В тот год я провёл лето вдали от родного дома, надеясь подзаработать немного деньжат там, где, по слухам, простые работяги вроде меня живут лучше, чем здесь. Но слухи не зря называются слухами – на деле в одном месте мне выдали только половину обещанного жалования, а в другом наниматель попросту послал к чёрту, не заплатив ни гроша.
Кое-как собравшись в неблизкий путь, я отправился домой задолго до наступления холодов. Шёл большую часть времени пешком, опасливо поглядывая в хмурое сентябрьское небо над моей головой. То по дорогам, а то и срезая кое-где через засыпаемые листьями перелески. Я понадеялся на своё знание тех не слишком приветливых краёв, в которые меня занесло, и в итоге заблудился. Мир, как оказалось, устроен немного хитрее, чем думается тогда, когда смотришь на него через окно из удобного кресла. Особенно если с тобой в заплечном мешке путешествует что-нибудь вроде бутылочки виски, а кругом стоит густой туман.
К середине дня зарядил ещё и холоднющий ливень. Дом должен был быть где-то неподалёку, с моей довольно милой жёнушкой и старым пледом внутри, ведь я в пути был уже довольно давно. Оттого становилось ещё обидней, что рядом-то он рядом, а где именно – я совершенно не представлял.
Помню, выбрался на какую-то дорогу, в надежде повстречать хоть кого-нибудь, или хоть куда-нибудь прийти, где мне в конце концов объяснят, куда идти и, возможно, накормят.
Вода ручьями стекала с моего скромного одеяния, и я уже замёрз настолько, что перестал ощущать холод поливавших меня ледяных струй. Но вскоре меня обрадовала неожиданная удача: из серой пелены на дорогу выплыла телега, запряжённая унылого вида престарелой лошадкой. Её хозяин сказал, что направляется в местечко Флейквилль неподалёку, откуда он и сам родом. Также этот добрейший человек любезно предложил мне заночевать в его доме и вообще, быть его гостем. Я обрадовался, хотя и понятия не имел, что ещё за Флейквилль и насколько это далеко и в какой стороне от моей деревеньки. Попытки выяснить всё это у моего спасителя были безуспешны – он ничего не слышал о тех названиях, что я говорил ему и не знал, как туда добраться. Выходило так, что, хоть на какое-то время я и оказывался под крышей гостеприимного хозяина, в целом мне вряд ли можно было позавидовать.
Том Хилл – так звали человека на телеге. Он представился, и на этом наш разговор кончился. Он будто напряжённо о чём-то раздумывал, так мне показалось, и я не стал мешать его мыслям пустой болтовнёй. Я глазел по сторонам, пытаясь угадать, где же нахожусь. Это было без толку, вдоль дороги стояли неотличимые одно от другого чёрные деревья, сплетшиеся ветвями, спереди и сзади всё скрывал ливень. Совершенно нельзя было различить нигде никакой приметной детали пейзажа.
Чтобы чем-нибудь заняться, я стал набивать трубку остатками дешёвого табака, пряча её от дождя под курткой.

Примерно через час мы въехали во Флейквилль. Мне мало что бросилось в глаза поначалу, но чем более мы углублялись в одну из улиц этого крошечного городка, тем более мне становилось не по себе. Ощущение было такое, что сейчас мой молчаливый попутчик начнёт оправдываться и извиняться за то, что завёз меня в такую дыру. Убожество места являло себя всё ярче. По всей длине сквозной и, должно быть, главной улицы не горел ни один фонарь, а свет в окнах был только в здании аптеки. О назначении этого не менее мрачного, чем все остальные, здания, сообщала покачивавшаяся на ветру вывеска. Большинство домов, которые должны бы принадлежать добрым горожанам, пустовали брошенные, начинавшие медленно разрушаться.
Дождь кончился, но воздух кругом так и остался сырым и чёрным. Может от того и все немногие прохожие, что нам встретились, выглядели несчастнейшими созданиями на свете. Один мельком брошенный взгляд на любого из них способен был ввергнуть в пучину тоски, перенести мгновенно в те отдалённые уголки мрачного отчаяния, куда не заглядывает даже сочувствие.
Из этих невесёлых размышлений меня вырвал отдалённый лай дворняги, а спустя пару мгновений начался самый странный разговор из всех, что я когда-либо вёл. Начал его я сам, никак не ожидая, к чему приведёт мой невинный, в общем-то, вопрос.
- Послушайте, мистер Хилл… - я просто не выдержал, - не хочу вас обидеть, но… как вы можете жить в месте, настолько отвратительном, среди этих окутанных горем стен и людей? Только не говорите, что вам оно по душе или что вы меня не понимаете! Вы хороший человек, вам здесь нравиться не может. Зачем вы себя мучаете, почему не уедете навсегда?
Как ни странно, он не стал спорить с моими, быть может, не самыми разумными словами, а принялся отвечать:
- Вы правы, правы во всём. Это место катится в пропасть заодно со своими обитателями, и большая часть дороги уже позади. Мы с женой и маленьким Альбертом покинем Флейквилль так скоро, как только сможем скопить достаточно денег на дорогу и первое время на новом месте. Денег нужно немало, поскольку новое место я предполагаю выбрать насколько возможно более далёким от Флейквилля. Думаю теперь, даже оказавшись тут ненадолго единственный раз, вы понимаете моё желание.
Это было так, и я не замедлили поинтересоваться, чем же Хилл зарабатывает на жизнь и каковы его шансы скопить необходимую сумму. Ещё мне было любопытно, что за беда случилась с городком, и почему он «катится в пропасть», но спрашивать об этом не пришлось, ибо ответ на первый вопрос прояснял и второй:
- Не очень-то хочется рассказывать об этом, да и как-то не принято у нас с чужими… но я расскажу. Слишком много ужасных лет у меня за плечами, в самом деле – пора уже кому-то узнать о том, что происходит здесь, во Флейквилле.
Я терпеливо ждал продолжения, пока Том, видимо, собирался с мыслями. Тем временем мы свернули в какой-то проулок.
- Мы здесь, во Флейквилле, занимаемся тем, что грешим. – Том неожиданно прервал молчание.
- Все грешны, мистер Хилл. Вот я, к примеру, с месяц назад, будучи в Шеффилде…
- Нет, нет, вы не поняли. Вот вы, к примеру, я уверен – добрый христианин, и регулярно бываете на исповеди?
- Разумеется, мистер Хилл, - отвечал я, немного лукавя, - как же может быть иначе?
- Может. Пусть вам будет известно, что грех – это не просто слово, которое вам прочитали из книжки и которым определили некий круг поступков и помыслов. Грех – это вещь, существующая и чуть ли не осязаемая. И очень ценная, если уметь с ней обращаться и понимать толк. Об этом когда-то рассказал нам мистер Нортфилд, наш аптекарь. Он явился в город и сказал, что всякому, кто вместо исповеди будет приносить свои грехи ему, заплатит за каждый грех согласно прейскуранту, который с тех пор висит рядом со входом в аптеку. Надо ли говорить, что в самые короткие сроки все жители Флейквилля позабыли дорогу в церковь. Наш священник, будучи не в силах противостоять охватившему город безумию, вскоре сбежал, бросив и церковь, и нас.
Чем тяжелее грех – тем дороже он стоит. К тому же, мистер Нортфилд ценит «чистоту» греха – то есть, греху лучше быть совершённым ради самого греха, а не ради возможности продажи. Совсем этого мотива не мог быть лишён ни один грех, совершённый здесь после приезда аптекаря, и всё же – в первую очередь люди старались свести старые счёты и предаться порокам, давно терзавшим их сердца.
Поначалу все осторожно приторговывали гордыней, ложью и завистью… но потом начались и убийства. К тому же, стали весьма распространены болезни, столь присущие неверным супругам. Наш городок стремительно пустел и всё больше превращался во что-то вроде ада на земле. Нортфилд же всё продолжал скупать грехи, даже цену поднимал время от времени.
Думаю, нет смысла описывать моё изумление от услышанного. Я и не знал, что сказать и подумать обо всём об этом.
- Это удивительно и страшно, мистер Хилл! То есть, вместо исповеди вы все ходите к этому мерзавцу Нортфилду?
- Именно так. Порой даже выстраиваются длинные очереди. Мы пытались узнать, зачем аптекарю наши грехи и как он получает их посредством обычной беседы и что делает с ними дальше, но всё это остаётся в большой степени неизвестным, хоть и прошло уже немало лет. Говорят, грехи можно добавлять в различные врачебные снадобья, чтобы придать им большую силу. Ещё говорят, можно заваривать необыкновенно вкусный чай с грехами. Кто-то считает, что из грехов плетутся чудесные ткани, идущие потом на платья для модниц столицы и носовые платки лордов парламента, а кое-кто думает, что Нортфилд – сам дьявол. Должно быть, истина таится где-то между всеми этими и многими другими, столь же причудливыми, объяснениями. Какая нам-то разница? Нортфилд платит, и, чёрт возьми, неплохо!
Мы как раз подъехали к небольшому домику с жилым чердаком, и Том Хилл остановил лошадь. Он сказал, что это и есть его обиталище, и я спрыгнул на землю. Я помог распрячь кобылу, после чего мы пошли к дому, в окнах которого горел неяркий свет. Хилл обещал накормить меня ужином, и живи он хоть в самом настоящем аду с чертями и скородками, отказываться я не собирался.
- Может, он просто псих, этот ваш мистер Нортфилд? – спросил я у Тома на лестнице. – Может, он просто ненормальный богатей, который спятил, потерял разум и не знает, куда деть свои деньги?
- Может, и так, но никому ещё не удалось продать несовершённый, выдуманный грех.

Вечер в семейном кругу Хиллов прошёл неплохо. Я познакомился с миссис Хилл и смышлёным, болтавшим почти без умолку Альбертом, их сыном двенадцати лет. Все невесёлые разговоры, что я вёл с хозяином по дороге, забылись даже быстрее, чем можно было ожидать. В этом тёплом доме они казались чем-то вроде далёких и совершенно чуждых действительности страшных сказок.
Сразу после ужина Альберт ушёл из-за стола, а вскоре нас оставила и его мать. Мы оказались вдвоём и не придумали ничего лучше, как выпить ещё кофе и выкурить по трубочке. Когда все совершавшиеся в молчании приготовления были закончены, Том подошёл к очагу, и, взяв щипцами уголёк, поднёс его к чаше своей горбатой трубки. Я совершил то же самое и уселся обратно на свой стул. Пространство кухни быстро заполнилось густым табачным духом.
Мы провели несколько минут, каждый сосредоточенный на себе, а потом Хилл проговорил, взглянув прямо мне в глаза:
- Вы должны помочь нам.
- Я был бы рад, но у меня ни гроша, мистер Хилл, честное слово!
- Я не об этом. Вернее, не совсем. Помните, я рассказывал кое-что об аптекаре. – От этого напоминания мне сразу стало неуютно. – И о том, что мы хотим уехать…
- Да, и о том, что не хватает денег. Но я же говорю – у меня их тоже нет, я беден, как церковная мышь. Всё, что я могу предложить – это остановиться у меня на какое-то время после того, как вы покинете Флейквилль. И правда, я буду рад приютить вас, ведь вы были со мной так добры.
Хилл делался всё мрачнее. Он опять поднял на меня свой тяжёлый взгляд и сказал:
- Нет. Не стоит. Я прошу вас о другом. Вы должны провести эту ночь с моей женой. Продав этот грех аптекарю, она получит немалые деньги, и мы сможем уехать.
Помню, я чуть со стула не упал. Чего только не видал на свете, но чтобы…
- Хилл, должно быть, вы перебрали за ужином! Тот виски был отменным, но, в самом деле, вам следовало бы…
- А чем вам не нравится моя жена? – Том перебил меня. Он встал из-за стола и подошёл по мне. – Я заметил, как вы на неё смотрели, не говорите, будто её объятья были бы вам не в радость. А обо мне можете не беспокоиться. Мы ведь живём во Флейквилле уже очень давно и привыкли. Чтобы торговать грехами, приходится их совершать, так-то. К тому же, если вы сами женаты, тоже сможете неплохо заработать, посетив завтра аптекаря. Я угадал? Вот видите. Если вы явитесь к супруге с полными карманами денег, держу пари, она встретит вас намного любезней.
Не буду врать – на секунду я задумался. Но как только она прошла, поспешил решительно отказаться от безумных предложений Хилла и настойчиво попросил избавить меня от них впредь. В противном случае я обещал немедленно покинуть его дом.
Хозяин вопреки этим моим словам сделал ещё пару довольно робких попыток меня уговорить. Я же, вопреки этим же словам, сидел на месте (за окном всё-таки был не май) и терпеливо отказывался. В конце концов он извинился, попросил меня забыть обо всём об этом и вести себя так, будто никакого разговора не было. Он предложил проводить меня до комнаты, на что я охотно согласился – оставаться в обществе моего хозяина теперь было совсем неловко.
Оказавшись внутри, я упал на застеленный заботливой миссис Хилл старый диван, не снимая одежды. Я лежал в темноте и всё никак не мог привести свои мысли в порядок. Совершенно невероятные законы, по которым идёт жизнь во Флейквилле, не укладывались у меня в голове. Я ощущал смутную, неясную тревогу, и, несмотря на то, что мне было тепло и довольно удобно, сон не шёл.
Я проворочался в постели около двух часов, когда дверь бесшумно отворилась. Я видел это, но притворился спящим, ибо почувствовал опасность. Разве с добрыми намерениями прокрадываются в спальни гостей?
Я присмотрелся и различил в темноте черты вошедшего, сумев наконец отделить их от равномерно чёрного фона. Это был Альберт, и, когда он совсем приблизился ко мне, в его руке я заметил здоровенный кухонный нож, который он начал медленно заносить надо мной. Я вскочил, перепуганный, и схватил мальчишку, хотел отобрать у него оружие. Гадёныш вцепился зубами в мою руку. Взвыв от боли, я что было сил оттолкнул ребёнка прочь от себя. Кажется, он налетел на угол шкафа, и, должно быть, здорово приложился головой, потому что я видел, как он свалился на пол безжизненной куклой.
Стоя посреди комнаты с бешено колотящимся сердцем и ножом в дрожащей руке, я услышал на лестнице торопливые шаги. Я бросил нож, вышвырнул из шкафа на пол груду старых лохмотьев и ещё какого-то хлама, бывшего там. Достав из кармана куртки спички, я поджёг всё это – пламя начало охватывать комнату. Не теряя более ни секунды, я выпрыгнул в окно.
Оказавшись внизу, я принялся бежать прочь что было сил, со всех ног, не оглядываясь. Я тысячу раз поклялся себе никогда больше не вспоминать Флейквилль и все ужасы той ночи.

Моя долгая дорога домой наконец кончилась, и я очутился там, где меня ждали и любили. Нашёл кое-какую работёнку, подарил Мэри тёплую шаль, кое-где раздобытую по дешёвке.
Всё вроде бы шло своим чередом, пока однажды я не решил сходить исповедаться. Страшные события во Флейквилле тяготили моё сердце, и даже Мэри стала замечать во мне какие-то перемены.
В то воскресное утро я пришёл к церкви, и всё ходил возле неё, кормил воробьёв оказавшимся в кармане просом, тянул время, будто не решаясь войти. Так и прослонялся там до обеда, развернулся и ушёл домой.
А через два дня я уже стоял на пороге аптеки мистера Нортфилда.