Какой-то идиот ломился в дверь, но колдун не открыл. Через час снова послышался стук. Мужик, потому как столько шума женщине поднять не по силам. Разве что истеричке.
Друид ушел, и Див вновь сидел на полу. Гексаграмма очерченная вокруг символов была безжизненной и до неприличия деревянной.
«Меня нет, - сказал про себя колдун». И поставил на стол вторую бутыль.

Вино еще шелестело в ушах и сосудах, когда они выходили на улицу. «Salve et vale» говорило оно. Salve et vale всем серым клеткам.
- Ваше присутствие было бы весьма полезным, для того чтобы снять подозрения Совета кардиналов с начальства сего города, а таким образом и с любого гражданина Брэйврока.
- И таким образом привлечь его на свою голову?
- Откуда вы знаете?
- Знаю что?
- Что умерший был одним из служителей церкви.
Проулки мелькали меж их размеренными шагами. Вода, застоявшаяся в расщелинах мостовой, брызгами разлеталась, оседая на лоснящемся камне; журчала, стекая по водостокам карнизов.
- А что, по-вашему, означает любезное приглашение меня засвидетельствовать смерть погибшего? И с чего вы взяли, что убийца или убийцы не могут проживать в вашем городе?
- Потому что он умер…
- Убийца?
- Да.
- Тогда какова моя роль? Убийца мертв. У вас есть, что предъявить совету. Хотя сомневаюсь, что вы уж так опасаетесь его гнева. Единственное наказание, которое вы можете понести – епитимья до спаса.
Видок остановился, тесня его всем своим солидных размеров телом в проулок.
- Полагая, что я не верю в церковь, вы, разумеется, правы. Но вы ошибетесь, подумав, что я не верю в бога. Напротив. - Зеленоватый свет фонаря вырисовал его мужиковатые черты лица полностью лишенные какого-либо очарования и благородства. - Я верю в него и каждую терцию моего поганого существования на этой грешной земле всецело и всеми силами ненавижу…
- Мне нет дела, что до вашей веры, что до вашей души.
Видок отпрянул слегка обескураженный толи тем, что его прервали на самой высокой ноте душевных излияний, - хотя Див уже знал, что за этим последует несколько лет на каторге и все перипетии судьбы, включая побег из тюрьмы через печную трубу, - толи реакцией на свои признания.
- И не собираюсь переубеждать вас. В любом случае вы не ответили на мой вопрос.
- Мы уже почти пришли.
Здание префектуры, располагающееся по ту сторону от гладкого спокойного плеса порта, казалось неестественно накренившимся в начинающемся дожде.
Пучки гладких узких пилястров, громоздившиеся в полуметре друг от друга, мотивы сплетающихся растений на капителях, лепные украшения, вырезанные из камня под самой крышей, дополняли архитектуру этого старого разрушающегося со временем города. Архитектуру, без которой все новые постройки с их изощренным геометрическим узором, столь отличающимся от оригинала, выглядели настолько же холодными и мрачными, насколько полностью лишенные тепла, резные изваяния Аллеи ангелов претендовали на благообразное почитание Спасителя.
- …как вам должно быть известно, - приободрив себя коротким вступлением, продолжал начальник розыскной службы, - ваш человек вышел из Красной нежности…
- Откуда мне может быть это известно?
- …прошествовав кварталами Менезингера, пока не очутился на одном из рынков.
Тяжелое позвякивание кольчуги, которую неведомо по какому случаю приодел видок, отзывалось эхом в сквозных пролетах аркады. Когда они достигли комнаты в конце коридора, видок примиряющее улыбнулся, пожав плечами:
- И в самом деле. Запамятовал. Должен вам сказать, крови было довольно мало. У большинства из убитых попросту свернуты шеи. Сразу видно работал профессионал. Один из них заколот стилетом в мозг через глаз. Обычно такое практикуют цыгане. Знаете, как это бывает. Окружают вас всей толпой от мала до велика…. Одно только остается неясным: стилет принадлежал кому-то из нападавших. Впрочем, это возможно случайность. Дело-то было ночью…
- Возможно. А возможно нет. Ни разу не видел, чтобы ошибались с присущей точностью. Кому всаживать стилет в глаз, а кому нет.
- К чему вы клоните?
- К тому, что подобный стиль весьма распространен в Оррине. Причем тут цыгане?
- Не знаю я всех этих стилей. А цыгане к слову! Вот, к примеру, когда мы ползли через печную трубу…
Комната за дубовой дверью и железной решеткой оказалась чем-то вроде препарационной. Ряды коек из тускло поблескивающего металла отражали падающий свет луны. Запах чистого спирта и формальдегида витал промеж прикрытых грязными на вид кусками грубой ткани телами.
Где-то вдалеке горела пара светильников над низеньким черным столиком. Медик вышедший им навстречу отирал руки о заляпанный кровью фартук.
- Время смерти - вчерашний день, - улыбнулся он, вынимая откуда-то из складок очки с округлыми линзами на тонкой оправе. - Или что-то вроде того. В любом случае, для них это уже не имеет никакого значения. И сомневаюсь что для вас, господа, также имеют значение их имена.
- Одного – имеют, - откинув покрывало, со всей серьезностью заявил начальник розыскной службы.
- Понятия не имею. Впервые вижу, - пожал плечами колдун. - Герцог Савойи, иду своею дорогой…
- Простите что?
- Есть такой девиз. Знаете? - Видок убрал покрывало полностью, так что ему стали видны узкие аккуратные раны не больше пяти-шести сантиметров в длину. Они были разбросаны по груди под всевозможными углами.
- Сюрикены, - пояснил видок.
- От этого он умер?
- Нет. Обширная гематома на левом виске, говорит об ушибе. Буд-то сам бог прошептал этому засранцу: падай тут, я специально приготовил для тебя этот камень.
- Нападение на клерика довольно серьезное обвинение. Расследование ведете вы?
- Да, я. Но мне подумалось что…
- Что?
- Это глухое дело. Улик нет, одни трупы.
- А его вещи?
- Их не тронули как ни странно.
- Это лишний раз подтверждает факт преднамеренного убийства.
- Только вот ни мотивы, ни предпосылки нам по-прежнему не ясны.
Видок зацепил ланцет обшлагом перчатки, водружая груду шмотья на одну из пустующих коек.
- Странно, что мне не было известно о его передвижениях. В настоящее время в городе всего два клерика. И этого предостаточно. Капитул не предупреждал нас о каких-либо изменениях в планах. Впрочем, он не жалует низшие эшелоны.
- Постойте, постойте. Вы хотите сказать, что он тоже клерик, - глаза видока округлились. - Я думал, что он один из ваших сержантов…
- Лично у меня нет никаких сержантов. И у другого тоже. Это знаки отличия. Пурпурное сердце. Видели когда-нибудь такое? - Колдун потряс лентой с камнем перед носом видока. - У меня не укладываются в голове эти события.
- Глупая смерть, - согласился видок. - Упасть головой о камень. Да. Нет в этом божьей искры. Вот если бы его как следует трахнул камень по голове, оставленный полежать мальчишкой игравшем на крыше. А там как раз справляли свои брачные игры коты…
За окном полыхнула молния. Раздался гром и видок как-то засомневался, стоит ли ему продолжать мысль.
- Нет. Не это не укладывается у меня в голове. - Див повертел у глаз извлеченную из вещей клерика продолговатую круглую коробочку.
- А что?
- Кажется, я ошибался.
- На счет чего?
- На счет герцога.
Шестеренки шкатулки вращались по всей поверхности.
- Что это?
- Криптекс. Для хранения конфиденциальных сведений. Пять дисков по двадцать шесть букв на каждом. Двенадцать миллионов вариантов. Внутри сосуд с уксусом. Если вы откроете его, не набрав соответствующей комбинации, папирус растворится под воздействием кислоты.
- Вы знаете комбинацию?
- Не похоже, что я экстрасенс. Правда, инспектор?

- Самих же рыцарей называли храмовниками, - с какой-то животной радостью повествовал губернатору униженный его присутствием немытый старикашка, то и дело, возводя к своду дрожащий палец. - Создание ордена было провозглашено в тысяча сто восемнадцатых - тысяча сто девятнадцатых годах девятью французскими рыцарями во главе с Хуго де Пейнсом… из Шампани. Девять лет эти девять рыцарей хранили молчание, о них не упоминает ни один хронист того времени. Но в тысяча сто двадцать седьмом они возвратились во Францию и заявили о себе. А в тысяча сто двадцать восьмом Церковный собор в Труа официально признал орден.
- Что такого загадочного в означенных цифрах?
- О, мне сие неизвестно, синьор.
- Тогда обойдемся без них.
В какой только канаве разыскали этого знатока, брезгливо раздумывал про себя губернатор, изучая повадки побитого временем старика.
- Три категории братьев составляли сам орден, - оглянулся в такт мыслям хронист, будто бы опасаясь, что стоящий подле него советник вдруг выхватит палку и начнет отгонять таракана ползающего по его мантии. - Анасиус. О, ты мой маленький. Маленький мой…
- Продолжайте, - поторопил советник.
- Рыцари – все благородного происхождения, - прищурился старикашка. - Или – очень редко – cavalieri di grazzia , из их числа избирались руководители резиденций; духовники-монахи, находившиеся при магистрах или служившие в церквях; сержанты, из числа которых рыцари набирали оруженосцев и пехоту в военных походах, и которые вели хозяйство и управляли имуществом ордена. Среди них были как свободные крестьяне, так и ремесленники. Орден брал под свое покровительство всех: сеньоров, выказывавших по отношению к нему верноподданнические чувства; торговцев, пользовавшихся его коммерческими услугами; ремесленников, обосновавшихся на его землях. Но еще, - хронист понизил голос до шепота. - Еще была одна категория. Особая категория. Гостей Храма. Оказывающая ордену… временные услуги…
- Что за услуги?
- Всякие…
- Что за “гости”?
- Чародеи, алхимики… маги, преступившие букву закона, головорезы… Люди всякого сорта. Тамплиеры не признавали над собой никакой другой власти. Орден Храма пользовался правом экстерриториальности и не попадал под юрисдикцию властей тех земель, на территории которых он находился. Орден не платил никому никаких налогов, в том числе и церковную десятину, а также таможенных пошлин. У него была своя полиция и свой трибунал. Формально магистр подчинялся лишь папе, который сам его и боялся.
Хронист замолчал, делая передышку. Начальник городской стражи воспользовался электрумной плевательницей, благодаря за содержательность информации.
- Как все монахи, тамплиеры давали обеты: послушания, целомудрия и личной бедности. Но сам орден, как организация, мог иметь имущество. Его устав прямо обязывал накапливать ценности и запрещал продавать имущество без разрешения высшего совета. Скупость храмовников доходила до того, что они отказывались выкупать своих братьев из плена, как это было принято в те времена. Всеми возможными способами храмовники собирали свои сокровища.
Кроме того, орден создал флот и добился монополии в плаваниях по Средиземному морю. Его корабли перевозили войска фанатиков, паломников, среди которых были и богатые, щедро платившие за услуги принцы. Торговцы также использовали флот тамплиеров для перевозки своих товаров. Из Европы везли оружие, лошадей, продовольствие. В Европу – вино, пряности и сахар из Индии, ткани из Дамаска, ковры и шелка из Персии, а также арабскую парфюмерию.
Еще большие богатства орден аккумулировал в самой Европе. Чтобы заручиться поддержкой рыцарей ордена, монархи и богатые феодалы отдавали тамплиерам земли и замки. Тем или иным способом они овладевали целыми графствами с их землями, реками, лесами, полями и крестьянами.
Тамплиеры создали свой банк. Каждое владение имело его отделение. Коммерсанты помещали в банк золото и другие драгоценные металлы, а взамен получали обменные векселя. Банк тамплиеров принимал на хранение также сокровища монархов, сеньоров и епископов. Золото монахи пускали в оборот. Они предлагали его под большой процент королям, феодалам, епископам, коммунам и торговцам. Орден стал крупнейшим ростовщиком в Европе.
Среди заемщиков храма были епископаты и коммуны, которые, начиная с 1140 года, начали строительство церквей в готическом стиле. В то время большинство французских городов имели весьма ограниченные средства для развития. Если у их магистратов и появлялись свободные средства, то в первую очередь их расходовали на укрепление городских стен.
Тем более удивительно, что в течении нескольких лет во всей Франции были найдены деньги на строительство огромных готических соборов. Единственной организацией, способной дать их, был орден тамплиеров. Менее чем за сто лет было построено восемьдесят огромных соборов и семьдесят храмов поменьше.
Строительство требовало привлечения большого количества людей. Но рабочим нельзя платить заработную плату векселями. Кредиты, выданные епископам и коммунам, должны были быть обеспечены. Однако деньги, особенно металлические, были тогда редкостью. Серебряных же почти не было. Того серебра, всего около тонны, что тамплиеры вывезли из Палестины, было явно недостаточно. Добыча драгоценных металлов в Европе практически не велась. А месторождения в Тимерии, Редании и Гевейне еще не были открыты. Золота также было недостаточно.
И, тем не менее, тамплиеры чеканили свою монету, серебряную, а не золотую. В течение 12 – 13 веков было произведено такое количество серебряных денег, что они стали обычным платежным средством. На эти деньги и была развернута кампания по строительству храмов.
Но откуда появился металл? Никто этого не знал. Вернее, те, кто знали, молчали. Тамплиеры вообще о многом молчали. Так, устав ордена был известен только рыцарям и гостям Храма, но и те не могли хранить его у себя, чтобы он не попал в руки непосвященных, даже из числа членов ордена. Магистры принимали решения в глубокой тайне. Архивы ордена таинственно исчезли.
Существует еще множество необъясненных, а иногда и необъяснимых, фактов. Одни из них касается флота тамплиеров. Для контактов с Туманным Альбионом у них имелись порты на побережье Атлантиса. Расположение портов нельзя объяснить логически, исходя из потребностей тамплиеров в Европе. Это Ля-Рошель. Расположенный в 93 милях к югу от Нанта и на 43 мили с половиной – севернее Руана в устье реки Жиронды, на берегах глубокой бухты, он хорошо укреплен и непреступен. С этой точки зрения выбор тамплиеров меня не удивляет. Непонятно другое, зачем нужен был ордену порт, находящийся далеко к югу от Альбиона и к северу от Галании, дорога в которую более удобна и безопасна по суше? Однако Ля-Рошель отнюдь не был для тамплиеров второстепенным пунктом. Резиденция, находившаяся там, контролировала обширный район, а со всех сторон Франции к нему сходились семь “дорог тамплиеров”.
Могущество ордена росло, увеличивалось его влияние во многих странах, в том числе и в Номмаре. В течение 200 лет тамплиеры не боялись никого и ничего. Так продолжалось до 12 октября 1307 года – до того дня, как…
- Нас интересуют подробности, но не история.
- «Тамплиеры были обвинены в ереси, как это известно, его высочеству, их владения разгромлены, братья арестованы, имущество конфисковано и передано в руки Церкви Матери. А точнее – конгрегации святой канцелярии. Среди всех признаний для нас особенно интересно одно – протокол показаний рыцаря Жана де Шалона. Он утверждал, что в ночь перед арестами из Парижа вышли три крытые повозки, груженные сундуками с сокровищами Храма. Повозки сопровождал конвой из сорока двух рыцарей во главе с магистром Гуго де Шалоном и Жераром де Вилье. Рыцари и груз должны были прибыть в один из портов, где их ждали семнадцать кораблей ордена. Бросается в глаза непропорциональность количества кораблей и содержимого трех повозок. Но, возможно, существовали и другие обозы, направлявшиеся в этот порт? Мы не знаем, что было в сундуках. Слово «сокровища» может показаться обманчивым. Сейчас оно означает «скопление золота, серебра и других драгоценностей». В те же времена его применяли и для обозначения тайных архивов королей и коммун. Скорее всего, сокровища Храма, вывезенные из Парижа, были секретными архивами ордена, которые следовало надежно спрятать.
В какой же порт могли направиться рыцари в ту злополучную ночь? Разумеется, в Ля-Рошель. Другие были ненадежны, и там не было кораблей ордена. Надежно укрепленный, он мог бы выдержать осаду жандармов. К нему вела охраняемая братством дорога, на которой можно было найти сменных лошадей. Но мы не знаем, достиг ли груз пункта назначения. Известно только, что архивы Храма не значатся в списках захваченного людьми короля имущества, а имена рыцарей, сопровождавших груз, названы вместе с теми, кто скрылся от ареста. Среди кораблей, нашедших убежище в Галании, не было кораблей из Ля-Рошеля. Они исчезли навсегда.
Перед исследователями встают три вопроса: откуда тамплиеры брали серебро – металл, к тому времени не найденный на территории Европы; зачем им был нужен Ля-Рошель; и куда ушли корабли, груженные «сокровищами» ордена?
Один из моих коллег полагает, что тамплиеры вывезли много этого металла из Арканума, откуда пошло выражение «быть богатым», где слово «серебро» – является синонимом к слову «богатство», в то время как было бы естественно так говорить о золоте…».
К сожалению, она не указывает источник сведений. Это гипотеза. Однако одно из свидетельств этой гипотезы можно найти, внимательно рассмотрев роспись фронтона храма тамплиеров в городе Верелай в Бургони. Среди людей, окружавших Христа, на изображении можно увидеть мужчину, женщину и ребенка с непропорциональными большими ушными раковинами. Мужчина одет в убранство из перьев, похожее на одежду гевейских эльфов, а на голове у него – шлем Кланов. Женщина – с обнаженной грудью и в длинной юбке. Возможно, живописцы слышали что-нибудь о людях с большими ушами. Теперь нам известно, что Инка и их предшественники, которым они подражали, имели обычай оттягивать уши, вставляя в мочки тяжелые кольца из золота, меди и камня. Такое трудно выдумать. Они, безусловно, знали о горных Кланах, на что указывает шлем на голове мужчины. Смешав эти два понятия, они нарисовали “идеализированного” воина. Есть еще одно доказательство того, что тамплиеры знали о существовании континента, который мы теперь называем Арканумом; недавно в Национальном архиве Франции были найдены печати ордена, захваченные людьми Филиппа Красивого. На одной из них, приложенных к документу, относящемуся к ведению Великого магистра, видна надпись “Тайна Храма”. В центре расположена фигура человека, который может быть только арканумским эльфом. Одет он в набедренную повязку, на голове у него убор из перьев, такой же, какой носили авари Северного Арканума. В правой руке он держит лук, внизу, под луком, изображена свастика – крест с изогнутыми концами, распространенный у гномов символ эпохи Дьюрина.
Варанд был прав, по крайней мере, в одном. Тамплиеры знали о существовании Нового Света. И это была их тайна. Тайна настолько важная, что ее сохранение было поручено высшим иерархам ордена и самому великому магистру. Это была тайна тайн, в которую не были посвящены даже рыцари первого ранга.
Но действительно ли тамплиеры добывали свое серебро на рудниках Арканума?
Известно, что железо плохо сопротивляется действию времени и исчезает не оставляя следа. За все время в Mundus Novus галанцами не было найдено ни одного железного или стального предмета. Однако в языке кечуа, а также современных аварии, есть слово, обозначающее железо, но нет названия стали. А в языке гуарани…
Начальник городской стражи поигрывал куском говядины и даже, как заметил хронист, надкусил тот, причмокивая во славу галанцев.
- Кроме того, гномы, высадившиеся в Аркануме в 967 году, без сомнения, владели оружием и инструментами из стали. Бронзовый век для них закончился уже за полторы тысячи лет до того. За время своего пребывания они так и не смогли научить эльфов искусству получения и обработки железа, ремеслу более сложному, чем обработка мягких металлов. В Тиауанако гномы должны были бы, по логике вещей, организовать производство железа, но умение это было утеряно в результате гибели империи.
Допустим, что серебро, которым пользовались тамплиеры для финансирования строительства готических соборов, добывалось в Южном Аркануме. И порт Ля-Рошель на берегу Франции был построен для ввоза арканумского серебра. Осталось узнать, куда ушли корабли, груженные секретными архивами ордена?
Мы в состоянии ответить на этот вопрос: корабли с тамплиерами, избежавшими ареста в 1307 году, и, возможно, с секретными архивами ордена, нашли убежище на берегу Северного Арканума.
Но почему тамплиеры решили отправиться именно в эти земли? То, что они знали о существовании Центрального Арканума, не вызывает у нас удивления. Уже более ста пятидесяти лет слитки серебра доставлялись из Южного Арканума в Европу. Тамплиеры поддерживали тесные контакты с потомками гномов. Не исключено, что они предприняли в 1194 году разведывательный поход в этот район. Но так как они там не нашли достаточного количества драгоценных металлов, главной своей цели в Аркануме, то больше не возобновляли свои попытки.
Ситуация стала меняться, когда союз короля Франции и папы орринского стал угрожать самому существованию ордена. Тамплиеры в отличие от ордена госпитальеров за всю свою историю не приобрели в Европе полностью автономную территорию, где бы они могли быть защищены от давления и угроз как светской, так и духовной власти. Дело могло плохо кончиться в любой момент. Рыцари стали думать о поисках надежного убежища в случае отступления. Гномы, торгуя с тамплиерами, тем не менее, не обещали им теплого приема на своей территории. Поэтому до 1290 года попытки обосноваться в Южном Аркануме не предпринимались. А после 1290 года они были бы обречены на провал: империя Тиауанако была разрушена дикими племенами варваров… то есть нами.
- Благодарю.
Губернатор расхаживал по палате взад-вперед, бросая недоброжелательные взгляды в сторону безучастно жующего говядину начальника городской стражи. Поскольку советнику не оставалось ничего делать, как сглаживать впечатления от столь бессодержательного рассказа, он расхаживал вслед за ним.
- Нам мало известно об этом ордене, кроме того, что ныне он пребывает под ведомством самой святой канцелярии. Они также ведают делами безопасности на территории монастырей. Любой красный монах обязан выполнять любое их поручение. Это мне стало известно от пастора, - на всякий случай добавил советник. - Было глупо со стороны папы позволить этому идиоту Филиппу уничтожить столь могущественную машину. Теперь, когда города стали провозглашать республики, а маги Покрова – плодить своей безучастностью легионы еретиков, они решили возродить орден как элиту, в надежде вернуть былую власть.
- Керсан. Что ты думаешь по этому поводу?
Начальник городской стражи почесал бороду.
- Значит, это один из элиты воинства Христова.
- О, нет. Не совсем так. У нас, судя по всему, Гости Храма.
- Откуда вам это известно?
- Уж поверьте мне, mon signiore. - Хронист виновато разулыбался.
Губернатор задумался.
- И что говорит молва?
- Говорят, они обладают отличными друг от друга способностями. Одни преуспели в военном деле, другие искусны в колдовстве. Никогда нельзя сказать с первого взгляда в чем именно. И, тем не менее, они владеют весьма эффективной манерой боя. Приемы их известны далеко не каждому…
- Когда-то при приступе мне довелось видеть, как бьется один из них в осаде, - подал голос начальник стражи. - Зрелище не из приятных. Крови было больше чем тел…
- Прекрасно. У меня в городе защитник слова господня, колдун и мясник. Что прикажете делать?
- Сдается мне, вы сгущаете краски, - не получив ответа, осадил самого себя губернатор, размахнулся куском говядины, и вышвырнул ту в окно. Птицы встрепенулись, покинув флероны.
- Молва говорит…
- Не верьте молве! Возможно, это была всего лишь иллюзия. Вы говорили, они искусны в магии…
- Но зачем?
Губернатор, казалось, ждал подобного вопроса от начальника стражи на протяжении долгих часов.
- Чтобы ввести в заблуждение таких как ты, Керсан. Страх, у которых, идет впереди меча!
Начальник стражи моргнул, его засаленные усы зашевелились.

Анарки отреагировала молниеносно. Когда ее заклинание прекратило действие, горожанин подался в сторону. Мешок и так уже был полон. Она решила больше не рисковать. К тому же из нее был чертовски плохой вор. Возможно, в следующий раз она предпримет попытку умыкнуть что-нибудь из этих дорогостоящих домов. Она поглядела в сторону возвышающихся над трущобами чистеньких и аккуратных зданьиц. Теремки и высокие трехэтажные за внушительными стенами. Собаки. Там наверняка есть собаки.
Анарки поморщилась, потерла руку. Пестрая птичка свалилась ей под ноги. Она аккуратно обошла ее.
Приближаясь к знакомым улицам, она сделала круг на всякий случай и незаметно растворилась в тени.
Старый охранник, кивавший носом в своем маленьком домике за воротами, окинул ее взглядом, устанавливая на место дубинку.
- А это ты.
- Гуго, где моя сестра?
- Не видел. - Он подхватил монетку. Его брови поползли вверх, но лишь затем чтобы зевнуть.
«Немного уюта в ее клетушке не помешает».
Анарки принялась за уборку. Вымела мусор и стерла пыль с той мебели, что еще оставалась после того сукина сына Ошена. Каждый раз, пьяным возвращаясь из своих «заплывов» по кабакам у причала. В надежде раздобыть мелочь от сострадающих, россказнями и слухами для своей очередной попойки, он разносил вдрыск то табуретку, то стол; заваливался в кучу ветоши, служившей кроватью; спал, вставал, клянчил денег у Марион (потому как, у нее-то, он попросить не осмеливался), бил Марион и уходил. А потом все начиналось заново.
Однажды Анарки надоело это. И когда в очередной раз она обнаружила на Марион синяки, она подхватила то, что оставалось от тумбы и прилично отходила эту скотину – Ошена. А потом выволокла его за ворота (ей пришлось постараться) и дала денег Гуго, чтобы тот больше не пропускал Ошена на порог их дома. Чтобы вернуться, Ошена остановила только рана, которую она ему нанесла.
И пригрозила, - она помнила точно, - что в следующий раз может и не прицеливаться.

Фермуар ожерелья приглушенно мерцал под выглянувшей из-за рамы луной.
Черным-черно, а в доме как назло нет ни одной свечи.
Впрочем, света была достаточно, чтобы пересчитать монеты. Одни поменьше, другие побольше, серебряные и краплаковые – истертая от частого употребления мелочь. Несколько золотых. Их Анарки заботливо обернула в тряпицу, положив к двум другим. Отложила под доску настила, прибила гвозди – не до конца, чтобы не выдать тайник. Вытряхнула из мешочка на поясе два кусочка небесно-голубого камня. Взяла горелку, зажгла. Установила над нею ложку и бросила туда зелье.
Это поможет ей провести еще две ночи без сна.
Прозрачное зелье действовало не сразу, и она еще с трудом могла улавливать зрением расплывающуюся луну. Будто два глаза Лиса наблюдали за ней с высоты.
«Нет, тот клерик и впрямь не такой засранец как ей показалось с первого взгляда. Какая корысть ему с того, что он сдаст ее Басеньяну? Никакой. Да он, кажется, и вел себя подобающе - не как Ошен. Вроде бы».
Луна, наконец, приобрела четкий вид. Благородные мотивы подхватили ее, и ей захотелось кружиться, кружиться под этой луной подобно тому волчку, что у нее когда-то был в детстве. Он все еще там, в подполе, в шкатулке с золотом и серебром.
Аллея ангелов звала ее своей стеснительной тишиной. Конфузливо сжимали свои руки-ветви орехи, тянулись распростертыми ладонями лиственницы, улыбались через плечо первые шлюхи.
Она прихватила с собой два ножа, надежно спрятав в чужих не по размеру напульсниках.
Глаза. Теперь множество глаз какого-то древнего божества взирали на нее с холодной надеждой. Так ей казалось.
«Или это все тот препарат, который она приняла?»
Торговец говорил, он безвреден. Но ей казалось, что сейчас она способна на все.
«Да. Она найдет Марион. Чего бы ей это не стоило».

Лотки и торговые ряды за их спинами тонули в желтом свете масляных ламп.
- Я передумал, - волоча его за рукав, обернулся Мэтью. - Я никуда не уезжаю. Надо проверить эту хреновину. Но я туда не пойду.
- Куда?
- Сейчас все узнаешь, - заговорщически подмигнул Хорек.
Лавки старьевщиков, ширпотреб для отвода глаз. С наступлением ночи здесь проворачивались самые интересные сделки. Тут совсем отсутствовали пикеты. Это был один из рынков во владениях Басеньяна, или, по крайней мере, очень близко к ним подобравшийся.
- Куда мы идем?
- К Джамалу. - Хорек откинул капюшон, так что его редеющий жирный волос переливался в свете ярких вспышек пламени вырывающегося изо рта потного фокусника.
Они подошли к палатке или вернее сказать шатру. Расписанный яркими красками, он напоминал о чем-то забытом в детстве – цирковой купол – и, тем не менее, его размеры вряд ли можно было назвать величественными. Двое индусов преградили им путь и остановили Хорька прежде чем он протянул руку.
- Нас ждут. - Он показал им пару знаков. Колдун еле поспевал за пальцами Мэтью, плясавшими в ритме чаконы. Немые жесты мало что сказали ему, но охранников убедили. Факир выпустил в небо огненную струю, и она превратилась в гриб, на мгновение выхвативший из полутьмы платки скрюченную, в позе лотоса, тощую фигурку Джамала.
- Он будет нести всякую ахинею, но ты слушай его внимательно. Если что – переведу, - шепнул ему Хорек по пути к подушкам Джамала. - Ты впервые вляпался в это дерьмо?
- В какое?
- Смерть клерика. Это расследование.
- Да.
- Они наверняка ведут параллельное. Видок об этом ни ухом, ни рылом?
- Да.
- Они всегда так делают, - Хорек закивал. - А те деньги? Ты ведь наверняка отдал мне малую часть. Что скажешь? Сколько себе оставил?
- Двадцать две тысячи.
- Справедливо. Прямой ответ на прямой вопрос. Большинство посредников так и делают.
Они устроились на подушках подобно Джамалу и колдун принялся слушать.
- Духи сказали, что ты придешь белый человек из святого братства.
- Джамал сегодня лаконичен, - шепнул Хорек.
- Джамал всего лишь посредник в мире дорог его Конденсатора. Он укажет тебе человека танцующего в электромагнитных импульсах Сатансофта. Он очень святой человек и способен говорить с духами. Но за это ты заплатишь Джамалу две, - он показал два скрюченных пальца, - две тысячи орринов. Так хотят духи!
- А немного ли хотят духи? Как насчет того, что им обломится всего тысяча?
- Ты что, - дернул его за рукав Хорек. - Хочешь раскрыть это дело?
- Да.
- Тогда плати…

- Две! Две тысячи! Я столько не заработаю за пять лет!
- Ерунда, - отмахнулся Хорек. - Это еще по-божески.
- Почему-то меня мучают смутные подозрения, что вы поделите эти две тысячи пополам?
- А хотя бы и так.
- Прямой ответ на прямой вопрос.
- А тебе что, было куда деваться? - Он отодвинул с пути зазывалу. - Этот человек, он или она, будет ждать тебя на свалке за городом. На Собачьих пустошах. И советую не опаздывать. Все кочевники помешаны на пунктуальности. Понял?
- Да.
- Нет, ты не понял. Он или она – танцующий в электромагнитных импульсах самого Сатансофта! А это означает что он или она жокей. Только кочевник! А это… я тебе доложу те еще психи!

Тепло оставленное им дымиться на одном из письменных столов преследовало его на протяжении всего пути. За город он добрался на экипаже. Цокот копыт все еще стоял в ушах. Он не успел ни позавтракать, ни выпить чая, в чем собственно была только его вина. Карманные часы показывали пол четвертого. В мутно-голубоватом свечении их хромированный ободок вокруг циферблата отражал черты его искаженного лица. Ветер, поднявшийся на свалке, еще больше усиливал чувство тоски по мятым простыням и горячей воде.
Изъеденные ржавчиной до кружева прошлогодней листвы, стальные предметы, попадавшиеся в тряпье и полусгнивших очистках, хрустели под сапогами словно панцири майских жуков.
Неудивительно, что он встретил овцу подергивающую ногой в луже чего-то зеленого. Только что сдохшая, она распухла и вздулась, выкатив один глаз – второй растекся непонятно почему.
В хлам и мусор сбрасывали не только отжившие свое время предметы быта, но и промышленные отходы, и кучу всяческой всячины, включая магическую утварь, реторты и амулеты.
Плотное серое утро расползлось по небу свинцовыми тучами. Только-только начало развидняться, и там где кончались горы хлама, за пологим холмом, уходящим вдаль, открывалась широкая панорама собачьих пустошей. Когда-то они были старым кладбищем, и ровные ряды стоймя поставленных вытянутых гранитных плит зачерняли собой горизонт. Кое-где вздымались иные несоразмерно высокие и дальше поваленные, стоявшие наискось обращали погост в мешанину из черно-серого марева.
Одна из его ног зацепилась за какой-то обломок – деревянная рама окна или зеркала. Внезапно он оступился.
Вся жизнь, кажется, была представлена в этой куче хлама, думал он, взбираясь на гору, развернувшуюся к северо-западу от погоста – будто сумасбродный шкатулочник собирал свои коллажи из осколков истории, седлом которой была симфония разрушения и потребности в испражнениях вечно растущего агломерата.
Его жилет зацепила пружина расколотых напольных часов. Не в силах освободиться нагрудная пластина заскрежетала. Он не заметил, как пружина потащила его назад, когда он поставил ногу на голову деревянной куклы полностью лишенной волос, и лишь дырочки через которые когда-то были продеты пучки шевелюры, мелькнули у него перед глазами.
Большие неразрешимые проблемы, которые кажутся тебе невероятно сложными и ужасающе необъятными всего лишь жизнь. Жизнь длинною в портняжную нить – такая же тонкая и короткая, которая быстро проходит, и все чего ты когда-либо страшился, представляется тебе всего лишь бессмысленной суетой прожигающей твою память досадной тоской.
- А чего люди боятся, мэтр?
- За свою жизнь, за жизнь близких, за незавершенное дело. Боли, мук. Зова крови.
Чернобород посмотрел на него. В его взгляде всегда сквозила сырость и холод, но Див к этому давно привык.
Тори.
Зеленые глаза чародейки замелькали перед ним громадными изумрудами, и он приземлился головой обо что-то твердое.
- Эй. Засранец, - позвал женский голос. - Это ты или нет? Если нет, то лучше бы тебе быть тем, кого я жду, иначе я снесу тебе бошку. - Женщина отклонила в сторону железную трубку с кучей мелких деталей, предназначение которых ему было неведомо, но труба по-прежнему находилась у нее руке. - Вот уже пол часа.
Стандартный набор жокея дополняли еще два опсиса и неимоверное число иных предметов разбросанных по железной полке вбитой в гору хлама. Кресло, вылитое из металла куском на одной расширяющейся к низу ноже, повернулось чуть в сторону и обратно, когда она помогала ногой, сев в него и зафиксировав рычагом.
- Это я.
Она выжидательно глядела, запрокинув голову вверх.
- Может, присядешь?
- Нет.
- А если я настаиваю?
- У меня быстрое дело.
- Как знаешь.
Он заметил над правой бровью танцующего в электромагнитных импульсах утопленную в плоть скважину обрамленную железным кружком. Она матово поблескивала в разгорающемся дневном свете.
- Прежде чем мы приступим, я хочу знать, - он извлек из кармана помятый листок бумаги, - что это значит?
- Цифры, - ехидно улыбнулась девица.
- А что они могли бы означать?
- Ни хрена.
- Ты уверена?
- Послушай, по сравнению со мной ты живешь в каменном веке. Так что если я говорю, что они ни хрена не значат в таком виде, в котором ты их предъявляешь, то поверь мне на слово, мать твою так, что они ни хрена, черт тя побери, не обозначают! А теперь к делу.
Колдун передал ей микросхему-сенсориум.
- Медленно, - процедила она, наставляя на него палку. - А теперь отвали.
Он повиновался, следя за тем, как она кладет на стол колышек и собирает какой-то механизм напоминающий внешне треножку опсиса.
- Все. - Она кинула ему ее, и он поймал. - Под сенсориум. Ставишь на нее его и гоняешь.
- А разве ты не, - он запнулся, подбирая слова, - прочитаешь ее своим?
- А разве я похожа на самоубийцу? А вдруг там вирус? Откуда я вообще знаю, откуда ты взял эту затраханную микросхему? А вдруг из жопы вытащил, а руки не мыл. Откуда мне ведомо, что ты не работаешь тьюринговую компанию? И мне начинает осточертевать твоя наглая морда. Хочешь, чтобы я ее прочла – три тысячи орринов. Ровно столько стоит новый привод. Усек?
- Я уже заплатил Джамалу! И где я, по-твоему, возьму новый привод?
- Ты облажался! Из тех денег, что ты заплатил Джамалу, я не выгадала ни монеты. Очень жаль, что ты такой лох и поэтому я возьму с тебя не три, а четыре тысячи!
Цирк. Это цирк и вход в него платный.
В нем начала закипать медленно ярость.
- Послушай ты, - его рука обхватил горло девицы. - Ты вставишь себе эту микросхему в башку и промотаешь его восприятие!
- Пошел в задницу.
Вторая занесла над ее бровью стальную иглу… и он почувствовал как его относит назад и капли теплой липкой жидкости на лице и руках, на одежде. И невыносимую боль.
Скважина в бледно-розовой плоти начала увеличиваться, расширяться подобно воронке, скрывая от него весь остальной мир: “Может, присядешь… нет, ты не понял… куда мы идем… я передумал… Джатака. Джатака жизни… нирвана же… путь к просветлению…”
Он очнулся, размазывая по лицу сгустки грязи. Похлопал живот, проверил затылок. Его пронзала саднящая боль. Он заполз на гору и преодолел ее вновь. Спустился вниз, осторожно ступая.
- Засранец. Эй, - вполне дружелюбно позвала его девушка. Ее щеки были полными, но сама фигурка хрупкой и тоненькой, хотя и высокой. В ее руках выделалась ярким пятном розовая кружка из какого-то непонятного материала – плотного и мягкого на вид. Здесь она была одна, хотя нельзя было сказать с полной уверенностью, что за ними никто не следит.
- Через пол часа я переезжаю на другую локацию, так что у тебя двадцать девять минут и тридцать секунд. - Она раздула щеки с тем, чтобы подуть на содержимое розовой кружки и сделала аккуратный глоток.
- Пластиковая, - сказала она, читая в его взгляде непонимание и удивление кружкой.
- Что мне сделать, чтобы ты перестала нервничать?
Она жестом указала на кресло. Он сел.
- Меня легче убить, чем купить. - Одета она была в плотно прилегающий к телу комбинезон. Его рифленая кожа переливалась в свете зори ребристыми пятнами и бликовала. - А тебя?
Ему показался этот вопрос не лишенным смысла, и он подумал, прежде чем дать ответ.
- Пока не убили.
- Это я к тому, что не собираюсь работать на какую-либо из корпораций. Я здесь только потому, что должна Джамалу. И я отдаю долги, - продолжала она, прилепляя троды к его вискам и на пальцы.
- А что ты имеешь против тех корпораций?
- Они денежные мешки, - серьезно проговорила девушка, и он увидел, как блеснул железный разъем под тщательно прилизанным чубчиком. - Я люблю потрошить денежные мешки. Но это вовсе не нежности. А нежности, которые я в состоянии им предложить.
Юмор кочевников Див понимал относительно правильно. В том смысле, что они с трудом переваривали закон корпораций.
А теперь отвечай на вопрос.
Механизм, к которому она его подключила, стал лихорадочно дергать причудливой ножкой, вырисовывая на бегущей бумаге ровный заборчик из непрерывных чернильных линий.
- Тебя сюда прислал Тьюринг?
- Нет.
- А кто? Джамал? Не кивай – отвечай на вопрос. Какое сегодня число?
- Двадцать второе.
- День?
- Вторник.
- Мы сейчас где?
- На свалке.
- Ты работаешь на корпорацию?
- Нет. Это твоя работа, - перебивая действие какой-то странной магической машины, задал вопрос колдун.
- Какая?
Девушка отвлеклась. Ее голубые глаза расширились.
- Синий кокаин.
- А, эта! Ага. - Васильковые глаза, широко распахнутые и лучащиеся на солнце голубизной весеннего неба, смотрели на него как с того самого образа на голопроэкции Хосаки. Он заметил железную трубку покоящуюся на вбитой в груду хлама полке – возле ее импровизированного рабочего места.
- Зачем ты это сделала? Показала свое лицо? Это конечно смело, но…
- Самореклама, а заодно и просветительская работа.
- А если они тебя найдут?
- Ну и что, - она вновь откинула чубчик и сверкнула разъемом. - Что с того?
Ее глаза насмешливо следили за ним поверх розовой кружки.
- Они найдут меня, а я скажу: ну и что? У них нет никаких доказательств. Я пробила голопроэкцию через чужие линки – представляешь, как мне пришлось перевыпендриться – и не со своего опсиса. А этот хлам, - она махнула рукой в сторону развернувших голографические прямоугольники хрустальных шаров, - я разгоняю до нужной скорости. Сейчас я подсоединилась к одному из программных обеспечений замка Осаки. Их ребята способны вытащить из моих малышек фабричные номера и определить место локации. Так что приходиться постоянно двигаться.
- Я давно хотел спросить, но как-то все было не у кого. Что такое Тьюринг?
- Это союз компаний действующих на одной платформе – базе. Но независимо друг от друга. А когда какой-нибудь засранец вроде тебя или меня надумывает совать нос в их дела, они объединяются и перемалывают его в форшмак. Как гигантская мясорубка. Они очень любят играть в игру “угадай, кто дохлая рыба”. Если ты связался с Тьюрингом, ты – дохлая рыба! Усек?
Она улыбнулась. Самое время было завести деловой разговор.
- У меня в голове торчит этот чип, потому что мне один раз поджарили мозги и теперь у меня краткосрочная память. Понимаешь, разговариваешь с человеком, флиртуешь, трахаешься, а наутро просыпаешься, а в голове ни черта. Ни черта, понимаешь. Кто он такой, где, когда? Со всем остальным – то же самое. Почему я не сплю уже трое суток. Вообще, мой рекорд больше чем трое суток, - она углубилась в одну из голопроэкций опсиса стоявшего ближе к нему, и он мог видеть кучу цифр из единиц и ноликов, проплывающих в медленном танце по заиндевевшей поверхности бело-голубого экрана. - Четверо. Иногда пятеро. Но тогда я теряю сознание. Был когда-нибудь в матрице? Я имею в виду не подпрограммы гоняемые Башней Покрова и Хосакой, а настоящую свободную Матрицу.
- Нет.
- Там не так как в обычных корпорационных пространствах. Там как бы это сказать… этому месту много сотен лет, но там все по-прежнему двигается, все работает. Там так и не так…. Жокеи в основном не пересекают черту, работая с оболочками. Но как по мне это намного сложнее, потому что приходится слишком много усилий выкладывать на то, чтобы спрятаться. Некоторые из них работая в свободной матрице, заключают сделки с кем-то или чем-то. Эти кто-то или что-то очень напоминают гигантские подпрограммы или программы, но двигаются так, будто обладают собственной волей. Очень большие объемы памяти. Так что если запихнуть их сюда, - она положила ладонь поверх хрустального шара, - шина этой малышки просто не выдержит. Поэтому дело с ними доводится иметь только в Астрале. Но я с ними сделок не заключаю. Поэтому меня называют святою. - Он только-только распознал ее запах – очень приятный, расслабляющий, под которым хочется распрямить все тело и вдохнуть полной грудью, прежде чем отойти ко сну. - Люди подобные Джамалу верят в то, что они Лоа – Боги инфопространства. Легба, Домбала, маман Бригитта. Слышал такое? По мне так они всего лишь на всего поумневшие вирусы, и, в общем-то, не заслуживают почитания. Джамал тем не менее религиозен до мозга костей и болтает о всяком…
- О чем?
- Сама толком не понимаю, - танцующая в электромагнитных импульсах пожала плечами. Это начинало перерастать в дурную привычку. С тех самых пор как ему впервые посчастливилось ознакомиться с этим делом, все вокруг только и делали, что пожимали плечами, включая его самого. Смешно было надеяться на консисторию, потому как она не располагала реестром служащих конгрегации святой канцелярии. А продолжать тему Домбалы, Легбы и маман Бригитты было довольно сомнительной надеждой на выявление фактов.
- Технически это то же самое, - рассматривая иглу микросхемы, подняла она на него глаза, - но сейчас я занята. Я не могу вытащить свою, чтобы мои старания не накрылись медным тазом. Как на счет того, чтобы повременить с этим делом? Или я могу изготовить тебе переходник на сенсориум…. Вижу ты не в восторге. Но у меня есть один старый хрен. Он частный коллекционер и держит свою аптечную лавку. И у него там куча сенсориумов. Ну, так как?
У частного коллекционера он побывал во втором часу. Найти его не составило большого труда, и беседа их завершилась в сухом подвале, обставленном видавшей виды конторкой. Старику не хватало компании, и его несомненно польстила мысль о том, что его коллекция может помочь в расследовании. Как истинно верующий он намеривался поддерживать добрососедские отношения не только со Святой церковью, а как выяснилось и с консисторией и с Opus Dei.
Старик и впрямь оказался милым. В том плане, что не докучал ни расспросами, ни предположениями. Он сразу забился в угол и на протяжении всего времени что-то взвешивал на аптекарских весах, копался в колбочках и флакончиках, смешивал декокты и настойки, готовил какую-то мазь. Потом сам предложил посещать его, если на то возникнут необходимости. А необходимость возникнуть могла, о чем Див сразу предупредил: “…и возникнет она не менее чем на неделю” – ибо воспоминания клерика были надежно изолированы от него. Не зная ни мест, ни событий можно было месяцами тыкать пальцем в небо. Что он и делал. Но как сказал один из мудрых мира сего: “Из всех фраз из всех комбинаций слов “дверь в подвал” звучит прекрасней всего”; а если долго тыкать пальцем в небо, то наверняка попадешь в нужную птицу.
Мне точно известно, что их было не пятеро, сказал он себе. Тех, кто ушел не замеченным, тех, кто остался в живых, было двое или, по крайней мере, один.
Восприятие и память не одно и тоже. Места и события – все размазано. Только особенно острые чувства давали хоть какое-то представление о случившемся. И все же он смог разобраться. Смог вычислить их даже не прибегая к памяти клерика. Сюрикены. Ни у кого из упокоенных не было бандажа, ни у кого в личных вещах не оказалось ни одного такого устройства – раскрывающиеся в полете звезды. Так что если зажать при броске пальцами большого и указательного две плоскости на сдвоенных дисках, срабатывали встроенные механизмы, расчехляя голубые тонкие лезвия. Чему видок, казалось, не придавал никакого значения. Он, вообще, старался как можно меньше уделять внимание каким бы то ни было мелочам. Его кажущаяся рассеянность могла обмануть кого угодно, кто находился в нетрезвом виде, но алкоголь открывал доселе неизведанные горизонты. И Див усомнился в рассеянности начальника розыскной службы. Прикрыть это дело, судя по всему, было его главной задачей.
Corpus delicti определен: нападение с целью ограбления, - улыбнулся он своему отражению в стекле, открыл балконную дверь и прошел на лоджию.
И все же консисторию не устраивала такая формулировка. Она настоятельно рекомендовала оформить ее в подобие нападения на служителя церкви с целью дискредитации местной власти, а как следствие и подрыв духовной жизни мирян, впадение в ересь региона, на котором было изобличено злодеяние, несущее за собой смертную казнь повинных в том граждан, если таковые ими являются…
Или она не устраивала конгрегацию святой канцелярии, в чем, в общем-то, была небольшая разница.
“Если таковые ими являются” и если будет кого искать, ухмыльнулся Див, выпуская дым на панораму открывшейся перед ним улицы.
Больше всего ему не хотелось переступать порог консульства. Но архиепископ не единожды намекал, что может возникнуть скандал, тряся при этом всеми тремя подбородками и щеками в голопроэкции оптической системы индивидуальной связи. Наигранность его желчи читалась между строк как само собой разумеющееся. Но из архиепископа был чертовски плохой актер и заверения в том, что представитель Номмары наравне с остальными подпадает под подозрение, было как-то притянуто за уши.
- И насколько вас хватит, ваша милость, при таких-то нагрузках?
- Чушь, - не понял архиепископ, тряхнул бровями и сузился до размера точки. Она все еще опалесцировала над столом, отражаясь в латунной оковке.
Мотыльки, бьющиеся о раскаленное стекло фонарей, кружились в своем безрассудном танце. Их пульсирующие тела сгрудились вокруг одного столба и начали складываться в мимику Мизели Гранжа. Какой-то фокусник меж разбегающейся по домам толпы поднял руку и помахал. Див покрутил ему у виска, и буффонадская улыбка раскрашенного красным рта сползла с лица подобно оплывшему воску.
…оплывшего воска… из оплывшего воска… нарисованная улыбка… клоун… фокусник… идиот…
Табуретка разлетелась вдребезги. Вспышку гнева было не остановить.
В последнее время с ним начало происходить что-то неважное. Каждый день выпивал из него все силы. Вышелушивал. И теперь он сидел на коленях на кухне полностью опустошенный и немного пьяный от приступа. Он лег спать прямо там, в обломках разбитого им табурета. Не открывал дверь стучавшему хозяину гостиницы, пока тот не ушел, оставил его наедине с самим собой, и зажегшиеся огни жильцов встревоженных его поведением не погасли. Завтра он вновь будет добропорядочным господином, в котором вновь и вновь поднимается ярость, но он тушит ее, и при свете дня она становится совсем незаметной, бледной и бессильной выплеснуться из его крепко сжатых ладоней. Конечно же, он оплатит ущерб. Завтра же он переедет к Полю; и монастырь, чтобы ни говорили, обладает своей особой магией. И ему не придется спать в келье, хотя это самое последнее из удобств, о котором он беспокоился.
Все что не убивает нас, делает только сильнее.
Так сказал один из философов, книгу которого он прочел еще будучи в подмастерьях у Черноборода.
Но от этого хотелось разнести еще что-нибудь. Хотя бы еще одну табуретку.

Служки носились, заметая мантиями свои собственные следы. Одни из них совсем молодые, другие постарше, но все равно еще дети, обращали внимание на его мечи. Он нес их под плечевым сгибом, прижав рукой к боку. В другой руке – вещевой мешок. Эта суета и беготня не могла не радовать его, привнося в жизнь сравнительную отраду перед тем, что когда-то ему доводилось точно также метаться в поисках всего и сразу или того чего нет в природе, но кровь из носу добыть у кого-то надо.
- Брат Поль? - Один из них оступился. Запутавшись в мантии, чуть было не сшиб его по инерции. Шальные глаза клеврета уперлись в нагрудную пластину жилета.
- Нет. Поль.
Он протестующее замахал руками, когда колдун его подхватил.
- Господин Поль еще не закончил. Он там. Он занят, - служка махнул в сторону застекленного шкафа для икон. За киотом виднелась неприметная дверка. Вернее проем в стене. - Пустите. Милсдарь. Пустите. Мне нужно спешить. Господин Поль будет недоволен. А если он будет недоволен, то меня отмудохает отец-настоятель…
- Ах, ты засранец! Разве не знаешь, что богохульствовать в святом месте запрещено?
- Ай, ай, ай, - заголосил служка, ухватившись за ухо. - Пустите, милсдарь, пустите! А сами-то, сами…
Остальные следили за его шагами.
Два клерика в монастыре это чересчур. (Бирк ни за какие коврижки не хотел покупать жилье в городе. Обдумывал всерьез обзавестись хозяйством. А для этого нужны были деньги.) Интересно, досталось ли им от него?
Див запрокинул мешок на плечо.
Судя по тому вниманию, которым он завладел, пока не завернул за угол – да.

Было что-то непристойное в том, как она готовила завтрак.
Яйца, эти птичьи эмбрионы, разлились по плите с шипением и взрывающимся жиром. Мадам Леви стояла к нему спиной, не очень дружелюбно предложив войти внутрь небольшого салончика располагавшегося где-то в боковом крыле дома. Полное запустение и тишина после ночных пирушек как-то странно искажали пространство вокруг. Оно не шло этому дому. Было чуждым и противоестественным. И все же от него исходили какие-то тягуче-положительные фибры. Сонливости что ли? Дом отдыхал после ночного разгула.
Кроме одной единственной прибиральщицы меланхолично натирающей пол, он больше никого не заметил.
- У нас сейчас не лучшее время для приема гостей. - Мадам Леви обернулась лишь на секунду, чтобы взять со стола перечницу и солонку. - Для своих девочек я ничего не жалею. Знаете, сколько сейчас стоит перец на биржевом рынке?
- Догадываюсь.
- Тридцать орринов за десять грамм. - Она вытерла нож от слизи и облизала пальцы. Губы без помады. Глаза она не успела закапать белладонной, отчего зрачки сужены и являли собой старческую изнеможенность.
- Поль мне сказал то же самое. - Притом, что она была жгучей брюнеткой (коротко стриженый волос был уложен по старой моде), - это вызывало бы благоволящий консонанс, если бы не полопавшиеся сосуды в белках. Одета она была в свой постоянный наряд из пурпурно-черной тафты, что хорошо гармонировал с цветом ее лица и открывал взору колдуна руки лишь у самых оснований ладоней – смуглые и невероятно гладкие. Рот был точенным с волевой складкой, скулы – высокими.
Он никогда раньше не замечал ее в зале. До того момента, когда она приютила и накормила Хорька.
- Что тридцать орринов стоит не только перец. Но и доброе утро.
- В каком смысле, - приподняла она бровь.
- В том смысле, что все, чего-то стоит. Только доброе утро не стоит ровно ничего. Разве что… десять орринов. Сколько это будет в серебре. Думаю, тридцать. По-моему, такой курс на бирже в данный момент. Может быть, я ошибаюсь. Все возможно в этом странном мире и этой странной стране…
Среднего возраста. Быть может чуть старше, чем средний возраст. Быть может, чуть выше него.
Колдун не замечал ее быть может оттого, что просто не хотел замечать или все дело было в наряде. Специально ли она его подобрала? Хотела ли оставаться незамеченной? Там в зале.
При ее ремесле довольно необыкновенное поведение. Стараться скрыться от глаз посетителей.
Он продолжал изучать ее и никак не мог понять, что она, - женщина такого склада характера, с чрезмерной требовательностью к сохранению строгости нравов, пусть даже во внешнем виде, - сыскала для себя занимательного в той роли, которую себе отвела.
Хотя, быть может, речь шла не о душевном расположении.
Эдакий делец в юбке.
Да, это определение подходило ей как нельзя лучше.
Ничего личного, ничего из того, что определяет судьбу и прошлое этой женщины. Только усталость.
И воля. Воля, которая двигает ею как марионеткой. Движения лишенные излишней живости, расчетливые и скупые, плавные и отрывистые. Словно кукловод, прячущийся где-то там, в облаках за вторым этажом за перегородками и чердаком, испил сегодня перед выступлением малость лихвы.
О том, что делала она, и что делал клерик (Сайг Бахрейн, кажется. Так колдун прочитал в деле. А быть может, ему примерещилось во взгляде мадам Леви) в ее доме, она отвечать отказалась и суть разговора, к которой она все время стремилась, как-то сразу для него прояснилась.
- Он не занимался здесь тем, о чем вы могли подумать. - Она раскрыла огромную обтянутую черной кожей книгу и углубилась в ее изучение. Гроссбух и мадам Леви сочетались как Терпсихора и эрос. - Так что его совесть чиста. Разумеется, у каждого нормального человека есть свои слабости.
- Перед тем как пересечь кварталы Миннезингеров, вы сказали мне до этого…
- Да. Вы меня поймали. - Гроссбух мадам Леви уложила себе на колени. Костюм ее был достаточно вызывающим. На груди блестели два кошачьих глаза. - Я продолжу. У каждого человека есть слабости. И этой слабостью была госпожа… Бэл. Она у меня не работает. - Хозяйка дома Красной нежности подняла глаза. белладонна растворилась в глазах мадам Леви без остатка, расширенные зрачки окунули колдуна в колодец без дна. - Но и на Аллее вы ее не найдете.
- Я целиком и полностью оправда-а… оправда-а-аю доверие, - выговорил он сопротивляясь чарам куртизанки, - оказанное мне. - Он заговорил быстрее. - Ваша конфиденциальность. Можете не беспокоиться, об этом никто не узнает. Разумеется кроме той госпожи.
- Я сказала это вам не для того, чтобы взять с вас дружеские обещания, - расстроено проговорила мадам Леви. Я сказала вам это для того…, чтобы вы оставили мой дом в покое.
Ему почему-то показалось, что мадам Леви плохо переваривает лесть, и он просто заметил, что ему нравится ее дом.
С минуту она колебалась, поглаживая указательным пальцем гагатовую брошь на скрывающей горло ленте, и потом сделала то, чего он ожидал от нее меньше всего – обернулась со свойственной марионеточной кукле грацией и поставила на стол лазанью. Прислуга принялась есть; после чего вновь занялась полами.
Этот день он запомнил надолго.
В те минуты, когда они разговаривали с мадам Леви на кухоньке, ему казалось что они разговаривали у нее в комнате. Весьма темной, надо признать, и душной.
Этот день. Посветлевший. Был одним из самых ярких из всех подобных ему. Из окон били солнечные лучи. Квадратные пятна скользили по рукам прибиральщицы, пробивались сквозь распущенный локон, искрились на покрытых влагой полах.
У стойки было пусто. Как впрочем, везде.
Шторы в той части зала, куда его отвела мадам Леви, были плотно прикрыты, наделяя Красную нежность флером сонливости и капризной аристократки прячущей свои покои от назойливой суеты так пагубно сказывающейся на ее самочувствии. Див выбрал бутылку недорогого вина номмарской марки с забавным названием «Comprene». Заведение открывалось в два часа после полудня. Это означало, что оно открывается в пять по тому времени, которое показывали его часы. Он так и не перевел стрелки, предпочитая такую зарядку ума здравому смыслу. Или он просто варился в собственном соку как говаривал Мэтью. Или он был консервативен. Одно из двух. Хотя не исключено что и то и другое сразу. Потому что время по старому стилю в Номмаре отставало на три часа от стиля принятого на пустошах.
Город жил по старому стилю. Когда башенные часы били полночь, это означало что в других частях Ойкумены, не исключая Оррин, три часа ночи. Поэтому люди ложились спать рано. В восемь уже трудно было сыскать кого-либо праздно шатающегося по улицам. Брейврок кутил только по выходным. Как впрочем, и другие города-муравейники.
«Среда, думал колдун, дожидаясь мадам Леви.
Странное время середина недели. Интересно, какую невидаль сотворил вседержитель за оную пору.
Вначале Бог создал небо и землю. Земля была пуста и темна. Только Дух Божий витал над водами. И сказал Бог: «Да будет свет». И появился свет. И Бог назвал свет днем, а тьму – ночью. И был вечер, и было утро: день первый. Сказал Бог: «Пусть будет небо, чтобы отделять воду в облаках от воды на земле». И стало так. И был вечер, и было утро: день второй. Сказал Бог: «Пусть среди вод появится суша». И назвал Бог сушу землей, а собрание вод – морями. Сказал Бог: «Пусть на земле вырастет всякая зелень: трава и деревья». И стало так. И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день третий.
Кажется так. Только вот почему-то солнце и Луна появились на день четвертый, тогда как свет и тьма уже вовсю светили и омрачали жизнь».
Полуденный мрак колыхался за шторами Красной нежности, окунал его в серый дым. Невольно Див становился той самой аристократкой, а легкий сквозняк заставлял взбодриться. И тогда он отпивал из бокала, в надежде что «Comprene» снова и снова скажет его серым клеткам «salve et vale». И все же он отдавал себе отчет в том, что этого было мало, а пить больше одной бутылки он почитал моветоном.
Шум. Шум воды стекающей по водостокам разбудил его, ворвавшись в приоткрытые окна. Кассоне, в котором копалась уборщица, занимал угол, но на него все равно попали несколько капель дождя, и растревожили тусклую окись на щеколдах замков.
Прислуга извлекла из разукрашенного стукко ларя вечернее платье, и начала переодеваться. Ее тело мало походило на эталон красоты, но ей, судя по всему, было давно наплевать.
- Мерзость привлекательна, - проговорил колдун. Ему казалось, что про себя.
Его кто-то услышал. Вернулась мадам Леви.
- Скорей интересна, - ответила она. Что можно купить за несколько орринов?
- Три куска мяса или сомнительное удовольствие…

- Нет, мне неизвестно такое имя. - Мадам Леви держалась еще более отстраненно, чем прежде. Они ступили на лестницу. Продолжая неторопливый подъем хозяйка Красной нежности развернула пачку крфа и набив трубку осколками спрессованного брикета, уложила ее на поднос. - Насколько я понимаю он не мой клиент. Если конечно он нуждается в подобных услугах, я всегда в состоянии их ему оказать…
«Дайдан Локке. С чего вдруг ему захотелось спросить о нем? Возможно, он все еще живет позапрошлой неделей. Когда он повстречал эту Мизель Гранжа. Или это скрежет причальных мачт, доносившийся с северного квартала всякий раз, когда поднимался ветер».
Тафта мадам Леви не скрывала идеальных форм, а юбка лишь их подчеркивала. Принимала ли она участие в том, что продавала? Возможно да, возможно нет. Ему показалось – она могла. На что была способна эта женщина, ведал один лишь Дьявол.
- Господин видок уже побывал в моем доме и не узнал ничего из того, что ему предписывают буквы закона, - проговорила она. - Больше всего меня раздражают люди не способные к дипломатии. Но помимо всего меня раздражают буквы закона, предписывающие их ревнителям совать нос в дела и личную жизнь людей не склонных нарушать свои обычаи и моральный кодекс. Не скрою, что мой интерес к вам поддерживается тем делом, которое вы расследуете. - Они шли по коридору, по обе стороны от которого сверкали лакированной поверхностью аккуратные дверки. Мадам Леви остановилась у одной из них. Взяла с его рук поднос. - Я хочу, чтобы мое имя не фигурировало в документах святой церкви. Это устроить возможно?
- Конечно. Ареал их влияния распространяется не на все области жизни.
- И все же я бы хотела надеяться на ваши услуги взамен тех, что я уже оказала…
- Какие услуги?
- Я вам напомню.
Колдун улыбнулся:
- Помню. Все помню. Что ни черта не помню.
- Поговорите с Джулией. Джулии Бэл.
- Разумеется. - Колдун потрусил пепел на поднос мадам Леви. - Разумеется. Поговорю. Как ее найти?
- Я дам вам адрес. На Мосту Гранильщиков живете вы. Если мне не изменяет память, вы там остановились после своего отбытия из города две недели назад. Вы мне это сказали при нашем разговоре на кухне. Помните?
- О, гипноз, - вздохнул колдун, припоминая. - Вещь замечательная. Так, где мне ее найти?
Коридор освещали обычные лампы, разливая маслянисто-золотой свет по филенкам черно-бурых дверей, отражения в которых словно рябь на воде время от времени нарушали их силуэты.
- Вы хотите знать, чем занимался покойный до того как покинул стены сего дома, - вернулась к прежней теме мадам Леви. - Пил. А больше он ничего не делал.
Мадам Леви скрестила на груди руки. Ее губы не привыкли к улыбке. И все же она изобразила ее подобие, оставив поднос трубкой за очередной дверью.
- Вы спросите меня, почему церковь до сих пор терпит гнезда разврата наподобие моего дома. А почему она терпит гравюры Зибальта фон Стэрча или научный прогресс? - Они прошли в комнату, где мадам Леви обнаружила в себе силы, чтобы взглянуть ему прямо в глаза вновь.
- Научный прогресс, - вздохнула на сей раз она. Научный прогресс не мешает вере в Бога. Напротив. Слышали что-нибудь о торсионных полях?
- Ох, увольте, - парировал колдун. - Е равно МЦ квадрат. Кажется так. Я не разбираюсь в трудах таких авторов. Только в магии.
- Вы хорошо осведомлены для клерика о всяческого рода книгах.
- Считайте это скорей исключением чем за правило, - пошутил колдун.
- Большинство моих коллег на улице Красных фонарей понятия не имеют, что жизнь зарождается в вакууме, - пошутила в ответ мадам Леви.
- Это кажется из Торсионных полей, - поправил колдун.
- Ну, конечно. Как я могла забыть. Чудеса происходят повсеместно. И кто сказал, что девочка с двенадцатью кодонами произведение господа Бога, а не генетическая мутация?
- Мы утопаем в софизмах.
- А вас хорошо натаскали.
- Над такими вещами шутить нельзя.
Мадам Леви отвела в сторону край картины.
- А над такими?
Сквозь ложное стекло вделанное в стену наподобие окна была видна одна из девушек Красной нежности. Подвешенная вниз головой она напоминала кусок говядины, освежеванный мясником. Мужчина за ней обхватил ее ноги одной рукой и провел второй по груди. Не понятно, что он собирался делать с ней в такой позе, но Див даже не удивился, когда в руках у мужчины оказался ланцет.
Большинство людей вряд ли бы нашли привлекательным то, что происходило потом, а кое-кого бы стошнило. Не оттого что плоть поддалась под нажимом ланцета, а оттого, с каким явным наслаждением это происходило.
Мадам Леви, казалось, нисколько не тревожила эта сцена. Сосредоточенно хмурясь, она стояла перед зеркалом для бритья, пытаясь завязать у себя на шее узлом ленту скорее напоминающую обрубленный у основания галстук. Последние лучи заходящего солнца, проникая сквозь дешевые кружева занавески, усеивали теневыми цветами иссиня-черное платье.
- Как-то мне довелось побывать в катакомбах Париса. Там усыпальницы сложенные из останков святых: черепов, тазовых костей, берцовых, лучевых. Даже из фаланг пальцев. Одна из них мне показалась занятной. Не знаю, что на меня нашло. Но тогда я повстречала этого сумасшедшего. «Положи, что взяла», - прошептал голос на латыни.
- Pourquoi, - ответила я.
- Они будут это искать, - ответил он мне.
- Кто?
- «Те, кому это принадлежало. Они все придут сюда за своими черепами, ребрами, фалангами пальцев, даже за маленькими ушными косточками. Вострубит труба – и они начнут искать себя, искать то, что от них осталось. А потом поднимутся по лестнице - каждый со своим прахом. Все, кроме меня», - процитировала мадам Леви. - Один испуганный брат Антоний из ордена миноритов, считавший себя вампиром. Знаете это болезнь…
- Знаю.
Мужчина сделал уже четвертый надрез на теле девушки. Кажется, она кричала, но отсюда было видно только то, как она беззвучно раскрывает и закрывает рот.
- Он говорил о прощении, о смирении. Сам, полагая, что обменял спасение души на бессмертие. Быть может, он даже убил кого-то. Бедный сумасшедший…
- «Мы услышим трубный глас», продолжал шептать он тогда. А я все слушала, слушала…
- Но нам некуда будет идти. Мы останемся невоскресшими, несудимыми, одинокими; все другие уйдут, говорил он. Этот брат минорит. «Куда? Этого мы никогда и не узнаем... Может быть, они замолвят за меня словечко, они ведь должны… они ведь должны понять, зачем я это делаю». И вот. Когда они, то бишь призраки, пойдут, поднимаясь по лестнице, надо понимать в небо, состоится суд божий, - издевательски проговорила мадам Леви. - Но бессмертные души на протяжении поколений и поколений будут прибывать. И они будут ждать. Одни месяцы, другие тысячелетия. Как бы то ни было – это не справедливо.
- Вы не находите, - обратилась она к колдуну, заканчивая свой туалет. - К тому же, на каком из поколений может остановиться десница божья. А если принять во внимание, что он справедлив и милостив – бог, то бишь, - и любовь его безгранична, то ожидание ссудного дня людьми склонными к апокалипсическим настроениям может продлиться не меньше чем вечность. А это, как вы понимаете, то, что не имеет конца.
Колдун продолжал смотреть сквозь плексиглас под картиной, снятой мадам Леви с ее обычного места на стене в ее будуаре.
- Изоляционный материал, - прокомментировала она.
Сношение во всем том, что натворил не менее безумный садист, колдуна чуть не заставило выдать содержимое «Comprene».
- Полная звуконепроницаемость.
- Подобно тому, как несбыточны мечты о прощении, - возвращаясь к недавней теме, пролепетала она, - сюрреалистичны мечты о вечной жизни. Мы живем здесь и сейчас. Так почему бы не получать от жизни все? От того, что она дает?
За стеклом мужчина содрогал тело женщины, а оно, пропитавшись кровью, тускло лоснилось в свете единственной лампы отбрасывающей грязно коричневые и зеленоватые тени как на картинах Наоми Кенавы, которыми была убрана комната, в которой мадам Леви все еще стояла, склонившись к зеркалу для бритья, и поправляла ленту.
- Сведение шрамов входит в услугу. - Мужчина за ложным стеклом бурно кончил, прижимаясь к окровавленной спине девушки и все еще колотя бедрами по ее ягодицам. - Кое-кому было бы приятно наблюдать за соитием в столь исключительной форме. Но вы не из таких…. Поэтому я вам и предложила. Наш разговор считаю оконченным. Более не беспокойте меня. Да вам наверно и не захочется.
Колдун потянул носом воздух и сдержал позывы к рвоте:
- Вы хотели сказать мне, где искать ту даму. Джули Бэлл, - проговорил он уравновешенным тоном.
Мадам Леви посмотрела на него очень внимательно.
- Буд-то вы сами не знаете. На Аллее. Аллея Ангелов у нас в городе только одна. Возле кладбища.
- Понимаю. Действия крфа в соседней комнате затуманивает мое сознание, - с трудом ворочая языком проговорил Див. - Но все же, я был очень рад нашему знакомству. Я так понимаю, очень близкому.
Мадам Леви обмахнула рукой воздух перед его лицом. Засмеялась весьма неприятными нотками.
- Не настолько близкому, как вам вероятно привиделось.
Яйца, жарящиеся на плите, вновь привиделись колдуну; жар, поднимающийся от плиты, белок слизываемый куртизанкой с ножа.
Очень близкое знакомство с мадам Леви оставило в его душе смешанные чувства. В желудке - ощущение полного дискомфорта.

Анарки присела на корточки возле столба с фонарем. Она видела как зажигаются никелированные столбы: половина с одной стороны Аллеи слабым зеленоватым светом, другая половина – от огня подносимого на длинной палке, мужчиной. Тощего, немного жилистого. А может быть даже очень сильного.
Анарки мешало рассмотреть его вовсе не действие наркотика, потому как оно минуло без следа, оставив одну довольно странную эйфорию. Что-то очень чистое и ясное в голове. А мешало ей рассмотреть его странное одеяние – балахон, напоминающий плетеную рубашку до самых пят.
«Такую носят маги. Кажется так».
Но он мало напоминал мага.
Мужчина прошел мимо нее не обратив внимания. Зажег следующий фонарь по диагонали от того, рядом с которым присела Анарки. Прошелся вперед, дальше, зажигая темный конической формы зачерненный фонарь с завитками по всей поверхности. Прикрыл другой палкой, напоминающей Анарки шест, стеклянную дверцу фонарика. Углубился в сумерки по аллее.
Струя, обмочившая ей пятку, была настолько теплой, что она даже поморщилась; поежилась от холода.
Действие наркотика продолжалось, и температура вскоре нормализовалась. Кажется, она даже упала, однако Анарки не придавала этому никакого значения. Она шла по «Аллее», а вслед ей оборачивались последние шлюхи, стоявшие дальше от кладбища.
Тропа уходила ровной щершавой полосой к северу. Квартал кочевников находился на востоке. Она помнила о нем, когда последний раз покупала там синий кокаин. Небесно-голубые кристаллы.
Маги. Она думала о них, идя по Аллее томных вздохов.
«Какие должно быть они разные. Абсолютно разные».
Томные вздохи «Аллеи Ангелов» наполняли воздух бликами фонарей. Ламповых и обычных. Анарки они казались магическими. Как и вся Аллея в столь поздний час. Час, когда из птиц бодрствовал один лишь ворон.

- …человек, который был бичем для врагов на войне и для сограждан в мире. Vir in bello hostibus, in otio civibus infestissimus , - проговорила куртизанка, облокотившись на «бутафорию». Меч острием касающийся надгробной плиты блестел в солнечных лучах. Ослепленный им, колдун поморщился.
- И почему вам пришло в голову встречаться именно здесь и утром.
Куртизанка подтянула перчатку на левой руке.
- О, я тоже ненавижу такое утро. В двенадцать часов по полудню. Сожалею, о том. Назначила вам в своем письме столь раннюю пору…
- Ничего.
Мода сводила его с ума. Открытые плечи и глубокий вырез на платье, которое напоминало скорее корсет с вырезом на животе и полностью закрывающим грудь Джили Бэлл, сходилось в промежности куртизанки. Прикрывало слегка бедра тончайшей лайкой. Сапоги же представляли собою странную смесь ботинок и обезображенных подошвами, и обрезанных по колено ботфортов. Зрелище было не для слабонервных.
Ногти куртизанки были окрашены лаком. Ноги она свесила с надгробия. Застывшая под ними надпись, скрывала наполовину вырезанное в камне: «…Бэлл».
- Путаница, возникшая из-за нашего с ним общения, - слегка качнув головой с рыжим коконом, выговорила куртизанка. - Заставила меня отвлечься от моих прямых обязанностей.
- От каких? Если мне позволено будет узнать.
- Мои выступления в оперном театре. Афиши кругом. Если вы не заметили. Скоро снова мое…
- Мы говорили о том, как вы познакомились с Сайгом, - предостерег от новой темы, куртизанку колдун.
- Мы познакомились с ним в довольно интимных обстоятельствах.
- Вероятно в доме мадам Леви, - предположил колдун.
Куртизанка казалась спокойной абсолютно. Ни единого признака на ложь он не обнаружил.
- Да. Мы познакомились с ним именно с ее помощью.
Меч казался колдуну весьма привлекательным.
Куртизанка соскользнула с камня, грациозно поменяв руки на рукояте меча. Опералась, она теперь, на нее левой.
- Мне бы хотелось понять, что связывало вас с покойным, - задал колдун прямой вопрос. Посмотрел в глаза куртизанки. Ничего кроме пустоты он в них не заметил. И хотя они были зелеными, в них отражалась одна пустота. И что-то нехорошее, вроде того предчувствия, что им овладевало всегда, когда он видел зомби, прокралось в сознание колдуна.
- Ничего. Вовсе ничего, - проговорила она. Джули Бэлл.
- Это ваш родственник?
- Да. Я почитаю умерших.
- Над такими вещами не шутят.
- Я и не собиралась.
Рукоятка меча под перчаткой колдуна оказалась случайно.
- Вы собираетесь и дальше вести допрос? Вы ведь клерик?
- Нет, - понимая, что от куртизанки ничего не добиться, скривился колдун. - Но здесь такой чистый воздух. Я еще погуляю.
Кончик бутафории, которой она не являлась, надломился случайно. Колдун положил аккуратно на нее руку, заведя за спину меч:
- Здесь, действительно…. Такой свежий воздух.
Оперная дива, если, конечно, она ею являлась, не заметила надругательства над могилой усопшего предка.
- Я тоже, - оговорился колдун, - предпочитаю предкам… усопших.

- Иногда кажется, что в твоей голове зомби. А сестра?
Ровными плавными полосками тонких шрамов, перештопанными стежками, Оса, сама причудливым образом напоминала Анарки мертвеца.
- Жди, - сказала Оса. Поднесла к ее носу флакончик какой-то отвратительно пахнущей жидкости. Анарки понюхала, как и сказала Оса.
- Это хорошо, что я тебя нашла. Туда куда ты зашла всякий сброд обретается.
Она нашла ее возле кабака, в кровоточащей луже с одним трупом. Труп, по всей видимости, принадлежал не ее знакомому. Оса как-то оговорилась, пока вела ее к дому, что Гуго она дала столько же, сколько хозяину кабака «на всякий случай». Двадцать пять орринов серебром.
Анарки хотелось выблевать прямо там, около канавы. Но ей помешало благоразумие ее новой подруги. Впрочем, ее сложно было назвать подругой. Непостоянность Осы, как она сама заметила, заключалась в том, что всему ее полету мешают крылья, которых у нее нет.
Что это означало, Анарки не поняла.
- А это означает, - проговорила она, покидая Анарки. - Что я летаю без правил. Если тебя кто тронет, обращайся ко мне. - Она провела себя по изгибу бедра. На нем была привешена какая-то непонятная кожаная сумка, из которой выглядывало что-то стальное. - Ты знаешь, где меня найти. В питейном заведении…. Там же где тебе посчастливилось с нами встретиться. Я там работаю.

Труп, Анарки мерещился все это время. Как и лицо Осы. И ее очень глумливая шутка над трупом. Это пришло в голову Ане после шока. Когда она разводила огонь в газовой горелке.
Найти Марион она так и не нашла.
Все что она помнила о прошлой ночи, скрывалось за ореолом таинственности синего кокаина. И она решила больше не принимать его.
Но деньги ей по-прежнему были нужны.
Работа, наваленная грудой в углу комнаты, ждала ее со вчерашнего утра. Но прачкой в собственном доме не заработаешь.
Она работала прачкой и до этого в доме Норано.
Платил Норано более чем скромно. С тем условием, что ей сверх того приходилось выполнять функции горничной, у которой время от времени случались длительные запои.
Норано такое поведение слуг в доме не волновало. Он вообще был не из волнительных людей.
Анарки закусила скрепу, которую подобрала около одной лавки, по пути к питейному заведению. Отогнула краешек. Выровняла ее. Посмотрела на свои руки.

Отражение в зеркале ее собственного худого лица скрывалось разводами медного окисла. Она протерла его - все что оставалось от Марион. Еще пара легких нарядов валялась в беспорядке на ржавой постели.
Анарки покинула Гуго, расставшись с очередным медяком.
Насколько она помнила дом Норано, запирался он рано. Охранников Норарно не менял принципиально. Из всего, что для нее сейчас представляло важность, Ане помнился ящичек с драгоценностями жены ростовщика. Норано его хранил в своем кабинете на верхнем этаже. Дом был весьма большим. Анарки обследовала его лишь часть, - там, где прибиралась за горничной в бельевой и шикарно, но без лишней вычурности, обставленной кухне; собственно, в комнатах, четырех спальнях, двух гостиных и одной детской, заваленной, - как она поняла, - уже давно. Завалена она была книгами и прочим налетом былой молодости Кастэльбаджака.
Пылью были покрыты: том Универсалий, сборник энциклопедических словарей, пара книг, в очень истрепанных тряпичных обложках.
Анарки провела пальцами по одной из них. Повернула голову к двери. замочная скважина была пустой. Но ключ она всегда держала при себе. С тех пор, как ее выгнали из этого дома.
У Анарки с этим были связаны плохие воспоминания. И воскрешать она их не хотела.
Достаточно сказать, что виновата в том была прибиральщица, оставившая незакрытой дверь в кабинет господина Норано и собственная неосторожность Аны. Чернильница ей необычайно понравилась, но прижим для бумаги, в виде нереиды, ей понравился больше. Потому как нереида была серебряной, и карман в ее рабочем Костюме оттягивал необычайно.
Анарки забралась в дом Норано по извилистому стволу орешника. В комнате Кастэльбаджака окно было всегда открыто. Дверь оказалась открытой также. Но Анарки почему-то вдруг захотелось не выходить из покоев заносчивого и кичливого аристократа.

- Черт побери, - разразился громкими ругательствами Сепсан. - Ана!
- Тише, Сепсан, - взмолилась она. - Я ничего не взяла. Только хотела посмотреть.
История «До того как все началось» выпала у нее из рук.
- Черт, - Сепсан задохнулся от возмущения, напускаемого на себя всякий раз, когда заставал ее в покоях Норано, то тут, то там, - за изучением обстановки. - Какого органа, тебе здесь понадобилось?
Анна подняла книгу, открыла, низко опустив в нее нос; лизнула большой палец, и, уронив в нее отмычку, захлопнула.
- Эта книга. Я заплачу…. Правда, у меня немного. С тех пор как Норано меня отсюда вытурил…. Я увлекалась этим… как его… букинистикой.
- Понимаешь, - неловко протороторила она, изучая премудрости вора. - Все к чему стремится человек, заложено в его генах и «ото всех континентов люди унаследовали…» различные повадки, - процетировала Анарки все, что вспомнила из Истории «До того как все изменилось». - Но я занимаюсь не совсем библиотечным делом. - Она подмигнула охраннику, и сложила пухлые губы бантиком. Как она помнила, это всегда ее спасало при обнаружении Сепсаном ее чрезмерного внимания к обстановкам дома ростовщика.
- А логистической библиографией и генеологией авторов. - Искусство, в котором она начала только что практиковаться, улучшалось в геометрической прогрессии. Как ей показалось, Сепсан слегка прибалдел от подобной эрудиции с ее стороны. Она помнила, что он всегда уважительно отзывался о библиотеках и авторах. - В общем, это такое сложное дело, Сепсан. Я только что его… э-э-э, начинаю осваивать. И хочу, э-э-э, заметить, - Анарки всегда замечала за Норано привычку, изъясняясь мудро использовать сие междометие, - что ничто в мире меня остановить теперь не в силах. Потому как… буду с тобой откровенна, оно приносит хорошие деньги.
- Хорошие, - Сепсан насторожился, прищурив один глаз. Бельмо на глазу он всегда старался скрыть от Анны, и поворачивался лишь здоровой стороной своего лица. Правой.
- Хорошие. Потому, что я занимаюсь антропологическими изысканиями древних трактатов.
Сепсан задумчиво глянул на книгу в руках Анарки.
- Это такая же?
- Да, - соврала откровенно и не краснея, она. Правда, потом пожалела Сепсана. Сказала:
- Все к чему стремится Норано, сохранить эту книгу в тайне. Но я уверяю тебя, что она принесет нам обоим неприятности, если мы ее продадим.
- И сколько же она может стоить, - Сепсан никогда не отличался корыстолюбием. Анарки это знала. Вопрос был задан лишь с простой, присущей Сепсану, умопомрачительной безучастностью к тому, что может стоить и сколько произведение искусства.
- Шестьдесят пять орринов. Серебром, - добавила Анарки.
- Немного, - вяло отозвался охранник.
Анарки припомнила премудрости всяческого плана. А в особенности горничной, и выгребаемой за нею рвотой в бельевой.
Выгребаемая за нею рвота, обучила Анну тихой покорности при виде Норано.
И она изобразила ее.
- Мне хватает и этого.
Сепсан прикрыл дверь, вручил Анарки книгу, которую она вторично выронила при одной только мысли, что Сепсан мог уважительно восторгаться не только произведениями искусства, покоящимися на полках Кастэльбаджака.
- Анарки. Больше никогда так не делай, - проговорил Сепсан. - Я выведу тебя так, чтобы никто не заметил. - Он начал припоминать, где и кто сейчас из охранников. - А лучше вылезай отсюда, как залезла.
Мир не без добрых людей, думала Анарки, вылезая в окно.
- Я уже стар для такого.
Для чего Анарки так и не успела подумать.

Ариозо этого города наполнявшее сточные канавы, звуком бегущей по ним воды, отвлекло Дива, выдернуло из сна. Он немного еще не пришел в себя после встречи с мадам Леви. Магия, которой пользовалась хозяйка дома Красной нежности была довольно скверной.
Легкий гипноз был из той области магии, бороться с которым у него получалось прескверней всего.
Этот гипноз назывался совсем по-простому.
Он подошел к окну лождии «Взгляда Морганы», приоткрыл дверь.
Где-то над ним работал с опсисом старой модели и со всей тьюринговой системой Хорек.
Когда он закончил работу, Див помнил с трудом.
Кажется после той последней встречи с Мизелью Гранжа. Он не желал припоминать эту встречу, после которой он встетил Хорька. Там, возле могил. Они наблюдали с ним сразу несколько процессий. Хоронили Кастельбаджака, скончавшегося от ножевой раны.
Затем Див припомнил слова переданные ему из приората через епископа.
Посещать консульство Номмары ему не хотелось. Но он его посетил. Консульство только запутало его расследование, как он и предполагал. Но делать было нечего.
Он отогнал от себя ненужные мысли. Сконцентрировался, глядя на падающие капли дождя. Переключил свое внимание на стекающие по стеклу…
Что-то изменилось, подумал он. Тогда он вновь осмотрел окно. Ночь Брэйврока казалась ему привлекательной своей пугающей неоднородностью зданий. И все же было что-то общее в этой неоднородности – Аллея. Аллея Ангелов.
Домик осы, построенный этой весной, в углу окна поломался. Он видел его внутренности. И они казались ему весьма пугающим зрелищем.
Как и весь этот город. Теперь.
Он не стал смахивать его за окно. Просто оставил.
Насекомое, повисшее за стеклом лоджии «Взгляда Морганы», ударилось, повертелось за ним. Колдун не открыл окно. Посмотрел еще раз на фонари, и одел свой фрэнч.
Кольчугу клерика он снял после той встречи с кочевницей, на свалках Брэйврока, - за городом, где начинались Пустоши, - и теперь она тускло мерцала рядом с постелью.
Он сел за бумаги.
Помнил, он из расследования следующее после их разговора: мадам Леви.
«Имела ли она отношение к смерти Сайга Бахрейна или нет, - вывел он на листе бумаги для консистории. - Мне это не известно…. И знать я этого не хочу».
«Имела ли она отношение к смерти Сайга Бахрейна, клерика, - вывел колдун пером по очередному листу с печатями Конгрегации святой канцелярии. - Мне это выяснить не удалось. И знать я этого не хочу. Но постараюсь выяснить об оной информацию, касающуюся дела, если Конгрегации святой канцелярии это угодно. - Поставил точку, дату и подпись».
На других бланках он написал тоже самое. И подпись на них уже была проставлена.
Расследование зашло в тупик, думал колдун, дотронувшись до опсиса на столе, и тот зажегся; спроэцировал в пространство прямоугольник с различными иллюзиями Магов Покрова, играясь иллюзиями актеров. Колдун глянул на него. Посмотрел что-то напоминающее фастнахтшпиль и оставил опсис нетронутым на столе.
Музыка, льющаяся за окном «Взгляда Морганы», его успокаивала.

- Кем она была?
- Она есть.
- Вы не ответили на мой вопрос.
Колдун повертел в руке кулон напоминающий каплю с перекладинкой поверх нее. Внутри кулона светился зеленый камень.
- Судебный исполнитель, - соврал колдун сам не понимая почему.
- Эти шутки вам не к лицу.
- Да, - переспросил колдун, глядя на лицо Мизели Гранжа. Немного детское, с припухлыми щеками и быстрыми сверкающими глазами. - А какие к лицу?
Мизель Гранжа обернула вокруг пальца цепочку покоящуюся на груди колдуна.
- Это анш. Кто вам его дал? Я заметила анш, когда вы снимали фрэнч.
Колдун спрятал его за ворот кожаного доспеха.
- Вы всегда его носите под ней?
- Да обожаю зеленый цвет, - продолжал врать колдун.
Мизель Гранжа выпустила, наконец, его цепочку из рук: следующую, которую обнаружила на его шее.
- А эта, у вас от кого?
- Лучше я послушаю от кого мне достался сей Анш, чем то, от кого я ношу эту цепочку. С таким же Аншем, кажется…
- Вы не знаете, что он означает?
- Нет, - ответил честно колдун. Чтобы Мизель Гранжа расслабилась, и в конце-концов оставила тот первый кулон, который ему подарила сама судьба.
- Зеленый цвет означает один из самых сильных психотипов, - начала свое повествование об Аншах мадам Гранжа. Замечаний от колдуна не последовало. - После красного и синего…
- Мне непонятны мотивы вашей лжи, - ни флиртовать, ни лгать Мизели Гранжа не нравилось. Колдун в этом убедился вторично. И остался более, чем доволен. Мизель Гранжа сморщила свой курносый носик. Он очень напоминал колдуну ту судьбу, которая ему подарила сей Анш. - Но то, что людям с такими Аншами даже не придет в голову устраиваться судебными исполнителями, для меня представляется очевидным фактом.
- Судебным писарем, - пересиливая всю свою магию, проговорил колдун. - Ей нравится писать судьбы людей. Мне, кстати, тоже когда-то нравилось.
- Она работает на Звездный Покров, - предположила Мизель Гранжа.
- О, нет. Она работает на себя. - Колдун повертел в руке гусиное перо. Забросил ноги на стол и выпустил струйку дыма от Gratia. Вздохнул еще, и выпустил через зубы. - Для людей с подобным психотипом сие достаточно приемлемо. Разве, нет?
Мизель Гранжа подошла к лоджии, открыла дверь. Затем коснулась стекол «Взгляда Морганы».
- Что это там, - указала она своим тонким пальцем на такое же ничем не примечательное здание, затерянное между часовень и низкими домами одного из четырех кварталов Брэйврока.
- Кажется, это «Плачущая вдова», - проговорил колдун. - Я хотел в ней остановитьсяы, но Басеньян Лис, посоветовал мне эту гостиницу. И я доверяю его вкусу. Он мне не намекал в связи с этим ни на что.
Мизель Гранжа подумала, делая для себя какие-то выводы, которые сводились к тому, что Басеньяну Лису все-таки доверять можно.
- А Синистану-Мухе – доверять можно?
- Об этом знает, - улыбнулся колдун своей как ему, казалось, одной из самых привлекательных улыбок, - только Басеньян.

Говорить с Басеньяном в тот вечер ему не хотелось. Див это вспомнил.
Он приоткрыл стекло на лоджии «Взгляда Морганы» и впустил осу.
- Господин, клерик, - несмело позвал владелец «Взгляда Морганы»
Он прошел в комнату без позволения. Но какой-то крадущейся походкой.
- Мне сказал, господин видок, чтобы вы прошли…
- Куда, - сжав зубы, спросил колдун.
- В препарационную. В смысле, в этот всякий… как его…. в Муниципатитет.
- В Муниципалитет, - поправил его Див.
- Точно, - обрадовано вымолвил хозяин «Взгляда Морганы» - Там ведь находится на нижнем этаже препарационная. Он вас там ожидает.
- Хорошо.

Препарационный зал в Муниципалитете Брейврока выглядел весьма мрачно. Как в прошлый раз.
Врач, медик и патологоанатом выпустил из рук ланцет при виде колдуна.
Видок нахмурился.
- Мне было поручено расследование этого дела, - пробурчал видок.
- А вы господин, клерик, мне мешаете.
- Без всяких предисловий, - удивился колдун.
- Да.
Нога трупа, выглядывающая из-под покрывала, казались абсолютно женскими. Пятки и пальцы выглядели так, что ими прошлись с пол версты. Или больше. Они были пятками и пальцами городской бедноты.
Колдун подошел к изголовью трупа, нащупал плиту, на которой покоилось тело.
- И что же вы теперь, расследуете, видок?
- Расследую смерть этой девушки. Она вывалилась из окна господина Норано.
- Правда? И какова же там высота?
- Со второго этажа, - вяло играя ланцетом меж пальцев, уронил патологоанатом, - можно повредить себе не только шею, но и сломать позвоночник.
- И вы решили проверить это ланцетом?
Медик слегка растерялся.
- О. нет, нет, - Он спрятал ланцет в карман.
- Окагава, - представил видок медика колдуну. - Знакомтесь.
- Очень приятно, - сказал колдун. – Мы с ним уже познакомились. Кстати, как поживает мадам Леви? Кто-нибудь знает?
Оба, и Окагава и начальник розыскной службы Брэйврока, замешкались.
Видок по своему обыкновению нахмурился и сразу ввел колдуна в курс дела, косающегося печной трубы.
- Вот когда мы ползли с моим другом из печной трубы. Дело, правда, было в других обстоятельствах, нежели в тех, которых я уже упоминал…
- Достаточно, - прервал колдун начальника розыскной службы Брэйврока, наслушавшись про печные трубы в прошлый раз. - Что насчет трупа?
Видок уже смирился с конкуренцией.
Медик Окагава пощупал свое худое, лишенное всяческих эльфийских признаков лицо, кончиком ланцета.
Видок громко и со свистом вздохнул.
- Труп на лицо, - сказал он.
Труп вскинул руку под покрывалом, сбросил его, сел на никелерованной плите, и часто задышал.
Затем ошалело взглянул на колдуна.
- Я занимаюсь логистической библиографией и генеологией авторов, - выпалила Анарки.

- Так чем ты занимаешься, - проговорил колдун, когда они уже шли по улицам Брэйврока в Курятник, мимо моста Гранильщиков.
- Гене… ологией авторов, - запинаясь, проговорила Анарки, придержав язык, как учила Оса.

- Джен. Меня зовут Джен, - выговорила очень отрывисто и чисто Оса. Язык у нее был хорошо подвешен, но она им пользовалась очень осторожно. И всегда точно.
В клетушке Марион Джен немного расслабилась.
- Я пристрелила, того сукина сына, потому что он мне надоел. Извини.
- Ничего, - проговорила, запинаясь Анарки.
- Так ты нашла свою сестру?
Оса выпрямилась вновь. По своей обычной привычке, которую за ней заметила Анарки, в те непродолжительные моменты, когда она появлялась.
Появлялась она в первый и последний раз, возле той канавы. Анарки это помнила хорошо. Тогда она и познакомилась с ней.
«Лицо Ошена, распухшее и с отвислой челюстью, покоилось в луже растекающейся по мостовой жидкости. Липкой и до ужаса теплой».
Потом Оса довела ее до дома. А потом ее довел до дома клерик. Они говорили с ним о том, чем она занимается.
Джен изогнулась, с пластичностью присущей только танцовщице, уложила локоть на покосившийся столик Марион. Затем привстала, и уложила кисть руки на бедро. После чего достала металлический бумеранг, - он очень напоминал Анарки те, которыми пользовался торговец-кочевник, у которого она приобретала синий кокаин.
Бумеранг в кисти Осы выглядел как-то очень отталкивающе. И был очень тяжелым. Но Оса с ним обходилась играюче.
- Я занята. Охраной одного клуба веселых алкоголиков. Так что, тебе придется самой обходиться.
Анарки заметила в ее голосе тот тон, которого она раньше за ней не замечала.
- Я…
Оса улыбнулась. Своими тонкими, напомаженными губами. Очень аккуратными, в отличие от стежков и стяжек, перештопанных нитями хирургов, на ее идеальном белом теле.
В свете газовой горелки, оно выглядела достаточно желтым, чтобы Анарки пробрала дрожь.
- Ты поумнела, - сказала Оса. - И я тоже… хотела сказать тебе…

- Что я видел! Что я видел, Ана, - заплетающимся языком проговорил Ошен.
Но он быстро трезвел.
Анарки помнила…
Помнила, как Ошен завернул ее в подворотне, в глухом тупике возле клуба веселых алкоголиков. Помнила, как он разодрал ее легинсы… и потом…. Потом она помнила только Осу.
И книги. Кажется, она успела побывать у какого-то мага. Книги громоздились в проходе его клетушки, очень напоминающей какой-то подвал.
Анарки припомнила только с натугой. Когда переставила газовую горелку со стола Марион, возле ее ржавой кровати, на пол – возле груды так и неотстиранного белья Норано. Сгребла ее в остальную кучу, служившую ей кроватью, и потушила горелку.

Маг встретил ее в глухом переулке, отвел в свой полузаброшенный опустевший дом возле какого-то питейного заведения.
Анарки вспоминала урывками.
«Ошен…»
Потом какая-то женщина.
Анарки напрягла воспоминания.
«Оса…»
- Что я видел, Ана. - Ошен вывел заплетающимся языком руладу, походившую и на свист и на удивление одновременно. - Не поверишь.
- Что, - переспросила она в очередной раз. - Ошен?
- Ты мене говорила, что, - Ошен отхлебнул пива, - ты занимаешься библиографией и генеологией автори-тетных авторов.
- Авторитарных, - со знанием дела, поправила Ана. Премудрости вора она уже освоила окончательно.
- Да, - Ошен собрался на стуле и приосанился. - Ты такая умная.
- Ладно. Что ты хотел мне сказать? Мудило, ты меня слышишь? Я задала тебе вельми простой вопрос, ответить на который тебе необходимо. - Ана насупила ноздри и приложила к губам кружку с пивом Ошена.
Ошен выпрямил шею и выпятил грудь. За его спиной хлопали ставни. Обслуга тихонько прикрыла те, метнула всторону их с Ошеном взгляд, и покорно опустив глаза убралась восовояси.
- Да, - снова собравшись, и протрезвев окончательно, проговорил Ошен. Теперь он способен был плести рассказы, как помнила Анарки. И она снова воспользовалась своей привлекательной стороной характера. На Ошена это подействовало необычайно.
- Книга, - заплетающимся языком, пробормотал, склонившись Ошен. - Их много у одного мага. Я разговаривал с ним тут недавно…. Но он малость… того. Я проведу тебя… ежели ты не против.
- Я…, - сказала Ана в притаившейся тишине самого глубокого в бездне Курятника питейного заведения.
«Снова тишина».
«Оса».
«Маг».
- Милочка, - нервно, проговорил старик. На вид ему было лет сорок. Анарки уселась на стопку книг у него в комнате. Оплывшие свечи освещали какие-то реторты, колбы, тигли и прочую ерунду. О которой он поведал ей сначала с удовольствием и захлебываясь. Затем подозрительно и вельми затейливо увел их разговор совершенно в другое русло.
Анарки взяла в руки какую-то баночку, взболтнула ее.
Маг глянул на нее глазами полного сумасшедшего.
- Тринитроглицерин, милочка, производится… из глицерина с добавкой. Впрочем, - он занялся книгой, изучая ту, на которой сидела Анарки. - Знать это вам ни к чему. Между прочим. Эту баночку…. Я не помню, когда в последний раз в нее добавлял тринитроглицерин. Однако вам это знать ни к чему…
Маг подозрительно глянул вновь на нее. Ане показалось, что что это какой-то неправильный маг.
Таким его описывал Ошен. И он был абсолютно прав.
- Что же вас интересует, милочка?
- Книги, - сказала Анна, решив на время оставить свои замечательные воровские премудрости. - В частности, - она припомнила. - История «До того как все изменилось».
- Я знаю об этом немного, - успокоившись, проговорил неправильный маг. - Видете ли. Настало время представиться.
Он улыбнулся тогда.
- Я некромант.

- Я упала, - сказала Анарки.
- Не очень убедительно, - быстро и отрывисто проговорила Оса.
- Или споткнулась.
- Врешь снова.
Оса перебинтовала ей руку в предплечье.
- Знаешь, подруга. В который раз за сей день, мне удавалось поспать спокойно?
- Нет, - сложив губки бантиком, и поджав колени под грудь, робко проговорила Ана. Обхватила колени руками и начала раскачиваться взад и вперед.
- Бу, - сказала Оса.
И вытащила бумеранг.
- Джен. Меня зовут, Джен. Я престрелила того сукина сына, потому что он мне надоел. Извини.
- Ничего.
- Так ты нашла свою сестру? Я занята. Охраной одного клуба веселых алкоголиков. Так что тебе придется самой обходиться.
- Я, - запинаясь проговорила Ана.
И усмехнулась Осе. На шутку, которой она ее развеселила.
- Ты, - серъезно сказала изменившимся тоном, которого Анарки за ней раньше не замечала, - поумнела. И я тоже хотела сказать тебе…
Оса вышла, оставив Анарки одной одинешенькой в коморке Марион.

- Мне бы хотелось объяснить вам достопримечательности нашей библиотеки, - начала монахиня, поправив на носу пенсне.
Горы литературы, накренившиеся над ней в опасной близости от колдуна, надломились. Библиотечная полка хрустнула. И монахиня повалилась на Дива.
Лестница повалилась на него вместе с ней.
- Не стоит, - проговорил колдун, разгребая вместе с монахиней горы литературы.
- У меня такое ощущение, что вы мне льстите, - придвинувшись ближе, вздохнула монахиня.
- Я, - отодвинувшись от монахини, - проговорил колдун, - вам не льщу.
Монахиня вздохнула и вновь принялась за обсуждение достопримечательностей Брэйврока.
Колдун подумал о Брэйвроке хорошо. И ничего не сказал.
- В наш век, - проговорила монахиня, придвигаясь средь груды книг поваленных с полок, - существует множество трудов, которые бы вам следовало прочитать.
- Разумеется.
Колдун отодвинулся от монахини настолько, насколько позволяли груды книг впереди и позади него.
Монахиня снова придвинулась настолько, насколько колдун не в силах был от нее отодвинуться. И потянулась для поцелуя.
«Да, - подумал колдун, - на этой неделе, он нарасхват».
Подумал, и ничего не сказал.
Монахиня, приняв сей жест с его стороны за согласие, протянула губы еще ближе и лизнула его.
Колдун привстал до того как ей это удалось, так что монахиня расстроившись, пододвинула свои очки на нос средним пальцем, и глубоко вздохнула.
«Не повезло, - подумала монахиня».
«И не повезет, - подумал колдун».
И снова они раскладывали книги по полкам. Колдун поставил лестницу наместо. Там, где она стояла до сего несчастного случая.
Монахиня глубоко вздохнула.
Колдун на нее посмотрел.
- Не повезло, - сказал он монахине.
- Так о чем вы хотели бы послушать?
- Я бы хотел найти одну книгу.
- Какую?
- Историю «До того как все изменилось».
- Я расскажу.
Колдун глубоко вздохнул.
- Очень хотелось бы послушать.
- История «До того как все изменилось» повествует о неизменных катаклизмах происходящих в мире. Она рассказывает о том, - с придыханием проговорила монахиня, - что всяческие факторы, которые когда-либо происходили на земле, повторяются. - Она сбилась, поправив пенсне. - Также она повествует о том, что в наш век все ненастоящее. Вот только подумать, раньше были драконы. Вы слышали о таких мифических существах.
- Они существуют и по сей день, - с уверенностью, проговорил колдун.
Монахиня его не слушала, она увлеклась его хреновыми глазами, хреновым носом и не менее хреновым подбородком.
- Только подумать. Раньше, действительно существовали драконы.
- Они существуют и сейчас, - проговорил колдун. - Только в воображении людей.
- Знаете, они всегда существовали. Раскопки магов Покрова это подтверждают.
- Неужели, - скептически поморщился Див.
- Да. Я об этом прочитала в этой книге. В Истории «До того как все изменилось».
- В самом деле?
- Это очень древняя книга, - проговорила библиотекарша.
Библиотекаршей была монахиня в мужском монастыре.
И в самом деле, Приорат и Конгрегация святой канцелярии допускали подобное в монастыре для клериков.
Из клериков, кроме него был только Бирк.
И он вошел в самый подходящий момент.
Монахиня отпрянула, повинуясь уставу монастыря.
Колдун воздал молитву с благоговением всему Приорату и всей Конгрегации святой канцелярии.
Молился он плохо. Но в этот раз у него получилось.
- Бирк, - выдохнул колдун, еле сдерживая библиотекаршу. - Слава Богу!

- Значит, это «Плачущая вдова», - переспросила Мизель Гранжа.
- Да. Но я плохо ориентируюсь в этом городе.

Он припомнил, стоя у окна «Взгляда Морганы», после встречи с видоком и медиком лунный свет Брэйврока, Анарки.
Девушка сидела у него на кровати, поджав ноги и обняв их руками.
- Так чем ты все-таки занимаешься?
- Я ворую, блин, - со злом выпалила Анарки. - Ё-ма-ё! Неужели не понятно!
- Понятно, - вздохнул Див. - Я тоже когда-то работал на себя.
- А на Басеньяна, - совсем шепотом добавила она. - Нет?
- Нет. Я на него не работал, - проговорил колдун. - И теперь не работаю.
- Почему?
- Просто потому, - проговорил колдун, - что я поставляю ему информацию. А он за нее платит. Понятно?
- Не совсем, - хлюпнула носом Ана.
- Сказать яснее, пока не могу.
Анарки хлюпнула носом снова, потрогала перебинтованную Осой руку, потерла ушибленную ногу.
Колдун расслабился на мгновение и снова собрался.
- Хотел бы сказать пояснее, но я пока действительно не могу. И ничего тебе не угрожает. Между прочим Басеньян не такой уж монстр, каким его рисуют.
- Кто? - спросила Анарки.
- Сомневаюсь, что такие знания принесут тебе пользу. - Но скорее всего его таким рисует Синистан-Муха.
Анарки, наконец, пробрал смех. И она долго смеялась. И совсем позабыла о том несчастном случае с газовой горелкой.
- Синий кокаин, - проговорил колдун, - вредит здоровью. Не стоит его употреблять. Мне об этом сказала одна очень привлекательная особа. Между прочим, кочевники не такие уж плохие люди, которыми их представляет Конгрегация святой канцелярии. Они помогают людям избежать дурного влияния синего кокаина. По-крайней мере одна. Я это знаю. Знаю из того, что кое-как прочел в твоих мыслях. Ты покупала синий кокаин. У какого торговца?
- А прочесть это из моих мыслей ты не в силах, блин, - скрежетча зубами, выдавила из себя Анарки.
- Увы, я теперь читаю мысли, - вздохнул колдун, - только тогда, когда у меня появляется магия. - А она… у меня появляется… по уставу клериков. В связи с тем…, что я теперь… работаю… на Конгрегацию святой канцелярии. И уже давно… - Колдун, припоминая былое время, вздохнул. И послал Конгрегацию святой канцелярии туда, куда ее послать никак было нельзя.
И улыбнулся.
Улыбнулся своим мыслям. Потому что Анарки ему что-то напоминала из прошлого. Давно забытого и похороненного в его душе.
«Как святая канцелярия».
Святая канцелярия напомнила ему о себе Бирком и магистром.
И колдун снова вздохнул.

Мизель Гранжа, повернулась к нему, выдернула пальцем очередную цепочку.
- Кажется, мы остановились на Аншах.
- Да.
- С одним мы разобрались, - сказала Мизель Гранжа, выпуская из своей кисти Зеленый.
- Он меняет цвет, - заметил колдун. - Это очень хороший Анш. Что до остальных двух. То один – от Конгрегации святой канцелярии. А второй я украл. У одной очень хорошей дамы.
- У какой, - удивилась Мизель Гранжа.
Колдун вздохнул, и без всякого притворства ответил:
- Анши, кажется, раздают тут всем. Я недавно работаю на Конгрегацию святой канцелярии. И кажется, вы мне хотели рассказать о том, какие из них подходят кому.
- Да.

Колдун помнил еще и это, стоя у окна «Взгляда Морганы».
- Этот стакан с шиповником…
- Да, я завариваю в нем шиповник.
- Но он так пахнет. Такой свежестью. Как… как арбузы, - припомнив аромат фрукта, проговорила Мизель Гранжа. - Такой воды, я не пила никогда. До этого.
- Потому что… я завариваю в нем шиповник, - проговорил колдун, и оставляю в нем воду на свежем воздухе. И он за ночь успевает охладиться. Поэтому, вода в нем такая свежая и вкусная. Вот почему эта вода вам так нравится, Мизель.
Гранжа покачнулась слегка, уронила стакан; оперлась на колдуна, и обхватила за шею.

- Хорошие воспоминания, - проговорила Анарки.
- Не… плохие, - сказал колдун. - Очень неплохие. Но я кое-что не могу припомнить.
- Что?
- Что-то, что-то…, - проговорил он и запнулся. Что-то, что касается дела о ее супруге.
Марион лежала неподвижно теперь. Анарки подошла к ее постели.
Колдун сидел за письменным столом, черкая очередную бумагу для Совета кардиналов.
Он задумался ненадолго, вспомнил о магистре и написал кое-что, черкнув пару строк в бумаге Конгрегации святой канцелярии.
- Марион, - Анарки посмотрела в бледное лицо девушки, которую колдун подобрал на улицах Брэйврока, и вздохнула. - Лекаря. Быстрее, клерик. Лекаря…

- Ей нужен покой, - проговорил лекарь, спускаясь по лестнице «Взгляда Морганы», - покой и, пожалуй, немного сна…
Он перепугано глянул на колдуна.
- С вами все в порядке, господин лекарь?
- Да…, да…, да…, - запинаясь, проговорил лекарь. - Со мной все в порядке.
«Взгляд Морганы». Эта гостиница, в которой колдун поселился, с самого начала напоминала ему монастырь, в который он собирался отправиться. Отправлялся он туда всякий раз, когда его донимали воспоминания о Мизель Гранжа; и том, какое задание ему пало на голову в связи со смертью Сайга Бахрейна.
Выяснить о нем ему удалось немного. Но того, что он выяснил, было вполне достаточно.
Во-первых, Сайг Бахрейн, был клериком какого-то очень интересного круга, в который его, колдуна, как клерика седьмого круга, посвящать никто не хотел. Наверно, потому, что это никому не было нужно. И ему этого тоже было не нужно.
Но, кажется, магистр ему намекал на что-то…
Колдун пресек свои размышления. И подумал еще раз.
Еще один раз сказал ему, что всякий Бахрейн умер какой-то подозрительной смертью.
«Во-вторых, - рассуждал Див, - кому-то это было на руку. Наверняка, смерть такого клерика неизвестного ему круга, который все, включая епископа Брейврока пытались скрыть, нуждалась в каких-то невероятных обоснованиях. Обоснования эти придумал Магистрат. Значит, Магистрату ни черта не известно. - Такое рассуждение ему показалось вполне приемлемым. - Потому, что обоснование смерти придумывал видок, начальник розыскной службы. И сам он ни хрена не знал».
Так он и написал Магистру ордена, Конгрегации святой Канцелярии и всем остальным службам Брейврока, включая и консисторию с епископом.
«В-третьих…»
Колдун вывел на бумаге слово пером и задумался. Не послать бы его по опсису, как галопроекционное уведомление для консистории.
И передумал.
Этой ночью Анарки просидела возле его кровати вместе со своей сестрой. Отовсюду слышалась тишина Брэйврока. Она оплетала «Взгляд Морганы» сетями ночного дыма, струящегося из папируски колдуна.
«Gratia, gratia, - говорили ему воспоминания о его прошлом».
И из его прошлого говорил один очень приятный голос. Возможно, это был голос Марион.
Он плохо помнил, когда проснулся.
- Вам стоит пожить здесь.
- А ты?.. Блин … Я даже не знаю, что…, - Ана запнулась, взглянула на сестру.
- Я поживу, где мне отвели место. Конгрегация святой канцелярии всегда заботится о своих клериках. Я поживу в монастыре.

- Поль.
- Да, - мягко проговорил священник, - вновь заботливо отирая тело усопшей монахини. Святая Бернандета покойно лежала на гранитной плите.
- Мы кое о чем недоговорили.
- Да, - священник на время оставил тряпицу. Взглянул на него из приопущенных кустистых бровей серьезно.
- На счет там… этих всяких облаков…
- Я хотел сказать тебе, что в нашем городе поселился один некромант, - в ответ на проявление тех качеств, которые колдун проявлял редко, ответил священник.
- И…
Поль вздохнул.
- Это все, что мне известно.
- Ну, тогда, мне не о чем волноваться, - сказал колдун, развернулся и пошел вон из помещения. Вновь столкнулся со служкой, дернул его за нос, и направился к собственной келье, отведенной ему Орденом Храма.

- Скажи, Поль, откуда тебе известно о Некроманте.
Поль пожал плечами. Как врут священники, колдун не имел ни малейшего понятия.
- Мне об этом известно от отца настоятеля и консистории.
Разговор был окончен.
- А что тебе сказали в консульстве?
Колдун повертелся на келье, погладил лоб. Рука ему помогала все меньше и меньше. Лоб раскалился. Второй рукой он вцепился в келью.
Потому что вспомнил, что ему сказали в консульстве.

Медведь на серебряном фоне, мечи опущенные на пурпурное поле взирали на него по обеим сторонам от стола консула.
- Что вам известно о смерти клерика, произошедшей в городе не так давно, как вам должно быть известно?
- Почему вы обращаетесь с этим вопросом ко мне?
- Вам должно быть известно это от губернатора. Он посоветовал мне обратиться с этим вопросом к вам, по той причине, что клерика убили в его городе и на территории подвластной Оррину.
- Мне ничего не известно о подобной просьбе со стороны губернатора относительно вас. И мне бы хотелось знать, к чему меня обязывает территория подвластная Оррину?
- Она вас пока ни к чему не обязывает. Но, если об этом узнает Конгрегация святой канцелярии, у представительства Номмары на территории Оррина могут возникнуть крупные неприятности.
- Вы мне угрожаете?
- Нет, но у меня документ. И губернатор меня попросил его пока не отправлять.
- У меня на счет этого… другая информация. Губернатор вам ничего не говорил! Отправлять – вы документ уже отправили. И я не в состоянии больше отвечать на ваши вопросы! Больше того, - консул дал знак охране, и те покинули кабинет. - Мне бы хотелось просветить вас как члена организации, в которую вы входите…
Колдун вздохнул. Консул уперся кулаками в стол.
- О детерминированности событий. Вам должно быть известно такое определение как система… в этом мире случаются несчастные случаи…. Эти несчастные случаи происходят повсеместно. Но ни один из этих несчастных случаев не происходит сам по себе…. За исключением… особых случаев. Особые случаи случаются достаточно редко. - Консул сжал кулаки. - Вам должно быть известно, что о несчастных случаях, которые случаются не сами по себе, публику информируют источники массовой информации…. Смерти показываемые ими, разлагающиеся тела и трупы, убийства, изнасилования в тяжелой форме, кровь и отчаяние, пугают людей. Они заставляют их бояться. Бояться того, что несчастные случаи случаются достаточно часто…. А о том, что несчастные случаи случаются достаточно редко, знает кто? Или что?.. а теперь представьте, что бы было, если бы люди перестали бояться…
Колдун на мгновение представил. И сцена виденная им у мадам Леви показалась ему забавой из детства.
Покидая консульство, Див думал о том, какое детство было у мадам Леви. И чем оно отличалось от детства консула.
Маршрут, которым они шли с видоком вновь хлюпал и утопал в лужах. От Муниципалитета, вдоль небольшой аллейки и возле массивных, сложенных из крупных кирпичей, домов, зажигались огни. Где-то на севере слышался скрежет причальных мачт. Совсем близко от бухты и кораблей.
Колдун вновь подумал, что такой скрежет мог издавать только улей пчел. Но в этом стоне слышался какой-то угрожающий звук. Он наполнял весь город.

Она пришла. Взяла его за руку. Тронула. Легко. Еле слышно. Он не открыл глаз. Только потом он помнил какое-то забытие и влагу. Нежность, которая опутывала его, называлась вечность.

И этот покой вновь нарушили его воспоминания…
Воспоминания говорили ему: gracia, gracia …

Мизель Гранжа кашлянула. Где-то далеко. Ему так показалось. А потом она откинула с груди покрывало. Он погладил ей грудь. Она отстранилась, разграничив пространство между ними рукой.
- Что вам сказал Дайадан?
Колдун прикрыл ее грудку простынью.
- Он сказал мне странные вещи…
- Какие?
- Сказал, что он пока занят. И не в состоянии с вами встретиться.
- А еще?
Ее тонкая, стройная фигурка была хорошо сложена. Ничего лишнего в ней не было. Как и в ее поведении, и в словах.
- Он сказал мне,… - Колдун расслабленно провел рукой по сгибу ее бедра, и сделал вид будто ищет очередную папируску. Она подсунула ему их поднос, улыбнулась немного натянуто. Взяла себе. - Сказал мне, чтобы я вам не говорил о нем. И… и если я вам все же скажу, то добавил: у него пока нет возможности с вами встретиться.
- Почему?.. Я так полагаю, это глупый вопрос.
- Не очень. Но я полагаю также, что пока он лишен всяческого смысла. Оттого, что Дайадан, попросил меня не вмешиваться в ваши дела.
- О каких делах идет… шла, - поправилась, выдохнув дым, Мизель Гранжа, - речь?
- Это мне вы скажите.
Средство индивидуальной связи, изготовленное искусными мастерами Кланов, лежавшее на столе, пикнуло и заиграло переливчатой трелью. Мизель Гранжа потянулась к нему.
- Дайадан организовал одно сомнительное предприятие, открыв свое дело. Он был заворожен этой идеей. И попросил у меня денег. Построил фабрику по производству этого. - Она протянула ему очень изысканную тонкую пластину. Колдун взял ее в руки, рассматривая. Мизель тронула пальцем бок пластины и та раскрылась. - Организовал производство средств… я забыла как это называется… средств индивидуальной связи, и собственно их сбыт. Но потом что-то не заладилось. Компания по производству средств индивидуальной связи потерпела крах. Не знаю почему. Я в этом плохо ориентируюсь. Все дела на себя взвалил тогда Дайадан. Возможно, магам Покрова эта идея пришлась не по вкусу. А, возможно, эта идея пришлась не по вкусу потребителям. Они очень дорогие, - пояснила Мизель. - СЛП. - Взяла с его ладони средство легкодоступной связи. Пластина мигнула металлом. - И при помощи них, сказал Дайадан, можно связываться друг с другом… как вы уже поняли…
- Понял.
- Но этот СЛП пуст.
Колдун проверил его еще раз. Мизель потянула на себя покрывало и закуталась в простынях.

Анарки просидела с Марион всю последующую ночь. Квартира клерика ей нравилась.
- Не думаешь ли ты Марион, - проговорила она в воздух, - что он оставил ее нам. И ушел из-за нас…. Даже не знаю…
«Как называлась эта гостиница?».
Ана попыталась припомнить.
«Взгляд Морганы» хран6ил сон Марион. Она спала как дитя.
Так ей казалось.
- Марион, - тихо позвала Анарки. - Марион, ты спишь…. Ничего. Я хотела поговорить…
Марион казалось приоткрыла глаза, вздохнула. Еле слышно.
- Помнишь. Твои платья…. Они остались там. У нас. Мы скоро туда пойдем. Когда ты выздоровеешь. Клерик заплатил за лечение… и за номер…. Скоро ты поправишься…. Марион, - Анарки провела пальцами по щеке сестры. Ее собственные, были холодны. Она поежилась. После синего кокаина, и еще какой-то дряни, которую она приобрела у того же торговца-кочевника. Там, за городом. На собачьих пустошах. На свалке. Анарки поежилась снова. Стряхнула с себя сон и усталость.
- Я рассказывала тебе, - прошептала она, - как нашла тебя? Нет? ну, так вот… слушай…
Ана придвинулась ближе.

- Мне бы хотелось, чтобы ты соблюдал приличия, Див.
- Да, Поль. Но…, - колдун приоткрыл рот.
- И никаких «но», - убедительно произнес священник.
Колдун нахмурился. В открытые двери консистории заплыл епископ. Уселся на стул.
- Мы с вами уже говорили….
- Да, ваше преосвященство, - достаточно убедительно проговорил колдун. - Хотелось бы знать через…, - священник пихнул его в бок локтем, - …через какие трудности вам, как человеку посвященному в дела судебные, пришлось пройти, чтобы взрастить во мне благопристойность и уважение к делу, которому мы преданы. Говоря «мы», ваше преосвященство, я имел дерзость и неосторожность… иметь в виду себя также.
- Разумеется, столь ничтожная ошибка, - весело заметил епископ, - не сказалась на вашем здоровье?
Колдун вздохнул. Священник нахмурился.
- Поль, - проговорил епископ. - Представьте нашему другу из Храма, то, что должно быть представлено.
Священник покопался в балахоне, порылся в рукавах, и раскрыл футлярчик, висевший все это время у него под сгибом локтя.
- Вот, - сказал епископ. - Это то, что мы нашли в ночь убийства Кастэльбаджака. Такое памятное событие не могло не оставить след в вашей памяти.
Колдун промолчал, потому что понятия не имел, что такое памятное событие могло оставить в его памяти хоть какой-либо след…
- В нашем городе такие события все же не редкость, - изменившимся тоном проговорил епископ.
- Что вы… что вам удалось найти?
- О, - подняв вверх палец, проговорил епископ. Перстень на его пальце мигнул золотой искрой. - Это на самом деле представляет для вас, как гостя Храма, достаточно большую…, - он глянул на Поля. Священник представлял собою саму статую справедливости северного квартала.
- Представляет для вас, - поправился епископ, - большую ценность…

- Большая ценность, - с удовольствием и придыханием, которого Ана раньше не замечала в своем голосе, проговорила Анарки. - Но, я не успела ее схватить… взять… ты меня слышишь…. Она была такой… такой красной… такой красный… как же он называется?
Анарки задумалась, повертевшись в постели клерика.
- Гранат, - прошептала она, припомнив это из книжек, которые ей дал Сепсан. - Да, да… гранат… он… она…

Оса завертелась, перекувыркнулась через голову. Голова мужчины откинулась назад и он рухнул навзничь помешав второму достать нож. Первый он уже метнул. Второй метнуть он не успел.
Анарки видела как из футляра Кастэльбаджака вывалился камень. Он запрыгал по мостовой, заиграл в неправильном свете. Заблестел. Очень кроваво и тускло.
Оса дернула ее за руку. Нож просвистел возле ее виска. Анарки повалилась на камни. Мостовая прижалась к ее телу холодной и мокрой сыростью.
Нож в груди Кастэльбаджака отрывисто блеснул, и она увидела его раскрытый рот…

- Я говорю вам, - губернатор отвлекся на советника, - случившееся может привести город в смятение.
- Оно уже и так здесь, - коротко и настойчиво проговорил колдун.
- Что это было, - помотав головой, молвил советник.
Священник, серьезно нахмурившись, взглянул на епископа.

Оса плавно нажала на курок.
Прогремело.
Никто не упал. Никто не пошевелился. Единственный фонарь, освещавший небольшое пространство с еще незажженными фонарями рынка потух. Потом начался дождь.
Анарки помнила только разлетающиеся с угла дома листья книги. Или чего-то еще.
И потом какая-то тень промелькнула над крышами. Она показалась ей огромной и черной.
А затем Оса тихо, очень тихо взяла ее за руку. Кряхтанулу. Отчетливо. Над самым ее ухом.
- Пойдем, сестра…. Кажется, в меня что-то попало.
Анарки подцепила на руку бандаж с убитого Осой. Уж очень он ей понравился.

- А потом, потом, Марион…

- Значит, это выпало из него… у него, - поправился советник.
- Да.
- Но я так понимаю. Тех, из кого это высыпалось, было двое, - проговорил колдун.
- Почему, - епископ взглянул на него.
- Так мне подсказывает… интуиция.

- Ты убила его, - проговорила еле слышно Анарки.
- Да.
- И того, кто нападал… тоже, - несмело проговорила она.
- Это… моя работа, - Оса замялась. Анарки увидела в ее спине звездочку. Прямо возле позвоночника.
- В тебя попали. Попало… это.
- Спасибо. А теперь дай мне это понюхать. И лизнуть эту дрянь…. Шучу.
Оса понюхала звездочку, посмотрела ее на свет, попробовала лезвие на ощупь пальцем, кивнула. Что ей было видно из-под той маски, которую она носила, Анарки не могла взять в толк. Но Оса видела. И очень хорошо.
- Осторожно.
Анарки увернулась от столба. Маска на лице Осы прикрывала лишь часть лица, оставляя нижнюю часть открытой. Как тогда у нее в доме. Маска была с желтыми глазами. Продырявленные чем-то очень точным и острым, дыры, взирали на нее из-под обвислых лоскутков, стоявших торчком до схватки.
- Усики что ли?
- Усики, усики, - волоча за собой Анарки по направлению к Гуго, сверкнула Оса губами.
- Так ты мне не ответила…
- На что?
- Ты сказала что…
- Что?
- Я сказала, ты убила его…
- Кого?
- Кастэльбаджака.
- Вообще-то, если ты не заметила, его убила не я. А тот, кто в меня целился.
- Но там что-то произошло.
- Да, - Оса поежилась.
Анарки в первый и последний раз видела, как Оса испытывает страх. Или недовольство. Она толком не поняла.
- Но, что это было?
- Не знаю.
Оса втянула ее в ворота сопротивляющуюся.
- Нет, это было похоже на… на…
- Прикуси язык!
Гуго вальяжно переложил дубину с одного колена на другое. Оса быстро взглянула на него и нажала пальцем ему куда-то в шею, затем ее пальцы пробежались с ловкостью музыканта, и охранник взглянул им вслед своими заспанными, немного пьяными глазами. Поднялся и закрыл ворота.
- Как твое плечо, - спросила Анарки когда они зашли в их с Марион коморку.
Оса повалилась на груду барахла и расслабилась.
- Скоро у меня дела, - еле ворочая языком, проговорила Оса, достала что-то из своей одежды. Какой-то маленький кусочек кристалла (он переливался и блестел во тьме) зашитый прямо на ее бедре. Она положила его в свои красные напомаженные губы, раскусила, проглотила. Затем повертела головой, потрогала пальцами шею, пульс, проверила нос и затылок, согнула ногу. Кровь, сочившаяся из раны на спине, остановилась.
Анарки вытаращила глаза. Внимательно наблюдая за ее действиями. Оса вытащила откуда-то скомканный листок бумаги из тех, что разлетелись тогда сверху, с крыш. Анарки взяла его в руки. Строки расплывались, соединялись в причудливую вязь. Листок дрожал. Но не оттого, что у нее тряслись руки. Оса выдернула его, глянула одним отрывистым движением и отложила в сторону, туда же, где он лежал до этого.
- Это было похоже… похоже, - запинаясь проговорила Анарки. - На магию.
- Это и была, - вздохнула через зубы Оса. - Магия. Только она была… странной…. Странной до невозможности. И я, кажется, еще убила кого-то, кого убить не должна была. - Оса осеклась. - Ка-аже-ется, - медленно проговорила она. - Между прочим, покажи-ка мне свои руки, сестра.
Анарки спрятала за спину руки, отшагнула назад.
- Где ты была в тот момент, когда я совершила пряжок. Знаешь, - опасная замедленность речи, столь не характерная для Осы, внушала Анарки ужас. Он нарастал от того, что она тогда нащупала звездочку, - и этот бандаж, который она сняла с трупа чувствовался на ней липкой кожей, - когда убили этого человека стилетом в глаз, - как это называется?
Анарки помотала головой.
- Сальто! Хреновое, блин! сальто.
Анарки не припоминала еще, чтобы Оса материлась. А она материлась. И много. Когда увидела ее правую руку.
- Я хотела…
- Я тоже… хотела тебе… сказать, - проговорила Оса, приподнимаясь с нестиранного белья Норано. - Но все что могла, я уже сказала. И у меня еще этот клуб веселых алкоголиков…. Поспала.
- Там была магия. Магия! Там возле рынка. Она нарастала, а потом… ветер. Ветер, и…
Оса смахнула со своего костюма пару капель. Они дрожали на полу коморки Марион. Дрожали в свете газовой грелки. А потом то, что было Осой или то, чем была Оса, сказала:
- Их было семеро…. Плюс… еще… один.

- Ты не можешь усидеть на месте, - весело спросил бард, когда они минули уже мост гранильщиков и пересекли пару улиц восточного квартала.
- Нет.
- В последний раз мне говорил Арундель, что ты остановился во «Взгляде Морганы».
- Куда мы направляемся, Гольди?
- В театр. Я приобрел билеты. Между прочим, у нее замечательный псевдоним. До ул’Лара. Это тебе не Икоку Гобуро, каким она пользовалась в Номмаре. Превосходная оперная дива. Она просто умница. Ты знаешь, я сам не любитель такого рода творчества. Но ее стоит послушать.
Колдун молча шагал, бард вырвался вперед, прихватил яблоко у торговца.
- Зимний сорт, - взревел торговец над самым ухом колдуна. - Берите! Самые зеленые, сочные, сладкие и невероятно крупные. Из самой Андоги.
- Откуда, - скривившись, переспросил колдун.
- Ты ничего не понимаешь в красоте, Див. Даже яблок не замечаешь. Одни названия переспрашиваешь. Только представь, какие концерты может устроить темный эльф.
- Даже не знаю. И представлять не представляю.
Бард улыбнулся.
- Не благодарный ты слушатель.
- И представлять не хочу, - добавил колдун.
- Из Андоги, - сунув яблоко под нос колдуну, пробурчал торговец.
Ночь спускалась на рынок, укрывала дома, часовни, купола соборов Сан-Доминико и Сан-Франческо, театр в восточном квартале.

Дама обмахнулась рядом с ним веером. Кто-то кашлянул. Очень отчетливо в наступившей тишине.
Музыка, которую он слышал, играли скрипки. Потом в них вплеталась мелодия. Мелодия перебивалась тонкими ладами гитарных переливов. И еле слышно пел голос. И вновь что-то очень далекое, из глубин прошлого всплывало в его памяти. Див помял перчатку из лайки.
Битва. Она представлялась ему отчетливо.
Бард помахал перед носом колдуна программкой.
- Иди ты к черту, Гольди.
- Эта история…. Правда, она поет замечательно. О войне. Между Севером и Югом.
- Правда.
Бард тоже заслушался. Засмотрелся. Вывернул из кармана зимний сорт андоговского яблока.
В тишину и музыку вплетался треск и чавканье благодарной публики.

- На каком языке она пела, - проговорил колдун, минуя с бардом очередной проулок.
- На Наритай’я. Это очень древний диалект темных эльфов, - со знанием дела проговорил бард. - А как она пела…
Колдун припомнил гущу толпы. Толкающихся и проходящих в створки дверей людей. Припомнил Джули Бэл, прихватившую его за руку.
- Мне бы хотелось поговорить с вами, дорогой.
Толпа смела ее, и он как-то упустил это происшествие из виду. Память его была занята Икоку Гобуро и До ул’Ларой в одном лице. Лицо ее было скрыто тьмой на сцене большого театра Брэйврока. Фигурка казалась ему похожей на фигурку Бэл. Но она была скрыта просторным нарядом. Из всего, он запомнил лишь глаза. Широкие и раскосые. И зубы. Зубы были достаточно острыми и совершенно дисгармонировали с макияжем, когда на ее лицо упал свет. Он также увидел ее небольшие ушки. Ушки Икоку Гобуро были достаточно аккуратными.
«Они, что, у нее не острые, спросил тогда бард».
«Нет, ответил колдун».
- А я думал, ты хреново видешь, - разочарованно улыбнулся Иргольд.

- Мне бы хотелось кое-что уточнить.
- Что, - прикрывшись муаром, выговорила куртизанка.
Они стояли на том же самом месте, где повстречались впервые.

- А потом, потом, Марион, - проговорила отрывисто Ана, - я нашла тебя. После того как Оса спасла меня. О-о-ой, сколько раз она спасала меня…. Даже не счесть.

- То, - Див прихватил аккуратно под локоть куртизанку, - что вы делали в Большом театре Брэйврока.
Джули Бэл отодвинулась. Вуаль упала с ее шляпки, высвободив бледное лицо. В свете луны оно казалось достаточно белым, чтобы колдуна пробрала дрожь.
- Что с вами?
- Немного плохо чувствую себя, дорогой. К тому же, мне бы не хотелось, чтобы вы не уточняли эту деталь.
- Какую, - настойчиво переспросил колдун.
- Ту самую. Что я делала в Большом театре Брэйврока.
- Наверно, - оглянувшись мельком по сторонам, обронил колдун, - вы там… наслаждались такой чудесной музыкой. Она ведь и вправду чудесная?
- Какая?
- До ул’Лара.
- А, - растеряно проговорила Джули Бэл. - Да-да.
- И вы мне, наверное, - прижав локоть куртизанки к себе ближе и сжав его, проговорил колдун, - в связи с этим хотели бы рассказать, мне, что вы делали у мадам Леви, тогда…
- Когда, - испуганно проговорила оперная дива.
Колдун вздохнул:
- Вы и вправду поете?
- Я… я… учусь. Но… я не знаю, о чем вы говорите. И тогда, когда мы встречались с утра, вы вели себя по-другому…. И я подумала… подумала…
- Что я напрашиваюсь на свидание, - закончил колдун. Вздохнул. - Вы не в моем вкусе.
Когда он уходил по аллейке ведущей из парка со склепом, мимо оградки, куртизанка остановила его, нагнав около небольшой часовенки.
Меч в камне мерцал, по-прежнему вделанный в надгробную плиту. Очень резко.
- Я хочу сказать вам…. Я была у госпожи Леви, тогда после его смерти. И там поймали одну девушку. Не знаю, что она там делала. Кажется, собиралась что-то украсть. Да-да, кажется, какой-то камень, - припоминая, нахмурила рыжие брови Джули Бэл. - Гранат. Не знаю. Если это вам чем-то поможет…

Лежа на кровати с Марион, Ана помнила, как она нашла ее. Этот гранат не давал ей покоя. Она пошла вновь туда, откуда ее увела Оса. Там уже были представители закона. Она видела людей в мундирах, видела одежду стражников.
Видела еще какого-то рослого человека в косынке, плаще и шляпе. Под шляпой у него была косынка. Под плащом была надета кольчуга. Кажется, он руководил деятельностью. Так ей показалось. Она притаилась за домом. Видно было хорошо. Из-за магических шаров. Она даже видела мага Покрова. Он стоял над трупом Кастэльбаджака, освещая его своим магическим шаром.
- Уберите сенсориум, Гарваст…
- У нас посторонние на территории, сер…
Видок схватил под руку ее. Анарки мыкнула. Стражник встряхнул ее.
- Что здесь делает эта рвань?
- Кто ее знает…
- Кажется она немая. - Маг Покрова.
- За все это время не произнесла ни слова. А я ей прилично врезал. И пообещал кое-чего. Сер, что делать?
Маг Покрова наклонился над ней, протянул руку к ее лицу. Анарки заерзала, завертелась.
- Да, - сказал он, - она действительно немая.
- Отведите ее солдат…
- И я лично прослежу за тем, - проговорил маг, - чтобы с нею ничего не случилось.
- Я доверяю метру Гарвасту, - договорил видок.

- Слушай. - Провожатый ей достался довольно сносный. - Этот Гарваст не промах. Что он там делал? С этим дырявым шаром.
- Он, - Провожатый ей достался также и образованным. Молодой стражник проверил свой меч и взвел арбалет, когда они миновали проулок без фонарей. - Считывал душу умершего. Они так делают. Не всегда. Только в особых случаях. Мэтр Гарваст специально для этого и существует.
- А еще он для чего существует, - обиженно буркнула Анарки.
- Я заметил, как он извлек у тебя изо рта рубин.
- Это не рубин, балда. А гранат.
Стражник ничего не ответил.
- Зачем только понадобился ему мой гранат.
- Они говорили, это как-то связано с вредоносной магией. Мэтр Гарваст и господин видок его искали также.
- Также как что?
- Как считывали душу убитого Кастэльбаджака, - легко ответил стражник, - метр Гарваст.
- А послушай. Я сама доберусь. Я занимаюсь библиографией и антологией книг различных авторов. - Анарки состроила, как ей казалось, умное лицо для того, чтобы охранник от нее отвязался. Но на стражника это произвело совершенно противоположное действие.
- Нет, нет. Я проведу.
- Да не надо, блин. Ладно. Я хотела сказать – очень приятно… встретить в кварталах столь… благородного человека. Особенно из стражи.
- Это не редкость. В нашем городе, - добавил благородный страж и переложил со спускового крючка на ложе палец.
- Конечно. Я хотела сказать… не это. Можешь еще что-нибудь рассказать? Из расследования?
- Мне мало известно. Но мэтр Гарваст говорит, что это… то, что убило других пятерых, которые напали на клерика, была какая-то опасная магия. Но, кажется…. Да, да…. Убила опасная магия всего двух: Кастэльбаджака и одного из бандитов. Хотя в Кастэльбаджаке и так торчал нож, мэтр Гарваст уверен, что его убила магия.
- В самом деле?
- Да и я по правде сказать тоже.
- Думаю, мэтр Гарваст ошибается, - очень осторожно проговорила Анна. - Тебе, как нормальному парню, я скажу, что его убила не магия.
- А что?
- А этот камень? Ты знаешь о нем. Об этом гранате? Что-нибудь? Я прочла это из книжек. Этот камень обладает магической силой. Сила его такова, что каждый, кто носит его достаточно долго, становится его «носителем». То есть, пребывает под чарами этого камня. А когда его снимает, то расстается с жизнью. Такая магия… у этих камней. Гранатов. Но тот камень действительно особенный. Потому как – связан с этой опасной магией, о которой упоминал мэтр Гарваст.
- Значит это Амбрей Енош, - проговорил юноша. - Так он сказал. Видок. Когда они нашли листы рукописи. Там не хватало пару листов. Да, кажется, так они говорили.
- Я тоже нашла одну, - шепотом проговорила Анарки. - Могу тебе ее дать. Если я правильно понимаю, она покроет то, что я собираюсь от тебя узнать.
- Что, - взволновано проговорил стражник.
- Я действительно нашла ее, - Анарки взяла с груды нестиранного белья листочек бумаги. Письмена на нем продолжали меняться, сливаться друг с другом, переходить со строки на строку, искажая само пространство.
- Не смотри на него, - предупредила Анарки, также как ее предупреждала Оса.
И стражник не посмотрел, сложил его и убрал за пазуху.
- Что вы хотели узнать?
- Хотела узнать, где метр Гарваст проводит свободное от работы время.
Стражник смутился:
- В особенности, ему нравится отдыхать в Красной нежности.

Красная нежность манила Анарки.
Гранат мэтр Гарваст продал мадам Леви.
И Анарки, поправив на себе бандаж со звездами, вслушалась в разговор.
- Эта девушка. Я нашла ее на улице. - Говорила высокая чернявая женщина с глазами кошки на груди.
- Меня это не беспокоит. Меня беспокоит то, что ты сказала этому клерику.
- Я ничего ему не говорила. По крайней мере, когда вы встречались. Да и после того никому – ничего.
- Что ж это хорошо. Потому что я…, - рыжеволосая осеклась.
В комнату втащил охранник Анарки. Вот мадам. Она пыталась украсть. Ваш камень.
- …Как ее звали? Ты сказала, Марион.
Анарки поправила бандаж на груди, пырнула охранника ножом из напульсника, и ринулась к чернявой. Ее оглушил удар дубинкой.
Потом она помнила, как лазила в дом мэтра Норано, и как ее проводил клерик.

- А нашла я тебя, - проговорила Анарки тихим голосом возле самого уха Марион. - На мостовой. Ты была вся в крови. Почти вся…. И я подумала, подумала что ты…. - Она обняла сестру. - Но потом нас подобрал клерик. Мне тоже досталось от этого. Сукина сына…. Какого только не помню. А ты, Марион, помнишь? Помнишь?.. Ты была без сознания. Клерик привел меня в него уже здесь. В… во «Взгляде…». И потом. Ну, ты сама знаешь. Я тебе все рассказала.
- Хочешь пить. Марион. Нет? Ну, ничего.
Анарки промокнула ей губы тряпицей смоченной в воде. Кружка тепла, оставленная ей на столе, дымилась, и заставляла почувствовать аромат чая, принесенного кельнером.
- Вот поешь.
Марион приоткрыла рот.
- Ана, - прошептала она, - я так долго спала… Ана….

- Я долго спала?
- Нет. Не очень.
Он помнил тогда, как она лежала. Как встала и ушла, оставив его одного.
Сидя в келье и слушая шаги в монастыре Брэйврока, колдун мерно проводил оселком по лезвию своего меча. Меч показывал ему комнату. И дым, отражавшийся в нем, показывал ему прошлое о Мизель Гранжа.
Она пришла на день следующий. Тогда перед памятным событием города.
Она прошла на лоджию «Взгляда Морганы», приоткрыла стекла и впустила солнечные лучи.
Они говорили о Дайадане и о том, откуда ей досталось такое наследство в семь миллионов орринов серебром.
- Она была скромной старухой. Но довольно своенравной. Я была при ней все те годы, пока она жила. Даже не знаю, почему она оставила все деньги мне. Возможно потому, что у нее никого не было, а я так удачно выбрала для себя роль сиделки и экономки по дому. Возможно потому, что она чувствовала о себе заботу. Очень богатых людей редко кто жалеет…. Я это заметила. Мне не нужны были ее деньги. И у меня на тот момент, как я заступила на должность, все еще оставались кое-какие сбережения…. Из банка я брала немного, только чтобы хватало жизнь. Так она распоряжалась. Так я и делала. В самом деле, - Мизель покивала головой. В своих воспоминаниях она упорно избегала темы Дайадана связанной с деньгами.
- Даже не знаю, - она улыбнулась, - что такая скупердяйка нашла во мне такого, чего не могла найти я.

Колдун ушел от удара нанесенного с быстротой и точностью присущей Бирку.
Второй из нападавших зашел ему за спину. Приметы его старости были приметами долго служения Ордену.
Отец-настоятель наблюдал за схваткой.
Страж Храма присел. Бирк потеснил Дива мечом к стражу за его спиной. Колдун перехватил меч Бирка; раскрутил и выкинул. Подпрыгнул во время – страж Храма полосонул лишь его фрэнч. Достал до куртки.
Изогнувшись назад, колдун застыл над землей, вскинув и растопырив руки - перед его грудью просвистел меч. Страж Храма медленно и леконько положил ему меч на горло. Колдун отвел за спину руку, оперся на землю и так простоял минуту. Потом упал. Бирк и Страж Храма засмеялись.
Колдун встал с земли. Отряхнулся. Бард наблюдал эту сцену со стороны.
- Вставай, Гольди.
- Сейчас, сейчас, - прокряхтел бард, испытывая судороги в животе. - Ей богу, Див, ты выглдел так будто собираешься научиться летать по воздуху. Ой, не могу… ой… сейчас!
- Ладно, - пробурчал колдун. - Я хотел поговорить с тобою. - Они выходили из внутреннего дворика под темные своды аркады. Под шум маслин и гинкго. Бард прихватил бутыль валявшуюся недалеко от того места, где он испытывал судороги, придерживая одной рукой живот, а второй бордюрчик клумбы. - О том, что читает твоя сестра…
- А что она читает?
Гул шагов отдавался далеко впереди и сзади от них под низким сводом монастыря. Тонул в боковой аркаде, оглушая тишиной полной сгущающихся сумерек.
Они снова вышли к внутреннему двору, сделав круг и остановились у одного из проходов. Бледное пламя факелов освещавшее противоположную галерею серой августовской ночью струилось подобно линялым лунам.
- Как-то она мне сказала что каждый человек одинок… Она тогда была очень красноречива, цитируя мне этого автора…
- Ты хочешь сказать, - бард нервно сжал зубы, и взмахнул бутылью вина, - я не уделяю ей достаточного внимания?
- Нет, - вздохнул, сжав зубы, колдун, - этого я не скажу…
Гул шагов отдавался далеко впереди и сзади от них под низким сводом монастыря. Тонул в боковой аркаде.
Они остановились в шагах от раскинувшего веером листья гинкго и подставляя вечерней прохладе лица.
- Но я скажу, что если она читает такие книги, то она читает их не спроста.
- О-о-ох, зараза, - хватил бард ртом воздух. - Из чего они ее гонят? Из скорпионов что ли? А какого хрена здесь гинкго. Этим ископаемым больше трех сот миллионов лет?
- Монахи кладут листья гинкго в книги, которые хотят предохранить от порчи. Гинкго отпугивает вредных насекомы. Таких как точильщика и… какого-то еще…
- Откуда ты это знаешь?!
- Здесь есть монахиня, которая проссвещает меня время от времени…

Бутыль вина стояла у него на столе. «Comprene» сверкало в бокале – хрусталь, оставшийся от прежнего владельца номером.
Мизель проснулась по обыкновению раньше него.
Он нащупал конверт.
- Я обещала вам семь процентов от той суммы, которую обычно получаю с выдаваемых мне банком.
- Я рантье, - улыбнулась она.
Конверт она положила на столешницу с латунной оковкой. Колдун даже не прикоснулся к нему. Не прошелся взглядом.

Дайадан Локке стоял на мосту один. Он был одет неброско.
Колдун сжал руку. Левая ему в этот день помогала также как и правая.
Она пробежала к нему. Дайадан Локке немного отстранился, отклонился назад, встречая ее объятия.
Она не знала, ударить ли его по лицу или обнять. Какие карты тасовала в тот день судьба? Любовь, верность. Счастье, печаль. Глупость, доверие и добродетель…
- Вы завидуете мне?
- Нет, - проговорил сквозь зубы колдун. - Но дождь вроде бы не собирается…
Дайадан натянул капюшон.
- Возможно… он пойдет позже. Я слышал сводки магов Покрова.
- Возможно…
И этой ночью действительно шел дождь. А на утро светило солнце.

Мизель Гранжа просидела всю ночь у него во «Взгляде Морганы».
Они вышли из нее по утру. Прошлись по мосту, зашли в парк и минули фонтанчик. Фонтанчик журчал…
Он помнил этот звук, глядя на кровь, сочившуюся у нее из-под груди. Ткань, пропитавшуюся кровью. В разводах. И убегающую спину кого-то неопределенно-размытого. Рассеянного в толпе без следа. Солнечные лучи. Конверт. И семь процентов с той суммы, которую она получает из банка, со сберегательного счета. Тридцать три тысячи шестьсот пятьдесят четыре серебряных…

- Никогда не умел прощаться.
- Я тоже.
- В общем, - он харкнул в могилу. Желтые зубы, украшенные табачным налетом, озарила улыбка, - как говорит Шакьямунья, у каждого из нас в голове по одной большой дырке, и эту дырку волнуют дхармы. Нирвана же, если я правильно понял сданзо, закодировавшую меня от пьянки, это путь к просветлению. Для кого-то это любовь, для кого-то зайцы…
- Если ты не прекратишь наступать на мои мозоли, клянусь, я прикончу тебя на месте.
- Нет проблем, парень. Просто я хотел сказать, что обрел просветление. В моем понимании… Я занимаюсь любимым делом. Благодаря тебе. Вот и все. Я подумал… тебе будет полезно об этом знать…

Он шел из парка по аллейке со склепом, мимо крестов и надгробий, небольшой часовенки, отделившейся и обособившейся в стороне от них, оставив куртизанку позади. Возле оградки. Слегка смущенную восходом солнца.
«Ничто не ново…
Этот восход напоминает полдень…»
И лишь в клубках дыма он выглядит обыкновенным.
Мимо проплывающих округлых форм из выщербленного камня, разглаженных задов, воздевших руки статуй. И распростерших крылья.
Какое-то невыразимая кантабиле было в их летящей позе, какая-то досадная ирония калечащая все прекрасное. Но что-то было в них еще. Что-то чего он не улавливал. Кто-то неправильно расставил их или же он все время обращал внимание на этот ракурс.
- Они прекрасны, не так ли, - проговорил старик. Немытый, очень дряхлый, подпирающийся костылями. Единственный ботинок, что на нем был, оборачивался вдрызг разбитой куклой. Разносившейся и полной дыр.
Старик осмотрел ботинок, поерзал им, вздохнул и отвернулся.
- Хорошие, - сказал колдун.