Мы летим, а точнее, плывём! Мы воздухо, мы плавателями прослывём! Мы летим, а точнее, плывём! Мы воздухо, мы плавателями прослывём!
«Большой налет» (с)
Вылез он, кажется, из провала в стене под Восточным цехом. Обмакнув палец в ил, незнакомец принялся делать набросок карты. Чертил уверенно, будто полжизни провел в темных переходах – Западная шахта. Вот тут смыло стену, когда лопнул гидробак Пшеничного цеха. Пять… да, пять лет тому назад это стряслось. Грунт изрыли крысы и черви, так что спокойно можно пробраться под Мясным цехом и выйти к Штольне. Никто из наших не знал этого горбуна с блестящими черными глазами. Отшельник. Таких было много, но жили они, как правило, недолго. Слова нашлись лишь у нашего бригадира. – Кто ты, бабку твою по лбу, такой? – Серафим, – лохматый мужик не улыбнулся, скорее неумело оскалился. Грязная морда сияла от счастья. Потом начались суетливые сборы – взяли солонины из запасов, пару бурдюков питьевой воды, немного стручковых лепешек. Выбрали, кто пойдет, а кто останется в поселении. Я в добровольцы не рвался, но – вот незадача – в пути требовался какой-никакой механик, умеющий управиться с реликтовыми насосами. Оружие раздавал бригадир. Толстые тяжелые дубинки хранились еще со времен Исхода, да в дело пускали их крайне редко. Железное дерево. Он было крепче любой стали, стоило дороже золота. Поэтому последний раз мы прикасались к нему давным-давно. Крыс и червей били из камнеметов, а цеховские стычки на кулаках всегда решались. – Увесистая! – усмехнулся бригадир. Я переложил оружие из руки в руку. – Мой прадед с такой дубиной на Сумеречный народ ходил. Чудно, правда? Мы будто к сказке прикоснулись. – К не самой лучшей ее части, браток. Пошли коридорами, темными туннелями. Своды поддерживались столбами из булыжников и старого кирпича. За прошедшее время вода застоялась, превратившись в бурую вязкую жижу, в которой крупные зеленые личинки. От смрада делалось дурно, так что пришлось надеть матерчатые маски. Все молчали. Некоторые украдкой поглядывали на Серафима, покачивали головами, все еще не веря в происходящее. Чердак у того явно прохудился: мужик постоянно бормотал какую-то околесицу, терзал бороду, будто вылавливал в ней вшей, опасливо поглядывал на темные углы, куда не доставал фонарный свет. Но, стоило кому-то спросить что-либо у отшельника, выдавал на диво вменяемые ответы. Я шел в середине колонны, между мастерами-плотниками и крупными мужиками, тащившими огромную скатку на четырех лямках. Здоровяков позвали из дружественного нам цеха Дубильщиков, потому что их ношу изготовили именно там. Давно изготовили, когда еще верилось в лучшее. Но – увы. Долгое время она пылилась в хранилище… Спустя столетие после Исхода половина подземных цехов оказались во власти Сумеречного народа. Наш в том числе. Пришлось спускаться в стоки, жить как крысы. Но иным цехам повезло уцелеть – мастера разобрали лестницы, обрушили своды туннелей, поломали лифты, ведущие наверх. Народ там задрал нос, ни во что нас не ставил. Правда, они никогда не отказывались от торговли – крысиные шкурки, побеги стручкового хлеба и воду брали на ура. Но кровом с беженцами никто не поделился. Детей только забрали. Оно, пожалуй, и правильно, мы-то их ремеслу не обучены, что будем делать в цехах? А так… по крайне мере, от беженцев тоже есть польза. Если все получится, то лед между нами растопится. Мы все вернемся… ох, какие смелые мысли. Наивные. И все же от них становится теплее. – Серафим, – во мраке раздался голос бригадира, – ты ведь знаешь, что Сумеречный народ захватил Мясной цех? – Угу. – И? – Мы не собираемся ломиться к ним в двери. Тихо пройдем. Я уже бывал в Штольне, так что проведу, не сомневайся. Уродцы иногда спускаются к стокам, может, придется пристукнуть пару гадов… Но ты ведь это и сам понимаешь? Ничего просто так не дается. – А то, – буркнул бригадир. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. – Знаю. Там опасно, страшно, но это единственный путь, по которому можно пробраться к Штольне. Я был четыре раза. Первый – совсем юнцом, и с тех пор не оставлял надежд вернуться. Он остановился и полез за пазуху. Достал что-то и положил на ладонь. Вокруг Серафима столпились люди. Даже здоровяки из Дубильного втиснулись. Горбун держал истлевший лист. – Там много такого, – сказал он, пряча находку. – Ветром задувает с поверхности. И небо иногда видно. Здесь, в подземельях, нет такого цвета, чтобы его описать. Мы пошли дальше. Думаю, если люди бы не уставали, наша группа перла бы без остановок до самой Штольни, настолько воодушевил нас Серафим. Исход, каким бы печальным он ни был, дал нам возможность обдумать всю предыдущую историю человечества. Перераспределить приоритеты, понять, где заканчиваются возможности человека и начинается насилие над природой. Мы знали и умели слишком много, чтобы не сотворить какую-нибудь глупость. Как следствие – нарушили древний договор с Сумеречным народом, а после попытались отнять у них не только ценные минералы, которые считались священными, но и саму жизнь. Проиграли – и потеряли все. Так утверждали философы. Впрочем, философия подземных стоков сама по себе штука довольно забавная, так что никто не воспринимал ее серьезно. Мы дожили до момента, когда первопричина войны перестала быть важной. Между нами не осталось договоренностей, только взаимная ненависть. Пожалуй, еще и страх. Тоже взаимный. Камнеметами и огнем мы разгоняли полчища крыс, когда пробирались к Мясному цеху. Потолок здесь рухнул, многие рукава коридоров завалило битым камнем и грунтом; всюду были норы, из узких туннелей в любой момент могла выскочить верещащая тварь и утащить человека во тьму. Сквозь толщу камня пробивался смрад догнивающих продуктов – продовольственные хранилища еще не до конца разворовали. В этой части подземелий грызунов расплодилось слишком много, и раз и навсегда вышибить их отсюда не получалось. Да еще и Сумеречный народ охотно хаживал в эти края. Так что дальше путь становился втрое опасней, а идти нам надлежало в десять раз осторожнее. Узкие туннели провоняли крысиной мочой и мертвечиной. То тут, то там встречались гнезда из тряпок и мелкого мусора; под ногами хрустели кости. В этом лабиринте, где передвигаться можно было лишь на четвереньках, заблудиться – что штанину на ветру обмочить. Тем не менее, Серафим вел нас так, будто знал тут каждый угол. Потом мне сказали, что отшельник ориентировался по вбитым в стены каменным клинышкам. Некоторые ответвления были явно рукотворными – не удивлюсь, если это сам горбун их вырыл. Когда мне начало казаться, что эти поганые норы не закончатся никогда, впереди послышались радостные возгласы. Выбрались. Это был последний рукав стоков, предваряющий выход к Штольне. Видимо, именно сюда спускали во время Исхода материалы для строительства, припасы, а после сплавляли их к цехам по еще не загаженной подземной реке. Он появился внезапно. Просто вывернул на нас, поднял над головой странную железную лампу, внутри которой билось живое пламя. Дикарь как он есть. Испуганно закричав, сумеречный ублюдок бросился бежать. В ответ загудели камнеметы. Снаряды защелкали по земле, один даже сбил с ног неприятеля, но тот на четвереньках уполз за колонну и вновь принялся вопить. – Доставай дубины, мужики! – рявкнул бригадир. Врагов было немного. Семь или восемь против нашей дюжины. Оружие их походило на простые палки с острыми наконечниками. Железное дерево легко ломало, расшибало древки в щепу; кольчуги лопались под ударами, я слышал, как трещат кости, видел, как льется кровь и как умирает Сумеречный народ. Нет, мне не довелось никого убить – и вряд ли стоит жалеть об этом. – Как мы могли проиграть этой погани? – прорычал один из здоровяков, поднимая свою часть ноши с пола. – Кто теперь ответит, – бригадир осветил лицо убитого врага. Бледная кожа, скошенные глаза, иссиня-черные губы, крохотные костяные наросты чуть повыше надбровных дуг. – Поторопимся? – дрожащим голосом предложил Серафим. Горбун не носил оружия и, когда началась схватка, попросту юркнул за ближайший валун.
Штольня. Думаю, наши отцы даже в самых смелых мечтах предположить не смели, что когда-нибудь мы снова окажемся здесь. И все же я стоял на дне бесконечно длинного каменного колодца и безрезультатно пытался разглядеть хоть пятнышко неба. Землю здесь устилала листва. Она скрывала старые гондолы, на которых спускались под землю наши предки. Некогда тесаные стены Штольни заросли вьюном, позеленели от влаги. – Чуете, – проговорил один из мужиков, – этот запах… Он сводит меня с ума! – Воздух с поверхности, – уверенно заявил Серафим, он расшвырял ворох листьев с одной из гондол. Она была накрыта тремя слоями истлевшей материи – не иначе, останки воздушных шаров или дирижаблей. – Помню, когда пришел сюда во второй раз, долго не мог уйти. Просто сидел под вот этой стеной, стараясь надышаться на всю оставшуюся жизнь. А когда ушел, понял, что однажды вернусь. Неважно для чего – просто вернусь. Чтобы умереть, чтобы дальше жить, чтобы подняться на поверхность… В общем я должен был сюда вернуться и я сделал это. – Помирать тебе рановато, – усмехнулся бригадир. – Попробуем подняться. Ну, парни, за дело! Мы забыли про усталость, забыли про голод, забыли про недавний бой и страх перед тварями, которые бродили по нашей некогда земле. С рвением безумцев принялись раскатывать на земле шар из тончайшей кожи и легкого полотна; сооружать механизм из полого дерева, кремния, небольших баков и насосов. Я знал, как устроен этот механизм, поэтому метался между рабочими и говорил, что нужно делать, ругался, спорил, лез помогать. В общем, когда конструкция была собрана, я окончательно выбился из сил и просто плюхнулся на землю. Маленький насос… Но силы в нем хватило бы на то, чтобы накачать шар особым горячим воздухом. Когда-то, благодаря подобным механизмам, мы могли странствовать по небу на шарах и дирижаблях. Кто бы мог подумать, что подобное знание еще пригодится человечеству? Вероятно, так подумал мой прадед. И наивное это знание стало семейным достоянием. – Запускайте. Он заработал не сразу. Пришлось немного повозиться с баком, куда помещалось наше главное сокровище – промет. Минерал, пламенеющий от контакта с водой. Из бака с шипением вырывался раскаленный воздух, наполняющий шар. В старую гондолу вошли шестеро. Я в том числе. Бригадир велел резать канаты. Обомшелые стены понеслись мимо нас. Мы мчали и мчали вверх, и, будто пьяные от воздуха, вырвались из земных недр. Черный мир навалился со всех сторон, он был необъятен, наполнен удивительными звуками. Где-то внизу тянулись ленты рек, шевелились заливные луга, в дремучих чащах скрипели ветвями дикие деревья. – Правь к Жильберту! – радостно завопил Серафим. Я шевелил заслонку, контролируя подачу горячего воздуха. Получалось не всегда, нас изрядно трепало ветром, относило в сторону. Тем не менее, мы двигались туда, куда нужно. Было трудно пролететь мимо этого исполина. Мы плыли во тьме, поскольку яркий дневной свет не озарял наш мир со времен Исхода. Плыли к склонившемуся над миром гиганту. Он держал в руках Светоч жизни. Горбатый, поросших вьюнами, мхом и кособокими деревцами, Жильберт ждал нашего возвращения сотни лет. Старые небесные пристани кое-как пережили века забвения. Всего-то и нужно было, что зацепиться парой крючьев и подтянуть шар к площадке. На деле это оказалось непросто – мы едва не опрокинули гондолу, зацепившись одним крюком. Канат пришлось перерубить. С третьей попытки кое-как встали на якорь. Полумрак и ветер сильно мешали, но что поделать… благо хоть Светоч в руках гиганта мерцал. Перебирались осторожно – площадки дрожали под ногами, с них сыпалась труха. К Светочу отправились Серафим и бригадир. Второй нес на плече мешок с остатками промета. Все, что удалось насобирать… Огонь вспыхнул ярко. Так, что глаза мои надолго наполнились слезами. Светоч жизни разгорался яростно, громыхая, освобождая силу, что таилась в минерале. Ни Серафим, ни бригадир не вернулись. Это была маленькая плата за то, что свет вновь вернулся в мир. – Да! Да! Свет! Мои спутники кричали, смеялись, кто-то даже пытался сплясать, и едва не сверзился с площадки. Светоч пылал. Думаю, Сумеречный народ дрожал от страха, когда мир озарило яростное багряное сияние. А я впервые увидел те самые деревья, которые некогда создали лучшие мастера. Все они походили на людей и по-прежнему были покрыты листвой. Они спали, ожидая, когда мы вернемся. Конечно, наших деревьев осталось ничтожно мало. Многие пали то ли от времени, то ли от топоров новых хозяев земли. А те, что устояли, были окружены лесами… И дикие деревья показались мне куда прекраснее, чем наши творения. Людские города, грозящие небу ржавыми шпилями башен, покрылись терном и серой лозой, поросли бурьяном. Старый мир умер вместе с нами, как и сгинули все его достижения. А потом Светоч засиял в полную силу, и мы ослепли от его пламени. Огонь безжалостно палил все, что росло и жило само по себе. Звериный рев, клекот птиц, грохота падающих деревьев… от этой какофонии стало нестерпимо больно. Неужели ради этого мы выбрались из подземелья? – Я хочу, чтобы ты рухнул, Жильберт! – мой крик утонул в шуме. Светоч находился далеко, а в глазницах моих бурлила алая тьма. Вероятно, стоило выбраться из нор, подняться над изменившимся миром, увидеть всю его красоту. Только так можно было по-настоящему оценить, что мы натворили. – Я хочу, чтобы ты рухнул, Жильберт, - на этот раз шепотом.
Воздушный шар чиним вакуумным насососм и железным деревом. Двойственное впечатление от текста. С одной стороны- рука у автора явно набита. С другой… Мне никогда не нравилось, когда автор, показав кусочек мира, не имеет желания или возможности объяснить его правила. Хотя бы главные правила. Народ г.героя кто? Люди из альтернативной истории? Гномы? Эльфы? Атланты? Почему «их» деревья на людей похожи? Чего ж они сначала до пищевых цехов, а затем и до дубин дошли, раз настолько могущественны, чтобы двигать эволюцию планеты? Их вытеснила неподконтрольная дикая жизнь? А Жильбер все зачистил типа? Чего ж г.г. так переживает, раз знал, к чему приведет активация? Ну и мелкие «цеплялки»- Если вечные сумерки на поверхности, каким же цветом неба восхищался Серафим со дна штольни? И «штаны на ветру обмочить» - странный оборот речи для обитателей подземелий, где вряд ли есть ветер.
Цитата
Железное дерево. Оно было крепче любой стали, стоило дороже золота.
Маленький насос… Но силы в нем хватило бы на то, чтобы накачать шар особым горячим воздухом.
Вообще, воздушные шары не накачивают, шар напоняюттеплым возухом, за счет подогрева специальной горелкой. - насос в процессе отсутствует.
автор честно в тексте не употребил слово "вакуумный" ))) ибо накачать пылесосом даже детский врздушный шарик - проблематично ))) - да были советские, которые в обе стороны можно было использовать. )))
"Задам тебе ещe один вопрос, Не удивляйся, коли... Ну, короче... Корнет, вы -- женщина?"
Правда, они никогда не отказывались от торговли – крысиные шкурки, побеги стручкового хлеба и воду брали на ура.
С сообществом, которое покупает в о д у - не надо торговать (особенно, в тех жестких условиях). Достаточно не продать им воды - и все, через неделю их ( и все ништяки, которыми они обладают) можно брать задарма и голыми руками, даже без этого страшного вундерваффе Всегда найдутся эскимосы, которые выработают для жителей Бельгийского Конго директивы поведения в тропическую жару.(С.Ежи Лец)
Неудачно скопировала, чуть дальше пропущено слово "плавали"
ЦитатаДжавдет ()
Но иным цехам повезло уцелеть – мастера разобрали лестницы, обрушили своды туннелей, поломали лифты, ведущие наверх. Народ там задрал нос, ни во что нас не ставил. Правда, они никогда не отказывались от торговли –
Вопрос, если те умельцы забаррикадировались, отрезав себя от всех остальных и не оставив лазеек, а эти гнили в подземельях не покидая их (кстати, где именно и почему не погибли?), то как они торговали-то? Через телепорт, птичку-почтальона проходящую сквозь стены с невидимыми посылками, ещё что?) 2) "догнивающие продукты", сколько времени эти люди/существа жили внизу? По-идее долго, разве продукты не должны были полностью сгнить за это время (а ещё их могли и должны были съесть существа там обитающие)? Некоторые фрукты пропадают за месяц, овощ, вроде моркови, у меня в достаточно хороших условиях, сгнивал за два месяца без холодильника... А у вас существа/люди жили минимум пять лет, если не больше, и откуда они брали (из чего делали) хлеб, и где добывали воду? (даже если и были запасы, то они бы давно закончились) А ещё, в подземельях кишащих крысами и другими тварями, люди давно бы слегли от болезней (особенно если воду набирали там, она бы вся была отравленной).
3) какого лешего они пошли в штольню? К ним вылез незнакомый мужик, толком ничего не объяснил, и они сразу же начали собираться в опасное приключение... Серьёзно?
ЦитатаДжавдет ()
– Западная шахта. Вот тут смыло стену, когда лопнул гидробак Пшеничного цеха. Пять… да, пять лет тому назад это стряслось. Грунт изрыли крысы и черви, так что спокойно можно пробраться под Мясным цехом и выйти к Штольне.
Вот и всё объяснение, которое не объясняет зачем им нужен этот поход...
4)Ощущение, что эти люди живут под землёй очень долгое время, т.е. не три, не десять лет, а большую половину жизни, если не всю жизнь, однако временами вы опровергаете это представление, что не играет на текст (или они попали туда недавно, или живут там долгое время. Прыгать между тем и другим немного странно)
5) Изгнать нечисть оказалось так просто - выйди и зажги огонёк! Так почему же тянули столько лет? Жизнь изгоев приглянулась? Кстати, не знаю насчёт особенностей "тончайшей кожи", но лёгкое полотно за столько лет сгнило бы во влажных подземельях. А крысы, скорее всего, прогрызли бы кожу зубами. Что-то я не помню, чтобы вы латали шар, перед тем как его надувать, или я что-то пропустила?
6)Непонятна реакция героя... Они ведь добились того, чего хотели (правда сам факт "хотения" стал известен к концу текста, до этого и намёка не было зачем им понадобилось тащится непонятно куда... Взглянуть на чёрное небо и вдохнуть свежего воздуха? Да, вся причина, которая была оговорена во второй половине текста...). Зачем ему проклинать статую принесшую долгожданный мир и свободу? Из-за ослепления? А ничего, что двое живых пожертвовали собой для этого, а он выжил и решил покидаться проклятиями? В сиянии светил танцую тихой ночью
Как-то нестройно написано, непонятно. Ремонт в рассказе не главное, а что в рассказе главное я не понял. Цель вылазки - зажечь светоч. Зажгли, а что дальше? Все на поверхности сгорело или что? Почему ГГ в конце раскаивается, он был не в курсе эффекта? Ремонт хоть и опосредованно осуществлен заданным инструментом и заданным материалом. Но от этого не легче. )
А так, ничего не понимаю. На поверхности вечные сумерки? Каким цветом неба тогда любовался горбун, что там за трава/деревья разрослись и вообще? Какой расы герой тоже неясно. Что за цеха, с кем торговали водой и что за фигня случилась в конце. В общем, ничего не понимаю. Сначала даже подумала. что это мир после техногенной катастрофы. А в конце оказалось, что это, судя по Жильберту, вообще нечто рукотворное. Графоман в сомнениях страничка на СИ
