Группа: Заброшенная больница Хенритон (внеконкурсная) Рассказ:ТЕНЬ АНГЕЛА ИЗ ДОМРЕМИ Автор: Триллве Тема:Как я надышался перед смертью Клиника:Аффективная психопатия — клиническое состояние, при котором человек не испытывает ни чувства вины за свои преступления, ни жалости к своим жертвам. Возрастное ограничение: +21
В ночной корчме за закрытыми ставнями дым стоял коромыслом. На сдвинутых столах валялись неопрятные остатки трапезы и пара дворян, упившихся до положения риз, коптили каганцы и сальные свечи, растыканные без порядка и лада, плавали в лужах осколки расплющенных кувшинов. Какой-нибудь юный священник так представил бы ад, но пировавшие в корчме люди были лишены воображения. Они уже дошли до состояния, когда хочется любить всё, что движется, а плотская сила ему не соответствует... Не надеясь на последнее, и жена, и дочери хозяина, и служанки внезапно исчезли. Английская оккупация приучила всех быть осмотрительными. А кто осмотрительным не был, тот плохо закончил... Впрочем, темноволосый великан-рыцарь, одетый с ног до головы в черное, с волосатыми кистями огромных рук, торчащих из тесных рукавов, и с бледным лицом, заросшим иссиня-черной бородой, особенно страдать и раздумывать по поводу женщин не стал, а просто сходил в овчарню, выломал двери и принес, держа попарно за ноги, белую ярочку. Плюхнул на стол. Кто в состоянии был еще что-то соображать, придвинулись, глядя, как овечка ерзает между объедками и опивками черными тонкими ножками. Сам же великан расстегнул гульфик и навалился на ярочку, вцепившись могучими пальцами в кудрявое, кисловато воняющее руно и, подтягивая блеющую животинку к себе, ритмично задвигался, точно высаживал тараном ворота. Окружающие столы дворяне громко дышали, держась ладонями за чресла. Черноволосый, похожий на ангела, паренек, которому едва минуло шестнадцать лет, навалившись грудью на стол, жарко выдохнул чесноком и вином: — Грешно с бессловесной тварью, надо... вот... Он пальцами зачерпнул розовое бургундское вино из кувшина и окропил испуганно блеющую овцу: — Во имя овса, и сена, и винного духа... нарекаю тебя Жанна, — шутка казалась упившемуся мальчишке смешной, и он громко хихикал, брызгая в овцу вином. Великан оторвался от любовной утехи. — Гаденыш! Не приводя себя в порядок, он прыгнул на паренька, уронив того за скамью. Жилистые руки сомкнулись у мальчишки на горле. Его потянули за плечи, но это было все равно что раздвинуть окованные железом створы запертых крепостных ворот. Мальчишка молил жалким взглядом то ли о снисхождении, то ли о желании оправдаться. — Жиль! — завопил один из собутыльников. — Отпусти его! Видишь: он не может говорить. — Пусть оправдается! — нестройно подхватили другие, темным разумом не желая, чтобы забава превратилась в смертоубийство. Великан разжал руки. — Так зовут мою сестру, — прошептал дворянчик бескровными губами и стал тереть шею. — Тогда я женюсь на ней, — Жиль дернул алыми губами. — У меня сейчас как раз нет жены. Таким образом инцидент был исчерпан, и когда дворяне уже договаривались об очереди на удовольствие и тянулись к собственным гульфикам, Жиль поймал овечку, сбежавшую в угол, за ногу и со словами: «Ненавижу, когда мою женщину бесчестят другие», — наискось вбил нож ей под горло.
*** У меня не было богатых нарядов и драгоценностей, но немногие наши служанки твердили, что я диво как хороша. Белая кожа, гибкий стан, густые черные волосы, укрывавшие меня вьющимся плащом ниже колен, когда я их распускала. Мы были бедны, но братья подвизались при дворе, и потому я смела надеяться на знатного жениха. В смутных мечтах он приходил ко мне: стройный шатен с очаровательной улыбкой, и мои губы, похожие на спелую вишню, невольно улыбались в ответ. Я и вообразить не могла, какая судьба меня на самом деле ждет. Младший брат Анри, похожий на ангела, нашел мне жениха. Граф Жиль де Рец был видным рыцарем в войске Девы, снявшей осаду с Орлеана и короновавшей в Реймсе нашего милостивого короля. Но когда бургундцы схватили ее и продали англичанам, а король Карл отказался ее выкупить, и Деву сожгли на площади в Руане, как ведьму, Жиль рассорился с королем и удалился в свое поместье, куда мне после брака по доверенности предстояло поехать. У нас не хватило ни средств, ни времени, чтобы сшить мне подвенечное платье и устроить пир, да и жениха это вряд ли интересовало. Он прислал вместо себя егеря, звероватого, медвежьего облика мужчину, отстоявшего передо мной у алтаря, буркнувшего все положенные слова и после этого тут же увезшего в замок мужа меня и мою молочную сестрицу Анну. Мы с детства были дружны с ней, не госпожа и служанка, а две сестры, между которыми не было тайн. И в этот путь она отправилась со мной. Муж мой оказался человеком высоким, видным, крепко сложенным. Черный старомодный костюм шел ему, бледное лицо и черные волосы придавали его чертам благородство. Если бы не иссиня-черная борода. Говорили, что его бабушкой была итальянка, но все равно эта борода сообщала его благородным чертам нечто дьявольское. Кроме того, как оказалось, он был женат на мне не первым браком, а вдов. И с первой встречи показался мне едва не стариком, далеко за тридцать. Впрочем, изменить я ничего уже не могла. И потому поручила себя Господу. В первую ночь мою в замке Жиль, не особенно церемонясь и не расточая слова, лишил меня девственности под скабрезные шутки челяди, и окровавленная простыня была вывешена из башенной бойницы, доказывая мою предсвадебную невинность. Наутро, в награду за стыд и боль, муж подарил мне золотое яблоко, велев всегда носить его при себе, и вручил ключи от дома, подтверждая мой статус супруги. А еще привел в погреба и указал на дубовую, окованную железом дверцу. — Можешь открывать в замке все двери и сундуки, можешь переделывать все по своему желанию, но ежели не мечтаешь расстаться с жизнью — не отпирай эту дверь, хотя ключ от нее на связке есть. После того Жиль каждый вечер приходил ко мне, и я, согласно его прихоти, покорно раздвигала ноги или ягодицы, а когда он засыпал, отвалившись, изливала тоску в слезах и молитвах. Еще каждый раз он просил меня показать яблоко и внимательно его осматривал, кивая и что-то бормоча. Впрочем, через какое-то время интерес супруга ко мне иссяк, и он все больше времени проводил на охоте либо объезжая владения, и мне осталось общество венецианского зеркала и молочной сестрицы Анны... Мы не скучали, беседуя с ней обо всем и разглядывая утварь в сундуках и платья в гардеробных — разных фасонов и размеров, все больше старые, местами поеденные молью, но все еще красивые. Анна помогала перешивать их под меня, напевая за работой, а мне закрадывались странные мысли, что до меня в этом доме жили многие женщины, и что я сейчас донашиваю за ними гардероб, как когда-то по бедности перешивала под себя рубашки братьев. О новых уборах для меня Жиль не позаботился. Впрочем, разглядывая неприютный замок и немногочисленную челядь, я понимала, что времена его богатства минули безвозвратно.
Одна из отлучек мужа длилась слишком уж долго, замок заливали осенние дожди, грянула распутица, и я поняла, что до первых заморозков он не вернется. Я предусмотрительно убрала в сундук золотое яблоко и все чаще замирала и задумывалась над вышивкой, и боясь нарушить запрет, и желая его нарушить. Окованная железом дверца снилась мне в страшных снах, мерещилась наяву, и лишь о ней одной могла я с моей Анной говорить. — Ты скоро захвораешь, сестрица, — раз сказала она. — Может, заглянуть одним глазком за эту дверцу, только одним глазком, и ты успокоишься? Я кивнула. Я раздала такие задания слугам, чтобы удалить их как можно сильнее от замковых погребов, и решилась. Анна подсвечивала мне факелом, когда я выбрала ключ, которым до сих пор ничего не отпирала, и вставила в замочную скважину, прежде смазав ее маслом. Ключ легко повернулся, и мы заглянули в длинный, сырой и сводчатый коридор. Факел могли заметить издалека, потому я велела Анне затушить его и нагребла в горшок углей из очага. Я шла, обнимая горшок с раскаленными углями, по ледяному, сырому коридору, а за мной поспешала сестрица Анна. Коридор шел под легким уклоном вниз и казался мне бесконечным, но наконец уперся в дубовую, окованную железом дверь, почти такую же, как на входе. Замок был тщательно смазан, ключ повернулся в нем без скрипа и мы, с трудом сдвинув дверь, приникли к щели. Там оказалось неожиданно светло, круглый зал без окон был усажен по стенам пылающими факелами. Горящие смоляные капли падали в бочонки с водой и с шипением гасли. Свод зала поднимался так высоко, что терялся в темноте. Зато прекрасно были видны у дальней стороны зала какие-то бочки, кувшины и патрубки, переплетенные самым странным образом, то и дело выпускающие в воздух шипящие цветные дымы. От одного вида я закашлялась, сестрица Анна вторила мне. По залу разнеслось эхо, и я поспешно зажала рот рукой. — Светочи, — шепнула Анна. — Кто-то должен их менять. В деревне говорили, в башне живет итальянский колдун. Он делает для графа золото. Уйдем, а? Я едва не засмеялась, уж кому, как не нам, было знать, что муж мой вовсе не богат. При малейшей опасности готова была я последовать совету сестрицы. Но ни на скрежет двери, ни на кашель, ни на шепот никто не появился, дымы из сосудов продолжали сипеть и взлетать, и я осмелилась сделать несколько коротких шагов по залу, стискивая связку ключей в потной ладони. Каменное кольцо пола вдоль стены вдруг оборвалось, я покачнулась от испуга и неожиданности и шлепнулась коленями и ладонями на ледяную поверхность. Ключи выпали и проехались вперед. Я потянулась за ними и застыла, ошеломленная. Заключенная в толщу льда, головой в мою сторону лежала женщина. Когда-то она была молода и прекрасна, но черты исказились диким ужасом, платье на груди было растерзанно, точно когтями, и торчала рукоять кинжала, вбитого в сердце. Меня замутило, но я глаз не могла оторвать от страшного зрелища. А сбоку вскрикнула сестрица Анна. Я на четвереньках поползла к ней и увидела еще одну мертвую красавицу подо льдом, лицо ее было лиловым, язык выпал, а шея была сломана... Очнулась я от благодатного дождичка на лицо. Практичная Анна полила меня из бочки. Сунула мне в руку ключи и передником стала затирать следы рвоты, ползая над мертвецами. Во льду их было шестеро, шесть мертвых жен Синей Бороды, уложенных звездой ногами друг к другу посередине зала. Одно место оставалось свободным. А в середине этой звезды в граненом хрустальном шаре билось и трепетало алое сердце. — Уйдем! Скорее! — я встала на подгибающиеся ноги и, опираясь на сестрицу Анну, покинула зал. Мне пришлось отдать ей ключи, чтобы запереть замок, сама я все время промахивалась по скважине. Путь назад показался бесконечным. Я наваливалась на плечо сестрицы Анны и думала, что вот-вот умру прямо здесь, так и не добравшись до замка. Я слегла, и испуганная Анна послала за сельской знахаркой. Я лишь надеялась, что среди горячечного бреда не успела рассказать старухе то, что видела. Через три дня воротился Жиль. Он ворвался ко мне, не взирая на мольбы Анны, и потребовал яблоко. Я, пошатываясь, добрела до сундука и попыталась поднять крышку. Зато Жиль с легкостью справился с ней, схватил золотой плод, лежащий на самом верху, и стал сосредоточенно посматривать со всех сторон, поднеся к огню в очаге. — Я приказывал тебе носить его при себе! — рыкнул он. Я сжалась и дрожащим голосом отвечала, что боялась за сохранность яблока, пока болею. — Не вздумай клеветать на наших слуг и впредь с точностью следуй моим приказам, — муж замахнулся, но бить не стал, бросил яблоко в сундук и вышел. Сестрица Анна помогла мне добраться до постели. Я долго плакала в подушку и расхворалась еще пуще. Потом наступила оттепель, потом ударили морозы, хотя снег еще не ложился. Я была все еще очень слаба, но подумала, что если спустить мужу его преступления, то Господь отвернется от меня. И когда он по какой-то надобности покинул замок, принялась составлять длинное письмо, благо, грамоте меня обучил вместе с братьями старичок-священник. В замке в башне имелась голубятня, я, выехав из родного дома, прихватила с собой голубей в плетеной корзине, и иногда отсылала братьям весточки о житье-бытье. Муж смотрел на это сквозь пальцы. Письмо было почти готово, когда он внезапно вернулся. Я едва успела присыпать песком свежие чернила, свернула пергамент и сунула за корсаж. Немного песку просыпалось на овчину на полу, да и письменные принадлежности я убрать не успела. — Пишешь шуринам? — Жиль дернул губами. — Жалуешься? Я сползла со скамьи, преклонив колени, умоляя Господа, чтобы муж не потребовал письмо. — Нет, что ты! — Дай сюда. Я заслонила грудь ладонями. Муж вынул из-за пояса черную плеть со свинцовой каплей на конце и со свистом рассек ею воздух. — Нет! — сестрица Анна кинулась вперед, и очередной удар пришелся ей по лицу. Она упала в беспамятстве, обливаясь кровью. Жиль снова поднял плеть. — Бери. И будь проклят. Я отдала ему пергамент и склонилась над моей дорогой Анной, хоть как-то стараясь ей помочь. — Я и так уже проклят, — усмехнулся он.
Пока я унимала кровь и перевязывала рану, Жиль читал, поставив согнутую ногу на скамью и постукивая по высокому сапогу кнутовищем. — У тебя прекрасный слог, дорогая, — произнес он насмешливо, — я сам почти готов осудить дерзкого преступника и приговорить к казни. Я бросила бездыханную Анну и в гневе выпрямилась перед ним, обличающе выставив палец: — Как смеешь ты насмехаться, лишив жизни этих невинных женщин?! Неужели не боишься, что гнев Господень поразит тебя?! — Невинных? — его яркие губы дрогнули. — Каждая из них, каждая нарушила запрет и пыталась выведать мою тайну! Грех любопытства сгубил их — не я. Гнев Господень? Жиль отбросил плеть и стиснул кулаки. — Почему не обрушился он на потаскуна, герцога Бургундского? На свинью Кошона? На Короля Карла, предателя?! Муж пристально смотрел на меня. Я тряслась, как в лихорадке. То жар, то холод пробегали по мне, сотрясая от пяток до макушки. — Ты... смеешь... о-оскорблять короля?! — Дорогая женушка, да, смею. Все равно ты не успеешь никому об этом рассказать. — Неужели ты никогда не жалел растерзанные тобой жертвы? Не терзался муками совести при виде их? Жиль тряхнул подстриженными в скобку волосами: — Знаешь, нет. — Как мог Господь породить такое чудовище?! — Ты желаешь знать, как? — он уселся на скамью, уронив между коленями сжатые кулаки. — Меня породил Ла Тремуй, сговорившийся с бургундцами и продавший им мою Жанну. Меня породил король-предатель, для которого Дева сделала все, для блеклого крысеныша-дофина, который никогда не был бы коронован без ее помощи. А едва получил свое, тут же от нее отрекся. Пальцем о палец не ударил, чтобы собрать выкуп! Пальцем о палец не ударил, чтобы спасти ее от костра. Видит Бог, я пытался! — заорал он. — Но Господь отвернулся от меня! Видимо, и ему, исполнив предназначение, она перестала быть нужной! А похотливые бургундки, приходившие, как на пленного зверя, на нее смотреть! А паскудные сплетницы руанки, зовущие ее ведьмой и плюющие в ее сторону! Жанна, супруга моя, тебя пытали пьяные солдаты? Тебя когда-нибудь поджаривали заживо?! Мы какое-то время молчали, я украдкой бросала на Жиля взгляды из-под ресниц. Он сидел, потупясь. — В углях от костра, на котором Дева сгорела, нашли ее сердце. Оно билось и не было тронуто огнем. Они сожгли святую. Но об этом говорили шепотом, не в силах даже тогда возвысить голос в ее защиту. Я выкупил ее сердце у палача. И принес сюда. И всеми безднами преисподней поклялся воскресить моего ангела. Почему я должен кого-то жалеть, если вы не пожалели единственную, по настоящему достойную жалости? Хватит! — выкрикнул он и пнул меня. — Готовься к смерти. — Тогда позволь мне исповедаться и собороваться, — дрожащим голосом ответила я, видя в глазах Жиля жестокую решимость. — Если я позволю это, мне придется убить и священника, проникшего в мою тайну. Неужели ты сможешь взвалить на себя этот грех? — отозвался он, смеясь. — Я уеду на три дня, можешь провести их в молитвах за свою душу, можешь помыться и облачиться в чистое. Или подлечить эту падаль, — он жестоко пнул беспамятную Анну под ребра и покинул опочивальню. А я стала укладывать на лоб сестрицы тряпочку, смоченную ледяной водой, и надежда затеплилась во мне огарком свечи. Три дня — это так много, все еще может измениться. Анне к вечеру сделалось лучше, но от пережитого она разучилась говорить и только жалобно мычала и плача глядела на меня. Я проверила всех ходы и выходы — верные слуги Жиля не причиняли мне вреда, но и из замка не выпускали. Я могла бы спуститься по веревке из окна, но Анна не смогла бы последовать за мной, а я не могла оставить сестру перед мужниным гневом, уж верно он не пощадил бы ее, и Анна бы заняла свободное седьмое место в таинственном зале, убитая самым жестоким образом. У меня отобрали письменные принадлежности. Понуждаемая отчаянием, я отодрала лоскут от нижней рубахи и, проколов иглою палец, кровью вывела на нем: «Спасите!» Я поднялась на голубятню, но все мои милые птички лежали окоченевшие, с поджатыми лапками и свернутыми шеями. Должно быть, муж приказал убить их и не убирать, чтобы устрашить меня еще сильнее. Мое сердце сжалось от тоски и горя, но тут я услышала воркование, и на плечо мне слетел белый голубок, единственный спасшийся от рук убийцы. Я возблагодарила Господа за явленную мне милость, привязала лоску к лапе и выпустила голубка в окно: — Лети, лети быстрее, божий посланец, пусть братья узнают, в каком отчаянном положении я оказалась, пусть спешат на помощь. Глаза мои вновь оросились слезами. Я спустилась к себе и провела ночь между молитвами и нежным уходом за сестрицей Анной, так что утром она уже могла подняться. Мы съели поднесенный завтрак, я закутала Анну в самый теплый плащ и отправила на верх самой высокой башни, чтобы она следила за горизонтом. Если голубок долетел с Господней помощью до родного дома, то вот-вот могло появиться наше спасение. Я дала Анне колокольчик, чтобы сестрица звонила в него, когда увидит всадников. Но и сама, готовя себе воду для купания и чистую одежду и белье, прислушивалась все время. Мне мерещилось, что колокольчик звонит, и я бежала на верх башни. Но там, где небо смыкалось с землей, курилась лишь поземка. Продрогнув, я спускалась к себе. Я отнесла сестрице Анне второй плащ и жаровню, потом обед. А поля вокруг замка и лесные опушки были пусты. Я снова вернулась вниз, но, выходя на лестницу, кричала время от времени: — Анна! Анна! Не едут ли наши братья? Ответом мне была тишина. Я боялась, что Анна заснет, томимая холодом, и снова одолевала крутые ступеньки винтовой лестницы, доходящие мне до колена, истертые поколениями де Рецов, поднимавшихся и спускавшихся по ним. Я отбила о ступеньки колени, я стерла ладонь о шершавую стену, за которую придерживалась, чтобы не упасть. Я провела на ветру больше времени, чем, казалось, за всю прошлую жизнь. Я надышалась перед смертью так, что ледяной воздух колом застрял в горле. Оно болело. Мне казалось, меня уже заковали в лед. Я дала Анне передохнуть и стояла на башне в одиночестве больше часа, высматривая глазами хоть какое-либо движение. Братья все не ехали. Зимнее солнце зашло, кровью залив округу, и наступила ночь. Я слишком устала и погрузилась в горячечный сон, чтобы пробудиться с рассветом и вновь отправить Анну на башню. — Позвони, позвони мне непременно, — говорила я ей, и в горячей молитве обратилась к Господу, чтобы он ниспослал нам спасение. Но братья опять не приехали. — Анна! Анна! Не едут ли наши братья?! — звучало у меня в ушах, когда второй закат дотлевал, близя смерть. А на третий день вернулся Жиль. Он вошел с мороза высокий, широкоплечий, синяя борода была всклокочена, румянец розами цвел на обычно бледных щеках. Он поставил на стол опечатанный пыльный кувшин с вином и два радужных кубка. Сбил печать и горло, и красное густое вино, пахнущее солнцем и виноградом, полилось в кубки. — Ты готова? — спросил он. — Позволь мне в последний раз подняться на башню взглянуть на белый свет. — Перед смертью не надышишься. Знал бы он, как я надышалась за эти дни. Внутри меня поселился лед, все горело, и голос стал хриплым и ломким, как у старухи. Я с мольбой обняла его колени. Муж брезгливо отстранился и позволил. — Анна, Анна! Не едут ли наши братья? Она покачала головой. Мир заметала вьюга, свирепый ветер гонял по площадке башни серый колючий снег. Я вгляделась в окоем, но снег залепил мне глаза. Какое-то время Жиль ждал терпеливо, но я не возвращалась, и терпение его закончилось. Он поднялся на площадку, железной рукой обнял меня под грудь и, несмотря на сопротивление, смеясь моим слабым попыткам, вернул меня вниз. — Вот твой кубок, — сказал он. — Выпей, чтобы согреться. В глазах Жиля я прочитала приговор и отшатнулась, стала отступать, крутя головой. Он прыгнул ко мне и потащил к столу: — Пей! Я мотала головой и царапала руку, охватившую меня. А после впилась в нее зубами. Я думала, муж отвесит мне оплеуху, но он просто стряхнул меня, как котенка. Ухватил за волосы у корней: — Пей! Я продолжала вырываться и кричать. Тогда он швырнул меня на пол, придавив коленями. Он зажал мой нос пальцами, и пришлось открыть рот, чтобы не задохнуться. Багряное вино полилось, заставляя закашляться. Жиль выпустил меня и глядел, как члены мои деревенеют и глаза закрываются. А потом подхватил на руки и понес. Мы оказались в том же зале, где нашли упокоение прежние его жены. Мне говорили, что мертвый человек какое-то время еще продолжает слышать. Так оно и было. Хриплый старческий смех едва не оглушил меня. А потом скрипучий голос с итальянским акцентом произнес: — Какая милая девочка! Тебе пошли на пользу советы, Жиль. Сосуд остался целым, молодец. Нынче же обряд будет завершен. И меня поглотил лед. Вот как ползу, так и отражаю!
Страшно, затягивающе. На личную жизнь Жиля де Ре пролит свет. Мне понравилось и придираться не буду из принципа. Joker - это рулетка: то 1, то 11, а то и просто татуировка...
Черный старомодный костюм шел ему, бледное лицо и черные волосы придавали его чертам благородство. Если бы не иссиня-черная борода. Говорили, что его бабушкой была итальянка, но все равно эта борода сообщала его благородным чертам нечто дьявольское.
Цитата (kagami)
Кроме того, как оказалось, он был женат на мне не первым браком, а вдов. И с первой встречи показался мне едва не стариком, далеко за тридцать. Впрочем, изменить я ничего уже не могла. И потому поручила себя Господу. В первую ночь мою в замке Жиль
Цитата (kagami)
а мне закрадывались странные мысли, что до меня в этом доме жили многие женщины,(зпт лишняя) и что я сейчас донашиваю за ними гардероб, как когда-то по бедности перешивала под себя рубашки братьев.
Цитата (kagami)
Я шла, обнимая горшок с раскаленными углями, по ледяному, сырому коридору, а за мной поспешала сестрица Анна. Коридор шел под легким уклоном вниз
Цитата (kagami)
Замок был тщательно смазан, ключ повернулся в нем без скрипа(зпт) и мы, с трудом сдвинув дверь, приникли к щели.
Цитата (kagami)
Замок был тщательно смазан, ключ повернулся в нем без скрипа и мы, с трудом сдвинув дверь, приникли к щели. Там оказалось неожиданно светло, круглый зал без окон был усажен по стенам пылающими факелами.
(В щели?)
Цитата (kagami)
Когда-то она была молода и прекрасна, но черты исказились диким ужасом, платье на груди было растерзанно, точно когтями, и торчала рукоять кинжала, вбитого в сердце.
Цитата (kagami)
Мне пришлось отдать ей ключи, чтобы запереть замок, сама я все время промахивалась по скважине.
(не попадала в скважину, промахивалась мимо скважины)
Цитата (kagami)
В замке в башне имелась голубятня, я, выехав из родного дома, прихватила с собой голубей в плетеной корзине,(зпт лишняя) и иногда отсылала братьям весточки о житье-бытье.
Цитата (kagami)
— Нет! — сестрица Анна кинулась вперед, и очередной удар пришелся ей по лицу.
(Очередной? По тексту это первый.)
Цитата (kagami)
Я бросила(оставила) бездыханную Анну и в гневе выпрямилась перед ним, обличающе выставив палец:
Цитата (kagami)
А похотливые бургундки, приходившие, как на пленного зверя, на нее смотреть!
(Немного сомнительно употребление "пленный" применительно к зверю.) (А похотливые бургундки, приходившие на нее смотреть, как на пленного зверя!)
Цитата (kagami)
— Позвони, позвони мне непременно, — говорила я ей, и в горячей молитве обратилась к Господу, чтобы он ниспослал нам спасение.
(Кажется неудачным сочетание настоящего и прошедшего времени) Где здесь пропасть для свободных людей ?!
Только насчет коридора не соглашусь. Там повторение обосновано.
Цитата
Я шла, обнимая горшок с раскаленными углями, по ледяному, сырому коридору, а за мной поспешала сестрица Анна. Коридор шел под легким уклоном вниз и казался мне бесконечным, но наконец уперся в дубовую, окованную железом дверь, почти такую же, как на входе.
Держа в руках горшок с раскаленными углями, я шла по ледяному, сырому коридору, а за мной поспешала сестрица Анна. Пол шел под легким уклоном вниз, и казалось мы будем идти бесконечно, но вот все-таки уперлись в дубовую, окованную железом дверь, почти такую же, как на входе.
Хотелось еще узнать, если женщины были вморожены в лёд, то почему вода в бочках не застыла? Где здесь пропасть для свободных людей ?!
Аха). Но ваш посыл понятен, ежели быть честным до конца. Тем не менее, тут, в этом тексте, хорошая недосказанность, прозрачная. Необязательно, Munen, ежели девушки во льду (магическом), то и вода - простая - кристалл. "Две большие разницы", для наблюдаемого объекта и наблюдающего. Не обязана же элементарная частица заразить физикоф-ядерщикоф своим очарованием, странностью и красотой? Или обязана (половым путём)? Всегда и навеки бест реГАДс Читаю: http://forum.fantasy-worlds.org/forum/13-7456-1 Канцлер гуд!
Жуткковатый рассказ, но очень понраивлся, разве что финал не удивил. До последнего надеялась что девушку спасут. Не спасли. ((( Очень захватывающе написано. И еще почему-то напомнило мне Эндю Нортон "Янтарь из Квейса" Всё это было раньше и повторится вновь... (@BSG)
Из финала я этого не вижу. Шансов 50 на 50. Да и цена... Обрадовалась бы Жанна узнав о способе своего воскрешении? Ведь она была глубоко верующим человеком. Всё это было раньше и повторится вновь... (@BSG)
Afftar24, прикрепила. Хотя куда делся предыдущий, без понятия( Это, наверное, Дис его каа-а-ак скачала! Так он и кончился Вот как ползу, так и отражаю!
Цитата Я шла, обнимая горшок с раскаленными углями, по ледяному, сырому коридору, а за мной поспешала сестрица Анна. Коридор шел под легким уклоном вниз и казался мне бесконечным, но наконец уперся в дубовую, окованную железом дверь, почти такую же, как на входе.
Держа в руках горшок с раскаленными углями, я шла по ледяному, сырому коридору, а за мной поспешала сестрица Анна. Пол шел под легким уклоном вниз, и казалось мы будем идти бесконечно, но вот все-таки уперлись в дубовую, окованную железом дверь, почти такую же, как на входе.
И изначально было не фонтан, и стало ненамного лучше. Что ж "коридор"-то убрали, а "шествие" оставили? Я шла и коридор шел. В общем, мы с полом ушли в бесконечность.
вроде есть 
Куды только взрослые смотрють? 
