Написалось в подарок для моей подруги, учащейся на актрису. Что-то типа пророчества-программирования на полную и безоговорочную сбычу мечт - вот напишу, и все у человека будет, и станет она тем, кем хочет стать... Надеюсь, что моя писательская магия внезапно возьмет да сработает. ;)
Искусство перевоплощения
Все началось с того, что Жюли принесла домой эту чертову статуэтку.
Чер-ный, с чер-вленого золота глазами – божок скалил острые зубы, кривлялся, гримасничал, хохотал, запрокинув вверх узко-лисью мордочку. Жюли нашла его в гримерной, среди душных цветочных букетов, копытцами зарывшегося в бледно-розовые лепестки – он прятался, выжидал, вы-сматривал именно ее…
Жюли облизнула проколотый палец – кровь пахла розами и бронзой, божок смеялся, отводя за спину шипасто-острые рога, притопывал ногами в нетерпении – ну как, рискнешь, не побоишься? Жюли рискнула – он полетел в сумочку вслед за пудреницей, ключами, запиской от неизвестного воздыхателя и упаковкой ежевечерних таблеток от головной боли.
– Глупо, – сказала Клэр. – Индусские мотивы уже вышли из моды в этом сезоне. Сделавший этот подарок совершенно лишен какого-либо вкуса…
– А это и не «индусские мотивы», – Мари повернулась перед трюмо, отразившем ее в хрустальном, ярко-зеленом, переливающемся – трижды по три раза хрустально-звонкая Мари… – скорее, скандинавские. Они, наоборот, только входят в моду. Это Локи. Он приносит в дом… Жюли, дорогая, ты не помнишь, что он приносит в дом?
«Чер-ную бронзу, че-харду, че-рес-полосицу. Звонкие колокольчики копытцами по столу. Опрокинутые чер-нила. От-печатки когтистых лап на обоях. Соглашайся, будет весело.»
– Нет, не помню. И у меня болит голова. Сегодняшнее выступление было особенно утомительно. Клэр, дорогая, скажи мсье Бонди, что завтра я опоздаю на репетицию. Мари, до скорого, – Жюли защелкнула сумочку, отрезая пути назад, и вышла из гримерной. «Цок-цок-цок – каблучками по полу, копытцами по потолку. Цок-цок-цок – в недрах твоей сумочки темно и пахнет духами, а твой кошелек из змеиной кожи шипит и бьет меня молнией по спине. Я хочу, чтобы ты выкинула его, Жюли – змеи о-очень коварны, их яд разъедает непривычную кожу, банкноты, хранящиеся в утробе их, нечисты изначально… Цок-цок-цок.»
***
Все началось с того, что Жюли пришла домой, точнее, приехала на такси из театра «Одеон», лучшего в Париже театра, актрисой которого она была вот уже второй сезон. Локи сидел смирно и ничего не трогал, только шуршал в сумочке чем-то бумажно-хрустким, очевидно, обустраиваясь поудобнее. Жюли поставила сумку на стол и расстегнула замочек – божок смотрел на нее круглыми, как золотые монеты, невинно-сияющими глазами, и сердце Жюли растаяло.
– Пакостить не будешь? Я не люблю, когда мне… козлят, – Жюли водрузила гостя на письменный стол, рядом с рабочим ноутом и кипами ролей, недопитою чашкой кофе и скованной в плетеную рамочку фоткой брюнетистого мачо – очередной пассией Жюли. Локи двинул копытцами в сторону – и кофе радостно выплеснулось, грязно-коричневой лужицей растеклось по небритым щекам фото-мачо. Локи улыбался и молчал.
– Значит, будешь. Ну что, в таком случае, мы примем меры, – Жюли сбегала за тряпкой, подтерла, словно за пакостливым щенком, думая, что, слава всем скандинавским богам, в ее мансарде и без того царит творческий беспорядок, и пятнышком больше, пятнышком меньше…
«У тебя мел на носу».
– Ч-что?
Жюли птицей метнулась к зеркалу, цепляя воздух крыльями-рукавами, пропитанный пылью воздух маленькой душной мансарды, парижской клетки для вольных птиц. Всмотрелась в мутно-серое отраженье. На кончике клю… нет, носа красовалось пушисто-белое пятно – остатки от театрального грима. Жюли сердито растерла их ладонью. Локи молча смотрел на нее и давился от смеха.
– Ты… это… прекрати. Я не шучу!
«А я люблю шутки. Пре-кра-ти-ли-тили-дон. Они поднимают настроение и понижают уровень сахара в крови. Сладкое приедается, горечь вязнет на зубах. Попробуй жизнь с кислинкой, острую, как красный перец, глотай, не морщась, почувствуй, какая она на вкус… Ты же актриса, тебе нравится разнообразие и непредсказуемость.»
– Дожили. Общаюсь с голосами в голове… или из головы… впрочем, без разницы. Каждый актер немножечко шизофреник, как говаривал мне мой психотерапевт. Профессия у нас такая, нервозная, – Жюли готовилась к репетиции, Жюли предвкушала новую роль, вживалась, врастала в образ очередной героини – шекспировской леди Макбет, женщины с ядовито-зелеными глазами и ртом красным, точно кровь, свежепролитая кровь ее невиннейших жертв. Жюли опускала ресницы, Жюли задыхалась от нахлынувших чувств – желания мстить и желании власти, и длинные рукава ее платья скрывали кинжал, острый, как волчий коготь, и темные кудри ее струились по плечам, точно волосы-змеи Медузы Горгоны, шипели, остро жаля сквозь полупрозрачный шифон…
«Выкрась волосы в красный. Макбет была пламенно-рыжей демоницей, разве не так? Страстной, как сама Лилит, и дьявольски жестокой. Попробуй огненный на вкус, на жар. По-жар. Жар-ко.»
– Макбет умерла столетия назад, откуда ты знаешь, какие у нее были волосы? Макбет никогда не жила, ее придумал Шекспир, вынул из собственной головы кончиком пера! Прекращай меня учить, ты… козлинорогое!
С рожек Локи слетала бронзовая пыль, клубилась в воздухе, рыжей ржавчиной оседала на волосах Жюли. Жюли простирала руки к своему отражению – в ярко-огненном венце, короне из сияющего света, отраженье дробилось на части, отступало в глубь зеркала, точно в серо-стеклянный омут, тонуло, мелькнув напоследок золотистым кончиком хвоста. Жюли обращалась в русалку, бронзоволосую смерть-деву с осколками раковин в тонкой руке, осколки впивались до крови, мутно-красные струи плыли по воде, точно свежераспустившиеся маки… Мак-бет.
– Ладно, уговорил. Завтра же иду в парикмахерскую. Будет тебе рыжая Макбет.
***
– Гм… а тебе идет, – Клэр оценивающе оглядела Жюли сверху вниз, потом снизу вверх. – Локи надоумил покраситься? «Рыж-жий Локи, лисий мех на загривке, Локи задал загадку, Локи знает ответ. Внюхайся, вслушайся, обернись вокруг себя трижды, поймай собственный хвост. Ры-жий. С белой кисточкой на кончике.»
Жюли повела пуховкой по щеке, поправляя поплывшие румяна:
– Ты удивительно догадливая сегодня, подруга. Мари, твоя версия?
– Ты странно выглядишь сегодня, Жюли. И странно себя ведешь, – голос Мари падал розовыми лепестками, холодные шипы слов входили под кожу, точно острые рожки, бронзово-черные, серпами загнутые рожки скандинавского бога, запертого в сумочке Жюли. Скребущегося, рвущегося наружу, крайне недовольного Жюли. Которая. Сунула. В клетку. Из бархата, стали и змеиной кожи. Неудобную. Душную. Свободу Локи! – …странно себя ведешь, я говорю. Если это нужно для вхождения в роль, то мне понятно, но…
– Это все более чем нужно. Не знаю, как вы, девочки, но я бы хотела закрепиться в этом театре всерьез и надолго! – быть приглашенной в «Одеон» Жюли мечтала все годы обучения в театральной студии, вместе с Мари и Клэр. Жюли видела себя примой сцены «Одеона», Жюли оставила работу, дающую неплохой и стабильный доход, во имя собственной мечты. Жюли мало спала и питалась бутербродами в студийном буфете, Жюли хотела понять – секрет успеха, сияющий бронзой и золотом ключ к сердцу театрального зрителя. Тяжелобокий, остроголовый, ключ повернулся со скрипом в заржавленной замочной скважине, шкатулка-сердце откинула крышку… и чертик на закрученной пружине, горбоносый и остроглазый, вьюном выскочил из-под нее, и засмеялся звонким, как золото, смехом, и белые облачка пудры кружились вокруг него, словно нимб.
«Зачем ты взяла меня с собой на репетицию? Чтобы я мог ру-ко-водить, водить тебя по сцене, взад и вперед, изящной походкой шекспировской леди Макбет. Чтобы серебряной краской луны рисовать язвительную улыбку на тонких, аристократичных губах твоих, моя леди. Чтоб черной краской ночи подчеркивать брови твои, изогнутые в гневе, когда ты поймешь, что план твой не удался. Чтобы придать хрупкости хрусталя твоему крику, последнему крику, когда… Впрочем, еще не время. Хочу, чтобы ты достала меня из сумочки и поставила на краешек сцены, когда ты будешь играть. Хочу видеть каждый твой жест, каждое движение твоего лица. От-слеживать. След-дить. Направлять. Если, конечно, ты впрямь этого хочешь – стать первой в театре «Одеон», звездой «Одеона», его гордостью и легендой. Рискни.»
…Жюли рискнула, как в омут с головой, нырнув в хрустально-холодные волны театральных софитов, Жюли кричала, срывая голос, Жюли топала ножками, обернутыми в атласные башмачки, призывая к убийству колеблющегося лорда Макбета. Холод, тени по стенам, театральный занавес вдоль – бархатно-красной волной. Нетвердой походкой лунатика Жюли шла по сцене, и башмачки ее били нервную барабанную дробь, и бледно-лунная кровь разливалась под кожей, и Жюли терла ладони, пытаясь смыть ее без следа. Жюли выкликала имена мертвецов – и черные, как ночь, деревья прорастали сквозь дощатые половицы, и Бирнамский лес двигался ей навстречу, и ведьмы с хохотом пролетали на метлах над ее головой. Ис-кусство перевоплощения. Ис-кус...
– Мсье Бонди сказал, что сегодня ты превзошла саму себя, а добиться похвалы от мсье Бонди, как ты понимаешь, довольно непросто. Завтра генеральная репетиция перед премьерой – выложись вот так же, по полной, и мсье Бонди будет счастлив продлить с тобою контракт. Слова мсье Бонди, а он слов на ветер не бросает! – Мари стянула с головы лохматый ведьмачий парик, оставшись короткостриженной, точно мальчишка, Мари-недорослик, вечная актриса второго плана, которой никогда не доверят главную роль… Мари и не желала того, в глубине души, Мари было спокойней в безвестности и на вторых ролях, и Локи не попался ей на глаза, не попросился в сумочку и под сердце. Локи улыбался ей, балансируя тонкими копытцами у края авансцены, и Мари растерянно улыбалась ему в ответ. – Ты слушаешь меня, Жюли? И да, тебе очень идет рыжий.
«О, да, тебе идет, идет к тебе, перебирая струны лютни, тень мертвого пьесописателя, придумавшего всю эту ерунду в одну прекрасную летнюю ночь, бессонную ночь, за кружкой холодного эля. Ему все равно, как ты играешь, лишь бы играла с душой, лишь бы он сам поверил тебе, поверил себе, сочинившему это четыреста лет назад, поверил зрителю, сморкающемуся в платочек, когда ты змеей прошипишь «Убей!», и эхо отразит твой шепот через весь зал. Просто заставь их поверить, всех… и слушай, что делать дальше.»
***
Жюли подняла от рукописи воспаленные глаза, отставила в сторону третью чашку кофе. Роль не шла, упорно не давалась в руки, юрким лисиным хвостом мельтешила перед глазами, до ярко-рыжих пятен, до распирающей боли в висках. Все было так и не так одновременно, легко и просто, зелено и красно-рыже, и не хватало только единственного звена, последнего кусочка мозаики в этой головоломке, чтобы пазлы сложились в единое целое и все наконец-то встало на свои места. Чтобы Жюли наконец-то могла сыграть ее – истинную леди Макбет, которой бы поверили зрители, мсье Бонди и сам Шекспир.
«Внешние изменения – ничто, когда внутри ты все такая же – душа, изжаленная бледно-лунной тоскою напрасных надежд и несбывшихся ожиданий, притушенные угли костра. Го-ре. Го-ри. Разгорайся, все ярче и ярче, насколько хватит твоего внутреннего огня, подбрасывай хворост в сердечную топку, закороти провода нервов – и играй. И тогда все получится, только тогда. Поверь мне, собаку съевшему на перевоплощениях – оно того стоит.»
Жюли протянула ладонь к статуэтке – от бронзы шел нестерпимый жар, Локи плавился, тек свечными каплями, от кончиков копытц до острозагнутых рожек, коричнево-черными пятнами расплывался по скатерти стола. Ведь-мино варево, костер на шотландских пустошах. Из-ведать иное, познать изменения и принять их, как новое, собственное «я», свою вторую натуру. Об-макнуть ладони в полыхающе-бронзовое, поднести к потрескавшимся губам, распробовать силу на запах и вкус. Мак-бет.
…Телефон надрывался, бил в маленький колокольный набат, вибрировал на краешке стола, и Жюли поднесла трубку к уху и сказала: «Алло. Я вас слушаю».
– Жюли, не узнаю твой голос! Ты что, простыла, или вчера выкурила слишком много сигарет? – Клэр безнадежно опаздывала на репетицию, густобровая, цыгански яркая Клэр, душа маленького театрального трио «Одеон», его птицей трепещущее сердце. Клэр красила губы карминово-красным, Клэр поправляла на шее кружевное жабо – Клэр-леди Макдуф, Клэр, пробующая жизнь на вкус, точно спелое яблоко, краснобокое, румяно-наливное, без единой червоточинки… Клэр знала, что ее ждет слава и успех, за что бы она не взялась, Клэр не было причин доказывать, что она лучшая и достойнейшая – она и без того ею была, и потому могла позволить себе проспать начало генеральное репетиции – мсье Бонди входил в положение, мсье Бонди прощал, завороженный цыгански-сливовыми глазами красавицы Клэр, и бронзово звенели монисты на пышной груди, и Локи хихикал за левым плечом, и Жюли слышала смех на другом конце трубки. – Передай мсье Бонди, чтобы начинали без меня, и удачи тебе, дорогая!
«Удачных слов, удачных движений, удачного выражения глаз. Подойди к зеркалу, Жюли, всмотрись в него – ты уже начинаешь меняться. В твоих глазах – золотые искры, зажженные мной, твое лицо вытянулось и заострилось, твой голос, притушенный угольно-черным, стал низок и хрипл. Бронзово-звонкой стрелой входит под сердце, по венам плещется кровь, жаркая, как плавленый металл, кровь ударяет в голову, кровь сподвигает тебя на дурные поступки. Зажгись. Захлебнись. Потуши.»
Одним движением Жюли смела со стола недопитую чашку и набившие оскомину тексты «Макбета», открытку с любовным признанием очередного воздыхателя и залитое коричневыми пятнами фото ее парижского petit copain. В комнате пахло серой и раскаленною докрасна бронзой, посреди стола дымилось большое черное пятно, круглая, как солнце, воронка в сияющее никуда. Локи исчез, шагнул по радужному мосту между мирами, покинул безнадежно-серый Митгард в пользу солнечного Ванахейма, белокаменных башен Асгарда, туманных лесов Ётунхейма. Локи – бог менестрелей и мимов, в клоунском красном колпаке пляшущий на средневековых площадях, перебирающий струны арф на ступенях римского амфитеатра, распевающий скабрезные частушки с дощатых подмостков бродячих балаганов Парижа. Локи оставил ее. «Оставил-ставил… нет. Ты не ос-тавлена. Иди и пой мои слова, шепчи мои песни, смотри на мир моими глазами, зелеными, как изумруд, змеино-зоркими глазами, узнай то, что знаю я, расскажи мой секрет всему миру. И у тебя все получится. Все. Вот именно сейчас.»
И Жюли вытерла слезы, золотом отливающую влагу на пудреных щеках, цокая каблучками-копытцами, прошлась по комнате, собирая вещи. Все. Вот именно сейчас. На этой репетиции. На этом спектакле.
И шагнула в двери, словно в бездонную черную дыру.
***
Из Википедии – свободной энциклопедии.
«Жюли Фламм, французская актриса театра и кино. Обладательница премий «Сезар» за лучшую женскую роль (2014-й год) и Европейской киноакадемии (год 2016-й)
Снималась в совместных проектах с такими известнейшими актерами, как Том Хиддлстон, Даниэль Отой, Жан Дюжарден, Кристиан Клавье.
Ведущая актриса театра «Одеон» с 2014 года. Благодаря роли в спектакле «Макбет», была отмечена на премьере Люком Бонди, режиссером, сценаристом и директором театра «Одеон», и получила свою первую кинороль, сделавшую ее знаменитой.
Несмотря на довольно позднее начало кино- и театральной карьеры, сумела за короткий срок стать одной из самых узнаваемых и востребованных киноактрис Франции благодаря собственной, уникальной манере игры.
В одном из интервью призналась поклонникам, что не выходит на сцену или съемочную площадку без своего амулета – кулона из оплавленной бронзы, очертаниями напоминающего голову, увенчанную рогами. Она говорит, что на амулете изображен бог Локи. Именно он, по ее словам, дает ей возможность играть, и играть настолько успешно. Неизвестно, является ли Жюли Фламм язычницей скандинавского толка, но талант ее, как драматической и комедийной актрисы – несомненен.» Любовь - как шпага, юмор - как щит.
Как всегда не удержалась, как всегда с первых же строк, нога моя соскользнула с илистого бережка реальности и я ухнула в рассказ с головой, и не вынырнула пока не дочитала. Великолепно!
Мarita, а мы-то как соскучились! О рассказе даже сказать ничего не могу. Betty права, его не читаешь, а переживаешь. Спасибо! Вот как ползу, так и отражаю!
Мarita, спасибо, очень понравился рассказ. Несмотря на указанный 2016 год в "справке из Википедии" таки полезла и проверила. Показалось, что есть такая актриса. В смысле - очень реалистично написано. И герои очень живые, настоящие. Don’t trouble trouble until trouble troubles you.
Stasy, да, такой актрисы пока что нет, но очень надеюсь, что в скором времени будет, и звать ее будут именно так, как в рассказе, ибо это выдуманный подругой сценический псевдоним. Старалась, чтобы оно было того... реалистично по максимуму. Чтобы уж сбылось наверняка. Любовь - как шпага, юмор - как щит.
– Ты странно выглядишь сегодня, Жюли. И странно себя ведешь, – голос Мари падал
Вот по таким штуковинам неплохо бы пройтись. Весь текст!
ЦитатаМarita ()
Stasy, да, такой актрисы пока что нет, но очень надеюсь, что в скором времени будет, и звать ее будут именно так, как в рассказе, ибо это выдуманный подругой сценический псевдоним.
Мarita, фантастика + реальность) Все так зримо, четко и естественно, и так Красиво. Верю,в твоей подруги все получится. А конкурс памяти Николая Лазаренко?
Lita, у нее уже получается! Обучение актерскому искусству идет успешно, их группа снимает мини-фильмы, я смотрела и мне очень нравится. Любовь - как шпага, юмор - как щит.
О рассказе даже сказать ничего не могу. Betty права, его не читаешь, а переживаешь. Спасибо!
