Все персонажи реальны, все совпадения с реальными личностями абсолютно НЕслучайны!
Яркий(да, да, да, хвалите нас) пример, когда сочетаются черное и белое: SBA, склонный к стёбу и тщательному вниманию к источникам и Mo3k, падкий на тухлятинку и мерзость, а так же просто пафосно проходивший мимо.
Мытари Господа нашего
Бесконечная коммуналка какая-то. Все комнаты, да комнаты. Без дверей. Все люди, да люди. Незнакомые. Хотя… это как сказать. Некоторых Илюша вроде видел раньше. Где? Вопрос риторический. Не потому, что не требовал ответа, а потому, что думать бредущий по коридорам человек не хотел. Или не умел. Что интересовало по-настоящему, так это как он, собственно говоря, здесь очутился? И почему кожа зудит так, словно не мылся пару лет? Тяжесть в ногах, спина болит, к земле клонит, но, ежкин крот, на этот заплеванный линолеум уважающая себя муха не сядет! – Свиньи, – пробурчал Илюша, быть может, немного «митрополит». А может, и нет. Заметив плечистого и длинноволосого мужика, штопающего носок, остановился. – Слушай, сын мой, а где я? – Чего-чего? – удивился тот, сверкнув раскосыми глазами. – Где я? – Везде… и нигде, – штопальщик, задумчиво уставился на голую лампочку под потолком. – Может, в большой общей бане, где люди смывают пот и грязь жизни… – Тьфу! – разозлился «митрополит». – Ты чего буровишь, дурак? Гастарбайтер, что ли? – Сам ты… байтер, – насупился мужик. – Я – Бич Божий! – Знавал я одного «Бича», – пробормотал Илюша. – Делов натворил — не расхлебаешь! – Мы все здесь… за дела. Не отвлекай! Я занят. Выяснив, как пройти в ванную, чтобы помыться, Илюша отправился дальше по коридорам, вдыхая ароматы пота, грязи, мочи и еще черт-те чего. Он решил, что волей неизвестных обстоятельств угодил в притон. Народ здесь обитал тот еще! Дрались, хлестали шмурдяк из алюминиевых кружек, сочно рыгали и крыли матом собутыльников. – Я тебе покажу – «Оружие Массового Поражения»! – кричал с акцентом араб в военной форме, хлеща по морде чернокожую бабу в деловом костюме. – Ты у меня нефть ведрами хлебать будешь!.. Некоторые двери оставались закрытыми. Что творилось за ними – тайна. Но там охали, плакали, молили о пощаде; реже – придурковато смеялись. В одной комнатушке царил мрак настолько плотный, что хоть ножницами кромсай. Вроде вдоль стен стояли чучела, но поручиться за это «митрополит» не мог. Потому что иногда они шевелились, и воздух наполнял звон цепей. – Мерзкое место для мерзких людей, – бормотал Илюша, наблюдая, как за кошкой гонится лысый, тощий человек в клетчатой рубашке с ножом наперевес. Следом бежала расхристанная старуха, кричавшая: «Андрей, постой! Полы замараешь!» Наконец выбрался к искомому коридору. Тесному, душному, грязному и воняющему горелой шерстью. Люди вокруг казались безликим. Серая кожа, лысые головы, хмурые глаза. Грязная одежда. Все – босые. В воздухе висело тяжелое молчание. Народ явно чего-то ждал. Илюша исходил испариной. Пошарил по карманам в поисках платка. Не нашел. Пугливо огляделся. Кажется, никому до него нет дела. Смачно сплюнул, растер ногой. И получил затрещину. Обернулся. Над ним высилась женщина с хлыстом в руке. Стройная, голая и злая. — Ах, ты еще и пялиться на меня будешь?! Кто разрешал? На колени перед госпожой! Череда звонких пощечин обрушилась на «митрополита». Он, сдерживая слезы, безуспешно закрывался руками. Воздух разрезал противный свист. — Ша! Ко мне, падло! Женщина остановилась, сверкнув белыми зубами, закусила хлыст, опустилась на четвереньки и, отклячив виляющий зад, побежала в начало очереди. Илюша утер слезы полой рубища и простонал: — Матерь Божья… Вытаращил глаза на старика в конце коридора. Голова очереди качнулась, ощетинилась, кто-то даже загавкал. — Ша, юродивые! — закуривая, отмахнулся старик. — Начальник здесь. Сейчас подмываться будем. Кисло улыбнулся, присел на край пожелтевшей от грязи ванны. Борода у начальника белая, вьется, как шерсть у небесного барашка. На голове плешь, окруженная пучками волос. На сердитом лице маленькие цепкие глазки, шарящие по толпе. Судя по всему, старик остался доволен: люди жались друг к другу, прилипали лбами к заплеванному полу. Заметил оробевшего «митрополита». По-молодецки улыбнулся, помахал рукой как старому приятелю. Илюша, облизывая разбитые губы, истово закивал и принялся локтями расчищать дорогу. Как он удивился, когда люди вокруг зашипели, заволновались. Один, лысый с родимым пятном в полголовы, даже за руку дернул. Илюша от такой наглости опешил. — Чего надо, морда? Не видишь, зовут меня! — А ты погоди бежать. И до тебя очередь дойдет. Я вот в свое время как разбежался — так и расхреначил в пух и прах мечты миллионов людей. Судеб поломал еще больше. Зато «Нобелевку» дали… Илюша почесал бороду, задумался. Верно. Нужная мысля, приходит опосля. Не будем торопиться. Посмотрим. Старик с края ванны, расправил белую тунику и проревел: — Книгу тащите! Читать буду! Толпа сладостно завыла, толкаясь и брызжа слюной. Перед начальником оказался толстый, обтянутый коричневой кожей фолиант. Белобородый откашлялся, зажал левую ноздрю, громко высморкался, метя на переплет. Попал. — Видали? Трехочковый! Очередь бесновалась. Хрюкала, гавкала, скулила. Старик надел пенсне, открыл засаленные листы и зачитал: — Жаннет. Толпа, тужась, отрыгнула чумазую, тощую девушку. Спутанные, грязные волосы закрывали лицо. Вместо одежды – кусок мешковины, обмотанный бечевкой. — Чего они ее? Убьют деваху? — заволновался Илюша. — Ты не болтай лишнего. И у стен, знаешь ли, бывают ухи. Меня, кстати, Мишкой звать, — загнусил помеченный родинкой «судьболом». — Смотри, что будет. Жаннет шла медленно, как на эшафот. Встала перед начальником. Старик коснулся ее подбородка ухоженными пальцами, приподнял голову. Довольно хмыкнул: — Лиса, проверь-ка нашу розочку на порочность. К ногам девушки подползла лупившая Илюшу бестия. Рванула бечевку, роняя одежды. Жаннет обреченно опустила голову, даже не пытаясь скрыть наготу. Скрученным хлыстом Лиса ударила девушку по голени, заставляя шире расставить ноги. Профессионально щурясь, уставилась в промежность. Со стороны казалось, что мученица дрожит. — Гниды, – прошептал «митрополит». – Нелюди. Лиса поднялась с колен, раздвинула Жаннет волосы и смачно плюнула в лицо. — Ну как? – нетерпеливо спросил старик. – Узрела истину? Все в порядке? Лиса утвердительно тявкнула, упала на колени и поползла к старику. С наслаждением затерлась об ногу лицом. Старик грубо намотал на кулак ее пышные, рыжие волосы. Бестия сладко повизгивала. — Майна, — махнул старик и отпрянул. Жаннет упала на колени перед начальником, обняла его ноги и, захлебываясь словами, запричитала: — Нет! Не надо! Будьте милосердными! Не надо! Матушка! Из толпы выбралась сухопарая старушка. Пала ниц и неистово застучала лбом об пол, вопя: — Гоже, гоже, доча! Гоже, слушай дядю! Гоже! Очередь заунывно, как хор висельников, вторила: «Гоже, Гоже». — Не виноватая я! Не виноватая! А-а-а! Илюше захотелось снова очутиться в теплой материнской утробе, лишь бы прекратилась эта какофония. Старик очнулся. Зло посмотрел на Лису. Верная помощница коршуном бросилась на мученицу и потащила к ванне. Жаннет надрывно всхлипывала и продолжала просить пощады. Лиса силой ударила ее о край ржавой «купели». Несчастная затихла и кулем перевалилась через бортик. Лиса утерла лицо полотенцем, расшитым пламенными коловратами. Где-то наверху лязгнуло. С невидимого потолка на Жаннет, распластанную в ванне, полилась тонкая красная струйка. Вторая, третья. На теле девушки вздулись волдыри и проступили ожоги. Глухо постанывая, кроша зубы от боли, несчастная выносила пытку. — Кормилицу сюда! – велел старик. Размашисто шагая, старуха добралась до «купели». В руках – французский багет. — Начинайте, — распорядитель пыток театрально прикрыл глаза ладонью. Мать бросилась избивать дочь. Свежий, пахнущий сытостью багет превратился в орудие возмездия. Когда булка искрошилась, покорные и молчаливые слуги поднесли новую, и мучения продолжились. Снова и снова. Женщина довольно шустро для своих лет бегала вокруг ванны, спрашивая дочь: — Веруешь? В истину веруешь? И каждый раз багет тяжело падал на тело несчастной жертвы. Жаннет редко кричала, даже перестала стонать, что сильно бесило мать. Девушка закрыла глаза, высунула язык и пыталась захлебнуться манной огненной. Парующим вином. — Чего молчишь? В истину веруешь? Веруешь в истину? – буйствовала карающая длань, несмотря на то, что Жаннет давно потеряла сознание и не могла ответить. Седобородый начальник щелкнул пальцами, и Лиса споро оттащила старую гарпию от ванны. Дала пинка. Брезгливо заглянула за бортик… Ошпаренное тело, лицо превращено в фарш. Бестия отвернулась, скрестила руки на груди и вывалила язык. Старик кивнул. – Гоже! Вот это гоже! А то повадилась блудить, курва! – чавкая остатками багета, старуха нырнула в толпу. Старик воздел руки над толпой. — Сыты ли вы, овцы нестриженные? Справедлив ли хозяин ваш? Довольны ли, что лично тыкаю рыла ваши поганые в лохань с помоями? Чтите отца вашего? Вонючие и грязные, я рукою своею омою и очищу шкуры от скверны, кою заражены вы! Подмываться – стройся! Толпа завыла и бросилась к «купели». — Горе вам, смеющиеся ныне! Ибо восплачете и возрыдаете! — не выдержал Илюша, затянутый в бурный поток человеческих – человеческих ли?.. – тел. – Не Пастырь пред вами! Обманщик! Лжец, изгнанный из храма небесного! Злой и мятежный дух. Старик обернулся, пальнул взглядом в «митрополита». — Ба! Кто у нас заговорил? Все знают, кто он, этот обличитель? — Да, да, да, да, да… – голоса слились в барабанную дробь. — Видишь, и здесь ты знаменитость, – сказал мятежный дух, указывая на большую картину над ванной. На ней красовался важный Илюша в клобуке, который венчали инкрустированные золотом и драгоценными камнями часы. – Вот кто лжец из лжецов. Лицемер из лицемеров. Твой час пробил. Время смывать грехи… — Нет! – взвизгнул условный «митрополит». — Да, – сказал непреклонный старик. — Пропустите его вне очереди! – предложил меченный Миша. — Да, – скулила Лиса. — Das eigentliche Monster! – закричал Адик. — Истинный монстр! – вторили Бич Божий с Андрюшей. Мятежный дух встал, поднял руку, призывая к порядку распоясавшихся нелюдей. Распорядился: — В стиральную машину его. Под картиной хлопнула дверь. Из темноты красные от натуги сиамские близнецы выкатили стиральную машину самого чудовищного вида. Рты братьев срослись в вечном поцелуе, от которого устали даже народы. Неуклюже уродцы вышагивали в сторону толпы. Остановились, пуча грязно-зеленые глаза. Илюша задрожал, путано закрестился. Перст бегал то по взмокшему рубищу, то по нахлынувшим грешникам. Крестное знамение ударило в морду разгорячённому Михе. Нобелевский лауреат трижды забавно фыркнул и лопнул на пятнадцать частей. Но клоны не побежали прочь. Они бросились «митрополиту» на ноги и ловко, как осчастливленный волшебными бобами Джек, поползли по ним. – Православные! Что делается? Чего делается-то? Мама родная! – орал Илюша в тщетных попытках сбросить карликов. Упал, суча ногами. – Mortis Saltatio, — закричал старик. — В пляс! Всем танцевать! Толпа, рвя на себе ветхие одеяния, задрыгала конечностями. Вой переходил в писк, стоны возвышались до визга. Илюшу тащили и тащили к ногам Злого Духа. Корябая колени, набивая шишки, «митрополит» пытался читать молитву, но слова путались, вместо нужных вылетали: «квартира», «откаты» и даже «папский лимузин». Каждый норовил случайно пнуть пленника, плюнуть, а то и помочиться. Наконец, Илюша предстал перед стариком. «Митрополит» дрожал, разглядывая пол заплывшими глазами, бубнил что-то под нос. — Я – часть той силы, что вечно… Тьфу на тебя, болезный! Прекращай ныть! Или не признал? Илюша поднял разбитое лицо. С трудом выплюнул: — Ты не Бог. Диавол имя тебе! Старик широко развел руки, воздев очи горе. Посмотрел по сторонам, сделал знак толпе. Грешники в секунду прекратили танцы и фальшиво заржали, не жалея животов. — Каков поп – таков и приход. Каков поп – таков для него и Бог. Твоя жизнь порочна. И поступки порочны. Речи лживы, а веры нуль. Протяни длань просящую – время смывать грехи! Лиса, все это время сладострастно обнюхивавшая близнецов, бросилась к хозяину. Остановилась рядом, стуча хлыстом по мускулистому бедру. — Я накормлю вас до отвала! – провозгласил старик, ступая в толпу. — Оркестр – туш! В недрах коммуналки грянули барабаны, взвыли трубы. Стены задрожали, роняя куски штукатурки и припорашивая всех пылью. Грешники бросились на старика. Вгрызались в кожу, рвали плоть когтями и упивались порочной кровью… — Грехи – в воду! – провозгласила Лиса, срывая рубище с Илюши. Он отбивался, кусался за руки, пинался. Откуда только силы прибавилось? Но тщетно. Близнецы пришли на помощь, оглушили яблокооким девайсом, запихнули в ржавую стиральную машинку и с лязгом захлопнули крышку. — Я исправлюсь! – вопил «митрополит», колотя кулаками по запотевшему стеклу. – Отрекусь от сана! Раздам имущество! В монастырь уйду! Пощадите… Лиса присела по ту сторону иллюминатора. Улыбнулась, кивнула на распотрошённого Диавола. — Он не простит. Никогда. Но Бог – всегда. Стоит лишь попросить. Он добр. Но его доброта и имя – не щит, коим можно прикрыть грехи. Думай. Осознавай, по какой дороге идешь, и куда она тебя приведет. Хлынул кипяток. Барабан закрутил, завертел мытаря. Все исчезло. Лишь боль осталась. И ужас…
Парень с серьгой в губе настойчиво тряс Илюшу за плечо: — Отец, вот тя накрыло! Я думал, сдох уже! Говорил же – атас дурь какая! Прямиком из райской канцелярии! – говорил он, истерично хохоча. Посторонний шум вывел мытаря из транса. Он с ужасом посмотрел на собеседника, замахал руками и осел на пол такой чистый, что хоть ешь с него. Дилер сомнительных райских наслаждений нахмурился: — Старый, ты чего? Минералки налить может? – почесал нос, указал в конец коридора. — Не забудь, тебя девка ждет! Хороша рыжуха! Ну, чисто порнозвезда с кнутом! Священник посмотрел на девушку. Кого-то она напоминала… Только кого? Вспомнил! Зашлепал искусанными губами: — Она же… Это… Батюшки! Сгинь, бестия! Вскочил, замахал руками, двинул дилеру в челюсть. Стянул с запястья часы – ценой примерно в тридцать тысяч евро – и запустил в окно. Звон разбитого стекла показался музыкой райского оркестра. — Боже, — утирал слезы Илюша, спеша прочь из места, пропитанного пороком. — Боже… прости. Осознал. Все осознал. Никогда, слышишь, никогда больше не буду собой прежним! И другим не дам! Вот сейчас, сейчас прям пойду. Бороться пойду! С гнилью. С ложью. С лицемерием. — Ну вот, – сказал парень, потирая ушибленную скулу. – Еще один паршивый коршун белым голубем стал. — Ага, – кивнула девушка. – Но не такого ты хотел на заре эпох, верно? — Верно. Но что поделать… Давай, водки жахнем? Грамм по двести? Ты когда-нибудь чувствовал, что тебе не хватает того, кого ты никогда не встречал?
Ангелы, танцующие там, посеребренные пеной изо рта, увенчанные лихорадкой и паразитами, носят имена холера, туберкулез, малярия, столбняк…
Не, ну что к источникам - это факт, но к стёбу? SBA??? Хосспади! До чего же мы человека довели-то! А рассказ мне все равно нравится. Люблю, когда сочетается несочетаемое Вот как ползу, так и отражаю!
"Стянул с запястья часы – ценой примерно в тридцать тысяч евро – и запустил в окно. Звон разбитого стекла показался музыкой райского оркестра." Они такие тяжёлые, что разбили 4 мм стекло?
