеломленно хлопнул очами. Правда, Тишка и сам не очень знал, что это за “торжественные случаи”, только надеялся, что наступят они не скоро: коготки у мыша были почти такие же острые, как у него самого.
Был уже поздний вечер, когда путушественники постучались в двери избушки на краю леса. Они проголодались и очень устали. Дело в том, что Тишка заблудился в трех соснах. Не то чтобы он совсем не знал, как оттуда выйти — Пинька мог бы взлететь и сверху указывать дорогу. Но Тишку так ошеломили запахи смолы, папоротника и земляники, так вскружили голову солнечные зайчики, прыгающие в траве, что он носился кругами, словно глупый котенок, пробуя поймать то бабочку, то ромашку, то свой собственный хвост, и совсем забыл про время. И только бухнувшись на четыре лапы и громко чихнув оттого, что пыльца попала в нос, он увидел, что солнце садится, и силуэт Пиньки, ныряющего между соснами на его фоне, кажется каким-то зловещим. — Эй! — слегка дрожащим голосом окликнул он. Пинька проглотил очередного комара. — Что? — откликнулся недовольно. — Пойдем. И они пошли. То есть, пошел Тишка, а Пинька летал над ним и питался. А потом они вышли к избушке. Избушка даже в сумерках казалась уютной и опрятной. Стены были сплетены из прутиков, крыша пахла корицей — корицей всегда пахнут высохшие листья, а из приоткрытой двери тянуло умопомрачительным жарким. Пинька поймал летящего на огонь толстого мотылька, облизнулся. Тишка робко постучал. В избушке жило семейство ежей: еж-папа, ежиха-мама, бабушка с дедушкой, двоюродные тетки и целый выводок ежат. По случаю вечера все семейство отправилось на охоту, и только бабушка стояла у плиты и решительно помешивала ложкой жаркое. — Заходите, — проворчала она. — Нечего комаров пускать. Каждый путешественник получил по большой деревянной миске с ужином и разрешение переночевать на охапке свежего сена, сваленного в углу. Бабушка села около стола, растирая в ступке пахучие корешки и бормоча себе под нос: — Все шастают, шастают, неймется им... А после объяснила слегка напуганным гостям, что ворчит не на них, а на своего внука Колючку. Внук этот, вместо чтобы готовить запасы на зиму или хотя бы ловить мышей, отправился спасать украденную принцессу. Нет бы о родных подумал!.. С котенка мигом слетел весь сон. Это было настоящее приключение. Как раз для пирата и его верного мыша... то есть, попугая. Из книжек Тишка знал, что принцесса — это дочка какого-нибудь царя или короля, девочка в симпатичном платьице, с золотой короной на голове и грандиозной способностью влипать в неприятности. Принцесс то и дело воровали всякие драконы и Змей-Горынычи, баб-Ёги, людоеды, колдуны; или злющие феи подсовывали веретено, от которого бедняжка засыпала на сто лет... Конечно, потом за принцессой стаями неслись прекрасные принцы и отважные рыцари, спасали от злодеев, снимали заклятия, женились и жили долго и счастливо. Но это же потом! В общем, Тишка всей душой сочувствовал принцессе и ежику Колючке тоже. Даже решил взять его в свою команду. И рассуждая об этом, сам не заметил, как заснул. Вскочив ни свет ни заря, котенок тут же готов был отправиться в путь. Даже не позавтракав. Он стал искать и звать Пиньку. Тот не откликался. А отыскался на чердаке, свисал вниз головой со стропила, завернувшись в кожистые крылья, и сладко спал. Добудиться его стоило труда. Да и потом верещал, что ночница — животное ночное, на рассвете вставать не обязано, и это было временное умопомрачение, что он отказывался спать, как летучим мышам положено, и отправился в путешествие с каким-то подозрительным котом. На “подозрительного кота” Тишка обиделся всерьез. Да, я кот, сказал он, и никто не мешает мне вспомнить, как коты обходятся с мышами, пусть себе большими и летучими. Потому что одно дело боевой товарищ, и совсем другое — мышь. Тишка вовсе не собирался Пиньку есть, просто хотел попугать немного. Но тот сорвался с места и так резво помчался вперед, что Тишка с трудом его догнал. ... — Нет, ну я думал, что “приключаться” — это здорово. Идешь себе, наказываешь злых, помогаешь добрым. Отыскиваешь сокровища и сырокопченую колбасу... Где колбаса, я спрашиваю? — этот вопрос был риторическим, то есть, ответа не требующим. Стараясь не смотреть, а, главное, не нюхать шубку, испачканную болотной грязью и тиной, котенок осторожно ее лизнул. Умыться было просто необходимо. Чистоплотность у котов в крови. Поскольку прочно связана с добыванием пищи. Если мышь тебя у норки унюхает... ну, вы понимаете. Утешая себя, что тина целебная, котенок стремительно заработал язычком. Удовлетворенно оглядел плоды трудов и разлегся на солнышке. Нужно было обсушиться и подумать. А еще хотелось есть. Так хотелось, что он готов был вернуться к Бориске и бабушке. Безо всяких условий. — Нашел! Тишка испуганно подскочил. — Т-ты... мог бы кричать потише. — Я хотел тебя обрадовать, — Пинька, вцепившись коготками, вниз головой повис на осине. — Он там сидит. Кушает. Сало с огурцами. При слове “сало” Тишка подскочил еще выше. — Веди! Ежик Колючка сидел у колодца. Перед ним на платочке с красной каемочкой лежало вожделенное сало, порезанный на дольки огурчик и большой ломоть хлеба — Колючка был очень хозяйственным. И еще стоял кувшинчик со сливками — Тишка это очень правильно вынюхал. Хотя вот откуда ежик взял в глухом лесу сливочки? Котенок обежал колодец — большой круг из замшелых камней с родничком внутри — и стал подкрадываться, бесшумно ставя лапки, прячась за кустиками костяники, брюшком едва не ерзая по земле. У ежиков очень плохое зрение, но зато отменный нюх. Колючка учуял незнакомца и грудью встал на защиту обеда. Вернее, спиной — свернувшись в колючий натопыренный клубок. А обед спрятал внутри. — Ну ты жадина, — пробормотал Тишка, скрывая слезы. — Я бы не хватал — я бы честно попросил! Колючка фыркнул. А котенок сделал мелкий шажок к кувшинчику, который под ежиком не поместился. — Думаешь, я не знаю, что ты пошел за принцессой? — Тишка сделал еще шажок — совсем незаметный, совершенно случайный. — Ам-ням-ням, — его розовый язычок коснулся сливок. — Я... ням-ням-ням... собирался... ням-ням... оказ-ать ква-квалифицированную помощь. — Ква!! — басом ответили из щели колодезной стенки. — Ой... буль! Голова Тишки застряла в кувшине. Сперва он пробовал сдирать кувшин лапками, потом катался по земле, потом вскочил, как был, с кувшинчиком на голове, и стал выписывать кренделя по поляне. Колючка даже развернулся, на это глядя. А насмерть перепуганный Пинька заверещал, взлетел и запутался в колючих лапах росшей над полянкой сосны. Наконец Тишка стукнулся кувшинчиком о колодезный камень и разбил врага на черепки. А после, виновато косясь, стал подлизывать с травы сливки: чтобы уж не пропадали. Колючка застыл, держа в лапке сало. Пинька продолжал верещать, но намного тише. А на краю колодца сидела зеленая лягушка и смотрела огромными глазищами. Не могла понять, куда все подевались. Ведь бегали!.. вот только что. Не в силах разрешить проблему, она стрельнула языком, поймав пролетающего комара, и плюхнулась себе в колодец. мои книги
Может перечислить братиков -сестричек с их особенностями?
Всех двенадцать?
ЦитатаNiko7 ()
не по-детски
А он умные книжки читал. В тексте есть.
ЦитатаNiko7 ()
обложенный для красоты разноцветными камешками
То, что я в Нарочи видела, было обложено сцементированными валунами. Внутри получился круглый бассейн, подпитываемый родником. Глубину не проверяла, но была она изрядная.
у меня один из внуков тоже часто употребляет умные слова. Правильно, к месту, но очень режет слух, особенно когда он рядом со сверстниками. (словно канцелярит)
ЦитатаТриллве ()
Всех двенадцать? :o
ну, хотя бы кучками - девочки с куклами, мальчики с машинками
ЦитатаТриллве ()
То, что я в Нарочи видела, было обложено сцементированными валунами. Внутри получился круглый бассейн, подпитываемый родником. Глубину не проверяла, но была она изрядная.
— Нет, ну я думал, что “приключаться” — это здорово. Идешь себе, наказываешь злых, помогаешь добрым. Отыскиваешь сокровища и сырокопченую колбасу... Где колбаса, я спрашиваю?
Класс! Кошки тоже разные, как и все живые существа. Кто-то убежит, а кто-то размахнется и - р-раз! - со всей дури лапой. Причем там не написано, что на хвосте стояли после того, как наступили. Don’t trouble trouble until trouble troubles you.
Вот Глава 2. В самой середине дремучей, а потому совершенно непроходимой чащи, на острове посреди черного-пречерного озера жил в глубокой норе злой колдун Обрыдалис. Жил он в норе, потому что денег на замок у него не было. И строить он не умел. Разве что козни. Вообще ничего хорошего этот колдун не умел, а Обрыдалисом его звали не оттого, что он очень любил плакать, а оттого, что колдун всем обрыднул, то есть, надоел. Вот и жил он на своем острове один одинешенек. Пока не украл принцессу. — Вот теперь-то я позабавлюсь, — думал колдун, потирая лапки. — Как рванут сюда все окрестные принцы! А я стану превращать их в пауков и лягушек. Ой, нет, в лягушек, кажется, превращают принцесс? Тут Обрыдалис глубоко задумался. Он был не очень образованный. К тому же принцесса хотела есть, пить, красные бантики и платье в зеленый горошек. Ну какой же нормальный злой колдун такое выдержит? Окончательно одурев от разнообразных принцессиных желаний, колдун взял да и заколдовал ее. Он мечтал, что принцесса будет лежать в хрустальном гробу, спящая, молчаливая, а потому красивая очень! Но ошибся в заклинании. И, вместо спящей, получилась просто сонная красавица. И характер у нее сделался невозможным. Все ей мешали выспаться: муравьи кусались, когда она пробовала улечься на муравейник; малиновка пела прямо в ухо, лягушки квакали... И потому принцесса день и ночь бродила по всему острову сердитая и сонная, закрыв глаза и вытянув руки перед собой, чтобы не удариться. Волосы ее перепутались, в них насыпались листики и прочий лесной мусор, подол ночной рубашки промок, когда девушка со сна забрела в озеро, а потом еще испачкался травой. Честное слово, волшебник просто опасался теперь к ней подходить. И если бы явился какой-нибудь спаситель, Обрыдалис бы только вздохнул с облегчением. Но принцы почему-то не приплывали. В век техники с принцами всегда проблемы. — Не буду я есть манку! — несмотря на закрытые глаза, принцесса ловко оттолкнула ложку, и комок каши угодил в мордочку кухарке-барсучихе. Барсучиха надулась и оскалила зубы, но, поскольку принцесса этого не видела, то не испугалась. — А что будешь? — пропыхтела в сердцах кухарка. — Булочку с марципанами, эклеры, мороженое и апельсин. Барсучиха хлопнула глазками и уронила в траву и ложку, и тарелку с кашей, которой пробовала накормить принцессу на ходу. Барсучиха считала, что ей очень не повезло в жизни. На весь каменистый остров одна-единственная подходящая нора, и ту занял злой волшебник. Уж лучше бы лис! Лиса можно прогнать, а нору вычистить — все барсуки ужасные чистюли. С острова не удерешь. Вот и приходится мучиться, служить злодею. А кухарка, с точки зрения барсука, была очень симпатичная — с круглыми, как смородина, глазками, черной полоской вдоль спины, лоснящейся шерстью... И упитанной, как и положено любому барсуку ближе к осени. Да, немножко нелюдимой. Но это общее свойство барсучьего характера. Барсучиха сердито разгладила красненький, в оборках, передник, испорченный налипшей кашей. Стирать, стирать немедленно! А колдун пусть сам капризулю кормит... этими, как их, марсепанами. Кухарка слизнула с ближайшего пня гусеницу и совершенно утешилась. А между тем спасители были уже совсем близко. Третий день плыли Тишка и его верная команда на плоту с гордым именем “Манул” по тихой и певучей лесной речке, впадавшей в то самое озеро, посреди которого на мрачном острове томилась похищенная принцесса. Плот помог соорудить бобер Гаврилыч: резцами аккуратно и быстро отгрыз и ошкурил ольховое бревнышко, разделил на части, связал сплетенными из стеблей крапивы канатами, установил мачту и столкнул плот на воду. Колючка и Пинька позаботились о парусе — его тоже сплели из травы и покрасили в черный цвет. Краску сварили из сажи и дубовых “яблочек”. Тишка же, когда краска засохла, нарисовал поверху мелом череп и скрещенные косточки — самый пиратский рисунок! Ну и придумал плоту название. Манул — это большой и очень красивый степной кот, совершенно неприручаемый. Тишке, особенно, после того, как котенок рассорился с Бориской и бабушкой, тоже хотелось быть таким — диким и свирепым. Под настроение. Против названия не спорили. Гаврилыч выкусал его на бревнах и распрощался с приятелями. Его уговаривали плыть тоже, но бобер отказался: ему надо было чинить запруду и готовить запасы на зиму. Плавание проходило спокойно. Речка неспешно катила свои коричневые от торфа неглубокие струи среди лопухов и папоротника, дававших густую тень, мимо зреющих на кустах малины и ежевики. На привалах сладкоежка Колючка успевал набрать и наесться ягод, котенок их тоже попробовал, и ягоды ему не понравились, а по ночам он все чаще видел во сне блюдечко со сметаной. С этим надо было что-то делать. А то так и не заметишь, как умрешь голодной смертью! Тишка посмотрел на воду. Спасение плавало там, внутри. Но от одной мысли, чтобы туда залезть, — ну, пусть не целиком, а хотя бы лапой! — по котенку стадами начинали бегать мурашки. Нормальная рыба жила в холодильнике. Назвалась она “филе сельди” или “минтай свежемороженый.” Никаких тебе плавников, чешуи и голов с острыми зубами. Вцепляйся себе и ешь с урчанием, возя по всей кухне. Главное, чтобы бабушка не заметила. А в речке плавала неправильная рыба: мокрая, скользкая и очень опасная. И еще Тишка боялся утонуть. Стыдно бояться воды пирату. Но если в детстве кого искупают в глубокой и холодной луже, лезть в воду ему вряд ли захочется. Говорят правда, где-то живут такие кошки, что отлично плавают и ловят рыбу, мало того, это им нравится! Но Тишка... Тишка был совсем другое дело. Котенок задумчиво пожевал свалившиеся на плот ольховые шишечки (они оказались горькие и ужасно противные), выплюнул в воду. Немедленно оттуда высунулась рыбья голова — вкусненького хотела! — Послушай, боцман! — обратился котенок к ежику. — А вот, ну, когда мы найдем и спасем принцессу, что ты станешь с ней делать? — Как что? — не задумался Колючка. — Женюсь, конечно. Тишка широко зевнул: — Не-а. Она в твой домик не поместится. — Почему не поместится?! — Колючка так резко переложил руль, что плот подскочил на волне. Рыбья голова спряталась. — Потому что она девочка. Или еще больше... даже, — охотно пояснил капитан. — Это она, пока заколдованная, девочка. А так будет ежиха. Станет мне варенье вари-ить... — Колючка мечтательно закатил глаза. — А если не захочет варить? Если захочет, чтобы ты в принца превратился, сидел в золотой короне... — Скучно. — Что скучно? — Сидеть скучно. А принцы сидеть обязаны? Тишка зажмурил хитрые зеленые глазищи: — Обязаны! Ежик обиженно засопел. — Но при этом они могут ловить рыбу. Так что давай, тренируйся. — Есть, капитан! И счастливый Колючка стал разворачивать плот к кустам растущего над рекой орешника.
Ничто не предвещало катастрофы. Пинька дремал на мачте, укрывшись большим листом лопуха; Тишка умывался после сытного обеда, а трудолюбивый Колючка начищал песком и без того блестящий котелок, как вдруг — трах! бах! — плот с разгона налетел на препятствие, завертелся и уже окончательно врезался в берег. Пересчитав синяки и шишки, выудив утопленный котелок и спустив ненужный пока парус, огорченные путешественники разглядели перегородившую реку ржавую цепь и табличку на ней с кривыми черными буквами и черепом — как на пиратском стяге или столбе с электричеством. “Владения колдуна. Не входить. Не стучать,” — громко прочел Тишка. — А мы и не будем стучать, — объявил Пинька, проныривая под цепью, как знаменитый летчик Чкалов под мостом. (К счастью, мышонок этого не знал, а то возгордился бы неимоверно) — И входить не будем. Мы влетим! Прочти еще раз, пожалуйста. А вдруг там сказано, что влетать тоже нельзя... — Про это не сказано, — успокоил мыша капитан. — Давай, вылетай обратно. Будем плот отцеплять. Общими усилиями они выпутали “Манул” из подмытых водою сосновых корней и столкнули на воду.
Над черным-пречерным озером сверкали ярко-голубые молнии. Они заставляли вскипать воду, и не барашки, а злобные всклокоченные бараны с шипением обрушивались на берег. Камни одинокого острова дрожали и ежились под проливным дождем, ветер завывал, гремел гром, и несчастная барсучиха в норе изо всех сил забивалась в подстилку из мягкой травы и затыкала лапками уши: ей снилось, что злой колдун ворвался на кухню и пинает по полу ее драгоценные медные кастрюли и кофейник. Колдуну приходилось не лучше. Обрыдалис пытался строить козни, но они никак не строились, а разбегались по углам и оттуда сверкали злыми красными глазами. От немедленной смерти спасло только то, что он успел накрошить по спальне сырные крошки, а сам забился под одеяло и трепетал, слушая, как ветер пробует раскидать на кирпичики печную трубу. Бедная сонная принцесса под кустом ежевики громко чихала, когда дождевые капли падали ей за шиворот. А случалось это каждую минуту. “Манул” так и швыряло на волнах: то опускало на самое дно, то подкидывало до неба, и Тишка боялся, что молния обожжет ему нос. Даже прикрыть его нельзя было! Приходилось цепляться и зубами и лапами за скользкие бревнышки. Все припасы давно смыло, но моряки держались изо всех сил. Наконец особенно злой баран подхватил плот загривком и бросил на камни. Раздался хруст...
— Пйипыли, — пробормотал Тишка, пробуя выплюнуть кашу из водорослей и воды. Он чувствовал себя ужасно мокрым и несчастным. И почему у пиратов такая вредная профессия? Буря заканчивалась. Гром уже не гремел, а только тихо ворчал в ленивых сонных тучах, потом тучи не торопясь разошлись, и наступило утро. Путешественники без сил лежали на каменистой косе, и солнце сушило их промокшие шубки. Все косточки болели. Тишка думал, что никогда больше не сумеет пошевелиться. Но когда из ежевики на берегу выломилась с ужасным хрустом лохматая, сонная, перемазанная ягодами великанша, капитан вскочил и отважно крикнул: — Бежим!! Одним прыжком оказался Тишка на березе. Мышонок плюхнулся в развилку ветвей повыше, а Колючка в ямке под корнями скрутился в клубок. Какое-то время они почти не дышали. — О-ох! — выдохнул котенок, съезжая с дерева. — Оно за нами не гонится? Путешественники прислушались и принюхались. Погони, кажется, не было. Пинька разлегся в траве, дернул носом: — А правда, я храбрый? А оно как выскочит! А я его правой лапой, левой... Тишка сердито цапнул мыша за крыло. Экспедиция становилась опасной. Очень опасной. — Нам надо отыскать укрытие, — строгим голосом сказал Тишка. — Во всяком случае, я не собираюсь без должной разведки бросаться в пасть колдуну. — Без — чего? — переспросил Пинька. — Ну, это ты сначала отыскиваешь место, где много мошек, а потом их ешь. — А где мы их будем искать? Котенок оглянулся. Он подозревал, что враг таится в кусте крушины поблизости и несомненно подслушивает! Нельзя было допустить, чтобы Пинька выболтал их планы. — Ты что, забыл, что ты попугай? Забыл, конечно. Но мышонок не собирался в этом сознаваться. Он усиленно помотал головой. — Тогда кричи, что должен. Только шепотом. А ты... — и капитан зашептал на ухо Колючке. Ежик послушно исчез в траве. Он вернулся совсем скоро и гордо доложил: — Есть. И показал лапкой в густые и страшно колючие заросли малины. Делать было нечего. Тишка последовал за ним. — Долго еще кричать? — спросил в спину Пинька. — А ты кричал? Почему я не слышал? — Ну ты же сказал кричать шепотом. Глазки Пиньки весело сверкнули. — А-а... теперь тихо. В самой гуще кустов была дыра. “Дыра — это нора, — подумал Тишка, — а нора — это...” И вовсе не кролик, как утверждал Винни-Пух. Это был вход в жилище злого волшебника. Запасной. Но путешественники смело нырнули в него, не догадываясь об этом. мои книги
А это Глава 3 и, возможно, последняя. Заклинания очень боятся грозы и ежевичного сока. Вот и с заклинанием Обрыдалиса случилось то же самое. Оно подмокло, испугалось и убежало от принцессы. Принцесса зевнула, подумала, потом зевнула еще раз и открыла глаза. Она стояла на берегу озера. Солнце играло на воде и дождевых каплях, покрывавших листья и траву, и над островом висели маленькие радуги. В траве заливались кузнечики, в ветвях пели птички, и вообще на острове было сейчас очень красиво. А немного помятые градом и принцессой кусты ежевики были усыпаны спелыми огромными ягодами. Голодная принцесса протянула руку. Впервые в жизни она сорвала с куста ягодку самостоятельно, и ей это очень понравилось. Она отправила ежевичину в рот и потянулась за следующей. И если бы кто-нибудь наблюдал сейчас со стороны, то вполне бы мог подумать, что в кустах топочет, лакомясь ягодами, большой голодный медведь. А между тем Тишка со товарищи пробирался по мрачному, глубокому, сырому подземелью. Разумеется, злой колдун никогда не делал там ремонта и уборки, и то и дело на головы идущих падали комочки грязи, а иногда личинки и червячки. Колючка был этим очень доволен. А Тишка даже вздрагивал, чувствуя, во что превращается его белая атласная шубка. Пинька же, чтобы избавиться от страха, бормотал под нос, что многие его родственники живут в пещерах и норах — и ничего. Ох, если б они только знали, куда идут!.. И если бы Обрыдалис знал, кто к нему идет!.. Наконец-то он мог избавиться от капризной принцессы, не уронив своего колдовского достоинства. Он бы даже в промежутках между поединками и швырянием огненных шариков напоил бы героев чаем с малиной. Если бы не был ужасно жадным. Да и вообще не мог представить, что они так близко, а потому о чае не позаботился. И до чая ли было ему! Ведь барсучиха как раз высказывала Обрыдалису свое возмущение. Возмущение можно высказать словами — иногда не очень вежливыми. Можно (хотя это и выглядит не слишком красиво) надуть губы и топнуть ногой. Но у барсучих — и вообще у зверей — это выглядит по-другому. Она долго угрюмо терпела присутствие злого волшебника в своей норе, но теперь ее терпение лопнуло. Барсучиха сорвала свой красивый передник с оборочками, опрокинула кастрюльку с любимой кашей волшебника и гонялась за ним по всей норе, чтобы укусить. А вы знаете, какие зубы у барсучихи? То-то!.. Колдун от страха позабыл, что умеет колдовать. Он бегал от кухарки по ходам и отнорочкам и противно верещал. А барсучиха упорно следовала за ним. Храбрые пираты издалека услыхали визг Обрыдалиса. А шли они уже давно и сильно проголодались. Даже Колючка червячками только раздразнил аппетит. — Мыш-шь, — промурлыкал Тишка плотоядно, и они с ежиком переглянулись. Они оба очень любили мышей. Боевой “попугай” Пинька даже отодвинулся на всякий случай. — Туда! Забыв про неприятности, приятели ринулись к месту, где раздавался шум. А шум ринулся им навстречу. И наконец Пинька и Колючка схватили Обрыдалиса за шкирку и за хвост. Да, у колдуна, оказывается, был длинный и противный хвост. А когда друзья еще и потрясли злодея, его черный балахон разорвался, и всем стало видно, что перед ними всего лишь огромная старая крыса. Она зыркала глазами, трясла усами и злобно шипела. Тишка с Колючкой одновременно плюнули. Крыса шмякнулась на пол. — Ф-фу-у, какая гадость! — Тишка нервно облизнулся. Нет, друзья не испугались: они же не знали, что перед ними злой волшебник. А Обрыдалис даже заколдовать их не мог. Ведь когда его трясли, все заклинания, даже самые маленькие, высыпались на пол и с шуршанием стали разбегаться по коридорам. И тут подоспела барсучиха. Барсучиха знала, как управляться с заклинаниями и кознями, чтобы они не мешали ей убирать и готовить. Она мигом принесла из кухни огромную банку свежесваренного ежевичного компота и стала опрыскивать заклинания, выуживая их из щелок и углов. Про колдуна все забыли, и он уполз куда-то, облизываясь, потому что его тоже в спешке облили компотом. Компот был сладкий и липкий, и очень понравился ежику. Барсучиха пригласила спасателей на кухню и попотчевала их от души. — Вот, — прошептал Колючка котенку на ухо. — Вот она, настоящая принцесса! Барсучиха очень смутилась. Она даже покраснела бы, но звери не краснеют. Поэтому она только мяла оборочки передника и скребла задней правой лапкой пол, пока ежик на коленях, как это принято в сказках, просил ее руки. К свадьбе барсучиха наготовила булочек с марципанами и эклеров — целое блюдо. Отыскала рецепты в поваренной книге. И, разумеется, на радостях пригласила на угощение принцессу. Они бы и колдуна пригласили, только вот нигде не могли его найти. Зато, почуяв запах свежайшей сдобы, сбежались из темных углов все козни и заклинания и, когда наелись как следует, стало ясно, что они белые и пушистые — правда, вовсе не такие белые и пушистые, как отдохнувший и умытый Тишка, но тоже вполне ничего. Устроили танцы. И счастливый Колючка, глядя на принцессу, никак не хотел поверить, что именно она — королевская дочь, и все еще слегка ее боялся. А под конец праздника заклинания пошушукались с молодоженами и сделали Тишке с Пинькой удивительный подарок. Они наколдовали корабль! Правда, очень маленький, но зато самый настоящий — от киля до клотиков и от кончика бушприта до кормы. Паруса поднялись, поймав попутный ветер, и корабль с маленькой, но очень отважной командой отправился возвращать принцессу папе-королю. А барсучиха, Колючка и все-все заклинания мокрыми от слез носовыми платочками махали им вслед. мои книги
Завтрашний день по определению должен быть добрым, если этот закончился такой красотой. Но я чуточку расстроилась, что сказка уже закончилась, с такими героями неохота расставаться. Даже козни и те почти белые и пушистые ))) Невероятно добрая сказка, каких теперь днем с огнем не найдешь. Триллве, вот спасибо, так спасибо!
Мне кажется, "Тишка" должен жить. По-доброму написано, эмоционально и со вкусом. А самое главное, есть идея. Триллве проде хватить лежать и полеживать. Надо работать. Торопиться — означает делать медленные движения без перерывов между ними
Спасибо. Но ни фига от меня не зависит. Работу я делать могу, хоть как-то, а творить -- все же нужно особое состояние. Или все летит в корзину. мои книги
Согласен. Но только не забывай, что ты уже натворила на +100500. Ты же не хочешь все это
похерить!?
Это интересно и по доброму с чувством написано. Постарайся вернуться к написанному.Может не сейчас. Но вернуться надо. Просто необходимо. Мне не показалось, что твое произведение умирает. Знаешь, "как это у русских"(с): Зомби смеялись, пока я не вышла из творческого тупика :- ))) И с Betty и со Stasy я согласен на все 100. И с этой, Штушей-Кутушей. Насколько я понял, она стырила вкусные вещи, правда вернула потом))) Интересное создание))) Торопиться — означает делать медленные движения без перерывов между ними
Да собственно сказка закончена. Вечно меня так несет, закончу что-то, хочется продолжить и висит. "Танарскую ведьму" дописывала с диким скрипом вот точно так же. А сколько вообще проектов подвешенных -- страшно подумать. Напишу, не напишу, для мировой революции это без разницы.)) мои книги
А для внутреннего мира и спокойствия-необходимо. И вообще, хорошее, доброе имеет право жить. Автор, проду! ( извини за настойчивость, но реально читать интересно) Торопиться — означает делать медленные движения без перерывов между ними
извини за настойчивость, но реально читать интересно
Могу выложить то, что есть. Но писать пока к Тишке дальше ничего не стану.
************************** Глава 4, о-очень холодная вначале. Тишка проснулся, громко чихнул и выпал на палубу. Просто вот выпал и шлепнулся на животик, потому что лапки разъехались в разные стороны от неожиданности. И от холода. Он ведь не был каким-нибудь привыкшим к морозу сибирским котом! А на “Манул” обрушился настоящий мороз. И снег — такой пушистый и глубокий, что в нем можно было утонуть по самые ушки. Со сна Тишка даже не понял, отчего так бело и холодно на палубе — он родился весной и никогда не видел столько снега сразу. Но потом, отползая на заледенелом хвосте в каюту, вспомнил книжки с картинками и телевизор и, разумеется, тут же понял, что выпал снег. Ой-ой, подумал Тишка. Снег в августе! Что-то здесь было очень неправильно. А особенно неправильным было то, что кораблик вовсе не плыл по озеру, приближаясь ко дворцу Принцессы, а прочно застрял во льду. И ему, капитану, никто об этом не доложил. Тишка зажмурил свои голубые глазищи и сердито зевнул. А потом, брезгливо поджимая лапки, двинулся к рулевому колесу, где должен был нести вахту старший матрос и пиратский попугай. Летучий мыш свисал с этого самого колеса и благополучно спал. — Эй! — рявкнул капитан. Пинька поплотнее завернулся в крылья: ему было очень холодно. — Э-эй!! — закричал Тишка еще громче — так, что с мачты с обвисшим парусом посыпалась целая снежная лавина. Пинька небрежно отряхнулся от белой крупы: — И чего кричишь? Не видишь — сплю. — Как раз вижу, — котенок возмущенно облизнулся и даже слегка выпустил когти. — Как это понимать? Спишь — на вахте? Уволю. То есть, то есть... спишу на берег! — Ночницы зимой всегда спят, — объяснил Пинька, не просыпаясь. — Э-э... — Тишка озабоченно стряхнул с заиндевелых усов иней. Он, конечно, кот, а не медведь. Но и никакой медведь не может проспать всю осень и проснуться зимой. То есть, зимой медведь проснуться может, если разбудят не вовремя, но все равно не заляжет в берлогу раньше ноября. Стра-анно. Тишка озабоченно повертелся: даже на хвосте сидеть было холодно. Так можно совсем простудиться. Словно в подтверждение его мыслей, Пинька оглушительно чихнул. — Не спи: замерзнешь! — Не мо-о-гу-у, — вышло очень длинно, так как летучий мышонок в это время отчаянно зевал. Зубами и лапами Тишка отодрал Пиньку от рулевого колеса и понес в каюту отогреваться. Почти в ту же минуту Принцесса стала стучать зубами от холода. Так громко и страшно, что Тишка затрясся, и на полу в каюте получился маленький сугроб. Несчастному котенку пришло в голову, что, может быть, они случайно перепутали направление и за ночь незаметно заплыли на северный полюс. Или на южный. Не может быть! Вон оно, то же самое озеро, и берега те же — только белые-белые. Вербы под шапками снега. Бр-р... А Пинька продолжал нахально спать.
Ну конечно, вы уже догадались, что виноват во всем был злой колдун. Облитый ежевичным компотом, лишенный своего черного балахона и волшебной силы, он сумел во время прощания пробраться на кораблик и нырнуть в трюм, как и положено любой трюмной крысе. И там таился в темноте несколько дней, прогрызая мешки с провизией и лелея планы мести. А месть злого волшебника прямо обязана была быть ужасной! Для начала он украл иглу. Игла — страшное оружие. Даже страшнее веретена. Достаточно сломать иглу — и тут же, немедленно, гибнет очень злой и очень бессмертный Кащей Бессмертный. Оттого-то и прячет он свою иглу в яйце, яйцо в утке... и так далее. А потом затаскивает сундук на самый высокий дуб, который может сыскать в окрестностях. Вообще-то Обрыдалис не собирался убивать Кащея. Они почти родственники и даже коллеги. Да и украденная игла была самая обыкновенная. Просто колдун решил починить свой балахон. Ему, колдуну, положена такая форма — черная и со звездочками. Чтобы все встречные сразу видели, с кем имеют дело, и боялись. У себя на острове Обрыдалис не стал бы утомляться работой: наколдовал бы, и все дела! Но теперь... теперь положение оказалось безвыходным. Плача от жалости к себе любимому, злой колдун — стыд какой! — стал вдевать нитку в иголку. Что впервые в жизни, да еще в темном-претемном трюме, когда кораблик кренится и подскакивает на волнах, так и норовя стукнуть тебя снизу — задача почти невыполнимая. Обрыдалис пищал. Обрыдалис плевался. Он грозил Тишке и его друзьям самыми страшными карами, и оранжевые искры сыпались из глаз. Колдун едва не устроил самый настоящий пожар. К счастью, в трюме было очень сыро, и искры гасли, не сумев разгореться как следует. Сунув в рот исколотую лапу, Обрыдалис прошептал что-то очень невежливое и бросил иглу на пол. — Ой! — вскричал кто-то возмущенно и маленькими, но ужасно острыми зубками вцепился колдуну в хвост. Обрыдалис подпрыгнул до подволока — так на кораблях называется потолок. Он зашипел и взвыл, но испугался, что его услышат, и зажал рот лапами. Опять из его глаз брызнули искры — на этот раз от боли. И при свете этих искр Обрыдалис увидал маленькое существо, похожее на комок свалявшейся шерсти. Существо, держась зубами, болталось у злого колдуна на хвосте, трясло лапками и мохнатым хвостиком. Ой, какие у существа были зубы! Колдун не мог пожаловаться на собственные, но эти! Как у хомяка-переростка. Острее уроненной иглы. — Ах! — вздохнул колдун и мягко шлепнулся в обморок. Очнулся Обрыдалис от того, что мохнатое существо сидело у него на груди и вяло тыкало иголкой. Было больно. Колдун возмутился и вскочил. И тут понял, что это за пушистый злодей. Это было его распоследнее Заклинание! Когда котенок с ежиком Колючкой трясли Обрыдалиса, оно запуталось в шерсти и не выпало вместе с остальными. Заклинание было маленькое, но очень злое: у него животик подвело от голода, а от этого добрее не становятся. — Ну, ты, — сказало Заклинание очень грубо. — Кончай валяться! Колдун возмутился. Его, такого злобного, такого великого, смеет оскорблять какая-то замухрышка... Но тут Обрыдалис припомнил, что вовсе и не походит на колдуна — ни на злого, ни на доброго. Что он — позорище! — взял в лапы иголку. Да все злые колдуны, узнав о таком, умрут от смеха: колдуны сроду не работали! И Обрыдалис немедленно хотел повелеть Заклинанию починить свой балахон. Но раздумал. Вот так потратишься на что попало, а как же месть? Колдун сел и строго взглянул на пушистого злодея. Заклинание сбило искру с затлевшей шубки. — Пфэ, — сказало оно. — Вот что, — вкрадчиво начал колдун, — я заклинаю тебя немедленно возвратить мне все прочие Заклинания. — А зачем? Обрыдалис подергал усы — он всегда дергал их в затруднительных случаях. — А почему ты меня не слушаешься? Заклинание вскинуло пушистую мордочку: — Не хочу — и не буду. — Давай договоримся, — Обрыдалис скорчил умильное выражение и быстро-быстро зашептал что-то Заклинанию на ухо. План мести был такой злобный и кошмарный, что Заклинание утратило бдительность, и тут Обрыдалис выхватил у него оружие и коварно вцепился в мягкое ушко: — Ага! Попалось! А-ну выполняй! Заклинание захныкало: когда не удаются подлые проделки, злодеи почему-то всегда начинают хныкать. — Я ма-аленькое... — пищало Заклинание, размазывая слезки по грязной мордочке. — Я не спра-авлюсь... Вот если бы... — Что “если”? — недоверчиво сморщился колдун. — Если бы ты накормил меня волчьими ягодами... От волчьих ягод злые Заклинания и Козни всегда становятся гораздо сильнее. — Поклянись! Что будешь меня снова слушаться. — Чтоб я утопло! — Заклинание поскорее отдернуло лапку от лужи на дне трюма. Обрыдалис стал радостно потирать лапы. План, придуманный им, действительно был просто ужасен. И если все получится, он не только отомстит, не только возвратит утраченное уважение, не только научит всех как следует себя бояться, но и получит самый настоящий дворец в придачу! И злой колдун, устроившись на мешках с изюмом и грызя потихоньку шкурку от сала, стал мечтать, как будет управлять здешним королевством. А Заклинание трогало покрасневшее ушко и что-то жалобно бурчало себе под нос. Вечером кораблик пристал к берегу. Прислушиваясь и оглядываясь, злой волшебник выбрался из трюма и сиганул в росшие у берега камыши. Камыши недовольно зашуршали: — Кыш-ш, кыш-ш, — но колдун и не подумал извиниться: ну, помял! Новые вырастут! А он очень спешил. Ведь отплывут Тишка с Принцессой — ищи их тогда. Несчастное Заклинание подпрыгивало, вцепившись в Обрыдалисов хвост. Плескала вода, кричал козодой, в озере отражались крупные августовские звезды. Потом из-за пахучего влажного леса вынырнула и медленно поплыла по небу розовая огромная луна. Колдун сердито фыркнул: злые дела удобнее совершать в темноте. Никто не видит — поэтому и стыдно не очень. Каждый волосок на шкурке Обрыдалиса стал дыбом. Негодяй втянул воздух подвижным носом и побежал туда, где, как он чувствовал, росло волчье лыко. Осторожно выглянув между веточками крушины, злой волшебник оглядел полянку, залитую лунным светом. Очень ему туда не хотелось. Увидит сова — доказывай потом, какой ты колдун, у нее в желудке. Но Заклинание от нетерпения прямо грызло его хвост. — Ай! — сказал Обрыдалис. И потом еще громче: — Ой! И, мелко-мелко семеня ножками, побежал по траве. Трава на полянке росла разная-разная: и очиток, и пастушья сумка, и серпорезник... но ни одной Обрыдалис не знал по имени. Только чмыхал, когда пыльца забивалась ему в нос. Волчье лыко стояло в дальнем конце поляны. Колдуну пришлось бежать долго, и он устал. И только забившись под комель и ссадив с хвоста Заклинание, сумел передохнуть. Но тут вдруг волчье лыко зашевелилось, и колдун от страха припал к земле. Над ним, щуря зеленые янтарины глаз, зевал зубастой пастью волк. Потом пасть клацнула, как замковая решетка-герса, волк принюхался и громко чихнул. Обрыдалис с усилием открыл глаза. Похоже, его не собирались пока есть, а, наоборот, с любопытством обнюхивали и разглядывали. И еще потрогали лапой, отчего колдун упал на спину и беспомощно задрыгал лапками. Волк недоуменно сел на хвост. — Ты кто? — спросил он. Когда хотят съесть — не разговаривают. Злой колдун опять разжмурил глаз. И наконец понял, что перед ним не волк, а волчонок! С толстыми лапами, лобастой головой и наивностью в зеленоватых глазах. Ах, как это колдуну понравилось! Он встал, с элегантным видом отряхнулся и гордо вздернул морду: — Я злой и ужасный волшебник. Волчонок задумчиво свесил язык. Был он уже не очень маленький, так, подросток. И ему страшно хотелось, чтобы все видели в нем гордого зверя, вожака стаи. Мама вот не видела. Потому и послала сына (которого, кстати, когда на него сердились, звали Герасим, а так просто Симка) драть волчье лыко на лапти. А что, очень даже здорово! Надел себе зимой — и лапы не зябнут. И у охотника голова кругом. Потому как где это видано, чтобы волки в лаптях гуляли? Но придумано-то здорово, а делать кому? Уж как Симка сопротивлялся, но маму-то, маму разве переспоришь?.. Это так долго только рассказывается, а на самом деле волчонок сразу перестал про это думать. Крыс он никогда раньше не видел — ни маленьких, ни больших; пахло от колдуна не так уж приятно, чтобы сразу его есть, да и в дорогу Симку хорошо накормили, отчего не побеседовать? Обрыдалис же подпихнул в спинку Заклинание: мол, ты лезь, давай. А сам стал заговаривать волчонку зубы. Рассказывать про свои злодейства и пакости. Но рассказывал он так, что все это Симке очень понравилось. Волчонок даже колдуна пожалел и повозмущался, как с ним плохо обошлись пираты. Одежду порвали, из родного дома выгнали, и скитается он один-одинешенек. Тут Обрыдалис пустил слезу, а Симка слегка подвыл. Полнолуние — повыть самое время. Тем более не просто так, а из сочувствия к несчастному дяденьке. — Я знаю! — волчонок подпрыгнул, боком задев куст. Заклинание от испуга уронило вниз недогрызенную ягодку. За время разговора оно успело подрасти, округлиться и слегка потемнеть. И глазки у него наливались нехорошим красным огнем. Но волка Заклинание все-таки боялось. Так, побаивалось слегка. — Я знаю! Я помогу! Я отведу! — Симка совсем забыл, что мама-волчица ждет его к утру вместе с лыком. Он решил помочь несчастному волшебнику и даже знал, как.
Глава 5, немножко грустная и чуть-чуть опасная. Оставаться на месте Тишке с друзьями было никак нельзя. Они могли умереть от холода, голода и характера Принцессы, совершенно испортившегося по первым двум причинам. Завернувшись во все теплое, что отыскалось на “Мануле”, и став от этого похожей на снежную бабу, Принцесса громко и весьма сердито объясняла Тишке свои обиды. Даже Пинька иногда просыпался — хотя спал он крепко. А еще девица плакала, слезинки тут же прихватывал мороз, и ходить в местах, где они упали, становилось даже очень небезопасно. — Вставай! — наконец сердито рявкнул капитан, и зеленые искры посыпались из его глаз. — И пойдем. И, кстати, матроса возьми. Ты большая, тебе его нести легче. — Но он же мыш-шь!! — Когда он шел тебя спасать, он не думал, кто ты такая, — отрезал Тишка. Принцесса возмущенно пискнула, но подхватила Пиньку краешком одеяла и положила в кармашек. И они пошли. По длинному-длинному заледенелому языку озера, а затем по сугробам обрывистого берега, то и дело проваливаясь в искристый, но такой холодный снег! Сначала Принцесса повизгивала, но потом охрипла и замолчала. Тишка мужественно держался. Во-первых, рядом с ним шли девушка и спящий друг, и он обязан был показывать им пример, а во-вторых, во-вторых он мечтал, как дойдет до дворца Принцессы и там будет нежиться у огня. Он добрался в мыслях уже до того, как выпавший из очага уголек слегка прижег пушистый хвостик, и очнулся. Среди лохматых заиндевелых елей виднелись крутые крыши дворца. Принцесса заверещала и кинулась к воротам. Ворота были приоткрыты, и створка надежно вмерзла в сугроб. И для матроса Пиньки, и для Тишки щель была вполне достаточной, чтобы войти, но Принцесса во всех своих подушках и одеялах — да и без них тоже — рисковала застрять. Она дернула за веревку подвешенного над воротами колокольчика. Веревка сделалась стеклянной от мороза и оцарапала ей ладошку. — Ай! — взвизгнула Принцесса, и от ее визга снег сорвался с крепостных зубцов и лениво поднялись в воздух нахохленные вороны. Когда Принцесса так визжала, ей на помощь немедленно бросались мамки-няньки и вся королевская рать. Но тут — словно все вымерзли! Принцесса рассерженно пнула пяткой ворота. Пятке — было больно, а воротам — хоть бы хны. — Я замерзну, умру и простужусь! — заявила красавица. — Сделай же что-нибудь! Тишка был храбрый, но все-таки котенок. Ему тоже не по силам было сдвинуть непослушные ворота. — Стой здесь! — мяукнул он строго. — Я пойду за помощью. — Нет! Я здесь не останусь! Принцесса еще раз попыталась проникнуть внутрь и наконец застряла. У-ф-ф, вздохнул капитан. За нее теперь можно не беспокоиться. Пусть постоит и подумает, пока он будет искать кого-нибудь. А Тишка уверен был, что помощь найдется. Пушистой снежной струйкой скользнул котенок в проем и оказался в замковом дворе. Поднявшись на верхушку наметенного под стеной сугроба, Тишка огляделся по сторонам. По пустому двору гоняла поземка, между вылизанными ею плитами печально торчали травинки — им тоже было холодно. А возле ворот, опираясь на длинную палку, свесил нос спящий стражник. Не человек, а ледяная статуя — Тишка мяукал ему, орал и даже царапал, а тот и ухом не повел. К палке стражника был приделан похожий на месяц топорик, и когда сквозь тучи проглянуло солнце, то крупный солнечный зайчик, зябко подбирая лапы, пропрыгал по гладкой зеркальной поверхности. Из ворот донеслось пыхтение и скулеж Принцессы: — Эй, кто-нибудь! Мне страшно! Зайчик шарахнулся, отразился от снега и брызнул Тишке в глаза. Котенок прикрылся лапкой: — Ты чего? — Хо-холодно... — зайчик повис на ледяной капле у стражника на носу. Повел ушками. — С-сам вижу! — Тишка передернул загривком. — А почему? Но солнце спряталось за облако, и зайчик ответить не успел. Тишка фыркнул, взметнув снег, и потрусил, высоко поднимая лапы, к дворцовым дверям. Если здесь любят таких, как он, то всегда отыщется дверца для кошки. Внутри было еще холоднее, чем снаружи. Тишка проходил высокими залами, со сводов свешивались похожие на стеклянистые копья сосульки, сквозь затянутые морозным узором окна скупо пробивались солнечные лучи, заставляя блестеть повисший в воздухе иней; иней засыпал все вокруг, и Тишке казалось, что он идет по рассыпчатой белой крупе. Подушечки лапок замерзли, Тишка осторожно чихал и жалел, что он не какой-нибудь сибирский или лесной норвежский кот. Хорошо еще, что шубка у Тишки была своя и отлично грела. Он все шел и шел, и перед ним раскрывались все новые покои, залы и высокие лестницы, и казалось, что дорога не окончится никогда. А самое страшное, что в замке не было ни одной живой души. Все обитатели покрылись коркой льда, даже паучок в углу. Тишке вспомнилась сказка о Спящей Красавице, только здесь все не заснули, а замерзли, а живая и почти здоровая (не считая насморка) красавица торчала, застряв в воротах. И, как назло, ни одного принца поблизости, который мог бы их расколдовать. — Помогите! — жалобно закричал Тишка (пиратам тоже бывает страшно). Ему не ответило даже эхо. Оно тоже замерзло вместе со всеми. Замерз король на троне, замерзли дрова в очагах, замерзли кастрюльки и котлы на кухне, поваренок с ложкой и сердитый повар, стражники и лакеи у дверей, дверные петли и замочные скважины... Помощи ждать было неоткуда. Тишка подумал было заплакать от ужаса и жалости, но вовремя сообразил, что его слезки тоже замерзнут, и он сам рискует оказаться в ледяном плену — точь-в-точь волк, ловивший хвостом рыбу в проруби. Тишка отлично помнил, что с этим волком случилось, и плакать раздумал. Он решил развести огонь. Вообще-то звери огня боятся — и правильно делают, но котенок был зверем домашним. Да и выхода другого не оставалось. Раз уж поблизости принцы не водятся, надо брать дело спасения в собственные лапы. Тишка досконально знал, что огонь живет на кухне в спичках и газовой плите. Но здесь, в древнем королевском замке, газовой плиты не было, и это привело котенка в некоторое смущение. И все же он, оскальзываясь на заледенелых лужицах (патока и варенье), принялся обыскивать помещение. Как-то попадались всё вещи ненужные или странные, недобро гудели медные кастрюли, когда котенок случайно задевал их во время поисков. А сунувшись в коробку с перцем, Тишка тер глаза и нос и долго упоенно чихал. Он прошелся по полке над очагом, он переворошил все коробки и ящики, до каких смог дотянуться, он уронил кочергу (хорошо, не на лапы!) и дочерна извозился в угольном ящике, он даже согрелся слегка! А спички — не находились. Тишка уселся на хвост и стал думать. Что-то его смущало. Какая-то мысль, словно пугливая мышка, показывала нос из норы — и не вылезала. Тут не захочешь, а рассердишься. Тишка стал яростно вылизываться. Угольная пыль оказалась невкусной. Весьма. Зато он понял, что вещь, на которую все время натыкались его лапки — это кресало! Таким в старину добывали огонь! Добавить чуть-чуть сухого меха с брюшка, выбить искру — и вот он!.. Видимо, и древние люди так не радовались огню — котенок галопом пронесся по кухне, сметая все на пути и наступая на собственный хвост. А потом с горящей щепкой в лапе отправился вызволять Принцессу. Принцесса так замерзла, что даже сердиться не могла, и только возле пылающего очага голос к ней вернулся. Она выложила на лавку спящего летучего мышонка и открыла рот. Но посмотрела на отекающие водой ледяные статуи кухонной обслуги и опять его закрыла. Глаза у нее стали круглыми от страха. Тишка зубами осторожно подергал Пиньку за крыло. — От-стань... — пробормотал Пинька. — Я сплю. Посопел и добавил: — Я днем всегда сплю. — Это не день, это вечер. — А по-почему светло? Тишку так и подмывало сжать челюсти покрепче. — Полундра! — рявкнул он, отодвигаясь. Мыш подлетел от страха и свалился на пол. И даже передернулся от холода и сырости. Помигал глазами: очень не понравился огонь. — Есть хочу. — Еще один! — котенок всплеснул лапами. — Нет бы подумать, как всех расколдовать. Летучий мышонок приоткрыл блестящие зубы: — Я не могу думать, когда я голодный. — Приготовь ужин, — сказал Тишка Принцессе. — Я не умею. — А что ты умеешь? — Ну-у, — Принцесса задумалась. — Играть на лютне и это... вышивать крестиком. Болгарским! — добавила она гордо (не объясняя, разумеется, что и это у нее получается не слишком). — Я вам пират или нянька? — вопросил Тишка. Но все-таки поднялся отыскать что-либо для ужина. Рядом с очагом ничего интересного не нашлось, Тишка забрел в самый дальний конец дворцовой кухни — а эта кухня не чета закуткам хрущевок! — и, хотя свет очага сюда не доставал, своим острым кошачьим зрением разглядел маленькую дверцу. Кладовка, подумал котенок. Вот там-то и будет самое вкусненькое. Но вместо вкусненького в кладовке кто-то тоненько заскулил. Подбежали (подлетели) Принцесса и Пинька. Принцесса вооружилась угольными щипцами, а Пинька в лапках с трудом удерживал огромный, больше самого, половник. — Тихо, — велел Тишка. — Кто-то там есть. Тот, в кладовке, видимо, услышал их шаги (Принцессы точно, она всегда топотала, как лось) и заскулил громче: — Выпустите меня-у-а!! Точь-в-точь ребенок. — Не выпускай! — Принцесса замахнулась щипцами. — Это он всех колданул. И нас заманивает. Тишка сморщил пыску: — Не “колданул”, а “заколдовал”. Учиться надо. И с чего бы ему потом в кладовку прятаться? — Котов боится, — выдвинул версию Пинька и уронил половник на пол. — Ай! — закричали все — и тот, что в кладовке, тоже. Хотя ему-то чего пугаться? Тишка отскочил и взглянул на мыша с укоризной. — Ты кто? — спросил он в щелку. — Симка я, волк. Теперь отпрыгнула Принцесса. — Маленький! — запричитал тот, за дверью, подозревая, что так запросто рискуешь остаться взаперти. — Меня обманули! Выпустите! — и что-то сильно ударилось в дверь. — Прячь-ся! — приказал капитан. Пинька тут же взлетел и уселся на лампу, похожую на подвешенное к своду тележное колесо. Принцесса, держа щипцы перед собой, забилась за очаг. Она готовилась дорого продать свою жизнь. — Отойди! Выпускаю! — Тишка откинул щеколду и мгновенно вскарабкался на полку для медной посуды. Высокая полка, очень удобная для обороны. И есть чем швырять в противника (у Тишки всегда был стратегический склад ума). Что-то седое и довольно крупное вылетело из заточения и, проехавшись по ледяной дорожке, упало. — Ой! Это действительно был волк. Шерсть на Тишкином загривке вздыбилась сама собой: он не любил собак, от природы. А волк — это почти собака. Но этот... с заледенелой шубкой, грязный и перепуганный... — Кис-кис-кис, — сказала Принцесса. В общем, она была права. На единственный доступный людям ультразвук отвечают и собаки. Но волчонок весь съежился и сделал попытку убежать. Неудачно — босые лапы на льду разъезжались. Тогда Принцесса подхватила его, как большую мохнатую игрушку, и понесла к огню. Волчонок трепыхался — огня он боялся. Очень. Тишка махнул на них лапой. Нужно было немедленно отыскать еду. Такая перспективная кладовочка... (то есть та, где ожидалось много вкусного — и нашлось) К счастью, у коварно запертого там волчонка не было аппетита, а поэтому без ужина пираты не остались. — А теперь рассказывай, — приказал Тишка, заканчивая ритуал умывания. — Кто тебя запер и почему? Симка покраснел — это было видно даже сквозь серую шкурку. — Он сказал... что ко-колдун... я его завел... а он... — Еще раз и по порядку. И Симка, горестно подвывая, начал свой рассказ.
Здесь Глава 6, где и выясняются причины похолодания. Заклинание ело и росло, ело и росло... Вот оно уже стало похоже на лиловое грозовое облако, по вздыбленной шерстке пробегали огоньки, а глазки метали самые настоящие молнии... Куст волчьего лыка прогнулся под тяжестью, ветки жалобно хрустнули и... — Ой! — закричал волчонок. — Мое лыко! А потом еще громче: — Ой! Кто это?! И ему очень захотелось упасть на спинку и задрать кверху лапы, сдаваясь. — Это... мой друг... — пробормотал колдун. Ему было ужасно неприятно произносить слово “друг”, ведь у злых волшебников бывают только слуги и подчиненные. Но в то же время нельзя же в деле великой мести надеяться на одно-единственное заклинание (пусть себе и переростка). — Ой, — ныл Симка, — что скажет мама?.. — Несчастный кустик сломали, а криков... подумаешь! — Заклинание презрительно шваркнуло лапой. — Какие лапти! Нас ждут великие дела! Оно приобняло волчонка и хлопнуло его по плечу. Симку дернуло, запахло паленой шерстью. Поджав хвост, бедняга кинулся в кусты. — За ним! — Обрыдалис оседлал Заклинание, ткнул иголкой, и оно понеслось. Они бежали, бежали, бежали... пока утомленная луна не спряталась за верхушки сосен и небо на востоке не посветлело, предвещая новый день. А потом с размаху бухнулись в овраг. Почти на спину бедному Симке. — Все, привел, — выговорил он и свалился, свесив язык. Ему было очень страшно думать о том, что скажет мама: ведь он открыл непонятно кому самую великую волчью тайну. Почти открыл. Овраг был глубоким, таким глубоким, что даже самым жарким летом на дне его не таял снег. Склоны оврага были изрезаны морщинами от дождевых потоков, из сырой земли кое-где выбивались мохнатые древесные корни, свешивались паутиной, а из нор под корнями сверкали время от времени чьи-то красные глаза. Внизу было сумрачно, пахло сыростью, подтаявшим снегом, плесенью и грибами. Позванивал о камешки ручей. Симка поскорее отодвинул подмокающий хвост. А Обрыдалису в овраге понравилось. Злому колдуну чем противнее, тем приятнее. Он принюхался, задрав нос. Пахло волшебством. — Туда! — взвизгнул он и побежал, семеня лапами, не обращая внимания на сырость и холод. Заклинание с хрустом ломилось за ним. То, что сперва показалось грязно-серыми сугробами нестаявшего снега, оказалось спящими вповалку волками. Они подвывали во сне, дергали лапами, стучали толстыми, как палки, хвостами друг по другу и по земле — видимо, им снились не слишком приятные сны. Из-под слипшихся подбрюший выбивался, неся щепочки и труху, ручей. Сквозь сон волки почуяли чужаков, подняли лобастые головы. Оказалось, волки слепые. То ли так сильно зажмурились, что никак не могут открыть глаза. Волки поднимались, пошатываясь на лапах, устремляясь к середине лежбища, где зловеще сверкали в сумраке похожие на электрические зеленые огни. Волки тыкались в них лбом, и вдруг глаза их открывались и зажигались такой же нехорошей зеленью. Но чудовища не трогали пришельцев, а медленно уходили вдоль оврага, словно таяли в волглом, почти ноябрьском тумане. И все это происходило в полной тишине. Даже упитанное Заклинание слегка приувяло от страха, а злой колдун давно бы сиганул с его спины и сбежал, если б не опасался разбиться. Бедный Симка брюхом прильнул к земле и затаил дыхание. Так затаил, что едва не задохнулся. И тут на него посмотрели. Среди круга вытоптанной жухлой травы сидела крупная седая волчица. Ее шерсть свалялась клочьями, с кончиков свисали льдинки, а шею украшала серебряное ожерелье с пустыми звеньями. Волчица раскрыла пасть и широко зевнула. — Ну? — раскатистым голосом спросила она. Слова посыпались из волчонка, как из пустого мешка. Больше всего на свете ему хотелось задать стрекача, дать деру, сделать ноги — и никогда, никогда! больше в этом овраге не появляться. Но Хозяйка зимы смотрела, и он говорил, говорил, и никак не мог остановиться. Пока слова наконец не закончились и в животе не стало пусто-пусто. Симка плюхнулся на спину и задрал лапы, умирая от страха и стыда. Волчица чихнула и стала лениво выкусывать из пальцев льдинки. И колдун Обрыдалис, и Заклинание начинали дрожать от холода, но тоже молчали. Над оврагом стояло такое волшебство, что молчать было полезно для здоровья. Хозяйка зимы отряхнулась, и цепь на шее звякнула. — Сейчас лето, — проговорила она, но глаза, похожие на зеленые янтари, странно сверкнули, точно противореча словам. — Но мама... мама говорила... если попросить, — Симка заскулил, испугавшись собственной смелости. — Тебе так жалко эту старую крысу? Обрыдалис обиделся. Он даже возмутился. Еще никто никогда не смел обзывать колдуна “старой крысой”. Нет, что она себе позволяет! Он подбоченился и... промолчал. Симка смущенно укрылся лапами. — Ты уверен? — в последний раз спросила волчица. А потом села, подняв пасть к тонкой полоске неба над оврагом, и тихонько завыла. В этот вой, как в звенящую ниточку, стали вплетаться чужие голоса. Волки возвращались на зов своей госпожи. Туман, приходя вместе с ними, начинал виться спиралями, становясь гуще и холоднее, поднимаясь к небу, с которого словно просыпались осколки давешней луны. От этого воя ныло в ушах и чесались пятки. Но Симка вдруг понял, что подпевает сам, и что уйти никак не может, ну никак. Все в нем оцепенело, кроме голоса. Вой лился, делаясь все сильнее, и наконец стал таким пронзительным, что Симке захотелось закрыть уши лапами и завыть... и тут стал падать снег. Он валился не снежинками, не хлопьями, целыми комьями, и земля сразу же сделалась белой и холодной. Лапы волчонка заледенели, зубы клацнули... и очнулся он уже посреди королевского дворца. Рядом стонало и попискивало изрядно похудевшее заклинание. Пробовало стряхнуть с шубки колючий иней. — Ты же... я же... я же чуть не умерло, тебя сюда переколдовывая! Обрыдалис нетерпеливо стукнул голым хвостом по каменному полу: — А собственно, что такого? Ты же для этого и предназначено. — Паразит, — сообщило Заклинание уныло. — Ты, значит, используешь мою жизненную силу. Избавиться решил, да? Где я зимой волчьи ягоды достану? Симка немедленно вспомнил про задание от мамы. А уже утро... а он... а во дворе... На дворе была зима. И вокруг замка, и в замке тоже. Солнце, изредка вырываясь из снеговой тучи, поблескивало на сугробах. А цвет у тучи этой был точь-в-точь, как у Заклинания (когда оно было еще толстое и полное сил). — Я умываю руки, — произнесло Заклинание капризно. — Ха-ха, — ответил колдун. В отличие от своего “приятеля”, он словно стал крупнее и нахальнее. — Я ухожу. И пусть он, — Заклинание зыркнуло в сторону Симки, — тебя съест. — Зачем? — удивился волчонок. — Потому что он всех заморозил. — И маму? — И маму, — Заклинание сплюнуло на пол — вот какое оно было невоспитанное — и побрело в темноту. Королевский дворец был таким большим, что в некоторых местах темнота оставалась даже днем. — Оно врет! — крикнул Симка Обрыдалису. — Это нечестно! Глаза колдуна загорелись неприятным красным огнем: — Честно — нечестно... мне-то что? И тут Симка прыгнул. Его зубы почти сомкнулись на загривке злодея, но ледяной пол поехал под лапами, Симка полетел куда-то и больно ударился лбом...
*** Тишка, Пинька и Принцесса глубоко вздохнули. Им жаль было незадачливого подросточка. И его маму тоже жаль. Даже рассердиться на него толком они не могли. Вот бывают же на свете такие доверчивые глупыши, из-за которых потом приходится совершать подвиги. Ну, чтобы сказка хорошо закончилась. И что же теперь делать с Хозяйкой зимы? И как расколдовать замерзший замок и спасти папу-короля? Этого Симка не знал. — Получается, он тебя запер, — рассуждал Тишка, выпустив когти, словно немедленно, не сходя с места, хотел поймать Обрыдалиса и содрать с него шкуру. — Ага... и я там сидел. Спасибо. А сейчас я пойду к маме. — Ты что! — ахнула Принцесса. — Там же ночь, зима. Да тебя волки сожрут! Симка крутанул головой: — Не понял. Пинька тихонько хихикнул. — Ваше... это... высочество, ну, ты посуди. Он же сам волк! — Ой, — сказала Принцесса, раздумывая, не упасть ли ей в обморок.
Глава 7, в которой принимается важное решение. Трудно ездить верхом на волке. Особенно если он при этом плачет и то и дело сбивается с рыси на галоп. Но еще труднее уронить с волка кота: если кот этого не хочет, то его и с дерева-то трудно уронить. А Тишка падать ну никак не намеревался. Скакал, вцепившись зубами и всеми четырьмя лапами и распустив по ветру, как боевое знамя, пышный белый хвост. Волчонок даже взвизгивал иногда, когда выпущенные когти сквозь шерсть доставали до кожи. Но куда теперь денешься? Взялся — вези. Капитана отпустили с трудом. Принцесса топала ногами, плакала и порывалась шлепнуться в обморок. Мышонок Пинька хмуро молчал, отирая краем крыла скупую мужскую слезу. Но все было напрасно. Тишка заявил, что это его прямая обязанность — доставить Герасима к маме. А если та действительно замерзла (Симка тихонечко завыл), позаботиться о несчастном сироте. Споро мерили дорогу крупные волчьи лапы. А Тишка, если ему и было страшно, даже признаться в этом не мог — слишком трясло на ходу, чтобы без нужды открывать рот. Тучи разошлись, мелькнула стыдливая луна, и волчий вой огласил окрестности. Симка резко сел на хвост. Тишка подпрыгнул на его спине и едва не упал в сугроб. Но все-таки не упал. — Мня-у... — он выплюнул набившуюся в рот волчью шерсть. — Мама... Мама! Я здесь! — во весь голос заорал волчонок и припустил так, что только снег полетел из-под копыт... когтей. А навстречу уже бежала мама. — Ой, — произнес капитан, завершив свою лучший в жизни прыжок на ближайшей ели. Еловая лапа, отряхнув снег, спружинила, но Тишка вцепился как следует. Да, попробуй стряхни кота с дерева, если ему этого не хочется! А волки даже не заметили пары-тройки лопат снега, свалившихся им на головы. — Ах! — сказала мама и лапой отвесила сыну шлепок. От шлепка этого Симка отлетел на тот же еловый ствол, вызывая очередной снегопад. И сел, высунув язык, с виноватым выражением на морде. — Ах! — и волчица шлепнула мальца второй лапой. А после этого тоже села и заплакала, размазывая слезы по обледенелой морде. Скатываясь, слезы эти прожигали ямки в снегу, и Тишка, который (думая, что очередной толчок снесет его с ели) заранее попрощался с жизнью, осторожно приоткрыл глаз и увидел, как сквозь снег прорастает в лунном сиянии чуть пожухлая, но живая трава. — Мама! Я больше не буду... — Да уж... — волчица прижала к себе непутевое детище. Вообще-то подросточки не любят, когда их обнимают родители, но Симка терпел. Маму-то он любил. Очень. — Не пла-ачь, — и Симка лизнул ее в морду. Тут, по-девчоночьи хихикнув от щекотки, на ель навалилась уже волчица. Она была покрупнее сына — значительно крупнее! — и отважный пиратский капитан-таки рухнул ей на загривок. На четыре лапы — как и положено всякому уважающему себя коту. Одно дело — ездить на волке, если тот сам согласился тебя подвезти, и совсем другое — если крупных размеров волк никак этого не ожидал. Что там родео!.. Тишка героически сражался за собственную жизнь. Особенно, когда волчица шлепнулась на спину, чтобы задавить непрошенного седока. А Симка... (Тишка возмутился до глубины души) Симка смеялся! Да что там смеялся! Он хохотал, катаясь по траве... если бы не сражение, и волчица, и Тишка заметили бы превращение гораздо раньше. Снега на полянке уже не было. Он убегал, укатывался ручейками, росинками впитывался в землю, и трава серебрилась под блестящей монеткой луны, выросшей на полнеба. А еще стало тепло, нет, уже почти жарко, и ошарашенно пискнула на ветке какая-то птица. — Уф-ф-ф, — облизываясь, сказала мама. — Белки совсем обнаглели. — Я не белка, — возмутился Тишка из куста ирги, встряхнулся и фыркнул. — Ой, мама, я забыл вас представить... За границами полянки валил снег. Кутал августовскую землю толстым одеялом, совершенно не думая, что идти ему не время. А трое — два волка и кот — забыв про вековечную вражду, сидели под луной и держали совет, что им делать дальше. И Симка незаметно от мамы выпалывал вокруг крапиву — бока у него чесались заранее. — ...и что же нам делать? — захныкал он наконец. Мама посмотрела очень строго и обтерла волчонку лапой нос. — Надо вернуть волков — свиту Хозяйки зимы — в овраг и отобрать у них глаза-изумруды из ожерелья. Тогда они снова заснут до времени. С этим я справлюсь как-нибудь. Мне помогут. А вам — придется найти саму Хозяйку и надеть ей на шею бусы из рябины. — А зачем? — поняв, что взбучка откладывается, басом спросил Герасим. — Это только дуры-девчонки наряжаются. — А затем, — просопела мама сердито, — что рябина разрушит ее колдовство. — Ну-у... Я рябины хоть счас достану. Мама лапой прижала торопыгу к земле: — Ты будешь слушать или нет? — под луной сверкнули крупные зубы, и Тишка — на всякий случай — переместился подальше. — Так вот. Тут нужна не простая рябина. Нужна та рябина, что растет в Рябиновом Краю. — У-у, — провыл волчонок, который терпеть не мог откладывать приключения на потом. — А где он, этот Край? — Сиди! — рявкнула мама. — Этот Край — за станцией Живая Вода. — А станция где? А ее едят? Тишка подумал, что сейчас будет перерыв на ужин. Но ошибся. У Симки оказалась удивительная мама: одновременно и накормила, и высказалась по существу. Тишка вежливо поблагодарил и стал умываться — он ни при каких условиях не отступал от кошачьих обычаев. А волчонок рассеянно затолкал в рот стебелек крапивы и долго прыгал и плевался, потому что обжег язык. — Боюсь, — хныкнул он наконец. — Мама... твоя эта... железная дорога... Она пыхтит, она стучит, там лю-уди! Но отступать было некуда. Конечно, мама Симку очень жалела и за него тревожилась, но уж лучше пусть отправляется в далекий Рябиновый Край, чем остается сражаться со свитой Хозяйки зимы. Мама только сбегала в логово и принесла волчонку прошлогодние лапти — на все четыре ноги. Чтобы не мерз в дороге. И еще облизала его с головы до пят на прощание. А потом сама облизнулась, скрывая слезы. А Симка долго оглядывался, убегая с Тишкой на спине в заснеженный лес в сторону замка, где дожидались их летучий мышонок Пинька и Принцесса. Волчонку было очень-очень грустно.
Глава 8, в которой герои прибывают в Рябиновый край. — Не открою, — сказала Принцесса и громко — даже через дверь было слышно — топнула ногой. — Они только прикидываются друзьями. А на самом деле это колдун. Он папу заморозил и меня тоже хочет заморозить. — Делать ему больше нечего! Мяа-у!.. — провыл Тишка. Из щели под кухонной дверью повевало ласковым теплом, оранжево светился огонь, на кухне было тепло и уютно. Совсем не так, как в коридоре. Особенно если представить, что где-то здесь бродят злой колдун и тощее голодное Заклинание, мечтая вцепиться тебе в хвост! — Тогда мы сейчас уйдем! — пригрозил котенок. — Куда? — Не скажу! Принцесса решительно распахнула двери: — Та-ак! Или вы сейчас же, немедленно, говорите, как спасти папу, или я... Пролетев поверх ее головы, летучий мышонок Пинька крепко обнял своего капитана и лизнул его в нос. Тишка поморгал глазами. — А мы сидим-сидим, — возбужденно верещел Пинька. — А вас все нет и нет. А там эти стоят, — он указал на ледяные статуи поварят и повара, — а она их боится. — Я никого не боюсь! — Принцесса гордо вскинула голову. И всхлипнула: — Папу жалко. — Ты сказки читаешь? — спросил котенок. — Ну... — Ты видела хоть одну сказку, которая бы плохо закончилась? Симка вежливо кашлянул, прося освободить двери. Друзья провели ночь у пылающего очага, а на восходе, сложив припасы в заплечные мешки, а заплечные мешки на волчонка, отправились в путь. Через два дня молчаливый заснеженный лес огласился птичьими трелями и звоном талой воды, и у путешественников полегчало на душе. Еще через день — вернулось лето. Принцесса сняла шубку и зимние сапожки, которые надела в замке, и тоже навьючила их на Симку. Ни волчонок, ни Тишка шубы снять не могли. Симка трусил, свесив большой, как простынка, розовый язык, котенок же выбирал дорогу в тени. Они предлагали путешествовать ночью, но Принцесса не захотела: она боялась волков и комаров. Утром четвертого дня путешественники оказались на просторной поляне. Посреди поляны стоял колодец (видимо, с живой водой — иначе почему бы так назвали соседнюю станцию?), а на журавле над ним сидела ворона. Она повернула голову, посмотрела на гостей сперва правым глазом, потом левым, потом снова правым, и громко каркнула: — Пр-ривет! Гости вежливо поздоровались и представились. — А я Ворона, просто Ворона! — она вежливо вытянула лапу и помахала ею в воздухе, балансируя на второй. Тишка облизнулся: инстинкты. — Не советую, — заметила Ворона. — Вам нужен пр-роводник. И телохр-ранитель. Симка тихонько зарычал. Он считал, что в телохранителях не нуждается. Но Ворона опытным глазом определила, что не волчонок тут главный, и стала сговариваться о цене. Сговаривались они долго — Принцесса отлично торговалась. Но, наконец, опять взгромоздив вещи на волчонка, тронулись. Тропинка прихотливо вилась между деревьями, а деревья были самые разные. Опытные путешественники узнали дуб, каштан, осину. А рябину и узнавать было нечего. Она так и полыхала яркими ягодами — словно фонарик. — Это и есть Рябиновый Край? — спросил котенок у Вороны. Она важно кивнула: — Да, самый настоящий. Если хотите нарвать рябину — рвите на здоровье. Только опасайтесь рябиновок. — Это чудовища? — задрожал Пинька, оглядываясь по сторонам. — Это склочницы, сплетницы и бузотерши. — Да, мы такие! — среди веток запрыгали пичуги с пестрыми крылышками и бледно-рыжыми грудками, поспешно склевывая ягоды. — Ничего вам не достанется! — Это почему? — Потому что мы питаемся рябиной! Принцесса фыркнула и сорвала гроздь, но тут же уронила, вскрикнув, потому что ей досталось клювом. — Ах, вы так?! — закричала она, хватая палку. Тишка выгнул спину и зашипел. Вообще-то он шипел на Принцессу, но птички, увидев разъяренного кота, метнулись во все стороны и растворились в ветках. — У-фф, — заметила Ворона. — А вы ничего. Не из боязливых! — Да мы… мы… мы самые отважные путешественники в мире! — выпятил грудку летучий мышонок и гордо взмахнул крылом. — Давай, самый отважный, собирай ягоды. А ты, — Тишка обернулся к Принцессе, — нанизывай их на нитку. А ты… Ворона вскинула черную голову. — Ты лети, ищи Хозяйку Зимы. Но не показывайся ей на глаза. Подкрадемся незаметно. Ворона отдала честь крылом и, каркнув, взлетела. — А я? — Симка вздохнул, понимая, что ему достается самое незавидное — обустраивать походный лагерь. И никаких тебе подвигов. мои книги
И все-таки, наверное, это как раз тот случай, когда неспеша потягивая пиво читаешь такую, можно сказать, уникальную вещь с превеликим удовольствием. Я бы даже термин придумал для характеристики сюжета, веселого путешествия и "здоровских" героев - "Искрометный психоделизм". Есть о чем подумать, размышляя над действиями ГГ и в некоторых местах, откровенно не подетски и не для детей. Мне понравилось, что тут говорить. Представить маленький мир, окунуться в радугу, было неплохо. Не любитель я психоделики, но тут прибило. Многие диалоги и юморные словосочетания выносят мозг. И это не напрягает. Мило. Триллве, реально так суметь - это постараться с душой надо. Э-э...а прода будет? Торопиться — означает делать медленные движения без перерывов между ними
Red-wolfi, сяп большое. Вульфи, я смотрю на свой архив и мне плохо, сколько там хаотиков заброшенных валяется. Не знаю, к чему будет прода. Даже обещать боюсь. Никогда не думала об этой вещи, как о психоделике. Я все больше по традиционным жанрам. Сказка сказка и есть. мои книги
— А я? — Симка вздохнул, понимая, что ему достается самое незавидное — обустраивать походный лагерь. И никаких тебе подвигов
Между прочим, костер тоже, не так просто, как кажется разжечь умение надо Так, что там с Хозяйкой Зимы? Летом, поди, сложно отыскать-то, ее сущность, елы-палы? А надо, Триллве, надо Наивный Симка. А ведь, хочется-то как по участвовать))) Торопиться — означает делать медленные движения без перерывов между ними
Book я приехал с Антарктиды. Что такое алки? Я уже не первый раз встречаю, даже не знаю, как это назвать. А в теме-то хоцца быть. Енто че? Кстати, раньше не помню, чтобы здесь "алки" были. В смысле, тут, на форуме употреблялись.
ПС. Тишке нужна прода. Герои застряли в прошлом. Им надо жить Торопиться — означает делать медленные движения без перерывов между ними
Вычитать, написать синопсис и отправить - что в этом сложного?
И получить смешные 200 уев за 12-14 алок, и то если напечатать изволят? Оно мне надо? А синопсисы я ненавижу. А обложки там такие, что приличных выражениев нет. мои книги
Но Тишку-то дописать надо по-любасу. Хотя бы обозвать-Часть1. А дальше видно будет. Может и еще части появятся позже. Подрихтовать, да в сборник. А дальше по отзывам понять, нравится людям или нет. Ну, собсно и тебе самой. Красиво закруглить концовочку с заделом на проду, если пока дальше писать не хоцца. Зато вещь будет закончена. Торопиться — означает делать медленные движения без перерывов между ними
Red-wolfi, у меня незаконченных вещей вагон и тележка. Кому нравится, тот пишет комментарии. В общем, с Морром бы разобраться сперва. Потом на очереди Ночь и Бастион. Если не ответвлюсь, как обычно. Это не говоря о сопутствующих вещах типа обложек. мои книги
Писать в них тоже хорошо. "Гонитва" в дороге писалась по большей части. То, что за компом не двигалось, оживало в поезде. А есть сказка, которая сочинялась в воде. мои книги
Сочинялась. А записывалась на суше.) Пираты заразы и тут подсуетились. И не по разу. Три страницы на выбор, дальше просто лень гуглить. https://litlife.club/br/?b=136432 мои книги
Три страницы на выбор, дальше просто лень гуглить.
спасибо.) Я даже начала читать. Первый рассказ понравился.)) Мне сейчас любопытно, когда автор раскрывает архетипы в жизнь.) Тогда появляются новые темы и типы вопросов. Кто знает женщин, жалеет мужчин; но тот, кто знает мужчин, готов извинить женщин. (Турнье)
Класс! 
Спасибо. 
Ты же не хочешь все это 
Так, что там с Хозяйкой Зимы? Летом, поди, сложно отыскать-то, ее сущность, елы-палы? 
Наивный Симка. А ведь, хочется-то как по участвовать)))
Да и по факту для детских книжек много алок ни к чему.
Три страницы на выбор, дальше просто лень гуглить.